Море
Большая тучная фигура свесилась через перила в подъезде на пятом этаже.
-Придешь еще раз, придушу!
Лицо женщины раскраснелось, тяжело стало дышать.
Внизу послышались шаги. Женщина спустилась с перил на площадку, поправила халат на теле, тапки жалостливо выпустили воздух из-под ног.
-Тоже мне нашелся, делать нечего, ухажер, - пробормотала она себе под нос и зашла в квартиру.
Та встретила хозяйку темнотой коридора и свисающими с обеих сторон вещами, хламом под ногами, а может просто разбросанными ботинками. Двое детей как-никак, не удается заставить их убирать за собой. Ничего не удается, призналась себе женщина. Совсем ничего. И как-то больно где-то в душе стало при этой мысли. Так хотелось по-другому. Куда ей эти ухажеры? Это просто усмешка, это все неправда.
Мир шумел звуками машин за окном, а женщине чудился прибой. Где-то там есть океаны, а она стоит в темноте обычной двушки и даже не в центре города, а в спальном районе. Стены отзываются порванными обоями, которые шелестят на сквозняке, половицы недовольно скрипят под ногами при каждом шаге. Дети каждый в своем мире, кто в книге, кто в телефоне. А там, где-то море. Океаны. Что это такое? Только в школе она слышала об этом.
И, Васька, дурак, из соседнего подъезда пришел ей предложение делать. Ну, что за глупости! Она в халате и тапках, а он на колени перед нею. Испугалась. Подумала, что шутит, что из соседних квартир выйдут люди и будут смеяться. Ей стало душно.
Не могла она больше слушать этого шума за окном и эту тишину детей дома, еще и обои. Все в миг надоело, стало жарко, невозможно. Она вышла обратно в подъезд. Тишина. Васьки и след простыл. А жаль, хороший мужик, может и не смеялся вовсе.
Она посмотрела вниз, снова свесилась через перила. Те жалобно заскрипели под ее весом. И, правда, нечего тут дурачиться. Она ухватилась за лестницу, которая ведет на крышу и посмотрела наверх. А там люк. Не совсем соображая для чего ей это, она полезла наверх. Странно, но лестница не стала ей напоминать про ее формы. И молча, поддерживала каждый ее шаг. Люк оказался запертым, висел замок, женщина запустила пухлую руку себе в карман халата и вытащила неизвестно откуда взявшийся маленький ключик. Чего только не найдешь в этих домашних халатах, и пипетки, и мелочь, и наперсток, и сухарик, а тут еще и ключ. Немного повозившись и изрядно попотев, она таки смогла открыть замок и толкнула крышку люка вверх.
Она оказалась на чердаке. Прямо как в детстве, когда она лазила сюда с друзьями. Когда с мальчишками, когда с девчонками. Как они ходили по этому гравию, тихо, стараясь не шуметь, чтобы жильцы ниже не взбунтовались и не погнали их на улицу. На крыше, когда сидишь на этих бревнах и смотришь в окно, весь мир перед ногами. Вот они качели. Единственный раз, когда не завидуешь ребятам, которые там катаются, когда не боишься пропустить свою очередь, когда и не думаешь о том, как здорово, что есть эти качели во дворе. В соседнем нет такого богатства. Что там качели? Если весь двор твой, когда ты так смотришь вниз с высоты. И небо твое, укутывает тебя облаками, обнимает. И дышится легко, и говорится совсем негромко, шепотом, то ли чтобы не потревожить жильцов, то ли с пониманием особенности момента. Что завтра они вырастут и дело не в том, что не смогут, не захотят приходить сюда. Всех настигает эта взрослость. Врывается в жизнь и уволакивает со двора одного за другим ребенка. Вот он играл в салочки, а на следующий день ухлестывает зачем-то за девчонкой, которой дергал косички. Двоих унесла взрослость. Сразу двоих. Больше они не играют. И вряд ли когда-то возьмутся. Даже со своими детьми.
На чердаке гулял ветер и теперь там стояла не женщина в халате, там стояла девочка в тоненьком платьице, с болячками на худеньких коленках, с чумазым загорелым личиком, улыбалась, и сердце сильно билось. Ведь нельзя ей быть здесь и каждый ее шаг может выдать ее, и придут взрослые гнать с крыши. Они все про опасность. Не в опасности дело. А в том, что завтра она уже будет другой. И это завтра настигает. И бежать от него никуда не убежишь, разве что на крышу.
Она сделала шаг вперед. Зажурчал гравий под ногами.
Мальчик у окна обернулся на звук.
-Верка, ты что ли? А ну, поди сюда, сейчас самое интересное пропустишь.
Он сидел на бревне перед окном, на высоте собственного роста. Сложил ноги перед собой и обнял руками.
