«ПОНЧИК И НЕПЛЯЙ»

«ПОНЧИК И НЕПЛЯЙ»

(часть первая)

 

ЖЁЛТЫЕ ГОРОШКИ

 

Мой лучший друг – Сашка Непляев, это правда.
Я прихожу к нему домой и стучу кулаком в дверь.
Если открывает его мамка, я спрашиваю:
- А Сашка выйдет?
Если открывает отец, я вежливо говорю «позовите Сашу», потому что сашкиного отца я немного побаиваюсь.
А если Сашка сам открывает дверь, я обычно говорю:
- Непляй, айда на балку!
Через минуту мы уже бежим по пыльной дороге, мимо водопроводных колонок, виноградников и теплиц – туда, на окраину города.
Карман непляевских брюк сильно топорщится – там лежит большой кусок серого хлеба.
Когда мы проголодаемся, Сашка сначала даст откусить мне, потом откусит сам, потом опять мне. И так до тех пор, пока хлеб не закончится…
 

Балка – наше любимое место. Там много чего интересного – старая свалка, заросли алычи и абрикосов. Там - запах свободы!
Сашка рвёт незрелую алычу и морщит нос.
- Непляй, опять дристать будешь!
- Не ной, Пончик!
Пончик – это я.
Наверно, потому, что баба Клаша закормила меня вкусными украинскими борщами с пампушками. А ещё – галушками со сметаной.
Хотя сметана – это редко, это только по праздникам…
Непляй вытирает свой тощий зад придорожным пучком травы и снова ест незрелую алычу.
А я что? Я – как Непляй…
Можно подумать, Сашку дома не кормят.
Кормят, конечно, но Сашке не хватает. Может, поэтому он постоянно грызёт ногти?
Нос у Непляя всё время шелушится, видимо, от жгучего крымского солнца.
А ещё Сашка умеет материться.
Я тоже умею, хотя мне не нравится.
Один раз, случайно, при мамке я сказал матерное слово.
Мамка размахнулась и ка-а-ак даст по губам!
- Ах, ты паразит! Смотри у меня!
Материться мне теперь расхотелось…

Сашка старше меня на целых девять месяцев, поэтому много чего умеет.
Он умеет делать танки из шпулек от ниток; он умеет красиво плеваться, а ещё – честно обманывать.
Сашка смотрит прямо в глаза, врёт и не моргает, поэтому все ему верят.
Я так врать не умею, потому что всё равно моргаю.
Один раз мамка спрашивает у Сашки:
- Ну, и где ты весь день шлялся? Опять на балку ходил?
Сашка сразу перестал моргать и говорит:
- Мы евойной мамке помогали…
И на меня головой кивает.
- И как это вы помогали?
- Мы, - говорит Сашка, - весь день рыбу потрошили… У Пончика… ну, у Мишки то есть. Евойный папка много рыбы нарыбачил…
И опять не моргает!
А я моргаю и, бывает, даже краснею... А Сашка краснеть не умеет – я этого ни разу не видел.

Вчера он пришёл ко мне очень рано, и это было подозрительно.
Мы спрятались с ним в саду, в беседке под виноградом, и Непляй зашептал мне в ухо:
- Глянь, чё пацаны за балкой нашли…
Он разжал ладонь – на ней лежали железные штуковины.
- Это что?
- Это патроны… Настоящие!
Я взял патроны и зачем-то их понюхал.
Они пахли точь-в-точь как наш старый железный рукомойник.

- Ух ты!.. Немецкие или наши?
- А фиг его знает, - ответил Непляй. – Сегодня взрывать пойдём!
- Как это?
- Как, как… по- правдашнему! – разозлился Сашка.

За балкой собрались мальчишки постарше, человек двенадцать.
Дело близилось к вечеру, с моря дул лёгкий бриз.
Пахло пылью и коровьими лепёшками.
Мальчишки уже развели костёр и стояли возле него полукругом.
- Ну что, мелюзга, взрывать будете? Или робеете? – спросил высокий и сильно загорелый мальчик.
- Сам ты мелюзга, - с вызовом ответил Непляй.
- Ха-ха! Ну, давай, а мы поглядим...
Я всегда был вторым, после Непляя, но не в этот раз.
Почему-то теперь я решительно шагнул навстречу костру и бросил патроны в огонь.
- Берегись! – крикнул Загорелый.
Мы укрылись в небольшом овражке и затаили дыхание.
Но ничего не случилось, и мы вернулись обратно.
- Отсырели, наверно… Теперь ты давай, - сказал Загорелый и, прищурив глаза, посмотрел на Непляя.
Непляй сплюнул и тоже бросил патроны в огонь.
Мы залегли в овраг и закрыли головы руками… Опять тишина!
Непляй громко матюкнулся:
- Айда, глянем, может дров надо подкинуть…
Сашка пошёл первым, я – за ним.
И тут жахнуло!
Я испугался и как будто окаменел.
Непляй схватил меня за руку и крикнул:
- Бежим!
И мы побежали.
За нашими спинами послышался громкий свист и улюлюканье…

- А Сашу позовите, - попросил я на следующий день непляевскую мамку.
- Ты в порядке? – спросила она и ласково погладила по голове. –  Проходи, Мишенька, он в спальне… Несчастье-то какое! Мамка, небось, расстроилась?
Мне почему-то стало не по себе, я весь покрылся потом, но вошёл в дом.
Сашка лежал на старой раскладушке.
На лице его был небольшой ожёг, светлые брови и волосы слегка обгорели.
Рядом, на стуле, висели сашкины штаны. На них было видно несколько чёрных дырок, с подпалинами.
- Непляй, ты чё? Заболел?
- Та не-е-ее! Это я от мамки хоронюсь, шоб не ругалась…
- И чё?
- Я наврал, что у вас дома примус загорелся и пожар начался. Вот я тушить помогал…
- А вдруг у моей мамки спросит?
- Не спросит! Ты же знаешь, они год как не разговаривают…
- Ага! Потому что ты сказал, что это я всю черешню у дядьки Павла оборвал. Так мамка моя и не поверила…
- А хто? Ты и оборвал!
И Непляй, не моргая, уставился на меня своими синими глазами.
- Вот ты гад, Непляй! Вместе же рвали!
- Да пошёл ты…
- Ты мне теперь не друг, - сказал я и выбежал из комнаты.
Слёзы злости и обиды навернулись на глаза.

Теперь мы с Сашкой не дружим. Целых два с половиной дня!
Я слоняюсь из угла в угол и не знаю, чем заняться.
Вдруг слышу – стук в окно. Выглядываю – никого… И снова стук… Что же это такое, а?!
Выбегаю во двор и вижу: к раме окна прибит гвоздик, к гвоздику привязана нитка, а на нитке висит картошка.
Другой конец верёвки тянется к старой сливе. А за сливой стоит Сашка!
Он дёргает за нитку и картошка стучит по стеклу.
Кто хошь напугается!
- Что, Миханя, напугался?
- Ещё чего!
- Глянь-ка, что у меня есть…
У Непляя в руках - монетка:
- Десять копеек! Мамка дала, айда в гастроном!
- Ща, я только дом закрою!
Мне пришла в голову идея…
В нашей горнице стоял огромный, как слон, старинный комод.
Я придвинул к нему табурет и открыл застеклённую дверцу.
Там, в тёмной его глубине, в деревянной шкатулке, лежали деньги.
То отец, то мамка клали туда с зарплаты монеты, а иногда - бумажки.
Я взял самую красивую бумажку красного цвета и прочёл по складам: «де-сять руб-лей».
Теперь и я что-нибудь куплю в магазине!

В гастрономе никого не было.
Толстая продавщица в белом накрахмаленном колпаке, зевая, спросила:
- Мальчики, вам чего?
Непляй протянул монетку и важно сказал:
- Взвешайте вон те, жёлтые горошки…
Продавщица взяла в руки совок и зацепила им из ящика вкусные конфетки.
Потом на одну сторону весов поставила маленькую гирьку, а на другую - чашку, в которую и высыпала горошки.
Мы с Непляем смотрели, как движется стрелка на весах туда-сюда и сглатывали слюни.
Потом продавщица взяла из-под прилавка хрустящую бумагу и свернула небольшой кулёк. В него она высыпала жмень конфет и протянула Сашке:
- Держи, мальчик!
Я был намного меньше Непляя ростом, а прилавок оказался слишком высоким для меня.
Поэтому я встал на цыпочки и вытянул руку с денежкой:
- Тётя, взвешайте, пожалуйста, такие же конфетки…
Продавщица взяла десять рублей, внимательно посмотрела на свет.
Потом проворно выскочила из-за прилавка и схватила меня за правое ухо.
- Где взяв деньги, малец? Украл?
- Больна-аа! – закричал я. – У мамки взял, в шкатулочке…
- А ну, геть домой! И шоб деньги положил туда, откуда взяв! Я приду и у мамки спрошу, понял?
Я заплакал и выскочил из магазина, Сашка – за мной.
- Не реви, Пончик! – и Сашка протянул мне кулёк с конфетами…

Деньги я сразу положил обратно, в шкатулочку.
- Ты в другой раз десять копеек бери – это вернее… Конфет купишь! - поучал меня Непляй.
- Ладно, - вздыхал я и прикрывал рукой правое ухо.
- А твои десять рублей были не настоящие! – сказал Сашка, и я с ним согласился…
Настоящие или нет – не знаю, только после этого случая деньги без спроса я не беру.
Ни у родителей, ни у знакомых, ни у чужих людей.
Пусть даже эти деньги будут лежать на самом видном месте…

В этом году Сашка Непляев идёт во второй класс, а я – в первый.
Ура! Я давно хотел в школу, и чтоб новый ранец – за спиной; и чтоб новые, пахнущие краской, учебники и тетрадки.
И чтобы за партой со мной сидела самая красивая девочка с нашей улицы – Маринка!
И чтоб она просила меня поточить карандаш или поменять чернила в чернильнице…
А я бы после школы нёс её портфель до самого дома…

Сашкина мамка с моей, наконец-то, помирились.
А дело было так…
Непляй, накануне первого сентября, говорит:
- Слушай, Пончик, давай наших мамок помирим.
- А как?
- Ты своей скажешь, что моя мамка в гости зовёт. А я своей скажу, что твоя зовёт…
И чтоб в одно время, в шесть часов вечера.
- А я время не выучил пока…
- Эх, ты - темнота!
Непляй уже научился время по часам определять, а я никак не мог понять, когда без пяти час, а когда - половина первого.
- Тебе, Михаля, ничего понимать не надо! Ты просто скажи ей про шесть часов и всё…
Сашкина мамка и моя встретились на улице. Поздоровались… Разговорились…
Моя мамка много интересного узнала от непляевской и наоборот.
Потом сашкина мамка всыпала Непляю ремня, а моя мамка – мне.
Но не больно, а так, чтобы знали…
Зато они помирились!
- Посмотри на Мишу, какой хороший мальчик растёт, не то что ты - баловник! И вежливый, и спокойный, и учится хорошо.
А мне теперь Сашку ставят в пример:
- Вон Сашка, твой друг, всё успевает: и в саду помочь, и рыбы натягать, и в магазин сбегать… Не то, что ты – увалень.
Ну и ладно, ну и пускай!
Всё равно мы с Сашкой - друзья.
Лучшие!
А кто не верит, спросите у Сашки – он не соврёт.

 

 ДВА ОЛОВЯННЫХ СОЛДАТИКА

(часть вторая)

 

Вчера мой друг Непляй умер…

Вернее, Сашка Непляев жив и здоров, но как друг он для меня перестал существовать.

Теперь он дружит с Ахмедом, который старше Сашки на целых два года.

У Ахмеда чёрные жёсткие волосы, круглая, как мяч, голова и кривые ноги.

- Айда на балку, - уговаривал я Сашку.

- Нее-а, - отвечал Непляй, - у нас с Ахмедом  важное дело.

Какое дело, Сашка не говорил, но при этом делал загадочное лицо.

 

У Непляя  вдруг появились деньги, - не много, но всё-таки.

- Да пошёл ты со своим Ахмедом, - сказал я тогда Сашке и обиделся.

