Спасти Хариса

День первый и до него.

Значение имени Харис я нашёл быстро. «Харис - c арабского «сторож», «труженник» - два имени арабского происхождения имеющие разное чтение и написание по-арабски». Понятно. Что ещё? «Харис - арабское национальное блюдо, состоящее из муки, сахара и масла». И ещё – «Аль-Харис ибн Абд аль-Узза – приёмный отец пророка Мухаммеда». Значит с именем моего прадеда, а соответственно, и с моей фамилией, всё в порядке, никакое оно не производное от английского Harrys, как я сначала думал. Но, как и где найти его следы, как проследить судьбу этого человека после той роковой ночи, когда его арестовали? Мой отец рассказал мне, что его отец рассказывал ему о том, что его отца, молодого комсомольского активиста со странным для казаха именем Харис, ещё до его рождения увезли сотрудники НКВД и, с тех пор никто о нём ничего не слышал.

Неизвестность неприятна любому человеку. Особенно, если по негласным законам и традициям своей нации ты обязан знать наизусть имена своих предков до седьмого колена. Не знаю, когда и зачем придумали эту традицию, не вижу никакого практического смысла в ней. Для чего знать имена семерых дедов, если, всё равно, среди них нет никого выдающегося или запоминающегося? Я считаю, знать своего отца и деда вполне достаточно, а все эти степные обычаи в сегодняшнем городе не актуальны. Вот мы, например, в нашей семье не знаем имён семи дедов и ничего, живём. Я вообще как-то не парюсь на этот счёт. А вот отец - другое дело. Он почему-то серьёзно переживает по этому поводу и даже комплексует. Может быть, потому что мой дед Иса умер, так ничего не выяснив о судьбе прадеда. Деду, по словам отца, вообще не удалось увидеть родителей. Говорили, что его мать, Бахыт, жена Хариса, будто бы скончалась при родах. Перед смертью дед взял слово с моего отца, что тот обязательно выяснит дальнейшую судьбу деда. Мой отец, Айткали Айдаров, год тому назад отметивший пятидесятилетний юбилей, очевидно, силён и незаменим в своём ведомстве как финансовый работник, но он далеко небезупречен во всём, что касается новых технологий, компьютеров и интернета. Насколько важным для моего отца было выяснить судьбу своего деда, думаю, говорит хотя бы то обстоятельство, что он дал мне фамилию по имени деда. То есть, по идее, я должен был быть Данияром Айдаровым, но в документах при рождении меня записали Данияром Харисовым. Хотя внешне отец и не подавал вида, но в душе невероятно переживал то обстоятельство, что до сих пор не сумел выполнить обещания, данного своему отцу. Моего отца готовили к карьере учителя физики и математики. Будучи человеком, весьма далёким от истории, исторических документов и работы с ними, он даже понятия не имел, как это обещание вообще можно выполнить. Я случайно услышал разговор отца с мамой в ночь перед их отъездом на Украину и, знаю, как тяжело он переживает по этому поводу.

Традици традициями, но как любящий сын и, тем более, как профессиональный историк, я не могу допустить того, чтобы мой отец не сдержал данного им слова. Я должен найти, нет, не так, я знаю, что сумею найти информацию о дальнейшей судьбе своего прадеда. Тем более что второго прадеда, пропавшего без вести в июле 1941 года, я сумел отыскать. Вернее, нашёл место захоронения, братскую могилу. Она находилась на окраине небольшого украинского села Подвысокое, у реки с красивейшим акваназванием Синюха, в которой его похоронили вместе с десятками других солдат и офицеров. И мама, и все родственники с её стороны невероятно обрадовались этому известию и сразу же засобирались в путь. Отец поехал, чтобы сопровождать маму в дальней дороге, а я, пообещав ему найти хоть что-то до их приезда, отправился в Москву. Как мне этого не хотелось, но поехать с роднёй на Украину я не мог, поскольку вместе с двумя другими магистрантами я должен был улетать в российскую столицу для того, чтобы используя архивные материалы, работать над диссертацией.

Копаясь в хранилище государственного военного архива, на улице Макарова по вопросам связанным с диссертацией, я сумел параллельно заняться поиском отцовского деда. В этом мне помогла заведующая архивом, совершенно потрясающая женщина, Галина Ивановна Вербицкая. Когда я попросил разрешения поработать по своим личным делам и описал ситуацию, для чего мне это нужно, она очень хорошо отнеслась к моей просьбе, пояснив, что прекрасно понимает меня, потому что родной брат её бабушки тоже был репрессирован и бесследно пропал в лагерях.

Мне удалось найти скудную, но всё же, хоть какую-то информацию, проливающую свет на судьбу моего далёкого предка. Итак, я нашёл письменное подтверждение тому, что в понедельник, 6 июня 1938 года был произведён арест второго секретаря райкома комсомола Хариса Айдарова, а на следующий день, 7 июня состоялся обыск в его доме. Я выяснил, что арест производил начальник 3-го отдела УГБ УНКВД по Риддерскому району Гречухин Дмитрий Дмитриевич, а дело за №134005/9900 вёл помощник начальника УНКВД по Восточно-Казахстанской области Волохов Зотик Андреевич. Повышенное внимание начальства к персоне моего прадеда насторожило и обеспокоило меня, но одновременно я испытывал какое-то сомнительное чувство гордости, не совсем уместное в той ситуации. Смотрите, не рядовой состав, а сплошь начальники и замы занимались делом моего родственника! Это вам не хухры-мухры!

Как ни странно, но дальше следы предка терялись. Ни сведений о том, что его расстреляли, ни документов об отправке в лагерь. Ничего! Очень удивилась отсутствию каких-либо документов о дальнейшей судьбе арестованного комсомольского вожака и Галина Ивановна. Она сказала, что вообще, по идее, все документы должны быть здесь, в центральном архиве, поскольку по истечении определённого времени их обязаны были отправить из областного управления НКВД в Москву. Но, в конце концов, ещё раз просмотрев имевшиеся бумаги и так, и этак, она посоветовала мне поискать что-нибудь, касающееся дальнейшей судьбы моего прадеда, в областных и районных архивах Восточного Казахстана по месту его ареста.

Наша командировка заканчивалась, наступило время отъезда домой. Мои коллеги полетели домой, а я решил, не откладывая, отправиться прямиком в Усть-Каменогорск, ведь в Алматы меня всё равно никто не ждал. Родители приедут нескоро, ещё до отъезда отец сказал мне, что они с мамой заедут в Крым, раз уж в кои-то годы окажутся на Украине.

В Усть-Каменогорске пробыл три неполных дня. В первый день отправился в Риддер, искал любые зацепки. Получить доступ к архивным документам помог бывший мамин студент, солидный седеющий дяденька в сером костюме по имени Жомарт. Там нашёл записи в метрической книге о рождении Хариса Айдарова. Испытал доселе неведомые и острые чувства, как будто соприкоснулся с вечностью, чем-то очень древним и, вместе с тем - таким родным, когда держал в руках копию свидетельства о рождении ребёнка. В ней записано, что прадед мой родился 22 мая 1913 года. Насколько это верно, теперь уже вряд ли кто-нибудь установит. Ведь известно, что в деревнях вообще, а в казахских – особенно, даты рождения записывались очень примерно. Приезжал в деревню раз в год работник сельсовета из райцентра и переписывал всех детей, родившихся за год, с его прошлого визита. Жители сёл не помнили точных дат рождения детей, которые были для них лишь абстрактными цифрами и не более того. Вспоминая, когда родился очередной сын или дочь, они ориентировались на такие события, как начало сенокоса, день весеннего равноденствия, день перекочевки на летнее пастбище. Поэтому, мало у кого в те времена день рождения был указан правильно. Не ожидал от себя такого, но имена родителей Хариса я читал с каким–то преклонением и даже замиранием сердца. Наверное, потому, что его родители, Айдаров Бозтай и Айдарова Зейнеп были моими невероятно далёкими предками.

Второй день посвятил работе с архивными документами в департаменте комитета нацбезопасности. Попал туда при помощи всё того же Жомарта. Я переворошил кучу стеллажей и стопок, но за весь день удалось найти только два документа, относящихся к делу Хариса Айдарова. Первым было заявление от некоего Мамбета Жаманбаева на имя начальника УНКВД, датированное 24 мая 1938 года, в котором он писал: «Довожу до Вашего сведения, что 22 мая сего года, отмечая своё день рожденье, второй секретарь райкома ВЛКСМ Харис Айдаров, находясь в своём доме, рассказывал непотребные анекдоты про товарища Сталина. В связи с этим прошу Вас принять соответствующие меры в отношении тов. Айдарова». Так вот оно что! За политические анекдоты, значит, арестовали прадеда. Вторым документом оказалась ведомость документов по делу №134005/9900, отправленных в Москву. Сверился по номерам, оказалось, что это те же постановления и ордера, которые уже были у меня на руках.

В последний день пребывания в славном городе Усть-Каменогорске навестил папиных родственников, а потом несколько часов поработал в областной библиотеке имени Пушкина. Решил узнать побольше о прадеде, чтобы постараться лучше понять его характер. Не брезговал ни астрологией, ни нумерологией имени. День и месяц рождения Хариса были указаны, скорее всего, неверно, но у меня были год и имя. Прадед мой был рождён в год чёрного быка, а этимология имени указывала на то, что был он пахарем, трудягой. Чем больше я открывал для себя интересного и любопытного, тем больше мне нравился этот парень. Так, числом его души была восьмёрка. А для обладателей числа имени 8, характерна склонность к бизнесу! Дальше – больше. «Восьмерки» в большинстве своем очень сильные личности, ставящие во главу угла практичность и материальную выгоду. Они привыкли постоянно заниматься делами, без отдыха и перерывов. Это прекрасно сочеталось с его должностью секретаря комсомола. Когда я прочитал, что этим людям ничего не достаётся в жизни просто так, за всё приходится бороться, то сразу подумал об его аресте. Именно среди «восьмёрок» большое количество преуспевающих бизнесменов и политиков. Для достижения своих целей они не останавливались ни перед какими трудностями. Эх, явно не в то время родился мой прадед! Я был сильно взволнован, помимо естественного уважения, ощущая какую-то энергетическую близость с этим человеком.

В поезде было душно. Очевидно, я переработался. Командиры в разнообразных фуражках, отличающихся цветами и околышками, рядовые в будёновках и пилотках, комиссары в кожанках, все перетянутые портупеями и полевыми сумками, вооружённые винтовками со штыками и наганами, пробрались в мой сон и хозяйничали в нём. Они кого-то арестовывали, допрашивали, избивали и расстреливали. Сон был цветным, потому что я совершенно яcно видел зелёные, васильковые и алые петлицы, погоны и кокарды всех этих солдат и офицеров. Что примечательно, во сне я свободно разбирался во всех знаках отличия и ясно понимал, кто из них представляет НКВД, а кто служит в ОГПУ и ВЧК. После удушливой ночи и тяжёлых снов, я чувствовал себя совершенно разбитым. Я не выспался, не позавтракал, не попил кофе. Меня раздражала моя небритость, и тот специфическо-липкий запах поезда, сотканного из запахов жареной курицы, копченой рыбы, сигаретного и паровозного дымов, «ароматов» неисправного санузла, а также смеси запахов непонятных нефтежидкостей, которые мне всегда хочется называть солярка или мазут, хотя не уверен, что это именно они. Мне казалось, я смердил на несколько метров вокруг. Мне не терпелось скорее сорвать с себя и закинуть подальше одежду, смыть с себя этот противный  запах, побриться и поесть, наконец.

Вот в таком разобранном состоянии, с увесистым чемоданом и с ноутбуком наперевес, ранним утром 17 мая я подходил к своему дому, когда увидел на скамейке у подъезда незнакомого парня. Он сидел и очень внимательно, я бы даже сказал, изучающе, смотрел на меня. Первой моей мыслью было, что он смотрит на то, какой я весь помятый, непричёсанный и небритый. То ли из-за за того, что за много часов, проведённых в архивах я насмотрелся фотографий парней и мужчин и, мой взгляд замылился, привык к ним, а то ли из-за того, что я был разморен и раздражён своим состоянием, но мой мозг не заметил ничего необычного во внешнем виде незнакомца. Проходя мимо парня, я удостоил его строгим взглядом, и начал подниматься по лестнице к двери. Деревня, подумал я про себя, сам напялил спецовку как у охранника и, чего-то ещё уставился на меня. Посмотрел бы на себя сначала: обвязался ремнями какими-то, да ещё и фуражку нацепил. Тебе бы, парень, в кино сниматься, играть какого-нибудь полицая в фильмах про войну.

Лифта ждать не пришлось, был на первом. Едва я зашёл в квартиру, сбросил ноутбук и поставил чемодан, как в дверь постучали. Смотрю в глазок, стоит тот самый парень, который только что разглядывал меня! Прежде чем открыть, сам разглядываю его, мало ли чего. Ну, точно он: на голове фуражка со звёздочкой, куртка цвета хаки с отложным воротником, голая шея. То, что я принял за ремень, оказалось портупеей. На куртке нелепый значок: красная звезда и то ли скрещение винтовок, то ли пропеллер. Сам светлолицый, почти фарфоровый, красивые тонкие губы, из-под фуражки вылезла и закрыла лоб черная кудрявая шевелюра, взгляд добрый и наивный, детский. Похож на солдата, но вроде бы, ничего страшного. Спрашиваю, кто там, а он мне говорит что-то на казахском. В том не было ничего необычного, ведь мы оба казахи. Но только я не знал языка своей нации. Я переспрашиваю, мол, что, говорите на русском, а сам думаю, откуда же этому аульскому парню знать русский. Но он к моему удивлению на совершенно правильном и чистом русском повторяет мне, что ищет Ису из Ульбы, у которого есть сын Айткали. То есть называет имена покойного деда и отца, да ещё и посёлок, откуда мои родители родом. Может этот необычный парень – наш дальний родственник из Риддера? Открываю, запускаю его. Вблизи он отчётливо напомнил мне папу в молодости, каким он запечатлен на фотографиях в старом армейском фотоальбоме. Я разглядываю его уже не так как на улице, а как-то по родственному, а он заходит, кладёт на пол какую-то сумку аля-милитари, улыбается и начинает снимать кирзовые сапоги. И вдруг, словно удар электричеством, мои ноги охватывает неприятное оцепенение, я чувствую образовавшимися на коже пупырышками, как оно молнией проскакивает от бедер к коленям и вниз, а потом резко по рукам к внутренним сторонам локтей и к подбородку, а одновременно с этим до меня доходит что парень-то этот одет именно так, как были одеты все те, чьи фотографии я рассматривал в архивах!

Невероятная, совершенно нереальная и, тем не менее, единственно верная, несмотря на всю свою фантасмагоричность и дикость, мысль, вспыхивает в моём мозгу. Я словно заика лепечу, ты... Вы...Вы кто? Ты Ха-х...ха-ха-рис?! Он же совершенно спокойно, так, будто забежал из своего райкома комсомола домой на обед,  улыбается и, спрашивает меня с какой-то, отеческой, нет, даже не отеческой, а больше, теплотой и лаской, как я его узнал. Чтобы оценить и попытаться хоть как-то понять происшедшее, мне нужно было сесть на пол и схватиться двумя руками за волосы. А Харис уверенно, по-хозяйски прошёл по коридору и направился по комнатам. Сразу видно, что во-первых, человек он деревенский и простой, городские люди так не делают, а во-вторых, что хотя с виду он молодой, но на самом деле намного старше, чем выглядит. Так произошла моя встреча с прадедом, Харисом Айдаровым.

Придя в себя, я, принялся расспрашивать его, чтобы окончательно убедиться в том, что он - это действительно дед моего отца. Все мои переживания на счёт небритости, неприятных запахов и голода улетучились в долю секунды. А как, как такое может быть? Как ты, то есть Вы попали сюда? Как вообще мне к Вам обращаться? Харис-ата? Он, нисколько не смущаясь, спрашивает кто я такой, как моё имя и кем я прихожусь Исе, внук я его или же зять, в смысле муж его внучки. Я не без гордости говорю, что я – Данияр Харисов. Он переспрашивает фамилию и довольно улыбается, шагает ко мне с раскрутыми руками, и тянется ко мне головой, словно пытаясь обнять и понюхать маленького ребёнка, но потом резко останавливается, я же всё-таки не малыш.

Уточняет мой возраст. Услышав, что мне двадцать пять, говорит что мы с ним ровесники, удивляется. Есть чему, согласен. Из-за растущего мамона я выгляжу, толще и потому старше его. Какой же я тебе ата, говорит он мне. Вот если бы мы жили с тобой в одно время и, я был бы уже аксакалом, тогда конечно, а так можешь обращаться ко мне на ты. Потом так же спокойно, словно перемещаться во времени и пугать правнуков - вполне себе обычное дело, рассказывает, что добрался к нам из Риддера на машине. С водителем большой белой машины, хорошим парнем, который вёз сюда на базар женщин, договорились сваты, которые теперь живут в его, Хариса, доме, тоже хорошие люди. Я про себя понимаю, что приехал он на «Газели», которая привезла риддерских коммерсанток на китайскую барахолку за товаром, а сам не пойму - то ли дедуля мой тролит так тонко, то ли действительно не поймет необычность ситуации. Повторяю ему свой вопрос, хорошо, а как в Риддер попали? Ах, в Риддер как? Из Ульбы, душа моя, Данияр. Я не сдаюсь, а в Ульбу? А в Ульбу меня отправил один англичанин. Зовут его Ричард, Ричард Фогертил. Он директор компании «Метро-Виккерс». А я-то думал, что мои предки только баранов пасти умели и мясо есть.

Не унимаюсь, допытываюсь, а что англичанин делает у вас и, получаю первую моральную оплеуху. Как что? У нас же в Риддере навалом всяких металлов, тебе, что, твой отец не говорил? И Москва хочет строить много заводов. Вот компания Фогертила как раз ввела в строй и взяла в концессию Риддеровский свинцово-цинковый завод. Я чувствую себя идиотом. Прадед мой парень явно неглупый. Уже без прежнего напора интересуюсь, ну хорошо, англичанин у вас завод запускает, но как же Вы, ата, с ним связаны? Да очень просто, оказывается, связаны. Фогертилу этому прадед жизнь спас, убив напавшего на него в горах медведя, когда тот со своими людьми искал там камни какие-то. Вот с тех пор и дружат.

Ричард прадеда моего много раз домой к себе приглашал, он странный и чудаковатый, совсем не такой как наши казахи и даже не такой, как русские, хотя на русском тоже говорить умеет. Говорят, он большой учёный, наверное, поэтому, его сильно уважают разные начальники. Дома и во дворе у него полно всяких железок. И всякий раз, как предок мой бывал у него, железок этих становилось всё больше. Какие-то ему привозили из-за границы, а некоторые он сам мастерил. Вот однажды вернулись они с рыбалки, куда Харис часто Фогертила водил, а англичанин рассказывает ему о том, что изобрёл аппарат научный, который может людей и предметы во времени перемещать и предлагает другу отправиться в другое время. Прадед наотрез отказался.

