Просмотров: 303 | Опубликовано: 2019-09-08 16:40:28

Малый жанр фольклора

История первая. На родной стороне и камешек знаком

 

 Вы верите людям, которые говорят, что никогда в жизни не врали?

Если честно, мне кажется, всегда говорить правду — невозможно. А легче всего её говорить бабушке. Другого примера в моей жизни, к сожалению, нет.

 

 Но истории, которые я хочу вам рассказать, — правдивые. Начну я с рассказа о появлении у нас странной баб… пожилой женщины, Людмилы Григорьевны. Привезла её директор школы Роза Тортаевна на место уехавшей учительницы русского языка и литературы. Поселилась Людмила Григорьевна в брошенном доме. Встретили её в Захаровке с усмешечкой.

«Дуркуют пенсионерки», — сказала почтальонша Верка моей бабушке. Бабушка только плечами пожала.

А эта пенсионерка двор вымела, ставни выкрасила, даже повалившийся забор ей какие-то городские парни подняли. К первому сентября домик её белел среди других домов напротив школы.

И в школу она пришла с маникюром и на каблуках. Захаровские старушки себе такого не позволяли.

 

 Вообще, по порядку. Мы с бабушкой живём в Захаровке. Захаровка — это моя родина. И малая и маленькая. Это она сейчас такая, как говорит бабушка, четыре двора, двое ворот, одна труба, а когда-то в Захаровке было пять улиц. И лучшее тому подтверждение  — разбросанные по округе осколочки этих улиц.

 Старые дома в Захаровке выжили, а от новых, самых ближних к дороге из районного центра, вообще не осталось ни одного здания — разобрали и увезли куда-то. Только цветут весной в бывших палисадниках кустики вишни, да одичавшие яблоньки, как корявые тролли, стоят вокруг заросших ям. «Новый край» называется у нас это место.                                                                 А ещё у нас есть Кавказ, свой, Захаровский. Это место, где некогда жили люди с Кавказа. Там тоже пустырь — разъехались. Осталось несколько семей, но они давно переселились поближе к остальным.

 Захаровка затерялась среди разросшихся кустов сирени и высоких тополей. Прям какой-то сиренево-тополиный край: и в центре деревни — тополиная аллея, и к школьному двору подступают тополя-великаны. Осенью, чуть стемнеет, недобро шумят они, как будто у них заговор против всего рода человеческого. Зато весной наша деревня — огромный сиреневый букет.  Наша маленькая Захаровка находится в большом Казахстане, но я нигде, кроме города, не была. В городе живёт мама, и на каникулах я у неё гощу.

 Школа наша двухэтажная, на первом — столовая и начальные классы, ещё мастерская и спортзал. Мы учимся на втором, и любим с девчонками стоять на лестничной площадке.

 Школу свою я люблю. Мы все её любим.  

В ней учились моя мама, а у Вики — папа. А у Даурена и Саши из восьмого — и папы, и мамы. Значит, у них школьная любовь? Интересно.

 

«Красота спасёт мир», — сказала Людмила Григорьевна. Смех, да и только! Но ей поверили. И старались сделать красиво. В фойе школы появились новые горшки с цветами, а на стенде, где пожизненно скучали листы каких-то непонятных инструкций, расположились наши рисунки и стихи Пашки Васютина. А так как Пашка сочинял медленно, а других поэтов в школе не было, рядом с его «коротышками» появлялись настоящие от Пушкина, Ахматовой, Рождественского.

 

Людмила Григорьевна на уроке литературы задала на дом написать эссе о чуде, которое произошло в нашей жизни недавно, вот хоть вчера. Я только плечами пожала (есть у нас с бабушкой такая привычка). А уже на следующий день чудо не преминуло случиться. Не спалось, и я ранним утром вышла на крыльцо. Вышла и обомлела — над кромками тополей, выстроившихся на горизонте,  выглядывала огромная половина алого круга. И до всего этого — рукой подать. Кажется, припусти я сейчас со всех ног, так успею до шара дотронуться, пока он не выкатился в небо и не стал солнцем.  А про сочинение (память девичья) я и забыла. На уроке, чтобы не получить двойку, рассказала об огненном шаре, увиденном поутру. После этого Людмила Григорьевна говорит: «Александра, ты записывай всё, что тебя трогает». Александра — это я, а короткий вариант Саша. В школе меня все зовут Александрой. Наверное, чтобы не перепутать с Сашей из восьмого. И мама называет Александрой, хоть маме и перепутать-то меня не с кем — я у неё одна. Интересно, а есть группа «Единственный ребёнок»? Я бы в неё вступила.

А вот бабушка зовёт меня Сашенькой, Сашулей, иногда просто Санёк.

 

 Людмила Григорьевна по моему лицу поняла, что её идея не пришлась ко двору, и опять: «Ты просто, для себя, в тетрадь записывай». Я кивнула — неудобно как-то возражать хорошему человеку.

 

А записала я свою первую историю уже через день, но об этом тоже по порядку.

Итак, через день после предложения Людмилы Григорьевны записывать всё интересное, среди девчонок случился тихий переполох, хоть они и делали вид, что появление у нас нового мальчика их не трогает. Но напомните мне, пожалуйста, когда в последний раз в нашей школе появлялся новый пацан? Я вам, имея за плечами семь лет обучения, скажу: этот случай второй. Первый — Серёга Новиков. Случай не особо удачный. Родители привезли Новикова в Захаровку подальше от городских друзей, якобы Серёгу втянули в плохую компанию, а мне так кажется, он сам под неё попал, как наш петух под старые ворота, опрокинутые ветром, и с тех пор бегает боком. Я имею в виду петуха. Ну, а Новиков ходит за Сашей из восьмого, как бесплатное приложение. Ещё — в конце прошлого учебного года к нам в класс пришла Вика. Они с мамой переехали из города. А так как в классе была уже своя Вика, моя подруга, то приезжую стали называть Вика городская.

 

 И вот опять у нас случился новенький — внук географа и историка Михалыча. У  Михалыча удалось выпытать, что внук — «парень с понятиями, любит собак и хорошо играет в шахматы».

 

 Девчонки втайне готовились к встрече. Лучше всех подготовилась Тоня из восьмого — она заплела на ночь много-много косичек и на второй день была похожа на блондинку из Африки. Я же, как настоящая интеллектуалка, понимала, что красивой внешностью «парня с понятиями» не удивишь, поэтому весь вечер обогащала свой внутренний мир: листала мамины книги об искусстве, мечтая, что внук Михалыча спросит меня: кто нарисовал Мону Лизу или как Лермонтов написал «Мцыри?

       То, что новенький влюбился в Тоньку с первого взгляда, стало понятно с первого взгляда. Это каламбур, если что. Самое обидное, что Тонька-то и не особо умная, и не красавица вовсе. Это лучшее подтверждение тому, что не родись красивой, а родись счастливой. Или — с лица воды не пить.

        Вы уже, надеюсь, обратили внимание на богатство моей речи? Это я после одного случая (про это отдельная история), стала украшать её пословицами и поговорками — малым жанром фольклора.

      «Заговори, чтобы тебя увидели», — говорила Людмила Григорьевна. Вернее, это ещё до неё сказал некий Сократ, но у Людмилы Григорьевны звучало убедительнее.

       Я невнимание к себе новенького, а им оказался очкарик с пухлыми губами, восприняла как судьбу, а городская Вика, как личную обиду

    — Давайте устроим Тоньке игнор, — предложила Вика

    — Что-о? — переспросила я.

    — Игнор, — раздражённо повторила городская Вика, а наша местная стояла рядом с таким видом, как будто у нас это дело обычное, а я — прям какой-то динозавр.

        Две Вики тут же стали собирать подписи тех, кто будет в этом участвовать, как будто собирали деньги на билеты в цирк. Был в райцентре этим летом такой, с несколькими замученными зверями. После него я теперь знаю, что в этой жизни не люблю. А не люблю я игнор и цирк на сцене. И ещё — терпеть не могу фанфики.

     Я люблю рисовать. А ёщё — мы все любим сидеть на бревне возле дома дедушки и бабушки Серёги Новикова.

     Вики подписи собрали. Саша из восьмого класса случайно два раза записался, но, когда я это заметила и предложила вычеркнуть одну из его подписей, городская Вика отказалась, а наша её поддержала.

     Бойкот назначили на следующий день.

     Я решила заступаться за Тоню. Только бы не струсить. Вот об этом я и думала весь вечер, а позже, когда бабушка, делая вид, что смотрит телевизор, сопела на диване, позвонила Вике и попросила одуматься, вспомнить всё хорошее, что между нами было, не разрушать то, что можно ещё спасти…

      В общем, просила отказаться от бойкота, но Вика сентиментальных романов (моя слабость) не читала. Поэтому к моим мольбам осталась равнодушна.

      А утром в школу пришла Тонина бабушка, баба Шура, и так всем влетело.

     Бойкот не состоялся, но Вики сплотились.

     Наша Вика — моя подруга. Мы с ней дружим с первого класса. История нашей встречи романтична, как история любви.

      «Беги, смотри свою школу!» — сказала мама, когда небольшая толпа под названием «Александра идёт в первый класс» остановилась у школьного крыльца. И я, звенящая и бантастая, вприпрыжку понеслась в школу. В этот самый момент такая же девчонка с огромными бантами выбегала из неё, и мы, что называется, врезались лбами. Следом за ней появилась, как сказала бы моя бабушка, «расфуфыренная дамочка», а мама сказала: «фильдеперсовая», Викина мама. Я, увидев её лицо, с ужасом поняла, что сейчас от меня полетят клочки по закоулочкам. Но вмешалась неведомая сила, смахивающая на судьбу, и отвела от меня эту расправу.

       — Вот и подружились!» — сказала бабушка.

Мои засмеялись.

       А, когда после линейки все заходили в класс, бабушка попросила Наталью Васильевну:                           — Посадите, пожалуйста, Сашеньку с Эльзиной внучкой.

Баба Эльза — мама Викиного папы, которая сейчас живёт в Германии.

      Нас посадили за первую парту. С того дня мы с ней стали лучшими подругами.

      Рассорились же мы с Викой первого июня — в День Защиты Детей. Пока наша Ирина Владимировна пиратшей Мэри вместе со старухой Шапокляк (нехуденькой математичкой) веселили народ, городская Вика предложила покурить. Мы с Викой согласились попробовать. И отправились с пачкой сигарет в Викином кармане в Новый край. На нашу беду мой сосед, дед Егор, пас там свою Зойку, а Зойка — коза вредная: любит полазить по пустырям. Вот они нас и застукали, а дома Вика всё свалила на меня. Бабушка так расстроилась, что чуть не вернула меня маме. Влетело и Вике, и мы поняли, что "курение это не наше". После этого мы с Викой рассорились на всё лето, но перед первым сентября помирились.

    Кроме меня и двух Вик у нас в классе ещё учатся Юрка и Даурен.

    Я как бы золотая середина. Не путать с «золотой молодёжью».

 

История вторая. И добро худом бывает

 

       «Научи своё сердце добру» называлась совместная с шестиклашками беседа, посвящённая Дню пожилого человека. На неё мы принесли фотографии своих бабушек и дедушек. Я принесла портрет бабушки, нарисованный дедушкой. Бабушка на нём молодая, с косами, в тёмном платье с белым ажурным воротничком.

     — И чё? — сказала наша Вика.

     — Какое светлое лицо, — сказала Людмила Григорьевна.

И ещё Людмила Григорьевна сказала, что не всем везёт родиться добрыми. Доброта — не всегда врождённое качество, его нужно воспитывать добрыми делами. Вознаграждением за добрые дела станет доброе сердце. Вы просто теряете даром время и медлите, если не творите добро.

      — А какие добрые дела бывают? — спросила за моей спиной шестиклашка Даша Васютина. Все засмеялись, а я — нет. Я в это время думала, что бы хорошего сделать людям.

      — Ну, например.., — замешкалась Людмила Григорьевна.

Мы с Дашей напряглись.

      — Одолжите кому-то в очереди мелочь. Пропустите кого-то вперёд в супермаркете, — наконец-то посоветовала Людмила Григорьевна.

Её предложения никого не удивили — все понимали: не так-то быстро из городского человека стать жителем деревни, где в супермаркетах нет очередей, да и самих маркетов тоже.

      — Мальчики должны девочкам, — вступила в диалог наша Вика и принялась загибать пальцы на руке: уступать место, пропускать вперёд, не обзываться, ещё — не бросаться тряпками, — перечисляла она, многозначительно посматривая на Юрку.

Юрка считал иначе — это было видно по его усмешечкам.

       — Делать девочкам подарки, — поддержала разговор о добре городская Вика.

             А можно делать кормушки птицам, — без особого энтузиазма продолжила перечень добрых дел Даша. (Особенно, если вспомнить, что за окном только сентябрь).

До морозов далеко, а доброе дело нужно сейчас.

      — Вы ещё про ремонт в классе скажите, — перебил её Даурен.

 

     Одним словом, вырисовывалась проблема: в мире дефицит добрых дел.

 

      Из школы мы с Дашей Васютиной вышли, полны решимости придумать добрые дела и совершить их. Жили мы с ней в разных концах деревни.

       — Давай встретимся после коров (это значит, когда выгонят коров после обеда в стадо), походим по улицам. Поищем, — предложила Даша.

      — Заодно и в супермаркет сходим, купим по мороженому, — согласилась я, стягивая джемпер. — Жарко.

      Городским ребятам проще: уступил старушке место в маршрутке — вот тебе и есть одно доброе дело.

      Когда мы с Дашей встретились и зашли за мороженым, в магазине у прилавка стояла Тонина бабушка, а возле неё Гусев.