А сегодня Сашка сам подошёл ко мне на перемене:

- Мы с Ахмедом решили взять тебя с собой… Обещаешь держать язык за зубами?

- Я что, девчонка?

- Ладно, Пончик,  тогда после обеда за тобой зайду…

 

Про эти катакомбы я слышал от своего отца.

- Говорят, там партизанский отряд от немцев  прятался… Не ходи туда, сынок, страшное это место.

Папку я всегда слушался, но не потому что боялся -  просто не хотел огорчать…

- Идёшь с нами? – спросил Непляй. – Ахмед уже ждёт нас на автобусной остановке.

- Это же далеко – катакомбы… Если мамка узнает - убьёт!

- Что, струсил, Пончик? - Непляй  смачно сплюнул мне под ноги.

- Ничего я не струсил!.. Пошли.

 

На остановке нас действительно ждал Ахмед.

Мы залезли в  полупустой пыльный автобус,  а потом ехали примерно час.

До конечной остановки мы добрались втроём – остальные пассажиры  сошли намного раньше нас.

Я огляделся: в этой черте города мне бывать ещё  не приходилось.

Автобус развернулся, обдав нас выхлопными газами и оглушив жутким урчанием двигателя.

Мы двинулись в путь…

Солнце ещё пекло, но  не так сильно, как днём – день близился к концу.

Впереди, по пыльной дороге,  шёл Ахмед, за ним – Непляй, последним шёл я.

За спиной  у Ахмеда болтался старый, потёртый рюкзак.

Мы миновали большой пустырь, поросший  низкорослой полынью и колючками.

Дальше, за пустырём, начинались заросли барбариса и ещё какого-то кустарника.

В глубине  этих зарослей  тревожно попискивала, невидимая глазу, птичка.

Постепенно начинался подъём и  идти становилось  всё труднее.

Густые заросли больно царапали  лицо и руки;  пот катился градом, заливая глаза.

 

Вдруг  я зацепился штаниной за ветку и неожиданно упал.

- Заткнись, - прошипел Ахмед, когда я вскрикнул от боли.

Я поднялся, отряхнул штаны и взглянул на Непляя  - он виновато отвёл взгляд…

А вот, наконец,  и пещера… У меня пересохло во рту, сильно хотелось пить.

Только  воды не было – мы забыли взять её с собой.

Вход в катакомбы загораживал земляной вал.

По всей его длине растянулась ржавая сетка, на которой была прикреплена табличка с надписью «Вход воспрещён».

Но кто-то проделал лаз в сетке и мы, пригнувшись, продолжили путь…

Под ногой Ахмеда  вдруг что-то хрустнуло,  и этот неожиданный звук, словно выстрел, заставил  нас вздрогнуть.

- Ты остаёшься здесь, - сказал Ахмед, не называя меня по имени. – Если увидишь что-то подозрительное, кинь камень в пещеру, мы услышим.  Понял?

- Мы быстро, - успокоил  меня  Непляй.

Я молча кивнул головой и опустился в пожелтевшую  колючую траву.

Ахмед включил фонарик, и они с Непляем смело шагнули в черноту пещеры.

 

… Я лежал в траве и слушал, как стрекочут в траве цикады; и мне мерещилось, будто это стрекочет партизанский пулемёт…

 А ещё я представил, как партизаны ночью, тайком, копают ров у входа в катакомбы.

- Выследили, гады,  партизан, - сказал как-то отец.

- Кто, немцы?.. А кто-то остался живой?

- Все погибли, - вздохнул отец, - газом потравили…А катакомбы  проволокой огородили. Говорят, археологи  или историки скоро приедут…  Схрон партизанский, вроде бы,  там имеется. Катакомбы на много километров под землёй тянутся, сразу-то  схрон и не найдёшь…

- Там оружие, наверно, давно заржавело.  Кому оно, ржавое, надо?

- Эх, Мишка! Оружие, может, и заржавело, только память человеческая не ржавеет, - грустно сказал отец…

 

Рядом  со мной вдруг послышался подозрительный шорох.

Я повернул голову налево и оцепенел от ужаса  – не мигая, на меня смотрела  серая, с красивым рисунком, гадюка.

Её  приплюснутая голова, в лучах заходящего солнца, отливала кроваво-красным цветом.

Раздвоенный язычок, показавшийся из пасти,  а также  шипение,  говорили об её намерении…

- Боженька, помоги! – зашептал я так, как учила когда-то бабушка.

«Мишенька,  - говорила бабушка, -  запомни самую главную молитву «Отче наш, иже еси на небеси»…

- Бабуля, я могу запомнить, - хитрил я тогда.

«Ну, ладно, Мишаня, молись тогда так: Боженька, помоги»…

Теперь, глядя в глаза гадюке, я сильно пожалел о том, что не выучил главную бабушкину  молитву.

- Боженька, помоги! Пускай гадюка уползёт в свою нору… Обещаю, что никогда больше сюда не приду! Никогда-никогда!

Неожиданно змея развернулась и поползла  вслед за уходящим солнцем.

Я увидел, как она  скользнула в расщелину среди камней и пропала из виду…

 

На мне не успела высохнуть мокрая от пота рубашка, как вернулись Ахмед с Непляем.

Когда я волнуюсь, я всегда потею…

- Ну, как? – спросил Непляй.

Я  неопределённо пожал плечами.

- Не обоссался от страха, малец? – спросил, ухмыльнувшись,  Ахмед и опустил на землю тяжёлый рюкзак.

Я, словно заворожённый, смотрел на то богатство, которое добыли мальчишки:  истлевшую армейскую пилотку с красной звездой, патроны, гранату, штык-нож и даже настоящий пистолет!

Не успел я опомниться, как  Ахмед выудил из рюкзака золотую медаль, положил её на свою грязную ладонь и восхищённо  зацокал языком:

- Отец  за неё рублей двадцать даст!

Сашка тоже потянулся к рюкзаку и достал из него пожелтевший лист бумаги, сложенный треугольником:

- Глянь, Пончик, письмо какое-то…

Ахмед  тут же больно ударил Сашку по руке:

- Домой пора, мелюзга!.. Кому скажете про пещеры – убью!

И злобно скрипнул зубами.

Я нисколько не сомневался, что Ахмед  на это способен…

 

- Где шлялся? – строго спросила мамка. – Ремня, видать, давно не получал… Уроки сделал?

- Нам  сегодня не задали…

- Тащи дневник, посмотрим – задавали или нет!

- Боженька, помоги, -  зашептал я, но в этот раз молитва  почему- то не помогла.

Мамка всё-таки всыпала мне ремня и заставила делать уроки…

Так я и уснул за кухонным столом, накрытым старой выцветшей клеёнкой, под тиканье настенных часов с кукушкой.

И как оказался потом в кровати – не помню, наверное, папка отнёс…

 

Спустя три дня Сашка поймал меня на школьной перемене и с улыбкой вложил мне в ладонь рубль

- Держи, Пончик!

- За что?

- Ты что, забыл? Ты же на стрёме был, в карауле!

И, оглядевшись по сторонам, зашептал в ухо:

- Ты никому не говорил?

- Нет, никому… Ахмед что, медальку продал?

- И медальку, и много чего еще. Только не Ахмед, а папка евойный, дядя Ашот.

Я повертел в руках рубль,  зачем-то попробовал на зуб, будто проверяя – настоящий рубль или фальшивый.

- Дурак ты, Непляй, и не лечишься! Видал, сколько медалей у соседа, который с войны вернулся?

- Видал, и что?

- А то!.. Медали - не продаются! Их на войне заслуживают! – я швырнул  непляевский рубль куда подальше.

Он долго катился по деревянному полу школьного коридора, пока не исчез из виду.

Потом  я повернулся к Непляю спиной и побежал к выходу.

Я бежал что есть сил, а казалось – еле передвигаю ноги…

 

Ночью я долго ворочался и никак не мог уснуть.

Я слышал, как вернулся отец со своей вечерней смены.

- Мой руки и садись ужинать, -  шёпотом сказала мамка.

Я слышал, как льётся вода из рукомойника, как отец гремит алюминиевой ложкой по алюминиевой миске, кушая суп.

- Слыхала новость? – спросил отец, немного погодя.

- А шо такое?

- Дядьку Ашота знаешь ведь?

- Это который с Виноградной улицы?

- Ну да… Наши мужики его чуть калекой сегодня не сделали!

- За шо? – удивилась мать.

- За дело, - сердито ответил папка. – Я б эту гниду, за такие дела, в тюрьму  упёк, лет на десять.

- Ой, Гришенька, да шо же случилося?

- Говорят, пацанов в катакомбы посылал, чтобы  трофеи военные искать… А потом продавал чёрным копателям, а денежки – себе… Говорят, и Сашка Непляев там был.

- А наш-то был? – испуганно спросила мамка.

Я затаил дыхание.

- Сашку батька  так ремнём отходил, аж синий теперь  с  ног до головы… Только Сашка божится, говорит - вдвоём  они были с Ахмедом, и больше никого.

Я накрылся одеялом с головой и затрясся всем телом...

Ночью мне приснился  страшный сон: как будто немцы поймали Сашку и пытают.

- Где, - спрашивают,  - партизаны прячутся?

А Сашка им отвечает:

- Хоть стреляйте,  всё равно не скажу!..

 

Проснувшись, я твёрдо решил пойти к Непляю.

Я сложил в ранец тетрадки, учебники и обходными путями пошёл  к другу.

А то, что Сашка мне друг, я теперь не сомневался – просто мой друг совершил ошибку…

В конце сада, под старой яблоней, у меня был закопан клад.

В железной коробке из-под конфет хранились все мои сокровища: пуговицы от армейской шинели, стреляная гильза, два оловянных солдатика, старинные монеты и брошка в виде жука-скоробея.

Брошку я решил подарить Маринке – самой красивой девочке с нашей улицы – на день рождения.

Правда, у жука не хватало одного глаза - бусинки…

Я немного подумал, потом отковырнул у жука второй глаз  и положил своё богатство обратно в шкатулку.

Двух оловянных солдатиков, которые подарил отец, я прихватил с собой…

 

Непляй не сразу открыл мне дверь.

Сначала в сенях, на окне,  колыхнулась цветастая занавеска.

Потом я услышал, как скрипнула половица, и наконец, в приоткрывшуюся дверь, я увидел непляевский глаз. Глаз был тёмно-красного цвета и сильно опухший.

- Заходи, - прохрипел Сашка. – Вишь, как батька ремнём отходил…

Я прошёл в комнату.

Сашка оголил свой зад, показал спину – всё его тело было в кровоподтёках и синяках.

- Пьяный был, - объяснил Сашка, - если б трезвый, может, пожалел бы…

- Зачем  ты родителям про катакомбы рассказал?

- Дурак я, Мишаня! За медальку мне Ахмед  два рубля пообещал... Купил я себе батончиков – очень люблю я батончики! Они же дорогие -  не то что горошки… Вот жру я батончики, а мамка увидала, спрашивает: где денег взял, украл?.. Вот я и сознался… Сам не знаю, как такое случилось…

На глазах у Сашки блеснули  слёзы.

Я разжал кулак – на ладони красовались два оловянных солдатика.

- Это мне? За что? – удивился Сашка.

- За то, что про меня не рассказал…

Сашка дёрнулся всем телом, будто от сильного удара, а потом запричитал:

- Мне деньги сильно были нужны, понимаешь?.. Эх, дурак я дурак!.. А Ахмед говорит: пошли со мной, будут тебе деньги… У тебя, Мишка, родители хорошие, а у меня?.. И у  меня тоже хорошие, только папка иногда пьёт и  жрать бывает нечего…

Я знал, что в сашкином доме деньги водились редко.

Непляев-старший  иногда уходил в запой, а мамка получала копейки.

- Я пойду, Сашка,  и так уже в школу опоздал...

- А завтра придёшь? – жалобно спросил Непляй.

- Приду, - пообещал я, поставил на тумбочку оловянных солдат  и тихо закрыл за собой дверь…

 

Я успел ко второй перемене.

На крыльце школы стоял Ахмед со старшими мальчишками.

