Хромофобия

1.

На её скулах лежат тёмно-серые тени — почти такие же, как под глазами. И дело не только в скулах — черты лица вообще заострённые и словно озлобленные. Хотя это слишком громко сказано — они скорее больные. Больные и измученные. Волосы тусклые — из насыщенного русого превратились в какие-то пыльные, и вода эту пыль уже не смывает. Последствия пожара, может быть. Но на это, конечно, внимание обращают в последнюю очередь.

Главное не забывать вплетать в них белые перья.

Это совсем не сложно. Может быть, даже симпатично. Перья воздушные, и чуть колышутся от каждого дуновения. Но сейчас она почти с яростью снимает чёртовы заколки с прядей.

Вообще, отличительный знак — глупый. Почти такой же глупый, как белая футболка, надетая на ней, поверх которой натянута белая толстовка.

Белый цвет — хреновый выбор для войны. Войны, которая продолжается уже не один год. Особенно если никто сдаваться не собирается.

Её ключицы такие острые, что кажется, будто можно порезаться, проведя по ним пальцами. Но она проводит, сжимая рукой шею, пока дыхание не восстанавливается окончательно и жжение в горле перестаёт быть таким сильным от бега и пропитанного дымом воздуха. Вдалеке ещё горит синим пламенем лес. Она усмехается: горят уже не города и леса. Горит будущее, о котором ещё лет девять назад с надеждой говорили по телевизору. Пожары в последнее время всё чаще, и тем лучше — чем больше людей убьёт огонь, тем меньше убьют другие люди.

Она мало что помнит из нормального времени. Ей семнадцать, и она должна была быть совсем не такой. Ей семнадцать, и она не должна была потерять всю семью ещё в двенадцать. Её не должны были вытаскивать из-под обломков многоэтажки еле живую.

А по ночам ей всё так же снятся самолёты. Детские мечты улететь в тёплые страны сменились другими — улететь от этой войны. Проблема в другом: теперь самолёты всегда скидывают бомбы, и при их виде люди бегут в бомбоубежища, а война охватила весь мир, истребив половину человечества. А может, уже больше половины — с новостями и общением напряжёнка. Не то чтобы Интернет пропал совсем — просто доступ ограничен.

Она стягивает толстовку и кидает на невидимки с белыми перьями. За ней летит и ненавистная белая футболка, и на худом до мурашек теле начинают играть блики заходящего солнца, так до безумия оттеняя чёрный лифчик и выделяющиеся рёбра. Синие потёртые джинсы из плотной ткани противно облегают ноги, и она бы рада снять и их, но когда в любой момент на тебя может напасть представитель другого клана, надежды поваляться на траве под солнышком нет. То, что на плечах появится несколько веснушек от солнца, как бывало раньше — и так слишком большая радость.

Она приходит на это место часто, и всегда одна. Раньше тут, кажется, было кладбище, но несколько упавших бомб всё давно исправили — воронки, словно язвы, покрывают равнину. За несколько лет всё-таки пробилась трава. Из окон многоэтажек, что уцелели и временно приютили выживших после пожара жителей соседнего города, для которых так же временно нет места в бункерах, поле невидно, и это радует. Мало ли что можно подумать, увидев там одинокую девушку, на которой даже отличительной чёртовой белой одежды нет?

«Твари» не ходят в белом.

Толпа — именно толпа, а не общество — называет противоположную сторону «тварями». А разве они чем-то отличаются от вас? Тем, что поступают разумнее, нося одежду тёмных цветов? Её хотя бы в темноте не видно. Да и вообще, она уже говорила — глупый отличительный знак. И тем не менее, «твари» — название режет по ушам — никогда не позволят себе нарушать этот странный дресс-код. А вот её сторона даже то, что осталось от многоэтажек, начала красить в этот хренов белый цвет. Толпа ведёт себя как стадо даже во время войны и на грани вымирания всего человечества. Придумал какой-то псих — подхватили все.

Кстати, твари — надо бы заменить это слово, даже «фашисты» столетия назад звучали не так ужасно — ведут себя куда разумнее. Они тратят силы не на никому ненужную покраску домиков, которые, на минутку, могут взорвать в любой момент, а на более полезные дела. Шить одежду, собирать овощи со скудных, но всё-таки приносящих урожай, полей, в конце концов, заводы тоже не простаивают — для каждого есть дело. Еды у них куда больше, да и по вооружению давно вырвались вперёд. Они не сидят на разбитых кладбищах, где тут и там валяются человеческие кости. Хорошо, что спустя столько лет, от них уже не тошнит.

На пару минут она откидывает волосы с плеч и падает на спину, ощущая той щекочущую траву, жмурясь от светящего солнца. Вытаскивает уже с трещинами по экрану старенький смартфон, очень тихо включая музыку. Вряд ли кто-то услышит, включи она её на максимум — отсюда хорошо видно всю равнину — просто громкая музыка болью отдаст в груди, напоминая о прошлом, когда мелодии не резали слух.

Цой допел «Солнце» хрипловатым голосом, и она встаёт, быстро натягивая одежду на худое тело, где тут и там виднеются синяки и выпирают кости, и уверенно шагает обратно. Показывает пропуск человеку в белой толстовке и с автоматом в руках на входе в бункер — она забыла его имя. Тот, не снимая медицинской маски с лица, вопросительно кивает, и она отвечает:

— Кая, 316 блок, — а после заходит в подземелье, даже не глянув на охранника.

2.

Левая нога довольно сильно болела: подвернула, пока бежала к разрушенному кладбищу. Идти спокойно тоже нельзя: она специально выжидала момент, чтобы отделиться от группы, что оказывала первую помощь выжившим после пожара. Большинство из них были в тяжёлом состоянии: множество ожогов разной степени, и у части людей — полусгоревшие части тела. Люди корчились от голода и страха, обрывали куски сухой кожи, рыдали от боли и кричали — поведение некоторых смахивало на агонию. Радовало в этой вылазке только одно: после отвратительного запаха горелого мяса есть не захочется больше суток. А когда на каждого человека в день определённое количество еды, это та ещё радость, можете поверить.

Если вернуться к ноге, то тут два варианта: пойти к врачу в госпиталь и пару дней не выходить из бункера, либо же промолчать и надеяться, что до завтра та не заболит сильнее. Остаться в бункере — самовольно подписаться на помощь в госпитале или на кухне. Ни к умирающим солдатам, с некоторыми из которых Кая разговаривала ещё пару дней назад, ни к поварам, которые каждую секунду только и думают, как бы положить кусок побольше себе так, чтобы не заметили, идти совсем не хотелось. Лучше уж пойти на тренировку, из-за которых всё её тело покрыто синяками, а после, скорее всего, получить задание. Господи, кому продать душу, чтобы красить глупые многоэтажки в глупый белый цвет, а не оказывать помощь пострадавшим?

Кая не заметила, как уже оказалась в конце длинного коридора, где и располагался блок, в котором она жила. Блоком это назвать, по правде говоря, сложно. Маленькая комнатушка, в которой головой чуть ли не бьёшься об потолок, и в длину ровно настолько, чтобы лечь на спальный мешок и закрыть дверь так, чтоб ноги не оказались на пороге. И вот это ничтожное пространство каждый ещё и делит с соседом. В углах обычно лежат в рюкзаках личные вещи: сменная одежда и средства гигиены, рассчитанные на месяц. Не хватит, к примеру, мыла — твои проблемы. У многих есть оружие — вроде у таких, как соседка Каи. У таких, кто ради «своего народа» пойдёт на что угодно. И далеко неважно, что народов уже нет — у «тварей» достаточно представителей тех же наций, что так активно этих же «тварей» презирают.

Лея — чистокровная еврейка со светлыми волосами, залетает в блок, не сразу замечая Каю, сидящую в углу. Иногда шатенке казалось, что их поселили вместе только из-за созвучности имён. Или Лея, что старше на три года, должна была подавать пример для неё самой?

— Ты собрание пропустила, — замечает блондинка, по-турецки садясь напротив Каи. Хотя в таком пространстве по-другому и не получится: интересно, а люди в ещё мирное время хоть представляли, что за однокомнатную квартиру на окраине города, главное — в безопасности, сейчас многие убили бы?

— Уже двадцатое за месяц? — без капли интереса поинтересовалась та, вытаскивая бинты из рюкзака цвета хаки. Соседка проследила за её движениями, но ничего не сказала.

— Перемирие заключили, — довольно воодушевлённо сообщила та, снимая с себя толстовку и майку. По спине блондинки проходит длинной всё ещё красноватой полосой шрам — кто-то полоснул ножом во время очередного нападения на лагерь противников. Вот эта полоска — единственное несовершенство на коже Леи.

— Его расторгли пару месяцев назад, но всё это время — и до, и после него — война не прекращалась, — поэтому Кая давно перестала посещать эти собрания. Как можно слушать без тошноты слова о том, что их сторона обязательно выиграет? Как верить им, когда слово «перемирие» не значит, что бомбёжки и нападения, чёрт возьми, прекратятся? Она знала, что командиры на неё уже косо смотрят за пропуски, но пока ей не было восемнадцати, воевать та всё равно не могла, да и о собственном оружии речь даже не шла, — иными словами, сделать ей ничего могли. А пока есть такой шанс, надо им пользоваться.

— Ты просто не понимаешь, — устало вздохнула Лея, как делали многие вышестоящие люди. Не понимала, по мнению Каи, как раз она сама и все, кто думает так же.

— Посмотри на нас! Мы отступаем, чёрт побери, отступаем. Перемирия не потому, что скоро будет мир. Мы несём потери, и завтра этими потерями будем мы с тобой, — смотря в глаза Леи, выдала та. Слова буквально били по щекам обеих девушек.

— Не говори это никому другому, чтобы не стать «потерей» уже сегодня, — горько улыбнувшись, ещё раз посмотрев на соседку, блондинка вышла, на ходу поправляя широкую белую футболку и собирая волосы вместе с белыми перьями, что путались среди прядей на тонких светлых нитях, в высокий хвост.

Кая наконец закончила бинтовать травмированную лодыжку, расчесывая волосы пальцами и ложась на спальный мешок, обнимая себя руками. За её слова легко могут арестовать. Может быть, даже расстрелять «за поддержку другой стороны». Что там раньше было в учебниках по истории? «Враги народа»? Прекрасное подтверждение тому, что люди мало чему учатся. Прекрасный повод начать ненавидеть свою жизнь ещё больше.

3.

Идея всё-таки наплевать на всё ещё ноющую ногу была далеко не лучшей идеей в жизни Каи. Ровно как и решение пойти на чёртову тренировку далеко не лучшим решением.

Спустя двадцать минут бега по неровному полю, девушка не выдержала, подойдя к тренеру и попытавшись отпроситься. Самое отвратительное заключалось в том, что тёмноволосая никогда не пыталась хитрить, срезая круги, как некоторые девушки, не ссылалась на боль в животе раз в месяц и в принципе не прогуливала тренировки, но смотрела на неё эта женщина так, словно та каждый день указывает на подвёрнутую ногу. Спустя пару минут презренного взгляда и колкого «не болей», после которого осложнения словно обеспечены, Кая не быстрым шагом пошла по тренировочному полю в сторону бункера, но возвращение туда — неизбежная отметка на входе, а за отметкой — неизбежное задание в госпитале. Новая партия раненых солдат поступила с утра — ещё одно неудачное нападение на врагов намного севернее их «точки» — домом ведь это не назовёшь? 

Да, помощь была нужна. Да, она знает некоторых из этих людей. Но ни за что не пойдёт по своей воле в ту комнату, откуда каждый день выносят трупы, сжигая их недалеко отсюда. Девушка не гордилась подобными поступками, — даже Лея с её национальными идеями в свободное время помогала в больнице, — но когда конец уже близок, и речь не о конце войны, нравственность как-то уходит на второй план. Не так долго подождать до совершеннолетия, и вот тогда, должно быть, ей не пережить и одного боя.

