Шуршила в Мухоморье

 

 

Уездный городок Дурницино располагался поблизости некогда обширного озера Отрадово, заросшего по заболоченным берегам густой осокой, камышами и мелкой ряской. Начальство в нём было исправное, а народ – весёлые, беспечные дурни да умники, озабоченные бессовестным стяжательством и бессмысленным подражательством.

Жизнь в городишке шла тихо, а дела сломя голову да через пень колоду. Здесь нужно сказать, что раньше городок именовался Грибово и его коренные жители звали себя по старому, а не по новому названию, которого они удостоились в новейшей истории по высочайшему указу одного из грандиозных реформаторов губернии.

Дело было в том, что, согласно высшему повелению, в Грибово высылались смутьяны, будоражащие губернаторство глупыми выходками, высказываньями и прочей дурью. К несчастью коренных жителей, количество высланных очень быстро приблизилось к численности местного населения, а потом и вовсе его превысило.

Вскоре молва о разных странностях ссыльного и поднадзорного большинства горожан разлетелась сначала по ближайшим весям да сёлам, а потом и за пределы губернаторства. Посему-то реформатор, любящий слегка пошутить, и решил, что глас народа – это отражение новой реальности, которую следует не только учитывать, но и можно выгодно использовать.

Ведь стоит лишь переименовать городишко и все бесчинства, исходящие от смутьянов, можно списывать на заурядное придурство и ничуть не тревожиться о том, что бунтари будут жаловаться в высочайшие инстанции на уездное начальство.

Тем более, что многие глупейшие истории, происходящие в уездном поселении, говорили о правильности выбора нового наименования. И если раньше сам губернатор Боровик-Лукошкин не знал как отписаться от всевозможных жалоб и заявлений от якобы правдо- и свободолюбцев, то теперь жалобные письма с претензиями, имеющие почтовый штамп «Дурницино» никто всерьёз и не рассматривал.

Будь ты хоть трижды профессор да кавалер иноземных орденов, но, попав в ссылку, лучше молчи да жди высочайшего помилования.

Зато уездным канцелярским и прочим служащим жилось легко, вольготно и сытно. Все казённые учреждения сохранили старые таблички с указанием грибовского происхождения, а столоначальники провинциальные нравы, потребности и законные привилегии.

Служба осталась в привычных, удобных рамках. Главное дело – иметь старательное выражение лица, тогда если и сделаешь что-то глупое с исполнительной придурью, то её сразу же спишут на особенности местности, где всё делается шиворот-навыворот.

Например, дадут свыше указание выкосить вокруг домов репейник с крапивой, так вместе с травой и все деревья вырубят под самый корень. Городничий Акий Емельянович Сквозняк-Мозгов, видя сиё «усердие», лишь безнадёжно качал плешивой головой да тоскливо приговаривал: «Заставь дурака Богу молиться – он лоб расшибёт и свой, и чужой».

По долгу службы городничий делал строгий выговор и вычет из жалования начальнику дворников и сантехников Севе Тлейтузу, охотно косившему под бывалого человека, научный подход и экономию уездных средств.

Бойкие на язык горожане прозвали его управляющую контору по благоустройству города и обслуживанию населения умопомрачённой компанией Тлейтуза-свинтуса, поскольку, глядя на вяло-текущую деятельность Севы, можно было подумать, что он находится в каком-то иступлённом умопомрачении: где жил, там и свинячил, и был «без царя в голове».

Крыши, которые ремонтировали его работники, протекали. С потолков верхних этажей во время дождя капала вода, и жильцы подставляли под места протечек тазы и ведра. Обои отклеивались, а стены покрывались плесенью. Подвалы, кишащие крысами и блохами, были затоплены по щиколотку, а где-то и по колено.

Зимой во всех квартирах был собачий холод, сквозняк и заразный грипп. Зато все тротуары посыпались такой ядрёной солью, что обувь горожан белела от малейшей прогулки по улице. Перед Новым годом он навешивал на деревья электрические фонари, из-за которых засыхали и ёлки, и липы. А вот тля не только размножалась, но и мутировала до огромных размеров, так что даже трудолюбивые божьи коровки поедали их с большущим трудом.

Именно поэтому местные жители прозвали Севу по его глуповатым выходкам – Свинтус с придурью. Тем более что и своим внешним видом он напоминал хряка, ходящего на коротких задних ногах. Его же работников, носящих на своих синюшных лицах печать лёгкой туповатости, звали свинтарями-косарями.

И уму было непостижимо каким дурацким образом служба, весьма почитаемая в других городах, превратилась в посмешище и стала в уезде притчей во языцех.

Ведь в губернском городе её начальника даже городничий поздравлял с именинами и одаривал на Новый год дорогими подарками, а заявления горожан на ремонт квартир принимали симпатичные и образованные барышни, закончившие институт благородных девиц. В конторе же Тлейтуза в приёмной сидела его дальняя родственница, баба с дурным лицом и отвратительными манерами.

Между тем, Сквозняк-Мозгов прекрасно понимал – сколько ни ругайся, а всё будет по-глупому: дубы подрежут, как акацию; мостовую вымостят сикось-накось; казённые деньги, через карманы подрядчиков, пустят в трубу. Ведь любимой присказкой горожан была – брань на вороте не виснет, а деньги – дело наживное, надо только уметь наживаться.

Однако, несмотря на всю нечувствительность нижестоящих к лишениям и выволочкам, городничий считал, что если кто-то не понимает его указаний через голову, то того следует учить через ноги-руки и рубль. И трудились неучи и ледащие с косорукими, по сто раз переделывая свою работу, и денно, и нощно, со штрафами, неустойками да зуботычинами.

Всё шло обычным ходом – кто-то приписывал и отчитывался, кто-то изображал работу или её оплату, а кто-то уезжал в губернский городок подобру-поздорову, пока кости целы. Так горожане и жили, и служили, и очередные чины получали.

А инспекторы да ревизоры, посылаемые губернским начальством, потрудившись в уезде до выплаты ближайшего жалования, уезжали домой с полной сумой прошений и претензий, которые отправлялись на рассмотрение генералу-аншефу Помойкину.

 

***

 

Жаркий, солнечный июль царствовал над Дурницино во всех сферах от высокого голубого неба с быстрыми стрижами и величественного здания недостроенного цирка до бородатых дворников, подметающих пыльные тротуары мокрыми мётлами.

День обещался быть весёлым, поэтому столоначальник казённой палаты Михаил Кузьмич Корзинин с самого утра пребывал в самом благодушном настроении. Ничего не предвещало грозы ни с ясного неба, ни от директора учреждения Кирилла Дорофеевича Подрезова, будоражащего всех своих подчинённых дурацкими реформами, перетасовками и прочими цирковыми выходками.

Придя в присутственное место, Михаил Кузьмич по давно заведённому обычаю выпил кофе со сдобной булочкой, почитал газету «Грибовские ведомости» и принялся за первоочередные служебные дела, состоящие из разбора прошений, требующих его нравоучительных резолюций.

Всё шло обычным порядком, потому-то, когда к нему пришёл делопроизводитель из соседней палаты Анисим Францевич Подковырин, он с гостеприимным радушием сказал:

– С чем пожаловал, дорогой друг? Какие новости в нашем пристоличном захолустье?

– Обычные, обывательские, про которые все газеты пишут, – ответил Подковырин, подсаживаясь к столу сотоварища, обитому зелёным сукном.

– Это ты про цирковую арену, где снова подрядчика сменили?

– Про неё родную, Михаил Кузьмич, да нашу горькую участь.

– Мы здесь причём? Мы её не строим и доски с неё не воруем…

– Раньше не строили, а теперь будем её возводить до победного конца. Да-с. Городничего вызвали к его превосходительству, да так за неё отчебучили, что он еле живой домой вернулся, язык на плече. В высшем свете сказали: «Делай что хочешь, а к февралю арену доделай». Ведь в нашем славном городке цирковое представление – важнейшее из искусств. У нас без трюкачества и шагу не шагнёшь.

Его сиятельство Боровик-Лукошкин уже пригласил в цирк каких-то знаменитых клоунов с акробатами и желает в начале марта лично присутствовать на первом выступлении циркачей. Сам знаешь, что его слово – закон. Кто ослушается, тот враз по шапке получит, да так, что она вместе с окаянной головушкой слетит в сточную канаву.

А посему-то Сквозняк-Мозгов повелел собрать со всего города беспутный народишко и всем миром цирковую арену достроить. А если кто-то будет кобениться, так тому выдать грошовые прогонные до нового места службы в Тмутаракань и до свидания. И ежели Вы не хотите собирать лисички с опятами в дальнем лесу, будьте любезны в циркачи. Стройся, смирно и вперёд на достройку-переделку. Из нашего учреждения с каждого департамента берут по десять человек и лопату в руки.

– Но мы-то ни ухом, ни рылом в строительстве!

– А это, Ваше благородие, разговоры в пользу бедных. Гребут всех подряд. Даже из уморительной компании Тлейтуза-свинтуса взяли каких-то сомнительных людишек. Радуйтесь, что жалование будут платить согласно табелю о рангах, а не по должности деревенского плотника. Нашей палате придётся крышу перекрывать, а Вам какое-то особое дело дадут вроде общего надзора.

– Спасибо, порадовал. Когда канцелярию сдавать и вещи собирать?

– Тебе всё скажут и в своё время укажут. Можешь напоследок еще одну чашечку кофе выпить, чтобы перед балаганом духом взбодриться.

– Лучше я пойду в трактир рюмочку опрокинуть, чтобы горе горькое размочить. Пойдёшь со мной?

– Извини, не могу. Мне нужно срочно с проектом крыши познакомиться, да с нашим плотником Фадеем поговорить. Он в прошлом году своей тёще сарай перекрывал, своё дело знает: и двери вешает, и табуретки чинит. Сейчас-то в цирке не крыша, а сплошное решето, да и то дырявое. Убери с неё вороньи гнёзда, которые все дыры прикрывают, и вмиг самый малый дождь весь цирк зальёт.