-Только тихо иди, чего ты как слон у себя дома, - шепотом добавил он.
Девочка улыбнулась и послушалась. Аккуратно, воображая себя легкой, невесомой балериной она пошла к мальчику.
-Подвинься, Васька, - потребовала она.
Он и не думал подавать ей руку. Она вскарабкалась наверх, только детям ведомым способом и уселась на жесткое бревно рядом.
Кто его там поставил и для чего оно, никто не знал. Да, и не сильно хотелось, когда перед ногами весь мир.
Солнце заходило за горизонт. И Вере захотелось плакать, день неумолимо уходил. Солнце плавилось и красным озаряло весь мир. И Вера знала, всем своим существом чувствовала, что такого второго дня больше не будет. Она посмотрела на Ваську, и поняла, что он знает, что происходит. Подступает взрослость. И скоро она и их унесет, уволочет в этот непонятный и большой мир, и это перестанет быть приключением, а будет чем-то другим.
Вдруг Васька закричал.
-На абордаж!
Он встал во весь рост и вытянул вперед ввысь руку, словно там меч. Он устремил свой взгляд в самое зарево солнца. Нахмурил брови, и был совсем рядом не мальчиком, а отважным воином. И болячки, расцарапанные нетерпением стали боевыми шрамами, и футболка с пятнами малины, вдруг оказалась ветхой накидкой, пропитанной солью.
Они были на корабле. И перед ними стоял еще один с алыми парусами. Вера была рядом с капитаном, сердце ее замирало от его смелости. Корабль мягко покачивало на волнах, пахло солью вокруг и рыбой. Вся команда знала, что делать. У них был уговор, со второй команды нападать. Нападать на солнце, чтобы оно больше не появлялось и не уносило в жертву взрослости мальчишек и девчонок нашего двора.
-На абордаж!
И дети с криками кинулись перепрыгивать с одного корабля на другой. Кто перебирался с помощью канатов, кто перекинул доску и рискуя, балансируя перебегал, готовый к бою, некоторые попадали в море или океан? И хохотали.
Корабль солнца встретил их мирно. Каждый кто на него вступил стоял, не зная, что делать. Там были яркие светящиеся желтые фигуры. Взрослые фигуры. Васька кинулся к одной из них и начал колотить, бил отчаянно, со слезами на глазах, кричал, спорил. Фигура не отвечала, и остальные смотрели, все замерли. У Васьки закончились силы, и он взглянул в лицо фигуре и вдруг замер. Успокоился, развернулся и сказал ребятам, еще готовым к бою.
-Сдать оружие!
Вера не хотела верить своим ушам. Она побежала к нему и стала его бить.
-Как ты мог? Как ты мог вот так вот сдаться?!
Теперь уже по ее лицу бежали горячие слезы. Она не понимала. Не понимала всю эту несправедливость происходящего. Они же могут, они же могут все остановить, не становиться взрослыми, не поддаваться, сражаться, быть детьми. Она в него так верила, а он, он ее предал.
Вася не защищался, и стерпел ее удары. И когда она опустила свои руки, мягко коснулся ее ладошки, сжал своей мозолистой мальчишеской ладонью и повел к одной из фигур. Желтая фигура вышла к ним на встречу. Это была женщина, большая женщина, прям как ее мама. Девочка замерла, испугалась. Нет, нет, нет, не этого она хотела. Она хотела качели, она хотела крышу, она хотела быть балериной. Она хотела, чтобы весь мир всегда был у ее ног. Она остановилась, фигура сделала тоже. Только Вася сделал шаг вперед.
-Вера, - сказал он и мягко сжал ее руку.
Сама, не понимая почему, но от звука его голоса ей было уже не так обидно, страшно и непонятно, пришло какое-то спокойствие. Корабль мерно покачивало на волнах, она вдохнула соленый воздух, и сделала шаг навстречу и увидела в лице женщины двоих детей, в квартире двушки, себя в халате и веселые глаза Васи, как она просит встать его с колен, как гонит с лестницы, она видит, как шелестят на сквозняке обои, слышит шум машин и узнает в них прибой волн. Закрывает глаза и обнимает фигуру, та укутывает девочку своим теплом. Горячие слезы текут по лицу девочки.
-Вера, - сказал мягко совсем постаревший Вася. Сколько им сейчас? Сорок пять?
Она обернулась на его родной голос. Он стоял перед ней на крыше на коленях. Она коснулась его плеч, и он поднялся на ноги, Вера обняла его и прижалась к нему. Она прислушивалась к прибою волн за окном, и воздух ей показался соленым. А объятия такими родными и знакомыми. Она всхлипнула, не боясь, что услышат жильцы.