Кипчаки

Хасеке стоял и прикидывал, стоит ли резать молодого барашка. Или оставить его на осень, пусть нагуляет еще жирку?

            Пощупал тонконогое мемекающее создание, потрепал белую головенку. Отпустил, хлопнув по тощему заду. Ягненок ликующе помчался к матери.

Рано. Через полгода отрастет, там посмотрим.

Хасеке погладил куцую седую бороду, повернулся к юртам. Сгорбился, сложил руки за спиной и пошел мелкой походкой к аулу. Чтобы проведать баранов, он не стал надевать широкий кожаный пояс, поэтому сейчас поношенный серый халат развевался на ходу.

Пока дошел, согнулся еще ниже. Думы тяжкие тянули к земле.

Нелегкие времена катились ныне по кипчакским степям. Недавно из мест, где восходит солнце, шайтан наслал многоликие орды монголов, ведомые Тэмуджином. Пришельцы сжаты в единый кулак волей правителя, а кипчаки расползлись по степи во все стороны, как раскинутая паутина. Каждый род сам за себя. Вот и не удержались перед восточным монолитом, развеялись от первых ударов, как дым от костра.

Завоевал Тэмуджин почти весь Дешт-и-Кипчак, усмирил, как норовистую кобылицу. Остались кое-где клочки несогнутых племен, скоро и до них доберется. Ханы кипчакские побежали на север, к белокожим урусутам, помощи просить. Да только напрасно это. Князьям урусов выгодно ослабление степи, от монголов рассчитывают за крепостными стенами отсидеться.

Не помогут ведь стены! Если правда то, что Хасеке слышал об Отыраре, Бухаре, Чаче, Самарканде, Мерве и Ургенче, то монголов ничто не остановит. Нахлынут на крепости, перельются через башни и рвы, накроют с головой. Уж на что южные города стояли непоколебимыми твердынями. Но не устояли перед неистовым вихрем с востока.

Вздохнул Хасеке, подходя к аулу.

Одно название - аул! Курам на смех.

Четыре латаные кибитки, два верблюда, три коровы, пять лошадей, небольшое стадо баранов. Мужчины все полегли на скоротечной войне с Тэмуджином. Остались лишь жена-старуха, снохи и дочери. Да подросток большеголовый, смеется постоянно и теряет штаны. Его конь лягнул еще в детстве. С тех пор повредился немного в уме.

Кочуют потихоньку на закат солнца, где-нибудь там осядут. Монголы пока не трогали, руки не доходили.

Старик вошел в юрту. По краям раскиданы облезлые кошмы, поодаль от входа сундук. Посередине дымится очаг. Одна из дочерей возится со стрелами, выстругает древко.

Дед прокашлялся.

- Налей попить - это старухе, которая копошилась в стороне, выделывая шерсть.

- Что без малахая ходишь, дурья твоя башка? - проворчала, вставая, жена - Опять приболеть хочешь?

Поставила перед ним пиалу с прохладным кислым шубатом. Хасеке выпил одним залпом, двигая вверх-вниз острым кадыком, вытер бороду.

- На днях снимаемся, кочуем дальше.

Старуха подняла голову от овчины.

- Только недавно же кочевали. Скотина не отдохнула.

- Монголы близко. Заберут все, отдыхать некому будет.

Жена промолчала, только сильнее заработала крюком. Железо, обмотанное кусками овечьей шкуры, тускло сверкнуло на солнце. Лучи света падали сквозь шанырак.

- Так что скажи всем, что скоро… - Хасеке замолчал, прислушиваясь.

К аулу приближался дробный топот копыт. Один конь, устал от долгой поездки. Чужой, сразу понятно по звуку. Кого нелегкая принесла?

Старик вышел из юрты, щурясь на солнце.

Плохи дела.

К шее гнедого замыленного коня привалился джигит. Из спины торчит древко стрелы. Без сознания, может и кончился уже. Седла нет, как держится - непонятно.

Хасеке подошел поближе, схватил коня за уздцы. Потащил к себе раненого, тот упал прямо на старика.

- Меиз, помоги-ка - подозвал глава аула ближайшую сноху. Та до этого колола дрова, так и стояла с топором в руке. Услышав приказ, выронила топор, подхватила ношу.

Перенесли незнакомца в юрту. Хасеке припал к его груди, услышал робкий стук сердца.

- Жив еще. Дайте воду и ткани.

Снохи принесли необходимое для обработки раны, столпились вокруг пострадавшего. Старуха отогнала двух шестилетних дочек, опустилась у изголовья. Даже Лати подошел, радостно заулыбался, пощупал ногу пришельца. Отошел, засунул в рот большой палец правой руки и стал гукать.

