Из цикла «Рассказы о железнодорожниках» - Обычные дела

– Если бы всех машинистов судили, некому было бы работать, - утверждал Фёдор, – я тебе говорю, нет ни одного машиниста, который бы не сбил человека. Они вообще трезвыми не бывают.

Его спутник, молодой путеец Саня, не возражал. Сейчас его интересовал другой вопрос: как долго продержится Фёдор, только что выпивший два бокала красного, цвета черешневого сока крашенного самогона, любезно преподнесенного старушкой на «точке» - в одном из частных дворов по дороге, и кто будет теперь «вести тележку», то есть кто станет передним сигналистом. Ничего сложного, конечно, в этом деле нет. Нужно идти на расстоянии видимости впереди, и в случае появления движущегося навстречу поезда предупреждать об этом развёрнутым красным флажком. Всё просто. Если сигналист трезвый.

Дорога на этом перегоне шла полукругом, затрудняла видимость и росший тут вдоль путей колючий кустарник дереза. Локомотивы тут разгоняли составы до 120 км/ч, внезапно выскакивая из-за поворота без предупредительного сигнала. Опытный путеец,конечно, легко мог заранее определить появление поезда по характерному шипению бесстыкового рельса,но,тем не менее, особенно расслабляется на этом участке было нельзя. Однако Фёдор пока держался, и даже, казалось, алкоголь на него вообще не подействовал. На разных людей алкоголь действует по-разному. На кого-то постепенно, незаметно, на другого сразу. Трудно,практически невозможно заранее предугадать, на что будет способен тот или иной человек под воздействием алкоголя. Один становятся злее, агрессивнее, другой, наоборот, из буйного разбышаки превращается в безобидного добряка. Кто-то замыкается в себе, а кто-то обнаруживает доселе дремавшее красноречие. Разным бывает и отношение к этому явлению. Среди своих пьяный железнодорожник воспринимается как преследуемый диссидент, политический инакомыслящий-борец за народное дело, его всячески оберегают, прячут от начальства, заботятся как о больном. И это при том,,что почти каждую неделю в околодке с целью назидания зачитываются телеграммы о гибели и травмировании путейцев и в основном именно по вине алкоголя.

В 7 околодке, которому принадлежала бригада Сани и Фёдора, последний такой случай вспоминали с юмором, поскольку закончился он относительно благополучно. Зимой, во время ночного дежурства сопровождающегося, как всегда, грандиозной пьянкой, один путеец вышел из бытовки и заснул прямо на железнодорожных путях. Машинист проходящего поезда, издалека увидев на полотне лежащий сигнальный жилет, так называемую «краснуху» и приняв его за «просто красную тряпку», сразу и не понял, что вместе с ней или, вернее, в ней лежит еще и человек. Но путейцу повезло, ему отрезало всего лишь одну руку. Выйдя из больницы, он весело рассказывал, как «проснулся с одной рукой» и казался весьма довольным, видимо тем, что работать теперь ему, инвалиду, больше не придется. Тем не менее, несмотря ни на что, пьянство во время дежурств не прекращалось и желающих по ночам чистить стрелки от снега не становилось меньше.

Саня был единственным человеком в бригаде, который не употреблял алкоголь.

Вначале он работал на станции, а потом его перевели на перегон, что его вполне устраивало, поскольку там и работа была полегче и обстановка поспокойнее. Вообще сведений о нём было очень мало. Как,впрочем, и о каждом, кто не любит о себе распространяться. Однако здесь таких было меньшинство и к ним никак не относился Фёдор. Он как раз наоборот, охотно рассказывал о себе, о своем прошлом и настоящем. Ему было всего 42 года, но выглядел он уже одряхлевшим больным стариком. Сказалось, видимо, тяжелая работа, две ходки за воровство, и, конечно, и в первую очередь, алкоголизм, хотя алкоголиком он себя принципиально не считал.

«Пьяница, да, пьяница, но не алкоголик», – признавался он, вероятно, подразумевая, что между двумя этими понятиями таится какая-то непреодолимая пропасть. Приехал он из России,где также работал железнодорожником, к своей прежней жене, с которой давно уже развелся, но после того, как у него погостила дочь, вернулся сюда вместе с ней. В целом он был спокойным,не злобным мужиком. Но под действием спиртного мог вести себя непредсказуемо. Пару недель назад его забрали в милицию, когда он, подвыпив, вместо того, чтобы уехать после работы на электричке к себе в село Попово, почему-то остался, а ночью начал ломиться с какими-то угрозами в дверь к пожилой одинокой работнице этого же околодка, имеющей неподалеку полученный от железнодорожной дороги дом. Почему он это делал, он не мог объяснить даже самому себе и, протрезвев, слишком удивлялся своему поступку. На следующий день, он, конечно же, извинился и перед работницей, и перед мастером, которого также обзывал и посылал куда подальше до этого. Долго оправдывалась и извинялась, в свою очередь, и сама работница за то, что вызвала наряд милиции: мол, действовала в интересах самого Фёдора, он-де после того, как она ему не открыла, еще более обозлился и точно убил бы кого-нибудь по дороге, не останови его вовремя. Таков был Фёдор.Когда оба путейца уже шли вдоль железнодорожного полотна, Саня угостил напарника сигаретой и затянулся сам с таким видом, будто приготовился разрешить труднейшую задачу, поумнев при этом в несколько раз. Фёдор обычно курил какой-то самосад, сворачивая из газеты самокрутку. Сигарета напомнила ему недавний забавный эпизод.

−​ Позавчера похороны были. Видел, мадерон* в крови…. Дно и стенки ящика со вчерашнего дня действительно изнутри были на четверть в засохшей крови бордового цвета. Но Саня как-то не обратил на это особого внимания.

*Длинный ящик для переноса инструментов у путейцев

– На дежурстве? – поинтересовался он, поняв, что путейцам пришлось убирать, вернее, собирать труп с путей, как часто это бывает, и складывать в мадерон.

– Да. Раскидало мужика на 300 метров. Может, не увидел поезда или сам бросился. Пока собирали, все блевали по очереди. Толик говорит – поднял его голову, а он моргнул так, типа да всё… конец. А менту, главное, хоть бы что. Стоит, курит. Ему голову поднесли, он вот так двумя пальцами в рот залез,зубы пересчитал,-Фёдор,вытянув руку покакзал,как сотрудник милиции осматривал зубы покойника, – таких нет, такой есть и опять закурил... Опа! Голова едет! Давай, в сторону.

Путейцы отошли ближе к кустам, пропустив локомотив, который обычно называют «головой», если он идет без состава. Саня, правда, не сразу сообразил в чем тут дело. Машинист тепловоза слабым гудком приветствовал путейцев, те, в свою очередь, ответили, каждый взмахом руки навстречу. Эта традиция нравилась Сане. Особенно, когда он шел один в краснухе и его одного приветствовали проходящие мимо поезда. Тогда он чувствовал свою особенную значимость.

Постепенно железнодорожники дошли до места встречи с дефектоскопной техникой и самими дефектоскопистами, которые уже их ожидали, прибыв с другого участка перегона. Дефектоскопистов было двое – средних лет мужчина и молодой парень, чуть старше Сани, оба общительные и жизнерадостные. Некоторое время железнодорожники стояли вместе, обсуждая свои бытовые проблемы, а потом один из дефектоскпопистов надел наушники и все медленно двинулись вперед, оставляя на рельсах мокрый след от дефектоскопа. Пока дорога хорошо просматривалась, сигналисты шли рядом, но когда настало время им разделиться на переднего и заднего, вот тут-то и оказалось, что передний останется далеко позади лежать, а Саше, как он предполагал, придется самому вести тележку до станции. На Фёдора наконец-то подействовал алкоголь, его начало раскачивать в разные стороны, речь стала невнятной и потому другого выхода, кроме как оставить его там, где он в конце концов и прилег отдохнуть, не было, разве что погрузить на саму тележку, но она того предусматривала. С задачей же заднего сигналиста дефектоскописты вполне могли справиться и сами, время от времени поглядывая назад. Тем более, что занят был только один из них поочередности, да и составы редко когда шли «по неправильной», т.е. появлялись по каким-либо причинам, главным образом из-за перекрытия сопутствующей линии, с противоположной стороны.Саша пошел вперед и, по мере того как тележка продвигалась, продвигался и сам, держась на расстоянии нескольких сот метров, при этом стараясь не упустить её из поля зрения. Так довел он тележку до 104 километра, где дорога проходит по небольшому мосту. Именно здесь и вылетел навстречу Сане локомотив. Саня быстро обернулся и увидел, что тележку от него загораживают ветки кустарника. Он рванулся назад, на ходу вытаскивая из чехла красный флажок. Пробежав несколько метров и увидев, наконец, дефектоскоп, Саша начал размачивать флажком. Но тут оказалось, что дефектоскописты в этот момент как раз переходят мост и, выпустив Саню из виду, вообще забыли о нем и не смотрят в его сторону. Локомотив быстро приближался и времени для раздумий у Сани не было. Создавать внештатную ситуацию ему не хотелось, от этого потом могли пострадать все. Оставалась надежда на то, что дефектоскописты вовремя сами заметят тепловоз и как-нибудь успеют выкрутиться из положения. Саня вытащил второй, желтый флажок и пропустил локомотив, держа флажок свернутым, что означало «все нормально».Локомотив прошел, заслонив собой видимость ситуации на дороге. Саня проводил его взглядом, почувствовав при этом какую-то непонятную отстраненность и безразличие к происходящему. Когда тепловоз скрылся, на видимом участке железной дороги уже никого не было. Саня продолжал стоять на месте и смотреть в сторону исчезнувшей тележки дефектоскопистов и вскоре увидел, как один из них вынырнул откуда-то возле путей, следом показался и другой. Вдвоем они вытянули тележку, поставили на рельсы и продолжили движение. Саша покачал головой, махнул им рукой, развернулся и пошел вперед. До станции он довел дефектоскопистов уже без происшествий. Там их подождал, а потом накинулся со словами: «Вы что там, заснули на 104?» На что старший дефектоскопист ответил: «Та ниче, сховалысь». Как они там «ховалысь» на мосту, Саня выяснять не стал. Это уже было не интересно. Все остались довольны, разве что бригадир перегона потом некоторое время ругался, мол, сигналист пьяный возле дороги лежит, новичок один ведет тележку и т.д. Но внимание на это никто не обращал. Обычные дела.

