За «Крестами» кресты

Кабинет в Управлении внутренних дел. Начальник отдела Юрий Долгорукий даёт сводку оперативнику Николаю Иванову.

Долгорукий. В закрытом гараже найден труп угоревшего теневого миллионера Гусева. Его обнаружила жена. Съезди, посмотри всё внимательно. С такими наследниками нужно быть начеку. Сразу и не разберёшься что с ними нужно делать. То ли охранять, то ли сажать, где они будут на охраняемой территории. Не успела мужа похоронить, а уже просит справку о возбуждении уголовного дела, чтобы получить страховку.

Чувствую я, что скоро со всех сторон наследники слетятся. Всем захочется от родственных миллионов свою долю отщипнуть. С самой Гусевой говори коротко и жестко. Но вежливо, чтобы без жалоб... Дело не простое. Возможно, скоро всплывут исполнители. Где-нибудь в Ладоге или в Финском заливе.

Да, на всякий случай, собери материал на отказ в возбуждении уголовного дела. Признаков насильственной смерти нет, поэтому нужно точно установить — подпирались ли ворота вообще или доска просто лежала рядом. Может быть, её случайно подтащила ворона или чья-то собака. Стоит ли огород городить из-за старой вещуньи? Вопросы есть?

Иванов. Отрабатывать по полной программе?

Долгорукий. Да. И составь запрос в аналитическую разведку. Зайди ко мне, я подпишу, и отдашь его в секретную канцелярию. Я позвоню аналитикам и попрошу, чтобы к вечеру они составили развёрнутую справку.

Иванов.  Всё ясно, выезжаю.

ххх

 

Особняк с балкончиками и башенками. Опер оглядывает подъезд к воротам, нажимает на звонок. Дверь открывает полнотелая Гусева в серой блузке и длинной кремовой юбке.

 

Иванов. Криминальная милиция, капитан Николай Михайлович Иванов. Вы Ирина Романовна?

Гусева. Да.

Иванов.  Разрешите пройти?

Гусева.  Проходите. Я ничего не трогала, только открыла ворота гаража.

Иванов.  А дальше?

Опер проходит во двор.

 

Гусева.   Сразу почувствовала запах выхлопных газов и увидела, что муж лежит на руле. Подошла к машине. Он был уже мёртв. Закрыла гараж и позвонила в милицию.

Опер осматривает доску, лежащую перед гаражом.

 

Иванов.  Да, немного нужно было для его спасения. Всего-навсего доску убрать. Вы хорошо спали?

Гусева.   Прекрасно. Я очень много работаю, и поэтому быстро засыпаю.

Иванов.  Когда вы видели его в последний раз?

Гусева.   Вчера вечером, около восьми часов. Он был очень чем-то недоволен, точно с него лишних денег попросили. Взял какие-то бумаги и уехал. Когда он вернулся, я уже спала.

Иванов.  А кто же доску приставил? Ворона? Кстати, а как вы её убрали?

Гусева.   Ногой.

Иванов.  Рукой-то сподручней. Вы же не знали, что в гараже.

Гусева.   Если это допрос, то я вызову адвоката.

 

Опер осматривает дверь гаража.

 

Гусева.   Вы не ответили. Это допрос?

Иванов.  Еще нет, но скоро, вероятно, будет.

 

Опер открывает ворота, подходит к джипу. Устанавливает две видеокамеры с общим обзором. Оглядывает салон и угорелого, одетого в бежевую рубашку и светло-коричневые брюки. Дородный мужчина с солидным животом держится за руль мёртвой хваткой. Седые волосы висят клочьями засаленной пакли. Жирная шея хряка. Лицо обрюзгшее, надменное, отталкивающее. Из-за рта Гусева вываливается кусок почерневшего языка.

Видеокамерой с ближним видом опер снимает убитого и машину. На полу джипа коньячная бутылка, пластиковый стаканчик и пакет виноградного сока. Пепельница переполнена окурками.

 

Иванов.  Когда был врач?

Гусева.   Четверть восьмого.

Иванов.  А что вы делаете, когда просыпаетесь?

Гусева.   Привожу себя в порядок. Подробности важны?

Иванов.  Вы завтракали до выхода из дома?

Гусева.   Да. Не идти же на работу голодной, из-за того, что он не пришёл спать. Иногда он уезжал на несколько дней. Меня его дела не волновали.

Иванов.  Вам не нравилось, что он выпивает?

Гусева.   Кому же это понравиться? Он пьяный злобствовал.

 

Звонок в дом.

Гусева.   Я открою?

Иванов.  Да, откройте. Вероятно, приехал следователь.

 

Опер открывает бардачок. В нём сигареты, водительская мелочевка и накладные. На заднем сиденье дипломат. Опер натягивает перчатки, открывает дипломат. Он наполнен пачками евро. Опер направляет на них камеру, быстро пересчитывает. Закрывает дипломат и кладёт его на место. Приходит следователь, эксперт и два понятых. Опер здоровается сотрудниками дежурной группы и обращается к Гусевой.

 

Иванов.  Принесите, пожалуйста,  документы мужа.

 

Гусева уходит. Опер показывает  рукой на голову коммерсанта.

 

Иванов.  Вероятно, отравление.

Эксперт. Судя по всему, да. Вскрытие покажет от чего.

Иванов.  В дипломате миллион сто тысяч евро. На всякий случай, я заснял и общий план, и ближний. Если будут вопросы, могу предоставить копию плёнки. Камеры опечатаны, непрерывность съёмки гарантирована.

Следователь.   Интересно, каким образом они до сих пор здесь лежат?

Иванов.  Возможно, о них никто ничего не знал.

Эксперт.  Или знали, что они поддельные.

Иванов.  Номера я проверю.

Следователь.    От проверяющих отбою не будет. Да, кстати, когда можно будет забрать копию плёнки?

Иванов.  Пишите запрос и на следующий день получаете.

Следователь.    После обеда завезу.

Иванов.  Договорились. Если есть какие-то сомнения, то я готов к личному досмотру.

Следователь.    В этом нет необходимости. Я же вижу, что установлены камеры с общим видом.

Иванов.  Спасибо за доверие.

Следователь.    Думаю, что хозяйку придётся задержать и, вероятно, надолго. (обращается к эксперту) Начинайте осмотр.

 

Эксперт, оглядев убитого, снимает отпечатки, необходимые фотографии. Следователь заполняет протокол. Подходит Гусева, отдаёт документы Иванову. Он их осматривает и даёт следователю. Опер идёт за Ириной Романовной в комнату убитого. Садится за стол, вставляет флешку в ноутбук. Загорелась заставка экрана, вдова встревожилась.

 

Гусева.    А вы имеете право на это?

Иванов.  Да, имею.

Гусева.    Вы меня подозреваете? В чём?

Иванов.  Сначала необходимо получить результаты вскрытия.

 

Опер копирует  папки документов и просматривает  почту. Осматривает одежду Гусева, извлёкает из кармана пиджака записную книжку и квитанции на оплату телефонов и прочую мелочёвку. Пройдя на кухню, он обращает внимание на бутылочки энергетиков.

 

Иванов.  Вы употребляете энергетики?

Гусева.   Иногда.

Иванов.  А ваш муж?

Гусева.    Он пил только водку, в последнее время. После операции, у него была язва желудка, врач рекомендовал ему каждый день пить сто грамм водки и есть чеснок. Потому, что у него еще было что-то с кровью. Кажется, с гемоглобином. Болезнь его сильно злила. Бесился от своего бессилия. Всё есть, а здоровья нет.

К тому же, он водку терпеть не мог и всё время жаловался — закончил два института, знаю три языка, счёт в английском банке и теперь от меня пахнет так же, как и от моих грузчиков, если не хуже. Не рот, а выгребная яма. 

Иванов.  Интересно, а в машине коньячная бутылка.

Гусева.    Коньяк он пил в исключительных случаях или когда на нервах, или при большой удаче.

Иванов.  У вас есть подозреваемые?

Гусева.    Работал он жёстко, но честно. Возможно, кто-то и был им недоволен, но не на столько, чтобы его убивать. Все знали, что он и грошовых долгов не прощает. Десять рублей потратит, а свою копейку выбьет. И десятку расходов на должника переложит. Поэтому все с ним  рассчитывались вовремя и полностью.

Иванов.  То есть ему никто не должен денег?

Гусева.   Возможно, и было пару человек, но и они отдали бы всё до копеечки. У него на каждого должника был «крючок», которым он мог и всю душу вынуть.

Иванов.  Вы их знаете?

Гусева.   Нет.

Иванов.   А откуда вам о них известно?

Гусева.  Иногда он проговаривался. Позавчера, сидя за компьютером, он пробурчал «И с этой парочки всё получить следует… И погоны не помогут, всё вытрясу».

Иванов.   И о чём он еще проговаривался?

Гусева.   Всего и не упомнишь. Я и не старалась запоминать. Он меня чем-то вроде мебели считал, поэтому и проговаривался

Иванов.  Хорошо, вот вам моя визитка. Если вспомните что-то важное, позвоните. Да, кстати… Будете собирать вещи, советую взять две пары шерстяных носков и толстый свитер. Пригодится.

 

Гусева нервно вздрагивает. Опер уходит.

 

ххх

 

 Иванов идёт к невысокому домику, стоящему через дорогу. За проволочной оградой пропалывает огород сухенькая старушка.

 

Иванов.  Здравствуйте, бабушка.

Бабушка. Здравствуй.

Иванов.  Не могли бы вы ответить на несколько вопросов? Я работаю в милиции и расследую смерть вашего соседа. Он угорел в гараже. Скажите, пожалуйста, вы не видели, когда он приехал домой?

Бабушка.  Еще светло было, около одиннадцати.

Иванов.  Он один приехал?

Бабушка.  Точно не помню. Темнело. Может быть и вдвоём. С ним иногда еще какой-то мужчина ездил. Толстый, точно Карабас-Барабас. И лицом такой же. Хмурый.

Иванов.  А свет в доме горел?

Бабушка.  Горел.

Иванов.  А какие у него были отношения с женой?

Бабушка.  Кошка с собакой живёт лучше. Орал на неё так, что я через дорогу вздрагивала.

Иванов. За что же?

Бабушка.  Сам мучился и её мучил. У него хирург в животе что-то забыл, и пришлось его второй раз резать. А хирургу-то он без малого пятьдесят тысяч евро отдал, только спаси. Он и на него начал было орать, а тот и говорит «Когда за такие деньги оперируешь, тогда и быстрее что-то забывается или какие-то ошибки происходят. Но вам беспокоиться не стоит. В вашем случае наркоз не является определяющим фактором». Дескать, что ты суетишься? Лечись, ни лечись, а самое большое через пять лет всё равно помрёшь. Это-то его и совсем взбесило.

Иванов.  Вы, бабушка всё до мелочей знает.

Бабушка.  Она всё рассказала. Я её спрашиваю, что же вы так живёте? А она и говорит. Что делать, если он такой? Мне деваться некуда, нужно терпеть. Хорошо и то, что ничем не укоряет. И на этом спасибо. 

Иванов.  Остаётся только её пожалеть.

Бабушка.  Пожалеть… Тоже мне скажите. Пожалел волк кобылу, она ему и зубы выбила. Добрая баба и волка приучит, а соседушка моя… Не буду и говорить… Лучше у других спросите.

 

            Бабушка нагибается к земле, рвёт чертополох, бросает его в ведро и махает высохшей рукой. Разговор закончен.

ххх

           

Магазин. Опер опрашивает главного бухгалтера Зинаиду Яковлевну Барышеву.

 

Иванов.  Расскажи, что вам известной о левых сделках и обналичивании денег Гусевым?

Барышева.  Мне ничего неизвестно.

Иванов.  А куда делись деньги, полученные три дня назад за проданное оборудование? В тумане пропали?

Барышева.   Не знаю.

Иванов.  Забавно. А чья подпись на платёжном поручении стоит? Ваша?

Барышева.   Моя.

Иванов.  А говорите ничего не знаете. Деньги «ушли» в неизвестность. Вы одна из немногих, кто знал об их получении. Должен вас предупредить от ответственности за дачу ложных показаний.

 

Главный бухгалтер внутренне напрягается.

 

Иванов.  За одну обналичку столь крупной суммы вас следует задержать прямо сейчас, чтобы вы не мешали следствию.

Барышева.   Вы меня арестуете?

Иванов.  По закону — это, вероятно, необходимость. Вы не переживайте. У нас хорошие условия. Освободилось место в камере с мадам, убившей свою партнёршу из ревности к мужу. Она голодная до свежих впечатлений. Про неё два назад в газете писали.

Барышева.   Читала.

Иванов.  Кто еще знал о деньгах?

Барышева.   На самом деле о деньгах знали многие. Дело в том, что он начал распродавать все свои предприятия и доли в других делах примерно четыре месяца назад, когда ему поставили диагноз. Хотел всё продать и пожить напоследок на широкую ногу.

Иванов.  И много продал?

Барышева.   Всё, кроме этого магазина. Он его на всякий случай оставил. А вдруг вылечится?

Иванов.  На какую сумму?

Барышева.   Точно не знаю, но и по моим расчётам, примерно на восемь с половиной миллионов евро. Не меньше, и это только то, что мне известно. Я работала через банк, а что за наличные шло, то мне неизвестно.

Иванов.  Кто, по вашему мнению, мог бы быть причастен к его убийству?

Барышева.   Я думаю, что здесь не обошлось без помощи жены. Она имеет дело с людьми отчаявшимися, которые в ломбард последнюю ценную вещь принесли. Такие иногда умудряются поправить дела и для них очень важно выкупить свои вещи, которые они получили по наследству. Они служат им символом устойчивости жизни. Естественно,  она могла им пожаловаться на мужа и посетовать, почему ей хорошей и доброй не везёт, а тирану и скупцу снова денег привалило.

Иванов.  Она знала о деньгах?

Барышева.   А разве необходимо, чтобы они были? Достаточно о них красочно рассказать.

Иванов.  Еще кто?

Барышева.   Трудно сказать. Очень много людей вертелось рядом. Все по дешевке хотели выкупить, но он и до последнего дня за каждый рубль цеплялся.

Иванов.  Это всё?

Барышева.   И по ломбарду её проверьте. Она и там могла «крысятничать».

Иванов.  Проверю, еще что?

Барышева.   У неё может быть любовник. Или она кого-то присмотрела, или из бывших... Это я чисто по-женски чувствую. Он чуял чужого мужчину, но никаких доказательств не имел и злился.

Иванов.   А у него были любовницы?

Барышева.   Думаю, что были. Он любил наслаждаться деньгами и женщинами.

Иванов.  Его могли на страсти подловить?

Барышева.  Наряд ли. Слишком скуп был. Для него высшее наслаждение – это даром.

Иванов.  Что-то еще может добавить?

Барышева.   Больше мне нечего сказать, честное слово. Оставьте свой телефон, если что-то вспомню, позвоню.

Иванов.  Договорились.

 

Опер  даёт Барышевой визитку, которую она тут же убирает в бумажник.

 

ххх

 

УВД. Иванов идёт в секретную канцелярию и получает ответ из Управления по аналитической разведке. Внеся справку в опись, он её читает.

 

 

Аналитическая справка       Гусев Игорь Константинович, 1958 г. рождения, урож. г. Львова. Образование высшее, учредитель и генеральный директор ООО «Три поросёнка» и других коммерческих организаций. Отец — Гусев Константинович Валерьянович, ранее работал директором универсама, судим за хищение госимущества в особо крупных размерах, мать — Гусева Алина Геннадьевна, работала секретарём партийной организации, начальником отдела сбыта продовольственной базы, жена — Гусева (Григорьева) Ирина Романовна, оценщица ломбарда.     С момента открытия магазина Гусев И.К. поддерживал связь с большевской ОПГ (контрабанда цветных металлов, рэкет, публичные дома). В советское время занимался спекуляциями джинсов. Имел широкие деловые связи в городе и в стране. Занимался скупкой цветных металлов и продажей спиртосодержащих жидкостей. Являлся учредителем и руководителем автотранспортного предприятия.     До заключения брака периодически пользовался услугами сотрудниц клуба «Ночная бабочка + …» —  «Розалии», «Бутончик» и других.     На его имя открыты счета в отечественных и зарубежных банках, общая сумма капиталовложений составляет, по приблизительным оценкам, от семи до двенадцати миллионов евро.     В 1993 году купил в области деревянные дома, которые застраховал в различных компаниях. Из них 4 сгорело, два продал. Внесён в «чёрный» список риэлторов. Дважды баллотировался в депутаты органов местного управления. Самовыдвиженец.     В связи с тяжёлым заболеванием, имел последнее желание — Всё продать, вылечиться и жить припеваючи. Во время обследования имел близкие отношения с медсестрой Еленой Анатольевной Тетериной, 1978 г.р.     После второй операции, застраховал свою жизнь, дом и начал страхование коммерческих сделок, что насторожило службу безопасности, так как ранее не занимался страхованием своих торговых операций со старыми клиентами.     Дом охраняется сигнализацией. По характеру был скуп, жесток, прагматичен, молчун, тщеславен.   Приложение: Список деловых и криминальных связей – 7 листов; Коммерческие организации, находившиеся под контролем Гусева И.К. – 4 листа; Копии судебных решений по делам, ведущимся с участием Гусева И.К. – 14 листов.

 

Иванов идёт в кабинет старшего наряда.

 

Долгорукий.  Какие есть соображения по полученной информации?

Иванов.  Сейчас есть одни вопросы. В гараже с одиннадцати вечера до часу ночи находился человек, который говорил с Гусевым не менее часа. Почему он не пригласил его в дом и не отложил разговор до утра? Приехал с ним на машине, чтобы завершить какое-то неоконченное дело? А может быть была причина избегать встречи днём. Скорее всего, он не из ближнего круга общения, иначе бы их дело могло бы решиться и днём.

За час до приезда домой на его трубку сделан короткий звонок из телефонного автомата. Звонивший, вероятно, знал, что он едет домой и имел какую-то вескую причину для встречи. Какую? Исходя из его характера, можно предположить одну — деньги. И не взять, а отдать. Кстати, кто купил коньяк? Гусев или его гость, хорошо знавший его вкус и жизнь? Какие бумаги взял коммерсант перед отъездом?

Долгорукий.  И зачем к воротам приставили доску? Она явно была не нужна. Значит, преступник был заинтересован, чтобы возбудили уголовное дело, и нельзя было бы всё списать на несчастный случай или самоубийство. Косвенные улики идут на жену, у которой нет алиби. Следовательно, он заинтересован в её аресте… Потому что сам может претендовать на наследство…

Иванов.  В страховом полисе мелким шрифтом дописано, что наследник не имеет права на получение премии, если он причастен к смерти застрахованного лица.

Долгорукий. Возможно, убийца хочет её запугать. Для чего? Нужно проверить убитого по делам оперативного учёта, изучить сделки фирм-однодневок, связи фиктивных директоров и выяснить, кто мог претендовать на наследование теневых дел… А еще и дипломат…

Иванов.  Хоть в отпуск не уходи, а живи прямо в кабинете.

Долгорукий.  Отпуск по графику. Будешь нужен, вызовем.

Иванов.  Спасибо. Разрешите идти?

Долгорукий.  Да. И помни — Через месяц  с тебя спросят за раскрытие дела.

 

ххх

 

Вокзал. Валера Подболотин, вор-рецидивист подходит к автобусной остановке. Смотрит расписание и идёт в магазин. Приглядывается к товарам - пиво, папиросы, вяленые снетки.

Входят две пожилые женщины в чёрных платках и с хозяйственными сумками. Одна крупная с толстоватым носом и россыпью веснушек. Вторая невысокая со строгим монашеским лицом. Валера смотрит на женщин, считает грошики и покупает молоко со сдобной булкой. Выйдя из магазина, садится на скамейку со знакомыми женщинами. Пьёт молоко, ест булку. 

 

Женщина россыпью веснушек. Всё о младшей дочке беспокоюсь. Неспокойно мне. Как она там, в городе? Лишь бы не оступилась. Всё же живёт в общежитии. Там всё строго. Девочки — на одном этаже, парни — на другом, но всё равно душа болит. Не охмурил бы кто... Она же доверчивая душа. Всем и всему верит. Вроде бы и выросла высокой да статной — кровь с молоком, а всё еще будто бы маленькая девочка.

Вторая женщина. Не беспокойся. Господь сохранит. Молись, и всё будет хорошо. Это ли беда? Вот я недавно про Мотовилова, служку святого Серафима Саровского, читала. Вот с ним беда была, так беда.

Женщина россыпью веснушек.  Что же за беда-то такая?

Вторая женщина. Хуже и не бывает. Хуже всякого лихолетья или бесчестья безо всякой вины виноватой. Однажды прочитал он, что в одного человека вошёл нечистый дух и взял над ним полную власть. Тут Мотовилов и подумал: «Мол, мне-то, когда я каждую неделю у батюшки Серафима причащаюсь, никакой нечистый не страшен. Только перекрещусь, он и сгинет». Только помыслил, и вся комната наполнилась дымом. И вошёл в него нечистый дух, который несколько лет его мучил, чуть ли не до безумия доводил. По мирским, разумеется, понятиям. Еле-еле его вымолили.

Женщина россыпью веснушек. (Крестится.) Свят-Свят-Свят. Спаси Господи от такого несчастья. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную.

Подболотин.  А иные и сами просят, чтобы он в них вошёл. И даже обижаются, что не входит…

Вторая женщина. (Быстро крестится.)  Избави Бог. К этому лучше и в мыслях не приближаться.

 

Подболотину нравится испуг и резкое отторжение женщин. Он небрежно достаёт папиросы, с лёгким презрением закуривает и еще больше храбрится.

 

Подболотин.   Нашли чего пугаться…

Вторая женщина. (Укоризненно покачает головой.) Ишь какой храбрый выискался. Видно, ничего-то ты в жизни и не видел. А и видевши ничего не увидел.

Подболотин.   Поболее вашего видел, бабоньки, всякого лиха,— он затянулся поглубже и на выдохе, пуская густой дым, уронил.— Рецидивист я.

Женщина россыпью веснушек.  (Непонимающе и удивлённо.) Цеде-вист. Это что ещё за такие цеде-висты?

Подболотин.   Тоже мне скажешь, цеде-вист. Вор я.

Женщина россыпью веснушек. — А, вора. Эка невидаль! Нонче воров много. И много ли ты украл? Судя по одежонке, сущие гроши.

Подболотин.   Что украл, то всё пропил.

Женщина россыпью веснушек. Так ты ещё и пьяница. Совсем, значит, пропащая душа…

Подболотин.   Отчего же пропащая? Что же ты меня так сразу-то на угольки кидаешь? Рановато меня живым в могилу класть. Я ещё поискрю малость.

Женщина россыпью веснушек. А в Бога веруешь?

Подболотин.   Верую.

Женщина россыпью веснушек. Тогда не пропащая, а спасающаяся. Господь-то пришёл в мир грешников спасать, а не праведников.

Подболотин.   Так-то оно так… Но мне всю жизнь воровать было сподручней со всякой нечистью.

Обе женщины.  Спаси и сохрани.

Подболотин.   С ней, ежели захочу, то любого, кого зависть со злобою снедают, податью обложу. Не верите? Вон, глядите: к машине мужик идёт. Сразу видно, мой человек. Сейчас он подойдёт ко мне и даст сто рублей.

 

Подболотин зло прищуривается, что-то шепчет, едко сплёвывает и вперивается глазами в новенькую иномарку. Аж на лицо чернеет.

А крепкий, уверенный в себе мужчина, одетый в кожаную куртку и джинсы, со спокойной деловитостью садится в дорогую машину. Она урчит и остаётся стоять на месте. Мужчина, озадаченно потирает лоб, выходит из машины. Открывает капот, осматривает мотор, захлопывает крышку капота и  идёт к скамейке.

 

Водитель.  Слушай, друг, помоги немного. Толкани машину. У меня аккумулятор сел, мотор не завести.

Подболотин. (слегка улыбаясь.) Сто рублей и в добрый путь.

Водитель.  Как скажешь.

 

Водитель достаёт  портмоне и даёт  ему сто рублей. Валера, взяв деньги, не спеша идёт к иномарке. Слегка толкает машину. Она мигом трогается и стремительно уезжает. Подболотин усаживается на скамейку.

 

Подболотин.   Видали? Я еще и не то могу. И тайна тут небольшая. Нужно всё назло делать. Когда злоба с завистью снедают, тогда всякое злое произволение само собой делается.

Женщина россыпью веснушек.  Велик ли наш век, чтобы его со злобою жить?

Подболотин.   Велик не велик, а все мои года мои и есть. Вот сейчас пивка куплю и вам еще один фокус покажу. Его не всякий факир покажет, а только травкой-муравкой обкуренный. Всё по-настоящему. И вас научу, если захотите и будете стараться.

 

Вор идёт к ларьку. Покупает пива, снетков и возвращается к попутчицам.

 

Подболотин.   Верите ли, что глазом бутылку открою?

 

Подболотин с куражом подносит  бутылку к глазу.

 

Подболотин. Вижу, не верите. Но ничего. Сейчас поверите… И это все лишь маленький фокус!

 

Женщины быстро крестятся, а он вставляет горлышко бутылки почти прямо в глаз. Резко дёргает — рука пошла в сторону. Пробка впилась в плоть. Из-под глаза хлещет кровушка. Подболотин взвывает от острой боли. Откидывает бутылку в сторону и  хватается за глаз.

Попутчица лезет в кошёлку и достаёт монастырскую флягу.

 

Вторая женщина. Дай-ка глаз святою водою омою.

 

Вторая женщина склоняется над Валерой. Плескает святую воду в ладонь, кропит ему голову и поливает руку, которой он держится за глаз.

 

Вторая женщина.  Целый, целый глаз! Слава Богу!

Подболотин.   Целый. Прости, Господи, раба Твоего грешного…

 

Женщина, омыв его лицо, прикладывает к ране чистый платочек. Валера придерживает его рукой, кровь остановилась. Попутчица достаёт стаканчик, наливает в него святой воды и протягивает Валере.

 

Вторая женщина.  Выпей, полегчает.

 

Валера покорно берёт стаканчик и делает небольшой глоток.

 

Подболотин.   Дурная кровь вышла.

Женщина россыпью веснушек. (Подаёт просфорочку.)  Скушай и просфорочку.

Подболотин.   Благодарствую. ( Со страхом Господним вкушает просфору и запивает её святой водой. )

Женщина россыпью веснушек. (Улыбается.) Только съел, и всё лицо просветлело. Видишь, как тебе полегчало от просфорочки. Тебе бы еще, родимый, и причаститься хорошо бы. То-то радость душе будет! Ты же, поди, и забыл, когда исповедовался.

Подболотин.   Давно это было... Простите меня! Хотел перед вами похвалиться, а сам из-за этого едва без единственного глаза не остался. Второй-то у меня с бельмом.

Женщина россыпью веснушек. Бог простит. А перед нами-то чего хвалиться? Что мы, девки красные на выданье? Да и чем один человек перед другим может похвалиться? Всё на Земле Божье, нашего ничего нет. Ничего с собой на тот свет не возьмём. А что есть, так хорошо, коли детям оставим. Да и то неизвестно, хорошо ли нам от нашего добра в день Страшного суда будет. Оно же нам и в осуждение может быть, коли и самой малостью неправедно нажито.

Подболотин.   Спасибо вам, спасли от беды.

Вторая женщина.  Смотрите, автобус едет. Наконец-то дождались. Вы в монастырь едете?

Подболотин.   Да.

Вторая женщина.  Спаси Господи.

Подболотин.   Спасибо за доброе слово.

 

К остановке подходит автобус, все заходят в его салон. Подболотин придерживает платок у глаза, по щекам скатываются слёзы. Валера вытирает слёзы платком, нагибает голову к коленям, будто хочет спать, и, стараясь сдерживать невольное подрагивание плеч, плачет.

ххх

 

Тёплый солнечный день. Коммерческий директор ЗАО «Бермут» Валентин Ильич Бородавин входит с двумя охранниками в офис.

Начальник отдела продаж сидит за столом и просматривает документы. Увидев Валентина Ильича, он улыбается, встаёт с кресла и здоровается с ним за руку.

 

Начальник отдела продаж. Здравствуйте, присаживайтесь. Через пять минут я закончу оформление договора.

 

Дописывает договор купли-продажи, даёт его прочесть. Бородавин знакомится с договором, ставит свою подпись и печать «Бермута». Продавец идёт подписывать договор у директора в соседнем кабинете. Вернувшись, внимательно смотрит на покупателя:

 

Начальник отдела продаж. Начнём рассчитываться?

Бородавин. Сначала нужно осмотреть весь товар.

Начальник отдела продаж. Предлагаю сократить время на передачу товара. Вы кладёте деньги в сейф, забираете ключ, и мы вместе идём на склад. Вы подгоняете к нему машину и при погрузке можете осматривать каждую пачку. Одного охранника можете оставить у сейфа. Если всё в порядке, то вы отдаёте ключ и уезжаете.

Бородавин.  Хорошо.

 

Бородавин раскрывает дипломат с деньгами и выкладывает их на стол.  Начальник отдела продаж быстро пересчитывает деньги, закрывает сейф, передаёт ключ Бородавину и встаёт из-за стола. Они идут на склад. Сторожить деньги остаётся один охранник.

Когда машина подъезжает к воротам склада, телефон начальника отдела продаж звонит. Он, одной рукой открывая ворота, а другой держа телефон, с кем-то разговаривает. Открыв ворота, продавец подходит к штабелю пачек с товаром.      

 

Начальник отдела продаж.  (Небрежно.)  Проверяйте.

 

Валентин Ильич открывает коробку с маслом. Всё в порядке. В склад входит несколько мужчин в рабочей одежде.

 

Начальник отдела продаж.     Это грузчики. Они помогут вам с погрузкой. Я отойду на пять минут, меня директор срочно вызывает. У него на проводе Москва, где я договорился о новой партии. Я через десять минут приду.

 

Он быстро выходит из склада, а к штабелю подходят грузчики. Ими руководит невысокий, жилистый пятидесятилетний мужчина. Первый ряд грузят быстро. Раскрыл первую коробку второго ряда, покупатель видит два старых кирпича.

 

Бородавин.    (Обескуражено.)    Кирпичи.

Охранник.   Я вижу, что не лапти.

 

Охранник ударяет кулаком по третьему ряду, состоявшему из пустых коробок. Дальше деревянный каркас. Бородавин с охранником бегут в офис, где у сейфа стоит второй сотрудник охраны. Коммерсант быстро открывает сейф. Он пуст.

 

Бородавин. Куда делись деньги?

Второй охранник.    Не знаю. Я всё время был рядом и никто сейф не открывал.

Бородавин. А где они? Сквозь землю провались?!

Охранник.    Нужно хорошо осмотреть сейф.

Бородавин.  Осматривай сколько хочешь, но чтобы деньги были на месте. Вы охрана, вы и ищите. Я поехал в контору.

Охранник.    Нужно вызвать оперов, и подать заявление.

Бородавин.  Вызывайте, подавайте, ищите.

Охранник.    Хорошо, поищем. Откройте дипломат.

Бородавин.  Зачем? Может быть, ты и меня захочешь обыскать.

Охранник.    Нужно будет, обыщем.

 

Охранник, властным движением забирает дипломат и открывает замки. В нём несколько денежных пачек.

 

Охранник.    Вот и нашли немного. Или вы будете утверждать, что они ваши?

Бородавин.  Это мои деньги за сделку.

Охранник.    От кого? От нашего генерального? Он знает о них?

Бородавин.  Нет, но… Нужно что-то делать. Я не виноват. Вы же были рядом…

Охранник.    Теперь ты понял, что не одни мы виноваты?

Бородавин.  Да.

Охранник.    Хорошо. Тогда слушай нас, если не хочешь потерять свою квартиру.

Бородавин.  Говорите ваши предложения.

Охранник.    Сейчас ты вызовешь оперов, а до их приезда мы всё и обсудим. А для начала сделаем так.

 

Охранник делит деньги на три части и смотрит на Бородавина.

 

Охранник.    Согласен?

Бородавин. (Вынуждено.)    Да.

Охранник.    Вот теперь вызывай оперов.

 

Бородавин согласно кивает головой и набирает номер милиции.

 

ххх

 

Кабинет Иванова. Он слушает коммерческого директора «Бермута» Бородавина.

 

Иванов.  Почему вы оплачивали наличными?

Бородавин. Разве это имеет значение?

Иванов.  Имеет. Сняты с банковского счёта? Если нет, то, будьте добры, объяснитесь.

Бородавин. А вы знаете о существовании коммерческой тайны? Мне нужно переговорить с нашими юристами, чтобы знать могу ли я вам всё рассказывать.

Иванов.  Хочу вам напомнить, что за отказ от дачи показаний и дачу заведомо ложных показаний свидетели несут уголовную ответственность. Поэтому вы должны отвечать на мои вопросы, а не задавать мне свои. Продолжим. Вложили личные? Это весьма близко к статье Уголовного кодекса о незаконной предпринимательской деятельности, и ваше незнание закона вас от ответственности не освобождает. Будете молчать, будем проверять по своим источникам...

Бородавин. Деньги мне переданы главным бухгалтером.

Иванов.  Проверим. Если говорить откровенно, то ваше беспечное отношение к значительным деньгам говорит не в вашу пользу. Вы случайно не получили посреднический процент от продавцов масла и кирпичей?

Бородавин.    Нет.

Иванов.  Предположим. Не являлось ли сделка обналичиванием денег? Часто ли вам доверяют такие деньги?

Бородавин. Нет.

Иванов.  Почему же доверили сейчас? Почему вы не взяли с собой кассира?

Бородавин.   Меня ввели в заблуждение. Я ничего не знал.

Иванов.  Что-то мне в вашу версию вериться с трудом… Давайте еще раз начнём с самого начала.

ххх

 

Кабинет в УВД. Начальник отдела Долгорукий говорит с Ивановым.

 

Долгорукий.  Что удалось узнать  по убийству Гусева?

Иванов.  При проведении обыска в доме оказалось, что в сейфе находятся всего лишь десять тысяч рублей. Пропал загранпаспорт, документы на джип и права.

Жену задержали по подозрению в убийстве и за уклонение от налогов. На всё имущество был наложен арест.

По версии следствия Гусева, когда муж вернулся домой, напоила его коньяком со снотворным. Затем её сообщник попросил коммерсанта подъехать к нему по срочному делу. Например, отдать деньги. Срочность мог объяснить выездом в другой город. Вероятно, встреча была назначена рядом с домом, поэтому предприниматель и согласился. Пошёл в гараж и там заснул. Гусева отнесла в машину коньячную бутылку и впустила подельника, который завёл мотор, взял документы, ночью приставил доску и ушёл.

Долгорукий.   Вероятно, эту версию и хотел подбросить следствию убийца. В суде она развалится, подсудимую отпустят, а за время её нахождения в тюрьме, бандиты спокойно сделают все свои дела. И Гусеву это бы частично устроило — с неё снимаются подозрения по сомнительной версии. А ведь её соучастие может быть иным, и всего лишь косвенным. Её заинтересованность в этом случае заключалась в том, что её настоящие соучастие оставалось в тени.  Нужно выявить все связи этих «гусей».

Иванов.  Я направил задание на её разработку.

Долгорукий.  Если  Гусева и виновна, то, вероятнее всего, косвенно. И ей сейчас лучше быть в камере, а не на свободе с миллионами на руках. Слишком соблазнительная добыча для настоящего убийцы.

Для неё смерть мужа принесла еще большие проблемы, чем были. Хотя у него могли бы быть и дети вне брака, таким тоже часто завещают значительную часть денег. И всё же, с какой стороны не посмотри, её права охраняет закон.

Иванов.  Убийцей был, скорее всего, тот, кто не имел законных прав и знал о наличие денег. Поэтому нужно установить местонахождение всех денег. Они могут быть разбиты на части — в банках, в тайнике и в деле. Я подготовил запрос в известные банки.

Долгорукий.  Следует проверить и главного бухгалтера. Такие сотрудники, как правило, своего не упустят и знаю где, что и когда можно прихватить. К тому же, евро в дипломате, почти все, за исключением заснятых на камеру, поддельные… Чего хочешь, то и думай. А вдруг у кого-то из известной структуры под ногами недотыкомка путается?

ххх

 

Монастырь. Иванов получает благословение батюшки.

 

Батюшка.      Сходите в трапезную, поешьте с дороги.

 

Перед трапезной Иванова встречает матушка София. Невысокая, крепкая по сложению. На ней поверх чёрной рясы просторная тёмно-синяя фуфайка. Из-под чёрного платка, немного выбиваются поредевшие серебряные волосы. Увидев Николая, матушка по-матерински улыбается.

 

Иванов.  (Приветливо улыбаясь.) Здравствуйте, матушка. Давно не виделись!

Матушка София.     Здравствуй, здравствуй, голубчик. Заждались мы тебя, заждались. Надолго ли к нам?

Иванов.  Дней на десять. Как у вас дела?

Матушка София.      Помаленьку, с Божьей помощью, строимся. Этим летом приезжали курсанты. Они, вместе со скобарями, которых батюшка пригласил штукатурить, много сделали. Есть чему порадоваться. Скобари и сейчас работают. Всё тебя вспоминают. Ждут, когда ты приедешь. Да что я тебя разговором-то мучаю? Ты, поди, с дороги кушать хочешь? Пойдемте в трапезную. Там заодно и поговорим.

