На орбите судьбы

ГЛАВА I

Говорят, что бывших наркоманов не бывает, и героин умеет ждать.  Те четыре месяца, на протяжении которых я  упорно пыталась опровергнуть эту  многократно подтвержденную  опытным путем гипотезу, по сравнению с проведенными в наркотическом угаре четырьмя годами, казались такими же ничтожными песчинками, как и отдельный человек в масштабе Солнечной системы, но для меня каждый прожитый без героина день отныне значил гораздо больше, чем все предыдущие двадцать пять лет  моей покатившейся под откос жизни.

Способность думать о чем-то помимо дозы вернулась ко мне примерно на второй месяц принудительного лечения в наркологическом стационаре,  и нельзя сказать, что внезапно вспыхнувшие в моем воспаленном мозгу мысли вызвали у меня острый прилив положительных эмоций. Скорее, наоборот: воспоминания причиняли тягучую, мучительную боль, изматывающую  мой разум не хуже жесточайшей ломки, но если абстинентный синдром, по крайней мере, худо-бедно снимался медикаментозным способом, то избавиться от реанимированного прекращением приема наркотика чувства собственной никчемности мне не помогали даже интенсивные сеансы групповой психотерапии. Я  не знала, чем  нейтрализовать разъедающую меня изнутри кислоту какого-то вселенского отчаяния, а на борьбу с еще одним монстром у меня элементарно не осталось сил, целиком и полностью истраченных в неравной схватке с героином, а потому единственное избавление от депрессии виделось мне в добровольном уходе из жизни.

Как ни странно, суицидальное настроение оказалось в итоге всего лишь еще одним непросто давшимся мне шагом на пути к освобождению от  тиранической власти поработившего мои душу и тело наркотика. Перелом наступил в тот момент, когда я начала воспринимать решетки на окнах своей палаты не в качестве непременного атрибута тюремного заточения в тесной клетке, а  как вынужденную меру защиты медленно выздоравливающих больных от  коварных соблазнов окружающего мира. Болезненное возбуждение первого месяца и апатичное безразличие второго сменилось тревожным ожиданием  предстоящей выписки.  Сколько бы я не напрягала воображение, представить свое место в негостеприимной реальности за пределами наркологии, мне удавалось немногим лучше, чем бегемоту выиграть международный турнир по конькобежному спорту.  Все мои дела, заботы и проблемы давным давно вертелись исключительно вокруг героина,  и теперь, после успешно пройденного курса лечения, у меня не хватало фантазии придумать себе более рациональное занятие, чем бесконечный поиск денег на очередную дозу.

Когда я задала этот сакральный вопрос штатному психологу, последовавший ответ поразил меня своей невероятной очевидностью и простотой.  Четыре года непрерывного героинового стажа, повлекшие бесславную гибель немалого числа мозговых клеток, не позволили мне полноценно осознать значение термина «ретроспективный анализ», но тот факт, что я все же вникла в общий смысл данного мне совета, однозначно, свидетельствовал о  частичной обратимости процесса моей умственной деградации.  Я лежала в постели с открытыми глазами и молча созерцала темноту, а на потолке мелькали причудливые тени моего далекого прошлого, в светлое благополучие которого я однажды решительно воткнула иглу заполненного мутным раствором шприца.

Косвенно в моем падении на дно было виновно чрезвычайно щедрое государство. Смешное словосочетание, не правда ли? После трагической гибели обоих родителей в авиакатастрофе правительство выплатило мне такую бешеную  по тем временам сумму компенсации, что я, и без того пребывающая в состоянии жуткого шока, абсолютно растерялась. Потерпевший крушение при посадке в столичном аэропорту лайнер совершал чартерный рейс из Турции, куда  мои недавно торжественно отметившие  серебряную свадьбу родители отправились на второй медовый месяц. В тот роковой день с грохотом рухнули не только пылающие обломки загоревшегося еще в воздухе самолета –  синим пламенем полыхал весь привычный и обустроенный мир юной студентки экономического вуза.

В одно мгновение я стала круглой сиротой, и со стороны вполне могло создаться впечатление, что дорога в наркотический ад пролегала по долине одиночества и пустыне скорби. Если бы все было именно так, возможно, мое нынешнее самобичевание не приобрело бы характер пыточного истязания, а жалость к самой себе заметно притупила бы гложущее меня чувство вины, но все вышло совсем по-другому, и любые попытки оправдать себя неизбежно вдребезги разбивались об истинные предпосылки моего обращения к героину.

Трехкомнатная квартира в центре столицы, перешедшая в мое единоличное владение по праву наследования,  огромные деньги на банковском счете, красота, молодость и…граничащая с глупостью психологическая незрелость. От вызванного тяжелейшей потерей стресса я оправилась достаточно легко, и сейчас я прекрасно понимала, почему мой траур закончился настолько быстро. Я до конца не осознавала весь ужас постигшей мою семью трагедии, я вела себя с показным мужеством, демонстративно скрывала слезы и постепенно до такой степени сжилась с этой защитной маской, что настоящая боль незримо засела где-то глубоко под сердцем вдали от посторонних глаз. Как и любой запретный плод, самостоятельная жизнь обладала для меня безумной привлекательностью, а  приобретенный пусть и при драматических обстоятельствах статус богатой наследницы и завидной невесты лишь способствовал праздному времяпровождению.  

До первого укола у меня в голове еще имелись скудные остатки здравомыслия, и, вдоволь насладившись всеми прелестями  бесконтрольной свободы, я  всерьез задумывалась об инвестировании денег в какой-нибудь бизнес-проект. Но, похоже, ангел-хранитель достался мне  при распределении неуклюжий, как хромой медведь, потому что, как только он пытался сделать для меня что-нибудь хорошее, его старания  моментально оборачивались прямо противоположным результатом. Так получилось с этой проклятой государственной компенсацией и так получилось со Стасом.

Мы познакомились в университете, вместе тусили по клубам, и, в конце концов, съехались и начали жить подобием гражданского брака. Стоит отметить, что наша неземная любовь цвела   на территории моей просторной недвижимости, так как стесненные жилищные условия моего избранника, делившего с мамой-учительницей школьную однушку, были мало приспособлены даже для псевдосемейной жизни. Я откровенно скучала  в трехкомнатных хоромах улучшенной планировки, и охотно разрешила Стасу переехать ко мне.  Естественно, серьезные отношения предполагали высокий уровень взаимного доверия, и первым,  с кем я завела разговор о своих инвестиционных намерениях, стала моя новоиспеченная сильная половина.

Стас «учился» на заочном (для более точного отражения смысла вышесказанного, слово «учился» я намеренно беру в кавычки), но его основное занятие заключалось в каких-то непонятных движениях со столь же непонятными парнями, гордо именовавшимися «пацанами». Официально Стас нигде не работал, хотя наличные у него  водились регулярно, и расставался он с ними с безалаберной легкостью. В ответ на мои периодические расспросы относительно  приблизительного направления его околотрудовой деятельности, я получала односложное бурчание себе под нос, содержащее в себе не больший объем тематической информации, чем раздраженное чириканье дерущихся воробьев, и мало-помалу вообще перестала лезть в дела своего возлюбленного. Как выяснилось впоследствии, страусиная политика  в сложившейся ситуации была весьма неуместна.

Видимо, мой некультяпистый ангел после прокола с  компенсацией покрыл себя таким несмываемым позором, что во избежание перспективы быть низвергнутым с небес, предпочел спешно ретироваться от греха подальше, безжалостно пожертвовав спасением вверенной его попечению человеческом души во имя собственных шкурных интересов. Не исключено, что неожиданно освободившейся вакансией вероломно воспользовался хвостатый и рогатый конкурент хранителя, иначе с чего бы мое погружение в первозданный хаос происходило  в такой веселой и располагающей обстановке?

Предложение Стаса казалось донельзя заманчивым. Замутить совместный бизнес  с «пацанами» и получать от него солидные дивиденды, раз и навсегда забить на работу, жить в свое удовольствие – радужные посулы, звучащие из уст  моего гражданского супруга окончательно затуманили мой взбудораженный рассудок. Нуждающееся в дополнительном финансировании предприятие вроде бы было связано с перегонкой из-за рубежа подержанных автомобилей. Я честно попыталась вникнуть в подробности, но в процессе  застольного обсуждения грядущей сделки, мы со Стасом так напились, что наутро мои мысли занимала только лишь борьба с похмельем.

Думаю, основным мотивирующим фактором в моем решении вложить деньги в автомобильный  бизнес все-таки стала потенциальная возможность на полную катушку прожигать жизнь без угрозы внезапного исчерпания фондов. Был составлен нотариально заверенный документ, поставлены печати и подписи, и я официально стала совладелицей какой-то мелкой фирмочки с непроизносимой аббревиатурой в качестве названия. Историческую сделку мы отмечали в дорогом кабаке, досидели до закрытия и в целях продолжения банкета поехали ко мне всей многочисленной компанией. В ту ночь (или это было уже почти утром) кто-то из моих партнеров по бизнесу предложил разнообразить ощущения.

К черту ретроспективный анализ, я не хочу это вспоминать! Стоит вспомнить ни с чем не сравнимые ощущения на приходе и разливающееся по всему телу тепло, плавно переходящее в восхитительную тягу с этим невероятным чувством умиротворения и покоя, как  мои вены начинают автоматически вздуваться, а сердце колотиться в сладостном предвкушении. Память нельзя стереть: те незабываемые мгновения, которые дарит героин в самом начале пути в преисподнюю остаются в душе навечно, и именно эти красочные и яркие воспоминания лишают человека сил отказать себе в следующей инъекции.

Несколько месяцев спустя все еще было относительно нормально, и мне даже не  приходило на ум считать себя наркоманкой. Да, я конкретно подзабросила учебу, да, мой привычный круг общения казался мне серым и примитивным, да  мои интересы сузились столь же резко,  как и зрачки, ну и что с того? Все это время Стас был рядом, он не только кололся наравне со мной, но и стал для меня связующим звеном между мной и барыгой. Меня не волновало, где он доставал героин и чьи деньги он на него тратил, для успешной бизнесвуман, каковую я не переставала из себя строить, подобные детали и мелочи просто не имели значения.

Через полгода  регулярного употребления мы  уже оба были в системе.  Я стремительно теряла вес, и именно в тот период в моей внешности появился «героиновый шик». Бледная истончившаяся кожа, впалые скулы, темные круги под глазами и длинные прямые волосы, доходящие до лопаток делали меня похожей на модель из скандальной фотосессии, и на первых порах,  этот образ придавал мне какую-то завораживающую притягательность. У нас со Стасом появилось множество друзей –наркоманов, красивых, богатых, интеллектуальных, еще не дошедших до края, но уже стоящих с одной ногой занесенной над зияющей бездной, и  на этой короткой стадии, когда инстинкты и чувства еще не полностью вытеснены героиновым кайфом, я пользовалась сумасшедшей популярностью. Сексуальная распущенность казалась мне  всего лишь тщеславным способом удовлетворить женское самолюбие, а на самом деле я банально ходила по рукам. Впрочем,  так поступала далеко не я одна, а когда норма принимается сообществом, как должное, она неизбежно становится догмой. Учитывая, что вскорости обществом для меня стали преимущественно наркоманы, я не слишком беспокоилась о своем моральном облике и кардинальная подмена ценностей волновала меня примерно в той же степени, что и малиновый звон инвалида по слуху.

Серьезно я испугалась только, когда у меня стали одна за другой пропадать вены. Колоть в локтевой сгиб уже не удавалось, и приходилось раз за разом искать новые места для инъекций. Хотя я всегда колола очень аккуратно и с минимальным количеством «задувов»,  героин в смеси с димедролом за считаные месяцы сжег мне все основные вены. Помню, как в панике полезла в интернет за советами, накупила кучу всяких оказавшихся бесполезными мазей, а в конечном итоге, после того, как мои руки, несмотря на все ухищрения, превратились в сплошные дороги, при помощи одного опытного торчка все-таки открыла паховую вену. На приходе страх прошел, и в последующие разы я не только кололась самостоятельно, но и так искусно ставила менее «продвинутых» товарищей, что ко мне порой выстраивалась целая очередь из страждущих.

 Настоящие проблемы начались позже. Однажды Стас не вернулся домой, и плевать бы мне было, в сущности, на Стаса (наши отношения сошли на нет вместе с подавленным героином либидо, и я давно воспринимала когда-то страстно любимого человека лишь как поставщика наркотика), но без дозы я опасалась не пережить эту ночь. Я прозвонила всю телефонную книгу в своем мобильнике, а когда  сердобольные наркоманы дали мне наводку на «яму», вдруг поняла, что у меня нет денег.

История закончилась печально, но подвох состоял в том, что она вовсе не закончилась. И опять же черт бы с ними, с этими бумагами, которые я подписала наутро, кое-как перекумарившись «колесами»,  и не нужна мне была эта фирма, долю в которой у меня забрали те самые «правильные пацаны», и избитого до крови Стаса я больше не хотела знать и видеть,  но на какие шиши мне теперь предлагалось покупать героин? Тогда я искренне раскаивалась в том, что проявила мягкосердечие и вняла мольбам мамы Стаса, чуть ли не на коленях просившей меня спасти ее  пропащего сына и выполнить все требования «бизнес-партнеров». Наверное, это был последний всплеск человеческих эмоций, вскоре окончательно атрофировавшихся под воздействием героина.

С исчезновением нашего единственного источника дохода, кошмар вокруг нас стал практически осязаем, но в этом, по-моему, и заключалась главная подлость героина: чем прочнее наркоман подсаживается на иглу, тем меньше внимания он уделяет окружающим его вещам и людям. Моя квартира превратилась в притон, причем, сегодняшний контингент разительно отличался от недавней компании «мажоров». Все были какие-то грязные, неопрятные, с сожженными венами и язвами в местах уколов,  прежних разговоров о несовершенстве бытия и убожестве мироздания  среди них больше не звучало: приполз, вмазался, залип, вот  и все общение.

Мы со Стасом последовательно продали все, что только можно было продать, но дозы росли, а более или менее ценное имущество таяло на глазах. Ко мне постоянно наведывались не то сотрудники коммунальных служб, не то судебные исполнители, требовали оплатить долги по квартплате и угрожали выселением.  Обоснованно испугавшись, что мы можем остаться без жилья и от некуда деваться въедем в ее однушку, мама Стаса  погасила часть задолженности, ей я тоже подписала какую-то бумагу (на тот момент я находилась в настолько невменяемом состоянии,  что содержание этого непонятного документа запечатлелось у меня в памяти лишь бессмысленным набором убористых печатных букв), и  набеги коммунальщиков временно прекратились.  Однако, свято место пусто не бывает, и  взамен к нам нагрянули наркополицейские.

 К концу четвертого года употребления мы из-за нереальной дороговизны даже самого разбодяженного героина перешли на дезоморфин, и перед глазами блюстителей порядка предстала жуткое сборище «крокодиловых» наркоманов, в антисанитарных условиях передающих по кругу один единственный шприц.  Я только что укололась и соображала  довольно четко. Визит полиции у меня  особого изумления не вызвал, а вот столь своевременное отсутствие Стаса почему-то очень удивило

Статью, по которой меня судили, меняли несколько раз. Содержание притона переквалифицировали в хранение с целью сбыта, а затем и просто в хранение. Три года условно и принудительное лечение – это был  необъяснимо гуманный приговор, но, жаль, в тот момент я придерживалась совсем иных понятий о гуманизме  и когда судья честно предложила мне реализовать свое право на последнее слово, я открытым текстом попросила дать мне уколоться.

 

ГЛАВА II

За время нахождения в стационаре ко мне не пришел ни один посетитель. Родственников у меня в столице не было, а друзья –наркоманы (абсурдное выражение по сути своей, дружба и наркомания – понятия изначально такие же несовместимые и взаимоисключающие,  как лед и пламя) обходили данное заведение десятой дорогой. Возможно, среди решивших «омолодиться» платников и присутствовали знакомые мне лица, но за три месяца наши пути ни разу не пересеклись, так как, пройдя краткий курс очищения крови, окрыленные наркоманы в темпе делали  отсюда ноги и  на всех парах неслись к барыге.

Нельзя сказать, чтобы мне было обидно за свою ненужность, хотя, иногда у меня в сердце что-то и ёкало при виде нагруженных пакетами с продуктами домочадцев, тщетно пытающихся докричаться до своих непутевых родичей с улицы. Принимая во внимание, что наше отделение располагалось на втором этаже, послания доносились до адресата в основном в форме нечленораздельных выкриков, однако эмоциональная окраска последних не позволяла усомниться в искреннем беспокойстве  за состояние  оступившихся детей и супругов. Изолированные от семей пациенты с чистой совестью жрали домашние разносолы и коллективно обсуждали свое недалекое будущее, причем, процентов шестьдесят было озабочено не поиском работы, восстановлением разрушенных  отношений и репетицией слезного покаяния перед обворованными родителями и зараженными гепатитом женами, а преимущественно муссировало извечный вопрос из серии « как ширнуться и не  спалиться».

После участия в этих беседах мне снова начинали сниться «героиновые сны» - цветные и объемные, будто стереофильмы, они червем сомнения вгрызались  в мой мозг и заставляли оживать тщетно подавляемые воспоминания.  Наркоман может  легко забыть свою первую любовь,  но своей первый кайф он не забывает никогда,  и, «отмотав» примерно половину срока,  я неожиданно осознала, что лечение заключается именно в борьбе с отголосками прошлого,  пустившими метастазы по всему организму и настойчиво требующими повторения уже однажды испытанных ощущений.  Я научилась сражаться с этими могущественными призраками их же собственным оружием – я сама пробуждала воспоминания, но намеренно освежала в памяти самые страшные мгновения своего сосуществования с героином.  Нет, я не перестала видеть сны, но из вызывающих почти физическое влечение наваждений они превратились  в обыкновенные ночные кошмары.

Абстрагироваться от будоражащих душу разговорах о наркотике оказалось не так-то просто, но я это сделала. Маленькая, но очень значимая победа меня невероятно окрылила, и на подъеме мне захотелось окончательно разорвать связывающие меня с героиновым безумием нити. Наверное, поэтому я и позвонила Стасу, сначала к себе домой, а потом, когда никто не взял трубку, набрала номер мамы-учительницы. 

-Стас умер, - отчужденно сообщила мама, и я вдруг явственно представила ее согбенную от горя фигурку и то  навсегда застывшее на ее морщинистом лице выражение непередаваемой боли, с которым она произнесла эти страшные слова.

-Передоз? –  таким же безжизненным тоном уточнила я, прислушиваясь к своим внутренним ощущением и с ужасом диагностируя  у себя прилив кощунственной радости.

-Заражение крови после газовой гангрены, - коротко бросила мама- учительница и отсоединилась, а я осталась наедине с охватившим меня чувством облегчения.

Это была высшая  стадия эгоизма, гиперболизированная и раздутая до размеров дирижабля, запредельная жестокость, помноженная на уродливую деформацию способности  к сопереживанию и состраданию, но я осмысленно шагнула за грань, и меня это не испугало, лишь чуточку покоробило, а потом и вовсе  резко отпустило. Нет Стаса, нет героина, нет прошлого – примитивная логическая цепочка.  Я боялась, что не смогу начать новую жизнь, если мне придется вновь столкнуться со Стасом, я боялась, что не сумею отказать именно ему, когда в его руке  обязательно появится шприц.

Наркоманские семьи – это квинтэссенция самораспада. Соскочить с иглы реально только вдвоем, завязать поодиночке столь же невозможно, как и выдувать мыльные пузыри в открытом космосе.  По моим наблюдениям, ангел-хранитель не зря являлся небесным созданием мужского пола – парни спрыгивали  с героина гораздо чаще и успешней. Не знаю, уж какими мотивами руководствовались жены и подруги законченных наркоманов и объяснялось ли их абсолютное самоотречение высокими чувствами или бабьей глупостью, но эти самоотверженные женщины безоговорочно швыряли на алтарь свои искалеченные жизни, нередко взамен получая черную неблагодарность и целый букет разноплановых болячек.  На мой взгляд, конкретно подфартило тем наркоманам, которые до полной потери человеческого облика успели подцепить нормальную девчонку, до сих пор помнящую, каким ее муж был до героина и изо всех сил старающуюся вернуть эту порой, к сожалению, безвозвратно потерянную для общества личность.  Кому-то это удавалось, а кто-то сам скатывался в пучину созависимости.

Я не хотела и не могла быть для Стаса в равной степени как «нормальной девчонкой», так и «боевой подругой». Я до сих пор ощущала себя некомфортно при одном лишь упоминании о героине, и сама остро нуждалась в  адекватном окружении, так что известие о смерти моего бывшего сожителя неожиданно дало мне надежду на безгероиновое будущее.  Истинный наркоманский эгоцентризм, он в крови, он в каждой клеточке, он неизлечим и неистребим, но то, что  я так охотно констатировала у себя его наличие, уже показалось мне хорошим признаком. 

В память о Стасе я позволила себе на секунду приоткрыть завесу прошлого, однако, нахлынувшие воспоминания, внезапно оказались эффективнее любой антинаркотической блокады.  Я вдруг почему-то вспомнила именно тот момент, когда мы со Стасом  жестоко подрались из-за дозы дезоморфина, и он с размаху приложил меня головой о дверной косяк, а сам наглухо заперся в ванной, казнил себя  там с полчаса, а после того, как не сумел попасть ни в одну вену, вынужден был просить меня поставить его  в шею.  Его левая рука уже тогда выглядела сплошной заживо гниющей плотью,  газовая гангрена  - вполне закономерный исход… Черт, это было слишком даже для проклятого ретроспективного анализа.

Пару дней я была погружена глубоко в себя и  с  трудом заставляла себя реагировать на внешние раздражители,  а потом  понемногу ожила  и уже больше не выпадала из реальности. Походил к концу третий месяц лечения, пора было подумать и о себе.

Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что никогда не стану прежней, и четыре года дружбы с опиатами не прошли для меня бесследно, но, вероятно, мой вечно халтурящий ангел все-таки напоследок подсуетился, и по сравнению с некоторыми товарищами по несчастью я находилась не в таком уж и плохом положении. Во-первых, мне удалось благополучно избежать заражения СПИДом и прочими типично наркоманскими болезнями, несмотря на то, что я была грешна в использовании чужого шприца, а во-вторых, у меня осталась трехкомнатная квартира в центре столицы, продав которую, я надеялась  не только приобрести скромненькую жилплощадь где-нибудь в микрорайоне, но и на оставшиеся деньги безбедно перекантоваться до завершения процесса социальной реабилитации.

Для того, чтобы не выделяться на общем фоне, как  пингвин в стае розовых фламинго, мне пришлось еще и заново учиться говорить.  Звучит смешно, но так оно и было. Общение с лечащим врачом Михайловым по прозвищу Потапыч,  моментально выявило, что за исключение всяких  «чеков», «баянов» и прочих лексических единиц, обозначающих сопутствующие наркопотреблению понятия, мой словарный запас был так же скуден и убог, как продовольственные запасы во время массового голодомора.  Я была бесконечно признательна всем тем, кто разглядел в  деградирующей наркоманке когда-то умную, начитанную девочку, окончившую школу без единой тройки в аттестате и с блестящими результатами вступительных экзаменов пополнившую студенческий контингент ведущего столичного университета. Потапыч таскал мне книги из дома и по прочтении заставлял меня пересказывать ему содержание, он обсуждал со мной новости экономики, политики и культуры, он  решал со мной кроссворды и логические задачки и радовался каждому моему достижения больше меня самой.  Уже почти перед выпиской я, наконец, смогла по достоинству оценить, насколько гуманным был вынесенный мне судебный приговор: принудительное лечение, яростно отвергаемое мной на этапе поступления в стационар, дало мне  второй шанс, и  с моей стороны было бы высшим идиотизмом его упустить.

Я вышла за ворота наркологии ранней весной и бодро пошлепала домой по черному изъезженному снегу. Пронзительно яркий свет с непривычки бил в глаза, и  я подолгу стояла в неподвижности, пытаясь приспособиться к бешеному ритму миллионного города. По пути к автобусной остановке мне несколько раз отчаянно сигналили спешащие водители. Я пребывала в таком смятении, что  элементарно забывала следить за  переключением сигналов светофора, но к счастью, все обошлось без происшествий, и в центр я доехала достаточно быстро, правда до того засмотрелась из окна на мир, в котором мне отныне предстояло жить полноценной жизнью, что чуть было не пропустила свою остановку.

Возвращаться в тот двор, где большинство соседей знает тебя, как вконец опустившуюся наркоманку по кличке Дива,  организовавшую настоящий притон в своей квартире,  и доказывать всем, что на самом деле ты добропорядочная гражданка Римма Дивина, раз и навсегда покончившая  с маргинальным образом жизни, я была откровенно не готова, и потому прошмыгнула в подъезд  тихой сапой, не обращая внимания на заинтересованные взгляды насторожившихся кумушек. Поднялась на третий этаж, запоздало удивилась, что входная дверь распахнута настежь, а изнури доносится странный дробный перестук,  и на автопилоте шагнула в прихожую.

В моей «трешке» полным ходом шел ремонт, да не простой, а, возможно, и золотой, если судить по стоимости затраченных на обустройство быта стройматериалов, даже по самым приблизительным оценкам составляющей весьма значительную сумму. Деловито сновали туда-сюда измазанные в растворе рабочие,  две женщины в  одинаковых косынках монотонно сдирали со стен обои, а с голого бетонного пола до потолка вздымался серый слой пыли. Коридор щедро устилали старые газеты,  и именно  их характерное шуршание заставило одного из строителей обратить на меня внимание.

В течение десяти минут  мне стало известно, что квартиры у меня больше нет. Жилплощадь уже ровно месяц как принадлежала некоему Сергею Семеновичу, купившему ее у «какой-то бабки, у которой сын от наркоты загнулся». О дальнейшей судьбе сей «бабки» удалось лишь выяснить, что  по последним сведениям  в столице она больше не проживает

Я стояла у своего бывшего подъезда, задумчиво курила горькую дешевую сигарету без фильтра, и в голове у меня неизвестно почему вертелась одна единственная и притом крайне неуместная мысль о том, что никакая Евгения Борисовна не бабка, просто мама Стаса  уже давно выглядит намного старше своих лет, и на  то у нее есть свои причины.

Сигарета кончилась,  я  машинально раздавила бычок на  асфальте и практически побежала прочь. Меня не должны были здесь увидеть, а тем более узнать. Дорога в этот двор  оказалась закрыта для меня навсегда, и мне оставалось лишь восхищаться неожиданной предприимчивости школьной учительницы. Не глядя подмахнутая мной бумага наверняка была доверенностью,  да и внезапный визит сотрудников наркоконтроля скорее всего инициировала сама «свекровь», не зря же Стаса в ту ночь не повязали.  Математичка-божий одуванчик,  виртуозно просчитавшая гениальную комбинацию или просто несчастная мать, потерявшая сына и обвиняющая меня в его пагубном пристрастии?  Я не знала, как ответить на это вопрос. Может быть, когда-нибудь, но не сейчас…

Следующие три дня я прожила в семье Потапыча. Я шла пешком через весь город и заявилась в своему лечащему врачу поздним вечером. Позвонила в звонок и обреченно села на резиновом коврике под дверью. Идти мне было некуда, разве только в ближайший из известных мне наркопритонов. Но как же тогда  второй шанс?

Похоже,  сонный и недовольный ангел-хранитель с кряхтением поднялся со своего воздушного ложа, и все же соизволил заняться исполнением своих непосредственных обязанностей. Объективно осознав, что в условиях прогрессирующего экономического кризиса мне объективно нечего делать в столице, а  с таким прошлым да еще и с непогашенной судимостью меня никто отродясь не возьмет на работу, я последовала совету Потапыча, отыскала свою проживающую в провинции тетку и отправилась к ней в гости, дабы там же навеки и поселиться.  Во избежание неприятных эксцессов денег мне выдали впритык на билет, и на момент прибытия к перрону мой багаж  составляла только наполовину пустая сигаретная пачка  вкупе с мятым спичечным коробком.

 

ГЛАВА III

Тетка Василиса приходилась двоюродной сестрой моему покойному отцу и вместе с семнадцатилетней дочерью Нюркой обитала в приватизированном общежитии коридорного типа на окраине областного центра под названием Перовск. Я до последнего не была  уверена, что дальняя, в общем-то, родственница согласится добровольно приютить черт знает откуда взявшуюся племянницу с четырьмя годами героинового стажа за спиной, справедливо опасаясь дурного влияния  этой  подозрительной особы на неокрепшую  Нюркину психику, однако, когда на пороге внезапно появилась костлявая беззубая смерть с запавшими глазами, сальными волосами и сплошными склерозированными жгутами вместо вен на обеих руках, тетке сходу стало ясно, что лучшего наглядного пособия для профилактики инъекционной наркомании  в рядах подрастающего поколения нельзя даже вообразить. 

Так я обзавелась  в буквальном смысле своим углом, вследствие чего испытывала несказанную радость, невзирая на месторасположение  вышеупомянутого клочка полезной площади  в тесной кухоньке между допотопной газовой плитой и не менее реликтовым холодильником, издававшим перманентное рычание в лучших традициях голодных хищников. Спальным местом мне служил поролоновый матрац, по счастливой случайности обнаруженный озаботившейся проблемой моего размещения теткой в захламленной общей кладовке. Спать на кухне было душно, жарко и неудобно, но я так уставала на работе, что отрубалась практически моментально, стоило мне только прикоснуться головой к подушке.

Мудрый совет Потапыча попытать удачи в провинции сработал на все сто. Население обладающего неожиданно развитой промышленной инфраструктурой Перовска составляло чуть больше трехсот тысяч, и если в столице, где даже среди совершенно здоровых людей с кристально чистыми биографиями существовала огромная конкуренция,  найти работу бывшей наркоманке, приговоренной к условному сроку по уголовной статье, было не проще, чем покорить Эверест без альпинистского снаряжении, то здесь при содействии тетки Василисы и ее многочисленных знакомых, я зарегистрировалась на бирже труда и довольно скоро получила направление на общественные работы.

Экономический кризис шествовал по стране размашистой походкой каменного исполина. За предыдущий год он растоптал не одну судьбу и растер в мелкую пыль финансовое благополучие сотен рабочих семей, поэтому популярность общественных работ достигла своего апогея. По причине нехватки денежных средств в Перовске повсеместно замораживалось строительство, предприятия проводили массовые сокращения персонала, частные фирмы становились банкротами – в общем, на улице в одночасье осталось большое количество народа, обремененного набранными в лучшие времена кредитами и не гнушающегося никаким источником заработка.  Приплюсуйте сюда участившиеся задержки зарплаты на большинстве  пока еще функционирующих предприятиях, и вам станет окончательно понятно,  как мне  безгранично повезло устроиться  пусть даже на тяжелую, непрестижную, временную и низкооплачиваемую работу.

Честно говоря, на самом деле все это было вовсе не так круто, как я настойчиво пыталась себе внушить. При всем желании я навскидку не смогла припомнить ни единого обстоятельства своего участия в процессе физического труда на протяжении последних лет десяти, а уж когда мне выдали здоровенный железный лом и отправили долбить начинающий подтаивать лед и я  мгновенно натерла себе кровавые мозоли на ладонях,  я всерьез задумалась, не заточены ли мои руки исключительно под «баян». Потом «старшие товарищи» научили меня правильно держать «инструмент», как в свое время опытные наркоманы научили меня  попадать в подмышечную вену, и я понемногу втянулась в нудную и изнурительную деятельность. Мне нечем было гордиться кроме своего недолгого пребывания в завязке (но я по возможности скрывала сам факт наркоманского прошлого), и постепенно я стала получать удовольствие от «производственных успехов». Со стороны мое искреннее ликование по поводу рекордного числа собранных при помощи позаимствованной у Нюрки лыжной палки бумажек, выглядело наивным и смешным, но в тот момент я не просто ощущала себя перевыполнившим норму стахановцем – я убеждалась, что эмоциональная атрофия, наличие которой я подозревала у себя после известия о смерти Стаса, зашла еще не совсем далеко.

Мое отношение к оранжевому жилету претерпело многоуровневое изменение, и в итоге я почти полюбила свою выцветшую под ослепительными лучами весеннего Солнца униформу. Жилет странным образом олицетворял для меня принадлежность к определенной касте, и мне нравилось чувствовать себя частью социума.  На первых порах я очень остро осознавала свое подвешенное состояние «свой среди чужих, чужой среди своих», и бесформенная телогрейка служила чем-то вроде опознавательного знака, официально подтверждающего мою экономическую активность.  Думаю,  лишь периодически встречавшиеся мне перовские наркоманы безошибочно «выкупали» мою истинную сущность, как впрочем, и я сама,  без усилий читала в их глазах всю историю  продолжающегося падения в бездну.

Настоящих друзей у меня так и не появилось. Контингент «общественников» состоял в основном  из местных жителей и жительниц предпенсионного возраста, подпавших под сокращение на резко снизивших объемы выпуска заводах, общего с которыми у меня находилось не больше, чем у комара с медузами.  Мои «коллеги» без энтузиазма гребли лопатами снег и забористо матерились сквозь зубы на  несносную бригадиршу, нагрянувшую с проверкой  аккурат в разгар перекура, а многочисленные соседки-подружки тетки Василисы, сами являясь счастливыми обладательницами запойных алкашей в качестве супругов, посматривали на меня с откровенным неприятием и по негласной договоренности ограничивали  мое общение со своими отпрысками.  Что касается Нюрки, то даже  не знаю, чего она стеснялась больше – своей, с позволения сказать, «квартиры» или похожей на жертву фашистских зверств «сестренки». Так или иначе, одноклассниц домой она старалась без крайней на то необходимости  не приводить.

Ежедневные подъемы в половину пятого утра и пешее передвижение на другой конец города, однозначно, не способствовали быстрому набору веса, и я оставалась все такой же дистрофично худой, отлично понимая, что женственным очертаниям, покинувшим мою фигуру еще на этапе «героинового шика», не суждено вернуться никогда. Издали и со спины я производила впечатление нескладного подростка, но достаточно  мне было обернуться, как у моего визави моментально менялось выражение  лица. Я выработала у себя привычку улыбаться кончиками губ (парадоксально, но я была даже рада, что у меня в жизни так мало поводов для широкой улыбки)  и не рассталась с ней и после нескольких жутко болезненных походов к стоматологу. Металлические коронки на месте разрушившихся за годы употребления героина передних зубов явно не добавляли моему облику аристократизма, и я старалась их публично не демонстрировать.

С волосами у меня тоже творилось непонятно что, и конце концов я обстригла длинные неряшливые патлы и остановилась на наипростейшем варианте прически, требующей минимального ухода. Душ у нас в общаге находился на этаже, и для того, чтобы обеспечить себе  относительно спокойную помывку приходилось либо отстаивать змееподобную очередь, либо внаглую пробиваться с боем, так что позволить себе такую немыслимую роскошь, как утреннее мытье головы, я была физически не состоянии.  

В принципе, я давно забила на свою внешность и обоснованно считала, что мало кого волнует, в каком виде коммунальные работники занимаются, например, побелкой тротуарных бордюров, но  чем явственней в горячем воздухе чувствовалось обжигающее дыхание  неумолимо приближающегося лета, тем  сильнее мучил меня один животрепещущий вопрос. Дело в том, что если в прохладный сезон, ношение одежды с длинными рукавами казалось вполне естественным,  то дефилировать под палящим солнцем в аналогичной экипировке будет, мягко говоря,  странновато.  Вены на руках так и не восстановились – «дороги» выглядели настолько отвратительно и страшно, что я готова была все лето париться в олимпийке, только бы никто вокруг не заметил этого безобразия.  Навряд ли у меня также имелся шанс когда-нибудь примерить короткую юбку – мои ноги щедро испещряли шрамы от удаленных хирургическим путем дезоморфиновых язв,  относительно которых Потапыч неоднократно высказывал точку зрения о чрезвычайно благополучном исходе при столь запущенной стадии. По сравнению со Стасом, несомненно, все так и было. Не иначе, как ангел-хранитель подсуетился. Говорили, что всю эту «красоту»  начисто сводят лазером,  и какое-то время дорогостоящая операция снилась мне даже чаще, чем «героиновые сны», однако, накопить на сие медицинское чудо для меня представлялось таким же нереальным, как и поужинать  в компании президента, и в итоге я  с горечью смирилась с незавидной перспективой  навсегда остаться заложницей длинных рукавов.

А лето тем временем не заставило себя ждать, и, проведя всего лишь пару дней под палящим солнцем, я незаметно для себя загорела,  и мои черные глаза перестали неприятно выделяться  на фоне нездоровой бледности кожи. В другой ситуации,  характеризуя изменения в моей внешности, можно было бы ограничиться кратким «похорошела», но когда я случайно сличила отражение в зеркале с фотографией на пропуске в  Горкомхоз, сделанной всего три месяца назад, я вдруг увидела разительный контраст. Фотограф запечатлел  законченную наркоманку, а зеркало показало выздоравливающую после тяжелой болезни пациентку.  Причина  этого весьма существенного отличия заключалась в первую очередь во взгляде: потухший и отсутствующий  «до», он стал  живым и блестящим «после».  Может быть, если бы я смогла заставить себя бросить курить или хотя бы перейти на более щадящие сигареты с фильтром, исчезли бы залегающие под глазами тени, но отказаться от табачной зависимости было выше моих сил.

В начале весны пешие походы на работу омрачались главным образом ощутимым утренним холодом, но сейчас, в конце мая, я совершала променад с откровенным удовольствием. В ранний час на улице было свежо и безлюдно, мимо изредка проезжали одинокие машины, и на меня никто не обращал внимания.  Путь до закрепленного за нашей бригадой участка занимал больше часа, и иногда я успевала существенно устать еще до того, как приступала к работе, но я  усматривала в это лишь положительные аспекты. Когда в больнице меня скрутила ломка, я в отчаянии порезала себе запястья, и настоящая физическая боль принесла мне облегчение, вытеснив фантомные ощущения, - что-то подобное происходило со мной и здесь: мышечная усталость не оставляла сил на депрессию, апатию и прочую психологическую дрянь, от которой желание уколоться иногда приобретало маниакально-навязчивый характер.

На работу я обычно приходила раньше бригадирши, не то чтобы меня не любившей, но неизменно воспринимавшей мое чрезмерное усердие со скептической подозрительностью. Нина Степановна до такой степени привыкла, что ее задания выполняются абы как и из-под палки, что предпочитала пользоваться мотивацией в форме кнута, а я со своим служебным рвением откровенно не вписывалась в ее однобокое мышление, и бригадирша инстинктивно искала в моем  нестандартном поведении определенный подвох. Уж не знаю, какого рода мысли посещали ее седеющую голову  со старомодной химзавивкой «под барашка»: может, Степановна побаивалась, как бы я не принялась за старое, и, втершись к ней в безоговорочное доверие, не расхитила  из подсобки весь специнвентарь, дабы  отовариться у барыги на вырученные от  продажи  лопат и грабель деньги.  Правда, учитывая, что государство конкретно экономило на программе снижения безработицы,  наши орудия труда годились на худой конец разве что для сдачи в пункт приема металлолома, да и то я слабо представляла, каким образом  с моим субтильным телосложением этот коварный план возможно осуществить на практике.

Тем не менее, прекрасно осведомленная о первопричине моего появления в рядах неквалифицированной рабочей силы бригадирша, контролировала меня чаще и тщательнее, чем кого-либо, и поначалу меня это порядком раздражало -  к мужикам, распивающим чекушку под ближайшим кустиком,  она, значит, относится с поразительной лояльностью, а меня чуть ли не носом тыкает в брошенную мимо урны обертку. Постепенно я стала  гораздо терпимей к данным проявлениям дискриминации, и просто перестала принимать их близко к сердцу, а там и сама Степановна потеряла ко мне прежний интерес. Так, иногда гоняла для приличия, чтоб не расслаблялась. Ходили даже слухи, что если финансирование общественных работ все-таки прекратится, Горкомхоз будет хлопотать о продлении договора со мной уже на постоянной основе.

Но сегодня Степановна пребывала в дурном расположении духа, и я  приблизительно догадывалась, кто с утра пораньше посмел испортить настроение нашей строгой, но справедливой бригадирше и какими последствиями сей факт чреват лично для меня.

-Ты же вчера сказала, что отмоешь эти художества! – Нина Степановна нависала надо мной всем своим могучим бюстом, и я невольно ощущала себя попавшим под сапог муравьем, - растворитель получила? Получила! И куда ты его, спрашивается, девала? Ну, чего молчишь? Хочешь, чтобы всю бригаду оштрафовали?

 Вообще-то молчание я хранила лишь потому, что не на шутку разошедшаяся бригадирша не давала мне вставить и слова,  а почти полная бутылка дешевого и как следствие весьма некачественного растворителя стояла в подсобке и распространяла вокруг неистребимый запах ацетона, как бы я не пыталась ее герметично закупорить. Но кто захочет слушать мои объяснения, когда «воз и нынче там», точнее не воз, а черт поймет что за рисунки, намалеванные на стеклянном остановочном павильоне, со стен которого я их вчера самолично оттерла.  

За минувшую ночь  картинка возникла на том же самом месте, притом, неизвестный живописец, похоже, усовершенствовал технологию, и нанес причудливую вязь из переплетенных между собой линий каким-то особым составом, потому как вчерашний растворитель упорно отказывался удалять разноцветный рисунок.  Пришлось получать у Степановны нож (видели бы вы ее взгляд, когда я обратилась к ней с подобной просьбой) и механически отскребать  творение доморощенного Пикассо, стараясь еще при этом до минимума сократить количество царапин на  стекле.  

Последующие два дня я начинала рабочий день с одного и тоже утомительного занятия, предварительно выслушав от Степановны подкрепленный нецензурной лексикой выговор. На третий день все это перестало меня доставлять, я поняла, что дальше так продолжаться не может, и единственный способ избавить себя от ежедневных мучений, это выследить ночного злоумышленника и сдать его органам правопорядка за хулиганство и порчу государственного имущества.

 

ГЛАВА IV

Когда первоначальные эмоции, немного схлынули, я все же решила не горячиться и лишний раз не напоминать полиции о своем существовании. Несмотря на то, что я регулярно отмечалась в участке и  ни в каких антиобщественных деяниях за последние три месяца замечена не была, блюстители закона видели во мне исключительно второсортного члена социума, и  в их взглядах неизменно читались откровенные сомнения в моей благонадежности.  Доказывать свое твердое, как лобная кость, намерение никогда впредь не сворачивать с тернистого пути исправления я старалась в большей степени делом, чем словом, и в продолжительные диалоги со стражами закона целенаправленно не вступала, поэтому перспектива на пальцах объяснять участковому  инспектору свой коварный план поимки любителя «наскальной живописи» меня не особо прельщала. 

В общем, посвящать в свою затею  я никого не стала, честно доработала  до вечера и, угрожающе взмахнув напоследок внушительного размера ножом, позорно низложенным до  выполнения роли банального скребка,  отправилась домой с прочно засевшей в мозгу мыслью вернуться на потенциальное место преступления к наступлению темноты.  При встрече с неизвестным вандалом я предполагала на сегодня ограничиться устным предупреждением, и долгую дорогу в общагу мне великолепно скрасило самозабвенное сочинение пламенной и цветистой речи, насыщенной изящными вкраплениями из разряда табуированных выражений.

Смыться под шумок из дома, мне, что называется, сам бог велел. К тетке Василисе приперлась очередная подруга, благоухающая обильно выступившим на жаре потом, и моя благодетельница уже накрывала на стол. Всю жизнь тетка отпахала на  Перовском заводе, откуда в прошлом году и вышла на пенсию, и все ее подруги автоматически являлись еще и товарками по какому-то страшно вредному цеху,  отнявшему, по их собственным словам,  к чертовой матери все здоровье. Судя по тому, что потерянное здоровье тетка и компания при случае активно поправляли с помощью спиртосодержащих жидкостей, невыносимые условия труда заключались в основном в повышенном содержании радионуклидов.

Нюрку в случае подобных посиделок срочно отправляли в комнату «зубрить тесты», но так как моей юной сестричке было прекрасно известно, что от находящейся в подпитии мамаши можно ни за что ни про что схлопотать  смачный подзатыльник, она первой проявляла инициативу, звонила кому-нибудь из одноклассниц и сломя голову неслась из дому прочь.  Вникнуть в суть экзаменационных заданий под громкий аккомпанемент пьяных  разговоров «за жизнь» Нюрке было также тяжко, как и таракану скрыться от направленной струи дихлофосового спрея.

Я в теткиных застольях, естественно, не участвовала, и, пользуясь временным отсутствием Нюрки, обычно оккупировала  старенький компьютер, системный блок которого завывал так, будто вот-вот собирался взлететь, и старательно портила зрение перед  безнадежно мерцающим монитором. 

В этот вечер мне по всем признакам предназначалась тождественная участь, однако,  у меня впервые появились собственные планы, о чем я кратко уведомила безразлично кивнувшую в ответ тетку, и похватав со стола пару бутербродов, избавила обсуждающих невыразимую тяжесть бабьей доли собутыльниц от своего непрезентабельного общества.

-Римма, ты куда? –  запоздало удивилась Нюрка, наложившая зачем-то столь яркий макияж, что по-своему симпатичные черты ее  румяного лица совершенно потерялись под толстым слоем косметики.  Без оранжевого жилета сестренка видела меня исключительно в домашней обстановке, и сейчас искренне недоумевала, куда это я намылилась мало того, что на ночь глядя, так еще  и  в «гражданской» одежде.

-Гулять, - невежливо огрызнулась я, и Нюрка моментально отстала. В наличии наркоманского прошлого имелся один неоспоримый плюс: обыватели меня не только презирали, но и на всякий случай побаивались – а мало ли чего может взбрести на ум столь неоднозначной особе, да и  в то, что я навсегда распрощалась с героином, мало кто, в сущности, верил.

Нюрка проводила меня подозрительным взглядом из-под щедро намазюканных иссиня –черной тушью ресниц, приоткрыла пронзительно-розовые губки, чтобы о чем-то спросить, но внезапно передумала и молча вернулась к наведению марафета. А как без этого, она же тесты зубрить идет?

Смеркалось на улице так медленно и неохотно, будто  к своей перовской коллеге неожиданно пожаловала в гости знаменитая белая ночь. Неторопливой походкой я шагала по вечернему городу,  и тихо радовалась, что я вняла совету Потапыча и уехала из столицы в эту непролазную дыру. Даже бурная пятничная суета в Перовске казалась лишь жалким подобием  кипящего водоворота столичной жизни, абсолютно не зависящего от дня недели.  Размеренный до скукоты провинциальный быт отличался от  пульсирующего сумасшествия столицы,  как гоночный суперкар от ржавой таратайки,  но, учитывая, что моя погоня за удовольствием давно закончилась полнейшей катастрофой, меня устраивала эта безмятежная серость. Меня, возможно, и устраивала, но находились в  заштатном Перовске и те, кто изо всех сил пытался привнести в однотонную реальность ярких красок. В принципе, я ничего не имела против, если бы  данные поползновения предпринимались на солидном отдалении от вверенного мне участка территории и не служили бы  основанием для ежедневных конфликтов с непосредственным начальством.

Я задумчиво курила горькую, терпкую сигарету и не уставала поражаться тому, каким эстетичным может выглядеть со стороны  невообразимо наглый и бессовестный акт вандализма. Объект горьких слез правоохранительных органов появился практически одновременно со мной – стремительно подкатил на стильном, покрытом аэрографией скутере, красиво затормозил  рядом с многострадальным остановочным павильоном, аккуратно припарковался у обочины и изящно спрыгнул на землю. Воровато озираясь в потемках, злоумышленник вытащил из объемистого рюкзака  фонарик, разложил на узкой скамейке целый набор баллончиков и маркеров, и, ничтоже сумняшеся приступил к порче находящегося на балансе городских коммунальных служб сооружения.

Засаду я организовала прямо за принадлежащим местному автолюбителю металлическим гаражом, и  из  своего заранее выбранного укрытия  прекрасно различала высокую стройную фигуру в спортивном костюме  и широкой бандане даже в неясных отблесках тусклого уличного освещения.  Надругательство над чистотой  и порядком этот доморощенный художник-оформитель совершал быстрыми, выверенными и какими-то автоматическими движениями, словно его затянутой в перчатку рукой руководила неподвластная стороннему восприятию сила, а он лишь выполнял указания звучавшего в голове голоса. Бредовое, конечно, впечатление, но странное и захватывающее зрелище меня настолько увлекло, что я натуральным образом зависла и не сразу вспомнила, зачем я вообще тут нахожусь и какого рода эффект должно вызвать мое внезапное появление на сцене в самый разгар творческого процесса.

Упрямству безымянного живописца можно было только позавидовать. Похоже, он каждой ночью  проверял состояние своих художеств, и обнаружив на их месте устойчивый запах растворителя и несколько свежих царапин на возвращенном к первоначальному облику стекле, без унынья и лени вновь брался за маркер,  и к утру  я опять имела счастье лицезреть  на остановке все ту же непонятную вязь. Что мешало этому фанатичному вандалу перевести свою разрушительную активность в конструктивное русло и расписать, например, соседский гараж или на худой конец собачью будку, я не понимала, но сегодня по всем признакам настал исторический момент, чтобы это прояснить.

-Это что такое? –я бесшумно подкралась к поглощенному рисованием варвару, преспокойно обошла его сбоку и решительно ткнула пальцем в неоконченный пейзаж, - что это….

Я хорошо помнила о сопровождающих посещение общего душа неудобствах и потому старалась избегать прикосновений к непросохшей окрашенной поверхности, но моя ладонь накрыла разноцветную картинку помимо моей воли. Сложное, многогранное и вблизи особенно причудливое изображение словно притянуло меня к себе и заставило вплотную прижать руку к разрисованному стеклу. Что-то неведомое, но тяжелое, настойчиво давило сзади на плечи,  с нечеловеческой силой толкая меня навстречу слившемуся в одно сплошное пятно рисунку. Я судорожно дернулась, и тут же вскрикнула от пронзившей  приросшую  к павильону ладонь боли. А потом боль вдруг резко прекратилась и сменилась  приятным ощущением легкого покалывания, по телу разлилось ощущение сладостной неги, сопоставимой разве что с тем периодом в жизни любого героинового наркомана, когда блаженство еще не успело перейти в необходимость. Я перестала чувствовать «волну» приблизительно к середине третьего года, и сколько бы  я не повышала дозу, эйфория от введения наркотика все равно оставалась краткосрочной и блеклой.

-Ничего себе! – звонкий юношеский голос отрезвляющим порывом ледяного ветра ворвался в мое сознание, и «приход» закончился за секунду до начала «тяги», - неужели получилось?

-Что получилось? – инстинктивно спросила я и открыла глаза (как я не старалась, мне никак  не удавалось припомнить, в какой момент я  умудрилась смежить веки). Впрочем, глубокие, словно раскаяние Магдалины, провалы в памяти единичным случаем не ограничились,  и как получилось, что моя несчастная ладошка больше не вжимается в покрытое загадочными символами стекло, а мирно покоится в руке заклятого врага всех коммунальщиков, я тоже отчего-то не помнила. Более того, недавние воспоминания о недавно пережитых мгновениях полузабытого кайфа, к моему ужасу напрочь вытеснили из головы все прочие мысли.

-Я потом объясню, - злоумышленник возбужденно сжал мою руку и чуть ли не насильно потянул ее обратно к рисунку, - пожалуйста, еще раз, я попробую обвести….

-Что сделать? – уточнила я, тщетно пытаясь высвободиться из стальной хватки его неожиданно сильных пальцев, но взбудораженный вандал физически не мог дать мне внятных объяснений: одной рукой он припечатывал мою ладонь к рисунку, в другой держал тонкий черный маркер, в зубах зажимал колпачок,  а подмышкой  у него и вовсе  торчал фонарик.

Новое соприкосновение со злополучным изображением не принесло мне  и тени предыдущих ощущений, к повторению которых я неосознанно стремилась. Очевидное разочарование постигло не только меня. Порывисто обрисовав мою безвольную руку ломаными, почти пунктирными линиями, преданный поклонник уличного искусства замер в напряженном ожидании, но после того, как в течение пары затянувшихся минут ничего так и не произошло, со вздохом разжал пальцы, причем, видимо, на обеих руках сразу, потому что по асфальту тут же с глухим стуком покатился выроненный маркер.

-Мазафака! –  выплюнув колпачок, с чувством выругался злоумышленник, еще раз внимательно всмотрелся в мертвый, невыразительный и словно вдруг резко померкший рисунок и, наконец, соизволил обратить расстроенный взгляд и на мою скромную персону.

Простые смертные называют такие глаза «беда девчонок», я же предпочитаю вариант «проклятье наркомана». Огромные, ясные, светлого небесно-голубого цвета, с  контрастными, четко выраженными зрачками –  с такими глазами скрыть «севший зрак»  практически невозможно. Можно сколько угодно капать  белладонну или экстракт красавки – тогда суженные от употребления героина зрачки просто станут неестественно широкими, только и всего. То ли дело у меня: в темно-карих, почти черных глазах  определить невооруженным взглядом состояние зрачка достаточно нелегко, и, следовательно, вычислить, чистая я или нет, можно только по совокупности косвенных признаков. Интересно, как долго я еще буду оценивать людей по исконно наркоманским критериям, и грозит ли мне кардинальное изменение образа мышления, как таковое?

 -Прошу вас, скажите, что вы сделали? Почему схема начала светиться? – при ближайшем рассмотрении голубоглазому вандалу навскидку можно было дать лет восемнадцать, а  моя уставшая и невыспавшаяся физиономия, наверняка, тянула, минимум, на тридцатник, поэтому я не даже не слишком удивилась, когда он обратился ко мне, соблюдая установленную при общении со старшими субординацию.  Я мельком окинула взглядом рисунок, теперь казавшийся мне похожим на запутанную карту извилистого лабиринта, и неуверенно пожала плечами.

-Не знаю, -честно призналась я и после некоторых раздумий, включающих в себя набивший оскомину ретроспективный анализ относительно воздействия рисунка на центр удовольствия в моем мозгу, нехотя добавила, - и не помню…

-Вот, черт, - злоумышленник раздосадовано сгреб баллончики, тяжело опустился на освободившуюся скамейку и сделал в мою сторону приглашающий жест, - активировать схему и ничего не успеть сохранить…, - только я собралась примоститься на узкой полоске дерева, призванной изображать место для отдыха поджидающих автобус пассажиров, как парень рывком вскочил на ноги, - давайте еще раз попробуем, а вдруг…?

-Нет, - поступившее предложение в третий раз облапать стену остановочного павильона я отвергла с такой поспешной категоричностью, будто бы согласие неизбежно влекло за собой рецидив наркомании. Я  до сих пор не могла понять, что произошло со мной в момент, когда меня захлестнула извергающаяся  из рисунка сила, но одно знала точно – от ощущений, так явно напоминающих героиновый приход, мне необходимо держаться подальше. А значит, нужно не залипать, а встряхнуться и расставить все точки над «I». В частности, сообщить кое-кому из здесь присутствующих, что дурацкие стеклянные павильоны, хотя и выглядят, как издевательство над тщетно старающимися спрятаться от дождя и ветра  участниками пассажиропотока, все-таки не предназначены для превращения их в мольберт.

-Слушай, не рисуй здесь больше, ладно? - после пережитого эмоционального всплеска ругаться матом я была не в состоянии, и единственное, чего мне хотелось, это зарыться лицом в подушку и отрубиться до утра, но мой юный собеседник фонтанировал неудержимой энергией молодости, и воспринял мой не то совет, не то просьбу в совершенно неожиданном ключе.

-Вы правы! –жестикулировал парень так активно, что проезжай мимо дон Кихот, он обязательно принял бы это чудо природы за модифицированный образец ветряной мельницы, - наверное, я ошибся в расчетах, может, координаты не те внес.  Но, постойте, ведь схема активировалась, значит, место выбрано верно!

Я подожгла сигарету, от души затянулась и ехидно осведомилась:

-Это ты вслух рассуждаешь или сам с собой разговариваешь?

 К моему сарказму парень остался наивно глух, зато жадно вдохнул табачный дым и смущенно вопросил:

-Сигареткой не угостите?

Сигарету злоумышленник долго вертел между пальцами, безуспешно пытаясь определить, с какого конца у нее находится фильтр, но в итоге оставил свое неблагодарное занятие,  неумело чиркнул спичкой и лихо затянулся.

Последующие минут пять парень  непрерывно кашлял  с такой отчаянной яростью, что  я не выдержала и с ухмылкой поинтересовалась:

- В первый раз, что ли?

-Да нет, балуюсь иногда,  -  раскрасневшееся от безостановочного кашля лицо осквернителя остановочных павильонов перекосила по-детски обиженная гримаса, - не ожидал, что такая крепкая… Мазафака, ну ее вообще!

Выработанный за долгие месяцы ношения оранжевого жилета рефлекс сработал идеально, невзирая на только что перенесенное мною нервное потрясение.  Я вплотную приблизилась к мстительно топчущему на асфальте сигарету парню и  в ультимативном тоне потребовала:

-Быстро поднял и выбросил в урну! Кому сказано?

 

ГЛАВА V

Это было жестоко! Вот так суровая реальность мигом расставляет по местам шарики и ролики в съехавшей с катушек  голове, если только, конечно, обладатель внутричерепного бардака  не пытает заглушить  вопиющий глас действительности при помощи двух кубиков героина.

К счастью, отчитанного мною по всей строгости вандала сия чаша благополучно миновала, и высказанное ему замечание он воспринял с потрясающей серьезностью: торопливо нагнулся, быстро подобрал раздавленный окурок и с баскетбольной точностью определил «бычок» в мусорную корзину.  Вероятно, мой осуждающий взгляд показался парню настолько суровым, что бедняга принялся лихорадочно просвечивать фонариком близлежащие окрестности в поисках недавно оброненных маркеров, справедливо опасаясь, как бы я заодно не вменила ему в обязанности навести чистоту по всему периметру тротуара.

-Вот, вроде все собрал, - нарушитель общественного порядка демонстративно представил на мое обозрение полную горсть вандальских аксессуаров, некоторые из которых закатились так далеко под скамейку, что за ними пришлось лазить на четвереньках, - где-то маленький кэп еще был…

-Да ладно уже, -  сжалилась я, - я сегодня добрая.

-Кто бы сомневался, - даже ироническая улыбка вышла у него невыразимо искренней и открытой: в уголках небесно-голубых глаз появились  задорные лучики, на щеках заиграли  располагающие ямочки, а кончики чересчур фигурно очерченных для парня губ предательски поползли вверх. Так умеют улыбаться лишь те, кого судьба уберегла от концентрированного проявления человеческих пороков, кто  никогда не видел обратной стороны медали и знает о настоящей боли только из рафинированных продуктов киноиндустрии и кому не нужно вводить себе в вену наркотическое дерьмо, чтобы испытывать удовольствие от жизни.  Когда-то  и у меня была такая улыбка…И у Стаса тоже.

