Свет
Есть мир, в котором рассказчики ценятся. Там, где каждая история ожидается, чуть ли не с благоговением. Его обитатели ценят красоту литературных пассажей, мелодичность сочетания слов и звуков, их волнуют затейливые сюжетные линии. Эти люди собираются у костров раз в три дня, чтобы услышать новое произведение, которое не уйдет из их жизни больше никогда, так и останется в голове крутиться теплым воспоминанием. Дети мечтали быть рассказчиками в этом мире, родители ужасались такой перспективы. Они знали, они видели, что рассказчики проживали в момент «рождения» истории. И хоть это неведомо самим сказителям, все остальные лицезрели правду.
Андрей проснулся в плохом расположении духа. Он не писал ни строчки вот уже третий день. Все не ладилось. Проспал будильник, точнее проснулся, увидел время и завалился опять. На улице был то ли дождь, то ли снег – не самое приятное утро. У него часто были такие состояния, когда жизнь - не мила. А мир представлялся серым и неприветливым. Ругань то и дело проносилась в его уме, долетая иной раз и до уст. Он пытался себя успокоить. Сказать, что это на один только день, что за ночью всегда наступает утро и, что очень может быть, завтра появится солнце. И будет легче. Но сегодня легче не было. Неприязнь к миру, к себе, только назревала еще сильнее в груди Андрея. Чувство какого-то отвращения к окружающим, ко всему. К ветру на улице, звукам, птицам, мир был враждебным местом для пребывания в такие минуты для парня 23 лет.
Сегодня тот день, день сказа. Его работа, то за что он получает деньги и может жить, ни в чем не нуждаясь. Таких как Андрей немного, они отбираются еще в детстве. Способность в литературе и родном языке приветствуется. Обычно это очень одаренные дети, с ярким воображением и неудержимым желанием если не учиться, то познавать новое. Они поступают после отбора в академию сказителей, где проходят помимо стандартных предметов по словарю, драматургии еще и ораторское искусство. Они не пишут, они рассказывают, самое главное для них - выступления.
Каждые три дня Андрей заходит в павильон, c деревьями, скалами, песком, шелестом листвы под ногами. Где слышен прибой бушующего моря, где есть палатки и обязательно - костер. Он всегда выбирает именно эту декорацию для работы. Бревна, расставленные вокруг пылающего огня. Истории у костра для детей и взрослых, всех желающих, только оплатите у входа несколько рупий и добро пожаловать.
Андрей не знал - любит он свою работу или нет. Он никак не мог понять этого. Ему то и дело казалось, что каждый, кто приходит послушать его тоже может поведать историю. Он даже подбадривал малышей – самим когда-то стать рассказчиками, но их быстро уводили почему-то ошарашенные родители. Будто он особенный и прокаженный одновременно. Было в глазах слушателей восхищение, и вместе с тем присутствовала какая-то жалость.
Андрей зашел в гримерку. Там сидел Асан. Они какое-то время разговаривали за чаем. Оба рассказчики, Асан занимал соседний павильон, он из тех, кто рассказывает истории у камина в уютной гостиной.
- Не вздумай писать, - в который раз проговаривал Асан, - ты же знаешь, что если начнешь, то потом не остановишься. И все! Они узнают, они обязательно узнают. Слышал, как Данила забрали на прошлой неделе?! Слышал?
- Да, да, успокойся!
-Так, какого же ты черта это делаешь?
- Я не знаю, ты слышишь, не знаю, - Андрей схватился за голову, - мне как будто с каждой строчкой легче. Ты понимаешь?
- Нет, и не собираюсь. Тебе легче от работы, так? После рассказа, здесь в павильоне?
- Да.
- Ну, вот, че ты еще хочешь?
- Почему нам нельзя писать? Почему мы не можем быть самостоятельными в своем творчестве? Ты никогда не думал об этом?
- Думал и решил, что моя жизнь дороже всех этих вопросов.
- Я хочу писать.