                                 

                                                        Разряд

                                                                 I

Шёл восьмой месяц как Толик находился в качестве ученика слесаря – сборщика 36 экспериментального цеха. Это был повод задуматься. А задуматься можно было прямо на рабочем месте: 36 цех в последнее время не был особенно загружен работой, и, за исключением Валентина Михайловича – старика-старожила, который приходился Толику здесь наставником, каждый время от времени искал себе занятия не связанные с производством непосредственно. Обычно, в такое время Толик останавливался возле окна и любовался живописным видом Днепра и острова Хортицы, но теперь вот вместо этого сел за свой стол и погрузился в размышления. Странно, думал он, когда его принимали учеником, период, за который ученик получал специальность равнялся шести месяцам, но, похоже, сейчас об этом обстоятельстве кроме него уже не помнил никто. Правда, ученическую надбавку сняли точно в срок, а значит его положение на предприятии приобрело вообще какой-то неопределенный статус. Вспомнились ему тут и некоторые другие странности, преследующие его с самого момента поступления в это учреждение (кстати говоря, раскинувшееся высотным строением в образе развернутой книги на самом берегу Днепра с видом на остров Хортицу – жемчужину края, казацкую вольницу и т.д., и именуемое Научно-исследовательским институтом радиосвязи). Вспомнилось удивленное лицо начальника одела кадров. «Как? Мы давали объявление и приеме на работу? Когда?..» Молодцеватый зам. начальника цеха, бывший летчик. «Сколько лет? После армии?» Заполнение документов, в которых до сих пор еще сохранилась графа «имел ли родственников за границей, а также проживающих во время войны на оккупированных территориях». Но вот, наконец, все улажено и он поднимается на лифте этого засекреченного в прошлом объекта работающего на оборону. В дальнейшем Толик обнаружит, что лифт имеет одну скверную особенность останавливаться посреди этажей, чаще всего под конец рабочего дня. Заставить его продолжить движение можно, если сделать несколько прыжков на месте. Но в инструкциях об этом умалчивается, а, следовательно, оказавшийся в безвыходной ситуации сотрудник должен догадаться сам, развивая в себе изобретательские способности и смекалку, не зря же он и занимается научными изысканиями. Пока же у Толика почему-то возникло ощущение погруженности во внутрь некого подводного аппарата, движущегося в неизвестном направлении. На соответствующем этаже его встретил низенький человек в белом халате и огромных очках, внешне более напоминающий гуманоида женского пола (как впоследствии выяснилось, это была временно заменяющая мастера монтажница) и повел по длинному узкому коридору. Конечно, все это произвело впечатление, но самой большой неожиданностью оказалось то, что несмотря на положение ученика, учить – то его как раз никто не собирался.

– Вот, Михайлович, привела вам ученика, – зайдя в цех бодро заявила монтажница, предполагая, видимо, обнаружить необыкновенную заинтересованность в происходящем с его стороны. Старик, однако, бурной радости не проявил и отреагировал сдержанно.

– Зачем он мне нужен. Делать больше нечего?

Но, видно, его мнение в расчет не принималось, а потому Толик одел белый халат, сел за рабочий стол и просидел за ним без дела около часа, пока Валентина Михайловича не надоумили пойти в библиотеку и взять несколько книг, чтобы ученик хоть чем-то был занят. Трудно предположить, чему бы научился Толик глядя на мудреные книги с заголовками вроде «Приборостроение в свете общего спектра научных задач с целью выявления новых методов проектирования», не будь в цехе 36 молодого рабочего Ромы, который, собственно, и занялся его обучением слесарному делу. А вскоре и самому Толику в свою очередь пришлось передавать знания следующему вновь поступившему ученику Валентина Михайловича. Вот так развивался в научно-исследовательском институте метод великого педагога Ланкастера. Причем, если Толик мог иногда найти в себе мужество потревожить наставника каким-либо вопросом, всегда, впрочем оказывавшимся неуместным и с не очень хорошей стороны характеризовавшем вопрошающего, то новичок оказался еще более скромен в этом отношении. Он настолько боялся старика, что за все время обучения так и не осмелился ни разу обратиться к нему за помощью. Но вначале, с первых же дней вот какой поучительный урок усвоил Толик: здесь никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не возьмет на себя ответственность за собственные просчеты. Любым способом свернуть свою вину на товарища – таков был неписаный кодекс чести сотрудников института,продиктованный, видимо, профессиональной гордостью, а, может и этикой научных работников.

Много чего еще мог бы вспомнить Толик, но тут в комнату вошла молодая сутуловатая монтажница с некоторыми видимыми признаками слабоумия и, держа в руках тару с платами для сборки, остановилась возле его стола, ожидая когда на нее обратят внимание. Толик никуда не спешил поэтому заставил себя несколько минут подождать, затем медленно повернулся и молча забрал чертеж и коробку с платами. Можно было приступать к работе. Однако, собрав несколько деталей, Толик вдруг обнаружил, что у него закончилась стопорная краска для крепления винтов. Это явилось для него как всегда полной неожиданностью. Пополнить незаметно опустевший пузырек опустить можно было у Валентина Михайловича, но старик не любил делиться собственными запасами, а поэтому обычно в таких случаях после долгих ворчаний предлагал отправиться за краской в какое-то неопределенное место, найти, которое в запутанном строении способен был не каждый. В общем оставалось лишь тянуть время, ожидая когда наставник выйдет помыть руки перед обедом, а там уже постараться перелить небольшую часть краски из его бутылки несанкционированно. Толик посмотрел в сторону наставника. Старик был явно не в духе. Сегодня открывая окно, он поранил руку и настроение у него испортилось. Причиной было нестандартное устройство ручки окна, открывать которое следовало с особой осторожностью, иначе сложный хитроумный механизм щеколды мгновенно вырывал кусок мяса из пальца забывчивого сотрудника, который не продумал предварительно эту операцию. Поскольку Толик работал на «сдельщине», и его никто особенно не торопил, теперь он старался как можно медленнее делать работу не связанную с применением краски. Перед обедом в цех влетела бойкая дюжая мастер, Зоя Александровна. Все почему-то называли ее «мамкой».

– Слышите, Михайлович, там в мужском туалете труба лопнула. Надо что-то делать.

– Вам надо, вы и делайте.

– Так, я вам сказала.

После этого диалога мастер резко развернувшись пошла обратно, а Валентин Михайлович продолжал сидеть на месте и заниматься своей работой, бормоча вслед Зое Александровне:

– Вечно у вас все не так.

Чувство коллективизма за годы Советской власти Валентину Михайловичу так и не привилось и он всегда строго отделял себя от всех остальных. Тем временем Толик успел догнать мастера в коридоре и завел разговор и своем деле.

– Зоя Александровна, а когда мне присвоят разряд, уже ж семь месяцев прошло.

– Какой разряд?

– Ну.., обычный разряд

– А разряд…

– Да…

– Так э-э… рано ж еще…

– Семь месяцев уже…

– И что, до сих пор не присвоили?

– Да нет пока.

– Ладно, я поговорю с начальником цеха.

Во время этого разговора из соседней двери монтажного цеха вышла жизнерадостная женщина, внешне чем-то напоминающая свежую розовую редиску и этим резко контрастирующая с остальными монтажницами, отличающимися нездоровой желтизной. Она остановилась возле мастера и весело наблюдала за диалогом, после чего в том же расположении духа, но уже вместе с Зоей Александровной отправилась обратно в цех. А Толик, в свою очередь, пошел наоборот, назад, в свой сборочный. За время его отсутствия ситуация там постепенно начала меняться. Валентин Михайлович подготавливал инструменты и, видимо, собирался таки идти чинить трубу. А разговор молодых сотрудников электрика Вовы и рабочего Стаса до этого вялый и абстрактный, наконец приобрел конкретику. Обсуждали, естественно, армию. Тема, которая не дает покоя никому из отслуживших и упоминание о которой придает некую самоуверенность даже самому никчемному работнику. Вова, отложив книгу сомнительного содержания, но имеющую вторую, дополнительную обложку для отвода глаз, выдранную из технической брошюры с заглавием «Электромеханика на производстве», рассказывал о службе на Кубе. Он действительно проходил службу на Острове Свободы, в морской разведке, в доказательство чего однажды принес магнитофон и кассеты с жалостливыми песнями под гитару сослуживцев, больше схожими на какие-то причитания, что очень удивило Василия Михайловича: «Что это за песни такие, и еще на Кубе?!» Наверное, он ожидал услышать композиции в ритме румбы или самбы. Но Вова перебивал его: «О, о – Заяц» – имея в виду вероятно прозвище следующего своего товарища, затянувшего новую плаксивую песню под нехитрый гитарный дворовой аккомпанемент. Рассказывал Вова о том, как разрабатывал вместе с другом планы побега еще в московской «учебке», как оказался в первых рядах добровольцев, когда объявили о наборе желающих служить на Кубе и, в общем, не прогадал. Вова всегда был медлителен, даже переодевался очень долго, объясняя при этом: «Понимаешь, я же служил на Кубе, а это – расслабуха», Особенно там запомнились ему два события. Первое – это его первая и последняя попытка поупражняться в стрельбе из автомата Калашникова, принесенного приятелем из другой части. Целился он в землю, но поскольку стрелять уме раньше не приходилось, все же испугался достаточно сильно. Второе происшествие заставило его поволноваться не менее первого.

– Мы должны были вдвоем перенести контейнер, – вспомнил Вова, – а под ним скорпион сидел. Я как взялся, сразу почувствовал укол. А потом рука начала постепенно неметь от кисти до плеча. Я даже сначала не понял от чего. Потом нашли скорпиона, меня отвезли на базу в медпункт и вкололи там сыворотку.

Рассказывал Вова и о своих дежурствах.

– Ставишь широко ноги, опираешься руками на стол и смотришь, следишь за экраном. Называется – стоять в позе «орла».

Для наглядности при этом он использовал свободный стол у стены в конце комнаты, на который обычно ставили уже собранные дозиметры – «гробы», как иногда их почему-то называли в цехе.

Вова был, можно сказать простым парнем из села, хотя это никак не отразилось на его внешности, а также не мешало время от времени подрабатывать мошенничеством. Лишь некоторая наивность и недостаток образования иногда выдавали его происхождение. Была у него навязчивая идея выехать за границу на заработки и не менее амбициозная – выучиться на психолога. Несколько раз наткнувшись на объявления: «Помогу с трудоустройством за границей, высылай предоплату до востребования», он и сам решил помогать доверчивым гражданам умерить аппетиты, а заодно и вернуть собственные, потраченные на эту идею средства. Сразу после армии Вова устроился слесарем в депо, но работа эта была грязная и вредная, некоторые вагоны, что пригонялись для ремонта происходили зараженные участки Чернобыльской зоны, поэтому он вскоре и перешел в институт на должность электрика, хотя об электричестве имел до этого туманные представления.Методом проб и ошибок освоил новую профессию, отчасти благодаря также помощи всезнающего Валентина Михайловича, к которому обращался время от времени с непосредственностью весельчака – балагура выспрашивая нужные сведения. Стас был на год старше Вовы. Чувствуя некоторое его превосходство, Вова тянулся к нему, можно сказать даже, искал дружбы. Но Стас относился к Вове снисходительно, как-то поверхностно, с иронией. Впрочем, он практически ко всем относился с иронией. Разве что к одному 16 летнему подростку – тугоуму, недолгое время работавшему подсобником он привязался, проявлял живой интерес к его проблемам, давал советы по разным поводам,помогал в сложных для него ситуациях. Также еще можно вспомнилось молодую монтажницу, с которой он мог о чём-то долго и увлечённо разговаривать, сидя рядом с ней за своим столом, что было несколько удивительно для обычно не слишком многословного Стаса. Интересно, но поначалу Стаса вообще можно было заподозрить в крайней стеснительности, первые месяца два он практически ни с кем не общался, только по работе: да, нет, хорошо, добрый день. Это, конечно, нетипичное поведение отслужившего человека и можно было предполагать что он еще не раскрылся до конца и проявит себя в будущем. Так и вышло. Вскоре Стас превратился из молчуна в лидера, которого уважали, ценили, и к мнению которого прислушивались практически все работники института знакомые с ним. Хотя, с другой стороны,поначалу и Володя тоже произвел впечатление закомплексованного человека, в первый день особенно, когда просидел на стуле посреди комнаты цеха, опустив голову несколько часов кряду. Правда, ему это стать лидером не помогло. В рассказах Стаса переплетались как собственные воспоминания, так и традиционные армейские анекдоты. Были там и «похороны сигареты» и «полковник с проверкой», которого смекалистый часовой заставил долго лежать и в грязи (Сколько же им уже лет, о них вспоминают и старики и молодые). При этом не избегал упомянуть и о более суровых буднях:

– В первый день послали меня за конфетами. Ну я принес каких-то леденцов, мне же не сказали, что именно брать.Тут вдруг поднимается старослужащий. А у нас у входа висели боксерские перчатки. Я еще думал сначала, зачем они там. Надевает их и бац мне в лоб…

За беседой время текло незаметно. Толик полудремал, навалившись на стол и опустив голову на скрещенные руки, изредка улавливая отрывки разговора.