Настроение, и без того отвратительное, — она и не помнит, когда то было хорошим, — испорченно в край, и раз уж с утра она потащилась на поле, сейчас должна быть там. Проверять как наматывает круги и дерётся друг с другом пара десятков подростков никто не будет. А это прекрасный повод на несколько часов забыть об обществе.

Русоволосая шла медленно, боясь навредить ноге ещё больше, и до излюбленного кладбища расстояние было ещё приличное. Приятное солнечное тепло, ровно как и вчера, согревало спину, и идти благодаря ему было куда приятнее. Телефон с наушниками остался в бункере, и сегодня на компанию Цоя можно было не рассчитывать, хотя Кая не слишком расстроилась: на старом кладбище всегда пели птицы. Порой девушка не понимала, почему они исчезают во время пожаров или бомбёжек, но всегда возвращаются.

Дойдя до первых руин, — разрушенных и покрытых пеплом могил, узнать которые можно было лишь по обломкам гранитных памятников, — Кая присела на землю, расшнуровывая берцы, наступая голыми ступнями на пробивающуюся местами траву. Взяв обувь в руки, та даже не стянула с волос белые перья, как бывало раньше, продолжая идти к середине поля, после садясь рядом с засохшим, давно мёртвым деревом, которое не задела бомба, хотя даже это не помогло избежать ему гибели. Когда вокруг мертво всё, остаться живым невозможно.

Кая любила забираться на нижние ветки, которые были достаточно крепкими, но сегодня не перестающая ныть нога не позволяла сделать и этого. Девушка вытянула ноги, снимая толстовку и оставшись в майке.

Это было её место, и никто даже не думал сюда соваться. Это было её место, и она могла делать здесь, что хотела: петь во весь голос, рыдать, когда держать всё в себе становилось невозможно, раздеваться до нижнего белья, выдёргивая из прядей нити с перьями, здесь она, чёрт, могла быть собой. Она мечтала и смотрела на небо, закрывая глаза и представляя рокот мирных самолётов. Она придумывала несуществующих пассажиров и причины их полёта. Она сжимала в руках податливую чуть влажную траву, а если везло, срывала цветы.

Здесь она была одна, и ей было комфортно.

Она всегда думала, что она здесь одна.

И думала бы, наверное, ещё довольно долго.

4.

Кая прикрыла глаза, подставляя лицо навстречу солнечным лучам. Тишину нарушали только шелест травы и стрекот сверчков. Девушка расслабилась, думая о своём, но тут же резко открыла глаза, оборачиваясь назад и спешно прижимая колени к груди, будто это могло спасти её. Она почувствовала довольно тяжёлые шаги, будто шагающий и не думал скрываться. Внутри липким комом поселился страх, когда тёмноволосая наконец подняла взгляд, щурясь от солнца, не позволявшего рассмотреть незнакомца. Руки девушки резко стали холодными, и та обняла колени лишь крепче. По телу побежали табуны мурашек, и все чувства были сосредоточены лишь на стоящем перед ней человеке. Человеке, на котором не было ни элемента одежды белого цвета.

— Бу, — даже пальцем не шевельнув, мягко и тихо, усмехаясь, бросил тот, но Кая вздрогнула, будто он на неё замахнулся или что-то подобное.

Парень, как заметила Кая, под два метра ростом, мирно остановился рядом, но она даже не сделала попыток встать и броситься куда подальше. Он был врагом. Он был врагом и сейчас, скорее всего, убьёт её. Незнакомец продолжал усмехаться, смотря в глаза девушки, пока та боялась каждого движения с его стороны. Её охватило непонятное оцепенение, и страх теперь свинцом разлился по венам вместо крови. В горле застрял ком, хотя и звать на помощь было бы глупо — кто её здесь услышит?

— Что, даже убежать не попробуешь? — склонив голову набок и прочесав пальцами тёмные волосы назад, поинтересовался парень, с усмешкой переведя взгляд на голые ступни Каи и берцы, валяющиеся неподалёку. Брюнет и не думал прикасаться к девчонке, по-прежнему сжавшейся в комок, но та остановила взгляд на его руках, чётко понимая, что даже ринься она в сторону, тому не составит никакого труда поймать её.

— А ты будто бы позволишь это сделать, — хрипло, собрав остатки смелости в кулак, бросила Кая, исподлобья глядя на чужака, но даже не шевельнулась. Брюнет заметил, что она впилась недлинными ногтями в свои же предплечья, оставляя на тех красные глубокие следы, медленно покрывающиеся кровью. Насколько ей было страшно, что она даже не замечала этого?

— Глупо строить догадки, — невозмутимо бросил тёмноволосый, не сводя взгляда с рук девушки. — Может расслабишься, пока тебе переливание крови не понадобилось? — хмыкнул тот, пока под ногтями Каи медленно и еле заметно побежали тонкие струйки крови. Шумно выдохнув, девчонка резко отпустила колени, подскочив, как ошпаренная.

— Ты сюда философствовать пришёл? — прошипела она, сжимая руки в кулаки, чтобы парень не мог заметить их бешеную дрожь. Только та охватило всё тело, не ограничиваясь руками, и в глаза это бросалось сильно. Кая обвела взглядом широкоплечего, не замечая в руках того оружия, да и на вид парню было точно не больше двадцати. Чёрная футболка, хотя и свободная, подчёркивала спортивное телосложение, и вместо берцев, что носили и парни, и девушки в лагере Каи, на парне были самые простые, уже потёртые кеды синего цвета. Брюнет убрал руки в карманы тёмно-серых джинс, а Кая спешно опустилась на землю, натягивая и зашнуровывая ненавистные чёрные ботинки.

— А ты зачем приходишь почти каждый день? — нагло спросил тот, пока девушка, путаясь в шнурках, старалась успокоиться, но страх за свою жизнь не покидал ту не на секунду, и в голове шумом отдавалось её собственное учащённое сердцебиение.

— Думаешь, тебя это касается? — огрызнулась Кая, хотя и понимала, что ведёт себя глупо. Ему ничего не стоит убить её прямо здесь, и вместо того, что попытаться мирно разойтись, она только обостряет ситуацию. И с какой стати он знает про её визиты сюда?

— Да брось, вчера ведь заключили мир, — усмехается незнакомец, сверху вниз осматривая девушку и отмечая её сильную, даже для войны, худобу, близкую к анорексии.

— Поэтому ты до сих пор меня не убил? — абсолютно серьёзно спрашивает девчонка, уже не делая попыток встать и пойти прочь, хотя берцы та зашнуровала, но подогнула ноги под себя.

— Если бы я хотел убить тебя, сделал бы это ещё за месяц до него, — неохотно ответил он, опускаясь рядом с русоволосой, которая продолжала не спускать глаз с собеседника.

— Мне поблагодарить тебя за это? — буквально рыкнула та, всё-таки отодвигаясь назад. Страх перед ним никуда не делся, лишь временно уступив место агрессии.

— Достаточно просто успокоиться, я тебе вред причинять не собираюсь, — с явным раздражением ответил тот, облокотившись на ствол мёртвого дерева. — Знаешь, не только тебе хочется побыть в тишине.

5.

— То есть целый месяц ты просто наблюдал за мной, — утверждает девчонка, неосознанно отодвигаясь от парня чуть дальше. — И не пытался убить.

— Сама подумай — зачем мне это? И я, вообще-то, не считаю время с тех пор, как увидел тебя первый раз. Скорее всего, больше месяца, — прикрыв глаза, ответил тот, пытаясь вложить в слова как можно больше спокойствия, ибо от девушки так и веяло агрессией и страхом.

— Невозмутимо смотрел, как я раздеваюсь, пою песни вслух, рыдаю или танцую, — скорее для себя, чем для него вслух сделала выводы Кая, натянув толстовку на покрытое мурашками тело, хотя сейчас ей стало невыносимо жарко.

— А сегодня поразительно спокойная и адекватная, думаю, подойду-ка, пока возможность есть, — усмехается брюнет, приоткрыв один глаз и смотря им на девушку, которая смотрела куда угодно, но не на него. Заметив на щеках той лёгкий румянец, парень уже улыбнулся: — Да ладно, брось. Иногда я не понимаю, как многие вообще не двинулись с этой войной, и танцевать в нижнем белье в одиночестве ещё довольно адекватно.

— Это один раз было, — фыркнула русоволосая, про себя отмечая, что если бы не подвёрнутая нога, она бы и сегодня не прочь покружиться по полю. Когда-то, ещё в мирное время, которое теперь казалось другой и абсолютно чужой жизнью, она любила танцевать. Безумно любила.

— Плевать, один или десять. Сейчас ты разговариваешь со мной и не шугаешься каждого движения, — улыбается, как кажется Кае, довольно искренне парень, пока она сама, должно быть, со стороны выглядит так, будто дай ей нож, и она его ему в спину воткнёт.

— Можно подумать, ты этого и хотел, — снова огрызается та, уже поднимаясь и отряхивая джинсы. Шок никуда не делся, как и дрожь в коленях не спешила уходить.

— А по-твоему я решил познакомиться, чтобы выпытывать, где твой лагерь и как скоро вы решите прервать перемирие? — тут же нахмурился незнакомец, в один миг стирая улыбку со своего же лица и снизу вверх смотря на собеседницу.

— Было бы логично, — хмыкнула Кая, складывая руки на груди, всё ещё пытаясь унять срывающийся голос и говорить ровно. Вообще-то, они не знакомились, да и она искренне не понимала, почему всё ещё жива, и почему он так спокоен. — Зачем, если вопросы войны тебя не интересуют?

— Я надеялся, что тебя они не интересуют тоже, — довольно разочарованно ответил тот, так же поднимаясь и останавливаясь рядом с девушкой, которая инстинктивно напряглась всем телом, смотря на его шею, ибо та была на уровне её глаз.

— Ошибочка вышла, — сухо бросила та, разворачиваясь и направляясь, стараясь не обращать внимания на больную ногу, к бункеру, хотя то, как она хромала, всё равно было очень заметно.

— Теперь понятно, почему ты без настроения более чем обычно. С ногой что-то, — отрезал в свою очередь парень, и та улыбка, что пару минут была на его губах, словно принадлежала кому-то другому. Он развернулся, так же уверенно шагая в свою сторону и жалея, что вообще подошёл к ней.

— Стой, — скорее попросила, чем приказала Кая, развернувшись и смотря уже в спину новому знакомому. — Я не знаю, как тебя зовут, но при всём желании не догоню! Остановись! — крикнула та, и парень, чего уже не ожидала девушка, обернулся и остановился, но навстречу не пошёл.

— Август, — засунув руки в карманы, бросил тот, смотря на идущую к нему девчонку.

— Июнь вроде бы, причём холодный довольно, — поёжившись при налетевшем порыве ветра, предвещающем грозу, тихо заметила Кая.

— Меня зовут Август, — абсолютно серьёзно, без доли улыбки (да и с чего бы «твари» улыбаться?) уверенно представился брюнет.

— Слушай, — отмечая странное, но безумно тёплое имя парня, уже без агрессии и злобы начала Кая, хотя и менее уверенно, чем до этого. — Я правда люблю это место. Я только здесь бываю одна, и я буду приходить сюда дальше. Давай просто продолжим делать вид, что не замечаем друг друга? — непонятно отчего, девушке до безумия хотелось назвать его по имени, хотя он даже не знал её собственного, и говорить его та тоже не собиралась. Но сам факт имени для неё казался чем-то родным, тем, что предвещает безопасность. А присутствие этого парня внушало лишь её отсутствие. Он был врагом, и даже разговор с ним сочли бы за преступление. Такое преступление, которое может лишить её жизни.

— Да без проблем, — так же хмуро и в какой-то степени безразлично ответил парень, которого это самое наказание за диалог, кажется, нисколько не волновало, словно его оно коснуться не могло. Или у «тварей» таких законов нет?