-Понимаете, я эту схему уже в пятый раз рисую, но какая-то сволочь   постоянно стирает, и всё тут, -  грустно поведал мне вандал, видимо, опрометчиво решивший, что после  наспех проведенной уборки территории у него появился шанс установить со мной доверительные отношения, - что я  только в краску не добавлял – бесполезно! Ну, ничего, - парень наклонился к моему уху и драматическим шепотом сообщил, - я сегодня  лак с лакорастворителем смешал, черта с два сотрешь?

Я повернулась лицом к окончательно высохшему изображению и машинально переспросила:

-А если ножичком?

Гордость за свое нестираемое творение распирала  автора до такой степени, что его порывистая жестикуляция приобрела поистине угрожающие масштабы, и я даже испугалась, как бы он ненароком не задел меня по касательной.

-А вот ни фига, мазафака! – торжествующе заявил парень, - только стекло менять! Я этот состав сам придумал,  весь вечер дома экспериментировал, пока то, что надо, не получилось. Правда, здорово?

Я мастерски уклонилась от очередного взмаха разрезавшей ночной воздух руки  и с тоской обозрела поле своей завтрашней деятельности.  По ходу дела меня Степановна  с потрохами сожрет, а уж в случае замены стекла нам всем мало не покажется – стоимость пропорционально раскидают на бригаду, и июньскую зарплату мы получим в усеченном размере. А мне ведь еще тетке Василисе «стоматологический долг» отдавать, так как бесплатная медицина в нашей стране охватывает исключительно пенсионеров и беременных женщин. Как назло, бывших наркоманов за «выслугу лет» к льготным категориям не причисляют, а о текущем состоянии своей репродуктивной функции вообще позвольте умолчать.

-Еще бы разобраться, отчего произошла активация схемы и как ее повторить! – продолжал тем временем сыпать неудобоваримыми фразами виновник моей растущей кредиторской задолженности, - скажите, а откуда вы узнали о Нибиру?

Вот как тут прикажете реагировать, когда этот юный варвар, только что напрочь испортивший коммунальную собственность своими сомнительной художественной ценности рисунками, в упор смотрит на меня  честными небесно-голубыми глазами, обрамленными густыми, пушистыми ресницами, и задает вопросы, от которых возникает непреодолимое желание вызвать  даже не полицию, а скорую психиатрическую помощь? При нормальном раскладе, наверное, поступать на выбор  в соответствии со своим и гражданским или служебным долгом, и не тянуть резину, но тогда скопом нужно будет забирать и меня саму, так  как я все еще остро помню это всеобъемлющее чувство вселенской гармонии, захлестнувшее меня   в первые же секунды тактильного контакта со странным переплетением линий на стекле. 

Мне вдруг стало жаль нас обоих: молодого, симпатичного и, вынуждена признать, талантливого парня с основательно подъезжающим чердаком и себя, потрепанную жизнью работницу Горкомхоза, мало того, что обреченную с утра выслушивать гневную тираду  из уст Нины Степановны, так еще и на пустом  месте «поймавшую волну».

-Короче, так, - я вытащила из пачки сигарету, опустилась на скамейку,  рассеянно поболтала обутыми в изношенные до дыр кроссовки ногами и с наслаждением закурила, - рассказывай, на хрена ты все это рисуешь, и почему меня  так накрыло, когда я до твоих художеств случайно дотронулась.

Темные брови парня удивленно взлетели вверх. Вандал непонимающе наморщил лоб, бросил мимолетный взгляд на занимающий почти всю торцевую стену остановочного павильона рисунок и с абсолютно растерянным выражением лица присел рядом со мной.

-Значит, вы не контактер с нефилимами? Я думал,  что вы вышли на те же самые координаты, и поэтому мы здесь встретились, -севшим голосом произнес парень,  механически складывая  баллончики с краской в рюкзак, а затем стянул перепачканные разноцветными пятнами перчатки, смял их в кулаке и с размаху зашвырнул  в урну. Не стану врать – я бы с такого расстояния, да еще и под таким неудобным углом навряд ли попала, - меня, кстати, Айк зовут…

-Приятно познакомиться, - сухо кивнула я, - Айк – это что, имя или прозвище?

-Айк – это Я, - с неподражаемым выражением оскорбленной невинности выдал вандал  и, видимо, для пущей убедительности, сопроводил свои слова сложным круговым жестом – так нормально, мазафака?

Я глубоко затянулась горьким табачным дымом, пару мгновений понаблюдала, как парень  пристально смотрит на меня со смесью разочарования и надежды во взгляде, и, наконец, позволила себе осторожно улыбнуться:

-Да мне по барабану!  Только  перестань руками во все стороны махать, у меня уже от тебя в глазах рябит!

-Вы прямо, как моя мамка, - фыркнул Айк, - тоже меня все время одергивает. Знаете, иногда сам за собой замечаю, что перебор. Это привычка реперская, там же без жестов нельзя, а потом и по жизни  по-другому общаться не можешь. Отец, как увидит, сразу по рукам бьет, а я все равно опять начинаю… А можно  мне еще сигаретку?

-Не можно,- жестко отрезала я, и дабы не подавать подрастающему поколению дурного примера, сразу затушила недокуренную сигарету,  - береги здоровье, особенно психическое, тебя и так в дурдоме ждут- не дождутся.

-Не дождутся! –  в небесно-голубых глаза Айка на незримую долю секунды мелькнуло злое отчаяние,  но благодаря усилию воли к нему моментально вернулось самообладание, и он даже сумел заставить себя воздержаться от жестикуляции. Однако ямочки на его щеках безвозвратно исчезли, и из беззаботного симпатяги парень в мгновение ока превратился в обиженного на весь мир подростка, - не может активация схемы быть просто совпадением!  Вы контактер, но сами об этом не знаете! Подождите, не говорите ничего,  - Айк распрямившейся пружиной вскочил со скамейки, одним прыжком приблизился к своему злосчастному рисунку и с лишь ему известной целью  принялся водить пальцем по  черным ломанным линиям, обозначавшим контуры моей ладони, - так, сейчас я разберусь… Должно быть пять букв, если они сейчас совпадут… Есть! Осталось расшифровать, что это за слово: АММИР?

-Это мое имя задом наперед, - моментально сориентировалась я, незаметно для себя заинтересовавшись внешне абсолютно бессмысленными манипуляциями парня, - или ты ждал чего-то более сенсационного?

Несколько минут впавший в молчаливую задумчивость Айк последовательно переводил задумчивый взгляд со своего «шедевра» на мою равнодушно пожимающую плечами персону.

-Римма? - удостоверился парень, чтобы отмести все оставшиеся сомнения, и, получив утвердительный ответ, от души лупанул кулаком по стеклу, вопреки моим нехорошим подозрениям обладающему вполне приличным запасом прочности. Еще бы  каким-нибудь антивандальным составчиком его покрыть, -я все правильно просчитал, но почему-то думал, что схема активируется самостоятельно. Римма, это были не координаты точки доступа к системе активации,  они указывали место встречи со вторым контактером! Вместе мы установим связь с Нибиру, теперь это дело техники!

Черт его знает! А вдруг, пока я по старинке  торчала на героине, уже  давно изобрели такую наркоту,  которая не дает никаких физиологических признаков, только башню сносит в ноль!

-Из всего, что я сейчас от тебя услышала, относительно разумно звучит только мое имя, - без прикрас  рубанула я,- ты прием таблеток, случайно, не пропустил?

-Я не псих, мазафака! - снова встал в позу Айк, - и я вам это докажу. Вы почувствовали зов нефилимов, когда прикоснулись к рисунку,   и вы сами этого не отрицаете! А ваше имя в схеме? Точки касания ваших пальцев соединились с письменными знаками Нибиру именно таким образом, что в результате получилось слово «Римма». Я, просто вначале сам затупил и вверх ногами прочел. Я не знаю, почему вы не осознаете своих способностей, но вместе мы это обязательно выясним.

-Я ничего не понимаю, - мое высказывание в большей мере относилось к поразительным свойствам неизвестного наркотика,  обладающего столь мощным галлюциногенным эффектом, однако Айк воспринял случайно вырвавшиеся  слова на свой счет.

-Это не смертельно, - обезоруживающе улыбнулся он, и внезапно протянул  мне руку. Рукав олимпийки  высоко задрался, и я  увидела, что запястье парня опоясывает весьма схожая с «наскальной живописью» татуировка, - я по себе знаю, как сложно входить в контакт, и сколько сил тратится контактером. Я тоже не понимал, что со мной творится, да еще и рассказать об этом никому не мог. Думаете, я перед всеми подряд так открываюсь? Да если бы ваш контакт с Нибиру не произошел на моих глазах,  я бы рот  на замке держал и не светился, пусть меня лучше за хулигана принимают, чем за придурка.

-У тебя прекрасно выходит совмещать приятное с полезным, - Айк  терпеливо ждал, пока я созрею для рукопожатия, а я все никак не решалась подать ему свою мозолистую ладонь. Как-то не по сценарию все пошло, хорошо, хоть окурки мимо урны кидать я его раз и навсегда отучила.

-Вы мне не верите, - с горечью констатировал парень, уныло опуская руку, - не верите, потому что не понимаете. Давайте завтра встретимся, и я дам вам полную информацию о Нибиру и нифелимах, а вы уже  сами решите, как поступить.

Завтра! На самом деле завтра уже наступило, и до назойливого дребезжания будильника остались какие-то три часа.  Из них час на дорогу домой, час – на дорогу обратно. Весело! Может, тогда лучше на остановке переночевать? Ну уж нет, если я в довершение ко всему еще и появлюсь на работе без своей оранжевой униформы,  с мечтами о карьерном росте в виде заключения прямого договора с Горкомхозом придется распрощаться.

 -Я вас подброшу! – Айк поправил бандану,  проверил   болтающийся за спиной рюкзак и с некоторым смущением указал на припаркованный неподалеку скутер, - вы не смотрите, это ни какой-нибудь мопед, я его весной весь прокачал, у него только движок в двести кубов, я сто-сто десять запросто выжимаю. Правда бензин жрет, как голодный слон…Зато права не нужны.

-Обойдусь без экстрима, - я отказалась принять участие в ночном стритрейсинге не столько по причине боязни скорости, а сколько из-за конечного пункта назначения, куда меня по логике вещей следовало доставить. Общага на Губарева? Нет уж, увольте, тамошние реалии станут экстримом скорее для этого свалившегося на мою голову «дитя-индиго», - пешком пройдусь, мне до…проспекта Вознесенского.

-Так нам  же совсем по пути! –  неожиданно воодушевился Айк (вот что значит, у лжи короткие ноги – выдумала себе престижный район и сходу влипла) и с претензиями на менторскую взрослость прибавил, - не хватало вам еще одной по ночам ходить! Одевайте шлем и поехали!

 

ГЛАВА VI

Мои дальнейшие действия выглядели классическим примером положительного результата перемножения двух отрицательных величин. Откровенно насмехаться над попыткой Айка изобразить из себя не то «большого мальчика», не то «крутого перца» я тактично не стала, хотя, не буду лукавить, подобное желание у меня еще как-то присутствовало, и, логично рассудив, что хуже уже все равно не будет, согласилась занять место на сиденье тюнингованного скутера. С минуту на минуту я ждала, что этот страдающий ярко выраженными вандальскими наклонностями горе-байкер, наконец, задаст мне вопрос относительно причин моей поздней прогулки по пустынным улицам Перовска, но, похоже,  «активация схемы» и связанные с ней  спецэффекты  в форме так и не увиденного мной свечения, напрочь отшибли у него способности к логическому мышлению, и он свято верил в  высшее предначертание нашей ночной встречи.

Небесно-голубые глаза  Айка словно смотрели сквозь меня: он видел во мне лишь второго контактера с порожденными его больным воображением «нефилимами», и такие незначительные детали внешнего антуража, как застиранная ветровка, выцветшие джинсы и старые кроссовки с отклеившейся подошвой воспринимались им  исключительно через призму моего внутреннего мира, представляющего для него какую-то совершенно иррациональную ценность.  Конечно, ночью все кошки серы и все женщины красивы, но, если скрывать наличие у себя во рту малобюджетных металлических коронок я еще худо-бедно умудрялась, то  разглядеть мою нездоровую худобу, обтянутые кожей скулы и залегающие под глазами тени не составляло труда даже в условиях минимального освещения.  Выходит, Айк  просто не считал нужным себя этим утруждать, и возможно, именно его наполненный счастливым восхищением взгляд заставил меня поверить в то, что отказывать себе в удовольствии на халяву прокатиться на скутере, может быть, и не стоит.

Громоздкий мотоциклетный шлем обнаружился у Айка в единственном экземпляре. Парень чуть ли не силой водрузил мне его на голову, беспечно сообщил, что «ему и так зачетно», потуже затянул бандану и  с грациозной легкостью вскочил  «в седло».  Расстояние до проспекта Вознесенского, всуе помянуть который в качестве места своего постоянного проживания меня не иначе как дернул за язык сам черт, было отсюда, в принципе, небольшое, и я искренне надеялась, что мы благополучно избежим печальной участи коллективно расшибиться в лепешку.  

Когда Айк настоятельно посоветовал мне покрепче обхватить его за пояс, я  неожиданно смутилась. Не то, чтобы мне почудился в этом пошлый намек на что-то неприличное– если уж заводить речь об инстинктах, то этот «Лунный гонщик» от слова «гнать» в его жаргонном смысле, годился мне разве что для реализации материнской составляющей. Просто все происходящее внезапно показалось мне настолько глупым,  что мне вдруг стало стыдно за свое неуместное ребячество. Хотя… и на старуху ведь бывает проруха!

-Не бойтесь, - Айк интуитивно чувствовал терзающие меня сомнения и никак не решался нажать на педаль, - я всегда аккуратно езжу, а уж вас вообще, как зеницу ока, буду беречь. Вы главное,  хорошо держитесь, особенно, на поворотах, и все будет нормально. Ну, что, камон, мазафака?

Судя по реву двигателя и визгу шин, в доведение  своего транспортного средства  до уровня полноценного байка парнем был вложен целый капитал.  В окрестностях родного общежития популяция мопедов также была весьма значительной, однако разъезжающий на них контингент за глаза презрительно именовался «мотогопниками» и помимо отвращения никаких эмоций не вызывал. Что касается  самих двухколёсных коней, то их отличительными особенностями являлись повсеместно облупившаяся краска и издаваемое при езде характерное тарахтение, подозрительно напоминающее последствия метеоризма в кишечнике.  Стоит ли говорить, что украшенный аэрографией скутер Айка отличался от этих моторизированных велосипедов, как атомоход от бумажного парусника?

Зори, то есть, ночи, в Перовске, однозначно, были тихие. В столице даже в это время вполне реально было наглухо застрять в пробке, так как количество круглосуточно курсирующих по городу таксистов давно превысило все разумные масштабы. Здесь же автомобили с шашечками  на крыше даже в ночь с пятницы на субботу попадались на пути раз в пятилетку, и у меня невольно создавалось ощущение пространственного вакуума. А вот Айк, похоже, разрывался от желания продемонстрировать мне обещанные «сто-сто десять» с одной стороны и торжественно данной мне клятвой не крутить чрезмерных финтов, с другой.  Несмотря на то, что в повороты парень вписывался практически филигранно,  несколько раз мои руки автоматически сжимали его талию, и меня вновь охватывало чувство стыда за этот детский сад.  В такие моменты Айк неизменно оборачивался и ободряюще улыбался мне своей ясной, доброй и искренней улыбкой, от чего мне тут же становилось еще хреновей, и я изо всех сил старалась придать прикосновению своих пальцев к его  мускулистому, тренированному телу чисто символический характер. Оставалось только радоваться, что проспект Вознесенского уже рядом, я скоро ступлю на твердую землю и дворами-огородами отправлюсь к себе домой. Правда,  пешкодралом пилить до Губарева еще дай боже, но  побыть наедине с собой мне в сложившихся обстоятельствах, по всей вероятности, будет только полезно. Заодно по дороге сочиню высокохудожественную байку для Степановны, призванную оправдать мое  теперь уже точно неизбежное опоздание на работу.

Я настолько глубоко погрузилась в свои запутанные размышления, что не заметила, как к нам подкралась  небезызвестная полярная лиса.  Да и Айк, по- моему, тоже пребывал где-то в параллельной вселенной, потому что на требование сотрудника дорожной полиции немедленно остановиться он отреагировал лишь после пронзительного свистка в свой адрес. Либо отсутствие нарушителей, управляющих более солидными транспортными средствами, повергло гаишника в такую глубочайшую тоску, что он с горя решил тормознуть двоих придурков на мопеде, либо Айк умудрился  нарушить  какой-то очень критичный пунктик ПДД, но вооруженный светящимся  жезлом полицейский  прошествовал к нам  решительной походкой, не оставляющей сомнений в серьезности его намерений.

-Мазафака, - сдавленно выругался парень, - Римма, вы сидите тихо и молчите, я все сам разрулю, окей?

-Окей, окей, - вяло отозвалась я, страстно желая стать невидимкой. Липкий страх перед полицией живет в каждом наркомане глубоко внутри, и когда ты уже скатываешься до такой степени безразличия к общественному мнению, что можешь запросто ходить средь бела дня обдолбанный в умат, при виде полицейского в голове все равно что-то перещелкивает,  и ты на подсознательном уровне начинаешь искать возможность не пересекаться с блюстителем закона. Так и бегаешь, пока на кумаре с чеком не попадешься…

-Документы давай! –сходу потребовал постовой. На заднем плане из служебной машины с интересом наблюдал за происходящим его напарник, по всем признакам пытающийся оценить возможность извлечь из данной ситуации материальную выгоду, - так есть документы или нет?

-Сейчас, - Айк вытащил корочку из внутреннего кармана и неохотно протянул ее полицейскому, -офицер, а что я нарушил?

-Много чего, - насмешливо хмыкнул в усы гаишник, - во-первых, почему без шлема, а во-вторых, хочу тебе напомнить, что в соответствии с пунктом 24.3  перевозка пассажиров кроме детей до семи лет на мотороллерах запрещена. А вы мало того, что вдвоем взгромоздились, так  еще и шлем, видать, у вас один на двоих.  Слезай, будем протокол оформлять! И шлем у дружка своего забери, дальше один из вас пешком пойдет.

-Это девушка, - густо покраснел Айк. Да чего уж там, в темноте мои вторичные половые признаки и без шлема черта с два разглядишь! А за «девушку», конечно, спасибо, на самом-то деле я ему, наверняка, старой кочергой кажусь. Мелочь, как говорится,  а приятно, - офицер, давайте без протокола разберемся, всякое же бывает!

-Ишь ты, какой борзый, -  снисходительно усмехнулся полицейский, - девчонок он, значит, по ночам катает. Хоть бы шлем второй купил, а  то, если  не  дай бог навернешься, в морге родная мама не признает. Я понимаю, гормоны играют, но надо ж немного  и мозгами думать. Слезай, чего сидишь?

-Не оформляйте протокол, - хмуро повторил явно обиженный беззлобными в общем-то подначками гаишника Айк,- я штраф на месте заплачу, сколько там полагается?

Вместо ответа полицейский неожиданно вспомнил про находящийся у него в руках паспорт и, подсвечивая себе фонариком, быстро пролистал несколько страниц, потом сличил фотографию с нетерпеливо барабанящим пальцами по раме оригиналом  и  разочарованно захлопнул бордовую книжицу.

-Артур Мезенцев! Звонить будешь?

-Мазафака, офицер, не буду я никому звонить, - окончательно вышел из себя Айк, что не замедлило сказаться на его  сумасшедшей жестикуляции, - говорите, сколько заплатить!

-И то верно, -   с олимпийским спокойствием согласился гаишник, - зачем отца лишний раз расстраивать? Пойдем в машину, такие вопросы при дамах не решают.

Айк шумно выдохнул, и когда он  резко повернулся ко мне, я внезапно поняла, что все это время продолжала судорожно обнимать его за талию.

-Римма, пожалуйста, подождите меня, - попросил меня пунцово-красный то ли от смущения, то ли от злости парень, - мы же еще на завтра толком не договорились.

Мне до одури хотелось курить, но  я боялась снять шлем и тем самым раскрыть свое инкогнито перед двумя полицейскими, на девяносто девять процентов не имеющих ко мне ровным счетом никаких претензий.  Однако, после непонятного «прихода» на остановке я чувствовала себя невероятно уязвимой, а шлем, казалось, создавал, определенную иллюзию защиты. Странно, но пока рядом был Айк, я совсем не ощущала этой всепоглощающей тревоги. Как будто, на измене, честное слово!

Уплата штрафа наличными заняла около пяти минут, и мрачный, словно черно-белый триллер, парень, наконец, вернулся ко мне.

-Через Ленина не езжай, - крикнул ему вслед гаишник, - там тоже наряд стоит. Совсем папашу разоришь! Лучше второй шлем на сэкономленные деньги купи!

-Да пошли бы вы все, - едва слышно процедил сквозь зубы Айк,- Римма, ничего, если я вас на перекрестке высажу?

В разбитом вокруг монолитного здания Перовского филиала одного из столичных банков сквере было темно и безлюдно. Впрочем,  после того, как я  случайно наступила на  валяющийся в траве шприц, мне стало ясно, что нам просто сегодня впервые повезло, и мы разминулись с его владельцем. Я же говорила, хорошее место – темное и безлюдное, самое то, чтобы втереться.

-Простите, что все так вышло, права получу – сразу на тачку пересяду. Знал бы, что там такая засада, кругом бы поехал, - Айк все никак не мог отойти от крайне позорного, на его взгляд, инцидента на трассе, и, ожесточенно размахивая руками,  изливал мне свою нестерпимую душевную боль, а я  смотрела в его небесно-голубые глаза и тщетно пыталась понять, какого хрена я делаю ночью в центре города в компании этого несовершеннолетнего вандала, находящегося в отношениях кровного родства с какой-то перовской шишкой.

-Вы в созвездиях разбираетесь? – я чуть не выронила недокуренную сигарету, когда Айк вдруг ни с  того, ни с сего ткнул пальцем в грязно-серое предутреннее небо, и не дожидаясь моей реакции,  печально заключил, -а, все равно уже ничего не видно, рассвет скоро. Ладно, я вам завтра покажу Нибиру, и фотографии все принесу… Во сколько встретимся?  В восемь у меня пробное тестирование, в пол-одиннадцатого пойдет?

-Не пойдет, я на работе, - каждая мысль о  завтрашнем (или скорее уже сегодняшнем) рабочем дне вызывала у меня физически болезненные спазмы. Может, все обойдется?

-Мазафака, не подумал, - Айк сосредоточенно наморщил лоб, - так,  в три у меня прогон по брейку, потом в качалку,  в шесть Дэнжера на стритболе выручить обещал, у него запасного нет,  а  к восьми мы с Юлькой в «Рубенсе» стыкуемся. Римма, вам на восемь  удобно?

-А как же Юлька? – фыркнула я,  мучительно соображая, что  кроется под загадочным  названием «Рубенс», - насыщенный у тебя график!

-Да это мамка все, - отмахнулся Айк, - вот, говорит, если будешь от безделья маяться, еще на наркоту подсядешь.  А Юлька перебьется, я ее и так каждый день вижу.  Тогда договорились, я в восемь буду вас в «Рубенсе» ждать, ноут притащу… Вместе мы откроем обратный канал связи с нефилимами, я уверен. Знаете, Римма, вы только не смейтесь, - небесно-голубые глаза   в упор столкнулись с моим  деланно равнодушным взглядом, - это нереально круто осознавать, что я такой не один.

 

ГЛАВА VII

Честно говоря,  лично я видала  вещи и в сотню раз покруче, однако Айку знать об этом  было совершенно не обязательно, и свой  богатый жизненный опыт я предпочла без нужды не демонстрировать.  В знак сопричастности  к общей тайне я на прощание все-таки пожала парню руку, на мгновение остановила взгляд на опоясывающей его запястье татуировке, и даже позволила себе сдержанно улыбнуться кончиками губ.

 Определенное замешательство я испытала, когда Айк вытащил из кармана супер-пупер навороченный смартфон и предпринял робкую попытку обменяться со мной телефонными номерами.  У меня не то, что бы не было номера – у меня банально отсутствовал мобильник. Посещала меня одно время шальная мыслишка приобрести себе самую дешевую модель из серии «главное звонит», однако идея завяла на корню по причине даже не столько нехватки свободных денежных фондов, сколько тотального отсутствия потенциальных абонентов.  Таким образом, вполне себе невинные поползновения Айка пришлось без особой деликатности обломать под  откровенно идиотским предлогом  недостаточной продолжительности срока нашего судьбоносного знакомства. В устах потасканной особы в с вонючей сигаретой в зубах кокетливое жеманство звучало так же неуместно, как и трехэтажный мат в стенах института благородных девиц, но парень вместо того, чтобы вдоволь поржать на моими жалкими ужимками, посмотрел на меня с неожиданным уважением и моментально спрятал смартфон обратно.

Странное ощущение какой-то непостижимой интимности надолго осталось витать в воздухе  даже после того, как покрытый затейливой аэрографией скутер исчез в вязком тумане зарождающегося утра. Это была настоящая отсроченная тяга, когда ты ставишься, и вначале вроде бы ничего не происходит, ты уже думаешь догнаться, и тут тебя вдруг накрывает. Расслабленное тело один за другим посылало в мозг незримые импульсы удовольствия, и я не могла заставить себя пошевелиться, чтобы достать сигарету.  Я прислонилась к шершавому стволу ближайшего дерева, медленно сползла  вниз и несколько минут тупо сидела на траве с устремленным в никуда застывшим взглядом.

 Отпустило меня так же резко, как и вставило - внезапно, беспричинно и окончательно.  Я поднялась на ноги, закурила и, машинально глянув на часы, побрела через насквозь пронизанный осмелевшими рассветными лучами сквер. К этому моменту я уже точно решила, что на работу я сегодня не пойду.

В общагу я намеренно возвращалась со скоростью хромоногой черепахи, утяжеленной свинцовым панцирем. Мне элементарно требовалось  хоть немного разгрести беспорядочное нагромождение мыслей  в потрескивающей, словно разряд статического электричества, голове  и явиться домой в более или менее нормальном виде, но даже пройденные на своих двоих километры, мне отчего-то совсем не помогли. Уже на подходе к родным пенатам я вспомнила, что вчера у тетки Василисы было очередное «мероприятие», и после веселого застолья в компании своей великовозрастной подруги, она, скорее всего, мертвецки дрыхнет с открытым ртом.  Данный факт сам по себе можно было  рассматривать исключительно с оптимистичной точки зрения, если бы не одно ключевое «но» - добудиться почивающую похмельным сном тетку представляло собой весьма значительную сложность.

 Подвох здесь заключался главным образом в том,  как бы я не лезла из кожи вон, доказывая свою благонадежность, ключей мне так никто до сих пор и не доверил.  Не скажу, чтобы вышеуказанное обстоятельство вызывало у меня глубокую скорбь, но вот обострение комплекса неполноценности оно периодически, однозначно, провоцировало. Что касается объективных неудобств, до сегодняшнего дня я их не почти не ощущала: уходя на работу ни свет, ни заря, я по обыкновению захлопывала дверь, а  вечером дома уже  в любом случае кто-то был.  Сейчас же мне оставалось лишь уповать на сознательность Нюрки и отчаянно надеяться, что в официальные выходные закон подлости, в отличие от коммунальщиков, тоже не работает, и бурно проходящая «зубрежка тестов» не заставила мою сестренку заночевать по месту проведения трудоемкого учебного процесса.

Лифт в общаге вышел из строя еще до моего приезда в Перовск, и  я сильно сомневалась, что малообеспеченные в общей массе жильцы одноподъездной десятиэтажки когда-нибудь соберут необходимую для покупки украденного неизвестными ворами силового кабеля сумму. На протяжении  трех месяцев я  ежедневно поднималась по заплеванной лестнице на седьмой этаж, и не переставала удивляться причудливости принимаемых несправедливостью  окружающего мира форм.  Насколько нетерпимо общество было к наркоманам,   в равной степени оно проявляло поразительную лояльность к алкоголикам.

В Губаревской общаге пили все, кто-то больше, кто-то меньше, кто-то чаще, кто-то реже, но абсолютные  трезвенники встречались разве что среди  имеющих колоссальные шансы пойти по стопам родителям детей, «нежный возраст» которых заканчивался примерно годам к тринадцати. Были еще древние, словно египетские пирамиды, пенсионеры, что называется, выпившие свое, но и те пропустить рюмашку никогда не отказывались. Работяги с заводов, разномастные калымшики, а также всякого рода праздношатающиеся личности без конкретного вида занятий – они жили так десятилетиям, пили так десятилетиями, и устоявшийся образ жизни вовсе не казался им маргинальным.  Бытовое пьянство в нашей стране было морально узаконено: если оно и осуждалось, то лишь в случае приобретения угрожающих масштабов, а традиционные пятничные попойки и прочие вечерние посиделки, неизменно перерастающие в утренний опохмел, морального порицания,  в принципе, ни у кого не вызывали. Те, кого условия работы вынуждали сохранять трезвость, научились «культурно выпивать» по пятницам,  а не стесненные жесткими рамками вольнонаемные  работники в большинстве пребывали в хроническом состоянии опьянения, но всех их объединяло одинаковое брезгливо-пренебрежительное отношение к наркоманам. В том числе, и к бывшим.

Самое парадоксальное, что за время  принудительного лечения в стационаре я наблюдала прямо противоположную картину: там, наоборот, наркоманы, считали алкоголиков людьми второго сорта. И это при том, что последние, в сущности,  обладали гораздо менее атрофированными душевными качествами, и если, кому-то из них удавалось пронести в больницу спиртное,  они не только охотно «соображали на троих», но и порой могли даже поделиться с пытающимся снять выпивкой абстиненцию наркоманом.  Лично я  и вообразить не могу, чтобы разжившийся ханкой наркоман раздавал ее направо и налево. Да что далеко ходить, я сама еще недавно готова была за дозу кому угодно  глотку в клочья порвать. Вспомнить хотя бы, какие мы со Стасом побоища устраивали…Местные же алкаши только что не плевались мне вслед, а я, в свою очередь злорадно ухмылялась при упоминании теткой Василисой  «Катькиного мужика, который как в отпуск уйдет, так на месяц в запое».

Раньше мне было вообще  все равно, кто чем травится, но сейчас я  стала чересчур остро воспринимать повальную алкоголизацию общества, в губаревской общаге достигшую своей высшей точки.  Иногда мне начинало казаться, что я просто испытываю к   здешним пьяницам  черную зависть, и тогда я в полной мере осознавала, как мне повезло, что меня не окружают наркоманы (причислять к таковым десяток малолетних травокуров я считала ниже своего достоинства), и как невыносимо тяжело стало бы для меня в противном случае переносить свой статус «белой вороны». 

Субботним утром последствия массового загула встречались мне практически на каждом этаже и варьировались от недопитой бутылки портвейна до непереваренного содержимого желудка, ну, а  апогеем сего эпического полотна стал выползший из дверей дядя Гриша с шестого этажа, по причине  извечного отсутствия в подъезде даже намека на освещение принятый мною за особо жуткую разновидность глюка. На моей памяти тетка Василиса до такой степени ни разу не допивалась и, когда я, наконец, добралась до своей квартиры, надежда попасть домой с первой попытки  упрямо теплилась в моей груди.

Вопреки моим самым худшим ожиданием, открыла мне заспанная Нюрка, и, потирая глаза,  принялась меня поочередно осматривать и обнюхивать на предмет употребления наркотических средств. Учитывая, что бог миловал ее от непосредственного контакта с героиновыми наркоманами, маловероятно, что она сумела бы меня выкупить, даже если бы я действительно вмазалась. После  импровизированного медосмотра безостановочно зевающая Нюрка по секрету поведала мне, что обнаружившая мое отсутствие лишь по окончании «мероприятия» тетка,  публично выразила категоричную уверенность в том, что  я опять взялась за старое и в случае моего возвращения под кайфом, мне грозит незамедлительное выселение на улицу. Сама же Нюрка воспользовалась беспробудным сном  подгулявшей мамаши и нагло проигнорировала обязательное посещение собрания для выпускников, проводимое преподавательским составом родной школы, чем, судя по всему, была несказанно довольна.

Нине Степановне я дозвонилась ровно за минуту до того, как суровая бригадирша собралась  отметить мне прогул, и, памятуя о  преследующем вставших на путь исправления наркоманов  недоверии, сходу пошла в нападение:

-Я что, теперь, уже и заболеть не могу? У меня, между прочим, температура тридцать восемь! – очень  натурально возмущалась я  с имитирующими ангину хриплыми нотками в голосе, - лучше я за выходные подлечусь, чем вообще в понедельник с постели не встану. Пускай, вон, Ефремова меня один день подменит, я же за нее пахала, когда она в свою деревню ездила!

-Смотри, Дивина,  узнаю, что снова колешься, сразу уволю, мне такие работники не нужны. И не надейся, что я тебя покрывать буду, - Степановна многозначительно засопела в трубку и, помолчав, добавила, - ладно, лечись, но чтобы в понедельник с утра, как штык. Мне оно тоже надо, чтобы ты мне всю бригаду гриппом перезаражала.

-Спасибо, Нина Степановна, - тоном умирающего лебедя поблагодарила я,-пойду лягу, а то что-то совсем плохо мне…

-Так ты на работу не идешь? – свои артистические способности мне пришлось задействовать  прямо на глазах у любопытно прислушивающейся к разговору Нюрки, и у сестренки моментально возникла уйма вопросов, - правда, что ли, заболела? А где ты была-то всю ночь?

Мой  любимый поролоновый матрац тетка и ее собутыльница, у которых, видимо, простора требовала не только душа, но и тело,  зачем-то утащили в комнату, и, несмотря на непреодолимое желание принять горизонтальное положение, я вынуждена была ютиться на колченогой табуретке, застеленной домотканым ковриком.  К причиняемым усталостью физическим страданиям присовокупился еще и явный моральный дискомфорт от неизбежного общения с Нюркой, и  по  сравнению со мной выжатый лимон выглядел сочным персиком. А ведь раскисать мне никак нельзя – грандиозные планы на вечер никто не отменял!

Я вытянула  неприятно гудящие ноги, покосилась на гору немытой посуды в раковине, и, отчаявшись найти в этом хаосе чистую чашку, глотнула воды из чайника:

-Слушай, Нюр, а ты не в курсе, что такое «Рубенс»?

Нюрка захлопала белесыми ресницами с таким искренним удивлением, что  я невольно усомнилась в правильности воспроизведения озвученного Айком названия. Без косметики сестренка выглядела бесцветной пародией на саму себя: светлые брови, невыразительные бледно-серые глаза, жирноватая кожа с многочисленными покраснениям. Гордиться по праву Нюрка могла лишь волосами – пышной белокурой гривой, доходящей до середины спины,  ну, и возможно, «сбитой» фигуркой, которая по моим наблюдения годам к тридцати имела обыкновение расплываться до полной бесформенности.  В свои семнадцать ярко накрашенную Нюрку нередко  со стороны принимали за взрослую женщину, хотя, несмотря на внешнюю «зрелость», в голове у нее до сих пор буйствовали обычные подростковые тараканы.

-А ты, что в «Рубенсе» была? – восхищенно цокнула языком сестричка, -ну, ты даешь!

-Да не была я там, просто слышала звон..., - что же там за  «Рубенс» такой, если у Нюрки челюсть отвисла и слюнки потекли?

-«Рубенс» -это кафешка такая для крутых,  у тебя там даже на чашку кофе не хватит, в «Рубенсе» цены от самолета! –Нюрка ногой подвинула себе табуретку, плюхнулась на нее и замерла  с выражением мечтательной задумчивости на лице, - у Маринки был парень, который ее один раз в «Рубенс» сводил, так она говорит, я как меню открыла, чуть под стол не упала. Я, говорит, про такие блюда только в кино слышала…Ну, Маринка сама дура-дурой, парень этот  ее   потом в машине трахнул, и больше не позвонил.

-И надо было ради этого ее в «Рубенс» вести? – «джентльменское» поведение Маринкиного соблазнителя стало, пожалуй,  единственным, что до глубины души изумило меня в этой несомненно драматической истории. Все остальное было, в принципе, довольно предсказуемым: чего-то подобного я и ожидала, просто боялась себе в этом признаться. Айк жил в своем мире, и назначить встречу в немыслимо дорогом кафе было для него  таким же естественным, как  для Нюркиной подружки согласиться на секс на первом свидании. Ослепленный своей навязчивой идеей установить контакт с…черт, все из головы вылетело…в общем,  он ни хрена не подумал о том, насколько мало я соответствую уровню элитного заведения, начиная с внешности и заканчивая далеко не изящными манерами.  Одним словом, лучшее, что я могу сделать, это  остаться дома и  вымыть, наконец, скопившуюся в раковине посуду. 

А вдруг, если я не приду в «Рубенс», Айк будет меня искать?  Начнет поиски с той проклятой остановки и быстро обнаружит меня  неподалеку  в оранжевом жилете с метлой в руках.  Что мне теперь, работу менять? Неужели все-таки придется сходить?  

Буквально сутки назад мне было глубоко безразлично, какое впечатление  я произвожу на окружающих, и уж тем более не заботило меня отношение жителей Перовска к моей трудовой деятельности. Возможно, в столице, где многие знали меня еще со студенческой поры, я бы и не сумела переломить себя и выйти на улицу в рядах  армии недавних безработных, а здесь я с чистой совестью начинала жизнь с нуля.  Какая разница, кто и где меня увидит,  если мне плевать на субъективное мнение посторонних людей? 

-Нюра, скажи еще такое,  имя Артур Мезенцев тебе о чем-нибудь говорит?

Меланхолично раскачивающаяся на скрипящей табуретке Нюрка едва удержала равновесие.

-Не, ну ты даешь! То она про «Рубенс» спрашивает, то про «Маленького принца»!

-Про кого? – теперь уже настала моя очередь округлять глаза.

-Ну, кликуха у него такая, у Артура у этого, - пояснила Нюрка, -  у него отец – тот самый Мезенцев,  который депутат. Его еще строительным королем  называют, а сын его, значит, «Маленький принц».  Он  в этом году лицей заканчивает, где одни блатные учатся, и, наверное,  в столицу уедет, а может отец его и за рубеж отправит, денег-то у них куры не клюют!

 

ГЛАВА  VIII

-Мать у него сеть салонов красоты держит, - продолжала обрушивать на  меня лавинообразные пласты информации Нюрка, -  «Афродита» называется, там еще вывеска такая прикольная в форме морской раковины, может, видела?  Ну, тоже для крутиков, конечно. И торговый дом «Променад» Мезенцевым принадлежит, представь, сколько они еще на аренде поднимают!- словоохотливая сестренка на мгновение приумолкла, давая  мне возможность осмыслить полученные сведения, и неожиданно вплотную приблизила губы к моему уху, - слушай, Римма, а чего это ты «Маленьким принцем» интересуешься? Только не говори, что он на игле сидит…

Я невольно вспомнила два чистых озера небесно-голубых глаз Айка и решительно затрясла головой:

-Не пори чушь! На работе бабы о Мезенцевых болтали, вот я  и спросила, чтобы в теме быть. Ладно, пойду-ка я  в душ схожу, пока народ не набежал.

Нюрка проводила меня с откровенным недоверием во взгляде, и я прекрасно понимала, чем обосновано столь скептическое отношение к моим не особо внятным оправданиям. Сами  посудите, что может связывать бывшую наркоманку и наследника строительной империи?  Правильно, героин уравнивает всех вне зависимости от материального положения и социального статуса,  а все условности и предрассудки дружно  отходят на второй план, когда принц и нищий  вместе колются одним шприцем.  Ясное дело, что в ходе моих подозрительных расспросов Нюрке пришло на ум единственное относительно рациональное объяснение непонятного интереса к личности Айка, и мне не стоило по этому поводу ни удивляться, ни тем более обижаться.

В общем душе, посещение которого  и без того  доставляло мне не больше удовольствия, чем нахальные паразиты блохастой собаке, по невыясненным причинам отключили горячее водоснабжение, а если точнее, жильцов общаги постигло несчастье, именуемое представителями тепловых сетей красивым словом «недогрев». Великий и могучий язык, являющийся родным для подавляющего большинства местного населения, содержал бесчисленное количество непечатных вариантов, обозначающих тоненькую струйку еле теплой водички, неравномерно вытекающей из горячего крана,  и каждый  в меру собственной испорченности подбирал для псевдотехнического «недогрева» гораздо более емкое название.  Отсутствие элементарных бытовых условий вызвало у меня настолько бурный всплеск негативных эмоций, что даже не обладая обширным словарным запасом в области нецензурной лексики,  я навскидку выдала  в адрес обнаглевших тепловиков штук пять весьма хлестких эпитетов. К сожалению, это был как раз тот самый случай, когда словами делу не поможешь,  и, объятая глубочайшей тоской, я уныло поплелась  напрашиваться на помывку к Зубаревым.

Зубаревы  у нас считались чуть ли не олигархами. Немолодая бездетная  чета, смирившаяся с тем, что доживать свои дни им суждено в Губаревской общаге, однажды изрядно потратилась и установила  в своей квартире душевую кабину, оборудованную персональным водонагревателем, после чего моментально превратилась в объект зависти мало того, что страдающих от  регулярного «недогрева», так еще и вынужденных  ежедневно выстаивать продолжительные очереди жильцов.  

Порой мне даже казалось, что с установкой кабины проблем у Зубаревых только прибавилось: к дверям супругов потекли орды соседей, поголовно то «опаздывающих на работу», то «приглашенных вечером на день рождения», а то и просто отчаявшихся пробиться сквозь плотные ряды более удачливых конкурентов, оккупировавших многострадальный общий душ. С наступлением лета Зубаревым вообще не стало житья, и сколько глава семьи не пытался донести до взмыленных и потных жильцов, что баня находится по другому адресу, привыкшие к обобществлению частной собственности соседи не прекращали попыток воспользоваться отдельной кабиной.  Исключительно преуспели  в деле комфортной помывки представленные в широком ассортименте матери-одиночки, научившиеся со временем так виртуозно давить Зубаревым на жалость, что у тех нее хватало мужества им отказать при виде остро нуждающегося в горячей воде ребенка. И при всем при этом, я в душе у Зубаревых ни разу не мылась, что автоматически опускало мой негласный рейтинг ниже нулевой отметки.  Досадное недоразумение пора было срочно исправлять,  так как черт бы с ним с рейтингом, но заявиться в «Рубенс» по уши покрытой уличной пылищей – это есть ни в какие ворота не лезущий моветон.

Анна Семеновна о «недогреве» была явно осведомлена, и  к наплыву посетителей успела морально подготовиться, однако, увидев на пороге меня, она до того растерялась, что мигом позабыла формулу универсального отпора для нежелательных гостей.

Если в первый месяц своего появления в общаге, я считалась чем-то вроде местной достопримечательности, в последнее время на меня вообще перестали обращать внимание. К моему постоянному проживанию на кухне у тетки Василисы соседи привыкли, как к неизбежному злу, а, учитывая, что оно в одинаковой степени никому не причиняло ни пользы, ни вреда, большая часть жильцов окончательно потеряла ко мне интерес. С Зубаревыми я сохраняла стойкий нейтралитет, и, по-моему, супруги даже испытывали  некоторую симпатию к одной единственной соседке, не помышляющей претендовать на душевую кабину. Поэтому, когда я робко озвучила  Анне Семеновне свою просьбу, ее глаза наполнились таким выразительным немым укором, что  я всерьез ожидала услышать что-то в стиле «И ты, Брут!».

Воспроизводить бессмертное высказывание Гая Юлия Цезаря мадам Зубарева, конечно, не стала, но ее кислая, будто перебродившее вино, физиономия оказалась красноречивее любых исторических цитат.  Тем не менее эффект внезапности себя полностью оправдал, и в свою родную кухню я вернулась с неповторимым ощущением свежести и чистоты, несколько омраченным завистливыми взглядами Нюрки и недавно проснувшейся тетки.

На объединенные ключевой фразой «Где шлялась?» вопросы я отвечала рассеянно и односложно. Мои мысли витали совсем в иной плоскости, и как бы я не старалась сосредоточиться на смысловой нагрузке теткиной брани, удавалось мне это достаточно слабо. В конце концов, тетка устала разговаривать с пустотой и оставила меня в покое, а я молча дождалась, пока высохнут волосы и отправилась тратить свои скудные сбережения в одежный магазин.

Я толком не отдавала себе отчета, зачем я все это делаю. Логики в моих поступках не было абсолютно,  и  сей прискорбный факт, я как ни странно, великолепно осознавала. Вместо того, чтобы  в следующем месяце целиком рассчитаться с теткой Василисой за стоматологию, я потратила деньги на обновление гардероба, причем вещи я купила совершенно непригодные для каких-либо иных целей  помимо вечернего похода в «Рубенс». Когда двигающее мной буйное помешательство заставило меня также приобрести себе модельные туфли на каблуке, мне стало по-настоящему страшно. Я однозначно сошла с ума, и самое ужасное, что это пограничное состояние мне безумно нравилось. Я словно вновь вернулась в догероиновые времена – светлые и беззаботные годы под крылышком заботливых родителей, и вдруг поняла, что за такое невероятное удовольствие не грех и заплатить, притом заплатить честно заработанными  своим трудом деньгами. К сожалению, моими последними деньгами. Что ж, сходить в «Рубенс» и умереть, причем, умереть либо от голода, либо от по-мужски тяжелой руки тетки Василисы.

Во имя своей хотя бы частичной реабилитации я по возвращении домой разгребла посудные завалы в мойке. На фоне закопченных сковородок радужное настроение  у меня довольно быстро поблекло, но возбужденное предвкушение неминуемого чуда никуда не делось. И пусть все вокруг думают, что выход в свет для меня –это прогуляться до «ямы» и обратно. Еще недавно все так и было, но пришла пора менять привычки и рушить стереотипы. Сегодня вечером я иду в элитное заведение встречаться с отпрыском строительного магната, и невзирая на то, что среди тамошней публики  я буду выглядеть не более уместно, чем свинячье рыло в калашном  ряду,  я  это, черт возьми, сделаю. Осталось теперь понять, на кой оно мне вообще нужно?

К сожалению, на протяжении всего дня мне было явно не до ретроспективного анализа, и события прошедшей ночи до сих пор представляли собой размытое пятно в моей памяти. А ведь как здорово все начиналось: изобличила бы злостного вредителя и, быть может, Степановна  задумалась бы о премировании незаменимого сотрудника. И что получилось в итоге? Маловразумительные рисунки на стекле и последовавший за прикосновением к ним сдвиг по фазе. А  еще несовершеннолетний вандал с сомнительными претензиями  не только на паранормальные способности, но на умение диагностировать их наличие у мимо проходящих лиц.

Помнится, Потапыч говорил, что рецидив может запросто начаться с таких вот «обострений», когда воспоминания о героине принимают почти осязаемую форму, и  любая мелочь может косвенно спровоцировать срыв. Никогда ранее я не чувствовала  этого так отчетливо и явно, как сейчас, и никогда ранее я не была столь твердо нацелена на борьбу со своими демонами.  Теперь  я поняла, зачем я согласилась пойти на встречу с Айком и растратила все свои сбережения, дабы не ударить  перед ним мордой в грязь – я втайне надеялась, что он вновь покажет мне тот путь к блаженству, по которому я вчерашней ночью сделала всего несколько шагов, но эти шаги в отличие от мыслей о героине совсем не показались мне спуском в пропасть. Идиотизм ситуации усугублялся  еще и тем, что Айк ни сном ни духом не ведал об истинных предпосылках моего нездорового интереса к его причудливым измышлениям и, наверное, искренне верил, что я всего лишь не устояла перед его непреодолимым личным обаянием.

До наступления часа икс я выкурила столько сигарет, что под вечер у меня начала ощутимо кружиться голова, а кухня насквозь пропиталась едким табачным дымом. Не знаю, удалось ли мне ввести в заблуждение тетку Василису, но в течение дня я столько раз повторяла, что собираюсь в гости к благоприобретенной на общественных работах подруге, что в итоге сама начала принимать эту белиберду за чистую правду. Изначально я чуть было не ввернула модное ныне словечко «корпоратив», но потом вовремя сообразила, что применительно к субботним посиделкам всю неделю усиленно орудующих вениками и метлами баб, использовать подобные  речевые изыски  все же не стоит.  

Я честно пыталась подремать пару часиков, и даже  разложила для этого свой матрас, но сон целенаправленно обходил меня десятой дорогой, и запланированное на отдых время я провела, тупо глядя в густо побеленный потолок с кое-где осыпавшимися кусками известки.  Зато мне повезло сразу по двум позициям:  во-первых, мои обновки остались незамеченными как развалившейся перед телевизором теткой, так и  ускакавшей в неизвестном направлении Нюркой, а во-вторых, послеобеденная жара сменилась вечерней прохладой,  и длинный рукав  ни у кого не вызывал ненужных подозрений.

А потом я вдруг сообразила, что пешком тащиться до расположенного в самом центре города «Рубенса», это  примерно такая же бредовая идея, как добывать золото из куриного помета,  а поездка на такси в свете недавних трат мне, увы, не по карману, и следовательно не мешало бы выяснить, какие маршруты общественного транспорта связывают богом забытую улицу Губарева с даун-тауном.  Добираться до места назначения мне пришлось с двумя пересадками, и, спросив время у кондуктора в автобусе, я  в панике поняла, что безнадежно опаздываю.

 

ГЛАВА IX

Последние несколько месяцев я вела настолько благопристойный образ жизни, что мой проштрафившийся ангел-хранитель откровенно пинал балду,  однако, сегодня ему представился уникальный случай восстановить свою подмоченную репутацию.  Похоже, мой небесный покровитель все же слегка подсуетился, потому что хотя я и появилась у дверей «Рубенса» почти на полчаса позже назначенного времени, у Айка оказалось достаточно мотивации, чтобы найти в себе терпения меня дождаться.

Склонная обычно  к чрезмерным преувеличениям Нюрка на этот раз меня не обманула. Облюбованное золотой перовской молодежью кафе располагалось в историческом центре города среди поверхностно отреставрированных памятников архитектуры позапрошлого века, и своим урбанистическим минимализмом резко контрастировало с украшенными лепными карнизами зданиями. Я могла только предполагать, в какую сумму владельцу заведения обошелся земельный участок,  и какое мощное лобби в местной администрации ему потребовалось для получения разрешения на  коммерческую застройку.

В интерьере «Рубенса» в первую очередь бросалось в глаза обилие свободного пространства между столиками и  сразу привлекали взгляд  вмонтированные в пол и стены светильники в форме сложных геометрических фигур. В сочетании с   преобладанием серебристой  гаммы цветового оформления и огромными витражными окнами внутренняя обстановка кафе создавала какое-то совершенно космическое  впечатление, и я невольно почувствовала себя астронавтом, приземлившимся на неизвестную планету с разведывательной миссией и отчаянно пытающимся мимикрировать под местных гуманоидов.

Я нерешительно застыла у входа и осторожно осмотрелась по сторонам. Субботним вечером  кафе было заполнено под завязку, и в воздухе витал шумный гвалт оживленно беседующих посетителей, средний возраст которых по моей беглой оценке вряд ли превышал восемнадцать. К счастью,  рассредоточившиеся по просторному залу парочки были слишком поглощены друг-другом, чтобы задаваться вопросом, каким попутным ветром на этот праздник юности занесло такую кошелку, как я.  C явным облегчением осознав, что на меня никто не бросает недоумевающих  взглядов, я немного отмерла, сделала глубокий вдох, и с гордо поднятой головой направилась в самый дальний угол помещения.

Айк неизбежно выглядел примечательно узнаваемым при любом скоплении народа.  Парень одиноко сидел за столиком перед раскрытым ноутбуком и одной рукой сосредоточенно водил по сенсорной панели, а другой ожесточенно выбивал на столешнице звучащий у него в наушниках сложный ритм. Банданы на его голове сегодня не наблюдалось, зато коротко подстриженные практически под ежик волосы неожиданно оказались обесцвеченными до пшенично-медового оттенка. 

Я так и не поняла, что заставило Айка отвлечься от увлекательного путешествия по виртуальным мирам в музыкальном сопровождении любимых исполнителей,  но не успела я преодолеть и половину расстояния, отделяющего меня от оккупированного парнем столика, как он внезапно подпрыгнул на стуле, резко сбросил наушники и на всех парах рванул мне навстречу. Столь высокую степень вызванной моим появлением радости  после выхода из наркологии мне еще никто не демонстрировал, и от бурного эмоционального порыва Айка я вполне предсказуемо растерялась.  Стоять посреди зала в позе  соляного столба и глупо улыбаться  я бы, наверное, могла до бесконечности, если бы счастливый, будто обладатель выигрышного лотерейного билета, парень не набрался то ли смелости, то ли наглости прилюдно схватить меня за руку и  настойчиво потащить за собой.

-Мазафака, Римма, вы  пришли! – я так и не поняла, что обозначал сопровождающий восклицание Айка яростный жест: возможно, это было обыкновенное приглашение присаживаться, а может быть, парень пытался таким образом выразить свое нелицеприятное отношение к опозданиям на заранее обговоренные встречи, - я уже думал, сегодня строго не мой день! С утра  все наперекосяк пошло…

По элементарным канонам вежливости, мне бы стоило по крайней мере извиниться, но от горького понимания того прискорбного факта, что в «Рубенсе» не курят, а если и курят, то исключительно в специально отведенных местах, я временно лишилась дара речи и в расстроенных чувствах опустилась на мягкий стул с блестящей металлической спинкой. Количество устремленных на меня любопытных взглядов росло в геометрической прогрессии, и  к общей растерянности присовокупилось еще и напряженное оцепенение, незримыми цепями сковавшее меня по рукам и ногам.  Помимо любопытства в глазах собравшихся в кафе отпрысков перовского истэблишмента открытым текстом читалось близко граничащее с легким шоком изумление, постепенно переходящее в разочарование. На роль таинственной пассии «Маленького принца» я, однозначно, не тянула уже только  в силу  своего возраста,  и следовательно, представляла весьма сомнительный интерес в качестве предмета для сплетен.

 Тем не менее, определенный общественный резонанс оказанный мне Айком восторженным прием в «Рубенсе», несомненно, вызвал. Ладно, черт с ним, пусть за неимением более достойного повода, эти девочки и мальчики обсуждают отсутствие у меня брендовых шмоток.  Сомневаюсь, что сюда так уж и часто забредают подобные мне экземпляры…

-Сначала тестирование с утра проспал, потом в качалке сухожилие потянул, на брейке «хэдспин» вертел – упал  на ровном месте, а на стритболе Денжер мне мячом по башке случайно зарядил, до сих пор в ушах звенит, -интуитивно почувствовавший необходимость проявить в разговоре инициативу Айк вместо классических вводных слов о текущем состоянии погодных условий сходу выдал мне полный список постигших его неприятностей, и сам же от этого смутился, -думаю, если еще и вы не придете, то вообще финиш!

-Знаешь, я  в городе еще не слишком хорошо ориентируюсь, - с претензиями на попытку оправдать свое опоздание сообщила я, -пока нашла этот твой «Рубенс»… Кстати, что это за название такое? Неужели хозяин тонкий ценитель живописи?

-Да какой там ценитель! – на щеках Айка появились улыбчивые ямочки, - он, по-моему, и знать не знает, кто такой Рубенс.  Просто кафешку держит армянин по имени Рубен, вот ему какой-то продвинутый умник и подсказал вывеску сделать через апостроф на американский манер. Ну, типа  знаете, как «John’s» там, например, а у него получился  «Ruben’s», - парень на секунду замолчал и запоздало уточнил, -  так вы  не из Перовска?

-Из столицы, - странности в написании фамилии великого художника, сразу бросившиеся мне в глаза при виде украшающей фасад вывески, получили рациональное объяснение, но в моей биографии имелись скользкие, как отполированный паркет, моменты, относительно которых я абсолютно не имела желания распространяться,  и поэтому обоснованный, в принципе,  интерес Айка был удовлетворен подразумевающим  немедленное прекращение дальнейших расспросов тоном. Парень оказался невероятно чуток в восприятии моих недвусмысленных эмоциональных посылов и тут же сменил тему, причем без какого-либо логического перехода.

-Держите меню  и заказывайте все, что захочется! – Айк протянул мне  толстую кожаную папку с вытисненным на обложке рисунком, - я и так перед вами виноват, вчера, когда схема активировалась, у меня совсем тормоза отказали.  Еще подстава эта с гаерами, до сих пор стыдно…Римма, возьмите кофе, здесь кофе зачетный,  мне капучино нравится, но латте тоже ничего так…Юлька правда глассе всегда заказывает, с мороженым…

Меню я не стала листать даже по диагонали. Нельзя сказать, чтобы представленное в нем  разнообразие блюд и напитков вызывало во мне первобытный ужас: в отличие от Нюрки и ее легкодоступной подружки мне  в жизни доводилось посещать заведения гораздо более высокого уровня,  и невзирая, на четырехлетнее  прозябание на дне героиновой бездны,  я наперечет помнила  все злачные места столицы.  Просто сюда я пришла  вовсе не ради кофе, так стоит ли терять время на заведомо не имеющий ровным счетом никакого значения выбор?

-Бери то же самое, что и себе, - уверенно заявила я, откладывая папку на край стола,- мне без разницы.

-Мазафака, все бы так делали, а то Юлька  по полдня выбирает,- искренне рассмеялся Айк. Без банданы и с этой своей прической он казался еще моложе, и я тщетно старалась заставить себя не думать, какое впечатление мы с ним производим со стороны.  Я, конечно, сделала все возможное и невозможное, чтобы мой «вечерний туалет»  ничем не напоминал  повседневную одежду, отличающуюся от робы разве что лишь степенью чистоты,  но куда девать, в частности,  бездарно уложенные волосы  и запечатлевшиеся на моем лице следы бурно проведенной молодости?

-Нам два капучино  и миндальные пирожные, -для того, привлечь внимание официантки, Айк призывно взмахнул рукой и болезненно поморщился, схватившись за запястье. Загадочную татуировку на этот раз полностью скрывал напульсник с логотипом известной спортивной фирмы, -  похоже, правильно  мне отец говорит-  ты свою распальцовку только тогда прекратишь, когда я тебе обе руки повыворачиваю.   

Я всегда испытывала бессознательную настороженность по отношению к людям, которые слишком  часто улыбаются и условно подразделяла их на две категории: блаженные дурачки и мелкие пакостники.  Улыбки у типичных представителей данных подвидов были тоже разные: первые беспричинно лыбились по  любому поводу с выражением хронического идиотизма на лице,  а вторые слащаво растягивали губы  с очередной гадостью на уме. По моим внутренним ощущениям я не имела оснований причислить сидящего напротив меня парня ни к одной из вышеуказанных групп, а его улыбка была настолько настоящей и открытой, что мне с трудом верилось даже в опосредованную принадлежность Айка к напрочь порочной касте  власть предержащих. Маленький принц! Не в бровь, как говорится, а в глаз!

-Давай показывай, что там у тебя! – я  постучала костяшками пальцев по крышке ноутбука, - хватит лирики!

