Моя мама – Золушка

«Золушка» – старинная сказка, которая родилась много, много веков назад, и с тех пор всё живёт да живёт, и каждый рассказывает её на свой лад». (Евгений Шварц)

Моя мама – Золушка. Она много работает и вечером засыпает от усталости в кухне. Но не на золе, а на диванчике. Золы у нас нет, потому что нет печки. У нас плита. Но от этого хлопот у мамы не меньше. Мама ходит на работу, а ещё она занимается домашним хозяйством и мной. Мы живём с дедушкой, бабушкой и двумя тётками – Анной и Марьяной. Тётки Анна и Марьяна успешные, не то что мама. Они так говорят. У тёток полно денег, потому что обе занимаются своими котлованами. То есть карьерами. В этих карьерах они добывают деньги. Тётки не любят маму. «Дура!» – чуть что взрывается тётка Анна. Её любимое слово – «дура». Любимое слово тётки Марьяны – «продвинутый». «Какой надо быть дурой, чтобы так сломать себе жизнь!» – фыркает тётка Анна. Мамина жизнь кажется ей загипсованной с головы до ног. «Это так непродвинуто! – поддакивает тётка Марьяна. – Дети – это сплошные неприятности». В нашем доме одна сплошная неприятность – это я.

Мой дед – лесничий. Не королевский, потому что короля у нас нет. У нас президент. Но дед не президентский лесничий, а обыкновенный. Он работает в управлении лесного хозяйства. У него на работе нет ни деревьев, ни трав, ни зверей, ни птиц. Только много-много бумажных листов, целые горы бумаги.

Дед меня любит. А маму он жалеет. Только заступиться за неё не может. Потому что тогда тётки Анна и Марьяна совсем разозлятся, и будет ещё хуже. Мама говорит, что это такая игра на две команды: с одной стороны мама, я и дед, а с другой – тётки и бабушка. Но мне эта игра не нравится. Я в неё никогда не выигрываю. Наверное, это потому что дед всегда молчит. И я ещё маленький. А тётки уже большие. И ещё бабушка. Бабушка не злая, просто не такой жизни она хотела для своей дочери. Бабушка столько лет пахала, надрывалась, и что?! Она всегда всхлипывает, когда говорит об этом и мне становится её жалко. Однажды я спросил у бабушки, где её старый плуг. Ну, тот, которым она столько лет пахала. Дед засмеялся, а бабушка кричала, что это уже ни в какие рамки не лезет. Я потом спросил у мамы, что не влезло в рамки. Но мама так и не сказала.

Мама меня понимает. Она даже знает заранее, чего я захочу. Я тоже понимаю маму. Правда, иногда и она говорит, что объяснит что-то, когда я вырасту. Не знаю, останется ли у меня во взрослой жизни время на что-нибудь кроме этих объяснений – мне их столько уже наобещали.

Единственный, кто не откладывает объяснения на потом – это дед. Поэтому я пристаю к нему с расспросами чаще, чем к другим. Но и он иногда ускользает от ответов. Как только я пытаюсь узнать о моём папе, дед сразу прекращает разговор: «Когда ты вырастешь, сам всё поймёшь». Так всегда. Никто не говорит мне об отце.

Я часто думаю об этом. Кто мой папа? Какой он, как выглядит, где живёт? Когда я представляю, какие лица будут у тётки Анны, тётки Марьяны и бабушки в тот момент, когда папа приедет и увезёт нас с мамой, мне становится смешно. Иногда, когда тётки ругаются, я подхожу к окну и смотрю во двор. Вдруг папа уже приехал? Но его всё нет и нет. Может быть, папа не знает, куда ехать? Я думал об этом и никак не мог найти ответ. И, наконец, всё понял. Мой папа – принц. И его заколдовали. Или с ним ещё что-то случилось. Как дед и говорил, я сам всё понял. Значит, я уже вырос. Теперь я знаю, что делать.

 

Взрослым легко обзаводиться вещами. Когда им что-то надо, они идут и покупают. А детям всё приходится выпрашивать. Или ждать праздников, надеясь, что подарят именно то, что ты хочешь. Но, во-первых, праздников не так уж много. А во-вторых, обычно дарят совсем не то, что ты ждёшь. Я проверил свои копилки. Триста восемнадцать рублей.

– Дед, а 318 рублей – это много или мало?

– Смотря для чего, – отвечает дед, не отрываясь от газеты.

Если дед будет продолжать читать, он и не вспомнит потом об этом разговоре. А мне нужен помощник. Взрослый. Я подхожу к деду, загибаю край газеты и заглядываю ему в лицо.

– Мне карту купить надо. На которой все страны мира нарисованы.

Дед удивлённо моргает и одобряет моё решение: – Карта – это хорошо.

– Дед, я накопил уже 318 рублей. Своди меня в магазин. Хочу посмотреть, хватит мне на карту или нет.

Дед снова произносит: «Хорошо!» и ныряет обратно в газету.

