На рассвет

Солнце еще не успело опуститься за дальние холмы, а уже воздух заметно остыл. Инструкторы споро развели костер, но только для себя. Собравшихся к нему и близко не подпускали, поэтому каждый грелся, как мог – кто-то натягивал на себя ветровку с капюшоном, кто-то уже начал активную разминку. А кто-то, новичок, видимо, пробовал греться изнутри, но его сразу же вывели прочь, к автобусам. Пить запрещалось категорически – после микстуры встреча с туманом, в принципе, могла закончиться плачевно, после микстуры с алкоголем – не выживали.

В потемневших долинах под холмами начал сочиться еще холодный и голубоватый туман. Наливающееся багрянцем солнце не дотягивалось до косматых прядей, освещает только вершины холмов. Пейзаж отталкивается от берега реальности и вплывает в импрессионизм. При взгляде на запад видны черные холмы, выглядывающие из сплошного моря тумана, разливающегося по долинам. Белесый туман впитывает в себя красноватые оттенки закатного неба. На востоке красные холмы лежат под темно-голубыми небесами, а медленно поднимающийся по склонам туман вбирает в себя оттенки синего, от глубокого индиго до снятого молока, стекающего по стеклу стакана.

Впрочем, любоваться некогда, пора уже начать разминку. Санек скинул рюкзак, достал свои любимые беговые кроссовки, носки, сел прямо на землю, начал переобуваться. Сменил носки, стали чуть влажными, кроссовки тщательно перешнуровал, расправил стельки. Тапочки и смененные носки сложил в рюкзачок. На голову натянул хайратник, не модный из плотной синтетики, а белый шерстяной, толстый и мягкий. Ремни на рюкзаке перестегнул, получилась плотная нагрудная сумка. Напился, остатки воды вылил – пить теперь не придется целую ночь. Одел сумку – под куртку, выпрямился, по привычке попрыгал. Усмехнулся, начал привычную разминку.

Люди вокруг, в подавляющем большинстве молодежь лет двадцати-двадцати пяти, тоже начали разминаться, к предстоящему забегу все относились более чем серьезно. Встречались бегуны и постарше, в стороне справа в маленьком кружке тянули мышцы мужики лет сорока, неподалеку махали ногами две женщины явно предпенсионного возраста. Санек даже на секунду замер в почти полном шпагате, подумав, как смогут они выдержать ночной забег, но тут же приказал себе не отвлекаться, лишние мысли запросто могли заставить остановиться как раз его самого.

Что будет, если придется остановиться в забеге, он не знал, никто из когда-то остановившихся ничего не рассказывали. А камеры, которые иногда прихватывали с собой любители плевать на запреты, всегда оказывались неисправными.

К моменту, когда нижний край солнца коснулся линии дальних холмов, туман поднялся под самый урез вершин и начал играл красными барашками прямо под ногами собравшихся. Разминка была уже завершена. Вперед вышел один из инструкторов, поднял руку и начал речь.

Слова Санек помнил практически наизусть – записи со стартов ежегодных забегов он просматривал по многу раз. Как и записи финишей, когда рассветное солнце на холме встречалось с еле волочащими ноги фигурами, которых было значительно меньше, чем на старте. Помнил, как у многих кровоточили ноги, как некоторые падали, взобравшись на холм, и как каждый, буквально каждый, дотянувший до финиша улыбался. Улыбался, даже падая, даже теряя сознание и ощущение собственного тела.

Радоваться было чему. Победа не приносила денег, добежавший не становился ни героем светских рубрик, ни фаворитом спортивных страниц. Приз был иным. Говорят, хотя никто и никогда не смог этого доказать точно, что добежавший получал исполнение своего желания. Не заказанного, записанного или запрошенного, не придуманного, обещанного или купленного. Исполнялось заветное. Инвалид с детства получал вожделенную работу, робкий любовник находил взаимность, умирающий родственник выздоравливал. Словом, самое сокровенное, о чем человек иногда даже боялся подумать, вдруг становилось близким и простым. Поговаривали, что иногда исполнялись желания и у тех, кто не добегал, но сами они об этом не говорили никогда. А частенько, даже найти их через год-другой после забега уже не получалось, они меняли адреса и не спешили ими делиться.