Сбросив дурную новость, точно птица гостинец на зазевавшегося прохожего, Подковырин встал и пошёл к себе как ни в чём не бывало, а огорошенный нежданным известием Михаил Кузьмич сначала крепко задумался, а потом сунул ручку в чернильницу и отправился в дешёвый трактир «Приют эквилибриста», где заказал графинчик водки, солёных груздей и ржаного хлеба.

На душе скребли кошки, а трактирный скрипач, как назло, бодро наигрывал то краковяк, то мелодию из арии князя Игоря «О, дайте, дайте мне свободу!».

Достраивать цирк, фундамент которого заложили в болотистом месте еще пятнадцать лет назад, никому не хотелось. Дело в том, что на его строительстве уже нажилось несколько подрядчиков, вытянувших из казны немалые деньги и теперь благополучно улизнувших от ответа за растраченные средства. На долю очередных достройщиков остались бесчисленные недоделки да все шишки на больную голову.

По финансовым отчётам, предоставляемым высшему начальству, все работы были выполнены на девять десятых. Болото высушили, стены возвели, арены устроили, зверей завезли в клетки, газоны насадили…

Однако сооружение цирка, уже приобретавшее какие-то мистические очертания, вызывало обоснованную тревогу и у бесчисленных строителей, поскольку его котлован вырыли втрое меньше, чем полагалось по проекту, что нисколько не помешало купцам получить из казны все деньги, заложенные в смете.

Более всего Михаила Кузьмича беспокоило то, что и ему лично придётся участвовать в стройке века, пользовавшейся дурной славой. Ведь место, выбранное для уездного амфитеатра, вполне оправдывало старое название города. Оно располагалось среди дремучих лесов и торфяных болот, изобилующих всевозможными грибами: боровиками, сыроежками, поганками, лисичками, мухоморами, опятами...

Потому-то и цирк решили построить в форме близкой всем грибовцам, чем-то вроде белого гриба, этакого почтенного, но крепкого боровика.

Само же здание цирка представляло из себя что-то вроде половины яйца, поверх которого лежал масленичный блин. С него уже слетело и убилось двое рабочих. Один побежал удерживать толстую доску, покатившуюся вниз, и упал на землю рядом с доской. Другой просто зазевался, случайно оступился на мокрой крыше и полетел по черепице, словно на салазках.

И, несмотря на все старания строителей, стремившихся придать цирку вид благородного белого гриба, он более походил на весьма распространённый и приметный гриб, любимый лосями за кратковременную дурь в сохатой голове, а именно мухомор.

Даже издали цирк напоминал огромный мухомор на толстой, раздувшейся ножке, из-за чего его строителей называли мухоморцами или поганцами, а само место строительства – Мухоморье. Сверх того, какая-то престарелая, но даже и местно не почитаемая кликуша по-хамски накаркала: «Крыша “мухомора” рухнет, когда никто и ждать не будет! Берегите кошельки, купцы и мещане! Дело кончится клозетом!».

А главной особенностью цирка являлась его сменные арены, которые должны тащить два индийских слона. По замыслу великого китайского архитектора, приглашённого в достославное Дурницино, одна арена была предназначена для выступления слонов, вторая – для акробатов и клоунов, а третья, самая величественная, – для публичных выступлений значительных персон губернаторства.

Здесь следует особо отметить, что сам архитектор, когда увидел, что его гениальный проект выполняют подрядчики и работяги далёкие от совершенства, стал всячески отговаривать от создания выдвижных арен и предлагал просто расширить громадное здание цирка.

Однако его мнение просто игнорировали, поскольку о новом чуде техники местные газеты раструбили на весь свет вплоть до столицы. Ведь налицо была видна и значительная экономия казённых средств, говорящая о мудрости губернатора, взявшего строительство под личное попечительство.

Но вскоре выяснилось, что проявление губернаторской заботы о циркачах весьма серьёзно сказалась на тощих кошельках всех грибовцев. Финансирование детских садов, школ, больниц и благотворительных учреждений значительно сократили до полного завершения строительства заведения, приписанного к социальным объектам культуры.

Сложная конструкция была явно не по карману всем горожанам. Тем более, что именно на механизмах арены и сгорели все предыдущие подрядчики, поскольку с её передвижением были вечные проблемы: то слоны от перегрузки подыхали, то помост кренился и шатался из стороны в сторону, то колеса ломались.

Короче говоря, смена арен представляла собой тридцать три убытка и несчастья. И даже по самому простейшему расчёту выходило, что проще и дешевле построить четыре здания обычного цирка, чем одно с выдвижными аренами.

Но градоначальнику грибовцев упрямо хотелось, чтобы под его руководством было бы воздвигнуто нечто столь значительное и грандиозное, что, несомненно, имело бы историческое значение и олицетворяло бы культурные ценности Дурницино.

Следующей особенностью являлось использование в работе механизмов силы животных. Мартышки по команде дрессировщика должны были прыгать вниз, что сдвигало раздвижную крышу, а жадные до дармовой еды волки крутить колесо динамо-машины, чтобы обеспечивать освещение арены. Таким образом достигалась существенная экономия на персонале цирка и на затраты по его содержанию. Ведь у каждого зверя было своё дело, соответствующее его образу жизни в дикой природе.

Вместе со зверьём весьма тепло, сытно и благополучно размножились всяческие грибки, плесень, черви, мокрицы, жуки, пауки, мошки и прочая лесная мелюзга.

Быть мухоморцем и работать среди рычащего, вечно голодного и обозлённого зверья Михаилу Кузьмичу не хотелось, и он надеялся, что ему каким-то чудесным образом удастся избежать трудов на арене, но вскоре дурная весть подтвердилась.

Весь город встрепенулся, по улицам засновали курьеры. Купцы озабочено подтянули свои самоварные животы, потому что и их обязали помогать изрядно оскудевшей казне строительными материалами да расторопными мужичками.

Стоило Корзинину опорожнить графинчик столичной водочки да заказать медовухи, в трактире появился бесцеремонный посыльный, вручивший ему предписание на явку в цирк.

– Прочитай-ка, братец, мне сей значительный документ, – сказал слегка заплетающимся языком столоначальник, ловя вилкой ловко ускользающий груздь. – Я своё пенсне у чернильницы оставил.

– Для выполнения контроля за подрядчиками и качеством работ, выполненных их силами, приписать к цирку на всё время достройки казённую палату Грибовского публичного учреждения.

– Но как мы будем контролировать подрядчиков, когда их даже жандармерия не может прищучить? Скорее всего, они на нас всех собак повесят, чем мы в их дела свой нос сунем, – с тихим отчаянием произнёс Михаил Кузьмич.– Разве могут безвинно откомандированные отъявленных прохвостов за руку с поличным поймать? Это же дело в ведомстве жандармерии да уголовного сыска.

– Не могу знать, Ваше благородие. Моё дело – бумагу передать, – безучастно ответил курьер. – Дальше читать?

– Читай, братец. Наше дело малое – указ исполнять и да тычки в рыло получать.

– Руководителем Службы координации назначить главного специалиста по утилизации Артёма Шмыговича Шуршилу.

– Хватит читать, служивый. Дальше всё понятно. Если Шмыгу начальником назначили, то нужно ухо востро держать, чтобы самому уцелеть и не одичать.

Половой трактира принёс кружку крепкой медовухи, и Корзинин, взяв у курьера казённую бумагу, продолжил чтение.

Первым заместителем новоиспечённой Службы надсмотра над недостроем пантеона трюкачей и дрессированного зверья назначался многомудрый Андрей Васильевич Боровихин, заведовавший в уважаемом учреждении ремонтом здания и хозяйственными делами. Ему поручали приглядывать за пронырливым Шуршилой, уже не раз основательно битого за всевозможные плутни и трюкачество с губернским имуществом.

Самого же Корзинина как столоначальника казённой палаты повысили в должности до помощника Боровихина и поставили наблюдать за толстопузыми купцами, привлечёнными ко всеобщему делу и давно пребывавшими на особой примете полковника жандармерии.

Пораскинув мозгами, Михаил Кузьмич понял, что его дело, при умелом подходе, будет что-то вроде не бей лежачего, когда он в чужие ворота нос не суёт. Еще раз перечитал предписание, повеселел и, ничуть не смущаясь посетителей трактира, насмешливо произнёс:

– Начался балаган. Пустили Шмыгу цирк строить, то есть козла в огород капусту сторожить. Дурни, замрите на месте. Бестолочь на кормёжку плывёт.

Затем, допив медовуху, он вернулся в свой департамент, а на следующий день прибыл на достройку, закрутившуюся бешеными оборотами.

Для начала Корзинин решил ко всему приглядеться, а дальше, как пойдёт, так и пойдёт, то есть особого рвения не проявлять, но и успевать вовремя отрапортоваться Боровихину, вникавшему во все дела и подгонявшего нерадивых земцев, набранных невесть с каких краёв и закоулков.

 

***

 

Первыми выкрутасами в окрестностях цирка отличилась управляющая контора сварливого Тлейтуза. Её разнорабочие так обстригли тополя, дубы и берёзы, что от них остались одни голые стволы с обрубками сучьев.

Птичьи гнёзда упали на землю. Обезумевшие от горя сороки, скворцы и воробьи носились над несчастными птенцами с дикими криками, а кошки, чуя лёгкую поживу, ходили вокруг да около, выжидая удобный момент для обильной трапезы.

Вороньё ринулось в атаку на Свинтуса с придурью и обгадило его с головы до ног, да так, что всё их излившееся негодование впиталось в него до мозга костей.

Однако беспардонный и упёртый в своё личное мнение Тлейтуз, ничуть не смущаясь птичьим возмущением и обличением, продолжать дурить и свинячить. Чтобы не вывозить отходы кухни и деятельности достройщиков за пределы городка, он вырыл прямо за павильонами отдыха огромную мусорную яму, сразу же превратившуюся в источник зловония, инфекции и заразы.

Затем его свинтари-косари выкрасили цирковую ограду серебрянкой, которую обычно использовали для надгробий, и территория арены оказалась словно за оградкой захоронения.