 

Трапезная. Помолившись, Иванов присел за стол. Между тем матушка, ушедшая на кухню, входит с большой тарелкой творога и миской сметаны.

 

Матушка София.      Попробуйте творожка со сметаной!

Иванов.  Спасибо! Творожок, насколько я помню, у вас замечательный. С душой делается.

Матушка София.     С Божьей помощью. Ешьте на здоровье, а я пока за чаем с вареньем схожу.

 

     Матушка ставит еду на стол и уходит на кухню. Иванов с удовольствием ест творог со сметаной.  Из кухни выходит София с чайником и пиалой, наполненной вареньем.

 

Матушка София.     Клубника в этом году уродилась, варенья наварили очень много. Думаю, до весны, а то и до лета хватит.

 

Поставив чайник с пиалой на стол, матушка неторопливо садится.

 

Матушка София.     Ну, расскажите, как у вас дела. Когда же вы к нам со своей невестой приедете, или вы в монахи собрались?

Иванов.  Кто знает? Может быть, и соберусь.

Матушка София.   Жизнь наша в руке Божьей. Молитесь, и Господь устроит вашу судьбу.

Иванов.  Скорее всего, я к вам со своей суженой приеду. Мне здесь очень нравиться. Какую бы тяжёлую работу ни делал, тяжести не чувствуешь. На душе легко, спокойно, благодатно. Вечность и благодать чувствуешь…

Матушка София.  Да, благодать здесь особая. Здесь земля к небу приближена. Бывало, войду в наш храм, посмотрю на его стены разрушенные, а душе-то не больно, как раньше, в первые дни моего приезда. Знаю — отстроим. Костьми ляжем, но отстроим. Порой даже будто слышится пение монахов, что здесь раньше служили. Слышу перезвон колокольный, будто никогда не прекращалась молебная служба. Будто доныне здесь молятся монахи. Бесследно ведь ничего не проходит.

Вы поели? Идите в храм с Богом — вижу, что уже не терпится. Не буду докучать.

Иванов.   Да, пойду пока посмотрю на храм. Соскучился по нему.

Матушка София. Идите с Богом, а мне по хозяйству надо.

 

ххх

 

Они выходят из трапезной. Матушка идёт в сушильное хозяйство, а Иванов поднимается на высокий холм, к белому храму. Осмотрев церковь, спускается к озеру. От него идёт сушильное хозяйство. Матушка София трудится у ящиков, стоявших на полу. Раскладывает по полкам корневища георгинов, выкопанных на зиму.

 

Матушка София.  Всё посмотрели? Видели, как храм обновился? Сейчас мы расписываем  храм. И это приносит огромную радость.

Возможно, вам покажется это странным, но, как мне думается, именно в монастырской тиши во многом предопределяется судьба мира. Я сама этого долго не понимала. Уже в монастыре молилась и молилась. Думала об одной себе да о своих близких. Порой молишься о каком грехе, исповедуешь его, а в сердце тяжесть. Всё не прощён. Мучаешься им просто беспрестанно, но если же он простился, то столько радости сразу почувствуешь, не описать. Прилив сил необычайный!

Иванов.  А после него? Что бывает дальше?

Матушка София.   Сразу начинаешь молиться еще усердней. Я это к чему? Вот приехал к нам однажды батюшка и после службы стал нас наставлять: «Вы думаете, что только о своих грехах молитесь? Нет. Вы о грехах всего мира молитесь. Вы за всю Россию, за весь мир молитесь. От того, как вы молитесь, вся жизнь в миру зависит».

Тут меня точно током пронзило: «А ведь и правда! Мы за весь мир молимся». С тех пор эта мысль меня не покидает. В монастырской жизни всякое бывает. Искушения и томления духа здесь сильнее и изощренней мирских. Нарушения монастырской жизни кажутся ничтожными, а за ними стоят страшные падения духа и торжество маловерия... Поэтому, как нападает на меня уныние или леность, так скреплюсь сердцем словами батюшки: «Вы за весь мир молитесь».

Иванов.  Если бы вы меня знали, вы бы так не говорили.

 

Звонит колокол. Матушка улыбается.

 

Матушка София.   Вот колокол звонит. Не вас ли он зовёт?

Иванов.  Не знаю. Только до монастыря мне далеко.

Матушка София.  Я и сама пришла в монастырь после того, как два года решалась на постриг. Жила в миру и знала: «Всё равно в монастырь уйду». С этим нельзя торопиться. Ну ладно, об этом в другой раз. Сейчас пойдёмте на ужин, а то я снова разговорюсь...

Иванов.  Разве грех поговорить по душам?

Матушка София.   Для мирских нет, а для меня грех, от которого меня к другому тянет.

Иванов.  К какому?

Матушка София.   К празднословию.

 

Матушка открывает дверь сушилки, и они идут трапезную.

 

Матушка София.    Послушайте, Николай, вот вы верите в справедливость наказания на земле? Ведь порой человек, совершивший преступление, вовсе не преступник, а самый что ни на есть несчастный и больной человек. Мне думается, мы часто зря осуждаем людей, которым нужна наша помощь. Иногда мы сами своим отвержением толкаем на преступление.

Разве Господь хуже нас видит их дела или у Него силы меньше, чем у нас? Он Сам их накажет. Причём накажет так, как нам не наказать. Вспомните, как говорится в Писании: «Аз воздам».

Иванов.  Но часто бывает, что многие злодеи всю жизнь злодействуют и во всевозможных почестях умирают. Бога они не боятся, а с людьми все дела деньгами решают. Не скоро над ними суд свершается.

Матушка София.   Это нам кажется, что возмездие злодеям будет не скоро, а для вечности — это единый миг. Люди, надеясь на силу, перестают надеяться на Господа и думают силу сокрушить силой. Между тем, «много скорбей у праведного, и от всех их избавит его Господь и убьет грешника зло». Что вы на это скажете, памятуя: «Ударили по правой щеке, подставь и левую»?

Иванов.  Когда Иов вызывал Господа на суд, то он в оправдание своё говорил Ему: «Сокрушал я беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное». Нет, матушка, в схватке со злом мы должны иметь дух победителей. Иначе в нас веры нет. Если мы людей побороть не в силах, то стоит ли говорить о чём-то другом?

Матушка София.   Вы меня не совсем правильно поняли. Наверное, это я не совсем точно выразила свою мысль. Мне хотелось сказать о преступлениях не только перед законом, но и в духовной жизни. И это хорошо, что вы про Иова вспомнили,— сказала матушка, когда они почти подошли к дверям трапезной,— сегодня как раз читают книгу Иова. Послушайте внимательно и постарайтесь понять, почему он раскаялся в своих словах.

 

В трапезной матушка идёт за монашеский стол, а Иванов за общий. В конце стола сидят трое мужчин, одетые в рабочую одежду. Рядом с ними седой Петрович — местный умелец на все руки и три немолодые женщины. 

Ближе к входу сидит Валера Подболотин. Иванов садится на свободное место. Входит монах. Все встают, поют «Отче наш» и  ужинают.

 

Монах.    Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязненен и удалялся от зла… Чего я ужасался, то и постигло меня и чего я боялся, то и пришло ко мне. Нет мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье. Он губит и непорочного и виновного. Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмеивается...

 Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки? Дома их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них. Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем? В день погибели пощажен бывает злодей, в день гнева отводится в сторону».

 В городе люди стонут, и душа убиваемых вопит, и Бог не воспрещает того. Есть из них враги света, не знают путей его и не ходят по стезям его. С рассветом встает убийца, умерщвляет бедного и нищего, а ночью бывает вором.

 

Монах закрывает книгу, садится за стол и обедает. Обед заканчивается. Монах встаёт из-за стола.

 

Монах.     Давайте помолимся.

 

Трудники. (Встают и поют.)     Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ, не лиши нас и Небесного Твоего Царствия, но яко посреди учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, приди к нам и спаси нас.

 

Все выходят из-за стола. Валера Подболотин берёт со стола несколько конфет и засовывает их в карман. Выйдя из трапезной, Иванов останавливается у скамейки перед цветником. К нему подходит Валера.

 

Подболотин.   Пошли, курнём.

Иванов.  Не курю. Ты же знаешь.

Подболотин.    Дело хозяйское.

 

Валера идёт к столярной мастерской, где обычно собирались курильщики.

 

ххх

 

Иванов идёт в келью. Берёт с полки Библию, читает книгу Иова. В келью входит Валера, ложится на кровать и смотрит на Иванова.

 

Подболотин.    А этот Иов был совсем не прост, (С издёвкой.) пока ему Бог давал, он Его славил, а как забрал всё, чего он не заработал, так и зароптал. Причём зароптал лишь тогда, когда его тела зараза коснулась. А как дети до этого сгибли, так то не беда. Дескать, Бог дал, Бог и взял. Сирот да вдов защищал от притеснителей. Бедным подавал! Знаю я, как они подают. На грош медный, да и тот ломаный, подадут, а раструбят на сто рублей.

У меня на таких душа болит. Как гляну на буржуя, так сразу всего трясёт. Сразу голова заработала — как его обмануть. Помню, сказал нам с Толиком один дружок, что у директора магазина большие деньги появились. Мол, продал дачу, машину, а деньги дома держит. Мы, понятное дело, такой случай упустить не могли. Приходим к нему вечером, а он один дома и нам двери открывает. Мы с Толиком его повязали. Стали деньги искать. Нигде нет. Кругом одна мелочёвка.

Иванов.  Да, вам крупно не повезло.

Подболотин.    Почему же? Слушай дальше. Толик стал его бить, а коммерсант кричит: «Нет у меня денег. Были, да купил дачу новую». Толян со злости ему зуб выбил, а тот всё одно кричит: «Нет денег»,— и всё. Я вижу: бей ни бей, всё равно, хоть и есть — не скажет где. В огонь положь, а не скажет. Тогда говорю Толику: «Давай возьмём что есть и уходим».

А тот до ковров большой любитель. Как обворовываем какую квартиру, он обязательно и ковёр прихватит. Я ему говорю: «Ты что, глупый, ковёр тащить? С ним милиция задержит в один момент»,— но он всё равно тащит. Ну вот, стал он ковер отгибать… А там двадцать пять тысяч старыми деньгами. Вот это да! Я таких денег сроду не видел.

Директор как увидел, что Толян деньги нашёл, так и заплакал, точно дитя. Жалобно, надрывно. Толик пнул его еще разок. Он и притих, только по-поросячьи так повизгивал… Да, покутили мы на эти денежки хорошо. Директор даже в милицию не заявлял. Откуда он взял деньги на машину с дачей, если зарплата двести рублей? Украл — ясно дело. Так за что нас с Толяном сажать? За то, что украли ворованные деньги? Это же и не воровство вовсе. Это восстановление справедливости. Вор для вора наворовал. Так получается.

Иванов.  Ты хочешь сказать, что у бедных не берёшь?

Подболотин.   А чего у них брать? ( С усмешкой.) У них ветер в кармане да вошь в аркане. Было два-три дела, но навар с них — одни кошкины слёзы. А попались мы с Толей по его же глупости. Однажды сказали нам, что в одной квартире деньжата завелись, и даже указали, где золотишко и пятьдесят тысяч лежат — в гостиной, в трельяже, во втором ящике снизу.

Днём, когда весь народ на работе, мы на пятый этаж поднялись, где квартира была. Дверь хлипкая, тогда железные двери редкостью были. Толян её толкнул да я поддал — она и распахнулась. Заходим — точно, в гостиной, в трельяже. Пятьдесят тысяч рублей и золотишко. Забираем, я говорю ему: «Уходим, пока не поздно». А он упёрся, как баран: «Давай телевизор еще заберём».

Легко сказать да трудно сделать. Телевизор, я тебе скажу, там — огромадный ящик, вдвоём еле подняли. Положили его в покрывало, которое с дивана сняли, и потянули к лифту. Погрузили, спустились вниз. Что дальше? Как с такой громадиной тащиться? Я говорю: «Давай бросим. За него больше трехсот рублей не дадут». Он — нет. Потащили и всё. Вытащили мы его на улицу. Там двое молодых ребят проходили. Ну, мы их наняли до дороги дотащить и в такси погрузить. Через неделю только пристроили в комиссионку. Там за него всего триста рублей и получили.

Иванов.  На такую добычу вы могли несколько лет жить и не тужить.

Подболотин.   Да, но знал бы ты насколько трудно в руках деньги удержать. Дело не в деньгах, а в умении их в дело пустить. И обидно их впустую потратить. И еще обидней то, что сгорели на ерунде. Видно, кто-то из соседей, знавших, что Толя судим, видел из окна, как мы телевизор тащили, и в милицию позвонил. Ну, участковый землю рыть. У кого украли?

А хозяева и не думали заявлять. У них этот телевизор наполовину, если не больше, с завода украденный. Какое тут заявление! Но, видно, по сломанной двери нашёл, не иначе. Мы с Толиком месяц попили. Затем нас и арестовали. На сколько иск, думаешь, на нас подали? Не поверишь. На триста рублей. За ту мелочевку, что мы из трельяжа с деньгами прихватили. А про деньги и телевизор молчок.

Иванов.  Ну, а на зоне как сидел?

Подболотин.    Нормально. Будь человеком, и к тебе по-человечески будут относиться. Помню, приехал к нам на зону один блатной, а у нас дежурство по очереди. Хочешь, не хочешь — повязку надень. А какой ты блатной, если повязку надел? Я ему говорю: «Какой ты блатной, если повязку носишь?» Он туда-сюда. Но куда ты денешься? Повязку надел — значит, не блатной.

Я из себя блатного не строю. И без этого на зоне сидел нормально. Я еще до зоны шить научился. Всё что хочешь пошью. Да еще и попал на пошивочную фабрику. Там я всех обшил. Рюкзачки шил с такими кармашками, ремешками — одно загляденье. А какие пиджаки шил — шик!

Иванов.  Поневоле удивляюсь твоему умению хорошо устраивать свои дела. Ты и там сумел хорошо устроиться.

Подболотин.   Не сразу. Повадился меня опер проверять. Не даёт работать… Что ты сделаешь? А нет работы, сам понимаешь, я без денег. Мне говорят: «Да сшей ты ему пиджак. Может, угомонится? Только как мерку с него снять?» Я говорю: «Я и без мерки сошью. Я его размер знаю. Кто передаст?» Все молчат. «Ладно,— думаю,— сам передам».

Целую неделю я ему пиджак шил. Только начну, мне сигналят. Всё прячу. А пиджак трудно по частям шить. Там всякие карманчики, отвороты. Всё примерять надо, один к одному. Через неделю пошил этот пиджак. Всё чин чином. Любо-дорого смотреть. Заворачиваю его в бумагу и кладу в ящик стола. Жду, когда он явится.

Гляжу, идёт. Подходит ко мне и давай по всем углам искать. Я ему говорю: «Не там ищете!» Он встрепенулся: «А где?» Я ему показываю на ящик, где пиджак лежит. Он вытаскивает его, бумагу разворачивает и спрашивает: «Это что такое?» — «Подарок вам!» Он как швырнёт его в угол: «Пиджаком меня купить хотите?» «Зачем купить? Всё равно же работаем. Вы пойдите в штаб. Посмотрите, сколько там народу в таких пиджаках ходит». Ничего не сказал. Ушёл.

Иванов.  Куда? В штаб пиджаки смотреть?

Подболотин.    Не знаю. Только я взял пиджак, отряхнул и в бумагу завернул, но убрал подальше. Через полчаса приходит прапорщик: «Где тут то, что оперу надо?» Я говорю: «Что?» Он: «Сам знаешь, что». Я говорю: «Не знаю. Если он знает, пусть и приходит». Тоже ушёл молча.

За полчаса до окончания смены приходит снова и говорит: «Иди после работы к оперу». Беру пиджак и иду. Никто меня на выходе не обыскивает, хотя и не прячу. Видно, опер сказал не обыскивать. Да и я им всем рюкзачки пошил. Принёс ему пиджак. Посмотрел, примерил. Всё впору. «Ладно,— говорит,— иди».

С тех пор больше не обыскивал. Да и чего нас обыскивать, все же люди. Всем надо жить. И будь ты хоть трижды генералом, а всё равно закон один — Ты по-доброму, и к тебе с добром. Это и вор знает, хотя и ворует у ближнего. И вроде бы нет у вора совести, но всё же есть нечто такое, что и воры «в законе» признают. И скажу тебе, как на духу, много воров знаю, но не у одного нет совершенно чёрной души. Такой, что и просвета никакого нет. Что-то доброе да есть. За эту малость ему и жизнь даётся.

Иванов.  А ты не задумывался о том, что когда вор крадёт, тогда у него крадут самое дорогое — его душу? И за неё никакого выкупа не примут.

 

            Подболотин подозрительно косится на Николая и сразу осекается.

 

Подболотин.   Да, в наше время можно жить и не воровать. Я вот на Кубани жил. Так там деньги прямо на дороге валяются. Только бери, не ленись. Заходишь вечером в любой колхозный сад, а они огромадные, конца-краю не видно, даёшь старушке денежку за вход — и копай саженцы, сколько унесёшь за раз. А на рынке они хорошо идут. Подходят ко мне и говорят: «Такой сорт есть?» «Есть! — говорю,— как раз такой и есть. Вот, забирайте последние». Кто разберёт, какой это сорт на самом деле? Берут, да еще благодарят: «Давно,— говорят,— этот сорт искали. Всё не могли найти и не думали, что еще так дёшево купим». «Приходите еще,— говорю,— у меня еще немного есть».

Иванов.  Да неужели никто и не говорит, что не тот сорт продаёшь?

Подболотин.    Кто ж толком знает, какой он в самом деле? Саженцы-то один от другого не так просто отличить. Да хоть и скажут, что тут такого? Не нравится, не бери. Не будет же он кричать, что я не тот сорт продаю, о котором говорю. Да, что ни говори, Кубань — богатый край. Деньги прямо под ногами валяются.

Иванов.  Зачем же ты в монастырь приехал? Вот не поверю, что совесть заела.

Подболотин.    Тоже мне скажешь, совесть заела. Мать уговорила. Езжай, говорит, в монастырь на день или два. Грехи замаливай, а то пропадёшь. Вот и решил съездить. Посмотреть, что же такое монастырь. Чего-то не везёт мне в последнее время: то с седьмого этажа, напившись, упал, позвоночник сломал, то ночью на проволоку наткнулся, глаз наколол. До сих пор бельмо на глазу лечу, вылечить не могу.

Иванов.  Как ты его лечишь?

Подболотин.    Известно, как— отварами всякими да заговорами. Я же раньше всякой науке обучался — кровь заговаривать и всё остальное. Библию сзаду наперёд читал ночью при свечах и всё в таком духе. Я-то уже свою душу продал, да, боюсь, продешевил. Глаз-то с бельмом так и остался. Впрочем, тут больше моя лень. Давно бы вылечил, если бы захотел, и по-настоящему. Это такая наука. Только попроси как следует и сделай что положено — всё будет. Мне своей души, честно говоря, и не жаль. Ну, попаду после смерти не в рай, а в преисподнюю — а там люди, притом какие! Все знакомые, родные. Я думаю, они и там спирт «жарят».

Иванов.  Говорят, в тюрьме люди к Господу приходят.

Подболотин.    В тюрьме приходят, а на воле отходят. Ппо крайней мере, кого я знаю, а я народу знаю немало, никто истинно не верует. А ходят в храм ради поблажек. Там у батюшки есть определённое время, когда он принимает каждого человека. Да так и досрочное освобождение получить удобней всего. Батюшка общается с операми и, если видит, что ты ходишь в церковь, то говорит: «Человек кается. Заслуживает снисхождения».

А на воле поговорить со священником тяжелее, потому что у него много народу, а ждать никто не любит. Вот и отходят от веры. Хотя бы возьми меня. Разве я раскаюсь когда? Скажи кому, не поверят. Тронулся, скажут. До Христа дочитался. Крути, не крути, кто вором жил, тот вором и останется.

Иванов.  Так зачем же ты сюда приехал?

Подболотин.    Шут его знает… Может, и раскаюсь. Может, и спасусь. Надежда умирает последней. Ведь Христос, как сказано, не праведных пришёл спасать, а грешных. Вот пусть меня и спасёт. Он же милосердный... Я, может быть, в душе и не вор, а святее всех этих монашек, которые здесь спасаются. Кто знает?

Иванов.  Пойду, прогуляюсь.

Подболотин.   Ночь сегодня хорошая. Ой, хорошая. Видно по всему, по всем приметам.

Иванов.   Чем же она хорошая?

Подболотин.   Как чем? Полнолуние, ведьмы на шабаш летят. Вот разгуляево будет! Ты и представить себе не можешь, какое будет разгуляево.

 

Валера хитро-загадочно усмехается. Иванов несколько оторопел.

 

ххх

 

Утро. Иванов и Валера выходят из трапезной. У входа стоит матушка София. Перед ней, виновато перетаптываясь с ноги на ноги и неловко ломая в руках кепку, Петрович.

 

Петрович. Матушка, (Жалобно.) голова болит, раскалывается. Дайте сто рублей! Через неделю верну, честное слово. Отработаю сполна.

 

Монахиня в нерешительности.

 

Матушка София.    Подожди, я сейчас принесу тебе средство к исправлению здоровья.

 

Иванов и Валера подходят к Петровичу поближе.

 

Петрович.   Эх, кабы сейчас водочки, как бы было хорошо!

 

Выходит матушка София со сторублёвой купюрой в руках, протягивает её Петровичу.

 

Матушка София.  Иди и сегодня здесь не появляйся. Завтра придёшь. Смотри, чтобы больше такого не было.

 

Петрович виновато берёт деньги. Смущаясь, суёт их в карман под удивлённым взглядом Валеры.

 

Петрович  Спасибо, матушка, (Извиняясь.) Завтра буду в полном порядке. Не сомневайтесь.

 

Петрович идёт к курилке. За ним следует Валера. Иванов смотрит им вслед.

 

Матушка София.  Вот вы думаете, зачем я ему дала деньги? Он же на них пойдёт покупать водку. Мы все привыкли осуждать пьяниц. Осуждать все мастера хорошие, а помочь никто не хочет. Ведь если пал твой брат, то ему нужно помочь подняться, а не смеяться над ним и не избегать его будто бы он некая мерзость.

Куда Петровичу деваться? Он в монастыре при деле. Выгони я его, куда он пойдёт? Всё равно же, пока не опохмелится, не успокоится. Пьёт он редко. Можно ли его за это осуждать?

Иванов.  Конечно, нет. Мне Петрович самому очень нравится. Он несуетливый и работник настоящий. У него всякое дело в руках спорится. Умелец.

Матушка София.  Все мы грешные.

 

Из курилки приходит чем-то очень довольный Валера.

 

Подболотин.    Ну что, мы идём работать?

Иванов.  Идём. (Обращается к матушке) Спасибо вам за вашу историю. Мне такое в голову раньше и не приходило.

Матушка София.  Идите, трудитесь с Богом.

 

ххх

 

Они идут к храму. Валера зажигает паяльную лампу, и они сушат и просеивают дымящийся песок. Вскоре Подболотин подозрительно суетится.

 

Подболотин.    Ну, думаю, мы штукатуров на день песком обеспечили. Пойду-ка покурю на полчаса. Ты пока отдохни без меня. Спросят, где, так скажи в туалет отошёл.

 

Подболотин скинул старенькие рукавицы и торопливо, вышел из храма. А трудник замешивает цементный раствор для штукатуров. Звучит колокол. Обед. Рабочие собирают инструменты и идут в гостиницу для трудников. Войдя в келью, Иванов видит Валеру, спящего на кровати лицом к стене. Услышав, что отворяется дверь, вор повернулся лицом к нему.

 

Подболотин.   София приходила. Разгон дала. Здесь, говорит, монастырь, а не питейное заведение. Я ей говорю: «Я с Петровичем пил. Почему ему можно, а мне нельзя?» Ушла. Сказала, после обеда придёт со мной говорить. А чего со мной говорить? Я же всё равно пить не брошу. (Смотрит вопросительно.)  Вино пить не запрещенон, мы всего одну бутылку на двоих распили. Это разве пьянка? Просто приподняли себе настроение, вот и всё. Чего из-за этого шум поднимать?

Иванов.  Пошли обедать. На пустой желудок матушку слушать будет тяжело. Она тебя просто так не оставит. Петрович пьёт раз в год, а остальное время работает. А ты только приехал и сразу запил. Сам посуди, разве это хорошо?

Подболотин.   Может, и не хорошо. Я и сам знаю. Нехорошо. Попутал нечистый. Я ж за компанию... Не одному же ему горькую пить? Вдвоём-то всяко веселее. Хоть поговорить по душам можно. Тем более, что бутылочку Петрович перекрестил. И из неё бес с перекошенной рожицей сам выскочил и сквозь землю провалился. Своими глазами видел, не вру…

Иванов.  Хорошо еще, что не к тебе в карман. Хватит сказки рассказывать, пошли обедать. Нечего голодному лежать.

Подболотин.    Нет, (Мотает головой.) обедать я не пойду. Там её встречу.

Иванов.  Не съест она тебя. Успокойся. Никто за обедом укорять тебя не будет.

Подболотин.    Не пойду. Мне вставать неохота. Лучше посплю.

 

Иванов идёт в трапезную. Звонит телефон.

 

Учредитель «Бермута».  Здравствуйте, с вами говорит учредитель «Бермута». Мне сказали, что вы ведёте  моё дело. У меня есть серьёзная информация. Бородавин и охранники уволились, так как не захотели нести материальную ответственность за сделку. Вероятно, они причастны к афёре. Охранники имеют юридическое образование и знают, что возбуждение уголовного дела исключает гражданское, и я не могут подать на них суд. Я буду весьма благодарен за расследование дела. Обычно, когда возникают сложные ситуации, юристы получают пять процентов от возврата.

Иванов.  У меня отпуск.

Учредитель «Бермута».  Вот и хорошо. Я готов взять на себя все оперативные расходы и предоставить прекрасную машину.

Иванов.  Извини, но вам лучше обратиться в детективное агентство.

Учредитель «Бермута».   Жаль, очевидно, мне придётся просить о содействии другого специалиста. До свидания.

Иванов.  До свидания.

ххх

 

Иванов входит в келью. Подболотин спит на кровати, свернувшись в калачик. Опер снял сапоги и прилёг на кровать. Взял книгу, стук в дверь.

 

Иванов.  Входите.

 

Входит матушка София. Её первый взгляд на Подболотина.

 

Матушка София.  Спит?

Иванов.  Похоже, спит.

 

Она внимательно смотрит на него и слегка трогает за плечо.

 

Матушка София. Как спится, голубчик? (Ласково и доброжелательно.)

Подболотин.    Да разве с вами уснёшь? Вы же всё равно мне спать не дадите.

Матушка София.  Почему не дам? Спите. После поговорим, на свежую голову.

Подболотин.    Нет уж, лучше сейчас. Сейчас оно будет лучше, пока у меня хмель не прошёл. После хуже будет. А сейчас я готов в полной мере. Говорите.

 

Валера садиться на кровати, свесил ноги на пол и всем своим видом показывает безропотное ожидание «казни».

 

Матушка София.  Вы, наверное, думаете, я буду вас ругать? Нет, я не за этим сюда пришла. Я пришла вам рассказать про наше озеро Светлое. О силе, которым оно обладает. У нас ведь не один источник, открытый батюшкой, целебный. У нас и озеро целебное. Если Вы три дня подряд в нём искупаетесь, то пить сверх меры больше не будете. Потом и вовсе от зелёного змея отстанете. В этом году и прошлом к нам многие на излечение приезжали, и никто из них больше не пьёт запоями. Не хотите ли и вы попробовать?

Подболотин.   Чего я, совсем больной!? Да мыслимое ли дело в такой холод в озеро лезть? Околею сразу! Ни за что не полезу, даже не уговаривайте.

Матушка София.  А никто вас и не уговаривает. Вам просто говорят: идите и искупайтесь.

 

Валера опешил. Матушка София мягко, по-доброму улыбнулась.

 

Подболотин.    Нальёте сто грамм, тогда пойду.

Матушка София.  И без ста грамм пойдёте. Они вам не нужны. В общем, собирайтесь, а я пойду. Вечером расскажете о купании. И еще всегда помните, что в какие бы вы тяжкие грехи ни впали, всё равно боритесь за своё спасение. И пока боретесь, хотя бы и только со своими злыми помыслами, кораблик вашего спасения цел. И даже если снова и снова согрешаете, не унывайте и не опускайте рук. Боритесь. В этой борьбе всё дело. Каждый миг своей жизни, пусть на самую малость, но всё же от зла отступай и делай пусть самое малое доброе дело и никогда не смущайся его малостью.

Подболотин.    Тогда я весь день буду кошку гладить. И приятно, и вроде бы доброе дело делаешь.

Матушка София.  А когда кошку будете гладить, тогда подумайте, кому бы что-то хорошее сделать — хотя бы и самому пропащему и беспутному человеку. Хотя бы доброе слово скажите да примером из православной жизни поддержите.

Ведь в духовной борьбе, как и на всякой войне, сначала в бой идут самые сильные и лучшие. Затем берут тех, кто послабее, а когда и их не станет, то всяк, кто оружие держать может, Родину защищает. Поэтому старайтесь и самого злого человека к вере обращать. Сегодня он злодей, а завтра, кто знает, пошлёт ему Бог покаяние, и станет он воином Христовым.

 

Матушка уходит. Валера со скрытой надеждой смотрит на Николая.

 

Подболотин.  Ты видал, какая? А если я заболею или вовсе утону? Погода-то какая. Не лето жаркое, осень. Считай, скоро зима. Легко сказать: «Иди, купайся». Это из-за одной бутылки такую муку терпеть? Лучше бы я не пил, честное слово…

Иванов.  Что делать? ( улыбаясь.) Придётся купаться. Ничего не поделаешь.

Подболотин.  Ты-то хоть со мной пойдёшь? Неровен час утону.

Иванов.  Не утонёшь. Там на мостках есть лестница до самого дна. И совсем неглубоко. Тебе одному лучше идти. Мне нужно раствор замешивать.

 

Иванов встаёт с кровати, обувается и идёт к двери.

 

Подболотин.   Может, всё-таки проводишь? Одному как-то не по себе. Пили вдвоём, а купаться одному.

Иванов.  Иди один. По дороге подумаешь о своей душе. И о том, что лучше: выпить рюмку водки или молитву сотворить. Мне нетрудно с тобой сходить, но не век же тебе под ручку ходить. Ты не малое дитя и сам понимаешь — это надо в первую очередь тебе. Ты за этим сюда приехал.

Подболотин.   Какое хоть полотенце взять?

Иванов.  Любое бери.

ххх

 

Приближаясь к храму, Иванов думает: «Надо бы сходить к мосткам. Посмотреть на Валерино купание да приободрить его». Входит  в церковь. Под куполом делает шаг к строительным лесам. Внезапно мимо его головы проносится тяжёлый кусок окна, выпавший из-под купола. Упавший угол окна скользящим ударом коснулся его ноги.

Иванов спешит к озеру. Валеры на мостках нет, тогда он идёт в келью. Войдя в неё, он видит Подболотина, лежавшего раздетым под одеялом.

 

Иванов.  Пошли, провожу тебя.

 

Валера блаженно приоткрыл просветлевшие от радости глаза и улыбнулся с простосердечной хитрецой.

 

Подболотин.  Хватит и одного раза. Матушка мне разрешила сегодня отдыхать, а завтра с утра наказала повторить. Сущее наказание, лучше бы я не пил.

 

Иванову смешно и радостно за Валеру. Он присаживается на кровать.

 

Подболотин.  Полегчало. Нечего сказать, полегчало. Может, завтра со мной сходишь?

Иванов.  Схожу. Обязательно схожу.

 

ххх

 

После ужина звучит молитва, и все расходятся. Валера идёт в курилку. К нему подходит Иванов. Подболотин курит и прищуривается от удовольствия.

 

Подболотин.   Слушай, Коля, я так думаю, ты — опер.

Иванов.  С чего ты решил? У меня вроде бы кокарда во лбу не горит.

Подболотин.   Да. Но, судя по разговору, как ты в душу входишь, ты опер. Я оперов нутром чую… Да и как не чуять, когда они меня столько раз до камеры провожали? Они не раз и не два мне всё нутро выворачивали. Такое век не забудешь.

Иванов.  Допустим, это и так, но я не собираюсь тебя раскручивать и задерживать. К тому же, ты рассказываешь лишь о том, за что сидел, или о том, за что срок не дают. Правильно?

Подболотин.   Я не дурнее паровоза. Я своё отходил. Хватит с меня. Есть у меня к тебе один вопрос.

Валера замолкает.

 

Иванов.  Спрашивай. Чего замолчал? Отвечу.

Подболотин.  А правда, что если человек совершил небольшое преступление, ну, кражу там какую мелкую или похулиганил лишнего, то, если он работает при церкви, его в милицию не забирают? И будто бы есть негласное указание из монастырей не забирать? И даже если за преступление дают до пяти лет, то и в этом случае вору дают время, чтобы исповедоваться и причаститься?

Так ведь всем выходит хорошо. И вору, и милиции. Вору, потому что сидеть легче и срок меньше, когда Господь грехи простил. И милиции — так вор от своих краж не отказывается, а значит, и операм работы меньше.

Иванов.  Да, ты целую теорию под свой вопрос подвёл. И раз ты так спрашиваешь, то, наверное, ты и сам тут отсиживаешься.

Подболотин.   Ты что, меня сдашь?

Иванов.  Не сдам. Ты же не совершил здесь никакого преступления, и я не могу знать, есть ли за тобой какие-то кражи или грабежи. К тому же, я в отпуске,— ответил Иванов и едва заметно улыбнулся.

Подболотин.   Так забирают или нет?

Иванов.  Скажу честно. У меня был случай: ранее не судимый человек совершил крупное мошенничество и уехал работать в монастырь. Было известно — он никуда из монастыря не выезжает, никаких преступлений ни совершает и не собирается совершать. Поэтому было принято решение его не трогать… Но только до первого выезда из обители. Больше года он спокойно работал. Потом, видно, решил, что про него просто забыли, и выехал в город. Вот тогда-то его и задержали.

Подболотин.   А говорят, что если пять лет отработаешь при храме, то и не сажают.

Иванов.  Да, есть срок давности. Нельзя же человека преследовать за одно преступление всю жизнь.

Подболотин.   Выходит, если бы тот человек отработал в монастыре пять лет, то он смог бы дальше спокойно жить дома на законном основании?

Иванов.  Точные сроки давности указаны в кодексе. Но есть и тяжкие преступления, на которые срок давности не распространяется.

Подболотин.   Тяжкие — это ясное дело. Хотя и тут есть вопросы. Если, предположим, он не сам совершает, а, так сказать, где-то по мелочи помогает? И, может быть, не знает о совершении преступления? Что в этом случае его ожидает?

Иванов.  Степень соучастия — отдельная статья. Лучше всего, конечно, жить мирно и от всякого зла удаляться…

Подболотин.  Это точно. (Согласно вздыхает.) Видно, пора мне на исповедь идти и причащаться.

Иванов.  А на вечернюю службу-то пойдёшь? Скоро начнётся.

Подболотин.   Надо бы, да что-то от кровати не оторваться. Духом никак не собраться. Я пока полежу да книжку про Серафима Саровского почитаю. Пусть монашки за меня помолятся. У меня на службу еще силёнок не хватает. Ноги еле держат, спина болит. Устал отчего-то.

Иванов.  Ну смотри, как знаешь. Я пойду.

 

Иванов выходит из кельи. Валера берёт книгу, листает, немного почитает и кладёт её на тумбочку. Растянулся на кровати, потянулся и, закинув руки за голову, задумался. Повернулся на бок. Не лежится. Перевернулся на другой. Взял с тумбочки книгу, засунул её под подушку и провалился в сон.

 

ххх

 

Озеро. У Иванова звонит телефон.

 

Долгорукий.    Добрый день. Как отдыхается?

 Иванов.    Спасибо, хорошо.

Долгорукий.  Есть новости. Утром, в день убийства со счёта Гусева, по банковской карточке, был оплачен взнос за квартиру в строящемся доме, оформленную на его жену. Затем снято девять тысяч евро, куплено брильянтовое колье и приобретён роскошный джип на имя Гусева. Всего на семьсот восемь девять тысяч евро с мелочью. Осталось четыре  миллиона четыреста евро.

Сотрудник банка, отследив сделанные расчёты, позвонил «владельцу» карты и предложил ему подъехать в ближайшее отделение. Он согласился и сказал, что после обеда обязательно приедет. Однако, несмотря на это уверение, банковская карточка была заблокирована.

Дальше больше. Через два дня, жену, отпущенную под крупный залог, на выходе из изолятора встретил её двоюродный брат Вячеслав Романович Григорьев, прилетевший из Омской области выручать сестру.

А вечером она попала в аварию. Её машину протаранил грузовик, женщина скончалась в реанимации. Перед самой смертью она успела о чём-то переговорить с братом, и он остался жить в особняке Гусевых. И телефон погибшего заговорил в Иркутске.

Иванов.  Возвращаться? Мне непонятно угрожает очередному наследнику опасность или он соучастник преступления? Что сказала вдова брату? Где джип, поставленный на учёт в день покупки?   

Долгорукий.    Можешь еще немного отдохнуть. Вероятно, лучше всего дождаться всей информации по фирмам-однодневкам, работавших с Гусевым. Получить опер. установки, ответы на задания и сводки оперативно-поискового управления. И нужно хотя приблизительно знать остались ли у кого-то из подставных директоров крупные суммы денег, ради которых и осуществлялись убийства.