А через три дня лёжа на сеновале, подумал он как следует о своей жизни, крепко подумал. Больше всего в жизни тяготила Хариса боязнь того, что у него будет детей, особенно – сына, наследника. Скоро ему уже двадцать пять, они женаты без малого шесть лет, а долгожданного продолжателя рода так до сих пор нет. И хотя, он крепко любил свою жену, но всё же иногда подумывал, грешным делом, а не жениться ли на другой, которая сумеет родить ему сына. Дядьки и братья советовали ему жениться на нормальной, здоровой, которой можно рожать и тогда снова серый грызун сомнения закрадывался ему в душу. Он, конечно, готов ждать ещё какое-то время, но вопрос в том, сумеет ли Бахытжан, в конце концов, подарить ему мальчика? Совсем другое дело, если бы знать это наверняка, что в будущем у них точно будут дети. Тогда бы он жил дальше спокойно и не возвращался больше к мыслям о другой жене. Не терзался бы сомнениями и страхами, что так и не оставит на этой земле продолжателей своего рода. Вот и стало ему интересно - будут ли у них с красавицей Бахытжан дети, да и вообще сумеет ли она нормально выносить и родить хотя бы одного ребёнка? Из-за болезни почек доктора строго-настрого запретили Бахытжан рожать, иначе она может умереть. Опять же, может там, в будущем можно купить лекарство для жены? Наверняка, доктора к тому времени уже научатся лечить все болезни. Всё-таки очень вовремя Ричард создал свой аппарат, в самый раз, отличная возможность вылечить болезнь жены при помощи лекарств из будущего. А ещё стало ему интересно, а какое оно - будущее? Какой же будет страна Советов через двадцать лет и как заживёт народ в светлом коммунистическом будущем? Каким он будет сам, где и кем будет трудиться к сорока годам? В итоге пришёл Харис к противоположному выводу, решил, где наша не пропадала, посмотрю немного и вернусь обратно.

Пришёл он назавтра к Фогертилу, давай говорит, Ричард-жан отправляй меня в пятьдесят восьмой год, или в шестидесятый, на двадцать лет вперёд, посмотрю, как оно при коммунизме будет, хоть буду знать, за что народ агитируем. А англичанин ему в ответ, не хватает, мол, каких-то лампочек, не может он его на двадцать лет вперёд отправить, а только на один век от рождения вперёд или на один век от рождения назад. Будучи настоящим комсомольцем, Харис не захотел отправляться в тёмное прошлое, в 1813 год, а решил лучше на светлое будущее посмотреть. Ричард обрадовался, хорошо, говорит, готовься тогда, два дня не ешь, одну только воду родниковую пей, вещи собери, документы не забудь. Через два дня встретились они снова. Погрузил англичанин аппарат научный на машину, прадеда с собой в кабину посадил и, поехали они в глубь леса подальше от любопытных глаз. Ричард-жан торопился, он сказал, что нужно успеть всё подготовить, чтобы отправить Хариса ровно в полдень.

Так молодой комсомольский активист Харис Айдаров и оказался в лесу около своего родного села Ульба в 2013 году. Село изменилось мало, разве что столбы с проводами появились и, дороги стали получше. Поэтому он легко нашёл дорогу из леса к своему дому. По пути, зайдя в магазин, увидел, что люди рассчитываются деньгами и сообразил, что коммунизм пока не настал. Его это огорчило и ему не терпелось узнать у сельчан, почему же те до сих пор не живут при коммунизме и победила ли мировая революция, но он решил, что лучше будет найти своих потомков и поговорить с ними. Подойдя к своему дому он узнал, что здесь живут не Айдаровы, а Тауданбековы, их сваты, и что Айдаровы больше не живут в Ульбе. Сваты рассказали ему, что Айткали Айдаров, за которым замужем их тётя (моя мама, Роза Набиевна, в девичестве - Тауданбекова) переехал жить в Алма-Ату. Айткали Айдаров? А сколько ему лет, как звали его отца? Лет ему пятьдесят, а отец его – Иса, почитаемый в округе человек, директор местной школы, учитель математики и физики, а также и астрономии. Так, значит, у Хариса есть сын! И назвали его именно так, как он хотел - Иса. Вот это счастье! А где сам Иса и здоров ли он?  Нет, к сожалению, он скончался два года назад. Жаль, добрейший был человек, хотя как учитель был очень строг и требователен. Прадеда разрывало от желания выяснить, были ли у Исы сёстры или братья, но расспрашивать дальше было бы некрасиво.

Харис испытал смешанные чувства: с одной стороны он был бесконечно счастлив, узнав, что у него всё-таки родился как минимум один ребёнок, да ещё и сын, но с другой стороны ему было тяжело понять, а тем более - принять, что его долгожданный сын, который, на момент опыта с Фогертилом,  ещё не родился, уже умер. Мой предок назвался родственником Айдаровых из Зайсанского района, сваты с радостью пригласили его погостить у них. Но прадед мой теперь уже рвался увидеть если не сына, то хотя бы своего внука, моего отца. Он сказал новым хозяевам дома, что ему важно поскорее добраться до Айткали. Пятнадцатилетний сын хозяев показал моему прадеду как пользоваться компьютером и научил находить необходимую информацию в интернете. Они нашли наш домашний адрес через базу телефонной станции. Тут настал мой черёд удивляться. Компьютер? Так спокойно? Да, а что? Такая машинка, очень полезная, нам бы в райком такую. Я слушал и не переставал удивляться, как легко мой прадед сумел сориентироваться в абсолютно неизвестном, чужом и сложном для него мире.

Мамины родственники сумели съездить в Риддер и договориться со своим другом, владельцем «Газели», который постоянно возил людей на китайский рынок и, после обильного ужина, прадед с пятью риддеровскими женщинами уже ехал в Алматы. Тауданбековы попросили, чтобы водитель довёз прадеда прямо до нашего подъезда.

Помолчав, он обратился ко мне, теперь, сынок, рассказывай, правильно ли мне сказали, что у меня действительно родился ребёнок? У меня только один сын или есть ещё дети? Только сын? Жаль, но и то чудо! Всё равно я счастлив! Сын есть сын! Мы-то с твоей прабабушкой боялись, что детей у нас вообще не будет. Я поддержал его, мол, да, это здорово, хотя сам ничего не понимал в отцовстве. Он был таким счастливым, глаза его были полны тепла и внутреннего света, а лицо напомнило мне подсвеченный фасад красивого здания. Разве мог я, глядя в эти глаза, рассказать ему о том, что жена его умрёт при родах или позже, а сам он так и не увидит долгожданного сына? Нет, я не решился, не сумел.

А прадед между тем продолжал задавать вопросы. Сколько у моего сына будет детей, хорошим ли человеком он станет? А как вы живёте, почему до сих пор нет коммунизма, и вообще, как и чем живёт страна Советов? Удалось ли партии и товарищу Сталину совершить мировую революцию, закончить её, хотя бы в Европе и, создать Соединённые Штаты Европы? Вопросов у молодого, любознательного парня из прошлого было очень много. Он спрашивал ещё о чём-то, но я не слышал. Я думал о том, как невыносимо много мне нужно ему рассказать! Ещё мне было забавно и непривычно слышать про моего покойного деда Ису в будущем времени, будто он ещё не родился. А догадывается ли Харис сам, что его ждёт в недалёком будущем? Предполагает ли, что его в скором времени арестуют по доносу? А донос, был ли он лживый или прадед действительно рассказывал политические анекдоты? Что касается истории его страны, то в ней произошло слишком много огромных, поворотных, подчас противоречивых событий за эти семьдесят пять лет. Пропав в 1938 году, он не только не знает о многом, но даже и не может предположить некоторых поворотов истории. С чего-то всё же нужно начинать.

Мы сели пить чай и, я решил начать с относительно простых вещей. Рассказал, ему о том, что через три года после 1938 года началась война с Германией. Как ни странно, он не сильно удивился. Рассказал также, что мамин прадед погиб на этой войне, и что его внук Айткали поехал вместе с женой и мамиными родственниками на его могилу. Прадед одобрил их поступок, сказал, что нужно обязательно чтить память ушедших предков. Потом я перечислил ему всех генсеков, которые возглавляли страну после Сталина. В общем, рассказал всю историю его страны, СССР, вплоть до развала в 1991 году. Он слушал молча, не перебивая и ничего не переспрашивая, только временами удивлялся, произнося междометия на казахском языке, которых я, впрочем, не понимал. Иногда мне казалось, что он не вполне улавливает мою речь, тогда я задавал ему вопросы и, тут же получал правильный ответ, показывающий, что он всё понимает. Так, понемногу я рассказал ему об основных событиях и тенденциях в стране и мире от его времени и до наших дней.

Прадед высказал сожаление, что теперь нет такой огромной страны, и попросил показать ему на карте все страны бывшего СССР. Он не скрывал своего расстройства. Ну а как же коммунизм, когда наступит? Или вы его уже теперь не строите, тоже разбазарили? Я ответил, что всё, в мире уже никто не строит коммунизм, разве только Северная Корея. Более того, после развала Советского Союза, во всех его частях строят капитализм. Он соскочил с места, долго ходил по кухне, заложив руки за спину. Я думаю, он ругался и ругался крепко, на родном языке. Видя, что я не понимаю казахского, он перешёл на русский. Как же я теперь буду агитировать людей за светлое будущее, зная, что я их обманываю, как я буду смотреть односельчанам в глаза, вопрошал он. А зачем мы вообще стараемся там у себя, для чего живём впроголодь, работаем ради светлого будущего, не жалея себя, если всё равно всю власть опять захватят баи, которые будут эксплуатировать простой народ? Он был таким искренним в своём гневе, мне было стыдно и за то, что я не понимал языка своих предков, и за то, что последующие поколения профукали такую великую страну. Я чувствовал и часть своей вины в потере того, за что они, ровесники моего прадеда, не задумываясь, отдавали лучшие годы своей жизни, да и сами жизни тоже. Успокоился Харис не сразу, но всё же через некоторое время, как-то по-взрослому, взял себя в руки. Вообще, хотя мы с прадедом и были одного возраста, более того за счёт животика и очков я даже выглядел на три –пять лет постарше, но чувствовались в нём какая-то взрослость и солидность. Не было в нём ребячества и шутливой несерьёзности, так присущих моим приятелям. Мне он напоминал добрых, идейных парней из чёрно-белых фильмов советской поры, только был ближе и теплее, что ли.

Он попросил налить чая и велел мне продолжить рассказывать. Я размышлял главным образом, не над тем, о чём именно мне рассказывать, а над тем, в какой последовательности мне это сделать. Решил начать с семьи. Принёс из зала все альбомы с фотографиями. Прадед рассматривал фотографии, задавал вопросы о людях, что были на них. Я сначала отвечал на вопросы, потом рассказал ему про сына его Ису, подробнее рассказал о его внуке, моём отце, о невестке, то есть моей маме, кем и где работают, где учились, когда женились и всё такое. В понимании моего молодого прадеда, в его системе мер людей, оба моих родителя были большими людьми, особенно мама, наверное, из-за сходного звучания слов «проректор» и «директор».

Я никогда не задумывался над тем, что испытываю к своим дедушкам и бабушкам, какие чувства питаю к ним. Считалось, что я их люблю, в том числе и своего деда Ису, но по-большому счёту он был просто человеком, который есть, который дан мне кем-то или чем-то. Помню, в детстве все бабушки и дедушки были для меня просто старенькими людьми, нечужими или близкими для моих родителей, которые должны: быть рады встрече со мной, угостить меня сладостями или вкусностями, подарить игрушку или дать денежную купюру на мороженое и кино. Наверное, более или менее такое отношение сохранилось у меня до сих пор, я не думал над этим, не занимался анализом своих чувств к предкам и пожилым родственникам.

Сейчас разговаривая с прадедом, я испытывал невероятные чувства. У меня не было ощущения безоговорочного превосходства, которое обычно присуствовало в моём общении со старшими родственниками. Это ощущение складывалось, очевидно, из-за того, что они не знали компьютера, не умели пользоваться различными устройствами, такими как сотка или пульт, не знали, как правильно заполнить тот или иной бланк, формуляр, не разбирались в большинстве современных понятий или технологий. С прадедом всё было не так. Во-первых, я физиологически ощущал его безусловное преимущество над собой, какой-то натуральный авторитет, который ему, впрочем, не нужно было никак подтверждать. Во-вторых, я чувствовал, что Харис Айдаров, мой прадед, близок именно мне, в отличие от всех других дедушек и бабушек, которые не были близки мне, а лишь только моим родителям. Я понимал, что обожаю его, испытываю уважение, хочу узнать его лучше, общаться с ним, желаю ему добра и не хочу, чтобы он исчез или, тем более, умер. Такое со мной было впервые. Я смотрел на этого молодого парня, который при том, что мы были ровесниками, был старше, взрослее меня, значительно серьёзнее и ответственнее, который думал о потомках, в отличие от меня, которого занимали мысли только о себе и, максимум, о родителях. Этот парень заботясь о потомках, заботился, в том числе и обо мне, а я особо не волновался и не думал о предках, в том числе и о нём. Он был так счастлив узнать, что в будущем у него родился сын, меня же в прошлом году новость о том, что я стану отцом испугала, заставила искать деньги и знакомых для прерывания беременности. Продолжение рода для него было главной целью жизни, как впрочем, если задуматься, для всех живых существ на этой планете, а я впервые задумался об этом только теперь, после встречи с ним. Мне не хотелось, чтобы Харис Айдаров попал в лапы НКВД, я всей своей сущностью желал ему избежать лагеря или расстрела. И вот так постепенно я понял, что спасти его стало теперь моей целью.

По привычке я взглянул на телефон, время на заставке было 17:17. Следуя примете, о которой мне рассказывала ещё в раннем детстве мама, загадал желание. И число сегодня семнадцатое, должно сбыться! Отмечаю, что и цифры подходящие, 1 и 7 в сумме дают ту самую восьмёрку, число его имени. Итак, загадываю: хочу спасти Хариса Айдарова от его врагов, пожалуйста, пусть я спасу его, пусть он останется жив! Последняя цифра моргнула и превратилась в восьмёрку, задумать желание я успел, надеюсь, сбудется. Однако уже шестой час, вот мы мастера поговорить, хорошо было бы подкрепиться, да и прадед, наверное, тоже хочет поесть. С надеждой осматриваю холодильник, не нахожу ничего такого, что удовлетворило бы мои ожидания. Да и вообще, в холодильнике как-то сиротливо пусто, надо бы пополнить запасы. Поведал деду о ситуации, сказал, что надо ехать в магазин за продуктами, спросил поедет ли он со мной или останется дома. Как я и предполагал, он захотел ехать вместе со мной. После того, как мы приняли, сначала я, а потом он, душ, нужно было переодеть предка, не ездить же ему по городу в юнг штурмовке цвета хаки, да ещё и с красной звездой на фуражке.

Когда прадед вешал на стул свои галифе, из его карманов посыпались монеты, много монет. Мы собрали их и положили на нишу в зале, туда, куда мы обычно ложили мелочь. Кучка получилась значительной, но он вытащил ещё столько же из накладных карманов своей куртки и передал мне, чтобы я убрал их тоже. Когда прадед принимал душ, я рассмотрел монеты. Ничего особенного, деньги его эпохи. Никаких там золотых червонцев, царских купюр или чего-то в этом роде, чего я ожидал или хотел бы увидеть. В основном там были полтинники, с рисунком то ли кузнеца то ли молотобойца, собирающегося со всего маху ударить по наковальне, но были и монеты других номиналов - двух, пяти, десяти, пятнадцати и двадцатикопеечные.

Выйдя из душа, прадед отметил удобство наличия готовой горячей воды без необходимости греть её на огне, но посетовал на малый размер ванной комнаты. Одеть прадеда оказалось несложно, благо, мы были практически одного роста. Ему пришлись по вкусу и джинсовые штаны, и моя лучшая толстовка. Тёмные очки придали Харису оттенок причастности к шоубизу, этакий продюссер или исполнитель песен для девчонок. Он долго ощупывал и разглядывал одежду, смотрелся в зеркало и, кажется, остался доволен своим прикидом. Предок довольно долго провозился с моими новыми, приготовленными на летний сезон мокасами. После своих сапогов, они казались ему, наверное, какими-то древнегреческими сандалиями. После того как он, наконец, счёл возможным обуться в эту непрактичную, на его взгляд, обувь, мы вышли из квартиры. На площадке в ожидании лифта стояли двое мужчин средних лет, соседи или их гости. Я даже не знал их. Прадед так живо и доброжелательно принялся здороваться с ними, подавая каждому обе руки, что я сначала подумал, будто он встретил своих старых знакомых или родственников. Потом мне стало неловко. Он начал расспрашивать их, как я понял о здоровье, делах, но те только кривили рты в недопонимании и смущённо-растерянно улыбались, глядя на меня. Может так принято у них в селе или у них в том времени, может так даже правильно, но в наше время и, в нашем городе это выглядело нелепо. Пока лифт ещё не приехал, я предложил спуститься пешком, чтобы как-то упростить ситуацию.

Мы прошли через двор и пока шли до ворот гаража, я боялся встретить ещё кого-нибудь. Но обошлось. Харис с интересом смотрел по сторонам, разглядывая всё. Потом принялся внимательно осматривать машину, трогал, постукивал костяшкой среднего пальца, давил кулаком. Я очень не хотел распросов на тему как она работает, за счёт чего двигается, можно ли на ней сделать вот так,  зачем вот эта штука здесь, потому как кроме истории, покера, футбола, мира кино и тусовок я вообще мало что знаю и, мало в чём разбираюсь. Но меня пронесло, думаю, что роль гида в мир техники взял на себя водитель «Газели», везший прадеда сюда. Харис лишь несколько раз восхищённо поцыкал и выразил сожаление, что их машины не такие красивые и удобные для пассажиров. И тут до меня доходит, что в его жизни автомобили то уже присутствуют, потому он и не стал расспрашивать меня.

Садимся, выдвигаемся в сторону оптомаркета, расположенного за чертой города. Специально еду подальше, чтобы показать город прадеду. Кто были эти люди, спрашивает он, почему ты с ними не поздоровался? Соседи? Отвечаю, не знаю, может быть и соседи. Как? Ты что, не знаком со своими соседями? Поясняю ситуацию, что мы живём в этом доме всего два года и, я не знаю соседей. Нехорошо, сокрушается Харис, знаешь, как говорили наши предки? Выбирая место для жилья, сначала выбирай соседей. Соседи - они ведь почти как родственники, с ними мы делим и радость, и горе. Порой они даже раньше родни узнают о свадьбе или о смерти. Я подумал о том, как странно не подходят эти, в сущности, правильные и разумные слова к нашей городской повседневности. Может быть, где-то в деревнях такой уклад и сохранился, и, наверное, именно так общаться с соседями правильно, но здесь, в мегаполисе, мы, увы, порой не знаем по именам даже тех, с кем живём на одном этаже.