Брюнет хотел спросить, всё ли девушка сказала, но та уже резко развернулась и пошла прочь, не прощаясь. Посмотрев ей в след ещё пару минут, Август опустился на землю, переводя взгляд на небо. Он считал, что её ещё можно назвать живой. Именно настоящей, живой девушкой с эмоциями и чувствами, а не очередной марионеткой в руках умелого кукловода, которого все называют просто войной.

Только вот сейчас парень осознавал ошибку, а Кая медленно, погружаясь в свои мысли всё больше, брела к бункеру.

6.

Поужинав в тишине за полупустым столом с ещё более ничем неприметными подростками, чем сама Кая, девушка никак не могла выкинуть из головы эту чёртову встречу. Убрав посуду и краем глаза заметив Лею, что-то яро обсуждающую с группой командиров отрядов, русоволосая с радостью поняла, что диалог соседки затянется ещё надолго. Быстро прошмыгнув в свой блок, Кая мельком глянула на телефон и наушники, но буквально стучащие в голове мысли к прослушиванию музыки не располагали, и девушка только сейчас поняла, насколько она устала. Нога, хотя и начала проходить, всё ещё побаливала, и стоять в очереди в душ было не лучшей идеей. Хотя она и знала, что сейчас уснёт вряд ли, попыталась не думать об этом странном парне — Августе, и, залезая в спальный мешок, желала только провалиться в сон побыстрее. Можно было бы сходить в медпункт и попросить снотворного, соврав, что не может спать уже несколько ночей — вечные круги под глазами бы дополнили ложь — но не хотелось тревожить ногу, да и снова вставать в холодное подземелье, в принципе, тоже. Притянув колени к груди, Кая напрасно пыталась согреться — дрожь от страха, видимо, не уходила.

Уже сейчас, находясь в безопасности, девушка жалела. Одновременно это было ужасно глупо — он враг. Враг, враг, враг — слово отчётливо стучало в висках. Но остатки какого-то чувства — неужели надежда на лучшее выжила в этой травле? — твердили о том, что она повела себя глупо, накричав на парня и огрызаясь. Девушка презирала себя за свой тупой страх — разве это не она говорила, как ей плевать, жить или умереть, если кругом всё равно чёртова Война? Тогда почему при шансе на настоящий, живой диалог, причём с одним из тех, кого называют «тварями» — а она это слово яро ненавидит — она несла такую чушь, вроде того, что Война её волнует? Почему делала вид, будто она не та, кем является? Вряд ли он так патриотичен, если сидит на пустом поле с тысячами костей под землёй вместо помощи своему отряду. Вряд ли у него и самого-то, несмотря на его внешнюю уверенность, сомнений насчёт неё не было. А она, как безмозглая марионетка в руках командиров, их подтвердила.

— Кая, — радостно позвала Лея, забегая в комнатку, и тут же виновато добавляя: — прости, я думала, ты ещё не спишь, — явно расстроившись, пробормотала та, садясь на своё место и убирая в рюкзак походную куртку с объёмными карманами.

— Я и не сплю, — как можно дружелюбнее ответила та, потому что Лея, хотя и со своими убеждениями, Кае ничего плохого не делала. Даже больше: постоянно прикрывала, когда та не появлялась на собраниях, по возможности пыталась подобрать не только себе, но и соседке, лучшие вещи, что вообще было довольно сложно, да и часто Лею ставили во главу группы, и, как бы не пыталась та выставить себя строгой и ответственной, на Кае эти приёмы не тренировала.

— Круто, — снова улыбнулась та, принимаясь рыться по карманам джинс. — Знаешь, я сегодня была на заводе, где пули отливают. Мы там старые склады, ещё с мирного времени, внизу нашли... там когда-то, оказывается, выпускали игрушки. Так жаль, что тебя не было...

— У меня болела нога, я весь день в бункере провела, — перебив блондинку, стараясь не выдать голосом волнения и страха, что истинное местонахождение Лее уже известно, выдала Кая, усаживаясь у стены. В мыслях пронеслась тупая, привычная боль: выпускать пули вместо детских игрушек — не нормально.

— Знаю, я искала тебя, со мной были ещё пара ребят с твоей группы, сказали, что ты с тренировки ушла... — Лея всё ещё обыскивала карманы своих вещей, даже обратно вытащив куртку, не переставая болтать с Каей. У блондинки явно было отличное настроение, в отличие от тёмноволосой. — Сейчас нога как?

— Нормально уже, спасибо, — рукой потерев щиколотку, слабо улыбнулась та, чуть вздрогнув после радостного возгласа соседки, которая, видимо, нашла, что искала.

— Это тебе, — протягивая Кае на ладошке металлический самолётик с петелькой у носа и немного кривоватыми крыльями, как-то смущённо для молодого помощника командира, улыбнулась та. — Немного криво, но других там всё равно не было. Ты ведь любишь самолёты, — Кая взяла самодельный кулончик в пальцы, не без слёз разглядывая тот. — Любила. Раньше мы все их любили, — исправила Лея, устало распустив волосы.

Русоволосая поблагодарила соседку, но слова словно застряли в горле. В Войну вообще-то подарков не дарят. Подарков таких символичных, сделанных специально — тем более. И соседки, которые, казалось бы, недолюбливают всех, кто не жаждет Победы, уж точно в подруги не ломятся.

Лея лишь отмахнулась, сказав, что многие на удачу взяли железных солдатиков или маленькие фигурки пушек и другого вооружения. Девушка всё-таки намеревалась успеть в душ, и Кая не стала пытаться выдавить из себя ещё что-то, пожелав той спокойной ночи и сообщив, что спать ложится уже сейчас. Пожелав спокойного сна в ответ, блондинка вышла из блока, плотно закрыв в тот дверь.

А Кая сжимала в руке железный самолётик, ощущая, как по щекам струятся слёзы.

7.

Девчонка привычной дорогой шагала по полю, ловя на себе лучи солнца. На старенькой, давно потерявшей блеск, цепочке на шее подрагивал в такт шагам железный самолётик, что постоянно выбивался из-под толстовки, но сейчас красиво висел чуть ниже выреза футболки, пока кофту Кая тащила в хрупких, но довольно сильных руках, вдоль и поперёк покрытых царапинами. Девушка довольно устала, собирая с маленькой группой, которой не доверяли разведки, ягоды в лесу, отчего сейчас так жгло руки. Время до вечера оставалось свободным — во время перемирия, по крайней мере этого, — его вообще было подозрительно много, и Кая не собиралась оставаться в душной комнатке, почему и шагала к привычному Кладбищу. То, что чтобы пойти туда не нужно было придумывать причины или прятаться, было очень странным. Где-то в глубине души — так глубоко, что всем существом это всё равно отрицаешь, выгоняя глупые мечты — девушка подумала, что Война действительно может прекратиться. Иначе почему все так временно успокоились?

Но на самом деле в голове Каи все эти дни было вовсе не перемирие. Она не появлялась тут пару дней, а может и дня три-четыре — девушка как-то потеряла счёт времени, радуясь почти переставшей болеть ноге и каждый день помогая Лее и другим людям из её группы. У тех была довольно адекватная, по сравнению с другими, работа на пару дней — разгрести вещи в одном из многоэтажных домов чуть дальше чем все те, что принадлежали их стороне. Лея говорила, что это довольно интересно — можно найти довольно крутые с её слов вещи и забрать их себе. Но дом, кажется, уже был разграблен «тварями» — ничего кроме поношенной одежды там не было. Скоро его выкрасят в белый цвет, и он будет обозначать новую границу. Остаётся заметить, что «твари», в отличие от другой стороны, делают полезные вещи, забирая возможные драгоценности и предметы быта. Но даже эта тема отходила на второй план.

За это время Кая успела осознать, что, наверное, повела себя неправильно с тем самым парнем — Августом. И теперь хотела извиниться.

Да, узнай это Лея или кто другой — девушку сочли бы за чокнутую, а потом уже за врага и тому подобное. Но сначала-то явно за чокнутую.

Девушка дошла до кладбища, привычно забираясь на нижние ветки Мёртвого дерева, свешивая ноги вниз и разглядывая поле, ища глазами фигуру одного-единственного человека.

И этот самый человек был там.

Неловко спустившись, всё ещё боясь сильно тревожить ногу, Кая бесшумной поступью пошла по направлению к сидящему на траве парню. Теперь девчонка поняла, почему он видел её, а она его нет — тот сидел ближе к своей территории, за склоном. А она сидела на дереве. Довольно хитро. Жаль только, не со стороны Каи.

Хотя русоволосая подошла к парню всё так же беззвучно, тот обернулся, когда их разделяло несколько шагов. Парень моментально встал, из-за чего Кая вздрогнула, инстинктивно пятясь назад, но не ощущая никакой опоры. Чуть успокоившись, когда тот сел обратно, заметив, что Кая и сама его боится, девушка осталась стоять рядом, но Август не произнёс ни слова.

— Привет, — начала та, с лёгкостью замечая, что оружия у парня нет. Будто бы он не может убить её без него.

— Мы не познакомились, чтобы «приветами» обмениваться. Я тебе враг, как и ты мне, — приторно патриотично, что Кая ненавидела больше всего на свете, огрызнулся тот, даже не смотря на собеседницу.

— Ты — Август, а меня Кая зовут. Теперь познакомились? — как можно спокойнее спросила она, получив кивок. — Слушай, я испугалась в тот раз. Глупостей наговорила. Мне плевать на Войну, на интересы стран и тому подобное. Я не очень поняла, зачем тебе нужно было это знакомство... но я правда хочу начать сначала. У меня было время подумать, — смотря себе на ноги, тихо говорила та. Девушка перевела взгляд на Августа, который задумчиво смотрел на неё.

— И я должен тебе вот так сразу взять и поверить? — с прищуром спросил тот, и в каждой нотке голоса слышно было сомнение. Кая и сама понимала, что это подозрительно — вот только огрызаться и говорить о своей стране, а теперь утверждать обратное. Но ведь это действительно было правдой.

— Никто никому ничего не должен, — с полной уверенностью заявила девушка. — Но ты, вроде как, искал собеседника, — парню отрицать было нечего, но русоволосая замолчала после этой фразы, смотря на него. В немом вопросе подняв бровь, тот как бы потребовал продолжения. Судя по взгляду именно потребовал, а не попросил. — Ты нашёл меня, — снова кусочек мыслей выдвинула та, на что Август уже кивнул. Девчонка теперь была совсем не той, что ужасно боялась каждого его движения несколько дней назад, и сейчас опустилась на землю рядом с парнем, проводя ладонью по траве.

— Хочешь сказать, чтобы общаться с тобой, взять и поверить придётся? — подвёл итог парень, и ни тон, ни эмоции не предвещали, что он согласен.

— Не верь, если так хочется, — пожала плечами Кая, словно это значения вообще не имело, и минуту назад говорила не она. — Просто пообещай, что об этом месте, как и о разговорах, никто больше не узнаёт.

— Обещаю, — ухмыльнулся тот, протягивая крупную ладонь, в которую свою аккуратную тут же вложила девушка.

8.

Кая сидела в комнате, неловко поджав ноги под себя и читая книгу, найденную в одной из многоэтажек, принадлежащих их стороне. Точнее, делала лишь вид, что читала, всё время поглядывая на электронные часы с трещиной по всему экрану. Время, как и всегда, когда ждёшь чего-то особенного, тянулось медленно. Девушка выгнала навязчивую мысль — разве встреча с Августом была особенной?

Вчера, когда оба пообещали оставить всё это в тайне, поговорить так и не удалось. Поинтересовавшись, что всё-таки было с ногой Каи, парень поспешил вернуться в лагерь, вспомнив, что он должен дежурить и что его могли хватиться в любой момент. То, что у «тварей» с дисциплиной дела не лучше, чем у стороны самой девчонки, было уже понятно. И сейчас Кая с нетерпением ждала окончания часа перед свободным временем, в который из бункера лучше не высовываться, учитывая, что она и так не пошла разбирать вещи в очередном из домов с Леей, хотя должна была. Девушке хотелось уйти в первую же минуту этой возможности, а работать с группой означало непременно задержаться там до ужина.