       — Добавь! — протягивал Гусев ей ладонь с небольшой горсткой мелочи.

       — Отстань! — отмахнулась бабушка

       — Сделай доброе дело, займи до получки, — не отставал от старушки Гусев.

При слове «получка» и продавщица тетка Зинка, и Тонина бабушка рассмеялись.

Мы с Дашей переглянулись — вот она, долгожданная возможность.

       Делать добрые дела, оказывается, не всегда приятно, но, вздохнув, мы одолжили Гусеву все свои деньги и уступили очередь, точнее просто отошли от прилавка — покупать-то было уже не на что.

       Вознаграждение за доброе дело наступило тем же вечером, когда мы с бабушкой лущили фасоль на крыльце. Появилось оно в лице скандальной Гусыни — жены Гусева.

Гусыня, ещё не открыв калитку, принялась громко вопрошать:

             — Это что ж, Тимофеевна, такое творица? А? — Гусыня посмотрела вокруг.

     Вечерняя улица была пустынна — коров уже пригнали, пацанов во дворы загнали.

      — Это зачем же Александра с Дашкой Васютиной моему обормоту денег дали? А?

Гусыня, не теряя надежды на зрителей, в последний раз осмотрелась и вошла во двор.

Бабушка глазами показала мне на дверь. И я поспешно оставила её один на один с моим вознаграждением. А когда я через время вернулась, то довольная Гусыня уходила от нас с полным ведром картошки.

        На другой день случилось следующее – многие из нашей школы получили по аське минутный ролик, на котором Гусыня, вращая глазами, как Бармалей, рассказывала о нас с Дашкой, сбивших с праведного пути её мужа, и ни слова о бабушкиной картошке.    

   Создателями этого киношедевра оказались Вики.

 

              — Давайте, отомстим, — предложила Даша.

              – Давайте, объявим им бойкот! – радостно предложил её брат-близнец Пашка.

    Мне вспомнилось Викино: «Давайте, устроим игнор».

        — Давайте, подумаем, — предложила я

       После школы мы идем к Даше и Паше в летнюю кухню думать. А что тут думать? Нужно

мстить. По дороге я вспоминаю, что бабушка собиралась к моему возвращению напечь пирожков, моих любимых — с капустой и грибами, и мы сворачиваем к нам. Бабушка наливает всем  по кружке молока и ставит на стол блюдо с горячими пирогами. Я с набитым ртом по-быстрому рассказываю бабушке про случившееся.

       — Мы доброе дело сделали, а они так вот, — добавляет Дашка к моему рассказу.

       — Вы подаяние совершили, а говорите — доброе дело, — качает бабушка головой.

        — Хочешь сказать, что это не доброе дело? Да? — усомнилась я.

       — Добрые дела сами-собой и от сердца происходят. Зачем их искать?

И мстить расхотелось. И ещё —  как-то смутно я почувствовала, что Вика поступила так от обиды за то, что я с Дашей заобщалась. Вот и мы Викам собрались мстить от обиды. Что-то мне подсказывает, что это одно и то же.

      — Пусть сама поймёт: нормальные люди так не поступают, — сказала я, когда мы вышли на улицу.

     — Да ну! Вы, чё? — не соглашался Пашка. — Если ей простить, она опять так сделает.

     — Пусть, — кивнула мне Даша.

          — Вас девчонок не поймёшь. А я бы ей, да я бы ей врезал... Предательница! — не успокаивался Пашка.

      «Если мы начнём мстить, то значит и мы такие же?» — подумала я.

Я думала, что Вика, наверное, чувствовала, что я её больше не считаю подругой, вот поэтому она так старалась завести себе новую. Ведь Вика не может оставаться одна. Я поняла, почему она так поступила, и мне стало в душе легко, и Даше, думаю, тоже. У меня прям гора с плеч!

     На следующий день вся школа ждала, что же мы придумали Викам в отместку. Месть предполагалась ужасной.

      — Привет, — сказала я нашей Вике, войдя в класс, а на городскую Вику даже и не взглянула. Хотя они вместе стояли у окна, и лица у обеих были, как у боксёров перед рингом. Через время за мной зашла Даша и тоже кивнула Вике, затем мы с Дашкой поспешили на лестничную площадку. Выходя из класса, я боковым зрением увидела, как грустно сидела наша Вика за своей партой, а Вика городская, как ни в чём не бывало, болтала с Юркой.

      Очень сложно сделать по-настоящему добрый поступок, чтобы он еще и имел хорошие последствия. На этот раз у нас с Дашкой, кажется, получилось.                                                        А с добрыми делами мы решили не спешить. Пока.

 

        Вечером позвонила Вика и сказала: «И что мы с тобой из-за пустяка будем ссориться?»

 

История третья. Слово — серебро, а молчанье —  золото

 

       Деда Егора в деревне называли Егор Закрой рот, он с таким трудом расставался с каждым словом, будто они были у него из чистого золота.

        Дед Егор и баба Груня — наши соседи с одной стороны, а с другой — от соседей остался только коренастый тополь впритык к нашему забору. За бабой Груней жил наездами Амерканов. В Захаровке у него был табун лошадей, а летом — бахча и полный двор разной домашней птицы. Амерканов ещё тот жмот, но считал, что с соседями жить нужно дружно, поэтому по осени у нас водились и арбузы, и дыни. Жена у него была русская. Настоящая, русоволосая и голубоглазая.

     «Эх, пшеничная!», — вздыхал дед Егор, когда она прогоняла мимо гусей на пастбище.

 

В середине нашей улицы стоит нежилой дом, он не был разрушен, как другие заброшенные дома в Захаровке. Люди его не тронули. В него никто не ходил. Резное крыльцо дома пошатнулось и просело. Посеревшие стены. Ветхий забор слегка наклонился, но устоял. Всё вокруг заросло высокой травой и шиповником, да ещё кустами сирени, которая весной цветёт белым и каким-то лиловым, и кажется, что ей тесно и она вот - вот прорвётся сквозь покосившийся забор.

В этом доме, говорила бабушка, жила женщина-знахарка.

Дом повитухи — называют его в деревне. Этот дом меня притягивает и пугает одновременно. Я прихожу к нему, стою поодаль и рассматриваю. Мне страшно, но я всматриваюсь в пустые, тёмные окна. А если долго смотрю, то начинает казаться, что и на меня оттуда смотрят.

       Что говорить, сосед дед Егор был известным мастером. Все старушки нашего села несли к нему перематывать «камы», чинить электрочайники, подшивать валенки, но время от времени деду надоедало работать и он запевал. Садились они с бабой Груней на лавочку под окном и пели:

По Дону гуляет, по Дону гуляет,

 По Дону гуляет казак молодой.

 В саду дева плачет, в саду дева плачет,

 В саду дева плачет над быстрой рекой…

 

 Поэтому я с детства знала, что Дон — это место, где гуляет казак молодой. Правда, совсем недавно, что казак — это не казах.

 

 А попеть у нас в Захаровке любят все.

 

История четвёртая.  Жар-птицы стаями не летают

 

Листва на деревьях только начинала менять цвет.

Школа готовилась к Осеннему балу.

Старшеклассники подбирали музыку, что-то собирались петь. Пашка Васютин сочинял для них стихи. Читались они не очень, но пелись замечательно. Особенно когда Пашка их сам исполнял. При этом он в ритм стихам припадал на правую ногу и дёргал правым плечом в такт. Получалось классно. И там, где слова откровенно не рифмовались или вообще не находились, Пашка заменял их выражением своего лица

 

А я тебя люблю, такую как ты есть.

И круто на душе, что ты сегодня здесь.

Девушка – мечта. Ла-ла. Ла! Ла-ла. Ла!

Девочка – мечта. Ла-ла. Ла! Ла-ла. Ла!

 

А дальше шло такое Пашкино лицо, и такие глаза… Каждая девчонка нисколько не сомневалась в том, что она и есть та самая мечта.

 

 Остальных ребят поделили на команды. Нас определили с восьмым классом. Праздник сразу стал интереснее. Восьмиклассники хотя бы ростом повыше нас. И вообще.

  Каждая команда должна была представить картину об осени, поделки, букеты и много чего, но главное — девочку  Осень для участия в конкурсе "Мисс Золотая Осень"

 

 После уроков мы собрались в восьмом классе. Мысли у людей были, и предложения тоже. Вот только у нас не получалось собрать всё в кучу.

       — Нужна какая-то фишка. Нужно что-то потрясное, — паниковала я.

       — Давайте не гнать, и всё получится, — говорила городская Вика.

       — У меня есть топовый сарафанчик, мне бабушка из Германии прислала, — успокоила нас наша Вика, —  все будут в ауте. Первое место наше!

       — А что мы уже выбрали тебя Осенью? — спросила я.

       — А что тебя? — искренне удивилась Вика.

             — С твоими ногами, Александра, только в подтанцовку, — продолжил тему Даурен. Но так как я не поняла: комплимент это или так, на похихикать, поэтому и отреагировала никак. Но дело, наверное, не только в этом. Я себе нравлюсь до плеч, а ниже — нет. Дылда.

 

            — Тонь, дашь мне свои серёжки, — спросила Вика — без пяти минут  Мисс «Золотая Осень».

           — А я?

           — А тебе-то зачем?

           — Ну, раз просишь..

           — Спасибо, зай!!!

 

       В это время в соседнем кабинете к празднику готовились пятиклашки. Готовила их Людмила Григорьевна. У них пищали, хохотали и как-то даже хрюкали. Даурен попытался узнать, что там происходит, но как только он приоткрыл дверь, из класса заверещали:

            —  Закрой дверь, закрой дверь!

            —  Детский сад, — скривилась наша Вика.

     Юрка всё же заглянул к ним и прокукарекал. За дверью — взрыв эмоций!  Наш Юрка — кумир пятиклассниц.                                  

      На пороге наконец-то появилась наша классная руководитель — Ирина Владимировна, в народе просто Ира. Наша Ира была нормальной, вот только вечно занятой.

      — Ну как дела? Мне кажется, Тоня была бы хорошей Осенью. У неё такие красивые белокурые волосы, — без вступления предложила Ирина Владимировна.

Все промолчали

   — Или вот Александра, например, — продолжила Ира.

Вика вставила в уши наушники.

        — У нас уже есть Осень, — указала я на Вику.

        — А-а. Ну, хорошо. Репетируйте. Если что — зовите, — иссякла наша Ира.

Классная руководитель восьмого, Марианна Валерьяновна, к счастью, так и не появилась.

 

Предпраздничное время тянулось медленно, но верно. Мы вяло готовились, что-то обсуждали, рисовали. В одну из таких подготовок появилась наша Ира и сообщила, что срочно нужно выбрать командира —  акима класса. У нас всегда всё срочно.

  — Я буду акимом, —  заявила Вика.

  —  Почему? — спросила Ирина Владимировна.

  — А почему всегда они? – кивнула Вика в нашу сторону.

      Железный аргумент. Акимом назначили Вику, и она счастливая поскакала по жизни дальше. А мы с Дауреном принялись рисовать девушку-осень с развивающимися волосами и на качелях, увитых жёлтыми листьями. Осень на качелях — это моя идея, а яркое её воплощение — Даурена.

Мне нравится делать что-то с Дауреном. Даурен надёжный и умный. Пожалуй, второе важнее. Девчонки думают, что я влюблена в него, но это не так. Я вообще ещё ни в кого не влюблена. Это считается ненормальным, поэтому я своей подруге Вике по секрету соврала, что мне нравится Саша из восьмого. Саша никому не нравится, и мне его немного жаль.

     —  Могила! — пообещала Вика и через время все в школе удивлялись, как такой нормальной девчонке может нравиться Сашка Смирнов.

Не удивился только Сашка.

 

В следующий раз наша Ира появилась искрящаяся, как бенгальский огонь, всякоразными идеями.

       — Ребята, — с порога воскликнула она (Ирина Владимировна, как всегда, торопилась), — а ведь осень разная! Есть осень — «Очей очарованье!», а вот вам другая осень — «Туча небо кроет, Солнце не блестит...»

       — И правда!, — почти что восхитилась Тоня.

       — А давайте, сделаем одну Осень яркой красавицей, — Ирина Владимировна посмотрела на Тоню.

    — У нас это Вика, —  напомнила я присутствующим об отсутствующей нашей Вике.

   —  Да, — согласилась Ира, — а вторая Осень будет с зонтом и в плаще...

   — А у моей мамы есть красивый зонт, — перебил Ирину Владимировну Юра.

   — Хорошо, — кивнула Ира, — и обязательно с корзиной, полной овощей и фруктов.

   — А у моей апашки есть огромная корзина, —  вставился Даурен.

Я первый раз слышала, что у Даурена есть бабушка.

 

     Быть Дождливой Осенью Ирина Владимировна назначила Яну — симпатичную тихоню из восьмого класса. Которая готова была тут же пролиться дождём от предложения нашей Иры, но Ирина Владимировна уже убегала.

            — Я думаю, всё будет хорошо, вот только сценарий подкорректирую, — пообещала Ира и исчезла.

«Вот и у нас теперь есть фишка — две Осени», —  подумала я и продолжила рисовать.

Поделки к празднику делали мамы Саши и Даурена.     

 

      Наконец праздник состоялся.

Наша команда расположилась под стендом рисунков на осеннюю тематику, в зале, украшенном шарами, ветками рябины, жёлтыми бумажными листьями.  Над нашими головами висел плакат «Унылая пора — очей очарованье!».

           —  Она в вуали из дождя,

            Ее прихода не пропустим

      И предадимся легкой грусти,

      Ей объясненья не найдя,— сказала наша Ира, выводя за руку Осень-Яну.