Иванов.   Тогда продолжаю отдыхать?

Долгорукий.    Да, но всегда находись на связи.

Иванов.   Хорошо. Спасибо за звонок.

 

ххх

 

Церковь. Общая исповедь. Слушая покаянные молитвы, Валера решил не ходить на исповедь, оставив её до момента настоящего раскаяния. Однако когда последний из прихожан пошёл исповедоваться, Валеру охватило сильное желание рассказать священнику обо всей своей жизни. Внезапно захотелось выговориться, раскрыть душу, получить прощение. Подойдя к священнику, он, желая сказать слишком много, вдруг словно проглотил язык, лишился дара речи.

 

Подболотин.   Грешен, батюшка, во всех смертных грехах и прошу за них у Господа прощения.

Батюшка накрывает и крестит его голову.

 

Батюшка.    «Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо, вся согрешения твоя».

 

ххх

 

Подболотин возвращается домой. На радостях он покупает симпатичного обормота-кота из мягкой полосатой ткани. В самом благодушном и радостном настроении он открывает дверь своей квартиры и видит, что на кухне очередная попойка. Юрка Залетаев пьёт со своей сожительницей, тощей Ленкой Стекиной.

На кухонном столе водка, портвейн, кола и дешёвая закуска: селёдка, докторская колбаса, чёрный хлеб, варёная картошка и солёные огурцы. Мойка забита грязной посудой, а календарь с мужиком в пиджаке и при галстуке заляпан вином и покрыт масляными пятнами.

Залетаев сидит у окна на табуретке и, покачиваясь, разливает водку. Пьяная и весёлая Ленка лезет целоваться к Юрке, обнимая его своими худыми руками.

 

Залетаев.  Однажды в поезде я представился генерал-майором медицинской службы и оказал помощь девушке, которой стало плохо в дороге. Получил гонорар соответственно чину генерала, попросил всех выйти из купе и стал обследовать пациентку.

 Ну и грудь у неё, я тебе скажу,  не то что у тебя. Молодая, упругая, и сама она вся — цветочек аленький. Засмущалась, когда я её по ногам гладить начал. А я — ноль эмоций, этакий медицинский сухарь. И животик у неё какой… Да. Нечего сказать. Я, конечно, обследовал по полной программе. Полный ажиотаж. Волшебное, я тебе скажу, удовольствие. Вот с тобой порой и спать не хочется. А там...

Ленка Стекина.    Можно подумать, тебя кто заставляет,— возмутилась Ленка,— вон твоя-то красавица Катька выставила тебя из собственной квартиры. Змея подколодная.

Залетаев.  Да, порядочная она сука, нечего сказать, зато вот Валера у нас всем на радость! В монастыри ездит, храмы строит. Слышишь, Валера! Выпей с нами! Сделай милость, не гнушайся недостойных.

 

Валере хочет ударить Залетаева и вышвырнуть дружка из квартиры. Он, угадал его мысли, дальше выкаблучивается:

 

Залетаев.   Не нравится? Ну, так выкини нас отсюда! Вместе с водкой и едой. Не беспокойся. Мы найдём себе компанию, а ты с тараканами молись здесь, сколько тебе влезет. Мы не гордые. Все нынче господа, только мы никто. Вот Утробин — собака, и тот господин. А кто он, кто он без меня? Никто. Это я артист. Это я мастер-виртуоз. Знаток человеческих душонок, их жадности до омерзения.

 

Юрка хватает со стола недопитую стопку и с размаху бьёт её об пол.

 

Залетаев.   Ну, гони меня! Гони. Ты же хозяин этого вонючего клоповника. За квартиру я все долги заплатил. И ты теперь можешь ехать назад с чистой совестью. Она же у тебя чистая. А? Чистая? Ишь какой хитрец выискался! Воровал, воровал, а на свободе безо всякой отсидки с чистой совестью!

Ленка Стекина.    Юра, успокойся. (Хватает его за руки.) Ну зачем вам ссориться? Зачем ты снова скандалишь? Он сейчас сядет за стол и выпьет вместе с нами. И стопку не стоило бить.

Залетаев.   Где пьют, там и бьют.

Ленка Стекина.    Валера, сядь, пожалуйста, за стол. Ты же видишь, какой он. Я прошу тебя, ради меня, присядь.

Залетаев.  Да чего ты его уговариваешь? (Скидывая с себя ленкины руки.) Не хочет пить, так никто его и не заставляет. Захочет уехать, так я ему еще денег на обратную дорогу и на курево дам.

Подболотин.   Ладно, не буянь,— сказал Подболотин, садясь за стол.

Залетаев.   Так выпьешь или нет?! Иль гордыня к самим небесам вознесла, брезгуешь старыми товарищами?

Подболотин.   Конечно, выпью. Я же не Утробин. Это он брезгливый нынче стал. Забыл, как на нарах баланду хлебал.

 

Едва подельник сел за стол, Залетаев тут же успокоился.

 

Залетаев.   Вот теперь уважаю, ты свой. Я знаю, знаю... Не то что эти гордецы, которые коммерсантами стали и нас с тобой за людей не считают. У нас с тобой, на дурней, на двоих одни валенки, да и те латаные. Ленка, живо стопки ставь.

 

Сожительница, слегка придерживая распахнувшийся на груди халат, бросается к обшарпанному буфету и извлекает из него две гранёные стопки, ставит их на стол. Залетаев наливает водку. Сотоварищи по воровскому промыслу выпивают, закусывают.

 

Залетаев.  Вот ты мне скажи, Валера, (Раскачивает рукой с длинными пальцами.) Ты мне вот что скажи. Ты был в монастыре. Видел там монашек, послушниц и всё такое. Вот есть там Божья благодать?

Подболотин.   Есть.

Залетаев.  А если есть, то какая нам с тобой от неё польза? Вот как мы живём в этом дерьме, так и подохнём в нём. Меня сразу в ад. Это и понятно. Тебя, может, и в какое-нибудь чистилище за твою работу. Хотя, я думаю, и ты в ад на одну сковородку со мной попадёшь. И в этом страшном аду, в этом вечном пламени, геенне огненной какая нам с тобой будет польза от того, что даже весь мир будет молиться за наши грехи, за наши пропащие души?!

Ведь несправедливость будет не в том, что мы оказались в аду, а в том, что мы родились с тобой такими. Так горшечник лепит из одной глины и ночной горшок, и вазу для цветов. И не скажет ему глина: зачем ты меня горшком сделал, когда я хочу быть вазой? Раз сделали тебя горшком, то не умничай, когда под кроватью стоишь и всё принимаешь.

Подболотин.   Но ты-то не горшок, а человек и у тебя есть свободная воля, которой ты можешь всю душу очистить.

Залетаев.   А я не верю ни в какое перерождение человека из негодяя в монаха. Возьми, к примеру, меня. Сколько я себя помню, я всю жизнь был аферистом. Хотя мать — завхоз исполкома, а отец — декан института. Они мне всю жизнь твердили: это — хорошо, это — плохо. А я всю жизнь знал, что я аферист, и никакими уговорами, приговорами и всем остальным из меня законопослушного гражданина не сделаешь.

Подболотин.   Плохо тебя учили. И в школе словом, и дома ремнём.

Залетаев.   Учили. Все меня учили, а лгали больше моего. Смешно мне было их слушать. Что по жизни получалось? Мы на свою и на твою долю вдоволь по-умному набрали, а потому тебе можно жить спокойно и не воровать. Но невдомёк им было, что ворованного, даже по закону, всегда мало. 

Посему, я аферист. Да, я горд этим. Но разве можно меня за это судить, когда я таким родился? Скажу больше: мы нужны именно такими — злыми, жадными, развратными до последней степени. Но почему тогда, хоть и не боюсь я всех кругов ада, мне так становится страшно?! Так страшно, будто меня живого едят черви и черти тычут своими вилами?

 

Прожжённый мошенник распалился. Его покрасневшие глаза сверкают неистовым огнём. Длинные пальцы сложились в большой кулак, которым он стучит по столу, не замечая перепуганной Ленки. Валера угрюмо разливает водку.

 

Подболотин.   Знаешь, Юра, насчёт нас ты прав во всём. Просто прав. Я и сам в мало верю в своё спасение, но почему-то надеюсь всё же попасть в чистилище, пусть и в самое страшное. Только не в ад. В ад мне почему-то не хочется, хоть я и колдовал раньше сам и с этой нечистью вроде как и знаком. Всё равно хочется мне из вечного огня вынырнуть. А зачем, и сам не знаю.

Залетаев.   Врёшь ты всё, Валерка. Я вот часто раньше, когда в первый раз сидел, думал: «Почему у меня такая жизнь?» Думал, думал и надумал, что раз у меня такая жизнь, то, видно, и грешники Богу нужны. И они, и их грехи Богу нужны. Да, они что-то вроде ночного горшка… Но и ночные горшки нужны.

Подболотин.   Я говорил там об этом одной монахине, и она мне сказала: “Не говори: «ради Господа я отступил»; ибо, что Он ненавидит, того ты не должен делать. Он не имеет надобности в муже грешном. Никому не заповедовал Он поступать нечестиво и никому не дал позволения грешить”.

Залетаев.   Да ты, гляжу, богословом стал. Говоришь будто бы по писанному.

Подболотин.  Мне она эти слова в Сирахе показала, и они сами по себе выучились. Ты вот воровать умеешь красиво, а сумеешь ли ты за всё ответить? Да, что там ответить… Успеешь ли сказать: «Господи, помилуй»? Вот в чём вопрос. Ты же и свечки не можешь поставить в церкви, потому что у тебя все деньги ворованные.

Залетаев.   Всё это сказки. Старую обезьяну новому фокусу не выучить. А какой прок от всего твоего богословия, когда ты никого не любишь? Я вот Катьку люблю, а Ленку еще пуще. А ты кого любишь? У тебя даже кота драного и того нет. Негодяи мы и то негодные. Вся наша жизнь — украсть, нажраться, спариться и захрапеть в тёплой постели. Страстей и тех в нас настоящих нету. Так… Мелкие страстишки. Измельчало ворьё, испоганилось. Никому мы не нужны.

Даже самый ушлый лешак на нас поленится свои силёнки тратить. Сами себя загубим. И почему? Да потому, что отыграли своё да отпрыгали. И не выбраться нам из своего дерьма ни самим, ни с монастырём. До чего же жизнь воровская подлая да жестокая штука! Куда ни кинь, везде клин.

 

Залетаев, вяло махает рукой и устало идёт в дальнюю комнату, где он спит со своей сожительницей. Дойдя до своего лежбища, Юрка зло хрипит:

 

Залетаев.   Нет ни ада, ни рая, ни чистилища. Есть одна наша поганая жизнь, и больше ничего. Ничего. А я вот, между прочим, тоже… Хочу свою шкуру вычистить.

 

С шумом падает на кровать. Ленка лениво допивает портвейн, доедает кусок селёдки, шатаясь, плетётся за Залетаевым. Валерка тупо смотрит на грязный стол с бутылками, картошкой, раскрошенным хлебом и переполненной пепельницей.

 

ххх

 

Сон Подболотина. Он в гиене огненной. Всё пространство объято непроглядной тьмой. Он варился в большом котле, наполненном горячей булькающей смолой. А поленья под котёл подкладывает толстый брюхастый чёрт, довольно хрюкающий знакомым голосом. Валера присмотрелся к нему сквозь дым — Утробин.

 

Подболотин.   И здесь пристроился. А Юрка-то где? Хотел со мной на одной сковородке жариться, а пропал куда-то.

 

Брюхастый Утробин поднимает довольное рыло.

 

Утробин.    Юрка, спрашиваешь, где? А ты посмотри наверх.

 

Подболотин глядит наверх. Подельник стоит в сумрачной туманной пелене среди серых слоистых облаков, одетый в чёрную рясу, и смотрит на него.

 

Залетаев.  Я же говорил тебе — невиновен я, что был горшком ночным. И покаяться успел. В самый последний миг во всех грехах раскаялся и оплакал их. А вот ты зря не молился и крест не носил. Ты сам от Божьей благодати отказался. Сам на себя и пеняй.

Подболотин.   Неправда! Носил я крест, носил!

Залетаев.   Ты что думаешь, крест — это только серебро!? Крест — это жизнь во Христе, по Его заповедям. Так ли ты жил? Сам-то подумай. Так или не так?!

 

Утробин толкает его кочергой. Валера погружается в горящую смолу.

 

ххх

 

Подболотин открывает глаза и видит таракана, сидевшего на шкафу и деловито шевелившего длиннющими усами. С внезапным страхом глядит на грудь. Есть крест. Слава Богу! Валера крестится, с трудом поднимается и идёт на кухню, где Ленка, одетая в грязно-жёлтый халат, моёт посуду.

 

Ленка Стекина.    Проснулся, наконец-то. Ты чего ночью-то орал? Приснилось чего?

Подболотин.  Приснилось, (Потягиваясь.) Что ты ко мне в кровать залезла и целоваться полезла. И смешно, и щекотно, и не поверишь ведь — ласково.

Ленка Стекина.    Очень надо, (Одёргивает халат, обнажающий её маленькую, красиво округлую грудь.) Ты лучше на себя посмотри. Тоже мне кавалер выискался.

Подболотин.  Юрка куда пошёл, в ларёк?

     Ленка Стекина.    А куда же ещё? Садись за стол. Кури на здоровье, коли оно ещё есть.

 

Она быстро протирает стол и продолжает мыть посуду. Валерка берёт пачку «Беломора», достаёт папиросу и закуривает. Внезапно в дверь нервно-настойчиво звонят. Ленка открывает дверь. В квартиру шумно вваливается Залетаев.

 

Залетаев.    Давай, по-быстрому, разгружай меня, сооружай стол. Пора поправлять здоровье. Сегодня триста лет гранёному стакану. Надо отметить это событие.

 

Он отдаёт сожительнице сумку и садится на табуретку. Ленка суетится вокруг стола.

 

Залетаев.   Ну что, будем опохмеляться? Или сначала помолимся?

Подболотин.  Ты напрасно смеёшься. Я, конечно, понимаю, ты не веруешь, но смеяться над этим всё равно нельзя.

Залетаев.   Хорошо, больше не буду. Давай выпьем.

 

Валера кашляет, тушит папиросу. Юрка разливает водку.

 

Залетаев.   Будем здоровы.

 

Собутыльники, опрокинув стопки в горло, не спеша закусывают. Неожиданно в дверь резко и сильно звонят.

 

Залетаев.   Никак Утроба своё брюхо принёс. Вечно от него никакого покоя. Не успеешь одних облапошить, давай других. Куда ему столько денег?

Ленка Стекина.    Денежки никогда не помешают.

 

Ленка открывает дверь.

 

Залетаев. Ты бы хоть помолчала, (Накалывая на вилку вёрткий огурчик, который так и норовит выскочить из тарелки.)  Не тебе же сидеть, а мне.

 

Входит плотный, коренастый Борис Иванович Утробин. Оглядев стол, он хмурится.

 

Утробин.  Пьёте, значит. Пора уже делом заниматься.

Залетаев.   Тебе надо, ты и занимайся. Мы не деловые. Сидим неплохо. Куда нам торопиться? На нары или на Каннары?

Утробин.   Ты-то конечно, ничего бы не делал, только водку б жрал. Да вот беда — на неё деньги нужны. (Сердясь и тут же, как бы смягчаясь.) Дело, Юра, есть, серьезное. Можно хорошо подняться. Очень хорошо. Очень интересная тема. Ленка, выйди.

 

Стекина, ворча, поднимается из-за стола и выходит. Дождавшись, когда она уйдёт, Утробин продолжает:

 

Утробин.  Документы уже готовы. Тебе, кстати, снова надо щёлкнуться на паспорт. Старые фотографии кончились. Да и ты немного похудел. Всё будет комар носу не подточит. Можно всё будет начать через день или два.

Залетаев.    Пить ты, конечно, не будешь?

Утробин.   Я же бросил. И тебе советую.

Залетаев.    Слушай, Боря, если я брошу, то ты разоришься. Если я стану деловым, то моя доля увеличится, а твоя уменьшится. А сейчас мне столько денег, как тебе, не надо.

Утробин.   Я просил тебя звать меня не Боря, а Иванович, (Сдвигая густые брови и грозно морща лоб.) между нами это ещё ладно, но при молодых зови меня Ивановичем. Они должны к нам уважение иметь!

Подболотин.  А на царство тебя не пора венчать? (Ехидно.) Царь Борис Иванович, звучит!

Утробин.  Валера, я, кажется, не с тобой говорю. Ты свой верный кусок, как всегда, сполна получишь. Денег столько будет, сколько и за год грузчиком не нагорбатишь. Поэтому ты не слишком-то волнуйся и не забывай, кто ты и кто я. На мне лежит вся организация.

Если тебя что-то не устраивает, то нет вопросов. На твоё место желающих хватает. Просто ты человек проверенный, и это меня устраивает. С другим бы я даже разговаривать не стал. Не нравится — скатертью дорога. (Выдержав паузу, медленно добавляет,) Юра, я жду тебя сегодня в три... Где — ты знаешь. И поменьше болтай. Ты своей болтовнёй и своё, и моё время гробишь. Всё говоришь и говоришь, когда надо и не надо. Поэтому никак не можешь по-настоящему с мыслями собраться. Меньше болтай. Больше о деле думай. Тогда всё будет получаться без лишних проколов. Иначе твой язык будет для тебя крючком, на который тебя или коммерсанты, или опера выловят.

 

Утроба не спеша идёт к выходу. Ленка, заметив уходящего бригадира, открывает ему дверь, а он делает вид, будто не замечает её вовсе.

 

Подболотин.   Вот подлец. Ты получишь свой кусок. Не волнуйся… Как ты его терпишь, Юра?

Залетаев.    Так же, как и ты, но я чую, он споткнётся. Непременно споткнётся. Не может не споткнуться.

Подболотин.   Кого в этот раз Утроба облапошить решил?

Залетаев.    Он разве скажет? Всё темнит, но и ты, думаю, через пару дней будешь нужен. Ты же слышал, что он сказал «можно всё будет начать через день или два». Знаю я его «Всё будет комар носа не подточит». Ему-то, может быть, и будет хорошо, а вот мне… Сомневаюсь. И хватит говорить об этом. Давай лучше ещё по одной пропустим. Тошно мне. Не иначе, не дотяну до «полтинника» по-хорошему: или помру, или сяду с Утробой.

Подболотин.   Или он тебя замочит.

Залетаев.    Типун тебе на язык. Я ему слишком нужен, он без меня ноль.

 

Валера выпивает и закусывает. Юрка, лениво поковырявшись в тарелке, бросает вилку на стол и встаёт.

 

Залетаев.    Я, пожалуй, вздремну, какая-то слабость одолела. Старость не радость.

 

Подболотин, глядя на уходящего в мрачной тоске афериста, тоже идёт спать. Нехотя раздевается и, завалившись на диван, засыпает.

 

ххх

 

Залетаев привозит всю компанию институт и, проходит к проректору по хозяйственной части, предлагает ему закупить сахар.

 

Залетаев.   Здравствуйте, хочу предложить вам сахар по оптовой цене.

Проректор.  Почём будет сахар?

Залетаев. (Тихо к подельникам.)   Почём сахар в магазине?

Храпов.    По тридцать пять рублей.

Залетаев.   По двадцать рублей. К нам сейчас должна прибыть баржа с сахаром. Нужно будет её срочно разгрузить. Кстати, у вас есть факс? Мне сейчас должны отзвониться с порта по поводу этого сахара.

Проректор.   Есть.

 

Юрка набирает на телефоне неполный номер и имитирует разговор с фирмой. Через пару минут он оставляет Храпова с Утробиным в институте и идёт в ближайшую контору. Секретарша, с привычной ловкостью спрятав коробку конфет в ящик стола, печатает текст: «Уважаемый господин Леонидов, в адрес Вашей фирмы прибыла баржа с сахаром. Срочно произведите разгрузку. В случае превышения обозначенного в договоре времени хранения к Вам будут применены штрафные санкции».

Мошенник ставит печать и отправляет факс на институт. А, когда он приходит обратно, за сахаром стоит очередь. Сбор денег от уборщиц до проректора. Получив деньги, подельники едут к барже. Внезапно Юрку чуть ли не кричит:

 

Залетаев.    Забыл!

Утробин.   Чего забыл-то?.

Залетаев.   Деньги за доставку сахара взять. А ну поворачивай обратно.

Утробин.   Ты что, спятил? Мало тебе денег?

Залетаев.   Поворачивай, и всё. Раз я сахаром обеспечил, то я должен обеспечить их и доставкой.

 

Мошенник приходит в институт, забирает деньги за доставку сахара. Весёлые жулики едут в ресторан.

 

Залетаев.   Век живи, век учусь. И всё равно дураком помирать будешь. (Пропивая научные денежки. )

ххх

 

УВД. Кабинет начальника отдела.

 

Долгорукий.  Всё материалы посмотрел?

Иванов.  Да.

Долгорукий.  И какие обобщения сделал?

Иванов.  В некоторых сводках описывает высокий, представительный мужчина от тридцати пяти до пятидесяти лет. Иногда указывается на наличие густой бороды и дорогого перстня. Но в одних случаях у него были одни подельники, а в других совершенно другие. Скорее всего, это один человек.

Долгорукий.  Слишком большой разброс в возрасте.

Иванов.  Потерпевших могла сбивать с толку борода. Она прибавляет лет. И с соучастниками всё объяснимо — для опытного афериста слишком рискованным идти на мошенничества с одними людьми.

Долгорукий.   Нужно найти что-то общее, связывающие все дела.

Иванов.  В двух случаях преступники действовали примерно по одной схеме. Обычно иногородние машины с грузом встречают представители организации-получателя. Либо у поста автоинспекции, либо на стоянке, расположенной при въезде в северную столицу. Достаточно часто бывало и так, что водители заезжали на стоянку, отзванивались с телефона-автомата заказчикам, и обедали в кафе, а затем дожидались, когда их подъедут встречать.

В обоих случаях к водителям подошли не представители организаций, а мошенник, предъявивший им поддельные документы и визитку. То есть можно было предположить, что информация снимается с телефона.

Долгорукий.  Возможно. Готовь мероприятие.

Иванов.  Прикрытие?

Долгорукий.  Сами справимся.

ххх

 

Трасса. Опер садиться в грузовую машину за десять километров до города и они едут на стоянку, расположенной за постом милиции. Стоянка. Опер звонит по телефону «встречающей» организации.

 

Иванов.  Здравствуйте, это база «Семёрочки»?

Олег Золотов.    Да.

Иванов.  Это экспедитор ООО «Заречинские колбасы». Позовите, пожалуйста, Хромова Игоря Борисовича.

Олег Золотов.    Слушаю, вас.

Иванов.   Груз  прибыл, жду сопровождающего.

Олег Золотов.    Хорошо, через час подъедет.

 

Иванов с коммерсантом идут в кафе, обедают и возвращаются в машину. Ждут. Опер снова звонит.

 

Иванов.  Игорь Борисович, никто не подъехал.

Олег Золотов.    Подождите еще, скоро наш человек к вам подъедет.

 

ххх

 

УВД.  Кабинет начальника отдела.

 

Долгорукий.  Почти весь день впустую.

Иванов.  Вероятно, они действуют по наводке, или получили информацию о проведении оперативной комбинации.

Долгорукий.   А нам нужно действовать не вероятно, а точно.

Иванов.  Требуется свежий «живец».

Долгорукий.  Об этом следовало подумать раньше.

Иванов.  Подумаю.

Долгорукий.  Хорошо подумайте, потому что времени у нас немного. Разрешаю подготовить его не только без бумаг, но и без доклада. Чтобы не было и малейшей ошибки. А что у нас с «Гусями»?

Иванов.  Есть интересная связь – поставщик кофе. Челноков Константин Алексеевич, тридцати лет от роду. Имеет деловые связи в Финляндии, хорошую машину и худосочную спутницу жизни Клаву, администратора продовольственного магазина. 

В прошлом году, в конце августа «Гусыня» отлетела в Сочи, а через день на курорт отчалил «Челнок». А в октябре, когда Гусев был в Испании, был звонок с домашнего телефона на трубку Челнокова.

Долгорукий.   Это становится интересным, что-то здесь есть. Что по базам?

Иванов. Не судим, не привлекался… Неделю назад на его квартиру совершено разбойное нападение.

Долгорукий.   «Гуси» уже отлетели в иной мир. Претендовать на наследство он не может. Что по поставкам?

 Иванов.  Объём сделок невелик, но у Гусева и «левых» сделок было достаточно, которые по бумагам не проходили.

Долгорукий.   А не имелся ли у него должок перед «Гусем»?

Иванов.   Их последняя сделка в ноябре, а Гусева звонила ему в октябре…

Долгорукий. Очевидно, «Гусь» что-то почуял и разорвал отношения. А «Гусыня»?

Иванов.  Звонков больше не было, но они и не нужны, когда есть общая точка соприкосновения — квартира, бассейн, корт… 

Долгорукий.  Использовал «Гусыню», чтобы от должка уйти, а потом и её… И концы в воду.  Продолжай работу.

ххх

 

Пятница. Дача. Берег озера. Костёр. Шашлыки. Вино. Закуска. Молодой, высокий и начинающий полнеть кучерявый коммерсант Костя Челноков, изливает душу Иванову.

 

Челноков.    Знаешь, я вообще-то не случайно решил выехать на природу. Надоел мне что-то город. Жуть. Чувствую нутром, надо обстановку переменить. Надоели мне все эти городские заморочки, а тут ещё разбой на квартиру. В общем, плюнул на всё. Всех денег не заработаешь. Тем более на меня такая тоска смертная напала... Ничем не объяснить, точно дамоклов меч над головой висит.

Зачем я сюда приехал? Сам не знаю. Сначала хотел сразу развернуться и обратно уехать. Всё же Клава в городе одна осталась. Потом вспомнил, какая она сука, и решил остаться. Хотя мысль — на юг смотаться — конечно, была, но в блуд пускаться почему-то не захотелось. Не хочу за собой все «мосты» сжигать.

Иванов.  Ну, Костя, ты и так кучеряво живёшь и ещё хочешь, чтобы тебя не «опускали». Ты, видно, не поделился с кем. Вот братва и осерчала.

Челноков.    Да, я никому не плачу, но тут дело не в этом. Работа вообще ни при чём. По теперешним временам я не так много зарабатываю, чтобы мои доходы были интересны бандитам. Была правда у меня в одном кабаке небольшая драка с одним вором да потом вроде бы с миром разошлись.

Разодрались-то из-за пустяка. Я подошёл к стойке, а он вперёд меня сунулся. Сделал ему замечание, он с кулаками полез. Пришлось давать сдачи. Там его друзья подлетели, мои… Но всё уладили. Потом даже однажды в одной компании оказались, и вроде бы никаких обид. Не будет же он на меня всю жизнь злобствовать из-за двух зуботычин…

Иванов.  В жизни всё бывает. Мог и навести… Иной и из-за сущего пустяка готов до смерти враждовать.

Челноков.    Я об этом думал. Навряд ли. Он сейчас коммерцией занимается и ему лишние проблемы не нужны. На него я не думаю. Здесь меня Клава подставила.

Иванов.  История до боли знакомая. Баба всегда виновата. Ну, как тебя Клава могла подставить? Не навела же она на тебя?

Челноков.    Представь себе, что навела. Самым натуральным образом. Другое дело, что она того не желала и сама не меньше моего от разбоя пострадала. Я её уже после милиции раскрутил.

Есть у меня знакомый Вадим Шестопалов. Я его знал по делам отца, поручения которого он иногда выполнял. Он был чисто мой знакомый. Клава его раньше не знала. Ну вот, он за неделю до разбоя звонит мне домой. Беру трубку. Мы разговариваем на разные там темы, но конкретного разговора о чём-то не было.

И вот, в конце разговора он просит позвать Клаву. Зачем, спрашивается? Он же не имеет с ней никаких деловых отношений. Это я точно знаю. Тогда я не обратил внимания на его просьбу. Уже после разбоя я вспомнил, что были ещё непонятные звонки. Снимаешь трубку — и тишина. Ждут, кто голос подаст.

Я вспомнил всё это и давай Клаву крутить. Оказывается, она как-то раз умудрилась с ним сойтись, когда мы были в общей компании, и понеслось. Я к финнам, а он к ней. Всё спрашивал о том, когда я бываю дома, езжу в Финляндию и всё в таком же духе.

А я-то и представить себе не мог, что на неё хоть кто-то может прельстится. Маленькая, худенькая и самая обычная женщина. Ничего особенного и интересного, но видно самой хотелось, чтобы и за ней ухлёстывали молодые да здоровые бугаи, вроде Вадима. Тот же и в постели всё выспрашивал будто бы для того, чтобы со мной не встретиться ненароком.

Узнал, что я езжу к финнам только с прицепом, который оставляю под окном. То есть раз прицепа нет — значит, я у финнов. Ну вот, в день разбоя я уехал в город на машине с прицепом по своим делам. Дома меня не было где-то часа три-четыре. Приезжаю домой. Открываю дверь, а там милиция Клаву допрашивает. Квартиру осматривают, отпечатки пальцев снимают. Я к ней — что такое?

«На меня напали, когда я выходила из квартиры,— отвечает.— Втолкнули обратно, прыснули газом в лицо. Затем связали и одели мешок на голову. Сказали — молчи, а то убьём. Я как мышь лежу. Они по всей квартире шарят. Только чувствую — начинаю задыхаться. Откройте лицо,— прошу их. Они сначала не хотели, но затем открыли и я увидела их.

Они были в масках, но по голосу и фигуре видно — молодые. Я говорю им: «Уходите быстрей, сейчас муж придёт». Смеются. Мы, говорят, и мужа твоего хлопнем. Один достаёт пистолет. Видно, похвастать хотел, какой он крутой. Говорит — я твоего мужа в два счёта успокою и тебя прихлопну, если ты хоть раз пикнешь. Смотри, не вздумай кричать, когда мы уходить будем. Забрали все деньги, технику и ушли. Я потихоньку развязалась и позвонила в милицию».

Я сразу крутить свои варианты. Кто мог навести? Всех перебрал. Никто не мог. Все мои друзья намного богаче меня. Серьёзных конфликтов у меня ни с кем нет. Так были какие-то мелкие недоразумения. Не более того.

Когда Клава всё рассказала, я в милицию. Так, мол, и так. Там опера меня послушали и говорят: во-первых, телефонные звонки — не улика. Во-вторых, мы Вадима второй год сами ищем за грабежи и оружие. Короче, меня никто даже слушать толком не захотел. Я расплевался. Делать нечего. Вот такие дела.

Иванов.  Есть еще более значимые версии?

Челноков.    Да, совсем забыл. О ней следовало бы рассказать в первую очередь. Буквально за два дня до разбоя один коммерсант рассчитался со мной за крупную партию и, как бы между делом, посоветовал приобрести сейф по смешной цене, поскольку был в употреблении примерно год. Ему-то я сдуру и ляпнул, что храню деньги дома, а воров не боюсь, потому что у меня бронированная дверь со сверхсекретными замками.

Сам он такой тихий, неприметный и его лицо как-то само собой забывается. Точно он бесцветный и бестелесный. Вроде бы стоит рядом, а такое ощущение, что и нет его и он умеет разговорить человека. Будто бы ничего прямо не спрашивает, но обо мне, как я после вспомнил, знал почти всё.

Иванов.     Как его звать, что он за человек?

Челноков.    Зовут Лешей, а фамилия Теров или Перов… Точно не помню. Такая простая, самая обычная. Я по накладным посмотрю и скажу. А вот теперь думаю, что и он мог навести,— Челноков с надеждой посмотрел на опера.

Иванов.  Хорошо, попробовать раскрыть этот «глухарь».

 

ххх

 

Иванов неторопливо идёт к своему кабинету по длинному коридору управления. Открывает дверь. Старший группы, подполковник Владимир Васильевич Мицин сидит за своим столом и пишет.

Сам Васильевич небольшого роста, плотненький, с небольшим круглым брюшком, прячущимся под пиджаком. Шея немного коротковата; голова, блестя небольшой лысиной, словно растёт из плеч. Взгляд то неуловимый, то замирающе-гипнотический.

За спиной Васильевича скромный плакат. Обезьяна в наполеоновском мундире, засунув лапу в китель жестом великого полководца, глядит по-звериному умно и смышлёно. Треуголка, разместившаяся на её голове, придает животному бравый и воинственный вид. Ниже обезьяны изречение: «Подчинённый должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальства. Пётр I».

Рядом с плакатом красовались инструкции, регламентирующие отношения шефа с подчинёнными. Над всеми инструкциями и плакатами на стене висел портрет озабоченного полковника. На широком лбу полковника начертано: «У Вас есть выбор из двух суждений. Моего и дурацкого».

 

Иванов.  Здравствуйте, Владимир Васильевич.

 

Иванов подходит к начальнику. Тот быстро вскинул голову, просвечивает его рентгеном своих глаз и протягивает руку.

 

Мицин.     Здравствуй-здравствуй, Коля. Как дела? Как отдохнул в выходные?

Иванов.  Спасибо, хорошо. Вы-то как?

Мицин.     Известно как: нас бранят, а мы крепчаем!

 

Оперативник садится за стол. Читает сводку по разбою у Челнокова. Дверь открывается, входят опера Василий Вершин и Олег Золотов. Василий плотный, основательный, с пышными усами, вроде зажиточного казака. Такого ни подсидишь, ни подколешь. Олег худощавый, но весьма жилистый и с цепкой хваткой. Войдя в кабинет, Олег по-дружески улыбается.

 

Олег Золотов.   Привет, Николай. Ты уже неделю, как из отпуска вышел, а до сих пор не проставился. Сегодня пить будем, ты проставляешься?

Мицин.  (настороженно поднимает глаза.) Ну, Олег... Нельзя же так сразу. Человек только-только на работу вышел, а ты его напрягаешь. Дай ему ещё денёк в себя прийти.

Василий Вершин.  Действительно. Дай человеку прийти в себя, войти в курс дела. Вот он войдёт в курс дела, тогда и спрашивай.

Олег Золотов.   А я что делаю! Я его в курс дела ввожу.

Мицин.  (озабоченно смотрит на «Командирские» часы.)  Так, пора на сходку.

Олег Золотов. (смотрит на старенькие, с исцарапанной позолотой часы.) На моих без одной минуты. Куда в такую рань?!

Мицин.      Пора, пора. (Идёт к двери.)

 

Все поднимаются с мест и идут следом за ним в кабинет начальника. Войдя, все здороваются и рассаживаются по стульям.

Начальник отдела Юрий Алексеевич Долгорукий читает сводку за выходные. Сводка длинная-предлинная: убийства, разбои, грабежи, кражи, анонимные звонки.

Юрий Алексеевич расписывает операм преступления по линиям и по районам. После сводки, доложив о своих планах на день, все расходятся по кабинетам. Сев за стол, Иванов проверяет Шестопалова по адресному бюро.

Шестопалов Вадим Михайлович, шестьдесят шестого года рождения, проживает по улице Воровского, разыскивался Светлозельским УВД. Опер записывает его данные и звонит следователю.

 

Иванов.  Зубареву Марину можно услышать?

Зубарева.     Я вас слушаю.

Иванов.  Вас беспокоят из криминальной милиции. Могу я сегодня познакомиться с делом Челнокова?

Зубарева.   Можете, только до обеда. После обеда я уезжаю в следственный изолятор.

Иванов.  Хорошо, тогда я подъеду прямо сейчас.

Зубарева.    Подъезжайте.

 

Мицин с тревожной осторожностью смотрит на Иванова.

 

Мицин.     Ты, Николай, расскажи, чем будешь заниматься, чтобы я знал. Один на задержание не езди. Здесь никому лишнее геройство не нужно. Если надо будет кого-то задерживать, то возьми с собой Олега или Василия.

Олег Золотов.   Я сегодня не могу. (Собирая бумаги на столе.) В «Кресты» еду. Завтра с утра — пожалуйста, а сегодня нет.

Василий Вершин.  А я только после обеда. (По-сержантски отсекая всё лишнее.) Мне справки надо писать для отчётности.

Мицин.     Так что вот так, Николай. Все задержания после обеда, вместе с Василием. Кстати, ты сегодня чем будешь заниматься?

Иванов.  Поеду в район к следователю, насчёт одного разбоя узнаю. Что там интересного. Может, раскрываемый.

Мицин.      Это дело. (Вставая из-за стола.) Вечером мне доложишь, что ты там узнал. И помни — Лучше позже звезду на погоны, чем крест на могилу раньше.

 

Подполковник взял толстый том оперативного дела и выходит из кабинета. Иванов открывает сейф, достаёт кобуру и пистолет.

 

Василий Вершин.   Николай, ты куда? Зачем тебе пистолет? Опять один будешь бандитов задерживать? Зачем лишний риск? (Настороженно.) Нам-то скажи, где тебя искать.

Иванов.  Сначала к следователю, а затем отзвонюсь. Вечером у тебя как со временем? Съездим на задержание?

Василий Вершин.   Ну, если надо — значит надо, а пока справки нужно писать. Напрасно не рискуй. Игорь Максимов лучше тебя стрелял, и был мастером спорта по боксу, и всегда с напарником работал, а всё равно под пули попал. И теперь его не вернёшь…

Олег Золотов.   Зато барыга, который ордена скупал, снова на рынке толкается.

