Записки школьника

 

Ненавижу рано вставать поутру.

Если так задуматься, то большую часть нашей обыденной жизни занимает время пробуждения. А точнее, звонит будильник. Ещё таким надоедливым звоном, что от этого появляется раздражение. То же самое говорят мои друзья. Хотя зачем я вру, это нормально для всех школьников и не только моего возраста.

Я люблю видеть сны. А ещё я люблю спать. Могу прийти домой и завалиться спать. Могу уснуть в автобусе, облокотившись на чьё-то кресло. Однажды я уснул в кафе, пока ждал свой заказ.

Ненавижу просыпаться. А потом самое ужасное – нужно встать. Встать! Понимаете? Забыть все свои сны и снова начать этот жуткий день. Я заметил, что люди не замечают, как много времени у них уходит на пробуждение. Нужно выключить будильник, перейти в вертикальное положение и ещё удержаться на нем! Вот, вот! Да, да именно удержаться и даже о чем-то думать! Например, о своём внешнем виде. А это значит, принять водные процедуры, умыться, переодеться. А потом вспомнить, что у тебя, оказывается, есть работа, школа, дела!

Если взять жизнь определённого человека и вычислить, сколько времени звонит будильник за весь его жизненный путь, то получится мелодия, которая длится столько же, сколько симфония Баха, если бы её крутили несколько тысяч раз!

Почему  минуты сна не могут длиться вечно? Потому что ты забываешь, что рядом с тобой живёт ещё один человек, который точно разбудит тебя. Его называют ангелом. Когда ты, простой смертный, входишь в его территорию, ты должен следовать ЕГО правилам и слушать ЕГО законы. Слушать его, понимать его, помогать ему. Нет, он не бог, он – простой смертный. Разрушать твои сны по будням ровно в семь тридцать – его работа. Готовить тебе еду, стирать твои грязные носки, давать лекции – его ежедневная рутина. Бояться его возвращения после родительского собрания, за пять минут до его прихода помыть посуду, сделать уроки – твои обыкновенные дела. Его имя сравнивают с самим солнцем, помогающим везде и всюду. Он является самым близким человеком на свете, одновременно являясь универсальным работником, не требующим зарплаты, работающим без выходных и перерывов на обед.

Самое интересное, что все это зависит от настроения обладателя этого голоса. Значит, самое худшее, что вы можете сделать, – это рассердить его. Поэтому я, сонно зевая и открывая глаза, смотрю на этого человека заспанными глазами. С грозным видом, показывая, что мне никак не уйти от школы и то, что я уже туда опоздал, я пулей вскакиваю с кровати. Ну с добрым утром, мама.

Как и всякая история, она начинается с утра. И многие не придают значения, какое оно должно быть. Перед вами яркий пример утра всякого нормального школьника. Повторюсь, нормального. А то бывают… ну знаете, «нормальные».

Самое главное – это успеть зайти в класс до того, как наш классный руководитель решит проверить, все ли его подопечные на месте.  К моему счастью, первым уроком была  биология, поэтому я бросил свои вещи в гардеробе и кинулся по коридору. Кабинет биологии находился на первом этаже, как раз недалеко от гардероба. Немногие учителя успевают проверить свой класс на первом уроке, но я же такой везучий, в моем классе классный руководитель все успевал. Тихонько потянул за ручку двери и услышал цоканье знакомых каблуков. Бибигуль Муратовна – наш классный руководитель, в данный момент направлялась туда же, что и я. Я не мог ошибиться. Слишком хорошо знаю этот стук её каблуков, который называют цоканьем. Благодаря этому, мы все успевали затихнуть, перестать разговаривать, усесться на места, куда нас посадили, и сделать серьёзные пресерьезные лица, как будто мы с самого начала повторяли материал учебника.  Обычно её цоканье слышно в конце коридора по пути к нашему кабинету. Значит, у меня есть три минуты, чтобы зайти, извиниться перед учителем, придумать убедительную причину опоздания, пройти к своему месту, выложить необходимые предметы, открыть тетрадь и сделать вид примерного ученика. Да, да то самое серьёзное пресерьезное лицо. Если у меня не получится, то Бибигуль Муратовна позвонит моему папе. Хе-хе не маме, а отцу!  Обычно мама меня прикрывает перед папой (добрая же), но мне же так повезло с классным руководителем!  Если провинился мальчик, она звонит его отцу, если девочка, то её матери. И выговоры получают все! Если, конечно, и с отцом, и с матерью кому-то повезло...

Я постучался в дверь и тихо вошёл в класс. Некоторые из моих одноклассников усиленно что-то писали, некоторые, отложив ручку, слушали учителя, а другие откровенно зевали и считали ворон. С моим приходом все дела отложились на потом. Моё опоздание было гораздо интереснее. 

У нашей учительницы по биологии была очень странная особенность. Как-то мне приходилось слышать, как поют девочки в хоре. Сначала они поют разминку, то есть берут одну ноту и в течение длительного времени стараются держать её.  Но как биологичка может весь урок разговаривать так монотонно, не меняя интонацию, мне до сих пор непонятно. Поэтому биологию мы предпочитали изучать с помощью учебников или дополнительных ресурсов. Я имею в виду тех, кто предпочитал.

И кстати, я вам немного соврал. В таких ситуациях наша учительница любит менять «ноту», причём выбирает только высокие.

– Я надеялась, что когда-нибудь этот класс придёт ко мне вовремя, без опозданий. Уже целых два года я до сих пор на это надеюсь! Вышел и зашёл, как положено!..

Я открыл дверь, с тяжёлым вздохом вышел и закрыл дверь за собой. К моему удивлению, когда я поднял голову и открыл глаза, я увидел перед собой Бибигуль Муратовну собственной персоной. Не сказать, что я был удивлён, и как воспитанный ученик я произнёс:

– Здравствуйте.

Бибигуль Муратовна уставилась на меня вопросительным взглядом. Она была высокой женщиной да вдобавок носила каблуки. На носу всегда лежали очки, которые она с серьёзной мимикой на лице любила поправлять.

– Куда идём? – спросила она и проигнорировала моё приветствие.

Может, я был и воспитанным учеником, но не факт, что честным.

– В туалет, – молча ответил я.

– С портфелем? – удивлённо спросила она.

– А-а-а… ага – протянул я, даже не зная, что ответить. 

– Ты где? Живо в класс зашёл! – раздался злой голос из кабинета позади меня. Поверьте «ноты» были те же. Высокие.

– Папа знает? – спросила Бибигуль Муратовна и, чтобы придать себе более грозный вид, скрестила руки на груди.

– Мама знает, – честно ответил я.

Карта бита, слово не воробей, фигуры расставлены… как ещё говорят? Ах да, шах и мат.

Я вздохнул. Паршивое утро. Не буду даже думать, какое продолжение дня меня сегодня ждёт. Иногда я представляю себе, как выглядела бы моя судьба. Обычно это выходит какой-то сгорбленный старик, у которого на носу очки, подозрительно похожие на очки Бибигуль Муратовны. И знаете таких мужиков, которые каждый день новости по телевизору смотрят и постоянно о политике рассуждают. Вот что-то похожее. Только этот старикашка у меня ещё в кресле сидит, поправляет очки и хмуро твердит: «Определённо, определённо… хм-мм… что-то все у него хорошо да хорошо. Я вам говорю, будет плохое… дед Матвей сказал… будет, будет… определённо…». И как скажет дед Матвей, так и будет. Вот уж противный, старый дед!

Да и к урокам я, честно говоря, не готовился. Я ненавижу зубрёжку и все устные предметы. Особенно историю. Я не понимаю её. Как можно давать нам учить подобный предмет, если многие факты в ней вымыслы, а события могут оказаться ненастоящими! Даже знаменитые люди могут оказаться вовсе не такими уж великими. А сколько зубрёжки! Одни даты чего стоят! На нашу учительницу по истории Жанну Сырымовну я не жалуюсь. Рассказывает интересно, порой слушаешь с раскрытым ртом, а как домой приходишь и берёшься за учебник, все пропади пропадом! А на следующий урок исторический диктант. И никакой пересдачи. А после этого долго красуешься на выведенную в журнале чёрную цифру «три» и думаешь, хорошее ли настроение сегодня у папы будет.

Я зашёл в кабинет. Мои одноклассники давно глядели на дверь и гадали, почему я так долго не заходил. Увидев позади меня Бибигуль Муратовну, многие положили свои сотовые телефоны в карман и схватились за ручку. Тут было кого бояться.

Бибигуль Муратовна вышла вперёд и сказала:

– Здравствуйте, Оксана Антоновна. Как я вижу, Омар снова опоздал.

– Как видите, как видите, – сказала биологичка. – И это между прочим не в первый раз.

– Сегодня будем разговаривать с его родителями. Не беспокойтесь, как расскажем его отцу, Омар выучит вам всю таблицу Менделеева, – убедительно сказала Бибигуль Муратовна.

У меня давно были подозрения, что в прошлой жизни моя классрук была аферисткой. Конечно, не Бонни Паркер, но банки тоже крала. В прошлом году я не выучил арифметические операции над многочленами и получил два, а после  мой отец решил нагрянуть на родительское собрание! Гром гремел, да и только. Решила Бибигуль Муратовна выложить все карты о моей учёбе. На следующий день я шпарил эти свойства, как отчаянный. Если бы меня разбудили  посреди ночи и спросили свойства разности квадратов, я бы им рассказал эти свойства, даже не думая. С этих пор у Бибигуль Муратовной появилась козырная карта в руке, и, пожалуй, она будет действительна до самого выпускного.

– Ладно, что с тобой поделать, – вздохнула Оксана Антоновна после того, как наш классрук вышла из кабинета. – Садись.

Я сел на своё законное место, вытащил из рюкзака необходимые учебники, тетрадь и уже помятую лабораторную тетрадь. Спрашивать, что сейчас нужно делать, я даже не потрудился. Быстро открыл учебник, остановился на странице с нужным параграфом и начал читать. Я уже успел провиниться с утра, значит, опроса домашнего задания мне не избежать.

– И так, у вас было достаточное время для повторения, я начинаю опрос, – послышался голос Оксаны Антоновны.

Нет! Я ещё не повторил! Но если честно, я и параграф-то не читал. Я всегда успевал прочитать до начала урока, но сейчас у меня времени просто не было.

– Есть желающие? – спросила Оксана Антоновна и обвела взглядом класс. Её взгляд на секунду остановился на мне и переместился дальше. Плохой знак. Биологичка посмотрела в журнал и прочитала первую строчку.  – Ахмет! К доске!

– А я не хочу, – ответил парень справа от меня.

– Хорошо. Тогда по журналу. Ахмет, к доске!

В классе раздался смешок. Низкорослый, немного сутулый парень медленной походкой начал пробираться к доске. Он был коротко подстрижен, руки держал в карманах, весьма неприятный тип на первый взгляд, не удивительно, что в классе его немного недолюбливают.

Пока Тимур что-то бурчал под нос, откуда были слышны слова «тромбоциты, лейкоциты, эритроциты…», я со всей своей техникой чтения пытался запомнить информацию, предоставляемую учебником для восьмого класса. То, что я не понимал, я пропускал. Мне нужно было запомнить хотя бы самое главное.

– Снова не выучил параграф, Тимур. Садись, два, – услышал я голос и поднял голову.

Тимур без какого-либо выражения лица сел на своё место и вытащил свой сотовый телефон из кармана. У меня был лишь один вердикт на такие действия.

Безнадёжен.

А тем временем вторая жертва была на подходе.

– Акылжан Ильяс. К доске, – сказала Оксана Антоновна.

Так, первую страницу я уже прочитал. Вроде понятно, на недочёты Оксана Антоновна не будет смотреть. Я перевернул страницу. Параграф занимал целых четыре страницы с одной и другой стороны. Мне конец.

– Ильяс, хорошо. Теперь расскажи, какую функцию выполняют тромбоциты? – услышал я голос биологички.

Ах, теперь она ещё и вопросы начала задавать. А могла бы просто спросить параграф и отпустить на место. Ладно, тромбоциты, тромбоциты, тромбоциты… ах вот они!

– Тромбоциты… м-м-м… они образуются в красном костном мозге…

Да там все белки образуются в красном костном мозге. Ничего нового. В учебнике говорится, что тромбоциты участвуют в процессах свёртывания крови и остановке кровотечения. Надо запомнить.

– Они… это… участвуют в свёртывании крови… – послышался его неуверенный голос.

Выучил параграф! Или успел выучить до того, как начался урок. Везёт же некоторым! Быстрее, быстрее, и вообще, что такое тромбоциты?

– Дальше, – нетерпеливо произнесла Оксана Антоновна. Мучения продолжались недолго, ведь урок длится всего сорок пять минут.

– Садись, садись. Четыре,– сказала Оксана Антоновна и поправила очки на носу. Без них она не могла разглядеть даже запись в журнале.  – Следующий. У нас будет…

Предки, что за фамилия у меня? А? Почему «Байтурсынов»? Почему начинается на «б»?.. Почему?..

– Ладно, следующая Жания, – сказала биологичка. А я от удивления посмотрел на нашу отличницу. Оказывается, она подняла руку, чтобы ответить параграф. А потом посмотрела на меня и указала на учебник. «Учи!» – означал этот жест. Я готов был благодарить небо и землю за то, что в моем классе есть такая отличница. Не стал попусту тратить время и продолжил читать параграф дальше. Чем дальше читал, тем я быстрее начал терять нить повествования. Хуже невыученных уроков непонятный параграф. Я это понял, как только прочитал вторую страницу. Все равно, что идти, не оставляя позади себя следов.

А Жания уже заканчивала. Она специально тянула время, говорила медленно, тихим голосом, как будто пыталась усыпить бдительность биологички. «Я всегда знал, что все отличницы – ведьмы. Не только каждый день делают уроки, но и могут заставить учителя поставить пять», – думал я.

– Таким образом, свёртывание крови предохраняет нас как защитная реакция организма от лишней кровопотери и проникновения болезнетворных микробов, – без запинки, точно и чётко сказала Жания.

Как можно так хорошо, чётко и ясно рассказать почти весь параграф без одной запинки? Нет, теперь я точно уверен, все отличницы – ведьмы. И хорошие, и плохие.

– Молодец, Жания. Пять, – довольно потирая руки, биологичка поставила жирную пятёрку в журнале.  – Есть ещё желающие?

На это класс ответил могильной тишиной. Все тихо сидели, уткнувшись в свои учебники, не поднимая голов, так что можно было увидеть лишь их макушки и спины.

– Нет желающих? Значит, по журналу, – сказала Оксана Антоновна и посмотрела на третью строчку в журнале. – Байтурсынов Омар.

Я тихо заскулил в мыслях. До самого конца не мог оторваться от учебника. Заметив это, Оксана Антоновна сказала:

– Перед смертью не надышишься.

Мудрое замечание, и, к несчастью, оно попало в самую точку. Я вышел к доске, назвал название параграфа и первое предложение. Дальше эта история теряет нить своего повествования, так как наш главный герой, то есть я, смутно помнил этот урок. Хорошо, я соврал, но вам-то это знать зачем? Помню, что пробормотал что-то в начале параграфа и вместо свёртывания крови произнёс «переворачивание крови».

Очнулся я только тогда, когда открыл дневник. Напротив строчки «Биология», в колонке «Оценки», стояла жирная, хоть и красивая цифра «три». «Хоть не два», – утешил я себя. Не каждый раз у меня такое утро, но ведь должна же быть у меня хоть одна  радость?

 

– Какой у нас следующий урок? – спросил я у моего соседа по парте, заодно и лучшего друга Данияра.

– История, – немного с грустными нотками произнёс Данияр.

Я простонал. Можно было не надеяться на хорошее продолжение дня. Конечно, я не выучил урок. И конечно, она спросит домашнее задание у меня.

– А что задавали? – спросил я, чтобы хотя бы знать, о какой теме мы будем разговаривать.

– Культура Казахстана в девятнадцатом веке. Чокан Валиханов.

– Параграф большой? – спросил я, лелея в душе надежду.

– Это же история. Больше, чем по биологии.

Я уронил голову на парту. Спать хотелось жутко. На доске Оксана Антоновна уже объясняла новую тему, а я не понимал и одной десятой этих слов.

– Ты вчера спал? – спросил меня Данияр. Мой друг целился на специальность хирурга, поэтому его оценки просто должны были быть на высоте. Как хорошо людям, у которых есть собственные  цели.

– Это уж вряд ли, – отказал я и снова посмотрел на класс.

– Как скажешь, босс.

– Не называй меня так, – раздражённо ответил я и отвернулся от него. Какие мы были бы друзья, если бы у нас не было кличек. А все началось с того, когда наш учитель по физкультуре решил проверить наши инициалы. Глупо вышло. А ведь он просто сказал: «А ну-ка, босс, не хочешь разделить свой класс на команды?». Таким образом, я стал эдаким начальником в нашем классе. Если кто-то из учителей спрашивал желающих к доске, они просто выкрикивали: «Босс хочет!». «А ну раз ваш босс хочет, пусть идёт к доске», – говорили все учителя. А попадал я. Байтурсынов Омар Сырымович – инициалы БОС. И давай доказывай, что в слове «босс» должны быть две буквы «с».

Через пятнадцать минут должна закончиться биология. Я зевнул и положил голову на парту. Спать хотелось жутко. Глаза сами закрывались, и хотелось, не обращая внимания на окружающих одноклассников, биологички Оксаны Антоновны и  на то, что сейчас идет урок, просто уснуть и забыться во сне. Я прислушался к голосу учительницы. Кажется, на следующий урок обещают контрольную работу по внутренней среде организма. Одними тромбоцитами не отделаешься. Я повернул голову к Данияру. Тот смотрел на доску, изредка записывал что-то в тетрадь, не упускал важнейшей детали и иногда посматривал на меня. Наверное, вид у меня был ещё тот. Я посмотрел вперёд. Потом сложил руки на парте и уткнулся лбом. В таком положении я пролежал до конца урока.

Для кого-то звонок – это глоток чистого воздуха в загрязнённой атмосфере, которая называется уроки. Для кого-то это спасительный маяк, который показывает путь заблудившимся морякам, не иначе как троечникам и людям, не выучившим домашнее задание. А для кого-то это как трель будильника, постоянно напоминает о следующем уроке. Я, полусонный и не выспавшийся, отправился на третий этаж, на урок истории. Вместе со мной бодро шагал Данияр и о чем-то болтал. Едва переступив порог класса, я увидел красивую и незабываемую картину: весь класс сидел на перемене, ни один не вышел в коридор, все добровольно корпели над учебниками. Такое редко увидишь, чтобы это увидеть, учителям нужно задавать кучу домашних заданий и сказать, что на следующий урок будет контрольная работа. Результат вас оправдает. За столом учителя сидела Жанна Сырымовна и довольно потирала руки. Она явно предвкушала начало этого урока в восьмом классе. Перед ней лежала тетрадка с планом работы на сегодня. Смотреть на неё никому не хотелось, хоть раньше желающих было предостаточно.

Мы подошли к своей парте и одновременно кинули портфели на парту. Извинившись за выговор, мы сели и достали свои учебники. Я просмотрел параграф. Передо мной пронеслись большое количество дат, непонятных имён и фамилии. Мне даже посмеяться захотелось. Но вышел только нервный смешок.

На уроке истории шанс списать с сотового телефона или шпаргалки тихо падал к минимуму. У Жанны Сырымовны был острый глаз и нюх, позволяющий определять место шпаргалки. Это означает, что именно сегодня в журнале в заглавии «История» в колонке на сегодняшний день будут стоять ряд троек и двоек. Даже думать не хочется, какое лицо будет у Бибигуль Муратовны, когда она откроет журнал.

Мои шансы списать сведены к нулю, значит, я все равно получу два или три. Я прочитал название параграфа «Чокан Валиханов». Во всяком случае, я должен знать, о ком мы сегодня пишем исторический диктант.

Чем больше я вчитывался в параграф, тем больше вытягивалось моё лицо. Данияр с кислой миной на лице глядел на закрытый учебник.

– Все так плохо? – спросил я у Данияра.

– И не спрашивай, – горестно ответил друг. Тот хоть и хорошо учился, но историю также недолюбливал. Я вернулся к началу, так как уже не помнил, о чем велась речь.

«Чокан Валиханов – выдающийся и великий казахский учёный. Имя при рождении дано Мухаммед-Канапия, но его мать ласково его называла Чокан. Его с детства привлекала наука. Рано научился рисовать, знал арабский, персидский и чагатайский языки. Большое влияние на его воспитание оказала родная бабушка Айганым», – прочитал я отрывок под названием «Детство Чокана Валиханова».

– Закрой окно. Холодно, – произнёс Даник, не отрывая глаз от учебника.

– Почему я? – возмутился я.

– Ты ближе сидишь к окну,  – он закатил глаза, но продолжал читать. Нет, этот факт, что к окну ближе я, я уже понял. Только почему я раздражён, понять не могу. Я сегодня получу по шее от отца, что может быть лучше? Сам бы и закрыл, идиот.

Поворчав ещё немного, я все равно встал и подошёл к окну. С улицы дул прохладный ветерок, но многие успели замёрзнуть. Я дотронулся до деревянных ставней. Они были гладкими, без единой царапины.

Что-то стало слишком тихо. Я повернулся к классу. Исчез привычный гул во время перемен. Может быть, потому, что все в нашем классе умолкли на секунду, но должны были быть слышны голоса из-за двери, где бегали младшие классы.

– Хей, ты слышишь? Данияр? – толкнул друга локтём. Тот смотрел на учебник. И совсем не обращал на меня внимания.

– Не издевайся, Даник. Хе-е-ей, – теребил я его из стороны в сторону. Ноль внимания. Теперь я оглянулся, чтобы посмотреть на остальных. Это было странно. Весь класс сидел в одной и той же позе, сложили руки и смотрели на учебник. И никто не поднимал голову. Ни один.

– Что с вами? А-у-у – запричитал я. – Алло, Земля вызывает класс.

Тишина. Нет, хоть бы перевернуть страницу.

Вдруг окно резко открылось и потянуло за собой холодный воздух. Это заставило меня посмотреть в ту сторону, где находился учительский стол. Единственный человек, который смотрел на меня, была Жанна Сырымовна. Может, это и нормально, ведь я один стою посреди класса, но меня больше поразили её глаза. Стеклянные глаза.

– Вы... э-э-э… в порядке? – не знал, что сказать.

 – Омар, – Жанна Сырымовна, сидя за столом с непонятной улыбкой, поманила меня пальцем. Я не двинулся к ней ни одним мускулом, а наоборот, отошёл от неё на два-три шага. Со мной такого прежде не бывало. Это мне совсем-совсем не нравилось.

– Готов? – спросила Жанна Сырымовна. Я насторожился. Меня никогда не считали трусом, даже когда попадал в перепалку, я не оправдывался. Всегда вёл себя честно, так, как и учил отец. Но эта ситуация была другой. Я испугался.

– Скажи мне, пожалуйста, Омар, кто такой Чокан Валиханов? – задала вопрос учительница по истории, снова делая то же выражение лица. Я сжал кулак. Время шло, а я все молчал. Жанна Сырымовна все так же смотрела на меня с безумной улыбкой и неморгающими глазами. Мои одноклассники не поднимали головы, и помощи ждать мне было не от кого.

– Что с вами? – спросил я вместо ответа.

– Опять не учил, – произнесла Жанна Сырымовна обычную фразу, вот только в ней не было никаких эмоций.

– Вы...

– Боишься? – спросила она.

Окно загромыхало от сильного ветра, растрепались шторы, деревянные ставни сильно ударились об стенки, я прикрыл глаза и в испуге отошёл на пару шагов.

– Быстрее иди. Ты должен встретиться с ним, – сказала Жанна Сырымовна.

– С кем? – спросил я и сделал осторожный шаг назад. Почему-то жить захотелось.

– Беги.

Оконные ставни ещё раз сильно ударились об стенки. Раздался шум. Вместе с ветром в класс залетали клочки бумаги, газет, которые били меня по голове.

– Помогите! Закройте окно! – проорал я своей учительнице. Ветер был настолько силен, что я еле стоял на ногах.

Жанна Сырымовна сидела за своим стулом и совсем не чувствовала ветра.

– Беги.

– Закройте окно!  – орал я. Удариться в панику я не смог, поэтому маленькими шажками продвигался к окну и понимал: тут что-то не так. И это далеко не розыгрыш.

– Помоги! Даник! – прокричал я своему соседу. Он никак не реагировал.

Раздался грохот. Взвыл ветер. Я схватился за то самое окно и чувствовал, как меня тянет назад.

Грохот. Завывания. И оглушительный треск! Разбилось стекло на окнах. Осколки попали на мои руки. Я не выдержал. В то время, кроме паники, я даже не чувствовал, как вылетел из класса и постепенно погружался в темноту.

– Беги…

 

Мне понадобилась секунда, чтобы открыть глаза. И ещё несколько секунд, чтобы сфокусировать зрение. Рука ныла от боли, а голова отказывалась думать.

– Что за…

Пять секунд, чтобы рассмотреть это место. И понять, что я вообще не имею понятия, где я. Ещё через несколько секунд  я услышал крики.

– Он там, он там! Честное слово, он там!

Кто там, где там… мне, конечно, было интересно, о ком орёт этот крикун, но боль была более важным предметом.

– Уй… ё-ё-о-о-о-о-у-у-у… у-у-у-у, – заныл я и дул на свою руку. На руке оказался острый порез, но, к счастью, осколки стекла не пробились в кожу. Зато мне не понравилась кровь, которая текла с раны. Совсем не понравилась.

– Во, тварь! – заорали совсем близко.

– Тварь? – переспросил я. Тут же меня ослепил свет.

Удар. Это было больно валяться на холодной земле с красной щекой. А то, что это земля, я понял сразу. Из-за запаха и осязаемости. А ещё я понял, что меня тут совсем не ждали. Так людей не ждут.

– Все сюда! Поймал гадёныша! – раздался грубый голос рядом со мной. Его обладатель схватил меня за воротник. – Держу гада!

По привычке я ударил его ногой. Ну как по привычке, по инстинктам.

В один миг я освободился от захвата. А потом я побежал.  Сзади я слышал топот людей. Они приближались.

– Свернул, свернул! Налево!

Вообще-то, направо, хотя в чем-то этот бандюган был прав. Я шёл на то самое знаменитое «лево», куда обычно и направляются такие люд, как я. Меня охватила паника, и я просто бежал. Втупую. Вперёд и с песней, как говорится.

Я начал смотреть, что стоит впереди. Завернул в узкую улочку и заметил пустые бутылки, сваленные в кучу. Одну бутылку схватил в руки, остальные разбил ногой и рассыпал по дороге. И снова побежал.

– Него-о-о-о-д-я-й-й! – прокричали сзади меня. Совсем близко.

Круто повернувшись, я замахнулся и ударил, что есть силы. Треск, удар – и одно сваленное тело.

– Ха-а-ай-йя-я-я! – закричали сзади, и послышался треск битого стекла. Добрые люди, ответьте, где я?

Я не слышал, как стучало моё сердце, наверное, из-за сбившегося дыхания, но чувствовал, как оно хотело выскочить из груди. Что за предательница...

Продолжать так бегать я не мог. Сзади до сих пор слышались крики и топот, а я сильно устал. Через некоторое время справа от меня послышался шум. Отдалённый, но все же различаемый.

Завернул направо.

– Свернул опять, гад! Нале-е-е-е-е-во!

– Стой! Нельзя! Л-ю-ю-ю-ди! Люди там!

– К чертям! Бежим за ним!

– Балбес!

– Дуралей! Нельзя!

– Что ты сказал?!