Я не спеша еду сначала через площадь, потом по центральным улицам, чтобы прадеду было на что посмотреть из окна. Он, как мальчик, увлечён этим занятием, рассматривает здания, автомобили, людей. При этом засыпает меня вопросами, что это за здание, когда построили, сколько в нём этажей, что полезного делают те, кто работает внутри, какую пользу народу приносит это здание. И всё у него рассматривается сквозь призму пользы для людей, для общества. Я улыбался, это было похоже на экскурсию для школьников, мне например, не приходилось задумываться над пользой зданий для народа. Время от времени я смотрю на него, восхищаюсь его непосредственностью и активностью. Мне он напоминает молодого жизнерадостного льва. Это при всей-то его взрослости и серьёзности. Временами мне всё ещё не верится, что со мной вместе мой прадед. Если рассказать об этом кому-нибудь, то не поверят, будут прикалываться надо мной, спрашивая, какую траву я курил. Нет, в такое поверить невозможно. Да сам я, расскажи мне кто-то из приятелей о чём-то подобном, разве я поверил бы? Конечно нет.

Приезжаем в оптомаркет. Полные прилавки и горы продуктов производят невероятнейшее впечатление на моего предка, живущего в голодное время. Хорошо, что ещё на парковке, сидя в машине я предупредил его воздержаться от бурных эмоций и от громких высказываний. Он с трудом, но всё-таки не позволяет себе громко удивляться. Только шевелящиеся губы да приподнимающиеся брови выдают его переживания. Улучая моменты, когда рядом никого нет, он вполголоса расспрашивает меня о тех товарах, которые привлекли его внимание или из того, что мы набрали. Спрашивает совсем не так, как делал это в машине, намного сдержаннее. Чтобы он больше увидел, ходим не торопясь. Дольше всего задерживаемся у мясного, рыбного и хлебного отделов, а также, как ни странно, у прилавков с выпечкой и сладостями. Поражаюсь его выдержке и самообладанию. Живя в условиях постоянного недоедания, оказаться в продуктовом раю и ничем не выдать себя – для этого нужна сила воли. Почти всё из того, что его заинтересовало, закидываю в тележку.

И лишь на обратном пути, сидя в машине, прадед позволяет дать волю эмоциям. Теперь он, не опасаясь никого, расспрашивает меня о разных продуктах, о ценах на них, из чего и как они готовятся. Мои ответы его удивляют, надо же, из обычного молока можно получить вот такое? А это – правда высушенные пшеница и овёс? Не может быть! А вот это сделано из обычной картошки? А вот эти длинные жёлтые овощи растут у нас? Удивляется, крутит в руках то банан, то рулет, то чипсы. А это вкусно? А это как есть, надо варить или можно так? Я не в силах скрывать свой смех. Попробуй, говорю, тогда узнаешь, вкусно или нет. Он пробует то одно, то другое, в основном морщится от непривычных вкусов. Что же тебе ничего не нравится, дедуля, спрашиваю. Более привычной едой для него являются всё-таки мясо и картошка. Ладно, тогда по дороге домой заезжаю купить жареной курицы, гамбургеров и пиццы, заодно беру и несколько пакетиков картошки фри. На этот раз я решил, что лучше будет, если Харис останется ждать в машине, потому что уединиться для бурного обсуждения в кафешке будет невозможно. Он с пониманием и без обид отнёсся к этому, мне даже стало неудобно, как будто я поступил не по-пацански.

Стоя в очереди, я подумал, что после того, как он немного пообвыкнется, я обязательно возьму его с собой поесть в ресторан или кафе. Интересно, он к нам навсегда? Представляю, как было бы класно, если бы он остался! Он стал бы мне лучшим другом и братом! Но потом вспоминаю, как он любит свою жену, как радовался рождению сына и понимаю, что вряд ли он захочет остаться здесь, где его сын уже скончался. Хорошо, а долго ли он здесь пробудет? Надо будет поинтересоваться у него самого. В фильмах про такие перемещения всегда есть какие-то обстоятельства, от которых зависит то, как долго герой пробудет в другом времени. В этих фильмах постоянно делается акцент на то, что изменения в прошлом непременно изменяют и будущее, про необходимость закрытия временных порталов или как там они называются. Звучит как фантастика, но теперь то, что я видел раньше только в фильмах, происходит со мной наяву! И мне пока даже не было времени подумать над всем этим, оценить момент, так сказать. Слишком уж о многом мне приходится ему рассказывать, слишком уж много изменений во всех сферах жизни произошло с момента его отправки к нам. Поэтому я даже не имел возможности поразмыслить как следует над случившимся. События последних часов, а может последних дней, всех тех дней, когда я выискивал в архивах сведения о своем прадеде, перелистывал кипы бумаг, рассматривал сотни фотографий, крепко схватили и не выпускали меня. Все эти дни, все события, начиная с поездки в Москву, казались мне сейчас одним бесконечно долгим, каким-то гипертрофированно-модифицированным днём. Да, нужно будет собраться с мыслями, обдумать всё происходящее, хотя, вряд ли это удастся раньше, чем предок уснёт.

Дома ещё не остывшие вкусные вредности фастфуда пришлись Харису по вкусу гораздо больше, нежели предыдущие продукты, попробованные им. Он с большим интересом разглядывал все виды упаковки, тихо удивляясь тому, чего только не придумают люди ради прибыли и наживы. Еды я накупил, пожалуй, много. Не зря говорят, покупки нельзя совершать на голодный желудок. Пицца осталась нетронутой. Наевшись, я резко и бескомпромиссно почувствовал, насколько я устал за сегодня. Всё вокруг становилось приятно-безразличным и маловолнующим, веки стали неподъёмно тяжёлыми. Это была привычная реакция моего организма и, в обычных обстоятельствах я бы так и завалился вздремнуть на диван. Да только прадеды бывают в гостях не каждый день, это обстоятельство дало мне сил перебороть сонливость и прибраться со стола. Правда, делал я это на автопилоте. В этом же режиме я сообщил прадеду что хочу пол-часика вздремнуть, а ему предложил в это время посмотреть телевизор. Он уже успел познакомиться с телевидением в бывшем собственном доме, пока гостил у сватов. Кроме того, он назвал еще какие-то фильмы, виденные им в Риддере своего времени и по его словам, они ему очень понравились. Так что моё предложение его не только не смутило, но и обрадовало. По-моему, до того, как вырубиться, я ещё успел показать, как переключать каналы и регулировать звук.

На этот раз я не видел снов, да и спал, по моим ощущениям, совсем немного. На деле же, как это часто бывает, проспал я более двух часов.  Зато чувствовал себя теперь намного бодрее. К моему удивлению, Харис сам вскипятил воду и заварил чай, которого предложил испить и мне. Какое это хорошее изобретение - телевизор, делился он со мной за чаем. Сплошное удовольствие, посмотрел два фильма, один, правда, не с начала. И про что фильмы? Про нашу войну с немцами, говорит. Ах, да, сейчас же май, фильмов про войну по ящику крутят много. Ну и как, понравились? Да, очень, только во втором фильме, наверное, не совсем правильно показано начало войны. О, даже так? И что же там неправильного? Ну, там показывают так, как будто это Германия на нас первая напала, непонятно - как так. Ого, а как же должно было быть? Так и было в 1941 году, Германия неожиданно начала воевать против нас, поясняю ему. Он замолкает, трёт ладонью висок, словно обдумывая что-то, потом как будто решается и говорит, что то, о чём он поведает сейчас – это большая  государственная тайна и, как второй секретарь райкома комсомола, он не должен никому на свете рассказывать об этом. Но с другой стороны, так получилось, что страны, чьей тайной являются эти сведения, теперь не существует. Да и вообще, он находится в другом времени, когда всё, о чём говорится в этих секретных сведениях, уже давно прошло. А раз так, то прадед считает, что не нарушит никакой клятвы и, не выдаст никаких тайн и секретов, если расскажет кое-что мне. Тем более, что рассказать он собирается своему близкому человеку, а вовсе не шпиону иностранной разведки. При этих словах я ощутил волнующее жжение в районе солнечного сплетения. Я сосредоточился и внутренне собрался.

Прадед поведал мне то, что сам узнал от друга, работающего в обкоме партии. Харис был сух, имён не называл, просто упомянул, что его друг ранее жил и работал в самой Москве и, даже лично видел товарищей Сталина, Кирова, Калинина и других по делам службы. Так вот он как-то после баньки рассказал моему предку о том, что в ЦК имеется, разработанный верхушкой партии, секретный план по претворению в жизнь идеи Ленина о повсеместной победе пролетариата и о всемирной революции. Этот план предусматривает постепенный захват власти во всех европейских странах и установление в этих странах диктатуры пролетариата. Именно по этому плану, якобы, и идёт освоение всех территорий и земель на запад от границ РСФСР. План предусматривает в дальней перспективе свергнуть помещиков и капиталистов в Польше, Германии, Франции и Англии. Ну а  пока нужно установить власть пролетариата в Эстонии, Буковине, Бессарабии, Литве, Латвии, Финляндии, Румынии, в Западных Украине и Белоруссии. Тот знакомый приводил факты, подтверждающие его теорию: это и возведение аэродромов  в непосредственной близости с польской границей, и ускоренное строительство дорог и мостов в приграничных районах, и перенос складских помещений туда же. Даже такому далёкому от военного дела человеку как я, покзалось, что для оборонительной тактики вместо подобной активности было бы уместнее возводить бетонные укрепления, рыть траншеи и рвы с водой, натягивать колючую проволоку и оттягивать стратегически важные объекты подальше от места возможных боевых действий. Надо будет потом полистать документы, проверить слова прадедовского знакомого.

Я слушал и, мне совсем не верилось в то, что это говорил мой далёкий предок. Ну, никак не представлял его таким: свободно оперирующим названиями стран и территорий, хорошо разбирающимся в политических терминах и ситуации. Я как-то слишком самоуверенно полагал, что быть грамотным, разбирающимся во всем и начитанным – прерогатива исключительно моего поколения. Ладно, ещё отец, всё ж таки за плечами физмат, кандидатская, словом, современный, цивилизованный человек, да и живёт в крупнейшем городе страны. Но чтобы молодой, необразованный деревенский парень разбирался в таких вопросах, вот это было для меня удивительно и неправдоподобно. А, между прочим, интересная точка зрения, по крайней мере, она многое объясняла в крайне неудачных и провальных для нас первых месяцах войны. И, на первый взгляд, явных слабых мест в ней не было. Хотя, конечно, официальная идеология такую версию никогда не признает.

Разговор неизбежно вернулся к теме потери такой мощной страны, каковой был Советский Союз. У меня было, что сказать по этому поводу, но спорить я не стал, обойдясь только сочувственными словами. Развал страны, в которой он жил и являлся неисправимым патриотом, оказал на него настолько оглушительное и подавляющее воздействие, что я уже трижды пожалел о том, что рассказал ему об исчезновении СССР с карты мира. Я не разделял его граничащей с фанатизмом любви к той стране, в которой он жил, но мне было жалко деда. Когда он, успокоившись, смолк, я робко посоветовал ему вместо того, чтобы горевать по развалившейся империи, радоваться тому, что он первый человек в мире, который прибыл из прошлого, увидел своими глазами мир будущего и узнал, в конце концов, что у него есть потомки. Это как-то вернуло его к прежнему радостному состоянию. Харис сказал, что я прав, тем более, что он, по-крайней мере не увидит такого позора и не будет причастен к развалу страны. Кстати, вопрошает он, а до сколько лет я доживу? И потом, вот ты рассказывал, что дедушка твоей мамы погиб на этой войне. А я ведь наверняка тоже воевал? А если воевал, то выжил, вернулся обратно в село? Со мной всё нормально будет?

Такой переход был хоть и логичным, но всё же неожиданным для меня. Он застал меня врасплох, я замешкался с ответом, соображая, что же ему сказать. Будучи человеком проницательным, Харис мгновенно понял, что мне есть, что скрывать. Дитё моё, душа моя, Данияр, не бойся меня расстроить, говори же. Рассказывай как есть, не скрывай ничего. Там что-то нехорошее? Я рассуждаю, что хотя бы, тот, кто предупрежден, тот вооружён и, выкладываю ему всё, что знаю про его дальнейшую судьбу. Он слушает молча, никакой паники. Добавил и про обещание отца деду найти его, прадеда следы. Харис с достоинством, мужественно выслушивает известие о своём аресте. И только услышав имя доносчика, сильно удивляется. Ты говоришь, Мамбет Жаманбаев? Не может быть, это же мой родственник, наши матери- двоюродные сёстры! Ты точно ничего не перепутал, душа моя? Нет, я не напутал, сейчас покажу документы, которые нашёл в архивах. Приношу ему копии того самого заявления и ордеров, показываю, зачитываю. Как я понимаю, он крепко высказывается на родном языке. При этом он совсем не удивлён и не интересуется, откуда у меня под рукой так кстати и так вовремя появившиеся документы. Мне даже обидно, я там старался, понимаешь ли. Но ему сейчас не до того. Нет, не может быть, почему, как? Может быть его заставили, пытали? Но кто и зачем? Знаешь, когда тебя связанного избивают, то можно не только на друга заявление написать, но и на отца родного наклеветать всё, что угодно. Нет, Мамбет не такой, он, хоть и пьёт много, но не мог такого написать на меня!

Молча смотрю на прадеда, который кажется раздавленным. Да уж, понимаю его состояние, не до конца, но понимаю. В конце тридцатых с людьми вообще, а с арестованными тем более, особенно не церемонились. Расстрел, ну или, в лучшем случае, лагерь, с такими условиями работы и содержания, после которых становилось неочевидно, что лучше – получить пулю один раз или мучаться годами. До кучи я рассказал и то немногое, что слышал о прабабушке, что вроде бы, она умерла при родах. Похоже, напрасно, так как прадед обиделся. Как это мы не знаем наверняка дату смерти его жены? Ладно, ты, молодой, а отец твой что же? Как он, доживший до таких лет, может не знать когда и отчего умерла его родная бабушка? Я, оправдывая отца, объясняю, что он с пятого класса жил отдельно от отца–матери, потому что в Ульбе не было школы с математическим спецклассом. Живя в интернате, в Усть-Каменогорске, он приезжал домой только на каникулы, может, поэтому плохо знает историю своей семьи, не так, как должен. То ли потому, что он молод и ещё не ворчлив как другие дедушки, а может, потому что теперь, когда он узнал, какие события ждут его буквально через несколько дней и наши недочёты показались ему невинными детскими штучками, но Харис быстро отходит и прощает нам с отцом наше незнание истории семьи.

Я обещаю это исправить, собственно, как раз этим сейчас и занимаюсь, поэтому у меня на руках копии архивных документов. Да если хочешь знать, когда ты меня увидел на лавке возле нашего подъезда, я возвращался из Усть-Каменогорска и Москвы, где искал в архивах твои следы, куда ты потерялся после того, как тебя арестовал этот Гречухин. Гречухин? Дима? Я смотрю на ордер ещё раз, да Дмитрий Дмитриевич Гречухин, начальник 3-го отдела УНКВД по Риддерскому району. Да знаю я его, Дима сын Димы, у русских так можно: называть сына таким же именем как у отца. Это у нас так нельзя. А кто там ещё? Зачитываю, ему фамилию следователя, который ведёт дело - Волохов. Кстати, «ведёт» или «вёл»? Это же всё-таки было семьдесят пять лет назад? Хотя как это «вёл», если сегодня только 17 мая, значит, дело ещё не завели и, мы сейчас обсуждаем то, что будет. Значит «будет вести»? Совсем запутался во времени! Дед знает и его, потому что удивлённо вскидывает брови – этот, как его, не говори, я сам... Зотик что ли? Товарищ Волохов? Да, Зотик Андреевич. И он замешан в этом деле? Странно. Уточняю у него, а что вы с ним кенты, то есть друзья? Да нет, отвечает прадед, менты - плохие кенты. Как, откуда ты знаешь современные жаргонные поговорки? Какие же они современные, мы так говорим, а вы что, до сих пор это употребляете? Этот Зотик или Изяслав Волохов раньше работал в Риддере, мы с ним периодически встречались на различных мероприятиях, на собраниях актива района, иногда он заходил к нам на бюро райкома. Но год назад его перевели в Усть-Каменогорск.

Харис нервно трёт подбородок, негромко перебирает какие-то варианты. Потом спрашивает, известно ли мне, кто стал потом, ну после моего, он явно не смирился со словом «арест», ну в общем, кто после меня работал вторым секретарём райкома комсомола. Странно, роясь в старых документах, я даже не поинтересовался этим. Нет, не известно, но можно выяснить. Включаю ноутбук, набираю в поиске, гуглю, яндексую, результатов нет. Говорю, что сегодня уже поздно, займусь этим завтра. Он соглашается, замечает, что за окном совсем стемнело, надо ложиться спать, он устал, да и я, наверное, тоже.

Я отправляюсь стелить постель. Прадед же взял свою сумку-планшет, которая утром при встрече висела у него на правом плече, вынул из неё лист бумаги с карандашом и начал что-то писать. Закончив, подозвал меня, сказал, что он не замешан ни в чём антисоветском или преступном. Я ответил что верю, но, насколько мне известно, в их времени для того, чтобы попасть в лагерь или быть расстрелянным, не обязательно быть виноватым. А как же анекдоты, он действительно рассказывал их? Да нет, анекдоты любит рассказывать мой друг, Мамбет Жаманбаев. Вот он их много знает, а я никак не могу их запомнить, посмеюсь да забуду. Предлагаю прадеду остаться здесь и избежать всех неприятностей. На это он не ответчает, просто смотрит так, что мне становится стыдно за своё предложение. Я тогда уточняю по срокам. Сколько ты пробудешь у нас? Может, стоит хотя бы переждать, пока всё уляжется? Прадед качает головой, не получится. Во-первых, при наших порядках, это всё равно не решит вопроса. Если за кого-то взялись, то в покое уже не оставят. А во-вторых, есть ограничение по времени, о котором его предупредил Ричард. Перед тем, как переместить его, англичанин сказал, что ровно через сто часов Харису нужно быть на том же самом месте, куда он прибыл. А почему именно сто часов? Не знаю, он что-то говорил на счёт тех годов, когда в феврале двадцать девять дней. Понятно, получается, что при перемещениях во времени, большое значение имеет количество високосных лет, а значит - время оборота Земли то ли вокруг Луны, то ли вокруг Солнца, или наоборот, время их оборота вокруг Земли. Эх, не зря говорил отец: «Даник, учи физику!», сейчас бы пригодилось. Имея математический склад ума, отец всегда стремился привить мне любовь к точным наукам. Я же с детства любил историю и литературу, а ещё лучше - историческую литературу. Поначалу, мне даже было немного стыдно, что я не оправдываю физико-математических надежд отца и деда. Я честно пытался, но запоминать описание исторических событий у меня получалось лучше, чем учить формулы и теоремы. Видя это, отец постепенно оставил свои попытки.