Вечером еле дождался маму. По дороге с работы она заходит в магазин за продуктами. А когда мама дотаскивает их до квартиры, то всегда несколько минут сидит в прихожей на банкетке. И в эти минуты она уже не думает о работе и ещё не думает об ужине. Самое время поговорить.

– Мам! – я сажусь рядом с ней на корточки. – А у тебя есть карта?

– Какая? – еле слышно спрашивает мама.

– Карта мира.

Мама внимательно смотрит на меня и начинает смеяться: – Чебурашка начал издалека: «Солнышко светит, травка зеленеет. А нам позарез нужны гвозди!».

Говорю же, мама меня понимает. Даже больше, чем мне бы хотелось. Поэтому она с подозрением глядит на меня и спрашивает:

– Что ты задумал?

– Ничего, – отвечаю я, скрестив за спиной пальцы.

Мама поднимается и несёт сумки на кухню. Всё, сейчас она будет готовить ужин, и разговаривать с ней теперь бесполезно. Мама готовит два ужина – один тёткам, а другой всем остальным. Тётки Анна и Марьяна сидят на диете и едят только то, от чего можно похудеть. Хотя куда уж хуже? А готовить они не могут – у них маникюр. Это значит когти. Больше мама про карту не заговаривает, а я думаю, как её убедить.

 

В субботу мама ведёт меня в парк. По субботам всегда парк, потому что мама выходная.

А на обратном пути она заводит меня в книжный магазин и покупает большую красивую карту. Первая часть моего плана удалась.

Дома оказывается, что дед тоже купил карту. У меня целых две карты, географическая и политическая. Бабушка ворчит, что меня балуют. А мама говорит, что лучше география, чем химия. От географии, по крайней мере, ничего не взрывается. Дед возражает, что химия намного безопаснее политики. Все начинают спорить и забывают обо мне.

 

Теперь нужно узнать, где живут короли и королевы, принцы и принцессы. Вообще-то мне нужен только один принц – мой папа. Но раз о нём мне никто не рассказывает, придётся узнавать про всех. Я спрашиваю у деда, где живут короли и рисую на карте короны. Дед доволен – я интересуюсь политикой. Некоторые короны я перечёркиваю карандашом. Я слышал, как тётка Анна говорила, что я копия своего отца. Значит, у папы должны быть русые волосы и голубые глаза. У африканских принцев чёрные глаза и чёрные волосы. Я с сожалением зачёркиваю короны по всей Африке. Столько принцев сразу! Но ничего не поделаешь, мне нужно найти папу.

 

Тётки Анна и Марьяна умиляются – я выпросил у них кучу журналов и ищу картинки с принцами и принцессами.

– Вот принцы Генри и Уильям, а это их отец принц Чарльз.

Странно, а я всегда думал, что отец принца – король.

Тётка Марьяна смеётся: – У них бабушка королева, мама принца Чарльза.

Бабушка-королева? Прямо как у меня! Если, конечно, у меня есть вторая бабушка, папина мама. Я долго стою перед зеркалом, сравниваю себя со всеми тремя принцами. Волосы подходят. И глаза. Но в остальном как-то не очень. Конечно, у нас разные мамы, но всё же…

Датская королева Маргрете тоже подходит. Так, что ещё? Швеция – королевство, король Карл Густав. Шведский принц Карл Филипп очень красивый, но совсем на меня не похож. Нидерланды, королева Беатрикс. Норвегия, король Харальд. Ой, сколько же в Европе королей и королев! Прямо как в сказках. Бельгия – королевство, король Альберт. Испания – королевство, король Хуан Карлос. Люксембург – Великое Герцогство. Наследный Великий Герцог Гийом, наверное, и он мне подходит. Лихтенштейн – княжество… Я рисую короны на Дании, Норвегии, Бельгии и других королевских странах. А на Монако ставлю точку, потому что невозможно нарисовать корону на этом пятнышке на карте.

Я пишу письма. Обе карты достались мне в подарок, и 318 рублей остались нетронутыми. А ещё я разбогател. Тётка Анна спросила, что мне подарить на 1 сентября, а я сказал, что возьму деньгами. Она сама всегда так говорит. Тётка Марьяна смеялась и всем рассказывала, какие продвинутые дети пошли.

Я ходил с мамой на почту и, пока она получала «детские» деньги, купил в соседнем отделе конверты с марками. Письма – это не поход в магазин, с письмами я сам справлюсь. Я пишу всем одинаково вежливо, ведь неизвестно, кто из них моя родня.

Труднее всего раздобыть адреса. Я расспрашиваю деда и тёток, и продвинутая тётка Марьяна учит меня как найти в интернете то, что ищешь. И я нахожу. Перерисовываю буквы на конверты. Дело сделано. Я сбросил письма в ящик в субботу по дороге в парк, и мама даже ничего не заметила.