Тем временем я побежал налево, как и посоветовали те мужики. Их крики утихали, а людской шум приближался. Я снова завернул в тёмную улочку и сел на землю. Рука была мокрая, я приблизил её к лицу и почувствовал запах крови. Надеюсь, они не пойдут за мной по кровавым следам. Рукавом вытер пот, который застилал глаза. Пропеллер в груди утих. Я эту предательницу иначе называть теперь не буду.

Руку вытер о штаны. Мама убьёт, кровь плохо смывается. А что теперь делать? Нужно вернуться домой.

Я встал. Оглянулся вокруг. Снова сел. Оглянулся. Открыл рот. Потом закрыл его. Снова открыл, но уже выдохнул: «Какого…».

Передо мной стояли незнакомые дома, причём явно не с моего города. У нас давно не строят малоэтажек, как минимум шесть этажей. В голову начали приходить странные мысли. Меня украли? Усыпили? Дали снотворное и отвезли сюда? Невольно притронулся к животу. Эти взрослые так пугают всех о том, что люди крадут детей и продают на органы. Б-р-р-р… жутко.

Нет, все в порядке. На теле нет никаких особых отметин, кроме раненой руки. Но я порезался о стекло. А дальше?

Сел на землю. Кажется, мне становится плохо. Так нельзя. Только теперь я начал ощущать холод. Надо идти. Куда? Где я?

Паника, как змея, снова приникла к моему сердцу. Тьфу, пропеллеру.

В таких ситуациях нас учили никогда не поддаваться панике. «Делайте что-нибудь», – говорили нам. «Двигайтесь! Брыкайтесь! Хватайтесь за жизнь! Она так прекрасна!» – говорила учительница по ОБЖ. Хотя её все в школе считают сумасшедшей…

Я встал и пошёл дальше по дороге. Должно было что-то случиться.

Случилось.

Я прошёл долгое расстояние и был весь измотан. Повернул «налево» и потом…

Не скажу, что всегда верил в поговорку про случайности, со мной такое было пару раз, но эта была действительно она самая, которую подарил дед Матвей. Случайность, с которой встретился я, – это маленький мальчик, который валялся на земле. Не скажу, что о таком подарке жизни всегда мечтал, но тогда выбора не было.

Над мальчиком грозно навис парень. Ростом мы были одного, но он гораздо был шире в плечах, и видно, что уличные драки и избиение малолетних – его конёк. Я отпрянул. Его противная гримаса вызывала отвращение.

– Ты кто? – грубо спросили меня. Ух ты, да он всегда с таким лицом ходит. А думал, специально делает.

– Откуда взялся? – спросил меня парень, не получив ответа. Он сжимал зубы, сужал глаза и чуть приоткрывал рот. Если бы не разбитое лицо лежащего паренька и мрачная атмосфера, это было бы смешно.

– Я – никто, – ответил я. – Мимо проходил.

– Мимо и иди, – прорычали мне в ответ.

Ну не мог я так просто уйти. Все-таки в светском государстве живём. Совесть не позволила бы.

– Отпусти мальчика, зачем тебе он?

– Пошёл нафиг, тебя тут не ждут, – закатал рукава парень.

– Меня, вообще, не ждали. Но пацана-то отпусти. Совсем малой же ещё, – встал я на сторону паренька.

– Тебе-то до этого какое дело? – подозрительно спросили меня, и он приблизился ко мне. Ещё шаг и меня стошнит прямо на него. – Этот паренёк тебе не брат. Сразу видно. Лицом он на киргиза не схож.

– Кого? – не понял я.

– Киргиза, – медленно произнёс подросток. – Имя своего народа не можешь вспомнить, что ли? Есть у нас тут один, приехал. С высшим чином ходит, такой важный. Мой отец говорит, что всех вас, собак, нужно вышвырнуть отсюда подальше, крутитесь все время, кланяетесь в ноги, а как надо, так сразу укусите!

– Парень, ты о ком? – у него не все дома. – Я вообще казах!

– Заткнись, – посоветовали мне. – Вы все на одно лицо!

– Вот европеоид малолетний… – обозвал я.

– Кто?..

«Дед Пихто!» – мыслительно высказался я. Если возглас сдержать мне удалось, то искривившуюся  гримасу нет.

– Чего? – взъелся парень. Я вздохнул. Сила есть, ума не надо. 

– Отпусти этого мальчика.

– Он что ли? – спросил подросток. – Ещё одна собака, как и вы. Жаль, что наш.

– Предлагаю сделку, – сказал я, стиснув зубы. Неуч недоразвитый. – Ты отпустишь этого мальчика. Он невиноват.

– Этот малец меня уже достал. Меньше тут стоять будешь, меньше тумаков получишь. Пошёл отсюда, – посоветовали мне.

– Я могу сделать для тебя что-нибудь, – сказал я, понимая, что у меня ничего нет, чтобы спасти бедного мальчика. Я могу использовать лишь свои руки.

– Ха! И что мне с тобой делать? Лишь избить и выкинуть? Хотя, подожди, ты можешь кое-что сделать, – сказал подросток и его глаза сверкнули в темноте ярким огоньком любопытства.

Пошёл бы ты к чертям. Они были бы тебе рады.

– У тебя очень интересная одежда, – сказал он и подошёл ко мне, – Моя уже давно мала мне, а тебе будет как раз. А твоя сделана из чего?

– Из хлопка, – сказал я.  – Так тебе нужна всего лишь одежда?

– Ну да, или ты не хочешь спасти этого? – сказал тот, аккуратно поглаживая мою одежду. Бэ-э-э-э….

– Хочу, – сказал я.

– По рукам? – сказал тот, протягивая мне свою руку.

Я задумался. А стоит ли игра свеч? Мальчик на земле ворочался, его кожа была синей. Я не сразу заметил других парней, стоящих позади главаря. Они с интересом наблюдали за мной, как на змею в зоопарке, и я почувствовал неприязнь к ним. В драке я с ними не выиграю, но и уйти теперь не смогу.

– По рукам, – ответил я, – и наши руки замерли в рукопожатии. Моя рука легко хрустнула в его руке. Не прошло и пяти минут, как мы обменялись одеждами.

– Никогда не думал, что скажу такому, как ты, но удачи! – сказал подросток, смотря на меня. Он был доволен нашим обменом, несмотря на то, что моя одежда немного его теснила. Кажется, я сразу возрос у него на глазах. – Смотри, чтобы тебя не избили! А теперь прощай! Надеюсь, что мы больше не встретимся.

Я не смог ему этого пообещать и просто смотрел, как тот уходит. Я не знал его имени, фамилии, кто он такой, где живёт, но, может, он один из тех людей, о которых говорят, что они  появляются один раз в жизни. Сзади меня я услышал стон и шорох. Я повернулся и в упор взглянул на поднимающегося мальчика. Он был изрядно побит, на лице опухали синяки. Его руки были исцарапаны, ноги еле ходили, все в больших и лиловых синяках. Но он продолжал смотреть на меня. Я не видел на его лице ни капли благодарности.

– Зачем? – спросил тот.

– Разве так нужно благодарить своего спасителя? – сложил руки на груди.

– Ты никудышный спаситель, – произнёс мальчик. 

Невольно закатил глаза и повернул голову. Нельзя, нельзя на него злиться.

– Странный ты человек, – продолжил мальчик. 

– Это ты странный, – сказал я. – Чего лежишь, валяешься? Хотя бы убежал, что ли.

– О чем ты? – перебил меня мальчик.

– Тебя сопротивляться учили?! – разозлился я.

– Ты откуда родом? – проигнорировали мой вопрос. Я снова закатил глаза.

– Я из Казахстана, – он ответил.

– Я не знаю такую страну, – покачал головой мальчик.

– Издеваешься? – ещё и расстроился я. Нет, наша страна не всем известна, особенно жителям дальнего зарубежья. Дескать, есть такая, где-то слышал. Но все равно. Обидно. Но вряд ли это возможно с русскоязычными странами. Бывший  СССР все-таки.

– Нет. Это Российская Империя, – сказал парень, чьи глаза становились все больше с каждой моей репликой. – Ты знаешь нашего императора Александра Второго?

– Какого императора? – мои брови тихонько ползли вверх.

– Ты кто? – спросил тот. Нет, у него определённо что-то с речью. Какая-то неправильная.

Хотя это все выглядело странным. Слишком странным. Уж точно в наше время нет императоров. Или есть?

– Хорошо. Я понял, – ответил я. Хотя я ничего не понял. – Для начала давай познакомимся. Меня зовут Омар, а тебя?

– Антон. Оно означает терпеливость. А твоё? – спросил Антон.

– Кажется, мама говорила, что оно переводится как долгожитель, – старался припомнить я. – Если честно, это меня никогда не интересовало.

– Я никогда не слышал такого имени, – честно ответил Антон. – Батюшка говорит, что по именам можно узнать характер самого человека.

– Наверное, – согласился я.

– Омар, что ты здесь делаешь? – спросил Антон.

– Не знаю, – честно ответил я.

– Что делать будешь?

– Разбираться.

– Как?

Я взглянул на мальчика. Людей с голубыми глазами я встречал редко. Он вряд ли меня поймёт. Я сам себя не понимаю. 

– Где ты живёшь? – спросил меня Антон.

– Я… – запнулся я. Этот мальчик не знает, где находится Казахстан, как я ему объясню моё место жительства? – Я не знаю, как здесь очутился. Но я живу в другом месте, подальше отсюда.

– Ты здесь в первый раз?

– Верно, – ответил я.

– А где ты будешь спать? – снова спросил мальчик. Я внимательно взглянул на его лицо. Ни удивления, ни агрессии – ничего я не заметил в нем.

– Почему ты спрашиваешь? – недоверчиво спросил я. Антон ничего не ответил. Лишь пожал плечами. Этот мальчик все больше удивлял меня, возможно, разница в нашем воспитании? Приходить домой полумёртвым и спокойно реагировать на это.  Как можно все это спокойно принимать?

Мои размышления прервал Антон.

– Где ты будешь спать? – переспросил он меня снова. Я решил ему ответить. Все равно от него ответ не получу.

– Наверное, тут. Пересплю где-нибудь, авось все это окажется сном, и завтра я снова окажусь  у себя дома, и мама снова разбудит меня, чтобы пойти в школу, – тогда мои слова казались мне нормальными.

– Пойдём со мной, – сказал Антон и потянул меня за рукав.

– Что? С тобой? Куда?

– Ко мне домой. – Батюшка все равно будет спать в крепости, а матушка всегда рада, когда я привожу с собой друзей.

– А ты часто приводишь их к себе?

– Никогда.

– Тогда откуда тебе знать, что твоей матушке нравится?

– Я просто знаю, – ответил Антон.

Его возраст совсем не подходил его мыслям и ответам. Слишком мало было эмоций на его лице, слишком хрупким для своих лет он казался. Самое удивительное во внешности – это его лицо. Скорее, его выражение. В эти короткие минуты разговора я не сумел уловить ни грамма эмоций. А ещё у него были очень красивые глаза. У людей обычно голубой цвет глаз немного тусклый, казалось, что черные зрачки оттеняли его ясность. У Антона же было наоборот. 

– Хорошо, – ответил я, ибо выбора у меня не было.

Антон лишь кивнул, повернулся и спокойно пошёл по дороге. Я побежал за ним, но я до сих пор не привык к одежде того подростка, грязной и липкой. Чуть большие в ширине штаны висели на мне, как чёрный парус в океане при попутном ветре, а рубашка соответственно была также больше в ширине, но если закатать рукава, то все более терпимо. Неприятное чувство, когда уличная грязь прилипает к телу. Я прикусил губу. Из-за холода я продрог до костей.

Мы с Антоном шли недолго. Его дом находился близко от того места, где за мной начали гнаться те мужики. Впервые шёл ночью по тёмной улице с малоизвестным Антоном в малоизвестном месте. Естественно, мои родители всегда заботились обо мне, поэтому мне никогда не предоставлялся случай погулять с неизвестным человеком ночью. Было жутко темно, не было уличных фонарей, а дороги не были покрыты гладким асфальтом. Приходилось идти по грязной дороге, смешанной с пылью. Антон подошёл к маленькому дому, напоминающему маленькие русские домики в ауле. Нет, они не были украшены красивыми русскими узорами, которыми я всегда восхищался, когда был маленьким.

– Это твой дом? – спросил я у Антона, когда приблизился к нему.

Тот не ответил. Может, он глухой? Слишком часто пропускал мои вопросы мимо своих ушей. Или считал, что они слишком глупы, чтобы на нах отвечать? Зачем ему меня игнорировать?

Антон постучался в дверь. Я услышал приближающиеся тяжёлые шаги, и дверь отворилась. На пороге этого дома, в дверях, стояла женщина. По шагам я сразу определил, что она довольно массивного вида, но я не мог не заметить поразительное сходство их глаз и некоторых частей лица. Не нужно было блестящего ума, чтобы догадаться, что эта женщина – мать Антона. С пронзительными глазами и такими же пустыми, как у Антона. Руки она держала на груди, скрестив их, а взгляд так и метал молнии. Я невольно съёжился от этого, такой взгляд я слишком хорошо знал, он появлялся у мамы всегда в тот момент, когда я в чем-либо провинился. Антон не стал следовать моему примеру. Он смотрел на маму невозмутимым взглядом, кажется, мальчик совсем её не боялся. Взгляд его мамы плавно переместился на меня. Было неприятно. Её глаза снова переместились на Антона, и она сказала, кивнув в мою сторону:

– Кто это?

– Мой друг, – ответил Антон.

Её зрачки сузились, и она снова посмотрела на меня.

– Киргиз… – начала женщина.

– Друг, – перебил её Антон. – Дашь пройти?

Его мать снова посмотрела на своего сына и вздохнула. Потом она отошла от порога, оставив проем открытым. Антон зашёл внутрь, а мне ничего не оставалось, как пройти за ним. Было очень темно, я не мог толком разглядеть  этот дом внутри. Он провёл меня к своей комнате. Она была необыкновенно маленькой. Он указал на кровать, стоящую  возле стены. В этот миг я понял, что устал от всех этих происшествий. Стоило бы подумать над моей ситуацией, но голова стала такой тяжёлой, что я просто лёг и уснул. А потом мне приснился сон. Сон, который нескоро забуду…

Я проснулся из-за кошмара. Удивительно, они никогда мне не надоедали, а тут так. Никого в комнате не было. Антон, наверное, ушёл. Я приподнялся на локтях. Мои руки дрожали до сих пор. В конце концов, мне надоело лежать, я встал и прошёл к двери. Даже если бы мне был интересен дом, я не хотел здесь ходить. Я прошёлся по комнате и сделал пару шагов. Страх полностью ушёл, и я совершенно не смог вспомнить свой кошмар. Встречаться с той женщиной, с мамой Антона, как-то не тянуло. На улице было тепло, и я облегчённо вздохнул. Так облегчённо, словно на экзамене побывал. Напряжение спало, и тоска отошла. Что за место…

Я пошёл по узкой улочке. Раньше я не любил оставаться один, у меня не было мыслей, которые бы заставали меня  задуматься, чтобы обдумать их в тишине. Сейчас мне казалось, что их стало чересчур много. И это было совсем не похоже на меня.

Листва хрустела под ногами, а холодный ветерок напоминал о приближающихся холодах.

Я шёл долго и не спеша. Было ранее утро, и людей я ещё не встречал. Где-то каркали вороны, лаяли собаки, а я шёл и думал. Куда же мне идти?

Через полчаса я нашёл ответ на свой вопрос. Людской шум. Вдалеке гудела толпа, и я слышал гул, присущий большому городу. Ноги сами понесли меня туда, даже не дав мне разобраться что, где да как. Я уже бежал на шум, в котором родился, чтобы попасть в знакомую атмосферу. Хотя этого даже не понимал. Инстинкты городского парня? Да, я могу назвать это так.

Я стоял посреди толпы. Посреди огромной площади, на которой было много людей. Множество. Все были одеты по моде той эпохи. Ни один человек не повернулся, чтобы на меня посмотреть. В глазах рябило от огромной толпы, из-за чего я не сразу смог сфокусировать своё зрение.

 

От шока я не сразу заметил, что на меня начали оглядываться.

Неожиданно у меня начала болеть голова.

Нет, не так. Она вспыхнула огнём внутри меня. На минуту мне казалось, что у меня в голове пожар. Боль не отпускала, а заставила меня удариться коленями о камни, выложенные на дороге.

Что происходит?

– Мама, мама, что с этим странным мальчиком?

Я заметил краем глаза маленькие ножки, топтавшиеся недалеко от меня. Затем они резко исчезли с поля зрения, и я услышал:

– Не подходи к нему! Быстро, уходим! Позовите кого-нибудь!

– Что случилось?

– Кто он?

– Во что он одет?

– Вдруг заразный!

– Правда? Дай посмотреть!

А я задыхался. Мне было больно.

Больно.

Больно.

Больно.

В памяти ярко вспыхнули уже произнесённые слова…

«Ты должен встретиться с ним!»

Кто? Кто это сказал?

«Быстрее иди…»

Мне больно, я не хочу идти.

«Боишься?»

Мне больно, я не могу идти.

«Беги!»

Зачем?

«Беги!!!»

Больно.

«БЕГИ!»

И я побежал. Я врезался в толпы людей, не смотря на того, в кого врезаюсь. Сзади раздавались ахи, ругань, кто-то пытался схватить меня, но я бежал.

Сложно сказать, что я тогда ощущал. Страх, беспокойство, снова страх. Боль. Невыносимая боль… и  снова страх.

Когда я очнулся, я смог услышать звуки. Оказывается,  я закрыл уши руками. Когда я их открыл, я смог услышать тишину.

Я снова был вдалеке от людского шума. Больше не возникало желания убежать, чувства страха и боли. Все ушло.

Когда я это понял, я полностью успокоился настолько, что меня прорвало изнутри.

Я начал смеяться.

Мне стало так смешно за то, что я сделал, что убежал так быстро и непонятно. В голове были совсем другие сценарии жизни, совсем другие пути, по которым я хотел, нет, должен был идти. И мне стало смешно и стыдно за свои действия. И почему у меня такие чувства, тоже было совсем не понятно. Я не такой. Совсем.

В одну минуту в голове пролетели тысячи мыслей…

Смех прекратился.

Это был сон.

Определённо.

Наяву такое невозможно.

А может быть, мне вкололи какой-нибудь препарат и заставили уснуть на тысячу лет? За это время общество успело деградировать, и я должен спасти мир?

П-ф-ф-ф…

Смешно стало.

Я улыбался своим глупым мыслям, а волнение все равно терзало моё сердце… пропеллер.

Все же… где я?

Я оглянулся. На улице было холодно, на дворе стояла осень. Я далеко не отсталый человек и понимаю, как выглядят мегаполисы, другие города, спасибо интернету. В ауле был не раз, далековато, но хотя бы в Казахстане. А здесь?

Дед Матвей, куда ты меня засунул?

Старенькие дома косились, стоило  бы мне склонить голову. Подошва ботинок давно смешалась с пылью, а асфальта я здесь пока не видел.

Ну не в прошлом же я, честное слово…

Или…

Глаза мои увеличились, руки замерли на своём месте. Внезапная догадка осенила мою голову…

П-ф-ф-ф.

Смешно стало.

Надо поскорее найти здесь посольство или ещё какое-нибудь место, где я смогу во всем разобраться. А пока нужно вернуться.

Я прошёл пару шагов. Затем остановился. Интуиция редко подводила меня.

Меня что-то гложет. И волнение не даёт покоя.

У меня остался ещё один вопрос.

– Что я должен здесь сделать?

 

 

С того самого дня, как я удивительным образом оказался в этом месте, со мной ничего не происходило. Каждый день повторялся, лишь вечера вносили в них несколько изменений. Я до сих пор жил у Антона. Мне до сих пор не нравился их дом, в котором Антон жил со своими родителями. Его отца я никогда не видел, его мать пыталась не искать встречи со мной, и у нее получалось, хотя мы жили с ней в одном доме. Возможно, виной этому был я, потому что с самого утра я уходил, а возвращался только поздней ночью. Никто не контролировал мои выходки и движения, о моих ночных прогулках мало кто знал, да и вряд ли кто-то хотел бы знать. Я был благодарен семье Антона за две вещи: за то, что они позволили мне жить у них, и за еду, без которой бы я не выжил. Каждое утро на столе лежали две порции на завтрак – для меня и для Антона. Мы с ним вставали в разное время. Когда я просыпался, его всегда не было. Я скоро привык к таким редким встречам с людьми, с которыми я жил в одном доме. С Антоном потихоньку я начал налаживать отношения. Антон вёл такую же жизнь, как я. Он надолго уходил из дома, а возвращались мы почти в одно и то же время. Мы не любили гулять вместе: Антон просто привык гулять один, а я искал посольство. Ни один из членов семьи Антона ничего не знал о Казахстане. А люди, у которых я спрашивал по дороге, лишь странно косились на меня.

 Антон не любил много разговаривать, часто молчал, не любил играть, он не был похож ни на одного ребёнка, которого я знал. Он не был навязчив, угрюм и  весел. Он никогда не показывал свои сильные эмоции, иногда я не понимал, что он чувствует. Я не знал, что его сделало таким, но знал точно: он неплохой. Антон часто помогал детям младше его, но делал все это без улыбки на лице. Я стал уважать этого маленького мальчика, относился к нему, как к равному, обещал ему помогать. И в один день у меня появилось возможность оказать ему свою помощь.

Я не был слишком силен, но я был парнем и мог постоять за себя. В это время я ходил по городу без каких-либо результатов. Вскоре услышал недалёкий шум. Я не успел ещё повернуть за угол, как увидел летящие кулаки и через секунду услышал пронзительный стон. Распластавшийся на земле Антон дополнил эту картину. Драка была недолгой, те парни были не очень опытными и сильными. Этот случай только укрепил нашу дружбу, мы стали относиться друг к другу более доверчиво. Такие случаи были частыми. Я сильно удивлялся, говорил с ним, предлагал помощь. Антон лишь отмахивался и также молчал. В какой-то степени его тоже можно было понять.

Пока я был в этом мире, меня тревожили две вещи: как вернуться к себе и Антон. Но только потом я понял, что сильно ошибался.

Кошмарные сны появлялись в моей голове каждую ночь, и каждое следующее утро я просыпался весь в поту и в страхе и начисто забывал предыдущую ночь. Мне снились кошмары, но они не могли пугать меня каждую ночь. Наутро я их совсем забывал, словно их и не было. В конце концов, они мешали не только мне, но и Антону.

– Прекрати делать это, – сказал он мне как-то днём, когда мы случайно встретились.

– Что делать? – с удивлением спросил я.

– Говорить ночью, – ответил Антон.

– Но я никогда…

– Ложь, – перебил меня мальчик.

– Ты хоть послушай! – рассердился я.

– Зачем? Я же прав, – говорил он с невозмутимым лицом, чем всегда оставлял меня недовольным. В его речи скользило малое количество надменности и холода. Иногда он действительно мог заставить меня замолчать так, что я не знал,  что ответить. Я встречал в школе таких людей, но никогда не имел с ними ничего общего. Я всегда считал, что самые удивительные дары жизни, которые люди имели счастье получить, – это юмор и острословие. С этими людьми необычайно весело, они умеют выходить из самых неловких ситуаций. Эти качества я всегда желал получить и старался воспитывать их в себе. Не клоун, но человек с юмором – просто дар божий.

День клонился к вечеру. Солнце постепенно опускалось за горизонт, но на улице было ещё светло. Я ходил по городу и старался заучивать местонахождение различных домов, чтобы запомнить этот город. Я все больше и больше разочаровывался. Это было совсем не похоже на современный мир.

Как-то раз я зашёл в новый квартал и старался изучить его. Вдоль этой улицы располагалось множество многоэтажек. Я зашёл далеко от дома, ведь это был самый дальний квартал. Я знал, что нужно было возвращаться, ведь опасно идти домой глубокой ночью. Я понял это на собственном опыте. Каждый вечер я гулял вблизи дома, боясь заблудиться. Но сейчас, я оттягивал время, как мог, я пообещал себе рассмотреть его до конца, ведь я довольно долго добирался до него. Возле меня прошёл мальчик с открытой банкой чёрной краски, и он обрызгал моё лицо.

– Эй… ты…

 Мальчик этого явно не заметил и так же спокойно продолжил идти. Скандала не получилось. С превеликим терпением я опустил кулак и отпустил его с Богом. Повезло парнишке.

Я молча достал из кармана платок, который я нашёл в комнате у Антона. Ему он был не нужен, а мне пригодился. Я услышал сзади мяуканье. Обернулся и увидел кошку. Не бойтесь, суеверные люди, не чёрная. От неожиданности я выронил платок и уставился на кошку. Та зубами схватила его и убежала прочь.

– Ах ты…

Ничего не оставалось, как побежать вслед за хулиганкой и отобрать у неё свой собственный платок. Шустрая кошка забежала в подъезд. Я не отставал. Ну и что, что у неё четыре лапы, а у меня две ноги. Я успел её поймать, когда она поднималась по лестнице. Она недовольно мяукнула и оставила меня наедине со своим тряпьём, которое посчитала уже ненужным. С недовольством смотрел вслед гордой кошке, которая раскачивала свой пушистый хвост. Я собирался уже уйти, как тут до меня донеслось крики.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а… помогите!

Крик доносился с верхнего этажа. Любой нормальный человек ушёл бы оттуда подальше, но я вас предупреждал. Я хоть и нечестный, но воспитанный.

С каждым разом, как я поднимался наверх, у меня усиливалась головная боль. В последний миг мне стало тяжело идти, и я облокотился на перила, чтобы передохнуть.

На одной лестничной площадке стало тихо. Я увидел открытую дверь.

Криков больше не раздавалось. Несмотря на жуткую головную боль, я подошёл к порогу.

Я пожалел обо всем.

Если бы у меня был выбор, я бы никогда в жизни не стал идти в школу в тот день.

Если бы у меня был выбор, я никогда бы не выходил из дома.

Если бы у меня был выбор...

В нос ударил запах ржавчины. В глазах сразу помутнело, а в ногах появилась слабость, как только я увидел, как красная жидкость капает со стены на пол.

Посреди холла стоял человек. Лицо было скрыто чёрной материей, а в руках блестело лезвие.

На полу лежало тело. И тогда я понял, что кровь на стенах – ещё не самое ужасное.

Если бы у меня был выбор, я бы никогда в жизни не стал идти на урок истории.

Если бы у меня был выбор, я никогда не ушёл бы в этот мир.

Если бы у меня был выбор...

У меня заболела голова. Вспышка!

Я перестал видеть своё окружение. Просто чувствовал, как незнакомец быстро направился ко мне, а в следующую минуту меня били чем-то тяжёлым.

Если бы у меня действительно был выбор...

Я закрыл глаза и сделал шаг во тьму. Она укутала меня в свою шинель и начала рассказывать сказку. Перед глазами поплыли картинки...

Если бы у меня был выбор, я никогда бы в жизни не рассказал эту историю вам.

Глаза застилал чёрный туман, и я не услышал, как моё бесчувственное тело с глухим стуком упало на пол.

 

Я шёл по дороге, засыпанной галькой. Тёмная, как асфальт, на ней я отчётливо видел свои мокрые следы. Справа от меня стояла Луна, а слева светило Солнце. В озере впереди меня рассыпались звезды и плавали в ней. Я подошёл к озеру. Черпнул рукой воду, а она оказалась чёрной. Из воды выползли руки и потащили меня ко дну, гася за собой звезды. И я тихо скрылся за завесой воды…

Я ненавижу просыпаться.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу и точка!

Поверьте, помимо мамы и школы, есть и другие факторы, которые часто отравляют мою жизнь по утрам.

Солнечный свет!

Да, да, друзья мои, а ещё виноват фен-шуй! Иначе, как я мог объяснить, что утреннее солнце предпочитает дарить свои первые лучи через МОЕ окно, на МОЮ кровать, на МОЁ лицо!