      — Здравствуйте, все! Вот и настала осень золотая! — это наша Осень-Вика неожиданно выступила вперёд.

           — Да, да, ведь действительно, осень — это не только пора грусти и печали, это еще и пора яркой красоты.

 Ирина Владимировна кинулась  к Осени в красивом германском сарафанчике.

Осень  в дождевике, с зонтом и корзиной, наполненной муляжами овощей и фруктов (мама Яны —  воспитатель мини-центра) скромно отступила в сторону.

        — Почему у нас две Осени? — бодро произнесла наша Ира, глазами указывая Яне на место перед собой.

Яна опять выдвинулась вперёд.

Пропустив мимо ушей вопрос Ирины Владимировны, Вика сказала:

      — Осень — одно из любимых времён года!

      — О, боже, — выдохнула наша Ира.

      — Осень. Осыпает весь наш бедный сад,— наконец-то прорвалась Осень-Яна,

      —  За окнами сейчас осень! — Вика пыталась перекричать Яну.                                                Наша Ира стояла, опустив руки, и ничего уже не пыталась исправить. В это время весь зал загибался от смеха.

Нам дали грамоту за самое весёлое выступление.

А Мисс «Золотая Осень» стала пятиклассница Алина — младшая Юркина сестра.

 

История пятая. Тому тяжко, кто зло помнит

 

На следующий день, войдя в класс, Вика с вызовом оглядела присутствующих. Вика обижалась. Вика любила пообижаться. А все обиды хранила, как баба Груня, на каких-то полочках, и время от времени обиды свои перетряхивала. Вытаскивала на свет божий и сдувала с них пыль. Можно было запросто прийти утром в школу и наткнуться на холодный равнодушный взгляд своей лучшей подруги — это Вика вспомнила какую-то мою провинность времён каменного века.

Меня это обижало.

 

Весь первый урок Вика сидела рядом, надувшись, как мышь на крупу.

Когда Вика начинает психовать, мне хочется уйти домой, лечь на диван и читать. Читать я люблю. А вот мама любит слушать аудиокниги. Бабушка же читает газеты и постоянно просит меня заглянуть в почтовый ящик. Верка-почтальонша разносит почту, а заодно и все деревенские сплетни, когда ей вздумается, отсюда бабушкины ежедневные ожидания. У бабушки нет электронки, поэтому она общается со своими многочисленными подружайками и родственниками через зелёный почтовый ящик на нашей калитке.

 

Вторым уроком была математика. Звонок прозвенел, математичка задерживалась. За учительским столом сидела наша Вика.

       — Ну что, Юрий, сразу двойку ставить или прогуляешься к доске? — спросила Вика голосом Марианны Валерьяновны и вонзила в Юрку фирменный взгляд нашей математички.

    Когда люди дают своим детям имена, хоть немного думали бы о других — а вдруг, их ребёнок когда-нибудь станет учителем. В школе вышли из положения так: Марианну Валерьяновну называли ЭМВЭ или просто — Валерьянка. Для неё было повседневным делом наставить двоек и записать кому-нибудь в дневник послание родителям на добрых пол-листа.

      — Я вижу вам и без меня нормально, — произнесла стоящая в дверях математичка.

      Вику тут же сдуло с учительского стула — записи в дневник — не единственное развлечение Валерьянки.

 Каждый урок Марианна Валерьяновна говорила: «Здравствуйте! Садитесь», открывала журнал,  водила в нём пухлым пальцем. Класс замирал. Математичка своей паузой после фразы: «А сейчас к доске пойдет… к доске пойдёт…» доводила нас до микроинфаркта.

             — Можно к доске?

    Это не выдержал нервного напряжения Даурен.

    И класс выдохнул: «Фу-у-у!».

           — Ежу понятно, что сейчас вызовут меня, — сказала наша Вика.

           — Работаем по карточкам, — сказала Валерьянка и вытащила стопку карточек.

           — Сдайте, пожалуйста, дневники, я выставлю оценки за прошлые уроки.                               Дверь приоткрылась и показалась голова Юркиной сестры Алины:

              — Марина, ой, Мариванна...Ой, простите...

              — Что ты хотела?

              — Вас зовут, — сказала пятиклашка и с удовольствием исчезла. Мы готовы были умереть от смеха, но делали вид, что глухие. Повезло, что ЭМВЭ тут же вышла.

 

       Марианна Валерьяновна вышла. На её столе, прямо перед нами с Викой, лежала стопка из пяти дневников. Класс был занят карточками. Вика стащила дневник Даурена и написала в нём замечание. Я пришла в ужас, но тут же взяла дневник городской Вики и тоже написала в нём замечание. Вика секунду подумала и написала в Юркином дневнике, что он грубит и огАваривается.

     «Оговаривается», —  подсказала я ей.  Вика исправила.

 

 Появилась Валерьянка и принялась выписывать оценки. Принялась, а потом замерла над

Юркиным дневником, затем, я думаю, посмотрела на класс...

Математичка вышла и не появлялась.

        — Пошли к Ире и сами всё расскажем, а то поздно будет, — предложила я.

Вика молча кивнула. И мы пошли сдаваться. По расписанию у Ирины Владимировны было «окно», поэтому мы направились в учительскую. Подошли, приоткрыли дверь и услышали всхлипы. Плакала Марианна Валерьяновна. Плакала и приговаривала: «За что они так? Ну, скажите, почему они меня так не любят?»

  Мы с Викой отступили от двери и, не договариваясь, на цыпочках кинулись вниз по лестнице, затем выбежали на улицу.

          — И что вас уже парами отпускают? — прокричала нам вслед недовольная таким

нарушением дежурная тётя Света Мухамеджанова.

 

      — Я всё тебе прощаю, — сказала мне Вика на крыльце.

      — Давай, никогда больше не будем математичку называть Валерьянкой,— предложила я

Вика кивнула.  И я тоже простила Вику.

 Дружба — это умение прощать и принимать человека таким, какой он есть. Со всеми его недостатками.

 

История шестая. Не по виду суди, а по делам гляди

 

       На родительском собрании, которое проходило совместно с учащимися, Ирина Владимировна рассказывала, как Юрка поливал цветы кипятком из батареи.

      — Тебе наша Ира нравится? — как-то не вовремя, пригнувшись к парте, прошептала Вика городская.

            — Девчонки, тише, — тут же заметила это Ирина Владимировна.

      — Да, — кивнула я и уставилась в лицо классной, желая показать, как мне интересно ещё раз услышать, какой всё-таки наш Юрка балбес.

      — А мне не очень! И что она пожизненно в одной и той же юбке ходит? — продолжала шептать городская Вика.

     На нашей Ире была сегодня белая блузка, правда, не та строгая, что на первое сентября, а вся в каких-то рюшечках. И ворот глубокий, овальный. Нормально. А вот юбка (я выглянула из-за Даурена на Иру) действительно всё та же, тёмно-синяя, чуть ниже колен. Но какое это имело значение к моему отношению к ней?

        А вообще, как внешность влияет на отношение к человеку? В романах, которые я люблю, — огромное. А что, если и в жизни важно, какая на тебе одежда и как ты накрашен?

Все знают, что с одними людьми можно идти в разведку, а с другими даже на бревне лучше не сидеть. Вот, например, Дашкина мама, мне с ней и поболтать интересно, и в разведку я бы с ней точно пошла.

       Дашина мама обожает любовные романы и кошек. У них огромное разномастное кошачье  семейство, хотя родоночальница этой толпы — чёрная, с ровной спиной и белой грудкой, ну, очень достойная, кошачья леди по кличке  Сюзи.

          Дашка романы не читает. Но время от времени подкидывает их мне.

 Мама категорически против, а бабушка говорит:

         — Да пусть читает! Умнее будет.

        — Это от бульварной-то литературы? — восклицает мама.

Причём здесь бульвар? Но каждый раз, раскрыв (ну есть у меня такая привычка — перелистывать даже случайно попавшую в руки книгу), и, прочитав несколько слов, я не могу не дочитать очередной роман о любви. Умеют же писать на этих бульварах.

      Хотите — верьте, хотите —  нет, но Ирина Владимировна ни слова не сказала про наши с Викой проделки с дневниками.

       Пожалуй, с Ириной Владимировной я бы тоже в разведку пошла.

 

История седьмая. «Ум истиною просветляется, сердце любовью согревается».

 

          Сегодня на классном часе Ирина Владимировна вывела на доске большими буквами СЕМЬЯ и предложила записать в тетрадь за три минуты слова, пришедшие на ум по аналогии с этим понятием. И очень осталась недовольна скудностью наших аналогий. Я вообще написала одно только слово — бабушка.

       Моя семья — это бабушка.

      Когда мама приезжает или я на каникулах уезжаю к ней, бабушка всегда просит меня: «Саша, поговори с мамой. Расскажи ей что-нибудь. Поделись с ней каким-нибудь секретом»

Секреты у меня, конечно, есть, но как можно быть откровенной с человеком, с которым ты чаще встречаешься в рассказах бабушки о твоём детстве, чем в реальной жизни.

В возрасте лет примерно до восьми это были мои самые любимые истории. И перед сном я не просила бабушку почитать мне сказку, я говорила: "Ба, расскажи мне про то, как я была маленькой".

       А на перемене я узнала, что вчера от Дашки и её мамы ушёл папа. Он взял две сумки, один большой узел и Пашку. Загрузил их в свою машину и уехал к своей маме на соседнюю улицу.

     Ни Пашки, ни Даши Васютиных в школе не было.

После уроков я пошла к Даше. Стояла перед дверью и не решалась войти. Как я объясню Дашке: зачем пришла. И кто я ей?

       — Заходи!

 Дашка вышла на крыльцо.

      — Привет! — сказала я ей.

      — Здравствуйте, — сказала я вышедшей следом Дашкиной маме.

      — Ничего, — сказала Дашкина мама, —  выживем.

Но Дашка не знала, как жить дальше. Дашка никогда не жила без папы. А я не знала, как это с папой жить — я никогда с ним не жила.

     — Папа меня любит, он вернется! — сказала мне Дашка, когда мы остались с ней одни.

Я подумала: «Если человек любит, он просто не уйдет».

Бабушка со мной не согласилась, когда я ей об этом рассказала.

         Мы сидели с Дашкой на ступеньках крыльца. Калитка распахнулась, и во двор вошёл Пашка с большим пакетом.

        — Я здесь молоко и творог принёс, — сказал он и сел рядом.

Мне хотелось спросить у него: «Как ты мог оставить маму? И Дашку?», но я не могла придумать нужные слова.

      — Я не мог бросить папу, — догадался Пашка, о чём я хочу его спросить. — Я – не предатель.

«А ведь Пашка ушёл от мамы к бабушке, — подумала я. — Детей же мамы оставляют бабушкам, а Пашка сделал это сам. Справедливо, я считаю».

       Мне стало всё понятно: Пашка Васютин — ответственный человек.

И семья — это ещё ответственность.

 

История восьмая. Всякому своя честь дорога

 

 Нам объявили, что в субботу мы не учимся — День Здоровья. Все идём в поход.

       — Ура-а-а! — закричали все.

       — Вика, идёшь, — спросила я. — Что берём?

      — Не-а, Неохота что-то.

     —  Пойдём! Думаю, будет классно.

Вика наморщила лоб, как будто задумалась

           — Нет, точно не хочу.

           — Жаль.  

                                                                                                                                                                     

В пятницу ко мне подошла Даша.

       — Ты с кем идёшь? — спросила она.

Я пожала плечами.

     — Идём с нами, — предложила Дашка.

Я согласно кивнула. В поход мы, конечно, идём одной толпой. Идут все учителя и ученики.             

Но идти с кем-то — это значит играть в одной команде, постоянно общаться, сидеть рядом,

когда накроем на траве плащ-палатку и выложим на неё принесённую еду. В общем, весь поход

быть вместе. Учителя тоже делились на группки. Наша Ира никогда не оказывалась рядом с

Михалычем — замечено. Старшеклассники всегда держались особняком — так принято.

 

В субботу утром Пашка с Дашей ждали меня напротив школы, возле дома Смирновых — Сашки из восьмого.

— Давай, — сказал Пашка и повесил себе на второе плечо (одно уже было занято) мой увесистый рюкзак.  Бабушка к  походу отнеслась очень серьёзно.

Первой, кого я увидела во дворе школы, была моя подруга Вика.

      — Привет! — как ни в чём не бывало, сказала она.

      — Привет, — промямлила я. Настроение моё катастрофически портилось.

Дашка молча стояла рядом. Пашка вопросительно смотрел на меня.

    «Интересно, — подумала я, — он вернёт мой рюкзак?»

      — Пошли, — потянула меня за рукав куртки Вика.

      — Она тоже с нами, — сказала Вика, кивнув на стоящую в двух шагах Вику городскую.

Пашка поднялся на крыльцо и снял с плеч свою сумку и мой рюкзак. И, не глядя в нашу сторону, принялся разговаривать с Ромкой. Тонька стояла рядом, улыбалась и, как сорока на заборе, крутила головой во все стороны.

      — Нет, Вика, я с Дашей и Пашкой, — сказала я и взяла Дашу за руку.

             — Предательница, — сказала Вика, и лицо её стало злым-презлым, — ты ещё об этом пожалеешь.

Нет, об этом я никогда не пожалею. Я сама себя стала уважать за то, что не струсила. Как бы я жила дальше, если бы позволила себе поступить по-другому?

 

История девятая. Большая душа, что большой костер – издалека видна

 

       Каждый понедельник в фойе, на первом этаже, перед началом уроков, у нас в школе проходила линейка. Вначале играл гимн Казахстана, мы стояли, приложив правую руку к груди на уровне сердца. После прослушивания гимна нас за что-нибудь ругали, а затем рассказывали  новости школы и делали объявления.

