Урок верховой езды
Прежде мне никогда не доводилось ездить верхом. Грустные пони, да печальные ослики, на которых я катался в детстве, и которых мне всегда почему-то было немного жаль, конечно же, не в счёт. И вот теперь передо мной стояла не «малолитражная» коняга, а натуральная лошадь пастуха. Мне же было уже не шесть-семь лет, а все семнадцать…
Август 1990- го. В ушах моих ещё «звенит» последний школьный звонок. А до призыва в армию у меня в запасе есть почти год. Тем же летом я успел провалить и вступительные экзамены в сельскохозяйственный. И вовсе не потому, что был слаб умом, а по причине того, что мой одноклассник и друг (тогда я искренне считал его своим другом) оказался не готов к поступлению в тот же ВУЗ. То есть я намеренно отрекся от звания абитуриента. Из солидарности. Это был, всего на всего, юношеский максимализм. Благородный порыв. Но отец мой, ныне покойный, узнав об этом тогда, был иного мнения на мой счёт и нисколько не оценил моего «благородства». Мягко выражаясь, он очень долго на меня сердился, считая меня глупцом. И надо сказать, отец оказался прав. Тот, кого я почитал за друга, спустя ещё два года после нашего с ним провала, вернувшись из армии, не сдал ещё одного экзамена – жизненного. На верность и дружбу. На твёрдость характера. В душе своей он оказался обычным трусом, что стало главной причиной несчастья, случившегося с моим младшим братом. Однако рассказ мой совсем не об этом.
Сразу после неудачного поступления, дабы я не тратил своего драгоценного времени впустую, меня решили поскорей приобщить ко взрослой жизни. Так я стал лаборантом НИИ «лугов и пастбищ» (или «кормов и пастбищ»), в котором трудилась тогда моя мама. А в последнем, августейшем месяце лета мою «благородную» персону отправили в командировку на те самые луга и пастбища, где произрастали оные корма. Сейчас я уже не помню где именно раскинулись те плантации. Но по-прежнему «свежо предание о том», каким образом меня туда доставили. На стареньком институтском ПАЗике, пропахшем сеном и бензином, до места назначения мы вдвоём с водителем добирались почти пол дня. А когда наконец прибыли, он тени сочувствия высадил меня и пять мешков подопытных семян люцерны, клевера и донника перед одиноко стоящей юртой, посреди широкой, горячей степи.
И вот, с момента моего «десантирования» в заданную местность исполнилась неделя и пошла вторая. Живу я, а лучше сказать гощу у чабана Марата, изнывая от жары и скуки. С нетерпением жду того чудного дня, когда же всё-таки приедут эти наши научные сотрудники. Когда же мы наконец сможем выполнить возложенные на нас руководством НИИ задачи? И когда я уже вернусь домой? Тем более что… Нет. В принципе суть тех задач в общих чертах мне была понятна. Это посильная помощь науки сельскому хозяйству. Но вот, что именно потребовалось на этих полях от лаборанта, остаётся для меня не ясным и по сей день. А ученые всё не появлялись. И Марат вместе со своей женой Сымбат от души смеялись тому, как я всё отчаяннее пел на всю степь: «Посмотри извозчик как я устал. Ну, когда же ты за мной вернёшься». Они приходятся какими-то родственниками моей начальнице, точнее Марат приходится ей роднёй. Больше мне об этих молодых супругах ничего не известно. Могу лишь добавить, что оба они старше меня лет на десять, родом откуда-то из этих мест, и где-то здесь, неподалеку у них есть свой дом. А Сымбат поведала мне однажды о том, что, закончив в своё время какой-то ВУЗ, её Марат не стал работать по специальности, и вернулся домой. Затем они поженились. И теперь, каждое лето они приезжают сюда и живут с двумя малыми детьми прямо в юрте. Марат пасёт скот и по совместительству присматривает за «научными разработками» мелиораторов. Изредка охотится. Жена в свою очередь, растит детей и хранит семейный очаг. Не знаю из скольких створок состояла его юрта, но мне она показалась очень просторной и уютной. И надо признаться, я постепенно стал привыкать к такой жизни. Однако, дабы не нарушать их интима, и не стеснять молодых гостеприимных хозяев, напрочь отказался ночевать в их жилище. И чтобы они не восприняли моё отвержение их гостеприимства за признак высокомерия, пришлось сослаться на мнимую клаустрофобию. Якобы она, эта моя особенность, острейшим образом проявляется по ночам. Уж не знаю, поверили они мне или нет, но спал я под открытым небом, на свежем ночном воздухе. И для этого случая в их не хитром хозяйстве даже нашлась раскладушка.