Речь инструктора закончилась в тот момент, когда солнце упало за горизонт, разом спрятав свою красную корону за зубчатыми грядами холмов, и красное море клубящегося тумана под ногами мгновенно стало черным. Бегуны потянулись к старту, утоптанной тысячами ног дороге, круто уходящей вниз – в клубящиеся черные уже глубины тумана.

Строиться на старте не собирались – время засекать было не нужно, а чтобы выпить микстуру, строй был не нужен. Как раз в это время волонтеры сняли с костра и принесли бегунам большой котелок с парящим варевом. Каждому досталось грамм по двести теплого напитка, слегка жгучего, чем-то напоминавшего водку с перцем. Санек пил такой года два назад, когда его прохватило на весенней охоте в лесу, а до ближайшей площадки приземления было добрых двое суток пешком. Еще микстура была похожа вкусом на щи из свежего щавеля, и совсем немного на старый добрый лимонад – так же отдавала в нос после первого же глотка.

Некоторые стартовали сразу же, стоило инструктору с котелком и половником отойти в сторону. Некоторые ложились на землю и ненадолго закрывали глаза. Каждый готовился к бегу так, как подсказывала ему фантазия или докучливые руководства, по типу тех, что пришлось перелопатить Саньку за последний год. «Исполнение желаний – правда или бред», «Как добежать до конца», «Бег без желания – для общего успеха». Общее в околобеговой литературе было одно – до всего надо доходить самому. Сам Санек не стал следовать ни одному из десятков прочитанных советов – просто постоял с закрытыми глазами, досчитал до тринадцати – он считал его почему-то своим счастливым числом, и побежал. Сначала – совсем легко, трясцой, как говорил когда-то его отец, постепенно наращивая на склоне скорость, отыскивая только свой, не согласный ни с каким посторонним авторитетом темп.

Сверху туман казался черным клубящимся морем, но снизу, стоило опуститься под его зыбкую завесу, оказался сочно молочным, слегка подсвеченным чуть красноватым небом. Видно в тумане было совсем недалеко, метров на десять, но к этому Санек был готов. Больше всего он боялся потерять дорогу, как не убеждали его в невозможности этого речи инструкторов и многочисленные брошюрки. Только сейчас до него дошло, что значит «чувствовать» дорогу. Хотя грунтовка под ногами только смутно угадывалась, бежать было легко, и каждый раз, опуская ногу в белесую мглу, Санек был точно уверен, что знает, куда наступать. А когда он ни с того ни с сего пару раз прыгнул и уже во время прыжков разглядел пролетающие под ногами коряги, то совершенно уверился в ощущениях и забыл о беспокойстве.

Бежать было легко, дневная жара сменилась приятной ночной свежестью, а легкий прохладный ветерок обдувал начинающее греться лицо и горло. Темп устанавливался легкий, ненапряжный. О дистанции не говорилось заранее никогда, но инструктора всегда разбивали финиш только на им известном холме, каждый раз на новом, иногда в полусотне километров от старта, иногда в семидесяти, и каждый раз участники забега, точнее те, кто смогли дойти до финиша, выбегали на выбранный холм с первыми лучами рассветного солнца. Попытки проследить за бегунами с помощью аппаратуры всегда вежливо пресекались инструкторами и, в конце концов, просто прекратились.

Небо над головой, точнее туман, принявший цвет неба, стремительно темнело, и бегуны, казалось, все глубже погружались в темную плавно колыхающуюся взвесь. Микстура начинала действовать только минут через двадцать или около того, а пока бег был просто бегом.

Один из бегунов впереди неожиданно упал прямо на дорогу лицом вниз и заколотил по земле ногами и кулаками, остальные пробежали рядом, стараясь не зацепить бедолагу – срубился на первых метрах, жалко, но бывает. Из почти сотни начинающих, согласно статистике, дойдут до конца человек тридцать, остальные семьдесят или остановятся сами или будут остановлены. Чем именно – об этом ходили только слухи. Кто-то говорил, что это поднятые старым ритуалом духи земли, кто-то считал их вызванными влажными болотными туманами и микстурой галлюцинациями. Но те, кто пережил остановку, делиться своим опытом в открытую не хотели, а редкие растерзанные в клочья трупы – погибало обычно по той же статистике пару человек на пять забегов, свидетельствовали в пользу более материалистических версий.