Иванов.  Кем бы не были скупщики, но и они были людьми. И их жаль. Они погибли внезапно и без исповеди, а это хуже, как мне думается, любой тюрьмы, где любой бандит может покаяться и спасти свою душу.

Олег Золотов.   Сомневаюсь я в их покаянии. (Хмуро.) Была бы совесть, ордена бы не продавали бы.

Василий Вершин.  Свою совесть они раньше орденов продали.

 

ххх

 

Иванов выходит из кабинета. Челноков ожидает его на входе.

 

Челноков.     Привет. Я уже думал, ничего не получится.

Иванов.  Привет. Почему же не получится? Ты на машине?

Челноков.    Да.

Иванов.  Тогда пошли в машину. Там и поговорим.

 

Они идут по проспекту и садятся в тёмно-зелёный «Фольксваген».

 

Иванов.  Давай сначала съездим к следователю, пока она на месте. По дороге расскажешь, что ты узнал про Вадима.

 

Челноков заводит машину, она мягко трогается с места.

 

Челноков.   Я перед самым отъездом позвонил Вадиму домой. Трубку сняла мать. Она меня знает, и сказала, что Вадим поехал на тренировку. Будет часа через три. Час уже прошёл. Спортзал, в котором он занимается, находится в спорткомплексе. Вадик мне его показывал, когда мы с ним по общим делам проезжали мимо в машине. Может, ты возьмёшь людей, и поедем его сразу снимем? Он наверняка там.

Иванов.  Нет. Сначала я дело посмотрю. Затем и начнём работать. Клава больше ничего интересного не рассказывала?

 

Упоминание о Клаве несколько смущает Костю. Он с досадой слегка кашляет.

 

Челноков.    Нет, ничего путного. Правда, сейчас ей кажется, что с ней обошлись ещё довольно мягко. Её, после того как втолкнули в дверь, в общем-то особенно не трогали. Так попугали слегка, и всё. Знаешь, по её рассказу, похоже, им сказали: «Берите всё, только бабу не трогайте».

По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. Ей самой не повезло. Она перед этим принесла домой две тысячи баксов, чтобы расплатиться с матерью мальчика, которого она сбила на машине неделю назад. Клава ездит недавно. Всего месяц назад получила права и тут так не повезло.

Мальчик лежит в больнице. Она договорилась с матерью, что оплатит все расходы по лечению, лишь бы та не подавала на неё заявление. Честно говоря, с неё сначала просили три тысячи, но Клава сказала, что у неё больше денег нет: «Берите, что есть. Если лечение будет стоить дороже, то я постараюсь найти ещё денег, но не думаю, что больше пятисот баксов найду». На том и сошлись.

Теперь ей по-новой надо собирать деньги. Лично мне кажется, три тысячи баксов за лечение много. У мальчика ничего не поломано. Только небольшое сотрясение мозга, кажется. Я думаю, половину этих денег придётся доставать мне, поскольку Клава больше тысячи баксов не найдет.

Конечно, я сам во многом виноват. Всегда в разъездах. Когда приезжал, тоже не уделял ей достаточно внимания. Естественно, она, ощущая нехватку тепла и внимания с моей стороны, клюнула на Вадика. Он молодой, здоровый. Не работает. Только и знает, что тренируется. Энергии много. Делать нечего. Раньше отцу помогал. А теперь, когда тот уехал работать за рубеж, ему совсем делать нечего.

 

ххх

 

Монолитное здание УВД. Вдоль него с ленивым безразличием прохаживается патрульный со строгим лицом, вооружённый короткоствольным автоматом.

 

Иванов.  Подожди меня в машине.

 

Опер идёт в следственный отдел. Найдя дверь с табличкой «Следователь Зубарева М.Н.», открывает кабинет. За столом сидит молодая девушка. Немного полноватая со светло-русыми волосами.

 

Иванов.  Здравствуйте, вы Зубарева?

Зубарева.    Да. Вы по делу Челнокова?

Иванов.  По нему, (Показывает удостоверение.) Можно посмотреть?

Зубарева.     Можно. (Даёт уголовное дело.) Садитесь за стол, знакомьтесь.

 

Он листает тонкую папку, закрывает дело и кладёт его на стол Зубаревой.

 

Иванов.  Каково ваше мнение по делу?

Зубарева.    Трудно сказать. Мне кажется, «глухарь». Все подозрения и доводы Челнокова несущественны. Так можно любого человека подозревать. Потерпевшая на разбое никого не узнала. Да и вряд ли он участвовал в нём сам. Скорее всего, он мог дать наводку, но сами знаете, как тяжело привлечь наводчика, если нет вещественных доказательств.

Иванов.  Знаю. Но всё-таки нам будет нужно провести обыск у Вадима и его возможных соучастников.

Зубарева.    Вадима обыскать можно, поскольку на него есть показания, а вот на другие адреса — нет. Будут показания Вадима или соучастников, будут и ордера.

Иванов.  Хорошо, договорились. Подписывайте ордер на Вадима у прокурора. Я за ним подъеду попозже. До свидания.

Зубарева.    До свидания.

 

Розыскной отдел. Закрыты все кабинеты, кроме одного. В нём сидит один усталый опер, корпящий над справками в контрольно-наблюдательное дело.

 

Иванов.  Привет, (Показывая удостоверение.) Я из криминальной милиции.

Местный опер.   Привет. Что надо?

Иванов.  У вас в розыске Шестопалов. Нет ли свободных оперов — съездить за ним вместе со мною? Машина у меня есть.

Местный опер.   Все на мероприятии. Ничем помочь не могу. Я и сам сюда ненадолго заскочил.

Иванов.  Ладно. На нет и суда нет. Ты мне скажи по чьему району он в розыске. Я заеду в отделение. Может, там кто-то из оперов свободен и прокатится за злодеем.

 

Опер роется в розыскных карточках.

 

Местный опер.   По 174-му отделению — фотография одна, и то шестнадцати лет. На, посмотри. К сожалению, дать не могу. Да, будь поосторожней. У него во время обыска в квартире нашли пистолет «ТТ», а по нашей информации у него есть ещё и «Макаров».

 

С фото Шестопалова глядит круглое, невыразительное лицо без признаков интеллекта с мощным подбородком и бычьей шеей. Капитан возвращает фото, прощается с опером и выходит на улицу.

ххх

 

174 отделение в сердце торговой жизни микрорайона. Справа кафе, многочисленные ларьки, мелкие уличные торговцы. Слева огромный универсам, парикмахерская.

Иванов идёт в криминальную милицию. За дверьми одного кабинета стоит шум, слышный во всём коридоре. Иванов заглядывает в кабинет. За центральным столом сидит плотный опер с толстой шеей. Его крупные руки лежат на карте района, разрисованной разноцветными кружками. Вокруг него сгрудились все опера. Один из них держит в руках список улиц с указанием домов. В кабинете сидит молоденькая девушка в форме лейтенанта юстиции и робко глядит на возбуждённых оперов.

Напротив неё сидит небритый, плохо одетый мужичонка лет сорока пяти. Бомж искоса, с тайным удовольствием смотрит на два электрических счётчика, стоящих на центральном столе. Иванов подходит к крутому оперу.

 

Иванов.  Здравствуйте, я из управления. Помогите, пожалуйста, задержать преступника по вашим грабежам - Шестопалова Вадима. У него на квартире изъяли ствол, «ТТ». Вот моё удостоверение.

 

Иванов показывает красную книжечку и встречает непонимающий взгляд местного опера - Гриши Толстошеева. Он не может понять, как его могут беспокоить в такой ответственный момент по пустякам?

 

Толстошеев.    А по какой улице у него грабёж?

Иванов.  Грабёж на Заплатанной, а живет он на Обжираева. Я на машине. Задержим Шестопалова, доставим его к нам и отвезём ваших сотрудников обратно. Самое большое — часа полтора на это уйдёт. Возможно, меньше.

Толстошеев.   Понимаешь, у нас сейчас идёт раскрытие серии из тридцати шести преступлений (с особым ударением). Ещё по стольким же надо принять заявления. Злодей во всём признался. Надо проводить уличные мероприятия. Дело на контроле. Свободных людей нет. Если не горит, то подожди, когда мы освободимся. Тогда и поможем, но это произойдёт не раньше, чем через три-четыре часа. Устраивает такой вариант?

Иванов.  Нет. Столько времени я ждать не могу, но имейте в виду, что если Шестопалов будет задержан, то вам придётся за ним ехать к нам. Сначала будет отработан наш разбой.

Толстошеев.    Хорошо, съездим. Заберём и посадим в наш изолятор. Раз он розыске за нашим отделением.

 

Иванов возвращается в машину. Время обеденное.

 

Челноков.    Ну, что? (С затаённой надеждой.)

Иванов.  Поехали к спорткомплексу. На месте разберёмся.

 

Челноков заводит машину. По дороге Иванов звонит в отдел. Телефоны молчат.

 

Иванов.  Слушай, Костя. Опиши мне Вадима. Какой он внешне?

Челноков.    Немного повыше тебя. Крупный. Лицо круглое, нос широкий, волосы темные. Ничего особенного. На первый взгляд — немного заторможенный. Короче говоря — что-то вроде тяжелоатлета.

Иванов.  У тебя с ним могут быть деловые отношения? Надеюсь, ты ему ничего не говорил?

Челноков.    Вполне. Почему бы и нет? Думаю, он до сих пор не знает о том, что мне Клава рассказала. Кстати, мы уже приехали. Где мне поставить машину?

Иванов.  Ставь метрах в десяти от входа. Там, где все паркуются.

 

Костя подъезжает к указанному месту и останавливается.

 

Челноков.    Что будем делать?

Иванов.  Ты сиди в машине, а я пойду посмотрю, где он. Тренировка у него скоро заканчивается. Я не думаю, что он ушёл раньше.

Челноков.    Будьте с ним поосторожней. Он раньше тайским боксом занимался и руками, и ногами мастерски дерётся. На моих глазах двухметровых верзил валил с одного удара. Может запросто челюсть свернуть или ребро сломать.

Иванов.  Хорошо. Посмотрю на этого «тайца». Чем он грознее ушастого зайца.

Челноков.    Тем что обучался приёмам против задержания. У него дома целая полка книг по единоборствам, в том числе и ваша «Как дрались в НКВД». Его любимая поговорка «Мой кулак всегда со мною. В упор не промажу».

Иванов.  Ты предлагаешь вернуться в отделения, попросить помощи и окружить комплекс ротой спецназа?

Челноков.    Зачем? Просто для справки говорю.

Иванов.  Спасибо за справку. И ты своё здоровье береги.

 

Иванов идёт в спорткомплекс. Открывает высокие стеклянные двери. Слева плакат со Шварценеггером, демонстрирующим мощные бицепсы. Под ним стрелка «Спортзал». Опер идёт к спортзалу.  В нём множество различных тренажеров, нагруженных железными дисками, несколько штанг, турники. К нему подскакивает молодая, бойкая женщина.

 

Администратор.    Вам кого? Я помогу найти. Я администратор.

Иванов.  Хотелось бы Вадика Шестопалова увидеть. Он мне сказал, что будет в спортзале, но я его что-то не вижу.

Администратор.   Он ушёл минут десять назад. Переоделся и ушёл. Вы должны были его встретить на входе.

Иванов.  Нет, я его не видел. Что же делать? В другой раз встретимся.

 

Иванов уходит. В «Фольксвагене» спрашивает Челнокова.

 

Иванов.  Слушай, сколько получается до окончания его тренировки?

Челноков.    Минут пятнадцать. ( Смотрит на часы.) Мне кажется, он не должен уйти с тренировки раньше. Позже может, раньше — нет. Ему торопиться некуда. Слушай, пойду-ка я сам. Посмотрю, там ли он.

Иванов.  Сходи. Только не приглашай его пройти до отдела уголовного розыска.

 

Костя выходит из машины. В корриде спорткомплекса он видит сотрудницу администрации, стоящую перед входом в раздевалку.

 

Администратор.  Вадим, там за тобой, похоже, из милиции приходили. Удостоверение, правда, не предъявлял, но я её просто за версту чую. Даже, когда они под братву работают. Братва попроще.

Шестопалов.    Так он ушёл?

Администратор.     Да, ушёл.

Шестопалов.    Точно?

Администратор.     Да, точно. Я за ним поглядела.

 

Администратор строго смотрит на незнакомого посетителя и уходит в свой кабинет. Открыв дверь раздевалки, Челноков видит, что спортсмен стоит спиной ко входу и спокойно переодевается. Коммерсант подошёл ближе. Атлет, любуясь накачанными мышцами, стоит спокойно.

 

Челноков.    Вадик.

 

Спортсмен моментально напрягается, собирается для нанесения сильного удара. Челнокова аж пот прошиб. Вадим медленно разворачивается, узнав его,  веселеет.

 

Шестопалов.   Это ты ко мне приходил?

Челноков.    Я, а что?

Шестопалов.   Да так, ничего. Я-то думал милиция.

 

Администратор суёт крашенную под блондинку голову в раздевалку.

 

Администратор.  (Обличительно.)   Нет, не он приходил. Другой.

 

Бандит внимательно смотрит на Челнокова и собирает вещи.

 

Челноков.  Нужно обсудить одну тему надо.  Давай пойдём ко мне в машину. Есть возможность заработать.

Шестопалов.    Пошли.

 

Иванов видит подрастающего «живца» с рослым увальнем.

 

Челноков. Садись. (Открывает дверцу на заднее сидение, где сидит оперативник. Садиться за руль и включает двигатель.)

 

Шестопалов.   О чём разговор будет? Что-то не пойму.

Иванов.   Вадим, ( Миролюбиво.) нам надо с тобой поговорить, но поскольку с тобой хочу поговорить не только я, то нам надо немного проехать. На месте и поговорим. Что за разговор в машине?

 

Шестопалов деловито поворачивает к оперу и слегка наклоняется.

 

Шестопалов.   О чём говорить-то?

Иванов.  На место приедем, всё узнаешь. Думаю, ты меня не боишься. Ты же, вон какой здоровый. Езжай, Костя.

 

Коммерсант уверенно выводит машину на проспект. Бандит отвернулся от Николая и многозначительно уставился в затылок водителя.

 

Челноков.   Вадим. У нас есть общая тема, которую надо переговорить. Внакладе не останешься. Сейчас ничего сказать не могу. Приедем на место, там тебе всё расскажут.

Машина подъезжает к управлению.

 

Челноков.  Где останавливаться?

Иванов.  Там же, где и утром встречались.

 

 «Фольксваген» плавно тормозит перед центральным входом в управление. Капитан выходит из салона и обращается Вадиму.

 

Иванов.  Выходи, поговорим.

Шестопалов.   Ты что, браток? Какое «выходи»? Садись в машину, поговорим.  (Тупость Вадима сняло, как рукой.)

Иванов.   Слушай, выходи сам, пока патрульные не помогают. Дубинки у них, короткие, но когда нужно, и не таких бандитов, как ты, достают.

 

Обескураженный спортсмен видит приближение патрульных, вылезает из машины.

 

Шестопалов.  Постой, брат. Давай разойдёмся. Могу долларами помочь. В обиде не будешь.

Иванов.  На улице разговора не будет. Пошли в здание. И не вздумай дурить. Не прибавляй к своему грабежу сопротивление сотруднику милиции. Зачем тебе две статьи?

ххх

 

Угрюмый Шестопалов, тяжело передвигаясь и искоса поглядывая по сторонам, идёт к входу. Проходя через постовых, Иванов показывает удостоверение.

 

Иванов.  Этот со мной. (Кивает на подозреваемого.) Задержанный.

 

Вид у подозреваемого весьма удручённый. Они поднимаются на третий этаж, входят в кабинет. Владимир Васильевич быстро, привычно пишет справки и планы, помогающие в борьбе с преступностью.

 

Мицин.   Ты кого это привёл, Иванов? (Чуть ли не с укором, не поднимая головы.)

Иванов.  Шестопалова. Возможно, в нём проснётся правосознание, и он принесёт явку с повинной. Ему же лучше всего сейчас покаяться, чем всю жизнь в розыске находиться. Известно — повинную голову меч не сечёт.

Мицин.    Не сечёт, говоришь. (Усмехаясь.) Так уж и не сечёт?

Иванов.  За что её сечь? — спросил Иванов, садясь на своё место.— За пару грабежей, совершённых растущей личностью в юные годы?

Мицин.  Ты в розыске?

Шестопалов.   Да.

Мицин.   Тогда садись ко мне и расскажи, как ты до такой жизни докатился,— подполковник показал Вадиму место на стул, стоящий у его стола.— Давно в розыске?

Шестопалов.    Год с небольшим.

 

Старший группы привычно переворачивает на столе бумаги.

 

Мицин.   Что же ты делаешь? Человек, можно сказать, тебе судьбу доверил, а ты его в тюрьму. Нехорошо, нехорошо. И по какому делу он у тебя проходит?

Иванов.  По разбою, о котором говорил утром. Навёл дружков на квартиру и доблестно прибрал их часть добычи. Так ведь, Вадим?

 

Шестопалов исподлобья глядит на Мицина.  Старший группы говорит с Вадимом немножко лениво, но цепко смотря прямо в глаза.

 

Мицин.   По какой статье в розыске?

Шестопалов.   Грабёж.

Мицин.   От трёх до восьми, а разбой — третья часть — от пяти до десяти. Рассказываешь про подельников — идёшь по своей, нет — за разбой. Можешь сказать без записи. Она нам не нужна.

Шестопалов.   Юра Балагин.

Мицин.   Ты не путаешь?

Шестопалов.   Чего путать? Я проезжал мимо на машине и показал ему окна квартиры, сказав, что здесь живёт богатый коммерсант. Он тогда сказал мне: «Хорошо бы к нему в гости зайти… Не хочешь ли и ты вместе с нами?» Я сказал, что нет. Вот и всё. Это его грабёж. Он ранее судим за квартирные грабежи. С ним и разговаривайте. Я здесь ни при чём. Он живёт где-то на Уланской. Где точно — не знаю.

Мицин.      Николай, проверь Балагина по судимости. А я ещё с Вадимом по душам поговорю.

 

Опер идёт в информационный центр. Балагин Юрий Петрович, 1965 года рождения, проживает на Уланской, дважды судим.

Получив распечатку, Иванов идёт в кабинет. Вадим сидит у входа, а Васильевич погрязает в бумагах.

 

Иванов.  Судим, адрес есть. Что будем делать?

Мицин.  Звони местным. Он нам больше не нужен. Пусть приезжают и забирают.

 

Иванов звонит в розыскной отдел. Особой радости по случаю задержания Вадима никто не проявил. Обещали подъехать через пару часов.

 

Иванов.  Теперь садись ко мне.

 

Шестопалов медлительно пересаживается его столу. Опер смотрит на него внимательным взглядом. «Пожалуй, зря Костя говорил, будто бы он заторможенный. Нет, он себе на уме. Не зря Юру сдаёт. Попробую разобраться».

 

Иванов.  Слушай, Вадим, (С самым равнодушным видом.) Как ты думаешь, куда Юрка вещи подевал? Не хранит же он их у себя дома на случай прихода милиции?

Шестопалов.   Нет, конечно. Их его дружок Филя к себе наверняка прибрал. Он жадный до умопомрачения. Всё себе тащит. Юрка попроще, он — боец, бывший десантник. Я с ним года три назад вместе тренировался. Ногами выше моей головы машет. Вёрткий парнишка, но он простой.

Вот Филя — жмот. За копейку удавится. Он по дешёвке вещи не сдаст. Будет ждать оказии сдать их подороже. Его жаба задушит продать за полцены. Хитрая бестия. Никому не говорит, где живёт. Если что надо, так он сам звонит.

У его дружка Сашки мать имеет любовника в органах. Так Филя, не поверите мне, с ней спит. Вдруг арестуют? Тогда будет, кому выручать. Вот тля, ( хохотнул.) Не знаю, со старичком на пару или нет... Но то, что спит — это точно. Одно слово — гнида. И гадит по углам.

Иванов.  А у кого Филя пистолет достал?

Шестопалов.   Не знаю. Он мне не говорил. Вот у Юрки пистолета нет. Он ему не нужен.

Мицин.    (лениво потягиваясь.)  У Сашки пистолет есть?

Шестопалов.   Револьвер и ещё есть довоенный обрез. Старый, но в хорошем состоянии. Он им на рыбалке хвастался. Дескать, очень удобно для квартирных разбоев. Запросто под куртку прячется. И только его достанешь, все сразу понимают — лучше всё отдать, чем под пулю идти,— отозвался он.— Филя Сашку на подхвате держит. Ему бы тоже морду не помешало бы разбить.

Мицин.      Морды мы бить не будем. На это мы не уполномочены трудовым народом. Так, Николай, приедет Олег с Василием, езжайте за Балагиным. Телефон у него есть? — обратился Васильевич к Вадиму.

Шестопалов.   Нет. Просто приходишь и звонишься. Подходит сестра, говоришь: «Лена, открой, я к Юре». Она и открывает.

Мицин.      Так уж и любому открывает?

Шестопалов.   А чего ей бояться, когда брат дома?

 

Дверь в кабинет открывается, входят Олег с Василием.

 

Олег Золотов.    О, у нас гости. (Улыбается.) Коля, это ты приволок? Можешь не отвечать, и так вижу, что ты.

Мицин.  Олежек, давай сейчас с Василием помогите Коле. Съездите тут недалеко, человечка снимите.

Василий Вершин.  Знаю я это недалеко. Опять до часу ночи. Иванов, нехорошо так поступать. Не успел прийти из отпуска и товарищей нагружаешь. У меня дома жена, дети... Давайте лучше с утра. Чего на ночь глядя начинать?

Мицин.     Нет, Василий, (Ласково-повелительно.) сегодня надо съездить. С этим балбесом я сам посижу, пока местные не приедут, а вы отправляйтесь. Машина есть, езжайте.

Олег Золотов.   Надо, так надо. Поехали. Только, Коля, тебе придётся выставить коллективу по банке пива за приход из отпуска.

Иванов.  Поехали, будет вам и дудка, будет и свисток.

Василий Вершин.   Свисток не надо. (Вытаскивая из кармана связку ключей, на которой болтается пластмассовый свисток.) Свисток у меня и так есть, а вот пива не помешает.

Опера выходят из управления.

 

Иванов.  Открой. (Стучит по стеклу машины Челнокова.)

Челноков.  (Сонно открывает глаза.) Открыто. Куда едем?

Иванов.  За пивом, потом на Ланской проспект.

Челноков.    Пиво с колбасой на заднем сиденье в сумке. (Заводя машину.)

Василий Вершин.   Вот это я уважаю. (Забираясь в сумку.) Вот это деловой подход. Чья школа? Моя.

Челноков.    А ты знаешь, что в спорткомплексе администратор учудила? Она сказала Вадиму, что за ним милиция приходила. Я думал, что он мне морду набьёт и убежит. Такая от него энергия шла, что и на расстоянии чувствуешь злобу и желание отомстить. Вот в какой я переплёт попал.

Иванов.  Да, что говорить, всякое бывает. Видно, Вадик хорошо железа «натаскался», раз не сообразил. Хотя чего ему тебя бить и убегать? Ведь окажись всё по-другому, как бы он потом объяснялся? Погорячился? Померещилось? Это не разговор. Кстати, мы уже подъезжаем. Всё хорошо, что хорошо кончается. Теперь можно сказать, что и ты немного побывал в шкуре опера.

Челноков.    Непередаваемое ощущение. Теперь я вас понимаю. Рисковый вы народ. Ничего не скажешь. Кстати, а самое важное не спросил. Вы Вадика «раскололи»?

Иванов.   Да.

Челноков. Так быстро? Удивительно, а на вид бык упёртый.

Иванов.  А ты думал, что у нас долго молчат? У нас быстро сознают свою вину.

 

ххх

 

Блочный дом Балагина. Побитые и исцарапанные двери. Парадная, изукрашенная граффити. Опера поднимаются по лестнице. Второй этаж.

Олег прислоняет ухо к двери. Играет музыка, в коридоре горит свет.

 

Олег Золотов.    Похоже, народу немного. Звони.

 

Иванов нажимает на кнопку звонка.

 

Лена Балагина.   Вам кого?

Иванов.  Лена, это Вадим. Юру можно? (Старясь говорить голосом Шестопалова.)

 

Дверь открывается. На пороге стоит высокая, русоволосая девушка. Глаза карие, настороженно ожидающие.

 

Василий Вершин.  Молчать, криминальная милиция. (Тихо, но грозно внушительно.)

 

 Опера быстрыми, тихими шагами входят в комнату. Слева от входа на диване лежит плотный, коротко постриженный парень, лет двадцати пяти, одетый в чёрные спортивные брюки и белую футболку. Он нисколько не удивлён приходу оперов.

 

Олег Золотов.   Лицом к стене, руки за голову, криминальная милиция.

 

Юра поворачивается к стене, кладёт руки на затылок. Иванов вытаскивает наручники и надевает их Балагину.

 

Юра Балагин.    Можно узнать, в чём дело?

Иванов.  Конечно, можно. Вы задержаны по подозрению в совершении преступления. Сейчас вам необходимо проехать в милицию.

Юра Балагин.    Какого преступления?

Олег Золотов.    На месте вам объяснят. Хозяйка, соберите ему, на всякий случай, вещи.

 

Иванов смотрит на хозяйку. Она уходит в другую комнату. Минут через пять она приносит небольшой пакет.

 

Лена Балагина.  Где он будет, можно узнать? Он мой брат.

Иванов.  Записывайте.

 

Она с безысходной обречённостью и с большой любовью накидывает брату на плечи кожаную куртку.

 

Лена Балагина.    Держи, Юра.

Юра Балагин.    Не волнуйся. (Виновато.) Не волнуйся.

 

Опера ведут его к выходу. Лена смотрит на их уход по лестнице. Потом тихо закрывает дверь, плачет. Стоянка управления.

 

Челноков.    Мне ждать? Уже полвосьмого.

Иванов.  Жди.

 

В коридоре навстречу операм идёт Шестопалов. На руках наручники. Сбоку опера Светлозельского УВД. Вадим и Юра переглядываются. Кабинет. Мицин курит, поглядывая на часы.

 

Мицин.   Вас только за смертью посылать. Не прошло и полгода, вы появились. Мне Вадик уже всерьёз надоел. Ведите сюда героя-десантника да расстегните наручники. Я думаю, с третьего этажа он прыгать без парашюта не будет.

 

Юра подходит к столу Мицина. Иванов снимает наручники, Юра садится на стул.

Олег Золотов.    Мы свободны?

Мицин.    Да. Идите. Пива-то вам Николай поставил?

Олег Золотов.   Полный порядок.

 

Олег с Василием исчезают из кабинета. Мицин заботливо смотрит на Юру.

 

Мицин.   Руки не затекли, пока сюда везли?

Юра Балагин.     Нет, не затекли.

Мицин.   Что делать? Сервис пока не отлажен. Тут твой дружок Вадик рассказывал, будто ты квартиру одного коммерсанта ограбил. Это правда? Только не коси под дурака. Ты судимый — порядки знаешь. Зачем тебе всё на себя брать? Пусть и Вадик с Филей отвечают. Тебе одному, я думаю, за всех отвечать ни к чему.

Юра Балагин.    Ни к чему. Пусть посидят. Не всё время мне за них сидеть.

Мицин.   Рассказывай тогда, как было. (Повеселевшим голосом.)

Юра Балагин.   (совершенно спокойным ровным тоном.) Всё было очень просто. Пришёл Вадик и говорит: «Есть богатая квартира. Я могу точно узнать, когда в доме будет одна женщина. Вы подождёте, когда она станет выходить из квартиры, втолкнете её обратно. Свяжете, и можно будет спокойно забрать деньги и технику. Я вас буду ждать внизу в машине за углом. Вынесете, что сможете зараз — и уезжаем».

Мне не хотелось за это браться, да рядом Филя сидел. Он и завёлся. Давай, говорит, возьмёмся. Стал про квартиру спрашивать. Всё вызнал и предложил: «Давай квартиру брать, когда хозяин к финнам уедет. Его жену на наркотики посадим и вывезем за город, а когда вернётся её мужик — угостим его из нагана. К нему есть хороший глушитель. Документы на квартиру у нас будут, и мы сможем хорошо подняться».

Я отказался: одно дело — грабёж, другое дело — убийство. Нет, говорю, на убийство не пойду. Вадим тоже накричал на него: «Ты чего, идиот? И бабу не трогайте».

Решили так. Когда Вадим узнает, что мужика в доме не будет, он скажет нам, и мы подъедем. Мы с Филей дождёмся выхода хозяйки и свяжем её. А чтобы она не успела закричать, Вадик нам дал баллон с газом. Всё так и вышло. Хозяйка стала выходить из квартиры, Филя прыснул ей в лицо газом, и мы вошли в квартиру.

Сунули в рот кляп, связали, накинули на голову мешок. Начали собирать вещи, она завозилась. Я снял мешок и вытащил кляп. Она сказала: «Я не буду кричать, только уходите быстрей. Скоро вернётся муж».

Мы посмеялись, погрузили вещи в машину и уехали. По дороге разделили деньги. Филя сказал: «Везём вещи ко мне. У меня есть знакомый скупщик. Он всё оптом возьмёт». Наверное, и тут урвать лишний кусок хотел. Отвезли к нему вещи и поехали в ресторан. Там попили и разошлись по домам.

Мицин.   Филя ещё вещи не продал?

Юра Балагин.    Нет. Деньги за них он ещё не отдал, но он может их и себе оставит. Кто его знает? Скажет, купил что-то, и всё. Он до денег жадный.

Мицин.    Где Филя живёт? И какая у него фамилия?

Юра Балагин.    Где живёт, не знаю. Честно не знаю. Я у него всего один раз был, когда срок отбыл. Он меня с Леной в ресторан пригласил за то, что я не выдал его по грабежу. Мы на него вместе ходили, а за всё отвечал я один.

Он за весь срок ни разу не помог. Тут же расщедрился. После ресторана пригласил к себе. Похвастать хотел своей квартирой. Я пьяный был. Адреса не запомнил. Может, Лена помнит? Спросите её. Она Филю не любит. Если помнит — скажет. Фамилия его Филапов, зовут Жека.

Мицин.    Николай, ты понял задачу? Езжай. Время детское. Девяти нет, чтобы к утру адрес был. Выполняй задачу.

 

Задержанный разбойник насупился, помрачнел.

 

Мицин.   Не горюй, Юра. Согласись сам, Филю надо брать завтра с утра, не позже. Если он узнает, что тебя с Вадиком забрали — ищи ветра в поле.

Юра Балагин.    Мне-то что. Пусть едет.

 

Иванов, под сочувственно-напутствующим взглядом Мицина, выходит из кабинета.

 

Челноков.    Ну, что? По домам?

Иванов.  Обратно. Дорабатывать. Надо с сестрой Юры поговорить.

 

ххх

 

Знакомая дверь. Иванов звонит. Дверь открывается. Встревоженная Лена смотрит с робостью и затаённой надеждой.

 

Лена Балагина.   Я так и знала, что вы обратно приедете. Проходите, можете не разуваться.

Иванов чувствует себя скованно, неудобно.

 

Лена Балагина.    За Филей пришли?

Иванов.  За ним.

Лена Балагина.    Он за пять минут до вас здесь был. Я не сказала ему, где Юра. Я сказала, что он ушёл, а когда будет — не знаю. Вы не думайте, что Юра здесь основной. Он хоть и сидел два раза, но он не хотел вообще идти на разбой. Он же недавно вышел.

Помню, вышел он из тюрьмы, я так радовалась. Мы же с ним вдвоём остались. У нас мать умерла после того, как он сел по второму разу. Умирала и говорила: «Смотри за Юрой. Вы теперь вдвоём остаётесь. Не давай ему воровать. Лучше бедно живите. Так лучше будет, лучше».

Всю жизнь с ним росли как трава придорожная. И за что же нам такое горе выпало? Лучше бы он после армии грузчиком бы продолжать работать, а не связывался со всякими дружками. Он сильный. Вот они его и давай с собой на дискотеки таскать, чтобы он их защищал. И он, по доброте своей души, соглашался. Да и себя хотелось показать — каким он стал сильным в армии.

Дружки с ним как за каменной стеной. Если что — Юрка защитит. За это его и водкой поили,— с горечью и обидой сказала Лена и, продолжила,— Это его Филя затянул, он же с ним попался во второй раз. Только Юрка сел, а Филя на свободе.

За всё время, что Юрка сидел, он ему ни одной передачи не отнёс. Неужели он не мог ему передать хоть что-то? Когда брат из тюрьмы вышел, то сказал: «Интересно, как Филя мне в глаза глядеть будет?»

А тот пронюхал, что Юрка освободился, подъехал как ни в чём ни бывало. Пригласил в какой-то дешёвый ресторан. Там посидели, попили. Я не скажу, чтобы он там сильно разорился.

После ресторана он разошёлся и ни с того ни с сего пригласил нас к себе в гости. Вот тогда я была у него дома первый и последний раз. Ничего особенного я там не увидела. Разве что два или три видика, цветомузыка, музыкальный центр. Мебель самая обычная, не лучше, чем у нас. Больше он не приглашал.

Пришли мы домой, вижу, Юра задумался. Я ему — не бойся, всё устроится. Я работаю, и тебе работу найдём. Пока поживём на мою зарплату. На двоих нам её на первое время хватит. Не связывайся с Филей. Он тебя снова втянет в грабежи. Первое время Юра из дома почти не выходил. Сидит, читает книжки, телевизор смотрит. Где-то через месяц начал томиться. Стал работу подыскивать, а его нигде не берут.

Походил он по разным местам месяца два и стал мрачнеть. Я-то всё вижу. Утешаю его, как могу. Ничего, говорю, всё устроится. Чем могу, стараюсь ему угодить. Одежду ему новую справили. Голодные не сидели. Я всё его старалась накормить получше, а он всё мрачнее.

Книжки забросил, лежит на диване. Думает что-то, думает. Посмотрю, бывало, на него, до слёз жалко. Сам сильный, а силы воли нет. Весь в каком-то расслабленном, бесчувственном состоянии, в котором ничего не хочется делать. Никак ему было не найти хорошую работу. Потому-то и мучился. Ему бы свою мнительную гордость бы переломать да начать бы работать хотя бы и дворником, тогда всё бы по-другому пошло.

Вы же не знаете, какой он добрый, душевный. Все его разбои по глупости, не по злобе. Ему не хватало какой-то опоры, веры в себя и любви. И никак не мог решиться на встречу с девушкой, которая ему нравилась. Бедности своей стыдился. Бывало, подойду к нему, обниму. Молчит. Одной тебе, говорит, я и нужен, больше никому.

Потом ещё раз появился Филя. Чтоб ему неладно было. И, как назло, Вадим пришёл. Сели на кухне. Меня попросили выйти. Я сначала — ни в какую, да потом вышла. Что они там говорили — не знаю. Примерно через час ушли.

Смотрю, Юра не то что повеселел, но как-то оживился. Через неделю, говорит, или при деньгах буду, или снова сяду. Я в слёзы. Не ходи, говорю, с ними. Не ходи. Проживём мы и без этих денег.

Махнул рукой. Видно, судьба такая — по тюрьмам мотаться. Голову повесил и говорит: «Не горюй, попадусь — горе небольшое. Я и в тюрьме не пропаду».

Вот тут я успокоилась и решила: будь, что будет. Видно, мне придётся всю жизнь передачи носить. Нет, Юра не бандит. Просто жизнь у него непутёвая. Сам-то он хороший. Мне порой кажется, он чужой крест несёт.

Вы его за бандита считаете, а он, может, сердцем много чище, чем те, кого он грабит. Мне кажется, пройдут годы, и станет у него сердце дороже золота. Вот такой у меня брат. Хороший он человек. И добрый на самом деле.

 

Лена плачет, закрывает ладонью лицо и присаживается на старенький пуфик.

 

Лена Балагина.  (вытирает слёзы.) Вот Филя подлец. Его ловите. Он должен сидеть. Сердце у него жестокое. Твёрже камня. Помню, когда Юру посадили, он приходил ко мне и грозил пистолетом: «Скажешь милиции про меня — убью».

Вот он действительно может убить за деньги. Он — зверь. Живёт только для себя. Для него деньги — всё.

Иванов.  Давай попробуем найти его квартиру. Ты всё-таки у него была раз.

Лена Балагина.    Давайте. Я точно не помню, где находится дом, но запомнила у него ручку общей двери. Выходишь из лифта — темно. Дотрагиваешься до ручки — свет загорается. Я готова, поехали.

 

Иванов с Леной ездит по городу. Девушка не может узнать дом Фили. Заходят в парадные и поднимаются на разные этажи. Осматривают лестничные площадки. Наконец Лена показывает на дверь — вот она. Иванов трогает ручку. Свет загорелся. За дверью слышна громкая музыка, шум, ругань, хохот — полный бедлам.

 

ххх

 

Утро. Иванов и Олег Золотов приехали в дом Фили. Квартира Филапова слева от двери в глубине коридора. Опера передёргивают затворы пистолетов. Открывается дверь справа. Из неё выходит полноватая женщина. Она открывает общую дверь. Подозрительно глядит на оперов и закрывает дверь.

 

Иванов.  Подождите, не закрывайте, пожалуйста. (Спокойно.) Нам нужно пройти.

 

Он попытался тихонько придержать дверную ручку. Неожиданно женщина резко захлопывает дверь. Испугано смотрит на них. Немного присела. Прижимает судорожно сумочку и начинает кричать диким голосом:

 

Соседка Филапова.     Витенька, помоги! Убивают! Милиция!