Его круглая, как мяч, голова,  резко выделялась среди всех остальных.

Я крепко сжал кулаки…

Когда я подошёл к двери, Ахмед вдруг сделал резкий выпад и подставил  подножку.

Но я был наготове и успел шагнуть в сторону. Ахмед не удержал равновесие и, под хохот одноклассников,  упал на колени.

Я показал Ахмеду кулак и спокойно пошёл в класс…

Через месяц семья Ахмеда уехала из нашего города насовсем.

Может, им стало стыдно, а может,  в других катакомбах ищут они теперь  золотые медали…

 

Мы с Сашкой  опять вместе делаем уроки, вместе ходим на балку и любим одну и ту же девочку.

Маринка, и правда, самая красивая, самая весёлая девчонка на нашей улице!

Не верите? Тогда спросите у Сашки.

 

ЧАСЫ С КУКУШКОЙ

(часть третья)

 

В нашем доме вдруг сломались часы с кукушкой.

Мамка чего только не пробовала:  железную гирьку туда-сюда тянула, раскачивала маятник, стучала по часам - бесполезно.

Кукушка отказывалась куковать, а часы – исправно ходить.

Отец заглянул внутрь и сказал:

- Не мучайся  – бесполезно, новые пора покупать.

А мне часы стало жалко  - это был бабушкин подарок.

Утром, когда отец ушёл на работу, мамка  сказала:

- Сынок, отнеси часы в мастерскую, к дяде Толе. Жалко,  всё-таки  бабушкин подарок!

- Завтра отнесу, мы с Непляем на рыбалку идём…

- А ну, геть,  я сказала! – прикрикнула мамка.

Если мамка так говорит, значит можно  и подзатыльник схлопотать.

Придётся идти…

 

Я нехотя отправился в мастерскую.

Все мальчишки  побаивались  этого дядю Толю, и я - тоже.

Был он какой-то странный и нелюдимый, бирюк – одним словом.

Мы с опаской проходили мимо синей будки, на которой болталась вывеска «Часовщик».

Висела она криво, и никто, даже дядя Толя, почему-то  не хотел её ровно прибить.

Дядька с утра и до вечера, даже в жару, сидел в мастерской безвылазно и был виден из окна  только по пояс.

Мы  ни разу не встречали дядю Толю на улице или, например,  в Гастрономе.

Одет он был всегда в один и тот же пиджак; на голове – несуразный малахай.

Мужчина он был худой, со впалыми, поросшими щетиной, щеками;  длинными руками,  в общем,  весь какой-то нескладный.

На правой щеке его был заметный  пунцовый шрам.

Однажды знакомый пацан отнёс  в ремонт батькины часы и потом рассказывал:

- Ох, и воняет  же от него! Наверно, горилку пьёт, чесноком закусывает, и к тому же не моется!

И все мальчишки засмеялись…

 

Мы часто ходили с друзьями на железнодорожную станцию мимо будки часовщика.

Там, вдали от посторонних глаз, мы занимались опасным делом.

- А вот, хлопчики, я вам зараз уши-то надеру! –  однажды закричал на нас путевой обходчик и бросился догонять. Да разве ж нас догонишь?!

Мы бросились врассыпную…

А придумал  эту затею Петя Яценко. Мы  тайком брали у родителей мелкие монеты, клали их на рельсы и, спрятавшись в кустах, ждали проходящий состав.

Когда, громыхая вагонами, состав пролетал мимо, мы, обгоняя друг друга, бежали к рельсам.

Наши монеты, сплющенные  тяжестью металлического чудовища, были горячими, как пирожки.

А после, сидя в тени винограда,  мы бахвалились друг перед другом своим трофеем.

Сколько бы продолжалась наша забава – неизвестно. Только однажды чуть не случилась большая беда…

 

Богдан - умный и воспитанный мальчик – носил очки в роговой оправе. В них он был точь-в-точь как сова! Чтобы сын не потерял очки, мамка Богдана привязала к дужкам резинку.

И вот однажды, когда состав, выдувая струи пара и сигналя о своём прибытии, оказался в нескольких метрах от нас, резинка на очках Богдана лопнула. Это случилось в самый неподходящий момент!

Все побежали в укрытие…  Все, кроме Богдана. Он, близоруко прищурившись, стал шарить руками  по гравию в поисках очков. Только от волнения никак не мог их найти!

Состав надвигался так необратимо, что всем стало страшно за Богдана. Я зажмурил глаза…

А когда открыл, то увидел такую картину: Непляй  стоял рядом  с нами и крепко держал за руку бледного, испуганного Богдана.

- Вот, дурень, и есть дурень! А если б тебя под состав затянуло?.. Знаешь, сколько таких случаев было?

Богдан молча размазывал слёзы по щекам и близоруко щурился.

Мы потом нашли его очки на железнодорожной насыпи.

Богдан немного походил в треснутых очках, а потом мамка купила ему новые.

Мы же навсегда забыли дорогу к опасному месту…

 

Мамка увидала, что я стою, как вкопанный, вытащила монетку из кошелька и ласково произнесла:

-  Мишаня, а это тебе на мороженку… Ступай уже!

Мамка знала, что мороженое я люблю больше всего на свете.

Я вздохнул, взял часы подмышку и пошёл в мастерскую.

Стояла середина апреля. В садах отцвели абрикосы, вишня, персик.

Зима в Крыму короткая и относительно тёплая. Но всем известно, что сильный ветер, дующий с моря, выстужает  в одно мгновение…

Этой осенью я пойду  уже во второй класс, а Непляй – в третий.

Скоро понаедут отдыхающие и займут лучшие места на пляже.

Толстые тётеньки с бледной кожей, их худые бледнолицые дочки – все будут барахтаться  в Чёрном море и по-дурацки визжать.

Прошлым летом  мы с Непляем встретили  на пляже одну красивую девочку.  Просто о-оочень красивую!

Она была даже красивее Маринки,  в белой панамке, короткой юбочке и белых сандаликах.

У девочки были голубые глаза, длинные белокурые волосы и светлая кожа – настоящая Мальвина!

-  Давай с ней познакомимся, - предложил Сашка.

- А как?

- Давай виноградом угостим!

Сашка побежал за виноградом, а я остался караулить Мальвину, чтобы не потерять  её из виду.

Я с интересом наблюдал, как девочка  немного покупалась, потом вышла из воды и стала строить песочный замок.

Она набирала в ладоши мокрый песок и задумчиво пропускала его между своими розовыми пальчиками.

- Хочешь винограду? – спросил  прибежавший запыхавшийся Сашка и протянул девочке гроздь зрелого винограда.

Мальвина удивлённо захлопала  длинными ресницами и кокетливо пожала розовым плечиком.

- А ну, брысь отсюда, хулюганы! – закричала толстая  Мальвинина мамка.

Мы и правда были похожи на хулиганов: оба загорелые – до черноты, с облезлыми от солнца носами и ободранными коленями.

- Дура! – разозлился Сашка и выкинул виноград в прибрежные кусты.

Кто из них «дура», Сашка не уточнил…

 

- Чего тебе? – спросил меня часовщик дядя Толя.

- Вот, мамка часы просила починить…

Вблизи он показался не таким уж и страшным.

- Приходи  завтра - может, починю.

Он нацепил на правый глаз круглую линзу, взял в руки маленькую отвёртку и занялся привычным  делом.

- Спасибо, - промямлил я и побежал к Непляю…

- И что, от него даже  не воняло? – спросил Сашка.

- Нет!

- А нос красный был?

- Нормальный нос… Только шрам был красный.

- Ну, и фиг с ним! – подытожил Сашка, и я с ним спорить не стал…

 

У нас с пацанами появилась новая страсть – футбол!

Мы стали реже ходить на балку и на море.

Забросив ранцы, с утра до вечера мы гоняли футбол на нашей улице.

Вместо футбольного поля была грунтовая дорога, вместо ворот – булыжники.

Мы ссорились, кричали  на всю улицу и даже дрались. Но эти драки были не настоящими, а так – для восстановления порядка и справедливости.

Во время матча в воздухе  надолго повисало жёлтое облако - это была взвесь из песка и пыли.

Пыль забивалась в наши вихрастые головы, в наши иссушённые от крика рты.

После таких матчей мы приходили домой уставшие и грязные, как черти.

- Ах ты, скотиняка! – ругалась мамка. – Где ж я столько мыла на тебя наберусь?

Непляю и остальным мальчишкам тоже влетало от родителей.

Но это ещё полбеды!

Наш футбольный мяч пару раз залетал к соседям в окно.

После звона разбитого стекла можно было наблюдать такую картину: по пыльной дороге, обгоняя друг друга, бегут футболисты, а за ними гонятся тётки или мужики.

- А шоб вам! Ти нечиста сило!.. Ах вы, паразиты!

Одно из стёкол вставил мой отец, второе – отец Непляя.

А сколько было поломано цветов в палисадниках – никто и не считал…

 

Приближалось Первое Мая – я очень любил этот праздник!

- Праздник весны и труда, праздник счастья и единства людей, - так говорил мой папка.

По такому случаю он надевал белую рубаху с запонками и брызгался одеколоном «Шипр».

Мамка делала на волосах завивку и становилась похожа на кудрявую барашку.

Она дольше обычного крутилась у зеркала, красила губы и то и дело  поправляла  ажурный воротничок на платье. Платье было новое, модное, крепдешиновое.

Мне аккуратно причёсывали  волосы на бок и давали нести яркий  воздушный шар.

Втроём мы выходили  из дома и, вливаясь в поток людей, двигались в сторону центральной площади.

Колонна  шла медленно и торжественно. У одних в руках были красные флаги, у других – воздушные шары, третьи несли цветы.

Я шёл гордый и счастливый, рядом с родителями, на первомайский парад!

Сашка Непляев издалека махал мне рукой, и я махал ему в ответ.

Маринка, задрав свой красивый носик, несла в руках  букетик  пионов.

И сама она была такая же цветущая, румяная,  как пион…

Небо над нами полыхало голубым, солнце слепило глаза, лёгкий бриз ласково ворошил волосы.

На лицах идущих людей цвели улыбки; с площади доносились звуки духового оркестра.

 

Наша колонна, наконец, подошла к площади и выстроилась по её периметру.

На главной трибуне стояли важные люди, и  что-то говорили про партию,  Ленина и ещё такое, чего я не понимал.

Потом все люди дружно хлопали и кричали «ура!»

Я тоже кричал «ура» вместе со всеми…

Наконец-то домой!  Скорее переодеться и бежать на улицу…

Что же это такое?.. Этого не может быть!

Возле Гастронома, на перекрёстке, я увидел дядю Толю…

Совсем другого дядю Толю, не похожего на того, которого знал.

Вернее, я увидел только его половину  – верхнюю; нижней части туловища  у него не было совсем.

Там, где обычно бывают ноги, ног не было!

Дядя Толя ехал на деревянной платформе, отталкиваясь от асфальта руками. В руках  были зажаты деревянные дощечки. Этими дощечками он и отталкивался…

Несмотря на жару, он был одет в чёрный пиджак и белую рубашку.

Ордена и медали, блистая на солнце, позвякивали движениям в такт.

Их было так много, что я не смог сосчитать.

Я заворожённо смотрел на главную награду: вот она, Звезда Героя Советского Союза!..

- Сынок, мороженое хочешь? Сбегай в Гастроном, - услышал я, как сквозь сон, голос мамы.

- Не хочу.

Мама наклонилась, удивлённо заглянула  в лицо и положила ладонь на мой лоб:

- Ты не заболел?..

 

Неужели это тот самый дядя Толя – мрачный, небритый, неприглядный?

 Я не мог, я не смел отвести от него взгляд!

Так вот откуда у него шрам по всей щеке; вот почему он никогда не выходит из своей будки; вот почему он не может поправить табличку с надписью «Часовщик» - он не может до неё дотянуться!

Открывшаяся вдруг правда, чувство жалости, стыда и раскаяния захлестнули мою душу.

Бедный  дядя Толя! Как он живёт без ног? Это невозможно, это нелепо, этого не должно быть!

Комок подкатил к горлу, мне захотелось плакать…

Когда мы поравнялись, оказалось, что он не на много выше меня  ростом.