 

***

 

С прибытием прикомандированных и пристёгнутых к зданию «мухомора» жизнь на его аренах вошла в новую стадию. Сами же досторойщики разделились на три основные категории: деловую, в которой всяк норовил хорошо погреть руки на казённом костре; рабочую, состоящую из плотников и земцев, пристроившихся к строителям; контрольно-канцелярскую, вобравшую в себя различных делопроизводителей и специалистов, отбывавших командировочную повинность без личных интересов и энтузиазма.

Первая деловая категория разместилась в самом цирке, где администраторы выбрали самую благоустроенную часть и устроили в ней два десятка кабинетов со всеми удобствами. Земцам выделили барак, а третья категория разместилась в павильонах пропуска зрителей.

Все объекты соединили множеством телефонных проводов, висящих на жердях, что делало весь недострой чем-то похожим на разнородную грибницу, разросшуюся до огромных размеров.

Для сбережения голов достройщиков балагана им выдали железные каски, раскрашенные в зависимости от должности носителя. Рабочим – ярко-красные, цвета перезревшей сыроежки, купцам и производителям работ – белые, высшим руководителям – с оттенком лисичек и рыжих лис, увенчанные гербом города.

На первый взгляд, самым работящим и ответственным работником был Шуршила, сразу же жадно ухватившийся за договоры с купцами, подрядившимися на поставку досок, песка, кирпича, зрительских кресел и прочего имущества арены.

Между тем, Шуршила, едва попав в цирк, первым делом обустроил пристройку, где расположил личный кабинет, в который сразу же закупил огромный стол, кофеварку, хрустальные стопки и мягкие английские стулья, чтобы проводить совещания в рабочей атмосфере.

Деловой Артём Шмыгович считал, что наконец-то пробил звёздный час его карьеры, и он сможет достичь высших высот благополучия, заключавшегося в солидном банковском счёте, в загородном доме с пылкой любовницей из юных артисточек и в четырёхцилиндровом автомобиле.

Затем Шуршила пригласил к себе молодых людей с серьёзными амбициями, желающих побыстрее протиснуться по служебной лестнице к следующему чину, а потому-то готовых беспрекословно выполнять все распоряжения главного специалиста  по цирковым аренам. Им поручили дело особой важности – наложение и взыскание штрафов со всех и за всё, что не соответствовало его понятиям о порядке.

С каждой сотни рублей штрафов прыткие специалисты получали пять целковых премии, поэтому они занимались всевозможными взысканиями не покладая рук с утра до вечера. Впрочем, иногда молодые шуршиловцы и закрывали глаза на мелкие недочёты, когда личное предложение от провинившихся достройщиков хотя бы вдвое превышало размер полуофициальной премии.

За сиё самовольство под гнев Шмыги попадали лишь те начинающие деятели, которые не могли соблюсти золотое правило «И волки сыты, и овцы не ропщут». Таким он строго выговаривал: «Не умеешь делать, не берись. А если взял и не сделал, то хотя бы умей выкрутиться». Ведь, по его глубочайшему убеждению поговорка «Не пойман – не вор» была чем-то вроде индульгенции для умных людей.

Сам же главный специалист считал, что порядок, хотя бы внешний, должен быть от ворот до крыши, от запроса до умелой отписки.

Именно поэтому для ведения своей деловой переписки, выдачи пропусков на арену и заваривания кофе он привлёк секретаря канцелярии Анфису Лисичкину, двадцатилетнюю стройную барышню со светло-зелёными глазами, приветливо улыбающуюся всем начальникам выше десятого ранга и молодым чиновникам, подающим хоть какие-то надежды на успехи в многотрудном служебном поприще.

Отчасти повезло и Михаилу Кузьмичу. К его счастью, Боровихин не только выбрал в пристройке самое удобное и тёплое место, но и распорядился поставить рядом со своим начальствующим столом и три стола помощников, сдвинутых воедино.

Ближе всех, с правой руки от руководителя, было место столоначальника Корзинина. В его обязанности входило принимать всех новых подрядчиков, знакомить их с аренами, проверять наличие работников и помогать Боровихину вести учёт, а также контролировать процесс строительства и качество работ. Соседи по столу занимались согласованием и проверкой рабочих смет циркачей.

Таким образом, дело достройки двинулось вперёд семивёрстными шагами. Мелких чиновников поставили наблюдать за работой пронырливых подрядчиков, нанявших на строительство каких-то земцев, весьма быстро и уверено работающих ложками в бесплатной трапезной, где основу обеда составлял грибной суп, жареные сыроежки да солёные горькушки со старой картошкой, а мясную долю – рыжие тараканы, снующие по всем столам, стенам и потолку.

Сколько бы их не били и не травили повара, а они всё равно попадали в чан для салата и в общую кастрюлю, стоящую на железной, раскалённой печке. Впрочем, сами земцы не обращали особого внимания на бегающих и плавающих в тарелках насекомых, справедливо полагая, что дармовой обед и не может быть каким-то иным.

Всех местных рабочих разместили в дощатых сарайчиках, сбитых на скорую руку. В первые дни земцы, получавшие подневную оплату, еще как-то шевелились, но потом стали больше просиживать штаны, чем что-то делать, поэтому выходные и праздники на стройке отменили, чтобы, хоть бы и с грехом пополам, но закончить все работы к февралю.

Канцелярской челяди, надзирающей за рабочими, пообещали двойную доплату за всю переработку, поэтому надзор был рьяно усилен, а косоруким плотникам и узкоглазым малярам пришлось пахать от обеда до забора.

 

***

 

Вскоре пребывание земцев стало очень заметным, поскольку канализацию еще не сделали, а домики туалетов превратились в самые быстро обходимые объекты, исписанные различными советами, ругательствами и выразительной перепиской на всех стенах. Земцы, не владеющие грамотой, выражали свои чувства в красноречивых картинках, говорящих об их душевных смущениях, бурях и ожиданиях.

Местные доброхоты из числа охраны окружающей среды учуяли что-то неладное, поскольку запах сероводорода стал распространяться по всему городу. Вызвали нужных специалистов, которые сразу же установили, что воздух цирка и его ближайших окрестностей слегка отравлен аммиаком, исходящим из земли, на сажень пропитанной незапланированными удобрениями почвы.

– Займись, пожалуйста, переселением земцев,– сказал Боровихин Михаилу Кузьмичу. – Если мы их в ближайшее время не переместим, то и по арене будем ходить, точно по минному полю. Съезди на наши склады и договорись, чтобы их приняли в какое-то помещение.

– А захотят ли их принять? Кому охота ярмо на шею?

– Будут возражать, скажи, что мы и их привлечём, чтобы они за всеми земцами приглядывали.

Возражать начальник складов Валериан Груздёв, уже наживший на мытарствах службы обширную плешь и геморрой, не решился, но оговорил свои особые условия:

– Мы выделяем вам двухэтажный дом, который земцы должны оградить трёхаршинным забором за свой счёт. Кроме этого, они должны соорудить кирпичную будку для наших сторожей. И скажите им, что с наружной стороны будут цепные волкодавы, а они чужих людей не жалуют и очень больно кусаются за пятки и ляшки.

Вечером вы привозите рабочих прямо на их ограждённую территорию, и ворота закрываются. Проход через объекты возможен только в случае крайней необходимости и только в сопровождении сотрудников охраны, выход – утром, к началу работ.

Михаил Кузьмич охотно согласился и оповестил пронырливых подрядчиков о переселении их работников за пределы цирка.

 

***

 

Едва решился вопрос с проживанием земцев, Шуршила сцепился с Боровихиным из-за смет, которые отказались подписывать его сметчики, знающие в этом деле все поганки.

Дело в том, что один из подрядчиков, друживший с Шуршилой домами, представил смету на мытьё окон цирка на сумму в двести тысяч золотых рублей, что превышало все возможные затраты в десять с лишним раз, будто окна мыли лучшим французским мылом.

Сметчики прямо и жёстко сказали, что если им предоставят еще одну подобную смету, то они её прямым ходом отнесут в жандармерию.

Шмыга, оставшись с утёртым носом, нанёс ответный удар и не подписал переработку самому Боровихину, который весьма законно рассчитывал на получение дополнительных денег, а их было ни много, ни мало – одиннадцать тысяч золотых червонцев.

Тогда обиженный Боровихин, изрядно уставший от воя волков, глупости земцев и домогательств купцов, взял самоотвод и объявился больным, благо его троюродный брат был главным уездным лекарем.

Едва его первый заместитель занялся своим изрядно пошатнувшимся здоровьем, Шуршила почувствовал себя как крупная щука, попавшая в пруд с упитанными карасями.

Он стал спокойно закидывать свои потные ноги в нечищеных ботинках на стол, чтобы расслабиться и физически, и духовно, а секретарша Анфиса извещала его о подрядчиках и производителях работ, терпеливо ждущих благоприятных минут аудиенции, еле слышным стуком в дверь главного специалиста по утилизации.

Теперь и самой Лисичкиной стало несладко, поскольку Шмыга начал её поругивать из-за постоянных утренних опозданий, что переносилось изящной барышней весьма болезненно. Ведь она всегда считала первый рабочий час или два чем-то вроде подлётного времени к месту службы, которое зависело от настроения беспечной Анфисы, её просроченной туши и городского трамвая.

Теперь же все утренние задержки приходилось отрабатывать вечером, и, хуже того, ей приходилось выходить на работу в воскресенье для выдачи подрядчикам талонов на дармовые обеды. Все свои вечерние задержки Анфиса скрупулёзно заносила в рабочий табель и надеялась, что они будут оплачены по двойному тарифу.

Её надежды обосновывались тем обстоятельством, что мимо неё и Шуршила не мог прошмыгнуть ни в свой кабинет, ни в особую уборную для начальников в касках лисьего оттенка. Тем более что в ведении Лисичкиной была и выдача канцелярских принадлежностей, размещённых в тонкостенном шафанере с лёгким замочком.

Когда Анфиса где-то отсутствовала, замок вскрывали и обратно защёлкивали обычной скрепкой, но если она пребыла за своим столом, то всем конторщикам приходилось волей или неволей обращаться к секретарю приёмной, ориентируясь на её настенный календарь.