– … Сколько прослужил, спрашивает. Год, говорю, отбахал, а сам и полгода еще не прослужил. Хрен его знает что за человек…– заканчивал уже другой рассказ Стас.

Скоро обеденный перерыв. Стас пойдет домой, он живет рядом, «на песках», т.е. в бывших плавнях, возле Днепра, исчезнувших под массой намытого песка, на котором и вырос район, так называемые «Пески». Толик с Вовой пойдут в столовую, расположенную возле института, а старик останется на месте, обед он берет с собой.

Но пока Стас начал обсуждение темы сплоченности грузин в армии, а также узбеков, армян и т.д. Вова, в свою очередь, старался перевести разговор на морскую тематику и начал настаивать на том, что авианосцев в Советском Союзе не было, а были только лишь авианесущие крейсеры, хотя объяснить разницу между ними у него никак не получалось. Помимо этого, он выразил свое глубокое убеждение в том, что «дедовщина» существовала везде, во все времена, потому как по другому быть не может и высказал еще что-то насчет могущества американского флота.

Тут Толик неожиданно вспомнил о том, что самое время взять у наставника краску.

– Стас, слушай, мне надо краску взять. Посмотри за Михалычем, – прервал беседу воинов Толик.

– Да ща разольем, не беспокойся, – ответил Стас и полез в ящик старика.

– Так может войти щас..

– Ой, та шо ты как этот…

Стас открыл ящик Валентина Михайловича и отлил краску из бутылки себе и Толику. Воровать Стас умел, любил и хорошо чувствовал нужный момент. При том он почему-то ужасно боялся за содержимое своего стола и запирал его разными хитроумными способами, будто там хранил какие-то самоцветы. Такая подозрительность казалось странной, а одни из молодых сотрудников даже сделал вывод о том, что подобным образом беспокоиться о сохранности своего имущества может только тот, кто и сам не безразличен к чужому добру. Стасу не раз уже приходилось открывать стол Михайловича, когда тот по каким-либо причинам не выходил на работу. Не имея при этом особой надобности, так, ради интереса. Ухмыляясь и пробормотав что-то похожее на «глупый дедушка», он лезвием аккуратно срезал самодельную, сделанную из материала вроде пластилина или мастики печать-пломбу предусмотрительного Михайловича, а потом с той же аккуратностью ставил на место. Наверное, он действительно говорил правду, что «в школе был хулиганом, но учился хорошо»и не стал отличником только из-за плохого поведения. Многие так говорят о себе, но если и можно представить, что некогда существовал хулиган-отличник, то нужно представить именно Стаса и никого другого.

До обеда выполнить работу Толик не успел. Настало время перерыва. Одноэтажная столовая института была расположена через дорогу напротив. Выйдя за проходную, Толик и Вова вместе с рядом сотрудников сразу туда и направились. Много интересных и оригинальных личностей можно было видеть тут, в потоке деятелей науки. На этот раз нельзя было не обратить внимание на идущего впереди человека в морском кителе. Он не просто шел, он вышагивал каким-то особенным строевым или «морским», но, вероятно, известным только ему одному шагом,старательно переваливаясь всем телом то на одну,то на другую ногу. Его ромбовидная фигура необыкновенным образом сочеталась с красноватым, Мясистым в складках лицом и жесткими белыми с рыжеватым отливом курчавыми волосами. Вероятно, это был один из отставников, в значительной части из которых состоял контингент института. Но как ему хотелось это подчеркнуть! Летом, в жару он носил этот китель как будто, сними его, он потеряет самого себя и снегурочкой растворится на палящем солнце. Но и зимой,в мороз этого же человека можно было заметить вышагивающем на улице в том же самом кителе без верхней одежды, предполагавшего, видимо, на этот раз, что закрыв свой китель гражданским барахлом (не в шинели же ходить по городу) и кроме того не показав морской закалки, он также превратился в невидимку, которого никто не будет замечать, уважать, может и в очередь в столовой не пустят. Вот такие стойкие люди служили на благо страны, об этом тоже нужно помнить. Обогнав морского воина на полпути, Толик с Вовой перешли через узкую проезжую дорогу, вошли в столовую и заняли очередь. На общем фоне, среди стоящих в очереди людей, выделялся один парень лет двадцати пяти. Он стоял чуть поодаль от основной массы, но особенно главным образом его отличал висевший через плечо автомат Калашникова. На террориста он не был похож, больше на охранника в гражданской одежде и тем не менее привлекал к себе внимание. Вскоре в очереди появился морской воин. Он, видно, приревновал молодого человека к оружию и начал негромко комментировать увиденное: юнец, пацан и т.п. У Толика же с Вовой были другие проблемы, нужно было правильно выбрать предложенные блюда: из нескольких тарелок пресно-приторного горохового супа найти тарелку не содержащую коричневых тараканов, маскировавшихся под жареный лук – это на первое, на второе, если отсутствовала изредка появляющаяся в ассортименте порошковая картошка – пюре, зрительно обследовать тарелки с ячневой кашей на наличие мелких насекомых, процентное содержание которых не должно было превышать количество основного продукта.

Единственной отдушиной являлся домашний торт Наполеон, приготовленный кем-то из персонала и частями лежавший на тарелках возле кассы. Стоил он дорого, но был необходим, чтобы забыть вкус всего остального. Персонал столовой, в основном состоящий из крестьянского вида женщин, вяло реагировал на слабые попытки некоторых интеллигентов заострить внимание на плавающих насекомых: Где? Какой таракан? Це от лука!... Щас посмотрю… Да, действительно этот… И на все этом заканчивалось. Другое дело столовая, находящаяся на территории завода, к которому принадлежал институт. Там порядки были другие. И готовили лучше, и посторонних предметов попадалось в тарелках меньше. Если и оказывался иногда какой-нибудь болт в борще, то и борщ сразу заменят и даже могут извиниться при этом. А все потому, что представителей рабочего класса там было побольше и в своих требованиях они были более убедительны. Расплатившись, Толик и Вова сели за свободный столик. Тщательно размешав червей в каше с возгласом «Разбегайтесь кто куда», Вова принялся за второе, поскольку первое он не брал. Ну а Толику пришлось отведать весь обед, так сказать, в комплексе. На обратном пути Вова сорвал несколько гроздей рябины, высаженных возле института, чтобы сделать напиток по собственному рецепту из ягод и кипяченной воды. Он пил его вместо чая, считая этот коктейль очень полезным, тем более, что так можно было сэкономить деньги. Поднявшись на 6 этаж, Вова зашел в свою подсобку, а Толик направился обратно в цех.

Главным развлечением в подсобке электрика являлась ловля мышей. Для этого использовался чайник с приманкой и нитка, с помощью которой держалась полуоткрытой его крышка. Когда мышь заползала в чайник, Вова, обычно полудремлющий на своем лежаке, перерезал ножницами натянутую и привязанную другим концом у окна нитку,а потом быстро хватал чайник и выбрасывал содержимое в окно,потому как мышь могла выбить крышку и выскочить наружу. Но в это раз мыши Вову не заинтересовали, на пляж идти было поздновато, и вскоре он последовал за Толиком. К этому времени старик уже пообедал, повеселел, и стал более разговорчив.

– Ну, чем вас кормили?

– Супом с мясом, – ответил Вова, хотя супа он как раз и не ел по причине бережливости

– Да?

– Да, наваристый такой, с жирными тараканами и еще каша с червями была, – похвастался Вова.

– Так это ж белок, это ж здорово!

– Я ж и говорю.

–Вот нас кормили на флоте…

И опять всплыла тема советской армии и военно-морского флота. Тут и выяснилось(в который раз), что Василий Михайлович служил в морской авиации, учился в военном училище, стал офицером.

– А потом меня разжаловали. За воздушное хулиганство. Летел я низко над морем, возле берега, сделал несколько кругов и поднял волны-цунами. А рядом были дома – прямо около моря настроили, мать их. И волны их разрушили. Тут меня вызывают – ты что наделал, так и так, снимают погоны. В общем…

– Валентин Михайлович, а вы прыгали с парашютом? – поинтересовался Вова.

– Твою мать.., да у меня тысячу двести парашютовылетов! – ответил старик.

– А было так, что у кого-нибудь парашют не раскрывался?

– Да сколько раз! При мне у одного солдатика не раскрылся, до самой земли «мама» кричал – поведал страшную историю старик.

В молодости улыбчивый и неразговорчивый, старик теперь улыбался редко, зато поговорить любил. Под настроение. Кроме службы, одной из его любимых тем была война. Рассказы о войне напоминали старые фильмы в стиле «кино и немцы», из которых во многом, вероятно, и черпались сюжеты, однако некоторые из них имели и некую оригинальность. Вова знал это и любил расспрашивать старика, чтобы посмеяться над ним и его рассказами.

– Валентин Михайлович, а вы Гитлера видели?

– Ха, да я из-за этого Гитлера сам чуть не погиб. Пошел я как-то за молоком в магазин. Стал в очередь. Тут смотрю – что такое, несколько эсесовцев заходит. Нас всех сразу расшугали. А за ними Гитлер. Ну, я плюнул и пошел домой. И вдруг слышу – как рванет, весь магазин разнесло. Оказывается, партизаны знали, что Гитлер в одно и тоже время в этот магазин ходит и решили его подорвать. Но опоздали, он ушел уже.

Толик слушал эту историю невнимательно и ему почему-то представилась такая картина:

Стоит очередь за молоком. Подходит Гитлер и спрашивает: за кем я буду? Кто-то вдруг сжалился: да проходите без очереди, вы же спешите, наверное. Не тут-то было, в очереди ведь и другие люди стоят: а чего это вы его пускаете, а? Ишь какой?! Каждый норовит без очереди пролезть! И пошло – поехало: «Граждане, войдите в мое положение, у меня сложная обстановка на фронтах». «Ну и что? Мы тут причем? Это ваши проблемы. У нас тут у всех сложная обстановка и ничего, стоим. И вообще, мы вас на эту войну не посылали». Да, разве тут выиграешь войну с нашим-то народом.

– А вы партизанили? – тем временем продолжал интересоваться допытливый Вова.

Толик очнулся от фантазий и опять ему бросилась в глаза наклейка на стуле Вовы «Президент», вырезанная из пачки сигарет одноимённого названия.