Хасеке вытащил стрелу, остановил кровь, прижег рану угольком. Джигит застонал, заворочался. Пробормотал на кипчакском:

- Не дамся вам, собаки.

- Меиз, Енлик, обвяжите рану тканью - старик поднялся, вытер руки тряпочкой.

Вышел из юрты.

Поглядел по сторонам.

Заметил вдалеке на пригорке темные точки. Раз, два, три… К аулу приближались пятеро всадников.

Погладил бороду, резко развернулся, вошел в юрту.

- За ним едут. Но он наш гость. Поэтому попробуем спасти. Завяжите ему рот, положите в тайную яму. Приберите здесь. Лати, отведи коня к другим.

Подросток вынул палец изо рта, вышел наружу вместе с Хасеке, ловко накинул аркан на шею чужого коня, повел за собой. Что он умел делать превосходно, так это смотреть за скотиной. Из уголка рта Лати текла струйка слюны.

Старик сложил руки за спиной, стоял, поджидая залетных наездников.

Те скоро подъехали.

Конечно же, монголы.

Суровые взгляды, длинные копья, кривые сабли, плечи и грудь прикрыты панцирем. На локтях маленькие круглые щиты, к седлам приторочены луки и колчаны, полные стрел.

Все похожи друг на друга, на низеньких монгольских лошадках. И только передний отличался. Тем, что, в отличие от других, белозубо улыбался.

Как только приблизился, ловко соскочил с коня. Содрал с головы шлем, учтиво поклонился. Вокруг глаз морщины, в прядях волос седина, на щеке длинный шрам.

Остальные продолжали сидеть в седлах, удерживая на месте коней.

- Мир вам, аксакал - передний монгол выпрямился, продолжая улыбаться. Хасеке заметил, что двух передних зубов не хватает - Меня зовут Мэнэн, я сотник в непобедимом войске великого Чингисхана. Здоровы ли ваши кони, тучны ли ваши стада?

По-кипчакски говорил неплохо, хоть и с акцентом.

Хасеке погладил бороду, ответил поклоном.

- Приветствую тебя, воин непобедимого Чингисхана. Живем, не тужим, спасибо на добром слове. Что привело вас в наше скромное жилище?

Мэнэн улыбнулся еще шире.

- Негоже нам беседовать на солнцепеке. Мы проделали долгий путь, проголодались и испытываем жажду. Позволишь войти в твою юрту, многоуважаемый аксакал?

Старик ответил не сразу.

Тогда монгольский сотник смахнул улыбку с лица, повернулся к воинам. Один качнул копьем, другой взялся за рукоять сабли.

- Конечно, Мэнэн, заходи в юрту, будь гостем - сразу сказал Хасеке - Только не взыщи, угощения наши скудны.

Нежданный гость снова улыбнулся.

- Спасибо, аксакал!

И прошел в юрту, резко откинув полог.

Остальные монголы не тронулись с места. Даже кони их, казалось, застыли без движения, только изредка поводили ушами.

Хасеке почесал затылок, вошел вслед за Мэнэном.

Поначалу ослеп от полумрака.

Когда открыл глаза, первым делом увидел пришельца. Тот по-хозяйски уселся перед очагом. Старик услышал конец фразы, адресованной жене:

- ...Буду благодарен до конца моей жалкой и никчемной жизни.

Старуха посмотрела на мужа. Глава аула понял, что монгол только что попросил еды и питья. Чуточку качнул головой. Жена поправила платок на голове, отвернулась, отошла за ширму.

- Уважаемый Мэнэн, как я говорил, еды у нас мало, еле хватает.

Сотник поднял руку, понятливо закивал.

- Можете не продолжать, достопочтенный аксакал. Я все понял. Великий Чингисхан, Покоритель Вселенной строго наказал нам, своим воинам, не обижать местное население, не отбирать продовольствие. Кто мы такие, чтобы нарушать указ нашего славного правителя?

Опустил руку, прижал к груди. Широкая улыбка постепенно исчезала, превращаясь в оскал разъяренного волка.

- Ничего от вас не надо, достославные кипчаки! Попросив у вас угощения, я нарушил указ повелителя! Нижайше прошу вашего прощения. Я рискую навлечь на себя гнев моего начальства. А знаете ли вы, какие наказания положены нарушителям установлений Чингисхана и противникам его воли? Некоторых варят в кипящей воде. Некоторым вырезают сердце. А после взятия Самарканда…

- Вы неправильно истолковали мои слова - перебил Хасеке - Ни один путник, зашедший в наш аул, никогда не уходил отсюда голодным или уставшим. Мы готовы отдать вам все, что у нас есть.