- Ты умрешь за это.
Собеседники молчали. Асан моментами громко хлебал чай из кружки.
- Я их не дописываю, истории, они все незавершенные. У меня все под контролем.
- Это тебе кажется, что под контролем, ты сорвешься. Они всегда приходят только, когда история закончена.
- Ты видел рукописи?
- Их никогда нет после команды зачистки.
Андрей смотрел себе на руки. В последнее время он стал чаще их мыть, чтобы скрыть следы чернил. Это было уже нервное. Он не ученик, руки в пасте могли вызвать вопросы. Но парень их мыл, даже если там ничего не было. Снова и снова, с мылом, ополаскивая под струей горячей воды.
Андрей и так рисковал, разговаривая с Асаном. Он боялся сомневаться в своем однокашнике, но еще больше он подозревал, что их подслушивают, за ними следят.
Вечером перед выступлением он отчаянно пытался отвлечься, чтобы куски разговора с Асаном под видом беседы персонажей не проскользнули в его повествовании. Он пытался сосредоточиться на учебной литературе, нахвататься фактов про древние миры и цивилизации, про животных, китов, слонов – тех, кого больше нет рядом. Андрей любил вспоминать забытые вещи, он как будто мысленно стряхивал пыль с любимых статуэток и показывал их слушателям. Он почти физически ощущал эту пыль, в носу инстинктивно что-то блокировалось, чтобы спертый воздух не попадал в легкие. Где-то глубоко в сознании парень еще осознавал, что это только его воображение, что он сидит перед людьми, раздается треск бревен костра, но он все равно все чувствовал. Горло сжималось, словно там ком. Тут главное не останавливаться и рассказывать. В такие моменты он закрывал глаза и видел перед собой толпу из идей, образов, героев, все они смотрели на него в ожидании своей очереди. А ему так хотелось с ними поближе познакомиться. И избавиться, наконец, от них. Вынуть из своей головы, чтобы стало хоть немного легче. Андрей выбирал одну тень из своего воображения, дымку, какое-то облако чувств, ассоциаций, воспоминаний и рассказывал историю. Шаг за шагом герой обрастал миром вокруг него, семьей. Или же он одинок, также, как и автор? У него появлялась цель, друзья, работа, он становился живым, пластичным. Андрей видел героя своим внутренним взором, и он чувствовал, что финал уже приближается. Он не понимал какой, все было еще затянуто дымкой, но конец был близок. Финал стал еще одним зрителем истории в голове рассказчика. Стоял в стороне, ожидая своего часа, когда он может забрать героя из мыслей сказителя, отделить автора от истории, от бесконечности в которой они утопают. Освободить их обоих. Андрей боялся этого присутствия финала, когда история только набирает обороты, когда герой спасает принцессу, или выигрывает чемпионат. Будет ли это жестокий финал или хэппи енд? Красота историй в их мимолетности. Они напоминают слушателям о быстротечности своей собственной жизни. Что это только момент. Андрей любил свою работу. Она была для него всем – и страхом, и болью, и любовью. Он не представлял свою жизнь без всех этих героев, образов, идей, существ в его голове. Они постоянно напоминали ему о себе, они стучались, кричали, настаивали на своей свободе. Он только автор, он им не бог, Андрей здесь скорее слуга.
Слушатели в какой-то момент рассказа заметили зеленое свечение в груди сказителя. Парень совсем уже забылся, уносимый приключениями своего героя, взгляд у него был пустым, он будто и не находился в этом павильоне, а носился где-то там в никому неведомых мирах. Взрослые четко понимали, что часть Андрея отсутствовала, и были этому рады. Говорили, что рассказы, их появление, приносит боль сказителям. Увлекательность самой истории, действует как анестезия. Дети были отвлечены сюжетом. Их глаза горели не меньше, чем у самого рассказчика. Но когда появилось свечение, многие из них ухнули и затаили дыхание. Они знали правило номер один – не прерывать рассказчика. История продолжалась, ласкала ухо своими переливами. Некоторые почувствовали, как мурашки пробежались по коже. Девушки прослезились, подростки ждали главного – «рождение истории», для них это была самая увлекательная часть. Через мгновение они увидели, как свечение было уже в горле Андрея. Он начал запинаться, голос охрип, но рассказчик не останавливался. Спотыкался, но бежал дальше по своему сценарию, который тут же складывался перед его мысленным взором.