То бесчисленное множество звёзд, мерцающих в небе над степью, ни за что не увидеть на городском небосводе. Мне очень нравилось разглядывать их. Не скажу, что прежде я никогда не бывал за городом. Напротив, в детстве мы с моим братишкой и нашим дядей очень часто путешествовали по просторам нашей Родины. Каждое лето ездили на «копейке» (Жигули ВАЗ 2101) из Алма-Аты в Урджар и Маканчи, что в бывшей Семипалатинской области, и откуда родом мои родители, и обратно в Алма-Ату. В моей памяти до сих пор хранятся те яркие встречи со степными обитателями. Это и грациозные серые журавли. И гордые беркуты. Весьма любопытные, но очень пугливые суслики. И мгновенные гибкие ящерицы со змеями. А также щедрое многообразие (особенно весной) цветов и насекомых, которое месье Паганель и кузен Бенедикт, эти чудаковатые герои Жюля Верна, вряд ли бы оставили без внимания. А когда мы с братом стали чуть старше, то не редко мотались с друзьями на Или и Капчагай. Но здесь в командировке, а лучше сказать в гостях, всё было совсем иначе. По ночам я был один на один с небом, со степью и с самим собой. Подолгу думал о чём-то, мечтал и засыпал наконец крепким сном.
И вот примерно за день до прибытия неторопливых научных сотрудников, где-то после полудня, Марат вдруг спросил у меня, умею ли я ездить на лошади.
- Нет. Только на пони и ишаке, - ответил я.
- Нет. Я серьёзно, - сказал он, - хочешь попробовать? Будет потом, о чём вспомнить. К тому ж и погода подходящая. А? Давай?! Уж не знаю какую цель он преследовал, предлагая мне прокатиться верхом на его лошадке. Может ему было скучно, и он решил таким образом позабавиться, потешаясь над неуклюжестью и неловкостью городского жителя в подобного рода занятиях. А может, видя, как скучно мне, и вправду искренне хотел познакомить меня с верховой ездой. Как бы там ни было, но я согласился. А погода и впрямь была в самый раз. С самого утра небо было затянуто плотной пеленой густых тяжелых туч. Внизу же, по равнинам дул прохладный ветерок и пахло дождём. Самое время «разгуляться» верхом на коне по степному раздолью, пока не хлынуло.
- А почему бы и нет. Давай. Только я боюсь. А вдруг она меня сбросит или укусит. Моего двоюродного брата, несмотря на то, что его отец всю жизнь занимается лошадьми и знает их повадки, лягнула их же кобыла. Прямо в голову. Он остался жив, слава Богу, но один глаз теперь у него стеклянный. Клянусь это так. Я не шучу.
- Ну, видимо он напугал её чем-то, - с сочувствием сказал Марат, и поспешил меня успокоить, - Но тебе бояться нечего. Лошадь моя смирная, послушная.
- Но ведь я не ты. Я для неё чужак. И она это наверняка чует, знает.
- И чует, и знает. Но ведь я рядом. Не бойся. Садись давай.
- Да куда садись?! Она же без седла, и без этих… как их? Без стремян, во…
- Уздечка есть и ладно. Для настоящего джигита этого достаточно. Ведь у нас это в крови. Ты свой Ел знаешь?
- Ну, Найман. Только вряд ли мне это как-то поможет. И потом, мне что с разбега на неё запрыгивать? Или ты как верблюда заставишь её лечь?
Марат, оценив мою шутку добродушной улыбкой, подвел свою лошадку к накрытой сверху досками железной бочке, так, чтобы ёмкость оказалась слева от кобылы и сказал: - Влезай на бочку.
На ржавую «посудину» я влез без труда. Но как только стал перебираться с неё на спину животного, коленки мои, к моему стыду и удивлению, задрожали. Мне и в голову не приходило, что это будет так высоко. В итоге я всё же уселся. Марат, поглаживая морду своей лошадки, взял её под уздцы и отвёл от бочки. Затем передал бразды правления мне. Мои познания о верховой езде ограничивались лишь словами «чу», «но» и «пошла, родимая». И не успел я произнести одно из этих «заклинаний», как лошадь сразу же тронулась с места. Она пошла мерным, тихим шагом. А я, слегка покачиваясь из стороны в сторону, в такт её ходьбы, радовался этому как ребёнок. Ещё бы! Это красивое и умное создание беспрекословно слушалось меня, городского жителя, как своего хозяина. Работало, что называется, как часы. Я проверил лошадь на повороты. То же самое. Беспрекословно! Но после пяти-семи минут тихой «езды» мне это наскучило. Тогда я решил «переключиться на вторую передачу». Ударил пятками по её бокам и взмахнул поводьями, крикнув «но-о!». Ух ты! Здорово! Это тоже сработало. Лошадка будто с удовольствием зачастила эдакой рысцой, словно она цирковая. А я стал подскакивать у неё на спине столь же часто, что просто запаниковал. Стремян нет, упора ногам нет. «Руль» тоже не надёжный. Я не знал, что мне делать. Держаться ли за «гуляющие» поводья и соскользнув в итоге грохнуться наземь, или же обнять скотину за шею, схватиться за её гриву, за уши, но при этом остаться на «коне»? И, долго не размышляя, скомандовал «брр» и натянул повода. Лошадь остановилась. «И как это они умудряются ещё при этом джигитовать на всём скаку?» - думал я. Успокоившись немного, повернул обратно и вернулся к юрте на безопасной «первой передаче».