Пробуждение выдалось ужасным.

Я чувствовал сухость во рту, но не мог пошевелить ни одним мускулом. С глухим ворчанием я приподнялся на кровати и открыл глаза. Мой мозг отказывался работать, и только через несколько минут  я понял, что никогда не жил в этой комнате.

У Данияра была любимая фразочка, которую он часто использовал при особых случаях. Её можно услышать при внезапной контрольной, полученной двойке и мячу, который летит тебе в лицо.

Я открыл новый случай.

– Етить-колотить ядрёна кочерыжка, – тихо, медленно и торжественно произнёс я.

Скрипнула дверь. Если раньше я радовался своим быстрым рефлексам, сейчас моих сил и ловкости хватило только на то, чтобы повернуть голову. Я услышал стук, как на тумбочку возле меня поставили что-то тяжёлое и плавный всплеск воды. К моему горячему лбу приложили что-то холодное. Я расслабился.

– Проснулся?

Я улыбнулся.

– С тобой все в порядке?

Абсолютно. Этот мир давно разбился вдребезги и оставил меня единственным в целом состоянии. Я чувствую себя превосходно. Так ведь должно быть?

– Нет, я все проверил, жар у тебя спал.

В сердце защекотало странное чувство. Волнение? Кажется, просыпается мозг.

Чувствую себя главным героем в конце фильма, когда тот чуть не умирает и просыпается в незнакомом месте. И соответствующий вопрос, конечно:

– Где я?

Тело заныло, когда я приподнялся над постелью. Глаза ещё не привыкли ко свету, поэтому я через туманно-слизистую оболочку пытался смотреть на своего собеседника.

– Я нашёл тебя в той квартире, где произошло убийство. Я видел, как ты зашёл в неё и упал в обморок. 

Информация медленно текла в мою голову, чтобы окончательно залечь там на дне. И когда до меня дошло все осознание неизвестности моего положения, я растерялся. Смотрел и не знал, что ответить.

– Как я оказался здесь?

– Я привёл сюда, – мужчина облокотился об стену.

– Зачем?

Мужчина замолчал. В то время, пока он придумывал причину такой необычайной доброты по отношению ко мне, поглаживая при этом свои длинные усы средних размеров, которые неизменно являлись самой привлекающей частью его лица, я краем глаза оглядывал его со стороны.

– Около шести часов назад в той комнате, в которой ты сегодня лежал, произошло убийство. Мужчина, который лежал на полу был мёртв, а вместе с ним валялся и ты. К счастью, я видел, как ты зашёл внутрь. Но когда я зашёл вслед за тобой, ты уже лежал на полу, а рядом никого не было.

– Помнишь, как выглядел убийца?

– Он был в маске. Из-за темноты я его сразу не заметил. А он, видимо, да.

– Что произошло потом?

– Он меня ударил. Я не смог убежать и потерял сознание.

– А что-нибудь ещё помнишь?

Я молчал. Перед глазами замелькали образы из прошлого. И я был точно уверен, что они не принадлежали мне…

– Ты знаешь убитого мужчину? – я был словно на допросе.

– Нет.

– Видел ли до этого?

– Нет.

Наступила тишина.

– Ты прав, это неважно. Но, что интересно, среди них валялся ты – без сознания, без чувств, ещё ребёнок, что вполне оправдывает то, что ты упал в обморок. Да к тому же киргиз, – окончив свою речь, мужчина внимательно наклонился ко мне и на одном уровне со мной прошептал. – Твои оправдания даже слушать не будут, расстреляют на месте.

Такое чувство, что в горле образовался огромный ком, который я как ни старался, не мог проглотить. Полными от ужаса глазами я смотрел на  этого подозрительного мужчину.

– У них нет доказательств…

– Поверь мне, они им не нужны. Убийцу отследить они не могут, нужен человек, против кого обвинят невесомые и несправедливые обвинения, чтобы отделаться от данной работы.

– Это неправильно

– Мир жесток и несправедлив, – сказал мужчина, – и это нормально.

Я промолчал. В моей ситуации это было самым верным решением. Я не хотел оставить о себе впечатления этакого подозреваемого на убийство, которого я не совершал, и задал следующий вопрос:

– Вы тоже… относитесь к тем людям, которые расследуют это дело?

– О, нет, мой мальчик, – немного ухмыльнувшись, воскликнул тот. – Если бы я был одним из них, вряд ли бы ты вообще проснулся.

– Печальный конец, – сказал я, опустив голову.

– Не могу не согласиться. Так что можно сказать, что я тебя спас. Или ты мне не веришь?

– Нет, – опустил я голову.

– Да.

– Тогда твоё имя…

– Омар, – ответил я.

– Чокан, – в ответ сказал он и протянул мне руку. С малой опаской и небольшой недоверчивостью я пожал её. Довольно тёплая рука и широкая ладонь, и удивительно крепкое рукопожатие. Именно этот момент я запомнил больше всего: когда смог взглянуть в его глаза и увидеть прямой  направленный на меня взгляд черно-карих глаз, принадлежащих всем казахам. Это длилось не больше пяти секунд, затем моя рука вновь чувствовала пустоту. Меня не оставляла одна мысль, которая так и вертелась в моей голове, не позволяя разуму ухватиться за неё. Чокан встал и направился к двери.

– Вы… Чокан! Вы куда? – в спешке и с испугу спросил я.

– Я скоро вернусь. Нужно уладить пару дел. Я тебя закрою, если ты не- против. Встать ты все равно не сможешь, слишком ты устал, и твоё состояние не желает ничего лучшего. В моем доме нет никаких ценных вещей, их и украсть ты не сможешь.

– Меня это как-то не волнует, – обидчиво пробурчал я.

– Доверяй, но проверяй, – процитировал Чокан знаменитую пословицу. – Хотя вряд ли ты сможешь сделать и шаг от кровати.

– Вы надолго?

– До того, как ты проголодаешься. Останешься у меня до завтра. А после свяжешься со своей родней, – сказал напоследок Чокан, и за ним плавно захлопнулась дверь.

Я с положения сидячего перешёл на лежачее. У меня было полно времени. Хотя я понятия не имел, как Чокан догадается, когда я проголодаюсь, но вряд ли он придёт раньше наступления вечера. То есть у меня было полно времени. Спать не хотелось, а встать я не мог: слишком сильно я ударился головой, когда терял сознание, и не хотелось чтобы повторилось подобное жуткое ощущение. Я лёг на бок. В таком положении я часто засыпал, но в данный момент я старался найти себе пищу для раздумий. Её на тот момент хватало, начиная с моего непонятного и чудного проникновения в прошлое до самого  дня, как я оказался в этой незнакомой комнате. Я спрашивал себя, не стал ли Антон волноваться? Я не вернулся вчера переночевать. Может быть, он искал меня? Но я не мог этого знать. Я никогда не мог предугадать его реакцию. Да и разве нужно над этим заморачивать голову?

Я перевернулся на другой бок. Интересно, как там мама? Наверное, все ночи проплакала, меня ища. Хотел бы я вернуться. А в классе… возможно, моё исчезновение превратилось в самую громкую тему для разговоров. Все-таки не каждый день люди пропадают посреди урока в собственной школе.

И этот мужчина… Чокан. Странное имя. Не встречал раньше. Но, кажется, где-то я его слышал…

Слева от меня я услышал громкий стук и дребезг. Сильно испугавшись, я повернулся и посмотрел на источник звука. Чашка с водой стояла очень близко к краю, поэтому, покачнувшись, упала с табуретки и разбилась. Я смотрел на осколки когда-то белой кружки и на прозрачную воду, которая наполняла кружку. В слабом отражении воды я разглядел себя: расплывчато и плохо видно, но все-таки это был я, по цветам это было нетрудно определить. Своего перепуганного лица я не видел. В моем состоянии трудно было что-либо сделать. Лишь мечтать и думать. Я взглянул на потолок. Вспоминал происшествия предыдущей ночи, к моему горлу поступала отвратительная тошнота, настолько это было мерзко и омерзительно. Мне хотелось пить, и разбившаяся  кружка, лежащая в луже воды, только подбадривала нарастающую во мне жажду. Разные мысли приходили мне в голову, не давали мне покоя. В одну ночь я сам лично пережил три жизни, повторения которых я бы никогда не желал ни себе, ни кому-либо ещё. Мне стало плохо от одного воспоминания. От вида и запаха алой жгучей растекающейся крови.

Я казался себе бесчувственным и ужасным человеком. Может быть, это было его наказанием, может, это его судьба закончить свою жизнь так, в одной крохотной маленькой квартирке, расчленённого на кусочки. Я не чувствовал жалости или хотя бы малой толики сочувствия, что естественно, когда видишь собственными глазами смерть людей.

Я понял, что раздумья об этом прошлом не успокоят меня, а наоборот, заставят сильно волноваться. Я взглянул на свои руки. Их била крупная дрожь. Я плотнее укутался в тоненькую простыню. Закрыв глаза, я представил свой дом, своих родителей, свой город, друзей и школу. Я сильно по ним скучал. Я хотел, как можно скорее уйти отсюда. В грязной одежде, покинутый, одинокий, я чувствовал себя жалким. Как я хотел вернуться домой…

– Парниша, вставай! Так долго спать, ещё надо научиться! – раздался голос надо мной.

Я открыл глаза. Резко и быстро просыпаться и вставать скоро стало моей привычкой. Не успел я очнуться, как уже сидел на кровати, весь мокрый, потный, но все же здоровый.

– Проснулся? Наконец-то! – снова настойчиво и требовательно говорил голос.

Я взглянул на его обладателя. Чокан стоял рядом с кроватью, держа в руках миску с водой. Я полностью ещё не доверял этому человеку, даже несмотря на то, что он спас меня, вылечил и  приютил меня.. Будучи в своём мире, мои учителя и родители всегда рассказывали о разных случаях, когда другие люди использовали наивных и беззащитных детей в собственных, порой и ужасных, целях. Это сильно затронуло мою душу. Быть осторожным – обычное дело.

– Уже утро? – спросил я.

– Скоро обед! – объявил Чокан. – К несчастью, я вернулся совсем недавно и не смог разбудить тебя пораньше. Ты всегда так долго спишь?

– Нет, – раздражённо произнёс я, – Обычно это бывает гораздо дольше.

– Я увидел разбитую кружку возле кровати. Как она упала? – заметил Чокан.

– Это не я, – оправдывался я. – Табуретка пошатнулась, а вы поставили кружку слишком близко к краю, поэтому она упала и разбилась.

– Держи, – протянул мне Чокан новую кружку, полную свежей питьевой воды. Когда я на неё взглянул, понял, как хочу пить. Притянув к себе источник жизни, я разом осушил её.

После этого я повернулся к Чокану, чтобы поблагодарить благодетеля. Тот сидел на стуле, оперев свои руки на стол, и писал что-то. С самого начала меня удивили размеры ручки и её форма. Вглядевшись поближе, я заметил, что это было длинное гусиное перо. Не уверен, что гусиное, но насколько я знал, им часто пользовались в то время. Перепутать современную шариковую ручку и старинное перо помогли мне плохое освещение и неудобный вид, чтобы смотреть на Чокана. Я встал из-за кровати и сзади подошёл к Чокану. Первое, что меня поразило, это необыкновенно красивый и великолепный почерк. Конечно, многие девочки в нашем классе выводили красивые буквы, но с множеством закорючек и завитушек, которые, мне казалось, совершенно были не нужны. Почерк аккуратный, не слишком размашистый, не слишком мелкий, без завитушек и закорючек, простой и красивый. Такие люди ещё существуют.

Чокан заметил меня, нависшего над ним, и медленно повернулся. Как бы оправдываясь перед ним, я пробормотал: «Простите. Мне просто стало интересно».

К моему удивлению, я увидел реакцию, о которой даже не мог предположить. Чокан улыбнулся, восхищённо взглянул на меня, как будто это я писал перед ним, и быстро произнёс:

– Ты умеешь писать?

– Нет. То есть да, – ответил я, немного путаясь в собственных словах. Я был растерян. Как никто другой, я не ожидал подобной реакции, – Я умею только ручкой. Никогда в жизни не видел настоящего пера, – признался я.

– Что такое ручка? – удивлённо спросил Чокан.

Признаюсь, подобный вопрос застал меня врасплох.  У меня ещё никогда в жизни не было такого случая, чтобы я давал понятие о шариковой ручке.

– Это предмет, – решил как-то начать я пояснение. – С ним. Я пишу… могу писать. То есть она имеет такую форму, – и я описал в воздухе вид маленькой палки. – Она длинная, но не сильно. В ней находится стержень. Ну а в стержне много чернил. В общем. Как-то так, – запинаясь и с большими паузами, я пытался объяснить, что такое ручка.

– Интересно, – улыбнулся Чокан. – Попробуем правильно сформулировать.

– Что? – не понял я.

– Так. Письменная принадлежность… м-м-м… формы маленькой палки, достаточной, чтобы удержать в руке и со стержнем, полным чернил.

– Да, – еле-еле пробормотал я. В жизни не думал, что придётся объяснять, что такое «ручка».

– Я не знаю подобную вещь, – хмуро пробормотал мой собеседник.

«Вы родились не в том веке», – подумал я.

А после своих мыслей задумался. «Нет, пусть в этом веке живёт», – решил потом.

– А вы кому-то пишете? – спросил я, пытаясь заполнить образовавшуюся паузу.

– Да. Своему другу.

– Не слишком длинное письмо для вашего друга? – спросил я, подглядывая на размеры исписанного.

– Вовсе нет. Я только начал, – ответил Чокан.

Чем дольше я с ним говорил, тем все больше казалось, что я превращаюсь в дурака. Письмо, действительно, было длинным: оно занимало больше двух страниц обычной тетради и написано мелким почерком. И это только начало.

Я вернулся в постель, мои ноги успели замёрзнуть. Пол здесь был холодный, и я быстро ретировался на кровать. Оттуда подглядывал за Чоканом, как он макал перо в чернильницу и с ужасным скрипом писал длинные и умные фразы для своего друга. Для меня это было необычно и в новинку, прежде я не видел людей, которые писали письма, причём довольно в большом объёме. Скрип в комнате стоял ужасный и чересчур громкий. Под конец я с такой силой жаждал, когда Чокан закончит письмо своему другу, что даже прикрыл уши  тонким покрывалом. К счастью, через несколько минут Чокан встал со своего стула, по пути сгибая бумагу пополам и аккуратно складывая в конверт.

Он подошёл к вешалке и снял с неё довольно потрёпанное пальто. Быстро спохватившись,  стоя возле стола, написал быстрым почерком адрес. Взглянув на меня, он сказал:

– Я ухожу. Я не жаден и не зол, так что можешь ещё побыть в моем доме. Если захочешь есть, справа от выхода из этой комнаты есть кухня. Еда на столе. Дверь будет закрытой. Вернусь попозже. Я тебе доверяю, – с этими словами Чокан вышел из комнаты, и позже я услышал, как захлопнулась входная дверь.

Я был удивлён и ошарашен. Мне мало были понятны принципы этого человека, так как я сам не доверяю людям, которых увидел в первый раз. Или это просто не в его жизненных ценностях?

Нет, он все равно странный.

Время шло, часы тикали, я под конец уже устал лежать в кровати. Чувствовал я себя прекрасно, за ночь смог полностью восстановиться. Но голод и жажда дали о себе знать, и, следуя этому порыву, я прошёл к кухне. Сейчас точно не помню, почему я заставил себя посмотреть в окно. Либо чей-то крик, либо желание посмотреть своё окружение, либо что-то другое, но это остановило меня на время отправиться на кухню. Во всяком случае картина, которую я увидел, надолго врезалась мне в память. Люди, одетые в тёмные плащи неприятного цвета с угрюмыми лицами и серьёзным выражением  выносили носилки, покрытые белой тканью. Мне стало плохо. Из-под носилок вылезла рука, и я отчётливо смог заметить на ней пятна засохшей крови. К горлу подкатил комок. Я ушёл с того места, делая вид, что ничего не видел и надеясь, что я скоро это забуду.

Через полчаса, я сидел за столом на кухне Чокана. Мне стало гораздо лучше, но страх оставался. Я так и не притронулся к еде. Я выпил два стакана воды и потянулся к третьему, как услышал плавный скрип открывающейся двери. На пороге дома стоял Чокан. Уставший, измученный, он еле передвигал свои ноги, чтобы с грохотом опуститься на стул. Я смотрел на него невидящим взглядом и не сразу понял, что тот в упор уставился на меня.

– Что случилось? – спросил он.

Я открыл рот, чтобы ответить на вопрос, но тут же понял, что в голову не лезут никакие мысли, а дать ответ я просто не мог.

– Ничего, – отмахнулся я, пытаясь пояснить, что я хочу закончить разговор. Но не все как и в современном мире, так и в этом может сопутствовать нашим желаниям. Чокан сел за стол, несмотря на усталость, готов был начать долгий разговор.

– Ты даже не дотронулся да еды. До моего ухода ты выглядел абсолютно здоровым. Разве может здоровый человек не хотеть есть целый день со вчерашнего дня?

– Мне откуда знать, – недовольно буркнул я, потому что в тот момент Чокан подозрительно напомнил мне мою мать, когда она возвращается с родительского собрания. Я съёжился и выдавил оправдание:

– У меня живот болит.

– Когда я выходил из дома, из той квартиры, где я тебя нашёл, вывозили труп. Возможно, ты увидел его из окна? – сказал Чокан, не подозревая, что он был, как никогда, прав. Я молчал. И без моего ответа, он достаточно умён, чтобы понять, что он попал в точку. Чокан откинул руку на спинку стула и тяжело вздохнул.

– Где живут твои родители? – спросил он.

Данный вопрос поставил меня в тупик. Я не мог сказать, что они должны родиться через сто лет, потому что это выглядело довольно странно.

– Их…нет, – ответил я. Ничего лучшего я просто не мог придумать.

– Сирота? – сочувствующе спросил Чокан.

– Нет, – ответил я и почувствовал себя несколько раздраженным. Я родился в благополучной и полноценной семье и не хотел, чтобы меня жалели за то, что я действительно имею. – Я живу у моего друга Антона.

Тот удивлённо поднял брови, не до конца понимая мою ситуацию. А как он должен был понять?

– Он за тебя не переживает? – спросил Чокан.

– Возможно. Но вряд ли его это сильно затронет, – сказала я, вспомнив его обычное выражение лица.

– Разве он не твой друг?

– Я так считаю. Но мы редко общаемся, только у него дома. Да и на улице, но это было один раз, – признался я.

По выражению лица Чокана, кажется, я окончательно ввёл его в тупик.

– А кроме него у тебя нет друзей? – спросил Чокан.

– Почему? Есть. А, нет, нет. Тут их у меня нет, – спохватившись, ответил я.

– А где есть?

– У меня дома.

– А где твой дом?

– Я… э-э-э… нет его, – тихо сказал я.

Чокан замолчал. Я долго думал, когда его терпению придет конец, или он действительно собирается выведать от меня все? Тогда у меня все равно нет никакой нормальной причины. Вряд ли ему много скажет слово «двадцать первый век».

Чокан подошёл шкафу, открыл дверцу и вытащил бутыль. Когда он снова вернулся на своё прежнее место, мне в нос ударил приятный запах. По пути Чокан успел открыть бутыль и схватить кружку. Медленно, но аккуратно он налил жидкость в кружку и протянул мне посуду. Я взял её обеими руками и взглянул на Чокана.

– Что это? – с недоверием покосился я на Чокана.

– Настойка из мяты, – ответил  тот.

– Зачем?

– Она возбуждает аппетит, улучшает пищеварение, а также используется как успокаивающее средство. То есть обладает всеми свойствами, которые тебе так необходимы, – ответил Чокан.

– Я не хочу это пить, – сказал я и отодвинул кружку подальше.

– Ты выпьешь, – с напором, но спокойно и мягко сказал он. – Я тебе расскажу историю, а за это время ты должен выпить все. До капли.

Противостоять ему мне не хотелось. Я кивнул и снова притянул кружку. Не маленький мальчик, в конце-то концов. После моего первого глотка Чокан  кивнул и начал рассказывать:

– Мой прадед, хан Абылай, отправился на бой против джунгар под предводительством Абульмамбета, сына бывшего Пулат-хана.

– Вашим прадедом был хан Абылай? – перебил я Чокана, вспоминая великое имя в истории.

– Верно. Но я не об этом, – сказал Чокан и нахмурился.

Он не привык, чтобы его перебивали. Почувствовав неприятную и нарастающую атмосферу, я быстро поспешил извиниться:

– Простите. Я слушаю вас, – извиняющим голосом пробормотал я. Вдобавок отхлебнул глоток из кружки. Чокану показалось это достаточным, и он продолжил:

– Абылай-Хан отправился в долгий путь на сражение с джунгарами, чьё государство пало ровно сто лет назад, и по пути ему предстояла интересная встреча, укрепившая в нем такое понятие, как дружба. Посреди дороги на огромном валуне сидел человек.  Из-под шапки выбивались седые волосы, а сам он тихо насвистывал дивную мелодию, завораживающую каждого человека. Остановился Абылай хан, сошёл с коня, чтобы и дальше послушать прекрасную мелодию. После её окончания он спросил у старца: «Чью дивную мелодию ты насвистывал? Она умеет будоражить мысли, вспоминать о горьком. Зачем ты сидишь на этом валуне посреди степи?»

 Старец узнал в лице незнакомца хана Абылая и поприветствовал его: «О, хан Абылай! Уже тридцать лет, каждый день я прихожу сюда и пою эту мелодию вслед уходящему солнцу».

«Каждому делу есть своя причина. Ничто не совершается без умысла. Хочу я знать, почему в наших степях ты поешь перед закатом?» – спросил хан.

«Вы правы, хан Абылай. Прожил я не один десяток лет, но перед глазами стоят те дни, когда я был молодым и глупым».

«Все глупости совершены из-за молодости», – заметил Абылай хан.

«Верно. Благодаря этой мелодии я хочу залечить незаживающую рану, мою самую большую ошибку уже целых тридцать лет! Я из рода байжигит, родился в ближайшем отсюда ауле. Зовут меня Елемес. Моя семья не была богата, поэтому своих родителей я редко видел. Братьев и сестёр у меня не было, а эту утрату, постоянное отсутствие родителей и большую пустоту одиночества заполнял мой друг и названный брат Буркит. Мы были дружны, как родные братья, но недолгой была наша дружба, разрушавшаяся кровопролитной и нещадной войной. Из аула ушли тринадцать человек, а домой вернулся лишь один. Испугавшись нашедшей бури, семья Буркита решила покинуть аул в поисках более безопасного места. Я их никогда не осуждал, спасение себя и семьи ценится выше всего. Но в последний день их пребывания в ауле я стал замечать, что Буркит перестал играть со мной и обращать внимание. Его характер изменился. Разозлённый и отверженный, я выкрикнул ему оскорбления в лицо.

«Меня одно тревожит. Твой характер, твоё хладнокровие и жалость к самому себе погубят тебя!» – сказал я ему. А он ответил:

«Это часть меня. С самого начала ты принял это, как друг, но почему не хочешь заметить и другие мои хорошие качества?»

Разозлённый и обиженный,  я ударил его по лицу, и, не рассчитав своих сил, я упал на землю. Скрепя от злости, произнёс:

«Уходи. Такой, как ты, здесь никому не нужен. Есть люди куда лучше тебя».

А он не обиделся, а лишь сказал последние слова:

«Я желаю тебе удачи в поисках таких людей», – улыбаясь, сказал Буркит. Кипя от злости, я ушёл от этого места, разорвав все связи с этим человеком.

Прошло много времени, а война продолжалась. Окреп, стал я сильным воином и отправился на войну. На фронте встретил я Буркита. Помнил я нашу ссору, не хотел признавать себя виновным и не разговаривал с ним. А каждый вечер перед закатом Буркит пел мелодию нам всем, и весь наш отряд молчал в эти моменты, вспоминая самые счастливые для них времена. Не утерпел я и спросил у него:

«Что это за мелодия?»

Улыбнувшись, тот ответил:

«Это мелодия надежды и счастья. Любви и радости. В нашем отряде это одно из самых важных чувств человека. Это – дружба и взаимопонимание».

На следующий день на нас неожиданно напали враги. Половина отряда погибла, остальные пытались сопротивляться и бежать. Я с Буркитом побежал по тропинке и в её конце заметил яму, прикрытую листвой. Её вырыли для ловли врагов, но, к счастью, мы не успели в них поставить острые штыки, и их можно было использовать в качестве безопасного места. Но по воле судьбы в неё мог вместиться один человек. Тогда Буркит мне сказал:

«Елемес, в этой битве спастись сможет только один. Дадим это решение на волю судьбы, и пусть мы будем знать, кому суждено пережить другого. Вот монетка. Я кину её, когда увидим врагов. Если выйдет орёл, то ты залезешь в яму. Если решка выйдет, то я залезу».

Согласились и посмотрели вдаль. Только увидели клубы дыма, идущего от вражеских копыт, Буркит кинул монетку. Вышел орёл. Я кинулся в яму и прикрылся листьями. Я слышал, как копыта стучали об землю, предсмертный крик Буркита и звук упавшего лезвия меча. Когда враги ушли, я вышел со своего убежища и оплакивал труп Буркита. Я сожалел, что все это время не разговаривал с ним, держа в себе детскую обиду, что я поздно понял свою ошибку. Одна слеза упала на монетку  и решила нашу судьбу. Я взял её в руку и грустно посмотрел на орла. «Так решила судьба. Никому не под силу её изменить», – подумал я и перевернул монетку. У монетки с обеих сторон был нарисован орёл.

«О, великий хан! – продолжил старец. – Ради памяти моего друга Буркита я пою эту мелодию всем людям вслед уходящему солнцу. Чтобы никто в жизни не терял истинных  друзей. Ты ещё молод, но запомни навеки мой урок, за который я всю жизнь плачу».

Я сидел с раскрытым ртом и с полуопустевшей кружкой, когда Чокан закончил свой рассказ.

– Ты так и не выпил до конца настойку, – сказал Чокан.

Я поднёс кружку ко рту и залпом выпил всю жидкость.

– Не повторяй ошибок других людей. Учись на них и создавай своё будущее. Вычисляй ошибки прошлого и живи в настоящем. Сейчас у тебя есть друг Антон. Неужели и его ты хочешь потерять? – сказал Чокан, и перед уходом из комнаты он повернулся и сказал. – Я бы хотел, чтобы ты все съел. А потом последовал моему примеру и отошёл ко сну.

Внезапно после ухода Чокана во мне проснулся аппетит. Я взглянул на тарелку с едой, которая раньше казалось мне невкусной и неаппетитной. Я с огромным удовольствием опустошил тарелку и выпил воды.

Глубоко в душе я прекрасно понимал, что эта притча была не совсем по моей теме, а с другой стороны, она была для меня словами назидания. С одной стороны, я не хотел признавать правду, сказанную Чеканом, а с другой – не мог не принять её. В конце концов, я лёг спать с противоречивыми чувствами и долгое время не мог заснуть. В чем же действительно состоит правда?

С моего появления в этом мире я ни разу не смог нормально выспаться. В голову лезли чужие воспоминания, а хуже всего вид смерти. Когда человек бьётся  в предсмертных судорогах, и главное – ты ничего не можешь ему сделать.

Я прошёл к кухне после беспокойной ночи. Мне хотелось взять стакан воды и ополоснуть лицо, чтобы окончательно проснуться, но меня отвлёк сильный кашель со стороны комнаты Чокана. Остановившись на полдороги, я повернул в его сторону. Тихонько прислонился к его двери и пытался услышать какие-нибудь звуки. Сильный кашель, позже стук, звук разбитого стекла и разливающейся воды – все это заставило меня открыть дверь и зайти в эту комнату неприглашённым. Я взглянул на Чокана, его бледное лицо заставило меня войти в ступор. Он болел, причём сильно.