 

Иванов.  Успокойтесь. Мы из милиции. Вот моё удостоверение. Нам надо пройти в коридор. Только и всего.

 

Он раскрывает удостоверение прямо перед глазами женщины.

 

В стеклянном проёме двери появляется лысоватый толстячок средних лет с огромным лающим догом. Олег достаёт пистолет. Направляет на пса.

 

Олег Золотов.   Убери собаку. Мы из милиции. Если бросится на нас, пеняйте на себя.

 

Золотов показывает удостоверение мужчине. Тот подозрительно-растерянно смотрит и не знает, что делать. Женщина, увидев пистолет, забилась ещё больше.

 

Соседка Филапова.      Помогите! Витя, вызови милицию! Это бандиты!

Олег Золотов.   Успокойтесь гражданочка. Мы из милиции. Вот моё удостоверение. Посмотрите.

 

Женщина, сжавшись в комок, продолжает трястись всем телом. Постепенно к ней возвращался разум.

 

Соседка Филапова.     Сейчас таких корочек можно на любом углу купить сколько захочешь,— нервно ответила она,— милиция по повесткам вызывает, а не у дверей стоит. Витя, Витенька вызови милицию. Пусть приедет милиция и заберёт их. Они бандиты.

 

Витенька стоит словно в рот воды набрал. Зато вместо него надрывается собака, рвясь защищать свою хозяйку. Наконец он заговорил.

 

Витя.    Пропустите мою жену к лифту, пусть она уедет.

Иванов.  А никто её не держит, пусть проходит на здоровье. Мы ей не мешаем.

Соседка Филапова.     Отойдите, отойдите в сторону. Дайте я пройду к лифту. Витя, вызывай скорей милицию.

 

Опера отходят в другой конец коридора. Испуганная женщина быстро подскакивает к лифту, нажимает кнопку. Мягко приблизилась кабина лифта, двери открылись, женщина, не спуская с незнакомых мужчин глаз, заскочила в лифт. Опера возвращаются. Мужчина ушел.

 

Олег Золотов.   Весь дом на ноги подняли. Вошли потихоньку, называется. Филю теперь ничем не выкуришь.

 

Он нажимает кнопку звонка Вити. Мужчина появляется без собаки.

 

Олег Золотов.   Мы из милиции, (Показывая своё удостоверение.) нам нужно пройти в общий коридор. Откройте, пожалуйста, дверь. Если очень хотите, можете вызвать милицию вашего отделения.

Витя.     Уже вызвал. (Спокойно.) сейчас приедут. Мне сказали, что никто к нам не уходил.

Олег Золотов.   Правильно вам сказали. Мы не из местного отделения. Мы из управления. Слыхали про него?

Витя.     Как не слыхал? Слыхал.

 

Он открывает дверь. Опера проходят в общий коридор.

 

Олег Золотов.    Чего у тебя хозяйка такая пугливая? Первый раз в жизни такой крик слышу. Можно подумать, её тут резали.

Витя.    Станешь тут пугливой. Кругом только и слышно: бандиты. Телевизор включишь: сплошные грабежи и убийства,— ответил Витя,— поневоле всего бояться станешь.

Олег Золотов.    Вы нас, конечно, извините, что мы вас так напугали, но мы не думали, что так всё обернётся. Вы, кстати, позвоните в милицию, снимите свой вызов.

Витя.   Ничего страшного. Бывает. Милиция приедет, я им всё объясню.

Олег Золотов.   Вот и вошли по-тихому, (С улыбкой.) Теперь точно никто не откроет.

 

Опера подходят к квартире Фили. Звонят. Дверь открылась. На пороге совсем молоденькая девушка, сожительница Фили — Зоя.

 

Олег Золотов.     Милиция. Где Филя?

Сожительница Филапова.      Уехал с час назад. Что случилось?

Олег Золотов.    А ты не знаешь? Когда Жека будет?

Сожительница Филапова.     Он не говорит, когда вернётся. (Растерянно.) А что всё-таки случилось? Он что-то натворил?

Иванов.  Твой Жека в розыске за грабежи. А разве он не рассказывал?

Сожительница Филапова.      Рассказывал. Но я думала, что его не ищут. Ведь его подельников уже осудили, и они сидят. Что это про него вспомнили?

Олег Золотов.    Меньше спрашивай. Меньше знаешь — больше проживёшь. Показывай комнату Жеки.

Сожительница Филапова.      Проходите, вот она.

 

Войдя в комнату, опера осматривают её взглядом.

 

Олег Золотов.    Где оружие?

Сожительница Филапова.      Вон в том ящике. (Указывая на второй снизу ящик стола.)

 

Золотов открывает его и достаёт небольшой пистолет, немецкий «Баярд».

 

Иванов.  Покажи.

Олег Золотов.     Подожди, дай я сам осмотрю... Так, обоймы нет. Похоже, из него давненько не стреляли. А где патроны? (К Зое.) Оружие ещё есть?

Сожительница Филапова.      Патроны я не знаю где, а другой пистолет он взял с собой.

Иванов.  Где он его носит?

Сожительница Филапова.       В кобуре, под мышкой.

Олег Золотов.    Интересно. Ну, что, давай ты сиди в этой комнате, а я перекрою комнату у входа.

 

Золотов уходит, а Иванов садится в мягкое кресло, обитое тёмно-багровым велюром. Притихшая Зоя опускается в кресло напротив.

 

Иванов.  Поставь, пожалуйста, что-нибудь послушать.

 

Девушка включает магнитофон. В комнате раздаётся песня: «Борис, доиграешься».

 

Иванов.    Вот и доигрался твой Жека.

Сожительница Филапова.     Мой. Да очень он мне нужен, паразит такой. Вчера с вечера начал пить, а под утро драться полез. Вон руки и ноги в синяках.

 

Зоя, закатив рукава халата, показывает синяки на руках. На ногах и так видно.

 

Иванов.  Что же ты связалась с таким дураком? Девушка молодая, красивая, квартира своя...

Сожительница Филапова.      Сначала любила, а затем не уйти стало. Боюсь, ещё покалечит, лицо изуродует. Он говорит что если уйду — зарежет; и ведь зарежет. Жека — он ведь бешеный.

Вы думаете, я трусиха? Раньше я себя в обиду никогда не давала, не то что сейчас. Девки всегда не любили меня за волосы. Они там всякими травами и бальзамами голову моют, а у меня от природы такие красивые волосы.

 

Девушка расправляет густую золотую косу. С любовью её гладит.

 

Сожительница Филапова.      А вы будьте поосторожней. Жека, как напьется, так и орёт: «Милиции не дамся, постреляю козлов!» Конечно, он орёт по дури, но кто его знает...

Иванов.  Хорошо, только, пожалуйста, поставь что-то приличное и русское.

 

Под разговор и родную музыку сотрудник управления немного расслабился. На пороге комнаты внезапно вырастает Жека.

 

Иванов.  Криминальная милиция.

 

Опер взлетает разогнутой пружиной. Рука Жеки под левым рукавом его длинного чёрного пальто. Он пытается расстегнуть кобуру. Преступник медленнее капитана на доли секунды. Он бьёт бандита. Разворачивает левой рукой спиной к себе. Филапов пытается расстегнуть кобуру. Опер наваливается на его спину. Бандит продолжает сопротивляться.

После того, как Жекина голова стукнулась о пол, он затих. Иванов щёлкнул наручниками, облегчённо выдохнул воздух. Из головы преступника льётся кровь. Заслышав возню сзади, Иванов обернулся.  Олег сидит на парне лет двадцати. Вор бессильно лежит на полу, не до конца осознавая происшедшее с ним.

Рядом стоят две большие дорожные сумки, набитые до отказа каким-то барахлом. Иванов смотрит на Жеку. Голова в крови. Зоя стоит рядом и боится промолвить слово. Опер перевернул преступника на спину, засунул пистолет в кобуру. Встал с бандита. Поднял его на ноги и сунул руку под пиджак. Вытащил оттуда пистолет «ТТ».

 

Иванов.  Ну, что? Этим пистолетом ты хотел меня застрелить?

 

Филапов молчит. Иванов смотрит на свои руки, они в крови. Рукава куртки тоже забрызганы кровью.

 

Иванов.  ( К Олегу.)  Посиди с ними. Пойду, отмоюсь.

 

Зоя стоит ни жива, ни мертва. Когда Иванов выходит из ванной, она бинтует голову сожителя.

 

Опера вызывают соседей в качестве понятых. Осматривают сумки. Шуба, часы, набор серебряных ложек, кожаная куртка, икона. Всё, очевидно, с квартирного разбоя.

Закончив осмотр, Иванов звонит в отдел. Приезжает Василий. Опера спустились вниз. Открывают машину Жеки. В багажнике обрез винтовки, чёрные маски с узкими прорезями для глаз, фомка со следами дерева. Сажают Жеку и его подельника Сашку Рыбина в разные машины и едут в отдел.

Рыбин, в шоке от внезапного задержания. Нервничал, так что признался быстро. Этим утром они обворовали квартиру и вынесли из неё всё ценное. Вещи, которые они принесли в сумках — из этой квартиры. Обыск у Рыбина. В его комнате газовый револьвер, переделанный под патроны с дробью. Из квартиры изымают аудио-, видеоаппаратуру, чужие паспорта. Иванов с Олегом обзвонивают хозяев документов. Все паспорта с краж или грабежей. По записной книжке Рыбина ищут потерпевших.

Одна девушка, Ирина говорит, что после знакомства с Рыбиным её обокрали. Ее просят подойти в отдел. У Рыбина изъят «самсунг», сходный с украденным у неё. По счастью, документы на телевизор она хранит у родителей. Сверили номер в документах Ирины и номер на «рыбинском» телевизоре. Совпали. Ирина рассказывает историю знакомства с Рыбиным.

 

Ирина.    Я с ним познакомилась в театре, в буфете. Подошёл, такой молодой, симпатичный. Спросил разрешения присесть. Я разрешила. Он мне чем-то сразу понравился. Разговорились.

Оказалось, он очень хорошо театр знает. На многих спектаклях бывал, на разные выставки ходит. Умеет красиво говорить, заинтересовать... Милый, непринужденный. Предложил подвести меня домой. Я сначала отказалась, а потом, когда уже вышли из театра, вдруг почему-то согласилась.

Подвёз меня домой. Я думала, будет набиваться в гости, а он — нет. Вежливо попрощался и уехал. Через некоторое время он позвонил — я ему ещё в театре дала свой номер телефона — и пригласил на спектакль. После этого мы ещё пару раз встретились. Однажды я его пригласила домой. Я живу отдельно от родителей. Снимаю квартиру, поэтому никаких проблем. Мы стали встречаться. Как-то раз он сказал: «Я уезжаю дней на семь. Ты где будешь? Здесь или у родителей? Куда мне тебе звонить?» Тогда он знал, что я иногда ночую у родителей. Я сказала: «Раз тебя не будет, буду у родителей. Мне без тебя скучно». Он сказал: «Давай, на всякий случай перевезу твой видик, телевизор и остальную технику к твоим родителям. Вдруг в твоё отсутствие будет кража».

Я отказалась. Сейчас думаю, правильно. Он наверняка и их бы обчистил при случае. После того, как он якобы уехал, мне домой к родителям позвонила соседка по лестничной площадке и сказала: «Дверь квартиры взломана. Приезжай скорей».

Приехала, смотрю. Всё ценное вывезено. Моего любимого Мишку, подаренного ещё в детстве, и того забрали. Его больше видика было жаль. Я с ним с детства привыкла спать.

Вскоре появился Саша. Стал меня обо всём расспрашивать. У хозяйки квартиры, которую я снимала, сын сидел за квартирную кражу. Саша привёз его ко мне, всего избитого, но тот ни в чём не сознавался. Я поглядела на этого парнишку, и мне показалось, меня обокрал не он, а кто-то другой. Я сказала Саше: «Отпусти его и не трогай больше. Бог с ними с вещами, я обойдусь. Не стоят мои вещи того, чтобы из-за них людей избивать». Саша же, после этого случая, стал встречаться со мной реже, и я его больше домой не приглашала. Затем он и вовсе исчез. (смотрит на Николая вопросительно.)  Его не остановило даже то, что мой отец адвокат и мог бы ему помочь устроиться на хорошую работу. Он же мог хорошо устроить свою жизнь. Ему же всё было дано… И Мишку-то зачем взял? Скажите, кому можно верить? Я не знаю.

 

ххх

 

Филя молчит. Работать с ним тяжело. Его голова перебинтована. Взгляд волка, попавшего в капкан, когда к нему подходит охотник. Он чувствует своё бессилие, но пытается держаться на уровне. Напротив него стоит Олег и хлопает его по плечу:

 

Олег Золотов.    Попал ты, брат, попал. Придётся сидеть, и сидеть долго. Будешь говорить — пойдёшь в нормальную хату. Нет — будет жить труднее.

 

Говоря с преступником, Олег постоянно ходит вокруг него, не выпуская его ни на минуту из своего поля зрения. Золотов нагибается, берёт ворот Жекиной рубахи и, смотря ему прямо в глаза, начинает тянуть ворот. У Жеки создается иллюзия боли.

В разговор вступает Мицин. Он впивается в Жеку глазами и, гипнотизируя его своим взглядом, начинает говорить неторопливо, с расстановкой.

 

Мицин.   Послушай, чудак. Жить в добром здравии — для тебя излишество. Я бы даже сказал больше — шик. Вот сейчас, может быть через минуту, будет поздно говорить: «Простите, не могу». (Смотрит на опера.) Отпусти его, Олежка. (Милостиво.) Ещё успеешь. Дай с мальцом поговорить. Может он образумится.

Олег Золотов.    Поживи ещё малость. (Ослабляет хватку. Слегка хлопает разбойника по щеке и отходит с видом собаки, у которой забрали кость.)

 

Старый мастер бульдожьей хваткой вцепляется в Жеку. Подполковник не спеша подходит к Жеке. Почти в упор смотрит в его глаза. Того трясёт. Неожиданно Мицин отпускает обессиленного Жеку.

 

Мицин.   Ну, что? Устал, брат? Давай отдохнём, покурим.

 

Мицин достаёт пачку сигарет. Вытаскивает пару штук, одну протягивает Жеке. Тот берёт сигарету, пытается задуматься и неожиданно ломается.

 

Филапов.     А первоходкам за разбой дают условно?

Мицин.  (Оживает.)  Ну, это как ты себя поведёшь. Судьи тоже люди. Они видят человека. Если он искренне раскаивается, то никто не заинтересован в том, чтобы сломать его молодую жизнь. Смысл наказания не в самом наказании, а в том, чтобы человек осознал всю тяжесть своего преступления и больше его не повторял.

 

Филапов закуривает и, стараясь не смотреть в глаза Мицину, начинает признаваться.

ххх

 

Пятница. Полутёмная шашлычная Иванов слушает рассказ Челнокова об одном из складов. Выслушав Челнокова, опер предложил ему продолжить общение и дальше. Коммерсант, немного подумав, согласился.

 

Челноков.    А что я должен буду делать?

Иванов.  Ничего особенного. Так изредка освещать определённые объекты. Только и всего.

Челноков.     Это не коснётся моего дела?

Иванов.  Разумеется, нет. Твоя коммерческая деятельность — это твоё личное дело и она нас не интересует.

Челноков.    В случае моего согласия я смогу рассчитывать на реальную помощь при незаконном воздействии на меня и на моё дело?

Иванов.  Да, но будем надеяться, что она тебе не понадобится.

Челноков.    Тогда договорились. Какие будут вопросы сейчас?

 

Опер говорит о работе «живца». Челноков слушает с настороженным вниманием.

 

Иванов.  И еще один вопрос. Что у тебя было с Гусевым?

Челноков.  Вы сказали, что это не коснётся моего дела.

Иванов.   Твоя мелкая контрабанда меня не волнует.

Челноков.  Он закупил у меня несколько партий кафе, а потом сам вышел на оптовых продавцов.

Иванов.   И оставил тебя с носом.

Челноков.  Не только меня. Это было в его духе.

Иванов.   Что ты о нём знаешь?

Челноков.  Его и жену убили.

Иванов.   Откуда известно?

Челноков.  Общий знакомый сказал.

Иванов.   Кто? Говори, не стесняйся. Я же не спрашиваю о твоём отдыхе в Сочи, когда там и Гусева отдыхала.

Челноков.  И это знаете...

Иванов.   Да.

Челноков.  Сказал Фризов, его казначей.

Иванов.   Что может помочь его откровенности?

Челноков.  «Фреза» с Гусевым по одному делу проходил. «Гусь» ему хорошо помог, чтобы он язык за зубами держал. А когда Фризов вышел, Гусев продолжил с ним общение. Возможно, он доверял ему дела, связанные с криминалом.

Иванов.   С Гусевой, когда последний раз встречался?

Челноков.  В конце ноября. Её муж стал сильно ревновать и приглядывал за ней чуть ли не каждый день. Утором спросит «Что будешь делать?» и проверит, там ли она, где сказала. 

Иванов.   Кто же Гусева убрал?

Челноков.  У «Фрезы» спросите.  Я с «Гусями» последний раз виделся в прошлом году. Хлопотно было с ними. Одна морока. У меня поинтересней дела есть, и повыгодней. Кстати, я догадывался, что вы меня об этом деле спросите.

Иванов.   Всему своё время. Я пойду в управление, а ты  ещё здесь посидишь?

Челноков.    Да, я останусь. Мне торопиться особо некуда.

 

Иванов встаёт из-за стола, пожимает «живцу» руку, рассчитывается с официантом и выходит из шашлычной.

ххх

 

Иванов идёт по проспекту. Его внимание привлекает афиша «Русские романсы в исполнении Евгении Смолиной». Ветер, дёргая за верхний, чуть отклеившийся уголок, тщетно пытался сорвать её со стены. Иванов едет в театр. Пройдя в зал, Иванов чувствует ожидание чуда, душевности, любви. Смолина поёт «Как две звезды сквозь синий мрак ночей, сияет мне звезда твоих очей».

В антракте Иванов покупает букет тёмно-вишнёвых роз «Софи Лорен». Вторая часть концерта. Евгения в белом платьем и лёгкой оренбургской шалью. Раздаются крики «Браво!». После последнего романса Иванов подходит к Евгении и дарит ей розы. Она с мягкой доброй улыбкой благодарит за цветы. Иванов выходит из театра и слышит знакомый голос.

 

Милана Нурина.    Николай!

 

Он оборачивается, видит чёрноволосую Милану Нурину, одетую в болоньевую куртку и короткую, чуть ниже колен клетчатую юбку из грубой шерсти. Девушка подходит к нему, небрежно встряхув пышной гривой волос, и впивается в него зеленью похотливых, жадных до свежих ощущений глаз.

 

Иванов.  Привет. Не думал, не гадал с тобой встретиться. Как твои дела? Ты по-прежнему увлекаешься восточной философией?

Милана Нурина.    И да, и нет. (Загадочно, сладострастно блеснув глазами и подавшись к нему узкой грудью.)

Иванов.  Поясни.

Милана Нурина.     Я сейчас руковожу группой в центре Сагитиа.

Иванов.  А что это за центр? Расскажи о своём новом увлечении.

Милана Нурина.     Я как раз иду туда. Пойдём со мной, и всё увидишь сам.

Иванов.  Ты сначала разъясни, в чём суть этого нового учения? Только, пожалуйста, вкратце. Я, честно говоря, не люблю, когда начинают говорить долго и ни о чём.

 

Милана обиделась — гневно сверкнула глазами, хотела сказать ему что-то резкое, но тут же постаралась скрыть свою обиду.

 

Милана Нурина.     Её суть в познании себя, в расширении своих возможностей, в соединении с Высшим разумом и достижении вечной жизни.

Иванов.  Проще говоря, это секта? Спасибо за предложение. Я однажды был в таком месте и наелся там досыта. Вонь, бубен, пластиковые тарелки и грязные руки, раскладывающие пресный рис и раздающие безвкусные лепёшки. На второй день — молитва до голодного обморока, слащавые улыбки и маслянистые глаза. На третий — торжественный приём, переписка на их нужды твоей квартиры и вечное рабство на швейной фабрике.

Спасибо за лестное предложение, но я ни в какие секты не спешу. Ты-то зачем туда затесалась? Не иначе как на тебя все эти квартиры и переписываются.

Милана Нурина.     Неужели ты можешь представить меня в секте? Приходи к нам и всё увидишь.

Иванов.  Кстати, а почему ты выбрала этот центр? Разве не лучше быть ближе к святыням своей Родины?

Милана Нурина.    Моя Родина меня не любит, а само христианство мне совершенно чуждо. Это не моё, не моя культура. Лично я не чувствую в нём любви, любви лично ко мне. А в центре Сагити я чувствую любовь именно ко мне. Ко мне лично... И ты можешь познать эту любовь Сагити.

Иванов.  Ты знаешь, не испытываю и малейшего интереса. Мне у вас делать нечего.

Нурина смотрит многозначительным и многообещающим взглядом.

 

Милана Нурина.     Если ты придёшь, то не пожалеешь. 

Иванов.  Пошли. Попробую и я соединиться с вашим Высшим разумом.

 

Войдя в центр Сагити, Иванов сразу отметил про себя: «Вероятно, какая-то секта или что-то в этом роде». У дальней стены зала висят портреты старика, обставленные вазами с искусственными цветами. Рядом с ними сидит приятный круглолицый мужчина тридцати пяти лет, улыбающийся застенчиво и интеллигентно. Перед ним ряды стульев, на которых сидят члены центра. В основном  женщины среднего и пожилого возраста.

Они внимательно слушают лекцию мужчины о космическом сознании. Милана предложила Иванову сесть в конце зала, а сама прошла к мужчине и села около него. Вскоре мужчина закончил. А Нурина заиграла на клавишном инструменте. Покачиваясь в такт музыке, она слегка прикрыла глаза и, войдя в транс, нудно затянула непонятные, однотонные песнопения. Её тихое тоскливое пение подхватили голоса женщин. Одна из женщин, со стройной фигурой балерины и прекрасной осанкой, взяла жестяную коробочку и стала обходить собравшихся. Они опускали указательный палец в коробочку и мазали лоб каким-то кремом. Женщина подходит к Иванову. Любезно улыбаясь, она протягивает коробочку с кремом.

 

Иванов.  Нет.

 

Женщина, чуть развернувшись и демонстрируя свои балетные ноги с натренированными икрами, лукаво улыбнулась. Поймала его невольный взгляд, словно согласно кивнула головой: не сомневайтесь, отказа не будет, и, не настаивая на обязательном выполнении обряда, идёт дальше.

Окончив обход, женщина подошла к портрету и зажгла у него плотные деревянные палочки. Зал наполнился сладкой пеленой, заволакивающей сознание, дурманящим запахом, проникающим в каждую клетку.

У Николая неприятно закружилась голова. Когда Милана закончила заунывное пение, Иванов почувствовал себя полностью обессиленным, выжатым до последней степени.  Он видит Аню, учившуюся в институте в параллельном потоке. Одного взгляда на Анечку было достаточно для выхода из полутёмного тупика навязываемого ему культа. Её глаза цвета яркого, солнечного неба в летний день лучились прекрасным светом. Заметив Николая, девушка улыбнулась и подошла к нему.

 

Аня.     Здравствуй. Ты как здесь оказался? Тебя случайно не Милана привела?

Иванов.  Милана. А что?

Аня.     Сейчас расскажу. Меня тоже. Давай выйдем отсюда и поговорим на улице. Мне сделалось как-то дурно и нехорошо.

Иванов.  Давай. Мне здесь почему-то очень не по себе. Очевидно, от запаха и заунывной, просто заупокойной музыки. Видно старец, якобы воплотившей в себе высшую силу, большой любитель травки, транса и глюков.

 

Милана, увидев, что они выходят из зала, встрепенулась и, встревожено стуча каблучками по полу, подлетает к ним.

 

Милана Нурина.     Николай, ты уже уходишь? Я тебя хотела ещё с Борисом Петровичем познакомить. Он интереснейшая личность, очень много знает и может тебе помочь. Благодаря ему я нашла своё место в жизни. Оно здесь — в служении Сагити. Посмотри, что вокруг творится. Кошмар. Везде насилие, зло, отчаяние. Здесь — одна любовь.

Все окружены одной любовью к Сагити и его любовью к нам. Ты говорил секта... Завтра я тебе кое-что покажу... Приходи к шести на станцию метро, где мы обычно собирались. Оттуда мы поедем на такое представление… волосы дыбом встанут… И ты сразу по-настоящему оценишь наше общество, живущее одной семьёй. Придёшь?

Иванов.  Приду.

Иванов и Аня выходят на свежий воздух.

 

Иванов.  Ты знаешь, я наверное, чего-то не понимаю, но мне отсюда хочется уйти без оглядки. Ты сейчас куда?

Аня.     Я домой. Ты проводишь меня?

Иванов.  Конечно, провожу, Анечка.

Аня.     Ты всё помнишь? Всё?

Иванов.  Всё. Больше всего я боялся, что ты на меня обидишься. Прости меня, пожалуйста.

Аня.     Да, сначала я обиделась, а потом стала благодарна тебе, и до сих пор благодарна за твою… За твою любовь. Если бы ты меня не любил, ты бы так не поступил. Мне нечего тебе прощать.

Иванов.  Расскажи мне о себе. Чем ты занимаешься? Как ты попала в это общество и что оно из себя представляет?

Аня.     Я сейчас работаю переводчиком на русско-итальянском предприятии и никакого прямого отношения к этому обществу не имею. Однажды я была на презентации одной фирмы и там встретила Милану.

Встретив знакомого человека, я, естественно, обрадовалась. Она тут же пригласила меня к ним. Я из интереса согласилась. Тем более, что живу одна. Вечерами делать нечего. Пришла раз, другой... На третий вечер чувствую — меня просто тянет к Милане и Борису Петровичу. Ты меня прости, после тебя у меня никого не было, а тут я не знаю, что со мной случилось.

Иванов.  Это ты меня прости. Я был во многом не прав. А Борис Петрович — это мужчина, сидевший рядом с Миланой?

Аня.     Да, он самый. Стыдно признаться, но именно из-за него я и приходила. У Бориса Петровича бездна обаяния. Умный, начитанный, интеллигентный. Такой внимательный ко всем, предупредительный. И собой хорош. Ты здесь первый раз и, наверное, не заметил, что все женщины поголовно в него влюблены.

Иванов.  И Милана?

Аня.      А с Миланой у Бориса Петровича совершенно особые отношения. В двух словах и не скажешь. О них целый роман можно написать. Я в начале ничего не знала… И вела себя как влюблённая дурочка, но Милана быстро поставила меня на место.

Иванов.  Послушай, я, конечно, не тонкий психолог, но мне показалось, что Милана относится к Борису Петровичу весьма неприязненно. Да и он от неё держится на расстоянии. Ни бёдер, ни груди, ни первой свежести. Может быть, я ошибаюсь, и их действительно соединяет взаимная любовь?

Аня.     Взаимная ненависть их соединяет, а не взаимная любовь. Она тебе, конечно, не говорила, что Борис Петрович оставил свою жену с тремя детьми и ушёл жить к ней.

Иванов.  Нет, не говорила.

Аня.     Тогда слушай. Тебе будет интересно.  Идея образования центра в России целиком принадлежит Борису Петровичу. Три года назад он познакомился с английскими членами этого общества. Предложил им свои услуги, а англичане ему предложили открыть филиал. Его финансирование они полностью брали на себя. И он согласился.

Англичане поставили компьютеры для изготовления брошюр, дали деньги на аренду, на приобретение необходимого инвентаря, музыкальных инструментов и прочего... Борис Петрович всё это поднял. Примерно год назад появилась Милана. Она сразу почуяла большие деньги и вцепилась в Бориса Петровича двумя руками.

Сначала всё шло хорошо. Борис Петрович периодически спал у Миланы. Её мама облизывала его как будущего зятя со всех сторон. Завтрак им в постель подавала со словами «Пора вставать, молодые», чтобы он привыкал, что их отношения супружеские. Обстирывала будущего молодожёна с ног до головы. Встанет утром — всё постирано и выглажено. И рубашка, и носки.

Ну, тот не дурак. Платить ни за что не надо. Милана молодая, энергичная. Что ему жена? Они одногодки, но, в отличии от него, она, матёрая ведьма, выглядит страшнее Горгоны. Седые волосы вечно засалены, спутаны и пересыпаны мелкой перхотью.

Да она особенно против их связи и не возражала. Ей меньше забот. Больших денег в семью он никогда не приносил. Всё тянула она, работая на мясокомбинате приёмщицей, а это, сам понимаешь, золотое дно. Глядя на неё, у меня всегда возникало ощущение, что она вся в грязно-кровавых брызгах. На чём они сошлись? Не понимаю... Очевидно, на её трёхкомнатной квартире и даче.

Неожиданно для всех англичане дали деньги Борису Петровичу на зарубежную поездку для него и его семьи, то есть старой карги с чадами. Сам понимаешь, ему с законной супругой  ехать не хочется. Он оформил визу на Милану, но, естественно, шила в мешке не утаишь.

Жена пронюхала про поездку. Разразился скандал. Она стала приходить со своими грязными неухоженными детьми на каждое занятие и призывать общественность встать на её защиту. Дети плачут, сопли текут — на жалость давят.

Центр раскололся. Борису Петровичу на всех наплевать — он и уехал с Миланой заграницу. Пока они сладко и весело отдыхали, часть членов общества, взяв инвентарь и инструменты, ушла из центра. Роберт Матвеевич, возглавивший новое общество, надеялся, что англичане будут охотней помогать ему — более нравственно чистому и с незапятнанной репутацией.

Но когда основатель и вдохновитель дела вернулся, всё встало на свои места. Англичане посылают деньги только ему, и Роберту Матвеевичу пришлось вернуться с повинной. Сейчас Борис Петрович живёт у Миланы. Знает об её ненависти к себе, а всё равно живёт. Удобно.

Иванов.  За что же Милана его ненавидит? Объясни, пожалуйста.

Аня.     Как за что? Уже год у неё живёт, а жениться на ней не собирается. Ты думаешь, маме Миланы нравится его с ложечки кормить и обстирывать? Его словно гуся к празднику откармливали, и вот теперь, когда подошёл срок гуся к столу подать, он норовит на сторону улететь. Борис Петрович сам обо всём мне рассказывал якобы пострадавшая сторона. Мол, пожалей меня горемычного и пригрей. А я-то поначалу всё за чистую монету принимала… Видел бы ты какую сцену ревности она мне закатила… И столько о нём таких подробностей рассказала… Поневоле отшатнёшься, точно от чумного.

Иванов.  Да, для взаимной ненависти этого достаточно. Одного не пойму. Ты-то что здесь делаешь? 

Аня.     А мне от них физически не уйти. Они меня засосали. Просто засосали. Начав с ними общаться, я постепенно отошла от всех своих друзей. Они впились в меня клещами и пьют мою кровь. Если бы ты знал, сколько в этой очаровашке злобы и зависти. Зимой я случайно обмолвилась ей о своей поездке в Италию. Как она на меня посмотрела... Словно огнём сжечь хотела, и в результате моя поездка сорвалась. Я хочу тебе сказать, что мне сейчас сильно не везёт на работе. Всё хорошее срывается, а плохое притягивается.

Иванов.  Сходи к психологу. Ты же умная девушка и всё прекрасно понимаешь. А если чувствуешь, что тебя сглазили, то сходи в церковь.

Аня.     К психологу как-то неудобно и стыдно. Чувствуешь себя деревенщиной, которая жалуется на наговоры старой бабки. И в церковь пойти не могу. Бывает, прохожу мимо, почему бы не зайти, свечку поставить? Нет, не могу. Даже перешагнуть церковный порог что-то мешает.

Держит меня у них чёрными присосками и не отпускает. Мне страшно, потому что нет сил вырваться. Они подавили меня полностью. Чувствую, он смотрит на меня как на лакомый кусочек, который хочется укусить, но за которым надо тянуться через стол, и стоит кусочек у соседа. Ему хочется, да Милана мешает.

Надо соблюсти приличия. Вот и выжидает, зная, что я никуда не денусь. Представляешь, каково мне чувствовать себя кроликом перед сытым удавом. Казалось бы — прыгни в сторону, и удав тебя не тронет, а я не могу. Смотрю на удава и думаю, сколько кроликов он переварил и сколько ещё переварит.

Было бы не так обидно, если бы он смотрел на меня только как на женщину. Нет, он на меня смотрит с точки зрения полезности для своего желудка. Иногда мне кажется, он уже начал меня переваривать.

Однажды мне приснился сон, будто меня душит змея. Я пытаюсь освободиться от её скользких жёстких колец и замечаю — у неё голова Бориса Петровича. Жуткое потрясение. Помоги мне отсюда вырваться. Порой я чувствую, что они как бы колдуют над моим телом, вскрывают вены, сжигают на треножнике. Каждый раз, когда я пытаюсь уйти, мне становится очень плохо. Возможно, я сама всё это придумала.

Но стоит кому-то попытаться мне помочь и, как мне чудится, змея бросается на него со всей своей яростью, хлещет его толстым хвостом. Если он не отступает, то она, превратившись в дракона, сжигает его чёрным пламенем. Страшно, ужасно дыхание дракона, но самое страшное, злое и демоническое скрыто. Оно явится, когда я всё же уйду. Тогда дракон сменит своё обличье. В каком виде он предстанет передо мной? Не знаю, но мне страшно...

А ведь сначала всё было так красиво, интересно. Я подумала, что мне давно уже нужно было заняться всей этой мистикой… И чем всё закончилось. Я даже предположить не могла. Очевидно, к таким центрам лучше не приближаться, тогда и не будет никаких проблем. Что мне теперь делать?

Иванов.  Анечка, ничего не бойся. Я не дам тебя в обиду.

Аня.     Иногда, размышляя, я прихожу к выводу, что попала к ним в кабалу из-за того, что рядом со мной нет любимого человека… Слушай, а пойдём ко мне. Кофе выпьем. Ты не возражаешь?

Иванов.  С радостью соглашаюсь. Я так давно тебя не видел. Целую вечность.

 

Иванов обнимает и целует Аню. В квартире она показывает фотографии, сделанные в Европе. Затем Иванов, договорившись с ней о встрече, уходит домой.

 

ххх

 

Стации метро. Иванов подходит к Анне. Из подземки выныривает взбудораженная Нурина.

 

Милана Нурина.     Николай, ты на машине?

Иванов.  Нет.

Милана Нурина.     Туда лучше подъехать на машине, потому что идти далеко, а «праздник» вот-вот начнётся. Давайте возьмём машину.

 

Иванов останавливает машину. Милана по-барски уселась на переднее сиденье чёрной «Волги», называет водителю адрес и напевает заунывные песни.

Праздник проводится в полутёмном зале. Он украшен искусственными цветами, цветными плакатами с изображениями богов и диковинных зверей. В центре помост, на котором стояли барабаны, чаны, различные статуи. Над помостом картины седых мужчин. В зале, обкуренном приторными благовониями, царит мрачное оживление. Он наполнен людьми в цветастых одеждах, еле слышно переговаривающимися между собой о обрядах, посвящениях и просветлениях.

Несмотря на светлые одежды, собравшиеся выглядели агрессивными. Их объединяет желание увидеть зрелище жертвоприношения. На помосте появился плотный, обритый налысо мужчина сорока с лишним лет, одетый в яркую накидку. Послышались приветственные крики.

Он бьёт в барабан. Все ринулись к помосту. На него вскакивают вертлявые худосочные музыканты с медными тарелочками и балалаечками. По мере ускорения ритма лица собравшихся приобретали выражение отрешенности.

Спокойным оставалось только лицо ведущего, руководившего всем действием. Он бесстрастно отдаёт приказания, и по его слову люди хватали друг друга за руки и носятся разношерстной «змеёй».

Иванов с Аней и Миланой наблюдают за торжеством, стоя у колонны в центре зала. Вдруг Иванов видит глаза человека, возглавляющего «змею». «Голова змеи» направил набравшую разбег толпу прямо на него, еще мгновенье — и его растопчут.

 

Аня.      Отойди быстрее.

 

Девушка тянет Николая за рукав, а Милана, многозначительно хмыкнув,  предусмотрительно отходит за колонну.

 

Иванов.  Сейчас мы посмотрим, кто отойдёт. (Отодвигая руку Ани.)

 

Толпа летит на Николая, ожидая,  что он уйдёт с их дороги или они принесут его в жертву идолу. Вожак чувствуя силу, которая снесёт ему голову и, сворачивает в сторону — кричащая толпа летит мимо.

 

Иванов.  Мне здесь всё порядком надоело.

Милана Нурина.    Ты теперь понял, насколько у нас лучше? (Поправляя  перекрашенные в огненно-рыжий цвет волосы.) День и ночь.

Иванов.  Знаешь, Милана, у вас не намного лучше, поэтому ни я, ни Аня к вам больше не придём.

Милана Нурина.     Ты уводишь от нас человека? Ты ответишь за это. Страшно ответишь за это и за свои слова. Аня, ты ведь не уйдёшь от нас?

Аня.      Нет, уйду. Я больше не могу посещать ваше общество.

Милана Нурина. Быстро вы сговорились. (Прикусывает губу, щёлкает суставами пальцев.) Но ничего, вы ещё об этом пожалеете. Жестоко пожалеете. Горе из вашего дома не выйдет. Еще сами придёте и прощенья просить будете.