Дядя Толя взглянул на нас, а потом  слегка кивнул головой.

- Сынок! – мама трясла меня за плечо. –  Да что с тобой такое? Ты испугался?

- Нет! – крикнул я и бросился бежать…

Потом, сидя в саду под любимой грушей, я спрашивал сам себя:

- Почему бывает  на свете война? За что она лишает людей ног, рук? Почему люди не могут жить без войны?

Может быть, там, под грушей, я стал намного взрослее, чем был прежде.

 

…На следующий день с часовой мастерской что-то случилось.

С ней произошли удивительные перемены!

Кто-то неизвестный, скорее всего ночью, прибил табличку  «Часовщик» ровно и аккуратно, а также  помыл грязное окно.

Откуда-то  вдруг появилась урна для мусора, а рядом, в трёхлитровой банке, кто-то оставил букет красных пионов.

Наши сломанные часы дядя Толя всё-таки отремонтировал.

- Жалко-то как! – говорила моя мать отцу. – Только и может руками Степаныч работать - ног-то нет…

- А жена  у него где? – спрашивал отец.

- Говорят, на фронте убили. Вот, один, как перст, и остался…

 

Ночью мне приснился сон: как будто иду я по полю, а вокруг  красных маков – тьма-тьмущая!

И вдруг, откуда ни возьмись, налетают мессершмитты и начинают бомбы на землю сбрасывать. 

И бегу я по полю, кричу, а спрятаться негде…  А тут вижу: бежит мне навстречу Анатолий Степаныч  и что-то кричит, а ноги-то  у него - целые!

Хватает он меня за руку и тащит куда-то… А я поднимаю голову и вижу, как со страшным гулом летит на нас  фашистская бомба со свастикой.

Тогда дядя Толя закрывает меня своим телом, а бомба взрывается совсем близко…

- Ку-ку, ку-ку, ку-ку, - прокуковала кукушка двенадцать раз и спряталась в свой домик.

А я долго потом ворочался и никак не мог заснуть…

 

Мы с Непляем  теперь часто приходим к  дяде Толе в гости – то воды принести, то забор починить, то  папиросы купить.

А ещё – услышать про войну; подержать в руках настоящее оружие и полюбоваться  орденами.

Герои – они  такие: бывают без ног; бывают одиноки и беззащитны.  Но как настоящие солдаты, стойко и молча переносят  они  все трудности жизни.

Мы с Непляем про это сразу догадались!

Не верите? Тогда спросите у Сашки!

 

ПОНЧИК И НЕПЛЯЙ. КЛЯЧА.

(часть четвёртая)

 

Мы сидели на берегу  моря и любовались закатом…

Если бы я был художником, я бы обязательно нарисовал это оранжевое солнце;  эту синюю,  в золотистых чешуйках, воду…

А если бы стал музыкантом, то написал  бы музыку. И в ней бы слышался шум прибоя, шелест гальки и крики чаек над головой…

- Давай ещё разок скупнёмся? – предложил очкастый Богдан.

В  стёклах его очков отражался целый мир: белая пена прибоя, галечный пляж, солнце и, конечно,  мы с Непляем.

- Давай, - лениво ответил Непляй, забросил камешек в воду и пошёл купаться.

Богдан отправился следом, а я остался один на галечном берегу.

Сегодня мы весь день с пацанами ловили бычков, а по пути домой решили искупаться.

Вода в море – как парное молоко!

Жор сегодня был необыкновенный: голодный бычок клевал так, что руки устали закидывать удочку и снимать рыбу с крючка.

- Мамка  вкусных пельменей  налепит, - подумал я и сглотнул слюну.

Пельмени из бычка я, как и папка, очень любил!

Как хорошо, что завтра выходной - можно будет проваляться в кровати до обеда…

 

Но поспать до обеда не получилось.

Сквозь дрёму я услышал звук колокольчика, а потом  кто-то раскатисто закричал:

- Принима-а-юю  ве-еетошь… бара-а хло-оо… старьё-оо…

Я соскочил с кровати и побежал к двери, на ходу натягивая штаны…

Ура! Дядька Панас приехал, на своей  Кляче!

Старую кобылу так и звали – «Кляча». Была она хоть и старая, но вид имела  ухоженный.

Дядька Панас в ней души не чаял: в море купал, гриву расчёсывал и сахарок иногда давал.

Лошади, как и дети, очень любят сладкое. Только кормить сладким часто нельзя, а то зубы заболят…

Была Кляча спокойным, безобидным существом.

- Принима-а-а-ю ве-е-тошь, барахло-оо…

Я выскочил на крыльцо и зажмурился от яркого  солнца.

Кляча, запряжённая в повозку, скосила на меня  красивый карий глаз.

Она меланхолично жевала траву, пока хозяин созывал народ.

Был он коренаст, широкоплеч и тёмен лицом.

Под крупным носом дядьки Панаса красовались  длинные чёрные усы.

Брови были такие же густые, как  и усы, а глаза  - голубые, с прищуром.

Левая нога ниже колена  отсутствовала - вместо неё у дядьки был скрипучий деревянный костыль…

Приезд дядьки Панаса – это всегда праздник!

Какое счастье, что именно сегодня он остановился напротив нашего дома…

 

- Здравствуйте, дядька Панас!

- А ну, глянь, малец, шо у мэнэ туточки имеется…

Повозка старьёвщика почти наполовину была завалена старыми вещами.

Прихрамывая, дядька Панас подошёл к облучку, на котором сидел, и открыл его.

Оказалось, это был большой деревянный сундук, оббитый железом.

О, чудо! Сколько разных сокровищ хранил в себе этот сундук!

Я в восхищении  разинул рот: чего  здесь только  не было!

И пахучее мыло «Сирень»; и одеколон «Шипр»; и леденцы на палочке; и нюхательный табак в железной коробочке; и носовые платочки с вышивкой; и карандаши; и чернильницы;  и папиросы;  и духи «Красная Москва»…

Но самым заманчивым экземпляром среди прочего товара был воздушный шарик!

Это был необыкновенный  шарик - не такой, с которым я ходил на первомайский парад.

Внутри каждого такого шарика была вставлена  специальная штучка. Нужно было надуть  шарик, а потом, не завязывая ниткой, отпустить.

 Шарик взлетал быстро, рывками, переворачивался в воздухе, и при этом  ещё и свистел!

Мы с Непляем даже соревнования проводили - у кого шарик дальше пролетит.

Тот, кто проигрывал, исполнял какое-нибудь  дурацкое желание…

 

- Хлопчик,  мамку-то покличь!

- Ни мамки, ни папки  дома нет – на виноградники уехали…

- Ну, тогда прощай, малец, - сказал Панас и ласково погладил по голове.

- Погоди, дядька Панас! Я щас! Я - мигом!

Дядька задрал голову к небу,  будто что-то высматривая, задумчиво пригладил  чёрный ус,  дотронулся до ноги с костылём:

- Дождик будэ – нога шибко ноет… Давай, малой, тильки мухой!

Я побежал в дом…

Быстрее!.. Ещё быстрее! Иначе Панас  уедет, а я останусь ни с чем...

Я на бегу схватил с вешалки мамкину синюю кофту.

Мне эта кофта никогда не нравилась – в ней мамка выглядела так, будто собиралась на похороны.

 

- Скорее! – подгонял я себя.

Голубая майка на мне была мокрой от пота – хоть выжимай!

В старом шкафу я нашёл бабушкину шаль и папкины старые шаровары.

Потом,  сообразив, я, словно кошка,  взлетел  по лестнице на чердак и вытащил оттуда  дырявое байковое одеяло.

Уф-фф… Успел!..

Я аккуратно положил свою добычу на телегу…

Дядька достал ручные весы и начал взвешивать то, что я приволок.

Мне чудилось, что это вовсе не весы взлетают вверх и вниз, а какой-то железный человек  двигает  своими железными плечами, будто поёживаясь от холода…

Дядька покрутил в руках мамкину кофту и подозрительно спросил:

- А мамка не заругает?

- Не заругает, она сама велела отдать.

- Брешешь?

- Не-ее, не брешу… Она всё равно её не носит!

- Пять кило и двести грамм… Товару - на целковый. Выбирай, сынок!

Знал бы дядька Панас, какой счастливый момент настал для меня!..

Я отложил в сторону  четыре воздушных шарика, два – себе, два – Непляю.

Для мамки взял красивый гребень  для волос, а  папке  - отвёртку.

Дядька Панас  снова погладил меня по  голове, а потом, с трудом взобравшись на телегу, натянул вожжи.

- Но-оо, пошла!

Кляча только этого и ждала…

Она перестала жевать, вытянула морду вперёд,  натянула поводья и  кое- как сдвинула телегу с места.

Кожа на её рёбрах  натянулась,  ещё сильнее подчеркнув  худобу.

Скрипя колёсами, повозка двинулась дальше по нашей Приморской улице.

Невдалеке, ожидая старьёвщика,  уже толпились соседки с ворохом  тряпья.

- Здравствуйте, дяденька Панас!

- Доброго ранку!

Я долго смотрел вслед удалявшейся телеге, прижимая к груди своё богатство.

Не знаю, кого мне было жальче всего  – то ли  старого Панаса с его деревянной ногой, то ли старую кобылу…

Все покупки я спрятал  в надёжное место  - пусть пока полежат,  до поры до времени.

 

Спустя некоторое время, мамка, выглядывая из окна, кричала отцу:

- Гриша, ты не видал мою синюю кофту?

Отец в это время собирал виноград:

- На что мне твоя кофта, Галя?..

- Вот же напасть – как корова языком слизала! – сокрушалась мать.

- Не бзди, Пончик, не бзди, - успокаивал я сам себя, сделав кукиш в кармане.

У нас была такая примета: если сделать кукиш, то ничего плохого не случится …

Вдруг мамка поманила меня пальцем:

- Сынок, а  сынок, ну-ка,  поди сюда!..

 

Утром следующего дня пришёл Сашка:

- Пончик, айда на балку!

Я сделал такое лицо, как будто съел жабу или проглотил червя:

- Не хочу…

- А на море?

- Не пойду…

- Ты чё? – Сашка покрутил пальцем у виска. – Заболел?

- Отвяжись!

Но отвязаться просто так Сашка не мог. Он стал крутиться вокруг меня ужом, заглядывать в лицо и канючить:

- Мишаня, чего натворил? Признавайся!

В конце концов, я сдался: повернулся к Непляю спиной и приспустил штаны.

Сашка присвистнул:

- Ни фига себе!.. Кто?.. Мамка?..

Я кивнул.

- А за шо?

- Дядька Панас приезжал…

- Вот я так и догадался! – Сашка радостно хлопнул себя по лбу. – Ты хорошие вещи  Панасу отдал?

- Мамкину кофту, шерстяную…

- А шо прикупил?

- Шарики, которые пищат, -  довольно сказал я.

А потом с улыбкой добавил:

- И для тебя тоже взял!

- Вот молодец! – обрадовался Непляй. – Айда надуем?

- Не могу, я под арестом …

- Ну, ладно, тогда я домой пошёл! – сказал Сашка, делая вид, что собирается уходить.

- Погоди!

Из тайника я вытащил шарики и мы с Непляем побежали на пустырь.

Там никто – ни мамка, ни папка - не услышит, как пищат от радости воздушные шары…

 

Вечером я обязательно получил бы от мамки взбучку.

Но тут вмешался отец:

- Он больше так не будет… Правда,  Мишка?

- Вот вечно ты его защищаешь!.. А он, как был охламоном, так и остался! – вспыхнула мать. - В строгости надо детей рОстить…

- Ничего, повзрослеет – человеком станет! – сказал отец. – Ты тоже в детстве бедокурила, сама ведь рассказывала!

И мамка в ответ промолчала…

 

Я облегчённо вздохнул и пулей вылетел во двор – там, в дровянике, хранились мои подарки.

Мамка примерила гребень,  покрутилась возле зеркала, заулыбалась:

- Какой красивый гребешок!.. А шо ты сразу не сказал, что нам  подарков  прикупил?

И поцеловала меня в макушку.