Зеленое свечение появилось во рту говорящего. Слушатели замерли. К собранию вокруг костра подошли люди в белых непроницаемых костюмах, в шлемах. В руках одного из них была прозрачная коробочка. Андрей не замечал пришельцев. Все остальные знали, что так и должно быть. Сказитель замер, глаза широко раскрыты, все тело его напряглось как струна, изо рта появились светящиеся зеленые паучьи ноги, они оперлись на подбородок и нос Андрея и вытянули тело паука. Еще одна история появилась на свет. Аранея. Люди в костюмах осторожно сняли паука с лица сказителя и поместили в коробочку. Развернулись и ушли. Все остальные замерли на своих местах, в ожидании, когда придет в себя рассказчик. Тот не стал заставлять себя долго ждать и через мгновение расслабился, даже как-то обмяк в кресле. Начал испуганно озираться на окружающих. Андрею было легче, это вязкое чувство в груди, с которым он сегодня проснулся, куда-то улетучилось. Он мог спокойно дышать, чувствовать мир вокруг себя, запахи, видеть людей, их взгляды. Его не покидало чувство, что они знают то, что ему недоступно. Но тепло и облегчение волной прокатились по его телу, рассеивая мрак и паранойю в его мыслях. Он мог улыбаться, жить. Когда Андрей прощался со слушателями, хотел предложить школьникам стать рассказчиками, но не стал, что-то его остановило.
На следующее утро Андрей не выдержал. Так не должно было произойти. Чувство легкости после выступления обычно держится два дня, а тут - он проснулся в состоянии хуже, чем вчера. Ему срочно нужно было что-то с собой сделать. Не было сил даже встать с постели. Вся тяжесть этого мира, словно обрушилась на него. Это все сны. Во снах он видит истории, законченные, яркие, красочные, невероятные и просыпается от них разбитым. Он готов был все, что угодно отдать, чтобы его отпустило. Андрей увидел блокнот и ручку на полу у кровати. Он начал писать и так не смог остановиться. Да он и не хотел этого делать. А зачем? Он может от них всех из своей головы избавиться. Один за другим вывести их оттуда, чтобы уже не слышать эти голоса, упреки, споры, угрозы. Он жаждал тишины. И она его накрывала своим теплым одеялом. Он выливал все из себя, одно за другим, персонажи, диалоги, герои, образы – все выходило. Только напряжение росло, тело было заряжено будто электричеством. Он замер. На свет появилась история. Аранея вышла изо рта хозяина. Тот оказался без сознания.
В комнату зашли люди в белых костюмах.
- Жаль, парня, исписался, - пробормотал один.
Второй взял прозрачную коробку и погрузил туда паука.
- Этого нам хватит, чтобы три недели освещать весь район.
- Теперь из него все соки высосут, он же за письмо бабушку родную продаст.
Зашли еще двое в костюмах.
- Забирайте его.
Андрея вынесли на носилках из комнаты. Один из команды зачистки забрал листки, исписанные неровным почерком парня. Он тихонько прикрыл за собой дверь, чтобы не побеспокоить соседей.
***
Андрей проснулся в закрытой комнате. Он с трудом понимал, что происходит. Комната была без мебели, просто помещение – два шага в бок, два вперед – назад. Голова у него сильно болела. В горле першило, сухость во рту. В комнате была кромешная тьма. Стены и пол из металла. Он провел пальцами по стене и нащупал шов и с этим прикосновением к Андрею потихоньку стали приходить воспоминания. К нему стал приходить ужас от содеянного. Он все-таки дописал историю до конца. В висках сильнее запульсировала головная боль. Он дописал историю и теперь его забрали. Теперь он по «ту сторону». Он тот, о котором будут говорить, что он списался. Он взаперти.