Последнюю фразу я адресовала главным образом самой себе, потому как вдруг почувствовала себя неожиданно  легко и комфортно, и это явно было не к добру. К хорошему быстро привыкаешь, а в понедельник мне снова подметать улицы и красить заборы, а также думать, как дожить до  зарплаты с отрицательным балансом денежным средств. В моем положении нельзя расслабляться – ведь именно интенсивная трудотерапия способна сделать человека, не скажу наверняка, что из обезьяны, но из  наркомана точно.

-А, ну да, - Айк встрепенулся, развернул ноутбук экраном ко мне, навскидку прикинул угол обзора, и, оставшись крайне недовольным открывшейся панорамой, передвинул свой стул почти впритык к моему, - я думал, вы скажете, вот пристал, даже кофе выпить спокойно не дает, хотел подождать для приличия…

-Красиво ухаживать за своей  Юлькой будешь!- насмешливо фыркнула я, -а мне ты обещал рассказать,  на хрена ты остановки разрисовываешь.

От белоснежной футболки Айка, широкой, как минимум на пару размеров больше, исходил едва различимый запах дорогого парфюма, и этот тонкий, приятный аромат вдруг всколыхнул во мне далекие воспоминания о моей безвременно ушедшей юности. Так пахло от сокурсников в университете, от моих многочисленных друзей, от коллег отца по работе и даже поначалу от Стаса. Потом я  надолго перестала чувствовать, что-либо кроме иссушающей мозг потребности в героине,  а  в моей новой реальности мужчины если и пользовались одеколоном, то  лишь той его разновидностью, от которой капитально шибало в нос и которую я про себя именовала «слесарно-механической».

Усилием воли я заставила себя не залипать и переключиться на подозрительно знакомое изображение, возникшее на экране по мановению травмированной конечности Айка.  Опять двадцать пять, это я и так видела, и Нина Степановна, уже, наверное, тоже.

-Мы когда с вами расстались, я поехал назад и сфотографировал картинку, - пояснил парень в ответ на мой немой вопрос, - потому и домой под утро вернулся. Хорошо, отец в отъезде, а мамка так и не заметила, что я дома не ночевал.

-Доиграешься ты со своими ночными отлучками, что отец тебе не только руки повыворачивает, но и ноги  заодно поотрывает, -я пристально вглядывалась в испещряющую пыльное стекло остановочного павильона причудливую вязь с контуром моей ладони в центре, и снова ощущала странное покалывание в кончиках пальцев, предшествующее тому самому приходу,-зачем фотографировать-то было? Ты же говорил, что твой состав уже ничем не сведешь?

-А если бы стекло поменяли, мазафака? –резонно возразил Айк, -я ведь после активации  схемы вообще ошалел, только что имя свое  не забыл,  а так совсем мозги отшибло. Ума даже не хватило спросить, где вы работаете, фамилию вашу… Вдруг бы вы сегодня  в «Рубенс» не пришли, где бы я вас искал? Помните, как в сказке про Золушку, принц всем ее туфельку давал померить? А я бы, наверное,  с отпечатком вашей руки повсюду таскался, -парень  опустил взгляд на мои инстинктивно  сцепленные в замок пальцы  и смущенно улыбнулся, - нашел бы все-таки, скорей всего, первый раз у девушки такую маленькую ручку встречаю.

 

ГЛАВА X

Судя по всему, Айк обладал невероятной способностью не замечать очевидного, и в то же время моментально вычленять из общей картины главное и второстепенное. А, может быть, он всего лишь отличался хорошим воспитанием и считал откровенно бестактным заострять внимание на плачевном состоянии моих сплошь и рядом покрытых засохшими мозолями ладоней –  и в самом деле, довольно узких, с длинными пальцами и аристократически тонкими запястьями. Впрочем, я свои руки всегда ненавидела лютой ненавистью – последние вены на  них я убила всего за пару лет употребления героина и  впоследствии вынуждена была искать на теле другие места для  инъекций, тогда как многие знакомые наркоманы умудрялись годами успешно колоться в локтевой сгиб.

-По-моему, на роль прекрасной принцессы для Маленького принца я точно не подойду, - с целью скрыть наличие у себя во рту малоэстетичных металлических коронок я улыбнулась очень сдержанно и осторожно, но Айк  внезапно отреагировал на мои слова  с  такой болезненной ранимостью, будто я только что в голос осмеяла его глубокий душевный порыв. Парень с размаху ударил кулаком по столу, расплескав при это добрую половину не вовремя принесенного официанткой кофе, и с пышущим праведным гневом взглядом потемневших от обиды небесно-голубых глаз воскликнул:

- Мазафака! Не знаю, кто вам это сказал, но я бы лично ему по морде съездил! Один идиот придумал, теперь остальные повторяют, достали уже!  - Айк шумно перевел дыхание и уже чуть более спокойным тоном попросил, - не называйте меня так никогда, ладно? Пообещайте, что не будете!

-А расписку тебе не написать? – сервис в «Рубенсе», похоже, был организован на грани фантастики: благодаря бесшумным действиям вышколенной официантки, кофейная лужа исчезла со стола  практически незаметно. Немало положительных моментов также заключалось и в отдаленном расположении столиков друг от друга: даже если кое-то из особо любопытных посетителей  и обернулся в нашу сторону, расслышать подробности неожиданно вспыхнувшего между нами конфликта им, естественно, не удалось.

Не сомневаюсь, что  при желании у Айка  всенепременно нашлись бы подходящие слова для парирования моей грубоватой иронии, но  спонтанная попытка выпустить пар посредством удара об ни в чем не повинную столешницу обернулась в первую очередь против него самого и на несколько секунд лишила парня  возможности издавать членораздельные звуки. С перекошенным от боли лицом он держался за свое многострадальное запястье и сдавленно шипел  сквозь зубы невнятные ругательства, а я тщетно старалась интуитивно нащупать для  себя наиболее приемлемую линию поведения в этой непередаваемо глупой ситуации.

-Айк, я обещаю! – ну и смысл мне что-то обострять? Хочет изображать из себя выходца из гетто – пусть изображает на здоровье, а я  могу  ему и подыграть, если уж на то пошло, -как рука?

-Да проехали уже, нормально все, - помрачневшие черты парня понемногу разгладились,  и на раскрасневшихся щеках вновь появились привычные ямочки, однако, теперь я знала, как он выглядит, когда по-настоящему злится, - я ваш кофе тоже разлил? Еще заказать?

-Не надо ничего заказывать, - решительно отказалась я, - давай лучше я схожу покурю, а ты пока подготовишь свои рисунки или что там у тебя еще. Где здесь курилка?

-Прямо по коридору и направо, -  с воодушевленным энтузиазмом отозвался Айк, -  я вам покажу.

-И не надейся, - на корню обломила я завуалированную попытку парня стрельнуть у меня сигарету, - прямо и направо, говоришь…

На протяжении торопливого дефиле по весьма вместительному залу «Рубенса» меня сопровождали заинтригованные взгляды, исподтишка кидаемые в мою сторону юными посетителями кафе, а я, напустив на лицо выражение хронического безразличия ко всему и вся, изо всех сил делала вид, что общественное мнение меня абсолютно не волнует. К сожалению, сбросить каменную маску и слегка расслабиться у меня не получилось даже по прибытию в курилку. Народу там оказалось так много, что я с трудом нашла себе  неприметное место в уголке. От  несмываемого позора меня спас лишь висящий коромыслом дым – приближенная к нулевой видимость не позволила гламурным девушкам, изящно поджигающим дамские сигареты щелчком  инкрустированной стразами зажигалки разглядеть в моих руках пачку дешевой дряни без фильтра, да еще и прикуриваемой при помощи примитивных спичек.  

Лошадиная доза всосавшегося в кровь никотина быстро восстановила мое изрядно поколебавшееся душевное равновесие, и напоследок я даже рискнула  бросить мимолетный взгляд на свое отражение в зеркале, после чего мне в голову вдруг пришла парадоксально-неожиданная мысль: невзирая на то, что на фоне рубенсовской тусовки я выделялась, как ретромобиль среди гоночных болидов, окажись рядом кто-нибудь из моих товарок по общественным работам, им бы пришлось значительно поднапрячь воображение, чтобы узнать во мне подметающую перовские улицы в выгоревшем на солнце оранжевом жилете особу.

Оптимистичному настрою, вызванному произошедшими в моей внешности бесспорно позитивными изменениями, не суждено было реализоваться в полной мере, так как по выходу из курилки я обнаружила, что у  нас с Айком появилась компания. Вернее, компания в  виде разнополой пары молодых людей появилась в мое отсутствие у Айка, а мне следовало немедленно решить, как быть дальше: воспользоваться удачным стечением обстоятельств и по-английски покинуть «Рубенс» или набраться мужества и внаглую  идти допивать остывший кофе и доедать миндальные пирожные.

Не напоминай зал по планировке аэродром стратегического назначения, перед принятием окончательного решения я, вероятно, и понаблюдала бы из укрытия за развитием событий, но открытое пространство не оставляло ни малейшей возможности для установления «наружки», и соображать  необходимо было оперативно, пока обладающий какой-то непостижимой интуицией Айк стремительно не бросился наперерез моей удаляющейся фигуре.

Не поверите, в конечном итоге я все-таки вернулась за столик, и причина моего неоднозначного поступка крылась вовсе не в распространяющей аппетитный запах выпечке – просто я вспомнила, зачем черт вообще принес меня в «Рубенс», это раз, и  какой практический результат я изначально планировала извлечь из сего дурацкого культпохода, это два. Учитывая, что к достижению поставленной цели я почему-то продвигалась окольными путями плюс с пробуксовками, а сегодняшний вечер пока ознаменовался исключительно непроизводительной стычкой с Айком, мне никак нельзя было уходить.

Айк выглядел растерянным и недовольным. Он явно не ожидал увидеть в «Рубенсе» оккупировавшую столик парочку и по всем признакам мучительно искал способ поскорее от нее избавиться.  Когда парень услышал мои шаги или, как мне показалось,  скорее почувствовал мое приближение на подсознательном уровне, и наши взгляды на мгновение встретились, я заметила в его небесно-голубых глазах нарастающее раздражение, тут же сменившееся радостным блеском.

-Освободи место, мазафака! –  потребовал Айк у бесцеремонно расположившегося в аккурат на моем стуле парня, - Римма, присаживайтесь, они уже уходят.

Моментально освободивший мое законное место парень встряхнул собранными в тяжелый хвост дредами, и ощутимо ткнув Айка в бок, заявил:

-Я, конечно, понимаю, что тебе на стрите сегодня досталось, но чего ты злой такой? Хотя бы познакомил нас, а?

-Слушай, Денжер, свали уже! Не видишь, я занят? – нервно отозвался откровенно  не горящий желанием разводить  китайские церемонии Айк, - оно тебе вообще надо?

-Ну, а как же? – певучим голосом вступила в разговор все еще продолжающая сидеть ко мне спиной девушка  и вдруг резко обернулась через плечо, - нужно же мне узнать, из-за кого ты меня сегодня отшил? Ой, извините, пожалуйста! Простите, я думала…

Подружка у Айка предсказуемо оказалась совершенно потрясающей красоты. Юная, стройная, ухоженная, с длинными, струящимися по точеным плечам волосами изумительного светло-каштанового оттенка и словно сияющей изнутри кожей, она  выглядела так же восхитительно свежо, как и  я лет десять тому назад. В отличие от своих сверстниц из рабоче-крестьянских семей вроде Нюрки она совсем не злоупотребляла косметикой, ее обтягивающее идеально скроенную фигурку платье не казалось вульгарным, а тщательно подобранные неброские украшения и аксессуары свидетельствовали о врожденном чувстве вкуса. Такие девушки с  возрастом только хорошеют, их красота приобретает особый зрелый шарм, а беззаботное очарование молодости лишь сменяется женственным достоинством. Жаль, что некоторые  из них подсаживаются на героин и досрочно  превращаются в живое воплощение ночных кошмаров.

Придя без предупреждения в «Рубенс», оскорбленная странным равнодушием   своего бой-френда Юлька несомненно рассчитывала застать коварного изменника за романтическим ужином если не с мисс Вселенной, то по крайней мере с обладательницей классических модельных параметров, и, возможно, она даже заранее отрепетировала свое выступление перед нахальной конкуренткой, во всяком случае  неспешный поворот в мою сторону вышел очень эффектно. А теперь представьте, в каком шоке пребывала бедная девочка, обнаружив на месте первой красавицы из параллельного класса или  кого она  еще ожидала увидеть,  какую-то незнакомую тетку, похожую на освобожденную союзными войсками узницу фашистских концлагерей?

Юлька натуральным образом не знала, куда ей деваться от стыда. Ляпнув несусветную чушь в адрес взрослой женщины, она готова была провалиться сквозь землю под испепеляющим взглядом Айка, и на ее хорошеньком личике недвусмысленно читалось  глубочайшее раскаяние в своем необдуманном поступке.

-Извините, - до крови кусая губы, повторила девушка, -я не хотела вас обидеть…

-Извинения приняты, - я обдала сосредоточенно изучающую пол Юльку горьким табачным запахом, после посещения курилки прочно впитавшегося в мою одежду и хотела улыбнуться, но вовремя вспомнила про коронки и ограничилась ободряющим кивком, - как видишь, повода для ревности у тебя нет!

-А Денжера ты на фига притащила? Как свидетеля, что ли? –Айк тоже упорно избегал смотреть мне в глаза, и его положению я сочувствовала еще больше, чем попавшей впросак Юльке. Что он там говорил про «строго не его день»?

-Так я думал, если мордобой пойдет, кому-то же разнимать надо! – парень с дредами примирительно положил Айку руку на плечо, - кто ж знал, хоуми, что у тебя серьезная стрелка набита?

Айк нервно передернулся от возмущения и отчетливо процедил сквозь зубы:

-Вообще-то я вроде еще утром  кое-кому сказал, что у  меня вечером важная встреча. Мазафака, точно каждый в меру своей испорченности понимает!

-Мог бы нормально объяснить, а не так… -   неуверенно попыталась отбить подачу Юлька, - вечно, из всего тайну делаешь…

-Всё, народ, мир, а то по ходу мне вам двоих разнимать придется! –Денжер обеими руками приобнял не то бранящихся, не то просто тешащихся «милых» , ненавязчиво подтолкнул девушку к выходу и вдруг в упор остановил на мне изучающий взгляд , - этот хам, Айк, нас так и не представил.  Меня зовут Денис, но так как опасность - мое второе имя, то лучше называйте меня  Денжер!

Мне отчего-то сразу не понравились его глаза, может быть потому, что невольно напомнили мне одного персонажа из прошлого. Человек с такими глазами, серо-стальными, глубоко посаженными, обрамленными короткими бесцветными ресницами, однажды предложил нам со Стасом попробовать героин, а потом этот же человек на моих глазах избивал ногами едва живого Стаса и настойчиво подсовывал мне документы на отказ от доли в фирме.  А еще тот человек долгое время прятал свою истинную сущность за виртуозной игрой в преданную дружбу и взаимное доверие.  Его звали совсем иначе, но имя Денжер ему бы идеально подошло.

Не знаю, успел ли парень что-либо прочесть на моем изменившемся лице, но тот факт, что ответное рукопожатие получилось у меня неохотно-вялым, он не заметить не мог, и настаивать на продолжении знакомства благоразумно не стал, а махнув демонстративно проигнорировавшему его прощальный жест Айку, потянул Юльку к дверям.  Айк проводил их удаляющиеся фигуры преисполненным неприкрытого облегчения взглядом и вдруг резко захлопнул крышку ноутбука.

-Давайте уйдем отсюда! - его небесно-голубые глаза украдкой наблюдали за моей реакцией,  а я никак не могла до конца разобраться,  какое впечатление произвела на меня эта детсадовская мелодрама. С одной стороны, тинейджерские разборки  вызывали у меня лишь снисходительную улыбку, а с другой, порождали в душе светлую грусть как сожаление о навсегда прошедшей юности. Когда-то все это тоже казалось мне важным,  и я безудержно рыдала в подушку, оплакивая первую любовь и переживая первое предательство. Как давно это было! Неужели я уже такой ископаемый мастодонт? Да не может быть!

-Без проблем, Айк, давай уйдем, -согласилась я, - но  так как все самое страшное с тобой сегодня, похоже, уже случилось, я думаю, никому не будет хуже, если мы сначала все-таки съедим пирожные.

 

ГЛАВА XI

Следующие полчаса мы провели в полном соответствии с целевым назначением заведения общественного питания, опрометчиво выбранного до безобразия непредусмотрительным Айком для проведения «деловой встречи», и в какой-то момент я настолько втянулась в околдовывающую атмосферу нормальной жизни, что мне даже стало немного обидно за очевидную утрату способности вызывать приступ ревности  у влюбленных школьниц.  Я вдруг поняла, как сильно мне не хватало этих привычных и обыденных для общей массы населения мелочей – вечерних посиделок за столиком кафе, чашки капучино с миндальным пирожным  и просто приятного общения на отвлеченную тематику.  Я чувствовала какое-то полушизофреническое раздвоение личности: прагматичная и рассудительная часть меня неприкрыто осуждала мое беспечное поведение, а вырвавшаяся на свободу  легкомысленная сумасбродка от души наслаждалась случайно представившейся возможностью ощутить все прелести «романтического ужина».

Напряженный и расстроенный после недавнего выяснения отношений Айк тоже как-то внезапно расслабился, и  его улыбка вновь обрела ту непостижимую искренность, которой я до сих пор не переставала поражаться. Не знаю, за кого он впоследствии выдаст меня перед своими друзьями, и как объяснит свое  публичное появление в моей компании среди бесспорно знающих его в лицо посетителей «Рубенса», но сейчас, сколько бы я не всматривалась в  эти огромные небесно-голубые глаза, я не замечала в них  и тени неловкости за мое общество.  Лучшего способа поднять до немыслимых высот мою безнадежно заниженную самооценку нельзя было и представить, и та самая безрассудная половина, самозабвенно растратившая  на тряпки свои скудные сбережения, в итоге одержала сокрушительную победу на превратившимся в отдаленное эхо голосом разума.

По сравнению с нашими дальнейшими действиями, все предыдущие безумства выглядели не менее логичными, чем теорема Пифагора, однако, когда Айк неожиданно предложил провести обещанный ликбез на свежем воздухе, я безоговорочно приняла его в равной степени заманчивое и сумасшедшее  предложение.

Если судить по тому, что на улице уже почти стемнело, мы засиделись в «Рубенсе» часов до десяти. Так как  на этот раз наученный горьким опытом прошлой ночи Айк  оставил скутер в гараже,  мне предстояло сделать выбор между поездкой на такси и пешей прогулкой. Я так боялась  нарушить очарование этого  странного вечера, иллюзорными нитями незримой паутины окутавшее  окружающую меня реальность, что единолично разрешила дилемму в пользу передвижения на своих двоих, относительно чего, мой спутник, совершенно не возражал.

Сумерки в Перовске всегда казались мне слишком густыми, вязкими   и как будто бы  вечно грязными. Возможно, виной тому были многочисленные предприятия, расположенные практически в черте города и зажимающие Перовск в плотное кольцо круглосуточно поднимающихся из труб клубов черного дыма. Тетка Василиса рассказывала, что в связи с захлестнувшим страну экономическим кризисом, большинство заводов существенно сократило производственные мощности, и я могла только догадываться,  какой атомной смесью из химических примесей и промышленных выбросов дышали местные жители в финансово благополучные времена. Не скажу, что воздух в моей родной столице обладал кристальной чистотой девственного уголка  нетронутой природы, но там главную причину загрязненности составляли, в основном, автомобильные выхлопы, а вредные производства, как водится, размещались далеко на периферии, и по прибытию в Перовск я долго ощущала какую-то неприятную резь в легких, пока мой прошедший наркотический «Крым и Рым» организм постепенно не адаптировался к здешним особенностям.

Я редко бывала в центре - жила на отшибе, работала в микрорайоне -  и все вокруг выглядело для меня чужим и незнакомым. Проспект Вознесенского  с его дорогими магазинами, зеркальными высотками административных зданий, аккуратно  подстриженными кронами деревьев  и престижным квадратом жилых домов, хотя и был назван мною в качестве домашнего адреса, являлся недосягаемой мечтой ютящихся в малосемейках перовцев, потому что расценки на квартиры здесь давно сравнялись со столичными и, невзирая, на кризис, продолжали стремительно ползти вверх.  Наверное, воспринявший мою бесхитростную  ложь на удивление спокойно Айк предполагал, что мои родители принадлежат к старой гвардии, заселившей Вознесенские дома еще на заре цивилизации и даже за баснословные деньги не желающей продавать нуворишам свою недвижимость, потому как принять меня за представителя перовского бомонда при любом раскладе было исключительно сложно.

Поздним субботним вечером на центральном  проспекте царила многолюдная суета. Народ активно кучковался у фонтана, резные деревянные скамейки занимали целующиеся парочки, а у памятника какому-то местному политическому деятелю бдительно охранял общественный порядок отряд дежурных полицейских.  Первоначально мы с Айком планировали развернуть нашу «передвижную лабораторию» где-нибудь на просторах перовского Арбата, но так как передача тайного знания требовала уединенной тишины, то, помыкавшись в поисках свободной лавочки, мы в итоге отказались от своих намерений и последовали дальше. Дорога по прямой вывела нас на набережную,  и при свете обнаруженного в рюкзаке у Айка фонарика мы спустились к реке по старой извилистой лестнице с выщербленными ступеньками.

Внизу пахло близкой водой и влажной прибрежной растительностью. Я никогда не относила себя к ярым приверженцам времяпровождения на лоне природы, а добровольно-принудительные выезды на теткину дачу по праву занимали второе место после героиновых снов в персональном списке моих кошмаров, но этот пустынный дикий пляж стал для меня настоящим открытием.

-Ты здесь часто бываешь? –спросила я у Айка, задумчиво осматривающего буйные заросли на предмет подходящего для привала места. Теплая и безветренная погода вызывала у меня  справедливые опасения на предмет атаки  полчищ кровососущих насекомых, однако санэпидстанция, вероятно, распылила  над рекой какой-то убойный репеллент, и по всем признакам стать пищей для комаров нам  сегодня не грозило.

-Достаточно, -уклончиво отозвался парень, снимая рюкзак, - когда чувствую вызов, то прихожу сюда, чтобы  в момент контакта  с нефилимами меня никто не видел. Римма, скажите, только честно, – Айк  резко замер с ноутбуком в руке, мимолетно взглянул мне в глаза и тут же отвел взгляд, - вы думаете, я какой-то фрик, да?

-Это еще мягко сказано, - не стала приукрашивать действительность я, но потом все-таки сжалилась над   приунывшим парнем и серьезно добавила, -но, может, я просто многого не в состоянии понять.

-Так и есть, мазафака! – намертво вцепился в едва ли способную спасти его репутацию  соломинку Айк,  - но это мы сейчас исправим.   Вы вообще что-нибудь слышали про Нибиру?

Я подожгла сигарету и, сделав глубокую затяжку, медленно выпустила дым. Интересно, является ли в данном конкретном случае недостаток эрудиции синонимом  абсолютного здравомыслия?

Ответ на свой вопрос парень без труда прочел в моих глазах. Тускло мерцающий экран ноутбука отбрасывал на его лицо расплывчатые  отблески, неясные колеблющиеся тени причудливо скользили по его обесцвеченным волосам, трепетали на кончиках ресниц и тонули в небесно-голубых глазах.

-Я не знал, что мы сюда придем, - Айк  присел на корточки, поставил ноутбук на траву, наощупь вытащил из рюкзака скрученные в рулон листы и решительно застелил ими землю, - ну, ничего, на моих тестах посидим, у меня этой макулатуры навалом.

Святотатственное надругательство над экзаменационными заданиями парень осуществил с откровенным злорадством, недвусмысленно свидетельствующим о негативном отношении к их навязшему в зубах содержанию. Сидеть на ворохе мятой бумаги оказалось довольно удобно, и главное, сухо, поэтому заморачиваться на морально-этических аспектах  «пикантной» ситуации я не стала  и лишь поудобнее устроилась на  результатах усердной работы сотен отечественных педагогов. Думаю, даже если Айк завалит все учебные дисциплины разом, что принимая во внимание уровень его интеллекта, само по себе маловероятно, у семьи Мезенцев обязательно найдутся рычаги исправить положение. 

Айк держал ноутбук на коленях и молча созерцал пустоту  устремленным в никуда взглядом, а я терпеливо дожидалась, когда он либо, наконец, созреет для того, чтобы,  ввести меня в суть дела, либо в ноутбуке разрядится аккумулятор. Вытканные на черном покрывале укутавшей набережную ночи звезды насмешливо подмигивали мне из недр распростертой над нами вселенной,  но их бледное, рассеянное сияние казалось холодным и безжизненным  в отличие от огненно-красной точки, отрывисто пульсирующей  в том месте, где бескрайняя небесная ширь соединяется с неподвижной водной гладью.

-Нибиру – это…, - внезапно ожил Айк, но его голос моментально потонул в оглушительной какофонии обрушившихся на меня звуков. В голове у меня как  будто что-то взорвалось, и этот полностью разрушивший мозг взрыв породил сверхновую измененного сознания. Меня больше не было, я  превратилась в очаг обнаженных рецепторов, направленных в другое измерение и по чувствительности многократно превосходящих самую совершенную человеческую технику. Мое тело распалось на мириады мельчайших частиц и перестало существовать,  а избавившийся от последних ограничений автономный разум стремительно взмыл вверх и понесся по направлению к границе Солнечной Системы.

Понятия, названия, имена  - они пронзали мое сознание острыми жалами насильственного постижения, словно чья-то безжалостная рука впрыскивала в него информацию извне, а затем инъекции слов сменились жгучими и болезненными прикосновениями чужеродных мыслеобразов. Буквы, цифры, символы неуправляемым потоком вторгались в мой мозг, впитываясь в каждую клетку и насквозь прорастая до самых глубин, а нематериальный мир, в котором дрейфовал мой истерзанный разум, вертелся, мелькал и завывал. Я видела гигантские фигуры нефилимов с вытянутыми, деформированными черепами и невероятно длинными волосами, заплетенными  в змеящиеся по спинам косы, я свободно понимала их гортанный говор, я  постигала смысл их напоминающей хаотичное переплетение линий письменности, я слышала их призывы и клялась исполнять их волю.

Сначала отпустила боль, потом по милостиво возращенному мне  телу побежали бесчисленные мурашки, и я почувствовала, как отмирают мои онемевшие конечности. В груди взметнулась горячая волна блаженства и  девятым валом накрыла меня с ног до головы. Отчетливая, и от того еще более страшная мысль  спичкой чиркнула по моему воспаленному рассудку: я снова была привязана – теперь уже не к героину, а к могущественной цивилизации с планеты Нибиру, избравшей меня своим орудием. Но какое это имеет значение, когда мне так невообразимо хорошо, когда я знаю то, что даже и не снилось остальному человечеству, когда я скоро стану частью нового  совершенного и гармоничного мироустройства?

Не знаю, сколько времени я ничком пролежала с открытыми глазами, тупо уставившись в пылающую на небе огненную точку – неоспоримое доказательство реальности всего того, что мне так хотелось принять за галлюцинацию.  Планета-корабль Нибиру появилась из  туманного облака Оорта и неумолимо приближалась к Земле, она уже вошла в пределы нашей галактики и видна на небе  невооруженным взглядом. Или ее вижу только я одна?

-Айк? – я заставила себя пошевелиться и  осторожно повернуть голову, но это простейшее, казалось бы, движение, отняло у меня последние остатки сил. На тяге всегда так происходит, ощущение расслабления и покоя сразу после прихода ожидаемо и нормально, но вот в чем разница  - я уже четыре месяца  как чистая!

-Я не ошибся, схема была верной, я должен был найти вас, - белоснежная футболка раскинувшегося рядом парня  была сплошь покрыта засохшими травинками и еще каким-то непонятным мусором, будто он специально катался по земле, готовясь испытать широко разрекламированный стиральный порошок, - вы сейчас видите Нибиру?

-Вижу, -при более внимательном рассмотрении я  вдруг разглядела окружающий красную точку пламенный шлейф, развевающийся в такт пульсации планеты, - а что это вокруг нее такое?

-Астероидный пояс и несколько спутников, - буднично пояснил Айк, словно я спросила у него, который час, - кроме нас двоих этого никто не видит. Круто, да, мазафака?

-Вообще отпад, -с такой же горькой иронией в унисон поддержала я парня, и усилием воли преодолевая всепоглощающую лень, нащупала в кармане сигаретную пачку, -слушай, а давно мы с тобой уже так на травке  валяемся?

 Судя по четко выраженной заторможенности реакции, Айка вставило не меньше моего, и поэтому собирался с мыслями он медленно и постепенно. Парень неопределенно пожал плечами, оперся на локти, нехотя принял сидячее положение и неожиданно протянул мне руку:

-Надо вставать, земля холодная, простынете и не заметите!  После контакта постоянно так, я уже привычный, -лихорадочно поблескивающие в темноте глаза Айка  встревоженно скользнули по моему лицу, - с вами точно все в порядке?

Только-только начинающие отходить от онемения пальцы упорно отказывались мне подчиняться, и  прикурить мне удалось попытки примерно с пятой, зато оно того стоило – в голове сразу немного прояснилось и способность к  рациональному мышлению  случайно забрела ко мне на огонек.

- Все нормально, - уверенно сообщила я, - скажи, Айк,  зачем им все это нужно? Зачем они установили  с нами контакт, зачем впихнули в нас столько сведений? Чего они от нас хотят?

-Пока не знаю, - парень  потер виски и обеими руками обхватил голову, - они показали мне схему и координаты, я нашёл это место, ту самую остановку, где мы встретились. Я думаю, обратный канал связи могут открыть только два контактера вместе. Римма,  ну, дайте, пожалуйста, сигарету, а?

 

ГЛАВА XII

Куражу и запала морально готовому к тому, что я предпочитаю табачные изделия без фильтра, Айку на этот раз хватило приблизительно на половину сигареты, но он мужественно сдерживал жестоко одолевающий его кашель и  старательно лез из кожи вон, пытаясь доказать полнейшую абсурдность намертво приклеившегося к нему ярлыка «Маленького принца». Со стороны это выглядело довольно глупо и смешно, и с каждой секундой мне становилось все труднее маскировать насмешливую улыбку за уважительными кивками, щедро отпускаемыми в адрес этого горе-курильщика, дабы поддержать в нем сомнительное реноме уличного шалопая.  

-Получается, и ноутбук не понадобился, -  за неимением в пределах досягаемости и намека на урну Айк позволил себе раздавить окурок в траве и принялся упаковывать компьютер в рюкзак, - вы теперь и без меня все знаете, а  я думал, придется вам все с нуля объяснять, материалы тут кое-какие подобрал, дневник свой…

-Давно ты с этим живешь? –   к ночи от реки ощутимо потянуло сыростью и прохладой, и  шаловливые прикосновения неожиданно усилившегося ветерка заставляли меня зябко передергивать плечами. Я подняла голову и увидела, что красноватое свечение Нибиру почти скрылось за внезапно набежавшими тучками.

-Два года, -Айк неосознанно взмахнул рукой и  с откровенным удивлением притронулся к травмированному запястью, - надо же, почти не болит, можно даже напульсник  снять. Кстати, я эту татушку сразу после первого контакта наколол, мамка в шоке была. Попробуйте прочитать, что здесь написано, вот, фонариком подсветите, если плохо видно.

Для того, чтобы подробно рассмотреть опоясывающие запястье символы, я вынуждена была поднести руку парня практически к самым глазам.  Крупная, сильная ладонь Айка оказалась такой горячей, будто вместо крови у него в венах бурлила раскаленная лава. Как  вскоре выяснилось, на самом деле все обстояло с точностью до наоборот.

-Мазафака, у вас руки ледяные! – чуть ли не испуганно воскликнул парень,  стоило мне лишь приступить к проверке открывшихся у меня способностей к пониманию инопланетной письменности, - надо идти, пока вы совсем не окоченели!

-Подожди, - я на мгновение зафиксировала руку Айка  в неподвижности и вплотную приблизила взгляд к  похожей на беспорядочный набор  запутанных иероглифов татуировке, - здесь написано … «Вернутся изгнанные и возвысятся низвергнутые», правильно?

-Ага, -Айк аккуратно высвободил запястье и  со вздохом снова закрыл  рисунок напульсником, - это называется «автоматическое письмо», текст мне продиктовали нефилимы во время контакта, я машинально записывал, будто моя рука мне вообще не принадлежала, потом уже перенес на кожу  и  теперь сам жалею. Щегол же был тогда совсем, не подумал, что всем объяснить придется, что это значит. Постоянно вру, то за кельтский узор выдаю, то еще за какую-нибудь хрень.  Да и по жизни врать достало – дома врешь, в лицее врешь, Юльке врешь – сплошной напряг!  Иногда так хочется говорить только правду, чтобы не было никаких тайн, никаких секретов, все открыто и по честному. Ладно, давайте собираться, поздно уже.

Омрачившая лицо парня тень разом  прибавила ему несколько лет, а резко исчезнувшие ямочки на щеках  ожесточили и заострили его юношеские черты. От Айка непривычно пахло крепким табаком и закипающей обидой на вселенскую несправедливость, его движения стали еще более порывистыми, и в них  появилась какая-то взрослая  обреченность. А ведь ему всего семнадцать… Да уж, не повезло, так не повезло! Мне-то уже, в сущности, терять нечего, а у него вся жизнь впереди!

-Айк! – повинуясь невольному порыву, я положила руку ему на плечо и  в знак безоговорочного доверия улыбнулась во все свои коронки, -не раскрывать до конца всей правды вовсе не означает врать, именно так к этому и нужно относиться.

В небесно-голубых глазах парня  отчетливо блеснуло понимание. Он тоже улыбнулся мне в ответ, но это была далеко не та улыбка, которая неизменно вызывала у меня светлое чувство безграничного восхищения. Айк улыбался не по возрасту мудро,  и по его красиво очерченным губам скользило чуть заметное разочарование.

-Вы предлагаете мне брать пример с вас? Я ничего о вас не знаю, и вроде бы вы мне и не врете, просто не раскрываете правды. Так надо поступать, да, мазафака?

С объективной точки зрения демонстративно предъявляемые мне претензии имели под собой не больше основы, чем выдвинутые в ходе сфабрикованного дела обвинения,  однако, в глубине души, я прекрасно осознавала, насколько Айка  раздражает моя затянувшаяся игра в таинственную незнакомку. Не сказать, чтобы роль «барышни-крестьянки» доставляла мне запредельное удовольствие, но посвятить парня в подробности моей автобиографии меня не в состоянии были заставить даже самые изощренные пытки. Возможно, не являйся мой нынешний социальный статус прямым следствием  наркоманского прошлого,  я бы и относилась к оранжевому жилету с философским равнодушием и искренне отстаивала бы позицию об отсутствии какой-либо взаимосвязи между бедностью и пороком, но в данных обстоятельствах я готова была скорее «вырвать грешный свой язык», чем поведать Айку об истинном положении вещей.

-Запиши мне свой номер, я тебя сама наберу, - не в силах больше выносить обращенный на меня осуждающий взгляд  потемневших глаз парня попросила я, - считай, что каждый из нас по-своему фрик!

-Самокритично, - понемногу оттаял Айк, - сейчас найду, куда записать. Мазафака, я же телефон на беззвучный ставил, даже вибрацию отключил, чтоб не мешала.  Меня уже дома обыскались!

-А сколько времени? – похоже,  импровизированный «пикник на обочине»  грозил обернуться серьезными неприятностями для нас обоих, потому как если Айка в худшем случае ремнем  проучат и в угол поставят, то мне мало того, что придется посреди ночи будить крепко спящую, словно медведь в берлоге, тетку Василису, так еще черта с два удастся обойтись без убедительных доводов в защиту своей адекватности.  

-Пол-второго, - парень облокотился о купающее в воде тяжелые ветки дерево, и, подсвечивая себе смартфоном,  небрежно черкнул на безжалостно оторванном от тестового сборника листе несколько цифр, - держите! Обязательно позвоните мне завтра после обеда, и если  к тому моменту я буду все еще жив, мы вечером встретимся и подумаем насчет обратного контакта с нефилимами..  

По ступенькам мы поднимались в кромешной тьме, нарушаемой лишь тлеющим на кончике моей сигареты огоньком. Фонарик Айк на эмоциях зашвырнул куда-то во мрак, и тратить драгоценное время на его самоотверженные поиски я ему категорически запретила, а телефон настоятельно посоветовала немедленно упрятать подальше в карман и во избежание аналогичных последствий достать его только по прибытии на освещенное пространство.  Где-то в середине подъема по самопроизвольно разрушающейся от старости лестнице я на секунду обернулась и окинула взглядом беспросветно черное небо. Я не видела окутанную тучами Нибиру, но я чувствовала зов ее обитателей,  монотонным гулом отдававшийся мне в виски.  Зачем мы им?  Нефилимы слишком могущественны, чтобы нуждаться в нашей помощи, или за те три тысячи шестьсот лет, на протяжение которых их планета движется по своей вытянутой орбите, расстановка сил успела измениться? Для чего было погружать нас в этот столь схожий с наркотическим опьянением транс? Какую миссию мы должны выполнить и  что ждет нас в случае успеха?

-«Вернутся изгнанные и возвысятся низвергнутые», - хрипло произнес Айк, и я вдруг поняла, что мы оба уже пару минут стоим вполоборота и пристально вглядываемся в безмолвные небеса, -страшно звучит, правда?

-Скорее загадочно, - с нарочитой бодростью возразила я,  стряхивая пепел,- а страшно другое – у тебя футболка помимо того, что прокурена насквозь, так еще и вся в пятнах.

Значительно улучшившиеся по мере восхождения к верхней набережной условия видимости позволяли детально рассмотреть  повсеместно усеивающие когда-то белоснежную ткань буро-зеленые следы горизонтального единения с прибрежной флорой,  а когда я додумалась проинспектировать на предмет наличия загрязнений растительного происхождения заодно и свой собственный гардероб, то с ужасом обнаружила тождественную картину на новеньких джинсах. Учитывая, что расходы на химчистку в моем скромном бюджете отродясь не предусматривались,  да и от самого бюджета еще сегодня днем остался один пшик, открывшиеся перспективы многократного застирывания перепачканной одежды в эмалированном тазике с еле теплой водой, вызвали  у меня почти физическое отторжение. Впрочем, Айк тоже  почему-то  не прыгал  от восторга при мысли о появлении на пороге отчего дома в таком непрезентабельном обличии.

 

-Вызывай такси, - с  недвусмысленно кислой миной потребовала я, вспомнив, что по причине выбора в качестве единственной стратегии поведения хронической лжи во спасение, мне еще предстоит пешим ходом пилить до самой общаги. Все-таки в моем случае внешность из оперы «ни кожи, ни рожи» играла мне только на руку – уважающие себя маньяки ко мне и на пушечный выстрел не подходили,  а, возможно, при моем приближении и сами предусмотрительно хоронились в подворотнях.

Айк присел на краешек скамейки, вынул телефон и неожиданно приложил палец к губам.

-Я сейчас Денжеру позвоню, -   в ответ на мой вопросительный взгляд пояснил парень, - подскочу  сначала к нему, пусть хотя бы тишотку свою даст, а то мне точно эту ночь не пережить. Мазафака, не берет, спит что ли, уже? Тихо! Денжер, это я, чего трубу  так долго не берешь? Ты дома? Короче,  спустись строго через полчаса…. Тебе звонила? А ты? Респект, хоуми, сейчас буду.

-Проблема решена? -  я показательно определила бычок в ярко-оранжевую,  как раз под цвет моей преданно любимой униформы, урну, - ты такси вызывать планируешь?

Расстояние от центральной набережной до проклятого проспекта Вознесенского было настолько коротким, что  на застегивание и расстегивание ремней безопасности у меня  ушло  гораздо больше времени, чем на саму дорогу. В довершение ко всему, не успела я  поставить облаченную в модельные и, естественно, жутко неудобные туфли ногу на асфальт, как вдали послышались  громовые раскаты, а со стороны реки сверкнула также не предвещающая ничего хорошего молния.

-Да мне тут два шага до дома осталось добежать, - скрепя сердце в очередной раз солгала я обеспокоенно высунувшемуся из окна такси Айку, - удачи тебе, я позвоню!

Тот факт, что сказка про Золушку периодически воплощалась в современной действительности, в принципе, имел для меня не большее значение, чем нашумевшая премьера скандального кинофильма для роющего подземный ход крота, но чтобы мне самой выпала честь оказаться на месте главной героини, это уже явный перебор! Когда мне за шиворот плюхнулась первая  капля, я еще сохраняла остатки самообладания, но через мгновение сопровождающийся шквальным ветром дождь зарядил по полной программе,  и  я решительно скинула туфли, подхватила их в руку и  босиком понеслась к ближайшему козырьку. Сейчас я бы совсем не отказалась даже от тыквовидной кареты с крысоподобным кучером на облучке, но как назло, мимо проезжали лишь  редкие автомобили с наглухо задраенными окнами и активно работающими дворниками.

Разъяренно хлещущий меня летящими по наклонной траектории каплями дождь  и  не думал ослабевать,  а тем более прекращаться.  Извилистые молнии наискосок рассекали небо,  от аккомпанирующего разбушевавшейся стихии грома напрочь закладывало уши, а  резко понизившаяся температура в сочетании с мокрой одеждой заставляла меня неудержимо трястись в ознобе.  Мое спешно занятое укрытие под узким карнизом какого-то административного здания практически не давало защиты от надвигающегося мутной стеной дождя, но я никак не могла набраться решимости, чтобы перебежать к представляющему собой куда более надежное убежище соседнему дому.

 Я всем телом дрожала от пробирающего до мозга костей холода, то одевала, то снова снимала размокшие туфли и чуть не плакала от обиды, а дождь все лил и лил, будто ответственные за устранение прорыва в разверзшихся небесных хлябях божественные коммунальные службы состояли из таких же непутевых сотрудников, как и мой ангел-хранитель. Ну, почему меня угораздило  сдуру брякнуть про этот чертов Вознесенский, когда в славном граде Перовске имеется достаточное количество относительно приличных районов, расположенных не слишком далеко от места моего настоящего проживания?  Разве не очевидно, что все мои попытки изобразить из себя даму из высшего общества выглядят еще более смехотворно, чем бездарно строящий из себя простолюдина  Айк?  

Гром неожиданно громыхнул прямо над моей не дающей покоя нижним конечностям   дурной головой и я инстинктивно присела от ужаса. Я съежилась в комочек, обхватила плечи руками и после неутешительного вывода  о затяжном характере постигшего природу катаклизма погрузилась в невеселые размышления касательно наиболее предпочтительного варианта моей бесславной гибели. К сожалению, выбор не отличался разнообразием и состоял  лишь из воспаления легких и прямого попадания молнии мне в лоб.

 

ГЛАВА XIII

К тому времени, когда дождь, наконец, закончился, я чувствовала себя настолько мерзостно, будто бы меня только что ощутимо тряхануло. Повышение температуры, озноб, тошнота, головокружение, слабость, даже боль в суставах и пояснице – все сопровождающие нестерильное введение наркотика симптомы проявились у меня сейчас в полной мере. За годы наркоманского стажа трясло меня на удивление редко, но не могу не признать, что достаточно метко, и  это жуткое состояние запомнилось мне на всю оставшуюся жизнь.  Находясь на излечении в стационаре, я узнала, что  медицинским языком этот кошмар заковыристо именуется «гипертоксической реакцией» и вызывается попаданием в кровь разнообразного дерьма в виде живых и мертвых микроорганизмов, однако, поверьте мне на слово, если тебя по-настоящему трясет, ты навряд сможешь членораздельно выговорить хотя бы одно из вышеперечисленных понятий, потому что единственное, о чем ты   в силах думать  в этот момент, это как бы не двинуть коньки.

Однажды мне довелось стать свидетелем (а заодно и непосредственным участником) такого распространенного среди наркоманов явления, как групповая тряска, когда несколько человек ставятся одной машинкой, и каждому достается персональная порция «острых ощущений». Кажется, тогда я уже сидела на дезе, и мне были глубоко безразличны возможные последствия вопиющего несоблюдения элементарной санитарии, а между тем, знавала я и тех, кого не просто «тряхануло и отпустило» - на моей памяти летальный исход не миновал как минимум двоих.

Внезапно испытав печально знакомые приметы, я невольно вспомнила про психологический аспект наркомании – Потапыч как-то сказал мне потрясающую вещь, справедливость которой я только что почувствовала на собственном опыте: не важно, как долго ты остаешься чистой, фантомные ощущения будут преследовать тебя до конца твоих дней; как у переживших ампутацию пациентов годами болит давно отрезанная рука, так и бывший наркоман никогда не избавится от  своих воспоминаний, и вся его жизнь превращается в борьбу со своей памятью. Особенно принципиальной эта борьба становится, когда тебе действительно есть, о чем вспомнить, и это аккурат мой случай.  Не зря же все приятные эмоции я автоматически сравниваю с приходом, а негативные неизбежно наталкивают меня на мысли о ломке.

Сидеть на корточках под карнизом, слушать, как сверху тяжело падают скопившиеся на крыше капли, и предаваться раздумьям о своем прошлом  в ситуации, когда настоящее можно выжимать, а в будущее лучше не смотреть,  вдруг показалось мне совершенно несусветным бредом. Возможно, от стресса, холода и обиды у меня окончательно помутился рассудок, и  я зависла между двумя измерениями, но меня не покидало странное чувство причастности к чему-то вселенски значимому, вследствие чего я осознавала неведомую ранее ответственность за… А вот тут начиналась такая умопомрачительная муть, что я предпочла до поры до времени не засорять ею мозги. За решением проблем межгалактического масштаба я могу запросто оказаться без жилья, без работы и в результате без средств к существованию. И зачем тогда, спрашивается, судьба дала мне второй шанс, если я так и не научилась ценить «земные радости простые»?

Сигареты безнадежно отсырели, спички промокли, и, пожалуй, это было наиболее отвратительное открытие из длинного списка снизошедших на меня сегодня откровений.  Безумно хотелось курить, спать и даже, кажется, есть,  а мне предстояло переться практически через весь город мало того, что по грязным лужам, так еще и босиком. Благоустройством Перовских улиц в условиях  урезанного в связи с кризисом финансирования местные власти занимались постольку поскольку, а уж про ливневую канализацию вообще не стоило поминать всуе, и  всего за полчаса город залило до уровня обезвоженной засухой Венеции.  Дождевая вода обильно скопилась у тротуаров, заполнила выбоины в асфальтовом  покрытии дорог,  а кое-где и вовсе поднялась так высоко, что безболезненно пересечь эти искусственные озера способны были разве что только водоплавающие представители пернатых.  

Закатав джинсы почти до колена, я старательно лавировала между лужами и первое время даже пыталась обходить особо «глубоководные» участки, но потом не выдержала, плюнула и пошла напролом. Первостепенная задача состояла в преодолении любой ценой расстояния до Губаревской общаги, а, учитывая, что цель обычно имеет свойство оправдывать средства, я решила не заморачиваться на чистоте  и  без того утратившей товарный вид одежды, а пожертвовать  внешними изысками  в угоду скорости передвижения.

 Дабы удостовериться в отсутствии надвигающейся угрозы повторения недавнего потопа я задрала голову кверху, и неожиданно увидела отчетливо пульсирующую  в небе красную точку Нибиру. За мной наблюдали, меня контролировали, и, возможно, даже оберегали. Вопрос – зачем? Сумеем ли мы  с Айком найти на него ответ, или неминуемое сближение планет произойдет раньше, чем наши домыслы обретут относительно логичную форму?

 И все же это не бурно обсуждаемый в прессе Апокалипсис, намеченный по черт знает чьим подсчетом как раз на конец текущего года: нефилимам не выгодна гибель Земли, неизбежно последующая в случае столкновения двух небесных тел. Я это знаю, и Айк знает, потому что нам под странной разновидностью гипноза внушили эту мысль, и она сидит в нас также прочно, как и сказочная репка в щедро удобренной почве дедкиного огорода. Нам одним  позволили видеть Нибиру, нам одним  дали возможность принимать послания ее обитателей, но тем не менее нам никто не давал права голоса.  Мы –исполнители чужой воли, мы-пешки на шахматной доске галактики, мы-марионетки в руках умелого кукловода, и мы даже не достойны узнать, чего ради мы избраны на эту малопочетную  роль. 

Думы об исконном предназначении человечества здорово скрасили усеянный бесконечными препятствиями путь домой, и мне стало ясно, отчего особенно повернутые философы,  погрузившись в размышления, с легкостью забывали о необходимости принимать пищу, а также, что очень важно применительно ко мне,  и о потребности в никотине.  Что ж, остался последний и самый главный рубеж – достучаться до тетки и  в идеале избежать тяжелой оплеухи с ее стороны.

Во дворе простиралось настоящее болото, отличающееся от своего природного собрата исключительно отсутствием населяющих грязную жижу лягушек–квакушек и прочей сопутствующей живности. Впрочем, если дождливая погода постоит  примерно с недельку, вонючий рассадник комаров жителям общаги будет обеспечен на постоянной основе. Форсировать избыточно увлажненный участок суши мне пришлось в размокших туфлях, так как ступить голыми ногами  в это  неминуемую помойку я себя заставить не смогла. Где  только была моя природная брезгливость, когда один баян два раза по кругу ходил? Вспомнишь такое, и роптать на своего ангела-хранителя как-то сразу язык не поворачивается!

Иногда в жизни наступают такие обстоятельства, в которых неимоверно раздражавшиеся тебя ранее моменты вдруг начинают приносить однозначную пользу. Входную дверь единственного подъезда Губаревской общаги  я саму по себе причисляла к выдающимся «приколам нашего городка», а уж представить ее закрытой было не проще, чем равноценно обменять малолитражку на лимузин. Много лет подряд отдаляющей подъезд от улицы двери не было как таковой, и, видимо, общую массу жильцов такое положении дел вполне устраивало, потому что попытки некоторых уставших от проходного двора активистов поквартирно собрать деньги неизменно терпели сокрушительных крах. Насколько мне было известно, инициаторами и единственными спонсорами установки двери в итоге стали супруги Зубаревы, да и то лишь после того, как коврик на их площадке превратился в любимое место отдохновения окрестных бомжей. Но оказалось, что любые засовы  нашим народом автоматически воспринимаются в штыки и  в опухших от беспробудного пьянства глазах выглядят чуть ли не ограничением конституционных свобод.

Кодовый замок едва ли продержался неделю, а затем Губаревские пролетарии выломали и примитивную защелку, вечно раскрытая нараспашку дверь полностью потеряла свое функциональную назначение, и все благополучно вернулось на круги своя: в подъезде с чистой совестью украшали пол смачными плевками, справляли по углам малую нужду, а некоторые несознательные личности среднего и старшего школьного возраста даже периодически покуривали травку между этажами.  

Таким образом, я преспокойно проникла внутрь без каких-либо ключей,   основательно выматерилась на царящий вокруг отечественный вариант египетской тьмы и из последних сил  потащилась по ступенькам. В подъезде стоял неистребимо-сладковатый запах марихуаны, судя по плотности которого, «дудели в дуду» тут долго и основательно, и меня вновь замутило не то от отвращения, не то, наоборот, от желания присоединиться.  Не скрою, минуты слабости на меня порой нападали, и  о «дудке» я подумывала почти всерьез, но пока мне удавалось успешно соблюдать данную мне Потапычем целевую установку, гласившую «Всё или ничего».

На подходе к теткиной квартире я в очередной раз убедилась, что жизнь полна сюрпризов, и подстерегают они тебя  в самых неожиданных местах.

-Шухер! Кто-то идет! –прошипел наверху приглушенный мужской голос,  а невидимая в темноте девушка испуганно ойкнула с подозрительно знакомыми интонациями.

-Нюрка,  тихо, это я, -  чтобы разрядить накаляющуюся обстановку, сообщила я с нижнего этажа, - у тебя  ключи есть?

В голову мне закралась нехорошая мысль, что скорая на расправу тетка Василиса, уличившая дочь в каких-нибудь аморальных проступках,   чувствительным пинком под зад выгнала  провинившуюся Нюрку из дому, и та теперь вынуждена дожидаться утра на лестничной площадке.  Если причина ночных бдений сестренки заключается именно в этом, то мне тоже придется не сладко. Сомневаюсь, что далекое от радужного настроение тетки поспособствует  улучшению наших непростых взаимоотношений.

-Римма, ну ты меня и напугала! – с облегчением выдохнула Нюрка, - я чуть со страху не умерла!

-И носит же тебя, мать твою! – шепотом подтвердил Нюркин кавалер, при ближайшем рассмотрении оказавшийся  недавно демобилизовавшимся из армии Витькой Бушминым, проживающим от нас через два дома,  - ты откуда такая, как мокрая курица?

Я настолько вымоталась и устала, что готова бы честно выложить одарившему меня заслуженным «комплиментом» Витьке всю правду-матку, но неожиданно задумалась, что из моих уст прозвучит более убедительно: ужин в «Рубенсе» или контакт  с инопланетянами, а потом и вовсе решила воздержаться от излишней откровенности.

-Под дождь попала, - без претензий на оригинальность объяснила я, -Витек, дай курить!

Застигнутая врасплох парочка вопросительно переглянулась и, похоже, негласно пришла к выводу, что я, в сущности,  свой человек, и опасаться меня не стоит. Да и резон мне стучать тетке Василисе на Нюрку, если я сама по уши в косяках?

По правде говоря,  вдоволь надышавшись окутавшим подъезд запахом анаши,  я  собиралась прочесть этим двум товарищам краткую лекцию на тему вреда каннабиса, но на поверку я не обнаружила ни у кого из них компрометирующих признаков, и  от поучительной беседы пришлось отказаться. Ну, и на том спасибо! Конечно, нежная дружба не закончившей школу Нюрки с местным ловеласом Бушминым мне тоже не слишком нравилась, но это уже теткина забота и никак не моя. В здешнем окружении все делается рано: рано беременеют, рано выходят замуж, рано разводятся, рано спиваются и рано стареют. Если у Нюрки не хватает ума  поднять планку хоть чуточку повыше, никто не будет тянуть ее за уши, в том числе и ваша покорная слуга.

-Римма, мы сейчас с тобой потихонечку зайдем, чтоб мать  не разбудить, - какие-никакие нормы приличия в Нюркином мозгу все-таки наличествовали, и фривольно гуляющую по ее талии Витькину руку сестричка упорно сбрасывала раз за разом, - ты меня только не сдавай, ладно?

-Да без проблем. Оно мне надо? Траву, главное, не курите!- я стряхнула пепел в подвешенную на перилах банку  из-под сгущенки и осторожно покосилась на дверь, - а тетка точно не услышит?

-Не должна, -неуверенно пожала плечами Нюрка, - я специально дверь захлопывать не стала, так, прикрыла немножко.

-Ничего, экзамены сдашь, так я к вам сразу зайду! – торжественно заявил Витька, -а к осени и свадьбу сыграем.  Я Нюрку еще вот такой соплюшкой помню, я пока служил, она вон какая невеста выросла! Как увидел, так и пропал!

-Свадьба, она еще когда будет, а если мать нас увидит,  обоим достанется, - неожиданно охладила пыл своего ухажера сестренка, - пойдем, Римма, пока мать не проснулась.

Совершенно не стесняясь моего присутствия, Бушмин с силой притянул Нюрку к себе, чмокнул в губы, от души хлопнул по заднице и на цыпочках двинулся вниз по ступенькам. Сестричка проводила его влюбленными глазами, повернулась ко мне и проникновенно выдала:

-Вот  какая бывает любовь, Римма. А ты, наверное, ничего такого и не знала, - Нюрка скользнула мимолетным взглядом по моей потрепанной наружности, мало подходящей для амурных приключений, и сочувственно добавила, - да и вряд ли теперь уже узнаешь….

 

ГЛАВА XIV

В случае, если сестренкой двигала подспудная мысль меня унизить, я вынуждена была констатировать, что Нюрка жестоко просчиталась. Любовь-морковь и ее производные  занимали в моей нынешней жизни настолько незначительное место, что к подобным замечаниям я относилась так же безразлично, как и  к периодически активизирующимся попыткам тетки Василисы принудительно устроить мою судьбу, нацеленным, думаю, в первую очередь на мое скорейшее выселение со своей малогабаритной жилплощади. Учитывая, что при выборе потенциальных кандидатов на мою покрытую застарелыми «дорогами» руку тетка руководствовалась исключительно отсутствием у них материально-жилищных проблем, и такие немаловажные личностные характеристики, как наличие намека на интеллект, ею демонстративно игнорировались,  искусно подстроенные «свидания» неизменно заканчивались  гневными обвинениями в  моей чрезмерной разборчивости. 

Когда я устроилась на работу,  в душе у тетки затеплилась слабая надежда, что я встречу своего избранника среди сотрудников перовского Горкомхоза, однако ее и тут постигло глубочайшее разочарование.  Ежедневно надевая оранжевый жилет, я автоматически приобретала в глазах окружающих статус бесполого существа, чуждого каким-либо проявлениям женского начала, и, честно сказать, данное обстоятельство меня только радовало.  Порой до меня долетали слухи о «служебных романах» в нашей бригаде, но я предпочитала пропускать их мимо ушей и принципиально не комментировала последние новости с любовных фронтов.

 С объективной точки зрения я понимала, что у большинства людей существуют определенные физиологические потребности и относилась к подробному смакованию  процесса их реализации с олимпийским спокойствием: просто мной самой на протяжении четырех долгих лет владело лишь одно желание, и доза успешно заменяла мне любые другие удовольствия. Причиной моей сексуальной холодности, скорее всего, была ярко выраженная эмоциональная фригидность, которая возникла у меня после отказа от употребления героина. Явно преждевременно, на мой взгляд, требовать от того, кто с превеликим трудом стал хотя бы просто человеком, быть еще и полноценной женщиной, разве не так?

Домой мы с Нюркой благополучно проскользнули незамеченными, и шанс на бесконфликтное утро у меня гипотетически остался. После двух бессонных суток своему матрацу я обрадовалась, как родному. Первым делом я избавилась от мокрой и грязной одежды, и даже подумывала нанести превентивный удар по начинающейся простуде, но побоялась разбудить тетку шумом закипающего чайника.  В итоге  на сон грядущий пришлось довольствоваться наспех сооруженным бутербродом и сигаретой из стратегических запасов, а  также кратким обращением к безмятежно посапывающему ангелу-хранителю с просьбой переступить через свою махровую лень и принять срочные меры по предотвращению утраты моей работоспособности.  Черта с два мне Степановна даст больничный! Болеть на законодательной основе в нашем мире имеют право лишь люди с безупречным прошлым – бывшему наркоману в случае недомогания, вызванного самыми банальными причинами в диапазоне от вирусной инфекции до переохлаждения организма,  доказать, что ухудшение состояния здоровья не связано с возвратом к героину, обычно практически невозможно, да  и во избежание ненужных подозрений от греха подальше не стоит и пытаться.