- Боялся, что заругаешься…

Папка покрутил отвёртку в руках:

- В хозяйстве пригодится… Я как раз такую собирался покупать… Кстати, а где моя старая?

Я опустил глаза – не скажу ведь я отцу, что отвёртку мы с Непляем давно потеряли.

Мы втроём  мирно поужинали и, под кукование кукушки, отправились спать…

Больше никогда в жизни я не сдавал дядьке Панасу тряпьё - ни плохое, ни хорошее…

 

В эту субботу мы с папкой  сидели за столом и мастерили  парусник.

- Завтра отправим  его в дальнее плавание, - сказал папка.

Я согласно кивнул, представляя, как покачиваясь на волнах, поплывёт наш парусник по Чёрному морю. А рядом будут резвиться дельфины, сверкая на солнце мокрыми плавниками. И лёгкий морской бриз, наполняя паруса,  погонит кораблик к далёким неизведанным берегам…

В сенках  кто-то сильно хлопнул дверью.

Мамка, не разуваясь, вошла на кухню и опустилась на краешек табурета:

- Ой, Гриша, новость такая плохая…

Она стянула с головы платок и уголком  его вытерла набежавшие слёзы.

- Шо случилось, Галя?.. Умер кто?

Мамка кивнула в ответ:

- Дядьку Панаса боженька прибрал…

 И, глядя на икону, перекрестилась.

- Как это - прибрал? Когда?

-  Вчерась… Лёг спать и боле не проснулся…

- Жалко, - сказал отец и отложил в сторону кораблик. – Хороший был мужик, правильный.

- А жил в нищите, и помер в нищите, - добавила мамка.

- Потому, что ногу на войне потерял, а инвалидам работу найти нелегко!  Вот и работал старьёвщиком,  за копейки…

- До слёз жалко! – сокрушалась мамка. – Муху никогда не обидел, не то, чтобы человека!

- И пожил мало…  Лет пятьдесят всего-то и было…

- Боженька, кого любит, тому лёгкую смерть посылает… Царствие  небесное Панасу Шевченко!

Я  недоумённо переводил взгляд с отца на мать, боясь поверить в плохую новость.

- Господи, Гриша! А Кляча теперь  как же? – вспомнила  вдруг мамка.

- Может, заберёт кто? – отец пожал плечами.

- Гриша, так она ж сдохнет! Зима не за горами…

Дальше я слушать не стал – я рванул к Непляю…

Дяденьку Панаса Шевченко  хоронили на следующий день.

Оказалось, не было у старьёвщика ни близких, ни родных, ни закадычных друзей.

Но тех, кто к нему хорошо относился,  была добрая  половина нашей окраины.

Но ближе и роднее каурой подруги у него всё равно не было…

 

Был пасмурный  и ветреный осенний день.

Казалось, что природа скорбит вместе с нами по усопшему.

Издалека был слышен глухой рокот остывающего  Чёрного моря. 

По небу плыли низкие серые облака.

Мы с Непляем затесались среди  толпы тех, кто пришёл проститься с покойным.

Слишком близко к гробу мы подходить не стали, потому что нам было страшно.

От чего – непонятно… Дядька Панас теперь был безобиднее мухи.

 

Траурная процессия вот-вот должна была двинуться в сторону кладбища.

И вдруг мы услыхали странный  глухой звук, будто кто-то  неизвестный бьёт в большой  деревянный барабан.

У меня мурашки побежали по спине.

Все одновременно повернулись  в сторону старого сарая, покрытого соломой.

- Это Кляча  по хозяину убивается, - сказал кто-то в толпе.

Мы с Мишкой  испуганно переглянулись.

- Что теперь будет с бедной животиной? Сдохнет ведь без хозяина! – переживала маленькая худая старушка в чёрном платке.

Удары, доносившиеся из сарая, всё не прекращались.

Тогда кто-то догадался:

- Откройте сарай, а то лошадь  совсем обезумела от горя…

Мы с Непляем, как и все, не сводили глаз с низенькой сараюшки.

Наконец, какой-то мужчина открыл дверь  сарая и выпустил лошадь.

Оказавшись на воле, Кляча затрясла головой, зафыркала, а потом, еле перебирая ногами, двинулась к гробу.

Толпа  расступилась, и лошадь беспрепятственно прошла к своему хозяину.

Животное осторожно опустило голову к покойнику и застыло на месте.

Наступила тяжёлая тишина, нарушаемая только криком горлицы,  шумом ветра и рокотом прибоя…

Так и стояла лошадь, не двигаясь, несколько минут. А после подняла морду и мы с Сашкой увидали, как из карих глаз её покатились  крупные горошины слёз…

 

Расталкивая людей, какой-то высокий мужчина пробирался вперёд.

- Хорошая лошадка…Умница… Хозяин твой теперь на небесах, - приговаривал незнакомец и гладил лошадь по мокрой морде. – Пойдём, милая, я тебя не обижу.

Кляча будто разом обмякла, дала взять себя под уздцы и покорно пошла  за незнакомцем.

Я повернул голову к другу –  Сашка Непляев  часто-часто моргал и шмыгал носом.

А я сильно вспотел – я всегда потею, когда  волнуюсь… Даже, если на улице холодно.

 

На следующий день Сашка подошёл ко мне на перемене и сказал:

- Пончик, а спорим, что этот мужик, который Клячу забрал, моряк?!

- Пошто думаешь, что моряк?

- А ты видал, как он шёл? Так только моряки ходят  - вразвалочку…

- Какая разница – моряк или не моряк.

- Твоя правда!.. Солдат лошадку не обидит! - убедительно сказал Непляй.

Иногда Сашка Непляев говорит удивительно умные слова!

 

Однажды, катаясь по городу на велосипеде, мы с Сашкой  увидели того самого моряка.

Он шёл в сторону моря, ведя под уздцы Клячу.

Даже издалека было видно, что лошадь и её новый хозяин прекрасно ладят друг с другом.

Кляча нисколько не изменилась, разве что немного поправилась…

Она вдруг повернула морду в нашу сторону, а потом тоненько заржала.

- Сашка, ты слыхал?

- Чево?

- Чево, чево… Как Кляча заржала, слыхал?.. Это она нас с тобой узнала!

- Послышалось тебе, Пончик.

- Ничего мне не послышалось!.. Это просто ты глухой на оба уха.

- Это я-то глухой?

- А кто, я, что ли?

- Да пошёл ты, Пончик, знаешь куда?

- Куда?

- На кудыкину гору, вот куда!

- Ах, так! Сам иди!

Я развернул велосипед в сторону дома и нажал на педали…

А Сашка пошёл домой пешком.

Ну, и фиг с ним! Завтра сам первый прибежит и будет канючить:

- Мишаня,  айда на велике кататься!

Потому что у меня есть велосипед, а у Сашки – нет.

А я что, жадный, что ли?

Пусть катается, мне не жалко, ведь Сашка  Непляев – мой самый лучший друг!

 

ПОНЧИК И НЕПЛЯЙ. ГЕКА.

(часть пятая)

 

И вновь наступила весна!

Наши с Непляем тетрадки открывались всё реже, а тройки в дневнике появлялись всё чаще.

С улицы домой нас было не загнать: то на море, то на балку, то играть в футбол…

Мы с Сашкой знали одно секретное место, где растут дикие пионы.

Сначала нужно было выйти на окраину города, потом пройти между военными складами.

Старшие мальчишки говорили, что в этих складах до сих пор хранились какие-то боеприпасы.

Затем, пройдя склады, нужно было миновать противотанковый ров.

В этом рву, поросшем травой, мы пытались найти оставшиеся после войны гильзы и оружие.

Но так ничего и не нашли…

Дальше, за рвом, начинались колхозные поля.

А вот мы и на месте!

- Цветы для мамки? – спросил Сашка.

- А кому ж? Конечно, мамке!

- И я мамке -  шибко  она пионы любит!..

 

Шапки пионов были видны издалека.

Их нежный аромат висел в воздухе сладким розовым облачком.

Я наклонился, чтобы сорвать первый распустившийся цветок.

Вдруг из самой сердцевины розового куста что-то полетело  мне навстречу!

Я в испуге отпрянул и чуть не упал…

Оказалось, это был зайчишка! Он испугался не меньше моего.

Выписывая каракули, заяц улепётывал от  нас что есть сил…

-Э-ге-гей! – закричали мы с Непляем, наблюдая, как заяц добежал до ближайших кустов акации и исчез.

Мы с Сашкой нарвали по букету и, довольные, вернулись домой.

 

На город стремительно опускалась крымская ночь…

Я  на цыпочках вышел в сени, откинул крючок и со скрипом отворил дверь…

- Ты куда? –  сонно спросила мамка.

- До ветру, - сказал я.

В соседнем дворе залаяла собака и вскоре умолкла…

В окнах  Маринки  ещё горел  свет.

Я крадучись подошёл к дому…  и обомлел!

На крыльце лежал точно такой же розовый букет!

- А ещё друг, называется! – пробурчал я себе под нос.

Я положил свои цветы рядышком и скорее побежал домой…

 

На школьной перемене я подошёл к Непляю.

- Ну что, понравились мамке цветы? – спросил я ехидно.

- Ага, понравились! – сказал Непляй, и глазом не моргнув.

Он, когда врёт, даже не моргает.

- Ага, и моей  мамке понравились…

- У тебя сколько сегодня уроков?

- У меня – четыре.

- И у меня четыре, - обрадовался Сашка. - Айда вместе домой? У меня мамка картошку на маргарине пожарила.

И мы отправились к Непляю…

 

До летних каникул оставались считанные дни. Учиться совсем не хотелось.

Какая там учёба, если на улице – такая погода!

Мы с Сашкой шли мимо цветущих каштанов и  распустившейся сирени, и на душе моей было светло и радостно…

Вдруг Непляй толкнул меня в бок:

- Пончик, глянь-ка туда!

Невдалеке,  по каштановой аллее, шла Маринка.  Рядом, размахивая маринкиным портфелем, шёл долговязый мальчишка из старшего класса.

- Давай этого «гуся» отметелим, а? – предложил Сашка.

А потом и процедил сквозь зубы:

- Я этой дуре  ещё  и цветы дарил…

- Видел я твои цветочки, Непляй!

- Как? – Сашку озарила догадка. - И ты тоже?!.. Пончик, ты – тоже? А-ха-ха!..

Непляй  начал тыкать в меня пальцем и орать на всю улицу:

- Пончик, мы с тобой – дураки с мыльного завода!

Почему именно с мыльного, я  так не понял…

 

Сашка смеялся так заразительно, что я тоже расхохотался!

Мы стояли посередине улицы, схватившись за животы, и покатывались со смеху!

Наконец, успокоившись, Сашка сказал:

- Пончик, давай поклянёмся друг другу, что к Маринке больше – ни ногой!

- Давай!

 

… А потом мы побежали догонять Маринку.

- Тили-тили-тесто, жених и невеста! – закричал Сашка.

- По полу валялись, крепко целовались! – добавил я.

Маринка повернула к нам своё красивое личико,  и на нём  было  такое выражение, будто Маринка  нечаянно проглотила муху.

- Дурачки!

И показала нам с Непляем язык.

Долговязый хотел нас догнать, но замешкался и поэтому не догнал…

После этого случая наша любовь к Маринке остыла. И чтобы поставить окончательную точку, мы с Непляем придумали жестокую месть…

 

В соседях у Непляя жил мужик неопределённого возраста, по прозвищу «Гека».

Как его звали по настоящему и сколько  ему лет – никто не знал.

Геку все жалели, потому что он сильно заикался.

- Гека, как твои дела? – спрашивал кто-нибудь.

- Ге-ге-ге, - начинал заикаться Гека.

Был он похож на Иванушку-дурачка из сказки: наивное доброе лицо и улыбка во весь рот.

Гека, видимо,  никогда не причёсывался, потому что волосы, цвета соломы, постоянно торчали в разные стороны.

Был Гека маленький, щуплый и очень подвижный, как мальчишка.

- На-ко, покушай, - скажет какая-нибудь сердобольная бабушка и угостит Геку яичком.