– Чокан! Чокан! Что с вами? – спросил я, подбегая к нему и опускаясь возле него.

– Тааам… *кашель*… таам, – показывая пальцем на комод, хриплым от кашля голосом произнёс Чокан. Ему было плохо, половина туловища лежала уже за пределами кровати.

– Где? Где там? – в панике спросил я.

– К-комод, *кашель*… полка… нижняя… *кашель*… ле-лекар-ство, – с огромной силой произнёс Чокан.

Я подбежал к комоду. Довольно грузный, но крепкого вида комод стоял в углу комнаты, скрытый оконной шторой. Я резко потянул на себя ручку нижней полки комода и, не разбирая вещей, кидал их на пол, пытаясь найти лишь что-то напоминающее лекарство. Ко мне на руку прыгнула бутыль странного цвета, но довольно приятного запаха.

– Это? Это лекарство? – спросил я, подбегая к кровати, на которой лежал Чокан, и показывая бутыль.

– Д-да, – пробормотал Чокан, теряя силы при каждом слоге.

– Я не знаю. Что с ним делать? Как пользоваться? – спросил я, в упор глядя то на Чокана, то на бутыль.

– Дай… *кашель*… выпить… мне, – произнёс Чокан. Я хотел открыть бутыль и тут же вылить ему в рот, но  вовремя одёрнул себя, когда увидел ярко-жёлтую кружку, лежащую на столе. По пути, споткнувшись и упав, я все-таки дополз до стола, схватил кружку и, чуть не разлив, налил в кружку необходимое питье. Аккуратно подошёл к Чокану, пытаясь ненароком не разбить  кружку.

– Вот. Пейте, – сказал я и поднёс ему кружку. Я помог ему нормально приподняться над кроватью, чтобы ему было удобно пить. Сзади положил подушку, чтобы он облокотился и медленными глотками выпивал лекарство.   Он пил тихонько и медленно, ему было трудно лежать на своих локтях, а каждый глоток сопровождался неприятной гримасой. После того как кружка опустела, Чокан  лёг на кровать и тут же уснул. Я сел на пол возле кровати и положил кружку возле себя. Что делать в такой ситуации, я не знал. Взрослые говорили, что ни в коем случае не следует впадать в панику, нужно позвать других людей и позвонить в скорую помощь. Других людей в его квартире не наблюдалось, а соседей звать у меня не хватило храбрости. Вряд ли в историческое время существовала скорая помощь, которую можно вызвать лишь по номеру 103. В итоге никаких взрослых поблизости не было, никакой помощи, а с моими знаниями по медицине можно было только помыть пол к приходу пациента.

А я надеялся, что это утро будет обычным. После своего выздоровления и вчерашнего разговора я решил пойти к Антону и все обсудить. Посмотреть на его реакцию или узнать, что изменилось за эти дни. Оставшейся со вчерашнего дня едой я накормил Чокана. Я тихонько открыл дверь в его спальню. Тот мирно спал на кровати, и весь его вид не предвещал ничего плохого. Если я отлучусь совсем на немного, то ничего не случится.

Не прошло и пяти минут, как я ходил по городу, и солнце горячо припекало мою голову. Земля была горячая, несмотря на то что во дворе стояла осень. Я вспомнил старую дорогу, по которой добирался сюда. Сколько времени это заняло, я не помню, но знал, что если я не поспешу, мне грозит возвращаться темной ночью. Я не мог оставить Чокана одного в больном состоянии, даже если не жил у него дома. Может быть, Антон знает, как действовать в такой ситуации?

Пробираясь через дорогу, я заметил ближайшие высокие здания, которые находились вблизи  дома Антона. Я понял, что уже близко. За поворотом находился его дом, и я пустился в бег. После этого мои воспоминания остались расплывчатыми. Помню, как я хотел завернуть за угол и почувствовал, как что-то тяжёлое и  металлическое упало мне прямо на голову. Я видел чьи-то ноги, крики доносящиеся издали, и плавные большие руки которые осторожно подняли меня. После этого я потерял сознание.

Я пролежал совсем недолго. Когда я очнулся, надо мной склонились три головы. Две из них я сразу узнал. Это был Антон и его мать.

– Антон! – крикнул я и попытался встать.

– Тихо лежи, парень. Боюсь, что я тебя довольно сильно задел, – сказал мужчина, который сидел справа от Антона. Я взглянул на него. Высокий, средних лет  мужчина, в военной форме. В отличие  от обычных мужчин, которых я видел в этом мире, черты у него  были негрубые, вполне миловидное лицо и неожиданно широкая и лучезарная улыбка. Я взглянул на Антона, а после снова на него. Эти глаза…

– Это мой отец, – представил его Антон. Мужчина, улыбнувшись, протянул мне руку и сказал:

– Меня зовут Андрей. А тебя как?

– Э-э-э… меня зовут Омар, – спохватившись, произнёс я.

Я с удовольствием пожал ему руку. Она была тяжёлой и грубой. Андрей подмигнул мне и сказал:

– Будем знакомы. Я рад, что ты дружишь с нашим Антоном и не бросаешь его в беде. Я служу на флотилии, и мне тяжело часто приезжать, чтобы навещать свою семью, не то, что присматривать за Антоном.

– А вас не смущает то, что я киргиз? – спросил я.

За это время, пока я находился в Российской империи, я понял, что казахов, то есть киргизов, тут не особо жаловали. И в качестве доказательства со стороны кухни раздалось недовольное хмыкание. Это была мать Антона. Она с самого начала меня не любила, но  я был благодарен ей за то, что она хоть и с неудовольствием позволила жить в своём доме и накормила меня. Но Андрей вёл себя иначе. И мне было интересно поведение  отца Антона.

– Вовсе нет. У нас на флотилии много киргизов. И позволь сказать, они – чудесные ребята. Их жены очень гостеприимны, они часто зовут меня в гости. Я даже полюбил вашу еду, – ответил Андрей. Антон тихо сидел и ничего не сказал. Как обычно. Непроницаемое и серьёзное лицо, никаких эмоций. Его отец вернулся после долгого периода, а его это нисколько не затронуло. Если подумать, я никогда не видел никаких эмоций Антона, кроме серьёзности. Разве могут существовать подобные люди?

Андрей позвал меня к столу. Я молча встал и прошёл по коридору на кухню вслед за Антоном. Эти добрые люди напоили, накормили меня и дали ночлег. Мы долго разговаривали на разные темы, в особенности я с Андреем, Антон и его мама не разделяли наш разговор, а лишь тихо пили чай. Иногда Антон комментировал и дополнял слова отца, но реже смотрел на меня и увиливал от моего взгляда. Мне сильно огорчило и расстроило подобное его поведение. После этого мы снова вышли в зал, где Андрей мне сказал:

– Понимаю твои чувства, как будто тебя отвергли, но это не так. Мой сын не стал бы за одним столом пить чай с человеком, который ему равнодушен или безразличен.

Эти слова сильно подбодрили меня. Вскоре я сидел в гостиной с папой Антона как с человеком, которому полностью доверял. С ним было легко общаться. Темы для разговора создавались сами собой, и не было того напряжения в воздухе, когда я появлялся в этом доме. Он был вежлив, много улыбался и смеялся, поглаживал голову Антона, сидящего рядом. Тот раз за разом отмахивался, но не пересел. Впервые мне показалось, что, несмотря на его лицо, скрывающее эмоции, я понял его истинные чувства. Его лицо лучилось непонятным светом, а губы так и дёргались в разные стороны, чтобы улыбнуться во весь рот. Одновременно у меня в груди все сжалось в комок от радости и от одиночества. Я радовался за Антона, который долгое время ждал своего отца, чтобы просто посидеть с ним рядом. Но по непонятной  причине мне было неприятно, когда ладонь Андрея ложилась на голову Антона и их лица лучились счастьем. Я тоже хотел, чтобы в ту минуту мой папа был рядом. Не показывая своё огорчение, я смотрел на эту семейную и счастливую картину. В наше время чувства выражают более открыто, но я никогда в жизни не видел семью, чьё выражение чувств тронуло меня до глубины души.

Андрей был человек-оратор. Он детально описывал различные моменты из своей жизни, используя сложные и красивые обороты. Он не рассказывал, как обычные люди, сухо, неинтересно и сносно. В его словах часто проскальзывали нотки иронии, юмора, но он никогда не сбивался с ритма. Он продолжал рассказывать, все глубже погружая нас в пучину его рассказов. Таких людей один на миллион. И почему таких людей я встречаю именно в этом мире?

Я взглянул в окно. Солнце окрашивало небо ярко алым цветом, упрямо намекая на то, что день близиться к концу. Из-за увлекательного разговора и приятной атмосферы в этом доме я не заметил, как просидел тут до самого вечера. Меня охватило неприятное беспокойство. Я вспомнил о Чокане, о его болезни. Я резко встал с места. Остальные с удивлением смотрели, как я поспешно начал спешить уйти домой. Быстро простившись и сказав о причине моего поспешного ухода, что у меня куча дел, я побежал к входной двери и по пути простился с Антоном и Андреем. Вернуться в дом Чокана не предстояло особых усилий. Я запомнил всю дорогу между домами Антона и Чокана, поэтому, даже не осматриваясь, бежал прямо к Чокану. Я чуть не сбил с ног одну старушку, жившую в том же доме, что и Чокан, когда она осторожно спускалась с лестницы. Моего лица она вряд ли видела, так как подняла голову очень поздно, старушечьи глаза имеют порой особенность подводить их владельцев, и тёмный сумрак в подъезде помог мне сбежать от разозлённой старушки. Позади себя я услышал недовольное ворчание и слова ругательств, что серьёзно испортило мне и так не лучшее настроение. Я не был человеком суверенным, но, видя свою череду неудач, невольно предсказал, нехороший исход этого дня. Как по воле судьбы, которая разозлилась на мои пессимистичные мысли, я споткнулся на лестнице и чуть не упал вниз головой, если бы не ухватился за перила. Сильно испугавшись и прижавшись к перилам лестницы, которых я до сих пор не отпускал, я долго старался прийти в себя. На остальном пути я сбавил свой шаг, не давая шанса судьбе вновь скинуть меня с лестницы. Я подошёл. Дверь оставалась закрытой. Свет в прихожей горел. Я заёрзал на месте, беспокойство охватило меня. Шорох был со стороны комнаты Чокан, поэтому я прошёл в неё. Снова глухой, протяжный и тяжёлый кашель. Мне стало самому от него неприятно, но все равно открыл дверь. Чокан прислонился к шкафу и глухо кашлял.

– Чокан! – крикнул я и подбежал к ослабевшему мужчине. Видимо, он давно проснулся, потому что стоял одетым и приглаженным. Но мертвенную бледность лица невозможно было скрыть, а глухой кашель так и вырывался наружу.

– С вами все в порядке? Мне пришлось уйти, но я положил на тумбочку отвар, вы должны были… – сказал я, повернулся и очень удивился.

На кровати стоял небольшой чемодан, не слишком маленький, но идеально подходящий для одного человека, особенно мужчины. Его владелец сидел на кровати и держал в руках бокал, на стенках которого я различил белый порошок. Я взглянул на больного, требуя объяснений.

– Я уезжаю, – сказал Чокан и оттолкнул меня.

Чокан прошёл к своему комоду, перетаскивал вещи оттуда и кидал на кровать, а точнее, на чемодан. Большинство вещей лежали на полу, и я, быстро подхватив их, кинул в чемодан. После этого я взял сам все вещи из комода прямо перед носом, точнее, протянутой рукой Чокана и положил в потрёпанный чемодан. Чокан стоял и смотрел, как я складывал одежду, но в его взгляде не было благодарности, радости или каких-либо других положительных эмоций. Возможно, из-за моей опытности и молодости я никак не мог разобрать чувства, отражавшиеся на его лице, в его глазах. Тоска, презрение, скука, недовольство. На минуту мне даже показалось, что он пьян. Я уставился на него и спросил:

– Что случилось?

Чокан хмыкнул и невидящим взором взглянул вдаль.

– Порою судьба подкинет тебе такие испытания… после которых жизнь кажется адом. Но потом понимаешь, что… все это пустяки. По сравнению с тем, что я пережил до этого. Хотя, – глупая ухмылка озарила его лицо, – разве ты можешь меня понять?

– Может, потому что, – ответил я, прямо смотря ему в лицо, – я не знаком с теми трудностями, которые встречались у вас на пути?

Меня вводило в ступор его поведение. В чем же причина? 

– Знаешь… какое чувство, когда тебя предают. Особенно твой друг, которому ты беззаветно доверял. – Чокан то краснел, то бледнел, но упрямо стоял на ногах и в упор смотрел на меня.

Яд!..

А Чокан неумолимо смотрел на меня и продолжал говорить:

– Ты – единственный, кому я доверяю меньше всего. Это ведь ты сделал, да? Говори!

– Что сделал? – спросил я в недоумении.

– Хватит строить из себя невинного! Это ты погубил мою жизнь!

– Что? – все больше удивляясь, спросил я. – Я вам ничего не делал!

– Ты же ещё молод. Зачем тебе моя жизнь? Зачем тебе меня убивать?

– Я не подсыпал яда вам! Вы об этом подумали, верно? Так это не я!

– Врёшь! Из моих друзей никто бы не смог! – в ярости прокричал Чокан.

– Я тоже не могу, – я заступался за себя. – Вы мне ничего не сделали! Так и я вам!

– Тебя ведь кто-то подослал!

– Никто меня не подсылал! – кричал я во все горло. – Это ложь!

– Тогда кто? – спросил Чокан, – кто, кроме тебя?

– Проверьте своих друзей, но на меня не сваливайте чужую вину!

– Вон! – разъярившись, сказал Чокан. – Чтобы я тебя больше не видел!

Я стоял в недоумении, раскрыв рот от  такой несправедливости и такого ужасного обвинениния. Хотелось рвать, метать, кричать, доказывать его неправоту. Но я просто сказал:

– Вот… что вы обо мне думаете.

Говорить нам смысла больше не было. Я повернулся к входной двери. Как во сне, я, разочарованный, направился к двери. Когда я коснулся дверной ручки, произнёс:

– Спасибо вам… за всё, – и с уверенностью толкнул дверь. Пролетев лестничные пролёты, я оказался на улице. Со всей своей возможной скоростью я летел, едва касаясь ногами земли. Я миновал один дом, находящийся возле дома Чокана и прислонился спиной с противоположной стороны. Я чувствовал себя гадко. Бежал, что есть мочи, переживал, пытался ухаживать за больным – и вот тебе! Обида настолько заполонила мои мысли, что я не заметил, как мимо проехала повозка. Подняв волну осенних листьев, ветер быстро и почти бесшумно пролетел мимо меня. А сзади повозки стоял знакомый обтрёпанный чемодан.

 

 

На этот раз я встал ранним утром после очередного кошмара. К постоянным страшным снам я уже привык и, засыпая, всегда знал, что проснусь весь в поту и дрожа от страха. На этот раз моё утреннее пробуждение было удивительным, потому что, когда я проснулся, перед своей кроватью я увидел стоящего Антона.

– Что? Что ты тут делаешь? – спросил я.

– Это моя комната, – сухо ответил мальчик.

– А-а-а… ну да, – смутившись, подтвердил я. До сих пор я не понимал, почему с этим ребёнком я общаюсь, как со своим ровесником.

Я встал и начал одеваться. В комнате стояла странная атмосфера. Я не знал, что делать в такой неловкой ситуации. Все-таки общались мы мало, лучшими друзьями нас нельзя было назвать. Когда я встал и направился к двери, меня окликнули. Я повернулся и посмотрел на поникшего головой мальчика.

– Может, тебе пора перестать? – спросил Антон.

– Перестать? – не понял я.

Мальчик прошёлся вдоль  кровати. Я видел, что он в чем-то сомневался, и, когда уже хотел узнать, что случилось, он повернулся ко мне.

– Не общайся с моим папой.

– Почему? – снова не понял я.

– Он не твой отец.

Минуту я стоял и пытался понять мотив подобных вещей. Внезапно меня осенила мысль, и смешок сам собой выбрался наружу.

– Почему ты смеёшься? – спросил Антон, хмуря брови.

– Просто, – искренне улыбнулся я и пожал плечами. – Это глупо.

Я смотрел, как эмоции Антона постепенно превращались в ярость, и понимал, что этого говорить не стоило.

Не прошло и пары минут, как захлопнулась дверь, и я остался один.

Вот это поворот.

Сейчас я думаю, что не мог до конца понять всех его чувств, так как никогда с этим не сталкивался. Мой отец никогда мне не был настолько близок, как мама, но на то он и отец, чтобы быть мне примером.

А что с этим ребёнком, я не могу понять.

Так как за окном уже вовсю сияло солнце, и меня уже разбудили, я решил начать этот день раньше, чем обычно. Впрочем, мне не в первой.

День не задался сразу. При выходе из дома я споткнулся об порог и упал вниз головой. Я больно ударился носом, но успел смягчить падение руками.

– Хей, осторожно!

Андрей быстро подошёл ко мне и одной рукой поставил на ноги. Утвердившись, что я до сих пор на ногах, он спросил:

– Куда путь держим?

– Куда глаза глядят, – ответил я.

– Коль не спешишь, пойдём, поговорим, – сказал Андрей, указав на скамейку.

Мне нравились разговоры с ним, хоть и предложение звучало несколько странным.

– Как давно вы дружите с Антоном? – начал Андрей.

– Пару недель, – честно ответил я.

– Всего-то, – немного разочарованно протянул Андрей. – Я думал больше.

– Да неужели? – не удержался я. Стараясь скрыть свой сарказм, я объяснил:

– Мы с вашим сыном не так дружны.

– Вот как, – задумчиво протянул Андрей. – А я думал, ты как раз тот, кто нужен.

Заинтересовать меня – задача, как 2+2. Немного склонив голову в его сторону, я спросил:

Что-то случилось?

Последний раз я был дома два года назад, – начал Андрей, – и он был очень мал. Практически не разговаривал. А когда я снова вернулся сюда, я понял, что совсем не знаю этого человека. Это действительно мой сын?

Я долго смотрел на него, а потом меня снова охватил смешок. Я хмыкнул. Андрей повернулся ко мне и удивлённо спросил:

– Почему ты смеёшься?

– Это так глупо, – улыбнулся я. – И глупее то, что вы очень похожи, но этого не видите.

– Правда? – заискрилась надежда в глазах у Андрея.

– Сами узнайте, – улыбнулся я. – Поговорите с ним.

– О чем? – горько улыбнулся он.

– О чем? – переспросил я. – На любые темы.

Наступила секундная тишина.  Вдруг раздалось:

– Я не смогу.

– Не сможете вы, никто не сможет, – немного жёстко ответил я. Потом повернулся и, глядя в глаза, честно сказал. – Он сам хочет с вами поговорить. Дайте возможность. Объяснитесь.

– Поговори ты.

– Нет.

Поговори...

– Нет, – твёрдо ответил я. – ВЫ должны поговорить с ним.

– Что я ему скажу?

– Правду. Скажите, что любите его и его мать. Расскажите о себе, спросите, как у него дела. Неужели это так сложно? – спросил я.

– Это…нелегко.

– Нелегко познакомиться и понравиться. Вы родились родными друг другу, чтобы могли поговорить. Так зачем упускать такой шанс?

Наступила тишина. За это время я успел спросить себя: «Как много на свете людей, которые родились родными, но таковыми не являются?»

– Да… и расскажите о себе. Мальчик ничего о вас не знает,  – добавил я.

– Мне нужно поговорить с ним. – Раздался голос Андрея.

Без дальнейших разъяснений я встал и пошёл прочь. Повернул налево, за здание, и остановился. Я слышал шаги мелкие и лёгкие и шёпот. До меня дошли слова:

– У меня никогда не было отца. Мать умерла, когда мне было пять лет, и… Антон…

Честное слово, я не хотел быть свидетелем такого разговора. В конце концов, это личное дело каждого, особенно, как надо воспитывать детей. Вот только не надо делать им больно. Их детство должно быть счастливым. Мир жесток, но детям, пока они дети, об этом знать необязательно.

Я брёл по городу с тяжёлым грузом на сердце.

Теперь мне понемногу становилось все понятно. Как же тяжело было ему снова стать нормальным человеком, создать свою семью и пережить потерю  близких людей!.. Какой хрупкий мирок! Как маленькая хрустальная фигурка. Сколько сил мастер вложил в это создание, чтобы сделать его по-настоящему идеальным? И сколько сил потребуется, чтобы его сломать? Это – страх. Боязнь того, что он снова потеряет свою семью, как в тот раз. Что он больше никогда не сможет увидеть их. И он отдалялся от них. С каждым разом. Сам не понимая того, что делает больнее не только им, но и себе. Не понимая, что он только увеличивает шансы… потерять их.

Согласившись с собственными мыслями, я кивнул себе и продолжил свою прогулку по городу.

Надеюсь, до вечера им хватит.

В городе я нашёл прекрасное место, где было мало людей, но росло много деревьев. Находилось оно очень далеко, но времени у меня было полно, так что отправился туда. До вечера я проходил там, вдыхая чистый кислород, которые давали деревья. Вовремя спохватившись, я вернулся назад. Если бы я вспомнил об этом на час или два позже, то вернулся бы домой поздно ночью.

Отдышаться я смог только у дверей дома. Мне было неловко возвращаться туда. Я понятия не имел, какая атмосфера царила в этом доме. Да и наш разговор с Антоном этому не способствовал. В любом случае я сразу лягу спать. Это лучшая возможность избежать этих неловких ситуаций, которые я начал жутко ненавидеть. 

Кивнув собственным мыслям, я глубоко вздохнул и открыл дверь.

Первое, что я увидел, как Андрей вышел со своей комнаты с добродушной улыбкой и встретил меня.

– Омар! Ты вовремя. Я начал волноваться, что ты не успеешь к ужину, – положив свою руку мне на плечо, сказал Андрей.

– А? Мы будем ужинать? – с удивлением спросил я.

– А когда мы не ужинали? – вопросом на вопрос ответил Андрей.

Мы прошли к кухне. За столом уже сидел Антон. А недалеко копошилась его мама. Не сказать, что мне не нравилась еда, которую готовила его мама, но столько любимых блюд стоявших на столе, заставили мои глаза чудесным образом увеличиться. Я таращился на стол и только разводил руками.

– Проходи, – подбодрил меня Андрей, который зашёл следом за мной, и толкнул к столу.

– Что это? – спросил я.

– Мы решили, что неплохо было бы как-нибудь хорошо поужинать всем вместе, – ответил Андрей.

– А есть повод? – спросил я, подозрительно вглядываясь в его лицо.

– Личные дела, – улыбнувшись, произнёс Андрей. – Садись.

Я во второй раз в этом мире сильно наелся. Первый раз у друга Антона, Михаила. А во второй раз тут. Я заметил, что мама Антона часто улыбалась вместо того, чтобы хмуро кидать на меня взгляды. Особенно она удивила, когда положила мне в тарелку ещё еды, приговаривая:

– Кушай! Тебе надо больше есть.

Впервые за это время мне показалась, эта женщина была не такой уж и плохой. Особенно, когда улыбалась.

Позже мы все начали расходиться: Антон ушёл к себе в комнату, Андрей направился к дивану в соседнюю комнату, а мама Антона осталась убирать ужин. Я тихонько встал, на ходу бросив: «Спасибо. Было очень вкусно», и ушёл вслед за Андреем.

Тот, расслабившись, сел на диван и закрыл глаза. На минуту ко мне пришла мысль уйти и дать расслабиться этому человеку, но я вряд и смогу уснуть, пока не услышу ответ на свой вопрос. Я подошёл к Андрею, обошёл диван со стороны и задал самый странный вопрос:

– Почему… вы так улыбаетесь?

Я надеялся, что он не поймёт мой вопрос буквально, а заметит некоторый смысл, который я пытался вложить в эти слова.

– Разве все присутствующие здесь так веселились  бы и улыбались, если бы я сидел хмурый и убитый горем? – улыбнувшись, произнёс Андрей.

 Моя улыбка превратилась в виноватую, и я понял, что моё подслушивание не осталось незамеченным.

– Скажите, – неуверенно спросил я, – а таких, как вы… много?

Андрей улыбнулся, прекрасно поняв меня.

– Это зависит от самого человека. Выход из ситуации у каждого разный и уникальный. Но главное – это результат, который ты получаешь. Поверь мне,  приблизившись ко мне и почти шёпотом, проговорил Андрей: он не всегда может быть хорошим. Ведь судьба зависит от самого человека.

Жалость к себе – гибель самого себя. Нужно помнить, что есть в этом мире люди, страдающие больше, чем кто-либо другой, которым твоё горе будет как детский лепет жалующегося ребёнка. Возможно, чтобы понять это, я должен был услышать данную историю и увидеть перед собой пример и его результат. И этот пример свободно и счастливо улыбался своей любимой семье.

До конца вечера я просто сидел и просто улыбался. Я даже начал завидовать Антону, у него такой хороший отец. Нечаянно и против своих мыслей я вспомнил своего отца. И в глубине души подумал: «Но все равно… мой папа лучше!» Только потом я долго пытался объяснить, отчего у меня была такая довольная мина.

 

Долгое время я жил у Антона. Андрей возвращался на флот. Дни, которые он провёл здесь, пролетели быстро. Я сам не заметил, как этот человек стал мне так близок.

Увы, но больше в этом мире я его не увижу. Я не знал это, я просто чувствовал. Особенно, когда со мной случились некоторые события, навсегда разорвавшие связь с Антоном и его семьёй.

Однажды я поздно вернулся домой. Жители дома уже легли спать, и я тихонько проскользнул в комнату Антона. Не глядя на кровать, на которой спал Антон, я приблизился к своей кушетке. Стараясь не разбудить мальчика, я неслышно разделся и лёг в постель. Я не успел закрыть глаза, как до меня донёсся тихий голос:

– Ты спишь?

– А? – я дёрнул голову от неожиданности. – Нет, только пришёл.

– Завтра папа уезжает, – сказал Антон.

– А… ясно, – сказал я. Большее я не мог говорить. Разве можно сказать ещё что-то человеку, отец которого снова покинет его на долгое время?

– Ты же знаешь, он вернётся. Не так раньше, как хотелось, но… – попытался я успокоить Антона. Наступила долгая пауза. Я уже хотел снова попытаться заснуть, как Антон заговорил:

– А вдруг… он не вернётся ко мне, как в его истории. Вдруг… он навсегда покинет нас. А вдруг…

– А вдруг, а вдруг… – сказал я, немного даже рассердившись. – Ты слишком много думаешь о будущем. Так нельзя.

Антон сидел на кровати и смотрел на меня. Я тоже сел и сказал:

– Знаешь, человек – удивительное существо. Я заметил, что тот, кто всегда смотрит оптимистично на жизнь, у того  всегда все получается.

– Что значит «оптимистично»? – спросил Антон.

Я задумался. Как мне объяснить?

– Не помню, кто мне рассказывал, но есть такая притча.  Двум людям показали стакан, в который налили воды только наполовину стакана. И спросили: «Этот стакан наполовину пуст или наполовину полон?». Оба дали разные ответы. А какой ответ дашь ты? – с интересом спросил я. После этого я с удовольствием смотрел, как вытянулось лицо мальчика.

– Но они оба правильные!  – удивился Антон.

– Все зависит от того, какой ты выберешь, – с довольной улыбкой сказал я.

– Я не знаю, – сдался Антон.

– А ты попробуй выбрать, – не унимался я, – Выбери тот ответ, что тебе кажется ближе.

Мальчик думал, долго сидел с серьёзным лицом, а я с довольной миной наблюдал за сосредоточенным выражением лица Антона. Мальчик рассеяно поднял глаза на меня.