В одни дни к нему была приколота картинка с насупившейся совой и надписью «Мне на всё наспать…. До обеда не будить!», в другие – весёлая зайка с огромной морковкой и подписью «Я и шоколад ем, и пирожные!» или чёрная пантера, под которой сообщалось «Я сегодня плохо спала и завтракала! Делайте правильные выводы!».

 

***

 

А еще более проигравшим в споре Шуршилы с Боровихиновым оказался Корзинин, на которого вроде бы перешли все обязанности его начальника. И тут к Михаилу Кузьмичу повалили толпы подрядчиков.

Первый же из них подсунул на подпись смету на отбивку штукатурки внизу наружных стен. Ведь оказалось, что в проекте было прописано нижнюю окантовку здания, для большей солидности, обложить мраморными плитами. Их следовало приклеивать прямо к каменной стене, а предыдущий подрядчик заштукатурил всё сверху донизу и, воспользовавшись общей неразберихой, получил из казны приличную сумму денег за бессмысленные работы.

Теперь же следовало отбить всю штукатурку на аршин от земли, поскольку клей надёжно скреплял мраморную плитку лишь с камнем. Если же её наклеить на штукатурку, то она могла отвалиться в самый лёгкий мороз.

Затраты на подобные работы не были прописаны в проекте, поэтому Корзинин дал указание не подписывать смету.

– Но что же мне делать?! Периметр цирка верста с гаком, а мне придётся не только отколотить лишнюю штукатурку, но и вывезти весь мусор за свой счёт, а это не одна телега, – возмущался толстопузый купец, подрядившийся на мраморную отделку. – У меня через два месяца по договору сдача работ! Если я не сделаю всё вовремя, то мне придётся платить огромный штраф.

– Идите к купцу Слизнякову, который всё оштукатурил. Пусть он всё отбивает и чистит стену.

– Но он отказывается! И посылает меня к чёрту на кулички!

– Подавайте на него в суд, и он всё сделает.

– Суд присудит через год или два, а мне сейчас делать нужно. Не сделаю, получу такие штрафы, что хоть рубаху с себя снимай и продавай! Помилосердствуйте, подпишите смету, чтобы мне по миру не идти, а я в долгу не останусь… Ведь сами-то видите, что здесь у меня не заработок будет, а сущее разорение.

Подпишите, Ваше благородие! У меня семеро детишек на лавке сидят, мал мала меньше и все кушать хотят! Ложками по пустой миске стучат и плачут, всю душу криком вынимают.

– Обращайтесь к Шуршиле, жалуйтесь ему, – сказал Михаил Кузьмич и вызвал следующего подрядчика, занимавшегося канализацией. Тот тоже просил пересмотреть всю рабочую смету, потому что все ливневые люки повредили тяжелогружённые телеги, которые подвозили кирпич.

Купцу выдали предписание на замену всех разбитых люков и деревянных труб канализации на металлические.

Услышав отказ, подрядчик стал в отчаянии рвать свою рыжую бородищу и призывать на головы мухоморцев все кары небесные:

– Пропади пропадом всё ваше Мухоморье! Чтоб ваш балаган болото засосало, и над ними свинушки выросли!

И вдруг внезапно среди ясного неба грянул страшный гром и пошёл крупный град, разбивший всю черепицу, державшуюся на честном слове.

Следом за градом последовал яростный ливень, заливший весь цирк до подвальных помещений. Вода смыла всю побелку, и все увидели, что все стены и потолочные перекрытия обшиты посиневшими досками с грибком и плесенью. Все несущие балки были насквозь изъедены древесным червём, а когда лишь слегка задели погнившие половые доски, то узрели, что под ними приютилось многочисленное мышиное царство.

Всё строение приняло столь неприглядный вид, что Шуршила сначала впал в прострацию, а затем налакался горькой до полного бесчувствия, поскольку все бракованные материалы прошли через его цепкие руки.

Дело запахло внеочередной ревизией, и где-то впереди замаячил призрак жуткой уголовщины и острога, поскольку никакого аукциона на казённые закупки не было и в помине.

Захмелевший Шуршила сорвал своё дикое отчаяние на смазливом кавалере из канцелярских служащих, подсевшим к столу Анфисы мило любезничать и пить чай с шоколадными конфетами «Грибовские радости».

– Ты чего здесь рассиживаешь?! – загремел иерихоновой трубой Шмыга. – Забыл, где твоё место, так сейчас же тебя на него взашей вытолкают.

Испуганный молодой человек, поперхнувшись конфеткой, мигом вскочил со стула и утёк восвояси, а Шмыга, войдя в свой кабинет, удручённо опрокинул в глотку очередной стакан водки. Задрал ноги на стол прямо на проект цирка и заснул с громким храпом и длинным присвистыванием.

Не прошло и часа, как Шуршила тревожно завозился, глухо сердечно застонал и бухнулся на пол, сгребая под себя казённые бумаги – сметы, чертежи, накладные...

Сердобольные делопроизводители, узрев своего грозного начальника на половых досках, прониклись сочувствием. Они погрузили бесчувственную тушу главнейшего достройщика на мужицкую телегу и отвезли его домой, а Корзинин благоразумно ушёл в отпуск, который ему полагался в июле.

 

***

 

Цирк, оставшийся без начальствующего присмотра, сразу же стал приходить в полнейшее запустение, потому что подрядчики стали разбегаться, как крысы с тонущего корабля. Зато серо-зеленоватый грибок прижился в цирке весьма основательно и поселился везде, где была тёплая сырость и благоприятная среда для размножения.

Развелось и великое множество мышей и наглых крыс, подъедающихся у трапезной и у клеток зверья. А вороньё и вовсе стало еще больше вить огромные гнёзда прямо на куполе крыши, натаскивая на неё множество сухих веток.

Приехал серьёзный чиновник жандармерии, описавший все безобразия циркачей в скрупулёзном рапорте. И началась очередная буря в стакане. Предыдущих проворовавшихся подрядчиков, которые не успели забраться под корягу, отловили и посадили в острог. Управленцев, замешенных в сомнительных делах, оштрафовали в размере годового оклада и выше.

Пьяного в доску Шуршилу, со слезами проклинавшего свою несчастную участь, привели в сознание и вернули в злополучный цирк, так как найти другого специалиста по строительству арен на практически безвозмездной основе было просто невозможно.

Все грибовцы дружно отказывались от чести быть главным мухоморцем. Никто не хотел жить под дамокловым мечом цирка и жандармерии.

Тем более, что надзирать за всеми работами поставили директора Кирилла Дорофевича Подрезова, которому пришлось переместиться в пристройку на арене. Оказавшись в центре всех арен и событий, Подрезов начал перетасовки, перетряски, взбучки и выволочки. Наведя видимость порядка, он перевалил все дела на Шмыгу и умыл руки.

А Шуршила, почуявший ветер перемен, зашмыгал из угла в угол и стал наводить внешний блеск. Он повелел вымыть директорские окна французским мылом, а остальные же сполоснуть водой из пожарного водоёма.

Когда же ему доложили, что назавтра могут нагрянуть бдительные пожарники, Шмыга распорядился наполнить все изрядно опустошённые пожарные ёмкости.

 

***

 

Учитель грамматики Опятин, откомандированный на достройку из женской гимназии, получив сиё важное поручение, открыл задвижку водомерного узла, и вода хлынула полным напором. Убедившись, что дело сделано, учитель оставил задвижку открытой на ночь, поскольку по его математическому расчёту, исходящему из проектного объёма водоёма и сечения водопроводной трубы, вода должна наливаться двое суток.

А утром тощие звери, жившие в цокольном этаже, завыли в диком страхе. Вода, переполнив все пожарные ёмкости, хлынула через край и стала заливать все клетки и арены.

Бедного учителя гимназии вызвал на директорский ковёр сам разгневанный Подрезов. Дотошный грамматик, вышколенный инспектором гимназии до нервного тика и лёгкого заикания, вошёл в кабинет начальства бледный, но с листочками, исписанными каллиграфическим подчерком.

– Почему Вы ушли домой, оставив открытым кран диаметром 500 миллиметров? Вы чего? Мухоморов объелись?! За такую вопиющую халатность Вас следует не только оштрафовать и уволить, но и отдать под суд!

– Никак нет, Ваше высокоблагородие, – ответил грамматик, слегка заикаясь от жуткого страха и предчувствия лишения квартальной премии. – Перед уходом я составил математический расчёт с проверкой. По нему вышло, что пожарные ёмкости должны были быть заполнены лишь через двое суток непрерывного заполнения.

Извольте ознакомиться с самим расчётом – это простейшая математическая задача, которую решают во втором классе гимназии.

– Ты мне голову не дури и не прикидывайся наивным умником! Скажи прямо и ответственно, чтобы всё было понятно. Почему вода через край потекла, и цирк затопило?!

– Всё очень просто: ёмкости вдвое меньшего объёма, чем предусмотрено проектом.

– А если хорошо проверить, то не найдётся ли ошибочка, которая тропиночкой прямиком в острог ведёт?

– Да тут всего-то три арифметических действия. Сами проверьте, Ваше высокоблагородие. Посчитайте на арифмометре или в столбик, как Вам удобно.

– В жандармерии проверят, а ты ступай к себе в гимназию и там гимназисток учи, а не умничай здесь.

– Как прикажете, – с радостью сказал Опятин и скрылся из кабинета, а Подрезов вызвал сметчиков и распорядился проверить расчёт грамматика. Сразу же выяснилось, что водоёмы сделали втрое меньше проектной вместимости, а деньги, само собой, подрядчики получили по всему объёму проекта.

Директор крепко задумался: «Кому в первую очередь доложить? В жандармерию или градоначальнику? Если сначала к Сквозняк-Мозгову, то он попросит ничего не сообщать в уголовную палату. Мол, я сам со всем разберусь. Но тогда он сам может оказаться без вины виноватым».

Отвечать за чужие прегрешения Подрезов не собирался, но в данном случае ему приходилось отдуваться за всех предыдущих строителей. Для откачки воды ему пришлось вызвать четыре пожарные машины, которые откачивали лишнюю воду до глубокой ночи.

