Просмотров: 652 | Опубликовано: 2017-03-02 04:26:46

Экзамен

Густой едкий дым, источаемый папиросой окутал большую часть полутемного и сырого кабинета. Мыржакыпа привели сюда, когда за окном еще можно было разглядеть спрятавшееся за соседним зданием тусклое солнце. С тех пор, как светило погасло, атмосфера в самом логове Кызыл-Ординского штаба НКВД сделалась совсем невыносимой. И, тем не менее, нужно было держать себя в руках, и не поддаваться слабости. Такое решение Мыржакып принял еще в день ареста.

Комиссар смотрел в упор. Его ледяные, мутно-серые глаза сверлили арестанта нескрываемой ненавистью. Очередной перерыв на перекур. Очередная молчаливая пытка. Тяжелый, немигающий взгляд. И все это в полной тишине. Снаружи здания, будто тоже все вымерло. С улицы не доносилось ни звука, и казалось, ничто не могло развеять мрачную ауру многочасового допроса.

- Имя, фамилия, дата рождения. – твердым, привыкшим командовать голосом произнес комиссар, затушив окурок о жестяную пепельницу.

Арестант не торопился с ответом.

- Ты что оглох?! – нетерпеливо, закричал комиссар.

- На эти вопросы я уже отвечал – спокойно ответил Мыржакып.

- Послушай, гнида националистическая! Ты будешь отвечать тогда, когда я тебе прикажу, и столько, сколько мне потребуется для того, чтобы вывести тебя на чистую воду. Имя, фамилия, дата рождения. Говори, сука!

- Мир Якуб Дулатов. 25 ноября 1885 года.

- Какое отношение имеешь к партии «Алаш»?

- Являлся членом партии до 1920-го года, и членом правительства «Алаш-Орда»

- Как относишься к Советской Власти?

- Никак не отношусь. Партия большевиков не имеет легитимной власти.

- Вот как? Так значит ты за старые порядки? Ты, значит, хочешь, чтобы киргизы снова на баев батраками работали?

- Господин комиссар...

- Господин?! – взревел комиссар. - Господ твоих мы взашей прогнали. Хочешь к ним присоединиться? Я тебе устрою. Я ведь таких ублюдков, как ты насквозь вижу. Что, хотели здесь свои законы установить?

- Атаңның басы, сен көріп тұрсын. Ұқтың ба? Қанішер коммунист! – не сдержался Мыржакып, не заметив, что перешел на родной язык. – Атсаң, ат. Басты қатырмай-ақ қой.

Комиссар выслушал молча. Ни один мускул на его лице не дрогнул, тогда, как лицо Мыржакыпа стало красным от ярости, а на короткой шее вздулись толстые вены.

- Кондратьев, – тихо позвал комиссар.

Дверь решительно распахнулась. На пороге стоял двухметровый, плечистый парень со сбитой на затылок фуражкой с краповым околышем. Он вопросительно посмотрел на своего шефа. Тот кивнул на арестанта.

Через пару секунд во рту Мыржакыпа засолонело. Похоже, чертов энкавэдэшник выбил зуб. Арестант сплюнул на дощатый пол вязкую слизь темно-алого цвета.

Голова потихоньку приходила в себя после удара в челюсть. Комиссар довольно улыбнулся. Жестом руки велел Кондратьеву остановиться, и он послушно отступил. Комиссар встал со своего стула и взял с покрытого зеленым бархатом стола лист бумаги, исписанный неровным размашистым подчерком.

- Это показания Амангеды Гарифуллаева, который пишет, что в декабре 1917-го года был делегатом на вашем всекиргизском съезде в Оренбурге от Алтайской губернии. Он утверждает, что вы, гражданин Дулатов, на этом съезде высказывались против советской власти и заявляли о необходимости недопущения ее распространения на территории киргизских областей. Это так?

Человека, который написал на него донос, Мыржакып не знал, да это и не имело принципиального значения. Дулатов и не думал отпираться.

- Да, – коротко ответил он.

- Хорошо, – удовлетворенно кивнул комиссар и снова сел. – Вот тебе лист бумаги. Пиши.

- Что писать? – не понял Мыржакып.

- Все. В подробностях. Кто еще состоял в вашей вражеской ячейке. Кто что говорил, кто что делал.

- Обо всем этом я уже писал, и если вы помните, в 22-м я был амнистирован. Чего же вы теперь хотите?

- Я хочу, чтобы ты себе облегчил свою же участь, а мне - мою работу. Чем быстрее ты все это напишешь, тем быстрее я пойду домой, а ты – в свою вонючую камеру, националист чертов!