– Я не знаю, – тихо произнёс Антон. Я вздохнул.

– Ничего страшного. Я сам толком не могу ответить на это. Фишка в том, что оптимист всегда отвечает, что стакан наполовину полон, а пессимист, что наполовину пуст.

– Оптимист и пессимист? – приподнял бровь Антон. – Кто это?

– Ну оптимист будет всегда улыбаться и смотреть с весёлым взглядом на жизнь. Проблемы будет оборачивать в хорошую ситуацию. А пессимист – тот же оптимист, но наоборот. Все ему не нравиться, все у него плохо, его жизнь – сплошной мрак.

– Я не хочу быть пессимистом, – заметил Антон.

– Так старайся! Улыбайся чаще! Радуйся жизни! Думай не о том, что твой отец уезжает, а о том, что потом он снова приедет! – сказал я, вкладывая в эти слова свою душу. – Ведь улыбка и равнодушие различаются.

– А друзья?

– Что друзья? – удивился я.

– В чем друзья от них различаются?

Я открыл рот и тут же его захлопнул. Оптимист, пессимист и… друзья? Это что-то новое. Я просто ответил:

– Друзьями могут быть как и пессимист, так и оптимист. Просто главное, чтобы они понимали, что главное – это честность, взаимопомощь и надёжность. И… наверное, не могу сказать любовь, но во всяком случае полное игнорирование твоих отрицательных качеств. Это и есть настоящий друг.

Антон прыгнул ко мне, вцепился в мою руку и скрыл своё лицо под ней.

– Эй! – подпрыгнул я от неожиданности. – Ты чего?

– Спасибо.

– Что? – удивился я. – За что ты меня благодаришь?

– Если бы не ты, я никогда не осмелился поговорить с моим отцом, – сказал Антон, впервые задолго до моего появления не смотрел мне в глаза. Я смутился.

– Нет… ты же мой друг… как бы… я должен был сказать, – говорил я бессмысленную ерунду. И почему, когда я с ним разговариваю, то волнуюсь?

– Все в порядке, – тихо и ненавязчиво сказал Антон. – И прости, что не разговаривал с тобой.

– Да нет. Я как-то привык.

– У меня никогда не было друзей.

Моё сердце ухнуло куда-то вниз.

– Никогда? А во дворе, там куча ребятишек твоего возраста! А-а-а… ты же уходишь постоянно, должны быть у тебя друзья!

– Настоящих не было, – ответил Антон и отошёл.

Вот тебе и разговор. Но в сердце стояло тепло, говорящее о том, что меня, наконец, признали настоящим другом.

Антон снова лёг на постель и повернулся ко мне спиной. Я последовал его примеру и тоже лёг на кушетку. Уснуть я не смог. Я приподнялся на постели и удостоверился, что Антон спит. Он ждал меня все время, чтобы поговорить. Я улыбнулся во весь рот, благо, что меня никто не видел. Спать я все равно не могу, а заняться-то нечем. Как же этот мир обходился без современных технологий? Это ужасно. Это ужасно скучно.

Интересно, а где сейчас Чокан? Хотелось бы сейчас побыть с ним.

Внезапно горло сдавило сильной рукой, и я перестал дышать. Я повернул голову, чтобы попросить о помощи Антона, но тот, несмотря на чуткий сон, спокойно спал и не слышал моих хрипов и бессвязных слов. Теперь вместо ужасного удушья по всему телу разлились горячие огоньки. Мне было больно. Все тело сжигало красным огнём, но ожогов или отметин не оставляло. Огонь был жесток и беспощаден. Кожу разъедало непонятным веществом, дышать было тяжело, огонь проникал через рот во весь организм. Начало пожара было на кончиках пальцев и ног и тихонько пробиралось к сердцу. Голова трещала от боли, а глаза застилал туман. Это продолжалось более пяти минут, но для меня прошла целая вечность. Мука длилась до того времени, как мне в голову не ударил запах свежей травы и чистого воздуха. Я с жадностью глотал воздух, как рыба, опущенная в воду. Огонь, наконец, оставил моё тело, и я припал к холодной и сырой земле. Трава приятно щекотала тело, а я лежал на земле, пытаясь остыть. Когда мысли снова посетили мою голову и я полностью пришёл в себя, я пытался понять, каким образом из тёплой постели можно очутиться посреди степи! Я чувствовал траву подо мной, видел несколько деревьев вдали, Луну и звезды, освещавшие пустое пространство. Сейчас стояла ночь. Кричать было бессмысленно, я не видел и не слышал никого из людей. Из-за темноты я толком не мог разглядеть вокруг, поэтому опирался на органы осязания, слуха и немного шестого чувства. В конце концов, я удостоверился, что мои попытки бессмысленны, лёг удобнее на земле и начал думать. У меня было столько бессмысленных ситуаций, подобной этой, например, когда впервые очутился в этом мире, когда приснился первый кошмар и увидел людей с их воспоминаниями. Благодаря этому, я быстро начал понимать, что простая паника ни к чему не приведёт. Единственное, что я могу сейчас сделать, это дождаться утра, когда я смогу увидеть окружающее пространство и найти людей. Я сильно переживал насчёт мелких животных и клещей и постоянно ёрзал на месте. Уснуть мне не удавалось долгое время. Но разве покой мне настанет в этом мире даже во сне?

Я бежал. Пот застилал глаза, но ноги упорно относили меня в одно место. Я задыхался. Невольно заметил, что мой вес стал гораздо легче. Тут острые, как шипы, ветки начали царапать меня, оставляя на коже длинные и болезненные царапины. Невольный крик вышел из моего горла, и я упал на землю. Мои коленки были разбиты, не считая ещё крови, которая текла со свежих ран. От собственного крика и боли я проснулся.

Как же мне это надоело! Ненавижу лето, когда приходится постоянно потеть, и не понимаю, как можно ещё горячий чай в это время пить. Но настоящим казахам – это не помеха. А ещё постоянно дрожать от страха, рано или поздно понимая, что тебе этот кошмар будет сниться все время до того, когда ты встретишь его обладателя. А потом начнутся другие кошмары. В ярости я глухо зарычал, как зверь. Ненавижу эти страшные сны, эти чужие воспоминания! И теперь я оказался неизвестно где. А я ведь всего лишь хотел увидеть Чокана…

На пару минут, я задержал дыхание, поражаясь и не веря собственной догадке. Возможно, возможно. Я выразил своё желание быть рядом с Чоканом и переместился с места на место! Значит, я могу перемещаться с помощью собственных желаний! От подобной мысли я сжался, вместо  лица была моя кислая мина. Не хочу больше перемещаться! Это больно и рискованно! Просто отвратительно! Я чуть не умер

Но это не меняет того факта, что я могу это сделать. Оказаться там, где я хочу, несмотря на боль во всем теле и ужасное удушье. Может, все из-за того, что я не был готов? Возможно, пред этим нужно было что-то сделать, чтобы не чувствовать подобную боль?

Но, что самое странное, я ведь захотел оказаться там, где и Чокан, почему тогда я его не вижу. Наверное, он где-то здесь! Где-то рядом, и я должен его найти!

Солнце потихоньку встало на востоке, и я без труда смог определить стороны горизонта. Но к тому времени это уже было ненужным. Я услышал стук копыт и притаился за деревьями, которые росли вдалеке. Лошадь приближалась все ближе и ближе, и моё сердце замерло, когда она прошла мимо меня. Голову поднять я осмелился лишь тогда, когда наступила тишина. Впереди на холме стоял конь с седоком. Он довольно ловко управлял ею. Мне понравилось, когда со всей прытью лошадь гналась по степи. Я жил в городе и видел лошадь, только когда был в ауле, будучи совсем мальчишкой. Всадник сошёл с коня и взглянул вокруг. У меня закоченели руки и ноги, так как этот натуралист глядел вокруг довольно долгое время, а после снова резко сел на коня и помчался в противоположную от меня сторону. Я встал и разминал конечности, потому что, боясь, что меня увидят, сидел в неудобной позе. Я подошёл к тому самому холму, где недавно стоял всадник. К моему большому удивлению, посреди яркой зелени стояла большая крепость. Вот куда всадник ехал! Но то, что я заметил, разбило всю мою радость. Крепость с каждой стороны оккупировали большие отряды. Недалеко расположился их лагерь. Я понимал, что моё появление здесь вызовет много вопросов у военных, и запросто попасть внутрь мне не даст никто. Из-за подобной мысли, мне стало плохо. Я ничего не могу поделать! Показываться на глаза кому-нибудь мне нельзя! В крепость попасть почти невозможно! Что мне делать?

Делать мне, действительно, было нечего. Я весь день просидел за деревом, которое давало мне прохладу, защищало от солнца и скрывало от других всадников, проезжавших мимо.

Наступил вечер. Человеческая природа давала о себе знать, уже давно мне хотелось испить глотка воды и чего-нибудь поесть. Я снова встал с места, разминая конечности, но в этот раз мне крупно не повезло. Проезжающий мимо всадник меня заметил:

– Эй! Стой! Кто ты?

Мне пришлось стоять в такой же позе и ждать, когда он ко мне подъедет. Сказать, что я был в панике, это ничего не сказать. Я, действительно, был испуган, а о своей дальнейшей участи говорить боялся. Всадник подошёл поближе, и я смог разглядеть его лицо.

– Омар! – воскликнул от удивления Чокан.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Я обрадовался, что судьба подложила мне в качестве этого наездника Чокана.

– Что ты тут делаешь? – спросил он. – Это не место для детей.

Тут я понял, что оправданий у меня нет, как сказать, каким образом я тут очутился, я тоже не мог. Почему я не подумал об этом заранее?

– Я захотел побыть вместе с тобой, – решил сказать я первое, что в голову пришло. Хотя это даже не было ложью.

– Расстояние между Аулие-Атинской крепостью и Санкт-Петербургом довольно большое, к тому же мальчик без денег, без семьи и родни, каким образом ты оказался тут, где проходят боевые действия?

Боевые действия? Я действительно неудачно оказался в этом месте. Значит, это крепость Аулие-Аты. Не слышал.

– Я не знаю, – честно ответил я. Чокан кивнул головой, тяжело вздохнул и показал в свою сторону:

– За мной.

Я последовал за ним. В лагере было несколько шатров, и он повёл меня к своему. Я обошёл его сзади и зашёл внутрь, чтобы солдаты меня не заметили. Если Чокан не задавал вопросов, не факт, что у других они не возникнут.

Внутри никого не было, за что я был благодарен Чокану. Тот постелил постель на земле и предложил мне присоединиться рядом. Без раздумий я лёг рядом с ним. Меня немного удивляло его поведение. Зачем мне настолько доверять?

Мы сидели и не знали, о чем разговаривать. Мой голос разбил тишину:

– Расскажите что-нибудь… о себе, – попросил я.

Меня давно интересовала его биография, которую я там бессовестно отказался прочитать из учебника по истории. Чокан лишь кивнул головой и начал:

– Не сказать, что история моей жизни настолько насыщенная, чем у других военных из других полков, но я могу похвастаться некоторыми подвигами. Если ты умеешь считать, то ты знаешь, в каком году я родился. Сейчас мне двадцать девять лет.

– Значит, вы родились в 1835 году, верно? – спросил я, быстро отняв от 1864 двадцать девять.

– Верно. Моё имя, данное мне при рождении, – Мухаммед-Канапия.

– Но вас же зовут Чокан! – отрицал я.

– Да. Это прозвище, придуманное моей матерью. Так получилось, что меня стали звать Чокан. В Кусмуруне я учился в казахской школе.

– Казахский хорошо знаете, – заключил я.

– Конечно, это же мой родной язык. Ещё я изучал кыпшак-чагатайский, арабский и персидский языки.

– Ого! – с восхищением произнёс я. – А что ещё вы изучали?

– Я люблю рисовать. Одна из самых лучших достопримечательностей нашей Родины – это казахская степь. Её рисовать одно удовольствие.

– Вау! – с восхищением и немалой толикой зависти произнёс я. Он был таким маленьким, но уже такие достижения имел!

– В двенадцать лет я ушёл учиться в Омский кадетский корпус.

– Значит, – посчитал я в уме, – В 1847 году, да?

– Да. Это был один из моих любимых периодов в жизни. Я познакомился с замечательными людьми!

– С кем?

– Мой любимый учитель по истории – Гонсевский. Иногда он звал меня к себе домой. Он позволил пользоваться его библиотекой, и я смог выучить немецкий и французский языки и прочитать труды многих учёных, – перечислял Чокан.

– Так просто выучили два иностранных языка? – с удивлением спросил я.

– Да. Благо на это у меня была информация.

– Сами? С помощью одних лишь книг?

– Почему ты удивляешься? Это легко, – удивлялся Чокан.

– Это невозможно, – отрицал я.

– Перед тобой живой пример, – парировал Чокан.

– Я не понимаю… как это? – растерянно думал я.

– Просто, – ответил он.

Все для него просто.

– А дальше? – спросил я, махнув рукой на его удивительные способности.

– Я встретил многих выдающихся и потрясающих людей. Мой друг – Потанин Григорий. Хороший человек. Я познакомился с путешественником Петром Семеновым. Я слышал, что он восемь лет назад принялся за изучение гор Тянь-Шаня.

– Да! Я помню его! – услышав знакомую фамилию, произнёс я, но натолкнувшись на подозрительный взгляд Чокана, попытался исправиться. – Я слышал, что он исследовал горы Тянь-Шаня. Но разве его фамилия не Семенов-Тян-Шанский?

– Что? Нет, – отрицал Чокан.

– Ясно, – замолчал я. В этом мире с моими знаниями лучше помалкивать.

– Я закончил кадетский корпус в звании корнета. Через два года меня приняли в участие в поездке генерала Гасфорта.

– И что вы делали?

– Путешествовали. Собирали информацию. Проехали через Семипалатинск, Аягуз, Капал и Заилийский Алатау в Тарбагатай и Семиречье.

– И как успехи? – спросил я.

– Это того стоило, – улыбнулся Чокан. – Я собрал важные для меня сведенья, узнал много нового. Через год я начал исследования киргизского народа.

– А ваша служба? Чем она связана с исследованиями?

– Из-за моего происхождения меня часто посылали на разные переговоры. Например, я один раз посещал Кульджу в качестве посла, чтобы обговорить детали торговых взаимоотношений между Российской Империей и китайскими властями. 

– Когда?

– Если мне не изменяет память, то в пятьдесят шестом, – ответил Чокан.

– Неужели эти исследования так интересны?

– Узнавать что-то новое о другом народе – это, действительно, интересно. К тому же после моей поездки на Иссык-Куль я написал некоторые труды, которые сильно помогли мне.

– А какие у вас были труды?

– Моя поэма «Манас», «Записки о киргизах». В моих трудах, где я описывал обычаи местных киргизов, я раскритиковал некоторые труды европейских исследователей.

– Какая большая работа, – тихо произнёс я.

– Каждая работа несёт свои плоды, – мудро заметил Чокан. – Это дало мне возможность совершить поездку в Кашгар.

– Кашгар? Где это?

– В Восточном Туркестане. Закрытое место.

– Закрытое? В каком смысле? – не понял я.

 – Оно не было изучено нашими и европейскими исследователями. Это был серьёзный пробел в нашей науке, который должен был быть заполненным.

– Почему его не изучали? Он не был настолько интересным?

– Напротив, – отрицал Чокан. – Он представлял собой одно из интереснейших мест для изучения.

– Тогда почему?

– Это было закрытой зоной для европейцев. Любого европейца, кто побывал в Кашгаре, рассматривали как шпиона и его убивали.

– Жестоко, – заметил я.

– Это их интересы, – сказал Чокан. – Поэтому я был выбран в качестве исследователя этих мест.

– А точнее, шпионом под прикрытием, – уточнил я. – И все из-за того, что вы – казах?

– Не европеец, – улыбнулся Чокан.

– Вас могли убить, – заметил я.

– Это большой риск, и я не буду его отрицать. Приходилось чем-то жертвовать и врать людям в лицо.

– Сколько вы пробыли в этом опасном путешествии?

– Почти год, – ответил Чокан. – Я путешествовал под именем купца Алимбая. Дело было нелёгким. Будучи купцом, мне даже пришлось обрить голову и одеть восточные одежды, – посмеиваясь, сказал Чокан, хотя я не видел в этом ничего смешного.

– А как вы добрались до Кашгара?

– Через хребты Тянь-Шаня. Было очень холодно, по пути на нас напали разбойничьи шайки. А когда добрались, мы прошли через тщательный обыск в Кашгаре. Его-то я прошёл, но для продолжительного проживания в этой стране, мне пришлось жениться на кашгарке.

-Жениться? На кашгарке? – потрясённо спросил я.

– Да, – кивнул головой Чокан, – Это было нечестно по отношению к моей бывшей жене, но у каждого человека есть свои ценности. Мои – моя жизнь и моя служба.

Смотря на счастливую жизнь моих родителей, я всегда считал, что брак в каждой жизни должен быть один и счастливый. А может, как сказал Чокан, у каждого есть свои ценности, что им вовсе и не нужен этот счастливый брак?

– Но так нельзя, – пытался сказать я. – Это ведь неправильно.

– Это жизнь, – просто сказал Чокан.

Я откинул свои мысли и продолжил разговор:

– И вы наверняка написали ещё один труд?

– Естественно. Это было моей целью. «О состоянии Алтышара…», пожалуй, одна их самых моих известных работ, – сказал Чокан.

– Все обошлось хорошо во время вашего возвращения на Родину?

– К счастью, да. Все обошлось хорошо.

– А после? – не уставая, расспрашивал я.

– Я жил некоторое время в Петербурге. Меня приняли в «Русское географическое общество». Это все равно, что мирная жизнь с моим любимым делом. Я изучал науку, общался с умными людьми, знакомился с новыми… там же я встретил и тебя.

– А сколько лет вы жили в Петербурге?

– Два года. В шестьдесят первом я снова вернулся домой. Но мне пришлось вернуться в Российскую империю из-за своих дел. В шестьдесят четвёртом меня приняли в экспедицию генерала Черняева. И вот… – сказал Чокан, повернувшись ко мне, – я здесь.

– Что вы тут делаете?

– Участвую в военном походе за взятие Аулие-Атинской крепости.

– Ради чего?

– Расширить территорию Российской империи. Сейчас эта крепость под властью Кокандского ханства.

– Поэтому вы взялись за штурм этой крепости?

– Нет, – твёрдо сказал Чокан. – Я собираюсь мирным путём взять её.

– Это как?

– Напишу письмо коменданту, чтобы тот во избежание кровопролития сдал крепость.

– И вы думаете, они послушают? – с любопытством спросил я.

– Ради своего народа они должны это сделать. Выбора нет.

– Это жестоко, – заметил я.

– Это жизнь, – парировал Чокан.

После этого он достал фляжку и стакан, взятый из неоткуда и налил туда жидкость.

– Что это?

– Настойка из мяты, – ответил Чокан.

– А! – вспомнил я этот напиток. – Тот, что давали мне! А помните, когда вам стало плохо, вы пили какую-то настойку? Из чего она?

– Настойка из белозара, – ответил Чокан. – Хорошо помогает. Улучшает кровообращение, урегулирует проблемы с сердцем.

– Извините, – снова попытался спросить я у Чокана: – А почему тогда вы перед своим уходом, говорили что-то… про предательство.

Чокан вздохнул, повертел головой и отвернулся от меня. Я расстроился, что увидел лишь его спину, хотел уйти, как из-за его спины донёсся голос:

– Просто, я был в замешательстве. Кто-то подложил мне яд в напиток.

– И вы подумали, что это я, – как-то обречённо сказал я.

– Верно. И мне очень жаль. Прости.

– Да ничего, – махнул рукой я. – Тайное рано или поздно становится явным.

– Хорошая пословица, – удовлетворительно заметил Чокан.

– А вы знаете, кто это сделал?

– Догадываюсь.

– Что вы будете делать? – спросил я.

Я не ожидал, что он повернётся и пристально посмотрит на меня. Тем более, не ожидал следующего ответа:

– Ничего.

– Как это «ничего»? – возмутился я. – Неужели так и оставите это дело?

– Против этого яда нет противоядия. Да и к тому же я не хочу разочаровываться в своих друзьях. Чтобы умереть спокойно.

– Это неправильно, – отрицал я. – Разве так можно? У вас всего одна жизнь! Вы должны за неё бороться!

– Через год у меня её уже не будет, – спокойно, улыбнувшись, произнёс Чокан. – Но я не собираюсь её просто растрачивать. Я думаю, я сделал много, чего хотел, и расстраиваться из-за этого снова не буду.

– Неужели вы все так просто оставите? И не накажете злодея?

– Тайное рано или поздно становится явным, – процитировал он пословицу, которую я уже говорил. – Не хочу, чтобы меня запомнили как угрюмого и ужасного человека. Улыбка и смех – решение всех проблем.

– Я вас не понимаю, – искренно сказал я.

– Поймёшь, – уверял меня Чокан. – Если захочешь, то поймёшь меня.

После этого мы перестали разговаривать. Наш разговор я долго прокручивал у себя в голове, пытался снова поговорить, но в итоге я сам уснул. А во сне мне снова предстоял долгий бег неизвестно куда и неизвестно зачем.

 

Прошло несколько дней. Чокан так же подкармливал меня, давал воды, но  зато у меня появилась другая проблема.

Голова гудела, как улей у пчёл. Я старался для сна занимать больше времени, чем обычно. Мама говорила, что сон и время – самые лучшие целители от болезней. Но все становилось хуже. А кошмары не прекращались. Каждый раз я снова бежал, пока ветки не царапали меня до крови и я не падал на землю обессиленный. Когда кончится эта мука? Я тоже не железный, имею лишь одну нервную систему. Между прочим, нервные клетки не восстанавливаются.

Я посмотрел вокруг. Тут духа челоа. Хотя, что можно было ожидать от большого военного отряда? Значит, она в крепости.

Я взглянул вокруг. Вид был просто потрясающим. Но такой картине мешал большой отряд, оккупировавший крепость. Тут стоял большой вопрос. Каким образом я попаду в крепость?

Ответ пришёл сам собой. Невольно я поёжился. Не хочу. Это ужасно. Больно. Отвратительно.

Выбора нет. Но этот мучительный переход чрезвычайно ужасен, чтобы проходить его снова.

В ответ моим мыслям, моя голова снова заболела. Либо эта долгая боль, либо пятиминутная боль. В любом случае боль. Как в песне: «Скоро рассвет. Выхода нет. Ключ поверни – и полетели…» И выхода нет, и сейчас я действительно полечу.

Я вздохнул всей грудью и закрыл глаза. Я хочу оказаться в крепости. Я хочу оказаться в крепости. Я хочу оказаться там.

Повторный огонь, боль, но длилось оно гораздо быстрее, чем первый раз. Возможно, это зависит от того, насколько далеко находится место, в которое ты хочешь попасть, но ещё я заметил, что удушье исчезло. Было легче дышать, но огонь продолжал пробираться по моему телу, а язык онемел. Мужественно терпел весь этот путь, закрыв глаза. Из-за этого я не заметил, как оказался на месте, и Земля с ликованием прыгнула обниматься со мной. Покряхтел немного, еле встал (даже напомнил себе деда Матвея) и оглянулся.

– Где я? – самому себе задал вопрос.

На земле стояли большие красивые юрты. Вдалеке было видно струйку дыма от костра.

Впервые я мог назвать это место красивым. Особенно деревья. Высокие и красивые тополя величественно возвышались надо мной. Я подошёл к одному. После этого я заметил цветной лоскуток ткани, который висел на дереве. Это напомнило мне что, в некоторых священных и известных местах была традиция на ветви деревьев завязывать платок и загадывать желание. Но это не было таким местом, так как лоскуток был один, да ещё и оторван. Сверху раздался всхлип. Я поднял глаза и увидел маленькую девочку, которая изо всех сил держалась за ветку на большой высоте. Я мог только ошарашенно смотреть на неё, открыв рот.

– Ты чего? – закричал я. – Осторожнее!

– Помогите! – закричала та. – Я падаю!

– Замри! – Я осмотрелся.

Поблизости не было ни одной живой души, и люди находились очень далеко от того места, где стояли я и это злосчастное дерево с висевшей девочкой. Раздался треск. Я опасливо взглянул на ветку, на которой висела девочка. Кажется, она не выдерживает веса её тела. Хруст. Ветка опускалась все ниже и ниже. Снова хруст. Тут же резко ветка срывается вниз вместе с девочкой.

Я вовсе не хотел её ловить. Нет, родители пытались воспитать во мне очень хорошего человека, что у них, может, и получилось. Просто я был растерян, удивлён и не кидался спасать девочку. Хотя этого даже не нужно было. Я стоял сразу под ней.

ДЫ-ДЫЩ!

– О-у-у-у! – простонал я, хватаясь за голову. Руки успел протянуть, и это замедлило процесс падения. В довершение я сильно ударился головой о землю. Перед глазами замаячили зайчики.

– Прости! – прошептала девочка, которая упала рядом со мной.

– Тебе делать нечего? – разозлился я.

Второй раз за день чувствую себя отвратительно. Я пытался разогнать разбушевавшихся зайчиков, которые тихонько трансформировались в деда Матвея.

– Почему ты такой злой? – недовольно спросили меня.

Я выдохнул. Такое чувство, что я сижу у своей тети Керемет и меня заставили играть с её дочкой. После этих гостей я всегда приходил домой убитый.

Когда боль прошла, я удосужился посмотреть на девочку. Эх... о-о-у… э-м-м... е-е-е-е-о-о-о…

– Жания? – тихо спросил я.

– Чего?.. – фью-ю… девочка-то с характером. Нет, ну точно она.

– Слушай, хватит дурачиться… – не поверил ей я и добавил, – Ты стала ниже ростом?

Маленькая девчачья ладошка больно ударила меня по лицу. Я ошалел от неожиданной пощёчины и отошёл на пару шагов.

– И что с того, что я маленькая? – с вызовом прокричала девочка. – Мне уже двенадцать лет!

– Двенадцать? – охнул я.

– Да!

– Вау… – все, что произнёс я.

Та недовольно надула губы и встала в позу «а-ля обиделась». Но я не мог не заметить этот факт. Она была её копией: те же волосы, глаза, форма лица, нос, губы, только пониже ростом, да и помладше. Уже пару минут я стоял с раскрытым ртом и понял, что его нужно захлопнуть. Папа в таких ситуациях говорит, что когда-нибудь оса залетит ко мне в рот.

– Извини, я спутал тебя со знакомой, – понял свою ошибку.

– Ага. С какой-то Жанией. Она твоя невеста? – хихикнув, спросила девочка. Кажется, вся обида канула в небытие. 

– Нет! – вспыхнул я. – Сказал же, знакомая!

– Ага, ага, – без тени смущения проговорила девочка. После этого она вприпрыжку побежала по тропинке. Вот же наглость! Но девочка тут же вернулась, подошла сзади и спросила:

– Как тебя зовут?

Через плечо я глядел на подозрительно знакомое лицо с явным недоверием.

– А я…не скажу, – с мстительными нотками в голосе, – произнес я.

– Ну скажи! – надоедала девочка.

– Не скажу, – мстительно улыбнулся я.

– Скажи-и-и-и!

– Сначала ты скажи своё имя, – предложил я.

– Меня зовут Арай, – улыбнулась девочка.

– Арай, – задумался я. – Красивое имя.

– Ага, – подтвердила её обладательница. – Оно означает «утренняя заря». Меня так назвали, потому что я родилась под утро. Теперь твоя очередь.

Око за око, зуб за зуб, к тому же я обещал и сказал:

– Меня зовут Омар.

– А что оно означает? – спросила Арай. – И почему нужно знать значение своего имени?

– Насколько я помню, означает «долгожитель».

– Ты будешь долго жить?

