Просмотров: 210248 | Опубликовано: 2018-04-02 02:37:38

Рожденная бурей

 

Туманное зарево утра, после безумной ночи набедокурившей природы, казалась сказкой, где зачарованно дремала округа, устав до изнеможения, укутавшись плотно в белый, как пух иней.

Он был на ветках редких деревьев, оседал на краю кривого забора, обвисал, словно смятое кружево на проводах и стояла настолько упоенная тишина…

А ведь только ночью бушевал  буран, что казалось, его сила могла превзойти силу саманных изб и построек маленького аула.

Майра не спала. Устала, вымоталась за эту ночь, но не спала. Рядом лежал сопящий сверточек. Это была я.

Я, пришедшая в этот мир в ночь с пятницы на субботу, когда мать, не доехав до своего поселка, родила меня на окраине заблудшего в казахских степях аула.  

Крепенькая, смуглая, причмокивавшая пухлыми губками, довольная  теплом, и сытостью, я мирно спала подле материнской груди.

Я, в которой растаяла надежда отца, увидеть наследника и гордое продолжение рода Кадыралиевых…

 Отец, узнав, что родилась девочка, даже не подошел, чтобы взглянуть ни на меня, ни на свою жену. С рассветом он умчался в поселок, чтобы вернуться за нами на санях.

Субботнее утро, рассеивало туман после бури, но не печаль Майры, которая не смогла угодить мужу. Они готовили имя только для мальчика. Так сильна была вера в рождение наследника, а вот для девочки имя родители  не могли подобрать.

Старая женщина, которой пришлось помогать в родах, поняв недовольство мужчины, тихо шепнула Майре, тронув за плечо:

- Назови свою малышку  Адина (пятница)… 

Время оно лечить разные раны, но не изглаживает мужское самолюбие. Отец так и не смог смериться с моим рождением, а мать для него стала не более чем «эй, женщина»… как он стал обращаться к ней с тех пор. Ему было все равно, как Майра назвала дочь, а она решила, что раз принявшая меня женщина нарекла  Адиной, так пусть я и буду носить это имя.

Росла я в поселке недалеко от станции, где проносились огромные, ревущие паровозы. Как я любила бежать туда, зная, что скоро приблизится состав! Как я обожала кричать, когда грохочущий железный зверь проносился мимо, оставляя клубы белого дыма.  Ныряя валенками в снег, зачерпывая холодные комья, которые быстро таяли и мочили шерстяные носки, я падала возле рельс и разгоряченная, счастливая визжала во всю мощь своего голоса, хотя и не могла перекричать  паровоз.

Детство мое проходило сумбурно, среди мальчишеских ватаг. И крепкой я была под стать им, даже когда меня остриги коротко, после педикулеза, я не плакала, как другие девочки, а радостно носилась в кепке брата моей матери.

Майра так и не смогла родить больше детей, будто сама судьба насмехалась над моим отцом, а может, испытывала зачем-то. Он все больше и больше проводил время на работе, возвращаясь, когда дома уже все спали.

От матери я тоже особой ласки не получала, так будто в ее глазах всегда читался молчаливый укор. Она все занималась делами по дому, пока я носилась до позднего вечера на улице.

Летом было особенно хорошо в лесу. Густой и сказочный, он окружал дальнюю сторону поселка, там, где кольцом  убегала железная дорога.

Грамоте нас учила, красивая светловолосая русская учительница.  Бывало так, что я заглядывала в зеркальце и сравнивала себя с ней.  Мне ужасно не нравилось быть смуглой, густые косы донимали  и  я все время мечтала, как в детстве подхватить заразу, чтобы  остригли волосы. Они путались и мать не жалея меня расчесывала и приговаривала, мол, какая я неряшливая, что меня никто такую не захочет взять замуж. А мне было смешно при этих словах, что такое «взять замуж» я не понимала и  тем более не думала об этом.  

Только взрослея, мать стала хлестать меня часто прутиком, чтобы я больше не бегала на улице, а училась помогать по хозяйству, чтобы  не опозорить в будущем.