 

В парке случилось Кое-Что. Я влюбился. Не знаю, как Её зовут, но Она самая красивая девочка на свете! У Неё длинные золотистые волосы и необыкновенные глаза. Голубые, как небо. И очень грустные. Мы ехали с Ней по автодрому в одной машине и рулили вместе. У Неё очень мягкие волосы, они щекотали мне шею и локоть. Когда поездка закончилась, Её сразу увела мама. Я смотрел Ей вслед и понимал, что сейчас Она скроется за поворотом, а я даже не знаю, как Её зовут. Я стоял и смотрел Ей вслед. И ничего не мог придумать. Она, словно почувствовав мой взгляд, обернулась и помахала мне рукой. И ушла.

Мама обняла меня, и мы сидели молча. А потом мама спросила: «Батут?». Мы пошли на батут, и я прыгал и прыгал, пока мне не стало легче.

 

Целую неделю ничего не происходило. То есть, конечно, много чего произошло, но на письма ответов не было.

В субботу мы снова ходили в парк, и там снова была Она. Она увидела меня и улыбнулась. И я очень обрадовался, что она меня узнала. Но Её мама торопилась, и они быстро ушли. Я слышал, что Её зовут Алей и спросил у мамы: «Аля – это какое имя?». Мама сказала, что, может быть, Альбина или Алевтина, или Александра, или Альмира, или Алиса, или Алина. Но всё равно это звучит очень здорово: Ааа-ля!

 

А потом произошла катастрофа. По телевизору рассказали о моих письмах, о том, как я ищу маминого принца, и кто из принцев мог бы быть моим отцом. И была ли моя мама в других странах. И приезжали ли принцы к нам. И на кого из принцев я похож. Тётка Анна сказала, что это катастрофа. Я знаю, катастрофа – это когда очень плохо. И понял, что будет очень плохо. И что это очень плохо сделал я. И мне сразу стало очень-очень плохо.

А потом всё стало ещё хуже. Историю с письмами показали по всем каналам. Мою фотографию показывали рядом с фотографиями принцев Иоакима, Амедео, Вильяма, Карла Филиппа, Гийома, Эрнста Августа, Николая, Георга Фридриха и других. Наши с мамой фотки появились во всех газетах. И все над нами смеялись, называли маму принцессой и показывали на нас пальцами. А хуже всех сосед дядя Толя – вечно он во дворе ремонтирует свой старый оранжевый «Москвич» и вечно суёт свой острый крысиный нос в чужие дела.

Почему когда твою историю рассказывают по телевизору, она сразу становится глупой?

 

В парке я снова встретил Алю. Я спросил, как Её зовут и Она ответила: «Аль-Лёша». Я сказал, что у девчонок таких имён не бывает. А Она сказала – нет, бывает! Потому что Её полное имя – Алексия. У них в семье принято первого ребёнка называть Алексеем, и когда Она родилась, Её назвали Алексией. Странное имя. Никогда не слышал.

Аль-Лёша – единственная, кроме мамы, кто не высмеивал меня после передач по телевизору. Я Ей всё рассказал, а Она сказала, что я всё перепутал. «Раз твоя мама – Золушка, – сказала Аль-Лёша, – ей нужно попасть на бал». Я даже удивился, как это я сам не додумался. Аль-Лёша подумала немного и уточнила: «На президентский. Короля-то у нас нет».

 

Дома у нас творится Бог знает что. Не дом, а почтовое отделение. Так бабушка говорит. Раньше мне никто не присылал писем, а теперь приносят целыми пачками. Это маме женихи пишут. Они её по телевизору увидели и стали писать письма. Теперь тётки Анна и Марьяна каждый вечер разбирают почту. Они читают письма и смеются. Вообще-то это нечестно. Письма-то мамины! Но маме их читать некогда, она готовит ужины. А бабушка стонет, что теперь над нами весь город потешается.

Однажды я услышал, как тётка Анна сказала: «Все проблемы от того, что он незаконнорожденный». Она так скривилась, когда это говорила, что я испугался. Мама нарушила закон, родив меня? Продвинутая тётка Марьяна стала спорить, что в наше время это не имеет значения. «Дура!» – разозлилась тётка Анна. «Не дура, а статистика! – тётка Марьяна любит цифры. – Сейчас каждого третьего ребёнка растит мать-одиночка. Если в стране треть детей незаконные, то не имеет значения…» Но что именно не имеет значения, я дослушать не успел – тётки заметили меня и хором заорали: «А ты что здесь делаешь?!».

Я выскользнул из комнаты, в голове у меня что-то шумело, будто в ней стучали маленькие молоточки. Я открыл дверь и побежал по лестнице. Я бежал и бежал, а мне вслед что-то кричали тётки, но я не мог разобрать их слов, потому что в голове у меня барабанили молоточки и выбивали одно слово: «не-за-кон-ный», «не-за-кон-ный». Как человек может быть незаконным? Я что-то сделал не по закону.