Тем временем микстура начала действовать, причем, как неплохой допинг – дышать стало неожиданно легче, а в движениях рук и ног наконец-то почувствовался тот самый автоматизм, который помогает сделать не сорок приседаний, а тысячу, пробежать не три километра, а тридцать, да и просто бежать не пятнадцать минут, а часами, не останавливаясь и не снижая темпа. Следы сияния неба над головой уже пропали, и бежать пришлось в коконе совершенной темноты. Туман чуть подсвечивала поднимающаяся Луна – на расстоянии метра-двух появлялись местами кусты перекати-поля или кривые тонкие сучья степного кустарника, в остальном стенки кокона были совершенно непроглядны. Бегунов не было видно, но слышимое временами то спереди, то сзади дыхание подсказывало, что они совсем рядом, прямо за пределами этой волшебной чуть светящейся сферы.

Неожиданно туман пропал, и Санек увидел, что бежит по ночной холмистой местности совершенно один. В ложбинах между холмов кое-где блестела под луной вода – то ли лужи, то ли ручьи, а звезды на небе не мерцали, горели стройно и торжественно. Санек знал точно, что туман в этих долинах мог рассеяться только к утру, поэтому понял, что окружающее – результат действия микстуры. К тому же, он остался на дороге один, значит, нужно было готовиться к первым встречам.

Ждать пришлось недолго, за очередным холмом, скользнув по воде, наперерез Саньку выскочила вытянутая черная тень на длинных ногах с продолговатым рылом. Сбить Санька ударом у нее не получилось, поэтому она резво повернулась и побежала вслед, коротко провыв что-то на повороте. Два коротких ответных воя послышались спереди слева.

Санек помнил наставления инструктора ни на секунду не останавливаться и ни в коем случае не оглядываться, но не выдержал. Чуть повернув голову, он попытался разглядеть, кто или что за ним гонится. Ничего, кроме разинутой пасти и сверкающих на луне зубов разглядеть не получилось, но и незаметно было, чтобы тварь нагоняла, поэтому Санек не стал набирать скорость, продолжил бежать прежним размеренным шагом. Еще две подобных твари, судя по топоту тонких ног, выбежали из-за поворота, который Санек только что миновал, и присоединились к первой. Кстати вспомнилось, что местные твари не могли бежать быстрее человека, именно того человека, за которым гнались, это давно уже было замечено и доказано. Даже больной человек свободно убегал от тварей, если не останавливался. Главное было добраться с рассветом до финиша, пусть даже и ковыляя из последних сил.

Вскоре дробный топот преследователей начал отдаляться, и гончие – так их окрестил про себя Санек – остались позади. Следующий нападающий не заставил себя долго ждать. Тяжелый и редкий топот, какое то время звучащий сзади, вдруг приблизился, и представилась картинка, как тяжелый бегемот, почему именно бегемот, Санек так и не понял, прыгает позади него на задних лапах, пытаясь каждым прыжком наступить ему прямо на голову. Хотелось пригнуться и прибавить шагу, но Санек боялся запнуться на очередной коряге или сбить дыхание во время неожиданного спурта. Потому он только слушал с замиранием сердца приближающиеся шаги, а потом как-то вдруг ощутил, что дыхание позади него становится все тяжелее, а шаги реже и реже, пока они совсем не пропали, бегемот, видимо, выдохся и сдался.

Стоило пропасть топоту позади, как вернулся туман и слышны стали шаги и дыхание бегущих рядом. Кто-то дышал так же размеренно и ритмично как на старте, кто-то тяжело, кто-то похрипывал простуженными легкими. Где-то впереди слышен был торопливый и беспорядочный голос.

- Зачем я побежал. Ну, зачем я побежал. Чтобы сестра вылечилась, говорят врачи, что ничего уже не поможет, а я решил побежать. Тут же километров пятьдесят, самый короткий путь, говорят, был больше сорока пяти, а я же никогда больше трех километров не пробегал. Я же не добегу, не дойду даже. Лишь бы не сожрали меня эти, которые рядом бегут. Сейчас только собака была саблезубая, и луна красным светит.