–А как же, – не задумываясь ответил старик, – сколько евреев прятал, спасал. Жалко ж их, хоть они и падлюки…

– Да вы что.. а страшно было?

– Вот когда через Днепр переплывал – партизанам помогал, – был у немцев на мушке, вот тогда страшно было. Аж пригнулся, думаю, пальнут или нет. За Днепром партизанские отряды находились. И немцы следили за этим участком.

В этот момент раскрылась дверь и в цех вошел очень тощий и сгорбленный – приятель Валентина Михайловича, радист. Мелкими шагами он с трудом дошел до Валентина Михайловича, поздоровался и сел рядом.

– А на каких самолётах вы летали? – не унимался Вова.

– Да на каких только не летал. Новые самолеты Петлякова испытывал. Петляков всегда со мной советовался, никому не доверял. На полигоне сам присутствовал. Обычно после посадки подхожу к нему и говорю: так и так, вот это нужно доработать и это.

Тут радист начал живо интересоваться и удивляться необыкновенным приключениям Валентина Михайловича, искренне пытаясь вникнуть в суть дела. Сколько он переслушал подобных историй и ведь на разучился же удивляться за столько лет. Однако вскоре он перевел разговор на свою излюбленную тему.

– А ты знаешь, Костя Мельников умер. Сидел на остановке, упал со скамейки, пока вызывали «скорую» - умер, всё. Инсульт, представляешь?! Недавно только хоронили Колю Васильченко и вот теперь Костя… А как умер Вася Шепель, помнишь? Тоже вышел из дома, упал…

Старик-радист работал в компании очень веселых и жизнерадостных людей и, наверное, ему там и поговорить – то только было не с кем, да и не о чем.

Василий Михайлович же слушал приятеля в пол-уха, изредка вставляя в разговор «а…», «да…», «ну да…», «да ты что…», «да ну…». Видно было, этот разговор его мало занимал. Впрочем, стало скучно и Толику. Обычно в таких случаях, если не было работы, он уходил в библиотеку и мог оставаться там длительное время. А поскольку работу он уже сдал, значит, именно сейчас оказался как раз такой случай. Библиотека института располагалась на четвёртом этаже в специально отведенной для нее просторной комнате, являющейся одновременно и читальным залом, в котором, кроме Толика, никто никогда ничего не читал.

Не сказав ни слова,. Толик торопливо покинул помещение цеха, спустился двумя этажами ниже, зашел в библиотеку и провел некоторое время за изучением новинок зарубежной военной техники, поскольку ничего другого там не было. Возвращался он с каким-то смутным беспокойством, которое всегда его охватывало после посещения библиотеки – вдруг там что без него – и с мыслями об особенностях натовской брони Чобхем, о причинах успеха бельгийских тральщиков времен иракской войны, и о не оправдавших надежд самолетах Харриер, закупленных и поставленных на вооружение армии США. Но за время его отсутствия каких-либо радикальных изменений не произошло, если не считать радиста. Его уже не было. Старик сидел за работой и что-то насвистывал вибрирующим киношным ретросвитом, а Стас с Вовой о чем-то спорили.

– Законы нужны, тогда все заработает, самое главное – принять правильные законы, - убеждал Вова и чем больше он пытался убедить Стаса в своей правоте, тем почему-то глупее становилось выражение его лица. В чем тут взаимосвязь трудно определить, но тем не менее взгляды Вовы особой популярностью не пользовались. Для Стаса же спор был вообще своего рода развлечением и средством от скуки, доказать в споре противоположное любому высказыванию являлось такой же игрой для него как шашки, шахматы, домино или карты.

На своем столе Толик обнаружил новую работу – опять платы с чертежом и спецификацией («спцфкацией», как сказал бы старик). Не спеша он развернул чертеж и начал рассматривать начерченные фигуры. В это время в коридоре раздался шум. Шум производил человеческий голос, но понять его значение казалось совершенно невозможным.

– Эйуговозныхан… – произносил некто очень громко и повелительно.

Несведущий человек подумал бы, что по коридору расхаживает сумасшедший, однако никто из сотрудников этому не удивился.

– Хех, громкоговоритель идет, – чётко определил старик.

«Громкоговоритель» - прозвище начальника цеха. Основное время он проводил на заводе и лишь изредка наведывался в институт. Его манера общаться никого не удивляла, а некоторые даже могли разобрать его речь. В цех сразу же ворвалась мастер.

– Валентин Михайлович, пойдемте.

– От уже, ходят тут, беспорядок нарушают, – отозвался старик. Следом за ним вышел и Стас, но вскоре вернулся со связкой наточенных ножей и начал бросать их поочередно в деревянный ящик на полу. Ножи переворачивались один раз и четко попадали острым концом в цель. Толика заинтересовало это обстоятельство.

– Сколько раз у тебя переворачивается нож? – поинтересовался он.

– Один.

– Странно, но я все время видел как в боевиках метают ножи и они летят кубарем – переворачиваются множество раз, но попадают тоже именно острым концом.

– Не знаю, один раз должен. Есть оцентрированные специальные ножи, их как ни брось – встрянут по-любому. У нас один мужик был, мог бросить вообще все: вилку, нож, ножницы, – все встрянет.

– Что, солдат?

– Да какой солдат, солдат в конце службы – мордоворот неповоротливый, еле движется. Офицер, конечно. На пробежках сам бежал впереди, а потом и отстающих успевал подгонять.

Наконец, ножи закончились, Стас собрал их и положил на свой стол.

– Что-то дедушка задерживается, – заметил он, чему-то усмехнулся и занялся другими важными делами.

Стас часто называл Валентина Михайловича «дедушкой» за глаза, и в этом было что-то уничижительное для бравого бодрящегося морского авиатора.

Рабочий день тем временем подходил к концу. Старик вернулся в бодром расположении духа и в этот раз разговор уже пошел о делах гражданских. Например, Валентин Михайлович рассказал о том, какой отвратительный борщ он ел в Ленинградской столовой.

– И это они называют борщем!

Рассказывал он и о других вещах, происходящих за границей.

– Да они вообще работать не умеют. И не хотят! У них картошка гниет на полях. Да выйди ж ты в поле, набери себе мешок. Нет, он голодать будет, но не пойдет. О такие ленивые!

Старика можно было заподозрить в украинском национализме, но ведь по национальности он – то был русский. Вот где загадочная славянская душа…

                                                                                      II

Толик шел в институт с твердым намерением выдержать экзамен на разряд. Он долго готовился и выучил практически наизусть один билет. Этот билет ему выдали заранее и теперь, во время экзамена, его нужно было незаметно заменить на тот, который уже придётся вытянуть на экзаменационном столе.От остановки до института около километра пути вдоль проезжей части. По правую сторону дороги, огороженные высоким забором с колючей проволокой, протянулись серые невзрачные корпуса завода, которому принадлежал институт. Воздух рядом был пропитан какой-то особой грустью и ностальгией. Слева высыхающие плавни доходили почти до края дороги, образовав небольшое озеро,затопившее ряд старых деревьев.

Вид его завораживал и чем-то притягивал путника.Проходя мимо казалось,что тут находится необычный,сказочный мир,независимый от окружающей суеты, промышленных объектов и далекий от насущных проблем проходящих рядом людей. А если окунуться в мутную зеленоватую воду, то можно оказаться в неком подводном царстве подобно былинному герою Садко. Но Толик всего этого не замечал. Он повторял выученный билет, ничего больше не интересовало.

Он был уверен в себе, однако уже подходя к институту обнаружил волнение. Волнение постепенно нарастало по мере того, как ему приходилось отвлекаться на разные мелочи вроде вахтеров, лифта, сотрудников и особенно усилилось почему-то у входной двери в цех. Войдя, даже привычное «Добрый день» он произнес немного дрожащим голосом и со странной несвойственной ему интонацией. Но уже в самом цехе оживленная атмосфера отвлекла и несколько успокоила его. На этот раз работы там было много в помощь даже пригласили некоторых инженеров. Все они хорошо друг друга знали и были дружны с Валентином Михайловичем. Велись непринужденные беседы на отвлеченные темы.

– Как же так, – сетовал один из приглашенных инженеров – такая могучая держава была. Строили, строили и все развалилось.

– Значит, так строили, – предположил Стас.

Толик не вникал в суть беседы. Он открыл ящик своего стола, положил туда билет и закрыл на ключ. Потом подошел к окну , пытаясь сосредоточиться, начал снова повторять про себя выученный билет.

– Знаешь, когда начинается старость? – тем временем интересовался у Валентина Михайловича другой инженер – хохмач.

– Ну?

– Когда все молодые женщины начинают казаться красивыми.

– Хе – хе – хе

И тут внезапно открылась дверь и вошла мастер.

– Так, ну что, готов? – обратилась она к Толику. Этот вопрос застал Толика врасплох. Все происходило как-то слишком быстро, но отступать было некуда.

– Да, сейчас, – ответил Толик.

– Ну давай, мы тебя ждем.

Толик кинулся к своему столу, дрожащими руками вытащил из кармана ключ, с трудом просунул в замок стола и повернул. «Дах»-раздался глухой звук… Толик не мог поверить в случившееся. Силуминовый ключ сломался. Именно сейчас! Сколько раз в цехе ломались и отлетали эти дурацкие зубцы у ключей. Но у него ни разу такого не было. И вот именно теперь, когда в столе находится билет от которого зависит исход экзамена… Подобные невеселые мысли мгновенно проносились в голове Толика. И что теперь говорить? Что сказать? Сказать как есть? А если начальство об этих фокусах не знает? Даже если и знают, все сделают вид, что не знают. Как они посмотрят на него, видели ли они еще такого идиота? Ради него одно собрались и вот… Позор! 9 месяцев труда псу под хвост!

– Ну что ты там, давай быстрее! – приоткрыв дверь крикнула мастер на весь цех.

– Да сейчас, – не нашелся ничего другого ответить Толик.

«Чорт, ёкарный бидон! Надо было сейчас ей сказать о ключе», – подумал Толик. Но уже поздно.

-А я один раз пришёл на свидание,идём,гуляем и вдруг чувствую-расстройство желудка!

Подожди,говорю,сейчас я приду и сбежал прямо через...-рассказывали между тем весёлые истории инженеры.

И Толик вдруг вспомнил о наставнике. Как же это он забыл о нем. Кто же еще должен воспитывать, наставлять и давать советы, тем более в трудную минуту. Он же пока еще его ученик! Не раздумывал более Толик прыжком преодолел расстояние меж их столами.

– Валентин Михайлович, у меня ключ от стола сломался, а там билет для экзамена… – кратко обрисовал ситуацию Толик.

Валентин Михайлович усмехнулся, достал небольшую арматуру, не спеша, по-хозяйски подошел к столу Толика и, поддев ящик, одним движением взломал замок. Толик был спасен. Захватив билет, на одном дыхании он залетел в кабинет зам. начальника цеха, выбрал среди разложенных на экзаменационном столе второй, положил его в тетрадь для подготовки, а через некоторое время, сделав кое-какие заметки в тетради, достал оттуда первый, предъявил экзаменаторам и неверным, дрожащим голосом рассказал заученный ответ.