- Мы лишь хотим, чтобы наше отечество принадлежало нам – тихо прошептал Мыржакып и потянулся к забрызганной чернильнице.

Через полчаса изнемогающего от усталости арестанта увели. Комиссар снова остался один. Откинувшись на спинку скрипучего стула, он хорошенько продул последнюю, оставшуюся в пачке «Тачанки» папиросу, и чиркнул спичкой. По кабинету вновь пополз едкий дым крепкого курева.

 

*****

Бауржан все сделал, как ему советовали: первым протолкнулся через плотную стену студентов из его потока, забаррикадировавших вход в лекционный зал. Первым взял билет. Отвечать тоже вышел первым. Вопросов в билете, как и оговаривалось, было три. На первые два он с горем пополам смог ответить. С третьим – «Жертвы сталинских репрессий в Казахстане» приключилась беда. Этот отрезок курса по истории Казахстана был для второкурсника самым трудным. Еще бы! Нужно запомнить столько дат и имен, что просто голова идет кругом. Бауржан заучивать не стал. Понадеялся на то, что повезетву, и эта тема ему не достанется. Не повезло.

Бахтияр Матаевич ответами своего студента был мало доволен, хотя большего от вечно пропускающего занятия Тайжанова не ждал. В то время, как Бауржан запинаясь, мямлил что-то себе под нос, экзаменатор напряженно сводил скулы и заполнял какой-то бланк. Но вот студент умолк, а последний вопрос остался не раскрытым. Бахтияр Матаевич вернул на переносицу очки в тонкой оправе и посмотрел на студента. Тот, напротив, опустил глаза, перебирая в голове варианты дальнейшего развития событий.

- Почему молчим? Вы закончили? – с наигранным любопытством спросил экзаменатор.

- Да, – ответил Бауржан и нервно задвигал коленкой (впрочем, этот жест остался для Бахтияра Матаевича незамеченным, поскольку тот продолжал пилить взглядом будущего юриста).

- То есть ответа на третий вопрос вы не знаете?

- Мммм, - замялся Бауржан, но придумать ничего не смог.

- Хорошо, просто назовите мне имена представителей казахской интеллигенции того времени и можете считать, что экзамен вы сдали. Вы ведь, как я вижу, не отличник, значит, тройки вам будет вполне достаточно.

Задача упростилась, но легче от этого Бауржану не стало.

- Ну... - выжидающе изрек преподаватель. – Неужели совсем никого не знаете?

- Я это... я забыл… – откровенно признался студент. - Извините меня, Бахтияр Матаевич. Я, наверное, перенервничал. Не могу вспомнить. А может быть, вы поставите мне сразу тройку, и я не буду у вас времени отнимать, а то вон там сколько еще желающих. Они же...

- Как вы думаете, зачем мы изучаем историю?

- Ну, чтобы знать, – смутился парень

- Знать, о чем?

- Историю. – Бауржан понимал, что сказал глупость, но хуже, по всей вероятности, уже не будет. Он только на, всякий случай, поправился. – Об истории.

- Мы учим историю, дорогой мой, чтобы ценить то, что имеем сейчас. Но вам, как я вижу, этого не нужно. Очень жаль. Что ж. Оценку я вам пока поставить не могу. В субботу утром я буду на кафедре. Если хотите закрыть сессию – приходите. Можете подготовиться только по этому вопросу. Ответите – поставлю «уд.». Следующий.

 

«Гребанный шал! – мысленно ругал профессора Бауржан медленно плетясь к своему «кабану», припаркованному на стоянке рядом с универом. – Вот упертый попался. Чтобы ценить то, что имеем, говоришь. Да никому нахрен твоя история не нужна. Какой смысл знать то, чего уже нет? Ну ладно, шал, я ведь как лучше хотел. Думал самостоятельно экзамен сдать, а ты вот значит как. Не охота, конечно, дяде Каирбеку звонить, но походу без этого не обойтись уже».

Дядя Каирбек взял не сразу. Лишь после шестого или седьмого гудка в динамике послышался вечно недовольный голос одной из ключевых фигур в городской администрации.

- Да, Ботик, что у тебя? Только быстрее говори – у меня совещание.

 

Уже на следующий день Бауржан уже стоял на пороге своего деканата, держа в руках раскрытую зачетку. Напротив записи «История Казахстана» красовалась четверка, аккуратно выведенная рукой самого завкафедры Истории и права. Студент еще немного полюбовался ею и с облегчением вручил лаборанту. Сессия была сдана.

Публикация на русском