– Ну знаешь, перед твоим падением я сильно сомневался.

Маленькая и на удивление короткая тропинка вела к домикам, расположенным недалеко от того места, где находилось дерево. Арай бегала туда-сюда, то забегала вперёд, то возвращалась назад ко мне. Она сильно напоминала мою племянницу, которую я про себя называл «стрекоза» из-за её непоседливости и нетерпения. Порой это сильно раздражало, но на детей обижаться нельзя. Закон такой есть неофициальный.

Чем больше мест, тем больше новых впечатлений. Их я получал каждый день. Этому способствовали мои ночные кошмары, преследовавшие меня каждую ночь. И чтобы они прекратились, я должен найти обладателя этих воспоминаний. Проблема в том, что я не знаю ни его имени, ни лица, ни места жительства и тому подобное. Но из своих снов я понимал, что этого  человека я встречу в скором времени. 

Я косо посмотрел на Арай, бегущую впереди. Нет, это не она. Чересчур добра, мала, слишком наивна, в отличие от человека в моих кошмарах, пережившего большие потрясения. Нет. Такой ребёнок, как она, не обладатель тех воспоминаний.

– Хочешь пить? – раздался голосок справа от меня. Я резко дёрнул голову. Когда она успела тут оказаться? Бегала же впереди.

– Хочу, – ответил я.

– Идём!

Кажется, это стало моей привычкой спасать какого-то мальчика или девочку, а потом они зовут меня домой. Это сильно выводило меня из безвыходного положения, но долго это продолжаться не может. Никто не знает, как отреагируют люди здешних мест.

Мы подошли к одному маленькому домику. Дом был сделан из кирпича с довольно низкой крышей. На ступеньках крыльца сидел один старик. Он молча грелся на солнышке и тоскливо вздыхал. Тоска, как тень, описывалась на его лице. Мы подошли поближе.

– Ата! – закричала Арай. – У нас гость!

Лицо старика вытянулось, а на лице появилась добродушная улыбка. Его бывшую тоску и усталость, как рукой сняло. Он взглянул на меня.

– О! Проходите, проходите. Давненько никто сюда не захаживал, – покачивая головой, смешно улыбаясь, сказал старик. Он встал со своего места и смешной семенящей походкой подошёл к нам.

– Арай, иди,  скажи аже, чтобы чай готовила.

– Ажем! – крикнула Арай и побежала в сторону дома.

Вскоре она и вовсе скрылась внутри. Я остался наедине с этим стариком. Я как-то пытался начать разговор, но тот опередил меня.

– Сейчас чай подготовят. Как зовут-то?

– Меня? Омар, – ответил я. – Затем подумал и прибавил: «Долгожитель» означает.

– Меня зовут Жузбай, – сказал старик. – Сразу видно, ты – нездешний. Откуда тогда?

– Я… – растерявшись, я не знал, что сказать. – Я – сирота. Раньше жил неподалёку отсюда.

– Жить-то негде? – спросил старик и внезапно добавил. – Оставайся у нас.

Э-э-эм-м-м. Бомжом чувствую себя.

– Нет, нет, нет! – поспешно сказал я. – Все не так. У меня есть… э-э-э… родственники. У них живу.

– А почему я тебя раньше не видел?

– Я вас тоже не видел. – Честно ответил я.

– Ясно, – быстро отстал старик, но разговор продолжался. – С моей внучкой-то как встретились?

– С Арай? Она… – осёкся я, но продолжил, – она упала с дерева.

Жузбай странно на меня уставился. Я что-то не так сказал? Хотя это действительно комичная ситуация. Мы подружились из-за того, что его внучка упала на меня с дерева, а после этого дала мне пощёчину. Об этом я, конечно, не скажу, но факт остаётся фактом. Да и встретишь ли двенадцатилетнюю девочку, лазящую по деревьям в нашем мире? Сомневаюсь.

– Хе-хе, – до меня донеслось. Я взглянул на старика, хохотавшего от всей души. Он согнулся в три погибели и со своим и так маленьким ростом казался почти карликом.

– Хе-хе… да! Это моя внучка! Хе-хе, – продолжал посмеиваться старик.

 Я просто стоял на месте, устав удивляться таким ситуациям. А потом сам не заметил, как начал смеяться. Просто иногда бывают такие люди, у которых такой смешной смех!

– Ата! – крикнула из дома Арай.

Мы синхронно со стариком повернули свои головы. Девочка держалась за дверной косяк и выглядывала из дома, не наступая ногами на землю во дворе. Она кричала и размахивала руками, привлекая к себе внимание.

– Идём, – быстро и ловко Жузбай ухватился за мой рукав – Чай-то любишь?

– Люблю, – ответил я. – Кто не любит чай? У меня таких знакомых нет.

Мы зашли в дом. На пороге нас встретили Арай с одной старушкой. Бабушка.

– Проходите, проходите, – подошла старушка.

Я взглянул в её глаза. И встретился с глазами Арай, но более глубокими и менее открытыми. Такие знакомые очертания лица преследовали меня и с моего настоящего мира. На минуту мне показалось, что все удивительное, все, что происходит со мной этом мире, – иллюзия. Обман. Никакой реальности. Ложь. А я просто кукла, весело играющая под дудку кукловода. Но стоит взглянуть снова в эти по-настоящему мудрые и знакомые глаза, как я возвращаюсь в этот мир.

Меня проводили в комнату, где на низеньком, но широком столе были баурсаки, нан, мясо, картошка и сметана. Казахский достархан – одно из самых вкусных чудес света. Во всяком случае, в моем понятии.

– Садитесь, садитесь, – указывала старушка на самое лучшее место. 

Мне дважды повторять не надо, особенно с моим голодом, я быстро сел на место, на которое мне указали. Но потом я немного растерялся, потому что меня раньше никогда не сажали на лучшее место. Во главе стола всегда сидел хозяин дома либо человек с почтенным возрастом, заслуживающий уважения. Я растерянно посмотрел на старика Жузбая.

– Сиди, – улыбнулись мне.

– А вы?

– Это место гостей, – тихо сказал Жузбай.

– А ничего, что…

– Ничего, – улыбнувшись, прервал меня старик.

Я лишь пожал плечами и начал набивать свой рот едой.

На описание еды, я считаю, не надо тратить много времени. Я не привередлив, к тому же еда действительно была превосходная. Когда я немного утолил свой голод, я начал разговаривать с Жузбаем. Тот спросил про меня, про моё происхождение, впрочем, как я и догадывался, поэтому вовремя придумал свою биографию, которая позволила бы мне показаться жителем этого мира.

– А кто твои родственники-то? Вдруг знаю? – спросил Жузбай.

– У меня нет родителей. Меня приютил мой дядя по маминой линии. Вряд ли вы знакомы. Мы перекочевали сюда совсем недавно, – я посчитал это достойной биографией.

– Давно тут живете?

– Нет, совсем недавно переехали.

– Странно, – тихо заметил Жузбай. – Когда вы смогли-то? Наша крепость как раз недавно была осаждена солдатами Российской Империи. Они никого не впускают, не выпускают.

Я чуть не поперхнулся чаем. Надо всегда учитывать факты, когда придумываешь ложную биографию. Включив свою фантазию, я сказал:

– Так я несколько дней проболел в горячке. Ничего не помню. Вот поэтому и кажется, что переехали совсем недавно. – Вот, – после этих слов моя рука сразу потянулась к чаю. Пока пью, может, ещё что-то придумаю.

– Ясно, – отстал старик. Про себя я облегчённо вздохнул. Я понимал, что мои слова выглядят не слишком действительными, но слово не воробей: что вылетело, не поймаешь.  Я не привык ещё так врать, зная, что в любой момент меня отсюда выкинут, если заподозрят в чем-то. Я воспитанный, но нечестный.

Остаток разговора прошёлся на лёгкие темы, не затрагивающие моё беспокойство, и я, довольный, попивая чай, до конца вечера слушал рассказы старика Жузбая.

Было очень приятно находиться в подобной компании, слушать интересные порой шутливые рассказы, когда человек попадёт в разные комичные ситуации, пить тёплый и вкусный чай. Но даже, несмотря на это все, я не мог полностью раствориться в этой атмосфере уюта и покоя, потому что в этом мире я просто не мог быть менее осторожным. Это я уже понял давно.

За окном быстро стемнело, и Жузбай с благодушной гостеприимностью пригласил переночевать у него дома. Причины для отказа я не видел, вряд ли этот человек захочет сделать мне что-то плохое. Грабить у меня все равно нечего. И невозможно представить, что эти старики способны сделать что-то настолько ужасное. А о том ограблю ли я, предоставлю думать им самим: все-таки они мне предложили переночевать. Предосторожность – прежде всего.

Жузбай вышел из комнаты, желая по пути спокойной ночи, старушка помогла мне с моей постелью, где я буду спать. В комнате осталась только одна Арай, которая зашла пожелать мне спокойной ночи после того, как ушла её бабушка. Она застала меня в то время, когда я смотрел в окно. В темноте горели несколько огоньков, говоря о том, что не все жители этой крепости легли спать. Но, смотря на военную ситуацию в этом городе, будет ли такой человек, который сможет уснуть?

Я вспомнил слова Чокана. Скоро должны прислать письмо, в котором говорится о мирной отдаче крепости без кровопролития. Значит, мирный народ не пострадает. Но сейчас никто не имеет права выходить из крепости. Разве у народа хватит пропитания и воды, чтобы выдержать осаду? Так часто бывало, что разные военачальники брали в осаду город, разрезая тем самым все пути торговцев и караванов, которые доставляли пропитание и воду людям. Город сдавался, боясь мучительной смерти от голода и обезвоживания. Неужели и с этим городом будет то же  самое?

– Омар, – тихонько позвала меня Арай, которая стояла у дверей, немного раздражённая от того, что я не сразу заметил её присутствие.

– Да? – очнулся я. – Что-то не так?

– Это у тебя надо спросить, – буркнула девочка, подходя к окну. – На что смотришь?

– Да так, интересно, а что находится по ту сторону стены крепости? – придумал я тему для своих мыслей.

– Там гробница Карахана.

– А что там дальше?

– Река Аса. И небольшие рощи. А ещё дальше мавзолеи Айша-биби и Бабаджи-хатун.

– А! Я знаю! Слышал про них! – воскликнул я, радуясь тому, что услышал некоторые знакомые места.

– Я рада, – улыбнувшись, сказала Арай. Невольно я снова заметил, как она похожа на мою одноклассницу Жанию. Может, в мире действительно существует реинкарнация? И это не миф, а правда. Боюсь, не мне это судить. Я бросил взгляд на крепость. С одной стороны, кажется, что это – неприступная крепость. А с другой… существует много различных методов взятия крепостей и городов. Главное – каким образом они это сделают?

– А где твои родители? – спросил я, чтобы поддержать наш разговор. Но когда я обернулся, чтобы взглянуть на её лицо, я тут же пожалел.

– Мамы у меня никогда не было. А папа ушёл на защиту крепости, – грустно сказала девочка.

– А-а-х, – я особой деликатностью не отличался, что не раз ставило меня в глупое положение. Не надо было спрашивать…

Арай промолчала. Ей всего двенадцать лет, она не обязана что-то отвечать, но от этой тишины у меня закипели мысли в голове. Было неловко, я ругал себя за свою невнимательность: все-таки мог же сам догадаться, если она живёт вместе с бабушкой и дедушкой.

– У тебя ведь тоже нет родителей, верно? – голос Арай разбил тишину. – А у меня есть папа. И ата, и аже. И это я… должна извиняться…

– Ну что ты, – замахал я руками. – Я уже привык. А тебе… все равно двенадцать лет.

– Это не значит, что я маленькая, – недовольно пробурчала девочка. – Я готовить могу и аже помогаю.

– Да? – с улыбкой спросил я. – Хотелось бы попробовать.

– Я могу приготовить, – с приподнятым настроением сказала Арай, прыгая возле меня. – Завтра или послезавтра. Когда захочешь.

– Да? – снова переспросил я и протянул мизинец. – Обещаешь?

Арай пару секунд смотрела на мой палец и с радостью сомкнула его со своим мизинцем.

– Обещаю.

– Буду ждать, – произнёс я.

Подольше с Арай поговорить не удалось. Зашла её бабушка и погнала всех спать. Я лёг в постель в приподнятом настроении. Если бы я знал, что следующее мирное утро будет последним в этом доме…

 

Утром я проснулся очень рано, солнечные лучи еле вставали из-за горизонта. Вокруг было ещё темно, а спать меня не клонило. Я вернулся в то самое положение возле окна, как вчера, до того, как лёг спать. Необычно для себя, я полюбил эти пейзажи рассвета. А когда смотришь на степь, не верится, что она настолько необъятна. Возникает желание упасть на землю и попытаться её обнять. Я хмыкнул из-за своих мыслей. А ведь надо как-то попробовать.

Если меня попросили описать себя, я бы ответил, что я типичный городской парень. Я не ведал красоту пригородных степей, даже выходя за пределы города. Я считал, что меня всегда окружали вещи интереснее, чем обычная природа, которую я мог видеть ежедневно. Не имеет значения вживую или на картинках. Я не любил и не понимал поэтов и писателей, чьи произведения мы проходили на уроках. Какой смысл писать про степь, глядя на неё. Это все равно, что описание окружающего пространства только в стихотворной форме. Глядя на это, нельзя получить какие-то знания. Смотреть на природу и выдавливать из себя какие-то слова в приступе вдохновения – это не то, чем стоит заниматься по жизни. Мои мысли примерно до того, как я сюда попал, были вот такими. Занимаясь своими обычными вещами, мы не замечаем, как все изменяется. А ведь в каждой уходящей вещи есть скрытая красота. Какая потеря от того, что мы этого не замечаем!

Смешок вырвался с губ. На меня это не похоже. Чтобы меня посещали подобные философские мысли – крайняя редкость. В памяти выплыл образ моего отца. Довольная улыбка быстро стёрлась с лица. Папа вырос в ауле, в отличие от меня. Он любил вылазки на природу, на рыбалку, обожал спать на открытом пространстве. Он не делал этого часто, это было увлечение, которым он занимался несколько раз в год. Но я не понимал причины: в чем толку спать в степи, где тебя может укусить змея или ты можешь подхватить простуду? Отнекиваться от отца я не мог и всегда послушно выполнял его приказы и просьбы. Теперь меня угнетает чувство сожаления: почему я не спросил его об этом раньше? Зачем я только умалчивал…

 Было ещё темно, а вероятность того, что жители этого дома проснулись, была крайне мала. Моё юношеское терпение было ещё меньше, по этой причине я вышел на улицу. Первое, что я сделал, это потянулся. Описывать процесс этого действия нет смысла, да и читатель, скорее, посмеётся над непутёвым автором. Сказать, что это было красиво… в моем случае благоразумным решением будет молчание. Все-таки свои действия описываю.

Пока я гулял и разгуливал недалеко от дома, я продолжил свои мысли, которые начал в комнате после пробуждения. Что будет дальше?

Я тряхнул головой, пытаясь разогнать мысли, которые, как тучи, носились за мной. Мы не ценим свои вещи, пока не потеряем их. Потеряв со своим миром связь, я был в полном отчаянии. Это не та жизнь, о которой я мечтал. Это не то место, где стоит жить.

Судьба, закинувшая меня сюда, не заставит приключения ждать. А избежать их просто невозможно.

Я не знаю, сколько мне будут сниться чужие воспоминания и как долго. Самое интересное, что после одного кошмара, я сразу встречаю этих людей и узнаю их истинную историю.  Кошмар про долгий бег снится мне больше недели. Значит, совсем скоро я должен встретить обладателя воспоминаний. Но что пугает больше всего: я не знаю, как закончится это приключение. Может, снова воцарится мир в какой-нибудь семье, как у Антона или все закончится смертью, как в моем самом первом кошмаре.

А имеют ли конец цепочки страшных кошмаров? И есть возможность возвращения в реальный, мой настоящий мир?

Я упал на холодную траву. Надо бы вернуться к Чокану. Хотя бы на пять минут. За это время Арай с бабушкой и дедушкой ещё не проснутся.

Я глубоко вздохнул.

К Чокану… туда… за стеной… за крепостью…

В теле появился огонь, но уже не такой сильный, как раньше. Удушье не прекратилось, но было оно лишь на несколько секунд.

Через пару минут я снова почувствовал холодную траву. Отряхнувшись и поморщившись, я встал с места. Когда я встаю после падения, мне кажется, я похож на лохматую собаку. С длинной шерстью, на которую облили воду, и она отряхивается. Хотя у меня брызги не летят.

Я оказался там, где уже был. Покряхтев для приличия, снова поругав такой ужасный способ перехода с одного места в другое, я отправился к лагерю.

Вовремя я спрятался в кусты, когда увидел двух всадников. Задержав дыхание, я продолжал ползать по направлению к лагерю. Но до меня донёсся голос Чокана, и я замер на месте.

– О чем вы думаете? Мы не должны убивать мирных жителей!

– Это о чем вы думаете, Чокан! Нам дан был приказ, и мы его выполним! А неисполнение своих служебных обязанностей карается крайне строго, – грубым голосом заявил другой всадник.

– Все можно решить другим путём…

– Вы уже пытались решить другим путём! Вы видите итог, к которому сами привели! – перебил Чокана мужчина.

– Почему вы меня не слушаете?!

– Нет! Это вы меня послушайте! Чокан! Под моим командованием вы сейчас находитесь! Здесь, я распоряжаюсь, что и где! Вы уже пытались договориться о мирном договоре! Ничего это не даст!

– Но, полковник…

– Можете ехать в лагерь. Мои офицеры уже выступают, – в качестве итога разговора мужчина поехал впереди.

– Вы убьёте ни в чем не повинные жизни! – крикнул вслед Чокан.

– На этой крепости лежит огромная вина! Неповиновение! – закричал всадник и остановился, величаво глядя на Чокана. – И вам пора прекратить их жалеть! Вы – офицер Российской империи! Самой могущественной! Вы больше не казах! Забудьте об этом!

И галопом полковник поскакал вперёд, оставляя после себя клубы дыма. Я украдкой посмотрел наверх. Чокан…

Но не успел я его окликнуть, как тот поскакал вслед за полковником. А я остался сидеть в кустах.

Убить жителей?

Раздался шум. Грохот.

Я испугался и посмотрел на крепость. Возле стен собралось множество офицеров в форме с оружием в руках.

ТРА-ДА-ДАХ!

Из-за испуга, я отполз на несколько шагов назад. Я зажмурился от страха.

В голове глухо раздалась боль. Я упал на землю, прикрывая голову и постанывая от неприятных покалываний. Слишком шумно.

Но постепенно шум начал перерастать в нечто большее. Во что-то, что приятно отзывается в ушах приятным голосом. В слова…

«Судьба распорядилась так, что я родилась за Таласом посреди пышной зелени, высоких тополей и кудрявых карагачей в крепости Аулие-Ата. Я до сих пор помню два великолепных и величественных мавзолея Айша-биби и Бабаджи-хатун, воздвигнутых в честь любви Айши-биби и преданности Бабаджи-хатун. Девочке, родившейся под утро, когда вместе с утренней зарей раздался невинный и детский крик, гласящий о появлении нового на свет человека, было дано имя Арай. С самого детства свою детскую любовь я отдавала своему отцу. У меня были старшие братья. Я была привязана к ним сильнее всех. Мама умерла, когда мне было пять лет. Я её совсем не помню. И если умрут все… я не смогу жить… я этого не выдержу…»

Очнулся я не земле. Тяжело дыша, я анализировал слова, застрявшие в моем сознании «И если умрут все… я не смогу жить,… я этого не выдержу…», Арай!

Я пытался собраться. Это было не прошлое. И так понятно. Действительно, ничего похожего с прошлым временем. Тот кошмар…сон, что снился мне каждую ночь… это не воспоминания. Это будущее!

С осознанием ко мне пришло и понимание Арай! Наша первая встреча. Она была жизнерадостна, весела, не потому что эта была не та девочка, а потому, что этого воспоминания у неё никогда не было!

И вовсе это не было воспоминанием.

Сейчас… сейчас… сейчас…

НЕТ!

Надо вернуться. Нужно вернуться.

У меня не было времени, чтобы собраться после перехода. Лишь бы не было поздно. Лишь бы не было поздно.

Надо успокоиться. Разбушевавшийся пропеллер не даст мне перейти в крепость. Он просто этого не выдержит.

Тихо, тихо, тихо…

Эти слова я повторял словно заклинание, способное вылечить меня от любых бед. Почему… почему этот кошмар снился мне? Лучше если бы это было воспоминание! Почему я должен видеть ту боль из кошмара сейчас? Почему я должен видеть, как страдает ни в чем не повинная девочка?

Лучше, если бы это было прошлое. Так было бы гораздо лучше…

Бежать. Надо бежать. Куда? В город.

Я успею. Может, я успею. Я должен успеть.

– А-а-а-а-а! – закричал я перед тем, как затормозить.

Я видел толпы людей, которые бежали в разные стороны. В страхе, в отчаянии, они бежали, не ведая дороги, как животные, полагаясь лишь на собственные инстинкты. Страх подгонял их кнутом, как простых баранов.

Я ухватился за бегущего мужчину и громко спросил:

– Что там происходит?

– Уйди! – пронзительным писклявым голосом закричал мужчина, замахал руками, пытаясь откинуть мою руку, и упал на землю. В страхе он продолжал ползти назад и еле смог подняться на ноги.

– А-а-а-а-а… У-у-у-а-а-а-а! – закричал он и побежал дальше.

Я смотрел на него глазами, полными ужаса. Все люди бежали от одной стороны. Я, следуя интуиции, побежал туда. Картина, которую я увидел, поразила меня.

Я видел, как люди старательно сдерживали натиск воинов и не мог не удивиться, с какой храбростью и самообладанием они пытаются защитить и отстоять свою независимость.

Словно в замедленной съёмке, я видел, как падали тела сражавшихся, простых жителей и даже просто мимо проходивших. К счастью, их было очень мало, никто не осмелился выйти из своих домов, пока мужчины пытаются отстоять честь города.

Я оглядывался по сторонам. Меня тысячи раз пытались сбить с ног бегущие люди, несколько сотен раз я падал на твёрдую землю, но неотступно я высматривал маленькую девчачью фигуру.

– Беги! Беги, мальчик! Спасайся! – кричала мне одна женщина, пробегая мимо меня.

Я её не слушал. Где Арай?

И я её увидел. Сгорбившееся, маленькое девчачье тельце склонилось над чьим-то телом.

– Арай… – тихо произнёс я и положил свою руку на ее плечо. Увиденное заставило меня откинуть руку.

 Безмятежное лицо мужчины, в чьих чертах  я увидел Арай. В груди была дыра, а все возле неё было окрашено ярко-красным.

– Папа… папа… пап… – до меня донеслись рыдания.

Открыв рот, я стоял и смотрел на картину. Лишь бегущий мальчик, сбивший меня с ног, вернул мне разум. Я снова ухватился за плечо Арай и быстро пробормотал:

– Что ты делаешь?! Бежим! Дай руку!

– Не-е-т! – пронзительно закричала девочка, отходя от меня.

– Бежим!

– Я не уйду! – закричала Арай, тем самым показывая своё заплаканное лицо.

– Прошу, – искренне ответил я, стараясь не замечать общую панику. – Прошу… дай руку. Побежали вместе со мной.

– Нет!

Тут моё терпение лопнуло. Я попросил искренне, от всего сердца. Я не дам ей здесь умереть.

Я грубо схватил её за руку и перекинул через плечо.

– Что? – успела закричать девочка, прежде чем я пустился в бег.

– Не-е-е-т! Вернись! – во все горло кричала Арай. Она била меня по спине, смогла вывернуться и ударить по голове. Но разве я её опущу?

– А-а-а-а! – закричал я, когда остренькие зубки девочки вонзились в моё тело.

– Успокойся! – заорал я.

– Верни меня! – в ответ закричала Арай. Но я её не слушал. Продолжая бег, я направлялся к их дому. Офицеры Российской империи окружили крепость со всех сторон. Здесь нет никакого безопасного места. Только за крепостью. Но никому не дадут выйти. Но я знаю, как.

Я добежал до дома, где только сегодня было спокойно и мирно, а не царили хаос и паника. Тут-то мои немногочисленные силы покинули меня, и я рухнул на землю.

– У-у-у… – плакала Арай, уткнувшись в землю.

– Мне очень жаль, – тихо произнёс я.

– Лучше бы… лучше бы я умерла, – плакала Арай.

Мне нечего было сказать. Так мало в этом мире слов для утешения! Особенно из-за утраты любимого человека. И не скажешь: «Успокойся». Как можно успокоиться, когда твои братья и отец мертвы? А слова сожаления сказать нужно.

– Почему? – плача, шептала Арай. – Почему они? Почему не я? Я должна была умереть!

– Ты не должна была, – тихо произнёс я. – Как ты не понимаешь?

– Что я не понимаю? – её шёпот перешёл в крик. – Ты сам видел их бездыханные тела! Что я не понимаю!

– Тихо, тихо, все хорошо, – успокаивал я. И тихонько гладил по голове. Вокруг стоял шум.

– Да что ты знаешь о моих чувствах?! – в истерике кричала Арай, швырнув мою руку в сторону. – Уйди! УЙДИ!

– Я… – начал я, как чья-то рука опустилась на моё плечо. Я обернулся и увидел одну женщину. Та покачала головой.

– Оставь её, – произнесла она. – Она должна оплакать близких ей людей. Лучше её не трогать.

Я с жалостью взглянул на свёрнутое в комок девчачье тело. Вокруг стоял шум, грохот. Женщина  была босой, худой и такой печальной. А может, просто хладнокровной. Мы ничего не можем сделать для неё. Я отошёл от Арай и прислонился к стене здания.

Какой ужасный день! От Арай доносились стоны, всхлипы, а я просто сидел и пытался на неё не смотреть. Моё сердце обливалось кровью и слезами, а глаза оставались сухи. Мне было искренне жаль эту девочку, чьё несчастье и горе настигло её в столь раннем возрасте, а она ведь ещё совсем ребёнок. Я презирал себя за то, что не могу даже успокоить её, сказать, что все хорошо, и ей ничего не угрожает. За то, что я настолько бесполезен, я себя ненавидел.

– Почему вы не убегаете? – спросил я у женщины, которая стояла рядом.

– Паника лишь создаст хаос и разруху. Человек в панике – все равно, что саморазрушение. Сейчас наши жизни находятся под властью этих убийц, – спокойно ответил женщина.

Я кивнул головой, а потом снова посмотрел на Арай. Я представил себя на месте этой девочки. Как будто моя мама… мой папа… мои друзья… мертвы. Я не могу увидеть их. Я останусь здесь… навсегда!

Какое ужасное слово. Навсегда. Человечеству не дано бессмертие или долгая жизнь, на это указывают любая легенда и история. Возможно, чтобы не испытывать муки горести? Даже сейчас на меня находит ужас от  одного  этого слова. Навсегда… Ты не знаешь, что будет навсегда. Навсегда, вечно видеть, как умирают твои близкие и родные люди? Зачем человечество придумало миф о вечной жизни? Чтобы испытать весь ад этого мира, не имея возможности умереть?

Арай плачет. Рыдает. Не показывает лица. Тело сотрясается в рыданиях, руки дрожат, пропуская мимо них быстро бегущие слезы. Слабый шёпот. Зовёт родителей. Зовёт братьев. Хочет умереть.

Я встал. Я знал, что нельзя погружаться в горе, надо что-то делать. Что-то предпринять. От горя она сама может умереть. Надо… надо что-то делать.

– Арай, – подбежал к девочке и принялся трясти её плечо. – Арай. Твои братья. Они могут быть живы!