Экзамен был сдан. Толик получил долгожданный разряд и с этого момента он уже считался слесарем – сборщиком р/а II разряда. Зайдя в цех и приняв поздравления, он остановился возле окна, глядя на полосатые склоны холмов чередующейся лесистой и степной частей острова. Нагромождение деревьев и кустарников придавало ему чуть ли не экзотический вид, а прибрежные строения санаторных корпусов в старом стиле так и вообще создавали образ таинственных графских угодий в воображении стороннего наблюдателя.Это летом. Зимой же внимание отсюда обычно привлекали небольшие буксиры, суда, застывшие среди обледенелой реки и при этом почему-то вызывавшие у Толика неодолимое желание стать моряком.

К обеду подуставшие инженера разошлись. Цех опустел. Слышно было лишь ворчание старика:

– О так, будут знать как в цехе работать, а то считают – подумаешь, гайковерты…

                                       Фантазия на темы песен В. Цоя

 

Застоялся мой поезд в депо. Я постепенно начинаю уезжать. Уезжать навсегда. Пора. Дорога движется в обратную сторону, потому что я смотрю в окно задом наперед. Интересно, что будет, если я повернусь? Впрочем, мне все равно – я же знаю, что все в мире относительно.

«Молодой человек, вы куда?!»

«А вам какое дело?

«Извините, но я здесь работаю».

«Вот как, прекрасно, будем сотрудничать».

«А теперь выйдете вон, пожалуйста!».

«Скоро поедем, я это чувствую».

А вот и попутчик. Отлично. «Далеко собрались?»

«Я выпил немного лишнего, и теперь меня немного тошнит».

«Ах вот что…» « А вы что путешествуете? Море, пальмы?»

«С моими средствами я могу отправиться путешествовать только на тот свет».

«Что ж, счастливого пути». «Опять вы?..Это мои вещи… попрошу их никуда не трогать». Ничего, скоро поедем. Не долго осталось. Если есть тяга – должен быть дух. А не хочешь на электрический стул? Скоро придет она – собирайся, скажет, пошли.

Что??! Трогаемся?!! «Подождите… Видите ли, мне не додали тепла и любви, и вообще я не допел чуть-чуть» Доброе утро, последний герой, доброе утро, тебе и таким, как ты. Доброе утро, последний герой. Здравствуй, последний герой…

 

                                                                

Проза года

                                О бедном поручике замолвите слово

 

Некоторые биографические сведения о неком поручике Ржевском : Роберт Артурович Ржевский родился в благородном дворянском семействе возле города Ржева в конце 19 в. Чем занимались его родители точно не установлено, однако то, что они были богаты – факт не вызывающий никаких сомнений у биографов нашего героя. Теперь нужно сказать несколько слов о самом городе Ржеве. В то время это был грязный, забытый и забитый городишко, заполненный мусором и не менее грязными жителями, поскольку дожди тогда шли там крайне редко. Ржевский рос смышлёным вдумчивым мальчиком. Его друзьями стали простые дети из рабочих семей, живших в бедняцких кварталах трущобного типа. Сколько раз, сбежав с очередного Дворянского собрания, он отправлялся разделять тяжелое детство полуголодных ребятишек, играя в кости, выброшенные зажиточными горожанами на помойку. Частенько, собравшись гурьбой, друзья шли пристань, где наблюдали за работой бурлаков на Волге. Именно здесь Роберт осознал всю несправедливость распределения труда между бедными и богатыми слоями общества в отсталой России, и проникся большой любовью к угнетённому бесправному трудовому народу. Однажды, желая хоть чем-то помочь немощным, потерявшим своё здоровье в непосильном труде бурлакам, маленький Ржевский сам бесплатно взялся за бечеву, после чего заработав грыжу, несколько месяцев лежал в постели, напевая любимую "Дубинушку". Естественно, его давняя мечта поступить в юнкерское училище, оказалась неосуществимой. Вскоре он был признан негодным к прохождению военной службы по состоянию здоровья.

Следует заметить, что кроме чрезмерного употребления алкоголя, у жителей города Ржева, имелись ещё кое-какие увлечения. Одним из таких увлечений являлось зимнее катание на коньках. С этим занимательным явлением связан очень важный эпизод в жизни поручика. В те далекие годы, кататься на коньках могли себе позволить только лишь богатые помещики и капиталисты, а простой народ катался в полуботинках наскоро переделанных из двух утюгов с прикреплёнными ножами. Подобные коньки представляли собой довольно шаткую конструкцию, потому что по мере надобности их время от времени приходилось опять переделывать в необходимые инструменты.

И вот, когда ранним весенним утром несколько отчаянных ребятишек мучались, с переменным успехом поддерживая равновесие и еле передвигаясь по тонкому льду, на берег пришёл наш поручик. Не в силах смотреть на такие мучения своих сверстников, он решил поменяться своими добротными коньками с жалким мальчиком в оборванной одежде. Надев стоптанные, изношенные самодельные коньки он направился к реке. Кататься в этих коньках было не очень удобно, и, разумеется, неуклюжий Роберт вызвал ломку льда. Не умея плавать, он сразу же пошёл ко дну, и утонул бы насмерть, поскольку пожарная команда, вызванная на место происшествия, не проявила должной расторопности, опоздав надвое суток. Лишь по счастливой случайности, попав на крючок к заснувшему рыбаку, маленький Ржевский остался жив. С огромным трудом вытащив ребёнка на поверхность, удивлённый и раздосадованный рыбак хотел было выбросить непригодный улов обратно, однако начинающийся ледоход переменил планы рыбака и, таким образом, оказавшись один на льдине, мальчик совершил небольшое – первое в своей жизни – путешествие вниз по реке. Ужасающая нищета предстала перед его глазами. Так Ржевский воочию убедился в необходимости перемен, о которых так часто и долго говорили.

… С морской болезнью, выражающейся в частых рвотах, в уездную лечебницу не принимали. Вид блюющего тяжелобольного отпугивал мед. персонал, поэтому выброшенному на берег поручику пришлось некоторое время приводить себя в порядок, находясь возле урны перед стенами старого обшарпанного здания больницы, имеющего форму недостроенной конюшни. Диагноз – простуда Ржевский поставил себе сам, так как на полке возле выбитого окна, куда его наконец поместили, состояние здоровья ещё более ухудшилось. Врач обещал прибыть к пациентам через месяц, о чём любезно сообщил в письме с пожеланиями скорейшего выздоровления. Поговаривали, что он отбыл на конференцию в Иран и задерживается по причине начавшихся беспорядков, но более осведомлённые больные называли в качестве причины запой, из которого врач если и выходил (за жалованием), то не слишком часто, во всяком случае в лицо доктора еще никто не видел. Мест в больнице не хватало. На своё несчастье, Ржевский вдруг, не подумав, начал жаловаться на сквозняк. Санитары отреагировали мгновенно, заключив, что его место если и не возле окна, то уж точно за окном.

На чердаке соседней постройки было прохладно и сыро. Жизнь постепенно угасала. Надежда на мелкие деньги, оставшиеся в кармане после путешествия не было – их давно выкрали вместе со штанами, а уверения в платежеспособности родителей ни на кого не производили должного впечатления. По прошествии двух недель Ржевский лежал в беспамятстве от очередного голодного обморока, когда наконец-то появились убитые горем родители и забрали сына домой.

Нельзя не сказать о необычайно развитом чувстве юмора Ржевского, не покидавшего его даже в самом отчаянном положении, чему свидетельствует ещё один интересный случай. В возрасте 14 – 17 лет, юноша некоторое время увлекается живописью, находя сюжеты для картин, конечно же, в горячо любимой среде рабочих и ремесленников. Так, делая как-то зарисовки для будущей картины о труде плотников, он нечаянно упал с крыши строившегося дома, где и потерял сознание. Плотники не обратили на это особого внимания до тех пор, пока Роберт не начал бредить. В бреду он улыбался и повторял, что непременно станет поручиком, говорил о своей офицерской карьере, указывал даже будущие награды. И это в его- то положении!! Долго не могли успокоиться рабочие и прибежавшие, откуда ни возьмись, зеваки. Не мог прийти в себя от смеха и сам бригадир, а ведь развеселить его, по свидетельству очевидцев, безуспешно пытались шутники чуть ли не со всей губернии. Отсюда-то и пошло знаменитое впоследствии прозвище Ржевского – «Поручик».

В биографии Ржевского имел место и такой забавный случай. Однажды, навсегда уже распрощавшись с живописью, но желая стать настоящим охотником, Роберт, получив согласие отца, выехал с ним на охоту. Впервые взяв в руки настоящее ружьё, Ржевский, до того игравший только с детскими, вырезанными из фанеры ружьями, без промедления решился немного повоевать. Всё закончилось относительно благополучно, поскольку в цель он попадал крайне редко, да и ружья заряжали исключительно дробью. Правда, после этого с охотой всё-таки пришлось проститься.

А чтобы юноша не играл на улице в опасные игры с подозрительными мальчишками или с взрослыми бродягами, родители определили воинственного парнишку на работу в театр, где он мог играть поручиков и даже штабс-капитанов, пользуясь бутафорским обмундированием, благо должность зав. Складом вполне это позволяла. На должности зав. Склада Ржевский продержался довольно долго, пока в самодурской империи, наконец, не начались долгожданные народные волнения. Тут поручик, глубоко симпатизировавший простому люду, не смог остаться в стороне, и посчитал своим долгом объявить забастовку. Став у двери в склад с бутафорской винтовкой, поручик угрожающе наводил прицел то на одного, то на другого штрейкбрехера, выкрикивая при этом антиправительственные лозунги. Через пару минут Ржевского выкинули на улицу, но вскоре известные революционные события 1917 года опять вернули поручика к активной политической жизни.

В годы гражданской войны Ржевский добровольно вступил в ряды Красной Армии. Командир кавалерийского полка, куда направили молодого Роберта, увидев пополнение, поинтересовался личностью экстравагантного солдата. Ржевский представился поручиком. А для солидности добавил, что окончил семинарию и, одновременно, гимназию. «Какое образование говоришь? – переспросил командир – Семь нар?.. Типично пролетарское. И гимнастикой ещё занимался? Ну, отлично. Будешь комиссаром. Тут как раз место освободилось. Нам нужны люди, которым не стыдно бы было поручить дело революции! В моей школе жизни тоже было не много классов – рабочий класс да буржуйский. Но зато хорошо усвоил главную науку: как одному классу – классу рабочих уничтожить другой – буржуйский. Значит, договорились?!» О подобном предложении, Ржевский и мечтать-то не мог. Получить такое прозвище! Хоть, подражая детям из трущоб, он почти ничего не читал, слово "комиссия" вызывало у него нешуточное уважение.