- И всё, что ли? – спросил Марат. Он безусловно видел весь мой позор. Но не подал виду. И я был благодарен ему за его тактичность.
- Да хватает, - ответил я.
- Ну, тогда пойдем чай пить.
А вот чай мы пили, как говорится, со знанием дела. Не спеша, степенно, с расстановкой. Попив мирового напитка, я решил поиграть с их детьми. Вернее, попытался это сделать. Но и «нянь» из меня вышел совсем никудышный. То есть не совсем «кудышный», потому как трёхлетней девочке мои рожицы показались смешными. А вот младшему, который ещё и ходить-то толком не умел, гримасы незваного гостя почудились страшными. Он громко заревел, потянувшись ручонками к родителям. А мне вдруг стало не ловко за свою неотёсанность. И скорее от растерянности я обратился к отцу этого маленького плаксы: «Можно я еще раз попробую прокатиться на лошади?». Ничего другого тогда мне на ум не взбрело. Хотя в душе, наверное, я всё-таки хотел почувствовать себя вновь истинным потомком древних кочевников.
Мы вышли с Маратом на улицу. Лошадь, понурив голову, стояла на привязи.
- Можно я всё сделаю сам? – заладил я как прилежный первоклассник.
- Можно, - ответил Марат и скрестив руки на груди, стал наблюдать за моими действиями.
Я подошел к лошадке, взял её под уздцы и повел к бочке. Она, томно вздохнула и послушно побрела за мной. Это придало мне уверенности. Словно я вновь сдавал экзамен. Подведя кобылу к железному «пьедесталу», остановил её. Затем, перекинул поводья ей на спину и стал взбираться на бочку, откуда легко пересел на ожидавшее меня животное. Видя мои успехи, и, возможно, не желая смущать меня, Марат вошел в юрту. А я направился в безлюдную степь, заранее отмеряя для себя побольше расстояния, дабы подольше оставаться верхом. Пока мы пили чай, серые тучи, грозившие осадками, неожиданно рассеялись. Покорные окрепшему ветру, они торопливо мчались, дымчатые, прочь к горизонту, куда-то на восток. Таким образом дождь Небесами был отменён. Но и проглянувшее солнце уже не жгло. Тёмно-жёлтое, словно спелая дыня «колхозница», оно собиралось вскоре вовсе раскраснеться, и тихо скатиться за край земли. А не попробовать ли вновь пустить кобылку знакомым мне аллюром? Что ж, можно. «А ну пошла, родимая!» И она с готовностью пошла. Рысью. А самым интересным во всей этой истории было то, что, оседлав лошадку повторно, я держался «в седле» на этот раз вполне уверенно. Несмотря на то, что меня подбрасывало на каждом её скачке, я всё же сумел подстроиться к заданному ритму. Мои ноги надёжно удерживали меня, крепко обхватив лошадиные бока, а руки держались за поводья вполне свободно, словно я был далеко не новичок в верховой езде. Они, руки, отныне не искали в панике чего-нибудь для себя прочного. Короче говоря, приноровился как-то, однако. Настала очередь разыграться моему юношескому воображению. Я видел себя и бывалым охотником, идущим по следу зверя, и акыном, воспевающим славу своей родине, и влюблённым джигитом, тоскующим по нежным, ласковым глазам. (Хочу заметить, что влюблённым джигитом в ту пору я и в самом деле был. Так что здесь мне и фантазировать не пришлось). Короче говоря, я «примерял» на себя в тот момент всё, что знал, читал и слышал о далёком-далёком прошлом своего народа. Народа сильного и храброго. Жизнелюбивого, справедливого и терпеливого. Народа сдержанного и в радости, и в горе. Отзывчивого и неравнодушного к бедам других. Истинно верующего, богобоязненного и мудрого моего народа. Боясь загнать чужую лошадь, и подражая заботливым предкам-скотоводам, давал ей передохнуть. Но не спешивался, потому как боялся, не оседлать её вновь. Ведь седла и стремян, как вы помните, на ней не было. Останавливал, переводил её временами на ходьбу. А пока она шла, напевал себе под нос мелодии казахских песен, всегда полных грусти и печали. Сама Степь, наверное, на то вдохновляла. И та же Степь, похоже, надоумила однажды казаха изобрести домбру, звуки которой меня невольно завораживают. Наконец, узрев что багровый солнечный диск висит уже на самом краю неба и вот-вот коснётся горизонта, решил возвращаться домой. Но напоследок мне вздумалось рискнуть. Испробовать следующий аллюр. Ещё неведомый мне. В самом деле, ну, когда ещё доведётся? И лошадка «моя» словно этого и ждала. Будто галопа ей и не хватало. По мере того, как пегая набирала скорость, и ноги мои, и спина, да и сам я, напрягаясь всё сильней, и всё крепче прижимаясь к низу, к самой спине лошади, весь будто вросся в неё. Ну, прямо кентавр, ни дать, ни взять. Я тут же представил себя воином, вышедшим на защиту родной земли и летящим сейчас на врага. И уже никакой паники, ни страха не испытывал, несмотря на то, что всё это происходило со мной впервые.