В двери заскрипел ключ. Послышались шаги и голоса за стеной. Потом еще один поворот ключа в замке, звук был оглушительным. Сердце Андрея начало бешено биться, воздуха в этой коморке итак было мало, а сейчас он начал и вовсе задыхаться.
Открылась дверь. Яркий свет на мгновение ослепил Андрея. Он сделал шаг вперед, кто-то резко ударил его чем-то твердым по голове. Он упал. И последнее, что он видел перед тем, как отключиться это люди в спецодежде и противогазах.
Андрей проснулся на кресле, как у стоматолога. Только руки его были связаны, лампа светила прямо в глаза парня. От этого они только болели и наполнялись слезами.
- Он проснулся, - послышался голос справа, человек в спецодежде в противогазе подошел к Андрею и начал ему светить своим фонариком в глаза. Андрей пытался вырваться.
- Кто вы? Что вам нужно?!
Хотя, он знал кто это. И знал, точнее догадывался, что им нужно. Это были люди с правительства и нужно им что-то, связанное с его рассказами. До него, наконец, дошло, что помощи ждать неоткуда. Что те люди, которые призваны его защищать, держали его здесь против его воли.
- Объект 384 готов, - послышался голос справа.
- К чему готов?! – прокричал Андрей.
- Обратный отсчет начали, - парень повернул голову влево, пытаясь разглядеть того, кто сказал это. Но ничего не вышло. Этот яркий свет, он все стирал перед глазами. Он только услышал, как кто-то стучал по клавиатуре.
- Пять.
- Стойте, пожалуйста, не надо.
- Четыре.
- Нет, пожалуйста, я никому ничего не скажу.
- Три.
- Только не это! – прокричал Андрей, хотя не знал, чего он так боялся.
- Два.
Он начал дергаться, пытаться вырваться, жгут на одной из рук ослаб, и она резко дернулась в сторону. К нему тут же подбежали несколько человек в масках и прижали его к креслу.
- Один.
И тут он посмотрел прямо. Прямо в прожектор, лампу, которая его все это время слепила и увидел в этом свете лицо, ему стало легче. Он расслабился и совсем забыл об окружающих его людях в спецодежде. Он видел историю, и он начал ее рассказывать. Голос его был сначала охрипший от криков, но вскоре окреп и продолжил повествование. Где-то он так торопился рассказать то, что видел, что спотыкался о собственные слова, заикался и бежал дальше. Все, что он знал – это было потрясающе, то, что он видел было таким красивым, что сердце его, казалось, выскочит из груди от счастья. И он плакал, он плакал от красоты, которую видел, плакал от чувств, которые его переполняли, плакал от осознания, что кажется не в силах подобрать слова, чтобы рассказать то, что он видит.
В какой-то момент он увидел его, он увидел сквозь свет фигуру в помещении. Своего старого друга. Он почувствовал страх. Он увидел, что это пришел финал его истории. И он хотел сказать ему, что не надо, не надо ее убивать, она такая красивая, что он не хотел бы ее никогда заканчивать. Он мысленно молил эту фигуру о пощаде, но продолжал идти по линии истории, не в силах остановиться, каждым своим шагом приближаясь к концу рассказа. Он знал, что фигура улыбнулась, он не видел этого, но знал. Слезы текли по лицу Андрея. Он почувствовал спазм, он начал задыхаться, к нему подбежали люди. Парень отключился. Из его рта вылез светящийся зеленый паук. Он озарил своим светом всю комнату, которая до этого была практически полностью темной, только мониторы горели по обеим сторонам от кресла, на котором сейчас лежал ослабевший Андрей.
Паука положили аккуратно в баночку и унесли.
Тело Андрея отвязали и понесли в камеру.