Её тело замерло. Голова медленно поднималась, и красное от слез лицо с надеждой взглянуло на меня. Я продолжал говорить:

– У тебя много братьев. Они могут быть живы. Они могут вернуться! – с такой же надеждой говорил я.

– Но… как? – всхлипывая, еле удерживая новые потоки слез, прошептала Арай.

– На площади… собираются пострадавшие и раненые! И… наверное, те, которые вернулись! Там могут быть твои братья!

Арай замерла. Она судорожно хватала воздух ртом, не веря в происходящее. Я волновался. Её била сильная дрожь, было чувство, что она упадёт и потеряет сознание. Я придерживал её за руки. Я понимал, что даю ей надежду. Что она хоть на пару минут, на некоторое мгновение очнётся и будет их искать. Может быть, это было ужасно. Но это подарит надежду. Даже если это займёт целую жизнь. Я не хотел видеть её такой. Слабой. Жалкой. Убитой. Несчастной.

Я готов был цепляться за все, что поднимет в ней былой дух. Что разбудит бывшую Арай. Что снова заставит её улыбнуться. Я был готов. И я сделаю это.

Я не успел отреагировать, как Арай помчалась на площадь. Как-то я услышал одну фразу, что надежда умирает последней. Хоть на пару минут, на пару мгновений… она стала прежней.

Я бежал за Арай, пытаясь не отставать от неё и не перегонять её. Её двигала надежда. Которая умирает последней.

Она остановилась возле площади. Я встал сзади неё. Пока она отдышалась, я успел рассмотреть площадь. Пахло кровью. Пахло умирающими жизнями. Тошнота пробралась в горло. Как это было отвратительно!

Мы стояли долго. Мы рассматривали проходящих людей. Я часто смотрел на Арай. Как же ложное чувство надежды поражает людей, получше всякой чумы. Она – неотделимая часть этого человечества.

– Дорогой!

– Сынок!

– Папа!

– Мама! – кричали люди. Мы смотрели, как они все находили друг друга. Мы смотрели, как дорогие сердца, любящие семьи вновь воссоединялись, а мы, одинокие, покинутые, смотрели на их счастье.

– Папа! – вновь завопили рядом. Радостно с оправдавшейся надеждой.

– Папа! – кричали обречённые, полным горем, с нахлынувшими слезами дети.

– Почему? Почему именно он? – кричала женщина с новорождённым ребёнком на руках, посреди улицы. Люди, не смотря на одинокую слабую женщину, натыкались на неё, не извинялись, с пустыми глазами уходили. Повсюду стоял плач, вой, крики. Я не видел картины худше этой. Не тысяча смертей, не кровь, не убитые жизни, а заживо похороненные в собственном горе женщины, дети, сыновья и дочери. В крепости царил хаос. Это был настоящий ад.

– Мой сын! Мой муж!

– Вернись! Приди!

– Не умирай!

– Живи!

– Вернись к нам! У тебя есть сын! – плакали женщины над трупами.

– Почему ты? Почему?

– Зачем?

Тысячи голосов, тысячи печальных возгласов, тысячи криков женщин, тысячи всхлипов осиротевших детей.

Арай стояла на месте, искала глазами. Я знал, что это все бесполезно. При расстреле мирных жителей, погибли все. Все было с самого начала бесполезно. Бесполезно…

А как же надежда, умирающая последней? Или это все ложь?

Мы простояли до ночи. Темнело. Ночь уже окутывала пространство, мало походившее на мирный городок. А мы стояли, не смея двинуться в сторону, боясь упустить тех, которых с надеждой ждали. С надеждой, которая умирает последней…

 

Возле прохода в стене, который вёл наружу, скопилась куча мёртвых тел. В тот день Аулие-Атинская крепость официально стало землёй Российской Империи.

Больше убийств не было. Женщин и детей оставили в живых. Оставив Арай на попечении той женщины, я вернулся в лагерь. Но Чокана там уже не было. Он вернулся к себе на Родину.

Несколько дней я приглядывал за Арай. Та женщина помогала нам, подбадривая своей заботой и любовью. Она с удовольствием приняла нас под свой кров, одинокий и обездоленный. Я старался приободрить Арай. Девочка была, словно ожившая кукла. Она не могла вымолвить ни слова.

Мне было больно смотреть на неё. За один короткий миг она потеряла почти всю свою семью.

Все было бы хорошо, если бы только я понял все гораздо раньше…

Арай долгое время не могла уснуть, поэтому я держал ее за руку, пока она не засыпала. Это вошло в мою привычку. Каждый вечер я пытался приподнять её настроение, рассказывал смешные истории.

Одним вечером я уложил её спать. Арай ни с того ни с сего начала плакать, а я не знал, что делать.

– Что мне сделать, чтобы ты успокоилась? – спросил однажды я.

– Не знаю, – тихо ответили мне.

Я вздохнул. На память пришло воспоминание.

– Если бы тебе Бог сказал, что через день умрёт твой отец. Что бы ты сделала? – неожиданно спросил я.

Слезы утихли. Девочка взглянула на меня. Она явно не знала, что ответить.

– Предупредила бы… сказала бы… не отпускала бы.

– А если бы Бог сказал бы это мне, а не тебе? – серьёзно спросил я.

Тишина.

– Что если у меня был шанс спасти твоего отца? – снова спросил я. – Или твоих братьев? Дорогих людей?

Арай ответила не сразу.

– Может быть… это был шанс спасти меня? – тихо произнёс её голос.

Я удивлённо посмотрел на неё и спросил:

– Тебе, правда, всего лишь двенадцать лет?

– Это важно? – спросила Арай.

– Казашка?

– Я?

– Не, наверное, еврейка, – кивнул себе головой и сделал серьёзный вид.

– Нет! – возмущённо произнесла Арай.

– А-ха-ха, – посмеялся я. Слез, как не бывало.

После нескольких минут мы замолчали.

– Скажи, – прервала тишину Арай. – Ты останешься здесь? Навсегда?

Я молчал. Этот вопрос я обдумывал не один раз. И к этому времени, у меня был готов ответ:

– Нет.

Снова тишина.

– Уходи, – неожиданно грубо сказала Арай. – Уходи.

Я мог понять её чувства. Да и я сделал своё решение.

Следующий день был моим последним в Аулие-Атинской крепости.

Я собрал все свои вещи. Та женщина дала мне тёплую одежду и необходимые предметы. Арай весь день не выходила со своей комнаты. Я жалел только о том, что мне не удастся попрощаться с ней. Но задерживаться здесь у меня не было причин.

Я вышел из дома. Я сделал глубокий вдох, как бы запоминая здешний воздух. Закрыв глаза на минутку, я запоминал звуки. Простерев руки, я хотел обнять всю землю. Мне было горько уходить оттуда.

Сзади до меня дошёл звук.

– Подожди, – потянула маленькая ручка за мой грязный рукав.

Я обернулся, чтобы посмотреть на плачущее лицо Арай. Одной своей рукой я вытер её слезу, которая скатывалась вниз по щеке, оставляя за собой плавную и мокрую дорожку.

– Я обещала… тебе, что… приготовлю еду своими руками.

Моё сердце дважды подпрыгнуло и ухнуло вниз. Я совсем забыл. Арай спросила со слезами:

 – Не хочешь… попить чаю?

У меня комок застрял в горле. Я не мог вымолвить ни слова, а Арай послушно потянула меня в дом. Нет, не в тот дом, где мы сейчас жили. А в тот, где раньше жила Арай. Он еле стоял. Местами обгоревшее здание, где-то рухнула стена. Этот дом не мог долго простоять. Но, несмотря на это, мы все равно зашли, где Арай уже подготовила стол посреди развалин. Печальная картина. Я дрожащими руками взял кесе и маленькими глотками начал пить. Чай был холодный, наверное, Арай не смогла развести костёр. На столе стояла пара деревянных тарелок: это все, что смогло уцелеть во время вторжения. Успокаивало лишь то, что такое, возможно, больше не повторится. Под властью Российской Империи вряд ли она допустит вторжение чьи-то войск на землю, которую уже считала своей. Но от её власти этот город уже невозможно было спасти.

Еда упорно не желала лезть в горло. Один комок застрял у меня во рту, и я не мог больше ничего съесть. Что-то скользкое скатилось по щеке и упало прямо в кесе с чаем. Такая же слеза попала мне в рот. Она была солёной. Рядом сидела Арай и тихо всхлипывала, когда не могла удержать слез.

– Прости… что не могу дать такой стол, какой готовила аже …но это все, что я… могу дать, – запинаясь, произнесла Арай.

Я улыбнулся сквозь слезы. Она так старалась найти еду в этом доме, чтобы выполнить своё обещание, которое дала мне. Среди этих развалин. Одна, совершенно одна... Маленькая двенадцатилетняя девочка…

Не понимая своих порывов искренности от того, какая картина произошла передо мной, я немного вырвался вперёд и взял за руку Арай.

– А? – раздался охрипший голос.

Мне так хотелось её утешить. Она осталась совсем одна в этом мире. Ее никто не будет ждать, она никому не нужна. И улыбаясь, я поцеловал ее в лоб.

– Ты молодец, – тихо сказал я.

Глядя на меня, Арай не смогла выдержать. Она обняла меня руками и уткнулась в грудь. Слезы лились рекой, я чувствовал, как моя рубашка промокла, но отпускать её я не собирался. Наверное, так себя люди чувствуют, у которых есть сестрёнки? Я никогда не забуду этот миг. Эти дни. Часы, которые я провёл с ней. Когда я обрёл маленькую сестрёнку…

Но я принял решение и не хочу от него отступать. Маленький домик с растрескавшимися стенами в ужасном состоянии стоял одинокий и обездоленный. На его фоне стояла Арай с красными глазами. Она будет не одна. Я узнал, что у неё есть родственники в городе, которые с радостью примут её. Теперь я мог уйти.

– Скажи…перед тем, как уйдёшь. И…перед тем, когда мы навсегда расстанемся, – попросила Арай со слезами на глазах.

– Что сказать? – спросил я.

 Мне было грустно. В какой-то миг мы стали такими близкими людьми. И теперь расстаёмся. Опять навсегда. Навечно…

– Что-нибудь, – умоляюще взглянула Арай, пытаясь протянуть момент нашего расставания.

– Живи, – сказал я. – Живи. Жизнь – единственное, что у тебя сейчас есть. И оно – самое дорогое, что у тебя когда-либо будет. Твои родные… отдали свои жизни, чтобы твоя расцветала и дышала. Не трать её попусту. Развивайся.

– Мы ещё встретимся?

– …Да.

Мы долгое время молчали, смотря лишь друг другу в глаза. Расставание – ещё одна горечь жизни. Ещё одна – её неотделимая часть.

– Пока, – сказал я, уходя.

– Прощай, – сказал она.

Мне казалось, что я простился правильно. Я чувствовал, что ещё увижу эти глаза. Правда, не в этом мире.

Я задержал дыхание. Путём этих передвижении я нашёл способ, чтобы хотя бы ненамного облегчить этот болезненный путь. Когда я задерживал дыхание, ужасное удушье прекращалось, голова переставала болеть, но жаркий огонь продолжал распространяться по всему телу. И я с этим ничего не мог поделать.

Передвижение длилось несколько минут, но из-за боли эти минуты казались большим отрезком времени. Но, в отличие от самого первого передвижения, сейчас это проходило быстрее и менее болезненно. Вдохнуть воздух я смог только тогда, когда по моему телу пробежался прохладный холодок. В это же время я открыл глаза и во время сумел избежать моего столкновения с землёй, приземлившись на ноги. Довольно улыбнувшись удачливому перемещению, я оглянулся вокруг. Я не знал, куда я попаду, в какое место и естественно, что моя самая первая мысль была такой:

– Где я? 

Это не был российский город или крепость. Это не было похоже ни на какое место, где я сумел побывать в этом мире. Но, к моему удивлению, я понял, что попал в аул. В настоящей реальности, летом, мы часто с родителями ездили туда. Хоть и разница между реальностью и этим миром была велика, но это осталось неизменным.

Небольшие домики, сделанные из камня и кирпича. Стены были покрыты глиной, а на крыше солома. К тому же я видел множество отгороженных загонов для скота.

Я дыхнул своим горячим дыханием на замёрзшие ладони. На земле лежал таявший снег, и было видно, что весна уже вступала в свои владения. Но холодный ветер все так же гулял по окрестностям, заставляя тереть ладони и переминаться с ноги на ногу, пока я осматривал окружающее пространство.

 Казахи – кочевой народ. Но  к XIX-му веку казахи приняли оседлый образ жизни. И не мудрено: под властью Российской Империи кочевать на плодородных пастбищах было фактически невозможно, так как все это забирала царская власть. Представьте, если бы у вас забирали  ваши вещи и говорили, что это правильно. Теперь ясно, почему мы в школе изучаем столько восстаний.

Сейчас я сильно жалел, что не удосужился их прочитать в своем мире. Довольно интересно узнать, как казахский народ пытался бороться с этим.

Ещё понятно, почему казахи приняли оседлый образ жизни. Можно только представить, что у тебя под властью плодородные пастбища, которые сильно помогут в укреплении сельского хозяйства. Неизменно человеческая жадность не позволит подобному пройти мимо. Как и царская власть.

Я стоял на холме, откуда был виден аул. Скоро темнело, и в любом случае мне пришлось пройти бы туда. Я надеялся, что не придётся снова спасать каких-то детей, и они позовут меня к себе домой. Это уже со мной было два раза. Не уверен, что в третий раз я ещё кого-то спасу.

Я увидел одного мужчину по дороге. Он явно жил в этом ауле, раз так уверенно вышагивал по дороге. Я окликнул его. Тот повернулся и вопросительно на меня уставился.

– Извините! Э-э-э… не в этом ауле живёт Чокан? Э-э-э…Валиханов…

Аул был маленький, и я предположил, что какую-либо тайну житель не смог бы скрыть. Не говоря о сплетнях. Если этот мужчина живёт тут, то должен знать имена всех жителей своего аула.

Мужчина, хмуро уставился на меня и спросил:

– А сам откуда? Зачем?

– Надо, – ответил я, сильно растерявшись.

Придумать причину и оправдание времени у меня не было, а в голову назло не лезли никакие мысли.

Мужчина, сильнее нахмурившись, повернулся лицом к аулу и сказал:

– Это аул султана Тезека. Ты прав, в нем живёт Чокан Валиханов. Иди в аул, спроси у жителей, тебе ответят.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Я пошёл по дороге, спускаясь с холма, прямиком к аулу. Он был не слишком большим. Сзади меня разливался закат, окрашивая небо розовым цветом. Было немного холодно, и я благодарил Арай за предусмотрительность и заботу в виде тёплой накидки. Грустные мысли снова одолевали меня, и я поспешно переключился на другую тему. Но особого труда мне не понадобилось.

На улице возле крылец сидели  дети. Было очень холодно, все взрослые согревались в домах, а дети прыгали и бегали  друг за  другом, и о том, что холод не пробил их хрупкие тела, говорили лица, красные от пота и возбуждения. Я подошёл к мальчику, стоящему чуть поодаль от остальных детей. Ему тоже было весело: это выдавало выражение лица, но он не пытался выпустить свои эмоции наружу, как другие дети. Те кричали, прыгали, громко топали ногами и били друг друга. Я присел на корточки возле мальчика, когда оказался возле него. Как-то я слышал, что, чтобы ребёнок чувствовал себя свободнее при общении со взрослым, нужно, чтобы  лица были на одном уровне. Откуда у меня были подобные знания, я и не вспомню, но я их часто применял.

– Привет, – сказал я для того, чтобы мальчик обратил на меня внимание. Главное – не быть подозрительным.

– Извини, но ты случайно не знаешь, где живёт Чокан Валиханов? – спросил я. Но, глядя на его изумлённое лицо, я успел скрыть выражение полного разочарования. Кто толкал меня спрашивать подобные вопросы у ребёнка? Ах да, я сам.

 – Чокан-ага? – неуверенно сказал в вопросительном тоне мальчик.

Бинго! Есть контакт!

– Да, – все так же улыбаясь, я не выдавал своих мыслей, когда моё внутреннее я лихо отплясывало танец афро-американских народов. Наверное, улыбка вышла довольно широкой, что мальчик немного отошёл назад и сказал:

– Все взрослые на совете. Мама с сестрой остались дома. Больше ничего не знаю, – промямлил мальчик.

Испугал бедного ребёнка, тиран!

– Спасибо, – от души поблагодарил я мальчика, – а где проходит совет?

Тоненький маленький пальчик указал в одну сторону. Я ещё раз поблагодарил его и ушёл в том направлении. Мальчик остался стоять на месте, так как я слышал только свои шаги. Неужели я настолько страшный?

Дорога не была долгой, но из-за пронизывающего холода я пустился в бег. Под ногами хлюпал подтаявший снег, поэтому дорога была скользкой. Впереди меня стояло ограждение,  я ухватился за трещину в стене и пытался остановиться. Как раз вовремя.  

Из дома, который стоял как раз на том повороте, выходили люди. Выходили старики, мужчины с серьёзными лицами. У кого-то разъяренность откровенно выражалась на лице, кто-то лишь печалено шёл вперёд.

Все люди, вышедшие с дома, остались стоять на улице. Последними вышли два человека. Это был Чокан и мужчина старше его. Немного комично было смотреть на стройного Чокана и довольно грузного мужчину. Но угрюмые выражения их лиц напротив заставляли нервно выдохнуть и следить за развитием событий. Первым не выдержал мужчина.

– Все-таки я против. Я отказываюсь принимать все это!

– Я вам уже говорил, – начал Чокан. В его голосе слышались нотки раздражения.

Похоже, данную тему они обсуждали не один час.

– Это принесёт большие хлопоты. Как я ошибался, когда выдавал Айсару за тебя! – почти кричал он.

– Султан Тезек, – грозно сказал Чокан, заставляя его умолкнуть. – Все уже решено. За меня и за вас.

Тишина прошлась над аулом. Кто-то неудовлетворённо покачивал головой, а кто-то понимающе сидел, понурив голову.

– Это твоё окончательное решение? – нахмурив брови, спросил султан Тезек.

– Да, – твёрдым голосом произнёс Чокан.

– А как же моя сестра Айсары? – нахмурив брови, спросил Тезек.

– Если она захочет, я не буду её держать, – сказал Чокан. – Это её выбор.

Мрачная атмосфера охватила всех. Но она быстро растворилась после громогласной реплики:

– Из-за тебя! Она останется вдовой! Совсем одна! Из-за тебя! – кричал разъярённый султан Тезек. – Как она будет жить?!

– Мне очень жаль, – произнёс Чокан и опустил глаза, – Но это намного лучше, если она откажется от этого ради себя.

Ноздри султана Тезека раздувались, как у быка. Была напряжённая тишина, никто не осмелился и слова вымолвить.

Я наблюдал за этой картиной. Не понимая суть этого диалога, мне становилось интересно. Неожиданно мне в голову подкралась мысль, что все это – прошлое. И в моем мире все эти события давно известны. Почему же я не старался о них больше узнать. 

Вокруг все так же стояла тишина, все смотрели на дрожащего от злости султана Тезека. Тот склонил голову немного набок, его голова дрожала от напряжения, рот то открывался, то закрывался, а руки быстро сложились в кулаки. Но я не думаю, что человек, которого народ выбрал в качестве своего султана, станет делать какие-то неразумные действия. Тезек выдохнул шумно и резко, закрыв глаза, как бы смиряясь с реальностью. Дрожь по всему его телу прошла, но глаза не смогли лишиться злости.

– Делай, что хочешь. Но отныне ты не являешься частью этого аула, – сказал Тезек и повернулся к остальным мужчинам, стоявшим недалеко. – Вы слышали. Начнём сборы завтра.

Он прошёл через толпу и ушёл в противоположном направлении, ни разу не повернувшись. Остальные мужчины, качая головами, разбрелись кто куда. Посреди бывшей сцены стоял Чокан. Не сказать, что тот был спокоен.

– Чокан… – окликнул я его, подходя ближе. Тот дёрнулся от потрясения и взглянул на меня. Зрачки его расширились, но через минуту снова приняли свою форму.

– А-а-а… это снова ты. Как тут оказался? – он даже перестал этому удивляться.

– Я пошёл за вами, – ответил я.

– Удивительно, – сжав руки в кулаки, со смехом произнёс Чокан. – Ты шайтан, что следишь за мной и покоя не даёшь? Иль хранитель, что меня оберегает? Да мне уже до  этого нет никакого дела.

В моей груди снова поднялось беспокойство за его самочувствие. Его поведение не отличалось от того, что когда-то было в Петербурге перед его уходом. Я не мог допустить, чтобы снова между нами появилась ссора, потому что чувствовал развязку этой истории.

– Я немного услышал ваш разговор с тем султаном, – начал я. – Многое я не понял. Но у меня к вам только один вопрос: что вы будете делать?

Со стороны Чокана послышался вздох. Изо рта его вышел пар. День быстро клонился к вечеру, и на улице холодало.

– Что говоришь? Только что, – указав на ту юрту, откуда он недавно вышел, сказал: – Я уже все сделал.

Чокан повернулся и пошёл по дороге. Он сделал пару шагов и остановился. Затем, не оборачиваясь, произнёс:

– Идём за мной.

Выбора у меня не оставалось. К тому же я сильно продрог, пока слушал их диалог, поэтому не отказался бы от чего-нибудь тёплого. В состоянии Чокана это было бы эгоизмом просить о чем-то подобном, и я молча шёл за ним.

Мы миновали несколько домов, дважды завернули направо и долго шли прямо: я запоминал дорогу на всякий случай. Думаю, я даже смогу выбраться к тому месту, куда меня перенесло из Аулие-Аты. Если конечно, понадобится.

Пока я вспоминал свою дорогу, я не заметил, как Чокан остановился. Немного потопав на месте, тяжело вздохнув, он вошёл в дом. Я тоже вошёл немного с опаской, постоянно озираясь по сторонам. Это же чужой дом, в самом деле…

– Чокан! – воскликнула одна девушка и бросилась на руки Чокану. Я благоразумно отошёл назад, немного отводя глаза и чувствуя себя третьим лишним.

– Айсары…

– Что? Что сказал брат? – с глазами полного нетерпения и отчаяния… отчаяния?

Чокан медленно отпускал вниз глаза, немного раскрыв рот.

– Я решил… – не глядя в глаза женщине, которая стояла перед ним, – завтра…

– Уже? – дрожащими руками, с выпученными глазами в шокирующем тоне произнесла Айсары. – Уже завтра…

– Да, – тихо, но твёрдо сказал Чокан. – Слишком поздно что-то менять.

– Так нельзя. Зачем… – тихо отступила Айсары и тихо плакала. Мне стало ещё хуже.

– Помоги гостю, – сказал Чокан и, не оборачиваясь, ушёл дальше.

Я остался стоять на пороге дома, глядя в спину уходящему мужчине. Медленно я перевёл взгляд на женщину, которая до сих пор стояла на том же самом месте. Кто такая эта Айсары?

– Проходите, – подняв лицо, сказала Айсары. – Извините за эту сцену.

– Да нет. Ничего, – сказал я и постарался улыбнуться ободряюще.

Айсары провела в меня в одну из комнат, где уже был накрыт стол. Только взглянув на еду, я вспомнил о том, что уже долгое время ничего не ел. Желудок заурчал, не хуже белого кита. Не успел я толком все понять, как уже обильно забивал свой рот едой. Айсары села рядом со мной, за что я был ей благодарен: не очень уютно сидеть одному за таким столом.

– А Чокан не будет ужинать? – спросил я, передвигая к себе тарелку.

– Нет. Он не будет.

– Ясно, – неуверенно сказал я.

– Как тебя зовут? – спросила Айсары.

– Омар, – ответил я, кладя еду себе в рот.

– Ты откуда приехал? – спросила женщина.

– М-м-м… – замычал я ртом, набитым едой. Проглотив её, я сказал заготовленную заранее речь. – Я приехал из деревни неподалёку. С Чоканом я давно знаком, и поэтому он предложил мне пожить у него.

– Странно, – заметила кое-что Айсары.

А у меня от этого слова желудок внутри сальто сделал. Ненавижу выдумывать лживые истории.  Хотя…ничего.

Я удивился и пару раз моргнул. Она явно хотела что-то сказать. Но что?

– А вы кем приходитесь Чокану? – спросил, стараясь поддерживать разговор.

– Я его жена, – грустно улыбнувшись, сказала Айсары.

От удивления у меня глаза на лоб полезли. Хотя чему удивляться, вполне можно было предположить такое развитие событий. На этот раз я придирчиво осматривал женщину, которая сидела рядом. Не скажешь, что красавица, но держалась она стойко. Гордая и прямая осанка, серьезное и умное лицо отталкивало от себя недостатки в ее внешности. Но при первой встрече в неё никак нельзя было влюбиться. Возможно, они знакомы уже давно.

При виде моего лица Айсары улыбнулась.

– Что смешного?

– Все, кто узнают, что я его жена, сидят именно с таким выражением лица, – полушутливо-полупечально произнесла Айсары.

Я кашлянул, пытаясь придать себе более серьёзный вид. Она сразу поняла, о чем я думаю. Стараясь изменить русло нашего разговора, я спросил:

– А что произойдёт завтра?

Окружающая вокруг Айсары тёплая атмосфера куда-то испарилась, дав место непривычной грусти. Я отложил еду в сторону и посмотрел на Айсары. Разговор выйдет неприятный.

– Завтра наш аул переезжает ближе к югу, – тихо произнесла женщина. – Мой брат… султан Тезек… уводит аул и оставит Чокана здесь.

– Как… оставит?

– Он больше не является частью нашего аула. И я… тоже уеду, – чуть не плача, произнесла Айсары.

– Подождите, а как он останется один? – не веря  всему происходящему, спросил я.

– Чокан болеет, никто не знает, как его вылечить. Приходили знахари… много… никто ничего не знает. Что за болезнь? Как она появилась? Никто… – заплакала Айсары.

– Разве это повод его тут оставлять?

– Он сам так захотел. Он… не хочет, чтобы мы видели, – пряча лицо в руках, сказала она.

– Это не повод! – выдохнул я. – Что за глупость?

Мне не ответили. Я понял, что больше информации я не получу. Аппетит пропал так же быстро, как и появился.

– Спасибо… за еду, – поблагодарил я и неуверенно оставил женщину в комнате одну. Вряд ли она хочет, чтобы чужой человек видел, как она проливает слезы. Я встал спиной к стене и слышал, как из комнаты доносились всхлипы. А ведь она любит Чокана. И так просто оставит его?

А он?

– Не хочет, чтобы видели его смерть, – тихо произнёс я, сползая на пол. Эти слова заставили всплыть в памяти одну историю. У моего дяди был пёс. Здоровый, крепкий, Шуриком звали. Подкосило его, хворать начал. Переживали за собаку, к ветеринару ходили. Хороший был пёс, от хозяина никогда не сбегал. На следующий день калитку открыли, никто не думал, что пёс сбежит. Дядя вышел во двор, а Шурика нет. Искали, искали, нигде не нашли. Потом я услышал, что собаки перед смертью уходят от своих хозяев, чтобы они их смерть не видели. Долго печалился дядя, но смирился с его смертью.

А Чокан мне напомнил Шурика. Гордый, статный, хороший. Только вот хозяин…

Всхлипы за стеной прекратились, и из комнаты вышла Айсары. Она стояла спиной ко мне и сказала:

– Идёте за мной. Я покажу вам вашу комнату для ночлега, –  не оборачиваясь, прошла дальше.

Я встал с места и пошёл за ней. Айсары остановилась возле двери, открыла её и низко опустила голову. Я быстро прошмыгнул мимо неё, не глядя в глаза.

– Спасибо. Я как-нибудь сам расположусь, – сказал ей до того, как она попыталась зайти.

Та кивнула головой и повернулась. Тут-то я и задал вопрос, который недавно возник в моей голове.