Но суровые будни войны быстро отрезвили поручика в звании комиссара, приведя из восторженного состояния в нормальное самочувствие человека не умеющего держаться в седле, а потому привязанного к нему намертво. Лошади в полку от недоедания и непомерной нагрузки становились всё более хилыми, копыта у них заплетались, а на людей вообще мало кто обращал внимание. Иногда лошадь спотыкалась и падала, сбрасывая прицелившегося не вовремя седока. Разумеется, пули в бою не всегда достигали нужной цели. Именно так комиссар и оказался ранен. Товарищи по революции, догнав привязанного к лошади комиссара, осведомились, под каким местом он желает быть похоронен. Ржевский заявил, что не желает быть похоронен, и его пришлось отправить в госпиталь. Полевой госпиталь находился под открытым небом. Хирург, удаляя ножом пулю, спросил фамилию мужественного переносившего боль пациента. Ржевский отрапортовал. «Что?! – удивился хирург. – Комиссаржевский? Вот так встреча. Давно хотел услышать ваш голос. Вы же певец?.. Исполните же что-нибудь. Вдруг я вас больше никогда не увижу!» Ржевский растерялся, не зная что ответить. Пулю хирург так и не извлёк, зато в штаб тотчас доложили о находящемся в госпитале музыканте, вследствие чего вскоре поручика перевели в отдельную палату. Под деревом. Там его посетил один важный товарищ из штаба, попросил рассказать о себе, а потом, узнав где учился поручик предложил написать гимн. «Не зря же вы гимназию окончили, - сказал на прощание товарищ, - через неделю – жду!..» Ровно через неделю хромой Ржевский явился в штаб и запел:

«Смело, товарищи, в ногу

Весь мир голодных и рабов,

В царство свободы дорогу,

И в смертный бой вести готов!

Эй ухнем. Эй ухнем

Сама пойдёт, дубина.

Когда я на почте служил ямщиком,

в борьбе за народное дело

И крепко же, братцы, в селенье одном

Я славною смертью почил

Замучен тяжёлой неволей.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Мы жертвою пали в борьбе роковой,

Вихри враждебные веют над нами

Тёмные силы нас злобно гнетут

Ленин всегда живой,

Нас ещё судьбы безвестные ждут.

Вставай, подымайся, рабочий народ

Марш, марш вперёд, рабочий народ

Проклятьем заклейменный.

Ещё разик, ещё раз.

Пыльной дорогой телега несётся:

Эй тачанка – ростовчанка…»

Первым не выдержал начальник отдела пропаганды при штабе части: «Это не гимн, а …гм…впрочем ладно». И Ржевского пригласили в штат сотрудников прифронтовой боевой газеты "Мечём и кирпичом". В качестве сотрудника газеты он и встретил окончательную победу пролетариата над эксплуататорским классом.

В мирное время, поселившись в маленькой квартирке, которую не мог содержать, не будучи приспособлен ни к какому делу, Ржевский основал у себя музей революции и там же устроился ночным сторожем и по-совместительству гидом. Современники вспоминают много интересных историй, рассказанных поручиком Ржевским про свою жизнь в свойственной ему ещё с юности шутливой манере. В них было немало фантазии, иногда он даже называл себя гусаром, но от этого истории только выигрывали, завлекая в музей всё больше и больше посетителей. Впоследствии поручик пробовал снова вернуться к лит. Деятельности и даже написал несколько гимнов, один из которых чудом сохранился в его личном архиве.

Вот что удалось обнаружить исследователям творчества поручика Ржевского:

Гимн демократической молодёжи.

Дети разных народов – Весь мир насилья мы разрушим!

В эти грозные годы

Кипит наш разум возмущённый!

Песню дружбы запевает молодёжь,

Эту песню не задушишь, не убьёшь!

Каждый, кто молод, дайте нам руки!

В наши ряды, друзья!

Иди на врага люд голодный

Раздайся клич мести народной

Мы – кузнецы, и дух наш молод

Цепи народа – страдальца мы чтим

Вздымайся выше, наш тяжёлый молот

Мы кровью наших врагов обагрим

Если бы парни всей земли,

(Голодай, чтоб они пировали)

Вместе собраться однажды смогли,

(Они совесть и честь продавали)

Вот было б весело в компании такой

(Чтоб глумились они над тобой)

Парни, парни, это в наших силах!

Всем паразитам трудящихся масс

Близок победы торжественный час

Вот было б радостно тогда на свете жить

Давайте, парни, навсегда дружить.

Ржевский, конечно, понимал, что не он первый написал такие строки, и, возможно, не он последний, но до конца жизни не терял надежды на широкое признание своих достижений в области сочинения основополагающих произведений государственного значения.

В заключении хотелось бы коротко обрисовать взгляды Ржевского на жизнь, а заодно и некоторые черты его характера.

В молодости у поручика сложились хмурые, глубокомысленные взгляды на жизнь, однако потом он их сменил, став сторонником едких и колких взглядов – то влево, то вправо, , а более всего весёлых прямых.

Характер поручика в целом оставался неизменным, правда, в последние годы к таким чертам его характера как скромность и целеустремлённость прибавились новые черты – такие как, например, самомнение и лень.

Больше никаких сведений о поручике Роберте Ржевском не имеется, хотя есть люди, утверждающие, что поручик Ржевский – казак Запорожской Сечи, и что он не поручик, а сотник, и зовут его Тарас Регота.

По другим, также неподтверждённым данным, поручик Ржевский – не более чем кличка прославившейся на выставке лошади Пржевальского. Но когда и где происходила выставка диких животных, никто не знает.

Анекдот, в общем.

 

                                                                          

 

                                                      Выдумщики

                                                          I часть

 

Полз по сырой земле червь. А за ним другой. Вот они поравнялись, и завели разговор.

– Привет, земляк. Что-то я тебя долго не видел. Где это ты пропадаешь? – спросил один другого.

– На рыбалке. Где ж еще? – ответил тот.

– Да ты что?! Вот это да…– удивился первый.

– А почему это тебя так удивляет? Я теперь часто на рыбалку хожу.

– И что ты там делаешь?!

– Как что? Рыбу ловлю, конечно. Вот сегодня, например. Пришел пораньше на речку, залез в воду. Жду…Нет ничего. «Плохо дело, – думаю, – придется плыть дальше». Когда смотрю – окунь! Увидел меня и давай нырять в разные стороны. Но от меня далеко не уйдешь. Догнал я его, оглушил. Только собрался тащить к берегу, а тут – щука. Хитрая, черт…Сразу сообразила что к чему. Я уж и за окуня прятался, и ныряя поглубже – ничего не помогло. Плохая, видишь ли, приманка – окунь. Мелкая рыбёшка, что и говорить.

Заметила меня щука. Сначала я хотел было пуститься вдогонку, а потом раздумал. Вдруг кто окуня сопрёт… Лучше уже синица в руках, чем журавль в небе. Как говорится: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.

– Ну и ну, – не переставал удивляться попутчик рыбака, – так может ты не червь, а уж?

– Это я плаваю как уж, а на самом деле я удав, – объяснил рассказчик. – Обычно, когда улов небольшой, я на уток бросаюсь, сворачиваю им шеи, и…

А уток действительно в это время немало находилось вокруг. И одна из них пристально наблюдала за спокойно ползущими и ничего не подозревающими червями.

Неизвестно, слышала ли она их разговор или на то были ещё какие-либо причины, но именно это фраза оказалась последней в жизни червя – рассказчика, как, впрочем и для его любопытного спутника, которому довелось услышать самую интересную и невероятную историю в своей унылой и однообразно – беспросветной жизни. Что ж, за всё нужно платить.

                                                      II часть

Утка, уже возвращалась во двор, когда увидела свою приятельницу, что жила по-соседству. К слову сказать, знакомы они были не так давно и приятельницами их можно было назвать с некоторой натяжкой. Однако обе старались подчеркнуть свои товарищеские отношения перед другими домашними птицами и этим лишний раз доказать собственное превосходство над остальными – ведь не каждому дано похвастать знакомством с представителем чужого двора, к тому же, возможно, занимающим высокое положение в иерархии соседского семейства. Кто знает.

При встрече, обмениваясь мнениями об окружающей действительности они не упускали случая представить себя с выгодной стороны, и потому не испытывали друг к другу особой симпатии (кто любит гордецов), хотя, конечно, беседовать с малоизвестной и по-видимому уважаемой личностью гораздо приятнее, чем с теми надоевшими собратьями по кормушке, которые знают тебя с самого детства.

И теперь, как обычно, после коротких приветствий, речь как обычно зашла о бытовых проблемах мирового масштаба, а лидерство в этот раз захватила та самая утка, что опаздывала домой.

– …Знаю я тех охотников. Я же вообще-то дикая, не то что не эти…Здесь я просто отдыхаю. Отдохну, я потом опять – к своим. Там лучше, чем здесь, просторнее, там так…Ну, словами не передать. Опасно правда. Надо уметь в лесу жить. Это не каждый сможет. Да, лесной мир не для трусов. Так вот об охотниках. Произошло это несколько лет назад. В это время я была всего лишь вожаком одной стаи. А у нас так: чуть осень началась – сразу на юг улетаем. Корешей повидать. И вот значит, летели мы как-то осенью на юг – то ли через моря, то ли через океаны – точно не помню. Столько я разных морей и океанов перелетела за свою жизнь – разве вспомнишь! Да, океаны перелететь – не пруд перелететь. Летим, летим, и вдруг видим – на одном из островов охотники появились. И как, начали стрелять со всей силы. Наши сразу растерялись, дальше лететь не могут – боятся. Тогда я решила принять огонь на себя. Крикнула своим: «Улетайте, я вас прикрою». И стала опускаться вниз. Целое утро уворачивалась от пуль, пока, наши не скрылись из виду. А когда начала уходить, все таки меня зацепила одна пуля. Крыло. И сильно при том. До сих пор болит по утрам. Но я держалась. Лечу с одним крылом и говорю: «Врешь, не возьмешь». Дотянула до другого острова. Отдохнула. А там вплавь…

Тут утка заметила, что за родным забором приступили к ужину, и что ей, стало быть, срочно надо закругляться.

– Ну, ладно. Завтра доскажу. Вон…зовут на ужин. Эти же недоумки без меня жрать не станут. Как только они без меня останутся – не представляю – в спешке проговорила она, указывая на забор, и добавила напоследок: а я скоро уйду отсюда. Я таких хозяев уже несколько поменяла. И все меня уважали. Но я все равно в лес. Лес – это…Эх…Ладно, до завтра.

Но ни завтра, никогда – либо потом никто не мог узнать конец этой увлекательной повести, поскольку утром следующего дня повествовательница находилась в духовке, и выбраться оттуда ей не помог даже тот жизненный опыт, которым она всегда очень гордилась.

III часть

Пообедав свежезапеченной утятиной, двенадцатилетний Славик вместе со своим младшим товарищем сидел на скамейке из одной доски и размышлял вслух:

– Наверное через год. Нам в кружке, где мы занимаемся ракетно-космическим моделированием, сказали – скоро. Я считаю через год. Не раньше.

– А куда вы запустите ваш корабль, – недоверчиво справился товарищ Славика.

– Да не корабль. Какой еще корабль? Так…Парусник. До ближайшего Марса долетит, и обратно.

В этот момент, прервав интеллектуальные рассуждения юного разработчика космической техники, к скамье подошёл его старший брат Витя с предложением посунуться. Он был не один, а с новой компанией, с которой, вероятно, вчера только завязал тесные отношения, и вследствие чего вел себя особенно бесцеремонно. Согнав Славика с приятелем и раскинувшись на сколько это было возможно на скамейке, он оказался в центре внимания.

– Я как выпью два литра чистого спирта, так буянить начинаю. Тогда мне на глаза не показывайся. Меня пока до вытрезвителя доведут, я всем милиционерам морды поразбиваю. Если я не засну, то в вытрезвитель меня долго не удержишь. Они там уже привыкли. Дверь быстро закрывают и прячутся. Ждут. Обычно я успеваю только дверь выбить и все…На пороге засыпаю.