Я бежал и никак не мог остановиться, пока не налетел на машину. Я даже не понял, откуда она взялась. Из машины вышел здоровенный дядька и спросил, где у меня болит и проверил, сгибаются ли у меня руки и ноги. «Чего на дорогу-то вылетел? – допытывался дядька. – Куда спешил?». «Не знаю, – признался я. – Наверное, в милицию».

– Чего случилось?

– Я, наверное, преступник. – Сам не знаю, зачем я ему это сказал.

– Это как? – удивился дядька. – Украл чего?

– Не! – теперь уже я удивляюсь. Как можно воровать? – Я незаконный.

– В смысле? – дядька не понял.

–Я родился незаконно.

Дядька долго смотрел на меня, а потом спросил: – Это вас в школе такому учат?

– Нет, это тётка Анна сказала.

– Дура твоя тётка!

Я так и сел. Никто не называл тётку Анну дурой.

– Вообще-то «дура» – это её любимое слово, – наконец осмелился я.

– Значит, оно ей подходит, – уверенно сказал дядька. – Ты знаешь, что детей даёт Бог? Просто твои родители не сходили и не поставили штамп специальной печатью.

– А кто ставит такие штампы?

– Обычно тётеньки в ЗАГСах. Понимаешь, ЗАГС – это такое место, где записывают, кто когда родился, женился, развёлся или умер. – Дядька объяснил мне как взрослому и мне сразу стало понятно.

Дядька улыбнулся и я заметил, что он вовсе не суровый и совсем не старый.

– Никто не умнее Бога. И никто не знает лучше Него. Просто люди немного запутались. Они стали слишком верить в бумажки и печати. Но бумажка ничего не значит, если нарушен главный закон.

У меня даже голос пропал от волнения. Может быть, я незаконный, потому что нарушил как раз этот самый главный закон?

– Какой закон? – просипел я.

– Любви, конечно, – снова улыбнулся дядька. – И ничего законнее детей в мире не бывает. А если кто этого не понимает… – Дядька вздохнул и потрепал меня по голове. – Значит, совсем убогий.

Он сел передо мной на корточки и повторил: – Все дети от Бога. Нет никого законнее тебя.

И тут появилась мама. Потом она сказала, что очень испугалась, увидев меня посреди улицы с незнакомым человеком. И вид у этого человека был как у бандита в кино: короткая стрижка, кожаная куртка и здоровенный джип. Ну, мама и вмазала ему. По башке. Сумкой. Мама хоть и девчонка, и невысокая, но сумка-то была из магазина. Дядька сел прямо на асфальт, а мама схватила меня за руку и мы побежали. Мы остановились только когда вбежали в наш двор. Присели на скамейку, отдышались и мама спросила: «Кто это был?». Я представил дядьку на асфальте, стекающее по его щеке яйцо из маминой сумки, и принялся хохотать. Дядька был хороший и смеяться над ним было несправедливо, но я хохотал и хохотал и не мог остановиться. Мама молчала, а потом спросила: «Что ты там делал?». И я никак не мог рассказать, потому что получалось запутано. Когда мама наконец поняла, что произошло, она очень рассердилась. Но я чувствовал, что она злится не на меня, а на тёток Анну и Марьяну. А меня мама крепко-крепко обняла и сказала: «Никогда, никогда, слышишь, НИКОГДА больше так не делай! Ты – моё самое главное сокровище. Мало ли кто что наговорит…» Мы долго сидели в обнимку и молчали. Нам и без слов очень хорошо.

 

Мама больше не готовит ужин для тёток. По вечерам она садится читать письма, которые приходят со всего мира. Мама стала знаменитостью. Ей пишут одинокие мужчины и их мамы. Письма хорошие, добрые, и маме жалко отказывать тем, кто их прислал. Но и ответить всем она не может. Поэтому мама раздаёт письма подругам, знакомым и соседкам, потому что ей кажется, что она знает, кому какое письмо подходит. К нам стали приходить незнакомые женщины и спрашивать у мамы, нет ли у неё подходящего для них жениха. И для каждой мама находит нужное письмо.

Тётки Анна и Марьяна иногда передразнивают тех, кто написал письмо: «Я не принц, но человек надёжный». Но мне кажется, что они просто завидуют маме.

Мне тоже приходит много писем – другие дети пишут, что я молодец, и что они тоже решили найти себе папу или маму, а один – даже дедушку.

 

По субботам мы встречаемся в парке с Аль-Лёшей. Она лучшая девчонка в мире! В эту субботу Аль-Лёша спросила: «У твоей мамы есть платье для бала?». На такие вопросы никогда не знаешь правильный ответ. У мамы есть платья для работы и для дачи. Аль-Лёша говорит, что эти платья не подходят. Нужно особое, бальное. А где его взять? В сказке нарядное платье Золушке подарила Фея-крёстная. А в жизни, наверное, придётся покупать в магазине. Но Аль-Лёша говорит, что на такое платье моей копилки даже через год не хватит. Надо искать Фею-крёстную.