Чёртовы минуты наконец подошли к концу, и, быстро откинув книгу Булгакова, Кая подскочила, буквально выбегая в коридор, и, не сбавляя темпа, из самого бункера. Быстро добежав до Кладбища — так быстро она не бегала сюда ещё никогда — девушка не заметила Августа. В голове роились мысли вроде той, что верить ему всё-таки было нельзя, и что он сюда приходить не собирается. Или собирается, но далеко не один, и это, может быть, её последний день жизни. Но Кая пыталась отчаянно их отгонять. Получалось, надо признать, довольно плохо.

Но, вопреки опасениям, Август пришёл. Пришёл всего через минут, от силы, десять, и Кая видела, что он тоже ищет её по полю. Уверенно встав из-под Мёртвого дерева, девушка пошла навстречу, уже наигранно медля. А парень продолжал идти в прежнем ритме — не слишком быстро, но и далеко не медленно. Остановившись напротив друг друга, молодые люди на секунду замешкались — и как друг друга приветствовать сейчас было бы уместно? — но тут Август подал голос:

— Я думал, ты не придёшь, — улыбнулся, и, как показалось Кае, совсем по-доброму, новый знакомый.

— Взаимно, — усмехнулась в ответ та, присаживаясь на траву. По сравнению с утром, на улице значительно потеплело, и Кая привычно стянула толстовку, оставшись в майке.

— Майку снимать не будешь? — слишком пошло по мнению девушки ухмыльнулся парень, и под наигранно грозным взглядом Каи рассмеялся. — Шучу я, успокойся, — не переставая смеяться, чем значительно разрядил атмосферу, выдавил Август, положив руки под голову и ложась на траву. Кая села чуть ближе, смотря на парня сверху вниз, когда тот невозмутимо вытащил из кармана толстовки, что принёс в руках, плитку настоящего шоколада, завёрнутого в фольгу.

Кая смотрела на парня как на сумасшедшего. Нет, водиться с врагом это уже, бесспорно, сумасшествие, но протягивать ей шоколад с вопросом «Любишь?» — крайняя его степень. Во рту словно появился его давно забытый вкус. Кая продолжала сидеть неподвижно, не делая никаких попыток взять шоколадку или хотя бы ответить.

— Эй, ты зависла что ли? — в секунду сев рядом и смотря в серые глаза девушки, спросил тот, явно не понимая её поведения.

— Никто не видел шоколада уже несколько лет, а ты спрашиваешь меня, люблю ли я его, при этом показывая настоящую плитку? — вопрос звучал ехидно. Так же ехидно, как, по мнению Каи, эта самая его издёвка.

— Ты о чём? Что значит «никто не видел»? — кажется искренне не понимал Август. — У вас это что, редкость? — с непониманием в голосе снова спросил тот.

— Не редкость. Его нет вообще, понимаешь? Шоколад не производят уже лет пять, — перенимая манеру смотреть в глаза, чистую правду сказала девчонка, видя, как собеседник нахмурился.

— Никогда бы не подумал, — удивлённо ответил тот, словно проблемы хуже отсутствия шоколада придумать и нельзя было. — Знал бы — давно приманил тебя шоколадками, — снова улыбнулся Август, открыв блестящую серебристую фольгу и положив шоколадку на ней на траву между ним и Каей, но девушка к сладости притрагиваться и не думала. — Ты угощайся, не отравленная, — фыркнул парень, даже не догадываясь, что именно об этом и думала девчонка. Она просто не верила, что пока они и думать забыли про подобные мелочи, довольствуясь скудными порциями еды в столовой, у «тварей» они, видимо, были в свободном доступе. Если Август, конечно, не врёт сейчас, и молочная шоколадка действительно не отравлена мышьяком или чем-то подобным.

— Сразу после тебя, — довольно нервно выдала русоволосая, смотря в светлые глаза «твари».

— Вчера ты говорила мне о доверии, — как-то уже невесело усмехнулся собеседник, отламывая кусочек и раскусывая тот идеально белыми зубами. — Как видишь, пока не сдох, — с лёгким прищуром глядя в глаза Каи, обиделся тот.

— Прости, — неожиданно для Августа пробормотала девушка. — Просто... понимаешь, я давно забыла...

— Понимаю, — тут же перебил её парень, видя, как она всё же отломила кусочек и с явным удовольствием положила тот в рот, улыбнувшись. — Я бы, на твоём месте, повёл себя так же, наверное, — глядя куда-то сквозь Каю, признался тот. — Война не место для доверия, — с горечью подвёл итог тот. — Ладно, ты ешь и объясни лучше, зачем вы носите эту жуть в волосах, — кивнул на перья, вплетённые в распущенные волосы сероглазой.

— Да ладно, это не самое жуткое, что есть у моей стороны, — засмеялась Кая, осознав, что не смеялась так искренне уже слишком давно. Чуть ли не так же давно, как последний раз ела молочный шоколад, такой любимый ей в детстве. Сейчас тот совсем как раньше таял во рту, и для полной атмосферы не хватало только объятий, и девушка была бы далеко не против оказаться в руках парня. Но было, конечно, слишком рано и не правильно. Она всё ещё не могла доверять ему полностью, пусть он и подарил ей шоколадку, что значило не просто вспомнить давно забытый вкус. Для Каи это была ещё одна ниточка к себе — той себе, которая могла верить кому-то, радоваться и надеяться. И он подарил ей эту ниточку безвозмездно. — Это, вроде как, отличительный знак. Белая одежда и белые перья. Нас преследует этот чёртов белый цвет, как вас преследуют тёмные.

— За это вы зовёте нас «тварями»? — вопрос звучал грубо. Грубо резал по ушам и, что куда хуже, по сердцу. Она могла бы отрицать, защищать себя, утверждая, что ей это совсем не нравится, хотя это и было чистой правдой, но она тоже называла. Пусть каждый раз пыталась убрать эту привычку, она называла. И не хотела врать единственному человеку, с кем можно говорить откровенно, зная, что за любые слова тебе не всадят пулю в лоб. Разве что за сам разговор с врагом.

— Да, — смотря в глаза человеку, которого она знает пару дней, твёрдо сказала девушка.

— Мы называем вас «ангелами», — с усмешкой проговорил Август, будто решил сказать это только сейчас, и отчасти, так и было. Ему нравилась её честность. Она цепляла и заставляла доверять ей. — Не в смысле чистоты и веры, а за чёртов белый цвет и перья, которые часто становятся красными от крови в боях. Какой отвратительный мир, да? Все светлые понятия перечёркнуты, и всё вертится вокруг чёрного и белого, и ни один из них не хорош. Некая боязнь ярких цветов. Хромофобия.

— Красный. Цвет крови, ты сам сейчас говорил, — пытаясь принять сказанное тёмноволосым, безлико добавила Кая, словно не соглашаясь с термином, которым парень описал мир.

— Цвет живой крови — красный. А кровь запёкшаяся и высохшая, обычно, близка к чёрному, — в тон возразил он. И Кая прекрасно знала, что он прав. А ещё чётко понимала, что он знает о войне и сражениях куда больше, чем она. Потому что он в них участвовал. Он, скорее всего, убивал её знакомых, а сейчас мирно разговаривает с ней, угощая молочным шоколадом.

9.

Проснувшись и смотря на стену перед собой, Кая поняла, что спать больше не хочет. А это было странно, учитывая, что пришла девушка довольно поздно и пропустила ужин, разговаривая с Августом. Семьи у парня, ровно как и у Каи, уже не было, плюс сероглазая не прогадала, когда решила, что Август знает о войне не понаслышке. Ему было девятнадцать, и он был одним из самых лучших солдат, хотя и, с его слов, далеко этим не гордился. Кая понимала, что это, отчасти, ложь: не гордился — так зачем убивал? Но парня об этом спрашивать не стала. Пока не стала, и это не значило, что не спросит чуть позже.

Чувствуя только голод, Кая повернулась, замечая сидящую у противоположной стены Лею, жующую яблоко. Блондинка что-то читала, но тут же переводя взгляд на Каю, поприветствовала ту. На мгновение русоволосая, как вчера сказал Август, зависла — пора прекращать думать о нём с самого утра, — на будильнике было уже почти одиннадцать, а подъём был, получается, почти три часа назад. Лея засмеялась, смотря, как Кая, подскочив, попутно с недовольством и паникой спрашивая светловолосую, почему та не разбудила её, донося до девушки, что сегодняшний день полностью свободен, и это Лея отключила будильник, дав подруге выспаться.

— Так что, планы есть, соня? — отложив книгу, — Кая отметила, что такую уже читала — спросила блондинка, поправляя перекрутившиеся лямки майки.

— У-у, — протянула русоволосая, — прямо не знаю, куда податься, — на самом деле Кая планировала как обычно пойти на Кладбище, хотя и Август пришёл бы туда вряд ли. Но Лее знать об этом совсем не обязательно.

— Вот и отлично, — оживлённо и слишком радостно заверила та. — Тогда собирайся, а я доделаю кое-что, и встречаемся на выходе, — Кая могла поспорить, кареглазая была необычайно рада. Но вот чему именно, понять не могла.

— Клянусь, если ты хочешь снова заставить меня разбирать вещи в многоэтажках, я лучше закроюсь в комнате, — усмехнулась Кая, вытащив из рюкзака косметичку, в которой, разумеется, косметики не было уже несколько лет. Зубная щётка, мыло, полотенце. На большее рассчитывать было нельзя.

— В ответ клянусь, что тебе понравится. И давай быстрее, — схватив свой рюкзак, вытаскивая оттуда сменную одежду и другие вещи, Лея выбежала в коридор, бегом направляясь к лестнице. Фыркнув, Кая пошла в противоположную сторону. Девчонка не совсем понимала, почему отношения с Леей стали такими тёплыми в последнее время, но была этому определённо рада. Наверное поэтому и вышла уже через пятнадцать минут, замечая соседку, сидящую на траве и завязывающую рюкзак, набитый уже полностью.

Ничего так и не объяснив, блондинка потащила сероглазую по полю, и уже через полчаса обе пришли, как и опасалась Кая, к одной из многоэтажек. Но эту, надо признать, девчонка никогда не видела.

— Поднимаемся, нам на крышу, — побежав по лестнице, улыбнулась кареглазая, и Кая еле поспевала за той, прося остановиться, но Лея только смеялась, дразня девчонку и не думая останавливаться. Кая уже даже злиться начала: что могло произойти такого хорошего, и главное, почему Лея не говорит?

Кареглазая уже залезла на чердак, спотыкаясь о мусор, но в считанные секунды оказываясь наверху, за руку потянув Каю. Девчонке открылся вид на равнины, на которых она никогда не была — видимо, только перед перемирием захваченные, — но это была далеко не главная деталь. На крыше, расстелив местами рваное покрывало, уже сидели ребята из группы Леи. Парень — Глеб, который, несмотря на суровость и хладнокровие, относился к друзьям, если их можно так назвать, абсолютно по-другому; Лиза — девушка чуть старше самой Леи, спокойная и более рассудительная, чем сама блондинка, и Макс — выскочка ещё тот, но солдат незаменимый. Кая знала их довольно хорошо, и поприветствовала каждого объятиями, пока Лея вытаскивала из рюкзака всё, что удалось стащить с кухни. Понимая, что сюрприз действительно удался, Кая испытывала радость. Счастьем это назвать было пока слишком рано, но подпевая песням с чьего-то телефона, сероглазая поймала себя на том, что улыбается так, как не улыбалась уже несколько лет.

— Так по какому поводу праздник? — смотря на чудом взявшуюся в кладовке бутылку вина, за которую Лее, абсолютно точно, попадёт, если девушку заметили на складе, спросила Кая, помогая Лизе нарезать овощи.

— Пережили ещё один месяц, — усмехнулся Макс, и сероглазая поняла, как быстро пролетел июнь. Молодые люди уже уселись по краям, передавая бокалы, в которые наливал вино Глеб.