Санек поднял голову и не увидел ни луны, ни звезд – ничего – только сплошной зонтик из голубоватого изнутри тумана – причитающий, похоже был рядом, но видел окружающее совсем не так, как Санек.

- Я боюсь. И здесь остаться не хочу, я добегу. Только зачем я добегу? Сестра умрет, и родители умрут, все умрут. А я не хочу умирать. Я жить хочу вечно. Говорят, вечной жизни нет. Пусть мое желание исполнится. Пусть я вечно жить буду.

Откуда-то спереди послышалось далекое:

- Заткнулся бы уже. Или заткнул бы тебя кто. На вечную жизнь здесь все равно не набегаешь.

Голоса затихли, и Санек задумался. Зачем он решил пойти на забег? Многим нужно было чудо – спасти от смерти, вылечить. Некоторые хотели любви, удачи, успеха. Статистика вещь упрямая, среди более чем шести тысяч добежавших за последние две сотни лет количество здоровых, известных и удачливых людей было значительно выше, чем среди остальных жителей. Среди их родственников и знакомых выше процент выздоровевших от особо опасных заболеваний, больше долгожителей, больше удачных браков. Удивительно, но факт, так и не подтвержденный ни одним из бегунов: то, что они могли бы желать, действительно сбывалось. Но никто не мог сказать, что он пожелал именно это. Так чего же хотелось добиться именно ему?

Даже сам себе на этот вопрос он ответить не мог, решение об участии в забеге принял совершенно неожиданно. Оставалось надеяться, что забег просто добавит ему удачи, здоровья, в конце концов – счастья.

Стоило Саньку чуть отвлечься от дороги на размышления, как сзади выметнулась на его след какая-то тяжелая и высокая тварь, обдала сверху горячим дыханием. Попыталась схватить, щелкнула бесполезно зубами прямо за спиной, да почти сразу и отстала позади. Повернуть голову, чтобы посмотреть, Санька так и не решился, но ощущение, ощущение чего-то огромного, сильного, свирепого, разве что чуть-чуть медлительного, осталось.

Именно это ощущение заставило его немного прибавить. Стали видны – то ли туман чуть развеялся, то ли дорога немного поднялась – ближайшие соперники. Совсем рядом Санька увидел тоненькую девчонку, на которую обратил внимание еще в автобусе, впереди нее – одного из тех спортивных мужиков в возрасте, еще чуть дальше маячила пара незнакомых спин в ветровках с капюшонами. Неожиданно один из бежавших далеко впереди припал на одну ногу – то ли на что-то наступил, то ли подвернул и резко захромал, почти остановившись. Товарищ его повернул голову, почти остановился, но тут же снова набрал скорость.

Захромавшего обогнал сначала один из ветеранов, так назвал их для себя Санек, решив, что мужики в возрасте или бывшие спортсмены или воевали вместе. Оба варианта званию ветерана соответствовало. Вскоре, сразу после девчонки с захромавшим поравнялся и Санек. Обгоняя соперника, он повернул голову, чтобы взглянуть ему в лицо, и поразился: парень бежал с закрытыми глазами, плотно сжав челюсти и поджав губы, тяжело дыша через нос. Санька попытался сымитировать охромевшего, часто это помогало ему на секунду примерить чужие эмоции или мысли, и понял неожиданно, что тот сейчас испытывает сильнейшую боль, понял также, что несмотря на всю силу воли, дойти до финиша у него не получится.

Забег завершался с рассветом одновременно для всех, поэтому обгонять кого-либо не требовалось. Но почему-то Санька прибавил шаг и начал доставать бегущую впереди девчонку. Она бежала, сосредоточенно покачивая головой, будто шепча про себя что-то, и Санька, сделав еще два шага, понял, что она просто слушает музыку – из ушей чуть выглядывали крошечные беспроводные наушники.  