 

Я подкараулил маму, когда она сидела в беседке и жмурилась на солнышке. Это её самое любимое место в парке. Я подождал, пока мама совсем растает. И спросил: – Мам, а у тебя крёстная есть?

– Нет.

– Ну вот! В этом всё и дело! Мама, тебе нужна крёстная!

 

Наша соседка по даче Эмилия Львовна – вылитая фея. Я слышал, как тётки Анна и Марьяна между собой называют её Фея Домашнего Очага. Она всегда нарядная. Эмилия Львовна не носит тапочки, а только туфли. И я ни разу не видел её в плохом настроении, она всегда улыбается. В общем, из всех наших знакомых на роль Феи больше всего подходит Эмилия Львовна.

Когда мы с бабушкой приехали на дачу, я побежал к Эмилии Львовне. Она сидела на веранде и пила кофе. И везде у неё были цветы, а на столе кружевные салфетки. И вся Эмилия Львовна была такая довольная, будто это был самый лучший день её жизни. Она всегда такая. Я рассказал ей всё с самого начала, с королевств и писем. Эмилия Львовна обрадовалась и сказала, что всегда хотела быть феей, а крёстной – тем более.

Я уточнил: – А вы можете сделать волшебство?

– Каждый может.

– А у вас есть паж?

Эмилия Львовна всплеснула руками: – Ну, конечно! Паша!

Она взяла телефон и кому-то позвонила: – Паша, Паш? Здравствуй! Мальчик мой, мне нужна твоя помощь. Из одной Золушки надо сделать настоящую принцессу.

И я сразу понял, что Эмилия Львовна – фея что надо.

 

К нам домой стали приходить телеграммы, предупреждавшие, что у нас будут гости. А некоторые приезжали без предупреждения. Один дяденька очень меня хвалил: «Молодэц! Ты поступыл как настоящий джигит!». Гостей было много. Тётки Анна и Марьяна и бабушка советовали маме выйти замуж хоть за кого-нибудь. А мама сказала, что если им так хочется, то пусть сами и выходят. А ей тут никто не нравится. То есть не настолько нравится, чтобы всю жизнь с ним прожить.

Сначала я обрадовался, потому что хотел, чтобы мама вышла замуж только за папу. А потом испугался – а что, если мама и за него выходить не захочет? Раньше ведь не вышла. Это самая непонятная часть моей жизни. Может, у родителей получилось как у меня с этими письмами? Теперь я знаю, что так бывает – хочешь сделать одно, а получается совсем другое.

 

Мы крестили маму. Я не понял, что говорил священник, но мне понравилось разглядывать иконы. На одной из них женщина с младенцем. Это Богородица. У нас дома есть похожая фотография, я там маленький и мама держит меня на руках. Я смотрел на эту икону и Богородица мне улыбнулась.

 

Еле дождался субботы, чтобы рассказать Аль-Лёше новости. Она обрадовалась, что у мамы теперь есть Фея-крёстная. Потому что для бала нужны платье и туфли и ещё много чего. А потом Аль-Лёша сказала: – Если бы у меня была мама, я бы попросила туфли у неё.

Я прямо обалдел: – Как это «если бы была»? А это разве не твоя мама? – Я показал на женщину, которая водит Её в парк.

Аль-Лёша отмахнулась: – Это няня. У меня нет родителей.

Сначала я даже не понял: – Как нет? Они что, тебя бросили?

Аль-Лёша сказала: – Мама с папой меня никогда не бросили бы! Просто они погибли. Разбились на машине. Меня на автодром водят, чтобы я машин не боялась.

И от того, как спокойно она это сказала, мне стало холодно. А я-то ещё жаловался! Думал, что плохо живу, потому что у меня папы нет. Я никогда и не представлял, что можно жить без мамы.

 

У тёток и бабушки очень много туфель. Я проверил все. Они красивые, но слишком большие для мамы. Прикладываешь подошвами туфли тёток и мамы – разница как между коньками и лыжами. Пришлось засунуть всю обувь обратно в шкаф. Когда я вырасту, куплю маме много-много красивых туфель. И Аль-Лёшке.

 

К нам приехало телевиденье, снимали на камеру маму и тысячи писем, которые она получила со всего света. Мама извинялась перед всеми, кто ей написал. Она говорила, что не может выбрать кого-то одного, потому что все они очень хорошие люди. Когда мы потом смотрели эту передачу, там ещё показали, как отданные мамой письма помогли другим женщинам обзавестись семьями. Дед смотрел телевизор, улыбаясь. А бабушка сердилась: «Было у отца три дочки. Двое умных, а третья – ты!».

Тётки Анна и Марьяна обиделись, что мама уже выдала замуж всех соседок, а собственным сёстрам до сих пор женихов не нашла. Но они сразу перестали обижаться, когда ведущий сказал, что маму, как главную Золушку страны, и всю мамину семью приглашают на главный бал страны – на президентский бал.