 

Нурина стремительно разворачивается и идёт к выходу. Иванов переглянулся с Аней.

 

Аня.      Не надо было так резко с ней говорить. Милана не простит тебе и будет мстить при первой же возможности. Она — страшный человек.

Иванов.  Не думаю, чтобы месть этой чуть ли не помешанной женщины может мне существенно повредить. Это пройденный этап — для тебя и для меня. Забудем о нём и не будем больше говорить о Милане.

 

Иванов провожает Аню домой, молодые люди договариваются встретиться на следующий день.

ххх

 

Шум проливного дождя всю ночь не даёт Иванову покоя. Ему кажется, что угрюмое небо выливает на дома не тяжёлые потоки воды, а зловещие проклятия. Перед ним маячит перекошенное злобой лицо Миланы, брызгающее противной жёлто-зелёной слюной.

Едва он забылся сном, на него полетел озверевший человек, который возглавлял длинную пёструю ленту. Он сбил Иванова с ног и вместе со слепой толпой начал его яростно топтать. Грязные противные ноги разбивали его тело, требуя пения их заклинаний. Когда силы его иссякли, он услышал дивный голос: «Не отрекись и спасён будешь».

«Господи, помилуй»,— вырвалось из измученной души, и все люди пропали в мгновение ока. Иванов открыл глаза. Два часа ночи. Что же это такое творится? Неужели это и есть месть беспощадной Нуриной? Он встал, помолился, выпил чаю с черничным вареньем. Всё в порядке. Не стоит придавать значения ночным видениям.

 

ххх

 

Квартира Иванова. Настойчиво звенит телефон. Иванов снимает трубку.

 

Аня.  Коля, это я. Извини, что рано, но мне не терпится поделиться с тобой радостью. Представляешь, только я пришла домой, и мне позвонил директор. Он предложил командировку в Рим на два месяца. Переводчица, которая должна была ехать, вышла замуж за богатого коммерсанта и подала заявление об увольнении.

Ты представляешь, как это здорово! Стоило мне оторваться от центра, и жизнь стала налаживаться. Единственное, о чём я жалею, так это то, что не смогу тебя сегодня увидеть. Мне дали день на сборы. Хорошо, что у меня виза открыта, иначе бы я не успела. Ты не обижаешься на меня?

Иванов.  Конечно, нет. Очень рад за тебя и желаю тебе удачи.

Аня.     Спасибо. Когда приеду, мы сразу встретимся. Я очень тебе благодарна за то, что ты вытащил меня из настоящего болота, засосавшего меня целиком. Коля, милый, я тебя люблю и буду любить всегда. Всю жизнь. Коленька, не забывай меня. Я скоро вернусь. Если можешь, то приезжай завтра в три в аэропорт. Я буду тебя ждать.

Иванов.  Обязательно приеду.

Аня.     Я буду ждать, приезжай.

Иванов.  Счастья тебе, моя радость.

Аня.     Спасибо.

Аэропорт. Анечка обнимает Николая.

 

Аня.     Коленька, родной мой! Дождись меня дождись. Я тебя очень люблю. Дождись меня, мой родной.

ххх

 

Генеральный директор акционерного общества «Промснаб+» Геннадий Валерьевич Крюков входит в солидный дом. Махнув перед охранниками изящной книжицей, он проходит в здание. Крюков смотрит на часы. По коридору идёт директор «Объединения ЗАНЕВИН и К» — Пален Анатолий Степанович, старый и умудрённый жизнью аппаратчик. Высокий и округлый во всех своих чертах Пален, не меняя сыто-довольного выражения лица, вскользь смотрит на Крюкова. Коммерсант вежливо улыбнулся. Его лицо приняло привычную маску озабоченного, удачливого предпринимателя, располагающего значительными средствами.

 

Крюков.  Где найти Анатолия Степановича? (Вкрадчиво.)

 

Пален по-хозяйски толкает дверь в приёмную, обитую дубовыми панелями, и по-барски, с нотками вынужденного демократизма отвечает:

 

Пален.     Я Анатолий Степанович, а что вы хотели?

Крюков.  Дело в том, что я, собственно говоря, иду с «Птицпрома», где хотел приобрести партию мясных консервов, и там мне сказали: «За мясной тушёнкой лучше обратиться в «Объединение ЗАНЕВИН и К», к Палену Анатолию Степановичу.

Пален.    Да, это действительно так. У нас можно приобрести партию хорошей тушенки. Проходите ко мне, поговорим.

 

Пален открывает дверь кабинета и широким жестом, с деланным радушием, приглашает Крюкова. Тот уверенно входит в кабинет и идёт к кожаному креслу, но сразу не садиться, а ждёт, когда сядет Пален.

 

Крюков.   Наше предприятие «Промснаб+», представителем которого я являюсь, входит в структуру «Бумпрома» и закупает для него отечественные продукты для рабочих. Вот моя визитка и вот мой паспорт.

 

Он кладёт на стол визитку и паспорт. Пален махает рукой. Давай ближе к делу.

 

Пален.     Какие консервы вам нужны?

Крюков.  Желательно говяжьи. В металлических банках, но можно и в стеклянных.

Пален.    Довезёте ли в стеклянных банках до места? Не лопнут ли на морозе?

Крюков.   Не лопнут. Мы уже доставляли одну партию из Минска и всё довезли нормально.

Пален.    Мы сможем вам поставить партию в пять тысяч банок примерно через месяц, когда войдёт в строй линия по производству тушёнки, временно приостановленная из-за высокой цены на говядину.

 

Входит старый приятель Палена, импозантный Павел Леонидович Сычёв и сухощавый  Звонарёв.

 

Сычёв.     Привет. (С любопытством поглядывая на посетителя.) Пришёл к тебе покурить, а заодно и познакомить со Звонарёвым Александром Николаевичем, начальником отдела межрайонного управления.

Звонарёв.   Да мы знакомы, (Сдержанно улыбаясью) просто редко встречаемся. Думаю, про какого Анатолия Степановича ты говоришь и утверждаешь, что я его знаю. Теперь вспомнил.

Пален.    А у меня гость. Представитель «Бумпрома», Крюков Геннадий Валерьевич, желает купить у нас тушенку.

 

Коммерсант встаёт, вежливо здоровается.

 

Крюков.   Единственное, что нас не устраивает — это срок поставки. Месяц — это слишком долго. У нас на руках наличка. Мы не можем долго ждать. Мы лучше купим другие продовольственные товары. Нам в принципе всё равно, что покупать. Нам дали деньги на закупку продуктов, а какие именно закупать, мы определяем сами. Вот, например, масло нас бы очень устроило.

Сычёв.  А маслом у нас занимается Александр Николаевич. (Многозначительно смотрит на Звонарёва.) Александр Николаевич, где сейчас можно купить масло?

Звонарёв.   На Пужском комбинате. (Будто бы нехотя и лишь из одного чувства вежливости.)Там сейчас затоваривание маслом. По какой цене вы хотели бы приобрести масло?

Крюков.   Тысяч за двести. Приобретём тонн пятьдесят-семьдесят.

Звонарёв.   Насколько мне известно, (С хорошим знанием дела.) они продают по двести пятьдесят тысяч.

Крюков.   Ну, рублей пятьсот добавить мы можем, но тут, конечно, надо говорить на месте. Может, по безналу мы возьмём и дороже. За посреднические услуги мы рассчитаемся по десять центов за килограмм.

Пален.  Александр Николаевич. Давайте поможем товарищу. Позвоните на Пужский комбинат. Там вас хорошо знают и, я так думаю, не откажут.

 

Звонарёв задумался. Затем по-деловому крутит диск телефона.

 

Звонарёв.   Алло, Николай Алексеевич? Это Звонарёв. Узнали? Как у вас дела? По-прежнему нет сбыта? Тут у нас нашёлся оптовый покупатель на партию масла, он предлагает двести тысяч пятьсот рублей за тонну. Если хотите, он подъедет и вы обо всём договоритесь на месте. Когда вы сможете приехать? — спросил Звонарёв, посмотрев на Крюкова.

Крюков.   Я думаю, завтра к двум.

Звонарёв.   Говорит, завтра к двум может. Хорошо, завтра к двум.

Крюков.   Значит завтра?

Звонарёв.   Да. Приезжайте к двум, на Пужский молочный комбинат. Он находится на Красной улице. Вас будет ждать главный инженер Иванов Алексеевич. Он сейчас замещает директора, находящегося в отпуске.

Крюков.   Спасибо за содействие. (Вставая с кресла.) Когда мы договоримся о конкретной партии, я снова к вам зайду и рассчитаюсь. Десять центов за килограмм, сто долларов за тонну. А дальше сами посчитайте. Возможно, мы тонн шестьдесят закупим…

Звонарёв.   Какие там расчёты? Сегодня я вам помог, завтра вы мне.

 

Знающий все правила игры Крюков улыбается. Оптовый покупатель выходит из здания и идёт «Мерседесу». Садится в машину рядом с водителем.

 

Утробин.    Ну, как? (Осторожно.) Проглотили?

Залетаев.  Взахлёб. Завтра к двум в Пужу, к главному инженеру молочного комбината, охмурять колхозников.

Утробин.    Сычёв как? Нормально?

Залетаев.   Когда дело веду я, (Снисходительно.) всё всегда проходит нормально.

Утробин.    Не рановато ли так говорить? Смотри, не сглазь! Дело серьёзное. Деньги большие, и их будут крепко держать.

Залетаев.   Трогай. Всё идёт как по маслу.

 

Утробин хочет его одёрнуть, но сдерживается: Юрка — основная фигура. Утробин заводит «Мерседес» и выезжает на дорогу.

ххх

 

Районный центр. У Пужского завода мягко тормозит «Мерседес». Из него выходят Залетаев и Храпов. Они идут в кабинет главного инженера. В нём главный инженер Николай Алексеевич Фёдоров, главбух Тамара Сергеевна и директора АОЗТ.

 

Залетаев.   Крюков Геннадий Валерьевич, коммерческий директор «Промснаб+». (Повелительно делает короткий жест в сторону нахмуренного Храпового.)   Валентин Иванович — начальник отдела закупок.

Наша организация входит в структуру «Бумпрома». Мы приехали с Севера для покупки отечественных продуктов, поскольку наши рабочие не желают питаться импортными. Они говорят: «Чем травиться непонятно чем по дешевке, мы лучше заплатим дороже и будем есть своё».

Фёдоров.    Николай Алексеевич, главный инженер, а это директора совхозов, сдающих нам молоко на переработку. Все они могут взять у нас масло в счет нашего долга за сырьё.

«Северные коммерсанты» садятся рядом с Фёдоровым.

 

Залетаев.   Мы хотим купить у вас шестьдесят тонн масла: сорок тонн по безналу и ещё двадцать за наличку. Договор можем заключить прямо сейчас. Печать у меня с собой, типовые договора тоже. Я предлагаю такой вариант: по безналу — сорок тонн по двести пять тысяч, а двадцать тонн по двести тысяч пятьсот — по наличному расчёту.

Тамара Сергеевна. Это слишком дешево. Сейчас себестоимость масла составляет двести тридцать тысяч рублей. Мы не можем продать ниже себестоимости, потому что нас оштрафует налоговая инспекция.

Залетаев.   А дороже мы не купим. Пять тысяч добавим, извольте, но не больше.

Семёнов.   Всё равно это слишком маленькая цена,— сказал один из директоров.— Предположим, с налоговой мы договоримся, и в связи с плохим сбытом нас не будут наказывать. Но как объяснить людям, почему мы продаем так дешево? Нас не поймут.

Залетаев.  Дороже мы покупать не будем. В Псковской области масло дешевле. Мы, в крайнем случае, можем поехать туда.

Тамара Сергеевна. Но там себестоимость молока ниже.

Залетаев.   Какая нам разница, какая там себестоимость молока? (Назидательно.) Там масло дешевле. Единственная веская причина обратиться к вам — это рефрижераторы, стоящие в городе, на которых мы должны увезти масло. В Псков их гнать накладно.

Тамара Сергеевна. Нам надо подумать. Я предлагаю сделать перерыв и попробовать нашего Пужского молока.

Залетаев.   У меня язва. В августе операцию делали, а вот Валентин Иванович, я думаю, не откажется.

Тамара Сергеевна.  Давайте я пока переговорю с директорами, а вы пройдёте в цех.

Залетаев.   Хорошо.

 

 «Крюков» вместе с «Валентином Ивановичем» идёт в производственные помещения. Неожиданно на полдороге, Храпов суетится.

 

Храпов. Я у вас в кабинете забыл дипломат с нашими документами и печатью. Надо за ним вернуться.

Фёдоров.    Ничего с ним не случится. Из моего кабинета его никто не возьмёт.

Храпов.   Нет, надо вернуться. Я за него несу личную ответственность.

Фёдоров.    Хорошо, давайте вернёмся

 

В кабинете главного инженера своего дипломата Храпов не находит.

 

Храпов.  Надо пойти в бухгалтерию, к директорам. Может, кто из них взял?

 

В бухгалтерии спор об условиях Крюкова.

 

Храпов.  Вы не видели моего дипломата?

Тамара Сергеевна.  Вы же его у главного инженера оставили.

Храпов.  Нет его там, мы уже смотрели.

Фёдоров.    Давайте ещё раз посмотрим в моём кабинете. Может, он всё-таки там.

 

Все в скверном настроении идут к нему. Под столом главного инженера Храпов находит дипломат, задвинутый глубоко за стол. Крюков заключает договор с комбинатом на поставку сорока тонн масла по безналу, а про двадцать тонн решают договориться позднее. Фёдоров провожает «коммерсантов».

 

Залетаев.  Жаль, не попробовал вашего молочка — язва проклятущая. Ведь, верно, лучше всякого заморского?

Фёдоров.    Конечно, лучше. Много лучше.

 

 «Мерседеса» летит в Петербург. Залетаев, вальяжно развалившись на переднем сиденье, курит.

 

Утробин.  Клиент созрел? Готовы колхознички к нашему угощению?

Залетаев.   Ещё один звонок от Палена — и всё будет в норме. Один из них, мне кажется, уже и сегодня готов был, но лучше подождать. Сейчас приедем в город, я подкину в нужный карман немного деньжат, и всё будет в порядке. К тому времени и кли­ент дозреет.

Утробин.   Андрей, у тебя всё в порядке? Ты, случайно, не переиграл с дипломатом?

Храпов.  Нет. Тебе бы всё командовать.

Утробин.   Не слишком ли много ты говоришь? Не забывай, на мне организация транспорта и ваше прикрытие. Твоё дело маленькое, сказали — сделал, а я за всех вас отвечаю. Случись что, я же вас вытаскивать буду. Если я буду светиться с вами, и меня заметут, то от этого все только проиграют.

Залетаев.  Бросьте вы лаяться. (Раздражительно.) Самое основное впереди, а вы глотку друг другу грызёте. Так мы далеко не уедем.

Храпов.  А чего он лезет с глупыми вопросами? Будто я сам не знаю, что делать.

Залетаев.  Спрашивает и правильно делает. Всегда нужен человек, который смотрит со стороны.

Храпов.  Будет меня задевать, и ему щёлкну. (Озлобленно.)

Утробин.   Рискни здоровьем, щелкунчик.  Я тебе так щёлкну, что ворон костей не соберёт.

Залетаев.  Не ругайтесь, а то всё дело прогорит. (Примирительно.) Не ссорьтесь. Дело сделаем, выпьем коньячку и все обиды забудутся. 

 

Юрка чувствует недовольство Храпового и разряжает атмосферу.

 

Залетаев.   А помнишь, как мы товарищей учёных обули? (Со смехом.)

Храпов.  Да, тогда лихо провернули, нечего сказать.

 

ххх

 

Кабинет Палена. Аферист передаёт Палену пачку новеньких долларов.

 

Залетаев.  Не могли бы вы позвонить одному из директоров, чтобы мы могли купить у него масло напрямую? Мы бы ещё рублей семьсот накинули и за доставку в город заплатили.

Пален.    Хорошо, позвоню. Я думаю, Семёнов согласится. Он мужик хваткий и наверняка захочет получить наличку без посредничества комбината.

Залетаев.   Это который плотный такой, невысокого роста, лет сорока?

Пален.    Да. Он. Я сейчас ему позвоню. (Набирает номер.) Александр Фёдорович, это я. Узнали? Вот тут товарищ с «Промснаб+» решил ещё семьсот рублей добавить, но он хочет напрямую с вами работать, без посредничества комбината. Вы согласны? Хорошо, передаю ему трубку.

Залетаев.   Александр Фёдорович, мы решили всё же ещё семь сотен накинуть, уж больно не хочется рефрижераторы в Псков гонять. Мы можем рассчитаться за товар хоть завтра, а также заплатить вам за доставку в Петербург.

Семёнов. Хорошо, меня это устраивает. Куда завтра доставить товар?

Залетаев.   Мы вас встретим в двенадцать часов у поста автоинспекции на въезде в город.

Семёнов.  Лады. Завтра к двенадцати, у поста ГАИ.

 

Мошенник прощается с Паленом.

 

Залетаев.   Остальное, когда пройдёт сделка. Надеюсь, что в скором времени мы с вами обсудим и вопрос о тушёнке.

Пален.    Хорошо. ( Небрежно кладёт деньги в ящик стола.) Хорошо иметь хорошие дела с хорошими людьми.

 

«Коммерческий директор» уходит. Пален делит пачку денег на части.

 

ххх

 

Утробин, Залетаев и Храпов подъезжают к посту автоинспекции. Машины с маслом уже там. Рядом с ними «семёрка» с деревенскими предпринимателями и капитаном милиции. У стража закона короткоствольный автомат. «Крюков» с Храповым подходят к «семёрке». Из неё выходит Семёнов.

 

Залетаев.   Здравствуйте. Вы с охраной - это хорошо, а то мы уже хотели вам предложить своих сотрудников, которые гарантированно довезли бы ваши деньги до места.

Семёнов.   Спасибо. Мы всегда обходимся своим участковым. До сих пор никаких проколов. Он мастер спорта по стрельбе и боксу.

Залетаев.   Это правильно. Лучше иметь небольшую, но надёжную охрану, чем толпу, которая не может реально защитить деньги.

Семёнов. Для пересчёта денег мы взяли своего кассира. Она хотела бы посмотреть документы того, кто будет получать товар.

Залетаев.  Этим у нас занимается Валентин Иванович. (Обращается к «начальнику отдела закупок».) Передайте, пожалуйста, свои документы кассиру.

 

Храпов через открытое окошко небрежно кидает паспорт и доверенность на получение товара. Кассир аккуратно берёт документы и внимательно их рассматривает. Минут через пять она передаёт их водителю.

 

Кассир.    Документы в порядке.

 

Водитель вежливо отдаёт их Храпову.

 

Залетаев.   Ну, раз документы в порядке, то поехали на базу. Мы передадим вам деньги, а вы нам — товар. Давайте я сяду в вашу машину с кассиром, а Валентин Иванович — в одну из машин с маслом. Держать нашу машину нет никакого смысла.

Семёнов.  Так будет, действительно, лучше, потому что мы не часто сюда приезжаем и плохо знаем город.

 

«Крюков» садится в машину, кивком здоровается с участковым. Достаёт телефон, набирает номер.

 

Залетаев.   У нас всё нормально. Мы выезжаем, готовьте деньги.

 

Семёнов махает рукой водителям грузовиков, и они едут за «семёркой». «Крюков» уверенно показывает дорогу.

 

Семёнов.  Откуда вы, живя на севере, так хорошо знаете дорогу?

Залетаев.  А я заканчивал здесь филфак. После университета я работал в комсомольской организации и знаю многих руководителей в администрации, которые пришли в аппарат уже после перестройки. Палена знаю давно, где-то около десяти лет. На север я переехал около пяти лет назад, когда там реально появилась возможность делать хорошие деньги. Иногда жалею, что бросил большой город, но как-то уже привык к северу и уезжать оттуда не хочу.

ххх

 

Малининская база.

 

Залетаев.  Приехали. Посидите в машине. Я отмечу пропуска.

Выходит, отмечает пропуска и возвращается в машину.

 

Залетаев.   Заезжаем.

 

Машины едут на базу. Звонит телефон Залетаева.

 

 Залетаев.   Мы уже на базе. Хорошо. Разгружаемся и едем рассчитываться. (к Александру Фёдоровичу.) Ну что, мы на месте. Давайте оформим документы и поедем за деньгами.

К машине подходит хмурый Храпов.

 

Залетаев.  Валентин Иванович, садись к кассиру и оформляй документы на получение товара, а я пока поговорю с Александром Фёдоровичем.

 

Храпов садится к кассиру и занимается накладными, а Залетаев с Семёновым идут к грузовой машине. Минут через десять Храпов подходит к «Геннадию Валерьевичу».

 

Храпов.   Всё оформлено. Можно ехать, рассчитываться.

Залетаев. Александр Фёдорович, проверьте правильность оформления документов (К Семёнову.) Вдруг, какая ошибка?

 

Семёнов подходит к кассиру.

 

Семёнов.   Всё правильно?

Кассир.    Да, всё в порядке. Все документы оформлены как положено.

 

Залетаев быстро и уверенно подходит к Семёнову.

 

Залетаев.   Вы всё проверили?

Семёнов.    Да, кассир сказала, что всё нормально.

Залетаев.   Тогда поехали за деньгами. Я поеду с вами, а Валентин Иванович пусть занимается перегрузкой масла, чтобы не терять времени ни вам, ни нам. Тем более, с перегрузкой проблем не будет. Вон, целая толпа грузчиков стоит без дела.

 

«Крюков» кивает в сторону Валеры, смотрящего в сторону их машины среди рабочих, куривших у складов. Семёнов сомневается. Залетаев звонит по  телефону.

 

Залетаев.   Все деньги готовы? (Удовлетворённый ответом, он обращается к Семёнову.)  Деньги готовы и все пересчитаны, но я полагаю, ваш кассир сможет нас поправить, если произошла ошибка.

Семёнов.    Хорошо, поехали за деньгами.

 

 Всю дорогу у Залетаева звонит телефон. Перед гостиницей он обращается к главному инженеру:

 

Залетаев.   Руководство нашего головного предприятия хочет встретиться с вами и обсудить вопрос дальнейшего сотрудничества. Сейчас  наши руководители заняты и будут свободны примерно через час. Мне велено покормить вас в ресторане. Разумеется, за счёт предприятия. Тем более, мне сейчас сказали, что наш кассир ушёл на обед.

Семёнов.    Нет, давайте лучше поедим в управление и там подождём руководство и кассира.

Залетаев.   Какой смысл сидеть голодными? (Недоумённо.) От ресторана гостиницы до управления ехать десять минут. В бухгалтерии сейчас никого нет. Все на обеде. Тем более вам удобнее поесть до получения денег, чтобы получив деньги, нигде не останавливаясь, вернуться домой.

Участковый.  Да, это будет разумно. С деньгами в дороге лучше не останавливаться.

 

Залетаев объясняет водителю подъезд к гостинице. Машина останавливается перед рестораном.

 

Залетаев. (по-дружески.) Вот и приехали. Пойдёмте обедать. Здесь очень хорошая кухня. Я стараюсь, по возможности, обедать здесь. Управление рядом. Готовят хорошо и никакой очереди.

 

Открывает дверь автомашины, все выходят. Ресторан. Уютный зал. Залетаев идёт в конец зала.  Подходит официант.

 

Официант.  Что будете заказывать?

Залетаев.  Сначала пусть выберет наша дама. (Протягивает кассиру меню.) Счёт выпишите общий и дайте мне.

 

Через на столе появляются салаты и горячее. Хорошая еда всех расслабляет, тем более, что платить не нужно. Залетаев вешает пиджак на спинку стула, всем весело. У Залетаева звонит телефон.

 

Залетаев.   Почему сейчас? Разве нельзя через час? Я скоро буду на месте и оттуда дам факс. У тебя вечно какие-то проблемы, а выпутываться должен я. Ладно. Сейчас дам, но это в последний раз. ( По-деловому поправив галстук, обращается к Семёнову.)  Позвонил друг и просит дать по факсу подтверждение заключённого договора между нашей организацией и их на покупку у них партии консервов. Надо срочно давать факс, пока конкуренты не перебили у нас заказ. В наше время зевать нельзя. Конкуренция. Я на минуту отойду. Здесь недалеко есть факс. Дам подтверждение — и обратно. Надеюсь, моя курица не сильно остынет.

Семёнов.    А разве в гостинице есть факс?

Залетаев.  В современных гостиницах они уже давно есть. (Всезнающе, ещё раз поправляя галстук и принимая деловой вид.)

 

Залетаев встаёт из-за стола и выходит из зала. Минут через десять Семёнов и участковый чувствуют неладное. Оставив кассира в ресторане, они спешат на базу, но масла и след простыл.

ххх

 

Подболотин, перекидав масло, одну коробку кладёт в свой рюкзак и подходит к «Мерседесу». Увидев его с рюкзаком, Утробин выскакивает из машины.

 

Утробин.   Ты совсем свихнулся! Из-за одной коробки масла всех спалить хочешь? Я говорил тебе, ничего не брать. Вдруг колхозники заметят, тогда всем крышка. Тебе чего, денег мало? Ты соображаешь, что делаешь, или нет? Нельзя же быть совсем идиотом!

 

Утробин, по-воровски оглянувшись по сторонам, со сжатыми кулаками приближается почти вплотную к Валере.

 

Подболотин.   Ты кто такой? Возомнил о себе невесть что и думаешь, все под твою дудку плясать будут. Накось, выкуси! Я сам себе хозяин. Иди малолетками командуй, а на меня не ори. Ты ещё по прошлому разу со мной не до конца рассчитался. Или забыл, что ты сам мне денег должен?! Деньги давай!

Утробин.   За сегодня ты свою долю получил.

Подболотин.   А должок? Забыл?

Утробин.   Это отдельный разговор. Сам понимаешь.

Подболотин.   Понимать нечего. Деньги давай.

Утробин.  Умный стал. Ладно, посмотрим, что ты будешь делать, когда это масло сожрёшь. Сам же приползёшь на карачках.

 

Валера расправляет плечи. Рука скользит в карман куртки, кисть привычно вобрала в себя нож. Утробин отшагнул назад.

 

Утробин.   Вечером приварок получишь.

 

Утробин садится в «Мерседес» и уезжает.

 

ххх

 

Валера идёт домой и встречается с участковым, вышедшим из подъезда. Заметив освободившегося «зека», милиционер, строго поздоровавшись, сухо интересуется.

 

Участковый.       Не тяжела ли ноша?

Подболотин.   Своя не тянет.

Участковый.       И всё же… Для порядка, так сказать… Сами понимаете, ваше положение и мой долг.

Подболотин.   Не положено.

Участковый.     Что положено, а что не положено, то я и сам, не хуже вашего знаю. Ну, если есть желание пройти в участок, то, пожалуйста, а там сами знаете…

Подболотин.   Когда же вы наконец-то успокоитесь? Я же грузчиком второй год работаю. Вот и подработал. (Стараясь сохранять невозмутимый вид, нехотя снимает поклажу.) Помог машину с маслом разгрузить, маслом и расплатились.

Участковый.      И ты согласился?

Подболотин.   Мог бы и не соглашаться. Тогда бы и вовсе ничего не заработал.

Участковый.       И давно ты таким работящим стал? Чего-то верится с трудом. (Искоса, и как бы безо всякого интереса осматривает коробку.)

 

Подболотин.   Вы чего, масла давно не ели? Давайте отрежу. Сколько казенный налог на рабочего человека? Килограмм или два?

Участковый.       Чего-то ты неправильно говоришь…

Подболотин.   Да неужели всю коробку отдать? Или думаете украл? На руки мои посмотрите. Сами-то разгрузите машину, тогда-то и узнаете много ли это за такую работу коробка масла или мало. Ловили бы лучше тех, кто вагонами ворует, а не работяг. Или на настоящих воров звёзд не хватает? Или еще чего-то…

Участковый.      Ладно, ступай домой, но смотри у меня… Не забывай, что ты на учёте. И не первый год.

ххх

 

Челноков входит контору продовольственного склада. Его встречает высокий мужчина с окладистой бородой.

 

Продавец.    Что хотите приобрести?

Челноков.     Яичный порошок.

Продавец.     Могу предложить тонну порошка. За наличку, разумеется.

Челноков.     На первый раз хватит. Ровно на мой прицеп. Почему так дёшево продаёте?

Продавец.    Друзья работают в отделе сбыта на яичной фабрике. Они своим людям отпускают яичный порошок высшей категории по ценам низшей. Разницу в карман. (Смеётся.) Нынче везде воруют. Вы можете сейчас рассчитаться?

Челноков.      Да.

Продавец.    Тогда пошли к контейнеру, в котором он лежит.

 

Челноков всё проверяет. Сертификаты, мешки. Несколько мешков открывает. Рассчитывается, грузит мешки в прицеп и уезжает. Кондитерская фабрика. Склад. Челноков сдаёт яичный порошок. Получает деньги в кассе.  Звонит продавцу.

 

Челноков.     Я хочу купить более крупную партию. Примерно девять тонн. Когда можно оплатить и получить товар.

Продавец.    По таким партиям мы работаем по следующей  схеме. Первая партия стоит дорого. Зато вторая обходится значительно дешевле, при условии её получения через короткий срок, специально оговариваемый в заключаемом с фабрикой договоре. Поэтому, доставив первую партию в Питер, надо срочно вылетать за второй. В противном случае пойдут штрафные санкции. Поэтому нужно сделать предоплату.

Челноков.     Вперёд не плачу.

Продавец.    Да, видно, мне придётся заложить всю свою собственность: машину, драгоценности жены и прочее.

Челноков.     Это ваш вопрос.

Продавец.    Согласен. Дело есть дело. К счастью, до ближайшего склада фабрики всего два часа на машине. Я работаю с отделом сбыта давно, и мне привезут порошок на мой склад. К моменту их приезда, у меня будут наличные. Позвоните мне после обеда и я скажу, когда можно будет забрать порошок.

 

Челноков звонит из машины.

 

Челноков.     Что с порошком?

Продавец.    Можете приезжать и забирать. Только, пожалуйста, быстрее. Мне необходимо срочно возвращаться на фабрику за следующей партией.

 

Челноков звонит водителю грузовой машины.

 

Челноков.     Нужно срочно перевезти товар.

Водитель.   Сегодня не могу. Давай завтра.

Челноков.     Завтра будет поздно.

Водитель.    Значит не судьба мне сегодня подработать.

 

Звонит продавец.

 

Продавец.     Когда ты приедешь? Мне надо скорей назад. Я могу доверить тебе контейнер, только скорее приезжай.  Мне привезли на одну тонну порошка больше. Ведь тебе он всё равно нужен и ты его купишь. Я оставлю его на складе, и ты сможешь его забрать, а со мною рассчитаться позже. Ты человек порядочный, я тебе полностью доверяю. Сейчас таких порядочных людей, как мы с тобой, мало. Мы должны держаться друг друга и взаимно доверять.

Челноков.     Вы дадите мне ключ?

Продавец.    Да, дам.

 

Территория складов, продавец торопливо ведёт Костю контейнеру.

 

Продавец.    У меня совсем нет времени, мне нужно быстрее ехать на фабрику.

 

Контейнер наполнен мешками и обсыпан яичным порошком. Мешки лежат крайне неудобно. Челноков пробует приподнять мешок. Вес соответствующий. Для полной уверенности он попытается развязать мешок. Тесёмки завязаны очень сильно.

 

Продавец.    Я тебе целую тонну лишнюю оставляю, а ты тут с одним мешком ковыряешься. Тебя уже и грузчики ждут.

 

Челноков выходит из контейнера, они идут в администрацию складов. Продавец обращается к маленькой девушке, оформляющей документы.

 

Продавец.    Я передаёт ключ от контейнера своему покупателю.

Администратор.    Вы арендатор и имеете право передавать товар в контейнере, не уведомляя нас».

 

Торговцы выходят из администрации, идут в машину Челнокова. Продавец торопиться. Быстро заполняет накладные, ставит печать и передаёт их покупателю. Тот всё проверяет и передаёт ему деньги.

 

Продавец.    Подбросить меня до метро, пожалуйста. Я очень спешит.

 

Челноков подвозит его до метро и возвращается на склад. Во время перегрузки один мешок падает на землю. В нём речной песок. И так во всех мешках, кроме трёх, которые ближе всего ко входу. Звонит продавцу.

 

Челноков.     В чём дело? Почему в мешках песок?

Продавец.    (Смеётся.) Раньше нужно было думать.

Челноков.     Вы хоть бы песок хороший засыпали…

Продавец.    Песок хороший, никто не жалуется. А найдёшь меня, тогда и порошок получишь, настоящий.

ххх

 

УВД. Опер берёт трубку зазвонившего телефона.

 

Челноков.  Здравствуйте. Будьте добры, позовите, пожалуйста, к телефону Николая Михайловича.

Иванов.  Слушаю, Костя, это ты?

Челноков.   Да. Мы могли бы сейчас встретиться? Прямо сейчас? Мне очень нужно с вами переговорить.

Иванов.  Что-то срочное?

Челноков.    Да, но мне не хотелось бы говорить о своём деле по телефону. Я сейчас нахожусь в том кафе, в котором мы уже встречались. Вы не могли бы сейчас подойти?

Иванов.  Хорошо. Примерно через полчаса я подойду.

Челноков.     Спасибо.

ххх

 

Кафе, Челноков весь на нервах. Едва увидев Иванова, «живец» вскакивает со стула и протягивает руку для приветствия.

 

Иванов.  Рассказывай, что случилось?

Челноков.     Тебе чего-нибудь заказать?

Иванов.  Спасибо, я сам возьму.

 

Опер заказывает у официанта кофе по-восточному.

 

Челноков.     Дело такое, что и не знаю с чего и начать. Пошла полоса невезения…

Иванов.  Начинай с начала и не торопись. У нас есть час времени. Думаю, что за это время ты обо всём успеешь рассказать.

      Челноков.     И чего теперь делать?

       Иванов.  Я тебя просил фотографировать всех новых людей, с которыми ты будешь общаться на складах.

      Челноков.  Да-да-да. Помню. Я его незаметно щёлкнул, а заодно и грузчиков, которые мне почему-то показались подозрительными. Вот фотографии.

 

Коммерсант достаёт пакет с фотографиями и передаёт его оперу. Иванов рассматривает снимки.

 

Иванов.  Кто у них был бригадиром?

Челноков.   Вот этот. Все его слушались. На вид не очень-то и сильный, но и самые здоровые делали то, что он говорил.

Иванов.  Хорошо. Завтра приходи в отдел. Посмотришь картотеку мошенников. Может быть и узнаешь своего продавца.

Челноков.     А почему не сейчас? Он же мои деньги сейчас же и потратит. Его нужно срочно брать.

Иванов.  Кого брать-то? Или ты думаешь, что он тебя обманул и домой поехал? Можно подумать, жулики не знают, что все их фотографии у нас на учёте. Сейчас, скорее всего, он где-то снимает квартиру, а не живёт по месту регистрации.

Челноков.    Правильно, но мои деньги? Они же пропадут! Наверняка пропадут!

Иванов.  О чём ты раньше думал? Не нужно было торопиться. Тебе же всё ясно было сказано — Во всех сомнительных случаях не спешить, сообщить мне, дождаться окончания проверки…

Челноков.     Да ведь всё было подстроено так, чтобы я торопился!

Иванов.  Ещё скажи: «я не виноват, что меня обманули». Сегодня задержать твоего жулика нереально, это не Вадик.

Челноков.     Я понимаю? Что делать дальше?

Иванов.  Быть осторожней. Всё тщательно проверять; видишь что-то подозрительное — звони мне. Завтра приедешь к одиннадцати часам. Посмотришь картотеку, а дальше по обстоятельствам. И не смотри на каждую сделку как на последнюю возможность заработать.

Челноков.    Если будут расходы, то я готов оплатить и дать аванс.

Иванов.  Спасибо, не надо. До завтра.

 

Опер встаёт, прощается коммерсантом и уходит.

 

ххх

 

Кабинет Иванова. Звонит телефон, опер берёт трубку.

 

Григорьев.  Здравствуйте, с вами говорит Вячеслав Григорьев, брат Ирины Романовны Гусевой. Позовите, пожалуйста, Николая Михайловича.

Иванов.  Слушаю вас.

Григорьев.  У меня есть для вас важная информация. Мне хотелось бы переговорить с вами в управлении. Я не хочу, чтобы о нашем разговоре знали посторонние люди.

Иванов.  Хорошо, приезжайте. Поговорим вдвоём. На входе позвоните, и я выпишу вам пропуск.

Григорьев.   Через полчаса буду у вас.

 

Опер приводит в кабинет высокого, крепкого сложения мужчину, одетого в тёмно-коричневый костюм с синей рубашкой.

 

 Иванов.  Что же побудило вас к обращению?

 Григорьев.  Сестра передала мне вашу визитку и я подумал, что в моих обстоятельствах лучше всего обратиться к вам. Я сейчас живу в её доме, вы же знаете, что её сбила машина.

Иванов.  Да.

Григорьев.  По закону я являюсь наследником, поэтому имею право вступить во владение наследством.

Иванов.  Вы уверены, что, кроме вас, нет других родственников?

Григорьев.   До прошлой среды я так и считал. Но всё стало под сомнением. Ко мне пришла женщина, представилась матерью сына Гусева и попросила выехать из дома.