Тетка Василиса за перегородкой храпела так гулко и раскатисто, что непривычный к такому громкому звуковому сопровождению человек, в муках проворочался бы без сна остаток ночи, но я мало того, что устала, как ломовая лошадь, так еще и давно прошла адаптационный период к теткиной акапелле. Если уж на духоту и невыветриваемый запах подгоревшей пищи я обращала не больше внимания, чем  пресловутый Тузик на брендовую принадлежность самозабвенно разрываемой им тряпки, то под храп я и вовсе засыпала, словно под колыбельную песенку. Хуже приходилось спящей в одной комнате с матерью Нюрке – судя по кишащему натянутыми тройками табелю, в школе сестренка сильно не напрягалась, и в отличие от меня понятие «срубиться от усталости» ей было в корне не знакомо, а следовательно, и засыпала она не в пример дольше и тяжелей. Дошло до того, что Нюрка даже предлагала мне поменяться спальными местами, однако в результате разового эксперимента, от своей затеи отказалась, так как мои ранние сборы на работу мешали ей спать еще больше теткиных рулад.

Этой ночью я снова видела сны, как ни странно, вовсе не героиновые, и, похоже, на собственном опыте блестяще опровергла утверждение кого-то из ученых, гласящее, что  все наши сновидения есть отражение  в действительности произошедших с нами событий. В соответствии логикой  этих не лишенных здравого смысла рассуждений, мне должен был присниться Айк и закономерно вытекающие из встречи с ним последствия, но в мой перегруженный мозг один за другим врывались совсем иные образы – яркие, трехмерные и непонятные.

Я медленно планировала в небе и  с  высоты птичьего полета наблюдала распростертую подо мной пустыню, сплошь покрытую россыпью бурых камней. Открывающаяся моему взгляду картина казалась величественно мрачной, а каждый ее штрих пронизывало ощущение невероятного могущества безымянного художника. Мертвые с виду камни излучали мощные энергетические потоки, устремленные в открытый космос, а испещряющие иссушенную землю линии, словно открытые каналы, принимали кодированные сигналы извне. Чем дальше я удалялась от поверхности, тем заметнее становилась геометрическая направленность  наземных рисунков, изначально производящих впечатление хаотичного нанесения.  А потом немые линии и контуры вдруг «заговорили».

Глубокие борозды и тонкие царапины на земной поверхности больше не выглядели бестолковой «калякой-малякой», принадлежащей авторству заполучившего в безраздельное пользование шариковую ручку ребенка – они внезапно обрели  завершенную цельность очертаний и сложились  в отчетливые фигуры гигантских размеров. Исполинские изображения перемежались расходящимися в разные стороны линиями, чьи причудливые изгибы образовывали трапеции и треугольники с заключенными внутри представителями земной фауны, среди которых даже в стилизованных рисунках с легкостью узнавались обезьяна, собака, ящерица, рыба и множество различных птиц.

Если фигуры животных поражали четкостью и достоверностью почти детального исполнения, то единственное, отдаленное напоминающее человека изображение,  наводило на мысль о  применении всего лишь обобщенного символа. Тем не менее руки гиганта  обладали тщательно прорисованными пальцами,  и с огромной высоты еще сильнее бросалось в глаза несоответствие их количества: пять на правой конечности и  всего четыре на левой.  

По идее, наиболее сильные переживания должно было вызывать доселе неизведанное ощущение полета, но меня не покидало чувство обыденности  панорамного обзора, будто бы я и раньше неоднократно открывалась от Земли, чтобы окинуть взглядом это древнее панно.  Гораздо острее я воспринимала таинственные сгустки  невидимого излучения, исходящего из нескольких точек особо высокой концентрации космической энергии.

Лучи касались моей обнаженной кожи и проникали сквозь нее, причиняя какую-то сладкую, сравнимую с филигранным попаданием в вену-«синявку», боль,  мгновенно переходящую в блаженство. Рассеянный свет струился вверх и достигал  границ Солнечной Системы, где в Облаке Оорта смешивался с красноватым свечением Нибиру и растворялся в ее агрессивной, непригодной для дыхания атмосфере. Планета-корабль существовала на искусственном обеспечении, она была также мертва, как и бурые камни в безводной пустыне,  но ее  обитатели знали,  что может опять наполнить Нибиру жизнью.  Это был старый проверенный способ, безотказно сработавший три с половиной тысячелетия назад, и ведущие отчаянную борьбу за выживание нефилимы готовились применить его вновь.

У меня не получалось понять  неподвластную логику их высокоразвитого мышления, потому что в голову мне вбрасывались лишь отрывистые мыслеформы, и, сколько бы я не пыталась придать им подобие системности, мои старания натыкались на непреодолимый барьер между нашими цивилизациями. На уровне аксиомы я осознавала лишь одно: связь Земли и Нибиру так же прочна и неразрывна, как брачный союз отметивших золотую свадьбу супругов, однако взаимоотношения двух планет далеки от равноправных, для нефилимов мы в большей степени источник ресурсов, чем партнеры. Зачем же тогда они ищут контактера, если могут просто спуститься  на Землю и взять то, что им нужно?  Что им мешает, и чего они хотят от нас с Айком?  Что значат показанные мне рисунки и что несут в себе эти странные лучи, устремляющиеся с земной поверхности?

Я проснулась  от пронзительной трели надрывающегося со всей мочи телефонного аппарата и долго не могла сообразить, откуда исходит этот раздражающий трезвон.  Больное и разбитое состояние, наступление которого я так боялась, меня все-таки накрыло, в ушах шумело, в горле першило, в висках стучало – в общем, хуже и не придумать, а тут еще и проклятый телефон дребезжал с такой настойчивостью, будто от этого звонка напрямую зависел выход страны из финансового кризиса.  Я с головой укуталась в покрывало, и подтянув колени к груди, свернулась в позе эмбриона, но легче мне  от этого совсем не стало, так как неизвестный абонент после секундного перерыва  продолжил упорно дозваниваться до черт знает почему не поднимающей трубку тетки.  Или это Нюркин хахаль решил с утра напомнить о себе, чтоб ему пусто было?!

Когда я, наконец, заставила себя разлепить веки, и в глаза мне сходу ударил поток ультрафиолета, до меня дошло, что тетка Василиса  давно укатила на  «фазенду», а Нюрку прихватила с собой, невзирая на яростное сопротивление последней. Для меня же сии баталии прошли незамеченными исключительно по причине глубокого и продолжительного пребывания в царстве Морфея, сопровождающегося больше похожими на галлюцинации снами, и, следовательно, можно  было сделать замечательный вывод, что до вечера меня никто не побеспокоит.  Так что осталось  доходчиво сообщить перебившему мои калейдоскопические видения телефонному террористу о своем нежелании выступать в роли секретарши для своих родственников и обдумать варианты экстренного оказания себе первичной медицинской помощи.

-Ну, слава тебе господи, выспалась! -  ехидно отреагировала Нина Степановна на мое полусонное «Алло», - до тебя дозвониться сложней, чем в Смольный! Как дела? На работу завтра выходить собираешься?

-Ага, - без энтузиазма подтвердила я и вдруг совершенно по-настоящему закашлялась, - простите, горло болит…

-Купи фурацилин и полоскай весь день, - уверенно посоветовала Степановна, - к утру, как рукой снимет.  Я чего звоню-то,  с понедельника нашу бригаду на другой объект переводят, так ты смотри также на Спасский не притащись!  Мы теперь будем около «Променада» мусор убирать, знаешь, где это?

«Променад»…Где-то я уже это название слышала, притом буквально на днях. Еще бы вспомнить, при каких обстоятельствах и из чьих уст оно прозвучало…

-Что-то знакомое…, - уклончиво отозвалась я, шмыгнув носом, - уточните, пожалуйста!

-Торговый центр на Иванова,  его все в городе знают,  не заблудишься.  Спросишь, если что.

Я вспомнила,  кто  затрагивал «Променад» в недавнем разговоре со мной и в связи с чем это было сделано, и от этой горькой правды мне стало до невероятности хреново.  Попадись мне сейчас мой вконец распустившийся ангел-хранитель, который не только не уберег меня от несвоевременного обострения простудного заболевания, но еще и проморгал не лезущую ни в какие ворота подставу, я бы его голыми руками придушила, невзирая на нимб, крылышки и божественное происхождение как таковое. А, может, я все-таки ошибаюсь?

-Нина Степановна, а этот «Променад» не Мезенцевым принадлежит? – с замиранием сердца спросила я, -вы, случайно, не знаете?

-Нет, она еще и вопросы задает!  - откровенно не одобрила моего вынужденного любопытства бригадирша, - вроде бы, говорят, им. Да у  нас в Перовске почти все Мезенцевым принадлежит, тебе-то с этого что?

-Ничего, просто спросила, - я в изнеможении опустилась на Нюркину кровать и ничком упала на подушку, - завтра утром буду. До свидания, Нина Степановна.

Наверное, все было вовсе не так страшно, как я себе сходу нафантазировала, но у меня почему-то никак не выходило выбросить из головы картину следующего содержания: вот я, в застиранном оранжевом жилете с лыжной палкой  и бумажным мешком в руках сосредоточенно избавляю прилегающую к «Променаду» территорию от бутылок, бумажек и прочего в ассортименте оставляемого не слишком чистоплотными горожанами мусора, а в этот самый момент к парковке подъезжает на своем скутере ничего не подозревающий Айк, мы с ним сталкиваемся лицом к лицу.  

Как же прекрасны и благословенны были те далекие времена, когда  опасающиеся разоблачения дамы носили широкополые шляпки с густыми вуалями… А мне что предлагается делать? В  двойной накомарник облачиться?

 

ГЛАВА XV

Вариант с накомарником, даже вздумай я рассматривать его на серьезной основе, выглядел абсолютно несостоятельным, благодаря слаженным действиям борцов с москитами, подчистую вытравивших досаждающих жителям Перовска кровососов, и мой вызванный полученным от Степановны «пренеприятнейшим известием» душевный разлад внезапно достиг своего апогея.  Как и у всех бывших наркоманов, повышенная стрессоустойчивость не относилась к числу моих несомненных достоинств, и если до этого момента у меня еще получалось держать себя в руках и благополучно избегать истерических припадков, то сейчас почти забытая эмоциональная болтанка в полной мере дала о себе знать.

Меня  нещадно душил кашель, к горлу тугим комком подступали рвущиеся наружу рыдания, голова раскалывалась от боли,  глаза слезились, а накопившийся за долгие месяцы негатив настойчиво требовал выхода, заставляя дико молотить плотно сжатыми кулаками о Нюркину подушку в пестрой цветастой наволочке. Больная и подавленная, без копейки денег в кармане, с ужасающими перспективами неизбежного раскрытия своего инкогнито – это было слишком для меня одной.

 Меня бешено  колотило не то от холода, не то от ненависти к самой себе, я пыталась закурить, но сигарета дважды выпадала из трясущихся пальцев,  а когда третья по счету попытка, наконец, увенчалась успехом, меня скрутил тяжелый, бухающий кашель, выворачивающий наизнанку пропитанные никотиновой смолой легкие.  Мучительные спазмы в груди согнули меня пополам, я упала на колени рядом с холодильником и долго не могла отдышаться после очередного приступа. Единственным светлым пятном на фоне  непроглядного кошмара являлось отсутствие любопытных очевидцев, и от этой случайно промелькнувшей в мозгу мысли мне вдруг полегчало до такой степени, что я сумела принять вертикальное положение без посторонней помощи, обойдясь лишь кухонной тумбочкой в качестве точки опоры.

Оставлять квартиру на мое попечение тетка Василиса считала крайне рискованным и перед тем, как уйти, надежно прятала все представляющие более  или менее значительную ценность вещи, а для пущей уверенности в сохранности своего имущества еще и закрывала меня с обратной стороны. Конечно, это было невыразимо гадко и унизительно, но на совесть поработавший над моей социализацией Потапыч сформировал во мне моральную готовность к подобному отношению, и наполненные извечным подозрением теткины взгляды меня практически не задевали. Я прекрасно осознавала свое место, я понимала, что иной реакции я, в сущности, не заслужила, и для того, чтобы завоевать доверие окружающих, мне предстоит пройти тернистый путь длиною в несколько лет, однако, иногда  в своей параноидальной осторожности тетка Василиса переходила все разумные границы, и меня охватывало острое желание  вырваться из  этой душной клетки, где я постоянно чувствовала себя  кем-то средним между «дрожащей тварью» и бессловесной скотиной.

Порой я словно наяву слышала ласково шепчущий мне  в ухо голос змея-искусителя, и жадно внимала соблазнительным обещаниям в мгновение ока окрасить серость промозглого мира искрящимися красками шумного фейерверка. Мне было слишком хорошо знакомо ощущение распростертой у моих  ног вселенной, и я легко могла снова стать королевой мира, но, возможно, меня до сих пор спасали не успевшие потускнеть воспоминания о том, что мое королевство существовало только в моем заледеневшем от героина воображении и окружающие волшебный дворец  хрупкие стены не выдерживали простейшего испытания реальностью.

Так или иначе, прогнозы тетки Василисы касательно возможного рецидива моей зависимости были столь же далеки от оптимизма, как и деревянный шпингалет от  инфракрасного замка, и она искренне оправдывала свои нередко откровенно  оскорбительные действия  народной мудростью «Доверяй, но проверяй». И ладно бы тетка тщательно скрывала от меня только местонахождение денег, документов и своей пенсионной книжки,  нет же, в  стремлении обезопасить себя она пошла еще дальше и заодно спрятала с глаз долой  домашнюю аптечку, состоящую преимущественно из упаковки цитрамона и средств от расстройства желудка. В случае крайней необходимости таблетки выдавались мне чуть ли под роспись да еще и с таким видом, будто бы я знала безотказный способ поймать кайф  от разового приема слабительного.

В принципе, мне встречались особо одаренные товарищи, которым ничего не стоило сварить первоклассный винт практически из «топора», а также попадались изобретательные личности,  виртуозно маскировавшие настоящие «колеса» вроде коды или трамала под какой-нибудь безобидный анальгетик, но меня мать-природа выдающимся талантом в данной сфере явно обделила, и потому теткины цоканья языком, хотя и переносились с хорошо разыгранным пофигизмом, меня неизменно обижали.  Сейчас же, когда я в прямом смысле загибалась от  головной боли, на смену банальной обиде пришло жуткое раздражение, постепенно перерастающее в стадию безучастной апатии.  Раз мне нельзя ни болеть, ни лечиться, значит, остается снова лечь на матрац, сложить лапки  и смиренно дожидаться либо своей безвременной кончины, либо возвращения тетки Василисы и надеяться, что ее сердце еще не превратилось в безразличную окаменелость, и она в итоге расщедрится на таблеточку аспирина.

Едкий табачный дым противно царапал легкие, но я из принципа докурила сигарету, невзирая на заметно усилившийся кашель. Вакуум в голове органично сочетался с вакуумом в душе, в какой-то момент мне начала нравиться эта звенящая пустота. Не осталось гнетущих мыслей, исчезли тяжелые переживания, все вокруг поплыло и завертелось.  Вместо кривого потолка с осыпающейся известкой я вновь созерцала масштабную картину, персонально для меня спроецированную обитателями приближающейся к Земле планеты Нибиру.

Сейчас нефилимы хотели показать мне строго определенный участок, и выжженное палящим солнцем пространство неизвестной пустыни  лишь мимолетно скользнуло перед моими глазами - по извилистой траектории меня   несло к подножию песчаной скалы на берегу неспешно перекатывающего зеленоватые волны океана. С близкого расстояния спускающийся к воде склон выглядел ничем не примечательным куском горной породы, но после того, как управляющий моим внутренним зрением оператор неожиданно включил дальний план и многократно прибавил резкость, я увидела нечто настолько впечатляющее, что у меня перехватило дыхание от восхищения.

Занимающий большую часть прибрежной скалы рисунок  на первый взгляд казался простым и незатейливым, но достаточно было внимательно всмотреться в безупречную гармонию образующих его линий, и бесхитростный эскиз моментально превращался в  удивительное по красоте произведение искусства.  Нанесенная на пологий склон фигура была скорее абстрактной и чем-то походила на гибрид  подсвечника и трезубца, а с определенными допущениями  претендовала также на роль схематичного указателя.

Темнота  медленно окутывала гору, начиная с остроконечной вершины, и постепенно я перестала различать даже отдельные очертания  незнакомого пейзажа. За спиной  вдруг забурлил неожиданно проснувшийся океан, и внезапно переродившаяся во взметающиеся до небес  буруны легкая зыбь хищно распахнула гигантскую пасть. Первая волна осторожно лизнула каменистый берег, на секунду отступила и с разбегу бросилась в атаку на беззащитную сушу. Взбесившаяся стихия захлестнула гигантское изображение, а вслед за ним в надвигающемся потоке бушующей воды потонул и весь прибрежный массив.  Теперь я знала, что обозначает поразивший меня рисунок: он символизировал поднятые вверх руки обреченного на гибель существа, умоляющего остановить грозящий уничтожить все живое на Земле всемирный потоп.

-Вот же  бессовестная, целый день без задних ног продрыхла! –  сходу заклеймила меня тетка Василиса,  -и ведь знала, что я с дачи еле живая приползу, так даже чайник не поставила!

-Болею я, -я осторожно открыла глаза и, столкнувшись с осуждающим теткиным взглядом, резко подскочила на матраце, - простудилась, наверное.

-Ага, болеет она, как же…, - ехидно прищурилась тетка, -как по гулянкам шастать, так куда только болячки деваются, а как по хозяйству что помочь, не дождешься. Врет, зараза, и не краснеет!

-Причем тут гулянки? Говорю же, заболела… -начала было я и вдруг поняла, что обвиняющая меня в регулярном сокрытии правды тетка в конкретном случае полностью права. Я не чувствовала ровным счетом ни одного из терзавших меня симптомов, а  дышалось мне до того легко и свободно, словно я только что вернулась из расположенного в курортной зоне санатория. Неужели у моего ангела хранителя позднее зажигание включилось или тормозная жидкость закончилась?

-Мне уже намного получше! – торжественно объявила я, сворачивая матрац в рулон, - отлежалась, и все прошло. С чем, говорите, вам помочь нужно?

Тетка долго сверлила меня тяжелым, пронизывающим взглядом и тщетно пыталась определить, являются ли озвученные мною намерения  поучаствовать в домашнем хозяйстве  искренними или я  всего лишь хочу загладить гипотетическую вину за какой-нибудь неблаговидный проступок, совершение которого мне до сих пор удается скрывать от бдительных глаз своей благодетельницы.  В итоге она так и не  пришла к окончательному выводу и вслух порадовалась, что я так быстро оклемалась и готова с утра приступить к общественным работам, «а то на кухне и без тебя развернуться негде», конец цитаты.

Простить мне вовремя не поставленный чайник тетка Василиса  так и не смогла, и в отместку посадила меня чистить картошку к ужину. Нюрка, как оказалось,  «ушла к подружке зубрить тесты», что в вольном переводе означало «cломя голову, понеслась на свиданку с Бушминым», и все прелести нелегкой бабьей доли достались мне единолично. В компании тетки даже процедура избавления картофельных клубней от кожуры автоматически превращалась в пытку, так как толщина очистков  при этом контролировалась не менее придирчиво, чем качество продукции на стратегическом объекте.  Выслушивать бесконечные замечания относительно кривизны моих  рук вкупе с сомнениями по поводу  того места, откуда они у меня произрастают, мне давно было не привыкать, и  в ответ на теткину брань я предпочитала тактично отмалчиваться,  в результате чего тетка быстро заскучала и, поручив мне помешивать малоаппетитное  варево, отправилась состязаться с соседями за право помыться в общем душе.

Прилив бодрости, вызванный необъяснимым улучшением моего самочувствия, надо было  как-то реализовывать,  и как только теткина бурда закипела, я убавила газ и решила провести инспекцию пострадавшей от вчерашней непогоды одежды и выяснить, подлежит ли она восстановлению или потраченные на ее покупку деньги можно смело  считать выброшенными на ветер.  Больше всего досталось туфлям – возможно, имелись в Перовске еще более нуждающиеся граждане, которым пригодилось бы это жалкое подобие обуви, но честно говоря, мне проще было вышвырнуть туфли на помойку, чем искать желающих забрать их у меня самовывозом.  Мятая и грязная блузка после деликатной стирки могла верой и правдой послужить еще не один сезон, а вот состояние джинсов внушало опасение..  Что ж, если не получится вернуть их в божеский вид, определю в рабочие… Вот, черт!

Перед тем, как отложить одежду в корзину, я всегда дотошно проверяла  карманы – а вдруг там завалялась какая-нибудь мелкая, но очень нужная в случае отсутствия сигарет денежка. Сегодняшний раз не стал исключением, однако вместо денег в кармане джинсов  обнаружился  с мясом выдранный из тестового сборника листок бумаги с номером телефона Айка. И все бы замечательно,  но долговременное пребывание в насквозь мокром кармане сказалось на и без того неразборчивых каракулях не лучшим образом – чернила растеклись, цифры размазались, и разобрать  что-либо без применения специальной шпионской техники, естественно,  не представлялось возможным.

Собственная непредусмотрительность, повлекшая за собой практически непоправимые последствия, расстроила меня намного больше, чем теткина привычка прятать от меня аптечку.  Не факт, что я осмелилась бы набрать этот номер, но тем не менее, у меня был шанс это сделать.  Выходит,  перевод нашей бригады к «Променаду», наоборот, стал моим спасением от позора? Да, торговый центр принадлежал семье Айка,  но сейчас, когда эмоциональный накал давно остыл, я понимала, что это вовсе не означало ежедневного посещения парнем  объекта родительской  недвижимости.  Айк будет искать меня на той же самой остановке, или на проспекте Вознесенского, но никак не возле «Променада»,  и если мне чуточку повезет, мы вполне можем и не встретиться. Но разве это, черт побери, хорошо?

Я совсем запуталась: в жизни, в себе, в своих видениях.  Моя выстраданная   стабильность больше не казалась мне наивысшим благом,  она стесняла меня, она железным обручем сдавливала мою грудную клетку, она жестко ограничивала мою свободу. Я неосознанно ждала продолжения, хотя и не решалась себе в этом признаться, но я также понимала, что любые встряски для меня губительны и  боялась в одиночку не справиться с демонами прошлого. Айк действительно открыл для меня новую галактику, и речь здесь шла не только о системе Облака Оорта,  он вывел меня на нейтральную полосу между наркоманским прошлым и беспросветным будущим,  но без него я больше никогда не найду этот мост, и меня ждет либо  унылое существование в Губаревской общаге, либо героин.

 

ГЛАВА XVI

Из двух вышеприведенных альтернатив меня  абсолютно не устраивала в равной степени ни одна, и неизвестно, как долго бы я занималась сравнительной оценкой довольно сомнительных преимуществ каждой из них, если бы вверенный моему попечению суп не предпринял сопровождающуюся злобным шипением попытку совершить отчаянный побег из кастрюли. Учитывая, что  бои за «место под душем» воскресным вечером  велись не на жизнь, а на смерть,  тетка стопроцентно должна была вернуться в неостывшем воинственном настроении и в  случае кулинарной неудачи с выкипающей похлебкой предсказуемо оторваться на мне. Суммарный объем обрушившихся на меня  за последние сутки разносортных неприятностей  давно превысил предельно допустимый уровень,  и вступать в конфликт хотя и со  свежевымытой,  но не ставшей  от этого более покладистой теткой Василисой  мне до жути не хотелось,  а потому я резко переключилась с философского осмысления своей горькой судьбины на срочное спасение захлебывающегося на плите бульона.

В результате своевременно проведенных реанимационных мероприятий,   обиженно булькающий суп благополучно уцелел, и к приходу тетки уже дымился на столе, распространяя неизменно вызывающий у меня откровенные  рвотные позывы запах свиных рулек.  Не выработай я в себе привычку воспринимать любую пищу исключительно в качестве топлива для организма, съесть это, с позволения сказать, блюдо я смогла бы, пожалуй, разве только после недельной голодовки, да и сейчас я старалась дышать преимущественно ртом. Вкус у этого «деликатеса» безупречно гармонировал с ароматом, взгляда мутноватая баланда с плавающими в ней овощами тоже особо не радовала,  и я инстинктивно глотала ее  с закрытыми глазами. Морального права критиковать теткину стряпню я, конечно, не имела по причине ограниченности своих поварских навыков лишь разогревом полуфабрикатов в микроволновой печи, однако понять Нюркиного отца, сделавшего ноги еще до рождения дочери, мне большого труда не составляло.  Несмотря на то, что тетка Василиса неоднократно утверждала, что родила ребенка только для себя, и ни в каких мужиках она принципиально не нуждается,  я была совершенно уверена,  что тот, к чьему сердцу она единожды попробовала проложить путь через желудок, серьезно рисковал умереть от несварения.

Помимо  «божественного» супчика из рулек конец выходного дня ознаменовался  также грандиозным скандалом между теткой Василисой и  заметно припозднившейся Нюркой.  Оказалось, что не позднее, чем завтра утром сестренке предстояло сдавать государственное тестирование, и, по мнению тетки, накануне ответственного события, всем порядочным выпускникам надлежало либо корпеть над заданиями, либо на худой конец, спать в обнимку с книжкой, но никак не болтаться до ночи черт знает где.  По  всем признакам, Нюрка уже воображала себя без пяти минут законной супругой Витьки Бушмина и самозабвенную теткину ругань демонстративно пропускала мимо ушей, однако  пара чувствительных затрещин живо вправила сестричке мозги, и она по крайней сделала не очень убедительный вид, что завтрашние оценки ей небезразличны.

Школу Нюрка заканчивала через пень-колоду, и похоже, тестирование рассматривала как неизбежную формальную процедуру, которую надо обязательно пройти (не факт, что, с положительным итогом) для того, чтобы на всех парах, наконец, чухнуть во взрослую жизнь. Учиться дальше Нюрка желанием не горела,  предрасположенности ни к одной профессии она не выказывала, и потому цели набрать минимальный проходной балл для поступления в вуз, по-видимому, не ставила, а значит, не считала нужным лишний раз напрягаться при подготовке к экзамену. Впрочем, от  настырной и бескомпромиссной тетки Василисы можно было смело ожидать чего угодно, в том числе и принудительного обучения  единственного чада по рабочей специальности в какой-нибудь Перовской фазанке. С врожденным умением Нюрки напропалую прогуливать учебу,  резонно предположить, что соотношение отданных за просвещение денег и реально усвоенных сестренкой знаний будет уж точно не в пользу последних.

Взяв на вооружение  бессмертную пословицу о  неминуемом треске холопьих чубов в процессе барской драки, я в разборки благоразумно не вмешивалась. Сама я в школе училась весьма достойно, и легко поступила на бюджетное отделение в престижный столичный университет. Другой вопрос, что сначала у меня за хроническое непосещение занятий отняли стипендию, а потом и вовсе отчислили за неуспеваемость, но как мне искренне хотелось верить, сии не делающие чести вещи происходили с моей наркоманской субличностью,  к которой я настоящая больше ни имела ни малейшего отношения. Жаль, правда, что в зеркале  теперь отражалась не юная красотка, разбивавшая сердца одним взглядом пронзительно-черных глаз, а какое-то маловразумительное «оно», внушающее окружающим лишь смесь презрения и сочувствия.

Притихшая после устроенного теткой нагоняя Нюрка в угрюмом молчании засела у  компьютера и на контакт со мной пошла с явной неохотой, но иногда я проявляла завидную настойчивость, и со мной было проще поговорить, чем от меня отвязаться. Сейчас меня и вовсе мучил вопрос первостепенной важности,  и я твердо знала, что если мне не удастся получить на него ответ, бессонная ночь будет мне всенепременно обеспечена.  Ситуация значительно осложнялась еще и тем, что даже  в детстве я никогда не играла в разведчиков, и следовательно, столь необходимые мне  навыки деликатного выведывания информации у меня отсутствовали напрочь.

-Нюр, а ты свои тесты где сдавать будешь? – вроде бы как издалека приступила к расспросам я, решив в дальнейшем ориентироваться по обстановке.

Сестренка недоуменно повела округлыми, покатыми плечами и равнодушно сообщила:

-Где и все,  в Индусе. Колхозники, кажется, в Педе сдают, а блатота всякая, типа лицеистов-гимназистов в  МПУ.  А тебе зачем?

-Для общей эрудиции, - на автомате ляпнула я, параллельно обдумывая, каким образом, полученные сведения могут быть использованы для достижения моей цели, - да просто так, думала, если рядышком буду, приду за тебя поболеть, волнуешься, наверное?

-Да на фиг надо, - отмахнулась Нюрка, покосилась в сторону кухни, приложила палец к губам и шепотом добавила, - видала я эти тесты, знаешь где! Мать только зря бесится, будто сама не понимает, что даже если я проходной выбью, на институт у нее все равно денег не хватит. Так оно мне надо упираться? Аттестат по любому получу,  а после свадьбы какая учеба, я ж сразу в декрет уйду!

От неожиданного признания сестренки я поперхнулась  своим следующим вопросом и долго собиралась с мыслями для ответной реакции. Вот тебе и Нюрка, молодая да ранняя!

-А Витька-то знает? –  перед тем, как окончательно определиться со своей точкой зрения относительно услышанного, уточнила  я и, честно говоря, не сильно удивилась, когда сестренка отрицательно помотала светловолосой головой.

-Дура ты, Нюрка, -  откровенно подытожила я, - а как вчера из себя на лестнице святую невинность изображала, я прям поверила.  Сказала бы ты ему лучше, пока аборт не поздно делать. Кстати, браки по залету чаще всего прочными не бывают.

Сестренка побагровела от праведного гнева и, выразительно свернув глазами, выдала нечто уже совсем бредовое:

-Да ты просто мне завидуешь, самой скоро тридцать стукнет, а ни котенка, ни ребенка.  Кому ты вообще нужна?

После этих якобы оскорбительных слов, мне стало ясно, что вести с Нюркой конструктивный диалог на тему полового воспитания уже бесполезно, и она свой выбор сделала. Однако, в теткиной малосемейке и так довольно тесновато, а если еще и Нюрка принесет в подоле, мне здесь явно не будет места. И вот это уже звучит прискорбно.

Невзирая на то, что в довесок к требуемой информации я бонусом получила известие о Нюркином интересном положении и кучу нелестных эпитетов в свой адрес, кое-что  полезное я все-таки выяснила.  Весь контингент выпускников  для сдачи экзамена разделили по трем  местным вузам,  и интересующий меня человек  по всей вероятности будет бороться за высокий балл в Многопрофильном Перовском Университете, в народе известном под аббревиатурой МПУ. Получается, если тестирование начнется в девять и продлится примерно часа три,  при некоторой доле удачи у меня появляется шанс выловить Айка в свой обеденный перерыв. Займу у кого-нибудь на работе денег на проезд, припрячу оранжевый жилет в подсобке и быстренько смотаюсь туда- обратно,  благо Перовск – городок компактный и до МПУ от «Променада»   предположительно всего несколько остановок.  Может, это и хорошо, что я сегодня Айку не позвонила, пусть лучше к экзаменам готовится  и не отвлекается на разную чушь.

Я же свой главный экзамен в жизни безнадежно провалила еще лет пять назад,  но так как сон ко мне упорно не шел, а  полночи напролет заниматься медитацией в преддверии монотонного физического труда по уборке улиц я не желала,  мне пришла в голову мысль взять ручку  и на бумаге зафиксировать свои недавние видения, дабы на пальцах не объяснять Айку их содержание. Мои успехи на ниве рисования явно нельзя было назвать выдающимися, но для создания примитивных набросков сгодилась даже такая бездарность, как я.  Теперь главное, чтобы завтра опять дождик не ливанул, хватит с меня роковых просчетов. Додумайся я спрятать листок с номером Айка малость понадёжнее, и не пришлось бы в обед носиться по всему городу  в то время, как мои товарищи будут коллективно потреблять в пищу купленные в ближайшем киоске беляши. Да и вообще, если разобраться, в моем возрасте достаточно неприлично бегать за малолетками, хотя с моим-то «послужным списком» о приличиях не стоит и заикаться, а уж унижений я натерпелась столько, что никому и в кошмарном сне не снилось.

Чувство взаимного доверия и  интуитивно возникшего между нами с Айком взаимопонимания с момента нашего расставания на проспекте Вознесенского немного притупилось и потеряло свою бритвенную остроту, но тем не менее оно никуда не исчезло. Как не исчезла с небосвода и красная точка далекой Нибиру, окруженная  рассеянным  свечением астероидного шлейфа. Интересно, синхронен ли контакт, или мы с Айком получаем от нефилимов разные посылы?  Может быть,  второй контактер был нужен лишь для активации схемы,  моя роль исполнена, и теперь Айк прекрасно обойдется  своими силами?  Не зря ли я затеяла завтрашнюю авантюру? Нуждается ли Айк во мне также сильно, как я нуждаюсь в нем, даже не в нем самом, а больше в том почти забытом ощущении собственной значимости, которое мне дает наше общение? Неужели я готова выглядеть смешной и глупой в глазах этих избалованных тинейджеров только ради того, чтобы показать практически незнакомому парню свои корявые художества? А вдруг это рука судьбы превратила в размытое пятно номер его телефона?

Я до утра проворочалась на своем матраце, толком не сомкнув глаз, и робкие предрассветные лучи стали для меня своего рода избавлением.  Я так глубоко погрузилась в свои противоречивые размышления, что чуть не потащилась на прежнее место работы, в Спасский микрорайон, но вовремя вспомнила о перемене дислокации. С вечера я напрочь позабыла спросить о местонахождении торгового центра «Променад», блуждать по  Перовским улицам наугад меня не прельщало, и на свой страх и риск я бессовестно растолкала безмятежно сопящую Нюрку и заставила ее описать мне подробный маршрут. А нечего, понимаешь ли, перед самым тестированием  в постели разлеживаться!

Первые отголоски большого везения я почувствовала уже ранним утром. До «Променада» от общаги идти  оказалось не в пример ближе, и на будущее можно было позволить себя вставать на полчаса попозже. Простудные симптомы меня совсем не беспокоили,  и я невольно вспомнила про неожиданно переставшее причинять боль запястье Айка: контакт с нефилимами отнимал наши  душевные силы, исцеляя при этом физические недуги.  Порадовала меня и погода: на чистом горизонте не наблюдалось ни малейших признаков приближающегося дождя, и перспектива целый день месить грязь мне не угрожала.  Все портили лишь проклятые сомнения, с остервенением терзающие мое сердце.

-Ну, Римма, давай рассказывай, кто твой тайный поклонник! – с громким хохотом потребовал вооруженный напоминающей средневековую рапиру лыжной палкой Вовка Краско, как только я показалась в пределах его видимости. Вовка приехал в Перовск из какого-то  отдаленного сельского населенного пункта и в докризисные временя неплохо зарабатывал на стройке, а когда большинство объектов резко заморозили, предпочел общественные работы возвращению в родную деревню.

-Какой, к чертовой матери, поклонник? – я присела на изящную скамеечку, органично вписывающуюся в симпатичный скверик, разбитый вокруг торгового дома, и выбросила окурок в урну,  - что это еще за шуточки?

-Какие шуточки, Римма? –  в голос заржал Вовка, - вон, у Степановны спроси, если мне не веришь. Она-то уж точно шутить не любит!

-Развели тут цирк! –  бесшумно материализовавшаяся из-за угла бригадирша блестяще подтвердила Вовкины слова об отсутствии у нее чувства юмора. На лице Нины Степановны  отчетливо читалось такое неприкрытое возмущение, что мне стало слегка не по себе, - ты уже в курсе, Дивина, что случилось?

-Нет,- едва слышно ответила я, обуреваемая целой гаммой нехороших предчувствий, -я же два дня из дома не выходила, болела невозможно…

-Ага, ты, значит, болеешь, а твои обожатели коммунальную собственность портят.  Еле-еле мне удалось начальство упросить, чтоб за стекло на остановке с ваших зарплат не вычитали, поменяли же его все-таки в субботу тогда. А сегодня с утра уже звонит мне Семенченко, бригадир, который сейчас за Спасский отвечает и говорит, а ты знаешь, Степановна, павильон ночью опять разрисовали той же краской несмываемой. Я ему –  мои какие проблемы, нас на другой участок перевели, а Семенченко мне и отвечает: а не у тебя  разве в бригаде Римма есть? Так вот, Дивина,  на стекле  здоровенными буквищами написано: «Римма, я очень сильно жду звонка»!

 

ГЛАВА XVII

Услышанное поразило меня до такой степени, что я окончательно потеряла самоконтроль и, преданно глядя Степановне в глаза, с надеждой поинтересовалась:

-А номер телефона он, случайно, не указал?

-Твою мать, она еще и издевается! – взвилась неверно истолковавшая мой   машинально вырвавшийся вопрос бригадирша, - опять, наверное, дружков-наркоманов вокруг себя понасобирала! Разве ж нормальному человеку в голову  придет послания на остановке  малевать? С ума сойти можно, Дивина, одни проблемы от тебя!

-Да оставь ты ее в покое, Степановна! – неожиданно вступился за меня Вовка, - скорей всего, это вообще про какую-нибудь другую Римму написали! У нашей ведь даже и телефона нету.  Ты сама подумай, кому она нужна?

Как ни странно последний из приведенных по-деревенски беспардонным Вовкой  аргументов показался бригадирше наиболее убедительным, и она, наконец, прекратила угрожающе наступать на меня с недвусмысленными намерениями за шкирку вытрясти правду о ночном акте вандализма. 

-И то верно, -  окинув меня задумчивым взглядом,  согласилась Нина Степановна, - но ты смотри у меня, Дивина, последний раз предупреждаю: занаркоманишь – пинком под зад с работы вылетишь! Ладно, идите инвентарь разбирать,  надо до открытия территорию в порядок привести.

По логике вещей, явно не страдающему  избытком деликатности  Вовке нужно было выразить персональную благодарность за весьма оригинальный способ спасения моей попорченной следами инъекций шкуры от неминуемой расправы, но мне вдруг стало невыразимо мерзко на душе. Черт побери, если я для зачуханных работяг с заросшими многодневной щетиной рожами кажусь как минимум огородным пугалом, какая реакция ждет меня, когда я заявлюсь в МПУ, где сдают государственное тестирование выпускники элитных заведений? Всеобщая паника с дикими криками «Спасайся кто может» и объявлением срочной эвакуации?

По-моему, Вовка так и не понял,  с чего это меня перекореживает от злости, а еще большее изумление у него вызвала внезапно последовавшая за исказившей мои черты гримасой лучезарная улыбка – искренняя, открытая, с демонстрацией всех своих коронок. А до меня всего лишь с некоторым опозданием дошло, что все мои сомнения были совершенно напрасны, и Айк меня не просто ждет, а еще и активно пытается напомнить мне о данном ему обещании.  Для того чтобы потратить ночь перед решающим экзаменом на «художественное оформление» остановочного павильона, необходимо обладать определенным запасом личного мужества, щедро приправленным изрядной долей безрассудства, и такое откровенное «безумство храбрых» не могло не вызвать восхищение, а тем более остаться незамеченным.

От светлого осознания беспочвенности своих гнетущих опасений, мне настолько захорошело, что на протяжении всей первой половины рабочего дня я проявляла буквально чудеса производительности. Пересечься сейчас с Айком мы не имели даже гипотетической возможности, а, следовательно, оснований стесняться оранжевого жилета у меня не было равным счетом никаких, и  потому я гордо выступала среди аккуратных клумб, представляющих собой настоящие шедевры флористики, с мусорным пакетом наперевес.  В пакете весело шуршали упаковки из-под чипсов вперемешку с пустыми сигаретными пачками и мятыми шоколадными обертками,  а также игриво позвякивали пивные бутылки, которые я планировала ближе к обеду отнести в пункт приема стеклотары и немного поправить свое финансовое положение.

«Променад» открывался в десять,  однако я очистила свой участок уже около девяти. Судя по количеству отходов, здешний сквер являлся излюбленным местом отдыха перовской молодежи, к сожалению, не отличавшейся особой чистоплотностью.  Скверик и  в самом деле выглядел уютным и милым, а обилие резных скамеек позволяло комфортно расположиться в тени раскидистых деревьев. Да и сам торговый дом  на фоне неказистых построек  казался в провинциальном Перовске чуть ли не Эйфелевой башней. Может быть, огромных денег в маленьком городке и не зарабатывалось, но отмывалось, вероятно, по полной программе.  Иначе откуда было бы взяться клиентуре для немыслимо дорогих бутиков, торгующих европейской брендовой одеждой, где бы находили покупателей продавцы элитных мобильных телефонов, за счет чего бы жили владельцы отделов профессиональной косметики и кто бы обеспечивал стабильный доход предлагающим сумасшедшее разнообразие услуг салонам красоты? 

А между тем, все вышеперечисленные организации  в Перовске еще как имели место  быть и не думали сворачивать свою деятельность даже в условиях экономического кризиса, что говорило о неплохом уровне рентабельности. Стоит ли дополнительно упоминать тот факт, что подавляющее большинство данных торговых точек располагалось как раз под сводами шести корпусов «Променада», по размерам сопоставимых с площадью пары столичных стадионов?

Публика сюда за покупками приезжала тоже соответствующая.  Респектабельные мужчины и роскошные женщины оставляли на парковке свои  шикарные иномарки и чинно шествовали по  ведущей к центральному входу лестнице под прицелом завистливых взглядов людей в оранжевых жилетах.  Красивые и успешные хозяева жизни не замечали сверлящих им спины пролетариев – дамы дробно цокали каблучками, а  господа галантно открывали двери. Два параллельных мира, и заблудившаяся в транзитной зоне я, которой с рождения была уготована совсем иная судьба, и которая  сама превратила в ничто оставленный заботливыми родителями задел на будущее.

Первоначальная идея перехватить деньжат у кого-нибудь из сослуживцев оказалась невостребованной. Бутылок набралось столько, что даже в случае их сдачи по демпинговым ценам, вырученного капитала мне должно было легко хватить на поездку в оба конца. Я смылась минут за двадцать до обеденного перерыва, избавилась от жилета,  сменила растянутую кофту на постиранную с вечера блузку, в сочетании с  рабочими джинсами и наспех вытертыми от пыли кроссовками придающую мне нарочито небрежный вид, и с полным мешком бутылок выдвинулась «на дело».  Всучить приемщикам немытую стеклотару мне удалось на голом энтузиазме, однако результат превзошел мои самые смелые ожидания: бутылки из-под распиваемого в  прилегающем к «Променаду» сквере дорогого алкоголя ценились намного выше обычного, и положительную разницу я моментально инвестировала в сигареты.  Не скажу, чтобы жизнь налаживалась, но кое-какие позитивные тенденции я, однозначно, наблюдала!

На остановке я невольно обратила внимание на густо обклеенный разномастными объявлениями павильон и  вновь не сумела сдержать улыбку.  Повезло кому-то: ведро воды с капелькой средства для мытья посуды, и стекло  быстро обретет первозданный вид. Это вам не лак с лакорастворителем в поте лица ножичком отскребать!

На подножку отъезжающего автобуса я запрыгнула практически на ходу, так как мое внимание прочно приковал один из рекламных плакатов, резко контрастирующий с неприметными объявлениями высоким качеством полиграфии. «Я пришел, чтобы вы победили», гласил предвыборный лозунг изображенного на фоне безоблачного неба  кандидата в местный представительный орган, выборы в который, как выяснилось из той же агитки,  должны были пройти через две недели, и сама по себе эта информация не стоила выеденного яйца, я не могла оторвать глаз от венчающей слоган подписи: «С мыслями о нуждах избирателей,  Дмитрий Мезенцев».

Солидный, седеющий мужчина в костюме-тройке, серьезный, интеллигентный, внушающий доверие кандидат – глаза достались Айку  от отца, вот только в них еще не появилась эта выдающая возраст усталость и свидетельствующий в пользу обширного жизненного опыта уверенный взгляд. Навскидку Мезенцеву-старшему можно было дать полтинник с хвостиком – похоже, Айк был поздним ребенком.

Что-то Нюрка там говорила про отца-депутата, вероятно, Мезенцев баллотировался на второй срок. Да, Айку не мешало бы соблюдать осторожность - если его проделки станут достоянием отцовских соперников в борьбе за кресло в Законодательном  Собрании, волна черного пиара сметет политическую карьеру Дмитрия Мезенцева, как  мощный сель застигнутый врасплох поселок.  Или прознают, к примеру перовские борзописцы, что «Маленький принц» водится с условно осужденной наркоманкой (что с наркоманкой бывшей, уже никому, естественно, не докажешь),  и начнут делать далеко идущие выводы о природе наших общих интересов. Чего-чего, а лить дерьмо наши писаки умеют безупречно, словно в их учебной программе специально предусматривался подобный курс.

Градус моего настроения постепенно понижался и без вмешательства ангела-хранителя, скорее всего, упал бы до раздраженно-плаксивого состояния,  но изо всех старающийся реабилитироваться херувим  решил помочь мне в меру своих возможностей, учитывая странноватый характер помощи, довольно скромных.  Сидевшая рядом со мной девушка вышла на одну остановку раньше и по рассеянности забыла на сиденье свои солнцезащитные очки, которые я, воспользовавшись отсутствием постороннего внимания, оперативно спрятала за пазуху. Объемные очки-бабочки занимали добрую половину лица и были будто созданы для маскировки. Ну, как говорится, и на том спасибо, или, что гораздо точнее, хоть шерсти клок.

Многопрофильный Перовский университет по здешним меркам считался  учебным заведением для избранных. Вообще-то МПУ функционировал на коммерческой основе и процент обучающихся по государственному заказу студентов составлял достаточно незначительную величину, что наталкивало на мысль  о том, что решающим фактором при поступлении являлось исключительно наличие требуемых денежных сумм, однако после кадровых перестановок в отечественном министерстве образования в стране началась активная кампания по уравниванию в правах частных и государственных вузов, и первым шагом в этом направлении стало введение единого тестирования выпускников, заодно выступающего и в роли вступительных экзаменов.   Таким образом, не набравшие проходного балла абитуриенты полностью лишались возможности получить высшее образование, зато для преодолевших необходимый барьер открывались двери вузов сразу по всей стране.

Идея вроде как преследовала благие цели и была направлена на справедливую и беспристрастную оценку знаний, посредством сканирования заполненных бланков через компьютерную программу, но наш человек на то и наш человек, чтобы  суметь выкрутиться из любой безвыходной ситуации. Насколько я знала, ключи к тестовым заданиям продавались направо и налево, в аудитории проводили подставных лиц,  учителя помогали школьникам по телефонам, одним словом, хотели как лучше… Не думаю, что в МПУ дела обстояли совершенно по-другому, а уж для отпрысков Перовских шишек, ректоратом, наверняка были созданы все условия для достижения максимальных результатов. Нашей бы непутевой Нюрке кто-нибудь помог -  еще неизвестно, как у нее с Бушминым дальше сложится, а сейчас даже улицы мести без блата черта с два устроишься!

Сигарету я выбросила в шаге от университетских ворот и десять раз об этом пожалела. Вокруг царила невообразимая суматоха, и до моего курения никому не было дела, а я бы хоть немного успокоила нервы. Отстрелявшиеся выпускники  по одному выходили на улицу и моментально попадали в объятия  взволнованных родителей, заполонивших всю площадку перед входом. Шум, гам и неразборчивый гвалт мешал мне сосредоточиться и отыскать в разноцветной толпе Айка,  я упорно вглядывалась в раскрасневшиеся от жары лица,  но углубляться в толпу не решалась.  Осложнялись мои безуспешные поиски еще и тем, что я ужасно боялась опоздать на работу – Степановна отмечала нас сразу после обеда, и меньше всего меня  сейчас привлекала перспектива вовремя не оказаться на месте.   

По моим наблюдениям тестирование еще не закончилось, потому что издерганных родителей на улице находилось в несколько раз больше, чем выпускников. Особенно явно переживала молодая, белокурая женщина в летящем шифоновом платье – она сидела на лавочке под навесом,  беспрестанно барабанила тонкими пальцами с украшенными фигурной росписью ногтями по  деревянному подлокотнику, то и дело подносила в глазам платок и никак не могла успокоиться. Ее обутые в изящные босоножки ноги вслед за руками выбивали на асфальте нервный ритм, и ее поведение вдруг показалось мне до боли знакомым. А минуту спустя мои подозрения внезапно подтвердились.

-Юля, ну как там? – женщина бросилась наперерез появившейся  на пороге университета девушке и чуть было не сшибла еще одну даму, также стремительно рванувшуюся навстречу  выпускнице, - почему так долго?

Сдавать экзамены Юлька пришла в классической белой блузке и черной юбке-карандаш, выгодно подчеркивающей ее тонкую талию и длинные ноги, а волосы заплела в тугую косу до пояса. Деловой стиль ей просто безумно шел, и я некстати почувствовала неприятный укол зависти.

-Мы в начале одиннадцатого только начали, - объяснила Юлька обступившим ее с двух сторон женщинам, - говорят, тесты из департамента поздно привезли. Мамочка, да нормально все будет, мне легкий вариант попался, я его за полтора часа решила!

-Юля, а мой сын? – женщина в шифоновом платье  невежливо оттеснила Юлькину мать и единолично завладела вниманием девушки, -  как у него дела?

В ответ Юлька  недоумевающе пожала плечами:

-Не знаю, тетя Алла, мы с ним в разных аудиториях были. Я его только утром в фойе увидела, так он какой-то потерянный был, кивнул мне и дальше пошел. Вы лучше у Денжера спросите, когда он выйдет, они оба на втором этаже сдают.

 

ГЛАВА XVIII

Выбранная мной в качестве укрытия беседка на поверку оказалась идеальной наблюдательной позицией: я все прекрасно видела и слышала, сама при этом оставаясь вне поля зрения.  Но, увы, в этой бочке меда присутствовала даже не ложка дегтя, а доверху заполненный маслянистой субстанцией половник – я катастрофически не укладывалась в обеденный перерыв и, можно сказать, находилась в шаге от позорного увольнения. Так как  лишиться в ближайшее время последнего куска хлеба в мои планы никоим образом не входило, надо было срочно что-то предпринимать и стремглав нестись обратно к «Променаду». Жаль, конечно, что достойную самого Эйнштейна изобретательность наркоманы проявляли  исключительно в двух случаях: когда нужно достать дозу, это раз, и когда необходимо скрыть тот факт, что упомянутая доза попала в организм, это два.  Принятие не связанных с героином решений давалось обычно настолько тяжело, что большинство наркоманов предпочитали не тратить силы на безмерно трудоемкий умственный процесс, и направляли свою постепенно угасающую мозговую активность  в одно единственное русло. В общем, новаторского способа ненавязчиво привлечь к себе внимание мне в голову так и не пришло, и в ознакомительно-разведывательных целях я для начала наполовину высунулась из-за беседки.

-Я говорила мужу, не надо было так грубо с Артуром! – вблизи Алла Мезенцева выглядела чуть ли не моложе меня. Возможно, ей и вправду  было слегка за тридцать,  а возможно,  подобный эффект достигался за счет ухоженной внешности и по-девичьи хрупкого телосложения. На ее фоне Юлькина мать смотрелась грузной матроной, хотя объективно в ее комплекции присутствовала лишь легкая полнота, присущая подавляющему большинству женщин данной возрастной категории, - понимаешь, Лидочка, они с отцом вечно конфликтуют, у Артура возраст такой, протестный… То татуировку сделает, то волосы обесцветит - самостоятельности ему хочется, независимости, только и всего. А Дмитрий, как всегда: вот, совсем от рук отбился, никакого воспитания.  Вчера ударить его хотел, я в последний момент руку перехватила, так крупно повздорили.

Поинтересуйся родители Айка моим мнением, я бы предложила им познакомиться с Нюркой и иже с ними, дабы наглядно показать, что такое отсутствие воспитание и какие последствия оно за собой влечет. Вот тогда глубокоуважаемые господа Мезенцевы моментально осознали бы, что наколка на запястье и ночные гонки на скутере это не более, чем невинные шалости. Однако, я пришла сюда вовсе не для ведения педагогических дискуссий, и, как только Юлькина мать отвлеклась на обсуждение непростых взаимоотношений отцов и детей,  настал черед моего выхода на сцену.

-Юля, можно тебя на минутку!  -  я пальцем поманила сосредоточенно вслушивающуюся в беседу двух женщин девушку, та удивленно взмахнула ресницами, но, несмотря на очки, практически сразу узнала во мне непосредственную виновницу своего унижения в «Рубенсе».

-Мам, я сейчас, - Юлька развернулась на каблуках и  неуверенно поцокала в мою сторону с испуганным выражением на лице.

-Привет! Тебя можно поздравить? – старательно пряча коронки, я сдержанно улыбнулась кончиками губ, но судя по промелькнувшему в зеленых глазах девушки волнению, моя улыбка показалась ей ехидно-издевательской.

-Пока не знаю, - скромно отозвалась Юлька, - результаты к  вечеру вывесят. А вы, наверное, Айка ждете, так он еще не выходил. Можете к его маме подойти, вон она стоит…

Я тщетно пыталась понять по реакции девушки, что за легенду Айк придумал в оправдание наших посиделок в кафе,  и какой стратегии поведения мне стоит придерживаться, чтобы ненароком не испортить всю малину,  но если подсчитать количество моих фатальных заблуждений в людях, напрашивался вывод, что с психологией у меня было, однозначно, туговато по жизни, и потому оставалось лишь рискнуть и положиться на интуицию.

-Юля, я сейчас очень тороплюсь, - я ни на йоту не согрешила против истины и честное начало разговора невольно придало мне решимости, - выручи меня, пожалуйста, передай Айку вот это…

Девушка с откровенным недоумением взирала на  скомканный листок в моей руке и по всем признакам мучительно соображала, для чего понадобилась такая конспирация и что означают испещряющие бумагу схематические рисунки, в моем неумелом исполнении производящие еще более странное впечатление. Юлькино замешательство мне было только выгодно - я вдруг как-то резко прекратила сомневаться и с нахрапу схватила быка за рога:

-У тебя ручка есть? Давай, я черкну Айку пару слов, - и почему мне так нравилось наблюдать ее растерянность? Может быть, во мне все-таки что-то осталось от обычной женщины, и испытываемые мною эмоции – это всего лишь банальная бабья месть? Месть за то, что молодая и красивая Юлька скоро получит высшее образование в престижном вузе, устроится на высокооплачиваемую работу и выйдет замуж за сына депутата Мезенцева, а я так и буду до конца своих дней обитать на кухне в малосемейке, собирать бутылки и бороться с героиновыми снами.

Авторучка у Юльки, естественно, нашлась – дорогая, фирменная, в сверкающем золотистом корпусе. В моей мозолистой ладони это произведение канцелярского искусства выглядело столь же неуместно, как и вечерний макияж на собачьей морде, но я была настроена довести обуявшее меня безумие до логического завершения.

Я приложила вырванный из Нюркиной тетради лист к стене беседки и  на мгновение прикрыла глаза, словно подключаясь к сети. Если мы с Айком все еще на одной волне, он обязательно разберется в этой причудливой вязи, которую автоматически вывели мои пальцы, а  письменность нефилимов убережет мое послание от посторонних  глаз надежнее любых шифровок.

-Держи, - чтобы найти в себе силы просто протянуть Юльке записку мне пришлось  преодолеть внезапно накатившую на меня приятную истому. Черт, а мне же еще полдня работать, - ну все, спасибо тебе, и так уже опаздываю!

Сейчас я была даже рада, что меня неумолимо поджимает время: кто знает, на какие глупости я еще способна? Да и курить мне хотелось до невозможности, так что пора торжественно объявлять окончание переговоров и отчаянно молиться, чтобы перебои в транспортном обеспечении не подвели меня под монастырь.

-Денис, я здесь! – голос из прошлого ушатом ледяной воды обрушился на мою пылающую голову, мороз пробрал меня до мозга костей, я  оцепенела от ужаса и не могла заставить  себя пошевелиться. Я должна была удостовериться в своей ошибке, я должна была убедиться в том, что позади меня находится всего лишь человек с похожим тембром, но у меня не хватало смелости посмотреть своему страху в лицо, и я лишь мелко тряслась всем телом на глазах у ничего не понимающей Юльки.

-Смотрите, Денжер вышел!  Ой, вам, что, плохо? –девушка сделала было шаг к парадному входу, но  заметив, что я едва держусь на ногах, тут же замерла на  месте, - что случилось?

-Ничего, - выдохнула я и резко обернулась. На первый взгляд ничего жуткого вокруг не происходило, если не принимать в расчет бегом спускающего с крыльца Денжера в костюме и галстуке. Дреды парень ухитрился относительно прилично стянуть в хвост, но даже в таком адаптированном к серьезному мероприятию виде его прическа настолько явно контрастировала с двубортным пиджаком и острыми стрелками на брюках, что мне сразу вспомнилась поговорка о корове и седле. 

-Рассказывай, ну как? - высокий мужчина спортивного телосложения  с нетерпением ждал Денжера у порога, и сходу принялся засыпать его вопросами, - на все ответил?  Трудно было?

Ответов Денжера я уже не слышала.  Я стояла, судорожно вцепившись в беседку, и чувствовала себя пассажиром машины времени. Прошлое вернулось, я ощущала его каждой клеткой, и всё во мне переворачивалось от  чудовищного наплыва воспоминаний. Бежать! Бежать, не разбирая дороги, сшибая всех на своем пути!

-Вам плохо? –повторила Юлька, разрывающаяся между желанием расспросить Денжера о последний новостях, и страхом, что я упаду в обморок прямо посреди университетского двора.

-Нормально, - вдох-выдох, вдох-выдох… Не паниковать. Вероятность ошибки все еще есть, - кто это, рядом с Денжером?

-Валера, брат его,  - спокойно сообщила девушка, и мои надежды рухнули вместе с ее словами.

-Фамилия? – потребовала я, - как его фамилия?

Видок у меня, вероятно, сейчас был, как у сбежавшего из диспансера буйного психопата, потому что бедная Юлька попятилась от меня, словно от рассадника смертельной инфекции, и чуть слышно промямлила:

-Зиньков… А вы его знаете, да? Валера же в столице работает, машинами занимается, а мне Айк говорил, что вы тоже  в Перовск оттуда приехали…

-Не важно. Не забудь записку передать, - я все-таки сумела справиться с желанием перейти на рысь и до ворот дошла в достаточно нормальном темпе, а уж там припустила во всю Ивановскую. На остановке я курила сигарету за сигарету, и вздохнуть полной грудью смогла лишь, когда за мной со скрипом закрылись двери автобуса.  Неужели прошлое никогда не прекратит напоминать мне о себе? Куда мне еще сбежать, чтобы больше не сталкиваться с его отголосками? Или от себя не убежишь?

Наш мир тесен и убог, нам только кажется реальным избавиться от прошлого, просто затерявшись в толпе или сменив место жительства.  Я верила, что промышленный городок Перовск находится далеко от столицы, и те, с кем связано мое падение в наркотическую бездну, навсегда останутся в  столице, но моим чаяньям не суждено было сбыться. По какому-то роковому совпадению я сегодня встретила Валеру Зинцова, того сама Валерчика, который сначала подсадил нас со Стасом на героин, а затем грязным шантажом отнял у меня фирму.  Поразившие меня еще в «Рубенсе» глаза Денжера  меня не обманули: это были глаза Валерчика, холодная, безжалостная сталь,  наживую вырезающая человеческие сердца.  Да, младшему брату этого нелюдя всего семнадцать, но разве можно доверять обладателю такого взгляда?