Итак, он сказал, сто часов? У нас есть только сто часов на всё. Да и то часть из них уже прошла. Когда он прибыл? В полдень, пятнадцатого мая. Значит, девятнадцатого мая в четыре часа дня прадед должен быть на месте. Надо срочно поспать и потом, на свежую голову соображать что, куда, и как. Между тем прадед, очевидно ещё не закончил, явно хочет что-то сказать мне. Вижу в руках у него тряпичный свёрток и тот лист бумаги, на котором он только что писал карандашом. Данияр, душа моя, я не виню ни тебя, ни отца твоего в том, что вы так плохо знаете имена и историю своего рода, свою историю. Тем более, чувствую я, что началось это всё с меня. Посуди сам, если меня... нет, не могу поверить... если меня... ну, арестовали... тогда выходит, что это я первым в нашем роду не смог, не научил своего сына знать предков до седьмого колена, как это принято в степи. А он, мой несчастный верблюжонок, мой бедный жеребёнок Иса не получив знаний от меня, своего отца, так же воспитал своего сына, твоего отца Айткали, а тот уже тебя. Вай-вай, значит это - моя вина! Ну ладно, так уж получилось. Не знаю, как там дальше будет, не это важно, Данияр, я сам ничего не боюсь. Важно то, что теперь, когда мы вместе, мы можем это исправить! Я тебе здесь и сейчас передам всё, что знаю сам, всё, что я узнал и получил от своего покойного деда. Вот здесь, он показал мне исписанный именами мужчин моего рода лист, имена всех твоих дедов. Я знаю, ты выучишь эти имена и передашь их по наследству своим детям и внукам. Душа моя, Данияр, нужно, чтобы хотя бы дальше начиная прямо с этого дня, наши будущие потомки знали, чтили и помнили своих дедов-предков. Среди них, между прочим, были и очень достойные люди, настоящие батыры, храбрые и сильные воины. Говоря это, он развернул свой свёрток. Я увидел ордена и медали, какие то с лентами, какие-то без, одни только кругляшки. Награды были очень старые, мне не только как потомку, но большей частью, как историку это стало очень любопытно. Вот смотри, Данияр, жеребёнок мой, эти медали и вот этот орден привёз с русской войны отец моего деда, Карынбай-ата, к сожалению, этот человек отошёл задолго до моего рождения, но мой дед и его братья рассказывали, что он был здоровым удальцом и настоящим силачом. Говорят, он даже в 50 лет мог поднять телёнка, представляешь? Время у нас неспокойное, мало ли чего может случиться со мной, да ты уже и сам всё знаешь. Если бы не ты, как бы я смог узнать про козни этих негодяев Мамбета и Зотика. А ещё по секрету тебе скажу, если кто-нибудь увидит, то меня, как комсомольца, за эти царские ордена по голове не погладят. Ты как ученый, историк, наверное, знаешь, что Советы ненавидят всё, что связано с царём. А мне эти медали дороги не как царские, а как память о нашем большом дедушке, большом человеке, понимаешь? Понимаю ли я? Да конечно! Ещё как!

Я беру эти три железки как самую драгоценную на свете реликвию, как ценнейшую археологическую находку. Читаю надпись на первом кругляшке без планки, кажется, при этом у меня непроизвольно приоткрылся рот, и уже не верю своим глазам, просто не могу верить! «За взятiе Парижа 19 марта 1814.» На оборотной стороне в профиль голова какого-то мужика, похожего на греческого бога, его голову венчает венок из лавровых листьев. А над головой мужика пирамида с глазом внутри, символ то ли иллюминатов, то ли массонов, такая же изображена на всех американских долларах. Эта же пирамида с глазом внутри, излучающая многочисленны лучи, есть  на лицевой стороне второй медали. Под пирамидой надпись «1812 год». Пробую металл на ощупь, тру выпуклости букв пальцами. Эта медаль на планке, грязная лента голубого или синего цвета. Странная надпись на обороте: «Не намъ, не намъ, а имени твоему». Сомнений нет, это Отечественная война 1812 года, война с Наполеоном! Вот это да, вот это у меня предки! Этот Карынбай кем мне приходится? Прадед моего прадеда?

Пока я восхищенно изучаю медали, прадед рассказывает, что Карынбай-ата ушёл на ту войну добровольцем, вместе с сотней других парней-казахов. Воевали они в составе сначала мещерякского полка, а потом их вместе с другими мусульманами, башкирами, перевели в  тептярский полк. Тептярский? Это что за нация такая? Ой, ты не знаешь что ли, татарский значит. Наш с Харисом предок отличился каком-то в бою, за что получил звание хорунжего. Преследуя французов, они проскакали сначала до границ России, а потом гнали их по всей Европе до самого Парижа.

Невероятная информированность, у меня в голове совершенно не укладывается, как Харис может знать такие подробности, не живя в век интернета, электронных баз данных и оцифрованных архивов? Тем более, учитывая, например, что даже в маминой родне никто не знал ни названия части, в которой воевал мой второй прадед, ни его воинского звания. Определённо, у прадеда способности к запоминанию дат, имён и событий.

Я добираюсь до ордена. Да, это, несомненно, орден, он такой красивый. Мои глаза любуются когда-то белой эмалью креста, она, конечно, потрескалась и облупилась, в центре креста - круг, в нём изображен такой же всадник, пронзающий змею, как на гербе Москвы, по-моему, это - Георгий Победоносец. Переворачиваю орден, там, в круге какой-то вензель, не то «ПС», не то «СП» может  быть Санкт-Петербург? На нижнем луче креста указано «4 степ», а по боковым лучам 6 цифр, по три на каждом. А лента у ордена была, наверняка, такая же оранжево-чёрная, какие носят теперь на 9-ое мая, только совсем пожухла и выцвела. Поискав в сети, я выясняю, что у меня в руках знаменитый Георгиевский крест четвёртой степени. Сегодня просто шок за шоком, удивление за удивлением! Мой предок воевал с французами? Брал Париж? Невероятно! Я был наполнен чувством гордости за свой род, за свой народ.

Лёжа в постели никак не мог успокоиться от пережитого за сегодняшний совершенно невероятный день. Совсем как в детстве, когда ждёшь какого-то радостного события. Может, это  было и странно в той ситуации, в которой мы находились, ну, предстоящий донос и последующий арест, но я не испытывал тревоги. Мы легли  в моей комнате рядом, он на диване, я - в кресле-кровати. Перед тем как заснуть, прадед сказал мне, что он спокоен и не боится возвращаться в своё время. А знаешь, почему я так спокоен и не боюсь НКВД, спросил он и, сам тут же ответил. Да потому что у меня есть такой умный, такой толковый правнук как ты и, я знаю, что он что-нибудь придумает. Я уверен, ты спасёшь меня, Данияр. Для меня это было высшей похвалой. Моему бесцельному времяпровождению, похоже, наступал конец. Наконец-то, у меня появлялась цель, которая оправдывала бы моё существование, цель благородная и настоящая. Цель - спасти Хариса!

День второй.

Будильник на сотке запикал, известив, что уже восемь. Я сразу открыл глаза, никаких нажатий кнопки «отложить», как это обычно у меня бывает. Слышу тяжелое дыхание, сажусь в кресле и вижу, что это пыхтит прадед, делая приседания. Нифига мне не приснилось, значит всё правда. Ах, да, мне же надо спасать прадеда! Блин, сегодня нужно ещё съездить в универ, отчитаться за командировку и рассказать, как продвигается подготовка к защите. Не отложить никак. Хорошо, постараюсь управиться часа за полтора-два. На машине не поеду, в это время час, как минимум, уйдёт только на стояние в пробках. Одеваюсь, собираю бумаги, потом делаю тосты, наливаю кофе, зову предка. Вместе завтракаем, объясняю, что мне нужно ненадолго уехать по делам учёбы, он относится к этому одобрительно. Учись, Данияр, учись, ученье - это очень хорошо, а я пока посмотрю телевизор. Значит, прадед освоился.

Всё, я побежал. Лифт занят, спускаюсь пешком. Сотку взял, ключи от машины взял. Стоп, я же решил ехать не на машине! Возвращаюсь в квартиру, бросаю ключи от машины, хватаю с ниши горсть мелочи на проезд. Приезжаю в универ, по–быстрому сдаю авансовый отчёт, решаю вопросы с руководительницей проекта, показываю, на какой стадии мой дисер. Рашида Шакировна, похвалив меня, интересуется, как нас приняла в Москве её институтская подруга Галина Вербицкая. Отзываюсь о ней восторженно. Рассказываю, что помимо диссертации, обратился к ней и со своим личным вопросом. Рашида Шакировна, оказывается в курсе, Галочка звонила, сожалела, что не смогла тебе помочь, задеты её профессиональные честь и гордость. Считается, что у них в Москве всё можно найти же. Но у них там идёт реставрация одного из корпусов, видел же сам, часть архивов недоступна. Так вот, она обещала покопаться в документах после того, как закончатся ремонтные работы. Спасибо, Рашида Шакировна, передавайте мою благодарность и наилучшие пожелания Галине Ивановне. А что я буду передавать, сам позвони ей, вот тебе номер её мобильного телефона. А удобно будет? Конечно, что тут такого? Тем более она хотела, чтобы ты ей напомнил фамилию этого твоего родственника, дедушка или кто он там тебе, а то забыла.

Назад еду на метро. Нервы на пределе, адреналин жарит изнутри. Обратный отсчёт запущен, часы тикают. Покупая билет в кассе, даже роняю деньги из рук. Обычно такого со мной не бывает. Среди своих монет обнаруживаю несколько вчерашних монет Хариса. Нечаянно зацепил их, когда торопился. Это напомнило мне о том, что его нужно спасать. Но как? Как я, находясь здесь, смогу помочь ему? Оставаться здесь он не хочет. А может мне с ним рвануть в тидцатые? Но что я сделаю для его спасения? И вообще, что я там буду делать без инета, без компа, без смартфона? Да я же не только прадеда не спасу, но и сам погибну вдобавок. А ещё не дай бог не получится назад вернуться, тогда что? Нет уж, спасибо, нас, как говорится, и здесь неплохо кормят.

Чего на меня уставился этот мужик с бородкой, сидящий напротив? Что так смотрит? С виду вроде бы интеллигент, может педик какой-нибудь? Странный какой-то, пусть только попробует приставать, я конечно не боксёр, но уж от него точно сумею отбиться. Женщина рядом встаёт чтобы выйти, бородатый тут же пересаживается на её место, я напрягаюсь. Чего Вам? Вы продаёте? Что продаю? Как что? Монеты, полтинники с молотобойцем. А откуда Вы знаете... ах да, я же сейчас уронил их на входе. Нет, не продаю, это не мои, а моего пра... то есть друга, правдишного друга. Странно, молодой человек, Вы, видно, сейчас взволнованы, но как успокоетесь, подумайте. И если надумаете, то перезвоните мне, пожалуйста, вот моя визитка. Да не надо мне Вашу визитку. Я  же сказал, что ничего не продаю. Напрасно Вы так, юноша, я один из немногих в этом городе, кто готов заплатить приличные деньги за редкие монеты. Вставая, засовывает мне свою визитку в карман рубашки. Звоните, я буду ждать. Да шёл бы ты, лесом, не до тебя, как там тебя звать-то, что тут написано на визитке: «Максим Юрьевич, скупка орденов, медалей и монет». Не до тебя, Максим Юрьевич, не до тебя.

Заходя в квартиру, слышу, что прадед смотрит новости. Пусть знает, как у нас тут всё не просто хорошо, а суперзамечательно, глядишь, и захочет здесь остаться. А если совсем уж будет тосковать по жене, то на крайняк, можно будет и её сюда переместить как-нибудь, наверное. Вот было бы классно! И мне не надо париться по поводу того, как спасать его от чекистов. Было бы суперски!

Подогреваю в микроволновке вчерашнюю пиццу, накрываю на стол, зову прадеда. Он снова делится впечатлениями от просмотренного. Оказывается, в числе прочего посмотрел несколько  сюжетов про коррупционеров, про их задержание и суд над ними, в новостях показывали их огромные дома, дорогие машины, мешки денег, которые конфисковали. Харис возмущается, не понимает, как такое возможно, ведь те, кого показывали, поставлены служить трудовому народу. А они себе богатство наживают, разворовывают народные деньги. К стенке таких и шлёпнуть надо на месте. Вот у наших начальников ничего своего не было. Только одежда. А все машины, дачи и квартиры являются государственными, ими можно пользоваться до тех пор, пока служишь народу. Вот так должно быть. У нас Сталин сам такой и никому из наркомов и секретарей партии не даёт обворовывать страну и народ. Я ему отвечаю, что у нас президент, то есть человек, который страной управляет, сам тоже такой, как Сталин, у него личного тоже ничего нет. У нашего президента, конечно, не три кителя, как у товарища Сталина, а с десяток костюмов и галстуков, но так и время, ведь, сейчас не военное. А вот министры разные и депутаты совсем оборзели, присваивают себе общие народные богатства. Так что же ваш президент не шлёпнет их или на Колыму не отправит лес валить и исправляться? Так Колыма теперь не в нашей стране, она же в России.

Шутить шучу, а сам обдумываю, как же предка буду выручать. Чтобы перевести тему разговора на анекдоты и попытаться понять, что можно сделать, рассказываю одну из таких правд-выдумок про Сталина. В анекдоте говорится, что едет товарищ Сталин по Москве мимо старинной церкви, а рядом с ней лежат дрова. Товарищ Сталин приказывает убрать. Но поскольку никто из его окружения не посмел переспросить, что именно нужно убрать, то дрова вывезли, а церковь просто снесли. Прадеду анекдот понравился, он засмеялся. Ну а теперь ты расскажи, прошу его. Он вдруг сердится, я же тебе сказал, что не могу их запоминать, ты разве не понял?  Вот теперь понял и вижу, что нет у него способностей к анекдотам.

Поев, смотрю на сотку, в Москву звонить уже не рано. Набираю Галину Ивановну Вербицкую, ещё раз благодарю за тёплый приём в Москве, передаю привет от Рашиды Шакировны,  прошу посмотреть, имеются ли у них сведения о том, кто был вторым секретарём районного комитета ВЛКСМ в Риддере в 1938 году и позже. Она обещает поискать, просит перезвонить через часок-другой.

В это время мой дорогой гость, вкусивший прелесть медиаразвлечений, интересуется, а что это такое, а для чего вот эта штука, а что делает эта вещь. При этом он указывает по очереди на тюнер от кабельного телевидения, музыкальный центр, DVD проигрыватель. Объясняю ему подробно что, как и для чего, как могу, описываю принцип работы каждого из устройств. Хочет посмотреть что-нибудь, испробовать на деле. Беру первое попавшееся. Оказался диск с записью празднования прошлогоднего батиного юбилея в ресторане. Ставлю на воспроизведение. Картина нереальная: двадцатипятилетний дед умиленно смотрит на своего пятидесятилетнего внука. Предок интересуется, как изображение сохранилось и попало в эту коробку. Достаю камеру, показываю, объясняю.

На записи  очередной поздравляющий изиняется, что пришёл без подарка и обещает отцу позже подарить жеребёнка. Прадед интересуется, выполнил мол, мужик своё обещание или так, почесал языком. У нас в селе так часто делают, сначала пообещают, а потом забывают, как будто и не обещали ничего. Я отвечаю, что тот человек обещание своё выполнил, да и немудрено, всё записано же. Да, соглашается Харис, если что, то всегда можно поставить эту запись, а на ней всё чётко и ясно видно и слышно, кто из гостей чего говорил, а кто не говорил, кто обещал, а кто не обещал. Правда же, внучок? Подожди-ка, дедуля, как ты говоришь? Хорошо слышно кто и что говорил, а кто не говорил? Анекдоты говоришь, не рассказываешь, а стукач тот, который под друга твоего косит, сам любит потравить анекдоты про Сталина? Так это же то, что нам нужно! Дам прадеду портативную видеокамеру, он запишет день рождения, а потом следакам покажет запись, вот, пожалуйста, никаких анекдотов я и не рассказывал вовсе. Предлагаю ему этот вариант, а он мне отвечает, а как я это привезу в свое время, что скажу людям? Точно, я что-то на радостях не подумал об этом.

Но мысль записать доказательства невиновности прадеда и виновности этого Мамбета правильная. Только как именно осуществить эту запись? На видео вряд ли, может, хотя бы на аудио? Интересно, а аудиозаписи тогда уже существовали? Насколько помню, патефоны, пластинки с голосом того же Шаляпина точно были. И даже намного раньше. Пока мой молодой прадед смотрит запись юбилея  немолодого внука, я иду на кухню, включаю мобильник в режиме диктофона, диктую рассказанный ранее анекдот. Потом отвлекаю его, включаю запись на прослушивание. Молодой парень всё-таки остаётся таковым, будь хоть трижды прадедом. Он сразу просекает, как я этого добился. Спрашиваю его, знает ли он что-нибудь о записи голоса, видел ли что-нибудь подобное. Видел, отвечает прадед, в областном центре у одного журналиста. Диктофон называется, такая большая и тяжёлая штука. На него секретарь горкома партии сначала наговорил первомайское поздравление, а потом на нём же слушали то, что он записал. Но тот был огромный и тяжёлый, а этот у тебя совсем маленький и легкий. В десятку! На радостях спрашиваю у прадеда марку того диктофона, тот ругает меня, мол откуда мне знать, посмотри в своей всезнающей машине. И то верно, поищу в инете. Однако, можно было уже звонить в Москву.

Ухожу на кухню, чтобы не мешать прадеду. Галина Ивановна собщила мне, что нашла то, что я спрашивал. Она некоторое время искала листок, на который выписала сведения. За это время я успел взять в руки ручку и какой-то рекламный буклет. Да, Галина Ивановна, записываю, так, Тал-гат А-дас-па-ев, с августа 1938 года, да, записал. Спасибо ещё раз огромное, с меня ресторан. Чувствую себя детективом, распутывающим клубок преступлений или заговоров, возвращаюсь в зал. Когда я назвал имя и фамилию человека, занявшего его должность после известных событий, прадед ударил кулаком по ладони. Как будто до него дошло: так вот оно оказывается что! Я понял, что теперь у него в голове всё связалось, значит, он получил недостающее звено в цепочке подлости и грязной игры, затеянной против него. Харис молча размышлял, что-то сопоставляя в голове. Я уже знал, что мой лучший друг, мой прадед, непременно сам расскажет мне всё, после того, как тщательно обдумает и взвесит.

Я же пока запустил свою всезнающую машину, как он метко окрестил ноутбук, в режиме поиска. Узнал много интересного про диктафоны. Устройства для фиксирования человеческой речи, как они правильно и первоначально назывались, были изобретены очень давно (ещё один щелчок по нашему снобизму, позволяющему автоматически считать себя выше всех предыдущих «пещерных» поколений). А своё название диктафоны получили от названия компании Dictaphone, наладившей их серийное производство еще в начале прошлого века. Это был один из тех многих случаев, когда название бренда превратилось в имя нарицательное. Для нас факт присутствия диктофонов, пусть и громоздких, весом в три килограмма, в жизни советских людей сталинской эпохи, стал настоящим жизнеутверждающим моментом, поворотной точкой. Пока неясно, как скоро и где мы найдём его, но план наших действий стал более-менее понятен.