— Война это не только смерть, — смотря исключительно на Лею, которая глаза как-то смущённо опустила, сказал тот. Кая сослалась на то, что они знают друг друга очень давно, и руководят группой, в общем-то, на равных. Но сейчас девушка заметно подчинилась парню. — Это ещё слишком большая жизнь, — все чокнулись, и этот звук соприкоснувшегося на мгновение стекла был каким-то радостным, и звучало это слишком... дико после сказанной фразы. Молчание, как и это странное чувство, долго не продлилось — алкоголь приятным теплом разлился внутри, позволяя вспомнить мутно знакомый вкус. Кая усмехнулась — вчера шоколад, сегодня красное полусладкое — бывали дни, когда можно было рассчитывать лишь на тарелку супа, и это уже была удача.

— Потанцевать не хочешь? — вывел голос Глеба из раздумий, но тот обращался не к Кае, как она подумала сначала. Протягивая руку, в которую молча и всё ещё не смотря в глаза парню вложила свою руку блондинка, поднимаясь с крыши, Лея вела себя совсем не так, как обычно, и это было понятно даже Максу, который поспешил уйти на другой конец площадки, свешиваясь с перил и куря самокрутку. Девушка, обычно решительная и довольно резкая, — чего говорить, если она занимала высокое положение, особо не напрягаясь? — сейчас кружилась в вальсе, умело ведя Глеба, и временами те смеялись — Кая могла поспорить — абсолютно искренне. Русоволосая вспомнила, как блондинка рассказывала, что сразу после школы поступила в театральный — видимо, оттуда и умение. И смотреть на неё было больно. Как бы иногда она не раздражала, поддерживая во всём свою сторону и даже слышать не хотела бы про то, что «твари» — точно такие же люди, в ней умерли мечты так же, как умерли почти во всех. Она могла бы кружиться на сцене в старинном платье, донося до зрителей культуру какого-нибудь давно забытого государства, но на ней берцы и камуфляжные брюки. В её волосах могли бы быть цветы или диадемы, но в них только дурацкие, уже растрёпанные перья.

На улице заметно холодает, и компания спускается в первую попавшуюся квартиру, говоря в первый раз за долгое время ни о чём, а Лея ссылается на головокружение, выходя на балкон, что вот-вот обвалится, но девушку это совсем не пугает. Кая знает светловолосую слишком хорошо, и она врёт. Врёт, потому что накручивает на палец прядь волос.

— Случилось что-то? — присаживаясь напротив подруги, всей душой надеясь, что балкон всё-таки выдержит, спрашивает сероглазая.

— Война со всех сторон, а я опять влюблён, что ты будешь делать, — пропела блондинка, зачесывая пальцами волосы назад. — Мне страшно, Кай, — с горечью смотря на девушку, шепчет та. — Мне первый раз так страшно, — улыбается она, когда Кая берёт её за руку и слегка сжимает.

Если бы они знали, что это их последний вечер вместе, они бы, возможно, сказали друг другу ещё многое.

Если бы они знали, что уже завтра Леи не станет, потому что та подорвётся на мине, когда будет возвращаться в бункер, они бы, абсолютно точно, обнялись.

10.

Выстрел, который, судя по звуку, был довольно близко, заставил Каю подскочить с травы, прислушиваясь. Внутренний голос твердил, что надо бежать к бункеру, потому что просто так выстрелы не раздаются, а тем более, во время перемирия. Но со стороны, противоположной той, с которой обычно приходит девушка, появился человек, и даже при лучах солнца, которые противно били в глаза, Кая его узнала. Она уже могла отличить силуэт парня, походку, и сейчас искренне верила, что тот выстрел он как-то объяснит. Глупо было ждать от врага, которым Август являться не перестанет, чего-то успокаивающего. Но, тем не менее, парень выглядел более, чем спокойно, с лёгким непониманием смотря на Каю, готовую броситься бежать в любой момент.

— Карманы показать? — выворачивая карманы на джинсах, усмехнулся тот, подойдя к Кае, по её мнению, слишком близко.

— Я слышала выстрел, не издевайся, — встав на носочки, и положив руки на плечи брюнета, чтобы не упасть, — чисто машинально, — тихо проговорила девчонка, заставив Августа улыбнуться и, естественно, так же по инерции, её руки перехватить:

— Это наши стреляли, успокойся, в абсолютно мирных целях для привлечения внимания, — встретившись глазами с парнем, Кая взгляд спешно отвела, наконец понимая, что они держаться за руки, и эту связь ненавязчиво, но прервала. — На вашей территории, по идее, слышно быть не должно, — обернувшись, отходя к краю невысокого холма, скорее для себя добавил Август, но Кая не отставала от него не на шаг.

— И что такого случилось? — уже хотела привычно сесть на траву русоволосая, но парень, аккуратно взяв ту под локоть, нервно оглядываясь назад, пошёл прочь, куда-то в сторону бункера Каи. — И куда ты меня тащишь? — недовольно спросила, пытаясь вырваться из хватки, но поняла, что это было глупо. Он был в разы сильнее её, и, если захочет, утащит куда угодно и за любой промежуток времени. По спине побежал холодок, сопровождаемый противным сосущим ощущением под ложечкой.

— Пропал человек, и сейчас соберут отряды на его поиски, поэтому нам лучше уйти на твою сторону, за холм, — снова оглянувшись на противоположный выступ, за которым был его «дом», но так же ничего не увидев, коротко объяснил тот. Кладбище было весьма удобным местом для таких встреч, располагавшимся в некой «яме» между двумя холмами, которые и значили некогда границы территорий. Но сейчас те оставались только условными, и кому принадлежало поле с человеческими останками было не ясно.

— Август, — парень глянул мимолётно, но Кая остановилась, вынуждая того дослушать. Точнее сказать, попыталась остановиться, но после чуть не налетела на собеседника. — Тебе нельзя идти за холм, и ты это прекрасно знаешь, — нахмуренно продолжила она, уже сама взяв того за руку, как бы не пуская от себя. За холмом были многоэтажки, те самые, где Кая и Лея ещё вчера разговаривали на старом балконе. Те самые, где сейчас, возможно, есть люди.

— И кто мне запретит? — усмехнулся тот, мастерски делая вид, что совсем не понимает, о чём она говорит. — Ты? — уже мягко улыбаясь, словно девушка просто из вредности не хотела идти в обусловленное место, и парня это прямо чертовски умиляло, добавил он. Жаль только, что вокруг война, и идти туда для него, с риском, что кто-то их увидит — самоубийство.

— То есть я на это, по-твоему, права не имею? Иди домой, в другой раз увидимся,— отпустив руку парня, не дожидаясь ответа, девчонка резко зашагала в свою сторону, но была парнем тут же остановлена.

— Брось, мне не нужны лекции, как это опасно, — продолжая улыбаться, проговорил тот, замечая, что Кая от этого не успокоилась. — И да, я знаю, что для тебя это тоже в случае чего ничем хорошим не закончится, но я обещаю, всё будет хорошо, — пользуясь замешательством девушки, Август возобновил путь через траву чуть ли не в человеческий рост.

Кая не могла объяснить, почему идёт с ним. Почему она, чёрт, заводит врага на их территорию, и почему верит, что их правда никто не заметит. В попытках хоть как-то оправдать саму себя перед самой собой, Кая и не заметила, как они подошли к самой первой многоэтажке. Кая знала: ещё два дома, и будет тот, где она была вчера. И здесь было безлюдно и по-мёртвому тихо.

— Зайти будет логичнее, не думаешь? — кивнула на подъезд, смотря на Августа, который невозмутимо сел на лавочку возле того, сероглазая.

— Не думаю, — Кая хотела бросить в ответ «Что, прямо никогда?», но вздрогнула от шелеста за спиной, а обернувшись, увидела лишь рваный целлофановый мешок, который гонял ветер. Сев рядом с парнем на край лавочки, она хотела спросить, кто и почему пропал, ведь такая ситуация наблюдалась не только на стороне Августа. Не выдерживая, порой, люди уходили. Уходили на свой страх и риск, ища пристанища на другой стороне или же живя отшельниками. По мнению Каи, выживали из них единицы.

— Я тебе соврал немного, — как-то слишком весело не дал задать вопрос Кае брюнет, распутывая в её волосах нити с перьями, против чего девушка не была, но сейчас смотрела на него с недоверием. — Выстрел означал, что этого человека нашли, да и никто ради такой глупости не додумался бы соваться на вашу территорию...

— Никто, кроме тебя, — зло перебила парня русоволосая, ничего не понимая.

— Я просто решил проверить тебя, — гордо договорил тот, смотря на Каю сверху вниз. Теперь сероглазой хотелось «друга» только прибить. — Мы сидим на вашей территории, но ты даже не думаешь убежать или сдать меня, — воодушевлённо подвёл итог тёмноволосый.

— Ты полный идиот, — сложила руки на груди, всё ещё пребывая в ярости. — Чтобы ты поверил полностью, теперь мне надо границу пересечь? Или сразу сбегать, как тот чувак, чтобы мы вообще к одной стороне принадлежали? — уже словно и забыв об опасности, о которой говорила до этого, довольно громко издевалась она.

— Ну ты тоже шоколадки сразу не ешь, вести себя куда-то не даёшь, — ответил довольно спокойно парень, что заставило Каю на пару мгновений задуматься о своём тоне, а потом и о поведении.

— Признаю, ты был прав с самого начала. Ничего не получится без доверия. Но теперь-то с этим вопросом завязали? Я бы, если честно, не хотела терять эти встречи. Хоть какое-то разнообразие, — фыркнула та, смотря на собеседник исподлобья.

— Теперь — точно завязали, — лучисто улыбаясь, встав с лавочки, протянул руку девчонке тот. — Пойдём обратно на Кладбище?

— А что, геройствовать уже расхотелось? — усмехаясь и склоняя голову набок, поинтересовалась русая, всё-таки вкладывая свою руку в его ладонь и поднимаясь.

— Ты только что призналась, что меня терять не хочешь, так что не будем рисковать, — самодовольно заявил брюнет, за что получил толчок в плечо, что заставил его рассмеяться.

— На Войне не так много друзей, так что не зазнавайся, — фыркнула Кая, хотя и Август говорил чистую правду. Её тянуло к нему, тянуло из-за его обаяния, умению находить верные слова и способности рисковать ради подобия дружбы. Лея бы уже давно сказала, что он просто втирается в доверие, но Кая в это верить не хотела. Она видела — и всем сердцем надеялась, что не ошибается — интерес в его взгляде. Только вот хищники тоже часто с жертвой сначала играют, и верить парню было чертовски сложно.

— То есть помимо меня тебе есть с кем нормально поговорить? Я вот таким похвастаться не могу, — смотря перед собой, признался зеленоглазый, причём явно не охотно. Под ногами пригибалась трава, но молодые люди на это внимания не обращали. Где-то далеко прокаркала ворона, и лишь этот звук, помимо их голосов, разрушал тишину.

— Соседка по комнате, Лея. Она... хорошая, правда, но чёрт... — Кая не могла подобрать слов. — Она заинтересована в делах своей стороны, понимаешь? Если надо будет, она и жизнь отдаст за Родину, так сказать. Она бы никогда не связалась с врагом, а при этом ещё и убила бы его. Она не как ты. Но это не значит, что Лея жестокая и бессердечная. Она сделала довольно много для меня, но Война на всех оставляет отпечаток, — уже сидя на траве, Кая теребила в руках какой-то цветущий мелкими жёлтыми цветками сорняк, боясь поднять на Августа глаза. 

— Не как я? — срывая ещё веточку сорняка, протянул его Кае парень, непонятно почему испытывая перед ней стыд. — Я же говорил тебе, что далеко не в тылу отсиживаюсь, — девчонка отломила длинные стебли, срывая третью веточку и делая импровизированный букет, связывая тот травинкой, словно праздничной лентой.