Меня охватила совершенно параноидальная дрожь, я  боялась за себя, за Айка и даже за нашу планету, населенную такими монстрами. Казалось, мой страх обладал свойствами нервно-паралитического газа, он погружал меня в какой-то непреодолимый ступор, я только чудом не проехала свою остановку. На улице мне заметно полегчало, я глубоко вдохнула подернутый дымным маревом воздух и негнущимися пальцами подожгла бесчисленную по счету сигарету. В обед я ничего так и не поела, и меня мутило от голода и никотина, но я была счастлива уже лишь потому, что мне удалось ускользнуть от призрака прошлого.

Я не знала, как мне работать в таком состоянии, когда каждое резкое движение вызывало пронзительную головную боль и невыносимые спазмы в желудке. Я  не представляла, как мне дожить до вечера, а ведь я была обязана до него дожить. Айк, наверное, уже прочел мое обещание ждать  его на Набережной этой ночью, если, конечно, Юлька не избавилась от записки сразу после моего поспешного бегства. Черт поймет, на что все это похоже в большей степени: на детский сад или на сумасшедший дом…

Свою «восьмерку» в табеле учета я тем не менее все-таки получила. Опоздала я минут на пять, и мой недотепа-ангел  задержал Степановну аккурат на это время. Бригадирша не преминула отпустить колкость  по поводу моего заторможенного состояния, но я внезапно разозлилась и напомнила, что вообще-то поднялась на работу буквально со смертного одра, и заслуживаю если уж не восхищения, то, по крайней мере, хотя бы  какого-никакого уважения, после чего Степановна резко прикусила язычок.

Спустя рукава, я кое-как доработала до пяти часов, в полузабытьи доплелась домой, и при помощи интенсивного аутотренинга заставила себя съесть две тарелки теткиной баланды. К вечеру чувство голода притупилось, и вынужденный прием пищи превратился в мучительную пытку, которую мне удалось вытерпеть лишь благодаря значительному усилию воли. Злая и раздраженная тетка Василиса выразительно зыркала на меня до тех пор, пока я не додумалась спросить у нее о Нюркиных успехах. Лучше бы я не спрашивала!

В ходе тестирования сестренка еле-еле набрала необходимый для получения школьного аттестата балл, и в  учебные заведения уровнем выше ПТУ ей не стоило даже соваться.  Скорее всего, в глубине души тетка надеялась, что Нюркиных результатов хватит хотя бы для поступления в колледж, но после постигшего ее разочарования не смогла удержаться от рукоприкладства. В слезах, соплях и синяках Нюрка убежала из дома в неизвестном направлении,  и я боялась предположить, что ждет сестренку, когда тетка узнает о грядущем прибавлении в семье.   Справедливо опасаясь, как бы до предела взвинченная тетка заодно и мне не съездила по физиономии, я мелкими шажками потихоньку отступала к двери, и в итоге выскочила на площадку.

-Римма, а что у вас там за скандал произошел? –высунулась из своей квартиры Зубарева, интеллигентная учительница-пенсионерка, вместе с супругом прославившаяся на всю общагу установкой персональной душевой кабины и безуспешными попытками обеспечить чистоту в подъезде, -Нюра так кричала…

-Экзамены плохо сдала, - безразлично пояснила я, –вот ее мать и отлупила.

-Сколько раз я Нюре предлагала: приходи ко мне заниматься, я тебя по тестам натаскаю, - печально вздохнула соседка, - а у нее один ветер в голове.

-Анна Семеновна, - я вдруг поняла, что  единственный способ спасти мой мозг от перегрева – это разом смыть с себя намертво прилипшую ко мне после встречи с Валерчиком грязь, и обратила на Зубареву умоляющий взгляд, -можно я у вас душ приму! Ну, пожалуйста!

 

ГЛАВА XIX

Тесно граничащая со слабохарактерностью доброта Анны Семеновны нередко оказывала ей медвежью услугу со стороны необремененных наличием совести соседей, а в последнее время к огромной армии грезящих  о полноценной помывке жителей губаревской общаги прибавилась еще и моя не внушающая особого доверия персона. Совсем не удивительно, что большую часть санузла у Зубаревых занимали представленные в широчайшем ассортименте чистящие и дезинфицирующие средства, и вынужденная тщательно обрабатывать душевую кабину после очередного нашествия страждущих Анна Семеновна вызывала у меня искреннее сочувствие. 

После душа мне  немного полегчало – казалось, тугие струи горячей воды  не только великолепно поспособствовали соблюдению физической гигиены, но заодно и облагородили меня духовно.  Я не хотела идти на встречу с Айком, не избавившись от гадливо-мерзкого ощущения, неотступно  сопровождавшего меня на протяжении всего дня,  я словно боялась случайно испачкать его в смрадной грязи своего прошлого, и докрасна терла себя жесткой губкой, чтобы  исключить хоть малейшую возможность. Если потребуется, я лично взвалю на себя нелегкую ношу ангела-хранителя, но Айк никогда даже мимолетно не соприкоснется с тем дерьмом, которое превратило меня в отражающееся в запотевшем зеркале существо.

Я вглядывалась в свое лицо, худое, уставшее,  с обведенными темными кругами глазами и впалыми скулами, и тщетно пыталась вспомнить, какой я была до героина. Сегодня в крошечной ванной у Зубаревых я сделала поистине страшное открытие: сколько бы я не старалась воссоздать в памяти картину своей прежней внешности, мне это так и не удалось.  За четыре года на игле я навсегда потеряла свое настоящее я,  героин перекроил не только мой облик, он разрушил мою личность и уничтожил воспоминания. Героин сжег меня дотла, но в отличие от мифической птицы Феникс у меня не было шансов возродиться из пепла. 

Ненависть обрушилась на меня с какой-то неуправляемой внезапностью, и от желания вдребезги расколошматить  несчастное зеркало меня удержало лишь своевременное осознание факта его нахождения в частной собственности Анны Семеновны. Безысходность витала в воздухе, она оседала на стенах и конденсатом скапливалась на стекле, волны отчаяния стремительно надвигались на меня со всех сторон,  и я в панике металась в замкнутом пространстве своего ужаса. Потапыч предсказывал периодическое наступление у меня подобного состояния,  и назначил мне список облегчающих депрессию лекарств, но в силу немыслимой по моим меркам дороговизны я  ни разу не прибегала к их помощи. Восставший из погребенного в руинах моей попусту растраченной молодости прошлого Валерчик настолько вышиб меня из хрупкого равновесия, что я как никогда остро нуждалась в  успокоительных препаратах, чтобы забыть о героине. Или все-таки в героине, чтобы забыть обо всех своих проблемах? Это ведь и есть гармония, когда твоя гнилая начинка, с пропитанной наркотиком кровью, целиком и полностью соответствует злорадно ухмыляющемуся в зеркале отражению?

Из душа я вышла с абсолютно безумными глазами и боком попятилась к входной двери, упорно игнорируя встревоженный взгляд Анны Семеновны. Не надо так на меня смотреть и сразу после моего ухода обшаривать санузел в поисках убедительных доказательств своих нехороших подозрений! Впрочем, правды ради, стоит отметить,  не ширнулась я сейчас не потому, что мне этого не хочется, а потому, что, черт возьми, нечем. Сколько я еще выдержу? Что послужит причиной моего неизбежного срыва: очередные  унижения на работе, бесконечные упреки тетки Василисы или просто случайный стресс?

 Нет, не так, если я действительно не хочу сорваться, мне следует лучше подумать о том, что поможет мне выдержать этот ад. Снова занять денег и купить антидепрессанты, чтобы постепенно подсесть на «колеса» и  в итоге пробрести еще одну зависимость? Обратиться в местный наркодиспансер и согласиться на профилактическую госпитализацию, чтобы две недели подряд слушать разговоры окружающих меня наркоманов, еще более усугубляющие тягу к героину?  Неужели я одна во всем мире, и это вселенское одиночество скоро раздавит меня под своим гнетом?

Я точно знала, что если сейчас тетка  Василиса пристанет ко мне даже с самым невинным вопросом, я  пошлю ее так далеко, что возвращаться мне потом будет, однозначно, некуда, и поэтому втихаря сбежала из дома. Таким образом, у меня провисла куча свободного времени, и я несколько часов бесцельно слонялась по городу, неожиданно ставшему для меня всего лишь значительно уменьшенной копией столицы. Новая жизнь, на начало которой я так рассчитывала, когда уезжала в неизвестность, откровенно не задалась,  сколько бы усилий я  к этому не прилагала.  Меня словно не было вообще: возродить прежнюю Римму не помог даже ретроспективный анализ, а жизнь Риммы сегодняшней буквально висела на волоске. Та самая опустившаяся наркоманка по кличке Дива стояла рядом с «баяном» в руке и мучительно искала хотя бы одну  уцелевшую вену, она до позднего вечера ходила за мной по пятам, и терпеливо ждала, когда я, наконец, сломаюсь и позволю ей занять мое место, а я пока лишь яростно отмахивалась от нее, пугая прохожих своей странной жестикуляцией. 

Летом темнело почти в одиннадцать, и я напрасно искала в затянутом сумеречной пеленой небе пульсирующую точку далекой Нибиру. А может быть, все закончится само по себе –настанет Апокалипсис, Земля погибнет, и наступит какое-нибудь Царство божие, где никакой наркоты днем с огнем не сыщешь, как бы не кумарило? Зачем я видела начертанные на красном песке линии, что должен был объяснить мне огромный рисунок на склоне прибрежной горы, и почему вообще именно я стала  мишенью телепатической атаки нефилимов?  

Курить и думать, затягиваться мыслями, как табачным дымом, и выдыхать нелепые предположения… Голова снова кружилась – тяжелая, наполненная тревогой, погрузившаяся в беспросветный хаос. У меня не было часов, и я ориентировалась  исключительно по зажигающимся на почерневшем небосводе звездам. Пора идти, Айк меня ждет. Если, конечно, ждет.

Приближаясь к ночной набережной, я  простодушно надеялась погрузиться в тихое безмолвие, но  прошедшие по всему Перовску экзамены  ознаменовались массовыми гуляниями нетрезвой школоты. Пардон, уже официально бывшей школоты. Впрочем, особой разницы я на первый взгляд, к сожалению, совершенно не заметила. Единственное, что мгновенно бросилось мне в глаза, это неимоверное обилие пустых бутылок, и в сердце прочно поселилась глухая обида на всеобщую несправедливость. Мне еще практически неделю выживать до получки, а тут под ногами валяется такое богатство…

Ситуация из серии «видит око, да зуб неймет» повергла меня в глубочайшую тоску, и даже отвлекла от внутренней схватки со своим ментальным двойником. Был бы у меня хотя бы пакет с собой, можно было бы кое-чего пособирать, а к приходу Айка  надежно припрятать свои позвякивающие сокровища в кустах. Так нет же, мало того, что я выскочила на улицу с мокрыми волосами, под воздействием ветра образовавшими карикатурное подобие творческого беспорядка, и в крайне непрезентабельно выглядящих рабочих джинсах, так еще повела себя весьма непредусмотрительно в плане реализации случайно подвернувшейся возможности обеспечить себя какими никакими карманными деньгами.

Праздношатающегося народа, между тем, на Набережной прибавлялось с каждой минутой,  я чувствовала себя все более неуютно. Теперь мне стало окончательно ясно, насколько неудачное место я указала Айку в своей записке, и  насколько жестоко я просчиталась в стремлении к уединенному спокойствию. Я спустилась было к самому берегу,  но и там обнаружилась веселая компания, дружно распивающая какое-то пойло  и параллельно мучающая раздолбанную гитару упорными попытками извлечь из нее подобие мелодии при  полнейшем отсутствии как слуха, так и элементарных навыков игры на данном музыкальном инструменте.  

Идиотизм моего положения вскорости достиг пика: на одной  из густо оккупированных лавочек я увидела вдрызг пьянющую Нюрку  в окружении поддатых одноклассников. Невыразимые моральные и физические страдания, вызванные причиненными разбушевавшейся теткой Василисой легкими телесными повреждениями, будущая мать активно топила в дешевом портвейне, и, на мой взгляд, заслуживала хорошей порки солдатским ремнем, что ее, по всей вероятности,  и ожидало после возвращения домой, что называется, на бровях.  Оставалось лишь гадать, куда смотрит наша доблестная полиция, и какого черта меня в прошлом месяце оштрафовали за курение в общественных местах, тогда как алкоголизация подрастающего поколения безнаказанно происходит при полном попустительстве правоохранительных органов?

Раздраженная и злая, я бестолково меряла шагами набережную, проклинала свою  недальновидность и тупо не знала, как поступить, а с усеянного звездами неба мне ободряюще подмигивала таинственная планета Нибиру, словно убеждая меня, что у неприятностей тоже есть свой лимит, и на сегодня, он похоже вот-вот исчерпается. Айка  все не было, и в какой-то момент я вдруг поняла,  как я боюсь того, что он  не придет, и, прождав его до утра, я все-таки сдамся и уколюсь. Потом уже будет безразлично, почему так произошло, мир вокруг меня сузится и утончится до размеров иглы, а затем и вовсе исчезнет. Исчезнет вместе со мной.

-Римма, постойте! – какое же это невероятное ощущение, когда ты в шаге от края бездны, и до падения осталась лишь доля секунды, когда все решено и ты смотришь на все как бы со стороны, потому что фактически тебя уже не существует, и тут появляется голос, который просит тебя остановиться!

-Айк! – а я ведь почти сделала этот шаг, я уже почти собралась ступить на дорогу ведущую в никуда,  и просто невероятно, что нашелся человек, так вовремя преградивший мне путь.

Айк выглядел взволнованным, растрепанным и запыхавшимся. Его бандана сбилась набок, глаза лихорадочно блестели, слов ему катастрофически не хватало, и обеими руками он описывал в воздухе замысловатые пассажи – похоже, он страшно торопился и до смерти боялся опоздать.

-Мазафака, успел! – слегка отдышавшись, выдал парень, - это финиш какой-то, а не день!

Для меня это был  как раз самый что ни наиесть старт, но  я решила благоразумно воздержаться от неуместных комментариев, и из вежливости поинтересовалась:

-Как успехи? Сколько баллов набрал?

Небесно-голубые глаза Айка резко потемнели, он нервно передернулся и, с трудом сдерживая эмоции, до крови прикусил нижнюю губу.

-Римма, только вы  меня  сегодня про эти гребаные тесты не спрашивайте, ладно? – звенящим от напряжения голосом попросил парень, - до меня уже и так строго дошло: все во мне разочаровались, я позор семьи и школы, даже Денжер смог со шпор скатать, а я по жизни лузер, на тачку к совершеннолетию мне  не стоит и надеяться, и  вообще надо было меня за месяц до экзаменов дома закрыть  и…

-Айк! – по-моему, парень перечислил мне меньше половины вменяемых ему прегрешений, но я решительно перебила его в самый разгар этого бессмысленного самобичевания. Я хотела задать ему один единственный вопрос, на который он никогда не ответит мне правду, но на который и сама знаю достоверный ответ, - Айк, это из-за меня?

-Мазафака, конечно, нет! – он солгал мне так быстро, порывисто и неумело, что у меня мигом  отпали последние сомнения. Ну а из-за кого, позволь спросить, ты в ночь перед тестированием художественной самодеятельностью  в Спасском микрорайоне занимался, да потом еще и от отца огреб по полной программе? Разве не из-за одной напрочь завравшейся особы,  из кожи вон лезущей, чтобы скрыть свое истинное лицо, и ради этого готовой пожертвовать будущим опрометчиво доверившегося ей человека? Если у меня самой давно нет будущего, это вовсе не означает, я имею моральное право наступать на горло перспективам Айка! Я- эгоистичная, лживая и бессовестная сволочь, такая же, как все наркоманы, без поправки на статус «бывшие»!

Перед тем, как совершить свои последующие действия, Айк колебался считанные мгновения,  да и то, скорее всего, парня сдерживало в большей степени мое возможное неправильное восприятие его  чересчур смелого поступка.  Когда он внезапно шагнул мне навстречу и крепко сжал в объятиях, я растерялась до полной потери способности контролировать свои чувства и перестала сопротивляться душившим меня рыданиям.  Из глаз непроизвольно полились слезы, меня трясло и колотило, я все ревела и ревела, уткнувшись Айку в грудь,  а он с силой удерживал мои содрогающиеся плечи  и не отпускал  до тех пор,  пока  я не выплакалась. 

-Забудьте вы про эти тесты, - прошептал парень куда-то мне в волосы,- если бы я вузовский проходной не выбил, был бы реально мрак…Никогда не  плачьте больше так… так, как будто..,- нужные слова у Айка никак не подбирались, и он надолго замолчал, сосредоточенно обдумывая завершение начатой фразы, - так,  мазафака, как будто вам больше не хочется жить!

Идеально точное понимание моего недавнего состояния вызвало у меня новый приступ слез, но теперь я рыдала чуть ли не от счастья.  Я радовалась не столько тому, что вопреки моим самым страшным предположениям Айк с горем пополам все-таки сдал выпускные экзамены, сколько самой возможности  вот так плакать у него на груди и знать, что тебя никто не будет осуждать, унижать, обвинять. Что тебя просто обнимут и терпеливо переждут твою истерику, чтобы потом бережно усадить на скамейку  и взволнованным взглядом небесно-голубых глаз наблюдать, как твои непослушные пальцы пытаются вытащить из пачки сигарету, а когда тебе, наконец, удастся закурить,  осторожно предложить:

-Может, поедем отсюда? Я кстати, второй шлем вчера купил!

 

ГЛАВА XX

Вероятно, Айк неоднократно сталкивался с попытками криминальных посягательств на свое транспортное средство, потому что перед тем, как оставить  скутер без присмотра, он не только за раму пристегнул его к забору, но еще и заблокировал оба колеса. Малолетние угонщики в количестве двух человек  к   столь основательным мерами безопасности  явно были морально не готовы, и, заслышав наши шаги, разочарованно бросились врассыпную. Айк сквозь зубы выругался вслед неудачливым злоумышленникам, и с гордостью протянул мне новенький мотоциклетный шлем.

Обязательный элемент защитной экипировки пришелся мне донельзя кстати, и я с преогромным удовольствием спрятала от наполненных тревогой глаз парня свою зареванную физиономию. Айк упорно не говорил, куда он меня везет, но, в сущности,  конечный пункт нашего стремительного движения по ночным улицам Перовска  интересовал меня примерно в той же степени, что и немого логопед. Я обхватила Айка за талию, и  к своему невероятному стыду ощутила, что его футболка насквозь промокла от моих слез.

 Как же мне была необходима эта спонтанная разрядка! В голове вдруг стало удивительно легко и пусто, словно вместе с безудержным потоком слез я  заодно избавилась от давившего на меня негатива. Понимал ли Айк, как много он сегодня для меня сделал? Он даже не догадывался о причинах моего отчаяния, но интуитивно почувствовал, что я нуждаюсь в поддержке. Айк был слишком молод и неопытен, однако со временем его открытая улыбка приобретет циничный оттенок, а в небесно-голубых глазах четко обозначится холодное безразличие, он разучится сопереживать и обуздает свою порывистую натуру. Но это будет потом, а сейчас он такой, какой есть: прямолинейный, несдержанный, категоричный и при этом  пронзительно искренний и чуткий.  А может быть, это и есть мой настоящий ангел-хранитель? Во всяком случае, мне гораздо проще поверить в это, на первый взгляд, абсурдное предположение, чем в  вечно сачкующего лежебоку, лениво развалившегося на перине из воздушных облаков!

Сегодня нам  невероятно повезло с гаишниками, а точнее сказать, с их отсутствием, хотя  вполне возможно, что просто наученный горьким опытом Айк старательно объезжал потенциальные места дислокации дорожных патрулей. Так или иначе, мы беспрепятственно проехали чуть ли не весь город,  и благополучно добрались до незнакомого мне парка, избежавшего повального нашествия бурно празднующих окончание золотого детства выпускников лишь благодаря проведению ярко выраженных ремонтных работ по всему периметру территории. Судя по вывороченным бордюрам и перерытому тут и там асфальту, днем здесь развивали кипучую деятельность сотрудники коммунальных служб. Среди отчетливо прослеживающихся зачатков будущих клумб и цветников, виднелись  свежевысаженные елочки, призванные заменить старые деревья с засохшими плетями постепенно отмирающих ветвей, а в самом центре парка, похоже, велось строительство небольшого фонтанчика. Сложенная аккуратными стопками брусчатка явно предназначалась для укладки пешеходных дорожек, а  ближе к ограждению располагался предназначенный для нужд рабочих вагончик.

-Welcome to Парк имени Перова, - торжественно объявил Айк, спрыгивая на землю, - взгляните на него  в последний раз! Когда реконструкция закончится, вы его не узнаете!

-Честно говоря, я здесь вообще  впервые, - я сняла шлем и вымученно улыбнулась парню, - а  я думала, в стране кризис, и государству не до благоустройства скверов!

-Ну, это да, просто Перов – вроде как символ города, отец-основатель и все такое прочее…А осенью исполняется триста лет с дня его рождения, вот и решили парк в порядок привести.  Мой отец республиканский тендер выиграл, не важно, короче…, - Айк внимательно огляделся по сторонам и принялся фиксировать скутер около ближайшего дерева, - я думаю, тут должно тихо быть, но мало ли чего, мазафака! Пойдемте, я вам кое-что покажу, тоже, наверное, в последний раз!

Прогулка по разбитому в честь легендарного Перова (узнать бы для общей эрудиции, в чем заключается знаменательный вклад этой героической личности в историю) парку в условиях капитального обновления  инфраструктуры требовала  значительной осторожности, так как нога то и дело рисковала провалиться  если не в открытый канализационный люк, то в недавно выкопанную траншею, а путь постоянно преграждали многочисленные скопления отходов производства в виде разнообразного строительного мусора. Айк с мощным фонариком в руке самозабвенно изображал из себя заправского следопыта, и у меня создалось впечатление, что он давно уже вдоль и поперек истоптал своими белоснежными кедами все имеющиеся в парке тропки.  Сначала мне было малость страшновато, но затем я вошла во вкус, и мне даже понравилось обходить завалы из демонтированных конструкций и  перелезать через нагромождения бетонных плит. Я чувствовала себя  счастливым первооткрывателем, и от души удивлялась, как много, оказывается, во мне осталось от девочки-подростка,  и  как легко Айку удалось пробудить  ее из летаргического сна.

-Отец сказал, эту стену тоже снесут! Видите, тут везде мои теги, я с шестого класса здесь рисую.  Сначала бомбил по-простому, потом уже на wild style перешел… Обидно, мазафака!

В искусстве граффити я разбиралась не лучше, чем таракан в политике, но, открывшееся в шаге от меня зрелище не могло не вызывать восхищения. Стараниями Айка часть массивного забора, отгораживающего зеленые насаждения парка Перова от оживленной проезжей части, превратилась  в масштабное буйство красок и сложное хитросплетение символов и букв.  Абстрактные формы, космические мотивы,  потусторонне–извилистая вязь нефилимской письменности – все, за что бы ни брался парень, выходило фантастически красивым, а  стилизованная почти до полной неразборчивости подпись казалась специально оставленным для истинных ценителей его таланта автографом.

-Это великолепно! –я в прострации созерцала открывшуюся передо мной картину и от восторга  совсем забыла о том, что собиралась закурить, - у тебя дар!

-Ага! Как же! -  с неожиданной злостью воскликнул Айк, -  и  в брейке я лучший, и Пушкина могу на рваный бит переложить, и в стритболе у меня почти все броски трехочковые, а учиться придется на строителя, чтобы типа продолжать семейный бизнес! Круто, да?

-Ну…как бы, наверное, не очень, - грустно улыбнулась я, - но тебе же никто не запрещает совмещать учебу и увлечения?

Айк медленно провел ладонью по разрисованной стене, на секунду задержал печальный взгляд на своей замысловатой подписи и решительно повернулся к творческому наследию спиной.

-Теперь не знаю… Мазафака, Римма, я привел вас сюда, чтобы  отвлечься, а сам пригрузил еще в два раза больше, - парень с силой пнул ствол сучковатого дерева, до обрезки которого у коммунальщиков еще, по-видимому, не дошли руки, - просто мне больше не с кем об этом поговорить.  Знаете, какое выражение я ненавижу больше всего на свете?

-Юношеский максимализм? – наугад предположила я и по вспыхнувшим в темноте глазам Айка поняла, что попала в яблочко, - со мной в твоем возрасте было именно так.

-А что сейчас? – парень всем телом подался ко мне и с каким-то нездоровым любопытством уточнил, - что в вас изменилось?

-Юность прошла, а максимализм остался, Айк, - практически честно призналась я, поджигая сигарету, - вот и все перемены!

Скамейки в парке были  такими древними, словно являлись ровесниками  того самого трехсотлетнего Перова: кривые,  покосившиеся, с выломанными досками они доживали свои последние дни в ожидании отправки на свалку, а их деревянные спинки украшали надписи настолько непечатного характера, что некоторые из них я смело взяла на вооружение в целях облегчения коммуникаций со своими сослуживцами из Горкомхоза.  Мы с Айком сидели на одной из таких прародительниц городских лавочек и, подсвечивая друг другу фонариком, пытались  разобраться в содержании двух изумительно схожих между собой рисунков. Парень ни разу не спросил меня, зачем я привлекла в качестве посредника Юльку, и что мешало мне самостоятельно набрать его номер в соответствии с нашей изначальной договоренностью, но я была безгранично благодарна ему за деликатность.  

-По времени совпадает один в один, значит, контакт происходит синхронно, - Айк в различных комбинациях перекладывал на коленях два тетрадных листа, но у него никак не получалось найти точки соприкосновения, - у меня тоже было два контакта,  и в наших видениях много сходства, но в единую схему они почему-то не стыкуются. При первом контакте, ночью, нефилимы показали мне стрелы на песке и линии на дне моря или озера, вот здесь я их нарисовал,  а  в воскресенье я видел поселок или маленький город, который внезапно накрыло водой.  Какая взаимосвязь?

-Я тоже  видела фигуры на песке,  почти как у тебя, только  кроме линий есть еще изображения животных и вот этого гуманоида с девятью пальцами. Второй раз мне показали  знак на скале и  тоже потоп. Вода и линии – это объединяет наши видения, но мне кажется, что все-таки это разные места, -околонаучные дискуссии доставляли нереально, я словно доказывала самой себе, что судьба уберегла меня от разжижения мозга и я все еще в состоянии вести осмысленную беседу  с построением логических цепочек.

-Согласен, - кивнул Айк, поворачивая рисунки под другим углом,- смотрите, эти места ведь должны находиться на Земле?

Я прикрыла веки, выпустила дым и  погрузилась в воспоминания. Плывущие внизу панорамы, устремляющиеся в космос энергетические потоки,  беспомощно воздетые к небесам руки – навсегда запечатлевшиеся в памяти кадры мелькали с калейдоскопической скоростью. Определенно, это наша планета, только несколько тысячелетий назад.

-Это Земля, - уверенно заявила я и в ужасе осознала, что залипала, оказывается, так надолго, что  моя сигарета успела полностью догореть и осыпаться, - Айк, что со мной было? Айк?

Парень неохотно открыл глаза и расслабленно вытянул ноги.

- Это Земля, - подтвердил он, - они так сказали.

Мы одновременно подняли головы и светящаяся точка, выделяющаяся среди бледно-желтых звезд своим предупредительно  красным цветом, надолго приковала наши взгляды. Нибиру как будто стала ближе и ярче, окружающий ее шлейф перестал казаться всего лишь сгустком рассеянного сияния – в его отблесках чувствовалась какая-то странная закономерность, словно  сопровождающиеся несущуюся к Земле планету спутники являлись не мертвыми космическими телами, а  искусственно созданными объектами. Потому что это не спутники, а …

-Корабли! – Айк бессознательно стиснул мою ладонь, -  мазафака, это корабли! Когда Нибиру приблизится к земле на достаточное расстояние, нефилимы высадятся на кораблях и…, - парень, наконец, осознал, что причиняет мне боль и запоздало выпустил мою руку, -  я не знаю, что будет дальше.

-Знаешь, -возразила я, потянувшись за сигаретой, - у тебя на запястье это написано.

Мы молча курили одну сигарету на двоих и тщетно пытались остудить при помощи никотина свои закипающие мозги. «Надиктованные» отдельно каждому из нас рисунки в совокупности должны были  нести в себе ключевые для понимания намерений нефилимов сведения, но наша человеческая логика не справлялась с посланиями инопланетного разума. 

-Мы знаем, что это Земля, так? -  похоже,  бешеная жестикуляция была призвана придать ускорение  тяжело пробуксовывающим мыслям,  и мне оставалось лишь надеяться, что в исследовательском азарте Айк не нанесет мне случайную травму, - теперь дальше: в своих видениях мы  как бы смотрели сверху, да?  Я понял, что нужно сделать  - я отсканирую  оба рисунка и поищу похожие изображения на спутниковых картах. Ну как?

-По-моему, вполне жизнеспособная идея, - сдержанно похвалила я ожидающего бурных аплодисментов парня, - при учете, что эти места не слишком изменились за тысячи лет.

Айк довольно пристойно затянулся, передал мне недокуренную сигарету и вдруг обезоруживающе улыбнулся мне в лицо:

-Вы недавно сами сказали – есть вещи, которые не меняются с годами. Например, юношеский максимализм, мазафака!

Придумать относительно подходящие возражения в ответ на этот железобетонный аргумент, по всей вероятности, было так же заведомо невозможно, как и найти прием против лома, поэтому  в итоге я сдалась и не смогла скрыть улыбки, а всячески довольный собой парень для приличия посокрушался, что  уделяй он в школе  чуть больше внимания изучению географии, может быть, ему бы уже сейчас пришла бы на ум парочка вариантов. Помянув всуе глубоко опостылевшую ему учебу, Айк заметно помрачнел, но как выяснилось через мгновение, настроение ему испортили вовсе не мысли о результатах тестирования, а совсем другие вещи:

-Римма, я не лезу в вашу  личную жизнь, и никогда не буду этого делать, -  небесно-голубые глаза Айка смотрели  на меня почти в упор, и меня это непостижимым образом смущало, - я понимаю, что у вас и без меня проблем хватает, но, пожалуйста, давайте решим, как нам связываться. Свой номер вы  не даете, мне не звоните, Юлька вообще не в теме…  Я бы все равно вас нашел, не знаю как, но нашел бы!  У вас муж, наверное, ревнивый, или парень – зверь, поэтому вы боитесь? Мазафака! Вы из-за этого урода так плакали?

 

ГЛАВА XXI

Крайне потрясенный внезапно осенившими его выводами Айк застыл в неестественной позе, будто стоп-кадр на экране телевизора, а я  неожиданно уцепилась за его глубоко ошибочное предположение агонизирующей хваткой утопающего. Как же  я раньше до этого не додумалась? На ревнивца-мужа можно было списать абсолютно всё, начиная от коронок, которые я была якобы вынуждена поставить на месте выбитых душевным ударом в челюсть зубов до  граничащей с паранойей осторожности! Плачевное состояние моих вен брачным союзом с потомком шекспировского Отелло, к сожалению, не объяснялось, но так как вероятность наступления обстоятельств, вынуждающих меня обнажаться в присутствии Айка, можно было смело причислять к  разряду нулевых, я не стала заморачиваться на мелочах, и уж если врать, так по-крупному.

-Айк! – обреченно выдохнула я и, придав своему давно охрипшему от беспрестанного  курения голосу, проникновенные интонации, печально сообщила, - по большому счету ты все правильно понял. У меня очень непростые взаимоотношения с мужем, он  пытается контролировать каждый мой шаг  и жутко ревнует ко всем фонарным столбам. Если бы он нашел у меня твой номер телефона, знаешь, как бы мне потом досталось! Мне не хотелось посвящать тебя в подробности, но раз уж ты сам обо всем догадался…

Парень опустил глаза и несколько минут не поднимал на меня взгляда. Черт побери, он ведь эту хрень, можно сказать, только что сам и сочинил, а я просто немного развила его собственную мысль! А что мне еще делать? Одна ложь автоматически порождает другую,  и кто виноват, что Айк неосознанно подкинул мне идею,  сравнимую по ценности со спасательном кругом для не умеющего плавать купальщика?

-Хотите, я с ним поговорю? - Айк рывком поднялся на ноги и решительно расправил плечи, -  это я вас подставил, пусть с меня и спрашивает! Не знаю, что он с вами сделал, но я больше никогда не допущу, чтобы вы так плакали!

В  темном полумраке ночного сквера  я почти не различала выражения его лица: лишь лихорадочно поблескивающие глаза и напряженные мышцы под футболкой. Высокий, подтянутый, с рельефно развитой мускулатурой, Айк казался старше и внушительней,  и сейчас я без труда поверила в то, что несмотря на юный возраст и периодическую склонность к идеализму, он способен надежно защитить меня от всего мира в целом. Впрочем, я нуждалась в защите исключительно от себя самой, однако, и в этой неравной борьбе Айк неизменно принимал мою сторону.

-Не надо ни с кем разговаривать, так ты сделаешь мне только хуже! – я встала рядом с парнем и снизу вверх заглянула в его небесно-голубые глаза, - мои проблемы не должны отражаться на тебе.  Просто войди в мое положение и не требуй от меня невозможного! И еще неизвестно, кто из нас кого подставил – разве после того, как я в МПУ заявилась, у тебя с твоей Юлькой  разговор не состоялся?

Айк развязал бандану, взъерошил рукой короткий ежик обесцвеченных волос и, нещадно комкая в ладони яркую ткань,  неохотно ответил:

-Да у меня, мазафака, эти разговоры  в день по десять раз! Однажды достала она меня, почему то, почему это, и  я уже всё, хотел правду рассказать про Нибиру,  про контакт с нефилимами,  а  в последний момент представил, как она пальцем у виска крутит и как-то дерьмово так сразу стало… Короче, повел ее  тогда в «Рубенс», потом в кино, будто я  перед ней строго в косяках! А сегодня вообще  от нее еле слинял. Наш класс в «Рубенсе» тусует, я сначала думал  вообще не идти, а потом сообразил, что проще оттуда смыться, чем из дома.

Я подожгла сигарету и без всякого удовольствия закурила. Что я здесь делаю? Что ты здесь делаешь, Айк? Зачем мы самозабвенно рушим свое будущее ради сомнительного настоящего? До нашей встречи у нас было главное – стабильность, а теперь мы оба живем даже не одним днем, а одной ночью. Я смирилась со своим уделом, я полюбила оранжевый жилет, я прижилась на кухне в теткиной малосемейке и я была пусть примитивно, но все-таки счастлива. Меня не задевали оскорбительные намеки на мое прошлое, меня не мучали сомнения, я просто плыла по течению, и мне нравилось чувствовать себя частичкой общества. Я научилась стоически претерпевать бытовые неурядицы и демонстративно игнорировать людскую молву,  а теперь вдруг начала стыдиться своей работы, своей бедной, но честной жизни – всего того,  что я еще недавно ставила себе в заслугу и чем безумно гордилась.  У меня осталось единственное основание для гордости, но  для кого, кроме самой, оно, в сущности, имеет значение?

Не могу с уверенностью утверждать, что сейчас мы с Айком думали практически об одном и том же, но молчали мы на удивление в унисон. Просто стояли друг напротив друга и не находили нужных слов.

-Знаете, как  я тогда в «Рубенсе» ситуацию развел? -  не силах больше выносить эту удушающую тишину, парень выдавил из себя робкую улыбку, - сказал, что вы астрофизик из столицы, и я с вами по интернету познакомился.

-Неужели кто-то в этот бред поверил? – хмыкнула я, - мне в школе по физике еле-еле четверку натянули! А уж астрономия мне вообще мимо прошла…

-Да ладно,  я до первого контакта тоже думал, что я по жизни чистый гуманитарий, - Айк устало опустился на скамейку, - а  сейчас у меня даже домашняя обсерватория есть,  с цифровым телескопом, с куполом и со всеми делами!  Там можно посмотреть Нибиру совсем близко! Мазафака, Римма, а ведь, если сделать реальное увеличение, корабли нефилимов должны быть уже видны! Нужно  попробовать, пока не рассвело!

Разлившаяся по лицу парня радость открытия вдруг резко сменилась злым разочарованием. Он снова встал, небрежно повязал бандану и с кривой усмешкой произнес:

-Ну все, Римма, пора по домам. У вас впереди разборки с вашим конченым уродом мужем, а у меня продолжение скандала с предками. Вас на Вознесенский?

-Нет! - мой отчаянный возглас прозвучал настолько громко и  пронзительно, что опешивший от неожиданности Айк  судорожно завертел головой по сторонам в поисках выглядывающего из кустов ревнивца с топором наперевес. Что касается меня, то перспектива на бис повторить пеший вояж через весь город пугала меня гораздо сильнее  любых  семейных драм,- не надо на Вознесенский, довези меня до перекрестка Хазарова – Симоновича.

-Не вопрос, - кивнул парень, - только мы насчет связи так и не договорились а, может, вы ко мне в соцсети добавитесь?

Если бы Айк имел хотя бы приблизительное представление о  беспросветной древности Нюркиного компьютера,  то  посетившую его идею можно было бы смело рассматривать в качестве изощренного издевательства. Но скорее всего парень толком не помнил о существовании на заре цивилизации такого уникального явления, как лимитный интернет, а уж об использовании данной реликтовой технологии некоторыми социально уязвимыми группами пользователей навряд ли имел даже смутное представление. Начни я сейчас рассказывать, что кое-где выход в сеть осуществляется лишь по «большой нужде», Айк бы, наверняка, слушал меня с широко распахнутыми от изумления глазами, но изображать из себя ведущего телепередачи «Очевидное-невероятное» я не собиралась.

-Это не выход, - с неприкрытой тоской  отклонила я поступившее от парня предложение, - давай, я лучше твой номер наизусть заучу!

-А мысли ваш муж точно читать не умеет? –  с ядовитой горечью съязвил Айк, - на детекторе лжи он вас, случайно, не проверяет?

Ставить парня в известность относительно того, что рядом  со мной самый совершенный полиграф зашкалил бы буквально в первые секунды, я, естественно, необходимым не посчитала. Мой воображаемый супруг  отчего-то вызывал у Айка чрезмерную, на мой взгляд, ненависть, и по всей вероятности, в его глазах представал собирательным образом эдакого концентрированного негодяя с полным набором присущих подобному типажу недостатков. Неужели мои пролитые на груди  слезы оказали такое невероятное воздействие на его впечатлительную натуру?

В конечном итоге Айк все-таки надиктовал мне свой телефонный номер, и я несколько раз вслух воспроизвела по памяти  состоящую в основном из нулей и единиц комбинацию цифр. «Золотой номер», по моим сведениям, стоил бешеных денег, но сегодня я сполна оценила его неоспоримое удобство для абонентов. Даже мой отравленный героиновым стажем мозг с легкостью справился с задачей, а это явно свидетельствовало о немыслимой простоте объекта запоминания.

Парк имени Перова мы покидали в странном и противоречивом настроении. Между нами с Айком повисло устойчивое ощущение недосказанности,  а в густо усеянном бесчисленными звездами небе – видимая лишь нам двоим планета Нибиру, гигантский жилой модуль, летящий к Земле под прикрытием разведывательных кораблей. Парень пообещал сделать снимки полученного с помощью телескопа изображения и обязательно показать их мне при следующей встрече, но мне почему-то казалось, что  на самом деле он боится в одиночку посмотреть в лицо неведомому, и жутко нервничает из-за невозможности разделить со мной свой страх. А мне просто до ужаса не хотелось возвращаться в общагу,  будить тетку Василису, и перехватив, если повезет, пару часиков поверхностного сна, ни свет ни  заря тащиться на работу, чтобы весь день утешать себя скорым наступлением долгожданного вечера, когда я наберу вызубренный телефонный номер и мой  серый мирок обретет ярко-красный цвет  неизвестного официальной науке небесного тела.

Перекресток Хазарова-Симоновича  представлял собой уже не центр, но еще и не совсем трущобы, здесь пролегала своего рода разделительная полоса между рабочими кварталами и относительно престижным районом Перовска. Я неуклюже слезла со скутера, сняла шлем  и потянулась за сигаретой.  Двадцать минут в бодром темпе, и я дома. Интересно, достучусь ли я до тетки, и что она со мной сделает, когда я ее, наконец, разбужу?

- Вы можете позвонить мне часа через два-три? – Айк явно торопился успеть в обсерваторию до рассвета и даже не глушил мотор, - я думаю, у меня уже будут результаты наблюдений…Или сообщение напишите!

-Подожди до завтра,  -знал бы он, что мне надо еще где-то телефоном разжиться, - я  после обеда позвоню.

В ответ на мое уже однажды вероломно нарушенное обещание парень издал лишь скептическое фырканье, но потом внезапно посерьезнел:

-Берегите себя, Римма! Мазафака,  больше не позволяйте никому доводить вас до слез! Слышите, никому!  Мой отец тоже постоянно мамку унижает, а она все равно терпит.

Я вспомнила развевающееся на ветру шифоновое платье Аллы Мезенцевой и самоуверенный взгляд ее мужа, с показной заботой взирающего с предвыборной агитки – выходит в семье у Айка и так не все идеально, а тут еще единственный наследник с пугающей регулярностью подливает масло в огонь своими выходками.

-Это ты себя береги, Айк! –с почти материнской нежностью попросила я, - ох, чувствую, достанется тебе сейчас дома на орехи!

-Да нет, - с бездарно разыгранным безразличием отмахнулся парень, - если только меня Денжер не слил! Кстати, мне Юлька сказала, что вы с его братом вроде как знакомы?

Ощущение было такое, словно меня несколько раз с головой окунули в унитаз.  Я волевым усилием отключила часть памяти, отвечающую за воспоминания о встрече с Валерчиком,  но вскользь брошенные слова Айка сработали, как спусковой курок, и меня снова накрыло. Я до скрежета стиснула зубы, глубоко затянулась и,  выпустив дым, прошипела:

-Когда я жила в столице, я знала человека очень сильно похожего на брата Денжера – подлого, низкого, бессердечного и жестокого подонка, который ради своей выгоды не погнушается самыми грязными методами и  без зазрения совести пойдет  к цели по трупам. Забудь об этом, Айк, я просто обозналась.

Парень задумчиво побарабанил пальцами о раму и неопределенно пожал плечами:

-Честно говоря, Денжеровский брат мне тоже не нравится, какой-то он... неприятный, что ли. Иногда, конечно, и сам Денжер себя так ведет, что мне охота ему навалять как следует, но с ним  вроде бы  все не так страшно, как вы описываете. Мазафака,  и где вы только всех этих уродов находите?

-Я надеюсь,  что ты никогда об этом не узнаешь, - грубо отрезала я, чтобы скрыть волнение, - давай уже езжай, хватит о  всякой ерунде болтать!

-Окей, - чересчур легко согласился Айк, - но имейте в виду, если вы не позвоните, я найду ваш адрес и приду к вам домой! И не говорите, что я не предупреждал!

Я так и не поняла, какое процентное соотношение шутки юмора содержалось в его прощальной фразе,  но интуиция подсказывала мне, что  парень еще не исчерпал свой персональный запас безумных поступков, по сравнению с последствиями которых нанесенное несмываемым составом на стекло остановочного павильона послание покажется  мне дилетантской пробой пера.

 

ГЛАВА XXII

Мне настолько не хотелось возвращаться в глубоко опостылевшую общагу, что я смаковала каждый шаг  и каждый глоток ночной прохлады. Я инстинктивно боялась переступить порог малосемейки, словно за ним начиналась какая-то зона отчуждения, своеобразная резервация для быдла, где каждого, попавшего под воздействие ее губительной атмосферы человека неизбежно ожидало постепенное перерождение в такую же безликую, студенистую массу. На протяжении трех месяцев я старательно пыталась влиться в вялотекущий поток людей и событий, а сейчас мое сердце яростно протестовало против  такого слияния. Я изначально была другой, я родилась в другой семье, я выросла в другом окружении,  и, черт возьми, стремилась обратно к своим корням.  Именно эти ощущения я желала запомнить навсегда – страстную, испепеляющую ненависть к героину, столкнувшему меня в пропасть, и когда меня в следующий раз захлестнет неуправляемая потребность уколоться, обратиться именно к этим воспоминаниям. Меня все еще швыряло из стороны в сторону, я все еще толком не понимала, хорошо мне или плохо, но эти хаотичные метания в большей степени походили на мучительный поиск своего истинного «Я», чем на привычную для любого наркомана психическую неуравновешенность.

По пути мне дважды попались сидящие на корточках гоп-компании, дружно лузгающие семечки и попивающие разливное пивко из пластиковых бутылок. Культурно отдыхающая молодежь поочередно провожала меня равнодушными взглядами, не в силах придумать ни одного достойного повода ко мне прицепиться. Как женщина  я их явно не привлекала, наличные деньги водились у меня лишь в день зарплаты, а уж помышлять о том, чтобы «отжать» у меня, к примеру, мобильник или еще какую-нибудь имеющую ценность на вторичном рынке вещь, было также заведомо бесполезно, как и надеяться на  победу отечественной футбольной сборной в  крупном международном турнире.  

Во дворе было предсказуемо темно и грязно, а образовавшаяся после субботнего ливня лужа распространяла вокруг невыносимое зловоние. Я обогнула  смердящий водоем по самому краю, больно ударилась плечом о вросшую в землю ржавую конструкцию, с десяток лет назад еще, возможно, отдаленно походившую на детскую горку, и, наконец, достигла родного крыльца, но не успела я оказаться в зияющем чреве неосвещенного подъезда, как  мне навстречу  вывалилась всклокоченная тетка Василиса  и своим солидным весом едва не сшибла меня с ног.

-А, это ты! – не то с облегчением, не то с разочарованием воскликнула она, - я думала, опять бомжи шастают. Такси подъехало?

Я отрицательно помотала головой. На моей практике тетка впервые  прибегала к услугам частного извоза, и я не могла даже предположить, что за мотивы побудили ее  разъезжать среди ночи на такси.

-Вот же паскуда, что натворила, - неожиданно запричитала остро нуждающаяся в свободных ушах тетка, и ситуация сразу начала проясняться, - я из-за нее, заразы, недоедала, недосыпала, на трех работах впахивала, каждую копейку ей на учебу откладывала,  а она мне чем, гадина такая, отплатила?  Пусть бы посидела до утра в милиции, поделом ей, так потом позору не оберешься!

Выходит, я зря возводила напраслину на наших доблестных защитников правопорядка и заочно обвиняла их в халатном отношении к своим непосредственным обязанностям – Нюрку и ее то ли одноклассников, то ли собутыльников все-таки замели в участок, и теперь тетка едет вызволять свое непутевое чадо из лап блюстителей закона. В принципе, и скатертью ей дорожка, однако, неизвестно, сколько времени займут у нее переговоры с полицейскими, а мне не слишком улыбается коротать остаток ночи под закрытыми дверями.

-Тетя, дайте мне, пожалуйста, ключи! – заискивающим тоном пролепетала я, преданно глядя в заспанные теткины глаза, - я хоть часок посплю…

-Вот еще одна такая же! Дочь–шалава малолетняя, племянница- наркоманка, чем я это наказание заслужила? – тетка Василиса патетически воздела руки к безучастно взирающим на ее отчаяние небесам и вдруг вперилась в мое лицо немигающим взглядом, -ты-то с кем шляешься? Небось, алкаша какого-нибудь подцепила, кому ты больше нужна! Сколько раз я тебя с порядочными мужиками знакомила, так свинья, она везде грязь найдет! Вот шла бы и жила со своим хахалем, чего ж ты вернулась?

Я низко опустила голову  вовсе не потому, что  в процессе прослушивания теткиной обличительной речи меня обуяло невероятное чувство стыда: я всего лишь испугалась, как бы, несмотря на темноту, тетке не удалось разглядеть в моих глазах вызванную ее хлесткими оскорблениями презрительную гримасу. Сейчас мне были нужны ключи, и если для того, чтобы их получить, мне потребуется встать перед теткой Василисой на колени в той самой смрадной луже, я с легкостью пойду на этот унизительный поступок.

-Ну и грязища у вас тут непролазная,  только на тракторе ездить, -  недовольно возмутился  выруливший из-за угла таксист, - пока через болото проберешься, всю машину, на хрен, угробишь. Чтоб я еще хоть раз такой заказ взял! Себе дороже!

-Ой, какие мы нежные, - не особо впечатлилась жалобами водителя тетка, - а за что ты тогда оплату втридорога дерешь? За такие деньги ты меня на руках носить должен, ирод!

Видимо, таксист бегло прикинул на сколько килограмм тянут внушительные теткины габариты, и решив не лезть на рожон, предупредительно распахнул перед пассажиркой заднюю дверцу.  Тетка снисходительно фыркнула и, со слоновьей грацией  умостившись на сиденье, просунула в окошко широченную рабочую ладонь с зажатой в ней связкой ключей.

-Чтоб сидела дома  и никуда не высовывалась, - приказала она, -  а если, не дай бог, что-то  пропадет, пока меня нету, я с тебя семь шкур сдеру, так и знай!

В царящих на площадке потемках мне никак не удавалось попасть в замочную скважину, и в конечном итоге пришлось подсвечивать себе зажженной спичкой.  Я честно старалась не разбудить соседей и тем самым избавить тетку Василису от завтрашних расспросов относительно ночного происшествия, но, думаю, что чуткий слух и звукопроницаемые стены полностью свели мои усилия на нет. Впрочем, так как лично я не ощущала за собой и тени вины, мне было абсолютно наплевать на реакцию местных кумушек, и  я с чистой совестью наслаждалась редкими мгновения умиротворенного спокойствия. Ко сну меня почему-то совсем не клонило – даже краткий контакт с нефилимами наделил меня новыми силами, и я не сомневалась, что приобретенного заряда бодрости хватит на полноценный рабочий день. Я получала непередаваемое удовольствие от внезапно подвернувшейся возможности просто находиться в тишине и молча курить  в форточку сигарету за сигаретой, но жаль, вселенская гармония продлилась сравнительно недолго.

Трубно завывающую от боли Нюрку тетка Василиса приволокла в прямом смысле за волосы. Окончательно протрезвевшая сестричка душераздирающе орала, но ее пронзительные вопли лишь раззадоривали тетку, и количество отпускаемых Нюрке тумаков  и затрещин возрастало с каждой секундой. Из обоюдного «обмена любезностями» я заключила, что  загреметь в полицию Нюрка умудрилась вовсе не по причине публичного распития спиртных напитков,  а потому, что уставшие терпеть беспредел стражи порядка забрали ее заодно с устроившими на набережной пьяную драку одноклассниками. Обрывочные сведения, с трудом вычлененные мной из диких Нюркиных криков, привели меня к выводу, что мы с Айком очень вовремя переместились в парк Перова, тем самым избежав участия в столкновениях разгоряченной неуемными возлияниями школоты, дуреющей под воздействием алкоголя до полной потери чувства реальности.

Я искренне надеялась, что учинившая физическую расправу над загулявшей дочерью тетка на этом благополучно успокоится, и страсти утихнут сами по себе, но мои наивные ожидания вдребезги разбились о дальнейшее развитие конфликта, и я поняла, что необходимо срочно сматывать удочки, дабы ненароком не попасть под раздачу. Увы, но осуществить задуманное оказалось так же невозможно, как и научить  барана основам изящной словесности. Только я начала осторожно пятиться к входной двери, как в меня врезалась утирающая кровавые сопли Нюрка, однозначно, собравшаяся померяться со мной в скорости побега из отчего дома. В последнюю секунду ее за шкирку перехватила красная и потная тетка Василиса, приперла к стенке и не сулящим ничего хорошего голосом уточнила:

-А ну-ка повтори, что ты сказала? Почему  это тебя трогать нельзя?

Мной овладело непреодолимое желание забиться под кровать, закрыть глаза и плотно заткнуть уши, но абстрагироваться от  последовавшего за еле слышным сквозь бесконечные всхлипываниями Нюркиным ответом  звука удара мне так не удалось.  В сердцах зарядив сестренке оплеуху, тетка  Василиса внезапно сникла, грузно осела на пол и горько, с подвыванием, заревела.

-Ах ты, гадина безмозглая, -в слезах заголосила тетка, - разве ж я тебя, падлу, не воспитывала,  разве ж я тебе не  говорила?  Вырастила проститутку малолетнюю на свою голову! Думала, выучится, так может, человеком, станет, а теперь что? Ни работы, ни образования! И кто же тебя, дуру, обрюхатил?

-Не скажу, -встрепенулась Нюрка,   громко шмыгая разбитым носом,- хоть режь, не скажу!

Я не сдержалась и удивленно округлила глаза. Вот это новости, а свадьбу с Бушминым мы уже играть не планируем? Или всё уже, прошла любовь – завяли помидоры?

Проявляющая порой необъяснимую житейскую интуицию тетка  Василиса боковым  зрением заметила мою непроизвольную мимику и сходу перешла в наступление:

-Знаешь? – полуутвердительно рявкнула она, - говори, не то пойдешь  с бичами в теплотрассу ночевать! Быстро говори, от кого Нюрка ребенка нагуляла!

Сестричка стремительно рванула наперерез, словно хотела своим телом заслонить меня от тяжелой теткиной  руки.

-Риммочка, не говори! Расскажешь - я тебя никогда не прощу!

-Не вздумай выгораживать шалаву,- ухватившись за дверной косяк, тетка поднялась на ноги и теперь наседала на меня с твердым намерением добиться правды любой ценой, - ну, сколько ждать, давай рассказывай! Или пошла вон, чтоб я тебя больше здесь не видела!

Сейчас я мечтала не просто изнутри запереться в туалете, а вообще провалиться под землю. Из-за непонятно за каким чертом посвятившей меня в свою тайну Нюрки, я оказалась втянутой в чужие разборки, меня никаким образом не касающиеся и вынуждена была делать выбор между сестричкиным секретом и собственным будущим. В конце концов у меня и так достаточно проблем, чтобы в угоду Нюркиной глупости присовокупить к ним еще  вероятность остаться без жилья, так что гори оно все синим пламенем!

-Витька Бушмин! -  решительно сообщила я, и с целью еще больше обелить свое честное имя, добавила, - сама только вчера узнала.

Тетка Василиса молниеносно выстрелила очередью разнокалиберных ругательств, но, похоже, выцарапанный у меня ответ не вызвал у нее ни малейших сомнений в его правдивости. Зато безостановочно всхлипывающая Нюрка, которую я только что сдала с потрохами,  после моих  разоблачительных слов как будто сорвалась с цепи:

-Ну всё, ты сама напросилась!, - угрожающе взвизгнула сестренка, - думаешь, я не знаю, что ты наркотой приторговываешь? Все наши мажоры у тебя отовариваются,  когда ты их только подсадить успела? В субботу тебя Маринка в «Рубенсе» видела – ты же туда не кофе попить приходила? А сегодня  на Набережке разве не ты  сыну этого.. Мезенцева, «Маленькому принцу», героин толкала? Да все, кто со мной был, подтвердить могут, как вы оттуда вместе свалили!  Знала бы я, что ты такая сука, я бы ментам все про тебя рассказала. Ну, ничего,  я тебе еще устрою! Тебя Мезенцев в землю закопает, когда узнает, что ты его сына наркотой снабжаешь!

Для того, чтобы элементарно переварить и осмыслить выдвинутые против меня обвинения, мне требовалась хотя бы одна секунда тишины, но тетка Василиса лишила меня и этой роскоши.

-Пригрела на груди змею подколодную, дура старая! – с поразительной самокритичностью заорала она, - знала ведь, что нет тебе, сволочь, доверия, и все равно ради памяти брата покойного приютила тварюгу! А ты вот что, значит, удумала! Я-то смотрю, дома тебя днем с огнем не сыщешь, шмотки новые непонятно на какие шиши понакупала, а оно вот что получается! Вот как ты мне за добро отплатила! Я завтра сама в милицию схожу на тебя заявить, не надо мне, чтоб со всего города наркоманы сюда сбежались. Нюрка, насчет сынка депутатского  точно не врешь?

В мстительном порыве сестренка так истово затрясла растрепанной головой, что кровь хлынула у нее из носа с новой силой.

-А зачем мне врать? Их сегодня чуть ли не десять человек вместе видели! – Нюрка выразительно свернула глазами в мою сторону, -  не хочу больше твои движения покрывать, как ты со мной, так и  я с  тобой!

Тетке Василисе предстояло сделать сложный выбор, и она явно колебалась перед вынесением финального вердикта. Но я заранее знала, что она скажет, и не дожидаясь приговора, сама сделала первый шаг по направлению к двери. Мне не в чем было оправдываться, но мое прошлое автоматически превращало меня в преступника.  Бестолковая и недалекая Нюрка  при любом раскладе являлась для тетки «единственной родной кровиночкой»,  а я была всего лишь приблудной  бедной родственницей, которой из жалости выделили угол на кухне и поролоновый матрац в придачу. Мне нет здесь места, и лучше я уйду прежде, чем меня выгонят, как побитую собаку, даже если мне и совершенно некуда идти.

 

ГЛАВА XXIII

На мой взгляд, главная проблема социальной реабилитации бывших наркозависимых заключалась в том, что невольно или преднамеренно окружающие постоянно напоминали им о прошлом. Даже закончив длительный курс лечения, завязавший наркоман  в глазах общества все равно оставался наркоманом со всеми вытекающими последствиями. Естественно, что прошедшие все круги ада родные и близкие тоже заслуживали сочувствия и понимания: долгие годы сосуществования с наркоманом способны эмоционально истощить и самого сильного духом человека. Когда прочно сидящий на игле родственник на протяжении нескольких  лет ежедневно врал тебе по поводу и без,  постоянно воровал из кошелька деньги и регулярно приходил домой в невменяемом состоянии, и при  этом, в очередной раз «омолодившись» в больничке, клятвенно обещал больше никогда не употреблять– о каком доверии  вообще может идти речь?

Теперь представьте ситуацию: однажды наркоман все-таки решает  окончательно соскочить и, о, чудо, ему это удается!  И тут пребывающему в глубочайшей абстинентной депрессии бывшему торчку, остро нуждающемуся в поддержке на этом немыслимо сложном этапе жизни, внезапно открывается жестокая правда: никто вокруг не воспринимает его в отрыве от героина, с ним боятся заговаривать, его  игнорируют и по возможности обходят стороной. Люди давно забыли, каким он был раньше, и мало у кого возникает желание знакомиться заново. По сути своей, ничего не меняется:  на него все также смотрят с брезгливым осуждением, щедро сдобренным снисходительным презрением. Но вот где засада: упоротому наркоману подобное отношение абсолютно безразлично, а  насухую оно  переносится невероятно болезненно.