       В этот понедельник объявили районный конкурс рисунков на патриотическую тему.

Мы с Дашей решили участвовать в нём и сделать один большой рисунок вдвоём.

       Я в тот же день отправилась к Даше со стопкой чистой бумаги, краской и кучей идей.

Бумаги хватило, а вот идеи через два часа у меня иссякли.  Зато Даша фонтанировала предложениями. Я только тупо кивала и говорила: «Хорошо!» или «Правильно!»

Мы вышли с Дашей на лавочку

      — И правильно! — кивнула я и в этот момент увидела свою бабушку с бабой Груней. Они неожиданно появились из-за куста сирени, разросшегося на углу проулка, и направились по улице в противоположную сторону

      — О, куда это они?

      — Кто? А-а-а, — Даша тоже увидела двух старушек, дефилирующих по Дашкиной улице.

Я подскочила.

      — Да пусть себе ходят. Тебе-то что?

       — А что им в вашем краю делать?

      —  Ну и что? — Дашка продолжала не понимать моего удивления или ей просто лень было вставать с лавочки.

Я поспешила за подружайками. Дашка вынуждена была последовать за мной.

Бабушка несла полный пакет, из которого торчали два початка кукурузы. А, судя по очертанию, предмет, который лежал в пакете у бабы Груни, был продолговатой дыней с бахчи Амеркановых.

«Гуманитарная помощь», — мелькнуло у меня в голове, когда они подошли к калитке бывшего дома Шульцев — крайнего на улице.

«А с какой стати?», — тут же опровергла я собственное предположение.

Бабулек мы не стали дожидаться, да и странно было бы торчать посреди улицы напротив бывшего дома Шульцев, где в настоящее время жила с мамой Вика городская.

Вечером бабушка на мой вопрос: « А куда это вы с бабой Груней днём исчезли?» ответила довольно конкретно: «Да так».

       На следующий день я вернулась от Даши, где мы рисовали на конкурс, совсем без настра, потому что рисунок так и  не получался. Он нам не нравился, Дашиной маме тоже. «Нужно добавить немного жизни»,— говорила она, но мы не понимали, как это.

Так вот, когда я зашла домой, то на кухне обнаружила Вику городскую. Вика меня удивила: Вика вела себя так, как будто она у нас частый гость. Они с бабушкой пили чай, ели блины и смеялись. Чай с ними пить отказалась — у Даши напилась, да и настроение не то.

А уходя к себе в комнату, посмотрела на стол мельком, ничего не сказав, будто бы и не заметила ни абрикосового варенья, ни пиалы со сметаной полной доверху. Всё это бабушка выставляла по праздникам.

     У себя достала наш рисунок и вновь зависла над ним. Хороший рисунок, но что-то вот не хватает ему.

Я так задумалась, что не заметила, как в комнату зашла Вика городская.

      — Нужно коней нарисовать. Бегущих, — сказала Вика, рассматривая наш с Дашкой рисунок на патриотическую тему.

     — А почему именно коней?

    — Я с детства коней люблю, — ответила Вика городская.

 А я подумала: «И где это она в своём городе их так полюбила?»

    — Хочешь нарисовать? — неожиданно предложила я и не поверила собственным ушам.

Вика посмотрела на меня, потом на рисунок и тоже неожиданно для себя  кивнула.

Кони получились красивые. Бегущие. С огромными грустными глазами.

      — Знаешь, — сказала Вика. — Я же в деревне родилась.  На берегу Иртыша. У нас были заливные луга, а там кони паслись. Красивые! Это мы потом  с мамой ненадолго в город переехали.

      — Ты только никому не говори. Пожалуйста, — добавила она немного погодя.

Я кивнула. Какой смешной секрет.

 

История десятая. У страха глаза велики

 

Ветер начал завывать с вечера. Небо обложило тяжёлыми тучами. Сегодня наступил последний месяц осени.

 

Когда я пришла на бревно, там уже и сесть было негде.

— Подвинься,— попросила я Алинку, сидящую с краю.

  — Тише, — шыкнула на меня Тоня. И только тут я увидела, что все внимательно слушают Вику.

 — На следующую ночь она не легла спать, — каким-то завораживающим голосом рассказывала Вика, —  зажгла свечку, взяла библию в руки и сидит в темноте...

 — Зубами клацает, — прокомментировал Даурен.

 — Да, успокойся! Надоел уже, — психанула Тоня.

Сашка было засмеялся, но Вика так на него посмотрела, что он тут же смолк.

 — Про кого это? — шёпотом спросила я у Тони.

 — Про бабушку, — раздражённо ответила Тоня.

 — Только луна взошла, — продолжала Вика свою историю, — как опять стук. Бабушка встала, а ноги, как будто деревянные стали. Еле дошла  к окну, а там уже эта женщина стоит. Только волосы у неё уже не белые, а какие-то серые и круги тёмные под глазами.

Вика рассказывала так, как будто видела перед собой эту женщину

 — Ма-а-ма, — прошептала Тоня, а Алинка прижалась ко мне и я слышала, как она дрожит. Мне стало по-настоящему страшно.

 — Бабушка подняла библию и к окну, а женщина как заплачет. И стоит, и головой вот так качает, —  Вика показала, как женщина качает головой

 — Мамочка! — в голос вскрикнули Алина и Тоня.

 — И что дальше? — поторопил Вику Сашка.

 — Повернулась эта женщина и  так медленно растаяла.

Вика показала, как женщина исчезает

 — А  вот я как-то читал, — вставился Юрка

 — Юр, ты книги читаешь? — делано удивился Даурен

 — Да. Гоголь писал. Он, между прочим, классик, и мы, между прочим, в школе его учим  

      — Какое совпадение, — не упустил возможности прикольнуться над Юркой Даурен, — все писатели, кого мы в школе проходили, оказывались классиками.

Засмеялась только я, остальным было не до приколов.

      — А знаете, куда женщина  исчезла? — обвела всех заговорческим взглядом Вика городская.

     — Куда? — чуть ли не хором воскликнули мы.

Вика держала паузу, Вика интриговала. Мы ждали

     — В дом... повитухи, — почему-то прошептала Вика.

 

   С «бревна» все расходились под впечатлением.  

  По дороге  домой, я, как всегда, проходя мимо дома повитухи, посмотрела на окна. И мне показалось, что в окне что-то мелькнуло. Светлое. Мне  точно кто-то помахал платком. Я остолбенела. Затем оглянулась. Вокруг — никого. Кинулась бежать, но потом остановилась поодаль и ещё раз с опаской посмотрела на окна.

Было стойкое ощущение, что за мной наблюдают из крайнего окна. Я чувствовала, как сердце колотится в груди.

      И вдруг дверь дома резко распахнулась

      — Ма-а-ма! — закричала я и кинулась бежать, прижимаясь к заборам. Мне казалось, что я могу спрятаться в их тени.

Берёзы за заборами размахивали ветками, будто хотели дотянуться и хлестнуть меня по лицу.

     — Дурочка, — обнимала меня, клацающую зубами, бабушка. — Это ветер. Смотри, как всё трепет.

     — Пошли вместе посмотрим, — предложила она мне.

     — Не-е-е, - с ужасом замотала я головой. — Ни за что на свете.

    Но было уже не страшно.

 

История одиннадцатая. Один про Фому, другой про Ерему

 

        На каникулах мама забрала меня к себе. Мама легко ориентировалась в своём беспорядке и иногда оправдывалась, называя его творческим. Её завалы и пренебрежение к организованности вызывали у меня огромное почтение, но жить было комфортнее в бабушкином «всё по полочкам» и « каждой вещи – своё место».

        Я лежала на тахте возле стенки, претворялась спящей и наблюдала за мамой.

Мама пила кофе, а до этого она делала маску, ела две ложки овсянки, запаренной кипятком, принимала душ и пила кофе из огромной чайной чашки.

         Кофе — это последняя составляющая её утра.

Мама без кофе не начинала день. Мама всегда, как заведённая, начинала день одинаково. В её утре не было места ни потягиваниям, ни долгим подъёмам.

       Мама повернула ключ в двери, через время прогудел лифт, и наступила недолгая тишина. Я перекатилась на середину тахты и потянулась, затем включила телефон.

В мамином утре и мне не было места.

      В городе мне нравилось, но я скучала по бабушке и за Захаровкой. С девчонками мы созванивались, общались в сети. Даурен уехал к старшему брату в Астану и оттуда вёл нам репортажи каждый день.

 

История двенадцатая. Друзья познаются в беде

 

       В понедельник на линейке нам объявили о начале конкурса «Победила дружба». Участвовать в нём будут дружеские пары. А мне как быть? У меня-то теперь две подруги: Вика и Даша. С кем из них мне объединиться? А потом я подумала, что у Вики есть другая подруга — Вика городская, а у Даши только я. Вот так я и попыталась объяснить Вике, когда она после линейки подошла ко мне с целым ворохом идей по поводу нашей пары.

 

      —  Друзья — это люди, у которых много общего. А что у вас с Дашкой-то общего? — удивлённо спросила Вика.

 — Ты худая, Дашка — полненькая. Ты русая, а Дашка…, — Вика замешкалась, — тёмно-русая.

Странное понятие о дружбе, а толстый-тонкий — это в точку. Дашка — невысокая пухляшка, а я выше обеих Вик в классе. Внешне мы полные противоположности.

И всё-таки у нас с Дашкой много общего — мы с Дашкой любим рисовать вместе. Один рисунок на двоих. И у нас их уже много.

       — Если ты так поступишь, то ты потеряешь подругу, — объяснила мне городская Вика, которая решила тоже поучаствовать в наших дружеских разборках.

 На этом месте, к счастью, зазвенел звонок, и я с радостью побежала в класс, но, как известно, проблемы сами собой не решаются.

         На перемене мы с Дашкой пошли к Людмиле Григорьевне за советом

"Действуйте по совести", — предложила Людмила Григорьевна

Но Дашкина совесть говорила, что мы с ней можем участвовать в конкурсе. Мне же моя подсказывала, что так нельзя поступать с Викой. Значит, чья-то ошибалась, но чья?

 "Друзья на дороге не валяются, поэтому я совсем не буду участвовать в этом конкурсе", — решила я,  хорошо подумав.

        Всегда нужно думать. Думать — зря не будет. Это как в притче про двух лягушек, одна из которых пошла ко дну, а вторая болтыхалась, пока из сметаны, в которую они обе попали, не сбила масло, не встала на него и не выбралась из кувшина.

        А на следующий день в школе меня Саша из восьмого отозвал в сторону и спросил:

       — А вот, если бы ты участвовала, ты бы меня выбрала?

Я догадываюсь, что Сашка хотел спросить: нравится ли он мне?

       — Я НЕ УЧАСТВУЮ! —  повторяю я Смирнову большими буквами.

Интересно, что для Сашки важнее — моё чувство к нему или его чувство собственного совершенства.

      В субботу после четвёртого урока в спортзале состоялся конкурс. Людмила Григорьевна неожиданно включила меня в жюри.

     — Будешь ребят защищать, — сказала она.

     — Классно! Будет свой человек в жюри, — искренне обрадовалась наша Вика.

      Самыми странными участниками были Сашка из восьмого и наша Вика. И странно, но они были одной из лучших пар этого конкурса. Лидировали  с большим отрывом — это не я, это Марианна Валерьяновна так сказала, — Димка Головатый и Игорь. Вторыми были Ромка и Тоня, а вот на третье место тянули две пары: Юра с сестрой Алиной и наша Вика с Сашкой. Хуже всех выступали Размачаева и Даурен. Хоть и были они умными и продвинутыми, но для дружбы этого, наверное, недостаточно. Мне кажется, что вот у нас с Дауреном получилось бы хорошо. А Размачаева, разве она умела дружить?

    И ещё мне казалось, что Юрка с Алиной выступали лучше, чем Саша с Викой. Мнения жюри по третьему месту разделились, и мой голос был решающим. А как мне поступить: Вика — моя подруга, а Юрка с сестрой выступили чуть лучше? Мне очень хотелось, чтобы победила Вика, но что-то мне подсказывало, что так поступать нехорошо.

   "Давай, Александра, определяйся, — торопила Марианна Валерьяновна.

И я решила, как советовала Людмила Григорьевна, действовать по совести.

 

    — Предательница! Предательница! — говорила мне в классе наша Вика и по лицу её катились слёзы. — Я так много для тебя сделала, а ты ... И, правда, говорят, не хочешь зла — не делай людям добра.

Я стояла и только что не открывала рот, как рыба, вытащенная на берег. А так чувства у меня были примерно такие же. Даша стояла рядом и тоже молчала.

      — Ты что подсчитывала, сколько для меня сделала? — наконец-то придумала я, как ответить Вике.

      — Да что ты мямлишь? Тормознутая!

      —  Ну, ни фига себе!

      — Ну, ни фига себе, ну, ни фига себе, — передразнила меня Вика.

      — А-а! — махнула я на неё, развернулась и пошла из класса.

      — Что нечего ответить? Вот так-то! — сказала мне Вика в спину.

Даша, молча, вышла за мной следом. И когда мы вышли из школы, она тоже молчала.

        — Не ходи со мной, — сказала я, и она, молча, осталась в школьном дворе

Возле дома Смирновых стоял Сашка с Новиковым. Выражение лиц у Сашки и Новикова были одинаковыми.

 Я хотела сделать вид, что мы не учимся в одной школе, но Сашка преградил мне дорогу:

       — Я тебе больше не нравлюсь. Да?

Я кивнула.

      — Почему? — тихо спросил растерявшийся Сашка.

А вот как Сашке объяснить почему?