Я переписывал названия подходящих по году моделей, копировал фотографии старинных диктафонов и начал поиск объявлений о продаже. Производителей подходящей техники, по сути, было только два: американская компания Dictaphone, и немецкая компания Telefunken. И сейчас же до меня дошло, что диктафоны образца тридцатых годов прошлого века являются антикварным товаром! Это тебе не современная китайская электроника за сравнительно небольшие деньги. Но главное найти этот диктофон, остальное всё не так уж важно. Главное для меня сейчас - спасти прадеда, ставшего за эти два дня роднее всех предков вместе взятых, оправдать его честное имя. Теперь, когда он стал для меня не просто строкой в родословной, не абстрактным далёким предком, от имени которого образована моя фамилия, я не смогу допустить, чтобы он погиб в мрачных казематах НКВД или сгнил от туберкулёза в холодном таёжном лагере. В конце концов, продам машину, возьму взаймы у приятелей, оформлю кредит, да всё что угодно, сколько бы ни стоил этот диктофони всё остальное, что там ещё нужно! Только бы он был в продаже, только бы успеть до требуемого часа! Ничего дедуля, мы повоюем, клянусь всем, что мне дорого, сделаю всё, чтобы ты нянчился со своим сыном, новость о рождении которого вмиг сделала тебя таким счастливым! Размышляя так, я не сразу услышал, как он зовёт меня.

Вхожу в зал и понимаю, что нас ждёт нечто вроде планёрки, заседания штаба. Казалось бы, ведь  нас только двое, но ощущение было именно такое. Прадед ещё более сосредоточен и серьёзен, чем когда либо. На чистом листе бумаги нарисовано подобие схемы, кружки со стрелками, под кружочками красивым почерком написаны имена. Прадед начал говорить, и голос его звучал иначе, нежели до этого. Сейчас я чувствовал себя не его потомком, но офицером штаба его армии. Говорил он чётко и ясно, так что мне всё было понятно без дополнительных вопросов. Тем более что большинство из персонажей я уже заочно знал.

Из сказанного, я понял следующее. Мамбет Жаманбаев и Талгат Адаспаев были родными братьями. Однако, старший брат, Мамбет, по давней деревенской традиции, воспитывался у родителей матери. При оформлении документов, ему дали фамилию дедушки, в то время как Талгат Адаспаев носил фамилию их отца. Зотик Волохов, получивший назначение на должность начальника 3-го отдела, прибыл в Риддер откуда-то из-под Львова чуть больше двух лет назад. Проработав около года на новой должности, задумал он подсидеть своего непосредственного руководителя - помощника начальника УНКВД, подполковника Миркурбанова, курировавшего в управлении среди прочих и 3-ий отдел. Миркурбанов раньше проходил службу в Ленинграде, но заработав славу слишком принципиального и несговорчивого сотрудника, был сослан в «почётную» ссылку в казахские степи. До пенсии ему оставалось дослужить буквально два года, но Зотику не терпелось получить заветную должность. К тому же, если даже дождаться выхода начальника на пенсию, его место мог занять кто-нибудь другой.

Как раз в это время в стране началась массовая чистка рядов партии, армии и органов госбезопасности от всевозможных врагов народа, агентов иностранных спецслужб и прочих опасных элементов. Таким образом, момент для того, чтобы освободить вышестоящее кресло для себя, был весьма подходящим. Будучи приезжим, Зотик вряд ли сумел бы провернуть такую операцию в одиночку. Ему требовались помощники из местных, тогда он решил приблизить к себе лейтенанта Диму Гречухина, уроженца Риддера, служившего под его началом. Честолюбивый, не по годам амбициозный, но в то же время не выделявшийся среди сослуживцев никакими профессиональными способностями, он идеально подходил на роль помощника в тёмных делах Зотика. Волохов сумел подобрать ключи к сознанию и воле молодого провинциального офицера через его тайные мечты и желания. Намекая Гречухину, что видит его в качестве преемника на своё кресло, Зотик добился такой степени лояльности, при которой человек готов не только прикрывать и хранить в тайне чьи-то погрешности, но и сам пойти на некоторые нарушения.

Дима Гречухин учился с Жаманбаевым в одном классе, их дома стояли на одной улице. Именно поэтому, когда в рамках выполнения внеслужебных поручений шефа, ему стали нужны помощники из числа гражданских, первым делом он обратился к Жаманбаеву, а тот привлёк своего брата Адаспаева. Вдвоём они подговорили своих многочисленных родственников и сватов из разных окрестных аулов и зимовок, не знавших русского языка, чтобы те написали заявления с жалобами на бесконечные поборы, пьяные дебоши и вымогательства, которые они якобы, терпят со стороны  Миркурбанова.

Сначала эти заявления хотели было оставить без внимания, потому что ранее подполковник Миркурбанов ни в чём подобном замечен не был. Но количество жалоб росло, заявления стали поступать во все  возможные и невозможные инстанции и, в конце концов, обком партии вынужден был рассмотреть все эти многочисленные жалобы на  своём внеочередном заседании. Предварительно все авторы заявлений были вызваны и допрошены. Причём были допрошены никем иным, как Гречухиным, потому что он был единственным из местных офицеров, знавших казахский язык. Заявлений было чрезвычайно много и все их податели как один подтвердили правомочность своих жалоб, никто от своих первоначальных слов не отказался. Миркурбанова хотели отдать под трибунал, но памятуя о его былых заслугах, учитывая его партийный стаж, а также беря во внимание его личное знакомство с самим товарищем Фрунзе, было принято решение о досрочной отправке его на пенсию. Зотику Волохову удалось досрочно занять полковничью должность, получить повышение в звании, более просторный кабинет в областном центре и служебный автомобиль. А освободившуюся должность начальника 3-го отдела по Риддерскому району, как и было обещано, занял Дима Гречухин. Так братья Мамбет и Талгат помогли оклеветать ни в чём неповинного Миркурбанова и получить повышения Гречухину и Волохову. Зотик Волохов поздравляя Гречухина с повышением и в должности, и в звании, поблагодарил последнего за отлично организованную и проведённую операцию. Он также остался доволен тем, как свою роль сыграли местные жители, и сказал, что их помощь может ещё понадобиться в будущем.

Все подробности гнусной и тайной операции по смещению с должности подполковника Миркурбанова Харису стали известны от самого Мамбета Жаманбаева. После окончания педагогического училища в Семипалатинске, он причастился к выпивке, а в пьяном виде любил чванливое бахвальство. Начиная с прошлого года каждый раз, когда выпьет, он стал хвастать своими связями в городе и своими могущественными покровителями, которые обещали выполнить любую его просьбу, а однажды подробно рассказал об организации массового лжесвидетельствования против Миркурбанова.

И вот теперь, как догадался прадед, Мамбет Жаманбаев решил прибрать должность второго секретаря райкома комсомола для своего младшего брата, который тоже работал в райкоме комсомола, ответсекретарём. Всё совпадало, вся четвёрка была задействована: заявление написал Жаманбаев, арест проводил Гречухин, дело вёл сам Волохов, а освободившуюся должность в комсомоле впоследствии занял Адаспаев.

Когда прадед рассказал об этой пакости и высказал версию причин его предстоящего ареста, главным и, пожалуй, единственным моим желанием в тот момент было наказать всех четверых, а особенно Мамбета, этого подонка, который ради поста для брата перешагнул даже через родственные отношения. Однако сейчас нужно было мыслить реалистичными категориями, а это значит, для начала требовалось найти диктофон и деньги для его покупки. Да и заседание штаба нашей армии как бы продолжалось. Тем более что начштаба, закончив свою речь, предоставил слово мне. Я обрисовал ситуацию: сейчас ищу диктафон, какой ты видел у журналиста в областном центре, потом надо будет встретиться с продавцом и купить его, дальше надо научиться пользоваться им, несколько раз как следует отрепетировать запись разговора. Ещё нужно достать документы для тебя, паспорт. На машине назад уже не поедем, лучше лететь на самолёте, а в него без документов не запускают. Ещё говорю, надо же для моей прабабушки лекарства от болезни почек найти. Всё ясно, действуй, Данияр. Молодец, что про бабушку свою не забыл, душевный ты парень, заботливый. От меня тебе всё равно пользы никакой в этих делах, поставь мне ещё таких записей и фотографий дай, если остались. Для меня это лучшее занятие, потому что вы для меня - самое важное. При этих словах почувствовал, как у меня сводит подбородок и увлажнились глаза. Не в силах ни как следует заплакать, ни сдержать этот сентиментальный порыв, я растерялся и инстинктивно потянулся к нему с распростёртыми объятиями, мы обнялись. Прижимаясь к нему, я не умом, а сердцем, душой или тем, что называют подсознанием, чувствовал, как бесконечно дорог мне этот человек, что в нём заключены мои корни, моё начало, самое истоки меня. Ко мне как-то вдруг и сразу пришло какое-то звериное или животное понимание того, что меня нет самого по себе, без него и не может быть. Меня наполнило ощущение того, что я есть суть он, а он и есть суть я.

Найти старинный диктофон оказалось делом не сложным. Сложным было бы, наверное, найти мясо мессопотамского слона, обнаружить же в нашем городе устройство для фиксации человеческой речи образца семидесятипятилетней давности было делом практически невозможным. Это я понял, едва начав поиск по-серьёзному. Объявлений о продаже подобных аппаратов в интернете, само собой, не было. Я стал искать форумы коллекционеров, антикваров и даже искателей кладов. Кстати, именно благодаря последнему я вышел хоть на какой-то след. Парень из Петропавловска искал Георгиевский крест для одного коллекционера. Крест им нужен был позарез, просто кровь из носа и, как было написано в сообщении, они готовы были рассмотреть любые варианты, в том числе, обмен. У меня, конечно, и в мыслях не было расставаться с нашей реликвией, но, отчаявшись найти диктафон, уже на всякий случай, в слабой надежде на то, что может быть появится хоть какой-то вариант, я написал ему сообщение о том, что у меня имеется такой орден. Ответил он быстро, попросив прислать фотографии аверса, реверса и гурта нашего ордена, что я сделал, приписав в письме номер своего мобильного. Звонок на мой телефон раздался практически сразу. Назвавшийся Сергеем парень, просил назвать цену или условия. Я объяснил ему, что орден не продаётся, просто я хотел выяснить тот ли это орден, а заодно сообщил, что ищу диктофон сталинской поры. Сергей раздражённо высказался мне в том духе, что если орден не продаётся, то незачем было вообще затевать переписку и, сбросил вызов. Я продолжил поиски. Каково же было моё удивление, когда минут через сорок, снова раздался звонок от Сергея. Он неохотно, словно его насильно заставили извиниться передо мной, сообщил, что его компаньон, очень известный и уважаемый фалерист, весьма сильно заинтересован в покупке ордена, и в связи с этим спрашивает, устроит ли меня модель Miniphone R55, год подходит. Это была невероятная удача, сравнимая разве что с выигрышем джекпота в бинго! Да, но с другой стороны это означало расставание с только вчера обретённой семейной реликвией, с памятью о прадедовском прадедушке. Это была жертва, и принести её я не был готов. Даже не чувствовал себя вправе решать вопрос о возможности приношения подобной жертвы. Сергей, словно почувстовав моё сомнение, сказал, что если мне нужно подумать, то, пожалуйста, а он перезвонит в течение двух часов. Перед тем как закончить разговор, он уточнил, готов ли я вылететь, если потребуется, в Алма-Ату, потому что его компаньон - алматинец. Двойная удача. Я ответил, что мне нет нужды никуда лететь, чтобы оказаться в Алма-Ате.

Кстати, про «лететь». Надо бы купить билеты на завтра и выяснить, есть ли вообще места на рейс. Но сначала нужно найти удостоверение личности. Кто из моих знакомых более или менее похож на Хариса? Пожалуй, Берик Жагипаров, мой школьный товарищ. Он и вопросов лишних задавать не будет, зачем, мол, тебе мои документы. Скажу, что надо по его удостоверению родственника, который свои документы потерял, самолётом отправить, он поймёт. Звоню Берику, он на работе, это хорошо, не надо тащиться к нему домой в пригород. Договариваемся, что я подскочу к Берику на работу за удостоверением, хорошо, что он носит его с собой. Выпрямляюсь, вытягиваю руки в стороны-вверх, слышу хруст костяшек, тянусь, явно засиделся.

Предлагаю прадеду прокатиться со мной за документом и за билетами, он совсем не против, видимо, тоже засиделся. Едем к Берику, в машине делюсь новостями о поиске диктафонов, перессказываю свой разговор с Сергеем, подробно описываю ситуацию с вариантом обмена на орден. Высказываю своё мнение, что поиски нужно продолжить после того, как купим билеты, негоже терять орден предка нашего, Карынбая. Прадед опять поймал паузу, молчит задумчиво и по-взрослому.

Берик, увидев Хариса, шутит, мол, надо бы выяснить у отца, не бывал ли он в тех краях, откуда родом мой «родственник». Сходство есть, заметно. О прадеде сказал, что это родня с востока. А как ещё мне было его представить? Берик уточняет, не забыл ли я, что сегодня мы смотрим футбол, финал лиги чемпионов. Я естесственно, не могу рассказать ему о внезапно навалившихся делах и своих планах по борьбе с сотрудниками управления НКВД. Кто в такое поверит? Не Берик точно. Он врач, практикующий хирург, его мозг вряд ли способен воспринимать подобные вещи. Поэтому отвечаю что-то неопределённое мол, война план покажет, посмотрим. Берик удивлён, как так: что значит «посмотрим»? Это же финал, такое раз в год бывает! Мы уже давно и места заказали, и депозит внесли в спортбаре. Я обещаю постараться прийти туда. Забираем удостоверение, как хорошо, что мы с прадедом ровесники. Пока Берик курит, мы стоим, разговариваем. «Родственник» издалека интересуется, вот если у женщины постоянное давление и отёки, что это за болезнь, может быть, почки же? Сообразил. Берик отвечает, брат, я как бы хирург, а не нефролог или уролог. Пусть твоя знакомая сначала к терапевту обратится, сдаст анализы, а там уже видно будет. Это и сердце может быть, и почки. Прадед не унимается, ходили, только наши деревенские врачи толком не знают, а до города добираться далеко. Понятно, время поджимает, скоро назад в прошлое надо возвращаться. Берик достаёт мобилу, набирает номер и зовёт кого-то спуститься вниз.

Подошедший врач, мужик постарше нас представляется Алмазом. Лицо серьёзное, внушает доверие. Берик говорит что Алмаз - лучший в их больнице по почкам, тот скромно отнекивается. Этот мужик тоже советует начать с анализов, но всё же спрашивает о чём-то, задает прадеду вопросы. А как часто повышается артериальное давление, а не стало ли у вашей знакомой, извините уж за подробности, меньше выделяться мочи за день? Тут прадед оживляется, да, точно суточные объёмы сильно упали, хотя пить меньше не стала. Алмаз изрекает, всё ясно, олигурия - это нормально в такой ситуации. Похоже, у вашей знакомой клубочковый нефрит или гломерулонефрит, как его по-другому называют. Прадед не теряется, ну а как вообще лечить-то, в целом? Так, чтобы наиболее эффективно. Алмаз смеётся, так вообще-то не делается, без осмотра, без анализов, без самой больной, в конце-то концов, да ещё и за пять минут. Это вообще похоже на комедию какую-то, только ужасную. Ну, хорошо, знакомой вашей наиболее эффективно помогут энзимы, ферменты как растительные, так и животные. Вобэнзим, например, можно порекомендовать. Прадед просит меня записать название, я сохраняю его в сотку. Горячо благодарим Амаза, прощаемся с обоими, едем в авиакассы. Теперь добавляется ещё один пункт. По пути надо заскочить в аптеку.

В машине прадед интересуется, почему ни Берик, ни Алмаз не разговаривают по-казахски. Мне нечего ответить, молчу. Тогда он спрашивает, что за важное мероприятие, на которое он так настойчиво зовёт меня. Я, как могу, объясняю, говорю, что играет наша с Бериком любимая команда, но я не пойду, потому что надо искать другие варианты покупки диктафона, без необходимости отдавать орден. И тут Харис выдаёт мне речь, видимо, результат его молчания по пути в больницу. Данияр, душа моя, вряд ли мы теперь найдём что-то ещё, раз даже ты со своей всезнающей машиной не сумел этого сделать. Память о нашем предке Карынбае мы и так сохраним в себе, в своих сердцах, а если тебе так уж нужен какой-то предмет, то  у нас есть, в конце концов, ещё две медали. Я уверен, говорит прадед, что сам Карынбай-ата тоже поступил бы точно так же, в тяжёлый час испытания он пожертвовал бы чем угодно ради своих потомков, ради продолжения нашего рода. В час, когда нужно выбирать между прошлым и будущим, он принёс бы в жертву не только орден, какую-то железку с тряпочкой, но даже и жизнь в пользу будущего. Так что вот какое решение я принял. Если этому Сергею так нужен царский орден, то и отдай его ему. Не ради меня, а ради сына моего Исы, нехорошо мальчику расти без отца. Надо с благодарностью воспринимать данные судьбой возможности, не искать добра от добра. Сам дух нашего предка-воина даёт нам знак, чего ещё нам нужно? А на футбол, Данияр, иди. Я сам не знаю, но мой приятель Ричард тоже говорит, что это очень хорошая и интересная игра. Он тоже страшно, до ненормальности обожает команду своего города. Если хочешь, то я тоже пойду с вами, оставшееся время нам нужно провести вместе, соединив наши головы, не так долго мне осталось быть в вашем времени. Я с благодарностью посмотрел на предка, так, что чуть не въехал в переднюю машину. Потому что уже не представляю, как и где найти этот диктафон. Что я буду спорить с прадедом? Если уж сам прапрапрадед даёт нам то, на что мы можем приобрести спасение для его правнука, то может это и есть знак свыше? Даже если и предположить, что я каким-то чудом сумею найти этот диктафон, то где я сегодня найду на него деньги? Кредит взять уже нерально, сегодня пятница, завтра и послезавтра банки закрыты. Звоню Берику, спрашиваю, нормально ли будет, если я подтяну в бар и родственника, а то неудобно его оставлять одного. Берик отвечает, конечно, бери, он пацан нормальный.

Хвала Всевышнему, в первой же аптеке есть то, что нам нужно. В упаковке - 200 таблеток, нехило. Набираю от души, для прабабушки же, «жалко» нет. Всё, наличка кончилась. Того, что есть на карте, по идее, должно хватить на билеты.