– Неужели… вы с этим смиритесь?

Настала неловкая пауза. Айсары так и осталась стоять спиной ко мне, и когда я уже хотел пройти дальше, она сказала:

– Разве…у меня был выбор? – спокойно произнесла Айсары.

Потом она ушла и оставила меня в растерянности. 

А я так и остался стоять на месте, глядя на одиноко удаляющую женскую фигуру.

– Ух! – крикнул я и повернулся на спине. Пощупав мягкую ткань, я пытался найти свою подушку, которая должна была лежать под моей головой. Моя нога наткнулась на что-то большое и мягкое, и я со всей силы пихнул его.

– Р-р-р! – яростно зарычал я и встал со своей постели. Если ещё вчера моя голова лежала на подушке, то очнулся я в точности наоборот. Все из-за кошмаров… я так долго ворочался во сне, что успел перевернуться. К счастью, в комнате было немного прохладно, и я не проснулся, как обычно, обливаясь потом.

Зевнув, я потянулся. После этого я хотел убрать свою постель, но разве утро добрым бывает?

– А-а-а-а! – раздался женский голос неподалёку. От неожиданности я поскользнулся на своей постели и упал. Звук от моего падающего тела вышел прилично громким. Потирая свой ушибленный бок, я побежал в сторону крика.

– Что случилось? – спросил я, ворвавшись в комнату, которая была неподалёку.

На полу лежал мертвенно бледный Чокан, кашель которого раздавался на всю комнату. Его голова покоилась на коленях Айсары, которая пыталась привести в чувство своего мужа. Я указал на кровавую лужу возле них.

– Это… кровь?

Никто мне не ответил, потому что именно в этот момент Чокан громко покашлял, и из его рта потянулась кровь.

– Он харкает кровью… это серьёзно… – ответил я, пытаясь удержать равновесие.

– Уходите, – сказал Айсары, полностью сконцентрированная на своём муже. – Я уложу его.

Но моё тело приросло к тому месту, где я остановился.

Мертвенная бледность, харканье кровью, глухой кашель, наверное, даже высокая температура – это серьёзные симптомы.

С беспокойством я пытался что-то прочитать по его лицу. Ему было тяжело. Больно.

– Уходите! – взмолилась Айсары, аккуратно придерживая Чокана.

Отойдя на пару шагов назад, я повернулся и убежал в свою комнату. Вслед мне до сих пор доносились харкающие звуки и пронзительные стоны больного.

Я вышел с комнаты через полчаса. Когда я заглянул к Чокану, тот смирно лежал на кровати и спал: лужа крови исчезла, как и Айсары.

Я решил побродить по дому с целью найти её хозяйку. Это было нетрудно. В конце коридора доносился женский плач. Я стоял перед дверью в нерешимости: войти или нет?

– Это я, Омар, – тихо, но так, чтобы меня было слышно, сказал я.

Всхлипы прекратились. Значит, она меня услышала.

– У-уходите… – дрожащим голосом произнесла женщина.

– Я вернусь, – пообещал я и ушёл.

На улице было очень холодно, поэтому меня туда не тянуло. И не поверишь, что уже середина весны. Поэтому я сидел в своей комнате и пытался себя чем-нибудь занять. Мне не нравилось в этом ауле. Я не видел здесь ни одной улыбки. Холодные маски вежливости и безразличия, с которой меня здесь встретили, не впечатлили меня, а наоборот, глубоко давили на меня своей атмосферой. Именно в этот момент я больше всего на свете захотел домой, где меня с улыбкой и заботой встретит мама после школы, накормит меня, слушает. Папа, с которым вместе можно было смотреть телевизор и разговаривать на интересные темы. Но больше всего я хотел уйти от чужих проблем, от невидимой смерти, которая нависла над этим домом.

Я хотел домой.

Раздался дверной стук, а за ним женский голос: 

– Это Айсары.

– Д-да, – поспешно встал я со своего места. – Входите.

Жена Чокана спокойно зашла в мою комнату, не испытывая ни капли смущения. Слез уже не было, но краснота вокруг глаз ещё не прошла.

– Вы что-то хотели? – учтиво я спросил у Айсары.

– Да, – твёрдым голосом сказала она. Она быстро пришла в себя. – У меня к тебе просьба.

– Какая? – насторожился я. С этой женщиной я знаком всего лишь со вчерашнего дня, и даже если она жена Чокана, я не мог так сразу свободно заговорить с ней, тем более, выполнять её просьбы.

– Это касается Чокана, – ответила Айсары.

Я моргнул.

Это все меняет.

– Находясь в этом доме всего лишь одну ночь, вы успели заметить состояние Чокана, так ведь? – продолжила Айсары.

Я кивнул.

К чему она клонит?

– Сегодня… я уезжаю.

Кажется, я начинаю понимать.

– Я знаю, это эгоистично, но… – Айсары тяжело вздохнула, – вы не могли бы посмотреть за моим мужем?

Я уже догадался о подобном и пытался приготовить ответ. Но меня все же раздирали сомнения. Я не мог сразу сказать «да».

Как перед выбором: лучше взять какую-то вещь, которая дешевле, или ту, которая дороже, но качественнее?

Тот выбор, что стоял передо мной, был, несомненно, серьёзным. Но я не мог просто так сказать «да». Что-то внутри меня не нравилось в этой женщине.

– Вы уходите и хотите оставить всю ответственность на меня? – спросил я.

– Мне очень жаль, – опустила глаза Айсары. – Но мне кажется, что вы останетесь здесь, даже когда мы уедем, не так ли?

Я нахмурился. Я вовсе не собирался уезжать. Этого не было в моих планах.

– Допустим, – осторожно начал я.

– Через неделю мы вернёмся, – продолжила Айсары. – Прошу вас останьтесь здесь, облегчите его боль!

– А вы? – разозлился я. – Разве не вы его жена? Разве это не ваши обязанности?! Вы просто хотите оставить помирать его здесь, а потом всю вину свалить на меня, когда вернётесь?!

– Мы не будем вас обвинять! – горячо возразила Айсары и рухнула на колени.

– А что это значит? Почему вы ничего не можете? – продолжал я, не обращая внимания на её позу.

– Потому что у меня ничего нет! – заплакала Айсары. – У меня есть только мой муж. Но и он отказался от меня!

– В каком смысле? – спросил я, ещё не остыв.

– Чокан скоро умрёт. И чтобы я не осталась с ним до конца его дней, я должна буду уехать с моим братом! – плача и на коленях говорила Айсары, когда я стоял. – Рядом никого не будет! Никого! Вы не живете в ауле, вы можете остаться здесь! Умоляю! Прошу! Останьтесь!

Я стоял неподвижно. В этот миг я стал доверять этой женщине, которая не имела ничего, но умоляла присмотреть за мужем, который скоро умрёт. Я не хотел терять этот миг.

– Что от меня нужно? – спросил я, садясь на корточки, чтобы наши лица стали на одном уровне.

– Спасибо… – прошептала Айсары.

– Я готов посмотреть за вашим мужем, но я не буду ждать вас целую неделю. Если конечно… это не случится раньше… вы понимаете, – я не хотел говорить этого слова.

– Да, – произнесла Айсары, стирая слезы с глаз. – Я оставлю лекарства, пищу и необходимые предметы.

– Хорошо, – кивнул я.

– Мы скоро уезжаем, – продолжила Айсары. – Я буду молиться за вас обоих.

Я нервно потирал пальцы. Айсары встала с места.

– Ещё раз огромное спасибо, – сказала Айсары и чуть склонила голову. Она повернулась и направилась к двери.

– Слушайте… – остановил её я. – Неужели нет никакого выхода? Он так просто… умрёт?

Айсары вышла с комнаты, но в последний момент повернулась. Её глаза пылали гневом.

– Вы думаете, я оставила бы его, если была хоть единственная возможность? – дрожащим голосом произнесла Айсары.

Мне не нужно было спрашивать.

– А он с этим смирился?

– Уже давно, – тихо сказала Айсары. – Но сейчас уже ничего нет.

– Есть надежда, – пытался поспорить я.

– Её больше нет, – жёстко произнесла Айсары и скрылась с поля глаз.

Чуть позже я услышал на улице шум. Но я не хотел выходить и интересоваться, что там происходило. В конце концов, я и так знал. Когда поздно вечером я вышел на улицу, никого не было. Все уехали.

 

Эти дни были для меня самыми напряжёнными. Я не мог уснуть, страдал бессонницей, мало ел, постоянно сидел у постели больного. Чокану становилось хуже с каждым днём. Лекарства уже плохо помогали, кусок не лез ему в горло. Единственное, что его иногда успокаивало, – наши частые разговоры. Я старался ему больше рассказывать. О будущем, которое он никогда не увидит. Ему казалось это все сказками, когда я говорил о независимом государстве Казахстан, о современной жизни. Я напрягал память, вспоминал все важные моменты нашего государства после девятнадцатого века. Я рассказал о Великой Отечественной войне, о 1991 годе, когда Казахстан обрёл независимость, о настоящем времени без войн и кровопролития.

– Какое чудесное место, – сказал Чокан, когда я рассказал ему о жизни, окружающем мире, в котором я жил до того, как тут оказался.

– Это, как сказка, – говорил Чокан, когда я сказал, что существует прямоугольные штуки, на которых лишь стоит провести пальцами, ты можешь узнать любую новость мира. Их называют планшетами.

– Такое будет в будущем, – убеждал я его, а он лишь отвечал:

– Я хочу в это верить.

Каждый день Чокан харкал кровью. Было страшно на это смотреть, не то, что потом убирать. Но более важное было другое – Чокан слабел, чувствовал себя хуже с каждым днём. Мне приходилось чуть ли не вливать лекарства в него и закидывать еду.

Но в те редкие моменты, когда мы общались, я позволял себе замолчать и отдавать роль рассказчика Чокану. У него это получалось лучше, чем у меня.

– Ваши родственники, кроме этого аула, знают, что вы больны? – спросил я у него однажды.

– Да. Я писал письма своему отцу. Он стар, но его сердце сильно переживает обо мне. Я понимаю, что у него на душе, – сказал Чокан.

– Как вы считаете, что является самым главным, что человек не должен терять? – поинтересовался я его мнением.

– Взгляд на жизнь, – ответил Чокан. – Как бы ни было плохо, человек должен на все смотреть с улыбкой. Любая случайность не может быть случайна.

– А у вас есть мечта?

– Да, – тихо сказал Чокан. – Чтобы небо в будущем всегда оставалось голубым.

– Голубым? Небо не может быть всегда голубым, – возразил я. – Когда дождь, небо покрывают тучи, когда…

– Нет, нет, ты не так понял, – улыбнувшись, сказал Чокан. – Голубой цвет – цвет свободы. Это самый прекрасный цвет на свете.

Я всегда восхищался людьми, кто мог легко высказать свои мысли и чувства, затронув при этом чувства других людей. Хотя даже я при этом не мог понять некоторые из них.

– Почему ты, чужой человек, помогаешь мне? – однажды спросил у меня Чокан.

Я не знал. Мои глаза неустанно и постоянно следили за Чоканом. Его жесты, мимика, речь – все это я пытался повторить и обращал внимание даже на малейшие детали. С самого первого дня он стал для меня примером, даже не подозревая об этом. И даже не подозревая об этом, он стал мне так важен. Наверное, поэтому я боюсь его потерять.

Сиденье возле кровати Чокана стало моей ежедневной обязанностью, даже можно сказать, любимым делом. Мне нравилось непринуждённо беседовать с умным человеком, даже иногда узнавать что-то новое.

В один день состояние Чокана резко ухудшилось. Я бегал туда-сюда, таскал воду, лекарства, одеяла. Я перебирал возможную посуду с целью найти то, что облегчит ему боль.

Ничего не помогало.

Прошло несколько дней. Состояние Чокана было нестабильным, его здоровье ухудшалось, и запасы лекарств, что дала Айсары, быстро кончались. Я помогал Чокану, используя знания, что дала та женщина из крепости Аулие-Ата.

В один день все должно было кончиться.

 

Десятое апреля, тысяча восемьсот шестьдесят пятый год.

Рано утром я приносил лекарства и еду для Чокана. Для меня это не было трудно, в этом мире я привык вставать рано из-за кошмаров. Я зашёл в его комнату и обомлел. Он был весь абсолютно бледный, как смерть, одеяло было в крови, а Чокан не переставал кашлять.

Я сразу рванул к нему.

Моё сердце обливалось кровью, а глаза оставались сухими. Ему становилось хуже с каждым разом. Он кашлял, у него был сильный жар. Я побежал в кладовку за дополнительными одеялами. Я накрыл их ими, но не знал, что делать дальше. Я сожалел, что рядом не было Арай, когда она могла бы помочь. Глухой кашель. Я снова взглянул на Чокана. В комнате повышалась температура. Я закрыл все окна и двери. Чокан проснулся и еле пробормотал:

– Мне… *кашель*… жарко.

У меня нарастала паника. Я одним разом отбросил все одеяла, которые принёс с кладовки. Он не переставал тяжело дышать. Его лоб покрылся испариной, а подушка была влажной. Я схватил кружку с кувшином воды и бутыль с настойкой из  белозара. По пути увидел чистую тряпку. Я окунул её в воду и выжал. После этого потихоньку начал вытирать лоб Чокана. Я вытер его лицо, руки и тело. После этого снова окунул тряпку в воду, выжал и оставил на лбу Чокана, чтобы он ощущал приятный холод. Его тело била крупная дрожь, а горло не переставало издавать кашель. Ему явно не становилось лучше. Я начинал вспоминать все, что делала моя мама, когда я болел. Она давала мне горячий чай и суп. Но сейчас я не знал, откуда их взять, но у меня на руках была настойка. Я вылил её в кружку и поднёс к губам Чокана.

– Вам нужно выпить все это, – произнёс я и поднял Чокана так, чтобы ему было удобно пить. Он почувствовал холодное питье и принялся глотать жидкость. Я сам вспоминал свои чувства, когда болея, пытался пить холодную воду. По горлу стекало божественная питье, и я явно ощущал, как что-то холодное стекалось от горла и дальше вниз. После того, как он все выпил,  я снова уложил его на кушетку. Мне показалось, что были какие-то улучшения, но они вмиг исчезали после того, как Чокан снова начинал кашлять. Я ходил по комнате и трясся сам не хуже Чокана. Я буквально ненавидел себя за свою беспомощность, за то, что я ничего не мог сделать, чтобы спасти лучшего друга. Я дал ему попить и воду и настойку, вытер тело холодной тряпкой, но ничего не помогает. Я не имел никаких подручных средств, а если добавил бы ещё одеяла, то он вовсе бы задохнулся.

 

Я возился в соседней комнате и перебирал вещи. И у себя дома я никогда не отличался аккуратностью, за что меня часто ругала мама. Мне было откровенно скучно и тревожно. Я поочерёдно брал в руки какую-нибудь склянку или одежду, разглядывал и кидал на прежнее место.

С каждым днём становилось теплее, сразу было понятно, что приближалась весна.

Из соседней комнаты снова был слышан глухой кашель. Я вздохнул, схватил склянку с жидкостью и вошёл в комнату. Чокан лежал бледный, в поту, глаза вращались в разные стороны. Я ничего не говорил, а просто сел рядом с ним, прямо на пол.

Я уже принял его неизлечимость, как данность. Его покинули друзья, родные, все отвернулись от него. Такой смерти никто не желал бы, и мне было искренне его жаль. Я не был его другом, родственником. По сути, и он для меня никем не был. Но все же мне было его очень жаль.

Пока я размышлял об этом, совсем не заметил, как утих кашель.  Я уже подумал, что пришло облегчение, но и его напряжённого дыхания тоже не было слышно. В испуге кинулся к нему. Глаза были прикрыты, через щёлочку неясным взглядом он все же смотрел на меня. Он дышал все тише и тише, а я схватил его за руку. Чокан пытался сделать какое-то движение, открыл рот, словно хотел что-то сказать. Не смог. В ту же минуту его тело обмякло, а я держал ослабевшую руку. Мне не доводилось видеть смерть прежде, и смотреть на это  я не хотел.

Отпустил руку, накрыл тканью, которая была рядом и ушёл. Через неделю о трупе позаботятся. А обо мне нет. 

 «У каждой жизни есть своя судьба,

Любящая семья, отец и мать, своя страна.

И каждое сердце внутри хранит любовь,

От чего мысли бегут, и в жилах стынет кровь.

Каждый народ имеет своё прошлое,

Радостью, слезами, кровью заросшее.

Каждый брат встанет за родных стеной.

Будет защищать их от боли всей душой.

Каждая сестра оградит их тёплой заботой.

Опорой станет для них с огромной охотой.

Каждый отец станет детям горой,

Оградит их от пули любой.

Ну и, конечно, любящая мать.

Ценой жизни будет их защищать!»

 

Тепло, сонно. Мне хочется спать.  Я пощупал рукой твёрдую поверхность. Где моё одеяло? Что это такое? Кто-то нервно теребил моё плечо. Я отмахнулся и продолжал спать. Я сильно устал,  и мама не сможет меня просто так разбудить. Во всяком случае до тех пор, пока не зазвонит будильник. Меня снова начали теребить по руке и бить по ногам. Я разозлился. Что такого случилось, что я кому-то резко стал нужен? Я услышал шум и голоса. Мама не может поставить телевизор тише и закрыть дверь? Она знает, что я сплю. Но нет, меня нельзя оставить в покое. Дядь Матвей, отстань, хватит читать про политику, она не заставит меня встать. «Омар!» – шепчет голос возле моего уха. Зачем шептать? Да и голос не мамин, явно грубее и кажется таким знакомым…

– Дед Матвей? – спросил я, не открывая глаз.

– Какой ещё дед Матвей? – возмутился Данияр и ударил меня по голове. Я открыл глаза и поднял голову.

– Что ты тут делаешь? – удивился я.

– Как что? С ума сошёл? Она же тебя сейчас может спросить! – сказал Данияр.

– Спросить? – повторил я и повернул голову. Я сидел в кабинете по биологии. Учительница по биологии смотрела на журнал, а все мои одноклассники уткнулись носом в учебники. Я взглянул на свой стол. Передо мной лежал открытый учебник по биологии, немного смятый с боку из-за того, что я на нем спал. В учебнике, в самом верху была написана тема: «Тромбоциты». От шока и удивления я раскрыл рот и спросил у Данияра:

– Где я?

Тот удивлённо на меня посмотрел, но ответить не успел, потому что Оксана Антоновна увидела нас.

– Омар! Я вижу, ты уже все повторил и сидишь, разговариваешь! Тебе выговора за твоё опоздание было недостаточно? – сказала она недовольным голосом.

– А-а-а… э-э-э-э, – произнёс я. Ничего не понимал. Чего они тут…делают? Что я… тут делаю?

– Что-то случилось? –  спросила Оксана Антоновна. Даже приподнялась с места. А до меня потихоньку начало доходить.  Я уснул на уроке.

Данияр толкнул за локоть и тихо спросил:

– Что с тобой?

Я взглянул ошарашенно на него и успокоился.

– Извините. Я просто плохо себя почувствовал, – сказал я.

– Может, к врачу надо? – тревожно посмотрела на меня Оксана Антоновна.

– Нет, нет, – поспешно возразил я. – Все в порядке. Все… прошло.

Она кивнула. Я сел на место. Внезапно сам по себе начал смеяться. Тихо, чтобы никто не заметил. Данияру эту не понравилось.

– Слушай, – начал он. – Может, все-таки к врачу? Тромбоциты ещё никого не смешили.

– Я в порядке, – улыбнулся я. – Мне снился сон.

– Никогда не слышал, чтобы людям снились смешные сны, – заметил Данияр.

– Предлагаю в будущем исследовать это явление, – насмешливо сказал я.

– Я подумаю. – Он махнул на меня рукой.

Я улыбнулся. И тут я подумал, насколько жизнь может быть прекрасна. Ведь меня не спросили на биологии. И мне кажется, я знаю, какой дед был в этом замешан.

Через двадцать минут прозвенел звонок. Мы быстро собрались и вышли из класса. По дороге Данияр спросил у меня:

– Ты к истории готовился?

– А какая тема? – спросил я.

– Культура Казахстана в XIX веке. Чокан Валиханов, – ответил Данияр.

– Параграф большой?

– Это же история. Больше, чем по биологии.

Кабинет истории располагался на втором этаже, кабинет биологии на первом. Путь был небольшим, поэтому мы быстро добрались.

– Сам-то читал? – спросил я, когда мы сели за свою парту.

– Да. Довольно-таки интересно, – сказал Данияр, выкладывая с рюкзака учебник.

– Х-м-м-м, – произнёс я и открыл параграф. Передо мной замелькали знакомые буквы.

– Быстрее читай. А то не успеешь, – поторопил меня Данияр.

– Зачем?

– Как же. Тебя сегодня обязательно спросят. У тебя оценки нет, – удивился Данияр.

– Ну… это легко, – ответил я, быстро пробегая глазами параграф.

– Ты меня пугаешь, – заметил Данияр.

Я сам себя пугал. Параграф, который я видел впервые в жизни, я знал буквально наизусть. Я пролистнул ещё одну страницу. Прозвенел звонок. Все повскакали со своих мест.

– Здравствуйте, садитесь, – сказала зашедшая в класс Жанна Сырымовна.

Все шумно листали страницы,  тихонько переговаривались, но когда наша учительница открыла классный журнал, переговоры умолкли.

– И кто у нас сегодня первым выйдет? – пристально вглядываясь в список нашего класса, произнесла Жанна Сырымовна,. – О, Байтырсунов. Пойдёмте-ка, поговорим возле доски.

– Удачи, – одними губами промолвил Данияр, но я все прекрасно понял.

Я не спеша вышел к доске.

Мои одноклассники смешно глядели на меня, кто-то сочувственно, другие надменно. Но я не обращал на это внимание, мне даже льстило то, что все без исключения смотрели на меня.

– Что ты можешь мне сказать о Чокане Валиханове? – оборачиваясь ко мне, спросила Жанна Сырымовна.

Я вздохнул.

Что-то щекотало мне грудь. Наверное, от волнения паникую.

А потом я заговорил. Говорил без запинок, не останавливался на одном месте, чётко и ясно объяснял этапы жизни. Я не видел расширившихся глаз моих одноклассников. Я не слышал удивлённых возгласов класса и шиканье нашей учительницы, которая велела замолчать. Картинки легко ложились в слова и предложения. Картинки?

– Удивительно, – с улыбкой сказала Жанна Сырымовна, разбив тишину. – Ты читал дополнительный материал?

– Д-да, – закивал я головой.

Перед глазами ещё расстилался покров прошлых дней, и мне пришлось пару раз моргнуть, чтобы окончательно прийти в себя.

– Сколько деталей… как будто ты сам побывал в том времени, – улыбнулась Жанна Сырымовна. Я нервно дёрнулся. А мой сон… ведь начался с этого кабинета… подождите…

– Садись, пять. Молодец, – произнесла Жанна Сарымовна, нарисовав в классном журнале жирную пятёрку против моей колонки. – Пожалуйста, закрой окно, стало прохладно.

Я подошёл к окну, возле моей парты. Тронув, деревянные ставни, я заметил на них глубокие и резкие царапины и выбоины. Словно они обо что-то нещадно бились.

Я сел за свою парту. Я сидел на последней парте возле окна. Хоть на дворе стоял конец осени, а было так тепло, словно наступила весна.

 – Ты чего, Омар? Тебе плохо?– испуганно спросил Данияр, смотря, как я плачу.

– А небо голубое… – ответил я, даже не пытаясь их вытереть. Я плакал в первый раз.

Его мечта сбылась.

 

Эпилог

 

– Я дома, – чуть громко сказал я, чтобы все услышали. В прихожей горел свет, и мне не нужно было тянуться к выключателю. Я быстро снял обувь и прошёл к маме, которая встречала меня.

– Как на работе? – спросила мама, пропуская меня в коридор.

– Нормально. Только я так устал, – сказал я и в качестве доказательства широко зевнул.

– Я приготовлю тебе ужин, а ты иди к одной капризной красавице, которая не спит уже два часа, – сказала мама, проходя вперёд.

– Опять? Я вчера уже историю закончил, – вешая куртку, недовольно произнёс я.

– Она сказала, что хочет у тебя кое-что спросить, – из-за кухни раздался голос мамы.

– Ну вот, – поворчал я.

Я прошёл к дальней комнате в конце коридора. Она была детской, специально подготовленной к приезду моей двоюродной племянницы. Каждый вечер она требовала рассказать одну историю или легенду. Мне порядочно надоело её нытье, и уже третий вечер подряд рассказывал ей сказку о мальчике Амире, который однажды уснул на уроке и во сне  побывал в прошлом времени. Я разбил историю на несколько частей, и каждый вечер рассказывал по одной части. Вчера я закончил рассказывать последнюю часть, и Сара пообещала больше не просить сказок.

– Сара, – сказал я, когда зашёл в комнату и увидел девочку лет двенадцати, которая упрямо лежала с открытыми глазами. – Почему не спишь?

– Я тебя ждала, – недовольно сказала Сара, а потом похлопала по одеялу. – Садись.

– Мы же договаривались, вчера история закончилась, – сказал я, но на предложенное место сел.

– Это займёт совсем немного времени, – надула губки Сара.

– Ладно, – похлопал я себя по лицу, чтобы отогнать сон. – Что ты хотела?

– Ты не сказал, что потом стало с остальными.

– Какими остальными? – не понял я.

– Ну там Андрей, его родители, Арай ещё…

– Значит, так, – хлопнул я в ладоши. – Андрей женился, как и его отец, отслужил на флоте.

– Наверное, его дети так же страдали, как и он? – спросила Сара.

– Это не так. Хоть его дети редко видели своего отца, тот не скрывал свою любовь к ним. Это самое важное, – сказал я.

– Понятно… а ещё?

– Арай выдали замуж за богатого бая, и она жила, не терпя невзгод и бедности до конца своих дней.

– А дети у них были?

– Конечно, – подтвердил я. – Возможно, их правнуки живут в нашем веке.

– Как классно, – восхищённо пробормотала Сара, – Но я думала, Арай была влюблена в Амира. Было бы хорошо, если бы они были вместе.

– Боюсь, что это было невозможно, – заметил я. – Они жили в разных веках, их союз был бы невозможен.

– А когда Амир возвратился в настоящий мир, он мог бы жениться на её правнучке, – придумала Сара.

– Ну вот, теперь ты придумывать стала, – в шутку разозлился я. – Смотри, как поздно! Давай спать.

Подувшись ещё немного, Сара легла в кровать. Я убрал свою руку. Тихо вышел из комнаты и осторожно закрыл за собой дверь.

– Спасибо. А то без тебя она совсем не спит, – поблагодарила мама, которая незаметно подошла сзади.

– Всегда, пожалуйста. Ужин готов? Хочу есть, – заявил я.

– Да, он на столе. О чем болтали?

– Об истории с Амиром. Предлагала его поженить с правнучкой Арай.

– Видишь, как ты, стала выдумщицей, – поворчала мама. – Ты меня тоже тогда испугал в школе. Помнишь, когда ты вернулся и рассказывал про эту историю? Но говорил, что это приключилось с тобой.

– Так ты же мне все равно не поверила! – недовольно воскликнул я. – Разрушила всю детскую фантазию!

– А ты с Жанией до сих пор встречаешься? – мама быстро перевела тему. – Когда домой пригласишь?

– Мама!..

 Но та уже шла по коридору и долго хохотала.

Я закрыл дверь в детскую. Истории историями, а прошлое в прошлом.

В конце концов, я пытался забыть этот долгий сон на уроке биологии, хотя прекрасно понимал, что мне никогда не выкинуть его из памяти. А сейчас я думаю, да и зачем? Ведь случайности не всегда случайны…