- Ой рахмет тебе, брат Марат! – сказал я, спрыгивая с лошади. Восторг переполнял меня. Улыбка не сходила с моего лица. Я испытывал какую-то неописуемую радость и гордость за себя.
- А ты молодец. Для новичка неплохо, - похвалил меня в ответ Марат. - А Сымбат переживала, как бы ты не упал. Тогда бы моя тётка ещё нескоро увидела б своего подчиненного.
- Да разве с такой лошади можно упасть, - смеясь его шутке, ответил я. Слова мои были приятны Марату.
Казалось бы, «урок верховой езды» закончился совсем недавно. Но мгла, окутывавшая степную ширь, уже сменилась непроглядным мраком. Высоко-высоко в иссиня-чёрном небе, дружно мерцая, теперь вовсю паслись крошечные огненные овечки. А вот Луны-пастушки с ними пока не было. Да и куда ей было торопиться. Ведь в поле небесном нет места волкам и скотокрадам. Мы же на земле нашей грешной в ожидании позднего по традиции плотного ужина вели с Маратом тёплый задушевный разговор. А когда утром проснувшись в своей шикарной постели, я попытался подняться, то почувствовал во всем теле такую тяжесть и боль, что тут же завалился обратно. Будто вчера я не на лошадке катался, а усиленно тягал чугунные гири и железные штанги. Причем тягал их и руками, и ногами. А когда всё же поднялся, то ощутил ещё одну напасть: кровавую мозоль пониже спины. Результат долгой езды без седла. «Травма» сия безжалостно щипала меня, не позволяя оставаться мне совершенно прямоходящим, и напоминала о вчерашнем, и без того незабываемом дне. Что ж, за всё надо платить. Ближе к полудню тот же ПАЗик, что доставил меня в эти места почти две недели назад, привёз, вопреки моим ожиданиям, лишь одного научного сотрудника нашего НИИ. Попив вдвоём с водителем у Марата чаю не спеша, они вместе с ним так же неторопливо перепроверили мешки с семенами. А затем объявили мне, чтобы я собирался. Оказалось, что выполнение возложенных на них обязательств откладывается на неопределённое время. Значит я свою задачу выполнил, и мне тут больше делать нечего. Но как бы я ни хотел поскорее вернуться домой, всё же новость эта застала меня врасплох и мне даже стало немного грустно.
Я прощался с Маратом и Сымбат как с родными. Мы обнялись и поцеловались. Я даже чмокнул в щечку их дочку. А маленькому плаксе пожал лишь на прощанье его малюсенькую ручку. Хотелось и его поцеловать, но он, готовый разреветься при виде моей физиономии, заставил меня отказаться от этой затеи. Так мы и расстались. Увы. Но с той поры я никогда больше с ними не виделся. Сейчас, много лет спустя, вспоминая ту скачку, я прекрасно понимаю, что лошадь Марата это не сказочный тулпар или чемпион байги. И она отнюдь не пулей мчалась подомной тогда. (Хотя и могла, наверное). А я в свою очередь не искусный всадник, гордо и грациозно восседавший верхом на скакуне. Но всё же. Для меня по-прежнему остаётся загадкой, каким образом мне так быстро далась столь нелегкая и незнакомая мне прежде «наука». Точнее, всего лишь её азы, основы. Но которые я сумел познать за один только день! Да к тому же, ни разу не упал за всё время, хвала Всевышнему. Думаю, это настоящий «прогресс» для городского юноши. И можно смело утверждать, что экзамен тот я сдал для себя успешно. И дело здесь не только в моём воображении. Похоже, что не зря в тот день поинтересовался у меня Марат моей родословной. И, видимо, не спроста генетики утверждают, что многое нам передается по наследству от наших предков, по средствам ДНК и ещё чего-то. А значит прав оказался Марат. Не напрасно всё это зовётся у людей «зовом крови».