На нашу удачу, на завтра до Усть-Каменогорска оказалось не один, а два рейса, так что билеты нам достались. Только купили билеты, как раздался звонок от Сергея. Я говорю ему, что согласен, он сообщает, что мне перезвонит его компаньон. Минут через пять раздаётся новый звонок. Звонит человек от Сергея, представляется Максимом. Предлагает встретиться, называет адрес, спрашивает надо ли объяснить, как проехать. Я знаю это место в верхней части города. Частный сектор, огромные особняки, приспособленные под офисы и представительства, народ там небедный. Мы не раз вскладчину арендовали там дома на уикенды для вечеринок. Надо ещё поесть, забрать из дома орден, поэтому договариваюсь встретиться через два-два с половиной  часа. Хорошо, с половины шестого до шести ждём вас, на охране скажете, что к Максиму Юрьевичу. Ясно, договорились.

Информирую прадеда о ближайших делах, он тоже двумя руками за покушать. Ищу место поприличнее, чтоб и деда удивить, и карточки принимали к оплате, а ежели чего не так, то чтобы банкомат был поблизости. Подкрепились на славу: салаты на выбор, чесночный хлеб, хорошо прожаренные стейки, овощи гриль на гарнир, не хватило, пожалуй, большой кружки нефильтрованного пива. Харис обедом остался доволен. Называть ему цены на блюда я не стал,  к чему мне наследственная предрасположенность к сердечным болезням? Так не хотелось подниматься из-за стола, куда–то ехать, и вообще не верилось, что Харис должен будет покинуть меня, оставить наше время. Тем временем нам надо было ехать. Заехали домой, взяли орден, на нише я заметил визитку того странного мужичка из метро. Как-как? Максим Юрьевич? Совпадение или это один и тот же человек? Ну-ка, ну-ка, с какого номера мне звонили? Ну, надо же! Номер совпадал с тем, который был указан на визитке. Человек, к которому мы собирались ехать для произведения спасительного обмена, человек которого я совершенно случайно и с такими трудностями нашёл через парня из Петропавловска, вопреки логике обнаруженного на форуме кладоискателей, сегодня утром собственной персоной сидел около меня! И даже сам предлагал мне продать ему серебрянные монеты с молотобойцем! Получается, судьба сама направляла меня и предоставляла шанс. Но с другой стороны, не соверши я этого круга через форум и Сергея с его объявлением о покупке ордена, как бы я узнал, что бородачу из метро можно не только продать монеты, но и купить у него же диктафон? Да, уж. Как тесно всё переплелось. Поневоле поверишь в духов предков, помогающих нам. Рассказал об этом круге прадеду. Он даже и не сомневается в поддержке нас духом Карынбая. Более того, подсказывет мне, мол, раз дух предка даёт такой явный знак на счёт монет, значит, бери их тоже. Ты Данияр, думаешь, что просто так их уронил в этом подземном автобусе? Случайно схватил мои монеты вместе со своими? Нет, это дух нашего предка направлял твою руку. Я улыбаюсь, звучит всё это как-то слишком мистико-спиритически. Но прадед говорит на полном серьёзе, так что смыкаю губы. Спрашиваю, а тебе самому разве не нужны эти деньги? Для тебя же они реальные, сегодняшние. Да разве это деньги? Мелочь, копейки, видишь же. Ну, тогда ладно, сгребаю в охапку и ссыпаю все монеты в пакетик.

По адресу, названному Максимом Юрьевичем, находим солидный двухэтажный особняк, огороженный высоченным основательным забором с крепкими воротами. У ворот - кирпичный домик для охраны. Смотрю, не опоздали ли мы. Нет, всё нормально, без пятнадцати шесть. Здоровенный охранник вежлив и корректен, что не вяжется с его габаритами. Услышав, к кому мы приехали, впускает нас и сопровождает до какой-то приёмной. Правда, находится она почему–то в подвале. Дом, оказывается, в трёх уровнях. В подвале темнее и заметно прохладнее. Здесь ещё один парень уточняет, кто мы, просит подождать, скрывается за перегородкой.  Всё сдержанно и размеренно, никаких намёков на то, что нас ждут с распростёртыми объятьями, как я представлял себе. Парень возвращается, объявляет, что Максим Юрьевич готов нас принять. Чувствую себя уже не так бодро, смотрю на реакцию прадеда, он не выглядит смущённым. Обладатель бородки сразу узнаёт меня, а, молодой человек, какая неожиданная встреча, а это и есть ваш друг, как Вы соизволили выразиться? «Пра-вдишный»? Смеётся, но без издевательства. Да, это он. Проходите, присаживайтесь. Чай, кофе? Прадед не теряется, чай. Мне, честно говоря, немного не по себе и не до чая, но ладно, мне тоже чаю, если можно. Женя, можно гостям чаю? Вам зелёный, чёрный, с молоком, с лимоном? Всего два вида чая, а звучит как восемь. Позвольте пока на орден Ваш взглянуть? Ушко целое? Да, конечно вот, смотрите. О, даже так? Любопытно, любопытно! Так у Вас это не Георгиевский крест молодой человек, а ЗОВО. А это хуже? Вам не пойдёт? Он с любопытством смотрит на меня. Читаю в глазах вопрос-упрёк: «Такой большой, а не знаешь?» Нет, это не хуже. Хотя, всё зависит от того, с какой стороны посмотреть. Для Вас – не хуже, это точно. Для меня это относительно хуже, в том смысле, что вещица Ваша стоит дороже, чем я предполагал, ну а с другой стороны, я получу много больше, чем ожидал. Я пытаюсь понять и спрашиваю, а как же тогда изображение святого Георгия, цвет ленты и форма в виде креста? Хе-хе, молодой человек, знак отличия военного ордена или сокращённо - З.О.В.О. – это, в сущности, тот же Георгиевский Крест, только выданный до тринадцатого года, разумеется, одна тысяча девятьсот тринадцатого. А позвольте полюбопытствовать, чей это орден, в том смысле, кого им наградили? У меня непроизвольно и совершенно неожиданно засосало под ложечкой. Я мнусь. Он же достав лупу, разглядывает поверхность. Хотя, конечно, можете не отвечать на подобный вопрос, я не настаиваю. Выяснить это не составит труда. Занимательно, очень занимательно! То есть Вы его, кстати, как Вас по имени, Данияр? Прекрасно. То есть вы его, Данияр, не выкопали?  Я мотаю головой, нет, не выкопал. Мне всё более неуютно. Ощущаю холодок в районе солнечного сплетения. Я заметил, я заметил, на копателя Вы не похожи, и орден Ваш не найден во время копа. Чувствую, что левая  рука, начинает немного подрагивать от локтя и до кисти, вот-вот начнёт трястись. Сжимаю-разжимаю пальцы в кулак, тру подушечками пальцев ладонь. То ли от холода, то ли от страха. Снова зовёт Женю, который появляется мгновенно, словно знал, что его сейчас позовут. Анатолий Владимирович на месте? Да, он уже пол–часа как здесь. Прекрасно, замечательно. Господа, вы не возражаете, если наш эксперт посмотрит, проверит, так сказать на предмет подлинности? Конечно не против, попробуй тут возрази, замуруют в подвале. Стараюсь говорить бодро, но получается плохо, голос предательски подрагивает. И ещё избегаю смотреть на прадеда. Ссыкловнук, стоило ли перемещаться в будущее, чтобы увидеть такое жалкое зрелище.

Тем временем до меня доносится «Женя, отнеси, пожалуйста, Анатолию Владимировичу, пусть он взглянет». Я уже не могу мыслить рационально. Приходит понимание того, что орден нам уже не вернут. Ясное дело, зачем платить или меняться, елси можно забрать бесплатно? Чуть выше живота и ниже груди (какая-то часть мозга вмиг выдает мне три названия на выбор: солнечное сплетение, желудок, диафрагма, как там это правильно называется?) у меня застыл и никак не выйдет парализующий противный холод. А внутри под кожей там будто трясётся проглоченный мной шарик или мячик. Теперь тру ладони пальцами обеих рук, словно втираю масло. Неужели не выберемся отсюда? Ладно я, а как же Харис? Откуда–то появляется как бы спасительная мысль о том, что его-то уж точно не смогут убить не в своем времени, так не бывает. Да уж, влипли. Следом за первой мыслью появляется совершенно нелепая мысль, что мы в подвале НКВД. На мгновение даже показалось, что у бородатого на костюме есть васильковые петлицы. Мотаю головой, стряхивая видение. Голова начинает соображать. Мысли пролетают каруселью, одна за другой словно желая успеть обозначиться в моём мозгу. Кто этот бородатый дядька? Главарь банды? Иконы, предметы старины и прочее? Подожди, а какого лешего он тогда делает в метро? Бандиты вроде ездят на крутых машинах, а не на метро. И по имени-отчеству вряд ли называют друг друга! Так может это наоборот, менты? Какой-то отдел в МВД, который ловит торговцев антиквариатом? А тут мы с поличным и с отпечатками готовенькие. Так это всё была подстанова! Точно! Они меня пасли, начиная с метро! Поди, ещё все разговоры записали. А вообще ордена можно продавать? Может мы чего-то нарушили? Наверное, на это нужна лицензия? Но мы же, я же не для навара, а для спасения прадеда! На крайняк объясню им всё как есть, чего мне скрывать! Ага, объяснишь, они поверят. Сейчас ещё обшмонают, нас, а у нас тут удостоверение Берика! А он на работе, его как бы нет здесь, в десять секунд проверят. Кто тогда со мной? Как я объясню? Вот же я лох! И Берика впутал, и деда подставил! Еще чаю? Что? Какого чаю? А, вот оно что. Оказывается, бородатый интересуется, хотим ли мы ещё чаю. Нет, спасибо. Может там яд был или снотворное? Как там, клофелин?

Не хотите пройти? Куда? Наверх? Взглянуть? На что? На диктафон? Да понятно, что нет никакого диктафона. И не было. Развели меня как лоха. Как я не понял с самого начала? Как не сообразил, что не случайно один и тот же мужик встретился мне за день два раза? Но сейчас лучше не выдавать того, что я всё понял. Надо не подавать вида, что я обо всём догадался. Да, лучше пойти, может быть, там как-нибудь вырвемся. Только бы там не было того здоровенного охранника. Тогда у нас есть шанс вырваться отсюда, если не обоим, то хотя бы кому-то одному. Кому-то одному? Это обязательно должен быть прадед! Он же всё-таки обязан вернуться к себе, родить деда, а дед моего отца, а мой отец...... Так, подожди, если будет мой отец, значит, буду и я? Значит, всё будет нормально? Даже если они сейчас убьют меня здесь, я же потом опять рожусь у своего отца? От этой мысли мне становится как-то легче. Значит, надо просто любым способом, даже ценой своей жизни спасти Хариса! Если он выживет и вернётся к себе, тогда выживу и я, только позже, через много лет. И что следует из этого? Потом, после того, как я рожусь, Харис опять прибудет ко мне из прошлого и, мы опять приедем сюда, чтобы поменять орден на диктофон и, снова попадём в ловушку? Стоп! Но это же можно предотвратить! Достаточно каким-то образом запомнить, что Максим Юрьевич - это ловушка и не приезжать сюда! Но я же буду младенцем и не буду помнить этого! Как я нынешний могу запомнить то, что нужно будет помнить и учесть мне будущему? Боже, помоги мне!

Я уже ничего не соображаю, зато перестал дрожать и трястись. Кстати, почему вокруг стало теперь тепло и светло. Где мы? Оказывается, пока я прикидывал историко-временные варианты, мы, покинув подвал, поднялись на первый этаж, а теперь поднимались выше. Ко мне вернулась способность мыслить нормально, а не лихорадочно соображать. Я понял, что потерял из виду прадеда. Оглядываюсь, слава Всевышнему, вот он идёт, спокойный и безмятежный. Поднимаемся на верхний этаж. Широкая лестница из светлого дерева, большие окна, залитые ярким солнцем так, что приходится прикрывать глаза ладонью. Здесь тепло и светло. Второй этаж - полная противоположность подвалу. Вдоль стен просторные аквариумы с пестрыми тропическими рыбками, много цветов и небольших деревьев в горшках. Паркетный пол отсвечивает солнечными бликами.

Знакомый нам Женя уже открыл дверь в один из кабинетов и приглашает нас войти в него. В кабинете на столе стоит какой-то аппарат, внешне напоминающий то ли переносную рацию, то ли катушечный магнитофон с брезентовым ремнём. Это - диктафон, сомнений нет! Такие же я видел в результатах поиска в интернете. Похоже, что никто не собирался обманывать нас и отнимать орден. Уф-ф, ну и накрутил же я себя! Хорошо ещё, что не поделился своими подозрениями с прадедом. Вот бы он меня обсмеял. Интересно, сколько мы здесь? Смотрю на экран телефона, время – восемнадцать ноль две. С тех пор, как мы въехали во двор этого особняка, прошло всего семнадцать минут. А мне показалось, что мы здесь как минимум час. Женя приглашет нас присесть, но просит ничего не трогать до прихода Максима Юрьевича.

Через несколько минут входит сияющий бородач. В руках у него пока ещё наш орден, уложенный на бархатную подушечку. Невероятно, молодой человек, не-ве-ро-ят-но! Просто невозможно поверить. Во-первых, орден настоящий. Ещё бы, думаю, хотел бы я посмотреть на того специалиста, который бы сделал заключение что это – подделка. А во-вторых, мы проверили по базам данных, этот орден был вручён аж в 1812 году! Признаться честно, это превзошло все мои ожидания. Конечно, Серёжа предупредил меня, что нумерация на ордене указывает на то, что он несколько старше, чем все те «солдатские Егории», как их ещё неофициально называли, что нам до этого попадались. Но чтобы встретить здесь, в Казахстане, «солдатского Георгия» времён войны с Наполеном, этого мы никак не ожидали. Между прочим, нам удалось выяснить, кому его в своё время выдали. Тут я уже успокоенный светом, теплом и диктафоном, стоящим в метре от меня, раскрываюсь, рассказываю, о далёком своём предке Карынбай-ата. Он достаёт из кармана бумажку и читает, да-да совершенно верно, этим орденом был награждён некий хорунжий Ка-рын-бай Ер-ши-улы за отвагу и смелость, проявленные в бою под Мамаевым Болотом. Ну, тогда всё ясно, даже более чем. Стало быть, у Вас, молодые люди, возникли, так сказать, финансовые затрудения, иначе простите, но не понимаю, зачем было расставаться с ним? Понимаю, понимаю. Но право, простите, что за необычный предмет вы выбрали себе в качестве компенсации за свою фалеристическую редкость? Диктафон? Я могу ошибаться, но вы не похожи на коллекционеров старинных вещей. Лично я с большей радостью отдал бы за Ваш артефакт свой новый автомобиль. Впрочем, это не моё дело, конечно. Как говорится, у каждого свои тараканы в голове.

Не желаете взглянуть на устройство? Что за вопрос, естественно, желаем. Итак, чудо немецкой техники, разумеется, для своего времени, модель Miniphone R55, производства концерна Telefunken AG, несколько громоздкий, впрочем, всё ещё функционирующий. Качество есть качество. Знакомит нас с основами работы на нём. Проверяем технику в деле, Харис внимательно и сосредоточенно вникает. Пробуем записать небольшой разговор, всё в норме. Звук, конечно, не ахти, но это с моей точки зрения. Прадеда качество звука вполне устраивает, ну да, они же там не избалованы долби сурраундами. Он эксперементирует, просит меня отойти в дальний угол комнаты и говорить оттуда. Записываем, проверяем, всё слышно, понятно каждое слово. Умели же люди делать добротные вещи даже в те годы!

Максим Юрьевич интересуется, устраивает ли нас товар. Прадед отвечает что да. Бородатый достаёт из тумбочки и протягивает Харису ещё одну магнитоплёнку, она ему теперь без надобности. Тогда, всё? Да, орден же у Вас. Женя, упакуй, пожалуйста, господам. Вижу, что дело к концу, вспоминаю про монеты, спрашиваю. Ах, да, да, да! Совершенно вылетело из головы, у Вас же есть ещё и «молотобоец»! Стало быть, надумали. Ну, показывайте, показывайте. Я достаю пакетик с монетами, протягиваю Максиму Юрьевичу, он, похоже, несколько удивлён, в предвкушении потирает руки. Садится за кресло, надевает очки, бережно, совсем как ювелиры в фильмах, достаёт монеты, раскладывает их и рассматривает по одной. Какие-то монеты откладывает в сторону, другие аккуратно складывает в стопку перед собой. Иногда ему попадается то, что нужно, это заметно по его реакции. Несколько раз брал в руки каталог, сравнивал фотографиями, что-то вычитывал и затем высматривал в монетах, поворачивая их то одной стороной, то другой. Он извинился, предложил нам выпить ещё чаю и продолжил. На то, чтобы осмотреть все принесённные нами монеты у него ушло минут двадцать. Несколько раз он вздрагивал, словно не веря тому, что видел, то отводил монету дальше, то снова подносил к самым глазам. Закончив, встал из-за стола и, спросил меня, сколько мы хотим за свои монеты. Меня интересуют эти, он указал на две стопки перед ним. Остальное, в принципе, мне не нужно. Я пребывал в настолько благодушном состоянии от того, что все почудившиеся мне страхи о ловушке оказались напрасными, от того что нашёл диктафон, и от того, наконец, что он оказался рабочим, годным к использованию, что готов был подарить ему всю эту мелочь. Ну, разве что, оставив себе пару-тройку тех самых серебрянных полтинников. Опять же, монеты не мои, а прадеда, пусть он и решает. Говорю ему, по монетам, мол, к моему другу. Интересно, что Харис сказал ему примерно то же. Вы, Максим, в этом хорошо разбираетесь и лучше знаете, сколько денег будет справедливой платой, человек Вы честный и порядочный, сразу видно, я полностью доверяю Вам. К такому ответу обладатель бородки, по-моему, не был готов. Он хмыкнул, снова сел за стол, убрал очки, ещё раз осмотрел монеты в стопках. После этого, открыл дверцу в тумбе стола, достал оттуда увесистую пачку долларов, отсчитал какую-то сумму. Потом подошёл к нам и передал деньги прадеду. Спасибо, уважаемый, буду откровенен, в нашем деле, я впервые встречаюсь с подобным доверием. Здесь пять тысяч, думаю, это вполне оправданная сумма. Диктофон был упакован, мы пожимаем на прощание руки, собираемся выходить. Меня удивил какой-то озадаченно-взволнованный вид Максима Юрьевича. Весь его лоск и обходительность куда-то  исчезли. Это надо же, как сильно поразил его прадед. Мы уже почти было вышли и, тут настал черёд Максима Юрьевича удивить нас. Погодите, погодите, знаете, я должен признаться Вам, Данияр, что поскольку вещица Ваша превзошла мои ожидания, то с меня ещё кое-что причитается. С этими словами он снова подходит к столу, открывает дверцу и достаёт ещё одну стопку купюр. Вот теперь я чист и перед Вами, и перед собой. Было приятно иметь дело с Вами, молодые люди. Буду рад сотрудничеству в дальнейшем. Прадед недоумённо смотрит на него, но деньги берёт.