Руки мои не поддавались домашней работе, все выходило не так, за что мать ругала, грозя пожаловаться отцу.

Я плакала, пока однажды не выдержала и не сбежала из дома.

Помню, стало смеркаться в лесу. Куда мне еще было бежать, кроме как леса? Страшно только, и холодно. Трясусь, от чего больше и сама не понимая, и вдруг кажется,  мне, что идет по лесу старик в белой рубахе, с длинной бородой. Я затаилась, а он возьми и глянь в мою сторону будто невзначай.

Вздохнул так по-стариковски и сел на сваленный ствол дерева прямо там, где пряталась я. И вроде не замечает, но говорит вслух:

- Ничего, всякое бывает в жизни, да не всякое надо терпеть. Не можется что-то, надо себя в другом попробовать, глядишь, и понравиться и заспориться дело.  Буря она взбивает в пух снега, стеллит их густо на поля, чтобы родила земля такой урожай хлеба, которым можно прокормить  не один аул, не один поселок, целый город, большой город…

А пока я глаза от слез протирала успокоенная ласковыми словами, старика как не было. Куда ушел не понятно, только шелест листвы, будто от его ходьбы.

Выскочила я из леса и бегом домой. Страшно,  так что сердце клокочет в груди, сама понять не могу и до сих пор не знаю, то ли сон это был, то ли на самом деле старик встретился мне в лесу.

Прибежала  домой, где меня ждал отец разъяренный словно зверь. Только я ступила за порог, как он накинулся на меня с камчой. Но мои проворные ноги унесли от беды. Бежала я до самой окраины поселка, там, где рабочие трактора отдыхали до рассвета.

Знала трактор отца, заскочила в него и притаилась. Не остыл он еще от рабочего дня, пахло соляркой и сырой землей.

Проспала  до утра, замерзла до самых костей, а разбудил меня отец. Нет, не ругался, только желваки ходили ходуном на смуглом лице.  Я робко села на край и он меня не прогнал. Вспомнились мне  слова старика, и я робко произнесла:

- Не получается у меня вести домашнее хозяйство, надо себя в другом попробовать, глядишь и  заспорится дело, -  отец на это только искоса глянул в мою сторону, но промолчал и я осмелившись, выпрямила спину и продолжила слова старика, -  буря она взбивает в пух снега, стелет их густо на поля, чтобы родила земля такой урожай хлеба, которым можно прокормить  не один аул, не один поселок, целый город, большой город…

 Я на миг замолчала, чувствуя, что слова-то эти старик произнес для меня. Смысл их я не до конца еще понимала, но не просто так они прозвучали тогда. Ведь я была бурей  по своему характеру, я не могла сладить  с женской работой, а что если…

 И я, трясясь от страха, что сейчас отец выкинет меня из трактора, все же произнесла:

- Научи меня как ты работать на тракторе…

… Много лет прошло…

Нет, не так… сколько вспахано было полей за ушедшие годы, сколько собрано урожая. Ах, пора молодости и сил! Пора рвения, труда и сложенных в прошлое лет, которые листаешь в памяти и радуешься. Вспоминаю и думаю, а ведь стала я гордостью для своего отца, пусть только однажды, только перед смертью, но он сказал:

- Кызым, я горжусь тобой…

Села я тогда девчонкой за трактор, когда отец терпеливо учил меня управлять ревущей машиной. Трудно было идти в одну ногу с мужчинами, ровняться с их силой, но не разу я не пожалела о своем выборе.

Своенравная, я уверенно шагала по жизни до преклонных лет, когда мои коротко остриженные волосы, когда-то черные как темное небо в ночи,  с годами побелевшие как снег в полях, прикрывала  кепка, а я шла по завету загадочного старика, стала трактористом,  чтобы пахать землю, выращивать хлеб для людей.  

Рожденная бурей, я бы повторила каждый прожитый день жизни, не меняя в ней ничего.

 

Публикация на русском