Повинуясь его взгляду, старуха положила перед Мэнэном тарелку с куртом и пиалу с водой.

Монгол посмотрел на жалкое угощение. Потом поднял голову и уставился на главу аула. Смотрел долго. От пронзительных глаз сотника Хасеке стала бить сильная дрожь.

Наконец Мэнэн добродушно расхохотался. Не отрывая пристального взора от лица старика.

- Благодарю, тысячу раз благодарю вас за богатый и сытный стол - взял кусочек курта, закинул в рот. И заговорил с шепелявеньем, из-за курта на языке - Кстати, о путниках. Вам не попадался…

Умолк на полуслове, схватил пиалу, жадно выпил воду.

- Славная прохладная водица. Так вот, скажите пожалуйста, к вам не заезжал недавно раненый парень? Мы преследуем его уже три дня и почти догнали, как вдруг он словно сквозь землю провалился.

Хасеке переглянулся со старухой.

- Нет, мы давненько уже никого не видели.

Мэнэн снова улыбнулся. Вот такой он был веселый человек, что тут поделаешь.

- Жаль, что не видели. А то нам показалось, что следы копыт его коня ведут прямиком к вашему аулу.

И погрозил пальчиком старику.

- Поскольку вы не понимаете до конца всю серьезность положения, я немного поясню. Этот парень - сын одного из ваших ханов. Ваш хан умчался на север, а сын не успел. Убежал в ваши края. Великий Чингисхан приказал мне отыскать сына хана где угодно, хоть на краю света. И не возвращаться без него, живого или мертвого. Все кто помогут в поимке, будут вознаграждены. Все, кто будут препятствовать…

Провел пальцем по горлу.

- Так что давайте договоримся.

И снова ему помешали. Снаружи юрты раздались шум, возня, женские крики, гуканье Лати.

Переговорщики вышли из юрты, узнать, в чем дело.

Давешний ханский сынок, все также без сознания, лежал перед юртой. Двое воинов вязали ему руки, еще один держал коня. Закончили, приподняли, швырнули на спину животного. Начали привязывать к коню.

Мэнэн повернулся к старику.

- Видимо, с возрастом вас подводит зрение, уважаемый аксакал. Вот он, тот самый парень, о котором я говорил. Он как-то проскользнул в ваш аул. И, смотрите, кто-то даже постарался спасти ему жизнь, обработав рану. Не знаете, кто бы это мог быть?

Хасеке вздохнул, посмотрел на старуху, на снох и дочек, столпившихся рядом. На Лати, сосущего большой палец.

- Это был я.

- Что вы, достопочтенный аксакал?

- Я оказал ему помощь.

- Серьезно? - воин пожал плечами - Я же говорю, вы не понимаете всей опасности. Я обязан предать вас смерти, как пособников беглеца. Весь аул. Такова воля моего повелителя.

А затем поманил ладонью, наклонился поближе, улыбаясь, поведал:

- Но в память о вашем дивном пиршестве, устроенном в мою честь, я, так и быть…

Замолчал, наблюдая, как привязали беглеца. Потом обернулся к притихшему Хасеке.

- О чем это я? Ах да! За то, что вы устроили такую славную трапезу, я заберу только твою жизнь, старик. Остальные пусть живут.

И шагнул к Хасеке, вытягивая саблю из ножен.

Но не тут-то было.

Старуха кинула вперед руку. Мелькнуло нечто тусклое, железное, с клочками овчины. Вцепилось Мэнэну в горло. Кровь брызнула во все стороны, запачкала лицо Хасеке.

В это же время Меиз и Енлик метнули топоры. Почти в один миг. Топоры прокрутились в полете, впились в монголов. Как раз в тех, что привязывали джигита к коню. Одному в непокрытую голову, другому в спину.

Четвертый сидел на коне. Прошелестел аркан, петля затянулась на шее. Затем Лати рванул аркан к себе. Монгол вылетел из седла, упал, засучил ногами.

            Последний воин рванул меч, да не успел. С коротким свистом прилетела стрела, вонзилась в бок. Потом другая, прямо в грудь. И еще несколько, Хасеке не успел сосчитать. Воин, усыпанный стрелами, как еж иголками, сделал пару шагов и повалился лицом вперед. Это дочери балуются, любят охоту с луком.

            В общем, никто не успел и до пяти сосчитать, а монголы все полегли. Как будто и не было.

            Хасеке погладил бороду.

            - Ну, что встали? Сейчас я добью раненых, а вы приберитесь. Говорил же, надо кочевать отсюда подальше. Меиз, Енлик, снимите бедолагу с коня. Видели, дочери? Все-таки, он наш гость. И находится под защитой хозяина. Пришлось ему помочь Учитесь на будущее, пока я жив.