" Разве для друга можно сделать слишком много? — думала я, сидя после школы на своей лавочке. — А может, женской дружбы вообще нет? А почему женской? Может, её вообще в жизни нет?"

       Вечером я долго лежала в темноте с открытыми глазами и опять думала

С одной стороны, я поступила по совести, а с другой, наверное, так друзья не поступают.

А что, если я самая настоящая предательница. И тут я разревелась.

Ко мне подошла бабушка и погладила меня по голове

       — Ба, расскажи мне про то, как я была маленькой, — попросила я её.

       — Маленькая ты была такой славной, но такой упрямой. Бывало, дедушка, скажет, Санька, отойди от окна, а то мне не видно газету читать. А ты говоришь: Я тебе не мешаю, я в окно смотрю. И ещё ближе к окну.

Бабушка тихо рассмеялась.

Во сне из какого-то скрытого файла моя память доставала истории, когда я была маленькой, был жив мой дедушка, мама жила с нами…

       Утром я с чувством человека, совершившего подлость, вошла в школу. И, не смотря по сторонам, отправилась в класс.

      — Привет, — поздоровался на лестнице запыхавшийся Юрка. Юрка сбегал вниз, а за ним, как всегда, пятиклашка.   

     — Салам, — сказал Даурен, когда я вошла в класс, и поднял сжатый кулак.

     — О, Александра, привет, — поздоровалась со мной Вика городская, и только наша Вика даже не посмотрела в мою сторону.  

Вот так и теряют друзей.

 

История тринадцатая. Хотел отворотить от пня, да наехал на колоду

 

        Утром мы с бабушкой проспали. Разбудил нас звонок Ирины Владимировны, она спрашивала, почему меня нет в школе, когда по математике сегодня четвертная контрольная работа

         В школу пришла, когда контрольная подходила к концу, поэтому на урок я не пошла, а тихо бродила по коридору. В девятом классе урок проводила Людмила Григорьевна. Дверь их кабинета была приоткрыта, и оттуда раздавались громкие голоса. И я, прислонившись к стене, стала слушать. Вначале мне было просто интересно, о чём они спорят. А они с таким азартом спорили. Большинство класса, а это — Игорь, братья Мусины и Размачаева доказывали, что не может один человек изменить ход истории, что история выдвигает личность, какую ей в эту минуту необходима, а Димка доказывал, что сильный человек способен изменить мир. Фамилия у Димки серьезная, я бы даже сказала, почтенная — Головатый. Наверное, предки у Димки башковитые были.

"И нечего было Печорину ныть и пенять на окружающих, нужно было самому что-то делать", — настаивал он.

 Неча на зеркало пенять, коли рожа крива, — подсказала мне моя память, хоть никакого Печорина я не знала.  Мне не хотелось думать, кто из них прав, мне эта тема совсем не интересна, но мне понравилось, как отстаивал свою точку зрения Димка. И я, не задумываясь, стала на сторону Головатого. А именно — личность способна изменить мир.

       — Ты, чё подслушиваешь?

 Это из-за угла появился Саша из восьмого. Удивительная у него способность: появляться там, где тебе не рады.

       На перемене я исподтишка рассматривала Димку. Интересная он личность. Димка совсем некрасивый, но Димка — классный.

 

История четырнадцатая. Кого не замечают, тот покашливает

 

Димка был классным.

В  девятом классе училась единственная в школе отличница — Ира Размачаева.

Размачаева самая популярная девчонка в нашей школе. Как быть популярной — какая девчонка хоть раз в жизни не задумывалась об этом? Размачаева владела этим секретом.

Димка Головатый был влюблён в Иру Размачаеву по-тихому, неназойливо, но про эту любовь знали даже девчонки из второго класса.

"Какая она? Почему Димка выбрал её?" — эта мысль стала навязчивой. Она навязывалась и когда я сидела на уроке, и когда стояла на лестничной площадке.

Чтобы что-то получилось, нужно хотя бы что-то для этого предпринять. И я решила предпринимать.

 Подробнее: отправить шпионов в стан неприятеля — пусть выведают. Вот кого и как?

 

       — Давай выкладывай, о чём весь день думаешь, — сказала мне Дашка, как только мы возле ворот Смирновых отвязались от Новикова и Сашки.

      — Я вот тут всё думаю.

      — Да вижу я!

      — Что именно в Размачаевой нравится Головатому?

      — Нужно узнать. Давай поближе с ней пообщаемся, — тут же начала разворачивать план действий Дашка.

Предложение, конечно же, дельное. Но легко сказать — нелегко сделать. Девятиклассники с нами не общались.

       — А как? — с еле скрываемым раздражением перебила я подругу, кинувшуюся по доброте своей широкой души помогать мне.

Тут уж и великий стратег Дашка пожала плечами. Как всегда, мне на ум пришла Людмила Григорьевна.

        — Знаешь, Людмила Григорьевна, — принялась я вслух  развивать свою мысль в этом направлении, - Людмила Григорьевна по пятницам проводит с ними какие-то дополнительные занятия. Вот мне бы туда попасть и всё своими глазами увидеть.

        — Ну да, — без энтузиазма согласилась Даша.

 Я поняла, что ей обидно выпадать из действий.

       — А потом всё тебе расскажу, а ты уж разберёшься,— поспешно добавила я.

       — Классно! А вот как к Людмиле Григорьевне напроситься? — принялась думать Даша.

И пока мы подошли к переулку — придумала.

Я до самой пятницы пыталась заставить себя не ждать, но ничего поделать не могла. И ждала. Дашка отвлекала меня от этого, как могла. Она даже предлагала мне глубоко подышать.

 

       Мы напросились к Людмиле Григорьевне оформлять какое-то очередное мероприятие. Радости Людмилы Григорьевны не было конца. Она даже из благодарности заявила, указав на меня, что вот Ире смена растёт. Принцесса Размачаева так при этом скривилась...

Мы с Дашкой рисовали на столе, а девятиклассники разместились на полу и что-то делали на склеенных ватманских листах.

 Размачаева капризничала, нудела и постоянно делала замечания мальчишкам, особенно Димке.

А когда я передала Размачаевой наш рисунок, то недовольно промямлила:

       — А куда мне его вставить? В пятое измерение?

 Я пожала плечами. Первое, что я узнала в Инете, когда добралась до компьютера, что такое пятое измерение.

 Всех стошнило бы от её нудности, не будь она популярной девчонкой.

       Первое же, что пришло мне на ум — заняться собственным развитием. Например, самостоятельно выучить английский или научиться кататься на коньках. Тоже самостоятельно. Нет, лучше усовершенствую свой родной язык. Если в день запоминать по одной пословице или поговорке, в месяц это будет приблизительно тридцать, в год — триста шестьдесят с хвостиком. Решено.

 

История пятнадцатая. Из большой тучи да малая капля

 

       Иркин табель с отличием — документальное подтверждение того, что она лучше меня. Или только умнее?

У меня табель тоже не без пятёрок, но можно попробовать увеличить их количество. Например, по истории. «История – не физкультура, так что нечего откладывать в долгий ящик, с завтрашнего урока и начну», — решила я. Взяла учебник и принялась читать его с первого параграфа, чтобы никаких пробелов.

Бабушка и приехавшая сегодня мама лепили вареники, а я, не поднимая головы, зубрила важные исторические даты.

Мама прикрыла книгу и прочитала вслух «История…»

«У меня по истории одни пятёрки были. Я даже хотела стать историком», — сказала она, — но, слава Богу, не срослось». И мама шутливо перекрестилась.

 После её слов я твёрдо решила, я даже чуть не поклялась себе: отныне и вовеки получать по истории только пятёрки и полезла в Инет за дополнительным материалом.

На следующий день на уроке я блистала: села на первую парту перед учительским столом, всех дополняла, поправляла, тянула руку и трясла ею перед лицом историка.

А когда, наконец-то мне дали слово, я начала издалека. Я торопилась успеть рассказать всё, что прочитала. Ощущение, что ты владеешь этим вопросом, что много знаешь – это непередаваемое ощущение на грани счастья.

      — Ну, это ты уже лишнее. Вернись к теме, — прервал мою лебединую песню Михалыч.

      — Никогда не говори всего, что ты знаешь, — сказал за моей спиной Даурен.

Я оглянулась, одного взгляда на класс было достаточно, чтобы понять — никто моего

недолгого счастья не разделял.

 

Это был решающий урок — контрольная работа за четверть.

Михалыч раздал нам листы с индивидуальным заданием и стал переписывать что-то в журнал из чёрной файловой папки под названием «Календарно-тематическое планирование по истории Казахстана»

Мы все пыхтели над карточками, только Юрка с Викой городской шептались на последней парте. Знаете, как мышь в тумбочке под мойкой: шу-шу-шу-у.

Это мешало.

    — Да тихо вы! — прервал тишину раздражённый голос Вики.

     — Сама молчи! — парировал тут же Юрка

     — Вы, правда, заткнулись бы, — отвлёкся от работы Даурен.

     — Да вы все мешаете! Замолчите все! — психанула я.

     — Сама рот закрой, — повернулась ко мне Вика.

     — Лучше уймитесь! — посоветовал нам Михалыч.

     — Ну, нет, хорошо получается. Ты, значит, начала, а я, значит, рот закрой.

     — Вы что хотите, чтобы у меня терпение лопнуло? — пригрозил Михалыч.

      — Вот и работай, молча, отличница ты наша, — не унималась Вика.

 И тут у Михалыча лопнуло терпение. Он встал, взял нас с Викой за шиворот и выставил за дверь. В коридоре мы, как две дуры, начали смеяться, но было стыдно.

      А самое обидное, что пятёрку-то мне за четверть Михалыч так и не поставил.

Юрка в этой кутерьме не успел списать и получил двойку в дневник.

 Но все двойки в нашей школе липовые, потому что в журнал их не ставят.

 

История шестнадцатая. Не узнавай друга в три дня, узнавай в три года

 

Наступил март, заплакали сосульки.

        — А в Японии сакура цветёт, — сказала Дашкина мама и тихонечко вздохнула.

Дашкина мама слыла местной чудачкой. Красивой чудачкой.

Я грустно сидела на их диване, ставшим мне уже своим. Сюзи грациозно тёрлась о мои ноги. Дашкина мама ревниво поглядывала в нашу сторону.

К Даше с мамой вернулись Пашка и папа, и они всей семьёй уедут, когда учебный год закончится..

Нет, не в Японию, в Россию.

       — Давай, после уроков погуляем, — неожиданно предложила мне наша Вика, как только услышала это.

Я согласилась.

       Я ждала Вику, как и договорились, в школьном саду.

 Вика в это время шла с Сашкой по Кавказу, в самом дальнем краю Захаровки. Что она там делала и о чём они говорили — об этом, как говорят, история умалчивает. Известно одно, что из ворот выбежал здоровенный пес с обрывком цепи на шее. Вика страшно заверещала и в момент залезла на забор, Сашка в два прыжка оказался на другой стороне улицы, за кустами.

Книга рекордов Гинесса охотно вписала бы скорость, с какой Сашка унесся через кусты в неизвестном направлении, если бы, конечно, кто-нибудь успел её замерить.

     К счастью, следом за собакой выбежал хозяин и увёл рычащую псину во двор. Вику с трудом уговорили слезть с забора. Это был единственный раз, когда у Вики была уважительная причина не прийти со мной на встречу. Вика обиделась на Сашку, ему же и в голову не пришло переживать из-за этого.

Сашка в школе считался человеком ненадёжным.

       С Викой мы так и не встретились, но вечером она мне написала, и я ей рассказала про Димку Головатого. Может, при встрече я бы так не откровенничала, как-то я уже отвыкла разговаривать по душам с бывшей подругой.

«Да ты присмотрись к нему, — писала мне Вика. — У него же куча недостатков».

«Присмотрелась. У Димки полно недостатков, но они мне нравятся», — умничала я. Именно так ответила бы героиня сентиментального романа.

 

На следующий день я зашла в класс  местной звездой: хоть в это и нелегко поверить, но Вика скинула всем одноклассникам нашу переписку.

Даже Юрка смотрел на меня с сочувствием, а Вика городская с недоумением.

      — Вика, ну ты же обещала! — говорю я своей бывшей подруге

      — Ну и что?

Я не могу понять, зачем она так поступила.

    — Я убью Вику на перемене,— обещает Даурен.

Я пожимаю плечами и отворачиваюсь к окну. Мир за окном кажется серым. Мне так плохо.

Это подлость или месть? Иногда мне кажется, что одно невозможно без другого.

 

История семнадцатая. Где правое дело, и малые победы велики

 

        На каникулах объявили шахматный турнир. Записали на него всех, кто хоть как-то умел отличить пешку от ферзя. Ответственным значился физрук Амантай Базарбаевич.

 Я в шахматы не играла, но Тоня позвала меня «поболеть» за Ромку.

В спортзале поставили несколько парт и усадили по обе стороны игроков. Амантай Базарбаевич дал старт, пожелал удачи и вышел.

Ромка с виноватым лицом обыгрывал всех, кого усаживали напротив.

Дольше всех в игре с ним задержался Серёга Новиков.

       — Повторим, — предложил Ромка Новикову, когда и эта партия была им выиграна.

Серёга кивнул. И они принялись играть. Все участники стали расходиться.

      — Повторим, — вновь сказал Ромка и стал расставлять шахматные фигуры для новой игры.

       — Всё, гейм овер,  — сказал Саша из восьмого, —  пора домой!   .

Ромка добродушно улыбнулся, пожал плечами. Лицо Тоньки стало напряжённым.

     — Я же не тебе предлагаю сыграть, а Серёге.

 Ромка кивнул на Новикова

       — А я сказал всё!