Гека в ответ засмеётся,  бабке поклонится и перекрестится.

А ещё Геку постоянно видели возле нашего  храма…

Вот какой был Гека!

Взрослые говорили про него: «Юродивый, Богом поцелованный».

 

Жил Гека ещё и тем, что разгружал в нашем Гастрономе продукты.

Продавцы  жалели Геку, давали ему то консервы, то кисель, то хлебушек.

- Говорят, фашисты во время войны Геку пытали, вот он таким и стал, - сказал Сашка.

- Откуда знаешь?

- Мамка сказывала.

- Хотели у него про партизан выпытать, которые в катакомбах прятались…

- И шо?

-  Ни шо… Не сказал Гека ничего… Только заикой стал.

- Вот гады – эти фашисты! – я сплюнул так же, как это делал Непляй.

 

Мы с Сашкой придумали план, как отомстить Маринке.

Я принёс из дома красивую коробочку из-под мамкиных духов.

Непляй поймал  в саду жирную  скользкую жабу.

Мы посадили жабу в коробку и перевязали ленточкой.

- Гека, отнеси коробочку во-оон той девчонке! А как только отдашь – сразу уходи… Понял?

Гека понимающе кивнул, улыбнулся и направился к Маринке – она в это время чертила  на дороге «классики».

Мы с Непляем спрятались за кустами сирени и осторожно оттуда выглядывали…

Гека отдал Маринке коробку, но сразу не ушёл, как мы договаривались, а остался рядом.

- Уходи, дурак! – шептал Сашка.

Но Гека его не слышал и, кажется, не собирался уходить.

Видимо, ему было интересно – что лежит в коробке…

Он смотрел, как Маринка развязывает ленточку, как заглядывает внутрь …

- Ой, мамочки! –  вдруг истошно закричала Маринка, увидев жабу.

Она брезгливо отбросила коробку в сторону и опрометью бросилась в дом.

Гека удивлённо и непонимающе посмотрел на нас с Непляем.

Радостная улыбка  медленно сошла с его наивного, светлого лица.

Он наклонился, поднял с пыльной дороги жабу, погладил, и, держа  её в руках, пошёл  прочь.

Мы кинулись следом:

- Гека, подожди!.. Гека!

Но Гека отмахнулся от нас, как от назойливых мух.

Мы с Сашкой приуныли.

Мне кажется, он испытывал такие же чувства, как  и я…

Сегодня мы обидели хорошую девочку и хорошего, доброго  человека - Геку.

А эта толстая пупырчатая жаба и вовсе была ни в чём  перед нами не виновата…

 

Так, втроём, мы и дошли до дома Геки – он впереди, а  мы с Сашкой - чуть поодаль.

Гека присел на лавочку  возле дома и, наконец, сжалился - махнул нам рукой.

Мы с Сашкой повиновались и присели рядом.

- Не-не-не об-б-бижайте т-т-тварь  б-б-божью, - выговорил он, наконец.

Кого Гека имел ввиду – Маринку или жабу - мы не поняли. Да  и какая, в общем, разница?

Мы с Сашкой одновременно вздохнули и кивнули в ответ.

Тогда Гека улыбнулся, погладил Сашку по голове и опустил жабу в траву.

Жаба немного подумала,  не решаясь сделать  первый прыжок, а потом спряталась  где-то в тени сада…

Маринка с нами не разговаривала почти неделю.

И только сегодня, наконец-то простила – улыбнулась нам с Непляем и сказала «привет»…

 

Дом, в котором я живу, стоит на Приморской улице.

Наискосок от нас живёт Франц Иосифович Ковальский.

Мне он никогда не нравился, потому что был сильно похож Гитлера.

Правда, Гитлера я видел только на картинках, но сходство было удивительное!

Волосы дяденьки Франца всегда зачёсаны на пробор, а над верхней губой чернеют маленькие усики.

Был Франц Иосифович «жадным сквалыгой» - так говорила про него мамка.

Остальные соседи  тоже сторонились  Франца Ковальского.

Мы с Непляем иногда  делали какие-нибудь гадости: то персики в  саду оборвём, то грязи на крыльцо накидаем. Хотя Дяденька Франц и не сделал нам ничего плохого…

 

А сегодня мамка закричала прямо с порога:

- Гриша, Гриша! Глянь, шо у Ковальских творится!

Папка в это время читал газету «Знамя Труда».

Он отложил газету в сторону и спокойно спросил:

- Шо случилось, Галя?..  Пожар?

- Не-ее!..У Ковальского жена с тюрьмы вернулася… Глянь, шо вытворяет!

Отец неохотно поднялся и вышел на крыльцо; я выбежал следом.

Дом Ковальских был добротным, с небольшой мансардой и ухоженным садом.

На окнах дома были красивые резные наличники, а высокое крыльцо украшали витые  железные перила.

Сначала  я увидал дядьку Франца - он  стоял возле лестницы и смотрел вверх.

Лестница была приставлена к стене дома, а на верхней ступеньке её сидела чернявая тётка.

На голове тётки была  надета косынка; цветастая юбка на сильном ветру развивалась,  как будто флаг.

Тётка держала в руках то ли сапог, то ли коробку – издалека я не мог разглядеть.

В это время Ковальский что-то тихо говорил своей жене.

Только чернявая не обращала на его слова никакого внимания.

Она доставала из сапога какие-то бумажки, раскидывала веером и кричала на всю округу:

- Шо б вам всем провалиться!... Шо б вы все сдохли, гады!

- Ну-ка зайди в дом, - сказал папка.

Я заупрямился, но отец открыл дверь и силком втолкнул  меня в сени.

 

- Какие денжищи, Гриша! – говорила потом мамка. – Мы такие отродясь не видали.

- Эта тётка, что ли, деньгами кидалась? – удивился я.

- Теперь это не деньги, а обыкновенные бумажки, - сказал отец. – После денежной реформы ассигнации превратились в бумагу.

- А что такое реформа?

- Это, сынок, перемена…

- Перемена - как в школе?

- Нет,  реформа – это перемена в жизни.

- Да уж! – воскликнула мамка. – Копили Ковальские деньги, копили, а потом Панну в тюрьму упекли, а Франц один-одинёшенек остался. Пока Панна сидела, реформа и приключилась…

 

Я побежал к Непляю.

- Сашка, тебе деньги нужны? Много денег?!

- Пончик, ты что – белены объелся? Деньги всем нужны…

Мы с Непляем успели собрать те ассигнации, которые ветер не успел  припрятать.

Что с ними делать,  мы придумать не смогли и отдали девчонкам – пускай играют!

Чернявую тётку, Панну Ковальскую, я больше никогда не видел – как будто в воду канула.

А Франц Ковальский так и жил в одиночестве, пока не помер…

 

- Смотри, Пончик, что у меня есть!

Непляй развернул бумажный кулёк и показал его содержимое.

-  Это что?

Внутри был какой-то порошок красного цвета.

Я понюхал, но никакого запаха не почувствовал.

- Петька сказал – это красный фосфор. Он сказал, если взорвать - салют будет.

- А где взрывать будем?

- Петька сказал - лучше под колёсами велосипеда, так безопаснее!

- А у меня велик сломался…

- Не бзди, Пончик, что-нибудь придумаем! – пообещал Сашка.

То, что Сашка придумает, я не сомневался ни минуты…

 

Прошло два дня, я совершенно забыл про красный фосфор.

Как вдруг прибежал запыхавшийся Непляй  и затараторил:

- Пончик, скорее собирайся, пока он не уехал!

- Кто?

- Дядька  мой, Василь!

- Куда уехал?

- Вот ты балда, Пончик… Собирайся, по дороге расскажу!

- Я щас!

И на всякий случай, прихватил с собой кусок хлеба, смазанный растительным маслом, а сверху  посыпанный крупной солью.

- Ты куда это собрался? – строго спросила мамка. – Смотри мне, не долго – по хозяйству поможешь.

- Я быстро! – заверил я мать и выскочил за дверь…

Возле сашкиного дома стоял велосипед.

- Это дядьки Василя велик, - сказал Сашка. – Петюня сказал, что пакет с порошком надо положить под колёса и проехать по нему.

- Ты что, Непляй, дурак?  Разве дядька даст велосипед, чтоб взрывать?

- Да не-ее… Я у дядьки попрошу как будто покататься, а мы в сторонку  отъедем и взорвём!

Сашка предложил мне первому прокатиться, потому что я хорошо катался на велике, а  Сашка пока не очень.

 

Мы отъехали немного в сторону от непляевского дома.

Сашка положил на землю пакет с порошком и слегка присыпал землёй.

-Ну, давай, Пончик, ехай! – нетерпеливо сказал Сашка.

- Погоди, хлеб доем…

Кушать я начинал всегда с горбушки – так вкуснее…

- Хочешь откусить?

- Не хочу! Пончик, ехай  давай!

Я доел хлеб. Мне было нисколечко не страшно.

Я разогнался и направил велосипед  в то место, где лежал пакет с взрывчаткой.

Вот он, совсем близко!..

Вдруг перед моими глазами мелькнула молния, и я полетел в  чёрноту…

 

- Кровиночка ты моя!

Я  услышал, как причитает мамка, и открыл глаза…

Оказалось, я лежу на спине, а ноги горят так, словно их ошпарили  кипятком.

Рядом стоит Непляй, его мамка, и ещё какой-то дядька – наверное, тот самый  Василь.

- А шо, салют был? – спросил я слабым голосом.

- Ещё как был, – тихо ответил Непляй.

Сашкина мамка, с размаху, дала Непляю такой подзатыльник, что даже у меня зазвенело в ушах.

А может, в ушах звенело не от этого?..

- Ну, вы, хлопцы, даёте! – сказал дядька Василь. – Слава Богу, все целы!

Был дядька огенно-рыжим, будто огонь из печки…

Мамка помогла мне подняться; ощупала руки, ноги, голову – всё ли в порядке?

Я огляделся вокруг: рядом, присыпанный землёй, валялся велосипед. Там, где лежал взрывоопасный пакет, в земле осталась небольшая ямка.

Покрышку велосипеда взрывом разорвало на части.

- Знаешь, Пончик, мы, наверно, порошка слишком много насыпали, – сказал Непляй. – Я думал, ты уже покойник.

- Щас ты у меня будешь покойник! – сказала мамка Непляя и схватила Сашку за шиворот.

Но Сашка как-то вырвался и побежал в сторону балки…

- Стой, паразит! – сашкина мамка подняла подол платья и припустила за сыном вдогонку.

Я  сначала молча смотрел,  как они бегут, а потом засмеялся – уж больно смешно бежала сашкина мамка!

- Смешно тебе? –  спросила моя мать. – Я чуть от страха не умерла, когда прибежал Сашка и сказал, что ты взорвался… А тебе смешно, да?..

Она схватила меня за руку и, причитая, потащила  домой.

Мне мамку стало  жалко…

 

С Сашкой мы не виделись, кажется, целый год.

А если верить календарю, то всего  неделю.

Наконец, мне разрешили выйти на улицу…

Я вышел на крыльцо и, услышав шум, задрал голову вверх: кто-то из соседей запустил в небо стайку голубей.

Они кружили над нашим домом так легко и беззаботно, что у меня защемило сердце…

- Привет, Пончик, - услышал я знакомый голос.

Я обернулся и увидел Непляя.

Он стоял, прислонившись к забору, и скалился во весь рот.

- Шо, простили?!. И меня!.. Айда на балку?

- Айда!

Мы с Непляем  отправились туда, где  пахло йодом и горячим песком; где зрели дикие абрикосы и громко пели цикады; где мы были свободными, будто ветер…

Непляй рассказал, что его выпорол отец; что Сашка дал обещание никогда больше не играть с огнём;  что родителям пришлось покупать новую покрышку для велосипеда.

- Знаешь, Мишаня, как я испугался?! Думал, ты помер…  Веришь, нет?

- Верю!

И Сашка с облегчением вздохнул…

 

Мы миновали балку, небольшой лесок и вышли к морю.

Берег его был почти пустынным – пляжный сезон ещё только начинался.

- Ух ты! – воскликнул Сашка. – Смотри!

Я проследил за его взглядом и увидел Воздушного Змея.