Каждый справляется с этим периодом по-разному, а некоторые и вовсе не выдерживают давления и  возвращаются к героину. Лично меня спасла тяжелая изматывающая работа, отнимающая не только физические силы но  и ближе к  вечеру лишающая какого бы то ни было желания шевелить мозгами, да и переезд в Перовск  значительно повысил мои шансы на отказ от наркотиков. Однако сейчас я понимала, что население Губаревской общаги, семья тетки Василисы и мои жалкие попытки стать равной тем, кто никогда не будут равными мне, это скорее шаг назад, чем поступательное движение вперед. После выхода из стационара я, будучи совершенно оторванной от реальной жизни, наивно принимала окружающее меня застойное болото за островок стабильности, но я не осознавала одного: эта трясина затягивает не хуже героина,  да и результат в итоге дает практически аналогичный – окончательную и бесповоротную деградацию сознания.  Для того, чтобы прийти к этому весьма спорному умозаключению мне понадобилось три месяца в ограниченном пространстве между плитой и холодильником, но я не считала их прожитыми напрасно.

Странное ощущение безудержной эйфории отпустило меня только на улице. Я покидала общагу налегке, и в первую очередь, эта легкость касалась моих мыслей. Я ушла в парадно-выходной блузке,  рабочих джинсах и потрепанных кроссовках, а с собой  унесла лишь полупустую пачку дешевых сигарет. Отныне у меня ничего не больше не было: ни жилья, ни денег, ни родственников. Я могла бы добавить, что у меня также теперь нет будущего, но когда оно, черт побери, вообще у меня было? Если только давным-давно, в беззаботном детстве под крылышком родителей, но в чем смысл сейчас об этом вспоминать?

Какие, в сущности, перспективы, светили мне в общаге? Выйти замуж за какого-нибудь работягу с завода, который будет избивать меня в пьяном угаре и требовать благодарности за то, что  якобы за уши вытащил меня из дерьма? Чем такая убогая жизнь лучше героина? По крайней мере, от героина рано или поздно придет торба, а тянуть лямку бабьей доли придется  еще как  минимум лет тридцать. Пусть это  мой потолок, но я готова проломить его собственной головой и однажды увидеть солнце.

Кое-что полезное я из теткиного дома все-таки прихватила, причем сделала это явно противозаконным способом, воспользовавшись благоприятным  стечением обстоятельств из серии «плохо лежит». Определенное представление о методах работы нашей доблестной полиции с нетрезвыми правонарушителями я имела, и поэтому резонно посчитала, что таинственное исчезновение Нюркиного телефона в случае чего можно будет смело списать в равной степени как на саму Нюрку, так и на активные действия полицейских в процессе личного обыска. Осталось только обзавестись новой сим-картой, но это уже, как говориться, дела текущие. Да, я совершила предусмотренное  статьей уголовного кодекса преступление, и  в довершение, к   условной судимости за наркоту оно могло заставить служителей Фемиды задуматься о заключении меня под стражу, но я  почему-то свято верила в свою безнаказанность.

Обидно мне было  совсем за другое: поспешно выскочив за дверь, я забыла взять с собой оранжевый жилет, и таким образом навсегда лишилась казенной униформы, выданной мне, между прочим, в строгий подотчет. Как объяснить Степановне сие досадное недоразумение, я пока не придумала, но, учитывая, что до «Променада» я почти дошла, а рабочий день еще не наступил, у меня  имелось достаточно времени поразмыслить на этот счет, а так как никто не запрещал мне размышлять, параллельно собирая пустую стеклотару, я вовсе прониклась оптимизмом.  Бутылки надо было приватизировать в кратчайшие сроки, иначе скоро дружно набегут мои «друзья-однополчане», а, возможно, и окрестные бомжи,  и тогда мне  точно ничего не достанется. Конкуренции с Перовскими маргиналами за право единолично окучивать злачное место я  в силу  не особо выдающихся физических данных справедливо опасалась не выдерживать. Бывали  на моей памяти эпизоды кровопролитных драк со Стасом за дозу дезоморфина, иногда  даже завершавшихся в мою пользу,  но упаси меня бог, еще раз повторить это кошмар! Не скажу, что рыться в урнах  и лазить под скамейками  - это гораздо более эстетичное и интеллектуальное занятие, но, во всяком случае, не настолько вредное для здоровья.

В идеале неплохо было бы обратить собранное богатство  в универсальные платежные средства до прихода падких на халяву сослуживцев, но в столь ранний час сделать это было невозможно, и, аккуратно припрятав доверху заполненный пакет в укромном месте, я, наконец, позволила себе присесть на лавочку и поджечь сигарету. Не успела я толком затянуться, как позади послышался треск ломаемых под ногами веток и приглушенные голоса, судя по всему, принадлежащие потерявшей счет времени влюбленной парочке. Нежный девичий голосок показался мне настолько знакомым, что я инстинктивно подскочила на скамейке и, стараясь ступать бесшумно, быстро спряталась за массивную колонну, призванную привнести в дизайн здания торгового центра античный элемент. Мне очень хотелось надеяться, что на это раз я все-таки ошиблась, но лимит везения, похоже, исчерпался в ходе недавнего «собирательства».

Денжер стоял ко мне спиной, но я узнала  его не столько по голосу, сколько по львиной гриве рассыпавшихся по плечам дредов, и я была уверена, что когда парень повернется лицом, я увижу те самые, серо-стальные глаза, изучающий взгляд которых так оттолкнул и покоробил меня  в момент нашей первой встречи в «Рубенсе».  

Одетая в узкие джинсы и открывающую плоский загорелый живот маечку девушка молча наматывала на палец длинную каштановую прядь распущенных волос, а ее зеленые глаза  с поблескивающими в уголках слезинками смотрели куда-то в пустоту. Такой отвлеченно- задумчивый и в то же время напряженно-нервозный вид бывает обычно присущ тем людям, кто, совершив опрометчивый поступок,  мучительно пытается найти себе оправдание, а не найдя его, впадает в жесточайшее самоуничижительное раскаяние, порой, по мнению  непосредственных соучастников, даже слишком деятельное.

-Ну, хватит, перестань, пожалуйста, - Денжер попытался обнять Юльку за плечи, но девушка отстранилась так резко, будто его прикосновения были ей глубоко отвратительны.

-Не трогай меня! Я тебя ненавижу! – Юлька вскинула голову  и тут же снова опустила глаза, - я себя ненавижу!  Что я наделала? Как мне теперь с этим жить?

Денжер сделал еще одну, на этот раз более успешную попытку наладить тактильный контакт: он привлек девушку к себе и одной рукой приподнял ее голову за подбородок.

-Ответь мне на несколько вопросов, - отчетливо произнес парень абсолютно ровным голосом, - все, что между нами сегодня произошло, произошло добровольно, так? Ты ведь тоже этого хотела, разве я не прав?

Юлька судорожно всхлипнула и неуверенно кивнула, ее плечи  вздрагивали от тщательно сдерживаемых слез, а грудь высоко вздымалась от волнения. Она хотела что-то добавить, но Денжер решительно приложил палец к ее трясущимся губам:

-Я старался не сделать тебе больно, я позаботился о безопасности и пообещал тебе, что об этом не узнает никто, кроме нас двоих,  так? Так или не так?

-Да, Денжер, так! – в отчаянии выкрикнула Юлька, сбрасывая с себя руки парня, - я сама согласилась поехать к тебе, потому что я шлюха, я настоящая шлюха! У тебя есть еще ко мне вопросы? Нет? Так вали отсюда и никогда не подходи ко мне, никогда ко мне прикасайся, никогда не напоминай мне об этой ночи!

-Тихо, тихо, расслабься! – Денжер успокаивающе провел ладонью по Юлькиным волосам, - я свое слово держать умею. Сказал –могила, значит-могила. 

Девушка неожиданно прекратила трястись и в упор взглянула в глубоко посаженные серые глаза  парня.

-А вот  ты мне тоже ответь, Денжер, как ты теперь Айку в лицо посмотришь? Он ведь тебе, как самому себе, доверяет, а ты…

-Это строго мои проблемы, - жестко отрезал Денжер, - сама перед ним не спались.  И прекращай себя гнобить. Лучше подумай, где он сейчас, твой Айк? Куда он  вчера с «Рубенса» слинял? Может, он тоже с кем-нибудь отжигает…

Юлькина рука внезапно взметнулась в воздухе и с размаху чиркнула по щеке парня. Опешивший Денжер попятился назад и замер в критической  близости от скрывающей присутствие в парке третьего лишнего колонны.

-Гонишь, что ли? – непонимающе выдохнул парень, потирая ударенную щеку, - за что?

- Ты еще большее дерьмо, чем я, Денжер! –безжалостно припечатала Юлька, - Айк тесты завалил, отец его чуть не прибил за это, естественно он домой торопился, а ты  всех по себе равняешь!  Айк бы никогда так  со мной не поступил, мы оба его мизинца не стоим!

-Ну-ну, -скептически хмыкнул парень, - домой он торопился, как же! А от кого же он тогда весь вечер шифровался? Если, говорит, предки позвонят, скажешь,  я с вами тусую,  а трубу не беру -типа отлить пошел. Я кстати, его не сдал ни разу, ну и кто тут  по ходу дерьмо?

Юлька в изнеможении осела на скамейку, уронила голову на руки и зашлась в беззвучных рыданиях.  Похоже, детство для нее закончилось здесь и сейчас, а начало взрослой жизни ознаменовалось первым большим предательством, и  тут уже было не важно, кто и кого, в принципе, предал.

-Айк в последнее время весь в неадеквате, - Денжер,  гораздо раньше Юльки разобравшийся, по каким законам существует наш несовершенный мир, не считал нужным приукрашивать действительность, -  у него везде лажа за лажей идет, вот ему и не до тебя. Я уже думал, может, он заторчал на чем-нибудь, короче, не знаю… Юлька, ну все, не реви,  вон, глаза красные. Что потом дома скажешь?

Девушка вытащила из сумочки пудреницу и долго рассматривала свое отражение в крошечном зеркальце. До сбора бригады общественных работников оставалось не больше пятнадцати минут.

-Сильно страшная? – Юлька  печально подняла на Денжера заплаканные глаза.

-Да с чего бы вдруг? – парень галантно подал ей руку и помог подняться со скамейки, - ты очень красивая! Это Айк не просекает, кого  он потерял!

-Он меня не потерял, Денжер! – девушка  откинула со лба  влажные от слез волосы , - это я его чуть не потеряла из-за того, что  повела себя, как последняя дрянь. Если у Айка действительно проблемы, я буду рядом с ним.  Поклянись мне, что ты никому про нас не расскажешь!

-Я тебе уже говорил, повторю еще раз: я - могила. Пошли, я тебя домой провожу. Давай я тебя обниму, по-дружески, будто ничего и не было!

Честно говоря, целомудрия в этих объятиях содержалось не больше, чем  морских солей в кофейной гуще, но вот логики в моих дальнейших действиях, однозначно, наличествовало еще меньше. Я незаметно извлекла из кармана джинсов украденный у Нюрки телефон и беззвучно нащелкала штук пять компрометирующих кадров. Невзирая на то, что мобильник у сестренки  был самой что ни наиесть простейшей модели,  производители все же оборудовали его примитивной фотокамерой.  Качество снимков предсказуемо оставляло желать лучшего, но  попавшие в объектив личности легко опознавались при ближайшем рассмотрении.  Я не хотела знать этой правды,  и я не хотела, чтобы Айк ее узнал, но какая-то внутренняя потребность заставила меня запечатлеть это символичное прощание с идеалами детства. 

 

ГЛАВА XXIV

Когда Денжер все-таки увел из сквера вяло перебирающую обмякшими ногами Юльку, я осторожно высунулась из-за колонны, огляделась по сторонам, и, наконец, позволила себе закурить.  Вот тебе и детский сад! Пока Айк  самозабвенно врал родителям и гонял по всему Перовску на скутере в компании подозрительной особы неопределенного возраста, любимая девушка и лучший друг  благополучно снабдили его развесистыми оленьими рогами. Самое противное, что мне поневоле стало об этом известно, и мерзопакостное ощущение причастности к чужим грехам, отныне прочно поселилось в моей душе.

Утро сегодня было явно какое-то ненормальное, под стать прошедшей ночи. По логике вещей уже давно должен был наступить рассвет, однако молочно-белое небо словно затянуло непроницаемой пеленой густого тумана, сквозь которую едва просвечивал пронзительно красный солнечный диск. Сначала мне даже показалось, что у меня от пережитого стресса сбились биоритмы, и я потеряла ориентацию во времени – настолько пугающей и странной показалась мне окутавшая город мгла.  Белесый дым медленно клубился в воздухе, он оседал на макушках деревьев и крышах зданий, и вскоре уже все вокруг потонуло в мутной поволоке. Я инстинктивно подняла глаза, и мой взгляд надолго приковало угрожающе нависшее прямо над головой Солнце, отчетливо выделяющееся на мрачном фоне неестественно тусклого неба. Или это было уже вовсе не наше родное светило?

Раскаленный сгусток огненной лавы производил совершенно  апокалиптическое впечатление –от этого всевидящего ока, пристально взирающего на Землю далеко из-за пределов Солнечной системы, глубоко изнутри поднимался  необъяснимый, первозданный страх перед чем-то жутким и могущественным, а замирающее в паническом ужасе сердце отказывалось подчиняться увещевательному гласу разума.  Нибиру выглядела обманчиво неподвижной, но я точно знала, что она стремительно движется к нашей беззащитной планете, и ее обжигающе-красный цвет – это всего лишь мощное защитное поле, предохраняющее корабль-базу нефилимов от бесчисленных опасностей открытого космического пространства. Древнейшая цивилизация исполинских существ  в очередной раз готовилась  напомнить о себе ничего не подозревающему человечеству, но тотальное уничтожение землян не являлось ее целью, наоборот, нефилимы настойчиво пытались найти более гуманный способ осуществить свои неясные пока намерения, и именно для этого они установили контакт с двумя избранными представителями земной расы.

-Что за чертовщина? Опять что ли  на заводе выброс?  - вероятно, Нина Степановна уже несколько минут стояла рядом со мной  и старательно принюхивалась, тщетно пытаясь уловить в неожиданно опустившемся на Перовск смоге едкий запах вредных производственных отходов, - или где пожар? Вроде гарью не пахнет…Надо же, как заволокло, даже Солнца не видно!

Нибиру отбрасывала на лицо бригадирши багровые отблески  и придавала ее обветренной коже бронзовый индейский оттенок, но саму планету полностью скрыл плотный дымный покров. Действительно ли я видела гигантский корабль нефилимов или от многодневного недосыпания и нервного переутомления у меня полезли глюки, и все происходящее на самом деле вызвано последствиями локальной экологической катастрофы техногенного характера?  Почему бы и нет, но откуда это ни  с чем не сравнимое чувство приятной расслабленности, сопровождающееся легким покалыванием в кончиках пальцев? Похоже, контакт стал для меня своего рода комфортной дозой, позволяющей организму нормально функционировать в течение дня. Великолепная альтернатива героину –зрак не севший, вены не тронуты, а тащит по полной.  Если Айка уже два года так накрывает, совсем не удивительно, что времени на личную жизнь он уделяет по остаточному признаку, за что его в итоге и настигла закономерная расплата.

Бурное обсуждение предполагаемых причин возникновения непонятного тумана заняло добрую половину утра, причем версии выдвигались настолько абсурдные, что даже моя сомнительная правда о приближающейся к Земле Нибиру выглядела бы всего лишь неумело состряпанной байкой для младших школьников.  Обширный диапазон выдвигаемых версий варьировался от лесных пожаров (учитывая, что последние леса в Перовской области вырубили еще при советской власти, гореть поблизости было, в общем-то, нечему) до аварии на местном химзаводе,  наглухо простаивающем с середины прошлого года, причем в коллективном мозговом штурме принимала активное участие даже Нина Степановна, обычно демонстрирующая крайне отрицательное отношение к бездарной трате рабочего времени на пустопорожнюю болтовню. 

Часам к девяти стало окончательно ясно, что смог  не думает рассеиваться,  а официальные власти не спешат объявлять чрезвычайного положения, и опомнившаяся бригадирша, жестоко ругая себя за мягкотелость, быстро  расставила все по своим местам. Сбитые с трудового настроя  работники нехотя разобрали инвентарь и медленно разбрелись по территории, а я в связи с отсутствием оранжевого жилета удостоилась персонального внимания своей суровой начальницы. Бранилась Степановна долго и упорно, но как-то беззлобно, и я поняла,  что пора действовать решительно, иначе неизвестно, когда мне еще представиться застать бригадиршу в относительно благостном расположении духа.

-У меня проблемы, - без обиняков сообщила я, - поругалась с теткой, жить негде, денег нет, хоть на вокзале ночуй.

Нина Степановна рукавом вытерла со лба мелкие бисеринки пота и сорвавшимся с губ ругательством недвусмысленно дала мне понять, что до сего момента она была гораздо лучшего мнения о моих умственных способностях.

-Дивина, ты что, мозгов лишилась? –  язвительно уточнила бригадирша,- из-за чего скандал-то вышел?

-Да так, бытовуха, - отмахнулась я и, взяв курс на минимальное отклонение своего душещипательного повествования от реального  положения дел, пояснила - дочка у нее беременная,  а я мешаю – место занимаю. Нина Степановна, мне бы пару дней перекантоваться, пока все не устаканится…

Бригадирша шумно перевела дыхание. Дышала она так тяжело и сапно, будто в  низко стелющейся по земле мгле ей мучительно не хватало кислорода.

-Ох, бляха муха, духота какая! И что я тебе сделаю, Дивина? Ни к себе же домой тебя селить? Иди с теткой мирись, нечего выёживаться, тоже мне, принцесса нашлась хренова!

-Нина Степановна, да бесполезно сейчас с теткой разговаривать: она меня сразу за дверь выставит. Она человек такой – ей отойти надо, - я планировала деликатно подвести бригадиршу к сути вопроса, но, испугавшись, как бы она от жары ненароком не лишилась сознания,  смело решила называть вещи своими именами, - мне бы от подсобки ключики, всего на день, на два, не больше…

В ответ на мой умоляющий взгляд Степановна недоверчиво покачала  головой, расстегнула верхнюю пуговицу своей  безразмерной кофты и несколько раз промокнула вспотевшее лицо клетчатым носовым платком.

-Чтоб ты ночью со своими дружками-наркоманами все оттуда повытаскала к чертовой бабушке? Дивина, ты в своем уме?

-Да какие наркоманы? – очень натурально оскорбилась я, - зачем оно мне надо, я и так под условной статьей хожу! Вот поэтому люди  рано ли поздно и срываются, что на улице остаются!

Здесь бы стоило для пущего эффекта еще и театрально всплакнуть, но я, похоже, выплакала все свои слезы на груди у Айка, и как не старалась, не могла выдавить из себя ни капли. Моим союзником стала объявшая Перовск духота, из-за которой у бригадирши  резко подскочило давление, и как следствие, значительно снизилась степень критичности восприятия. Воспользовавшись тем, что Степановна откровенно поплыла от жары, я внаглую предложила ей раздать весь ценный инвентарь пользующимся наибольшим доверием членам бригады, а меня оставить наедине с четырьмя обшарпанными стенами и предназначенной для мытья рук ржавой раковиной.  

Невероятно гордая собой я прицепила заветные ключи к ремню джинсов (джинсы с меня откровенно сваливались, и в ремне пришлось проделать новое отверстие) и до обеденного перерыва  успела  опорожнить переполненные урны в бумажные пакеты и перетаскать раздувшиеся мешки к мусорным бачкам. Теперь, когда проблема первостепенной важности больше надо мной не довлела, пора была приступать ко второму этапу реализации  вызревшего у меня в голове плана. Мое бедственное положение не позволяло мне довольствоваться вырученными от сдачи бутылок копейками: это, что называется, так, на карманные расходы, а у меня имелись также потребности, связанные не только с  поддержкой безнадежно сползающих штанов, но и отличающиеся куда более высокодуховной направленностью. 

Я всегда ненавидела свое наркоманское прошлое, и считала его своим проклятьем и  ключевой причиной всех своих бед, но сегодня мне впервые пригодилось выработанное за годы на игле чутье. Я не только с закрытыми глазами выкупала периодически встречающихся мне перовских нарков, сколько бы они не маскировались за приличной наружностью и  искусственно не расширяли зрачки при помощи белладонны, но и почти интуитивно определяла в ничем не примечательных внешне людях задатки  прирожденного барыги. Цепочка «товар-деньги-доза» много лет составляла неизменный алгоритм моей жизни, и если уж  порой в качестве товара выступало мое тело, продать вполне себе исправный аппарат для меня, по большому счету, даже не составило труда. Я все еще выглядела, как наркоманка, я разговаривала, как наркоманка, и я прекрасно помнила, как ведут себя наркоманы  на кумаре, поэтому Нюркин телефон  с предварительно извлеченной картой  памяти я за бесценок спихнула одному из крутившихся на парковке рядом с «Променадом» таксистов, и  новый владелец краденого мобильника ни на секунду не усомнился, на что будут потрачены полученные от него деньги.

Вздумай  таксист проследить за моими  последующими действиями, ему бы не осталось ничего, кроме как расписаться в собственной недальновидности. Я сознательно пошла на преступление вовсе не ради героина – я просто не хотела опять нарушить обещание. Двойного предательства Айк явно не заслуживал.

Я позвонила ему из самого сердца империи Мезенцевых. Переговорный пункт, обустроенный в «Променаде» местным телефонным монополистом, я присмотрела еще вчера, но даже не предполагала, что мне так скоро предстоит прибегнуть к его услугам, да и само наличие подобного пережитка в наш век всеобщего распространения сотовой связи свидетельствовало о непреодолимой пропасти между провинциальным Перовском и  столицей, где автоматы давно канули в небытие.  Назубок заученный номер я набрала без лишних колебаний. Сегодня, стоя в красноватых лучах затмившей собою Солнце Нибиру я поняла, что нас с Айком связывают многократные более значимые вещи, тем  те, что нас разделяют.

Знакомые голоса, звучащие там, где их ни при каком раскладе  быть категорически не должно, упорно продолжали меня преследовать, словно напавшие на след добычи голодные хищники. Нечто похожее случалось со мной «на измене», тогда меня не отпускало параинодальное чувство всеобщего заговора, я в каждом видела врага, и именно в таком состоянии устроила поножовщину со Стасом, к счастью,  вовремя остановленную благодаря вмешательству третьих лиц. Но какого черта со мной происходит сейчас? Я звоню Айку на мобильный и слышу в трубке взволнованное «Алло», однозначно, произнесенное  приятным женским голосом.

-Алло! Кто это? - раз за разом повторяла невидимая женщина, а мой одеревеневший мозг  отказывался подсказать мне, при каких обстоятельствах мы с ней встречались.

-Добрый день! – усилием воли разродилась я, - я могу услышать...,- в последний момент мозги у меня  со скрежетом включились и я вспомнила, что «в миру» Айка зовут намного прозаичней, - Артура Мезенцева! Или я номером ошиблась?

Несмотря на то, что я сама подала собеседнице прекрасную идею, и ей нужно было только воспроизвести мои же слова и незамедлительно нажать отбой,  женщина тревожным тоном поинтересовалась:

-Артура? А кто его спрашивает?

-Римма, - по инерции представилась я,  и  поняла, что инициативу в разговоре нужно срочно перехватить. То есть первой повесить трубку.

-Римма? – с удивлением переспросил женский голос на другом конце, и в тот момент, когда я как раз собралась отсоединиться, к нему прибавился звонкий юношеский баритон. Тоже, естественно, знакомый!

-Мама, отдай телефон, не позорь меня! Это мой  репетитор по физике! Отдай мне телефон! – не знаю, зачем Айк так орал: пытался докричаться до матери или специально хотел, чтобы я  его услышала и подыграла, но обеих поставленных целей он блестяще добился.

-Подожди, - сдержанно отреагировала Алла Мезенцева на отчаянную попытку Айка привлечь к себе внимание, - простите, Римма… как ваше отчество?

-Андреевна, - машинально поведала я,  забыв, что  у меня до сих пор есть шанс прервать беседу.

-Римма Андреевна, вы меня, пожалуйста, извините, -в голосе Аллы все еще проскальзывали тревожные нотки, но изначальное напряжение практически исчезло, - возможно, вы не в курсе, но у Артура не все гладко прошло на выпускных экзаменах, и мы  с супругом считаем, что виной тому его поведение и нежелание заниматься учебой. Поэтому мы решили на какой-то период ограничить сыну свободу и дать  ему возможность обдумать свое будущее. Судя по тому, что он попросил вас о репетиторстве,  Артур  многое переосмыслил,  и я, как мать, только приветствую его стремление восполнить пробелы в знаниях. Римма Андреевна, надеюсь, вас не затруднит заниматься с Артуром на дому, пока мы с  его отцом не примем решение смягчить ему наказание?

От неожиданности я залипла до такой степени надолго, что, ловивший, вероятно, каждое слово ведущей переговоры матери Айк не выдержал и где-то на заднем плане с надрывом выкрикнул:

-Римма Андреевна!  Я вас жду в любое время! Я теперь безвылазно сижу дома, и  у меня даже телефон забрали! Пожалуйста, приходите ко мне сегодня вечером, я вас очень прошу!

 

ГЛАВА XXV

В последнее время  мое поведение отличалось настолько вопиющей непрактичностью, что это начинало меня пугать. На прошлой неделе я подчистую растратила свои скудные сбережения, да и с сегодняшним «заработком» я рассталась  без малейшего сожаления, причем если в первом случае я разом перечеркнула потенциальную возможность относительно сносно  дожить до зарплаты, то во втором и вовсе добровольно оставила себя без средств к существованию.  А теперь еще прибавьте сюда абсолютную тождественность сподвигших меня на подобное транжирство побуждений, и мне можно  будет смело ставить диагноз.

Впрочем, учитывая, что  на сравнительно небольшую сумму я приобрела килограмм одежды и триста грамм обуви, определенные зачатки  склонности к, экономии у меня прослеживались, и у меня хватило сообразительности отовариться в ближайшем секонд-хенде. Мои покупки были пускай не новыми, зато по-европейски добротно скроенными, а их единственный недостаток заключался в устойчивом запахе дезинфицирующего состава,  избавляться от которого пришлось посредством развешивания «гуманитарной помощи» на значительно усилившемся после обеда ветру. Горячие дуновения почти разогнали мутную поволоку, и на поблекшем небе проступило затянутое дымными облаками Солнце обыденно желтого цвета.  Утренняя духота заметно спала, дышать стало легче, в после того, как я в один присест утолила голод сразу двумя беляшами, чаша весов моего колеблющегося, словно маятник, настроения окончательно склонилась в позитивную сторону.

У меня, бесспорно, поехала крыша, однако прогрессирующее сумасшествие помимо обоснованного беспокойства за свою дальнейшую судьбу вызывало  еще и какой-то неуправляемый драйв, замешанный на мятежном духе авантюризма. Как ни крути, изображать из себя физичку-ботаничку было намного веселей, чем весь вечер сидеть в подсобке или того хуже – бесцельно бродить по городу, жестоко терзаясь сомнениями. Не факт, конечно, что я справлюсь с главной ролью в задуманной Айком постановке, но чем, как говорится, черт не шутит. Главное, чтобы тетка Василиса, пообещавшая сдать меня стражам порядка за порожденное больным Нюркиным воображением преступление, перенаправила свою активность в более конструктивное русло. Ладно, будем надеяться, что ее голова сейчас забита иными проблемами, а мой демарш она расценивает исключительно по принципу «баба с возу… и кухня освободилась».

 Принимая во внимание, что «Римме Андреевне»  так или иначе надлежало выглядеть подобающим ее социальному статусу образом,  я вынуждена была озаботиться поиском достойной альтернативы навсегда потерянному для меня зубаревскому душу. Вскоре выяснилось, что по сравнению с текущими бытовыми условиями даже глубоко опостылевший общажный недогрев отныне вспоминался с величайшей ностальгией. К счастью, жаркий день поспособствовал превращению студеной воды в достаточно теплую струйку, и я кое-как вымыла голову одноразовым шампунем. На осуществление прочих гигиенических процедур я использовала целую пачку влажных салфеток, и, облачившись в неплохо проветрившийся секонд-хенд, почувствовала себя полноправным членом общества. Увы, далеко не светского, но сейчас же в конце концов кризис, и может  быть, я такой невероятно честный педагог, что предпочитаю лучше перебиваться с хлеба на воду, чем разводить коррупцию в стенах своего учебного заведения? Ведь не от хорошей жизни  я репетиторством подрабатываю!

Я сидела в подсобке на груде бумажных пакетов, курила и терпеливо ждала, пока высохнут волосы. Денег у меня осталось впритык на поездку туда и обратно, и любые форс-мажорные обстоятельства автоматически означали чрезвычайную ситуацию, но я почему-то  свято верила в улыбку Фортуны. Над умывальником висело замызганное зеркало, и я долго не решалась его протереть, чтобы в упор взглянуть на свое отражение, потом все-таки набралась смелости и резко прошлась салфеткой по стеклу. Еще через пару минут я мобилизовала все имеющееся у меня мужество и заставила себя открыть глаза.

Густая длинная челка падала мне на лоб, оттеняя влажно поблескивающие глаза: огромные, темно-карие, практически черные. Мой скромный бюджет истощился до того момента, как я вспомнила о косметике,  но и  эта вынужденная естественность придавала мне какую-то по -своему привлекательную изюминку. Чересчур худая, быть может, даже изможденная, с четко выраженными линиями скул на загоревшем под палящим солнцем лице, я невольно пробуждала интерес и давала пищу воображению. Для того, чтобы мой образ выглядел цельным, ему не хватало одного заключительного штриха – уверенности в себе, позволяющей нести купленные на вес вещи с таким видом, будто это  шикарный вечерний туалет от всемирно известного кутюрье. Что ж, по крайней мере, я знаю, к чему стремиться, а получится  у меня ввести в заблуждение многоуважаемых господ Мезенцевых или нет, станет ясно уже совсем скоро.

 Мне предстояло ехать почти за город, и по приблизительным подсчетам дорога заняла не меньше сорока минут.  Айк с родителями проживал в элитном коттеджном поселке, населенном, в основном, успешными бизнесменами и высокопоставленными сотрудниками Перовской администрации, передвигающимися  на личных автомобилях, и  за ненадобностью  общественный транспорт в данный район ходил  весьма редко.  Перед тем, как с боем влезть в проседающую под тяжестью набившихся в салон пассажиров маршрутку, я настолько долго простояла на остановке, что успела чуть ли не наизусть выучить предвыборную программу Дмитрия Мезенцева, сулившую избирателями всеобщее процветание, повышение благосостояния и прочие золотые горы, омываемые со всех сторон молочными реками с кисельными берегами. Электорату была также представлена для ознакомления краткая биографическая справка о кандидате, где глава строительной компании позиционировался  не только, как крепкий хозяйственник, способный навести порядок в переживающем не лучшие времена регионе, но и как любящий муж, заботливый отец и  просто примерный семьянин.

Ближе к конечной остановке маршрутка опустела, а высаживалась я и вовсе в гордом одиночестве. До необходимого мне дома нужно было еще  немало протопать пешком, но  той, кто на протяжении трех месяцев изо дня в день ходил на другой конец города, эти неизбежно омрачающие и без того серую картину однообразного бытия мелочи причиняли лишь легкое неудобство. Гораздо больший дискомфорт вызывало ощущение своего нахождения в другом мире, живущем по своим законам и принадлежащем иной реальности.

Здесь повсюду росли зеленые насаждения – деревья, цветы, кустарники – и привычная загазованность отравленного деятельностью промышленных предприятий перовского воздуха почти не чувствовалась. Поражающие  неискушенных в архитектуре прохожих творческими изысками дизайнерской мысли дома располагались на берегу  реки,  и  ветер доносил от воды приятную прохладу. Периодически мимо проезжали  дорогие машины с затонированными стеклами,  и так как тротуары в  планировке местных улиц не предусматривались, мне  в спину неоднократно сигналили не желающие снижать скорость водители  и чтобы не попасть под колеса, я плотно прижималась к   высоким глухим заборам, надежно оберегающим частную территорию от любопытных взглядов.

Судя по тому, что Айк имел обыкновение смотреть на сигареты, как на желанный, но недоступный запретный плод, в его семье господствовало крайне неодобрительное отношение к курению, и  я сильно сомневалась, что за порогом этого трехэтажного особняка у меня будет возможность беспрепятсвенно смолить. Посетовав на отсутствие урн, я решительно растоптала на идеально ровном асфальте окурок и спрятала пачку в карман  своих «новых старых» джинсов, обретших вторую жизнь благодаря налаженным поставкам поношенной одежды из стран Евросоюза.

Окружающее дом Мезенцевых ограждение на общем фоне явно не бедствующих соседей все равно выглядело самым высоким и монолитным, а медленно вращающиеся видеокамеры неотступно следили за каждым движением, происходящим снаружи. У меня же было официальное приглашение, если, я конечно, и есть  та самая Римма Андреевна, выдающийся преподаватель физики, согласившийся подтянуть  провалившего выпускные экзамены депутатского сынка перед поступлением в столичный вуз! Думаю, для условно осужденных за хранение наркотиков лиц, вход сюда категорически запрещен, и в случае моего разоблачения, служба охраны не будет ко мне милосердна.

Пора, пожалуй, вспомнить базовые правила поведения среди приличных людей, которым совсем не обязательно объяснять что-либо через мать твою и которые способны воспринимать нормальную человеческую речь без усилительных частиц нецензурного характера. Интересно, почему Айк так рискует? Настолько уверен, что я сумею не ударить мордой в грязь, или просто готов на что угодно, лишь бы скрасить свое заточение? А, может, он все-таки нашел объяснение тем таинственным линиям? Увидел в телескоп корабли нефилимов? Связал воедино наши разрозненные видения? Черт побери, гадать что да как можно было и  не покидая подсобку, а также не последние деньги на всякую ерунду!

Я даже не нажимала кнопки звонка, а уж о том, чтобы произнести какие-нибудь волшебные слова из серии «сим-сим откройся» я тем более не помышляла, однако запертая дверь неожиданно распахнулась. Наверное, я слишком долго в нерешительности переминалась с ноги на ногу, и угодила в объектив камеры наружного наблюдения. Меня здесь явно  ждали,  притом ждали так сильно, что не выдержали созерцания моих бестолковых топтаний за воротами и сами подстегнули сделать шаг вперед.

Айк перехватил меня, как только я ступила во двор. Он  пулей вылетел из небольшой пристройки у самого входа, служившей, по всем признакам, постом охраны, одним прыжком преодолел разделяющее нас расстояние, но в последний момент запоздало вспомнил, что визиты репетиторов обычно вызывают  у нерадивых учеников прямо противоположную реакцию, и как вкопанный, застыл на месте.

Я  же смотрела в его сияющие от радости небесно-голубые глаза и не могла поверить, что я это сделала. Похоже, Айк и сам до конца не верил, что я приду, потому что в его взгляде сквозило не просто восторженное ликование, но и какая-то непостижимая гордость, словно он догадывался, чего мне стоило не свернуть на половине пути обратно, и проявленная мною смелость вызывала у него искреннее восхищение.

За эти минуты мы вполне могли хотя бы примерно скоординировать общую модель  поведения и  тем самым предотвратить возможные нестыковки в наших высказываниях, но мы лишь просто стояли друг напротив друга и молча улыбались до ушей. И это при том, что я всю дорогу занималась аутотренингом на тему сокрытия факта наличия у меня во рту металлических коронок. Общепризнанная методика вероломно дала сбой, и  виной тому была заразительно открытая улыбка Айка и озорные лучики в уголках его по-настоящему счастливых глаз.

Видимо, в силу возраста, меня отпустило немного быстрее, и рациональное мышление перевесило внезапно нахлынувшие эмоции. Волевым усилием я состроила серьезную мину, и, постаравшись придать своему голосу суровые интонации, ехидно осведомилась:

-Ну, что, доигрался?

Айк резко прекратил улыбаться и уныло кивнул  в ответ. В отличие от столь любимых им безразмерных футболок, черная майка-борцовка удачно подчеркивала его спортивное телосложение и сразу превращала из нескладного тинейджера в стройного, гармонично развитого юношу. На краткую долю секунды я словно взглянула на Айка другими глазами  и вдруг поняла, сколько женских сердец ему еще предстоит разбить, прежде чем найдется та единственная, что навсегда возьмет в плен его собственное.  А потом я осознала, что в те же незримо промелькнувшие мгновения парня посетили удивительно схожие мысли по отношению ко мне, и теперь он тщетно пытается облечь их в словесную форму:

-Зачетный джемпер, фиолетовый –это строго ваш цвет, - выдав, наконец, эту  явно претендующую на комплимент моего тонкому вкусу фразу, Айк, все-таки смутился, покраснел, и, вероятно, в адрес самого себя приглушенно добавил, - мазафака!

Честно говоря, легкая трикотажная водолазка, в буквальном смысле откопанная мной под завалами секонд-хенда, действительно выглядела весьма недурственно,  и вероятно, изначально принадлежала далеко не вульгарной особе, близкой мне не только по цветовым предпочтениям, но и по комплекции, но мне и в голову не приходило, что Айк оценит мои направленные на создания положительного первого впечатления старания именно в  подобном ключе.  Таким образом, все снова вернулось на круги своя: глупые улыбки, сопровождаемые не менее дурацким молчанием и уже совсем запредельно идиотский обмен многозначительными взглядами прекратились лишь тогда, когда на  ступеньках особняка появилась Алла Мезенцева  и с неожиданным радушием воскликнула:

-Римма Андреевна, здравствуйте! Проходите скорее, пока вас Артур с порога не заболтал.  Проводи Римму Андреевну в гостиную, а я  скажу Ольге, чтобы накрывала на стол! Вы же с нами поужинаете?

 

ГЛАВА XXVI

Айк с размаху разрубил воздух резким импульсивным жестом, и внезапно наклонившись к моему уху так близко, что его коротко стриженые волосы  пощекотали мне шею, заговорщическим тоном прошептал:

-Линии действительно находятся на Земле, я нашел координаты этих точек. Я вам сегодня все покажу, только потерпите немного. Подыграйте мне, окей?

-Твою бы фантазию да в мирное русло! – иронически хмыкнула я, - репетитор по физике  - это же еще додуматься надо!

-Да ладно вам, - со смехом отмахнулся Айк, - вот если бы я, например, вас своим инструктором по брейку представил, это была бы реально жесть! А, между прочим, это было первое, что мне  на ум взбрело!

Лично для меня в данном конкретном случае хрен казался не особо слаще редьки, так как мои познания в точных науках ненамного превышали уровень танцевальных способностей, и заданный мне элементарный вопрос относительно природы простейших физических явлений имел точно такие же шансы моментально вышибить меня из колеи, как и просьба продемонстрировать парочку финтов из арсенала профессиональных брейкеров. Из школьного курса физики в памяти у меня запечатлелась лишь избитая поговорка, настоятельно рекомендующая не покидать пределов собственного дома не  выучившим закон Ома лицам, а танцевала я последний раз еще в пору активной клубной жизни, и, учитывая что с того золотого времени минуло уже немало лет, навряд ли сохранила былую пластику. Осталось надеяться, что в случае возникновения сомнений в моей компетентности,  заваривший всю эту кашу Айк успеет прийти мне на помощь.

Понемногу вживающийся в роль остро нуждающегося в услугах репетитора двоечника парень чинно препроводил меня через просторный двор по вымощенной цветной брусчаткой дорожке и предупредительно открыл передо мной входную дверь  с большим витражным стеклом. Я затравленно оглянулась назад, невольно  задержала взгляд на роскошных голубых елях, возвышающихся по  всему периметру забора, и решительно шагнула внутрь, окончательно  и бесповоротно отрезая себе обратный путь.

В гостиной Мезенцевых мне сразу бросился в глаза вовсе не стильный дизайнерский интерьер с круговым кожаным диванчиком уютного бежевого цвета в  центре и встроенным в одну из стен настоящим камином, а  занимающая довольно обширную площадь полка, густо уставленная разнообразными трофеями. Многочисленные стеклянные и бронзовые кубки перемежались совершенно безумным количеством медалей различного достоинства, а отдельную нишу занимала толстая стопка дипломов и грамот, определенно полученных за выдающиеся достижения в той или иной сфере.

-Это все твое? - коллекция завоеванных Айком призов произвела на меня настолько сильное впечатление, что я не смогла сдержать восхищенного возгласа, - с ума сойти!

Парень окинул полку неожиданно печальным взглядом и неохотно кивнул. Его небесно-голубые глаза выражали сейчас крайнюю степень какого-то разочарованного сожаления, словно все, что еще недавно  составляло для него смысл жизни, вдруг потеряло свою ценность и превратилось лишь в  постепенно тускнеющие воспоминания о прошлом, которое уже никогда не повторится.

-Это мой  самый первый кубок – победа в областном турнире по брейк-дансу,  кроме меня никто такого эйртвиста не делал, а вот это – я в прошлом году рэп-баттл выиграл, знатный сейшн тогда замутили… Это–за  райтерский конкурс, у меня одного 3D-граффити нормально получилось,  возле него народ еще долго фоткался, пока там новый асфальт не закатали…

-Ты бы лучше Римме Андреевне свои дипломы со школьных олимпиад показал, думаю, они ей будут намного интересней,- Алла Мезенцева бесшумно возникла у меня за спиной и со снисходительной усмешкой положила руку сыну на плечо, - знаете, он же у нас до девятого класса отличником был, а потом переходный возраст наступил  - и всё,  в аттестате две тройки, зато кубков этих – уже целая коллекция набралась. Я сама всегда была за то, чтобы Артур без дела не болтался, и его с раннего детства в десяток разных секций записала, думала – подрастет, сам выберет, что ему больше по душе. А теперь муж говорит, надо было с ним построже,  а ты его до того распустила, что он совсем учебу забросил… В августе вступительные экзамены в Столичный государственный, у них там своя система, результаты тестирования в зачет не идут – если Артур и туда не поступит, наш папа его точно на стройку работать отправит, чтобы там ума набирался! В общем, Римма Андреевна, на вас одна надежда, выручайте нас!

На протяжении всего проникновенного монолога своей матери, Айк последовательно краснел, бледнел и  ожесточенно взмахивал руками в немом протесте, а я абсолютно не знала, какую линию поведения мне надлежит избрать. Присоединиться к Алле и выдать глубокомысленную сентенцию на злободневную тему нежелания современной молодежи уделять достаточно времени учебному процессу? Деликатно промолчать? Или вслух выразить свое истинное мнение по обсуждаемому вопросу? Краем глаза я заметила, как ощутимо напрягся застывший в неподвижности Айк, и решение внезапно пришло ко мне само собой.

-На мой взгляд, ничего страшного не происходит, - авторитетно заявила я (а как иначе, я же все-таки «педагог». и моя «профессия» несет прежде всего воспитательную функцию), - все увлечения вашего сына не только безвредны, но и полезны для общего развития, в отличие, скажем, от наркотиков, алкоголя и плохих компаний. Поверьте мне, я знаю немало его ровесников, единственное хобби которых –это покурить траву в подъезде, поэтому лично я уверена, что вы все сделали правильно, и  у Артура не будет проблем с поступлением в университет.

-Ваши бы слова да богу в уши, Римма Андреевна – вздохнула Алла Мезенцева со слабой улыбкой, а донельзя смущенный Айк украдкой показал мне большой палец, - проходите в столовую, поужинаем, и начнете заниматься. Муж опять в столицу уехал, а я этого оболтуса охраняю, никуда толком выйти не могу.

-Делать вам всем  по ходу нечего, мазафака, -неразборчиво буркнул себе под нос вышеупомянутый оболтус и тут же получил от матери чувствительный шлепок по губам.

-Вот еще одна напасть! – красноречиво развела руками Алла, - где он только этих выражений понахватался? Понимаете, я сама по образованию филолог, и меня от его словечек передергивает просто, а отучить  никак не могу, сколько не бьюсь.  

-Да не обращайте вы внимания, - серьезно посоветовала я, - сменится окружение, сменится лексикон, главное, он же не матом трехэтажным гнет! Нынешняя молодежь вся так разговаривает.

Алла задумчиво повела плечами, машинально поправила сползающую бретельку длинного, струящегося сарафана,  потеребила туго перетягивающий удивительно тонкую талию пояс  и пристально взглянула мне  в глаза:

-Вы –хороший психолог, Римма Андреевна. Потому, наверное, Артур к вам так и тянется. Но не надо излишней демократии,  на этом этапе ему в большей степени  нужны твердая рука и прочные знания. Мы с мужем вынуждены были пойти на драконовские меры не просто так  - наш сын должен в первую очередь приобрести специальность, а потом уже распыляться по мелочам.

В откровенно поразившую меня своими сопоставимыми с банкетным залом размерами столовую  мы переместились лишь после того, как я торжественно пообещала Алле Мезенцевой держать Айка в ежовых рукавицах и никоим образом не допустить еще одного экзаменационного фиаско. Проявляющий чудеса самообладания парень нервно барабанил пальцами по спинке дивана и, похоже, едва сдерживал отчаянно рвущиеся наружу комментарии. А на что он, в сущности, рассчитывал, когда придумывал эту хитроумную комбинацию? Я, можно сказать, по лезвию бритвы хожу, и ничего – жива пока!

Это было  гораздо круче, чем «Рубенс» - такого застольного великолепия  мне не доводилось наблюдать ни разу в жизни. Здесь присутствовали все атрибуты изысканной трапезы: фарфоровые тарелки, хрустальные вазы и столовое серебро, кружевная скатерть, оригинально сложенные салфетки и почти ресторанная сервировка. Если бы не своевременно посетившая меня мысль о необходимости скрывать коронки, моя безнадежно отвисшая челюсть, неизбежно стала бы гвоздем программы, но я сумела мужественно перебороть эмоции  и с достоинством расположилась за столом. Для моих сотрапезников  подобная обстановка являлась такой же привычной, как ежедневное одевание сбруи для ездовой лошади. В частности, Айк без аппетита ковырялся антикварной вилкой в своем блюде, его мать апатично отправляла в рот мелко нарезанные кусочки тушеных овощей, и лишь я тщетно пыталась соблюсти приличия и сделать вид, что совсем не голодна, но так как на ужин подавали невообразимо вкусное рагу, а пределом моих мечтаний в последнее время являлась жутко отвратительная теткина похлебка, я свою порцию постепенно подмела.

 Когда у меня стало тепло в равной степени на душе и в желудке, я прониклась острым чувством благодарности к гостеприимной хозяйке, от скуки пригласившей  к столу незнакомую «училку». Даже в случае, если сегодняшний вечер закончится для  меня несмываемым позором, я все равно пришла сюда не зря: где бы меня еще на дармовщину угощали всякими вкусностями и где еще мне посчастливилось  бы отведать  на десерт швейцарского шоколада? Возможно, это мой ангел-хранитель так развлекается, и меня вскоре ждет расплата за кулинарные удовольствия, но, черт возьми, оно того стоит!

То ли в семье Мезенцевых было принято на время приема пищи дружно неметь и глохнуть, то ли общие темы для беседы исчерпались еще в гостиной, но за ужином мы практически не разговаривали. Я сосредоточенно вспоминала порядком подзабытые хорошие манеры, привитые мне в детстве родителями, однако оказавшиеся совершенно невостребованными в наркоманской среде, Алла  налегала на какой-то с виду однозначно неудобоваримый зеленый коктейль, составу которого,  по всем признакам, страшно обзавидовались бы самые упертые поклонники вегетарианского питания, а бурно выражающий свое нетерпение Айк  ловил недовольные взгляды матери, недвусмысленно обращенные на его выстукивающие сложный ритм на столешнице пальцы.

-Алла Викторовна, включите телевизор! Там в новостях такое показывают! – затянувшееся молчание нарушила дородная экономка, до сего момента умудрившаяся три раза поменять посуду, не проронив при этом ни слова, - видели бы вы, что на Юге творится!

-А что там такое? – Алла щелкнула услужливо поданным пультом дистанционного управления и подняла голову  на прикрепленный к стене телевизор. Переключать программы женщине не пришлось: возникшее на экране  изображение, сопровождающееся закадровым голосом корреспондента, сразу же привлекло всеобщее внимание.

-Разрушительное наводнение, прошлой ночью накрывшее южные регионы нашей страны, по предварительным подсчетам унесло более трех сотен жизней, объем причиненного ущерба пока уточняется. По данным МЧС  из-за  аномально сильных ливней реки вышли из берегов, и вода хлынула на города, расположенные в низинах. Затоплены десятки  крупных населенных пунктов, сотрудниками спасательных служб  на местах ведутся поисковые работы. Тысячи людей лишились жилья,  почти везде ощущается дефицит питьевой воды, на пострадавших территориях бесчинствуют мародеры…

Наглядно иллюстрирующая разгул стихии нарезка с места трагических событий выглядела как декорации к концу света: смытые гигантской волной дома,  плавающие в мутной  глинистой жиже обломки мебели, грязные, оборванные люди на фоне превратившихся в руины городов, промышленный рефрижератор, приспособленный для транспортировки тел погибших и бурлящая под ногами вода. Сложно было даже вообразить, что природная катастрофа такого масштаба случилась всего за одну ночь, даже в далеком от эпицентра событий  Перовске переросшую в какое-то зловеще-ненормальное утро с непроницаемой дымкой вязкого тумана и багровым диском вместо Солнца.

-Мазафака! Нибиру проходит через эклиптику Земли, и  ее масса влияет на гравитацию! – Айк вскочил со стула так возбужденно и стремительно, что заодно смахнул со скатерти чашку, блюдце и вазочку с печеньем, -извини, ма, нам с Риммой…Андреевной срочно надо в обсерваторию!

-За языком следи!- Алла поднялась вслед за сыном и целенаправленно преградила ему путь,  -какая обсерватория, Артур? Вы же собирались заниматься? Насколько мне известно, астрономия и физика – это разные вещи. В обсерваторию пойдешь после занятий, вопрос закрыт.

В небесно-голубых глазах Айка  пронзительной вспышкой мелькнула физически осязаемая боль непонимания. Парень мельком взглянул на экран, где продолжалась прямая трансляция с Юга, и страшные кадры придали ему отчаянной решимости.

-Мама, это ненадолго, мне нужно кое-что проверить и всё, - Айк  все еще старался договориться с матерью по-хорошему, но я чувствовала, что терпение у обоих буквально на исходе, и  в ближайшие минуты  в столовой может разгореться нешуточный семейный конфликт. После инцидента с Нюркиной беременностью у меня  сформировалась устойчивая неприязнь к подобного рода скандалам, и если в моих силах было потушить пожар в зародыше, я просто обязана была хотя бы попытаться.

-Алла Викторовна, позвольте кое-что уточнить, - с подчеркнутой вежливостью улыбнулась я, - физика и астрономия связаны между собой настолько тесно, что на их стыке даже возникла новая дисциплина, астрофизика, и в научных кругах она считается весьма перспективным направлением.  Я думаю, не стоит возражать против желания Артура начать занятия с посещения обсерватории  - одно другому не только не мешает, но  и наоборот, тренирует логику и развивает абстрактное мышление…

По-моему, я только что выдала какой-то несусветный бред, довольно халтурно замаскированный под бесталанную попытку ввернуть пару умных фраз, но на Аллу Мезенцеву он по неясным причинам подействовал. Женщина смерила меня испытующим взглядом и вдруг неуверенно кивнула:

-Ну, хорошо! Но давайте с вами сразу условимся: начиная со следующего раза, вы будете разбирать экзаменационные билеты и никакой  самодеятельности!

 

ГЛАВА XXVII

Кульминация ужина оказалась еще более непредсказуемой, чем накрывшее южные регионы страны наводнение: если бы мне каждый раз давали денег за бесстыжее вранье, я бы давно уже взирала на средиземноморские пляжи с террасы собственной виллы.  В качестве гонорара за мои педагогические потуги Алла Мезенцева вложила мне в руку новенькую, хрустящую банкноту, а когда я хотела ее вернуть, сославшись на отсутствие сдачи, женщина посоветовала мне принять оплату в счет будущих уроков. По моим меркам, сумма была немыслимо крупной и объективно составляла львиную долю моего  нищенского оклада, причем если последний я вынуждена была отрабатывать в поте лица, то сегодняшний «подарок судьбы», бесспорно, преподнес мне одумавшийся ангел-хранитель. Однако, во мне неожиданно заговорила довольно неуместная  совесть,  и на улице  я долго пыталась избавиться от финансового сюрприза, настойчиво перекладывая деньги в карман активно сопротивляющемуся Айку. В итоге парень все-таки убедил меня, что отказываться от внезапного обогащения не стоит хотя бы потому, что в противном случае мое поведение вызовет ненужные подозрения, и я, скрепя сердце, спрятала купюру с глаз долой. Не нравилось мне все это, да и мысль о бесплатном сыре и сопутствующей его наличию мышеловке также не внушала особого оптимизма, но, в конце концов,  можно будет комфортно  уехать отсюда на такси, а не тащиться среди ночи до ближайшей трамвайной остановки.

Сумерки  лишь слегка опутали вечернее небо тонкими нитями прозрачной паутины, и до наступления полноценной темноты оставалась еще пара часов. Короткая летняя ночь осторожно спускалась погостить на медленно остывающей после жаркого дня земле, чтобы стремительно исчезнуть с первыми лучами зарождающегося рассвета, оставив после себя незримое ощущение мимолетного соприкосновения  с чем-то загадочным и чуждым.

-Тебе не кажется, что для астрономических наблюдений еще как бы рановато? – поинтересовалась я у рассеянно созерцающего безмолвно-серые небеса Айка, - светло…

-А, ну да,- парень перевел взгляд на мое взволнованное лицо и лукаво улыбнулся, - зато мы слиняли с этого долбаного ужина и остались строго вдвоем. Короче, давайте так, сейчас двигаем в обсерваторию, я вам покажу все, что накопал по тем линиям, а когда солнце зайдет, попробуем посмотреть, где сейчас находится Нибиру.

-Идет, - согласилась я, задумчиво поджигая сигарету, - слушай, Айк, что вообще происходит? Сначала этот туман утром, теперь вот на Юге черт знает что творится… Что ты там говорил про гравитацию?

-Нибиру больше Земли почти в четыре раза, так? Теперь представьте, что будет, если такое огромное небесное тело появится в плоскости вращения нашей планеты? Полюса сместятся – это факт, а значит, наводнения продолжатся, и постепенно география Земли изменится, как это было в древности…

-Три тысячи шестьсот лет назад, -  понимающе уточнила я и с наслаждением затянулась горьким табачным дымом, - период обращения Нибиру вокруг своей орбиты. Неужели она уже так близко?

-Похоже на то, мазафака, - в небесно-голубых глазах Айка мелькнул тщательно скрываемый страх, - знаете, я ведь тогда так и не посмотрел на корабли нефилимов  в телескоп. Домой вернулся, а тут меня отец дожидается, ну  и всё - я  попал конкретно. Если бы еще вы не позвонили,  я в окно бы, наверное, вылез и все равно сбежал!

В заметно уплотнивших сумерках вымученная улыбка парня казалась единственным источником света, озаряющим своими слабыми отблесками неминуемо погружающийся в пучину кромешного мрака мир,  и я внезапно осознала, что  готова любой ценой предотвратить грядущий апокалипсис, лишь бы никогда  не позволить погаснуть этому огоньку.

-Вы не  в обсерватории? –Алла Мезенцева наполовину высунулась из окна и протянула сыну трубку радиотелефона, - Артур, тебе Юля звонит.

Айк скривился так выразительно, что даже  окутавшие двор потемки не помешали мне  разглядеть  недовольное выражение его лица.

-Ма, скажи, что у меня репетиторство, я ее позже наберу, - парень решительно подтолкнул меня вперед, -  нас нет, мы ушли!

Проклятая карта памяти лежала у меня  в одном кармане с халявными деньгами и значительным образом портила мне настроение. Я молча злилась на свое трусливое малодушие, и вместо того, чтобы  по-инквизиторски предать флешку мучительной смерти посредством сожжения, бережно хранила ее до лучших времен,  беспричинно сверля пребывающего в счастливом заблуждении парня осуждающим взглядом.

  -Айк, - я не выдержала внутренней борьбы, нервно стряхнула пепел и с лобовой бестактностью выпалила, - извини, но, по-моему, ты абсолютно неправильно ведешь себя по отношению к своей девушке.

-Что?– Айк резко снизил скорость и, недоумевающе вскинув брови, переспросил, - это вы о чем?

-О тебе и Юльке, - глубокая затяжка не доставила мне ни грамма удовольствия: казалось, у сигареты был такой же гадкий привкус, как и у моих слов, - просто в жизни нет ничего хуже, чем ждать и догонять,  особенно для девушки, а ты постоянно ставишь ее в такое положение.   Поверь мне, рано или поздно ей это надоест.

-Скорее бы уже, мазафака, задрало всё! - насквозь пропитанный  раздражением голос Айка потонул в  громком собачьем лае. Хвостатые стражи ворот хором заливались где-то совсем близко, затем снаружи  взвизгнули шины стремительно проносящегося по дороге автомобиля, собаки проводили ночного гонщика приглушенным ворчанием и снова затихли.

-Мы с Юлькой с первого класса за одной партой сидели, - Айка никто не заставлял продолжать неприятный разговор и уж тем более оправдываться, но, видимо, он сам нуждался в собеседнике, - и предки наши сто лет общаются. У меня иногда такое чувство, что вся моя жизнь давно  продумана за меня, и Юльку в этот план тоже вписали.

-А у тебя какие планы? – я покрутила головой по сторонам в поисках урны,  к своей вящей радости практически сразу обнаружила ее неподалеку, вознамерилась культурно выбросить бычок, но неудачно прицелилась и промахнулась. Айк проследил за направлением моего взгляда, быстро наклонился и спокойно исправил мою досадную оплошность.

-Я не знаю, Римма,- грустно признался парень,-  я не вижу своего будущего. Наверное, я правда фрик.

-Есть чуть-чуть, -улыбнулась я, - но это как молодость, Айк, недостаток, который быстро проходит. Не замыкайся в себе и не отдаляйся от Юльки – такие девушки недолго остаются одни!

Айк поднял на меня свои небесно-голубые глаза, огромные, чистые, окаймленные густыми темными ресницами. Какие-то очень важные слова готовы были вот-вот сорваться с его красиво очерченных губ, но парень словно размышлял,  благоразумно ли будет произнести их вслух.

-Сейчас я полностью открыт. Я говорю то, что думаю. Я делаю, то, что хочу. Я ничего не боюсь и ни в чем не сомневаюсь.  Мне хорошо. Рядом с Юлькой я не могу быть самим собой, - Айк порывисто взмахнул рукой, нечаянно задел пышную ветку  роскошной голубой ели,  и мне на голову дробно посыпались остро пахнущие хвойной смолой шишки, - мазафака! Больно вам?

-Ни капельки, - нагло солгала я, потирая ушибленный затылок, - ничего себе, сколько нападало!

Айк присел на корточки, подбросил шишку на ладони и вплотную поднес ее к глазам:

-Даже не верится, что все это может  скоро исчезнуть.  Все, что нас окружает, к чему  мы привыкли и чего уже не ценим… Это пустыня Наска, Римма, в Перу.