 Сашка толкнул ногой стул, на котором только что сидел Серёга.

Стул упал, но Саша не уходил. Он стоял перед Ромкой и ухмылялся.

       — Ты, Саша, не понтуйся, — сказала Тоня.

       — А ты вообще, дура, помолчи.

       — Что ты сразу психуешь? — обиделась Тоня. — Тебя же никто не обзывал...

       — Извинись перед Тоней, — сказал Ромка и поднялся из-за парты.

       — Ты что-то сказал? — переспросил Саша.

       — Извинись перед Тоней, сказал.

      Сашка резко отодвинул парту, шахматы посыпались на пол. Теперь они с Ромкой стояли лицом к лицу.

       — Да ладно, не связывайся с ним. Он псих!

 Тонька пыталась оттащить Ромку.

             — Так не честно.

 Я  потянула  Сашу за руку.

Он, не взглянув даже в мою сторону, так дёрнул рукой, что я чуть не упала им под ноги.                                 Не надо быть экспертом, чтобы определить: весовые категории у пацанов разные... Ромка не был хлюпиком, но Саше в силе даже старшеклассники уступали.   

И тут случилось неожиданное. Серёга Новиков встал возле Ромки и сказал:

      —  Имей в виду: нас двое.

Мы все онемели. Первой пришла в себя я и побежала искать кого-нибудь из учителей, но столкнулась в дверях с Димкой Головатым.

      — Че за разборки, пацаны? — сказал он и кинулся разнимать дерущихся.

Когда в зал вбежали Омантай Базарбаевич и тётя Света, у Новикова из носа текла кровь, а Тоня держалась за глаз. Мы с ней обе ревели в голос.

 

 На следующий день меня, Сашку, Ромку и Новикова вызвали к Розе Тортаевне. Тонька же и после каникул несколько дней не ходила в школу — у неё темнел фингал на весь глаз.

      — Так, выкладывайте, что произошло? — сказала Роза Тортаевна и обвела нас  недобрым взглядом

      — А чё? — первым начал Саша. — Я чё до них лез? Из-за них теперь мне рубашку надо...

      — Да ничего особенного, — перебил его Ромка. — Обычные мужские разборки.

      — Ну, да, — согласилась с ним Роза Тортаевна, — вот только почему-то пострадали девчонки.

 Тут все вспомнили про Тонькин синяк и начали смеяться. Не смеялся один Ромка, но ему

это явно давалось с трудом.

 

И ещё — наш рисунок занял первое место и его отправили на конкурс в область.

Когда спросили, кому подписывать грамоту, мы с Дашкой хором ответили:

      — Вике!

      — Городской, — добавила Даша.

Странно, почему нельзя всех трёх наградить, хотя победили, конечно же, Викины бегущие кони с огромными человеческими глазами.

 

История восемнадцатая.  К чему охота, к тому и смысл

 

Вечером мы сидели у Новиковых на бревне.

    — Хочу собаку, — сказал Даурен и продолжительно вздохнул.

 Странная мечта для деревенского пацана. Хочешь — заведи

      — А я мечтаю, чтобы..., — произнесла Вика и дальше её предложение осложнилось длинным рядом однородных сказуемых.

У меня тоже была мечта, но я о ней никому не говорила — плохая примета. Не сбудется. Зато мы все знали, как Дашка мечтает о спортивном велосипеде. А её мама мечтала ей его купить. Это и называется — родственные души. Нет, родные люди. Родственные души — это всё-таки что-то другое.

 

Утром мы с Дашкой были перед калиткой, когда она распахнулась, и к нам во двор вошла баба Груня с ведром.

      — Вот мотор погорел. Водицы бы мне.

     — Заходи, заходи, Грунь! — высунулась из веранды бабушка.

     — Здрасьте, — сказала я и обошла бабу Груню.

Дашка осталась на месте.

     — Даш, — повернулась я к ней.

 Дашка стояла с таким лицом, как будто перед ней была не я, а Новиков.

      — Ведро.

Указала мне Даша на спину бабы Груни.

 Я осмотрела соседку, её ведро, подняла глаза на бабушку, но так и не поняла, о чём это Дашка. Когда мы наконец-то вышли на улицу, Дашка, округлив глаза, громким шёпотом пояснила:

      — Пустое ведро — это очень плохая примета. Ой, не повезёт нам.

      — Да ладно, тебе, — рассмеялась я.

Дашка была испуганной и смешной.

     — Я сегодня утром соль рассыпала, а теперь вот это ведро. Точно что-то случится ужасное. Попомни мои слова! — сказала Дашка словами своей бабушки.

И Даша принялась ожидать худшего, и оно не заставило себя долго ждать. Возле школы из двора Смирновых появилась черная кошка и поспешила к соседям напротив. Мы кинулись ей наперерез, но кошка успела юркнуть под ворота.

      — Ну, вот, — расстроилась Даша, — ещё и эта кошка

      — Ну, вот. Всё сходится, — сказала Дашка, когда мы поднимались на школьное крыльцо, а она споткнулась и ударилась коленкой о ступеньку.

 

        — Ну, вот. Всё сходится, — говорила Дашка, через две секунды после звонка с первого урока. Я ещё из-за парты не вышла, а Дашка уже появилась с этими словами в дверях нашего класса. И её лицо без каких-либо слов говорило, что приметы сбываются. Я, молча, сочувствовала ей глазами. В это время мимо нас пробегал Юрка, а за ним девчонка из пятого. Юрка задел Дашу плечом, а пятиклашка буквально врезалась в неё с разбегу

       — Ну, вот, — сказала моя несчастная подруга, а лицо её при этом говорило: «Ну, я же тебе говорила!»

А я просто наорала на этих двоих. Я уже действительно не знала, что делать и как Дашку выручать?

 

      – Девчонки, что у вас случилось? – это подошли к нам Вики.

Мы рассказали.

       — Фи-и-и! — махнула рукой наша Вика.

       — Вы что?! — испугалась за нас Вика городская. — Нужно было скрестить два пальца в кармане и три раза сплюнуть через левое плечо. А так точно, что-то случится.

На Дашку стало жалко смотреть.

«Скорее бы уже это что-то ужасное случилось, — подумала я. — Ожидание ещё хуже».

 

Весь следующий урок я думала-думала и наконец придумала. Нужно пойти к Людмиле Григорьевне и всё ей рассказать.

На большой перемене мы так и сделали.

«Даша, оглянись вокруг и увидь хорошее! Ты просто перестала его замечать, потому что сосредоточилась на плохом», – сказала Людмила Григорьевна, выслушав наш печальный текст-повествование.

 

После уроков мы, молча, возвращались домой. Дашка еле тащила свои ноги, а я – наши пакеты с учебниками. Сегодня у Дашки в жизни так ничего хорошего и не случилось. Я ей весь день сочувствовала. Устали страшно.

Мимо пронёсся телёнок, а за ним Тонина бабушка

       — Белых! Белых! — кричала баба Шура.

Почему Белых? Телёнок был красно-коричневым, и только маленькое  пятнышко, как снежинка, белело на лбу.

 

 

В палисаднике, на Дашкиной грядке с тюльпанами, как на навозной куче, греблись две курицы, а рядом стоял петух. Увидев нас, он подбоченился и выпятил грудь.

«А ну их!», — махнула Дашка рукой, и мы прошли мимо.

 

В прихожей нас ждала Дашина мама.

     — Ну, и? — сказала мама, и глаза её смеялись.

     — Ну? — ответила Дашка на мамино «ну»

     — И что там? — мама кивнула за наши спины.

     — Что? — Дашка оглянулась, и я вслед за ней.

За нами была, обитая чем-то коричневым, дверь.

     — Ну, Да-а-аша, — разочаровано протянула Дашкина мама.

Мне это уже начинало надоедать.

    — Ну, что там во дворе?

    — Петух!

   — И курицы, — добавила я.

Дашкина мама громко вздохнула и ушла на кухню.

 

Дашка сначала закатила глаза, разведя руками, а затем посмотрела на меня: дескать, без комментариев. Ну да, сегодняшний день-то ещё не закончился!

 После всех этих переглядок, мы вышли на крыльцо.

И первой его увидела я. Дашкин велосипед стоял напротив, упёршись рулём в свежепобеленную стенку летней кухни.

Через минуту Дашка шептала: «Миленький мой, какой красавчик, — поглаживая велосипед, как баба Шура своего белолобика. — Как классно, как классно!».

Классно.

 

История девятнадцатая.  Ехал к Фоме, а заехал к Ерёме

 

        В классе убрали вторые рамы. На перемене, чтобы никто из взрослых не увидел, мы открывали окно и висели в нём.

После большой перемены все ушли на физкультуру, а нас с Викой Ирина Владимировна отпросила полить цветы и по-тихому, чтобы не оставаться всем после уроков, прогениралить в классе. С работой мы справились до звонка, и Вика села разрисовывать свою тетрадь с анкетами друзей, а я открыла окно.

      Что все эти проблемы по сравнению с миром передо мной? Я вырвала чистый лист из тетради по математике, сделала из него самолётик и пустила из окна. Белый малыш свободно парил, затем внезапный всплеск ветра подбросил его и самолётик, дёрнувшись, спланировал на свеженькую клумбу перед школой. Я вырвала два оставшихся чистых листа и ещё два моих самолётика совершили посадку на школьный двор. Вслед за ними уверенно полетел вниз Викин самолёт из альбомного листа. Альбомных листов у Вики было много, но самолётики из тетрадных опускались медленнее, кружились дольше, иногда вспархивали вверх или отлетали в сторону.

   Зазвенел звонок, в классе появился Юрка и тут же запустил пару самолётов из тетради по литературе. Затем зашли остальные, а за ними вбежала тетя Света. Она сегодня дежурила.

      — Та-а-а-к! — закричала она. — Кто набросал во дворе бумажки?

Мы замерли.

    — В последний раз спрашиваю, кто придумал эту фигню? — возмущалась тётя Света, страшно вращая глазами.

Вика указала на меня пальцем. Ну да, как бы эту фигню с самолётиками действительно начала я.

      — Давай, отправляйся убирать, пока звонок не зазвенел, — сказала мне тётя Света уже вполне миролюбиво.

И я отправилась, за мной добровольцем пошли Юрка и Даурен, а на лестнице к нам присоединилась Даша. Когда мы спустились во двор, вся ржущая школа прилипла к окнам. Ведь не так уж и много в ней развлечений, чтобы пренебречь этим. В окне нашего класса торчали только две рожицы — Викина и Вики городской.

 

      — Как в школе? — встретила меня вопросом бабушка у калитки.

      — Всем было весело, — пробурчала я.

Бабушка поняла, что лучше меня не расспрашивать, и пошла в огород к своим грядкам.

 

История двадцатая. Опасен не сильный, а мстительный

 

       Информатику у нас вела учитель из районного центра, она проводила уроки в субботу, но в конце года вдруг не стала приезжать, и у нас появился Геннадий Викторович. Над кличкой новому учителю народ долго не задумывался: он стал Крокодилом Геной, а очень скоро – просто Крокодилом. Глядя на его свитерки и джинсы, можно было не сомневаться, что Геннадий Викторович хорошо знал первую половину пословицы: по одёжке встречают, а по уму провожают.

 

Геннадий Викторович объяснениями не заморачивался и всякоразными задачами нам жизнь не усложнял. Домашнее задание задавал, но проверять его не любил.

На все наши вопросы отвечал:

      — Я что, википедия? Если так интересно, посмотри в интернете

Но больше всего ему нравилось, когда мы тихо сидели за старым компьютером, а он — за новым.

       И всё бы ничего, но как-то вздумалось Геннадию Викторовичу провести контрольную работу. Раздал он карточки с вопросами и сказал:

     — На каждый вопрос вам по пять минут

     — А на ответ? — не промолчал Даурен.

Мы все засмеялись.

       — Не надо со мной умничать, — предупредил Геннадий Викторович 

      — Я понял.
Даурен вздохнул и отвернулся.

Крокодилу это почему-то не понравилось.

За контрольную работу Даурен получил трояк

     — Запрещённый приём, — прокомментировала я ситуацию.

     — Шевели мозгами молча, — ткнул меня в спину Даурен.

     — Поднимайся и уходи, — сказал мне Крокодил.

Я опешила. Хорошо, что не разревелась.

      — И разговорчивого прихвати, — указал он на Даурена.

Никто не проронил ни слова. Крокодил встал и выпроводил нас с Дауреном из кабинета. Мы сильно и не упирались, как говорит моя бабушка, на миру и смерть красна.

На следующей неделе, перед информатикой Геннадий Викторович почему-то одному Даурену заявил:

      — Если ты мне не расскажешь слово в слово, что я на прошлом уроке объяснял, останешься на осень.

Оказывается, Крокодил на прошлом уроке объяснял — что-то новенькое. Мог бы и не стараться, потому что никто ничего не запомнил, а записал его великие слова только Юрка.

 Юрка по-царски одарил Даурена своими записями

       — Юр, тебе кто-то левой рукой в тетради написал, — вместо благодарности произнёс Даурен

Я заглянула через плечо Даурена в Юркину тетрадь. Да, Юрка у нас ещё тот шифровальщик.

 Юрка пожал плечами, и был прав.

В Юркином конспекте Даурен ничегошеньки не понял, а объяснить ему наш Юрий тоже не смог.

       И начались у Даурена неприятности. Почему учителя так поступают? Ведь силы не равные. Учителя, наверное, как врачи своему Гиппократу, тоже должны давать кому-то клятву. Должен же у них быть какой-то кодекс чести.

      Мы с Виками выловили нашу Иру в коридоре и принялись ей рассказывать о происходящем

      — Да, да, — сказала Ирина Владимировна и прошмыгнула в компьютерный класс.