Змей дёргался на ниточке в руках у маленького мальчика и был очень похож на живого.

У Змея была  зелёная треугольная голова и длинный, развивающийся на ветру, хвост.

Казалось, что мальчишка не удержит ниточку,  и Змей вот-вот  улетит.

И правда, после порыва ветра, Змей вырвался из рук и полетел в сторону моря.

Он летел, помахивая зелёным хвостом,  к той скале, что виднелась на горизонте.

- Эх, жалко, - сказал Сашка.

А я так и не понял, кого ему  жалко – то ли Змея, то ли мальчика, упустившего из руки тонкую нить.

 

«ДИК»

 

Однажды в моей жизни случилось то, что и должно было случиться: я высунул свой нос на улицу.
За порогом простирался огромный, невероятный мир - белый, холодный.
Моё чутьё уловило множество звуков и запахов: свежего снега, печного дыма, кошачьих следов.
Мои уши встали торчком - ко мне, похрустывая снегом, шёл Большой Человек. От него исходил запах силы.
Тело моё затрепетало, и я прижался к маме. Если бы знать, какую роль сыграет Большой Человек в моей жизни!
Время покажет: Большие Люди вершат роковые события и всегда вмешиваются туда, куда не следовало бы...

Моя мама радостно завиляла хвостом и стала глотать из миски жирные куски.
Она стояла в облаке лёгкого пара, и я слышал её благодарность.
Тогда великан присел на корточки и весело сказал:
- Ну что, малыш, давай знакомиться!
Он схватил меня огромной ручищей там, где обычно мама сжимала шерсть своими жёлтыми клыками.
Я взлетел вверх и смешно болтал в воздухе всеми четырьмя лапами. Оказывается, потерять почву под ногами - очень неприятная штука.
- Интересно, а кто твой отец? - спросил Большой Человек.
Что я мог на это ответить? Мама о нем ничего не говорила.
- Ладно, малыш, беги, а там посмотрим, - сказал Человек и ушёл.

***

Моя жизнь становилась все интереснее: я полюбил снег - и тот, что хрустит под ногами, и тот, что летит сверху мягкими пёрышками.
Я полюбил нагловатых птиц, прилетающих к миске, и крики петухов по утрам. Единственное, к чему я не мог привыкнуть - это к предрассветному холоду, вползающему в мой дом.
Тогда я просыпался, а мама клала мне на спину свою большую морду.
Очень скоро я понял, что кушать белую снежную кашу совсем не обязательно!
Гораздо вкуснее то, что приносит Большой Человек, и уж совсем не обязательно прятаться при его появлении.

***

Всё важное в жизни случается внезапно и особенно тогда, когда рядом нет мамы.
Однажды утром пришел Человек и сказал:
- Идём, малыш, я отдам тебя в хорошие руки!
Я подумал тогда, что «хорошие руки» - это мягкая тёплая тряпка, в которую меня завернули.
Теперь я знаю: «отдать в хорошие руки» - это воспользоваться доверием...
В новый мир, который начинался прямо за воротами, мы вышли вместе.
Большой Человек нёс меня на руках, а я прижимался к его тёплому телу и сильно дрожал.
Я будто бы оглох! На меня обрушился шквал незнакомых звуков и запахов.
Но шаги Большого Человека убаюкали меня, и я смирился с судьбой.
Иногда это необходимо - смириться и ждать.
Мне приснилась мама: она металась возле дома, нюхала снег и тихонько скулила.
А потом свернулась тугим плотным кольцом, и яркие звезды мигали ей с высоты, обещая новый день и новую зарю.

***

Меня принесли туда, где я ни разу не был.
И - о чудо! - я снова стоял на четырёх лапах! Это очень важно - ощущать землю под ногами.
Запах вокруг был настолько чужим, что я постоянно возвращался к тряпке, в которой меня принесли, и этот родной запах придавал мне силы и уверенности.
Меня тормошили, тискали, разглядывали со всех сторон.
- Как же нам тебя назвать? - спросила Маленькая Хозяйка. Она на самом деле была немного больше моей мамы.
- На улице декабрь, вот и назовём его «Дик», - ответил Главный Хозяин.
Я хозяина сразу зауважал, потому что руки у него были большие и сильные.
Он стал гладить меня этими руками, и я быстро успокоился.
Теперь я знал, как меня зовут - «Дик».

…Тоска навалилась внезапно, и никто мне не мог помочь.
В полной темноте и одиночестве я скулил, не переставая. Мама звала меня домой, я слышал её тоску и тоже затосковал.
В комнате включили свет. Хозяйка взяла меня на руки и стала гладить рукою. Огромный кот сидел на диване,сверкал зелёными глазами и спрашивал:
-Что ты орёшь? От тебя - одни проблемы...

Эта ночь запомнилась мне навсегда! Испытывать одиночество тогда, когда рядом кто-то есть, очень непросто.
Утром меня позвали:
- Дик, дружочек, угощайся !
От миски пахло молоком, но не маминым.
- Ладно, сойдёт, - подумал я и оказался прав, потому что молоко оказалось вкусным, пахло травой, цветами и незнакомым зверем.
Оказывается, так пахнут большие добрые животные с рогами и огромными сосками. После молока моё настроение стремительно поднялось вверх, как и мой коротенький хвост.
Я с большим любопытством обследовал каждый угол в доме.
Как-то само собой получилось, что пометил самые важные уголки, за что хозяева меня сразу наказали.
- Что такого я сделал? - удивлялся я. - Всякая уважающая себя собака метит свою территорию, и если уж я здесь живу, то имею на это полное право!

Дни летели незаметно...
Маленькая Хозяйка кормила меня и целовала в мокрый нос, а Главный Хозяин трепал за уши, но я чувствовал его доброту.
Моими любимыми игрушками стали шерстяные носки. Как мне нравилось таскать их в зубах - словно маленьких щенят! Я сжимал их своими молочными клыками, лаял, а хозяева громко смеялись.

- Я тебя не уважаю, - говорил мне Кот. - Ты глупый и никчемный зверь. От меня толку гораздо больше: я мурлыкаю и согреваю хозяев по ночам своим теплом. Ем я гораздо меньше и аккуратнее тебя. Ты же глотаешь куски целиком, не разжёвывая.

Подружиться с Котом я никак не мог, мы просто сосуществовали рядом. Иногда ели из одной миски, иногда я получал от него лапой по морде, но жизнь постепенно налаживалась.
Мне всё реже снилась моя будка, родной запах мамы. Изредка я скулил и вздрагивал во сне, но потом быстро успокаивался и засыпал.

***

- Дик, идём гулять, - сказал мне однажды Хозяин.
Оказывается, «гулять» - это ощущать свободу. Приятно, когда ветер треплет твою шерсть, лапы вязнут в снегу, воробьи разлетаются в стороны, а Хозяин громко смеётся.
Даже Кот с завистью смотрел на меня из окна, и его наглая морда совсем не портила моего настроения.
- Дик, ко мне! - кричал Хозяин, и я мчался ему навстречу, прижав уши к спине.

Однажды мы вместе упали в сугроб. Хозяин катался на спине, как большая собака, а я запрыгнул ему на грудь, и у нас завязалась настоящая борьба. Вскоре я разозлился так, что начал кусаться и рычать. Пусть боятся и знают - у меня тоже есть клыки - маленькие, но крепкие!

***

Настоящий джентльмен - это тот, кто подаст лапу по первой просьбе и тот, кто оближет Хозяину руку в знак благодарности. А ещё тот, кто вовремя спрячется под кровать, если провинился.
- Дик, это ты порвал тапочки? - спрашивала Маленькая Хозяйка.
- А кто порвал газету?
Я, как настоящий джентльмен, молчал, но на всякий случай залезал под диван или кровать.

Но однажды случилась жуткая история - мне стало стыдно за других.
Оказывается, за других бывает ещё более стыдно, чем за себя.
Случилось это так: хозяева ненадолго ушли по делам, оставив на столе мясо.
Я уже знал, что такое «фу», а вот Кот этого знать не хотел.
Он запрыгнул на стол, стащил самый вкусный кусок и начал есть.
Вскоре вернулись хозяева - что тут началось! Они кричали на Кота, замахивались на него тряпкой, а я сидел в сторонке и краснел.
- Как тебе не стыдно воровать? - спрашивал я кота. - Тебя вволю кормят и поят. Неблагодарный!
Кот в ответ помалкивал...
Да, и в наше время ещё встречаются такие нескромные, невежественные звери, которым чуждо джентльменство и незнаком стыд.

***

Наступило моё любимое время года - весна!
Мне уже было, с чем сравнивать: зимний холод держал меня взаперти, общение было скудным, игры - однообразными.
Теперь всё было иначе: в природе появились новые звуки и запахи… Вы знаете, как пахнет весенняя лужа? А первая проталина?..

Воздух наполнился новыми ароматами - тёплого ветра и разогретых солнцем крыш. Щебет птиц оглушал и тревожил, на сердце было весело и беспечно!
Я носился по лужам и удивлялся: куда подевались огромные снежные сугробы?
Для чего под крышей выросли сосульки и можно ли их есть?

Главный Хозяин брал в руки лопату и кидался мокрым снегом, а Маленькая Хозяйка пекла пирожки и этот вкусный запах смешивался с запахом весны и солнца.
С крыши слетали капельки воды, по тропинкам текли ручьи;вороны и галки чистили своё оперение, как будто специально для меня!
Задрав хвост, я подставлял себя солнечным лучам, и мне было тепло почти так же, как в маминой будке.

Главный Хозяин принёс новую игрушку - длинную железную верёвку.
Она звякала, скрежетала, и мне сразу не понравился этот звук.
- Дик, иди ко мне, - ласково позвал меня Хозяин.
Настолько ласково, что подойти к нему никакого желания не возникло, но разве я мог ослушаться?
Что произошло, я понял слишком поздно! Тугой обруч обвил мою шею, а длинная цепь, злобно звякнув, натянулась, как струна. Я остановился, как вкопанный и непонимающе взглянул на Хозяина.
- Ничего, Дик, привыкай, - виновато сказал хозяин, - Это ненадолго.
Но время для меня словно остановилось...

То, что для Главного Хозяина означало «недолго», для меня растянулось на целую вечность!
Оказывается, время может сжиматься и разжиматься, как пружина.
Если чего-то сильно ждёшь, время тянется медленно и мучительно, а если на душе весело - оно пролетает незаметно.
Хозяин оставил меня одного, но скоро вернулся с сахарной косточкой.
Я грыз её без особого удовольствия, скорее - из уважения к хозяину.
И в это время размышлял:
- Для чего люди придумали эту железную штуку? Всё равно я никуда не убегу. А если придёт Злой Человек, я ничем не смогу помочь, потому что на цепи... Может быть, меня наказали?.. За что? Подумаешь, воробьев погонял и на Кота гавкнул пару раз!

В таких невеселых размышлениях прошло немало времени.
Рядом стояла моя новая будка с сухой и чистой подстилкой, но мне не хотелось туда влезать.
Я лёг на мокрый, рыхлый снег, вытянул вперёд лапы, положил на них морду и стал ждать...
Мои глаза были прикрыты, но уши стояли торчком и ловили каждый звук, каждый шорох.
Вот по дороге пробежала большая Железная Черепаха, которую Люди называют «машиной»…
И этот звук показался знакомым - так кричит петух в соседнем сарае.
Но звука шагов моего Хозяина не было слышно...

Вдруг скрипнула дверь и на крыльцо вышла Хозяйка.
- Дикуша, хватит сидеть на цепи, - и маленькими руками она сняла с меня кожаный ошейник.
Не веря своему счастью, я остолбенел и не двинулся с места, но, наконец, почувствовав свободу, уже не мог остановиться!
Передние лапы очутились на коленях Хозяйки. Как мне хотелось её расцеловать!
Хозяйка обняла меня за шею и притянула к себе. Я успел лизнуть её в щеку и заглянуть в глаза: они были такого же цвета, как и мои - карие.