— А ты хочешь этого? — подняла глаза «ангел». — Тебе легко убивать?

— Легко ли — далеко неважно, — ушёл от ответа светлоглазый. — Либо ты, либо тебя, вот и всё.

— У тебя просто выбора нет, — улыбнулась Кая. — Но при его наличии ты бы никогда не убил человека.

— Откуда тебе знать? — нахмурился парень. Она была права, чёрт, права в каждой реплике. Он ненавидел Войну всей душой, ненавидел каждое сражение и порой ненавидел то, что выжил в каждом пройденном. Девушка молчала пару секунд, словно думая, озвучить ли свои мысли, при этом всунув веточки в карман футболки на груди парня.

— Потому что я ещё жива.

11.

Стрелки часов давно уползли за цифру отбоя, но Кая по-прежнему находилась в комнате одна. Все вещи Леи лежали на месте — вплоть до толстовки, что означало только одно: блондинка не заходила в комнату ещё с обеда. После разговора с Августом девушке хотелось сказать Лее слишком много, а в частности поблагодарить. У Августа не было никого, и дружба с Леей была одной из тех вещей, на которые парень открыл глаза русоволосой. Слова так и вертелись на языке, но соседка всё не появлялась. В крыле, где жили девушки, охраны практически не было: оно располагалось далеко от входа и имело только один коридор, ведущий в центр бункера, по которому незамеченным не выйдешь. Поэтому открыв железную дверь так, чтобы та не скрипела и не ударилась о стену, Кая вышла, на цыпочках идя в сторону спальни Лизы. Кая не помнила — а может быть, и вовсе не знала, — с кем живёт та, поэтому очень тихо постучала в дверь, обнимая себя руками от холода ночного воздуха в подземелье. Лиза открыла почти сразу, и выглядела слишком раздражённо, словно произошло нечто такое, что совершенно вывело её из себя, а Кая сомневалась, что такое вообще могло быть. Девушка разговаривать с Каей не стала, сказав лишь что группа пришла уже давно, и где Лея та понятия не имеет. В её голосе была фальшь, но Кая заметила это далеко не сразу, и внимания не обратила. Сероглазая всем существом чувствовала, что что-то не так, но Лиза никогда особым дружелюбием не отличалась. Отличалась та лишь холодной рассудительностью.

Решив пройти в блок Глеба, девушка еле слышно, словно тень, двигалась по коридору дальше, искренне надеясь, что её никто не заметит. Дверь была приоткрыта, и Кая, чуть высунувшись в проём, заглянула внутрь. Парень был там. И на его глазах лежали тёмные, почти чёрные тени. На его одежде повсюду были следы земли и крови, и одежда его была до тошноты белая даже с ними. Он поднял глаза на девчонку, встав, но не говоря ни слова.

А слова были и не нужны. Она уже догадывалась.

Русоволосый взял гостью за руку, вложив в ту тонкий серебряный браслет с одной-единственной подвеской — заглавной буквой «Л», и почти шёпотом добавил:

— На её месте должен был быть я, — парень вышел, направляясь к выходу из бункера, оставив Каю в прострации стоять в комнате. Она далеко не сразу заметила, что всё тело покрылось мурашками, далеко не сразу заметила, как застегнула браслет, чья обладательница была уже мертва, на правом запястье, и как его металл будто жёг кожу. Сейчас её начало трясти. Лихорадка, кажется, добралась даже до мозга, и, совершенно не чувствуя тела, Кая вышла. Хотелось выбежать на улицу, оказаться на Кладбище, сбивая дыхание к чёрту, и отчего-то обнять Августа.

Только вот выбежать не получится, до Кладбища подкашивающиеся ноги не донесут, а Август был виноват в смерти Леи ровно так же, как и любой другой человек из «тварей».

Пока она говорила с ним о Лее, её тело разлетелось на кусочки. А мины обещали обезвредить. Ещё одно пустое обещание, так?

Перемирию конец.

А ещё конец встречам с Августом.

Слёз не было, хотя девушка бы всё отдала, чтобы те были — может, ком в горле бы перестал душить.

Уже в своём блоке, не помня, как оказалась там — она ведь чётко знает, что была на улице, — не сможет уснуть, но абсолютно потеряется во времени.

Она не встанет с отбоем, не пойдёт на тренировку, и ей никто и слова не скажет — дадут день, чтобы прийти в себя.

Некая моральная компенсация: не стало близкого человека — отдохнёшь от графика денёк.

 

Место Леи в главе группы займёт Лиза, кажется, ни капли не потрясённая её смертью. Даже, скорее всего, немного этим фактом обрадованная.

Глеб будет не разговорчив, вернётся к обязанностям сразу, старательно делая вид, что ему ещё есть дело до группы и Войны в целом.

А Август будет приходить на старое Кладбище почти каждый день, высматривая успевшую так привязать к себе подругу, и всей душой надеясь, что с ней всё хорошо. Будет убеждать себя, что у Каи нет времени, или же просто уходить так далеко стало опасно. Но с ней абсолютно точно всё нормально. По-другому и быть не может.

А Кая будет ненавидеть себя так, словно эту мину установил Август, а она сама ему в этом помогла. Будет ненавидеть за то, что связалась с тем, по чьей вине, пусть и косвенной, умирают близкие ей люди. Будет ненавидеть, потому что это, чёртову мать, правильно. А вот вернуться к врагу, пусть только он и сможет поддержать сейчас — отвратительно и предательски. Пусть даже этот самый враг ждёт её так же, как она сама.

12.

Сколько бы Глеб не пытался добиться разрешения похоронить Лею, как выражался он сам, «по-человечески», разрешения ему этого, что было очевидно, никто не дал. Её тело, хотя правильнее было сказать то, что от него осталось, сожгли, как и миллион других тел до этого. Нельзя было отличаться хоть в чём-то. И тем более заниматься такими глупыми вещами, и неважно, что занятий действительно нужных как не было, так и нет.

Шок и бессилие отошли, уступая место боли, которая, как ожидала Кая, не была жрущей и высасывающей все силы. По-прежнему не было и ни одной слезинки, и та самая боль напоминала о себе лишь ощущением тупым и ноющим. «Как больной зуб», — пронеслось в мыслях русоволосой, которая, как не пыталась грузить себя делами, нисколько не уставала, чтобы просто без мыслей уснуть ночью. И, как бы ей не хотелось побыть по-настоящему одной, не возвращалась на Кладбище. Перемирие не отменяли, и Кая думала, что это лишь оттого, что прошло три дня. Чтобы снова развязать Войну, знаете ли, нужно ещё подготовиться. И кто-кто, а Кая к этому готова не была.

На четвёртый день после смерти Леи, Кая после тренировки ясно осознала, что так продолжаться не может, и было уже совершенно плевать, что она может встретить Августа. Общения с ним не хватало, это было фактом; но другим фактом была его причастность к смерти той, чей браслет теперь поблёскивает на запястье сероглазой. Одна половина разума твердила, как это глупо: он был причастен, если рассуждать именно так, к смертям и её родителей, и к знакомым, да и вообще к любому из «ангелов» только потому, что оказался не на той стороне. Другая уверяла, что конца перемирия не избежать, и Август теперь враг ещё в большей степени, чем раньше. Только вот обе половины хотели его увидеть.

Но времени было ещё много: Август точно придёт вечером, а Кая к тому времени успеет уйти. Привычно сев под Мёртвое дерево, девушка закрыла лицо руками: ничего привычным не было. Она и забыла об этом дереве после знакомства с парнем, а в груди не щемило при воспоминаниях о последнем дне в многоэтажке, где на балконе Лея сказала подруге, как ей страшно. Она словно всё чувствовала. А вот Кая не чувствовала ничего.

По щекам покатились прозрачные слезинки, но и те не принесли облегчения. До примерного времени прихода Августа оставалось ещё около получаса, и Кая, с трудом поднявшись, хотела уходить, когда всё осознание обрушилось в полной силе, заставив девушку прислониться лбом к словно костяному стволу, ударив тот рукой, и зарыдать. Горло саднило, а истерика и не думала прекращаться, и девушка далеко не сразу услышала, как издалека её окликнул такой знакомый голос.

Брюнет сорвался на бег, несколько раз чуть не упав из-за выступающих корней травы, что даже ему была выше пояса, видя, как трясутся совсем хрупкие плечи Каи, которая даже на его приближение никак не реагировала.

— Кая, — девчонка замерла на пару секунд, а потом медленно повернулась, будто видела парня впервые. На его лице было буквально написано непонимание, когда он подошёл ближе, но сероглазая отшатнулась, заставив Августа вспомнить самый первый их диалог. — Что случилось?

— Не подходи ко мне, пожалуйста, — еле выдавила из себя русоволосая, не переставая плакать. — Это всё было глупым... — голос сорвался, и такой жалкой Кая чувствовала себя крайне редко. Но именно сейчас, похоже, был пик.

— Я никуда не уйду, пока ты не скажешь, что произошло за четыре дня, пока тебя не было, — взяв Каю за локоть, отводя от дерева и усаживая ту на траву, хотя она и сопротивлялась, пусть и обессилено.

— Лея мертва, — смахивая слёзы, которые тут же покатились снова, всхлипнула она. — Мина. Их должны были обезвредить. Она возвращалась с вашей территории, — с еле проскальзывающей ненавистью и упрёком объяснила «ангел», и от Августа эти её чувства не скрылись. Всё ещё держа девушку, тот в тон ей ответил:

— И ты считаешь, что её смерть из-за «тварей»? — слишком горько усмехнулся брюнет. — И я причастен к этому тоже, так? — смотря на успевшего стать другом человека, спрашивал зеленоглазый, пытаясь не выдавать свои чувства. Обиду, пробирающую до костей. — Отвечай, — опуская глаза, слишком мягко для приказа и слишком грубо для просьбы добавил тот.

— Да! Да, Август! Ты это хотел услышать?! — поднимая красные глаза на «убийцу», кричала девушка, совсем не заботясь, что их кто-то может услышать. Да и Августа это волновало в последнюю очередь.

— Это были ваши мины, — резко, будто сплюнув, оповестил тот, заставив Каю замолчать и закрыть нижнюю часть лица ладонью. — И не убрали их, потому что забыли, — каждая часть резала по сердцу. — Будь они моей стороны, никакого перемирия бы уже давно не было, и я сейчас, вполне возможно, убивал бы твоих знакомых. Но смерть твоей подруги — исключительно вина «ангелов», и каждый из ваших командиров это знает, — парень уже давно не держал её руку, позволяя идти на все четыре стороны хоть сейчас.

— Это правда? — смотря только на землю, спросила русоволосая, уходить уже не собираясь. Её голос был осипший и всё так же готовый сорваться в любую минуту, но слёз уже не было. Только дорожки от них блестели по щекам.

— А ты подумай, почему за четыре дня ничего не изменилось, и сама поймёшь, — теперь действительно всё было понятно. И Глеб знал, что Лею убили не враги. Знала и Лиза, и Кая абсолютно не понимала, как теперь вести себя.

— Прости меня, — прошептала девушка, не смотря на собеседника. — Я должна была рассказать тебе сразу. Прости, Август, — снова заплакала, слишком чётко осознавая: Лею убил её собственный выбор. Её статус, её группа, её сторона.

— Никто никому ничего не должен, — она сказала ему эту фразу. Никто никому не должен доверять, вот в каком смысле. А теперь эти слова, сказанные парнем, имели смысл совсем другой. И через пару мгновений после сказанного, его руки сомкнулись на спине девчонки, позволяя той уткнуться в его плечо, слишком крепко, как последнюю надежду, сжимая его шею и плечи. Его объятия были уютные, позволяющие хотя бы на пару минут почувствовать себя в безопасности, насколько безопасность может подарить враг на Войне.

Её худое до ужаса тело, всё ещё дрожащее от истерик, прижималось к его, кажущемуся таким безупречным под одеждой. Только вот слишком много рубцов и шрамов его кожу изрядно портили. Её же кожу портили синяки, о существовании которых Август знал. Она почти успокоилась, и когда парень попытался убрать свою руку, чтобы поправить её растрепавшиеся волосы, почти неразборчиво попросила не отпускать её ещё немного.