Ирине Владимировне было не до нас: школу сотрясала проверка по завершению учебного года. Школа разделилась на два параллельных мира. В одном учителя шуршали бумагами, обменивались какими-то листами и папками. В другом — брошенные ученики самостоятельно читали новый материал, выполняли никем не проверяемые задания. Все школьные компьютеры были заняты педагогами.

       Мы остались под дверью. Мимо, прижав к себе пухлую чёрную папку, с отсутствующим лицом спешила Людмила Григорьевна, Вика городская кинулась к ней, но я задержала её за руку. Людмила Григорьевна нас и не разглядела.  

      На следующем уроке Геннадию Викторовичу приклеили двусторонним скотчем мышку к столу, а доску перед уроком всю-всю закрасили мелом.

      — Операция перешла в фазу "жОсткий облом", — прокомментировал ситуацию Даурен.

У Крокодила была привычка обнимать себя за плечи. И сейчас он смотрел на Даурена, обхватив себя, и раскачивался на носках.

 Даурен молчал. Мы все молчали. Мы не знали, что говорить и что думать — у нас в школе такого не случалось ещё.

        На перемене я всё-таки вызвала Ирину Владимировну из учительской и всё ей рассказала. Саша из восьмого назвал меня потом "стукачкой". Ну и пусть.

Взволнованная Ирина Владимировна тут же пошла к директору. Я — следом. В кабинете Розы Тортаевны сидели математичка и Михалыч. Ирина Владимировна оставила дверь приоткрытой, и я без всякого зазрения совести прислушалась.

       – Отношения Геннадия Викторовича и Даубекова приобрели личную окраску, — сказала директору наша Ирина Владимировна.

Не сказать, что я всё поняла, но, зная Даурена, твёрдо уверена, что эти отношения имели бы совсем другой окрас, поменяйся они ролями. Вот если бы  учителем информатики был наш Даурен — детям бы повезло. Но Даурен мечтает служить на границе с собакой. Мне кажется, ему бы больше подошло быть капитаном огромного белого корабля, медленно отплывающего от родного берега или вождём воинствующего племени. Даурен высокий и стройный. У него смуглое узкое лицо и острый разрез глаз.

        — Ему тоже палец в рот не клади, вашему Даурену, — сказала  Марианна Валерьяновна Ирине Владимировне.

 Вот ещё. Представляю, мне бы математичка сунула свой пухлый палец в рот.

Здесь Михалыч подошёл к двери и плотно закрыл её. Пришлось идти на урок.

 

На перемене в класс вошла Ирина Владимировна, и мы, увидев её расстроенное лицо, все поняли.

       — Это не честно, — сказала городская Вика и угрюмо спросила:

      — А что с Дауреном будет?

      — Запрут в чулане, как Гарри Поттера, — попытался шутить Даурен.

Но юмор у Даурена был в плохом настроении

 

         Родителей Даурена вызвали в школу. Они пришли оба: мама и папа. Растерянные и виноватые. На следующий день сиденье учительского стула в кабинете информатики закрасили мелом. Старательно и густо.

         В школу пришёл только папа Даурена. Даурена исключили из школы на пять дней. Городская Вика доказывала, что сейчас не имеют право исключать из школы даже на полдня. Ей никто не возражал. Все были в шоке. Никто не помнит подобного в школе. В нашей школе не принято было подличать.

       Через несколько дней отец Даурена пришёл за документами сына. Эта весть вмиг облетела школу, и народ собрался в коридоре напротив двери кабинета директора. Когда дядя Амантай вышел от директора, я неожиданно начала всхлипывать. Рядом зашмыгала носом Дашка.

      — Вы не имеете право! — почти что прокричала наша Вика Розе Тортаевне, когда та вышла следом за отцом Даурена.

      — Даурен не такой, — сказала громко Тоня.

      — Мне кажется, вы не правы…, — негромко сказал Ромка, но его, как всегда, все услышали.

 

История двадцать первая.  Нет горше горя, чем разлука с друзьями

 

       Поздно вечером, когда мы с бабушкой легли спать, раздался телефонный звонок.

Бабушкино лицо сразу стало напряжённым, но тут же изменилось, как только она поднесла трубку к уху.

      — Сейчас, — сказала бабушка и махнула мне рукой.

      — Привет! Спишь? — поинтересовался весёлый Викин голос.

      Я едва успела удивиться, какой это радостью ей невтерпёж со мной поделиться, как была ошарашена новостью, которую она мне сообщила.

      —  Представляешь? Вот Сашка теперь поржёт над ней, – трещала Вика

      — Пока, — сказала я.

      — Представляешь, — сказала я бабушке, — Ромкины предки вернулись из какой-то там командировки, и за Ромкой приехал его папа.

      — Да, когда-то это всё-таки случается, — сказала бабушка, и голос у неё был невесёлый. Я так и не поняла, что она имела в виду. То, что рано или поздно родители забирают своих детей или то, что люди когда-нибудь расстаются.

     

Ромкин отец был красивым и современным.  Наверное, в маленьком селе так и выглядят люди, которые по полгода работают за границей. Красивым и чужим казался этот человек. Пришелец.

Мы все вышли проводить Ромку, даже старшеклассники

Мальчишки жали ему руку, а девчонки обнимали. Тоньки сегодня в школе не было.

      — Ну, давай, — подошёл Ромка к Саше из восьмого.

      — Давай, — сказал Саша и пожал протянутую руку.

 

«Никто не имеет права так поступать», — думала я, когда Ромка с отцом уходили из школы. Я не утверждаю, что смогла бы объяснить, как это так. Но как-то так.

 

        — Придёшь на бревно? — спросил Сашка, когда мы после уроков оказались вместе на школьном крыльце.

       — Угу, — кивнула я.

 

История двадцать вторая. Если чаша пуста – заполни её рисом

 

       Сегодня суббота, мы не учимся – у нас субботник. И ещё – вчера вечером приехала мама.

На субботнике мы сгребали прошлогоднюю листву под тополями вокруг школы. А тополя у нас огромные, так что опавших листьев на всех хватило.

       — А Юра муравейник нашёл! А Юра муравейник нашёл, —в голос завопили пятиклашки.

Мы побежали смотреть.

По купалу муравейника и рядом сновали тысячи рыжих муравьишек. Одни из них тащили мелкие соринки; другие — добычу. Это рабочие муравьи. Муравейник проснулся – пришла настоящая весна. Мы все склонились над муравейником и с интересом рассматривали его. Нельзя сказать, что я первый раз видела муравьиное царство, но мне всегда было интересно. Муравейник — это какая-то другая жизнь. Параллельная. Со своими законами, бедами и радостью.

       Когда мы уже собрались расходиться по домам, раздался опять вопль пятиклашек:

       — А Юрка муравейник сломал! А Юрка муравейник сломал!

       — Вот балбес, — в сердцах сказал Пашка Васютин и понёсся к муравейнику.

Мы — следом.

       — Они тебе мешали! – наезжал на Юрку-балбеса Пашка, когда мы подбежали к ним.

       — Вот бери теперь и строй! Вика городская так толкнула Юрку, что тот чуть не свалился. Бедный Юрка готов был уже и два муравейника "построить", если бы знал как.

 

           После субботника шла домой и думала:

 " Вокруг живут другие существа, и им бывает трудно..." И ещё думала, что нужно так жить, чтобы не нарушать чужую жизнь, как вот Юрка сегодня муравейник.

           На лавочке сидел дед Егор и, увидев меня, тут же пожаловался.

         — А эти подружайки  ушли на посиделки, — сказал он о бабушке и бабе Груне.

Лицо у деда Егора было обиженным, как у ребёнка. Я не сдержалась и рассмеялась, а дед Егор ещё больше обиделся.
        Осторожно, стараясь не шуметь, зашла в дом — вдруг мама спит.

Мама перебирала какие-то листы, сидя, скрестив ноги, на полу гостиной. И ещё мама плакала. Тихо так, слегка вздрагивая плечами.

Я испугалась и так же незаметно вышла. Вышла и пошла на бревно. К моему великому удивлению, там уже сидели наша Вика, Саша из восьмого и, конечно же, Серёга Новиков.

 

        — А я буду фотомоделью, — говорила Вика, когда я подошла к ним.

Новиков  посмотрел на неё, как будто первый раз видел.

       — Ой, не надо!

Махнула на него рукой Вика и презрительно сморщилась.

       — Знаешь, какие девушки в Германии страшные? Бр-р-р!

Вика  передёрнула плечами.

Мы промолчали — в Германии никто из нас не был.

       — А я стану поваром, — невпопад вставился Саша.

Лицо у Сашки круглое и розовощёкое. «Розан», —всплыло в памяти слово, прочитанное на страницах любовных романов Дашкиной мамы.  Я не удержалась и громко прыснула. Сашка тут же обиделся.

Он нисколько не заморачивался на тему: не брякнуть бы что-нибудь.  Казалось, Саша нёсёт всё, что у него в этот момент мелькает в голове.

      — Главное — уехать в Германию, а там, знаете, как круто!

      — А я никуда не хочу. Я хочу работать в Захаровке учителем начальных классов, —сказала я.

Новиков мне улыбнулся.

      — Ну, предположим, я тебе верю, — не верила мне наша Вика, — но это же — полный отстой!

     — А что? Открою кафешку в Захаровке. Накоплю бабла, а потом открою ресторан в городе, —  продолжил тему Сашка Смирнов.

Тут подошла Тоня. Тоня мечтала поступить в университет в Петропавловск  — это город, в котором жил Ромка. А затем подтянулись остальные…

      Когда мы разошлись, стало совсем темно. На небе мерцали звёзды. Высоко светлел бледно-жёлтый круг луны. Вообще-то так долго гулять мне запрещено, но почему-то бабушка не пришла за мной. Обычно она шла меня разыскивать, как только солнце начинало садиться за горизонт.

      — Я не хочу навязывать ей своё восприятие, — говорила мама, когда я, крадучись, вошла в дом.

Была у меня такая мысль: незаметно лечь в кровать и сделать вид, что давно сплю.

      — У ребёнка должно быть своё пространство. Своя территория, — продолжала мама какой-то начатый до моего прихода разговор.

.

         — С ребёнком нужно разговаривать, — сказала бабушка  рассерженным голосом.

         — Пусть познаёт мир сама. Это — самый ценный опыт.   

         —  Сама, сама, — пробурчала бабушка. — Она что сирота? Птфу, птфу, — поплевала бабушка в сторону и постучала по столу.

       —  И поэтому у тебя дочь до ночи где-то бродит, а ты сидишь тут спокойно и кофе свой пьёшь?

"О чём это они?" — подумала я. И ещё подумала, что я не хочу сама познавать этот мир

       —  Значит, я не подхожу на роль хорошей матери, — как-то неискренне засмеялась мама и увидела меня.

У меня есть своя территория. Скамья за домом — тоже моё пространство. Своя территория должна быть у каждого. Мне нужно много. А ещё мне нужна мама.                                           «А что, если мама мне не родная?» — вдруг думаю я.

Я стою в дверях и просто не знаю, что делать, такой дикой мне кажется эта мысль. А затем выбегаю и  быстро иду по улице. Иду и не знаю, куда и зачем? По щекам текут слёзы.

       — Сашенька, доченька!

Это мама, оказывается, бежит за мной

Я остановилась и оглянулась. Как огромный глаз светилось кухонное окно нашего дома. Всё остальное пропало в черноте ночи. Даже собаки молчат.

­        — Сашенька, доченька. ­

 Мама вышла в комнатных тапочках и потому казалась маленькой, чуть выше меня.

Мама обняла меня, и мы обе заплакали.

       — Прости меня, Саша, — сказала мама.

       —  И ты меня.

Семья — это, когда человеку не нужно одному познавать мир вокруг.

 

История двадцать третья. Не мудри без меры – перемудришь

 

       Эта мысль пришла в голову Пашке. И хорошо, что ему, а то, если бы мне, то так и осталась бы хорошей задумкой. А Пашка, он не такой. Решил — сделал

 Пашка тут же собрал нас в летней кухне и сказал:

        — Так, в субботу идём убирать Захаровку. Берите пакеты и рабочие перчатки.

        — А где, что убирать-то? — не сразу поняла Вика городская

       — Мусор! В Захаровке! — начал уже выходить из себя Пашка.

Вика замолчала, но не думаю, что всё поняла — не на столько хорошо знала она Пашку.

        — В общем, взяли пакеты и рабочие перчатки, — сказал, как будто вбил последний гвоздь, Пашка

 

На следующий день с пакетами и в рабочих перчатках собирались мы на бревне. Среди наших увидела Даурена Он приехал на выходные домой

       — Даурен, привет! —  искренне обрадовалась я, и даже захотелось обнять его, но как-то непринято у нас обнимать мальчишек.

       — Привет, Дауренчик! — ещё издали закричала Вика городская и, подбежав, принялась обнимать его.

 

      — Ну, вы даёте! Ну, вы приколисты!

Умирал от смеха подъехавший к нам на велосипеде Саша из восьмого.

       — Пошли с нами, — предложил ему Пашка.

       — Пошли, Саня, — поддержала его Вика городская. — Поприкалываемся.

       —  Нашли дурака, — продолжал угорать Смирнов.

 

Шли по Захаровке, растянувшись цепочкой, и складывали в пакеты попадавшийся на пути мусор. Начали с Кавказа. Мусора было до фига, и пакеты быстро наполнились. Возник вопрос: куда девать мусор? Жечь его нельзя, а никакой свалки рядом не наблюдалось.

       — Мешок! Надо мусор сложить в мешок, — осенило Сашу из восьмого, который крутился рядом.

      — И не в один, — добавила Тоня.