Продолжить Вите не удалось из-за не вовремя вмешавшегося деда, медленно открывшего калитку и направившегося еле передвигаясь ко второй точке своего постоянного местопребывания. Прогулка Николая Павловича – его звали Николай Павлович – несколько утомила. Согнав в свою очередь внука Витю, а за одно и его окружение, он с заметным облегчением расположился на скамейке из одной доски. Для Николая Павловича компании не нашлось, поэтому, отдышавшись, он предпочел беседовать с самим собой.

​ Бездельник. А в кого? В отца. По хозяйству не поможет, лазит целыми днями непонятно где. Делает вид, что ищет работу…Ну и жизнь пошла. А молодежь?...Эх…Вот раньше времена были. Придешь, бывало, на рыбалку…

                                                        Эпилог

На этом можно было бы и закончить, если не учитывать того, что кое-где встречаются комары, считающие слонов своими ближайшими родственниками, лягушки, называющие себя особой разновидностью бегемотов, а главное – ящерицы, которые не только причисляют себя к семейству крокодилов, но и убедительно доказывают свое происхождение от динозавров. И действительно, какое-то сходство есть.

                                 Из цикла «Клуб умалишенных»

                                       Записи меланхолика

 

Утром я проснулся и постарался припомнить – где это я нахожусь. Ага! У себя дома. Где же еще? Я успокоился. Хотя с другой стороны – чего бы это мне волноваться? И тут мне захотелось вспомнить – что ждет меня хорошего на сегодня. Вспомнил. Меня ждет невеста. Невеста. Эта уже третья по счету. Одна уехала в другой город, вторая в другую страну. Интересно, куда денется эта – улетит на другую планету? Ей нравится Джон Леннон. Черт возьми, почему я не Джон Леннон?! Нет вообще-то я немного умею играть на гитаре…

Ладно, надо идти. Пришел.

«Это ты?» Вот так встреча!

«А что, я не похож на себя?»

«Да нет, я просто подумала – ну мало ли?»

«Мне тут сон недавно приснился, решил тебе рассказать».

«Ну, давай».

«Вроде как я на войне и вокруг снаряды летают. Потом – бац и снесло голову. Я стою и чувствую: чего-то мне не хватает…»

«И это все?» «Да, как тебе это?»

«Странно». «А я думал, ты меня пожалеешь». «Почему». «Просто так». Что еще могу ей сказать? Больше и нечего. Что интересно – обычно желаемое выдают за действительное, а как научиться действительное выдавать за желаемое? Ладно.

Иду по улице. Навстречу товарищ. Старый мой товарищ. Остановились. «У меня, – сказал он,– для тебя две плохие новости. Одна другой хуже. С которой начать?»

«Лучше бы ты, - отвечаю, - и не начинал». Пошли в кафе. Выпили с горя. Идем обратно.

Навстречу тоже подвыпившая компания.

«Слушай, - говорю, – ты по-моему штангой когда-то занимался?»

«Да что ты, я гантелей-то в руках держать не умею…».

Наконец-то он научился говорить правду.

«Ну а боксировать не пробовал?». Если нет, то, думаю, сейчас тебе представиться такая возможность».

Боксировать он не пробовал. И это было очень заметно. Ладно. Пришел домой.

– «Что с тобой?»

– «Участвовал в боях без правил». У противников были кастеты и куски арматуры. У меня нож. На пистолет денег не хватило. Зрелище было потрясающее. Собралось полгорода. Если бы не бронежилет, то…». Махнул рукой. Лежу, слушаю радио.

«А сейчас, для дорого юбиляра, директора крупного предприятии, которому сегодня исполняется 70 лет, по просьбе его подчиненных передаем известную песню группы Ганз энд Роузес «Правая дверь в ад».

Тут почему – то меня заинтересовал один вопрос: почему все дети хотят повзрослеть, а взрослые не хотят постареть? Если меня когда-нибудь спросят, чего я достиг в жизни, я отвечу, что достиг, ну, например, сорокатрехлетнего возраста. Разве мало? Может, включить телевизор. Что там? Конкурс красоты? «Мисс Каракурт?» Нет. Не включу. Назло всем. На сегодня, все…

                                      

 