 

***

 

С самого раннего утра Шуршила сидел в своём кабинете, закинув ноги на стол, и пил шампанское прямо из горла бутылки, подавляя мучительные духовные страдания. Лисичкина, чуя неминуемую грозу, постучала в дверь с девической застенчивостью.

– Заходи! – рявкнул Шмыга, ставя почти опустошённую бутылку под стол и беря в руки какую-то дурацкую смету.

– К Вам производители работ, дрессировщики и купец Слизняков, – робко произнесла Анфиса.

– Чего хотят, спросила?

– Да, ждут Ваших распоряжений. Ночью был сильный северный ветер с проливным дождём. Мартышки сильно простыли, сидят, сбившись в одну кучу, и ни за какие бананы и коврижки не сдвигают раскрытую крышу.

– Пусть вызовут ветеринара. Еще что?

– Волки, чтобы хоть как-то согреться, ночью стали бегать по клетке быстрее, чем в обычные дни. Машина-динамо вышла на полную мощность, электрические линии закоротило, и вся электропроводка сгорела.

– Зови Слизнякова, а остальные пусть ждут.

Лисичкина шустро нырнула обратно в приёмную и вызвала купца, уже готового к очередной взбучке и неизбежным поборам.

– Ты какую проводку в государственное учреждение поставил, бестия?! – вскричал Шмыга, едва Слизняков вошёл в кабинет.

– У меня всё, как положено. Я не виноват, что весь цирк водой залило.

– Ты же клялся, что твоя проводка и потоп переживёт, а она вся дотла сгорела.

– И переживёт, если её в водонепроницаемый короб положить, а не набивать на гнилые доски. Вы взыскивайте с того, кто казне посиневшие доски с грибком поставил, а не с меня. Я отвечаю только за саму проводку, за её укладку спрашивайте с электриков.

– Ты еще оправдываешься?! Я тебе покажу, где раки зимуют! Будешь не рябчики с ананасами вкушать, а бледные поганки под мухоморным соусом!

– Не гневайтесь, Ваше высокоблагородие. Это же обычное стихийное бедствие, которое даже смете проекта предусмотрено. Я Вам проводку новую поставлю, еще лучше прежней, и такие водонепроницаемые коробы, которые и по дну моря можно прокладывать.

– Но этих затрат нет в смете.

– Её можно увеличить.

– Эту смету уже пять раз увеличивали. А если её повышение в шестой раз не утвердят, что будем делать?

– Повысят. Главное – правильное обоснование. Ведь такой цирк впервые строится, и никто при его проектировании всех расходов знать не мог, а потому и их увеличение – это естественное явление.

– Меня ты еще сможешь убедить, а вот выше…

– И на «выше» Вам всё предоставим.

– Тогда другое дело… Зайди вечерком, обмозгуем.

– Как прикажете, Ваше высокоблагородие, так и сделаем. Всё будет шито-крыто.

 

***

 

Однако шила и в мешке не утаишь. Довольно быстро выяснилось, что сечение проводов было вчетверо тоньше, чем полагалось по техническим условиям. Впрочем, и положенные по проекту провода затопления не пережили бы, поэтому проводку и гнилые доски с грибком списали в незапланированные сметой расходы, связанные с природными явлениями.

Узнав об очередной катастрофе, взбешенный губернатор устроил головомойку городничему Сквозняк-Мозгову, а тот откомандировал в цирк своего первого заместителя Семёна Эдуардовича Трутовика, чтобы тот следил за всем строительством и помогал Шмыге своими советами, крепкими пинками и щедрыми зуботычинами.

Чтобы смягчить предстоящие сцены гнева, Шуршила перевёл в кабинет Трутовика безотказную и исполнительную Анфису Лисичкину, быстро освоившуюся на новом месте и сумевшую подладиться под суровый нрав влиятельного администратора.

А в самом кабинете соорудили английский камин, обставили его самой изысканной мебелью и завезли фарфоровую посуду, а в книжный шкаф поставили французские любовные романы, которые любил почитывать интеллигентный Трутовик.

Личную уборную высочайшего лица обложили малахитовой плиткой и установили в ней розовую раковину с изысканным унитазом. В ближайшей комнатёнке разместили самую аккуратную уборщицу-немку, поддерживающую идеальную чистоту.

Благодаря подобным манёврам мухоморцы смогли переместить внимание Трутовика с качества работ и раздачи взысканий на умиротворённое времяпровождение в обществе обаятельной Анфисы Лисичкиной.

Новое место очень понравилось Семёну Трутовику и мягким диваном, и отдельной трапезной, и книгами в роскошных переплётах, и приятным общением с любезной барышней, охотно исполняющей мелкие поручения: подай, поговори, просто посиди рядышком...

Для вышеспящих он был вроде бы при нужном и ответственном деле, поэтому от остальных дел, обычно находящихся в его ведении, администратора временно освободили.

Сверх сего попечительства о рабочих условиях для важной персоны, Шуршила приказал охране тщательно досматривать все телеги, выезжающие с территории цирка. Через два дня сыска бдительные охранники обнаружили три полупустые банки старой краски, которые вывозили кучерявые маляры, потерявшие страх и чувство меры.

Татей сдали в полицейский участок, а на стене трапезной вывесили объявление об этом чрезвычайном происшествии. Рядом с ним поместили портреты лучших сотрудников, которые проявили на арене наибольшее усердие и исполнительность.

Поголовье крысиных всемеро сократили двумя телегами ядохимикатов и серые хищники ринулись на городские свалки, в жилые дома и в казённые учреждения, где учинили безжалостную расправу над местными кошками.

Сдохших крыс и мышей скормили воронью, благодаря чему и стаи птичьих хищников изрядно поредели. Выжившие пернатые подверглись мутации, укрупнились и, одуревшие от избытка отравы, коварно затихли.

Видя, что дело вроде бы идёт без чрезвычайных происшествий, Семён Эдуардович счёл, что его основная миссия надзора осуществляется наилучшим образом. Ведь он искренне считал, что настоящему руководителю достаточно повесить свой пиджак на кресло и один вид начальственного пребывания в служебном кабинете, – это вполне достаточно грозное напоминание всем подчинённым об их личной ответственности за каждую недоработку или ошибку.

Тем более что каждое утро, подкрепив себя кофе с эклерами и шоколадом, он обходил все участки, где производились текущие работы. Таким образом, Трутовик весьма приятно и незатруднительно окунулся в атмосферу деятельности будущего цирка и трибуны важных персон.

 

***

 

Но через неделю трудов и это показалось ему несколько утомительным, и он повелел Шуршиле организовать выпуск малотиражной газетки, в которой бы рассказывалось об успехах лучших работников, дрессировщиков и плотников.

Получив первый номер циркового издания, Семён Эдуардович с большим интересом ознакомился с редакционной статьёй о всех своих прошлых заслугах и о его мудрым руководстве достройкой. Довольный трудом юрких газетчиков, он вызвал Шуршилу для доверительной беседы за чашечкой кофе с рюмочкой превосходного коньяка.

– Как Вы полагаете, Артём Шмыгович, уложимся ли мы в сроки, указанные в высочайшем повелении? – весьма вежливо, но по-деловому строго спросил Трутовик.

– Уложимся, – уверенно ответил Шмыга, по-собачьи преданно глядя в глаза высокопоставленного собеседника.

– Его превосходительство хотело бы видеть промежуточный результат наших трудов, но так, чтобы не вышло какого конфуза.

– Можно устроить цирковое представление зверей и акробатов.

– Лучше всего обойтись без зверей, чтобы они, вырвавшись на свободу, не начали траву есть прямо на глазах изумлённой публики.

– Тогда местных клоунов. Их у нас навалом, в каждой бригаде хоть отбавляй. Природные циркачи, с пелёнок дурью маются.

– Но они будут топтаться на одном месте, а нам нужно, чтобы была использована вся арена. Я предлагаю устроить футбольный матч.

– А какие команды пригласим? Чужие, если что-то недоделаем, на весь свет опозорят, и у своих язык не на привязи. Хуже базарных баб, когда выпьют.

– Так вы и сыграйте. Одна команда заказчиков, другая – подрядчиков. И никого искать не надо. И никаких проблем, играют только свои. Надеюсь, три дня Вам на подбор игроков хватит. Выбирайте самых поджаристых и поменьше ростом, чтобы они арену сдуру не загубили.

– Не загубят, она же на вес слонов спроектирована.

– Поэтому и предупреждаю, чтобы средний вес игроков был от трёх до четырёх пудов. Исключение лично для Вас, как капитана команды и купца Слизнякова. Я думаю, что двух бегемотов нам вполне будет достаточно.

– Но я никогда в футбол не играл, могу и по мячу не попасть!

– А от Вас и не требуется, чтобы Вы в ворота мячом попадали. Вы, главное, больше двигайтесь и других бегать заставляйте. Ведь Вы и кирпичи класть не умеете, а под Вашей командой пять бригад каменщиков работает. Не прибедняйтесь! Три тайма по сорок пять минут сыграете, и все недочёты арены лично своими ногами изведаете, чтобы их мозгами поправить.

– Подрядчики согласятся только в рабочее время играть и попросят оплатить игру по среднему тарифу.

– Оплатим… из их кармана, но через казну. Скажите им, что я лично приду на игру. А если кто-то будет отлынивать, то мы быстро им напомним о том, из чьих рук они кормятся. Вы всё хорошо поняли?

– Да.

– Значит, через три дня я жду Вас на арене. Победители получат почётный приз.

– Какой?

– Бледные поганки в собственном соку с мухоморной настойкой.

– Лучше бы деньгами, хотя бы по сто рублей на нос.

– За деньги и дурак сыграет. И выдайте своей команде майки с символическим изображением объекта – солидного боровика с коричневой шляпкой. Кроме этого, уберите с крыши вороньи гнёзда, а то ходишь по цирку и сам не знаешь, когда тебя ворона обделает.

Всё должно быть очень аккуратно, чисто и благочинно. Я приглашу лучшего кинооператора, он сделает документальный фильм о наших главных достижениях … Когда подготовите арену, доложите, чтобы я лично всё проверил до прихода городничего.