 Иванов.  Какие документы вам были предоставлены?

Григорьев.  Справка об исследовании ДНК и установления отцовства. По закону — сын ближайший родственник. Возможно, она поддельная и связана с убийцами моей сестры и её мужа.

Иванов.  Справка, может быть и подлинной. А насчёт ваших подозрений, я бы рекомендовал вам быть осторожней в словах. Вы рискуете быть обвинённым в клевете, в заведомо ложном обвинении в убийстве.

Григорьев.  Что же получается? У меня убили родственников, и меня же могут преследовать. Скажу честно, не ожидал от вас такое услышать.

Иванов.  А вы думали, что я тут же начну защищать интересы претендента на миллионы Гусева? Спор между наследниками — дело гражданское.

Григорьев.   Согласен, но есть же два убийства…

Иванов.  Ближе к делу. Рассказывайте, что вам известно.

Григорьев.  Хорошо. Начну сначала. Вы, наверное, думаете, что она была Золушкой и с ним наконец-то узнала счастье? Ошибаетесь. Она была и хорошо одета, и обута, и образована. И замуж за него не торопилась. Это он её уговаривал. А что вышло? Одно сплошное мытарство, а не жизнь и умерла тяжело. Всё чего-то хотела сказать да не решалась. Её что-то очень сильно тяготило, но сказать не могла. С тем и ушла.

Иванов.  Возможно,  надеялась выжить потому и молчала, чтобы информация не ударила бумерангом.

Григорьев.  Не могу об этом судить.

Иванов.  Что же вы не позвали священника? Больше о наследстве думали?

Григорьев.   Мне приходила в голову эта мысль, но она не просила, а я подумал, что не стоит в чужую душу со своими советами лезть. Ей и без того было больно. С утра до ночи обезболивающие кололи, под ними и умерла. А перед похоронами приснилась. Вся поникшая, усталая, безнадёжная.

«Лучше бы,— говорит,— вы не вводили бы мне наркотики. Тогда бы я, через боль, раскаялась и исповедовалась, а так жду  вечной муки. Закажи за меня сорокоуст, панихиду и обязательно позови священника, чтобы меня отпел. И сколько сможешь подай за меня милостыню в детские дома. Привези им подарков. Пусть дети порадуются». (Замолкает и совсем тихо продолжает.) А оценщицей работала, потому что он от неё ждал денег. Хотел, чтобы жена была, так сказать на самоокупаемости и ему денег не стоила.

Иванов.  Зачем же она замуж выходила?

Григорьев.  Вот этим она и мучилась. Могла бы и по любви обвенчаться да гордость с жадностью сгубила. Желала себя показать, какая она умная и какого богатства достигла. Показала. Один аборт, два выкидыша. Тянула его, как бурлак лямку, а он еще на неё и покрикивал. Шевелись, милая. За что погибла? За деньги. Так и ими никогда не владела.

  Иванов.  Вы имеете ввиду гусевские миллионы?

Григорьев.   Да.

Иванов.  Серьёзно они вас озаботили.

Григорьев.  Озаботили, когда пришла его любовница и заголосила «Пожалейте сиротинушку! Отца не знал, так хотя бы деньгами возместите, чтобы его детство хоть чем-то скрасить». И свидетели у неё есть, что он с ней жил и хотел с женой развестись. А сама уже к нотариусу заявление отнесла о наследовании… Такой слабой, беззащитной представлялась да глаза-то не спрячешь. Так и чувствуешь — подбивает на угрозу или, чтобы я её захотел устранить, а она меня на этом из строя выведет. Хитрая баба. Чисто внешне невзрачная, а расслабишься и так цапнет, что руку по локоть отхватит.

Теперь сижу, жду, когда в спину нож всадят. Иногда у меня такое чувство, что я и спиной вижу. Хотят меня вымотать, чтобы сам о  всего отказался. А вдруг не по мне, а по семье ударят? Это больше всего изводит. И самого себя опасаюсь. Боюсь, что во мне зверь проснётся и стану зверем, который всякого, кто к его куску прикоснётся, загрызёт.

Затем и пришёл, чтобы зверя укротить, пока не поздно. И чувствую, что семьи не хватает, и боюсь её потерять. Жена еще ближе и дороже стала.

Иванов.  Пора бы и о деле поговорить.

Григорьев.   У меня есть вопрос. Если сейчас с ней что-то произойдёт, то я стану подозреваемым?

Иванов.  Да, конечно.

Григорьев.  Этого и опасаюсь, хоть всё бросай и уезжай, а они этого и добиваются.

Иванов.  Кто они?

Григорьев.   Те, кто хочет деньги к рукам прибрать.

Иванов.  Что вам известно о них?

Григорьев.   Почти ничего, но зато я узнал, что тёща следователя — Марина Ершова является учредителем страховой компании, где был застрахован муж сестры и его имущество. У его жены второй брак. Проверьте. У Гусева были какие-то проблемы со страховщиками. О чём-то они никак не могли договориться. В последнее время дела у фирмы шли неважно. А он был из тех, кто мог бы под «занавес» опустить. Это было вполне в его духе.

Познакомьтесь с их балансом и увидите, что они находятся на грани банкротства. Две-три серьёзные выплаты и они банкроты. Заодно поинтересуйтесь делами её конкурентов. Возможно, и у них были дела с Гусевым. У него были договорённости с какими-то страховщиками. Они давали гарантии, но просили слишком много. То есть спорных вопросов  у него было много.

Иванов.  Удивительно, что он еще женился. И зачем ему только была нужна жена?

Григорьев.  Как зачем? А кто передачи в тюрьму носить будет? У него всё было просчитано. Адвокат, тюремный чемодан, связи. Да и девочки, даже почти дармовые, всё же  дороже жены.

Иванов.  А откуда у него такие страхи?

Григорьев.   Он был очень суеверен. Однажды отказал беременной цыганке, а та в его сторону сплюнула и сказала: «За то, что мне не помог, будешь в бочке с дерьмом». С той поры и пошло у него время неудач. И ареста ждал так, как пассажир посадку на поезд. Потому и ушёл от медсестры, когда она ему заявила «Если не женишься, то передач носить не буду».

Иванов.  Хорошо, что вы откровенны. Это даёт возможность работать с вами. Кстати, а ходите с оружием?

Григорьев.   Да.

Иванов.  Не очень-то на него полагайтесь. Пуля летит быстрее газа.

Григорьев.   Я поступил в школу охранников и хочу получить лицензию на детективную деятельность.

Иванов.  Получайте, но рекомендую вам ничего без совета не делать. Живите тихо. Вот «кнопка». Аккуратно прикрепите её на ворот рубашки с обратной стороны. И, пожалуйста, не кладите её в стиральную машину. Поверьте, это необходимая мера вашей безопасности.

Григорьев.   От пули она не защитит.

Иванов.  И бронежилет не спасёт, если начнёте слишком  проявлять излишнюю самодеятельность.

Григорьев.  Спасибо. Какие будут задания?

Иванов.  Об этом поговорим завтра. И не помните зла, не питайте в себе чувства мести. Виновных найдём и накажем по закону. На сегодня всё. Вот вам пропуск, и всего доброго. Завтра вечером встретимся.  

ххх

 

Валера лежит на диване и хмуро разглядывает обои с раздавленными на них клопами. Щёлкнул замок и в комнату вваливается взволнованный Залетаев.

 

Подболотин.   Тебя чего, кто-то отловил? Ты сам не свой.

 

Юрка нервно проходит к столу, вынимает из карманов куртки бутылку водки и палку «салями».

 

Залетаев.     Хлеб-то есть или нет?

Подболотин.  Да есть, чёрствый, правда. Арестовали кого?

Залетаев. Нет, но дров наломали. Не разгребешь.

Подболотин.   Не иначе как кого-то на тот свет отправили. Я тебе говорил, не связывайся с Утробой. Он тебя подставит, а сам сухим из воды выйдет.

 

Аферист привычно скручивает пробку у бутылки и режет колбасу.

 

Залетаев.     Давай выпьем.

 

Подболотин не заставил себя ждать. Они выпили по стопке. Молча закусили и выпили по второй. Юрка несколько обмяк и, неторопливо пережёвывая салями, начал рассказывать.

 

Залетаев.     Позавчера с Дустом снял склад на базе, чтобы присмотреться к коммерсантам и их товару. Всё хорошо поглядели. У одного три машины сигарет «Винстон» и «Мальборо». Три человека охраны на въезде в будке. Здоровые мужики, с оружием.

Я говорю Утробе: «Тут делать нечего. Давай возьмёмся за другое дело», а он — нет. У Буцкова, дескать, бойцы и не таких завалят без шума и пыли. Я чуял, чуял, что всё плохо кончится — и точно.

Прибегает сегодня Дуст. Весь на нервах, трясётся. Ему Буцков сказал сигареты охранять, которые вывезли со склада. Рассказывает. Оказывается, Васька Шиза охранника убил. Тот стал сопротивлялся. Шиза его железкой по голове ударил. Люди Буцкова затолкнули его с двумя другими охранниками в контейнер и закрыли в нём. Те там до утра просидели.

Подболотин.   Тебе что? Ты дома сидел, когда они его убили. Чего тебе волноваться? Даже если тебя задержат, ты не виноват.

Залетаев.     Я-то не при делах, понятно (Озабоченно.), но мне не нравится, что Буцков сюда влез. За его бойцами не одно убийство.

Подболотин.   Тебя-то убивать не будут. Не беспокойся. Не совсем же они звери.

Залетаев.  Не нравится мне всё, не нравится. Но чёрт с ним. Завтра мне полтинник стукнет. Утроба денег дал. Морду правда, жмот, сморщил, но дал. Пойду завтра с Ленкой в ресторан. Со своей снова на ножах. Домой не пускает. Замки в дверях сменила, сука. Начал ломать, а она из-за двери кричит «Милицию вызову. За тобой уже не раз приходили».

Подболотин.   Не бери дурного в голову, а тяжёлого в руку. (Разливает водку.) Гуляй, рванина.

Залетаев берёт стопку в руку и смотрит на её дно.

 

Подболотин.  Не боись, не захлебнёшься. Не морщи лысину. Утро вечера мудренее.

ххх

 

Квартира Подболотина. Утро. Настойчивый звонок в дверь. Затем ещё один.

 

Подболотин.   Кого несёт в такую рань?

 

Валерка, поднявшись с кровати, шаркает к двери. Юрке страшно. Услышав Утробинский хрипловатый голос, он успокоился и даже усмехнулся над своим страхом.

 

Утробин.   Привет, именинничек. День рожденья справлять будем?

Залетаев.     Надо бы, (Поднимаясь с кровати.) полтинник стукнул. Не шутка. Шестой десяток пошёл.

Утробин.   Неплохо бы отметить твой день рожденья на Гражданке. Я там знаю хорошее кафе. Можно будет там часа в четыре собраться. Я за тобой пришлю Дуста на машине.

Залетаев.      Валерка, поедешь?

 

Утробин меняет ласково-приятельский взгляд на злой, настороженный.

 

Подболотин.   Нет, спасибо, не поеду, но ты про меня не забудь и бутылочку со стола прихвати.

Утробин.  Я, Валера, не против твоего присутствия. Хотя мы вроде и поругались немного, но раз ты сам отказываешься (с показным сожалением разводит руками.) ничего не поделаешь. Юрка, я поехал по делам. К четырем жди Дуста. Он тебя до кафе довезёт. По дороге захватите Храпова. Да, совсем забыл. Могу на опохмелку сотку подкинуть. Голова, поди, болит?

 

Вытаскивает бумажник, извлёкает зелёную сотку и протягивает купюру имениннику. Тот кладёт её на стол. Утробин идёт к выходу. Перед самой дверью разворачивается.

 

Утробин.   Не забудь, в четыре Дуст приедет за тобой.

Подболотин.   Чего он вдруг расщедрился?

Залетаев.     Известно чего. Боится меня. Вдруг явку с повинной напишу, когда арестуют? Кстати, если я не вернусь, то сделай мне последнее одолжение. Звякни в милицию и скажи, что у Катьки дома в моём в дипломате много интересных бумажек есть. Если эта крыса задумает меня убить, то я его и с того света посажу.

Подболотин.   Ты за кого меня считаешь? Я стучать не буду.

Залетаев.     А если не стукнешь, он тебя следующего приговорит. Имей это в виду. Ты забыл торгаша?

Подболотин.   Нет, не забыл. Помню. Когда милиция на него вышла, Утроба здорово дёргался. Он мог во всём признаться, тогда бы он точно сел.

Залетаев.     Не будем о грустном. Давай лучше по стопке опрокинем. Потом я сбегаю в магазин за коньячком. Как-никак полтинник стукнул.

 

Юрка одевается, накидывает на себя заграничный пиджак.

 

Залетаев.     Как сидит? Впору? Ты-то таких сроду не шил и не нашивал. Шик.

Подболотин.   Шик лишь пшик, когда нутро гнилое. Одно утешение — его под лацканами не видно.

Залетаев.     Это ты правильно сказал. Не спорю. Поэтому ты свой пиджак и пропил. Чего стесняться, когда все свои?

Подболотин.  Не слишком ли ты многих судишь, когда сам суда не принимаешь?

Залетаев.     Что значит не принимаю?

Подболотин.   То, что тебя уже пять раз судили, а ты всё суда не принимаешь. Не отвергал бы обличение — покаялся бы. А где покаяние, там и спасение. Кто обличение принимает, тот получает скорое прощение грехов. На тебе уже ни одного места небитого нет, а тебе всё море по колено, и лужи по уши. Нет в тебе страха Господня, а потому и ума нет. Одна хитрость да наглость.

Залетаев.     А чего мне Его бояться? Он не опер. В камеру не посадит.

Подболотин.   Думай о чём говоришь…

Залетаев.     Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. И какой тебе толк в том, что ты всё знаешь? Ты каким был, таким и остался. Стопку мимо рта не пропустишь.

Подболотин.   Мели Емеля – твоя неделя, но и не забывай, что чужое добро у тебя жизнь отнимает.

Залетаев.    Ты опять богословствуешь. Нужно твоё нутро водочкой промыть, тогда снова своим человеком станешь. И наше счастье, что у вора ремесло на лбу не написано. Берут нас завидки на чужие пожитки и с нашего воза тебе не слезть. Сколько утка не бодрись, а гусем не бывать. Спой свою корявую. Мне чего-то то ли тоскливо, то ли весело, то ли тошно.

Подболотин.   И охота тебе её слушать? Она же корявая да постылая.

Залетаев.     Да мы и сами корявые.

Подболотин.   А не пожалеешь, что слушать стал? Ещё тоскливее не будет?

Залетаев.     Пой, а не то я затяну такую, что ты сам волком завоешь.

Подболотин.   Нет, лучше помолчи. Я твой репертуар хорошо знаю.

 

Валерка берёт гитару. Настраивает и хрипло поёт.

 

За «Крестами» кресты. Мы идём по этапу.

Что нас ждёт впереди, мой товарищ и брат?

Кто из нас попадёт в деревянную «хату»,

Отойдя навсегда из земной суеты?

 

Мы не знаем пути и конца мы не знаем.

Знает всё наш конвой до ближайшей тюрьмы,

Где нас встретят собаки неистовым лаем,

Потому-то угрюмы и сумрачны мы.

 

Мы выходим из тьмы безрассудства, безбожья

И во тьму беззакония входим опять.

Неужели конец? Нет, среди бездорожья

Наш конвойный хрипит: «Не стоять, не стоять!»

 

Пусть нам не уйти от конвоя —

Пусть пуля летит налегке.

Лишь двое ушли от собачьего воя

И в землю вошли на последнем рывке…

 

Залетаев.    Слушай, Валерка, а почему они в землю вошли? (Тревожно.)

Подболотин.   А куда они должны уйти? В Царство Небесное? Если нам и от конвоя не уйти, то от суда Божьего и подавно.

Залетаев.   Ты же говорил, что покаяние и перенесение бед со смирением очищает грехи. Сам подумай сколько на нас всяких бед падает, а мы всё равно их терпим и самовольно из жизни не уходим. Вдруг они покаялись? Тогда им прямая дорога на небо. Так и пой, чтобы у всех была надежда. И в небо вошли на последнем рывке…

Подболотин.   Правильно говоришь. Так и буду петь «И в небо вошли».

Залетаев.     Одно мне непонятно. Откуда в тебе такое понятие? Раньше-то ты был вроде дурнее паровоза, в смысле церковности.

Подболотин.   Не зубоскаль. Вспомнишь последний час, и ты одумаешься.

Залетаев.     Сомневаюсь. Поздно «окрас» менять.

 

ххх

 

Подболотин лежит на диване. Резкий звонок, заставивший его вздрогнуть. За дверью голос подвыпившей Ленки Стекиной:

 

Ленка Стекина.     Открывай, не тяни душу.

Подболотин.   Иду, иду. (Почти радостно.)

Ленка Стекина.     Принимай гостей к имениннику.

 

Сожительница весёлого афериста, безо всякого стеснения, едва не наваливаясь на него своей грудью, входит в квартиру.

 

Подболотин.   Он с Утробой уехал в кафе. Будут там праздновать.

Ленка Стекина.     Со своей? (Ревниво.)

Подболотин.   Нет, без неё.

Ленка Стекина.     Тогда я его подожду. Сейчас мы с тобой откроем хорошее винцо и выпьем за его здоровье. Ты же не откажешься составить мне компанию?

Подболотин.   Кто же от вина откажется?

Ленка Стекина.   Тогда давай стол устраивать. Я ещё котлет купила. (Проходит на кухню, ведёт себя вызывающе и в приятном возбуждении.)

 

Поужинав, Стекина забирается в ванну. А Валерка, ещё посидев за столом, зевнул и лениво бредёт на своё ложе. Из ванной женщина выходит весёлая и свежая.

 

Ленка Стекина.     Чего Юрка не спешит ко мне навстречу. Видно всю ночь будет куролесить.

Подболотин.   Вряд ли. Скорее всего, вот-вот явится.

Ленка Стекина.    Нет. Он сегодня загуляет хорошо. Он говорил мне, что на юбилей оставил заначку и хорошо развернётся. Я-то думала, что со мной, а он видишь какой щедрый… Меня даже и не позвал. (Крутясь перед зеркалом.) А я тебе правда снилась?

Подболотин.   Правда. (Исподволь наблюдая за женщиной.)

Ленка Стекина.    Тогда считай, что твой сон в руку,— засмеялась она и неожиданно быстро залезла к нему под одеяло. Лукаво обняла рукой и прижалась к мужчине.

Подболотин.   Ты чего? Сейчас Юрка придёт.

Ленка Стекина.     Не придёт. А если и придёт, то пускай к своей жене идёт. Он же на мне жениться не хочет. И я женщина свободная, и ты свободен. Не бойся, я чистая…

Подболотин.   Чистая?

Ленка Стекина.     А ты как думал? Чистая. Или боишься, что не получится? Так и у Юрки тоже, хотя он и великий мастер на словах, не всегда всё сразу… Я же тебе нравлюсь. Вот и приласкай красивую женщину. Юрка в претензии не будет. Он сам гуляет с кем доведётся и от дармовщинки не отказывается — это точно.

 

ххх

 

Утробин едет в машине, ему звонит Буцков.

 

Буцков.   Спишь ещё? (Сердито-насмешливо.)

Утробин.   Что случилось? (Настороженно.)

Буцков.    Подъезжай на наш угол, узнаешь. Я буду ждать тебя там через час.

 

Внутри Утробина пробежал холодок. Владимирский проспект. Утробин садился в машину Буцкова.

 

Буцков.   Сухари сушить не собираешься? Напрасно. Скоро могут пригодиться.

Утробин.   Не темни. Говори, в чём дело.

Буцков.   А «хвоста» не замечаешь? Он за тобой уже третьи сутки.

Утробин.   Не может быть.

 

Утробин внимательно оглядывает стоящие рядом машины.

 

Утробин.   Я под красный часто выезжаю и ни разу никого не срубил.

Буцков.   А ты хочешь, чтобы милиция за тобой под красный ехала? Не такие они дураки, чтобы так просто засветиться. На, смотри. Верный человек дал. Скоро всех нас загребут и фамилию не спросят.

 

Буцков достаёт из бардачка ксерокопии фотографий и бросает их на колени подельника. Он узнаёт себя,  Залетаева и Храпова.

 

Буцков.   Милиция вышла на Залетаева, а через него на всех вас. Он где-то подставился. На чём точно, человек не знает. Возможно, кто-то донёс, но, скорее всего, опера сами на него вышли. Сначала они хотят задержать Юрку. Затем всех вас. У него язык без костей. Сам знаешь.

Утробин.  Может, спрячем его на время в области? Глядишь, со временем и уляжется.

Буцков.   За другого я, может, и не волновался бы, но от твоего друга никогда не знаешь, чего ожидать через час, не то что через день. Завтра у него день рожденья. Приедешь к нему и предложишь отметить день рожденья в кафе на Гражданке, там, где мы с тобой были в прошлый раз.

Вот тебе клофелин. Пригодится. Будете выходить из кафе, вас встретит Шиза. Дальше его забота. Вы немного поможете Шизе, и концы в воду. Кстати, и насчёт Валерки… Тоже бы не мешало бы призадуматься… Нет, не в этот раз… Сначала нужно сделать одно дело, а уж потом за другое браться… Думаю, что недели на размышление вполне хватит. Больше тянуть слишком рискованно.

 

Буцков внимательно, сосредоточенно смотрит на Утробина.

 

Утробин.  Хорошо, в четыре мы будем на месте и примерно в пять отчалим от кафе.

Буцков.   Счастливого плавания.

 

Пересев в свой «Мерседес», Утробин внимательно смотрит на машины. Одна из них тронулась за буцковским БМВ. Выехав с Невского, он заметил «хвост» и пожалел Залетаева. Найти равноценную замену будет не просто. Да и Валерку жалко…

 

ххх

 

Подъехав к дому Дуста, Утробин не спеша выходит из машины. Бегло оглядывает двор. Поднимается на второй этаж. Сильно, уверенно нажимает на звонок. В дверях появляется заспанный молодой Игорь Дустов, или попросту Дуст, похожий на молодую лисицу. «Вожак» по-хозяйски проходит в квартиру Игоря.

 

Утробин.  Сегодня к четырём поедешь к Юрке и отвезёшь его в кафе. По дороге захвати Храпова. В кафе, когда он с Юркой отойдёт в туалет, незаметно капнешь ему в стакан пять-шесть капель.

 

Утробин даёт Игорю пузырек клофелина.

 

Утробин.   Всё понял?

Дуст.    Всё. Кому капнуть?

Утробин.   Бороде, чтобы больше отросла и язык лучше прятала. От тебя очень много зависит. Смотри, не подведи.

 

Утробин выходит из  квартиры. Отъезжает от дома и замечает белую «пятёрку», прицепившуюся к нему раньше. «Обложили,— со злобой думает он,— но ничего. Мы ещё посмотрим, кто кого». Минут через десять, оторвавшись от «пятёрки», гонит «Мерседес» среди потока машин и смеётся: «Мы ещё посмотрим, кто кого».

 

ххх

 

Кафе. Залетаевым владеет безудержное веселье. Утробин подозрительно и тревожно наблюдает за ним. Самое болезненное для него звонки Залетаева.

 

Залетаев.     Алло, Катька! Катька! (Кричит в трубку и, недовольный длинными гудками, чуть ли не орёт.) Гуляет где-то или с кем-то, но я упрямый. Всё равно дозвонюсь. Я обещал её на день рождение пригласить и приглашу. Потом поедем с ней по городу кататься. 

 

После визита в туалет с Утробой. Залетаев совсем сдаёт. Его берут под руки и выводят из кафе. Последним выходит Утробин, рассчитавшийся за торжество. Шиза, одетый в спортивную куртку и джинсы, стоит у входа. Из-за щетины и плотного сложения он выглядел  старше своих двадцати шести лет и держится дерзко. Заметив Храпова и Дуста, выводящих Юрку, он походит к ним с ленцой.

 

Шиза.   Давайте его в мою машину. (Поигрывая ключами.)

 

Залетаева грузят в автомобиль.

 

Утробин.   Куда едем?

Шиза.   За город. (Заводя машину.) Дуст пусть садится ко мне, смотрит за ним, а ты с Храповым можешь ехать. Без вас справимся.

Утробин.  Ты не слишком раскомандовался, Шиза? Молод ещё со мной так говорить!

Шиза.    Можешь посадить его в свою машину и ехать с ним, куда хочешь. (Дерзко смеясь.) А когда милиция вас задержит, ты не раз обо мне вспомнишь.

 

Утробин проглатывает обидную пилюлю. Выходит из машины, резко хлопнув её дверцей. Шиза усмехнулся и нажал на педаль газа. К Утробе подходит Храпов.

 

Храпов.    Чего делать?

Утробин.   Чего делать, чего делать! Садись в машину Дуста. Отгони её в гараж. Сам домой. Я тебе позвоню, если понадобишься.

 

Утроба садиться в «Мерседес», глядит на удаляющийся автомобиль Шизы. «Напакостит,— думает он,— как пить дать, напакостит. Молокосос».

 

ххх

 

Шиза уверенно ведёт машину. Выезд из города. Патрульный останавливает машину и просит предъявить документы.

Шиза даёт права и тех.паспорт. Патрульный смотрит в салон машины и просит открыть багажник, замечает надувную лодку.

 

Патрульный.    Никак на рыбалку собрались? Холодновато будет.

Шиза.   С лета лежит. Никак на даче выбросить не могу. Каждый раз забываю её оставить. Может, в этот раз не забуду.

Патрульный.    А железный брус зачем?

Шиза.   Так это же груз, чтобы лодку не уносило. Как иначе на глубине стоять, где камышей нет? Не везде же есть подходящие камни для груза.

Патрульный задумался. Не спеша вернул документы. Внимательно посмотрел в салон машины.

Патрульный.    Откройте, пожалуйста, заднюю дверь.

Шиза.   Пожалуйста. (Открывает салон.)

 

Патрульный треплет Юрку по плечу.

 

Патрульный.    Далёко собрались?

Залетаев.    Ты чего? Денег хочешь? (Заплетающимся языком, едва приоткрыв глаза.) Спрашивай у других. У меня нет… Я чистый. Денег нет. И не будет… Для тебя.

 

Патрульный хмурится и захлопывает дверь.

 

Патрульный.     Можете ехать дальше.

 

Шиза, довольно улыбаясь, садится в машину. Заводит мотор, весело смотрит на побледневшего Дуста и издевательски смеётся.

 

Шиза.   Кишка тонка? Ничего, не боись. Прорвёмся.

 

Подъехав к речке, он останавливает машину. Вместе с Дустом выволакивает Залетаева на берег. Затем вытаскивает лодку, насос-«лягушку», кусок бруса с дырой. Кидает насос Дусту.

 

Шиза.    Качай.

 

Щиза подтаскивает брус к Залетаева и привязывает его к шее мошенника. Залетаев приходит в сознание и мгновенно трезвеет.

 

Залетаев.     Шиза.

 

Щиза ударяет кулаком по лицу Залетаева один раз, ещё, ещё. Но тот пытается освободиться от верёвки, стянувшей шею.

 

Шиза.  (Дусту.)  Помоги, дурак.

 

Дустов растерянно бросает качать лодку. Шиза бьёт обречённого афериста кулаками, а тот, уворачиваясь от ударов, пытается освободить шею.  Дуст подходит к ним, Шиза душит жертву руками. Внезапно Дустом овладевает страх. В Юрке проснулась необыкновенная сила. Он крепко схватил Шизу за руки. Дуст испугался ещё больше и бьёт Залетаева ногами по голове. Шиза передавил аферисту горло. Перевязал его веревкой, вытер испачканные руки о Юркин пиджак. Достаёт из его кармана бумажник, обшаривает карманы брюк, снимает с руки золотой «Ролекс» и золотое кольцо.

 

Шиза.   Тащи лодку, нечего сопли разводить. Да побыстрее, и так провозились столько времени.

 

Дуст торопливо тащит на берег лодку, скидывает её на воду. Они грузят мастера афер и, выплыв на середину Чёрной речки, сталкивают его за борт. Дуст быстро гребёт к берегу, а Шиза, нервно оглянувшись на всплеск, плюёт в воду: «Вроде бы рыба…»

 

Шиза.  Передай документы Залетаева Утробе. Пригодится паспорт. Морду Храпова налепите — и порядок. И ещё… Вечером зайдёшь к Валерке и скажешь, что Юрка в кафе какую-то бабу подцепил и ушёл с ней.

А чтобы он не напрягался, купи ему водки да чего-нибудь пожрать. Денег не жалей. Пусть сидит дома и не болтается где попало. Так оно лучше будет. И к водке пива купи. Тогда он точно никуда не денется. (Глядя на побледневшее лицо Дуста, смеётся.)

ххх

 

Утром Ленка, приготовив лапшу с котлетами, будит Валерку весёлым смехом:

 

Ленка Стекина.     Вставай есть, хозяин!

Подболотин.  Поесть — это всегда, пожалуйста. Ты бы хотя б немного прибралась.

Ленка Стекина.     Очень надо. Я тебе ещё не жена. Когда женишься, тогда и спрашивай.

Подболотин.   С этим мы немного подождём.

Ленка Стекина.   Смотри, не прожди до пенсии, когда и водка в горло не полезет.

Подболотин.   Она всегда в горло льётся без задержек.

Ленка Стекина.     Не всегда. Перед иным пьяницей стопку поставишь, а он её только глазами может выпить.

Подболотин.   Типун тебе на язык, дурная баба.

Ленка Стекина.     Не дурнее тебя. Не хочешь, как хочешь. Только я хотела тебе сегодня костюм с рубашкой купить…

Подболотин.   Это зачем?

Ленка Стекина.     Для статуса.

Подболотин.   Для чего?

Ленка Стекина.    Ты же не дурнее Юрки. Всё знаешь и сам; если захочешь, можешь что-то да и придумать. А я для настоящей солидности, могу и с наёмной машиной договориться. И без Утробы обойдёмся…

Подболотин.   Да, тебе палец в рот не клади.

Ленка Стекина.     А ты как думал? Всё у нас получится.

Подболотин.   Интересно, почему Юрки давно нет?

Ленка Стекина.     Скоро явится. Он такой жук! Сухим из воды выйдет и всех перехитрит.

ххх

 

Белый храм. Хор поёт: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный помилуй нас». Валера крестится. На короткое мгновение новая жизнь показалась возможной. Он с особым чувством потянулся к батюшке.

 

Священник.   Не побеждается зло злом. Любите друг друга и не думайте, что кто-то из-за своих пороков или грехов недостоин вашей любви.

Господь призывает нас к совершенству. Он ждёт от нас добрых дел и, прежде всего, любви. Будьте добры к окружающим вас людям. Не жалейте доброты, милости и они вернётся к вам, умноженные многократно.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». Вы православные. Люди ждут от вас любви. Помните. «Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь её солёною? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить её вон на попрание людям».

Любовь сильнее злобы. Не получается у вас что-то в семье, на работе — не становитесь людям врагами за их заблуждения и ошибки. Не спешите срываться на людей цепными псами за свою правоту.

Сначала выслушайте и попробуйте понять другого человека. Может быть прав он, а не вы. Даже если вы и правы, оставайтесь доброжелательными. Нет человека, который жив будет и не согрешит.

 

После проповеди Подболотин выходит из храма и садится на деревянную скамеечку, стоящую справа от входа в храм.

 

ххх

 

Из церкви выходит Иванов. Он крестится на икону и подходит к скамеечке.

 

Иванов.  Здравствуй, Валера.

Подболотин.   Здравствуй.

Иванов.  Как поживаешь? Где трудишься?

Подболотин.   Жив-здоров, и то хорошо.

Иванов.  Это хорошо, что у тебя всё хорошо.

Подболотин.   Ты по делу или из вежливости спрашиваешь?

Иванов.  Какие у меня дела? Так, всё по мелочи. Тут у меня один товарищ меняет квартиру и поинтересовался у меня про грузчиков. Мебели у него немного, а перевозчики берут столько, что хоть караул кричи.

Подболотин.    Могу и подработать. У тебя только этот вопрос?

Иванов.  Есть ещё один. Да и не знаю, сможешь ли ты и в другом вопросе помочь.

Подболотин.   Спрашивай. За спрос денег не берут.

Иванов.  Тогда другое дело.

 

Опер достаёт из куртки фотографию и протягивает её Валере.

 

Иванов.  Узнаёшь?

Подболотин.   Узнаю. Чего от самого себя отпираться?

Иванов.  А рядом-то кто?

Подболотин.  — Коммерсант какой-то. Он нанимал нас мешки из его машины в контейнер перегружать.

Иванов.  А помнишь его по имени-отчеству?

Подболотин.   Зовут зовуткой, а величают уткой.

Иванов.  Дальше здесь поговорим или в управление проедем?

Подболотин.   Лучше здесь.

Иванов.  Тогда говори обо всём, или ты думаешь, что я чего-то не знаю? С кем ты живёшь, с кем общаешься…

Подболотин.   Это Юрка Залетаев.

Иванов.  Правду говоришь, и это радует. Залетаев Юрий Алексеевич, сорок шестого года рождения. Судим трижды за мошенничества в особо крупных размерах. Отсидел двенадцать лет… Кто с ним работает? Кто бригадир?

Подболотин.   Утроба.

Иванов.  Он же Утробин Борис Иванович, пятидесятого года рождения. Судим пять раз — грабежи и разбои. Всего отсидел девятнадцать лет с лишним. А с ним же ещё и Дустов Игорь Борисович, семидесятого года рождения. Судим дважды — за угон автомашины и вымогательство. Первый срок получил условно. Второй — пять лет. И Храпов Андрей Михайлович, сорок девятого года рождения. Судим за кражу в особо крупных размерах. Получил девять лет. Отсидел восемь лет и три месяца.

Подболотин.   Если всё знаете, то зачем спрашиваете?

Иванов.  Всего я знать не могу. Поэтому хотелось бы уточнить, где они до этой аферы ещё накуролесили.

Подболотин.   Сейчас я вам скажу, а завтра меня на куски разорвут. По мне лучше пять лет в тюрьме честным вором, чем год стукачом.

Иванов.  Рано сухари собрался сушить. О твоём соучастии в этих делах можно и позабыть. Мало ли грузчиков на базах? Дело твоё, говорить или не говорить. Только тебе бы лучше, чтобы они посидели подольше и подальше от наших мест. А сам сможешь и в монастыре свой грех отработать.

Подболотин.   Отпустишь?

Иванов.  Отпущу. Какая польза от тебя в тюрьме? Никакой. А так — хотя бы немного, а всё же поможешь монастырю.

Подболотин.   Ты знаешь, я как-то не привык доверять операм. Но… Ладно, договорились. Слушай. Примерно неделю назад Утробин и Юрка обманули на Малининской базе колхозников на четыре грузовика масла. Вместе с ними был Андрюха Храпов, перегружавший масла из машин колхозников в свои, и Игорь Дустов. Где он нашёл колхозников, я не знаю. Скорей всего, в области, но у вас же и областная информация есть, поэтому найдёте.

Иванов.  Где масло? Вот в чём вопрос. Без масла их лучше пока не трогать.

Подболотин.   Этого не знаю. Реализацией занимаются Борька и Дуст. Скорее всего, в городе. Товар ходовой. Немного скинут цену, и быстро уйдёт. Думаю, оно уже в магазинах.

Иванов.  Скорее всего так. А где они живут-поживают?

Подболотин.   Залетаев жил со мной, Храпов у своей бабы. Её Людмила зовут,  живёт на окраине. «Утроба» с Дустом снимают квартиры. Свой домашний телефон Утроба никому не дает. Все связываются с ним по «трубке».

Иванов.  Где сейчас Залетаев?

Подболотин.   Сейчас, наверное, он у себя дома живёт. У него «заначка» на юбилей была и, пока она не закончится, Юрка будет со своей женой жить. (Внимательно смотрит на опера. ) Сколько у меня есть времени?

Иванов.  Успеешь в монастырь. Не волнуйся, оттуда брать не будем.

 

Подболотин рассказывает, начиная с областных афёр до убийства охранника и отъезда Юрки на празднование дня рождения.

 

Иванов.  На Привокзальной — Юркина работа?

Подболотин.   Там он родился. Его каждая собака знает, тем более участковый. Поэтому у своего дома никогда не работал. Так и говорил: «Где живёшь, там не блуди». По Лиговке ничего сказать не могу. У меня там никаких друзей нет да и никогда не было.

Иванов.  Утробин пользовался машиной Гусева?

Подболотин.   И до него докопались…

Иванов.  Да.

Подболотин.   Один раз. На нём и сгорел. Юрка жаловался, что их подставили.

Иванов.  Выходит, он Гусева убил?

Подболотин.   Больше некому.

Иванов.  А его жену?

Подболотин.   Мог и он, но сомневаюсь.

Иванов.  Кто же тогда?

Подболотин.   Надо подумать.

ххх

 

Кабинет начальника отдела. Опер рассказывает о встрече с Валерой.

 

Долгорукий.  Интересно, какой подарок приготовил им Залетаев у себя дома? Вот бы знать. Мы можем арестовать всех, кроме Утробина. Залетаева с Храповым — на масле, Дустов был на складе, а основной фигурант, получается, выскакивает.