На Кладбище опускался вечер, а «немного» давно затянулось — Август лежал на траве, смотря как по небу плывут облака, подгоняемые ветром. Кая уснула на его плече, прижавшись к парню всем телом. В лёгкой дрёме она ощущала его тепло, и отдала бы многое, чтобы время застыло, и не пришлось возвращаться в блок, жителем которого теперь является она одна.

 Он обнимал её, понимая, что последние ночи она если и спала вообще, то по паре часов, и говорили об этом в первую очередь её ещё больше заострившиеся черты лица и круги под глазами, ставшие на несколько тонов темнее.

Августу чертовски нравится, что она так ему верит. Чертовски нравится, что она чувствует себя виноватой после своего «исчезновения». Ему чертовски нравится, что она теперь только его, хотя и он бы вовсе не хотел, чтобы она плакала. А где-то глубоко в душе угнетает, что он ни за что не предаст её. Война — плохое время для влюблённости.

Девушка никогда не была с ним так долго, как сегодня — все их встречи длились не больше часа.

А пока она слишком давно спит. Слишком давно для «твари».

13.

Кая заметила группу Леи ещё издалека. Главной уже несколько дней была Лиза, и, кажется, безупречно справлялась — они выполняли работу быстрее задач, поставленных перед ними, — только вот отряд всё ещё носил имя той, что умерла.

И Лизу это откровенно злило. У остальных вызывало лишь тупую боль, и нечто патриотичное — Лея, как никак, умерла за Родину.

А то, что Родина её и убила, знала только Кая. Но планировала это исправить.

Дождавшись, пока все разойдутся, девушка догнала Глеба, что шёл явно не в бункер. Уже несколько дней он тупо ходил за поле для тренировок, сидя там почти до ужина. Парень вообще с каждый днём всё больше становился похож на зомби, от мира полностью отрешённого. Невольно в мысли русоволосой пробивалась одна отвратительная: она бы вела себя так же, не стань в её жизни Августа. Но представить его мёртвым даже на секунду было страшно.

Страшнее было только беззвучно подсесть к Глебу, замечая ноль внимания с его стороны.

— Ты ведь знаешь, чьи это мины, так? — хрипло начала девчонка, чьи плечи, итак слишком хрупкие по сравнению с парнем, значительно поникли. Он кивнул.

— А ты знать не должна была, — резко поднявшись, парень пошёл к бункеру, как бы говоря без слов о окончании разговора, но был тут же догнан.

— Ты не имеешь права скрывать от меня, хотя бы потому, что Лея... — девушка была перебита:

— Не надо упоминать её имя лишний раз, — буквально рыкнул тот. — Она у всех на языке, у всех. И клянусь, в каких бы отношениях вы с ней не были — расскажешь кому-то, по чьей вине она мертва — повторишь её судьбу, — он прекрасно видел, что на её глазах почти наворачивались слёзы. Лея бы возненавидела его за такие слова. Кая в принципе была последним человеком, с которым он мог говорить о ней. Но делать этого Глеб не хотел. И запугать было единственным, пусть и далеко не лучшим, но всё-таки вариантом.

— Надо же, как всё просто, — проглотив ком в горле, снова заговорила сероглазая. — Убивать всех, кто хоть как-то может развязать забастовку, — Кая попыталась выдавить усмешку, что получилось довольно плохо. Жутко даже. Её тёмные волосы растрепались по плечам, магнитились на кончиках; в глазах сверкала настоящая злоба, а не привычная грусть.

— Войну не победить забастовками, Кая, — ещё раз смерив девчонку взглядом, полным уверенности и пренебрежения, отрезал тот, уходя вперёд и оставляя сероглазую одну.

Время было поздним, и если не явиться в бункер за полтора часа, вряд ли в него можно будет попасть вообще. Только вот её это совсем не волнует, когда она идёт на единственное место, где встречается с человеком, верить которому ещё можно. Вопрос лишь в том, как долго это «ещё» будет продолжаться. Когда-то мозг перестанет транслировать это слово при разговорах.

На улице холодало к ночи. А она обнимала себя за плечи, натягивая рукава белоснежной толстовки до костяшек пальцев. Обнимала и точно знала: в свою комнату она вернётся не сегодня. Если вернётся вообще.

Мысли в голове кружились беспокойным хороводом, пробивая нервную дрожь изнутри. Ей надо было поделиться этим. Но Августа не было, и вряд ли он придёт так поздно. Ночевать здесь было страшно, и Кая планировала пойти в одну из многоэтажек, но пока в траве пели сверчки, и уходить не хотелось. Птиц не было: пожар ещё давал о себе знать. Сидеть тут было глупо, учитывая, как видно в темноте толстовку. Сидеть тут всегда было глупым, а не только сейчас. Вся жизнь, чёрт возьми, была глупой, и глупее этого только сама Война. Война, вселяющая страх во всё живое, стихия, охватившая людей и землю.

Объятия ночи всегда холодные и пробирающие до костей. А до костей, если те отчётливо выделяются, пробраться не трудно.

Только вот ночь слишком хорошо скрывает чёрный цвет. А чёрный хорошо скрывает «тварей».

Она не побежала к нему навстречу, не стала рассказывать, что произошло. Один-единственный вопрос заключался в том, что он делает тут так поздно. И после того, как ответа не последовало, она заметила на его щеке кровь. Красная полоска уже засыхающей отвратительной корки, под которой скрывалась глубокая царапина, что вряд ли пройдёт без шрама. Он лишь отшутился, сваливая на помаду какой-нибудь молодой медсестры в госпитале, а Кая, еле прикасаясь кончиками пальцев, провела по контуру царапины, приближаясь к его лицу всё ближе, ловя его взгляд таких тёмных сейчас глаз.

Он вытащил уже привычный шоколад, но на этот раз оказавшийся отчего-то горьким, словно горечи не хватает реальной; она сослалась на тошноту, хотя ничего не ела с утра.

Они не виделись два дня. Два дня она думала, как поговорить с Глебом. И сейчас понимала, насколько это было неправильно. Август пытается как-то её успокоить, медленно уводя в сторону многоэтажек, когда сероглазая срывающимся голосом шепчет, что в бункер сегодня не вернётся.

Август враг, но прекрасно её понимает. Будь так на его стороне — тоже бы давно ушёл. Её сторона предаёт саму себя, а его — на днях предаст обещание. Обещание мира, обещания заканчивать Войну. Его сторона не намерена выдерживать «ничью».

И всё донельзя предсказуемо: один умирает, а другой остаётся. Это Война, и вряд ли можно придумать по-другому. Но худая до ужаса русоволосая прижимается к брюнету всем телом, пытаясь унять дрожь, пока тот целует её истерзанные ей самой же губы. Они должны ненавидеть друг друга, должны быть по разные стороны обозначенных границ, но оба возвращаться этой ночью не планируют.

Глеб, всё-таки зная, как Лея относилась к Кае, девчонку на утро как-то выгородит, хотя и соврёт в три короба, а после ей об этом любезно напомнит, но благодарности не услышит. Знал бы он, с кем она эту ночь провела — убил бы сразу.

А Август очень пожалеет, что ночь эта имела место быть.

14.

Август пришёл рано утром, проводив Каю до самой границы. Ощущение, что они видятся в последний раз, до сих пор не покидало парня, хотя он точно знал, что такого быть не может.

На губах словно всё ещё осталось тепло её губ; руки словно ещё чувствовали пряди выцветших волос, что он пропускал между пальцев.

Но она была врагом, таким же самым, как и все остальные.

Август медленно брёл по полю, сбиваясь с вытоптанной дорожки, к госпиталю. Он тут бывать ненавидел, да и бывал очень редко. Ненавидел атмосферу смерти, что навечно поселилась там. Ненавидел запах дешёвых медикаментов, ведь нормальные давно не производились так массово.

Но войти в здание требовалось, и он вошёл. Расплывчато оглядев пустующие койки, он прошёл первое отделение, в общем-то, самое жуткое — тут оставляли умирающих. И сейчас не было ни одного. Во втором отделении сейчас всё было хуже — здороваясь с солдатами, что ещё недавно воевали с ним вместе, парень шёл дальше, ища глазами среди медсестёр, одетых в белые халаты, одну-единственную.

Её рыжие волосы ярким пятном виднелись сквозь окно соседнего блока, и Август двинулся туда быстрее. Ему во что бы то ни стало надо успеть.

— Лана, — окликнул женщину тот, не сбавляя шага. Врач с неким удивлением смотрела на парня.

— Август, что-то случилось? — обеспокоенно спросила она, перебирая на столе коробки с ампулами и таблетками.

— Нет, — покачал головой брюнет, — конечно, нет, — вытащив одну ампулу и поднеся её к окну на свет, повторил тот.

— Завтра каждая из этих ампул станет на вес золота, так что положи её, пожалуйста, обратно, — в ампуле был сильнодействующий антибиотик, как понял зеленоглазый, но ампулу в коробку вернул.

— И далеко не факт, что она не понадобится, например, мне, — абсолютно серьёзно ответил солдат. — Или, может быть, Артуру, — парень усмехнулся, смотря, как движения Ланы стали куда более нервными и машинальными.

— Если тебе нужны какие-то медикаменты, так и скажи, — зло кинула она, убирая заполненную ячейку с таблетками на полку шкафа. Август заметил мелкую дрожь по её пальцам.

— Нет, что ты, спасение твоего сына стоит куда более дорого, чем пара таблеточек для наркоманов, — кивая на таблетницу, съязвил брюнет. Современный аналог морфия, хотя никто и не видел никакой разницы со старым.

— Артур будет с тобой? — спросила женщина с прищуром. Она была должна Августу. Должна хотя бы потому, что парень не врал ни капли: в прошлом бою он сам едва не лишился жизни, спасая её сына. Лана не привыкла забывать добро, хотя и искренне не понимала, чего хочет Август.

— Скорее всего, — взяв из банки жёлтую круглую витаминку и кинув ту на язык, продолжил: — но, думаю, ты и сама знаешь, что второй раз вряд ли будет как первый. На Войне не часто везёт. А Артур в бой полезет, тут можно не сомневаться, — парень забрал из рук врача ящик с бинтами, поставив тот на верх шкафа — Лана была далеко не высокой.

— Ты ведь пришёл не о моём сыне говорить, так? — с болью в голосе спросила женщина. Август был прав в каждом слове, но перед её глазами встала картинка февраля: еле живой сын, которого на себе тащил Август. Месяцы лечения, её слёз и молитв давно позабытому Богу.

— Ты как всегда до тошноты проницательна, — как-то горько бросил брюнет. — Тогда, в начале весны, ты спасла парня, лет шестнадцати. Помнишь? — издалека начал Август.

— Ты прекрасно знаешь, что спасти его всё равно не удалось, он умер спустя неделю, до нельзя напичканный морфином, — быстро проговорила женщина, и в интонации слышался страх.

— Он был из «ангелов», — Август пытался поймать взгляд её серых глаз, но врач их успешно отводила, словно пряча от него. — Ты подстроила всё так, будто он был из наших, что прибыли с другого фронта.

— Август, я врач, а не политик, — голос предательски дрогнул. — Если я могу хотя бы попытаться кого-то спасти, я это сделаю, и мне плевать, за какую сторону этот человек воюет. Мы давно не отбиваем свои интересы. Он не хотел никого убивать, и не хотел умирать тоже.