***

Смириться со своей участью - это значит принять жизнь такой, какова она есть. Теперь я с жалостью смотрел на соседскую собаку Раду, которую совсем не отпускали гулять.
В то время, когда я бегал по улице, сбросив ненавистную цепь, она жалобно скулила и выла по ночам.
Я понял: на свете есть собаки гораздо более несчастные, чем я.

Снег совсем растаял; нежный запах травы щекотал ноздри.
Я быстро обжился в новой будке и тёмными весенними ночами, задрав морду, смотрел на мерцающие звезды. Они были похожи на маленькие, холодные снежинки.
В моей душе просыпалась огромная нежность и к своему дому, и к моим хозяевам, и к миру, в котором живу...

Беда случилась внезапно - я съел то, что есть не полагалось.
Мой организм взбунтовался сразу же. Стало трудно дышать, глаза заволокло туманом, во рту стало сухо и горячо. Хотелось только одного - покоя, и ещё много- много холодной воды.
- Спокойно, Дик, - говорил я себе. - Ничего страшного не случилось, ты просто заболел! Все болеют, и все выздоравливают!
Но как бы я себя не уговаривал, жар в теле всё нарастал.
Кое-как я добрался до будки и забылся тревожным сном...
Мне снились цепи: они сковывали мою шею, грудь, лапы... Где-то далеко слышалось: «Дик! Дик!». Но я не понимал, что это зовут меня. Большие сильные руки подняли и понесли меня куда-то; земля покачивалась и медленно уплывала в темноту…

Не знаю, для чего хозяевам понадобилось заглянуть в мою пасть?
Главный Хозяин держал мою морду за клыки, а Хозяйка вливала что-то невкусное и дурно пахнущее.
- Оставьте меня в покое! - кричал я изо всех сил, но никто не слышал моего голоса.
- Дик, миленький, потерпи! - уговаривала Хозяйка, но я ещё сильнее сжимал челюсти.
Мой желудок наполнился тёплым и вонючим. Я задрожал всем телом. Тогда меня накрыли одеялом, а рядом положили горячую грелку...

Мне снилось, что я бегу по чёрной грязи, лапы вязнут в жиже, шерсть с меня летит клочьями, а с неба глядит и смеётся огромная круглая луна.
Я поднимаю вверх морду и начинаю громко выть. Луна опускается совсем низко и ослепляет глаза.
От этого света я и очнулся - прямо в глаза бил яркий электрический свет.
- Дик очнулся! - закричала маленькая Хозяйка.

Откуда они узнали, что я хочу пить? Хозяин принёс целую миску воды, и я начал жадно лакать. С каждым глотком воды силы как будто снова возвращались ко мне.
- Напугал ты нас, братец, - сказал Хозяин.
Я и сам испугался. Как это страшно - оставаться одному в трудную минуту!
Благодарность можно выразить по-разному, но я знал один верный способ: нужно лизнуть Хозяину руку. Я так и сделал.
И ещё я сделал один очень важный вывод: не стоит огорчать своих близких, и значит - болеть.

***

Летом я нашёл себе друга.
Его шерсть пахла пылью и мятной травой. У нас было много общего: мы вместе облаивали велосипедистов, сообща гоняли котов и охотились друг за другом.
Друг был намного старше и опытнее, но едва ли доходил мне до плеча.
- Ты так похож на овчарку, Дик! А я - обыкновенная безродная дворняга.
- Друзей не выбирают, - отвечал я, - друзьями становятся.
Он приходил в гости обычно по ночам, через лаз в заборе, и прохладная ночь делала нас сообщниками.
Друг продирался через заросли акации и сирени, мы садились рядом и слушали, как трещат цикады и шуршит в траве ёж.
А ещё смотрели, как ночные мотыльки танцуют в свете фонаря...
Лёгкий ветерок доносил до чуткого нашего слуха, как скребётся мышь, а в сарае тяжело вздыхает корова; как хлопает крыльями потревоженный петух.

Когда небо начинало светлеть, друг говорил мне «пока» и уходил, не прощаясь. Иногда, ради приличия, он догрызал мою косточку или съедал оставшийся суп.
Рядом со старшим другом я стал умнее и многому научился: кусать хвост, давить блох и валяться в пыли.

***

Лето подарило мне настоящую сказку!
Я думал, что лето - это вонючая вода в миске, полчища комаров и мух, пыль, от которой постоянно хочется чихнуть.
Как я ошибался! Именно летом я попал в сказку под названием «Лес»...

Если вы не собака, то вам будет трудно понять!
Во мне проснулось что-то дикое и прекрасное, о чем я мог только догадываться.
Ещё на полпути я почувствовал этот, едва уловимый аромат - запах муравейников и трав; прошлогодней листвы и птичьих гнёзд; почуял следы зверей.
Моё нетерпение нарастало с каждой минутой!
Я вытянул морду и держал нос по ветру, боясь что-то упустить.
- Дик, вперёд! - крикнул Хозяин.
Но команда уже была не нужна и никто мне стал не нужен.
Вокруг меня, подо мной и до самых небес простирался огромный сказочный Лес!
Моё собачье сердце билось толчками; я метался от дерева к дереву; задирал вверх морду на звук птичьих крыльев; отыскивал норы и тайные ходы.

Словно пружина лопнула внутри меня, и я не хотел знать, что именно меня зовут хозяева...
Я чувствовал себя следопытом, большой опытной собакой, взявшей след.
Я ощущал себя воином, победителем!
Маленькая Хозяйка и Главный Хозяин потеряли ту власть, что имели надо мной.
Я был их вожаком, лидером и широкой грудью прокладывал путь вперёд. Я был готов вести их за собой, не боясь опасностей и минуя преграды...

***

Дождик капал прямо на нос, но мне было безразлично. Как можно обращать внимание на такие мелочи, если хозяева бросили меня на произвол судьбы?!
Разве не дарил я им свою любовь и преданность?

Отпуск - это радость, которую придумали люди и ненавидят собаки.
Отпуск - это разлука и чувство одиночества. Если тебя кормит чужой Добрый Человек, это не значит, что ты доволен жизнью.
А что, если хозяева никогда не вернутся, и я буду доживать в своей конуре один- одинёшенек, до глубокой старости?
Тогда моя шерсть сваляется и будет линять клочьями; клыки притупятся и мне будет нечем грызть кости.
И может быть там, в отпуске, хозяева найдут себе новую породистую собаку, которая станет ходить в магазин с сумкой в зубах, приносить им тапочки и льстиво вилять хвостом...

Даже Кот, с которым мы в детстве делили одну миску на двоих, потихоньку дичал.
Он жил теперь не в доме, а во дворе и где-то нахватался репьёв.
Иногда он ловил на чердаке мышей, точил о забор свои когти и также, как я, часто смотрел на дорогу.
- Дикуша, не скучай, - перед уездом хозяйские руки трепали меня за ухом, - мы скоро вернёмся, а ты жди!

И я ждал: днем, утром, ночью и даже тогда, когда спал.
Чужие руки кормили меня, отпускали погулять и снова сажали на цепь.
Однажды ночью мне приснился сон: я увидел большую синюю лужу, в которой плавали мои хозяева.
Им было хорошо и весело вдвоём...
От тоски я проснулся и завыл. На мою морду по-прежнему капал дождь, вокруг разлились лужи.
А ветер раскачивал ветви деревьев, наверное, для того, чтобы высушить мокрые листья.

***

Счастье - это когда сердце становится большим и горячим, а на глаза наворачиваются слёзы.
От них расплываются лица дорогих людей и неизвестно, как можно выразить им свою любовь.
Знакомые шаги замерли у калитки:
- Дик! - закричала маленькая Хозяйка.
- Дик! - закричал Главный Хозяин.

От волнения я не мог лаять и только скулил от восторга.
Ура! Они вернулись!
Кот спрыгнул с забора одним большим прыжком и первым оказался у хозяйских ног.
Подлиза! Лучше бы сидел на цепи вместо меня!
Хозяин взял меня за ошейник, но не мог расстегнуть его, потому что я кидался ему на шею, клал лапы на грудь и пытался достать языком до лица.
- Как ты жил без нас, дружище?
И он ещё спрашивает!
Маленькая Хозяйка достала из сумки вкусный кусочек, громко и радостно закричала:
- Дик, ты свалишь меня с ног!

От счастья можно умереть, потому что тебя гладят по шерсти, чешут за ушами и говорят хорошие слова.
Я ревниво смотрел на Кота и ехидно думал:
- Меня всё-таки любят больше!.. Чтоб тебя блохи съели!

Лето катилось своим чередом.
В огороде поспевали огурцы и помидоры. Хозяева срывали их с грядки, ели тут же, на крылечке и хвалили урожай.
Я клал морду на лапы и думал:
- Вон у соседей и корова есть, и кролики, и куры, а у нас нет даже цыплят...

***

На землю всё чаще опускались лохматые белые туманы.
Моя шерсть становилась сырой, и холод подползал к телу.
Я сворачивался клубком, как моя мама, и чувствовал приближение зимы.
Однажды пришёл мой друг и сказал:
- Дик, скоро Собачьи Свадьбы. Тебе понадобятся острые клыки, мёртвая хватка и железный характер. Будь готов!

Меня это не пугало. За год я вырос, лапы мои стали шире, а тело - крепче.
- Какая большая красивая собака, - говорили незнакомые люди.
Я встречал их грозным рычанием. Несолидно такой собаке, как я, беспричинно лаять и рваться с цепи.
- Собачьи свадьбы, - рассуждал я, - похоже на собачьи бои. Как джентльмен, я непременно обязан в них участвовать!

Пока тянулось ожидание, я обратил внимание на перемены вокруг.
Вода в миске покрылась корочкой льда, а из моей пасти, при дыхании, вырывался тёплый белый пар.
Вот тогда я немного позавидовал Коту. Самодовольно и нагло он смотрел на меня через окно и будто говорил:
- Дома гораздо лучше, Дик! В моей чашке всегда тёплая еда, а твоя быстро покрывается льдом.
- Подумаешь! Настоящие мужчины не обращают внимания на такие пустяки. Я несу свою службу честно, а ты растолстел так, что не умещаешься на подоконнике.
Кот обиженно топорщил усы, сверкал глазами и отворачивал свою толстую морду...

Однажды я проснулся от того, что огромный зверь, мягко перебирая лапами, подбирался к моей конуре.
Я удивлённо взглянул на окружающий мир - оказалось, на землю пришёл первый снег! Осторожно, в глухой тишине, он летел большими белыми хлопьями, всё убыстряя и убыстряя бег. Очертания домов и деревьев стали едва едва заметны; синими размытыми очертаниями проступали они сквозь снежную завесу.

-Спасибо, что ты пришёл!- сказал я снегу.
В моём голосе звучала нежность...
Мне вспомнилась мамина будка, её лохматая морда и тёмное небо над головой.
Я снова очутился там, в далёком детстве. И тогда я завыл - низко, протяжно, вкладывая в песню и тоску по детству, и радость по снегу, и многое то, чего не мог объяснить.
В доме зажёгся свет и через минуту снова погас...

Заснул я не скоро, и под шорох снега мне приснился удивительный сон.
Как будто Белая Пушистая Собака смотрит на меня карими глазами, и я понимаю то, что она хочет мне сказать...

Утром пришёл Хозяин, отвязал ошейник и со словами «пора, Дик!», отпустил меня на волю.
Я бросился за ворота.
Ноги сами понесли меня туда, где слышался собачий лай.
-Вперёд, Дик! Ты должен её найти!
Мои клыки были готовы разорвать всякого, кто подойдёт к Белой Собаке.
Мои когти готовы вцепиться в тело поверженного противника и пощады ему не видать! Я знал, что в собачьей схватке буду не последним.
И тогда Белая Пушистая Собака подойдёт ко мне и скажет:
-Ну, здравствуй, Дик!
Она осторожно положит морду на мою тёмную, в подпалинах спину, а я разрешу ей сделать это.
Соседская собака Рада жалобно заскулит нам вслед, а чей-то мальчишка закричит во всё горло:
-Смотрите, это Дик!
-Смотрите, а это – моя Белая Пушистая Собака! - пролаю я в ответ.
И мы помчимся с нею туда, где начинается поле и темнеет сказочный Лес...