Выйдя от Трутовика, озадаченный Шуршила решил начать с малого и велел земцам сбить все птичьи гнёзда. Однако выгнать ворон с насиженных мест, где уже проживали воронята, оказалось делом весьма многотрудным и неблагодарным.

Птицы бились за свои жилища и проживающих в них птенцов со звериной яростью. Они накидывались на рабочих, разбивавших лопатами их гнёзда, и разгорелась целая битва. Земцы победили, но крыша стала представлять из себя дырявое решето, пробитое и лопатами, и птичьими клювами.

 

***

 

Играть в футбол ни Шуршиле, ни купцу Слизнякову совсем не хотелось, но делать было нечего, и к указанному дню они подготовили разношёрстные команды.

И с самого начала футбольная фортуна им явно не благоволила. С серого неба шёл затяжной унылый дождь. Отощавшие и полубольные мартышки никак не могли сдвинуть крышу, которую заклинило. Пришлось вызывать слесарей и земцев, которые с грехом пополам и, покорёжив какие-то детали раздвижного механизма, сдвинули дырявую крышу, протекавшую со всех сторон света.

Не лучше шли дела и на земле, где все слоны цирка тянули футбольное поле в основное здание цирка. На половине пути слоны утомились, прилегли на край выдвижного помоста, и тот просто рухнул вниз. Голодные слоны стали ненасытно и бессовестно поглощать жухлую траву, не брезгуя мелкими поганками, растущими в стыках дёрна.

Узрев сиё бедствие, городничий Сквозняк-Мозгов грозно нахмурился, а Трутовик выругался так, что даже Шуршила прижал уши и согнал на место аварии всех зазевавшихся зрителей-строителей.

Слонов, торопливо жрущих траву с поля стадиона, железными пиками загнали обратно в клетки, несмотря на всё их желание подкрепить истощённые свои силы хотя бы вялой зеленью газона.

Общими усилиями и домкратами арену подняли, впрягли в канаты земцев, которые, затянув какую-то душещипательную песню, дотянули футбольное поле до конечной точки.

– Матч! – бодро вскричал Трутовик, и понурые команды новоиспечённых футболистов понуро побрели на середину поля. Судья подбросил мяч вверх и игра началась.

Слизняковская команда «Подряд», ловко завладев мячом, всем скопом ринулась к воротам «Заказчика», а Шмыга, матеря своих защитников, потрусил вслед за слизняковцами.

Вратарь заказчиков, видя яростный натиск нападающих изрядно перетрусил, потому что за каждый пропущенный мяч Шуршила пригрозил урезать премиальную часть наградных.

Но не успели слизняковцы разогнаться, как их успешная атака стала угасать из-за газона, сшитого из кусков дёрна. Ноги игроков проваливались между стыков травяного покрова, который разлетался в разные стороны.

Кто-то и вовсе, поскользнувшись на бледной поганке, растягивался на поле по весь рост, да еще сизой мордой в свинушку. Кроме этого, всё футбольное поле сильно вибрировало, что делало игру сплошным мучением.

С горем пополам игроки шмыговской команды добрались до мяча и начали движение к чужим воротам, но их догнали слизняковцы. Дальнейшая игра стала превращаться в потасовку с редкими перетасовками.

А на трибуне ликовал предусмотрительный Трутовик, которому матч очень нравился, и он находил его весьма полезным, поскольку выявил многие огрехи строительства.

 

***

 

Насмотревшись досыта на футбол и нахохотавшись от всей души, Семён Эдуардович вернулся к себе в кабинет и вызвал главного инженера проекта седовласого Лукошина, который пришёл на приём с целой кипой оправдательных документов, скреплённых высшими резолюциями.

– Здравствуйте, уважаемый Лукошин, – сказал Трутовик, когда инженер прибыл на доклад, – Как дела?

– С утра был дождь, Ваше высокоблагородие.

– Скажите, пожалуйста, а почему с полем такие недоразумения творятся? Вы в смету все необходимые расходы заложили, которые предусмотрены проектом? И нет ли здесь какой-то инженерной ошибки? – вопросил Трутовик главного инженера, уже давно и с трепетным сердцем ожидавшего высочайшей аудиенции.

– Всё строго по проекту, но посудите сами – дёрн для поля срезали и уложили в рулоны в августе прошлого года, а застелили его в начале декабря, когда вся земля обледенела и снег пошёл.

– Почему?

– Купец Слизняков ждал обещанного аванса, а его, как водится, задержали до последних дней ноября.

– Но уже и весна, лето прошло… За это время трава могла бы и взойти, и срастись между рулонами.

– Да, если бы поддон, в котором лежит газон, был бы проектной глубины. Его же на локоть меньше сделали, да еще дренаж через пень колоду уложили.

– И что теперь нужно не только газон менять, но и поддон наращивать? Но это же миллионы рублей!

– Должен Вам доложить, что и это не устранит вибрацию, так как поле передвигается на резиновых шинах, а не на железных катках. Резина всегда будет вибрировать. Кроме этого, если увеличить поддон, то не выдержат механические конструкции, которые удерживают всё поле.

– Нужно что-то придумать… У Вас есть какие-то предложения?

– Единственный выход – установить по всему периметру арены домкраты, которые будут удерживать всё поле. По предварительному расчёту требуется две тысячи семьсот домкратов стоимостью…

– Дома Слизнякова.

– Да, около того.

– Значит, так… Завтра же приготовь мне докладную записку по всем расхождениям с проектом.

– Будет сделано, Ваше высокоблагородие.

 

***

 

Матч закончился со счётом « 0 – 1 » в пользу команды заказчика, но результат не мог поднять настроения Шмыги, который своим толстыми ногами опробовал всю арену. Шуршила вернулся в свой кабинет грязный, потный и злой. Было очевидно, что устранение всех недостатков растянется на длительный срок и, в конечном счёте, шкуру могут спустить и с него, как и с предыдущих достройщиков.

Более всего Шмыгу злило то, что всевозможные проблемы разрастались в геометрической прогрессии.

Мелкие смотрители за производством работ отказывались работать с рабочими до девяти вечера, и самым бесцеремонным образом уходили домой в шесть часов, поскольку обещанную переработку им оплатили лишь за первый месяц. Сверх того, каждый из них подходил к нему по пять-десять раз и просил оплатить переработку в двойном тарифе.

Утром Шмыга говорил им «Подойдите вечером». После окончания рабочего дня запирался в своём кабинете на совещание с вёрткими подрядчиками, а просителям, дождавшимся его величественного выхода, небрежно ронял: «Я занят, подойди в другой раз».

Взять его измором удалось лишь Анфисе, которая воспользовалась удобным случаем. Шмыга, проходя мимо её стола, сказал с ласковым подходцем:

– Слушай, у тебя есть двадцать рублей до утра? Мне они нужны для срочного расчёта. У меня-то в кошельке одни ассигнации по сто рублей.

– Есть! – радостно ответила Лисичкина, доставая из тряпичной сумочки деньги.

Довольный удачным займом, Шмыга жадно протянул волосатую руку прямо к дамской сумочке.

– Вы мне должны за переработку сто восемьдесят рублей, – ласково улыбаясь, прощебетала Анфиса с самым невинным видом. – Вот я Вам даю двадцать рублей, а Вы мне дайте двести, и всем будет хорошо, и мы будем в расчёте.

Ошалев от такого нежданного поворота событий, да еще под взглядами всех служащих, с великим интересом наблюдавших за развитием событий, Шуршила, скрипя сердцем, отдал двести рублей, взял двадцать и, выйдя из конторы, зверски обматерил первого попавшегося под руку плотника и лично оштрафовал производителя работ на фасаде здания аж на сто целковых.

На душе было больно, тревожно и тошно. Никто не хотел работать ни даром, ни за обещания будущих благ, ни из страха перед крепкой зуботычиной. Даже льстивая, но коварная и расчётливая Лисичкина, забыв о всех ей сделанных великих благодеяниях, его нагло и бесцеремонно облапошила.

Кругом царила неблагодарность, злопыхательство и дурь, бывшая самым заурядным делом переделки-достройки.

Глубокие сердечные раны от человеческой бездушности умножали птичьи наглости. Вороны снова начали заселять наспех залатанную крышу, поэтому для их выселения снова пришлось отрядить туповатых разнорабочих управляющей конторы Тлейтуза, которые всячески отлынивали от работы, поскольку злопамятные птицы всей стаей скидывали долгопахучее дерьмо прямо на головы разорителей гнёзд.

 

***

 

И едва Шуршила отдышался от сумасшедшей беготни по арене, к нему ввалился внештатный помощник Трутовика, с порога влепивший свой каверзный вопрос прямо в лоб.

– Кто из подрядчиков использует трёхдюймовые гвозди?

– Почти половина. А в чём дело?

– У подрядчика, рекомендованного его превосходительством, украли десять пудов гвоздей. Вчера вечером привёз, а сегодня весь цирк облазил и нигде не нашёл.

– Ничем не могу помочь, я не ищейка.

– Тогда до окончания работ нужно организовать ночное дежурство. И считаю своим долгом предупредить, что этим же подрядчиком устанавливаются стеклянные двери.

Если кто-то протаранит их доской или нечаянно заденет стремянкой, то Вы за общий недосмотр понесёте личную ответственность, поэтому настоятельно советую обеспечить сохранность дверей минимум до их приёмки комиссией. Вы отвечаете за объект и в ночное время.

– А после шести никто не хочет задерживаться, все домой рвутся. Совсем народ обнаглел и страх потерял.

– Выдумайте им какое-то интересное поощрение, что-то вроде бесплатных билетов на первый матч.

– Деньгами хотят.

– Тогда нужно привлечь свежие силы учреждения.

– Но как?

– Что-нибудь придумайте, но если у него еще один гвоздь пропадёт или стекло разобьётся, то сами понимаете все последствия… Церемониться ни с кем не будут. Волчий билет в зубы и за ворота, – назидательно сказал внештатный помощник и, даже не попрощавшись, исчез за дверью.

– Чума на твою голову, – чуть слышно пробурчал Шмыга, озабоченно потирая взмокший от умственного напряжения лоб. Работать становилось всё тяжелее и тяжелее, ведь в цирке воровали и днём, и ночью. Стоило кому-то зазеваться и считай убытки.