Тётки Анна и Марьяна выгребли из шкафов все платья и перемеряли их. Они чуть не прибили друг друга из-за туфель – тётка Анна решила, что это тётка Марьяна обувала её туфли, а тётка Марьяна подумала, что тётка Анна носила её обувь. Я честно сказал, что туфли брал я. Но мне не поверили.

Дома все разговоры только про бал. А мама почему-то не готовится. Я спросил: «А ты почему не собираешься?». А мама сказала: «Потому что я никуда не поеду». Столько всего сделано, чтобы мама попала на бал, а она ехать не хочет! Мне так обидно было, что я заревел. Мама стала объяснять, что если она купит билеты в Москву, то ей придётся потратить на них деньги, отложенные на зимнюю одежду. «Бал, – сказала мама, – это 5 часов. А нам с тобой потом 5 месяцев ходить не в чем будет». Я пытался объяснить маме, что главное – чтобы она поехала на бал и встретила там принца. А тогда у неё будут не только тёплые вещи, но и целое королевство впридачу.

А ещё эта осень! На дачу ехать холодно и мокро, а там, между прочим, Эмилия Львовна. И аттракционы в парке закрыли до весны. И теперь я не знаю, где найти Аль-Лёшу. А мне без неё так плохо!

И в школе совсем задразнили. Я устал драться. Ладно, если бы они меня обзывали, я бы стерпел. Но когда начинают смеяться над моей мамой, я сдержаться не могу. Конечно, их больше, поэтому я всё время битый.

 

Все, кроме нас с мамой, уехали на бал. Мама помогла им собраться, подшила платье тётке Анне, подстригла тётку Марьяну, сделала им обеим маникюр и уложила сумки. Они уехали, а мы остались. И тут в дверь позвонили. Это был какой-то особенный звонок, я сразу понял, что сейчас что-то произойдёт. Когда мама открыла дверь, там стояли Эмилия Львовна и здоровенный парень, державший кучу пакетов. Мама растерялась: – Крёстная! Вы появились так неожиданно!

Эмилия Львовна улыбнулась: – Да, это я люблю. Я не спрашиваю, дорогая, как ты живёшь, – она обвела рукой нашу квартиру с раскиданными тётками вещами. – Хочешь поехать на бал?

– Но я не могу, крёстная! – отказалась мама.

– А ты хочешь? – спросила Эмилия Львовна меня.

– Да! Очень! – я не мог подобрать слов, как сильно я хочу попасть с мамой на бал.

Эмилия Львовна обрадовалась.

– Сейчас я буду делать чудеса! – сказала она. – Обожаю эту работу!

Она открыла дверь, и в квартиру вошли три девушки в жёлтых комбинезонах с надписью «Золушка». Жёлтые девушки построились как на уроке физкультуры, а Эмилия Львовна скомандовала: – Квартиру убрать, пол натереть, окна вымыть, стены освежить, люстры надраить, розы полить, кофе намолоть.

Девушки дружно достали из карманов резиновые перчатки, надели их, и разошлись по квартире. Одна прошла в кухню и стала мыть посуду, другая поставила непонятно откуда взявшуюся лестницу и стала снимать шторы, третья понесла цветы в ванную… Мама растерянно смотрела на них, а Эмилия Львовна была довольна.

– Ну вот! – сказала она. – А теперь ты поедешь на бал.

Мама с сомнением глянула на свои джинсы и водолазку, потрогала хвостик на макушке и вздохнула: – Спасибо, крёстная, но я так одета, что…

Эмилия Львовна засмеялась: – Об этом я позабочусь. Ты поедешь на бал в отличном бальном платье. Паш! – позвала она.

Здоровяк положил на диван пакеты, которые держал в руках. Получилась приличная горка. Он развернул самый большой свёрток – в нём оказалось платье. Мама ахнула и, осторожно прикасаясь к расшитой бусинками ткани, взяла его и вышла из комнаты. А когда вернулась, её было не узнать. Эмилия Львовна сказала: – Идём в коридор, к большому зеркалу. Нравится тебе твоё новое платье?

Мама не ответила, только обняла Эмилию Львовну и поцеловала её в щёку.

– Ну, вот и хорошо. Идём. Впрочем, постой! Паша, что ты скажешь о моей крестнице?

Паша пробасил: – Я ещё не дизайнер, я только учусь. Но я осмелился сделать эти туфельки. Они принесут вам счастье, потому что я всем сердцем желаю этого! – И он протянул маме туфельки. И вовсе не хрустальные, а какие-то золотые. Хрустальными были только цветы и подвески на них. Эмилия Львовна доставала и доставала из карманов всякие сюрпризы: билеты на самолёт, адрес московской гостиницы, приглашения на бал. А Паша вынимал и вынимал из пакетов всякие красивые штучки, украшения, заколки. И когда он всё это надел на маму, она стала невозможно красивой.

– Да, чуть не забыла. Это тебе. – Эмилия Львовна подала мне большой свёрток. В нём были костюм, туфли, рубашка и галстук.