Сатира

Миниатюра В каком удивительном мире мы живём. Везде одни загадки. Вот, к примеру, газету откроешь – сколько объявлений. Одно другого загадочнее. Просто читаешь и удивляешься: «Работа не для всех», «диплом без проблем», «Препарат. Попробовал. 20 часов счастливой жизни. Первый раз дам попробовать бесплатно, потом – сами попросите добавки. Не верите? Проверьте…», «Богатая дача. Недалеко. Нужны компаньоны с инструментами». Сплошные загадки. А внизу приписка: за то, что в газете напечатано редакция никакой ответственности не несёт. Вот мой сосед жениться захотел. Правда, сначала он долго не мог решить как ему избавиться от одиночества – то ли жениться, то ли собаку завести. Представляешь, говорит, приходишь домой, а тебя уже встречает жена. Добрая, как собака или настоящая собака. Обрадуется, начнет весело гавкать. Прямо как в песне: Глазами умными в глаза мне посмотри Словами нежными меня заговори… Хотя, говорит, конечно, лучше, чтобы гавкала собака, чем жена. А как ты, я ему говорю, собираешься с ней познакомиться? – В питомнике-отвечает – А с женой? Не знаю, говорит, не думал ещё. Ну, можно, допустим, сначала сбить её на автомобиле, а потом отвезти в больницу. – Ну, это, говорю, слишком…Как в кино. Слишком театрально, прямо скажем . – И посоветовал ему обратиться в газету. Поместил он туда своё объявление. И читает потом: «Мужчина приятной внешности (примечание автора), добрый и надёжный, уважаемый на работе (напоминаем, что мнения автора и редакции может не совпадать), с чувством юмора, увлекающийся спортом (редакция не несёт ответственности за достоверность информации) и всё в таком духе. Очень загадочно получилось. Да что говорить, нам даже государственный строй и тот предлагают выбрать какой – то необычный: или капитализм – джунгли, или социализм – зоопарк. А тут еще решили землю крестьянам отдать. Опять же загадка: сможет ли наш крестьянин землю эту сам обработать. Без трактора и комбайна. В одной деревне провели эксперимент. С торгов начали землю продавать. Приходит крестьянин. Его спрашивают: Сколько?.. Ну, он сразу – гектар… нет… лучше два… нет… А ему в ответ: сколько денег при себе, спрашиваю? – 50 гривен, – говорит – Тебе на все? – Ну да, – говорит Насыпали ему немного земли в кулёк, а он обиделся, жулики, кричит, обманули! Пришлось чуть добавить, чтоб с походом было. Весы –то у них были точные – аптечные. А на вопрос – что он с землёй делать будет, мужик ответил, что накопит денег, купит семян и будет пшеницу…проращивать. И культура у нас тоже загадочная стала. Попал я как – то на выставку современной живописи «20 век кончился» называется. Очень интересно, скажу я вам. Cразу, конечно, трудно сообразить – что к чему. Но постепенно привыкаешь. И потом даже сам думаешь: « а зачем что – то объяснять…» А тут вижу группа с экскурсоводом мимо проходит. Я решил присоединиться и послушать, как лучше смотреть на всё это. Под каким градусом, так сказать. Подошли мы к картине одного известного художника. Хорошая такая картина. Правда, на ней ничего не нарисовано. Ну, такой, видно, почерк мастера. Но ничего, смотреть можно. Рамка красивая. Ну, мы с группой любуемся, внимательно рассматриваем полотно, а экскурсовод нам говорит: – Сейчас, говорит, мы остановились на широко известной у нас и за рубежом картине художника Анонима. Как видим, говорит, на этой картине ничего не изображено, но как это впечатляет! Это молчание, тишина. Художник изобразил вечную неудовлетворённость собой и окружающим миром. Этим он выразил свой гневный протест против чёрствости людей и в то же время постоянный поиск простых, но уже навсегда утраченных чувств. Не случайно эта картина не имеет названия. А теперь перейдем к следующей картине этого мастера. Подошли мы к другому холсту. А экскурсовод продолжил: Как мы можем убедиться, на этой, также очень известной картине, тоже ничего не изображено. Но какой разящий контраст. Неистраченная энергия, живой темперамент вот–вот выльются на холст во всём своём своеобразии. Как жаль, всё–таки, что художник пожелал остаться неизвестным. Скажу вам откровенно, нашим экспертам очень долго пришлось поработать, прежде чем выяснить кисти какого же мастера принадлежит этот шедевр.Часть из них долгое время сомневались в подлинности картины,подозревая,то это всего лишь подделка,искусно сделанная копия,а сам шедевр был украден и продан на чёрном рынке. Но всё же,в конце концов, большинство экспертов сошлись во мнении, что эта картина не копия, а оригинал в подлиннике и принадлежит руке именно художника Анонима. В результате долгих поисков и экспериментов, художник выработал свой, особый, не на что не похожий лаконичный стиль живописи. Обе картины поражают прежде всего своей лаконичностью. На них нет ничего лишнего, ни одного лишнего мазка. Сравнивая две эти картины, можно сказать, что художник использовал похожие средства выразительности, однако добился совершенно разных, абсолютно непередаваемых ощущений. И вот тут я понял, что 20 век действительно кончился. И живём мы уже в фантастическом, непредсказуемом и загадочном 21 веке. И нечему тут удивляться.                                              Точка зрения   О путях развития отечественной экономики размышляет председатель сельхозкооператива "Новый путь" О. Толстун. -- На Западе говорят, что бедным рыбакам нужно не рыбу ловить, а дать хорошую удочку. Но это у них так.. А я вот что скажу: нашему человеку, если он нищий, нужно дать хорошего пинка под зад. Тогда-то он и начнет крутиться. А как же? Если каждый бедняк в нашей стране начнёт рыбу ловить – Это же океана не хватит. Нет уж! Не выйдет. Я в своём кооперативе рыбу ловить строго запретил. В последнее время и без этих нищих столько гадости развелось – пруд пруди! Поэтому, я считаю, у нашей страны должен быть свой, не западный путь развития. Вы посмотрите на нашу ферму. Видите вон то животное? Как вы уже наверно догадались – это корова. Посмотрите в какой она форме! Подтянутая, поджарая – где ещё можно такое увидеть. Только здесь. Доить мы её не доим - какой прок – зато на полях, при недостатке сельхозтехники, она просто незаменима. Там наша корова, как говорится, и на солнце поджарится, и получит хорошую физическую нагрузку. Соседние хозяйства нам завидуют, предлагают продать корову, но те деньги, что они дают за неё, она сама зарабатывает в течении месяца, помогая этим же хозяйствам справиться с обработкой пахотных земель. Конечно, за ней нужен уход, приходится следить, чтобы она не уничтожила урожай, не сбежала куда – нибудь. Для этого у нас есть специальная должность пастуха – сторожа. Хотя кое-кто в нашем хозяйстве и нарекает – дескать, дополнительные расходы и т.д., я считаю, что все затраты, связанные с содержанием скотины, вполне оправданы. Без всякого сомнения могу сказать, что наша корова – наша гордость. С её помощью мы по всем показателям опередили наших соседей и теперь занимаем одно из первых мест в районе. Вот я и говорю: нужно жить своим умом, а не ждать помощи от Запада.   Искусcтво и провинция            поэма Поэт Обман везде, обман во всём, Куда не глянь, вруны кругом, Всю жизнь…, гори оно огнём, Чтоб я скрипел своим пером И днём и в час полночный Корпел над фразой точной. Лишь обещания одни, Всё к чёрту, тысячи страниц Лежат, кому нужны они? Кому поэзия нужна? Потомкам? Даже мысль смешна. Так кто мне скажет – на хрена? Директор ДК: Ну почему же ты так строг, Не кипятись, остынь чуток. К примеру, если бы ты смог Допустим, написать стишок На день рождения кому, На смерть – вот это я пойму. Пусть вестибюль наш украшает – Возможно, кто и прочитает. А если сможешь между строк И смысл вложить глубокий, Ты обессмертишь эти строки!, И будет вечен твой стишок!! Но чтоб в истории остаться, То тут уж надо постараться, Да, чтоб в историю войти Нужны особые пути, Одним стишком не обойтись! Скажу я вам, что нужен тут Такой фундаментальный труд….. Тут надобен масштаб иной, Чтобы считались все с тобой. И помощь я вам предлагаю, Согласен… как я понимаю? Известность, слава и почёт, Всё это, братец мой, придёт, Всё сбудется… под Новый год! Короче, вот такой заказ, Напишешь сказку ты для нас. Тут прошлогодний есть сценарий, Писался, правда, не в ударе, Но послужить ещё он сможет – На сказку для детей похоже. Чтоб не выдумывать всё снова Его взять можно за основу, Осовременить персонажи, Веселья общего добавить, Что-то убрать, что-то оставить, Ну, в общем, сделаешь – покажешь. Поэт Признаться, мне не доводилось Подобной темой заниматься, Но раз возможность появилась, Что ж, я не против, рад стараться. Сказать по правде, я б не стал Брать этот ваш материал, На что способен буду сам, Представлю в скорости я вам. (Каких не стоило б трудов, На всё теперь уже готов). Так что ж, быстрей в дорогу, в путь, Скорей писать бы что-нибудь. С чего бы это мне начать, Какую тему лучше взять… Давай, фантазия, вперёд, Нет времени на размышленье, Начальство долго ведь не ждёт, Скорей исполнить порученье… ………………………………….. Ну вот, я вам принёс на суд Мой этот недостойный труд… За такой короткий срок, Извините, всё что мог….. Чумацкий шлях Как-то на берег реки Выходили мужики, Бабы, дети, старики, Прямо с самого утра Митингуют у Днепра. Почему с округи всей Столько собралось людей? Кто всему причиной стал и народ сюда согнал? Слух народ сюда собрал, Всех заинтересовал. Слух вокруг пошёл о том, Что весь Днепр у нас заряжен Всем известным Чумаком И вполне возможно даже, Что и весь песок на пляже. И народ узнать пришёл: Плохо или хорошо. Кашпировский вдруг вмешался: «Если кто не разобрался – Не заряжен, а заражен, А точнее, заражён» - И народ засомневался – Удивил, однако, он. «Если вы в него войдёте, То навек тогда уснёте. Даже я не помогу, Верьте сне, не Чумаку. Впрочем, и на берегу Находиться нам опасно, Неужели вам не ясно? Если он не разрядит, Вам природа отомстит. Вы от радионуклидов Передохните, как гниды. Это я вам говорю, Если надо, повторю: Кто в Днепре раз окунётся, Тот домой уж не вернётся, Выбирайте, что дороже Вам Чумак иль разум всё же. Кто не верит – пусть проверит Справедливость этих слов Хоть на собственном примере. Что ж, невелика потеря, Меньше будет дураков». Все затихли…. В этот миг Бард какой-то вдруг возник. «Я ведь тоже как целитель, На концерты приходите, Песни, те, что я играю Бодрым духом заряжают. И не надо вам Днепра, Посидите у костра! Как здорово, что все мы здесь Сегодня собрались! Я буду песть день этот весь, Пока не разошлись». Вот задача для людей…… Худ.совет. Это сказка для детей? Что за ерундистика! Поэт Хорошая характеристика! Худ.совет Какой-то бред…… Поэт Да ладно, Пишу довольно складно, А главное, что искренно….. Ну, почему ж бессмысленно?.... Как-как? Стихи бездарные? Нет, просто элитарные. Всех гениев не сразу понимали, А вы вообще, товарищи, отстали. Не торопитесь и теперь Мне так указывать на дверь. Когда весь мир меня поймёт, Глядишь, там и до вас дойдёт. Ведь пожалеете потом, Что вертели здесь хвостом. Худ.совет. Вас тут этих гениев Как собак нерезаных. Наплодилось графоманов, Развелось как тараканов. Лезут прямо как бараны, Может быть, вы наркоманы? Поэт Все говорят – вот поэты, А ты кто такой, Но от того, что где-то Памятник большой Лучше стихи не станут. Худ совет Ну а вы, граждане графоманы, Попробуйте сами чего-то достичь, Прежде чем ересь такую плести Поэт Так что же, прикажете дать объявление: Вот, дескать, есть группа гениев Ищет себе применение? Помогите, кто чем может, Стать великим, эй, прохожий! Лояльный представитель худ.совета Ну и что же, Может кто и деньги вложит, Или, например, одолжит Поэт Подойти не для смеха к большому человеку: Я гений без денег, Подайте хоть пфенниг?... Да, если помните, от вас Ведь был ещё один заказ….. На день рождения не смог, Но написал один стишок: Эпитафия Ему еды недоставало И вот, однажды, он решил Поужинать у каннибалов, Но сам, однако, съеден был……………… …………………………………… ………………………………….... Редакция газеты ……………………………………… Ну, что я вам могу сказать, Хотите книгу вы издать? Полжизни спонсоров искать, Чтоб самому потом читать? Уж лучше журналистом стать И про жареные факты, Взрывы разные, терракты Красочно писать. Это где-то там, в столице Нужно возле звёзд крутиться, А у нас, в провинции У самих амбиции, Чтоб звезде попасть в газету, Может пригласить за это. Звёзды местные толпой Будут бегать за тобой!! Не твоё призвание? Ну и воспитание!.. Если каждый будет делать то, о чём он грезит, В шахту кто тогда полезет? За станком стоять кто будет? Или это вам не люди? Я вам так скажу: писать - Не вагоны разгружать. Так что сами там решайте, Мне тут больше не мешайте. Кабинет психолога Откровение поэта Если говорить серьёзно, То писать я начал поздно, И, боюсь, пройдут года Не оставив и следа Кропотливого труда. И тогда вам станет ясно, Что работал я напрасно, Только время потерял зря; Очень много опасений В будущем произведений. С появленьем вдохновенья Исчезают все сомненья, Но с уходом такового Возвращается всё снова. Как в будущее не глядишь, Оттуда видно только шиш. Психолог (в сторону) Ну и дурак… (поэту) Представь, что ты просто мусорный бак, Лучше уж эдак, чем вот так. (в сторону) Чувствую заранее, Будет над чем веселиться в компании. Кстати, этого поэта Друг мой Саша должен знать. Расскажу ему об этом, Он ещё расскажет где-то, Слава будет у поэта О какой не смел мечтать. Ох, люблю же я по пьяне Говорить о всякой дряни. Поэт Вы что-то сказали? Психолог А?....Да... Я решил Ща сделаю так, чтоб здоровым ты был. Твоё здоровье укрепить Поможет метод НЛПи. Подумай о чём-то хорошем таком, Сейчас тебя вышвырну добрым пинком И если ещё где такое случиться Ужасно ты будешь тогда веселиться! …………………………………………… Литературное объединение "Ярмарка тщеславия" Руководитель Давайте быстрее, времени нет, У нас появился новый поэт? Новым людям очень рады. Поэт Да, вот зашёл... Руководитель Я понял, слишком длинно, Выписаться надо, Всё тянешь резину, Короче, тут надо выразить суть, Чтоб стало понятно хоть что-нибудь. Кто-то из присутствующих Да вы мои хотя бы первые два тома прочитайте для начала, Вот тогда и приходите, если этого вам мало. Другой присутствующий Не говорите ерунды, А вы зря время не теряйте, Сначала вы мои труды Возьмите и перечитайте. Поэт Что ж, почитаю, конечно, а как же, Скажите, но где я мог вас видеть раньше? Простите, но где-то уже мы встречались... Вы часом к психологу не обращались? Ах вот как, стихи вы ему там читали? И что же, понравилось? А, ну понятно, Поэтов не слушает он за бесплатно, И сколько же вы ему дали? Своё хоть, надеюсь, хотя бы вернули? До гения всё-таки не дотянули… Самую малость, чуть-чуть не хватило? Если бы денег у вас много было, То сами бы книгу, наверно, издали, И презентацию заказали. Но вот что я вам предлагаю: всем гениям Сделать отдельное объединение С названием ярким, не как у других, К примеру "Клуб душевнобольных". Немая сцена.

Поэзия года

Кафе "Old rabbit"

 

Ты-старый кролик,

доживающий в клетке,

жующий в неволе

корма и таблетки.

Ты всю свою молодость,

юность и детство

не знал чувства голода,

но знал своё место.

И что же узнал

Сидя в этом кафе,

когда наблюдал

ты людей под шофе:

Правда-сегодня,

а завтра-мираж,

когда неугодна

уже не продашь.

Свобода-где власть,

за неё режут глотку,

нетрудно попасть

без неё за решётку.

Любовь-это сила,

ведёт за собой,

многих сгубил он,

призрак пустой.

Друзья выпивают

за общим столом,

частенько стреляют

друг в друга потом.

Счастлив бывает

пьяный и наркоман,

его убивает

самообман

Но, главное,много

голодных соседей,

так будь же доволен

ты тем,что не съеден

Тут много на воле

голодных соседей,

так будь же доволен

хоть тем,что не съеден.

 

 

Признание(А.А.Березовской)
Ты иногда красивая,
Весёлая,счастливая.
Но иногда несносная,
уродливо-серьёзная.

И выглядишь ты просто ослепительно,
когда с улыбкою взираешь лучезарною.
Я посвятил одной тебе лишь исключительно
одно стихотворение бездарное.

Бываешь ты и необыкновенною-
спесивою,заносчиво-надменною.
Бываешь и таинственною как гиперболоид,
как вдруг спустившийся на землю гуманоид.

Каждый раз,когда тебя я вновь встречаю,
не сбавляя шага мимо прохожу.
Познакомиться пока что не решаюсь,
но когда-нибудь остановлюсь,скажу:

"Знаешь,ты в своей тельняшке
зебру мне напоминаешь!"
"Это,-скажешь ты,-Юдашкин.
Что ты в этом понимаешь..."

Сегодня ты одна,а завтра ты другая,
но кто ответит на вопрос такой:
что,если сам того и не подозревая,
я перепутаю одну с другой?

Революція гідності

Все мы ждали перемен,

а дождались роста цен.

Вот и новая страна,

хаос,бандитизм,война.

Что же,славная картина,

кто ж всё это нам устроил?

Славься наша Украина

и её герои!