Уловить логическую связь между философскими рассуждениями парня и спонтанным переходом на лично мне ни о чем не говорящие названия было настолько сложно, что я всерьез испугалась, как бы Айка не задело по касательной какой-нибудь утяжеленной шишкой -переростком, однако после того, как я последовала его примеру и опустилась рядом, у меня из груди вырвался неподдельный вздох облегчения.

Тонким сухим прутиком парень рисовал на земле мои собственные видения: тесно переплетенные линии, причудливо закрученные спирали, схематичные изображения животных и несчастного жителя обреченного на гибель мира с умоляюще воздетыми к невидимым богам руками. Айк воссоздавал переданную мне нефилимами картину с картографической достоверностью, соблюдая масштаб и выдерживая расстояния между рисунками, он так увлекся, что ему не хватало место и  он расчищал себе дополнительное место свободной ладонью. Руки парня покрылись толстым слоем пыли и грязи, но он все чертил и чертил с каким-то маниакальным упорством,  а я сидела, затаив дыхание, и ждала, когда закончится его  творческий экстаз.

-Пустыня Наска, - бесцветным голосом повторил Айк и осторожно обвел свое недолговечное полотно  пунктирной линией, - никто не знает, кто  создал эти рисунки и для чего они  предназначались. Их можно разглядеть только с неба, с поверхности их не видно. А вот этот «подсвечник», - парень указал на тот самый «трезубец», в котором я отчетливо различала очертание человеческой фигуры, возносящей молитвы к безжалостным небесам, - он называется «Канделябр Паракаса», это наскальное изображение  в прибрежной зоне. Помните, вы сказали, что видели, как эту гору накрыло волной? Я нашел – есть гипотеза, что пустыня Наска образовалась в результате Всемирного потопа, нефилимы показали вам, что грозит нашему миру, если Нибиру изменит гравитацию Земли!

-А линии? – до этого момента  на улице смеркалось ненавязчиво и деликатно, но теперь ночь будто всем телом навалилась на засыпающий Перовск и подмяла под себя последние блики безвозвратно ушедшего дня, - раз они видны лишь с неба, значит, их нанесли не люди и не для людей, так?

-Подсветите зажигалкой, - попросил Айк, -  смотрите, вот эти ровные, параллельные линии вам ничего не напоминают? Представьте, что вы смотрите на них с воздуха, с огромной высоты, с космоса? Ну как?

-Они…, - для того, чтобы убедиться в верности своего предположения, я встала на ноги и постаралась взглянуть на испещряющие рыхлую землю рисунки глазами небесных путешественников – глазами космического пилота, - они похожи на взлетно-посадочные полосы в  аэропорту, да?

-Да, в точку! – торжествующе воскликнул Айк, распрямившейся пружиной возвращаясь в вертикальное положение, - эти линии служили ориентиром для кораблей нефилимов еще до потопа, а изображения  человека  и животных выжившие люди нанесли уже потом. Научно доказано, что рисунки относятся к разным периодам, на эту тему есть исследования!

-Услышали бы нас сейчас с тобой со стороны, сдали бы в психушку обоих, - подвела я закономерным итог  нашим упоенным поискам истины, -а что по твоим стрелкам?

-Там еще круче! – хмыкнул Айк, - вам надо это увидеть! Пойдемте уже в обсерваторию, посмотрим лучше в ноуте снимки, чем на земле рисовать. Мы же не первобытные люди, мазафака! 

-Да и темно  стало, - кивнула я, - время не знаешь?

-Нет, а…, - парень  вдруг разительно изменился в лице, и не успела я сообразить, что вызвало этот внезапный перепад настроения, спросил, - вы к своему мужу торопитесь? Боитесь, как бы это урод не узнал, что вы здесь?

Про существующего исключительно в моем воображении домашнего деспота я  благополучно позабыла сразу же после того, как навешала Айку лапши на уши в парке имени Перова,  и если бы не чересчур бурная реакция парня, возможно, так бы и не вспомнила о виртуальном супружнике до следующей необходимости объяснить свои безудержные слезы.  Самое смешное, что сегодня я никуда не спешила, и куда более привлекательной для меня выглядела перспектива понаблюдать звездное небо в профессиональный телескоп, чем всю ночь ворочаться на кипе мешков в душной подсобке.

-Вообще-то я ушла от мужа, - одна ложь накладывалась на другую, но Айк проглотил этот слоеный пирог, словно изысканнейший деликатес и, судя по разгладившимся чертам, не отказался бы от добавки.

-Правда? – небесно–голубые глаза парня  вспыхнули так ярко, что я непроизвольно отвела взгляд, - навсегда?

В ответ я лишь неопределенно пожала плечами. Моя фантазия истощилась, как нерационально используемая почва, и упражняться в художественном сочинительстве я больше не желала. А не то так заврешься, что хоть потом записывай, чтобы впросак не попасть.

 

ГЛАВА XXVIII

Размеры домашней обсерватории Айка в значительной мере превышали среднестатистическую  хозпостройку, но до полноценного летнего домика отделанное белым сайдингом и увенчанное оцинкованным куполом строение явно не дотягивало. Со стороны обсерватория казалась маленькой и компактной, и я была немалым образом удивлена, когда  в под завязку напичканном громоздким оборудованием помещении обнаружилась масса свободного пространства. Особенно поразил меня нацеленный ввысь гигантский телескоп, установленный на прочных металлических опорах: я даже не предполагала, что астрономами-любителями используются настолько впечатляющие приборы, обзавестись которыми не отказался бы и знаменитый столичный планетарий.  Вскоре выяснилось, что самое интересное ждало меня впереди: одним нажатием кнопки  створки купола плавно разъехались, впуская в обсерваторию свежее дыхание вечерней прохлады, и немыслимо далекие галактики как будто сразу стали в миллионы раз ближе.

-Электрический привод, - с гордостью пояснил  Айк, - заколебался  купол вручную поворачивать,  он же тяжеленный невозможно, и  в качалку ходить не надо!  А видели бы вы мой первый телескоп, вообще финиш – консервная банка с линзами: штатив трясется,  чуть-чуть ветерок подует – все смещается, кроме Луны в него ничего толком не увидишь! Потом монтировку на добсоновскую поменял, вроде получше стало, но изображение все равно мутное. Короче,  каких у меня только аппаратов не перебывало, рефлекторы, и рефракторы, пока на зеркально-линзовом не остановился. Я ему недавно экваториальную монтировку поставил, теперь работает, как Хаббл!- парень вовремя спохватился, что чересчур увлекся техническими подробностями, несущими для меня не большую смысловую нагрузку, чем древнеегипетские манускрипты, и смущенно улыбнулся, - скажите, что круто, ну, пожалуйста!

-Фантастика, Айк! - ни на мгновение не покривив душой, оценила я  масштабы развернутой  парнем астрономической деятельности, и чуть было не добавила, что деньги в оснащение обсерватории высококлассными специальными приборами вложены по всем признакам также совершенно фантастические. Впрочем, у меня самой когда-то лежала на счету внушительная сумма, и лучше не вспоминать,  на какие цели она в итоге разошлась. Достаточно принять во  внимание, что вместо трёхкомнатных апартаментов  мне приходится ютиться в подсобке, вместо руководства собственным бизнесом, я вкалываю на общественных работах, а вместо дизайнерских бутиков я по большим праздникам посещаю секонд-хенды, да и то на любой сезон выбираю там вещи исключительно с длинным рукавом.

Гибкие пальцы Айка, вероятно, посчитавшего вполне удовлетворительной степень выраженного мною восторга, стремительно бегали по клавиатуре ноутбука, соединенного многочисленными проводами с устрашающе огромным телескопом  и едва заметным на фоне этой махины принтером. Стул в обсерватории имелся в единственном экземпляре, и я безоговорочно уступила его парню, скромно пристроившись у него за спиной. Я на секунду подняла глаза,  и столкнулась с любопытным взглядом исподтишка подсматривающей за нашими манипуляциями одинокой звезды.

-Это Вега, созвездие Лиры. Первая появляется и первая исчезает, -Айк последовал моему примеру и тоже запрокинул голову, - хотите  увидеть ее в телескоп?

-Не отвлекайся, - наставительно потребовала я, - ты мне еще свои стрелы не показал. Давай все по порядку!

-Слушаюсь и повинуюсь, Римма Андреевна, -покорно согнулся в шутовском поклоне парень, - если бы учителя в лицее меня также строили, я бы, как Юлька, все сорок вариантов тестов наизусть зазубрил.  

-Еще не все потеряно, -с показной серьезностью фыркнула я, - экзаменационные билеты выучишь, как миленький, а уж сидеть на них я тебе  больше точно не позволю!

-Не вопрос, Римма Андреевна, в следующий раз  газетку подстелю, - обещание Айка прозвучало с такой непрошибаемой уверенностью, словно он ни на мгновение не сомневался, в том, что наши «тайные вечери» на Набережной обязательно продолжатся в ближайшем будущем, - вот, смотрите,  эти линии находятся на дне моря.

-Такое чувство, будто по дну гребенкой прошлись, - занимающая весь экран ноутбука фотография запечатлела едва прикрытую тонким слоем прозрачной воды однообразную грязно-коричневую поверхность,  пересеченную глубокими бороздами, действительно напоминающими оставшиеся от исполинской гребенки следы. Снимок был явно сделан сверху, и скорее всего, расстояние между прорезывающими дно каналами исчислялось несколькими десятками метров.

-Общая площадь  рисунков – пятьсот квадратов, - сообщил внимательно наблюдающий за моим изумлением Айк, - аэросъемку делали три года назад,  сейчас море обмелело и на этом месте пустыня. Естественно, никаких линий не сохранилось. Зато рядом нашли затонувший город. Догадываетесь, где это?

Я отрицательно помотала головой. Откуда мне знать? Вот если бы меня спросили,  как попасть в вену инсулиновым шприцом без задува, тут бы  я кого хочешь подробно проконсультировала. Надеюсь, Айку никогда в жизни не понадобятся подобные консультации, и он встретит старость, так и не узнав, что  отчаявшиеся нарки от некуда деваться выделывают еще и не такие смертельные трюки.

-Аральское море, мазафака! Казахстан! – щелком мыши парень перешел к следующему кадру, - вот, руины древнего мавзолея, всякие черепки глиняные, даже сережку женскую откопали. Понимаете, Римма, это цикл: сначала был город, затем его затопило, а сейчас Арал снова почти пересох. 

-Наска наоборот? – я наклонилась поближе к компьютеру и пристально вгляделась в чудом дошедшие до нас останки опустившегося под воду города, - где то прибыло, а где-то убыло, как это называется, ты же у нас юный физик?

-Закон сохранения массы и энергии, - без запинки выдал Айк. И как он только завалить тестирование ухитрился?

-Тогда и Атлантида тоже ушла под воду из-за  Нибиру? – по аналогии вспомнила я еще один общеизвестный прецедент, - потому что нарушилась гравитация Земли?

-По ходу, да, -задумчиво согласился парень, - только это произошло раньше, в предыдущий цикл…

-Семь тысяч двести лет! – автоматически слетевшая с моих губ цифра  не поддавалась осмыслению, она была слишком велика для восприятия, и мозг категорически отказывался ее обрабатывать, - невероятно!

Айк вновь обратился к ноутбуку, несколько минут он что-то сосредоточенно  искал, и, наконец, предоставил на мое обозрение еще более удивительный пейзаж.

-А вот те самые стрелы, про которые мы с вами говорили. Они выложены из камней по всему плато Устюрт, это тоже в Казахстане,  и в длину они почти по километру каждая…

-Это указатели? – абсолютно одинаковые  по размерам лучи стрел с четко выраженными «наконечниками» вызывали у меня лишь одну ассоциацию, и  я была несколько озадачена, когда Айк ознакомил меня с господствующей в научных кругах точкой зрения.

-И мне так кажется,- кивнул парень, - но ученые доказывают, что это или  загоны для скота, видите там, как бы углубления между контурами стрел, или что-то типа древних водостоков. Я бы, наверное, поверил, но ведь нефилимы не стали бы показывать мне стрелы просто так? Римма, их видно из космоса!

-Кто бы сомневался! – от переизбытка информации у  меня  болезненно ныли виски, и неприятно кружилась голова, но интуиция подсказывала мне, что мы движемся в правильном направлении, и для того, чтобы сложить мозаику в единое целое нам не хватает самой малости, например, покурить.

Пока Айк настраивал свой чудо-телескоп, оказавшийся помимо мощного увеличителя еще и вместилищем суперсовременной электронной начинки, я стояла  с сигаретой в дверях обсерватории и предпринимала тщетные усилия навести относительный порядок у себя в голове. На улице совсем стемнело, однако яркий свет в окнах особняка Мезенцевых и пара изящных кованых фонарей  обеспечивали великолепную видимость. Обволакивающая двор тишина казалась мягкой и податливой, как теплая уютная постель…или как стены палаты для буйнопомешанных.

-У меня все готово, - я вышла из внезапного оцепенения лишь после того, как Айк настойчиво потеребил меня за плечо, - я запустил астрогид, это такая программка, которая автоматически наводит телескоп на самые интересные объекты, - парень поднял руку к распростертому над  открытым куполом звездному небу, - сейчас я подарю вам вселенную!

-Мы же собирались найти Нибиру? – я выбросила окурок и повернулась к загадочно улыбающемуся Айку, - может, нефилимы ждут этого, чтобы установить контакт?

-Они ждали больше трех тысяч лет, подождут еще, - с непонятным легкомыслием отмахнулся парень, - пойдемте, я покажу, куда смотреть. Да, и не обращайте внимания, что все строго вверх тормашками, это инверсия… Ну все, камон, мазафака! 

Таких щедрых подарков  мне еще никогда не делали. Мир принадлежал мне одной, и не было на свете ничего более прекрасного и захватывающего, чем осматривать свои бескрайние владения. Перед глазами проплывали лунные кратеры,  светящиеся горошинки планет, рассеянные звездные скопления, мерцающие пятна туманностей и белые острова галактик. Все для меня было новым, неизведанным и потому вдвойне интересным, я с детской непосредственностью радовалась каждому небесному телу, смеялась, восхищенно всплескивала руками и  громко ахала от неожиданности.  Я  полностью погрузилась в эту альтернативную реальность, и когда невообразимо увлекательная экскурсия по космическим просторам закончилась, не смогла сдержать разочарованного вздоха. Все вокруг теперь выглядело серым, примитивным, а по сравнению с непознанными глубинами вселенной,  и  вовсе казалось  каким-то мелким и незначительным.

Небесно-голубые глаза Айка, такие же бездонные и непостижимые, как  и глубокий космос, смотрели на меня  практически в упор, и я вдруг без всяких зеркально-линзовых телескопов увидела в них отдельную галактику

-Айк,  у меня слов нет, - честно призналась я,  -спасибо тебе!

Парень шумно выдохнул и резко отвел взгляд. Ему-то чего стесняться, это же я совсем потеряла над собой контроль и самозабвенно визжала от радости, словно первоклассница в цирке…

-Нибиру! – первоначальная эйфория немного отпустила и я пусть с трудом, но вспомнила, что я вообще тут делаю, -как на нее посмотреть?

-Да я  и сам не знаю,– Айк встряхнулся, взъерошил волосы и со странной неохотой приник к объективу, - координаты не задашь, потому что ее как бы не существует, а вручную тоже ни фига не наводится.  Главное, невооруженным взглядом ее же видно, а техника не ловит…

-Маскировочное поле, - откуда-то я об этом знала, и истоки этого знания уходили в то туманное утро в сквере у «Променада», когда на город опустилась туманная дымка,  а багровый диск заслонил собою Солнце. Тем утром мне стало известно кое-что еще, но я жутко не хотела вспоминать об этом именно сейчас, - только контактеры способны видеть сквозь него.

-Нефилимы включили маскировку, чтобы на Земле не началась паника? – Айк оставил безуспешные попытки разглядеть в телескоп хоть что-нибудь имеющее отношение к предмету обсуждения и  поднял голову к небу, - да, вот она, на месте! Мазафака, но какая им разница? Я чувствую, что они чего-то боятся, но это же глупо? Нефилимы почти боги, какая им разница, как их тут встретят?

-Может, они мечтают о красной ковровой дорожке? – иронически  хмыкнула я, -  думаю, они не хотят ни повторения всемирного потопа, ни уничтожения Земли. Им что-то нужно от людей, но вот что?

-Но если мы с вами так конкретно тупим, зачем они выбрали нас контактерами? – резонно спросил  парень, - что мы можем сделать такое, чего весь остальной мир не в состоянии осилить? И почему вообще мы должны это делать?

-Пока без понятия, наверняка, это что-то связанное с Наска и с Устюртом, сложно сказать,- я подожгла сигарету и бросила мимолетный взгляд на пульсирующую в небе красную точку, - мне пора домой, Айк, да и тебе тоже. Физикой так долго не занимаются.

-Жаль, - слабо улыбнулся парень, - тогда надо придумать что-то поубедительней.  Ничего, скоро предки перебесятся, и станет легче.  У меня, кстати, завтра вечером отчетный концерт по брейку, туда должны точно отпустить,  иначе их потом мой инструктор задолбит, без меня  же вся программа развалится. Приходите часам к семи во Дворец спорта, а после концерта я  оттуда смоюсь  по-тихому….

-Замечательная идея, просто блеск! - язвительно похвалила я, -хочешь продлить домашний арест? Тебе сейчас надо тише воды, ниже травы сидеть и не высовываться. Чистосердечное признание и примерное поведение ведет к условно-досрочному освобождению, между прочим!

Приводить в доказательство справедливости своего последнего утверждения личный опыт я, конечно, не стала, но Айк и без того проникся прозвучавшим в его адрес сугубо юридическим выражением, мгновенно  растерял весь энтузиазм, однако сдавать позиции без боя он был явно не намерен.

-Ну, тогда просто приходите, хотя бы мой эйртвист вживую посмотрите! Я попробую в сети порыться, может, что-нибудь еще про эти стрелы найду, а завтра обсудим. Обещаете, что придете?

-Добрый вечер, Римма Андреевна! Мне супруга сказала, что вы занятия в обсерваторию перенесли. Что скажете, есть у Артура шансы? Я сегодня  в университет заезжал, в этом году конкурс двенадцать человек на место.

Я так и не поняла, почему мы с Айком дружно проморгали появление Дмитрия Мезенцева собственной персоной, но факт оставался фактом: глава строительной империи и по совместительству отец моего «ученика»  выступил из-за дерева  как раз в тот момент, когда я собиралась сообщить парню о своем предварительном согласии посетить его выступление во Дворце спорта. Выходит, от непутевого ангела-хранителя тоже иногда имелась польза, по крайней мере, он достаточно вовремя заставил меня прикусить свой чрезмерно болтливый язычок.

 

ГЛАВА XXIX

Если небесно-голубые глаза, однозначно, достались Айку от отца, то свою открытую, искреннюю и располагающую улыбку он явно перенял от матери. Дмитрий Мезенцев сейчас тоже широко улыбался, но меня не оставляло устойчивое ощущение постановочного кадра, тщательно продуманного в предвыборном штабе и активно тиражируемого среди всех потенциальных избирателей. Я смотрела на него и словно видела лишь агитационную листовку, с которой заинтересованно взирал этот серьезный, доброжелательный человек с мудрым внимательным взглядом и заметно тронутыми сединой висками, олицетворяющий надежность, солидность и внушающий безграничную веру в перемены к лучшему. Упрямые складки в уголках рта и глубокие морщины на переносице свидетельствовали о непреклонной силе характера,  а тонкие аристократические усики над верхней губой и аккуратная, ухоженная бородка придавали будущему депутату Законодательного собрания Перовска столь привлекающий женскую часть электората зрелый шарм. Разница в возрасте  родителей Айка даже навскидку составляла минимум лет двадцать,  но на фоне своей молодой жены Дмитрий Мезенцев совершенно не производил впечатление замшелого пня рядом с белоствольной березкой –вполне может быть, что их брак был заключен по расчету, но стоит признать,  с обеих сторон расчет оказался удивительно точным. Достаточно было хотя бы посмотреть на плод этого союза, недовольно сопящий и растерянно переминающийся с ноги на ногу.

-Вашего сына ждут блестящие перспективы  в столице, - твердо заявила я, одновременно пытаясь сообразить, как бы незаметно избавиться от осыпающейся в руке сигареты, - у него отличный багаж знаний, которые лишь  необходимо систематизировать и освежить.

-Знаете, в чем проблема, Римма Андреевна? – Мезенцев задумчиво смерил окончательно смутившегося Айка оценивающим взглядом, - Артур – умный, талантливый парень, но из-за пробелов в воспитании, допущенных моей супругой, у него не хватает усидчивости и целеустремленности в учебе, поэтому я и закрыл его дома на период подготовки к экзаменам.

-Ты говоришь так, будто меня здесь нет, - процедил сквозь зубы пунцовый от смущения Айк,- мое мнение по ходу никого не волнует!

-Скажем так, после того, как  мне стали известны результаты выпускного тестирования, у меня больше нет оснований к нему прислушиваться, - спокойно отпарировал Мезенцев, - но, не спорю,  сегодня ты меня порадовал. Как он на вас вышел, Римма Андреевна?

-Она в МПУ в комиссии была, когда я тесты сдавал, - поспешил сообщить интуитивно почувствовавший мое замешательство Айк, - вот и я попросил  ее со мной позаниматься.

Дмитрий Мезенцев медленно перевел глаза на дерзко выступившего вперед парня и ледяным тоном осведомился:

-Кто научил тебя вмешиваться в  чужой разговор и отвечать на вопросы, адресованные не тебе? Извините его, Римма Андреевна! Ты вы из столицы?

-Да,- не исключено, что у меня ближе к ночи значительно обострилась  мания преследования, но мне постоянно казалось, что  моя зажатая между пальцами сигарета вызывает у Мезенцева настолько ярко выраженное осуждение, что лишь хрупкие рамки субординации удерживают его от недвусмысленной  демонстрации неодобрения, -  не сомневайтесь, я постараюсь приложить все усилия, чтобы Артур успешно поступил в университет.

-Пусть только не поступит-будет тогда у меня на стройке сам себе на  обучение  зарабатывать, -Дмитрий Мезенцев бросил на  до крови кусающего губы Айка красноречивый взгляд и вдруг резко переключил внимание на меня, - Римма Андреевна, у меня к вам убедительная просьба: пожалуйста, не курите в присутствии Артура.  Как политик я  выступаю за пропаганду здорового образа жизни,  а как  муж и отец  сам его всегда придерживаюсь и мне бы не хотелось бороться с вредными привычками в собственной семье. А Артура супруга уже и так пару раз с  сигаретой ловила. Так что давайте с вами договоримся, никакого курения в моем доме, хорошо?

В знак  глубочайшего осознания неописуемой тяжести своей вины я  с вопиющим бескультурием зашвырнула бычок в близлежащие кусты, но осуществить свои намерения торжественно поклясться в недопустимости повторения столь аморального проступка мне не позволил внезапно подавший голос Айк:

-Я думаю, человек вправе сам выбирать, как распоряжаться своим здоровьем, - нервно дернулся парень, - я бы  никогда не стал голосовать за того, кто собирается заставить всех поголовно встать на лыжи и отжиматься по сто раз на дню.  Разве это демократия, когда у людей нет свободы выбора?

Вместо того, чтобы обрушить на взбунтовавшегося отпрыска лавину праведного гнева, Дмитрий Мезенцев посмотрел на Айка с неожиданной теплотой во взгляде.

-У тебя неплохие задатки оратора, надеюсь, однажды ты займешься общественной деятельностью и  пойдешь по моим стопам. Только лозунги ты декларируешь весьма сомнительные, вот в чем твоя беда! Под такими же знаменами в Европе шла кампания по легализации легких наркотиков, и все мы знаем, к чему она в итоге привела.

Айк  задохнулся от возмущения  и взмахнул руками с  таким  вызывающим протестом, будто его только что обвинили не в  откровенном потворстве табакокурению, а  во всех семи смертных грехах вместе взятых, после чего мгновенно нарвался на очередное замечание.

-Жестов должно быть в меру, - немедленно одернул парня отец, -их следует использовать для усиления слов, а не наоборот, как это делаешь ты. Если у тебя не хватает аргументов, лучше промолчи. Видите, Римма Андреевна, какой трудный ученик вам достался? А мы с ним каждый день воюем, пытаемся воспитать из него достойного человека.

В рассеянном свете фонарей я на секунду поймала пылающий взгляд Айка, и мне осталось лишь оформить  в слова посетившие меня мысли:

-Главное, вы смогли воспитать из него личность, все остальное приложится.

На губах не то польщенной, не то смущенной «личности» заиграла бледная, едва уловимая  улыбка. Кажется, я все-таки сумела соблюсти баланс между сытыми волками и целыми овцами, во всяком случае, мое спонтанно родившееся умозаключение, одинаково понравилось и отцу, и сыну. Единственный допущенный мной прокол с этой чертовой сигаретой практически забылся, и строительный король Перовска лично соизволил проводить меня до ворот и даже предложил в мое распоряжение машину с водителем. На заманчивое предложение Мезенцева я, естественно, ответила вежливым отказом, так как для того, чтобы не испортить наше с Айком вроде бы  благополучно выгоревшее дельце, место моего нынешнего проживания требовалось держать в строжайшем секрете.

-Тебе весь вечер Юлия названивает, -перед тем, как окончательно попрощаться со мной, напомнил парню Дмитрий Мезенцев, -буквально телефон оборвала. Ты бы с ней связался!

- Сейчас все брошу и побегу перезванивать! Посажу Римму Андреевну в такси, потом  Юльку наберу, если не забуду,- огрызнулся Айк в  спину удаляющемуся отцу и, как обычно, без всякого  логического перехода спросил,- ну, теперь, когда вы расстались с мужем, дадите мне свой номер?

Я отрицательно помотала головой. Где бы его еще взять?

-Мазафака! – мне показалось, парень не столько огорчился, сколько обиделся, и, честно говоря, я его  прекрасно понимала: пройти  огонь, воду и даже знакомство с родителями, чтобы затем снова начать ломаться, как сдобный пряник.

-Значит, не насовсем, - грустно усмехнулся Айк, - ждете, пока этот урод опять не доведет вас строго до слез?  Неужели вы так его любите?

Теперь уже настал мой черед смущаться, и  мучительно высматривать в темноте задерживающееся такси, с прибытием которого у меня появится законный повод закрыть скользкую тему.

-Хочешь поговорить о любви – позвони, в конце концов, своей Юльке, - с нарочитой грубостью посоветовала я и машинально потянулась за сигаретой, но вовремя вспомнила про господствующие в семье Мезенцевых порядки, - у меня просто сейчас телефона вообще нет, ушла с пустыми руками, налегке…

-Не возвращайтесь! –  почти умоляюще воскликнул Айк, в упор столкнулся глазами с моим изумленно-недоумевающим взглядом и, устыдившись своего эмоционального всплеска, сосредоточенно уставился на свои кеды, - я хотел сказать, что… Я завтра у Денжера трубу старую заберу и вам принесу, он ее все равно никому продать не может… Короче, - парень собрался с мыслями и решительно вскинул голову, - завтра в семь во Дворце спорта, а там разберемся, как дальше. Окей?

 На самом деле я не могла ему ничего гарантировать, потому что абсолютно не знала, чем ознаменуется для меня грядущий день. Да, я по уши погрязла во лжи, да, на  душе у меня скребли кошки, да, я потеряла чувство реальности, но, как ни крути, сегодня Айк подарил мне чудесный вечер,  своим донельзя рискованным безумством предоставив  мне потрясающую возможность на несколько часов вернуться в догероиновую эпоху и ощутить себя нормальным, полноценным человеком, а не призираемым всеми изгоем.  Чем я могла отблагодарить его за это счастье?  Что я, в сущности, могла дать тому, кто  подарил мне целую вселенную?

-Я приду, Айк, - уверенно кивнула я, -обещаю. Моё такси, я поехала.

-Мазафака, и на фига здесь везде столько камер? - парень расстроенно покрутил головой по сторонам, - стоим, как на ладони.

-Сигаретку стрельнуть хотел, что ли? – за неимением более подходящих вариантов предположила  я и сделала таксисту знак немного подождать, - ну извини, я подставляться не собираюсь.

-Да нет… Всё, забейте, - Айк стремительно развернулся,  и, словно испугавшись, что я увижу выражение его небесно-голубых глаз, бросился к машине и предупредительно распахнул передо мной заднюю дверцу, - завтра в семь.

На такси я последний раз ездила еще в столице, причем маршрут передвижения всегда оставался неизменным. У нас со Стасом был даже свой знакомый водила, умевший так далеко запрятать в машине  пакетики с чеком, что сам потом находил их чуть ли с третьей попытки. После того, как Валерчик заставил меня подписать бумаги на фирму, деньги быстро кончились и к барыге пришлось ходить пешком, а когда мы вынуждены были заменить героин относительно недорогой «дезой», притон  и вовсе постепенно переместился ко мне домой.  Учитывая, что в данное время   и поездка в общественном транспорте находилась для меня в разряде экстраординарных событий,  к услугам  многочисленных перовских таксопарков мне прибегать тем более не доводилось.

По вызову в особняк Мезенцевых прибыл не абы какой раздолбанный тарантас, а вполне респектабельный «мерседес».  Было  в этом нечто до боли парадоксальное: сидеть в салоне элитного такси с кожаной обивкой и встроенным кондиционером и одну за другой курить дешевые сигареты без фильтра. Впрочем, весь прошедший вечер, по сути своей, и так являлся одним сплошным парадоксом - я не вступала даже в краткий контакт с нефилимами, а растащило меня не хуже, чем от  двух кубиков героина на пару с димедролом. А что, если нормальная жизнь тоже своего рода наркотик, вызывающий сильнейшее привыкание и жесточайшую ломку при его отмене? Неспроста же я уже сейчас жду наступления завтрашнего вечера, хотя нужен мне по большому счету этот брейк-данс, как слепому армейский бинокль!

Из окна движущегося автомобиля ночной Перовск выглядел сплошной чередой рекламных вывесок, переливающихся всеми цветами радуги и поражающих воображение разнообразием дизайна. Художественно оформленная надпись «Студия красоты «Афродита» трижды встретилась мне на пути –бизнес Аллы Мезенцевой процветал и в самые сложные времена. Интересно, давало ли ей это финансовую независимость от мужа, или она лишь играла в деловую женщину, объективно довольствуясь ролью украшения гостиной?

Я настолько стыдилась своей подсобки, что попросила таксиста высадить меня немного подальше. Мелких денег у меня не было, и к вящему неудовольствию водителя мы добрых полчаса колесили по окрестностям в поисках круглосуточного магазина, где согласились бы разменять чересчур крупную купюру. С горем пополам мы все же отыскали сговорчивую продавщицу,  и расплатившись с таксистом и пожелав ему удачной работы, я в состоянии все той же  упорно не отпускающей эйфории отправилась досыпать остаток ночи в свое убогое пристанище.

Страшная мысль о том, что я второпях оставила ключи торчащими в двери подсобного помещения, и окрыленная сладким предвкушением черт знает какого чуда, унеслась ловить идущую в коттеджный поселок маршрутку, осенила меня уже на подходе к  дому. На протяжении всего вечера я ни разу не  проверила наличие ключей  у себя в кармане, и сейчас в паническом ужасе  обнаружила их подтверждающее справедливость моих жутких подозрений отсутствие.

 Откуда во мне только взялась эта безответственность? Если нечистые на руку граждане уже успели вынести из подсобки всю хозяйственную утварь, включая ржавый умывальник, у меня практически нет шансов доказать Степановне свою непричастность  к учиненному разграблению, и меня всенепременно уволят с работы с предварительным прочтением обязательной нотации о мифических «дружках-наркоманах».  Ну, уважаемый ангел-хранитель, вот сейчас мы и проверим, честно ли ты отрабатываешь стол и кров  под сенью райских кущ!

 

ГЛАВА XXX

Мне бы очень хотелось верить, что преступное бездействие моего вконец обнаглевшего херувима объяснялось срочной мобилизацией всего ангельского контингента на спасательные работы в пострадавших от разрушительного наводнения южных регионах, а не осуществлением давнишнего желания бросить свою случайно доставшуюся по разнарядке подопечную на произвол судьбы. Дверь в подсобку была слегка приоткрыта, и в узкую щель предательски пробивался яркий луч электрического света – оставалось лишь выяснить, означало ли это нахождение внутри поглощенных увлекательным процессом хищения коммунальной собственности грабителей, или злоумышленники так спешили поскорей ретироваться, что впопыхах забыли замести следы.

Инстинкт самосохранения, значительно притупившийся у меня за проведенные на игле годы, подвел меня и на это раз. Любой человек, обладающий врожденным чувством опасности, отродясь не сунулся бы в подсобку напролом, а бесшумно отступил бы от греха  подальше и опрометью кинулся в полицейский участок, но иногда мне всерьез начинало казаться, что между понятиями «наркоман» и «человек»  имеется весьма существенное различие. Ценность моей жизни давно уже составляла ничтожно  малую величину, и в последнее время я относилась к возможности неблагоприятного исхода своих рискованных поступков с философским равнодушием. Разве могло быть что-то хуже, чем утренний разбор полетов с участием Степановны и вышестоящего начальства? К сожалению, еще как могло.

Порою призраки прошлого имеют жуткое свойство материализоваться, и когда это происходит на твоих глазах, ты вдруг понимаешь, что не  в состоянии отделить кошмарный сон от жестокой реальности. Размытые границы  двух взаимопроникающих измерений зыбко  колебались в  пронзительном свете  голой лампочки, сиротливо свисающей с потолка на двух проводах,  а на колченогом стуле без спинки сидел верхом поразительно натурально имитирующий оживший ужас фантом и безжалостно сверлил меня серо-стальными буравчиками.

Теперь я точно знала, что такое паралич  - вроде бы у тебя есть ноги, чтобы убежать из этого ада,  у тебя есть руки, чтобы с грохотом захлопнуть за собой дверь, но ни верхние, ни нижние конечности тебе больше не повинуются, и ты стоишь в безвольном окоченении, не в силах сделать самого примитивного движения. Твой язык намертво прилипает к пересохшему небу, взгляд остекленевает, и только разрывающее грудную клетку сердцу говорит о том, что ты еще не умерла. Лучше бы я умерла…

-Привет, Дива, - гадостно ухмыльнулся Валерчик, - так ты, значит, на этой хате и барыжничаешь? Тесновато тут для ямы, пора бы  понемногу расширяться, как думаешь?

Голос ненавистного призрака долетал до меня через гулкий стук в  висках, и я не сразу вникла, о чем  конкретно он вообще меня спросил. Лишь ножевым ударом резануло кровоточащую душу наркоманское прозвище «Дива», которое я  настойчиво пыталась стереть из памяти, и резкая, физически ощутимая боль внезапно  вернула мне способность к членораздельной речи.

-Какого хрена ты тут делаешь? –  первый шаг навстречу незваному гостю дался мне ценой невероятных волевых усилий,  а первые слова застревали в горле и вязли во рту, но я это сделала.  Я смогла завязать с героином после четырех лет непрерывного употребления, я сумела переломить свою гордость и устроиться на общественные работы,  и черта с два я теперь кому позволю отнять у меня все мои достижения, - проваливай отсюда, иначе я ментов вызову!

-Ну, ничего себе, вот это предъявы! –с деланным изумлением заржал Валерчик, -поднялась, в натуре? 

-Чего тебе надо? – я настежь распахнула дверь  и боковым зрением подсматривала себе пути к отступлению, но эта сволочь с легкостью разгадала мои планы на десять шагов вперед.

-Куда собралась, сучка? – Валерчик молниеносно сорвался  с места и за волосы притянул к себе. Свободной рукой он со скрежетом провернул в замке ключ и, спрятав связку в карман,  в упор уставился на меня своими немигающими, металлическими глазами, похожими на остро заточенные лезвия бритвы, - не надо борзеть, Дива, а то вслед за своим Стасом отправишься червям на корм! Ну, давай колись, у кого товар берешь? За дозу работаешь?

-Нет, - я даже не пробовала вырваться, так как прекрасно знала, какой бульдожьей хваткой вцепился в меня мой мучитель. Любое попытка освободиться автоматически приравнивалась к добровольному согласию на снятие скальпа без анестезии, чего мой ослабленный организм мог и не пережить,  - я спрыгнула, уже почти полгода чистая…

Валерчик отшвырнул меня с такой брезгливостью, что я по инерции отлетела в дальний угол подсобки,  размаху приложилась плечом об угол шкафа и дико взвыла от пронзившей руку боли.

-Заткнись! – прошипел Валерчик и для пущей убедительности чувствительно пнул меня тяжелым ботинком, - будешь орать, башку сверну. Долго еще дуру  гнать собираешься? Под цыганами ходишь или под Михеем?

Я сжалась в комок и, закрывая живот и грудь от неминуемых ударов, обхватила колени обеими руками. Что вообще происходит? Какие, к чертовой матери, цыгане?

-Слушай, я без понятия, как ты меня нашел, - осторожно пискнула я, - но я в Перовске ни одной ямы не знаю. Говорю же, соскочила я…

-Ну и хрен на тебя, -равнодушно отозвался Валерчик, -  да хоть бы и подохла, мне плевать. Решила в Перовске бабла срубить? Мажоров на наркоту подсаживаешь? Ты кого из себя, в натуре, возомнила, Дива, или совсем рамсы попутала? Говори, чей товар толкаешь?

-Не понимаю, -честно призналась я и, как обычно бывает в нашей несправедливой жизни, получила за откровенность ногой по печени. Из глаз у меня непроизвольно хлынули  бурные потоки  слез, я  согнулась пополам и до скрипа стиснула зубы, чтобы  в голос не заскулить от  целого набора непередаваемых ощущений в брюшной полости. Когда первоначальная боль слегка поутихла, я заставила себе еле слышно уточнить, - кто тебе так четко по ушам проехался?

Судя по глубокой задумчивости во взгляде, Валерчик несколько секунд размышлял, не стоит ли добавить мне на всякий пожарный по почкам, но, к счастью, видимо,  пришел в итоге к выводу, что нужно дать мне время очухаться.

-Витьку-дембеля знаешь? – вкрадчиво поинтересовался он, -или тоже в отказную пойдешь? Его вчера менты за изнасилование закрыть хотели.

 В мозгу у меня что-то щелкнуло, спонтанная мыслительная активность вызвала тупую боль в висках, и перед глазами на мгновение все  плотно заволокло красной мглой. Нюркина беременность, истошно вопящая тетка Василиса, брошенная в пылу фамилия Бушмина и мстительное обещание сестрички сделать достоянием широкой общественности мои якобы криминальные взаимоотношения с отпрысками перовской верхушки,  и «Маленьким принцем» Артуром Мезенцевым в частности. Вполне логично, что мои ошалевшие от переизбытка новостей родственнички все-таки поперлись в отделение, но только при чем здесь эта бесчеловечная скотина?

По моему прояснившемуся взгляду Валерчик, понял, что направление взято, в принципе, верно,  и следующий удар нанес мне явно в пол силы, так, слегка простимулировать к продолжению беседы.

-Тетка твоя на Витьку в ментуру заяву накатала, типа он ее дочку трахнул, там слово за слово, и тебя слила, все выдала – где работаешь, с  кем барыжничаешь. А вчера вечером мы с этим майором в кабаке выпивали, перетирали свои вопросы,  тут и он и про тебя вспомнил – говорит, узнай, Валерчик, под кем она ходит, а то я ее вызову, а мне потом сверху голову снимут. А  я же тебя мельком-то видел, когда малой тесты сдавал, просто думал, ошибся - Дива уже давно ласты склеила. Ну, спросил у брательника, так он  и думать не стал: есть такая, с сыном Мезенцева двигается. Дениска, малой мой, сразу просек, что пацан этот вмазанный ходит. Короче, не зли меня,  не сама же ты товар возишь, говори уже, твою мать!

Я не могла толком локализовать свою боль: болело все внутри, мучительно саднило все тело и отрывисто долбило сердце. Я сбежала из ада, но ад сам пришел ко мне домой с визитом. Хватит ли у меня мужества  и сил дать ему от ворот поворот?

-Да  не барыжничаю я, это ты в непонятки попал, - я старалась доходчиво разъяснить ситуацию на доступном Валерчику языке, но после того, как я несколько часов выражалась «высоким штилем» в доме Мезенцевых, жаргонные словечки казались мне несуразно вульгарными, - я в больничке отлежала, сейчас в завязке, работаю, улицы мету, остановки мою, которые пацан Мезенцевский по ночам разрисовывает.  Недавно ночью его застукала, ну и говорю, или плати, или ментам сдам за хулиганство. Вот он от меня до сих пор и откупается,  а у тетки, как что, так сразу наркота.

Не знаю, насколько убедительно прозвучала для Валерчика моя пламенная тирада, но снова бить меня он почему-то больше не торопился, и у меня появилась возможность немного перевести дух.

-Хочешь сказать, пацан не колется? – со странным разочарованием переспросил Валерчик, - а почему тогда малой сказал?

Я  недоуменно пожала плечами и чуть ни не потеряла сознание от боли. Только бы не вывих!

-Показалось, - сдавленно просипела я, - это я нарков сходу выкупаю, а ему откуда знать? Пусть  где-нибудь в раздевалке  у него незаметно вены посмотрит, отвечаю, чистый он.

-Дерьмово дело, - со злостью резюмировал Валерчик, - если  ты не заливаешь, конечно.

-Да ты сам подумай, откуда у меня товар? Не видишь, где я живу? Даже если бы и сорвалась, мне бы  и для себя одной на «дезу» бабок не хватило,  а сейчас оно мне вообще не надо, я судимость хочу досрочно погасить, - каждое слово ослепительной вспышкой отдавалось мне в виски, но я была обязана  убедить  Валерчика в  абсолютной беспочвенности его подозрений, и в первую очередь я делала это ради того, чтобы защитить оказавшегося в эпицентре чужих разборок Айка.

-Ладно, Дива, считай, отмазалась, - Валерчик недоверчиво покачал стриженой под ноль головой, - заработать хочешь?

-Ничего  я от тебя не хочу, - вести деловые переговоры, глядя снизу вверх на это разожравшееся мурло, было таким же идиотским занятием, как лечить самогоном запущенный цирроз, но я старалась не провоцировать новых приступов руко- и ногоприкладства и лишний раз не поднимала глаз, -просто оставь меня в покое раз и навсегда. Отвали уже, с меня больше взять нечего.

Валерчик  опустился на стул, закинул ногу на ногу таким образом, чтобы окованный железом носок его ботинка почти касался моего нещадно ноющего плеча, и, нехорошо прищурившись,  сообщил:

-Это ты так думаешь, Дива! Это только со жмуриков, таких, как твой Стас, ничего не возьмешь, а ты мне еще пригодишься. Не мое дело, какие у тебя там с  пацаном Мезенцева подвязки, но брательник говорил, вы с ним часто общаетесь. Короче, подсадишь его на «хмурый», будешь в доле. Хочешь  порошком бери, хочешь бабками… Тихо-тихо, куда намылилась?

Железный носок уперся мне прямо в лоб, и моя жалкая попытка подняться провалилась на корню. Теперь мне стало ясно, почему Валерчик избегает бить меня по лицу – он всего лишь хотел, чтобы я выглядела более или менее презентабельно, в тот момент,  когда я буду предлагать Айку шприц с героином.

-Я этого не сделаю, никогда и ни за что! –я словно выплюнула эту фразу вместе с внутренностями – Валерчик ударил меня ногой в живот, и на какое-то время я лишилась не только дара речи, но и жизненно необходимой возможности дышать.

-Хорошо подумала? –  в вертикальное положение я все-таки переместилась, но, согласитесь, весьма сомнительное удовольствие, если это происходит посредством  грубого рывка за волосы, - долго ты продержишься, Дива? Приползешь ко мне на коленях за дозой, не сегодня, так завтра!  Ты  и себя продать не сможешь, на тебя даже бичаре последнему западло залазить! На что ширяться будешь, когда с работы выпрут?

-Не буду, - это не ответ, это не обещание, это клятва – клятва, данная самой себе и скрепленная кровью, тонкой струйкой стекающей с моей закушенной губы, - не буду!

В полете я отчаянно попыталась сгруппироваться и уберечь плечо от соприкосновения со злополучным углом, но у меня ничего не вышло, и я со стоном осела на пол.

-Ты меня расстроила, Дива, - стальные глаза Валерчика внезапно наткнулись на непреодолимую преграду моего измученного, но, тем не менее, фанатично решительного взгляда, - я собирался звонить майору, чтобы он закрыл твое дело, но я передумал – пусть прошмонают тебя по полной. Кто знает, может, чего и найдут! А насчет Мезенцева, без тебя обойдусь – мало ли откуда у пацана чек возьмется!  Есть много разных методов заставить депутата поделиться своей компанией! Да, и еще, если у тебя от наркоты совсем мозги усохли, можешь ментам стукануть. Повезет – на десятку сядешь.

 

ГЛАВА XXXI

В подсобке было всего одно окно: узкое, пыльное и зарешеченное, вызывающее устойчивые ассоциации с одиночной тюремной камерой. На  улице давно рассвело, но  первые солнечные лучи оказались слишком слабы, чтобы проникнуть в пропитанное болью и страхом душное помещение, и  только внутренние часы подсказывали мне о скором наступлении утра. Мое плечо превратилось в сплошную гематому, и каждая попытка пошевелить рукой вызывала  резкое потемнение в глазах, мучительно  ныло в правом боку и  нестерпимо давило в затылке. Я скорчилась на голом бетонном полу и терпеливо ждала, пока меня немного отпустит, однако практически сразу поняла, что без медицинской помощи ждать мне, в сущности, особо нечего, и подниматься  придется самостоятельно, превозмогая одуряющую боль и преодолевая тупую апатию. Следы разгрома нужно было любой ценой скрыть до прихода Степановны – по злой иронии судьбы, поджидавший меня в подсобке Валерчик великолепно справился с ролью бдительного сторожа по рассеянности оставленного мною без охраны государственного имущества, и тем самым спас инвентарь от неминуемой кражи.  

Перед тем, как с чувством выполненного долга удалиться, это изверг с размаху зашвырнул тяжеленную связку ключей  от подсобки мне прямо в лицо, но я  каким-то чудом ухитрилась увернуться и сохранить свою и без того изрядно помятую физиономию в относительно пристойном виде, поэтому моя основная текущая задача теперь заключалась в тщательном сокрытии гораздо менее радужного состояния своего жестоко избитого тела.  Бить Валерчик  явно умел и любил – удары он наносил точно, аккуратно и невероятно болезненно, причиняя при этом жертве минимальное количество заметных наружных повреждений, но зато надолго оставляя незабываемые впечатления  в форме  отбитых внутренних органов. Впрочем, в данном случае, подобный расклад был мне выгоден, если, конечно,  можно было применить это понятие в сложившихся обстоятельствах. Объяснять Степановне, что сегодня ночью я вовсе не передралась с приснопамятными «дружками-наркоманами», а от души  получила по морде чуть ли не  по идейным соображениям, представляло для меня намного более сложное испытание, чем еле-еле пережить  грядущий рабочий день между изматывающей болью и являющимся ее прямым следствием помутнением рассудка.  Силой воли заглушить настойчивые призывы активно протестующего против принудительного вовлечения его в трудовую деятельность организма и во избежание ненужных подозрений выдержать  несколько часов, а после обеда написать заявление на увольнение, взять билет на поезд и, не дожидаясь получения расчета, валить из этого проклятого Перовска на все четыре стороны.

На негнущихся ногах я со стоном ползала по тесному пространству мрачной подсобки и старательно наводила порядок, а в голове с противным жужжанием роились бесчисленные мысли. Тот факт, что в Перовске мне больше делать было нечего, по всем признакам, сомнению не подлежал: если связи Валерчика в местной полиции настолько обширны и значительны, мне пора начинать готовиться к неминуемому обыску, результаты которого так же предсказуемы, как и отсутствие натурального мяса в дешевой колбасе. В колонию меня, скорее всего, этапируют без суда и следствия, так как совершение аналогичного преступления лицом, уже имеющим условную судимость, автоматически влечет за собой ужесточение наказание, и сколько бы я  не доказывала, что еще пару секунд назад никакого героина у меня не было и в помине, итог моих заведомо бессмысленных потуг  ясен, как божий день. Одним словом, раз мотать срок на зоне с полным обеспечением питанием и проживанием в качестве единственного положительного аспекта мне ни в коей степени не хотелось, я морально созрела для побега из города, и к тому моменту,  когда в настежь распахнутой в целях проветривания двери подсобки возникла массивная фигура бригадирши, сидела уже, что называется, на чемоданах. Хотя, вернее будет сказать, стояла, в изнеможении прислонившись к злосчастному шкафу, и мысленно занималась непрерывным аутотренингом, призванным удержать меня от каких-либо бессознательных движений, связанных с задействованием пострадавшего плечевого состава.

Степановна сходу провела беглую инспекцию подсобки, пересчитала  лопаты, грабли  и стопку оранжевых жилетов, окинула меня пронизывающим взглядом, и вроде бы расслабилась. Возможно, ее и насторожило прочно поселившееся в моих глазах страдальческое выражение, но, в конце концов, должна же она была понимать, что ночь я провела далеко не на шелковых простынях, и оснований для бодрости у меня имеется не больше, чем в Антарктиде пляжей, да и не уверена я была, что сама бригадирша как следует выспалась – наверняка ее мучили жуткие кошмары о бессовестном разворовывании хозинвентаря при моем непосредственном попустительстве.

Мне было не столько больно наклоняться, сколько разгибаться обратно, и обычно вызывающие у меня почти физическое вожделение бутылки сейчас провоцировали лишь медленно закипающее раздражение. Я страстно желала подвергнуть  щедро намусоривших в окрестностях «Променада» жителей и гостей города изощренному набору пыток, а в довершение ко всему заставить самостоятельно убирать оставшиеся после веселого отдыха пищевые отходы, и мысли о суровой расправе с бескультурными посетителями сквера немного отвлекали меня от собственных страданий.  В итоге я скооперировалась с Вовкой Краско и, проявив, никогда ранее не замечавшиеся за мной недюжинные организаторские способности, разделила обязанности: Вовка мусор собирал, я с муравьиной скоростью сопровождала его с бумажным пакетом наперевес и лишь вовремя подставляла тару.

-Слышала, что в Азии творится? – собеседник из меня сегодня по известным причинам был весьма посредственный, а почесать языком мой напарник был горазд не хуже любой деревенской сплетницы и всячески пытался добиться от меня ответной реакции.

-Откуда бы я что слышала? Или ты думаешь, Степановна  в подсобке домашний кинотеатр прячет? – в принципе, Вовка за что боролся, на то и напоролся. С другой стороны, он же телепатией не владеет, чтобы увидеть меня насквозь и сообразить, что приставать ко мне с расспросами сейчас не рекомендуется. И вообще, надо бы вести себя повежливей, иначе придется самой из-под скамеек бутылки выгребать:  один раз туда заберусь, там навсегда и останусь в позе буквы Зю, - а что случилось?

Вовка мастерски наколол очередную бумажку на свою самодельную пику и с гнусавыми интонациями популярного телеведущего новостных блоков на Перовском канале, сообщил:

-Наводнение, еще хуже, чем у нас на Югах. В Японии целый остров  затопило, да и китаезы тоже плавают. Дожди, значит, как ливанули, и идут уже сутки без остановки. Черт знает что в мире происходит! И еще знаешь потом, что сказали? На месте Аральского моря скоро будет новая пустыня, так стремительно оно убывает, представляешь?

Фирменную гнусавость местной телезвезды Вовка спародировал просто идеально, а вот словарный запас у него оставлял желать лучшего, и, думаю,  работа в прямом эфире ему все равно не светила. А вот новости меня зацепили.

-Закон сохранения массы и энергии, - вслух подумала я, - изменение гравитации…

-Римма, ты чего? – видимо, отродясь не слышавший от меня таких глубокомысленных изречений Вовка решил, что последние известия в его блестящем исполнении произвели на меня настолько яркое впечатление, что я невольно впала в глубокий ступор, вывести  из которого меня можно, лишь хорошенько встряхнув за плечи.

-Твою мать! – взвыла я, как раненая волчица, и только благодаря вмешательству окончательно упавшего в моих глазах ангела-хранителя, не лишилась чувств от дикой боли, - ох, черт…

Вовка испуганно замер в полном недоумении и когда я слегка отошла, осторожно спросил:

-Что с тобой? Ты извиняй, если что, я не специально…

Я с трудом перевела дух после острого приступа внезапно обрушившейся на меня боли и нехотя процедила сквозь зубы:

-Ударилась сильно, хоть на стенку лезь. И обезболить нечем… Может, сгоняешь в аптеку, а то у меня крыша съедет? Я тебе и денег дам.

Честно говоря, до ближайшей аптеки я бы уж как-нибудь доковыляла и сама, но меньше всего мне сейчас хотелось выносить осуждающий взгляд провизора. Опытный фармацевт выкупал отоваривающихся специфическими препаратами наркоманов  буквально мигом – требуемые лекарства, не числящиеся в списке запрещенных, но при соответствующей обработке  превращающиеся в умелых руках в пригодное для внутривенного введения и неплохо доставляющее зелье,  конечно, отпускались, но этот взгляд надо было видеть! Я точно знала, что мне сейчас нужно что-то посильнее анальгина, однако, при всей кристальной чистоте своих намерений, инстинктивно боялась обращаться к аптекарю.

К чести Вовки, он неожиданно оказался настоящим джентльменом, и исполнять просьбу страждущей дамы понесся вприпрыжку. От близкого знакомства с употребляющими наркоманами бог его благополучно миловал,   и в психологических нюансах взаимоотношений с аптечными служащими он разбирался примерно, как ассенизатор в  элитной парфюмерии, а следовательно, никаких задних мыслей мольба загибающейся от боли напарницы у него не породила. Именно в такие моменты я понимала, что перегибаю палку: чем явственнее ты ощущаешь себя конченым наркоманом, тем заметнее это выглядит для окружающих. Помнится, были у меня знакомые, которые до такой степени филигранно рассчитывали дозу в течение дня, что родственники и коллеги годами не догадывались об их пагубном пристрастии, и страшная правда вскрывалась лишь после случайного передоза  от разбодяженного мелом героина.

Принимая во внимание, что без Вовки я сегодня, однозначно, не работник, а без обезболивающего, вероятно, и вовсе не жилец, я не стала строить из себя оголтелого передовика производства, подожгла сигарету и медленно опустилась на скамейку. Табачный дым неприятно царапал легкие, но принятое мной неподвижное положение существенно притупило боль. Меня ощутимо подташнивало не то от голода, не то от удара в печень, не то просто от всеобъемлющего чувства безысходности, голова  премерзостно кружилась, а  в душе разрастался неуправляемый хаос, почти затянувший меня на самое дно.

Я твердо решила уже сегодня покинуть Перовск, отныне ставший для меня оплотом ночных кошмаров, и  очень надеялась, что успею исчезнуть до того, как в подсобку нагрянет полиция. Да, я рисковала, оставаясь на рабочем месте даже до начала обеденного перерыва,  и за мной могли явиться в любой момент, но я сделала упор на то, что при всей своей расторопности, купленным –перекупленным Валерчиком стражам порядка и так было чем заняться,  кроме как организовывать подставу для бывшей наркоманки, благо дело это хлопотное, и для того, чтобы обставить его по закону, необходимо определенное  количество подготовительных мероприятий.  По моим подсчетам, произойти мое образцово-показательное задержание должно было во второй половине дня, и у меня еще имелось немного времени на улаживание одного неотложного дела первостепенной важности. Мне необходимо было предупредить Дмитрия Мезенцева, что его конкуренты или кто они там вообще такие, во главе с Валерчиком планируют разыграть грязную комбинацию с участием его единственного сына. Пусть наш мир смертельно болен, пусть он агонизирует, и симптомы его неотвратимой гибели уже видны повсюду,  у меня есть призрачный шанс сделать его немного чище хотя бы на отпущенный нефилимами период.

Нибиру была совсем рядом, и ее приближение чувствовалось по всей Земле. Если  гигантская планета-корабль нефилимов  подойдет на критическое расстояние,  повторение Всемирного потопа неизбежно – влекомая притяжением зависшего в атмосфере  небесного тела вода хлынет на города и страны, она затопит материки и континенты, и эволюция начнется заново, но уже без нас. Пустыня Наска с ее взлетно-посадочными полосами скроется в пучинах, а стремительно высыхающий Арал обнажит свое расчерченное многочисленными линиями дно, как миллионы лет назад навсегда исчезло древнее море Тетис, на месте которого образовалось плато Устюрт, чьи стрелы с тех пор указывают  в сторону наиболее пригодного для приземления инопланетных кораблей участков.

Для успешной посадки нефилимам был нужен  космодром – тогда разведывательные корабли могли бы спуститься на Землю, не допустив разрушительного столкновения нашей планеты с Нибиру, и такой космодром наши далекие предки построили   еще в прошлых эпохах.  Они знали, что через три тысячи шестьсот лет нефилимы обязательно вернутся, и хотели избежать фатальных последствий их неизбежного возвращения, но по  неизвестным причинам человечество не сумело пронести эти знания сквозь тысячелетия,  и теперь у нефилимов осталось лишь два способа предотвратить катастрофу: сажать корабли вслепую, что практически стопроцентно приведет к их крушению  либо установить контакт с двумя особо восприимчивыми представителями расы людей и обратиться к ним с призывом активировать древние навигационные сооружения.

-Римма, ты живая? – резво сгонявший в аптеку Вовка на этот  раз боялся ко  мне даже прикоснуться, но бесконечно созерцать мое отрешенное лицо с остекленевшими глазами у него, по всей вероятности, элементарно не хватило терпения и для того, чтобы разорвать сковавшие меня чары, он вынужден был значительно повысить голос.  

-Живее всех живых, - выдохнула я и  с сожалением выбросила в урну безнадежно осыпавшуюся за время моего отсутствия в реальном мире сигарету.  Внезапно на меня накатила такая невероятная слабость, что я безвольно растеклась по скамейке  и никак не могла заставить себя осмысленно ворочать языком.

-Я тебе таблетки принес, и водички запить, вот держи. Совсем плохо тебе?

Состояние после контакта было таким умиротворяюще-безмятежным, что я напрочь позабыла про травмированное плечо и, что самое удивительное, не вспомнила о нем и, протянула руку за лекарствами. У меня больше ничего не болело за исключением души, разрывающейся от нехороших предчувствий. 

 

ГЛАВА XXII

Отвратительно теплую минералку без газа я  с непередаваемым удовольствием выхлебала в несколько глотков, а вот лекарства остались невостребованными, и  сопровождаемая удивленными Вовкиными взглядами я безразлично спрятала непочатый блистер в карман. Комментировать свое чудотворное исцеление я принципиально не стала, в результате чего мой напарник демонстративно обиделся  и сотрудничать со мной в нелегком деле очистки территории напрочь отказался.  Учитывая,  кардинальное улучшение самочувствия, в его помощи я больше особо и не нуждалась, поэтому произошедший в одностороннем порядке разрыв нашего негласного соглашения пережила без лишних сантиментов.