- Жаль парня, хорошо рассказывает, - сказал один работник в спецодежде, таща Андрея.
- Не жалей, он не такой как мы. Его для этого и создали, - сказал второй, поморщившись от тяжести тела Андрея.
- Да, но он то об этом не знает.
- Скоро узнает.
На этот раз в камере Андрея горел тусклый зеленый свет. Он проснулся от грохота закрывающейся двери.
***
- Нет, нет, нет! Я не хочу никуда ехать! - кричал родителям Андрей.
- Тихо ты! Не позорь семью, стражи внизу все услышат, - шипел, краснея, сыну Владимир Николаевич.
- Дорогой, но ему же всего восемь, почему так рано? Они же говорили не раньше десяти... - в слезах лепетала мама Андрея.
- Так вы знали? Вы знали и ничего не сказали?! - кричал Андрей.
Отец ударил мальчика по лицу. У того покраснела щека от пощечины. У Андрея звенело в ушах, он не мог поверить своим глазам, родители никогда не поднимали на него руку.
- Думай, прежде чем так разговаривать со своей матерью, - продолжал шипеть отец.
Женщина стояла в дверях и плакала. Он повернулся к жене и прошептал:
- Они сказали, что у него дар больше, чем мы ожидали, прости, нам придётся его отдать, - он обнял жену.
Мальчик подбежал к ним и тоже заплакал. Родители обняли сына. Отец извинился перед Андреем и сказал, что его ждёт другая жизнь в Академии рассказчиков.
- Но пауки, папа, ты же видел пауков, мы же с тобой ходили на шоу Рассказчиков, может это какая-то ошибка?
Владимир Николаевич знал, что мальчик не будет помнить о пауках, об Аранеи, когда ему исполнится 14 и он сможет рассказывать истории, и от его рассказов правительство сможет получать энергию и освещать целые районы. В записке от страж внизу, говорилось, что у Андрея особой мощности сила, необычная.
- Мальчик, это неважно. Ты знаешь, что ты одаренный, мы всегда это знали, ты рассказывал истории с тех пор, как начал говорить.
И Андрей знал, что это правда, но ему не верилось, что он такое же чудовище, каких он видел Рассказчиков.
- Просто
помни, что однажды мы встретимся и все будет как прежде.
Андрей, мама, папа - все знали, что это неправда. Мальчик будет учиться в интернате, и они его больше никогда не увидят. Да, и не их он, лабораторный, дали на воспитание, чтобы мог быть близок к людям в своих историях, чтобы потом быть хорошим Рассказчиком.
Андрей вытер слезы. Обнял родителей. Ему было жаль. Жаль, что он пропустит свой футбол в ближайшую субботу, жаль, что не увидит своих друзей из школы, даже жаль, что не увидит тех, кто его бил и издевался над ним. Он не любил незаконченные истории, а тут его как будто вырвали посреди истории его нормальной жизни и ведут в другую историю. Где, скорее всего, не будет футбола, не будет обычных детишек, не будет мамы и папы.
Они спустились к стражам. Родители проводили маленькую фигуру своего сына и им даже показалось, что они увидели зеленое свечение на спине.
Стражи шли рядом, и почему-то держали руки, готовыми на оружии на поясе.
Родители думали, что это протокол. Но Андрей знал, чувствовал, что его боятся. Больше он своих родителей не видел, да, и не помнил.
***
Очень легко все остановить. Очень просто. Достаточно острого ножа или ножниц. Правда, будет много крови, будет бардак. А стоит ли убраться перед этим? Наверное, стоит. Когда одинокие старики умирают и у них дома оказывается чисто. То родственники говорят, что они чувствовали, что уйдут и потому позаботились о своём уходе. Облегчили работу тем, кто их найдёт или родным при похоронах. Некоторые же в открытую заявляют, что это были самоубийства, указывая на то, что те были больны, но все равно убрались, а значит готовились к уходу осознанно. Стариков даже в случае самоубийства почему-то не принято ругать, мол, пожил своё. Но что насчёт молодых? Имеют ли они такое же право на убийство себя, как и старики? Имеет ли кто-то на это право? А если да, то где его получить? Право на жизнь все получили через саму жизнь? А право на смерть?