Саша поехал домой и, пока мы отдыхали, привёз нам ворох мешков. А потом, наполненные мусором отвозил их куда-то.

        — И что мы, Саня, делали бы без тебя? — искренне удивлялся и радовался Пашка.

        — Хочешь из человека превратиться в обезьяну, — умничал Даурен, — бери пакет и одевай перчатки

 

       — Александра, подожди. Поговорить надо, — окликнул меня Даурен, когда я после уборки  направилась  домой.

Раздалось хихиканье. Я покраснела. Даурен, увидя моё пылающее лицо, растерялся.

      – Пошли, а то жарко. Так печёт. Совсем жара, — бормотала я какую-то чушь.

 

    Когда мы отошли, Даурен, заикаясь, попытался мне что-то объяснить.

      — Знаешь, — говорил он. — Ну, я, конечно, дурак. Помнишь?.. Ну, я совсем не хотел... Я как-то не думал, что это тебя так испугает.

Я ничего не понимала ровно до той минуты, пока не расслышала слова – " дом повитухи" и "я хотел пошутить". И тут мне стало всё понятно.

         — А-а-а, — сказала я, и захотелось просто треснуть Даурена по тупой башке.

         — Зацени юмор.

         — Уже, — сказала я, еле сдерживая слёзы

        — Да, не всё так весело, как мне хотелось бы, — сказал Даурен, и лицо его сделалось расстроенным.

      — Что с того? — сказала я и, развернувшись, быстро пошла домой

      — Саш, извини, — сказал мне вслед Даурен, но за мной не пошёл.

 

Дома бабушка с мамой сразу же меня расшифровали, хоть я и старалась изо всех сил скрыть плохое настроение. Пришлось рассказать и про дом повитухи, и про Даурена

      — А у твоего Даурена креативный юмор, — сказала мама, отсмеявшись.

Ну, во-первых, Даурен не мой, а во-вторых, «креативный юмор» — стал фразой недели. Следующей, когда я в понедельник сказала нашей Вике нарочно громко, чтобы стоящие на крыльце старшеклассники услышали: «С твоим креативным юмором каши не сваришь!». Вика ничего не поняла, да и я тоже.

 

       Утром я не стала тревожить бабушку. Я слышала, как она ночью вставала, ходила по дому, сидела у окна на кухне. Бабушка всегда плохо спит, после того, как мы проводим маму в город. Я тихо собралась, выпила стакан холодного молока и, стараясь не скрипнуть дверью, вышла. На крыльце лежала сирень. Совсем свежая, как будто её только что наломали.

       "Люди, я вас всех люблю!" — хотелось крикнуть мне.

       А Даурена я простила. Креативный юмор — это как одна нога короче другой — попробуй, излечись от такого недуга.

 

История двадцать четвёртая. И не велика беда, да честна

 

         Сегодня приезжали люди из отдела образования, собирали родителей и сказали, что в следующем году школа будет только начальной, но в младших классах у нас всего три ученика. И что скажут эти люди в августе – одному Богу известно. Мы собрались в школе. Нам велели сидеть тихо, и мы тихо сидели в спортзале. Все.

 

"Тебе-то что расстраиваться, — сказала Тонина бабушка, когда мы вышли из школы, – тебя мама заберёт. Будешь в городской школе учиться"

А я не хочу. Я хочу жить в Захаровке, ходить в свою школу. А как я оставлю свою бабушку? Как я найду общий язык с городскими ребятами, ведь они не такие, как мы?

       Я не пошла домой. Бродила по улицам, которые знаю всю жизнь. Постояла возле дома повитухи. Вошла в школьный сад. Ни разу в жизни не была там одна. На удивление я встретила в саду Тоню. Одну. Мы подошли к старой, единственной у нас в Захаровке, груше на краю спортивной площадки. За которой собственно и начинался школьный сад. Груша отцветала. Летом плоды на ней были мелкие, деревянные и немногочисленные, а вот цвела она красиво. Никто не помнил, когда её посадили. Нас с Тонькой точно на свете ещё не было.

Затем нашли дерево, ветки которого, свисая до земли, укрывали землянику. Мне его Даурен перед отъездом показал по секрету. Земляничные кустики усыпаны крупными белыми цветами — ягод будет в этом году, завались!

 

     — Эй, девчонки! — окликнули нас, когда мы шли по Школьной улице.

     —  Ну, чё? Куда идём?

На облезлых Смирновских воротах «висел» собственной персоной Сашка из восьмого.

     — Меня берём?

Мы молчали. Кто же откажется от такой компании?

       — Пошлите на курган, — предложил Саша.

Я, чуть подумав, согласилась, а Тоня отрицательно покачала головой и отвернулась.

       — Да ладно тебе, Тонька. Пошли, — попросил её Саша, и лицо у него было такое, как будто он просил не только об этом.

 

       Курган находится в степи, а степь начиналась сразу за селом и далеко-далеко, где небо сходится с землей, обрезалась горизонтом.

Говорили, что наш курган, всего-навсего разрушенный холм или просто забытая насыпь, но мы-то знали, что это — древнее захоронение степных воинов, кочевников.

 Курган был невысоким и мрачным. Не было ни шороха, ни ветерка. Все звуки остались у нас за спиной. Даже облака, казалось, застыли над ним.

Сашка поднялся на курган.

        — Здесь какие-то ямы, — сообщил он, — всё разрыто.

        — Дедушка говорил, что раньше на кургане волки жили, — сказала Тоня

        — Это, наверное, их логово, — предположила я.

        — А здесь кости, — Сашка наклонился и принялся что-то рассматривать на земле. — И череп!

       — Саша, ты не пугай нас, — попросила Тоня.

       — Да не пугаю я вас! Идите и сами увидите. Вот смотрите.

Сашка встал, держа что-то в руках

        — Мама! — закричала Тонька и кинулась бежать.

        — А-а-а! — кричали мы с ней и изо всех сил неслись в сторону Захаровки.

Казалось, слышится топот копыт — это скачут за нами воины-кипчаки.

 

Мы с Тонькой бежали, пока не выбились из сил и не повалились на землю.

        — Ну, вы и дуры, — догнал нас Сашка, – я же пошутил.

        — Давайте степь слушать, — сказала Тоня и легла, раскинув руки.

Я тоже легла и закрыла глаза, так лучше слышно.

        Степь звенела какой-то бездонной тишиной. Она поднималась к самому небу или, наоборот, спускалась с небес на землю. Я не могу описать это словами. Чтобы услышать степь, нужно рано утром или в полдень прийти сюда, лечь на спину, раскинуть руки и слушать.

 Высоко в небе трепетал жаворонок. Недалеко свистнул суслик, ему ответил другой.

      — Нас не будет, а степь останется, — сказала я просто так.

      — Это — вечность, — где-то рядом ответила Тоня.

"Классно, что в нашей школе учился Ромка, — подумала я. —И ещё — ничего не проходит бесследно ".

 

     — Девчонки, хватит дурить. Пошли на озеро, — предложил Саша.

     — Не-е, мне бабушка не разрешает, — сказала я.

     — А ты не говори ей.

    — Я бабушке не вру.

     — А ты и не ври, ты просто не рассказывай, где была. Может, ты на бревне всё это время сидела.

 

       И мы пошли на озеро.

Под ногами по-весеннему зеленела трава. Пахло свежескошенным сеном.

Озеро было холодным. Редкие островки льдин ещё кое-где плавали по нему.

     — Озеро! Здравствуй! — закричала я и замахала руками, поднятыми над головой.

     — Ура-а-а! — закричала Тонька.

     — Ну, вы и дуры, — засмеялся Сашка.

 

         В голубой дымке степного марева показались лошади. Это Амерканов гнал свой табун на водопой. Они приближались сомкнутым строем, бурля ногами и поднимая лёгкую пыль, чуть позже послышался топот, а затем и громкие окрики, и свист табунщика.

Мы спрятались под отвесный берег.

       Лошади, подойдя к озеру, занервничали. Отказывались спускаться к воде, пытались повернуть. Напрасно Амерканов щёлкал бичом и понукал их. Табун не слушался.

Амерканов, оставив лошадей, подъехал к тому месту, где сидели мы, уже порядком струсив.

     — Э-э-э! Какой хулиганка, — закричал он, увидев нас. — Зачем такоя делаешь?

     —  Мы не хотели, — сказала Тоня. — Извините нас.

Выскочив, мы помчались по степи в обход лошадей.

       Всю дорогу я решала, как выкрутиться из неприятной ситуации, а придя домой, с порога всё бабушке и рассказала.

 

История предпоследняя.

 

После экзаменов проводить выпускной вечер у нас не принято.

Свидетельства девятому классу об окончании школы вручали торжественно. Собирали в фойе всю школу. Форма парадная: белый верх, чёрный низ и голубой галстук. Бабушка говорила, что у них галстуки были красные. Школьники в то время назывались пионерами, а мы сейчас — болашаковцы.

Но сегодня всё было по-другому. Старшеклассники разнесли всем пригласительные, внизу была приписка-просьба: одеться нарядно.

Старшеклассников всего пятеро, и это самый большой класс в школе. Размачаева — единственная в их классе девчонка. Везёт же некоторым.

Мне вручил приглашение Игорь, Вике – Димка, а Дашке сунула в руки, не глядя в лицо, сама принцесса Размачаева. Вот так-то.

Что значит «нарядно» не все поняли или не решились — многие пришли всё в том же белом верхе и чёрном низе.

 

Прозвенел звонок, и нас пригласили в класс. Первые остановились оторопело в дверях, их толкнули в спину, и они перешагнули порог. Кабинет было не узнать. На окнах висели тяжёлые тёмно-вишнёвые шторы, на наших школьных стульях - чехлы из жёлтой блестящей ткани.

     — Парча, — шепнула мне Дашка.

           — Откуда это? — шепнула я.

   Дашка пожала плечами.

В зале все разговаривали шёпотом. Яна тихонько развязала свой голубой галстук и положила его на колени.

Людмила Григорьевна в чёрном бархатном платье в пол (как она мне могла когда-то казаться старушкой?) говорила: «Проходите! Мы так рады вас видеть сегодня».

Возле доски стоял круглый столик на высокой резной ножке. На нём свечи в чёрном подсвечнике, листы бумаги, гусиное перо...

      — Я к вам пишу – чего же боле? Что я могу еще сказать? — сказала, вышедшая к столику в длинном белом платье, похожем на свадебное, Размачаева. Дальше Размачаева села за столик и принялась писать Евгению Онегину, которому рассказывала, как она в него влюблена, и что она надеется на его порядочность и честь.

Мне не нравится, когда девчонки первыми объясняются в любви, но я слушала, затаив дыхание. У меня даже, как часто говорит бабушка, защемило сердце. Я так боялась, что Размачаеву-невесту обидит этот Онегин, которого я, не видя, уже невзлюбила. Но Онегиным оказался Димка Головатый, и моё сердце защемило от ревности. Тонька прошептала мне на ухо: «Не знаешь, они останутся вместе?» Я не знала. Тонька потянулась к Яне. Та раздражённо дёрнула плечом.

     Димка-Онегин «отшил» Размачаеву.

     Влюблённого поэта (кажется, никому он был неинтересен) играл Игорь. Игоря Евгений

     Онегин убил на дуэли (это уж точно зря) и в расстроенных чувствах уехал путешествовать.   А когда он вернулся, Размачаева, она же Татьяна Ларина, стала продвинутой девушкой, знатной дамой и женой местного олигарха, кажется.

И Евгений Онегин в неё влюбился, и теперь пришёл его черёд писать Татьяне письмо.

    Я думаю, он думал только о себе. И я думаю, так Головатому и надо. У меня было такое чувство...

              В общем, Татьяна Ларина отомстила за меня этому Головатому. Хоть, если быть честной, Димка же меня не обманывал.

 

     А когда мы вышли, Вика городская отозвала меня и, глядя в сторону, сказала:

               – Я давно хотела рассказать... В общем, это я Крокодилу мышку приклеила и стул тоже.

     У меня рот раскрылся сам.

        — А чё он? Я же не думала. Ну, так же нельзя, — бормотала Вика городская.

       — Девочки, девочки,  не стойте! — поторопила нас Людмила Григорьевна. —  Вручение начинается.

 

       Первой вручали свидетельство Размачаевой. Ей так аплодировали! Размачаева вела себя как суперзвезда, как зануда, в общем, но меня она уже не раздражала. Я вместе со всеми чуть ладони не отбила.

Последнему документ об окончании основной школы вручали Димке Головатому.

       — Ты, наверное, станешь звездой? – сказала Роза Тортаевна, вручая тёмно-синею книжечку Димке.

       — Нет. Я буду бизнесменом.

      — Да-а? — растерялась директор.

      — Да. Я теперь знаю, что могу всё, что захочу. А я хочу стать богатым, умным и (Димка засмеялся) красивым. Вслед за ним засмеялись все, кто был в зале, но Димке поверили.

Я вздохнула. «Ерунда — всё это», — сказала бы мама.

В общем, малый жанр фольклора. На этом можно поставить точку, но

 

история последняя.

 

       Вечером взяла книгу из внушительной стопки сентиментальных романов, оставленных мне Дашиной мамой.

Взяла, полистала и не смогла читать – не интересно. Я не могла забыть Викиного признания. Вспоминала Даурена, нас с Дашкой, такого классного Пашку. Вспомнила Ромку с Тоней. Вот про них мне и захотелось почитать.

Я поняла, что-то в моей жизни изменилось, изменилось во всех нас. И думаю — всё началось с этой бабульки — Людмилы Григорьевны.

 

Поневоле, задумаешься о роли личности в истории…

 

 

 

25.05.2019 г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Публикация на русском