Он обогнал меломанку и начал доставать ветерана – тот бежал размеренно, широко и свободно, будто не второй час бежал в темноте по неровной грунтовке, а только начал первый и единственный круг на летнем стадионе. Санек обошел его на повороте между двух холмов, и не успел рассмотреть даже вскользь его лицо. А когда повернул голову, чтобы взглянуть в лицо ветерану, не увидел ничего: стена тумана будто бросилась ему вдогонку. Если вперед было видно метров на двадцать, то сзади туман догонял клубами, превращаясь то в зубастую пасть, то в щелкающий огромный клюв, то в лапы, протягивающиеся за спиной. Санек отвернулся и прибавил шаг, с этого момента он не обернулся уже ни разу, и ни на секунду не упускал из внимания тяжелый слышимый сзади гул, явно сложившийся из топота сотен ног, шуршания чешуи, хлопанья крыльев и щелканья голодных пастей.

Туман впереди расступился, будто выпрыгнуло из темной мглы под ноги лежащее на дороге тело – человек, казалось, просто устал и лежал неподвижно, но Санек почувствовал, что это один из уснувших под действием микстуры. Уснуть прямо на бегу и упасть, чтобы уже не чувствовать сотен преследователей, которые спокойно пробегут мимо неподвижного человека, было одним из удачных завершений забега. По крайней мере, в этом случае можно было смело заявлять, что ничего не помнишь. Целью своры, как понял Санек, был только человек убегающий. Сдавшегося без сопротивления или упавшего во сне или беспамятстве, монстры игнорировали.

С вершины соседнего холма из-за пелены тумана, вращаясь, со свистом пролетело что-то, напоминающее раму окна – огромный прямоугольник с черным крестом переплета посредине, упало на дорогу в метре от его ног и пропало, утонуло в дорожной пыли.

Туман снова сгустился, и опять пропали фигуры бегущих рядом, придорожные кусты и камни, даже поверхность дороги. Топот позади усилился и явно начал приближаться. Санек еще прибавил шагу. Бежалось все еще спокойно и уверенно, и он увеличил темп ровно настолько, насколько, как казалось ему, было нужно, чтобы топот и сопение сзади начали отставать. Совсем они не отдалились, показалось, что твари только оттянулись метров на пятьдесят и тоже подобрали устойчивый темп. Такой, чтобы можно было бежать долго, поддерживая дистанцию неизменной.

Санек чувствовал, что все мысли его сейчас крутятся вокруг преследователей. Это было не просто неправильно, но и смертельно опасно – в какой-то момент эти мысли могли заставить его запаниковать, остановиться, надо было срочно отвлечься. Проще всего было чуть-чуть пофантазировать. Например, кто бежал с ним и зачем. Ветераны, к примеру, могли бежать за здоровьем, может, кто-то из их команды при смерти. Кстати, вполне похоже на правду. На старт вышил вместе, кто-то отстанет, но кто-то и дотянет до финиша. Да и о беге могут знать что-то, неизвестное широкой публике, что-то, что заставило их собраться вечером именно здесь, а не в уютном баре на очередной трансляции очередного матча.

Девочка. Этой явно хочется счастья. Или любви. Может, нравится мальчик. А может, никто еще не нравится, а хочется. Пожилые женщины, которых он заметил на старте, наверное, мечтают вернуть юность. Или, чтобы муж ушел. Или вернулся. А может, проблемы с детьми, которые никак не получается решить. Только на один вопрос Санек по-прежнему не мог ответить – зачем бежит он сам.

Преследователи позади, кажется, успокоились, зато начали ныть мышцы ног. Сначала икры, потом начали дали себя почувствовать бедра. Пришлось сменить шаг, немного сбавить темп. Стоило Саньку отвлечься и он прошляпил следующее нападение. Он в этот момент как раз пытался сменить стиль бега. Что-то горячее и тяжелое ударило сзади, но задело только вскользь, зато сбило с ног бегущего чуть впереди и сбоку парня. Раскинув руки и прогнувшись вперед, он покатился в пыль, молча, еще не поняв, что именно произошло.

Еще двое лежали буквально поперек дороги, их Санек просто перепрыгнул.

И опять изнурительный бег. Рядом – никого, и бежишь не на время и не наперегонки, а просто, чтобы бежать, чтобы добежать. Может быть, подумал Санек, именно поэтому он и пришел на забег? Чтобы просто проверить себя, убедиться, что сам способен добиться чего угодно?