— Услышь кто наш диалог, тебя бы уже на расстрел вели, — без доли усмешки подвёл итог зеленоглазый. — Но чёрт, ты в каждом слове права, и именно поэтому я тут, — рыжая бровь женщины поднялась вверх. — Послушай, ты ведь знаешь ровно как и я, что завтра начнётся последняя битва, и «ангелы» уже не смогут держать оборону, многие их фронты уже сдались, — Август говорил правду, что была известна практически всем «тварям». Но язык не повернулся рассказать это Кае сегодняшней ночью. Хватит с неё. Последнее перемирие было заключено, чтобы дать время «ангелам» подумать и самостоятельно сдаться. Многие фронты так и сделали, но оставались бунтующие. И одним из них был фронт Каи. А это означало, что фронт этот погибнет почти полностью. — А тот, с которым воюем мы, сдаваться не собирается, — парень запустил руку в волосы, словно у него болела голова. — Там есть девушка, и ты обязана во что бы то ни стало её спасти.

15.

Август с горечью чистил автомат, изредка поглядывая на других солдат. Как бы он не старался убедить прежде всего себя, что хуже уже быть не может, и всё, наконец, подходит к концу, получалось это действительно плохо. Потому что к концу подходила не только Война. К концу подходила та хрупкая, не успевшая толком завязаться, напрочь пропитанная страхом, любовь. Это слово в данных обстоятельствах звучало безмерно глупо — на Войне не бывает любви, и Август знал это слишком хорошо. Но как назвать то, что он рискует своей жизнью, жизнью Ланы ради одного-единственного человека?

Опускался вечер, и вечер был донельзя тревожный. Это чувствовалось в каждой улыбке, за которой отчаянно прятали страх, в каждом отточенном движении, которое не выдавало начинающую пробивать руки дрожь, и в ещё больше осторожности при уходе в сторону Кладбища.

Девушки тут не было, и трава колыхалась под лёгким ветерком. Брюнет пытался запомнить эти ощущения полностью, вобрать в себя последние лучи солнца, потому что в душе, глубоко настолько, что сразу и не прочувствуешь, знал — вполне возможно, это его последний в жизни закат. Он медленно опустился на траву спиной, смотря в небо, по которому изредка проплывали облака, похожие на обрывки ваты. Ему чертовски не хватало Каи, которая бы смотрела в небо с ним, а потом отвернулась. Он умолял всё, что можно было — судьбу, случай, Бога, Дьявола, — кого угодно, лишь бы она появилась. Лишь бы он смог попытаться спасти её.

И она появилась. С немного опухшими глазами, — снова плакала, — но улыбающаяся. Парень пытался выдавить улыбку в ответ, но осознавал, что выглядит это наигранно.

— Всё нормально? — не здороваясь, спросила русоволосая, садясь рядом. Август молчал. Нормально ничего не было. — Август, в лагере что-то заметили? Не молчи! — с тревогой, схватив того за руку, договорила она и заметно расслабилась, когда тот покачал головой, пробубнив под нос, что дело не в этом.

— Я, — начал, но запнулся слишком резко зеленоглазый. — Я скучал, — обняв девушку, которая явно растерялась, парень прижал её к себе. Стараясь запомнить её всю.

— Мы раньше по несколько дней не виделись, — тихо заметила Кая, но была перебита:

— Раньше всё не так было, — отпустив её от себя и поднявшись, Август посмотрел назад, в сторону своего лагеря. — Понимаешь, каждый раз, приходя сюда, мы оба не знаем, жив ли другой.

— Я не понимаю, к чему ты это говоришь, — словно боясь, девчонка стояла за спиной парня. По плечам пробежала дрожь. — Я знаю, что Война это не шутки и тому подобное, и что каждого могут убить в любой день. Но послушай, Август... надо верить, что не убьют именно тебя.

— А ты сама в это веришь? — парень обернулся, смотря в глаза до холода в руках проницательно.

— Что ты выживешь — на сто процентов, — усмешка получилась горькой.

— Ты знаешь, что я о другом, — взяв за руку, переплетая пальцы, повёл Каю в сторону, совсем ей не знакомую, брюнет. Шаги их тонули в тишине, еле слышные. Он не боялся за себя, потому что был в ответе сам. А за неё в ответе не был никто. Семнадцать — не совсем тот возраст, чтобы воевать.

— Со мной всё будет хорошо, — смотря в землю, глухо отозвалась девушка. — Я обещаю.

— Ненавижу, когда обещания не сдерживают, — усмехнулся зеленоглазый. — Так что любой ценой выполняй его, — говоря ни о чём, что получалось измученно и фальшиво, они дошли до полосы леса, что горел не так давно. В этой части деревья были ещё зелёные, огнём не тронутые, и Кая не совсем понимала, что они забыли так далеко от лагерей и чем Августу не угодило Кладбище, на что тот слишком смутно ответил, что там сейчас опасно. Опасно было видеться в принципе, и место тут значение играло не ключевое. Но парень упорно просил, что было весьма странно, — Кая не понимала, куда делась уверенность и властность, — встретиться завтра именно тут.

И она согласилась.

Ближе к ночи они разошлись и не попрощались, как обычно — Август сказал, что завтра они увидятся. Кая только кивнула, всё ещё не до конца понимая парня. Но она, чёрт возьми, верила ему ровно так же, как и себе. Она была готова практически на всё после вчерашней ночи и сегодняшнего вечера. Она бы отдала последнее, что у неё только было, — хотя не было толком ничего, — чтобы чувствовать его руку на своей, чтобы прикасаться к его губам и согреваться теплом его тела.

Она верила ему до последнего момента, верила, когда ждала его на следующий день на том самом месте уже почти час, рискуя попасться Глебу, снова исчезая без разрешения; а второй раз её уже никто не отмажет.

Она верила, когда раздался первый выстрел, сваливая всё на то, что он снова для привлечения внимания, и лес был куда ближе к лагерю Августа, чем Кладбище.

Где-то в животе липким комом, собирающим все внутренности, рос страх: лес был слишком близко к лагерю Августа. Парня не было, и казалось, появляться он не собирался. Даже тогда, когда стали греметь второй, третий, четвёртый выстрелы. Даже когда начали раздаваться автоматные дроби. Даже после взрывов.

Жуткие звуки, казалось бы, всё ближе подступают к деревьям: девчонку трясло, по щекам катились слёзы, состояние было похоже на бред, и та совсем ничего не соображала, кроме одной единственной мысли: сейчас убивали её союзников. Её сторону, а она была здесь совсем одна, вжимаясь спиной в ствол дерева.

Прямо как при первой встрече с Августом — чертовски знакомо.

Он соврал. И эти разговоры про смерть и обещания — это была не минутная слабость и страх. Это было запланировано. Он, чёрт, знал обо всём. И даже не подумал сказать ей.

Выстрелы не прекращались, но к ним примешивались и совсем другие звуки, сливаясь в гул. Гул, который будет последним звуком для многих. Нервы были на пределе, и девушку не раз за минуты, казавшиеся вечностью, посещали мысли побежать туда, раствориться в Войне и умереть.

Умереть, лишь бы всё закончилось.

Ей никогда в жизни не было так страшно; она и не заметила, как, сжавшись в комок и обняв колени руками, лежала на земле. Она была одна, и это было самое страшное: лучше умирать среди людей, чем жить эти минуты в червоточине ужаса.

Кая думала, если можно было назвать этим словом бесконечный поток мыслей, который поглощала пустота, что сходит с ума. И думала так очень долго, до полной потери сознания, очень надеясь, что то была смерть.

Смерть от страха, может быть, от холода, когда на лес опустилась ночь.

Может даже от запаха пороха в лёгких и привкуса металла на языке.

16.

Девушка с тёмными кругами под глазами шла по вымощенной выщербленной улице.

Ей уже девятнадцать: сегодня ночью исполнилось, а сейчас поздний вечер. В ней довольно много дешёвого коньяка и пара выкуренных сигарет, попрошенных у завсегдая бара. Она не приветствует ни алкоголя, ни табачного дыма, да и пила всего один раз, ровно год назад; просто День рождения — день такой, когда настроение ещё ниже, чем в любой другой.

Война закончилась больше года назад, а отголоски всё ещё громкие. Даже гильзы нередко увидишь на земле. Мир разрушен, как и раньше. Хотя на каждом шагу начинают призывать к подъёму этого самого мира. Многие страны объединяются в союзы. Некоторые люди даже принимают эту идею с энтузиазмом: верят, что на костях старого новое строится лучше.

Над головой раздался рокот. Самолёты вновь летают по небу, а Кая в свою очередь сжимает на шее железный кулон каждый раз, как слышит их. Они снова мирные. Но глаза на них она поднимать ещё не привыкла. Со временем, наверное, придёт.

Она спаслась, да; хотя правильнее сказать, её спасли. Ей всё ещё часто снится тот день, и она просыпается со слезами, тщетно пытается успокоиться до утра, а получается это очень редко. Август завёл её тогда в лес не случайно — он, чёрт, всё продумал.

Почти до мелких деталей: даже врача предупредил, а та, в свою очередь, придумала историю, отправив девчонку с другими раненными в этот городок, где «ангелы» сдались уже тогда. Проблема была в другом: сама врач — пьяное сознание не сразу вспомнило её имя, — Лана, погибла почти сразу. Инфекция, случайно занесённая в кровь.

Несмотря на благодарность, Кая особо не плакала. Русоволосая вообще людей терять привыкла. Осознание безысходности пришло позже: последний человек, кто знал Августа, кто имел хоть какой-то шанс с ним связаться, был мёртв. Когда уезжали, Лана обещала, что узнает, жив ли Август. Не успела. Кая понимала, что для Августа эта женщина что-то значила, раз уж он осмелился рассказать ей о дружбе с девушкой, которая была им обоим врагом. А ещё понимала, что Лана была за что-то очень благодарна Августу, но ни разу не созналась, за что.

А ещё она говорила, что Август непременно найдёт Каю сам, найдёт во что бы то ни стало. И очень тепло улыбалась, говоря, что он Каю любит, а значит, и «тебя не видя, умереть», как говорилось в старых стихах, пусть и адресат там был другой, не мог.*

И Кая верила. Верила первую неделю, первый месяц, даже первый год.

Она жила в отдельной комнате, полученной за ложь: Лана выставила её чуть ли не героем, сделав поддельные справки. Кае, надо признать, было стыдно за это: она была «ангелом», и должна была быть убита. Но она обещала Августу жить, и она живёт. Она тысячу раз пыталась разузнать хоть что-то о парне, но ей постоянно отвечали, что у неё и самой-то документов нет, да и она даже фамилию его не знала. Неизвестность убивала. Знай она на сто процентов, что он мёртв, она бы отпустила надежды. Но Кая не знала ничего.

Русоволосая чуть сбитым шагом шла к проржавевшему насквозь стадиону: чертовски похоже на Кладбище, только на стадионе она правда всегда была одна. Она каждый день вспоминала Августа: она была одна на всём свете в прямом смысле. Будь он рядом, может и в ней бы проснулась искорка жизни: может и она бы пошла «строить новое» добровольно, а не под угрозой выселения из общежития.

Но его не было.

Она видела его в каждом прохожем, часто оборачивалась на похожий голос, хотя тот стал и стираться из памяти, и, даже спустя полтора года, засыпала с надеждой на то, что завтра он постучит в дверь.

На руках прибавится шрамов, зелёные глаза станут отчасти безжизненными, какими стали и её, а одежда будет помятая. Именно такой образ она представляла каждый день, хотя в голове и начинала понимать, что ждать пора заканчивать.

Вытянув ноги на обшарпанное сидение, она смотрела вперёд. Алкоголь туманил взгляд и мысли, а стадион со стёршимися беговыми дорожками освещала только луна. Она на секунду прикроет глаза, проваливаясь в какую-то полудрёму; откроет, умоляя себя не спать, но уже будет путать реальность и сон.

Она почувствует тёплое прикосновение, почувствует сильное тело рядом, словно издалека услышит голос, откроет глаза и увидит его. Хмурого, обеспокоенного, но его.

Она будет искренне верить, что это не сон и что он тут, рядом, что он нашёл её.

Может быть, проснётся утром в его объятиях, и будет очень долго плакать, не веря, что они встретились.

А может, привычно озябнет, открыв глаза посреди ночи и не увидев рядом никого.