У плотников пропадали топоры и молотки. В канцелярии – арифмометры, счёты, резиновые плащи и ботинки. В трапезной – ложки, тарелки и жаренные окорочка, предназначенные для больших начальников... Звери, которым завозили мясо и фрукты, тощали на грибном рационе с каждым днём, и даже волки за сухую корку хлеба выделывали акробатические трюки, похлеще мартышек.

С самыми дурными предчувствиями Шуршила покинул мягкое кресло и вышел из конторы. Какие-то глубокие сомнения по всему сооружению здания раздирали его душу на тысячи частей. Ему стало казаться, что во всём «мухоморе» есть какой-то дефект и гниль, способная погубить все труды достройщиков.

Он подошёл к колоннам, держащим на себе всю крышу. По проекту их следовало изготовить из гранитных монолитов, но в них было что-то сомнительное и весьма шаткое. Шмыга постучал по колонне, оштукатуренной еще в прошлом году. И тут же его пронзила страшная догадка, он угрюмо прошёл к плотникам, взял дрель с длинным сверлом и вернулся к злополучной колонне.

Тяжело и обречённо вздохнув, он вонзился сверлом прямо в пятидюймовую штукатурку и буквально через минуту врезался сначала в синеватую древесину, а затем в пустоту.

Ошеломлённый своим внезапным открытием, Шуршила вытащил сверло, замазал дырку и сел на землю, обхватив голову руками. Его охватило такое отчаяние, что он был готов обхватить пустотелую колонну руками и взвыть на небо затравленным волком. Месяц назад Шмыга распорядился подписать смету на покраску всех колонн просроченной на два года краской.

Теперь было очевидно, что всем его мечтам о собственном доме, об автомобиле и о красивой жизни не суждено сбыться, поскольку в совсем ближайшем будущем маячил призрак сурового острога, жёстких нар и сухарей.

Когда же Шуршила еле доплёлся до кабинета, на его столе уже лежал приказ об организации ночных смен силами учреждения. Ему предстояло обзвонить всех руководителей департаментов и известить их о необходимости направить самых ответственных и работящих сотрудников в цирк, прекрасно понимая, что дадут лишь самых бестолковых, ленивых и всегда болящих то на голову, то на желудок.

Перепоручить сиё дело было некому, поскольку звонок Анфисы или какого-то мелкого служащего никто не воспримет всерьёз и выполнение приказа будет просто вежливо и бесцеремонно игнорировано.

Обессиленный главный специалист по утилизации, с грехом и горем пополам, начал безнадёжно обзванивать руководителей департаментов и, не мытьём, так катаньем, выпрашивать людей на ночные смены.

Ему сначала вежливо объясняли, что этот вопрос еще в стадии решения и будет обсуждаться с директором на следующей неделе. Со второго звонка секретари сухим, официальным голосом объясняли ему, что руководство на совещании, в отъезде, в отпуске, в администрации учреждения…

Натолкнувшись на глухую и круговую оборону, Шмыга тотчас отослал курьера с приказом по всем департаментам, где ему следовало не только сдать распоряжение высшего начальства под подпись, но и получить входящий номер регистрации документа.

К восьми вечера на ночную смену приехало лишь трое, чем-то очень серьёзно проштрафившихся сотрудников, да и то, выговоривших себе по три дня отсыпных. Взглянув на их хитроватые, слегка синюшные физиономии, Шуршила понял, что у каждого из них на ночь припасена фляга со спиртом или водкой.

Однако деваться было некуда, и, проинструктировав их по полной программе, Шмыга показал новоявленным сторожам стеклянные двери и склад гвоздей, которые следовало охранять, как зеницу ока.

Кроме этого, он предупредил, что будет проверять их караульную службу всю ночь. И проверял, и всю ночь мучился жуткой бессонницей, потому что ему слышался то звон разбитого стекла, то звуки пересыпаемых гвоздей, то шаги коварных воришек, то грозный окрик внештатного помощника Трутовика.

Лишь утром, раздав всем ловким купцам нужные указания, Шмыга завалился спать на диване прямо в ботинках и проспал до самого обеда, тревожно ворочаясь с боку на бок.

Ему снилось странная дикая картина, показавшаяся ему чуть ли не пророческой. Будто бы в цирк пришла ревизия, а он спрятался от неё в пустотелой колонне. Ревизоры безжалостно вскрыли обшивку стен, и их взорам представилась огромная грибница, уже разросшаяся за пределами цирка и вползающая во все учреждения города.

Ночной кошмар продолжился превращением грибовидного здания цирка в гроб, а городка в жуткую гробницу, кишащую премерзкими гадами. Над ними кружило каркающее вороньё, пробивающее острыми клювами верх грибницы-гробницы.

На высохших деревьях гнездились и сволочились свинтари-косари с гаечными ключами, оравшие: «Жрать давай!». Над ними возвышенно парил Свинтус с придурью, размахивающий дирижёрской палочкой.

Внезапно раздался громовой голос Трутовика: «Всё выскоблить, вычесть, высечь, выбраковать! Живей шуршите, лоботрясы!».

Из-под земли явились червеподобные работяги умопомрачённой компании Тлейтуза-свинтуса, которые принялись за своё дело с неистовым рвением. Своими огромными мётлами они выметали окрестности и здание цирка, бились вороньими полчищами и крысами. Здание «Мухомора» зашаталось, затрещало по всем швам и накренилось.

 

***

 

К счастью Шуршилы, во время его «пророческого» сна директор, получив внушительный выговор Трутовика за слабое попечительство о работе ночных смен, лично озаботился выполнением приказа, и в цирк откомандировали всех немощных, хромых и жаждущих отдыха в рабочее время.

График сторожей предполагал, что после ночных бдений им полагался день отсыпной и день выходной. И к моменту пробуждения Шмыги вопрос об охране стёкол и гвоздей был решён, оставалось лишь контролировать работу откомандированных и вести табель учёта рабочего времени.

На время шуршиловского сна механизм бедствий словно сжалился над трюкачами, купцами и рабочими, и всё вроде бы пришло в уравновешенное состояние. Делопроизводители мирно пили чай, почитывали детективные романы и просто наслаждались беседой на дачные, отпускные и животрепещущие международные темы.

Новое происшествие свалилось на циркачей как снег на голову. Рабочий-верхолаз, поднимаясь по лестничному пролёту, споткнулся под тяжестью поклажи и прямо с ней слетел вниз, поскольку вместо перилл были установлены редкие деревянные столбики, соединённые между собой слабенькой бечёвкой.

Производитель работ вызвал врача, а тот осмотрел разбитое тело и доложил уряднику. Через час о гибели рабочего знал весь городок. В цирк пожаловала выездная комиссия по технике безопасности, выявившая столько грубых нарушений, что хоть всю стройку закрывай, а всех начальников в острог сажай. Штрафы выписывались пачками на десятки, а то и сотни тысяч рублей.

Проверящие так вошли в весёлый и безудержный раж, что на обратной дороге в своё учреждение оштрафовали детский сад и школу, попавшие под их горячую руку.

Строительные работы в цирке закончились, начались внеочередные инструктажи. Появились журналы учёта занятий и экзаменов по технике безопасности, в которых задним числом оформили ознакомление с двумя десятками инструкций, приказов и правил.

Едва успели инженеры, служащие и рабочие расписаться во всех графах журналов, пришли пожарники… И снова понеслась отчаянная свистопляска, да отбивание нежданной напасти ассигнациями...

Только закупили и развесили огнетушители, лопаты, вёдра и крюки на пожарных щитах, урядник затребовал у подрядчиков документы на всех земцев, чтобы проверить, а не затесался ли в строители какой-то беглый каторжник или мошенник.

Во всеобщей сутолоке, нервотрёпке и значительном оскудении купеческих кошельков лишь Трутовик спокойненько пил кофе со свежими сливками да почитывал очередной номер цирковой малотиражки, повествующей об успешном проведении футбольного матча.

Все проверки он встретил с деловито-озабоченной миной на лице и с тайной радостью в сердце. Семёну Эдуардовичу уже давно хотелось хорошенько перетрясти всё Мухоморье и навести хотя бы какую-то видимость чистоты и порядка. Он распорядился вымыть клетки зверей, столбы освещения, двери павильонов и мостовую с французским мылом, а медные дверные ручки вычистить до зеркально-золотистого оттенка.

Сиё важнейшее дел поручили компании Тлейтуза, а чтобы он не вздумал подменить французское мыло на хозяйственное к нему приставили двух урядников, над которыми надзирал неподкупный жандарм.

Видя невозможность нажиться привычным способом, Тлейтуз, огорчённый и оскорблённый до глубины измученной души, распорядился собирать всю отработанную мыльную воду, богато содержащую грязь, плевки и испражнения зверей, для дальнейшей переработки. Медные чаны, в которую собирали вспененную воду, сразу же завоняли за три версты.

Трое рабочих, трудившихся рядом с чанами, подхватили какое-то инфекционное заболевание и слегли на больничные койки. А купцы, очумевшие от всех указаний, переложили их исполнение на приказчиков и, сославшись на указ, по которому они «право имеют» на недельный запой, всем скопом нарядили лихие тройки лошадей и усвистали пьянствовать за город, где гулял вольный цыганский табор.

А Шмыга вылез из кабинета, точно медведь после зимней спячки: отощавший, полусонный, всколоченный и оголодавший. Он уже не брился и не мылся в бане третью неделю, поэтому уже стал приобретать вид лесного лешего, обитающего между сумрачной чащей и застойным болотом.

Его физиономия приобрела красноватый оттенок, синюшный нос распух и приподнялся вверх, а на щеках появились болезненно-бледные пятна, что придавало Шуршиле ядовито-мухоморный вид.

Где взять деньги на арену, чтобы спрятать все концы в воду? Этот основной вопрос, мучивший его больную голову, не давал ему покоя ни днём, ни ночью. Все поборы и откаты с купцов составляли столь ничтожную часть подписанных им смет, их не хватило бы даже на один киноэкран, на который был выдан весьма значительный аванс.