В машине пересчитываю полученную сумму. Ровно десять тысяч, что приводит меня в восторг. Вот что значит высказаться о человеке так, как будто он уже ведёт себя так, как ты хочешь, чтобы он себя вёл. Сильный ход. Прадед интересуется, много ли денег дал нам Максим. Объясняю, что этого хватит на такую же машину, как моя, и ещё останется. Такое объяснение ему понятно. Предок удивлён и рад одновременно. Он сожалеет, что не захватил с собой побольше монет, раз они такие ценные здесь. Мы вместе смеёмся. А что, было бы классно наладить регулярные рейсы на аппарате Фогертила и возить оттуда сюда ордена и монеты. Интересно, во сколько ему встаёт одна такая отправка по деньгам? Надо же чтобы затраты отбивалась. И если он может отправлять только на сто лет вперёд от рождения, то получается, у нас с прадедом есть время только до конца этого года. Но что-то меня понесло в коммерцию. Сейчас главное – доказать его невиновность, чтобы всем стало ясно, что Хариса Айдарова оклеветали.

Прадед рассматривает доллары, спрашивает, почему на них всё написано на английском. Я объясняю, что это деньги американские, потому и на английском. И что, теперь тебе нужно ехать в Америку, чтобы потратить их, волнуется прадед. Я улыбаюсь, нет. А почему он не дал тебе ваши казахские деньги? Я объясняю, мол, у нас так принято, цены на квартиры, машины и другие ценные вещи у нас в американских долларах. А почему? Ему непонятно, отчего в магазинах мы пользуемся одними деньгами, а для измерения всего самого ценного используем деньги чужой и далёкой страны. Не зная, как объяснить это, признаю, что да, мне тоже не совсем понятно, но причин я не знаю.

Всё равно, у меня ощущение, будто я учусь в школе, и, сегодня был последний день учебного года. Огромная работа позади, результатом я удовлетворён и, наконец, могу расслабиться. А вдобавок мне подкинули денег на много кино и много мороженого. Но потом вспоминаю, что у нас не так много времени до самолёта и вообще, сегодня последний вечер с прадедом. Прежде всего, уточняю, надо ли ему ещё попрактиковаться в записи и прослушивании разговоров. Ведь это важнейшая часть нашего плана. Он отвечает, что ему всё понятно, когда записываешь, нажимаешь вот эту кнопку, а когда хочешь прослушать то, что записал, нажимаешь вон ту кнопку. А сам как думаешь: получится записать, этот аппарат немаленький, его же как-то надо спрятать? Не волнуйся, душа моя, всё получится, я уже знаю, как и где я его установлю, когда буду праздновать свой день рождения дома. Его уверенность меня обнадёжила. Тут я делаю предположение, а что если этого гада Жаманбаева вообще не приглашать? Нет, Данияр, не пойдёт, я об этом думал. Мы же с ним друзья. Будет подозрительно. Это здесь я знаю, что он стал мне врагом, а там ведь я этого не знаю. Раз уж он задумал недоброе против меня, то рано или поздно он свой бессовестный поступок всё равно совершит. Если его не пригласить, то он заподозрит что-то неладное и затаится. А так я при помощи этой машинки, хлопает по коробке с диктафоном, не только себя сумею защитить, но и от него избавлюсь. Он когда выпьет, всегда начинает рассказывать анекдоты то про товарища Дзержинского, то про товарищей Ленина и Сталина. Вот теперь и посмотрим. Я поражаюсь, прадед, оказывается, всё уже просчитал. Стратег, что скажешь. Чувствую, он теперь там у себя не пропадёт. Ну, что же, поработали на славу, теперь можно и отдохнуть. Предлагаю прадеду поужинать, он просит поехать в тот же ресторан, больно ему там понравиось. Я смеюсь, говорю, что ресторанов много, зачем опять идти туда же. Хочу ещё сводить его кино или на атракционы до встречи с соклассниками. Так что ночер обещает быть весёлым!

На ужин советую прадеду насладиться рыбой. Он не воспринимает рыбу как серьёзную еду, на рыбалку ходит с Ричардом просто ради того, чтобы сделать тому приятное, и побывать на природе. Пробую убедить его в обратном. После форели, запечённой в фольге, мне это удаётся. Харис соглашается, мол, да, это - серьёная еда. После этого предлагаю пройтись по десертам. Вначале он не желает есть сладкое, в его понимании сладости - это девчачье. Я обещаю доесть за него, если ему не понравится. Еле соглашается, а потом не против съесть еще одну порцию великолепного яблочного штруделя с корицей, поданного с мороженым. Смотрю на него и, никак мне не верится, что скоро это кончится, что меньше чем через сутки он растворится, чтобы навсегда исчезнуть в другом времени и месте. От этого хочется протестовать, кричать, если это поможет оставить его здесь со мной. Но он так любит свою жену и ещё не родившегося своего сына Ису, которого в другом варианте развития событий надеется поласкать, понянчить, что мне совестно даже предлагать ему какие-то варианты. Он уже интересовался, почему я до сих пор не женат, есть ли у меня девушка. Советовал не тянуть с женитьбой и особенно - не затягивать с заведением детей. Странно, но когда об этом говорят мать с отцом, я считаю, что они меня «лечат». А к его словам на ту же тему хочется прислушаться.

За ужином прадед делится со мной планами на будущее, вот теперь он заживёт. После того, как он узнал, что и как дальше будет развиваться в стране, ему понятно, как лучше поступать в своём времени, что делать и чего избегать, на что обратить внимание, а про что не волноваться или вовсе забыть. У нас есть ещё три часа до футбола. Везу Хариса в развлекательный центр. Прадед поражён большим количеством людей, обилием товаров и прилавков. Он по-деревенски непривередлив, ему нравятся и воздушный хоккей, и гонки, и любые стрелялки. А как весело он гоняет на картингах. Едим мороженое, пьём коктейли, играем в боулинг -  гулять, так гулять.

День третий.

Тем временем, пора ехать на трансляцию матча. Мне не привыкать гулять за полночь, уточняю у прадеда, каково будет ему? Нам ведь ещё ехать в аэропорт, а потом на такси добираться до Ульбы. Он как-то задорно отвечает, что отоспится дома. Неожиданный блеск в глазах, прадед по моим представлениям, так себя вести не должен. Ну, хорошо, действительно чего тратить время, которого и так осталось совсем немного, на сон? Едем в футбольный бар. Там тьма тьмущая народу. Многие одели футболки и шарфы своей любимой команды. Кто-то одет в цвета «Барселоны», кто-то в цвета «Баварии». Харис мгновенно улавливает разделение по интересам, спрашивает, а откуда приехала вторая команда. Я его подкалываю, мол, а что, разве он знает, откуда первая. Он, как ни в чём не бывало, отвечает, ну, на счёт первой понятно, она же из Алматы, раз вы с Бериком пришли болеть за неё. Я отмечаю про себя, что в принципе, предок-то прав. Вспоминаю матч Казахстан-Великобритания и то, как большинство зрителей на центральном стадионе болели за англичан, как приветствовали выход на поле Бекхема и понимаю, что с футболом и болением за него у нас как-то всё криво. Объясняю прадеду, что  сегодня не играет команда Алматы, что казахстанские футболисты, к сожалению, не играют так хорошо, как зарубежные, а людям хочется смотреть футбол, вот они и болеют за испанские, английские и германские команды. Странно, Ричард болеет только за футболистов из своего города и больше ни за кого. Вообще так правильно, но у нас получилось вот так. Показываю, что те, кто одет вот так, болеют за испанцев, а кто вот так - за германцев. Прадед этого не понимает, особенно по части германской команды. Ты же сам говорил, что мы с Германией воевали целых четыре года, твой второй прадед погиб от их рук, как же можно переживать за них и, хотеть, чтобы они победили? Я говорю, война была давно, уже всё забыто, а команда германская играет хорошо, что поделаешь, если наши так не играют, болели бы за наших, если бы так же играли. Он снова загоняет меня в тупик. Ты же сказал, что мы победили в той войне, так? Ну, так, а причём тут футбол? Да притом, что, почему тогда наши команды не играют лучше их команд, раз они проигравшие, а мы победители? Да, действительно, а почему так? Если бы я знал. Предлагаю смотреть уже матч, вон и Берик с другим парнями и девушками. Присаживаемся за большой стол, полученный, очевидно, в результате сдвижения двух столов поменьше, матч как раз начинается.

Мне сразу нужно определиться с «пить-не пить». Говорю, что мне мол, ещё, в порт надо ехать. Кирилл предлагает, давай я вас подкину в порт, за мной после футбола приедет шофёр отца. Берик советует воспользоваться услугой «трезвый водитель». В общем, по всему выходило, что пить можно. Предупреждаю Берика, что я тоже улетаю и, потому прошу его в любом варианте поставить мою машину во дворе своего дома. Трезвого водителя заказываю заранее, не хочу потом бегать как курица, у которой подошло яйцо, в поисках насеста. Теперь можно наслаждаться не только футболом, но и пивом. Знакомлю всех кентов за столом с Харисом и наоборот.

Объясняю предку правила игры, показываю «правильную» команду, ту, за которую болеем все мы, сидящие за этим столом. Прадед по началу смотрит на огромный экран, ему всё интересно – и размер экрана, и сама игра, и огромное количество зрителей на стадионе. Смотрит на причёски некоторых футболистов, уточняет это мужик или баба? Поясняю ему, что на поле сейчас только мужчины, он с трудом соглашется поверить. На пол-часа его еле-еле хватает. Как назло, финальные игры, как правило, не бывают зрелищными, поскольку команды боятся ошибиться, а цена ошибки как никогда высока. Сейчас, когда я пытаюсь чтобы прадеду понравился футбол, особенно ясно и чётко осознаю, что интерес к ногомячу искусственно и, скажем так, очень сильно завышен. Даже и не пойму теперь, чего больше в моём болении – дань моде или желание найти любой повод для того, чтобы посидеть время от времени с приятелями за пивом и закусками. Мне и раньше нет-нет да казалось, что моё боление больше замешано на пиаре и моде, сейчас же, пытаясь убедить Хариса, в том, что футбол – это классно и здорово, я не находил каких-либо весомых аргументов, почему именно это так. То ли игра попалась такая, то ли интерес мой к футболу был искусственным, ненастоящим. Я вижу, что прадед футболом не заинтересовался, начал рассматривать людей в баре, сначала тех, что сидели за нашим столом, а потом и соседей. Я немного нервничал, потому что не всем в наше время нравится, когда на них смотрят. Мне тоже пришлось делать вид, что я ищу кого-то из знакомых и потому разглядываю людей за соседними столиками. По-своему как бы прикрывал прадеда. Первый тайм затягивался, игроки то и дело задерживали игру по поводу и без. Заскучали уже многие, не только Харис. Большинство сидящих уставились в смартфоны и планшеты. Наконец, перерыв наступил. Мы почти всем столом ринулись завершать кругооборот пива в природе, замкнуть, так сказать, цикл, как, наверное, выразился бы Максим Юрьевич. После этого мы вышли на улицу. Я в принципе, был уже не против уехать отсюда и побыть подольше с прадедом. Уточнился с ним, услышал то же самое. Мы вызвали такси, предварительно забрав из моей машины его сумку и коробку с диктафоном. Ключи от своей машины я отдал Берику, как и договаривались.

До аэропорта доехали быстро, машин было мало. Да начала регистрации ещё два часа. Показываю ему аэропорт и самолёты, он заворожен видом летающих машин, вот это – интересно, не то, что переживание за германских и испанских парней, пинающих мяч. Но как, как они летают? Это же чудо! Я не знаю, в технике никогда не был силён, хотя есть в кого. Дед – учитель физики и математики, отец – математик по образованию. Знаешь, Данияр, душа моя, я тоже как ты, не люблю всякие механизмы. Вот у нас сейчас появились трактора, чтобы землю рыхлить и поля засеивать, почти все мужчины и парни побежали их осваивать, а мне они не интересны. Мне куда интереснее рассказы стариков о прошедших битвах, о ратных подвигах наших предков. Да, ладно? Правда что ли? Так вот значит в кого я такой гуманитарий! А вообще расскажи о себе, что мне ещё нужно знать? Ну что тебе рассказать? Я ведь приехал сюда один, а теперь, когда посмотрел на будущее и узнал, что дальше будет, уезжаю совсем другой. Даже не знаю точно, каким теперь буду. Всё поменялось  в голове. Я ведь до приезда сюда твёрдо и свято верил в идеалы коммунизма, всему, что говорили товарищи комиссары и секретари. А сейчас увидел, что нет, и не будет никакой победы мировой пролетарской революции, а победит капитализм. Вот я так работал на субботниках и на всех мероприятиях, так отдавался работе, что поясницу себе надорвал, да и руки-ноги, бывало, ломал, а для чего? Ради какой такой цели, если нет её, всё равно, в будущем и не будет? Получается, правы те, кто говорил, что лучше, когда все богаты, чем все бедны и никто не богат? Значит, вру я людям, когда рассказываю, что скоро наступит такое время, когда каждый будет получать в магазине любые продукты и товары без денег, в таком количестве, в каком ему нужно? И сахара, и пряников, и ткани. А зачем же я ругался тогда с тётей своей и её мужем? Знаешь, он мне доказывал, что ему дороже всего на свете свои дети, поэтому он не отдаст ничего для продразвёрстки. Он мне так и сказал, что нет у него ни куска мяса, ни литра молока для чужих людей из чужой для него Красной армии, а я ударил его за это! Сказал ему, что он сволочь байская и только о своих детях думает, а тысячи других детей умирают с голоду! Я, конечно, видел, что у них у самих есть почти нечего, но другие ведь отдавали, так, по-крайней мере, нам говорили в обкоме. И мы забирали у людей последний скот, и я в том числе, в первых рядах! Потому что знали, верили, что всё это, всё что мы делаем, нужно для правого дела, что раз Москва так приказывает, то значит, так и нужно и, никак не иначе, потому что им оттуда виднее. Мы же уверены там у себя, что в ЦК знают что-то такое, чего мы - тёмные люди - не знаем и не можем знать из-за своей необразованности. Мы же все там верим, что мы не знаем чего-то такого, чего знают начальники в Кремле, потому-то их приказы не всегда кажутся нам правильными и справедливыми, а слёзы и слова старух, у которых мы скотину отнимаем, кажутся порой настоящими и справедливыми, хотя должны казаться лживыми и обманными. А теперь, когда увидел я тебя, мой жеребёнок, отца твоего, да сына своего, Ису пусть хоть уже взрослым мужчиной, пусть хоть на фотографиях, когда узнал, как меня хотят по лживому доносу упрятать в подвалы НКВД, сердцем понимаю что прав муж тёти моей, ох как прав! Теперь уж я и сам понимаю то, что он мне, дураку молодому, пытался без толку объяснить: нет и не может быть для человека ничего дороже собственной семьи, родных и детей! И никакая идея в этом подлунном мире не стоит того, чтобы отказаться из-за неё от своих потомков и предков! Если доберусь живым-здоровым, первым делом попрошу у него прощения. Так негромко говорил мой прадед, а я молча вслушивался в слова его прозрения. Оказывается, он тоже делал какие-то выводы для себя, наблюдал, размышлял, а я и не заметил этого.

Помолчав, прадед продолжил ещё тише. Вижу ещё, что зря мы так ретиво бросились выполнять наказ дедушки Ибрагима Кунанбаева, чтобы учить казахам русский язык. Вижу, перестарались мы с этим делом. Теперь впору обратно заставлять казахов казахский язык учить. Ведь куда это годится: стоим все сплошь казахи, а разговариваем между собой на русском. Оно понятно, если ты с русским или с украинцем беседу ведёшь, тогда ладно, а если два казаха между собой на родном языке говорить перестали, то хорошего для этой нации не жди. И что же вы, вообще, за народ такой, казахи двадцать первого века? Язык у вас – русский, деньги – американские, вещи – китайские, а футбол – английский. С соседями вы не здороваетесь, а предков своих не помните. Хорошо, что темно, ему не видно как я наливаюсь краской. А может, наоборот - плохо, что ему не видно, как мне стыдно от этих его слов.

Он стоял красивый и решительный в свете полной луны, обдуваемый почти летним ветерком, такой близкий и такой далёкий одновременно. Мы говорили ещё. Негромко, в треть голоса. О войне и коллективизации, о лагерях и культах лидеров, о пятилетках и женщинах с рулём и сигаретой, о прошлом и будущем, о предках и потомках, о космосе и джутах. И ещё могли бы много-много о чём поговорить, но тут объявили регистрацию на наш рейс и, мы направились внутрь.

Дальше шли молча, дабы не выделяться из толпы, ибо все другие пассажиры шли сонные, вялые и молчаливые. Я и забыл, что прадед мой летел по удостоверению Берика. Может быть, именно поэтому, паспортный контроль мы миновали спокойно. Если бы помнил, то, скорее всего, начал бы елозить, нервничать, а так шёл спокойный, как слон. Я молчал и потому, что обдумывал слова прадеда, и для того, чтобы не отвлекать его от того, что он видел вокруг себя в первый и, наверное, в последний раз. Я не ошибся, думаю, ему хотелось пережить новые ощущения в одиночку: разбег, отрыв от земли, начало полёта. Едва унесли посуду после завтрака, всё мне стало спокойно-безразлично, и, я отключился, прадед же, по-моему, так ни разу и не вздремнул за весь полёт. Очнулся я от предупреждения о необходимости пристегнуться и привести спинки кресел в вертикальное положение. Ещё через час, мы ловили такси до центра. Минут двадцать мы  обсуждали невероятные впечатления прадеда от полёта, от увиденного в иллюминатор, от железной летающей машины. После этого прадед настоял на том, чтобы я выяснил, когда по времени отправляется обратный самолёт. Я говорил ему, мол, зачем, это не будет проблемой, на крайний случай уеду на поезде, словом, как мог, сопротивлялся, но он был непреклонен. С такими деньгами на руках безопаснее будет лететь на самолёте и всё тут. Делать нечего, пришлось брать билет на 17-00. А это означало, что быть с ним в момент его перемещения у меня не получится. Какой удар!