Рюкзак-сумка начал натирать спину. Не задумываясь, Санек расстегнул пряжку, сбросил сумку прямо на дорогу. Расстроился запоздало, что мог кому-то помешать, лишнее препятствие под ногами, все-таки. Затем Санек снял и отбросил в сторону хайратник – он уже совершенно вымок, а теплый ветер почти сразу высушил потный лоб. Прошло уже часа два, и стало заметно теплее.

Пару раз твари еще пытались напасть на него, но Санек отключился от всего и только наращивал темп. Какое-то время рядом с ним бежали две гарпии, чуть позже их догнал и почему-то убежал вперед настоящий зомби. Словом, обычные страхи первой половины пути. Поговаривали, что самое страшное, будет ждать перед самым финишем.

Пожалуй, согласился с самим собой Санек, он и правда просто решил себя проверить. На каждый забег таких выходила половина. Тех, у кого может хватить сил на то, чтобы добежать, но не хватало уверенности, что они на это способны.

Пожалуй, именно мысли о неуверенности стали спусковым крючком очередному нападению. Тяжелый топот вырвался на дорогу слева, быстро настиг его и – Санек только успел сделать прыжок в сторону – огромная пасть щелкнула зубами рядом с его правым плечом. Отвратительное дыхание било в спину. Оглушительное сипение, каждый раз подсказывало момент удара, и каждый раз Санек успевал отпрыгнуть в сторону. Кто-то, со свистом дыша, обогнал его по обочине и рванулся вперед. Его-то и схватила пасть с огромными зубами. Тело резко дернулось вверх, ноги взметнулись прямо перед Саньком, и тяжелый топот сзади резко прекратился. Кто-то зацепил его за штанину, Санек опустил голову и встретился глазами с крошечной – по колено – светящейся копией тираннозавра. Существо сразу же прыгнуло, целясь Саньку в грудь, и тот автоматически ударил по огромной зубастой голове сбоку. Тираннозавр отлетел, слабо пискнул и упал в пыль.

Разве можно назвать это – Санька покосился на кувыркающееся тельце – назвать духами земли или даже богами? Всего лишь порождения микстуры. Всего лишь вытяжка его собственного сознания ли, подсознания ли, сразу и не разберешь. Санек понял, что их задача – не сожрать, и даже не остановить бегуна, а всего лишь вытащить из него его собственные страхи. И все, чего они добиваются, открыть в душе человека, который все это преодолевает какие-то незримые клапаны, новые возможности. И главное – не добежать до финиша и не убежать от этих тварей, а победить их. Остановиться, не сдавшись, а победив. Он прибавил шаг и начал выбирать удобное для остановки место. Удобный поворот, на котором он остановится и повернется к стае, чтобы остановить ее. Он замедлил бег и остановился, прислушался к шумам, приближающимся сзади. Когда шорохи, шаги и шелест стали уже нестерпимо близкими, Санек резко развернулся к набегающей своре…

* * *

Туман еще клубится под спящими холмами, когда на востоке начинают светиться первые полоски предутреннего неба. На холм – довольно далеко от финиша – поднимается юноша. На вершине его встречает один из инструкторов. Юноша даже не удивляется, что его встречают именно на этом холме. Инструктор и юноша не говорят друг другу ни слова. Парень почти выходит из тумана, но неожиданно останавливается и садится на камень прямо над кромкой колышущегося туманного моря, глядя на юг, где начинают рассвет начинает высвечивать далекие горные вершины.

Инструктор спускается к нему сам.

- Ты понял?

- Наверное, только зачем это?

- Так было всегда. Ведь это люди придумывают себе лишние проблемы. А нам не сложно дать маленький подарок тем, кто готов встретить свои страхи.

- А что вы подарите тем, кто не справился?

- Точное ощущение границ их возможностей.

- А тем, кто справился?

- Им мы даем шанс осознать, что границы рисуют они сами.

- Я тоже получу что-то от вас?

- А разве тебе что-то нужно? Ты и сам вправе раздавать подарки. Можешь, если хочешь, начать прямо сейчас.

И Санек понимает, чего именно хочет девочка с наушником. Почему собрались на забег ветераны – они действительно ветераны. Чего хотят все участники большого забега. Он поворачивает голову налево, на восток, и спрашивает, глядя на наливающиеся теплом вершины холмов:

- А рассвета ждать обязательно?