Паша упаковал мамино платье, помог нам сложить сумки. И мы поехали.

– Но помните! – летел нам вслед голос Эмилии Львовны, когда мы спускались по лестнице. – Вы должны уехать с бала не позднее полуночи! Ровно в полночь вас будет ждать машина!

– Я помню, крёстная! – пообещала мама.

 

У подъезда стояла улётная машина, и она ждала нас! Водитель такой аккуратный, в костюме, выскочил из машины, открыл перед нами дверки, положил сумки в багажник, а потом рванул с места так, что дух захватило. Жалко, дяди Толи с его «Москвичом» не было во дворе, они бы оба лопнули от зависти.

Мы домчались до аэропорта, а там началось самое интересное. Мы проходили регистрацию, шли по лётному полю, поднимались по трапу, летели. Я почти сразу уснул, а когда проснулся, давали завтрак. А потом мы прилетели в Москву.

Москва – это МОСКВА! Объяснить Москву не получается. Это можно только почувствовать. Мне всё понравилось – и «Аэроэкспресс», и метро, и гостиница. Мама очень растерялась от Москвы. А Паша был здесь как рыба в воде. Мы оставили вещи в гостинице, поели в кафе и пошли на Красную площадь. Вот это красота! Вообще в Москве очень много красоты, и от неё делаешься обалдевшим.

 

Паша сделал маме причёску. И вещи наши упаковал, потому что нам сразу после бала уезжать. Всё, едем на бал. Я себя в зеркале не узнал. Вылитый принц, только маленький. Наверное, каждый похож на принца, если его хорошенько нарядить.

Кремлёвский дворец очень красивый. Огромные лестницы, сверкающие люстры, всё сияет. Очень много нарядных гостей. Наши бабушка с дедушкой и тётки тоже здесь, но зал огромный, и они нас не увидели. Президент с женой обходили гостей, с некоторыми разговаривали, некоторым просто кивали. К бабушке и тёткам они не подошли. Зато с мамой Президент разговаривал, а мне пожал руку. Он сказал, что я всё правильно сделал, что у меня прекрасная мама, и обязательно будет хороший папа. И он спросил, не устали ли мы в дороге. Мама засмеялась: «Что вы, в дороге я отдохнула». А один дядечка, который подошёл вместе с Президентом, увидел маму и остановился, как вкопанный. Он смотрел и смотрел на маму, и, наконец, сказал: «Разрешите пригласить вас на первый танец!» Мама ужасно покраснела, и он повёл её танцевать. Мне этот дядечка понравился, что-то в нём было знакомое и сильное.

А потом было очень смешно. Тётки Анна и Марьяна подошли к нам вместе с бабушкой и, представляете, они нас не узнали! Мама снова танцевала с тем дяденькой, я стоял рядом с тётками и бабушкой. Дед увидел меня и стал моргать и тереть глаза, а я спрятался за колонну.

Потом мама познакомила меня с дядей, который всё время её приглашал танцевать. Его зовут Сергей Алексеевич. Он пожал мне руку и спросил, хочу ли я мороженого. Мы ели мороженое на балконе. Сергей Алексеевич снял пиджак и накинул на мамины плечи. А потом он снова увёл маму танцевать. А сумочка её осталась у меня и вдруг начала звонить. Я понял, что это телефон, но не знал, брать трубку или нет. Телефон-то мамин. Но он звонил и звонил, и я ответил. Это был Паша. Он сказал, что во дворце сегодня перевели часы на час назад, чтобы гости потанцевали на балу подольше. Нам с мамой надо срочно уйти, иначе мы опоздаем на наш рейс. Я взял сумочку и пошёл к маме. «Часы перевели!» – и потянул маму к лестнице. Мы побежали, мама споткнулась, чуть не упала, но мы выскочили из дворца. У крыльца стояла машина, та самая, которая везла нас в аэропорт, и Паша помог нам сесть в неё. «Вы – здесь?! – удивилась мама. – Как вы тут оказались?». Машина резко сорвалась с места, а водитель неторопливо ответил: «На московских таксистов надёжа плохая».

 

И всё-таки мы опоздали. Самолёты к нам летают раз в сутки, значит, следующий рейс завтра. «Можно поездом», – предложила мама. «На что вам поезд, – фыркнул водитель. – Вы уже на транспорте». «Вы что же, – не поверила мама, – предлагаете ехать на машине?!». «А что такого? – удивился шофёр. – Сюда же я приехал. И обратно поеду». И мы поехали.

Мама только теперь заметила, что потеряла одну туфельку и ужасно расстроилась. «Это был подарок, – сказал Паша, – И вы можете делать с ним всё, что угодно – терять, продавать, забивать гвозди».

– Этим? – мама с сомнением оглядела золотую подошву. – Гвозди?