Жаль. Как его зацепить? Твоих улик еще маловато. Вдруг на него показаний никто не даст? Тогда его придётся отпустить. Кстати, все, кроме Дустова и Залетаева, дома. Постой, ты говорил, Утробин закрыл Гусева в гараже, и он там задохнулся от угарного газа. Наверно, не просто он пошел на такой шаг. На него что-то да есть в деле Гусева. Свяжись с утра со следователем и всё подробно узнай.

Иванов.  Хорошо. Что сейчас будем делать?

Долгорукий.  Ничего. Все под наблюдением. Подождём Дустова и Залетаева. Их надо брать одновременно. Кстати, про Лиговку не забывай. Вполне возможно, что Утроба сработал там с другой командой. Его держи на особом контроле. Потерпевшие жмут со всех сторон. Жалобы пишут на расследование, и всё прочее. Это нам, разумеется, дышать не мешает, но всё же… Неприятно выслушивать сомнительные комплименты.

Иванов.  Что будем делать со Звонарёвым и Паленым? Пусть ещё погуляют?

Долгорукий.  Их первыми нужно в камеру. Но на них практически ничего нет, и что-то собрать будет очень сложно. Самое большое, на что мы можем рассчитывать — это показания Залетаева, и, в самом лучшем случае, Утробина. И, сам понимаешь, этого явно недостаточно. Пусть их допросит следователь, а мы потом их протоколы вместе со всеми материалами дела посмотрим. Не стоит пока к ним привлекать никакого внимания. Нужно ещё поработать, а там видно будет. Бича на них нет, а жаль. Давно нужен. Раньше с ними бы быстро разобрались.

Одно жаль — Сейчас мы их вспугнём, и они станут вдвойне осторожнее и хитрее, и злее. А в случае неудачного выхода на них могут пойти на крайние меры, и всё на бандитов спишут. И поди докажи кто из них заказчик, когда их со всех сторон прикрывают.

ххх

 

Кафе. Иванов говорит с Подболотиным.

 

Иванов.  Где может быть Залетаев? Дома его нет. Может, у какой-нибудь своей бабы отлёживается?

Подболотин.   Нигде он уже не отлёживается. Убили его, точно убили. У него от меня особых тайн не было. Он мне всё рассказывал. Не трезвый, так пьяный. Ленка, баба его, и та ничего не знает. Некуда ему пойти.

Кому он нужен? Лучше берите всех кого сможете взять, пока буцковские бойцы остальных не начали убирать. Дуста точно убьют, чтобы не проболтался сдуру на допросе. Никто не забыл, как он признался на первом допросе, когда его за вымогательство арестовали. Такое не забывается. Его могут и сегодня убрать.

Иванов.  А что за подарок оставил Юрка у себя на квартире? Как ты думаешь?

Подболотин.   Наверно, какие-то документы по их делам. Как-то раз я слышал, как Утроба спрашивал его, уничтожил ли он накладные. Тот сказал, что уничтожил, а мне по пьяни проболтался. Дескать «выкусит» у меня Утроба когда-нибудь, да выкусит со всеми накладными.

Он часто по пьянке, когда мы пили вдвоем, говорил, что если он и сядет, то только вместе с Утробой. Я думаю, он хотел иметь на него компромат на тот случай, если Утроба не станет вытаскивать его с нар.

Если бы Юрка имел документы на него, то тот был бы вынужден его выручать, чтобы не сесть самому. Представь себе, опера находят какие-то бумаги, из которых следует, что у Утробы тоже рыльце в пушку. Тогда от Юркиных показаний будет зависеть, сядет тот или нет. Юрка прекрасно знал его натуру. Он без выгоды и шагу не сделает.

Иванов.  Логично. Скорей всего, так оно и есть.

 

ххх

 

Квартира Дуста. Звонит телефон. Игорь снимает трубку.

 

Утробин.   Ну, как там вчера? Проблем не возникло?

Дуст.    Нет. Всё прошло без сучка и задоринки.

Утробин.   Ладно, подъезжай к часу на наше место. Надо поговорить.

 

Угол улицы Марата и Невского проспекта. «Мерседес» Утробина стоит в условленном месте. Дуст садится в машину и удобно располагается на мягком сиденье.

 

Утробин.   Рассказывай. Что да как.

Дуст.   Вообще, всё прошло нормально. Единственное, на выезде из города патрульный нас тормознул, но Шиза показал ему права, и он нас отпустил. Кстати, вот он документы попросил передать. Говорит, что можно переклеить фото на паспорт для Храпового. Они как раз одного возраста. Всё дешевле, чем новый делать.

 

Дуст протягивает документы Залетаева Утробину. Тот опешил и побледнел.

 

Утробин.   Ты с ума сошёл? Их надо было на месте сжечь, а не брать с собой. Не хватало еще, чтобы нас милиция с этими документами задержала, тогда всех сразу же арестуют.

Дуст.  Оторвите фотографию Залетаева прямо сейчас. Порвите её и никто ничего не докажет. И всё будет в полном порядке.

 

Утроба берёт документы и небрежно кидает их в бардачок. К «Мерседесу» подошли несколько мужчин в штатском.

 

Иванов.  Криминальная милиция.

 

Утробу с Дустом вежливо просят выйти из машины. Опера в присутствии понятых осматривают салон, багажник. Составляют протокол об изъятии документов Залетаева. Сажают бандитов в разные машины и везут к управление.

 

ххх

 

УВД. Кабинет начальника отдела.

 

Долгорукий.     Что у нас по делу?

Иванов.  В квартире Залетаева нашли серую папку. В ней поддельные накладные, фиктивные договора, липовые платежные требования. А самое главное — всплыл труп Залетаева в Чёрной речке.

Долгорукий. Опознал заявитель и бывшие охранники «Бермута» задержанных?

Иванов.  Ни их, ни их криминальные связи.

Долгорукий.   Держи этот вопрос на контроле. Получи приговоры на Залетаева, Утробина, Храпова и Дуста. Сделай фото их подельников. Установи наличие у них машин. Покажи патрульным, дежурившим на Сертоловской дороге, фото злодеев. Узнай какие машины проезжали в день исчезновения Юрки. На Гражданке проверь кафе. Где и с кем Залетаев провёл последний вечер.

 

ххх

 

Иванов ездит по городу. Патрульный узнаёт Залетаева и Дуста, сидевших на заднем сиденье серой «BMW». Говоря о водителе, вспоминает, что в багажнике находилась резиновая лодка.  В кафе официант опознаёт всю четвёрку мошенников.

 

Официант.  Бородач к концу вечера был просто в стельку пьян. Поэтому из кафе его выводили под руки.

 

УВД. Кабинет начальника отдела.

 

Долгорукий. Придётся тебе в магазин бежать. Будем работать по схеме «плохой вожак».

Иванов.   Хорошо.

ххх

 

Опер приглашает любовницу Утробина.

 

Иванов. Вы хотите увидеться с Борисом Ивановичем?

Анжела.    Да.

Иванов.  Приходите. Вам разрешается короткое свидание.

 

Иванов выводит из камеры главаря.

 

Иванов.  Будет ли вы разговорчивей, если предоставят свидание?

Утробин.  Да.

 

Десять минут общения с Анжелой делают своё дело — Утробин расслабился. Когда время свидания закончилось, Иванов просит его сожительницу подождать окончания их разговора в конце коридора. Он закрывает дверь кабинета на ключ. Ставит на стол водку, пиво, достаёт из дипломата закуску. Утробин настораживается.

 

Утробин.   Я пить не буду. ( С подозрением.)  Мне сейчас не до выпивки.

 

Однако уговаривать глотнуть пива и закусить долго не нужно.

 

ххх

 

Молодой опер идёт с Дустом по коридору управления. Подходит в конце к потерпевшему и поясняет, что необходимо подождать. Дустов, заметив радостно-окрылённую сожительницу Утробина, жадно впивается в неё глазами.

 

Анжела.    Не беспокойся ни о чем, скоро моего выпустят, и он вам обязательно поможет.

Дустов взбодрился.

 

ххх

 

Иванов и Утробину беседуют, жуют бутерброды с копчёной колбаской. Дверь открывается, молодой сотрудник вводит Дуста.

 

Иванов.  Ты зачем его сюда привёл? Я же просил никого не приводить. Видишь, я работаю с человеком. Не мешай мне.

Молодой сотрудник.    Извини, я ошибся.

 

Молодой сотрудник ведёт  Дуста в свой кабинет.

 

Утробин.  Подставляете меня? Я так и знал. Неспроста у вас здесь всё так обставлено.

Иванов.  Да бросьте вы. Никто вас и не думает подставлять. Простая случайность. Молодой опер не до конца понимает специфику нашей работы и иногда ошибается.

Утробин.  Ведите меня обратно. Больше я с вами разговаривать не буду. Не думайте, что вы меня переиграли. Я и не таких полковников ломал. Теперь все разговоры только с адвокатом.

Иванов.  В камеру, так в камеру

 

Иванов выводит Утробу из кабинета.

 

Иванов.  Подставил вас тот, кто предложил вам машину Гусева. Так он и от него избавился, и от вас. Я уже не говорю о том, что перед банкоматами находятся видеокамеры. Вы лучше подумайте о своём будущем. Сами понимаете какой срок вам предстоит.

ххх

 

Придя домой, опер звонит Анжеле.

 

Иванов.  Хотите ли вы завтра встретиться со своим мужем?

Анжела.    Конечно, хочу.

Иванов. Подходите завтра, к одиннадцати. Можете принести ему передачу.

 

ххх

 

Следственный изолятор. Выводят Утробина.

 

Утробин.   Напрасно вы меня вывели. Я всё равно с вами говорить не буду.

Иванов.  Сейчас придём в кабинет, а там вы сами решите. Говорить вам или нет.

Опер проводит Утробина в кабинет.

 

Иванов.  Анжелу хотите увидеть? Просто увидеть, без всяких условий.

Утробин.   А она здесь?

Иванов.  Здесь, в соседнем кабинете.

Утробин.   Вы же сами знаете. Зачем спрашиваете? (Вынужденно.)

Иванов.  Сейчас вы сможете в течение часа пообщаться. Более того, вы будете находиться у самого дальнего стола, где вам никто не помешает. В кабинете никого, кроме меня, не будет. Я буду заниматься своими бумагами. Бумаг у меня много и со всеми нужно работать.

 

Иванов вызывает Анжелу и просит оперов перейти в другие кабинеты. Закрывает дверь на ключ. У подследственного от радости светлеет лицо. Дверь стучаться. То одному, то другому оперу нужно что-то брать в сейфе.

 

Иванов. Пора заканчивать свидание.

Утробин.   Еще полчаса, пожалуйста.

 

Приближалось время вечернего совещания.

 

Иванов.  Больше не могу. Давайте еще десять минут, а дальше поговорите в следующий раз.

 

Утробин сидит напротив Николая и благодарно смотрит на опера.

 

Утробин.   Простите меня, я был не прав.

Иванов.  Бог простит, и вы меня простите.

Утробин.  Вы знаете, сейчас, сидя в камере, всю свою жизнь вспоминал и думал, с чего всё началось. А началось всё с обыкновенной хулиганки. Выпили с друзьями портвейна да пошли у такого же, как мы, пацана, какую-то мелочь отняли. Он смолчал, а мы на следующий день еще к нему в гости пришли и за несуществующий долг магнитофон забрали. Его родители заметили пропажу и подали в милицию.

Вот если бы тогда меня не посадили, а просто по-мужски набили морду, чтобы через боль понял — воровать и грабить нельзя, тогда стал бы я нормальным человеком. Закончил бы институт и был инженером или механиком. И чужого бы вовек не взял… Меня тогда в колонию. Она никого лучше не делает. Там новые дружки… и пошло, поехало. Вся жизнь наперекосяк. Из-за чего? И самое главное — сколько таких пацанов, как я, из-за какой-то мелочёвки пропадают. Я так думаю, что в первый раз за такие мелочи сажать нельзя. Нужно строго наказать, но не сажать, тогда и воров будет меньше.

А я ведь в последний раз, когда на зону попал, решил для себя, что завяжу навсегда. И семью завёл. Взял Анжелу с ребёнком и думал: «Всё вроде наладилось». Да видно попутал нечистый на быстрые и лёгкие деньги.

Но ничего. Выберусь. Анжела сказала, что будет ждать и мне есть, к кому возвратиться. И на этот раз, когда выйду, ничего чужого не возьму и никого не обижу. Не хочу больше, чтобы на меня, словно на зверя, смотрели, и перед Богом не хочу в последний час вором предстать.

Иванов.  Лучше поздно, чем никогда. Время быстро проходит. Я постараюсь устроить вам еще одну встречу. Попрошу следователя, чтобы он дал разрешение, и вы до суда еще раз сможете встретиться с Анжелой, договориться с ней обо всех ваших житейских делах, чтобы и вам, и ей было спокойно. А там не успеете оглянуться, и вас освободят. Любой срок рано или поздно заканчивается. Будет и у вас счастье.

 

ххх

 

Известный адвокат, сев в машину к Буцкову, чувствует себя не в своей тарелке.

 

Адвокат.   Поддельный паспорт Залетаева создёт много проблем. Всплытие трупа делает их практически неразрешимыми. Нужна правдоподобная версия.

Буцков.    Нужно не отрицать празднование в кафе дня рождения Юрки и объяснить его смерть встречей с одним из потерпевших. Во время ужина Залетаева узнал потерпевший, сидящий за соседним столиком. Когда они вышли из кафе, коммерсант подошёл к ним и предложил им возместить ущерб без вмешательства милиции.

Коммерсант сказал, что если будет знать настоящие данные Залетаева, то согласен подождать с компенсацией. Поэтому для установления его личности он попросил проехать с ним в фирму. Юрка согласился поехать с Дустом. Во время поездки Залетаев незаметно передал свой поддельный паспорт Дусту. В машине потерпевший с кем-то созвонился. Когда они проехали пост автоинспекции, остановился у дороги и сказал, что нужно осмотреть машину. Открыл капот и стал копаться в моторе.

Через некоторое время подлетела «BMW» с тремя мордоворотами, высадившими Дуста из машины без всяких объяснений. Номера есть. Проверяйте, сколько влезет. Шиза снял их с угнанной машины еще год с лишним назад. Плохо? Не подходит? Тогда попробуйте доказать, что произошло по-другому.

Адвокат.   Хорошо, я передам эту версию.

 

ххх

 

Буцков петляет по городу, проверяясь на поворотах и перекрестках. «Урод на уроде— давно пора на нары баланду хлебать… Предположим, Валера всех сдал,— думает Александр Иванович.— В таком случае его следует отправить к праотцам. Давно пора. Хватит ему небо коптить… Но с другой стороны, если его убрать, то опера поймут, что на свободе находятся люди, заинтересованные в безопасности Утробы и кровно с ним связанные. Начнут всех усиленно проверять.

Кто-то да сломается, скорее всего, Дуст. Тогда хлопот не оберёшься. Если его не трогать, то опера могут свалить убийство на неизвестного потерпевшего, пожелавшего ускорить процесс правосудия. Во всех вариантах Валера не представляет особой опасности, поскольку почти ничего не знает. И на свободе не даст никаких показаний. Ладно, пусть живёт. Тем более, что он собирался снова в монастырь. Там-то Валера точно никак дороги не перейдёт». Буцков подъезжает на стоянку, рассчитывается с охраной и идёт домой.

 

ххх

 

Квартира Подболотина. Двенадцать часов дня. Он с отупелостью глядит в грязное окно, занавешенное выцветшими шторами. В квартире спёртый и неприятный воздух. Подболотин лениво приподнялся на диване. Он медленно надевает фланелевую рубашку и старенькое спортивное трико. Прошаркал на кухню.

Ставит чайник и смотрит на мужика в пиджаке. Открывает форточку. «Нужно выкинуть все Юркины вещи,— решает он,— наследника-то он не оставил. Чего мне его хлам хранить?» Сполоснув кружку, Подболотин идёт в комнату мошенника. Кидает в пакет всякие рубашки да брюки и выходит на улицу. Выбрасывает пакеты на помойку и идёт назад. Дома берётся за уборку квартиры. Подметает полы, моет кухонный стол и посуду, стирает бельишко и пьёт чай. Затем чистит и гладит заношенные брюки, протирает ботинки силиконовой губкой и, накинув пальтишко, идёт в церковь.

ххх

 

Подболотин входит в вагончик администрации базы. Время обеденное. В вагончике никого, прямо у входа висит дорогая куртка. 

Рука Валеры опускается во внутренний карман куртки. Бумажник, набитый какими-то документами и деньгами. Старый вор берёт деньги и выходит. Отойдя за ангар, считает их. Тридцать три тысяч семьсот. Можно будет вволю поесть, да и за квартиру пора платить. Хорошо-то как…

И тут его прямо-таки обожгла мысль: «Неужели из-за этих денег я снова стану вором?» Ему стало не по себе. Он воровато огляделся по сторонам. Никто ничего не видел. Хозяин пусть будет доволен и тем, что он оставил все документы. Сумма небольшая, в милиции никто возиться с его заявлением не будет, да он и сам не пойдёт. Больше мороки. Внутри всё горит. Ну, их эти деньги. Все не украдёшь, и лучше не красть. Валера идёт назад, а у самого сердце стучит отчаянно сильно и быстро. Вдруг кто-то уже вернулся? Тогда что делать? К его счастью, в вагончике никого не было и он, быстро суёт деньги обратно.

«Пронесло,— думает он.— Пронесло, а ведь еще немного и снова бы стал вором. Из-за этих денег могло быть столько неприятностей, что и подумать страшно». Валера прекрасно понимал, что стоит снова начать воровать, и рано или поздно попадёшься. Снова тюрьма, а доживать свою жизнь на нарах никак не хотелось.

Он крестится. Избавил Бог от греха. Выходит, он перестал быть вором. На душе стало необыкновенно радостно, а деньги… Заработает. На хлеб хватает, крыша над головой есть и даже можно на радостях купить пару пирожков с картошкой и капустой. Всё-таки сегодня праздник. Он честный человек, а не вор. Цел его кораблик спасения и невредим.

ххх

 

Подболотину снится Юрка. Толпа осуждеников стоит за заставой. Над грешниками люто лютуют неистовые бесы. Валере видится знакомый силуэт юркиной фигуры, дрожащей от страха.

 

Залетаев.  Помоги мне, Валерка, добрая душа. Застрял я на мытарствах. Помолись за меня. Тут даже самое малое облегчение от доброго слова или дела в нашу память лучше всякого земного наслаждения. И вся жизнь в услаждении не стоит мгновения мук, которые на нас выпали.

Подболотин.   Хорошо, помолюсь. Что еще сделать?

Залетаев.   Нищим подай. Зла на меня не держи.

Подболотин.   Подам.

Залетаев.  Не забудь, пожалуйста. На исповедь сходи, причастись и не греши больше. А получишь исцеление души и тела, благодари Бога. Проси Его удалить тебя от всяких злых помыслов и дел. И страшись опять упасть, чтобы не было тебе еще хуже прежнего,— почти неслышно произнёс грешник и, получив бесовский удар, согнулся от беспощадной боли и исчез.

Подболотин.   Спаси Господи и помилуй, всех много прегрешивших тебе злодеев. (Цепенея от ужаса.) И меня прости, грешного и недостойного раба Твоего.

 

ххх

 

Монастырь. Двери келейной церкви. Выходит батюшка Василий. Иванов подходит за благословением.

 

Иванов.  Здравствуйте, батюшка. Вот приехал к вам поработать. Благословите.

Батюшка Василий. Благословляю. (Осеняя  крестным знамением и приветливо улыбаясь.) Надолго ли? Оставайтесь подольше. Работы много, работников мало. Строительного материала, конечно, маловато. Техника, сами знаете, какая, и всё же с Божьей помощью всё возможно.

Недавно у нас произошёл интересный случай. Нам на открытие монастыря надо было местным властям заплатить десять тысяч рублей. Денег, как всегда, нет. Никаких поступлений не предвиделось. Я и не знал, что делать. Где такую сумму взять?

Помолился на ночь, сказал про себя: «Господи, благослови. Помоги начать без долгов. У нас денег нет. Одно упование на Тебя. Все надежды на одного Тебя возлагаю. Не отринь от лица Своего уповающего на Тебя».

Перекрестился, лёг спать. На следующий день поехал в Петербург служить Божественную литургию. Выхожу после службы из храма. Подходит ко мне старушка лет семидесяти-восьмидесяти. Протягивает конверт.

«Примите,— говорит,— батюшка на монастырь. Мне сегодня чудный сон приснился. Будто входит ко мне белоснежный Ангел. Весь прямо-таки светится. Свет Его, не поверите батюшка, чувствуется… не знаю, как и сказать. Ну прямо как огонь. Стало страшно, не передать как.

«Собери,— говорит Он,— Екатерина свои деньги и отнеси их отцу Василию. Они ему сейчас нужнее. Господь тебя не оставит, не волнуйся. Всего у тебя будет в достатке. Нужды знать не будешь».

Сказавши, исчез. Я ослушаться не посмела. Собрала, что могла, а сама думаю: «Как же я батюшке деньги-то передам? Он же в монастыре. Пойду-ка я в церковь. Там мне подскажут, как лучше поступить».

Прихожу. Вижу, вы служите. Вот, думаю, всё и устроилось. Мне сейчас большой нужды в деньгах нет. Вам же они видно действительно очень нужны, раз так Ангел говорит». Развернул я конверт. Не поверите. Ровно десять тысяч рублей. Здесь я окончательно уверился, что на возрождения монастыря лежит особая благодать. Случайного в нашей жизни ничего не бывает.

Иванов.  Батюшка, я уже ничему не удивляюсь. Пути Господни неисповедимы. Еще совсем недавно я и не думал, что решусь приехать в монастырь не в отпуск, а насовсем.

Сейчас у меня, батюшка, небольшой отпуск, а после него закончу дела на службе и подам рапорт на увольнение. Я лучше буду в монастыре жить, чтобы иметь возможность вам больше помогать. Работу мне найти вам не составит труда. За это у меня голова не болит. За любую работу возьмусь.

Батюшка Василий.  С чего бы это вдруг? Разве у вас на службе какие-то неприятности или еще что-то серьёзное в вашей жизни случилось? Такие решения надо хорошо обдумывать. Здесь торопиться не следует. Надо всё тщательно взвесить. Все «за» и все «против». Вы хорошо обо всём подумали?

Иванов.  Хорошо. Устал я смотреть на то, что происходит вокруг. Раньше, когда я только начинал служить, у меня еще имелись какие-то надежды на возможность настоящей борьбы с преступностью. А теперь у меня такое ощущение, что одних можно и нужно прятать за решётку, а другим каким-то образом удаётся уйти от ответа. На днях задержали бандитов. Всех посадили. Вот только тех, кто в межрайонном управлении, не тронули.

И что об этом говорить… Убийц выпускают из тюрем под смехотворные залоги. Оперативные службы работают с утра до ночи. Часто без выходных. Ловят бандитов, а они то и дело уходят от ответа. Где-нибудь найдут слабину. Далеко не все, конечно, но когда и один раз такое случается, то и он вызывает возмущение. Усталость копится — работаем много…

И часто бывает ощущение, что закон не столько защищает ограбленных и униженных, сколько прикрывает тех, кто живёт за чужой счёт и своё состояние смертями оперов да обычных обывателей приумножает.

Единственное утешение в том, что руководство делает всё возможное, чтобы вор сидел в тюрьме и опера получили премии, если удается посадить «хороших» бандитов.

Батюшка Василий.  Вот видите. У вас не так плохо, как вам кажется. Я хоть вашей системы не знаю, однако полагаю, что если человеку за хорошую работу дают премию, то, значит, хорошая работа нужна и хорошие работники тоже.

Что до безнаказанности преступников, то одно вам скажу: от высшего суда никто не уйдёт. Поверьте мне. Творящий неправду творит зло в первую очередь своей душе. Не смущайтесь безнаказанностью преступников. Они своё рано или поздно получат. За них надо молиться, чтобы они одумались и раскаялись. Вы же должны работать, помня, что Господь знает все наши дела и каждому воздаст. Вы собираетесь уйти. А кто придёт на ваше место? Вы об этом подумали?

Иванов.  Честно говоря, нет. Отдел маленький. Все на виду. Дурака не поваляешь. Нагрузка на всех большая, да тут еще, как назло, «крыса» стала в отделе «подъедаться».

Батюшка Василий.  Что за «крыса», как подъедаться? Вы, пожалуйста, говорите на правильном русском языке. Не перенимайте воровской жаргон и иностранщины, засоряющей наш язык. Не забывайте родной язык.

Иванов.  Простите батюшка, виноват. Дело в общем-то обыкновенное. Раньше в нашем отделе работали два начальника отделения. Сильные, умные оперативники.

Сначала одного забрали на повышение. Место освободилось, но никого на вышестоящую должность не назначили. Затем ушёл второй и тоже назначения не последовало. Естественно, это задерживает служебное продвижение всему отделу.

Однако свято место пусто не бывает. В день получения зарплаты мы узнали о новом начальнике. Им оказался штабист, ни разу не появившийся в отделе. Вот такой у нас теперь командир есть. Всем, конечно, обидно. На эту должность назначаются самые опытные опера. Штабист же не только ничего не раскрывает, но и преступников в глаза не видит. Прохожу недавно по управлению. Стоит. Разговаривает с каким-то бизнесменом. Пиджак расстегнул. Брюхо поглаживает. Вид самодовольный, важный, напыщенный. Еще бы... Как-никак начальник отделения.

Батюшка Василий.  Значит, есть у него какие-то заслуги, раз его назначили. Вам они, очевидно, неизвестны. В его назначении есть тоже какой-то смысл, просто вы о нем не знаете.

Иванов.  Заслуги? Конечно, есть. Как у Шматкова, одного из наших руководителей. Помню, однажды задержали в одном районе двух уличных грабителей. Стали с ними работать. Один из них признался в совершении грабежей в другом районе. Опера связались со следователем района. Он подтвердил информацию о грабежах. Дал информацию о местах совершения преступлений, времени, потерпевших.

Я тоже заинтересовался грабителями. Прошло два дня. Из района приходит сводка о задержании грабителей и раскрытии серии преступлений в двух районах. Я удивился. Не могли так быстро обработать. Скорее всего, ничего, кроме явки с повинной, нет. Опознания не проводились. Выезда на место преступления с грабителями не было. Очных ставок с потерпевшими не было.

Зато в сводке указано, что грабители полностью изобличены. Звоню в районное управление. Спрашиваю опера, прошедшего по сводке: «Почему даёте сводку по нераскрытым преступлениям?»

А тот отвечает: «Меня вызвал начальник Шматков и приказал дать сводку о всех преступлениях, чтобы было более весомо и всем выдали премию. Сам понимаешь, я против него пойти не могу, да и самому премия не помешает». Вот так у нас, батюшка, можно в передовые выйти.

Батюшка Василий.  Вы — большой мастер осуждать. (С сожалением.) Нельзя так говорить о своих начальниках. Вся власть от Бога. Вспомните слова Господа: «Отдайте кесарю кесарево, а Богу божье».

Приучитесь сначала спрашивать с самого себя. Не указывайте другому на соринку в глазу. Сначала выньте бревно из собственного глаза. Не продвинули вас по службе, значит, не пришло еще ваше время. Ждите. Бог даст, продвинут.

Если вы почитаете воспоминания Суворова или биографию Кутузова, то увидите, сколько раз их незаслуженно обходили, отдавая предпочтение более родовитым и знатным. Представьте себе: если бы Александр Васильевич или Михаил Илларионович оставили военную службу из-за личных обид, насколько бы России без них было тяжелее.

Учитесь у них, но не впадайте в духовное иждивенчество. К сожалению, очень много талантливых людей растрачивают свои силы впустую и живут за счёт прошлого России. Кто-то занимается изданием всяческих переписок известных людей, которые мало кому интересны, и, сами по себе, не имеют какого-то значения. Другие «пережёвывают» дела давно минувших лет.

Есть и такие, которые с равной радостью готовы паразитировать и на православии, и на коммунизме. Только бы деньги платили и в чести быть. При этом в партии не состоят и в церковь не ходят. А некоторые, заглянув несколько раз в церковь и прочитав пару книг, считают себя выше окружающих и начинают стремиться к внешнему признанию духовной высоты. При этом для кого-то из них благословение священника — это что-то вроде освящённой гарантии успешной покупки или продажи, или карьеры.

Создавайте духовные ценности. И помните — они должны отвечать духовным потребностям нашего времени, а желательно и будущего. А для этого каждый день и каждый час будьте с нашим Спасителем и создавайте вокруг себя атмосферу православия и в большом, и в малом.

Иванов.  Трудное дело.

Батюшка Василий.  А вы думаете в Царство Божие легко войти? Если и праведники едва спасаются, то где грешники будут? Кстати, вы почему взяток не берёте? По какой причине?

Иванов.  Странный вопрос. С детства воспитывали честным человеком.

Батюшка Василий. Это, разумеется, хорошо. Но вам следует знать и следующее. Если кто-то не берёт мзды из-за страха наказания, то, несмотря на то, что руками не берёт, сердцем принимает. А другой не берёт, потому что не смеет прогневать Господа преступлением Его заповеди святой и на деле не мздоимец.

И сейчас вам нужно не роптать и не гневить Бога. Он все наши нужды знает раньше нашего прошения. Всему своё время. Нам всем нужно учиться созидать. Хватит с нас разрушений. Пора умножать и возрождать русские города, храмы и таланты, дарованные нам Господом.

И простите меня, пожалуйста, за назидательность. За то, что вам с такой строгостью говорю. Меня и самого с детства секли крепко за всякое нерадение. Потому-то мне всё так хорошо и запомнилось. И правильно делали, что розгой учили. Так следует и всем родителям поступать. Наказывать детей с ранних лет, чтобы они к старости не огорчали и не были бы отцу с матерью в укор. Если хотите, то могу вам и спину показать. На ней и ныне вся моя учёба запечатлена.

Иванов.  Вас секли розгами?

Батюшка Василий.  Да. А как иначе? Хотя и пороли с жалостью, кровь пуская, чтобы легче было и спина быстрее заживала. Бывало, встану со скамьи, а вся спина кровяная, но не обидно, так как и тогда понимал, что за дело терплю. Тем более, что меня не сразу наказывали. Сначала учили, потом поправляли и предупреждали, а если и тогда воли старших противился, то будь добр, ложись на лавку и не ропщи. Причём у нас так было заведено. Высекли, скажи спасибо за науку. Я всё храбрился. Секи дед шкуру не жалеючи, не казённая. За убыток не взыщут, только радуйся.

И теперь с радостью вспоминаю. Теперь-то кто меня высечет? Разве только митрополит и тот изредка и милостиво. А надо бы. Ой, как надо. Никакими словами не пересказать.

Иванов.  Трудно представить такую картину.

Батюшка Василий.  Что было, то было. Поэтому и вы на меня, пожалуйста, не обижайтесь. Идите с миром в келью, отдыхайте с дороги. С утра вам работы хватит, только успевай поворачиваться. И еще, вот на что вам следует обратить внимание. С преступниками вы уже научились бороться, и теперь вам следует научиться побеждать свои страсти, сладость греха и соблазн мира.

Иванов.  С самим собой бороться трудно.

Батюшка Василий.  Да. Это трудное и очень важное дело. Сейчас нужны воины, умеющие защищать Родину не только силой оружия, но и способные победить в духовной битве. Множество душ погублено. Многие живые мертвецы, но некоторым из них достались огромные деньги. Они считают себя властителями, и того не понимают, что они не владеют своим богатством, пришедшим к ним от лукавого. Сей нечистый, через своих слуг, использует их самих и якобы их деньги для разврата и запугивания честных людей.

Иванов.  Большие деньги — это и власть большая. И трудно отделить пшеницу от плевел.

Батюшка Василий.  Именно поэтому и вам нужна духовная сила. Необходимо духовное мужество, чтобы бороться за нашу Державу. Собирайте в себе духовную мощь – силу любви, молитвы, бесстрастия. Побеждайте зло без озлобления. Мужественно и бесстрастно. Сражайтесь и с сильнейшими вас. Бог не в силе, а в правде. Мерзость и злобу бесовскую презирайте. А если и ослабеете в борьбе, то на солнце взгляните. Светит светило — значит и сила Божия по-прежнему сильна. Нет солнца, на землю родную посмотрите. Крепко твердь стоит — значит, сила Божия сильнее всякого зла.

У Бога нет лицеприятия. Он всякое воровство видит и более того — знает заранее все падения человека, но всё равно до последнего часа оставляет ему свободную волю. Никто её на зло склонить не может, а потому и ответ страшен.

Иванов.  Спасибо вам, батюшка, за ваши слова, обязательно обо всём, что вы сказали, хорошо подумаю.

 

Батюшка Василий крестит Иванова, он идёт в дом для паломников.

 

ххх

 

Склад. Подболотин сидит на скамейки с бригадой грузчиков.

 

Грузчик. Когда деньги получим? Уже два дня с разгрузки машин прошло. Пообещал-то заплатить на следующий день.

Подболотин.   Я спрашивал вчера. Он говорит «Подожди, сейчас денег нет. Через два дня будут».

Грузчик. Два дня прошло. Денег нет. Снова подожди? Ты нас позвал. Мы работу сделали. Пусть платит.

Подболотин.   Хорошо, сейчас снова спрошу.

 

Подболотин входит в кабинет заведующего склада, брюхастого и нагловатого мужика.

 

Подболотин.   Доставай деньги и рассчитывайся.

 

Зав. складом.   Жди, когда будут, отдам. Я, итак про тебя милиции молчу. Про то, как ты с Утробиным путался, когда они колхозников обобрали. Следователь, между прочим, интересовался, кто перегружал масло. Лучше молчи, пока я о тебе милиции не рассказал.

 

Валера хватает его за грудки и качает из стороны в сторону. Тот пытается ударить грузчика в ухо. Подболотин выхватываает нож. Зав.складом кричит, но уличный боец быстрее охранников. Несколько молниеносных ударов и обидчик изрезан до крови. Он верещит, точно убивают, а не слегка режут.

 

ххх

 

Иванов штукатурит колонну храма. Взглянув на вход, видит Валеру. Тот, переминаясь с ноги на ногу, наблюдает за ремонтом церкви. Заметив Иванова, Подболотин идёт к колонне.

 

Подболотин.   Привет. Как дела? Строим потихоньку?

Иванов.  Как видишь. С Божьей помощью отстраиваем. Когда сюда ехал, думал ты трудник, а ты, оказывается, еще в городе чудишь.

Подболотин.   Да, я опять начудил. Снова в бегах. Не поладил с зав.складом. Он на днях попросил меня разгрузить срочно пару машин. Пообещал заплатить на следующий день, но ни копейки не дал.

Резать-то я его совсем не хотел. Заплатил бы за работу, и скандала бы никакого не было. Чего я на него задаром работать буду? Вот сейчас жалею, что мало подрезал. Всё равно уголовное дело. Крути, не крути.

Ты представляешь, что он в милиции кричал? «У меня уголовник вымогал деньги. Я отказался платить, тогда он меня начал резать ножом». Вот паскуда такая! У него с местной милицией все вопросы решены. Теперь делать нечего. Надо в монастыре спасаться. Надеюсь, сюда они не доберутся.

Иванов. Везёт тебе Валера, как утопленнику. Вечно ты куда-нибудь впутаешься.

Подболотин.   А что, терпеть такое? Я не из того теста замешан. Я лучше сяду, чем буду терпеть.

Иванов.  Валера, везде есть хорошие люди.

Подболотин.   Не знаю. Я таких мало встречал.

Иванов.  Не злись. Всё у тебя хорошо и своего завсклада ты, вероятнее всего не слишком сильно подрезал, раз он сам смог в милицию придти.

Подболотин.   Да, подрезал не сильно. Так, слегка. У него куртка была толстая, а под ней еще свитер вязаный.

Иванов.  Тогда тут самое большое — это нанесение лёгких телесных повреждений. Заявление передадут участковому, а он его потом по-тихому спишет. Вот если бы ты его сковородкой по голове ударил, да он бы из-за сотрясения мозга в больнице месяц пролежал, тогда дело было бы хуже. Сразу бы под статью за нанесение телесных повреждений средней тяжести попал бы, а заодно и хулиганку вменили бы.

Подболотин.   Выходит, лучше резать ножичком, а не сковородкой бить?

Иванов.  Выходит, тебе здесь нужно хотя бы полгодика пожить.

Подболотин.   И ладно, поживу. Тем более, что квартиру молодой паре сдал на год. Они и квартплату оплатят, и ремонтник небольшой из самых дешёвых материалов сделают, всё же самим год жить, да еще и мне немножко деньжат подкинули.

 

В храм входит батюшка Василий. Осмотрев работу, он подходит к ним.

 

Батюшка Василий. Здравствуй Валера. Никак в наши края помогать монастырю залетел?

Подболотин.   Примите батюшка. (Покаянно.) Век воли не видать, буду работать с утра до ночи. Что скажете, то и буду делать. Хоть столярничать, хоть огород копать, хоть бревна таскать. Видно пришла мне пора грехи замаливать. Их-то у меня не мало. На десяток человек с избытком хватит, если не на всю сотню. Может быть, даст Бог, и раскаюсь в содеянном.

Батюшка Василий.  Вот Николай, ваша смена приехала. Вы потрудились во славу Божью хорошо. Отпуск ваш подходит к концу. Возвращайтесь домой, на службу. Помогайте своим родным, близким. Любите их. Не отчаивайтесь, если не получается что-то, вами задуманное. Бог даст, сладится.

 

Батюшка крестит Иванова, Валеру и идёт к плотникам, работающим на алтаре.