Об этом думал Андрей, сидя у себя в камере. На что похожа его жизнь? Он сочиняет рассказы, во время которых отрубается и из его горла выходит радиоактивный паук, которого забирают стражи, и он используется для освещения пары кварталов, ему дают отдохнуть, прийти в себя и через какое-то время процедура продолжается. Он не видит солнца, у него в камере тусклый зелёный свет, от его же рассказов. Он не может писать, но сильно жаждет. В рассказах его жизнь, бьется его сердце, но он не знает чью жизнь проживает, когда рассказывает эти бесконечные истории. Чьи чувства чувствует, когда боль переполняет его всего изнутри, когда просыпается в своей рвоте в камере после рассказа. А живет ли он вообще жизнь? Да, в историях есть облегчение - там есть приключения, любовь, смех, страх, отчаяние. Но жизнь его в этой камере, она твёрдая на ощупь. В ней затхлый запах его собственного немытого тела, он сгрыз ногти в кровь, сильно похудел, у него некоторое время выпадают волосы.
Выйдет ли он когда-нибудь из этой клетки? Он не думал, что это произойдёт.
Рассказы становились все жёстче, больше саспенса, триллеры, ужастики, жестокость. Это говорило об одном, он скоро «спишется» перегорит, как и многие до него. Он слышал, как охранники об этом говорили за дверью. Он недоумевал вместе с ними - почему его продолжают водить для рассказов, если он так плох. Да, это невыгодно, он может так быстрее умереть, но судя даже по свету в камере, его рассказы, радиоактивные пауки после них дают больше энергии, чем позитивные истории.
И что он делал? Он толкал себя к бездне. Он не сопротивлялся себе, когда история приобретала темный окрас, когда становилось холодно как в могиле, когда тысячи, миллионы голосов молили, кричали от отчаяния, когда холодные руки касались его. Он надеялся, что хоть так, таким образом он сможет сбежать. В рассказах он сможет порезать вены и освободиться. Сделать так, чтобы это был последний рассказ. Он изнурял себя и с каждым разом его слог становился лучше, он перестал есть, и истории лились, он быстрее подключался к потоку, он лучше чувствовал суть, эти вибрации в воздухе, энергетику, и он ее впитывал, и отражал, и чем ярче и пронзительнее он это делал, тем больше силы терял, тем ярче горела в камере лампа.
И однажды у него получилось. Он упал с обрыва, он летел и ударялся о выступы, он сломал три ребра, выбил зуб, прикусил до крови язык. Тело его дергалось на кресле в кабинете, он был окружён людьми в масках, в защитных костюмах. Приборы пикали, пищали, кричали, но люди ждали, они ждали выброс энергии большей, чем когда-либо удавалось произвести человеку. Об этом дне напишут в учебниках истории, об этом будут помнить внуки. Это действительно великий рассказчик и каждый в кабинете понимал, что слышат последний рассказ. Пот струился по его лицу, руки вырывались из пут, тело выгнулось в дугу, он покраснел, на шее выступила вена, из носа потекла кровь, но он продолжал историю, пока герой не достиг земли в своём падении. Потом послышался хруст. Рассказчик так и не озвучил его словами, это в его шее хрустнуло. И разрывая челюсть на куски вышел паук, зелёный, излучающий энергию.
Правы были учёные это был самый большой, и они были к нему не готовы. Он вырвался из их рук, он порвал своими лапами костюмы, он преследовал каждого в этом кабинете, пока не обагрил кровью присутствующих все вокруг - стены, столы, компьютеры, приборы. Конечно, на станции подняли тревогу. Но в тот день никто не выжил, так как из тела Андрея вышли ещё пауки, и они начали свою охоту.