Главная беда состояла в том, что огромное полотно для кинокартин не закупили, а подрядчик, как в воду канул. И как выкручиваться? Хоть простыни сшивай, чтобы фильмы о главных событиях показывать…

Кого бы еще облапошить и оштрафовать? У кого бы взять под мелкий аванс экранное полотно, которое, когда покажут кино, можно будет отдать обратно. Мол, извините, не подошло. Надеемся на дальнейшие взаимовыгодные контракты…

 

***

 

Тем временем Трутовик уже задумал следующее представление и, как на беду, для всего города. Он решил устроить пробное свето-музыкальное зрелище, не требующее больших затрат, благодаря которому можно было бы оценить готовность цирка к приёму большого числа зрителей.

Предполагалось выпустить бесплатные билеты для служащих казённых учреждений и фабрик, а само представление устроить в пятницу с двенадцати до пятнадцати часов, что обеспечивало полный зал, поскольку желающих развлечься на дармовщину, да еще в рабочее время было более, чем достаточно. Тем более, что после зрелища зрителям разрешалось идти домой, а не на службу.

Оставалось самое малое – оборудовать нужное количество туалетов, чтобы зрители не испытывали мучительного сожаления о посещении цирка, когда будут испытывать естественные нужды.

Между тем, и с уборными были проблемы из-за нехватки раковин и унитазов, поскольку в проекте на сантехнику был рассчитан общий стандарт, а на деле для особо важных персон были установлены совершенно особые сантехнические приборы из розового фаянса, а сами уборные оборудованы вроде будуаров французских королев.

Таким образом, отклонение от проекта, которое раньше казалось Шмыге вполне естественным и закономерным, могло быть расценено горожанами и жандармерией нецелевым расходованием казённых средств.

Получалось, что десяток избранных лиц роскошествовали во время облегчения желудков по-королевски, а тысячи обычных зрителей не имели и самого малого, предусмотренного санитарными нормами.

Чтобы выйти из щекотливой ситуации, Трутовик вызвал Шуршилу, который пришёл на аудиенцию в столь затрапезном виде, что даже Семён Эдуардович ему посочувствовал.

– Вы отдохнули бы немного.

– Отдыхать некогда, нужно работать, – устало проворчал Шмыга, втайне надеясь на предложение заслуженного отдыха.

– Да, сейчас нужно собраться всеми силами, чтобы сдать наш объект вовремя. Предстоит проведение пробного свето-музыкального представления с полной загрузкой зала, но, как сами знаете, далеко не все туалеты оборудованы сантехникой, в половине уборных стоят стулья, обозначающие место унитаза. Такие кабинки следует закрыть на замок, чтобы избежать их использования нетерпеливыми зрителями.

Вам необходимо соорудить временные туалеты вдоль всего цирка. Делайте их длинными с узкими перегородками, чтобы весь народ в клозетах умещался.

– Сделаем, но нужны наличные деньги.

– Какие еще наличные?! Вы же уже весь запас с лихвой вычерпали. Смета закрыта. Вы же сами все работы приняли и смету подписали. Вас никто не уполномочивал делать лично для себя уборную, точно будуар мадам Пампадур.

– Но меня попросили всё сделать поизящней. Я же не только для себя сделал…

– Ваши подробности ни меня, ни кого другого не интересуют. Найдите скрытые резервы, пригласите благотворителей.

– Куда? В уборные?

– Да, если считаете, что они являются Вашим личным достижением. Не хмурьтесь, я просто пошутил. Всё сделаете, и Вас отблагодарят. Поверьте, что лучше получить устную благодарность от губернатора, чем заслуженный острог от жандармерии.

Займитесь народными нуждами. Не все же, как Вы, имеют возможность и к мусорному баку на казённой машине подъезжать. Ступайте, займитесь делом, Вы его хорошо знаете.

Всё должно пройти без сучка и задоринки. Городничий пригласил газетчиков, поэтому будьте бдительны – это в Ваших интересах.

– Разрешите перенести унитазы мадам Пампадур на другой объект?

– Вынос с объекта строго запрещён, но обмен, после торжественных мероприятий – дело… требующее дополнительных согласований.

 

***

 

Небо хмурилось ливневыми тучами, но еще больше хмурился Шуршила, угрюмо бредущий по балагану. Было понятно, что он не просто впал в немилость, а ему прямо сказали: «Острог через порог».

Мозг работал в режиме аварийной сигнализации. Как построить туалеты и не потерпеть убытки? Платными их не сделаешь, к себе не заберёшь. А если после зрелища их разобрать на доски, а из них сделать летние дачные домики или клетки для кроликов?

С тяжёлым сердцем и мрачной душой он принялся за сооружение общественных уборных, которые выстроил узкими с крошечными кабинками и большущими дырами. Каждый обрезок доски был использован с наибольшей выгодой, ни одного лишнего гвоздя.

И публика оценила труды Шуршилы по достоинству, использовав клозеты и до, и после, и во время зрелища. Стенки новых кабинок были размашисто расписаны многочисленными отзывами о представлении, беспутных достройщиках, цирке и о плутоватом хвате-хаме Шмыге.

А сам Шуршила, несмотря на выпитый графин мухоморной настойки на самогоне, не мог смотреть на загаживание уборных без душевных мук, точно все оправления ехидных зрителей летели не в наспех вырытые ямы, а прямо в его горемычную душу. Все деньги Шмыги, нажитые тяжким трудом, ушли на туалеты.

В довершении всех бед подошла Лисичкина и с лукавой хитрецой попросила подписать табель на переработку, который следовало передать в бухгалтерию. Шмыга отшатнулся от неё, словно чёрт от ладана. Он категорически отказался заверять сомнительный документ.

– Пусть подписывают руководители департаментов, – сказал Шуршила, отпихивая от себя табель. – Я не начальник откомандированным и приказа об их работе в сверхурочное время не видел.

– А директора департаментов отказываются подписывать, потому что не могут контролировать работу откомандированных в цирке, а Вы можете.

– Тогда пусть подписывает табельщик или бригадир. Ступай к ним и сама со всем разбирайся. И скажи им, что я их работу делать не буду. Мало ли чего они хотят. Эдак у меня скоро попросят и красный крестик своей кровью написать. Знаю я этих грамотеев, они очень умные выезжать за чужой счёт.

Отфутболенная Лисичкина, изобразив обиженную гримаску, пошла восвояси. А через четверть часа Шмыге стали звонить из бухгалтерии, из различных департаментов и из администрации с требованием подписать табель на переработку, поскольку без него не могли оплатить сверхурочную работу всем откомандированным сотрудникам.

После каждого звонка Шуршила краснел от гнева всё больше и больше, наливаясь ярким, мухоромным цветом.

Ведь он любил всё делать по-своему и, даже, когда ему говорили сделать что-то правильно и строго по служебной инструкции, он умудрялся убедить собеседника сделать по-шуршиловски. Теперь же его явно пригибали к земле, да еще носом в свои же сомнительные, дурно пахнущие дела.

Его даже не утешил похвальный лист от самого городничего, выданный за устроение общественных уборных. Получив красивый лист, с вроде бы ободряющими словами Сквозняк-Мозгова, он тяжко вздохнул: «Это самая дорогая и нужная бумага в моей жизни».

Потом безнадёжно опустил голову, зашёл в цирковой буфет, выпил стакан дешёвой водки, закусил солёными горькушками и быстро-быстро заспешил в дорогую сердцу кабинку клозета, где и понял, что все его труды не напрасны…

Где-то далеко, у центральной арены слышались звуки духового оркестра, в буфете звучал беззаботный дамский смех, в зверинце визжали наглые мартышки, выпрашивая у посетителей цирка сладкое подаяние. Упрямое вороньё таскало на купол сухие ветки и вило гнёзда, плесень разрасталась, древесные черви и жуки множились…

Облегчив свои тяжкие страдания, Шмыга подумал, что он настоящий молодец, и скоро ему доверят новый объект, где он сможет воплотить все свои лучшие мечты в реальность. Будущность снова представилась в самых радужных тонах, в хорошем доме и за бутылочкой семилетнего коньяка, на которую он честно заработал.

Выходя из домика неизвестного архитектора в самом благодушном расположении духа, он позабыл застегнуться. Как назло, мимо проходила беспечная Лисичкина со своим свежим кавалером, от которого на три версты с гаком несло тройным одеколоном, чесноком и дешёвым винцом. Увидев главнейшего из достройщиков, она по-деревенски прыснула девичьим смехом в кулачок.

– Вы бы свою калиточку закрыли, – застенчиво сказала девушка, глядя куда-то в сторону.

– Охранник закроет, – равнодушно отмахнулся Шуршила.

– Вашу калиточку только Вы можете прикрыть, поскольку на неё дамам и смотреть стыдно.

И тут он догадался о чём сказала его бойкая сотрудница, взглянул вниз и, безучастно махнув рукой, ответил с присущим ему житейским опытом:

– Когда в доме покойник, все двери настежь.

Смущённая Анфиса лишь пожала плечами, он, тут же забыв о девичьих словах, заспешил к доске почёта, чтобы сотый раз полюбоваться своим парадным портретом, в котором он красовался в пиджаке, с галстуком и новенькой медалью от городничего. 

Между тем полковник жандармерии дотошно вчитывался в финансовые отчёты, и, замечая какие-то махинации, писал строгую резолюцию «Провести проверку, виновных привлечь к административной и иной ответственности, доложить». В заключении, он вывел вывод: «Выродки выслуживаются, выбранные всё выкрадывают и выделываются, высланные высекаются кнутом. Считаю необходимым и возможным отдать арены на откуп циркачам, строго засекретив все условия концессии».

А Мухоморье жило счастливой, радостной жизнью, лишь слегка поскрипывали подгнившие колонны, удерживающие всю громаду полусферической крыши, заново выкрашенной в цвет шляпки солидного и крепкого боровика.

И даже самые отъявленные скептики и смутьяны, глядя на величественную гордость и красу уездного городка, прикусили свои злые, длинные языки, чтобы не быть побитыми камнями или вываленными в дёгте и в куриных перьях, поскольку все жители Дурницино считали цирк своим драгоценным детищем.