Сейчас только семь с минутами, до шестнадцати часов у нас ещё целый рабочий день. До Ульбы нам ехать часа полтора, положим ещё час на то, чтобы найти пешком то место, куда Харис прибыл. Так что особой нужды ехать сразу же на автовокзал у нас нет. Просим таксиста отвезти нас на центральную площадь. Едем молча, прадед смотрит по сторонам, видимо сранивает с тем, что видел семьдесят пять лет назад. Я понемногу впадаю в меланхолию и начинаю грустить по нему, сокрушаюсь, что он так быстро уезжает, вспоминаю о том, кто нас объединяет – о нашем общем предке Карынбае Ерши-улы. И тут вдруг совершенно неожиданно и непредсказуемо в такт моим мыслям в салоне раздаются первые аккорды Sous Le Chiel De Paris, а дальше голос Ива Монтана вырывает меня и уносит в Париж, под небом которого рождаются песни и звучат волнующие переливы аккордеона. И уже видятся мне плохо организованные кавалеристы под командованием графа Платова, равнодушно и буднично въезжающие в предместья Парижа. Большинство из них мишари, башкиры и тептяри, но есть среди них и бравый парень-казах, недоверчиво озирающийся по сторонам и рассматривающий диковинные для него узкие улицы с прилепившимися друг к другу домами. Этот парень мне особенно дорог, потому что он тот, без которого не было бы меня, как и не было бы вот этого кучерявого парня с редким для казахов арабским именем Харис, которому, кстати, очень идут модная футболка с изображением черепа (кстати, моя самая любимая), джинсы и ветровка. А! Нет! Разве так должен выглядеть член ВЛКСМ? Мы забыли взять из квартиры одежду, в которой Харис прибыл к нам! Вчера у нас было столько забот, что униформа и кирзачи прадеда совсем вылетели из головы. Тихонько говорю ему об этом, опасаясь его гнева. Он сначала на мгновение делает испуганные глаза, а потом успокаивает меня, юнг штурмовка и портупея у него есть, а вот сапоги жалко, с ними будет труднее. Ну, а что теперь поделаешь, заключает он, я нехотя с ним соглашаюсь, ведь у меня в голове уже мелькнули по-детски наивные и безответственные, но такие приятные и обнадёживающие мысли на счёт того, что, может быть, мы вернёмся за его униформой домой, а потом не успеем к обратному перемещению. Почти так же, как в детстве, когда думаешь, что достаточно просто спрятаться в сарае и, родители, не найдя тебя, уедут в город одни, оставив тебя играться в деревне.

Говорю прадеду о том, что эта песня про Париж и о том, что думаю сейчас о Карынбае-ата. Ему это нравится, он хвалит меня, просит всегда хранить память о нём. Уточняю план действий, мне нужно знать, сразу мы поедем на место или попозже. Предок ожидаемо переживает, потому предпочитает приехать на место с запасом и ждать уже там. Я успокаиваю его, предлагаю немного прогуляться и хотя бы поесть здесь. Он не против подкрепиться. Мы отпускаем такси, неспеша прогуливаемся, доходим до набережной. Видя вечный огонь и памятные плиты с именами погибших в разных войнах и конфликтах, прадед, понимающе кивает, останавливается и читает. Уточняет у меня, что такое «ВОВ», расшифровываю. В полном недоумении спрашивает, а когда и за что мы воевали с Афганистаном? Я объясняю, как могу, вижу, что он всё равно не понял. Но как кому-то можно объяснить то, чего ты сам не поймёшь и не разделяешь? Тогда я объяснил прадеду участие в этой войне примерно так: некие друзья из Афганистана попросили нас о помощи и прислать солдат, а за это пообещали строить у себя в стране социализм и если получится, коммунизм. В такой упрощенной версии ему стало немного понятнее. Нагуляв аппетит, идём в кафе с красивой  многообещающей вывеской.

Я затягиваю время, задерживаюсь в туалете, нарочито долго мою, а потом вытираю руки, как будто от этого время станет идти медленнее или прадед отложит своё перемещение домой. Мне плохо, не могу думать больше ни о чём, смотрю на людей за окном и, не понимаю, как они могут спокойно ходить и чему-то радоваться, когда сегодня такой грустный день, когда я расстаюсь навсегда со своим самым близким другом, который еще и мой самый близкий предок. Тут ещё как назло звучит Adagio в исполнении Лары Фабиан так невовремя и так... к месту. Прокручиваю в голове события этих двух суток, начиная от нашей первой встречи взглядами, около подъездной скамейки и до разговоров в аэропорту, понимаю, что этому всему совсем скоро конец. Становится так жалко себя, на какой-то верхней ноте не выдерживаю, слёзы всё-таки выступают, дышу рывками и часто, а грудь сотрясается от плача. Хорошо, что рядом никого нет. Хотя мне всё равно. Тру влажные и красные глаза, обильно поласкаю лицо. Пытаюсь найти позитив и хорошие стороны. Вроде бы удаётся. Во-первых, помог отцу сдержать своё слово, данное им его отцу, то, с чего вообще и начался этот поиск. Во-вторых, и это главное, если удастся осуществить наш совместный план, то он останется в живых и, не будет осужден по лживому доносу. Если бы он не появился здесь, то ни мой отец, ни я, а значит и мои будущие дети так и не знали бы имена своих дедов до седьмого колена. Что ещё? Если прадед останется жив, то детство его сына и моего деда Исы будет счастливым и полноценным. Немало, а ведь ещё есть такие пункты как восстановление исторической справедливости, устранение белого пятна в нашей родословной. В конце концов, нашей встречи могло и не быть вовсе. Так что мне ещё несказанно повезло. На том успокаиваюсь, стараюсь держать себя в руках и выхожу в зал. Прадеду свою задержку объясняю проблемами со стулом. Даже получаю сочувствие. Заказываем еду, уже полноценный обед, а не завтрак, как планировали сначала. Моя меланхолия проходит, неожиданно сменяясь нехарактерной для меня собранностью и даже решительностью. Странно, но после слёз у зеркала в туалете, чувствую себя обновлённым и очищенным, что ли.

Всё, что было дальше, я делал как на автомате. Словно я совершал операцию, на выполнение которой был запрограммирован заранее и, потому отлично знал, что и как мне предстояло сделать. Не знаю, может что-то перемкнуло в голове, может, включился какой-то защитный механизм. Рассчитался, потом взял коробку с диктафоном и первым направился в сторону автовокзала. Там на  «пятаке», нашёл свободную машину, договорился по цене. Чтобы не стеснять прадеда ничьим присутствием сзади, я заплатил водителю за четверых пассажиров. А что, денег же много.

До Ульбы доехали быстро, даже очень. Сейчас только двадцать минут второго. И тут прадед выдаёт ещё один сюрприз. Обращается к водителю, куда сейчас поедешь? А куда хотите, туда и поеду, я же таксист. Ты можешь подождать минут пять и отвезти его в аэропорт? Легко, могу и до Алматы отвезти, вам же, наверное, на алматинский рейс, сегодня других нет уже. Нет, спасибо, нам только до аэропорта. Сейчас, минут пять, подожди. Даже в режиме атоматического выполнения программы, чувствую некоторую обиду на Хариса. Умом, конечно, понимаю, что делает он это для моего же блага, что ему виднее, как будет лучше для всех, что он имеет право поступать так, как считает правильным на правах старшего и всё такое, но всё равно обидно.

Выходим из машины, отходим в сторонку, но так, чтобы водитель мог видеть нас. Ну, что Данияр, жеребёнок мой, давай прощаться? Спасибо тебе! За то, что рассказал мне про всё, что в мире было и будет, за то, что показал мне всех моих родных и близких, кто и кем станет. И судьбу мою выяснил, и узнал, что против меня эти нелюди затеяли! И даже бабке вон помог своей. Какой ты заботливый и внимательный у меня! И ещё, душа моя, спасибо тебе за то, что глаза мне открыл на то, как жить надо, оказывается! Я теперь совсем по-другому заживу там у себя! Ну ладно, беги! Как всё у меня там с этими подлецами получилось, узнаешь из своей всезнающей машины. Не забывай и гордись предками! Все они, да и я тоже, жили и живём, как можем, может не так, как другие, но поверь, мне, всегда старались сделать что-то хорошее для вас, потомки! Научить вас чему-то, передать вам всё что знаем и всё, что есть у нас, чтобы вы хоть на немного, но лучше нас были! Помни это, Данияр, душа моя! Я так счастлив, что мой сын стал учителем, а внук стал человеком в большом городе. И я знаю, что ты тоже будешь хорошим и большим человеком, даже больше чем твой отец! Ну, всё, иди, а то опоздаешь!

Мы обнялись в последний раз. Я еле сдерживал слёзы. Ситуация была дурацкая, таксист видел в зеркало заднего вида, как два парня примерно одинакового возраста обнимаются. Не хватало ещё мне тут расплакаться. Я старался запечатлеть всего его в этот миг, сохранить в себе его голос, его дух, его образ. Была мысль, послать всё к черту и остаться с ним, но не хотелось его огорчать. Всё, иду к машине, стараясь не шататься. Что всё, едем? Да, погнали. Сразу в аэропорт? Да, в порт.  Я был опустошен. Я не просто лишился друга, а потерял часть себя. Ничего не хочу. Добраться до дома и уснуть, отоспаться за все эти дни. Вспоминаю, что Харис тоже хотел отоспаться по прибытию домой и, невольно кривлю губы в неуместной улыбке. Я спокоен за него, он сможет доказать свою невиновность. Он расправится с мерзавцами, готовящими недоброе против него. Мой прадед теперь наделён особыми знаниями и особой тайной. Ведь только ему известно будущее. Дальше помню только обрывки из обращений ко мне и моих ответов на них.

... Кола, фанта, спрайт? Кто это? А, бортпроводница... Нет, просто воды, пожалуйста... А? Прилетели? Спасибо, девушка! Нет, всё в порядке, просто голова немного болит, сейчас пройдёт. Да, обязательно, полечу! Кроме вас всё равно не на ком летать... Брат, Ленина-Шевченко. Сколько? Нет! Ты что, я же местный. Давай, за две поехали, больше не дам... Здесь направо,  теперь прямо, да, вот около скамейки тормозни. Всё спасибо, на, бабки возьми, тебе тоже удачи... Спать, спать, спать ...

День шестой.

Сегодня день рождения Хариса Айдарова, моего прадеда, от имени которого образована моя фамилия. Ему исполнилось двадцать пять. Или исполнилось бы сто, смотря, как считать. Важнейший день в нашем плане. Именно сегодня всё должно решиться. Надеюсь, у прадеда всё получится с диктафоном. Хотя всё равно волнуюсь и переживаю.

День восьмой.

В обед позвонил батя. Они выезжают домой. Собираются покупать обратные билеты на поезд. Я говорю ему, что выиграл на ставках большую сумму денег и поэтому предлагаю лететь самолётом. Отец не одобряет моих увлечений ставками, слегка журит меня, но по голосу чувствую, что он рад. Конечно, пилить на поезде почти неделю в их возрасте - не самый лучший вариант. Иду в банк, отправляю им денег на билеты с запасом. Ну а как ещё мне объяснить появление такой суммы? Я же, как бы, не работаю. Через четыре часа родители отзваниваются, благодарят, просят встретить послезавтра, сообщают мне номер рейса и время прилёта.

Сегодня Мамбет Жаманбаев уже настрочил свой гнусный донос и отнёс в приёмную НКВД. Наверняка, оформил все как положено и, штампик с входящим номером не забыл поставить, мерзавец.

День десятый.

Получил большую дозу позитива. Во-первых, был в универе, дисер мой продвигается вполне по плану. Без студенческих вариантов,  когда «всё в последний день». Нам назначили предзащиту на пятнадцатое июня. А во-вторых, встретил довольных, отдохнувших родителей и родню в аэропорту. Приятно почувствовать себя «героем дня». Услышал много слов благодарности за то, что нашёл могилу маминого деда, ну и «между строк» - за билеты на самолёт. Подумал про себя, знали бы вы, на чьи монеты куплены ваши билеты, сильно удивились бы. Если конечно, вообще бы поверили.

День двенадцатый.

Сегодня отец обнаружил в нашем общем с ним шкафу висевшую на плечиках униформу Хариса, спросил что это. Пришлось придумывать историю о том, что купил юнг-штурмовку и галифе для себя в Москве. Мол, там принимал участие в костюмированном мероприятии. Ну а чего вырядился фашистом, другой роли не было что ли? Какой фашист, батя, ты чего? Это юнг-штурмовка - официально рекомендованная к ношению всеми комсомольцами форма. А поскольку она изначально была придумана в Германии, потому и есть схожесть. Вроде проканало.

День пятнадцатый.

Отвык просыпаться по будильнику. Но сегодня надо было ехать в универ. Уже около дома, женщина обратилась ко мне на казахском, спрашивала, как пройти куда-то, как я примерно понял. Я не смог ей ответить. Она махнула рукой и пошла спрашивать дальше. Мне впервые стало стыдно за незнание родного языка. Сразу после защиты запишусь на курсы. Сначала подумалось, неудобно будет казаху ходить на курсы казахского. Люди всё больше на курсы китайского или английского записываются. Но потом понял, стыднее, чем есть, уже не будет.

День восемнадцатый.

Сегодня, подыскивая в Инете курсы родного языка поближе к дому, наткнулся на сайты российских нумизматов. Посмотрел для очистки совести цены на старинные советские монеты. Так, между прочим, только одна двухкопеечная монета образца 1927 года, которая была среди прадедовских копеек, покупается коллекционерами в России за сто тысяч рублей. В тенге по курсу получается полмиллиона, занимательно, очень занимательно. А серебряный полтинник с молотобойцем оказался не таким уже дорогим. В зависимости от года, конечно, но в среднем тянет на 300-400 баксов. Выяснил, что они были выпущены слишком уж большим тиражом. В любом случае уверен, что Максим Юрьевич остался, так сказать, не в накладе.

День двадцать первый.

Всю ночь мучали кошмары. Думал из-за диссертации, но посмотрев на календарь, понял, что это из-за прадеда. Его же сегодня, шестого июня, должны арестовать энкавэдэшники во главе с Димой  Гречухиным. А может он свалил из дома? С другой стороны, бумаги-то об аресте есть. То есть арест был или будет сегодня по-любому. А завтра ещё и обыск в его доме. Держись, Харис, держись, дедуля!

Звонил Киря, звал на футбол. Что-то не было ни желания, ни настроения смотреть на очередное катание ваты. Отказался, сославшиь на предзащиту.

День двадцать седьмой.

Позвонил в Москву, поздравил Галину Ивановну с праздником. У них сегодня День Независимости. Пусть непонятно от кого или чего, но праздник есть праздник. С её слов, ремонт у них заканчивается буквально на днях, сразу после выходных. Быстрей бы уже.

День тридцатый.

Предзащита прошла удачно. Показал третий результат после Альфии и Наташки. Накрыли преподам «поляну», Рашида Шакировна сказала, не переживайте сильно, всё будет нормально. Это радует.

День тридцать первый.

Странно, даже очень. Куда-то пропали все бумаги, касающиеся прадеда. Это невероятно. Они лежали в моём столе в прозрачном файле. А теперь их нет. Я в полном недоумении. Обшарил все места даже те, где бумаг точно быть не могло. Спрашивать у отца и матери нет смысла, родители никогда не трогали моих бумаг, тем более - документов.

В принципе, потеря невелика - у меня ведь всё равно не было оригиналов. Так что можно будет ещё раз сделать копии. Но всё равно неприятно. И противно, от того, что вроде бы, вот, только что ты эти бумаги видел, знаешь, о том, что они лежат где-то рядом, а найти не можешь. Меня лично такое всегда бесит, особенно когда теряешь ключи. Ну ладно, на крайняк попрошу Галину Ивановну, чтобы разрешила ещё раз откопировать.

Наконец, двенадцать, можно звонить в Москву. А это Вы, Данияр, у которого репрессировали деда? Знаете, вынуждена Вас огорчить. В отремонтированном корпусе нет никаких документов, касающихся Вашего родственника, абсолютно ничего. А это точно? Да-да, я лично сама проконтролировала, Рашида просила.

Я молчал, наверное, слишком долго, потому что Галина Ивановна вдруг несколько раз сказала «алло» и спросила, хорошо ли я её слышу. Да, я слышу Вас и понял, что никаких новых бумаг найти не удалось. А можно мне тогда хотя бы копии документов об аресте и обыске прислать? А Вы в прошлый приезд разве не отксерили их для себя? Да в том то и дело, что я их отксерил, но, к сожалению, потерял. Засунул куда-то и никак не могу найти. Вы уж извините. Ничего страшного, бывает. Я попрошу Андрюшу, он их прогонит через сканер и отправит Вам. Кстати, а куда Вам их отправить? Я ещё раз благодарю её и обещаю прислать адрес своей электронной почты смс-кой. Договорились созвониться, если вдруг не получу от них письма.

День тридцать третий.

Хочу сегодня сообщить отцу о проделанной работе по выяснению судьбы прадеда, как бы отчитаться. Я тут забабахал на А-четвёртом формате нашу родословную с той бумажки, что мне передал Харис. Распечатал, заламинировал, сделаю сюрприз отцу. Осталось добавить копии документов об аресте и обыске. И будет полный комплект. За эти два дня из Москвы так ничего и не пришло. Может этот Андрюша неправильно вбил мой адрес? Обычное дело, в адресе моей электронки часто пишут «harisov» вместо «kharisov».

Дожидаюсь двенадцати, набираю Галину Ивановну. Сообщаю ей, что письма от них до сих пор не получил, предлагаю проверить правильно ли они написали мою фамилию в адресе. Однако моя собеседница растеряна и удивлена. Она недоумевает так же, как я позавчера. Говорит что ни актов, ни ордеров об аресте Хариса Айдарова найти не удалось. Их просто нет. Причём нет так, как будто их никогда и не существовало. Не удалось найти не только сами документы, но и ссылки на них в журналах, записи в картотеке. Галина Ивановна извинялась и оправдывалась, что в её практике подобный случай - впервые. И вдруг в самом конце она как-то неуверенно спрашивает, скажите мол, а вообще эти документы были, Вы ничего в прошлый раз не напутали?

Впечатления от разговора с Галиной Ивановной двоякие. С одной стороны досадно, что не нашлись оригиналы, а с другой стороны – может оно и лучше без арестов и обысков?

Вечером вручаю отцу родословную. Как он обрадовался! Но откуда сынок, как? Эх, папа, папа! Не был бы ты таким физиком-математиком, может и догадался бы. А так в твоём мире, где чётко прописаны все причинно-следственные механизмы и связи, конечно, нет места чуду. Да даже расскажи я тебе всю правду, разве ты поверишь, не потребуешь более рационального объяснения? Вот и приходится мне выдумывать, сочинять. Да так, чтобы и с точки зрения молекулярно-кинетической теории выглядело правдоподобно и закону сохранения энергии не противоречило. Рассказываю, что когда искал следы прадеда в  архивах Усть-Каменогорска, познакомился с мужичком одним, перечислил ему всё, что знаю, из какого мы рода и села, как зовут отца, деда и прадеда, а он обещал помочь, поискать во всеобщей родословной нашего рода. Вот так и удалось выяснить имена семи предков. Отец поверил. Ну и хорошо.

Воодушевлённый таким достижением, как восстановление древа предков, отец не скупится на похвалы. Очень хорошо, сынок. Хоть и непонятно в кого ты такой, но прекрасно, что твоё увлечение историей помогает нам. А то, что ты имена наших дедов так красиво оформил, это ты молодец Данияр! Я рад, что всё-таки, в конце концов, сумел заинтересовать тебя историей своего рода. Я улыбнулся, пусть будет так.

Кстати, батя, ты знаешь что-нибудь об имени моего прадеда? В курсе, что означает имя твоего дедушки? Наверное, что-то тюркское, от слова «кара» - «чёрный»? Нет, папа, имя моего прадеда имеет арабские корни. И дальше зачитываю ему то, что нашёл в энциклопедии: «Харис - c арабского «сторож», «труженник»...

Апрель 2014 года, Алматы