Сначала я смотрел в окошко, но было темно, и я уснул. А когда проснулся, мы проезжали через деревеньки и города, ехали мимо полей и лесов, переезжали реки по мостам. Ели в кафе, а где их не было – покупали продукты в магазинах. Мы ехали и по дороге превращались. Мама из прекрасной принцессы снова стала мамой. Паша из молчуна превратился в поэта и восхищался природой. И даже машина превратилась. Мы ехали вдоль деревни, а дорогу переходило стадо коров. Одной корове почему-то не понравилась наша машина, и она её боднула. Машина хрустнула, и от неё отвалилась какая-то деталь. Но это было снаружи и нам было не видно, что именно. Водитель вышел, посмотрел и даже подбирать её не стал, только махнул рукой. Он сел в машину, с досадой хлопнул дверцей, и тут же ещё что-то отвалилось. «Ну, всё. Посыпалось!» – вздохнул он, и оказался прав. После этого всю дорогу от машины что-то отваливалось.

Когда мы въехали в наш город, я был так рад, словно год его не видел. А когда мы остановились в нашем дворе и вышли из машины, нас ждал большой сюрприз – ничто не напоминало тот сверкающий красивый корпус чудо-автомобиля, на котором мы уехали из дворца. Теперь, когда все неродные детали отпали, он снова стал самим собой, стареньким «Москвичом», оранжевым, как перезрелая тыква. Я пригляделся к водителю. «Дядь Толь, вы?!». Вот бы не подумал. А он как-то съёжился и сказал: «А что дядя Толя? Не человек, что ли? Меня, между прочим, тоже мамка одна растила. После войны знаешь оно как?». Я так и застыл с раскрытым ртом. А дядя Толя добавил: «Ты не серчай, что я дразнюсь-то. Это ж я тебя закаляю».

 

Дома всё сияло чистотой, на маминой кровати лежала записка: «Еда в холодильнике, платья в шкафу. Крёстная.». Я отнёс записку маме. Она бродила по квартире, открывая и закрывая шкафчики, выдвигая ящики, удивляясь, как аккуратно всё прибрано. И тут приехали тётки и бабушка с дедушкой. Тётки принялись рассказывать как замечательно было на балу. А дед поглядывал на меня и чесал затылок. Но мама сказала, что пора идти в школу. И мы ушли.

А в школе, понятно, все снова начали дразнить. Я сидел и думал за что детям такое наказание как школа, когда дверь распахнулась и в класс вошла… Аль-Лёша. А учительница сказала: «Ребята, у нас в классе новенькая. Теперь Алексия будет учиться с нами». Аль-Лёшка подошла к моей парте и села рядом.

После уроков, мама, конечно, пришла встречать меня. А за Аль-Лёшей пришёл Её дядя. Я шёл с мамой за руку, а он шёл навстречу и Аль-Лёшка с разбегу запрыгнула к нему на руки. Он улыбнулся. И тут я его узнал. И мама узнала тоже. И он нас узнал. И потрогал затылок – там, где мама его на улице сумкой огрела. А потом достал из портфеля мамину бальную туфельку. Я сказал: «Здрасте, Сергей Лексеич!». И мы засмеялись. Мы стояли в школьном дворе и хохотали как сумасшедшие.

 

Вы, может быть, думаете, что зря я всё это затеял. Можно было просто ходить в парк и рано или поздно мама и папа Серёжа познакомились бы. И не надо было мне писать никакие письма. И не надо было маме ехать на бал. Всё бы само сложилось. А вдруг не сложилось бы?

Мама и папа Серёжа поженились. И папа сказал: «Ты – мой сын. Прости, что так долго ждал меня!». А я ответил: «Ты – мой папа. И не важно, что ты не принц!». Это, кстати, совсем не важно. Потому что когда нам с мамой пришло приглашение от одной королевской семьи, мы съездили к ним погостить, и я своими глазами видел, как живут принцы. Ну и жизнь у них, скажу я вам. Хуже, чем школа!

А после свадьбы мы уплыли на корабле. В путешествие. Тётки Анна и Марьяна махали нам с берега вместе со своими женихами – из тех, кто приезжал знакомиться с мамой. А бабушка плакала. А дед улыбался. А Эмилия Львовна и Паша стояли немного в стороне. А больше всех волновались на причале мои новые дедушка с бабушкой. И хотя моя новая бабушка – не королева, зато королевскую ватрушку она печёт лучше всех на свете! У нас с Аль-Лёшей теперь общие родители и общие дедушки с бабушками, и мы всё время вместе. И когда мы отплыли и вокруг ничего не было, кроме воды, и смотреть было не на что, мы с Аль-Лёшей пошли в каюту. У нас полно работы. Мы отвечаем на письма других детей и отсылаем им письма, присланные маме. Иногда Аль-Лёшка начинает рыться в чемодане: «А где этот, который марки коллекционирует? Тут для него сын». И мы находим этого отца, потому что на кровати стоит полный чемодан писем. Письма маме продолжают присылать, так что не волнуйтесь – пап на всех хватит.