День сегодня выдался душный и жаркий, Солнце яростно пекло, ветер практически отсутствовал, и ближе к обеду я ощущала себя пареной репой. Так как мечты о принятии душа можно было смело отнести к разряду несбыточных, необходимо было срочно искать альтернативные варианты, и не мудрствуя лукаво, я прибегла к старому проверенному способу. Задумавших с комфортом расположиться в подсобке для приема пищи работников я в ультимативной форме выгнала на улицу, быстренько помыла голову холодной водой и кое-как обтерлась мокрым полотенцем, а затем выловила Степановну и  поставила ее в известность о своем намерении  немедленно  расторгнуть трудовой договор.

В последнее время мое непредсказуемое поведение  и так порядком навязло у бригадирши в зубах,  и в том, что ее чаша терпения наконец-то переполнилась, и на меня стремительно излился бурный поток негатива, не было ничего странного. Расставаться со мной Степановна явно не хотела: несмотря на все мои многочисленные заморочки, пользы я приносила в разы больше, чем вреда, и в отличие от остальных была покладиста, неприхотлива и патологически исполнительна. Пребывающая в глубочайшем недоумении начальница тщетно пыталась выяснить, что за бес в меня вселился, но я поочередно отмалчивалась, отмахивалась, а то и вовсе игнорировала настойчивые расспросы.  Недовольная и расстроенная потерей ценного сотрудника бригадирша, вместо напутственного слова  обозвала меня «свиньей под дубом», предупредила, что кризис продолжается, и найти такую замечательную работу с прекрасным коллективом и великолепными условиями труда мне уже, однозначно, не удастся, и напоследок напомнила, что на мой оранжевый жилет имеется с десяток претендентов и свято место, как известно, пусто не бывает.  В ответ я выразила искреннее сожаление по поводу сподвигших меня на опрометчивый поступок жизненных обстоятельств, пообещала на днях заскочить за расчетом и, тепло попрощавшись с только что отобедавшими коллегами, покинула подсобку.

Я откровенно сбилась со счету, сколько раз за минувшую неделю я начинала все с начала, и сколько раз мои вроде бы благие начинания превращались в прах.  У меня опять не было никакого плана действий, просто отрывочные соображения, приблизительно очерчивающие круг моих дальнейших действий, но, похоже, я начала привыкать к неопределенности, и хроническое отсутствие уверенности в завтрашнем дне перестало меня напрягать. Я почти полюбила Перовск,   я считала, что нашла в нем свой тихий, укромный уголок, где  и пройдет остаток моей бесперспективной жизни, но маленький город оказался слишком тесным, чтобы дать мне укрытие от прошлого. Как в большой деревне, в Перовске было негде затеряться, здесь будто бы все знали друг друга, и мои наивные  чаяния относительно новой жизни  вдребезги разбились о реальное положение вещей. 

Выход я видела только в одном: вернуться в столицу и раствориться в бушующем море мегаполиса. Пусть, там меня тоже поджидали  призраки, но одно дело убегать от них по  идеально прямой траектории, и совсем другое – скрыться в запутанном лабиринте.  Бешеный пульс столичной жизни сможет заглушить мои торопливые шаги, и  у меня появится определенная фора. Когда я бесследно исчезну в миллионной толпе, Валерчику не будет резона чисто из личной неприязни тратить время  и деньги на мои розыски, ведь я ничего у него не украла, ни на что не развела, по идее он должен быстро понять, что овчинка не стоит выделки.

В своем стремлении поскорей покинуть Перовск, я совершенно не думала о том, что мне некуда податься в столице. Главным для меня сейчас было уехать, неважно куда и неважно к кому. Я сознательно абстрагировалась от  мыслей  о своем туманном будущем, и собиралась вновь обратиться к ним, лишь оказавшись на столичном вокзале, поэтому к окошку кассы я подошла с четким намерением приобрести билет на вечерний рейс, однако на моем пути возникли непредвиденные препятствия. Свободные места остались только на одиннадцатичасовой автобус, что для меня было невероятно поздно, неудобно, а возможно, даже и весьма опасно. Я  собиралась задержаться в Перовске еще максимум на пару-тройку часов, по моему мнению, вполне достаточных, чтобы встретиться либо с Аллой, либо с Дмитрием Мезенцевыми и донести до кого-либо из  них информацию о замышляемом Валерчиком грязном дельце.

Кассирша предложила мне попробовать уехать на поезде, но после того, как  я узнала стоимость железнодорожных перевозок, у меня мгновенно отпало желание даже интересоваться расписанием движения составов.  В общем, я скрепя сердце, взяла билет  на одиннадцать, села на лавочку в привокзальном сквере, прикурила сигарету и попыталась составить для себя культурную программу на оставшуюся половину дня.

В голове у  меня по обыкновению царил бардак. Нерасчищенные завалы росли и множились, а я никак не могла найти подходящий бульдозер, способный избавить меня от них раз и навсегда. Все запуталось до абсолютно безумного уровня, я уже толком не понимала, кто я, где я, зачем я…. Больше всего на свете я хотела трусливо поджать хвост и малодушно сбежать от ответственности, которую я чувствовала с какой-то физической отчетливостью: я  тяготилась навязанной мне нефилимами ролью контактера,  на меня давили тайные знания, я страстно желала никогда не видеть того, что я видела и не слышать того, что я слышала.  Айк справится сам, он сильный и целеустремленный, невзирая на возраст, у него есть внутренний стержень, он обязательно разберется, что к чему, а моя миссия – это не активировать построенные древними навигационные сооружения и предотвратить гибель цивилизации, а  всего лишь уберечь  одного ставшего мне очень дорогим человека от жестокости и боли. Для меня, черт возьми, гораздо важнее не  позволить Айку столкнуться с грязью окружающего мира, чем  предотвратить столкновение Нибиру с Землей.

Выученный наизусть номер мобильного телефона я набирала с переговорного пункта  на автовокзале и истово молилась при этом всем известным мне богам, чтобы в семье Мезенцевых не произошло «послабление режима»  и на звонок не ответил досрочно реабилитированный Айк.  Наверное, на небесах моему ангелу-хранителя устроили такой серьезный нагоняй, что он теперь неотступно следил за каждым моим шагом – трубку взяла Алла, и в данной ситуации  ее голос олицетворял для меня просто фантастическое везение.

-Алла Викторовна, это Римма, - забыв поздороваться, сообщила я, - если  Артур рядом, пожалуйста, не говорите, что это я.

-Нет, он с Юлей на улице, - успокоила меня женщина, - что-то случилось, Римма Андреевна?

-Можно и так сказать, -не в силах скрыть тревожные нотки, подтвердила я, - мне срочно нужно с вами встретиться и поговорить, это касается вашего сына и мужа. Я подъеду, куда вы скажете, назначайте место.

-Подъезжайте к нам, я до шести дома, - Аллу  Мезенцеву тоже охватило волнение, но она даже не подозревала, какие  черные, словно пиратский флаг, тучи сгущаются вокруг ее близких, - я вас жду.

-Нет, давайте состыкуемся где-нибудь в городе,  Артур не должен узнать о нашей встрече, - я готова была пойти на любые ухищрения, только бы не впутывать Айка в подробности предстоящей беседы, но не могла подобрать нужных слов и донести свою мысль до его матери. К счастью, Алла, по-видимому, обладала интуитивным чутьем на угрожающую ее семье опасность, и резко перестав задавать вопросы, предложила:

-К семи я поеду с сыном во Дворец спорта, у него там отчетный концерт по брейк-дансу. Муж был категорически против, но, представляете, тренер так его замучил своими звонками, что он все-таки дал Артуру добро на один вечер. Вы  тоже приходите, и пока Артур будет за кулисами репетировать, мы  с вами поговорим. Так вас устроит?

-Не совсем, -честно призналась я, все еще лелея слабую надежду избежать даже мимолетной встречи с Айком, - но я приду. Спасибо, Алла Викторовна.

Объективно, все складывалось чуть ли не наилучшим образом: у меня было время морально настроиться на разговор, и я отлично успевала на свой автобус,  но на самом деле я буквально не находила себе места от раздирающих меня противоречий.  Изначально все задумывалось совсем иначе  - поймать Аллу на нейтральной территории, рассказать ей  всю правду, и покинуть Перовск раньше, чем Айк успеет озаботиться моим внезапным исчезновением.  А что я имела в итоге?  Если уж Валерчик  легко нашел меня в другом городе, то, сколько бы  я не пряталась по углам во Дворце спорта, все равно, неизбежно пересекусь с Айком.  Что ж, буду эксплуатировать историю про разрисованный остановочный павильон и  слезно умолять Аллу  ни под каким предлогом  не открывать  Айку моего истинного лица. Пусть я запомнюсь ему кем угодно, только не бывшей наркоманкой, собирающей бутылки в оранжевом жилете.

А еще я до сих пор не решила, как мне поступить с этой чертовой флешкой. Похоже, у Айка с Юлькой все наладилось, я не вправе рушить их отношения. Меньше знаешь, крепче спишь, как говорится. Но вот Денжер! Суть здесь заключалась даже не в Юлькиной измене, до которой лично мне не было ровным счетом никакого дела, а скорее в том, что Айк продолжал и дальше преданно доверять «лучшему другу», генетически предрасположенному к предательству.  Кто может гарантировать, что движимый различными мотивами от ревности до зависти Денжер с подачи старшего братца не втянет Айка в какую-нибудь авантюру, призванную отнять строительный бизнес у Мезенцева- старшего?

Не будет преувеличением сказать, что до часа «X»,  я еле-еле дожила. Кажется, я что-то ела, сидя на лавочке в сквере, кажется, узнавала у спешащих прохожих местонахождение Дворца спорта, кажется, долго пыталась сообразить, на чем лучше туда добраться – день прошел, как в бреду, и в памяти запечатлелись лишь отрывочные образы, больше напоминающие цветные кляксы на белом листе сознания.  В какой-то момент я обреченно поняла:  в лицо признаться Алле Мезенцевой, что  светило отечественной физики Римма Андреевна –это плод богатого воображения ее сына,  у меня не хватит духу. Я купила бумагу  и ручку, зашла в первый подвернувшийся банк, сделала вид, что заполняю платежную квитанцию и на эмоциях коряво изложила омерзительную правду о себе и Валерчике.  Написанный дрожащей рукой сбивчивый текст выглядел не более убедительно, чем рулон туалетной бумаги, но зато он автоматически избавлял меня от необходимости произносить вслух некоторые характеризующие меня далеко  не с положительной стороны вещи.  Про Денжера и Юльку я  деликатно умолчала – его кровное родство с Валерчиком и само по себе являлось достаточным основанием, чтобы изолировать Айка от подобного «друга». Теперь оставалось только вручить послание адресату, и с чистой совестью делать из Перовска ноги.

К Дворцу спорта я прибыла  с огромным запасом времени, коротать которое  мне пришлось, совершая экскурсию по довольно примечательному зданию. Я практически не сомневалась, что генеральным подрядчиком при строительстве комплекса выступала компания Мезенцева, и могла только догадываться,  какие суммы фигурировали в смете объекта.  Вероятно, Дворец спорта возвели в Перовске еще до кризиса, потому что столь внушительные средства из государственного бюджета уже давно не выделялись. Под сводами здания проводили игровые встречи хоккейные клубы, на искусственном ледяном покрытии тренировались конькобежцы,  на нескольких кортах занимались любители большого тенниса, а в тренажерном зале наращивали мышечную массу  и просто поддерживали физическую форму многочисленные горожане разнообразного половозрастного состава.   Для отчетного концерта брейкеров Дворец спорта предоставил предусмотренный планировкой актовый зал, куда вскоре и начали постепенно подтягиваться пестрые компании зрителей и танцоров.

Бесспорно, моему ангелу-хранителю как следует всыпали по нимбу, и он до смерти боялся малейшего прокола. Денжер на мероприятие еще как явился, и судя по тому, что он сходу отправился за кулисы через служебный вход, даже принимал в нем деятельное участие, но поболеть за него пришел вовсе не Валерчик, а вполне приличная пожилая женщина, занявшая место в первом ряду. Айк приехал пару минут спустя. От скутера его отлучили также, как и от смартфона, и восходящую звезду брейк-данса к Дворцу спорта доставил типично женский автомобильчик с Аллой Мезенцевой за рулем.

Юлька крепко-накрепко вцепилась в руку своего бой-френда прямо на парковке, она стискивала ладонь Айка  с такой силой, что со своего «наблюдательного пункта» мне были заметны побелевшие от напряжения костяшки ее пальцев. Сам же парень беспрестанно вертел головой по сторонам и сосредоточенно озирался вокруг, а та, которую он безуспешно  искал глазами,  стояла всего в нескольких шагах и  отчаянно мечтала хотя бы на один вечер стать невидимкой.

 

ГЛАВА XXXIII

Намертво прилипшая к Айку Юлька, сама того не подозревая, разом спутала мне все планы. Я отлично понимала, что  она тяжело переживает свою вину и потому проявляет избыточное внимание к пребывающему в счастливом неведении парню – типичный признак случайной неверности и неизбежно последовавшего  за ней раскаяния. Мужчин постарше обычно настораживали неожиданные изменения в поведении второй половины, и они невольно задумывались о вызвавших приступ чрезмерной любвеобильности причинах, но Айк был слишком молод и неопытен, чтобы придавать значение столь тонким психологическим нюансам. Целиком и полностью поглощенный сканированием собравшейся в фойе толпы, парень лишь периодически пытался высвободить руку и недовольно передергивал плечами, когда это ему не удавалось.

Даже не знаю, почему меня так задевала потрясающая гармоничность этой красивой, стильной пары, словно сошедшей с обложки модного журнала для тинейджеров. Я затаилась  около ярко оформленных кофейных автоматов и со странной смесью зависти и грусти наблюдала, как Айк и Юлька пересекают холл. Он  - в красно-синем спортивном костюме с белыми лампасами и в низко надвинутой на глаза бейсболке с длинным прямым козырьком, она в коротких джинсовых шортиках и узкой маечке, и я –  в  насквозь прокуренном прикиде из секонд-хенда. Я презирала себя за отравляющее мою душу чувство ненависти, но ничего не могла с собой поделать. В последнее время я стала  по-другому воспринимать окружающую действительность, и пора было признать этот неоспоримый факт. Я считала, моя эмоциональная сфера настолько атрофировалась, что без героина я  способна ощущать только примитивные импульсы первичных потребностей, но оказалось, кое-что на свете еще в состоянии вызвать у меня учащенное сердцебиение.

Если от Айка Юлька все-таки вынуждена была отлепиться и  неохотно отпустить парня в гримерку, то место  рядом с Аллой Мезенцевой она оккупировала на правах будущей невестки и тем самым значительно усложнила мою задачу. Я надеялась до начала концерта перехватить Аллу в фойе, молча всучить ей чертову писульку и благополучно исчезнуть с глаз долой, однако, из-за Юльки  моя затея с треском  провалилась, а  с импровизацией у меня всегда было туговато по  жизни.  Особой изобретательностью  я, к сожалению, также не отличалась и от безысходности решила в итоге действовать напролом. Я терпеливо дождалась старта мероприятия и, и как только взгляды публики приковал появившийся на сцене ведущий, нагло воспользовалась отсутствием Айка и осторожно просочилась в зал.

Вместо того, чтобы по примеру собравшихся в зале поклонников брейк-данса пристально следить за  разворачивающейся концертной программой, Алла Мезенцева сидела  практически вполоборота, и стоило мне возникнуть в дверях, моментально вскинула руки в приветственном жесте. Свободное кресло в VIP –зоне явно предназначалось для меня.

-Римма Андреевна! – приглушенно воскликнула Алла, убирая ноги с прохода и пропуская меня на пустующее место, -   вы присаживайтесь, давайте концерт посмотрим, пусть Артур вас увидит, а потом поговорим. Я и не знала, что сын вас пригласил. Он, бедняга, весь извелся: Римма Андреевна пообещала и не  пришла! Он полночи какой-то сверхсложный элемент разучивал, так хотел перед вами блеснуть!

-Лучше бы он передо мной знаниями блистал! – спасаться бегством было, однозначно, поздно, и от обиды на собственную недальновидность я не придумала ничего лучшего, кроме как изобразить из себя строгую училку, - я вообще-то тороплюсь.

-Немножко побудем, и выйдем, - шепнула Алла, - Римма Андреевна, вы с Юлей знакомы?

-Да, мы в МПУ встречались, - с улыбкой подтвердила девушка, и ее  уверенный кивок еще сильнее укрепил  в глазах матери  Айка мой лжепедагогический статус, - здравствуйте!

-Привет, - невнятно буркнула я, исподтишка обозревая зал в поисках наиболее предпочтительных путей отступления. Что я вообще тут делаю? Не поддаваться на уговоры и провокации,  сунуть Алле сложенный вчетверо листок бумаги  и спешно удалиться из Дворца спорта по направлению к автовокзалу – вот, как мне следует поступить, - Алла Викторовна, я…

Свет вдруг резко погас, зал взревел в едином восторженном порыве, и мой слабый возглас, естественно, остался неуслышанным. Сцена ярко озарилась разноцветными переливающимися огнями, оглушительная музыка ударила по барабанным перепонкам, и мне стало окончательно ясно, что  для  осуществления своего благородного замысла мне в любом случае придется дожидаться хотя бы краткого перерыва в красочном танцевальном шоу.

Будто на иголках я сидела лишь первые десять минут –вскоре виртуозное мастерство выступающих в световом круге брейкеров  меня настолько увлекло, что я постепенно начала забывать об истинных целях своего нахождения во Дворце спорта. Здесь было все: командные номера, больше похожие на тщательно срежиссированные театральные постановки, где каждому танцору отведена своя роль, а удивительно синхронные движения полностью подчинены единому ритму; совершенно невообразимые индивидуальные трюки, наводящие на мысль о безграничных возможностях  тренированного человеческого тела; гибкость и пластика, ловкость и сила, и, конечно же, Айк, по отношению   к выступлению которого можно было применить каждую из вышеперечисленных характеристик.

Мое место располагалось непростительно близко к сцене, и шансов избежать встречи с небесно-голубыми глазами Айка у меня заведомо не было. Откровенно разочарованный взгляд парня с надеждой окинул VIP-зону, мимолетно задержался на улыбающемся лице матери,  скользнул по бурно аплодирующей Юльке и следующую секунду остановился на мне. Именно в это мгновение я с ужасом поняла, что страшно не хочу уезжать из Перовска, потому что никто, нигде и никогда больше не посмотрит на меня с такой  неприкрытой, искренней радостью, и я буду вечно искать в безликой столичной толпе эти удивительные глаза, пока, наконец,  с горечью не осознаю, что они существуют лишь в единственном  экземпляре.

Если бы не громкие комментарии соседей сзади, мои скудные познания в искусстве  брейк-данса вряд ли позволили мне в полной мере оценить  разрекламированный Айком «эйртвист»  главным образом по той  простой причине, что я бы не сумела  выделить данный элемент из нескольких десятков других приемов. Но мир, к счастью, оказался не без добрых людей, и сквозь восхищенные вопли двух одинаково рыжеволосых девчонок я внезапно различила знакомое слово. На этом словарный запас у двух подружек исчерпался, и пришел черед бесконтрольному ликованию, которое вскоре подхватил и весь неиствующий зал.

Крепкое мускулистое тело Айка взметнулось в отчаянном рывке, совершило оборот вокруг своей оси, а затем ноги парня взмыли в воздух и с силой крутанулись над головой. Со стороны великолепно исполненный эйртвист производил просто нереальное впечатление, а такому неискушенному зрителю как я и вовсе казалось, что Айк на время обрел невесомость и научился летать, а его позвоночник превратился в эластичный жгут, без труда принимающий самое сложное положение.

 Даже не знаю, кто из нас с Юлькой продемонстрировал высшую степень абсолютно неуправляемого восторга: тормоза  отключились у нас обеих,  и надрывали голосовые связки мы чуть ли не унисон. На фоне беснующейся в экстазе публики отчетливо выделялось лишь мертвенно бледное лицо Аллы Мезенцевой, и, случайно поймав этот неимоверно испуганный взгляд, с легкостью прочла ее мысли: мать Айка до смерти боялась, что однажды ее сын переоценит свои физические возможности и в   неудачном падении  все-таки свернет себе шею.

Дальнейшая программа меня больше не цепляла. Повторить достижение Айка никто даже и не пытался, сам парень, показав еще несколько головокружительных трюков, сцену покинул, и я запоздало вспомнила, что пора бы и честь знать. Видимо, выступление Айка задумывалось в качестве кульминации силовой части концерта, потому что пришедшие ему на смену брейкеры танцевали совсем в иной манере. В отличие от предыдущих номеров упор делался не на акробатику, а на пластику: одни танцоры копировали механические движения роботов,  а тела других плавно изгибались в такт музыке. Поклонников у данного направления в зале имелось тоже немало, и появление на сцене Денжера ознаменовало новую волну докрасна раскаленных эмоций.  Юлька как-то сразу скисла, опустила глаза и  ни разу не удостоила парня даже жидкими овациями, хотя при всем моем субъективизме, он заслужил настоящий шквал аплодисментов.

-Алла Викторовна, - слушать непрекращающиеся визги экзальтированных малолеток, сопровождающие  ритмичные Денжеровские телодвижения, у меня не было ни желания, ни времени, и дабы не опоздать на свой автобус, события нужно было форсировать. Я выудила из кармана изрядно помявшуюся записку и насильно вложила ее женщине в руку, - прошу вас, отнеситесь к этому серьезно!

-Что это? –Алла непонимающе сжала бумажный прямоугольник, - давайте, может быть, поговорим в холле?

-Мне некогда разговаривать,  а там  все и так подробно расписано, - я решительно поднялась с кресла, сдержанно улыбнулась остро нуждающейся в паре уроков по сокрытию измены Юльке и боком попятилась к выходу, - до свидания, Алла Викторовна!

-Римма Андреевна, постойте…, - женщина попыталась было удержать меня за рукав, но  я молча вырвалась и, не обращая внимания на недовольные реплики зрителей, чьи ноги  я имела неосторожность отдавить, выбежала из зала. За спиной у меня по-прежнему гремела музыка – шоу продолжалось, но мое участие в нем теперь уже окончательно завершилось.

В фойе было непривычно тихо и малолюдно. Несколько мужчин с туго набитыми спортивными сумками пили кофе из одноразовых стаканчиков, кучка девушек  самозабвенно общалась на тему фитнеса, а двое облаченных в  форму охранников бдительно следили за порядком – вот, в принципе, и весь народ. На ходу я вытащила сигареты и зажигалку, и уже взялась за ручку ведущей на улицу двери, но мой ангел-хранитель, вероятно, опять устроил себе внеплановый выходной, и напрочь позабыл о своих прямых обязанностях.

-Римма! Не уходите!

Я  до смерти боялась оборачиваться, потому что четко знала: единожды обернувшись, я не сделаю больше ни шага, а так и останусь стоять между молотом и наковальней, пока жизнь не раздавит меня в лепешку.

-Идемте со мной! – Айк не столько понял мои сомнения разумом, сколько почувствовал их на уровне инстинкта, и без колебаний взял на себя инициативу. Он не стал дожидаться ответной реакции, обошел меня по кругу, внимательно заглянул в мои растерянные глаза и настойчиво потянул за собой,- сюда!

 -Куда ты меня тащишь? – я немного отмерла лишь когда парень звякнул неизвестно откуда возникшими у него в руке ключами и  быстро втолкнул меня в неприметное помещение слева от актового зала, -это что, раздевалка?

-Типа того, мазафака! - еще полностью не отошедший от танцевального драйва Айк выглядел распаленным и взволнованным, короткий ежик обесцвеченных волос был слегка влажным , а небесно-голубые глаза лихорадочно поблескивали на раскрасневшемся лице. Мы стояли среди хаотичного нагромождения сумок и как попало разбросанной обуви, окруженные терпким запахом мужского пота, и неотрывно смотрели друг на друга, а оставшееся до отъезда моего автобуса  время неумолимо тикало, заглушая отрывистые удары двух сердец.

-Гримерки обе забиты  в ноль, не протолкнешься, - смущенно выдал в свое оправдание Айк, - ну как вам джем? Зачетный?

-Еще какой! – улыбнулась я больше от того, что до сегодняшнего дня мне было известно только одно значение слова «джем», причем сугубо продовольственной направленности, - все супер, особенно ты!

-Если бы вы не пришли, я бы вообще кроме свайпов ничего показывать не стал, - признался Айк с таким заговорщическим видом, будто бы только что разделил со мной величайшую тайну, -  как знал, что вы до конца не досидите, я же  из-за сцены за вами наблюдал. Смотрю, когда пауэрмув кончился и одни стайлеры пошли, вы сразу скучать начали. Хотя у Денжера электрик круто получается, я так не умею, мне больше нижний брейк нравится. Мазафака, трубу для вас  за кулисами забыл. Подождете?

Что может быть проще? Утвердительно кивнуть, отправить парня за обещанным телефоном и на всех парах выскочить на улицу –ну, что тут сложного? Так какого же черта я  тогда поступила с точностью до наоборот, хотелось бы мне узнать?

-Айк, спасибо тебе за все, но мне ничего не нужно, - я трусливо отвела взгляд в сторону, - я уезжаю. Сегодня. Можно сказать, сейчас.

 

ГЛАВА XXXIV

Если еще недавно Айк ощущал себя триумфатором, которому в мгновение ока досталось все и сразу от безграничной власти над залом до представившейся в последний момент возможности  в самое сердце поразить меня своим талантом, то сейчас на него было больно смотреть. Вот я и не смотрела, старательно пряча взгляд от наполненных недоумением и обидой небесно-голубых глаз, а в душе у меня все переворачивалось от пронзительной, щемящей боли, будто мне предстояло оторвать не только приросшие к полу ноги, но и  большую часть своего сердца.

-Айк, я должна уехать, так надо, - я все равно не  могла ответить ни на один из готовящихся сорваться с его красиво очерченных губ вопросов, поэтому неумело попыталась на корню пресечь их возникновение своими бездарными объяснениями, но стоило мне дать слабину и поднять глаза, как слова рыбьей костью застряли у меня в горле.

-Кому надо, мазафака? –парень с силой пнул ни в чем не повинную скамейку и вплотную приблизился ко мне, - боитесь своего конченого мужа? Так заявите в полицию вместо того, чтобы всю жизнь от него бегать! Хотите, я пойду с вами?

Я отрицательно помотала головой и с тяжелым вздохом устремила взгляд на неплотно запертую дверь, безмерно остро осознавая, до какой степени важно для меня любой ценой успеть на этот проклятый автобус. Мой первый шаг к выходу получился робким и нетвердым, словно у начинающего исследовать окружающий мир младенца, однако уже тот факт, что я нашла в себе мужество его сделать, красноречиво свидетельствовал о необратимости принятого мной решения. Впрочем, Айк, как выяснилось, придерживался несколько иной точки зрения.

Стоило мне только проявить недвусмысленные намерения спешно ретироваться из раздевалки и  рискнуть осторожно преодолеть пару сантиметров  по направлению к двери, как парень  вдруг всем корпусом загородил проход и, когда я попыталась пройти сквозь неожиданно возникшую на моем пути живую преграду, то моментально потерпела довольно предсказуемую неудачу. На лице Айка застыло мрачное и сосредоточенное выражение последнего уцелевшего в кровавой  мясорубке вражеской атаки солдата из защищающего стратегические рубежи взвода. Казалось, он собирался стоять насмерть, и если потребуется, самолично подорвать состоящий из кратких мгновений духовного единения фундамент не выдержавшей натиска суровой реальностью крепости и добровольно погрести нас обоих под руинами оказавшегося невероятно хлипким оплота взаимопонимания.

-Вы можете свалить от  своего гребаного мужа, но куда вы денетесь от этого? – Айк рывком сдернул напульсник, обнажая причудливую вязь нефилимской письменности, и  резко поднес руку к моим глазам, - у вас ведь тоже был сегодня контакт, я в этом уверен. Я почти вычислил координаты космодрома, еще чуть- чуть и я найду его на карте. Разве вы не понимаете, что происходит? На юге наводнение, Азию тоже скоро затопит, а в Приаралье, наоборот, целые поселки песком засыпает. Я примерно разобрался, куда указывают стрелы Устюрта, осталось привязать их к местности… Нефилимы передали нам все данные, нужно просто поехать и запустить навигацию. Римма, почему вы молчите? Мазафака, разве мы не должны сделать это вместе?

-Нет,- одно единственное слово отнимало у меня настолько безумное количество скончавшихся в страшных муках нервных клеток только лишь раз в жизни, и этот раз я запомнила до конца своих дней, но сейчас со мной творилось нечто совершенно невероятное: сказать «нет» небесно-голубым глазам Айка оказалось несоизмеримо сложнее, чем навсегда отказаться от героина,- я больше не буду в этом участвовать, извини.

Повод для своего внезапного самоустранения я озвучивать категорически не желала, и поэтому вновь дернулась к выходу, однако парень был начеку, и бдительно не позволил мне осуществить давно запланированный побег.

-Значит, вам  плевать? То есть вам по фигу, что станет с нашим миром, когда Нибиру столкнется с Землей? - в упор нацеленном на меня взгляде Айка я не увидела и толики осуждения – лишь изумленное недоумение внезапно услышавшего бесконечно странные вещи человека, - так?

-Чересчур прямолинейно, но в целом верно, - кивнула я, - я уже не в том возрасте, чтобы бороться с мировым злом. А ты можешь продолжать играть в супермена еще минимум лет пять.

Целенаправленное выведение парня из себя предполагало его временную дезориентацию в пространстве, в период которой я и задумывала наконец-то прошмыгнуть в  дверь. Мысли о том, что мои шансы  успеть на автобус до столицы вот-вот подойдут к нулевой отметке, я настойчиво отгоняла, но  в голове у меня то и дело срабатывал тревожный сигнал, и сложившаяся ситуация  с каждой секундой беспокоила меня все сильнее.  Вопреки моим ожиданиям,  Айк хотя и заметно напрягся,  контроля за моими предполагаемыми перемещениями он тем не менее вовсе не утратил.

-Римма, о чем вы  говорите? Какие пять лет? – парень ожесточенным рубящим жестом наискосок рассек затхлый воздух спортивной раздевалки, - Нибиру уже прошла через эклиптику, у нас есть всего несколько месяцев. Каково это, точно знать, что вы можете предотвратить катастрофу, но ничего при этом не делать, а равнодушно смотреть, как мир погибает? Неужели для вас это просто игра?

-Перестань давить мне на совесть, - устало попросила я, обнаружила, что в руке у меня до сих пор зажата полупустая сигаретная пачка, и  так как нереализованная тяга покурить мне хорошего настроения не добавила, я окончательно разозлилась на активно поднимающего животрепещущие глобальные проблемы Айка, - я тебе ясно сказала: хочешь и дальше этим заниматься – вперед и с песней, но без меня, потому что для меня это уже пройденный этап.  Мне нужно уехать, и я обязательно уеду, сколько бы ты не взывал к моей человечности.  Все, Айк, дай мне пройти, я на автобус опаздываю

В своей следующей попытке покинуть раздевалку я от безвыходности поперла напролом, но и тут мне откровенно не повезло. Парень широко расставил ноги, развел плечи и лишь грустно улыбнулся, когда я с разбегу врезалась ему в грудь.

-Я вас никуда не отпущу, пока вы не ответите на мой вопрос, а потом сами решайте, уезжать вам или нет, - улыбка исчезла с лица Айка столь же неожиданно, как и возникла. Отделяющее нас друг от друга расстояние было таким же ничтожно малым, как и оставшееся до отбытия моего автобуса время, и  я отчетливо чувствовала  частое дыхание парня, его запах, его волнение…  и его страх.

-Айк, давай только быстро? – в отчаянии взмолилась я, - что там у тебя еще?

Эти серьезные и задумчивые глаза просто не могли принадлежать семнадцатилетнему тинэйджеру, жизнь которого состоит преимущественно  из лихих гонок на скутере, рэпа, граффити, брейк-данса и безнадежно заваленных школьных экзаменов. Так обычно имели обыкновение смотреть  взрослые, умудренные жизненным опытом люди, и от обращенного на меня взгляда Айка, иллюстрирующего явное несоответствие формы и содержания, мне вдруг  стало не по себе. Это были глаза настоящего контактера, который знает  и умеет слишком много, но опасаясь загреметь в психиатрическую лечебницу, вынужден тщательно маскироваться под обычного подростка. Вероятно, именно с такими глазами Айк разрисовывал  многострадальный остановочный павильон извилистыми нефилимскими линиями.

-Я понял, что вы забили на Нибиру, и вам по барабану, что с нами со всеми случится,- звонкий голос парня, сначала тихий и едва слышный, постепенно набирал силу, и следующую фразу он практически выкрикнул мне в лицо, - но почему, мазафака, вы забили на меня?

-Нет! -это  было уже совсем иное «нет» - четкое, уверенное, однозначное, не допускающее никаких побочных толкований и не подлежащее никаким сомнениям, - не смей обо мне так думать, Айк, слышишь, никогда! Понимаешь, я попала в очень сложные обстоятельства,  и если я не уеду, все станет еще хуже. Ну, пойми меня, пожалуйста!

Я интуитивно догадалась, что он меня сейчас обнимет, и даже бессознательно подалась ему навстречу, однако дальше все  внезапно пошло не по сценарию. Айк обнимал меня вовсе не с той успокаивающей нежностью, с которой один друг обнимает другого друга, несправедливо угодившего в беду и безумно нуждающегося в сочувствии и поддержке – его пальцы сомкнулись на моей талии в  каком-то бесконтрольном возбуждении, а губы, вместо того чтобы участливо шептать мне в ухо слова утешения,  мимолетно обожгли мне шею горячим прикосновением и жадно приникли к моим губам. Айк прижимал меня к себе со всей нерастраченной юношеской силой, многократно возросшей за счет неуправляемого всплеска желания,  он стискивал меня в объятиях так  крепко, что у меня  хрустели суставы, перехватывало дыхание и замирало сердце, а его осмелевшие руки скользили по моей спине под тонкой тканью водолазки. Его возбуждение дошло до такого предела, что, казалось,  он  скоро не выдержит, на мгновение оторвется от моих губ и в приступе страсти  через голову стянет с меня тот самый «зачетный фиолетовый джемпер»… чтобы брезгливо отпрянуть, увидев уродливые жгуты  круглогодично скрываемых под длинным рукавом  «дорог».

Я оттолкнула Айка лишь с помощью невероятного усилия воли – не потому что, в конце концов, осознала, в какое невообразимое безумие вылилась в конечном итоге моя попытка ответить на  поставленный в лоб вопрос, а  из-за вновь захлестнувшей меня боязни разоблачения. Наверняка, в данный момент Айк вообще ничего толком не соображал, а уж проводить инспекцию состояния моих  исколотых вен, он тем более не собирался, но иррациональный ужас перед возможными последствиями снятия одежды засел у меня настолько глубоко внутри, что одна мысль об этом автоматически вызывала дрожь в коленях.

Парень отпустил меня лишь после того, как я  дробно заколотила кулаками ему в грудь, но и потом его потемневшие глаза так и остались подернутыми томной поволокой. Он дышал шумно и прерывисто, по его плечам незримо пробегала остаточная судорога, а приоткрытые губы мучительно  ловили воздух. На долю секунды наши взгляды встретились, и по отрешенному лицу Айка начала стремительно разливаться пунцовая краска смущения.

-Простите меня, я не хотел…  - хрипло выдохнул парень, смутился еще больше и куда -то в сторону добавил, - то есть, наоборот.. Мазафака, я…

Айк целовал меня как мужчина, но краснел при этом, как тинэйджер, и очередной разительный контраст меня невольно отрезвил. Нельзя было этого допускать, нельзя было заходить так далеко, нельзя было начинать того, что никогда не придет к своему логическому завершению.  Я сделала что-то не то, я повела себя как-то не так, я позволила слишком много даже не Айку, а самой себе, а, учитывая, что мне давно не семнадцать, мое поведение выглядело непростительным вдвойне.  Надеюсь, Алла Мезенцева все-таки прочтет мою записку и сделает соответствующие выводы, а ее сын благополучно минует сложный возраст и в будущем вспомнит наши обжимания в раздевалке разве что в качестве неизменно присущих юности глупостей. Мне же представилась долгожданная возможность проверить ангела-хранителя в действии и попробовать успеть на свой автобус.

-Мою стену в парке Перова вчера снесли, - чужим, севшим голосом произнес Айк мне вслед, когда я уже схватилась за дверь. Чтобы убедить меня не уезжать он использовал все имеющиеся в наличии аргументы – от пламенных воззваний к моему гражданскому долгу перед гибнущей цивилизацией до «дружеских объятий»,  и расписавшись в своем бессилии предотвратить неизбежное, лишь сухо констатировал факты, - а скоро вообще ничего не станет. Я напрасно думал, что  больше не один, и вместе мы сможем все изменить. Теперь мне тоже плевать – пусть Земля погибнет. Все и так кончено.

-Это и называется юношеским максимализмом, Айк, - моя улыбка вышла жалкой и натянутой, - может быть, настало время от него избавиться?

Его глаза снова вернули свой потрясающий небесно-голубой оттенок, но сейчас в них не было ничего кроме боли и по-детски бескомпромиссной обиды. Парень окинул безжизненным взглядом оброненную мной сигаретную пачку, с ненавистью пнул зажигалку под скамейку и резко повернулся ко мне спиной. У него были свои понятия о гордости, неукоснительное следование которым, судя по нервно вздрагивающим плечам давалось ему  ох как нелегко.

Растрепанная, взбудораженная и лохматая, я опрометью выскочила на улицу, сбивая с ног скопившихся в холле зрителей недавно завершившегося концерта, и с головой нырнула в прохладные сумерки. Налетевший за прошедшие три часа ветер с размаху зарядил мне смачную оплеуху, несколько охладив тем самым мой закипающий рассудок,  и ко мне вернулось казавшееся безвозвратно утерянным здравомыслие.

Я бесцеремонно вломилась в первое попавшееся такси, нагло проигнорировала обоснованное возмущение дожидающегося клиента водителя и с несвойственной мне щедростью предложила таксисту повышенную оплату. Отказаться от бонуса корыстолюбивый сотрудник таксопарка не смог, что-то оперативно наврал диспетчеру  и пообещал доставить меня к автовокзалу  аккурат в одиннадцать, даже если ради этого ему придется выжать из  машины крейсерскую скорость. До отправки автобуса оставалось меньше получаса, и я впервые искренне порадовалась  небольшим размерами и компактной планировке Перовска – черта два бы у меня прокатил подобный номер в столице: с тамошними пробками нужно было вызывать такси за два  часа до рейса.

Мало того, что мне было нечего курить, так еще и таксист оказался без вредных привычек, и сколько бы я не обшаривала карманы джинсов в поисках завалящей сигаретки, крайне неутешительные результаты меня только расстроили. Я почти не помнила, как разжались мои пальцы, и мятая пачка бесшумно спланировала на пол раздевалки, но по крайней мере, я знала, где все это сейчас находится, а вот куда девалась  из кармана злополучная флешка с компроматом на Юльку и Денжера? Неужели, я ее тоже выронила?

 

ГЛАВА XXXV

На протяжении всего пути до автовокзала я тщетно пыталась разобраться в своих внутренних ощущениях, параллельно испытывая жесточайшие страдания, вызванные отсутствием сигарет. Любая даже самая короткая остановка означала неминуемую потерю времени, и я не могла  позволить себе поставить под угрозу свой последний шанс покинуть Перовск, а, следовательно, вынуждена была  мужественно претерпевать муки никотинового голода до наступления более подходящего момента.  

За окном автомобиля стремительно проносились ярко освещенные улицы вечернего города, и мой взгляд невольно задерживался на знакомых местах: вот здесь я белила бордюры, здесь долбила ломом мерзлую землю, здесь собирала мусор, здесь сдавала бутылки, а здесь я застукала Айка за бессовестной порчей коммунальной собственности.  Похоже, в оскудевшем в связи с кризисом бюджете средств на замену второго по счету стекла элементарно не хватило, и остановочный павильон по–прежнему «украшала» выведенная огромными красными буквами надпись: «Римма, я очень сильно жду звонка».

Теперь мне хотелось даже не курить, а плакать, настолько горько и символично выглядели эти слова на фоне нашего окончательного  и бесповоротного расставания. Я заставила себя собрать волю в кулак и  навсегда проститься с Айком, но откуда мне взять  силы его забыть?  Ведь  дело тут вовсе не в до сих пор пламенеющих на губах поцелуях и прочно  впитавшемся в мою одежду запахе  разгоряченного юношеского тела – все это можно, в принципе, списать на сопутствующую подростковому возрасту гиперсексуальность, значительно обострившуюся под воздействием случайно объединивших нас обстоятельств. Вполне возможно, что пресытившегося показным гламуром своих ухоженных одноклассниц Айка всего лишь потянуло на экзотику, и взрослая, повидавшая все грани жизни женщина вызвала у него больше похожее на чисто исследовательский интерес желание, помноженное на присущий его порывистой натуре протестный настрой и  постоянно подогреваемое тщательно скрываемыми от окружающих общими секретами. Оставалось лишь понять, почему его сумасшедший поступок вызвал во мне настолько живой отклик, хотя я давно превратилась в существо среднего рода, абсолютно  лишенное каких-либо признаков женского пола, и как так вышло, что только этому безбашенному тинейджеру удалось пробудить в моем теле физическое влечение, почти испугавшее меня  своей неожиданностью?

Последний раз я занималась сексом  около полугода назад. Это произошло в первый месяц моего нахождения на принудительном лечении, и моим партнером был такой бы бывший наркоман, чье имя не сохранилось у меня в памяти. Механический половой акт не принес никому из нас ничего, кроме глубокого разочарования, и самое главное, не смог даже приблизительно заменить героинового кайфа, ради имитации которого, в сущности, сие мероприятие  изначально и затевалось. Наш мозг утратил способность вырабатывать гормоны удовольствия в ответ на отличные от героина раздражители, и, несмотря на то, что мы оба были совершенно чистыми, секс между нами получился типично наркоманским: длительным, затяжным, однообразным и не доставляющим ни малейшего удовлетворения. Тогда я поняла, что женщина во мне умерла, причем умерла еще задолго до попадания в наркологический стационар.  За дозу я готова была подстилаться под кого угодно, не испытывая при этом ровным счетом никаких эмоций, я лежала, как бревно, ничего не чувствовала и лишь иногда от души удивлялась, зачем люди вообще этим занимаются, если в мире есть героин. Та запредельная степень раскрепощения, что возникает на первых стадиях приема наркотика, постепенно перестает служить для удовлетворения  кратковременно возросших физиологических потребностей, а плавно перерастает в тупое безразличие из серии « не важно с кем, не важно где». Я  прошла все возможные этапы от дикого желания до полной его атрофии, и в ту ночь в наркологии я не просто честно признала смерть своей женской составляющей, я ее навсегда похоронила, причем сделала это без особого сожаления. Я сознательно оставила секс в прошлом вместе с героином, и если наркотик  упорно продолжал преследовать меня во снах, то противоположный пол отныне значил для меня не больше, чем украденный бумажник  с мелочью для обладателя многомиллионного состояния.

С Айком все было совсем по-другому, и это меня, однозначно страшило. В тот момент, когда он с неудержимой страстью впился в мои губы, погребенная  под надгробной плитой наркоманского прошлого женщина внезапно восстала из пепла, и это была далеко  не та сводящая с ума «героиновым шиком» Дива, которая яростно совокуплялась со Стасом, вколов себе полтора кубика. Рядом с Айком я не только вдруг почувствовала себя другим человеком, я ощутила себя человеком, как таковым,  и я не знала, как жить дальше после этой переоценки ценностей.

На автовокзале я успела купить сигареты, но нормально покурить мне так и не удалось. Я подъехала буквально за минуту до отправки автобуса,  и вздумай я чуточку помешкать, он тронулся бы без меня.  Я заняла свое место у окна и  закрыла глаза.  Хватит сантиментов – и так ясно, что моя новая жизнь  откровенно не задалась, и остается лишь надеяться, что попытка номер два окажется более удачной.  Кухня тетки Василисы, глупая, взбалмошная Нюрка, Степановна и наша бригада в оранжевых жилетах – воспоминания о них скоро потускнеют, да и черт с ними, зато Айка я буду помнить до скончания времен, когда чудовищной волной взметнутся воды мирового океана, и гравитация красной планеты Нибиру отбросит людскую цивилизацию еще на три тысячи шестьсот лет назад.

Разговоры пассажиров междугородного автобуса предсказуемо крутились вокруг охвативших юг страны стихийных бедствий, причем скучающие обыватели рассказывали такие страшилки, что у меня возникли обоснованные сомнения в правдивости жутких историй о разрушительных последствиях наводнения. Уверенности в светлом будущем не прибавляли и передаваемые из уст в уста новости из Азии, где уже второй день продолжалось затопление крупных населенных пунктов, а аномальные осадки и не думали прекращаться. Доносящиеся со всех сторон разговоры порождали во мне гнетущее чувство вины, перед глазами невольно вставал укоризненный взгляд Айка и даже выкуренные в огромном количестве на первой же остановке сигареты не повлияли на градус моего настроения.

Сама поездка тоже не задалась. Я  планировала если уж не  полноценно поспать, то хотя бы немного подремать, но включенный на немыслимую громкость телевизор моментально свел на нет мои намерения. На экране демонстрировался криминальный боевик с элементами мелодрамы, и от примитивности сюжета вкупе с бездарной игрой актеров меня начало подташнивать уже после первых кадров. Я пробовала откинуть сиденье и просто лежать с закрытыми глазами, но и это мне толком не удалось. Мне досталось место по соседству с тучной бабищей, беспрестанно что-то жующей с отвратительным чавканьем. Крупногабаритная дама явно не умещалась в своем кресле и потому считала своим долгом оккупировать большую часть моего, практически впечатав меня в оконное стекло. Я пару раз недвусмысленно намекала соседке о недопустимости вторжения в мое и без того весьма ограниченное личное пространство, однако та после короткого перерыва вновь расслаблялась и бесцеремонно разваливалась на сиденье.  В общем, я смирилась с перспективами бессонной ночи и вытекающего из нее разбитого состояния наутро, стиснула зубы и с лихорадочным терпением ждала очередной остановки, чтобы хоть на несколько минут покинуть душный автобус с пропитанным испарениями человеческих тел спертым воздухом и спокойно покурить на улице.

Ветер, между тем, задувал совсем  нешуточно. Если  на Перовском автовокзале я перескочила буквально с корабля на бал и  в полной мере не успела ощутить  неблагоприятные погодные условия, то стоя на обочине загородной трассы, я еле-еле смогла поджечь сигарету. Ураганные порывы периодически достигали такой силы, что пригибали к земле ветви деревьев, и получивший сообщение об объявленном по области штормовом предупреждении  водитель настоятельно рекомендовал пассажирам  без лишней необходимости не покидать автобус. В одну из таких вылазок, окончившуюся принудительным водворением существенно рискующих быть унесенными шквальными порывами курильщиков обратно в салон, я набралась смелости, чтобы поднять голову и отыскать на небе огненный диск Нибиру.  Пульсирующая точка неотвратимо двигалась к Земле, а сопровождающие ее разведывательные корабли казались неотъемлемой частью астероидного шлейфа. Несколько месяцев…Всего несколько месяцев.

Я всматривалась в сонные лица окружающих меня пассажиров и невольно старалась понять, как поступил бы каждый из них, если бы информация о грядущем конце света была озвучена с высоких трибун на официальном уровне. Подавляющее большинство пустилось бы во все тяжкие и за оставшееся время перепробовало бы все запретные удовольствия, в которых ранее приходилось себе отказывать. Как ни странно, даже четко осознавая  неизбежную обреченность нашего мира, я не хотела возвращаться к героину. Я отчаянно хотела прожить остаток своих дней нормальной жизнью, но сейчас уже не знала, появится ли у меня такая возможность в столице. Бегство в никуда снова швыряло меня на самое дно,  и я  не была  твердо уверена, что смогу от него оттолкнуться для решающего прыжка.

Уже на подъезде к столице у меня создалось впечатление, что ветер вот-вот снесет автобус с трассы, и в салоне пошли разговоры о том, что мы надолго застрянем в пригородном поселке, пока ураган не стихнет, однако,  водитель на свой страх и риск преодолел последние километры и благополучно довез изрядно перенервничавших пассажиров  в пункт назначения. В то время,  как моя соседка с изумительным для столь внушительной комплекции проворством  сходу ринулась ловить такси, я, обеими руками хватаясь за столбы и стены и посекундно опасаясь улететь в неизвестном направлении, короткими перебежками добралась до дверей автовокзала.  Новая жизнь начиналась здесь и сейчас. Камера, мотор, дубль два!

Я натуральным образом отвыкла от столичной толкотни, и столпотворение народа в зале вызывало у меня явный дискомфорт. Мне нужно было просто посидеть и подумать, а в итоге пришлось думать стоя, так как все свободные места давно заняли мои гораздо более расторопные и удачливые конкуренты.  Невзирая на то, что наш автобус прибыл в столицу ранним утром, на автовокзале царила шумная суета, и в еще полностью не отошедших от воплей экранных героев ушах непрерывно звучал противный гул. 

Я отошла подальше от  бурно осаждаемых желающими приобрести билеты гражданами касс, прислонилась к холодной стене и попыталась слегка упорядочить хаос в своей голове. Первым делом нужно было  ответить на  ключевой вопрос, куда идти дальше,  а принимая во внимание тот факт, что вариант у меня имелся всего один, просто найти достойный повод нагрянуть  к Потапычу с визитом вежливости. Я не знала, как объяснить свое возвращение в столицу,  и чем обосновать свое увольнение с общественных работ, единственное, что я могла противопоставить всеобщему осуждению – это свои нетронутые вены,   и уж кто-кто, а мой лечащий врач-нарколог должен понимать, насколько это сильный аргумент в мою пользу.

Дорога утомила меня до такой степени, что  я готова была уснуть стоя. Слипались глаза, наливались свинцом веки, слабели ватные ноги – я хотела встряхнуться, но  внезапно отяжелевшее тело отказывалось подчиняться разуму, а вскоре и сам разум перестал взаимодействовать с телесной оболочкой и целиком переключился на прием сигнала из другого измерения.

Никогда прежде я не видела нефилима так ясно и отчетливо. Удлиненный, словно искусственно вытянутый череп, заплетенные в тугие косы волосы иссиня черного цвета, бледное, будто высеченное из мрамора, лицо с чуть раскосыми глазами и широкими, раздувающимися ноздрями и  с надеждой простертая ко мне четырехпалая ладонь.

-Энэким! –тонкая ниточка губ нефилима совсем не шевелилась,  но в тесных стенах моей черепной коробки металось эхо его грудного голоса, - энеким!

Я не понимала значения этого слова, но инстинктивно ощущала, каким невероятным могуществом веет от этого, на первый взгляд бессмысленного, сочетания звуков. Нефилимы не являлись эволюционным венцом своей высокоразвитой цивилизации, ими управляли еще более совершенные существа, от чьей воли напрямую зависели параметры движения Нибиру. Энэкимы были жестоки, кровожадны и властны, в отличие от пытающихся предотвратить столкновение красной планеты с Землей нефилимов, настроены куда менее гуманно  по отношению к людям, потому что энэкимы  и есть по сути те самые творцы, которым ничего не стоит уничтожить человечество, чтобы затем без труда создать его заново.  

-Заколебали  уже эти наркоманы! Тебе что, уколоться больше негде, как на вокзале?

За немалое число контактов нефилимы ни разу не заводили со мной беседу о наркотиках, благодаря чему я сделала вывод, что ментальная связь с Нибиру разорвана и сейчас со мной разговаривает простой смертный. Я неохотно открыла глаза и с ужасом обнаружила, что «смертный» облачен в форму сотрудника полиции. Вызванное «сюрпризом» потрясение оказалось до того сильным, что я мигом вышла из ступора, собралась с духом  и, думая лишь о том, чтобы Валерчик не успел разослать на меня ориентировки столичному крылу продажных полицейских, с достоинством заявила:

-Вы что, какие наркоманы? Меня просто в автобусе укачало, а  в зале присесть негде, вот и встала там, где придется.

 

ГЛАВА XXXVI

В наметанных глазах опытного блюстителя закона я выглядела открытой книгой, на страницах которой крупным шрифтом описывалась печальная история моего жалкого наркоманского существования, а длинные рукава явно не соответствующей жаркому лету трикотажной водолазки и вовсе позволяли отбросить последние сомнения, однако, бесспорно, сделавший из увиденного правильные выводы полицейский неожиданно принял решение со мной не связываться.  В принципе, его пассивность имела под собой довольно веские основания: вела я себя мирно, общественного порядка не нарушала, а принудительно тащить меня на анализы, ради того, чтобы  в случае положительного результата теста на наркотики составить протокол и выписать мне копеечный административный штраф, было для рядового сотрудника правоохранительных органов, в сущности, себе дороже. Одним словом, в ответ на мои оправдания полисмен лишь брезгливо поморщился и выразительно кивнул в сторону двери – мол, хоть в умат упарывайся, только не на моем участке. Я понимающе улыбнулась, отлепилась от стенки и, бросив краткий взгляд на  вокзальные часы, двинулась к выходу.

Ветер не только не стих, но и, по-моему, многократно усилился. По мрачному серому небу стремительно перемещались огромные перистые облака,  а окутанное пыльной дымкой Солнце вновь приобрело жутковатый багровый оттенок. Влияние приближающейся к Земле Нибиру все заметнее отражалось на изменившемся цвете светила, и неизбежные погодные катаклизмы, видимо, постепенно дошли и до столицы – по крайней мере, больше похожий на надвигающийся смерч ураган на моей памяти  в родном городе свирепствовал впервые. Денег на такси у меня катастрофически не хватало, поэтому мне пришлось сознательно подвергнуть себя риску и попытаться достичь расположенной на весьма внушительном отдалении трамвайной остановки.  

Если общая масса пассажиров обладала определенной устойчивостью благодаря тяжеленным сумкам с багажом и умудрялась за счет них относительно успешно балансировать на ветру, то  весь мой балласт ограничивался мятой сигаретной пачкой, не особо, как вы понимаете, способствующей увеличению моего дистрофичного веса.  В тот момент, когда я уже практически смирилась  с отчетливо замаячившей на горизонте перспективой слету врезаться в фонарный столб, вконец обленившийся ангел-хранитель успел вмешаться, и  от неминуемого столкновения с  металлической опорой меня спас вовремя перехвативший мою руку мужик, обремененный таким огромным чемоданом, что в него запросто могла бы поместиться и я сама.

Рассыпаться в искренних благодарностях мне, к вящему сожалению, было некогда, и перед тем, как вскочить на подножку отъезжающего трамвая, я продемонстрировала свою бесконечную признательность вымученной улыбкой.

-Следуем в парк, - незамедлительно объявила кондуктор, - штормовое предупреждение, сказали всем срочно сниматься. Так что, если кому дальше ехать надо, лучше сразу на автобус пересядьте.

Пока я прикидывала, каким видом транспорта мне в сложившихся обстоятельствах будет удобнее добираться до столичного наркодиспансера, трамвай тронулся с остановки и вопрос отпал сам собой. Мало, конечно, приятного пилить пешком почти полквартала, но, учитывая придаваемое непрекращающимся ветром ускорение, это расстояние мне предстояло, скорее всего, пролететь, желательно не разбив себе при этом голову. Не думаю, что стоять на остановке в ожидании неизвестно еще когда соизволящего прибыть автобуса, это более рациональный выбор по сравнению с достаточно комфортным передвижением в угрожающе раскачивающемся туда-сюда трамвае почти что до конечного пункта назначения.

Переименованный с недавних пор в  «Центр по лечению и профилактике зависимых заболеваний» наркодиспансер по негласному правилу возвели  чуть ли не на самой окраине столицы.  Причем, если применительно к лечебному заведению специфической направленности, месторасположение у черта на куличках легко объяснялось с позиции элементарной логики, то понять, что сподвигло муниципальные власти вынести практически в промзону все прочие больницы, не обладающему выдающимися экстрасенсорными способностями человеку было, однозначно, не дано.  Экстренная госпитализация обратившихся в неотложку столичных жителей превращалась для и без того еле живых пациентов в невыносимо долгую тряску через весь город, а ежедневные поездки на амбулаторное лечение существенно били по карманам нуждающихся в медицинской помощи больных.

 Не удивительно, что с развитием рыночных отношений в столице буйно расцвели частные клиники,  для того чтобы добраться в которые, вовсе не требовалось тащиться чуть ли не за черту города. Проблема досталась столице еще с советских времен, и особо зубастые «акулы пера», периодически поднимающие в прессе эту злободневную тему, со злой иронией называли постройку больниц  на отшибе «символом естественного отбора и механизмом саморегуляции численности населения». И то верно, после сорокаминутного путешествия в подпрыгивающей на многочисленных ухабах карете выживали, похоже, исключительно сильнейшие и выносливейшие представители рода человеческого.

Я вышла из трамвая на повороте в депо, и  вместе с небольшой кучкой таких же отчаянных пассажиров смело шагнула навстречу превратностям судьбы.  Была у меня изначально мысль укрыться под шаткой конструкцией остановочного павильона, но укрытие выглядело настолько ненадежным, что вполне годилось для осуществления изощренного  плана самоубийства посредством добровольного погребения себя под тяжелой металлической конструкцией в ходе ее обрушения от порывов ураганного ветра. Помирать мне было пока, вроде как, рановато, и я  решительно направилась к ближайшему дому, где моментально юркнула в менее подверженный разгулу стихии двор с твердым намерением преодолеть оставшееся  до наркодиспансера расстояние, категорически избегая выхода на открытое пространство.

Произошедший на автовокзале контакт  и его чересчур резкий разрыв до такой степени вышибли меня из колеи, что я благополучно забыла предварительно позвонить Потапычу и предупредить о том, что  к нему собирается без приглашения нагрянуть любимая пациентка. Теперь же у меня имелись ощутимые шансы не  застать его на работе по причине, например, отдыха после ночного дежурства или пребывания на какой-нибудь планерке в департаменте, и меньше всего мне хотелось бы проделывать обратный путь в  экстремальных условиях штормового предупреждения.

За три месяца принудительного лечения  кирпичная пятиэтажка наркодиспансера стала мне вторым домом, а, как  выяснилось позже, вообще единственным. Никогда бы не предположила, что опять вернусь в этом «храм медицины», да еще и будучи абсолютно чистой, но с другой стороны, скажи мне кто-нибудь, что несовершеннолетний отпрыск перовского олигарха будет страстно целовать меня в раздевалке местного  дворца спорта, я бы лишь красноречиво покрутила пальцем у виска. Но за последнее время жизнь преподнесла мне такое потрясающее разнообразие сюрпризов, что у меня понемногу начал вырабатываться своего рода иммунитет.

Я боялась, что  стоит мне толкнуть входную дверь наркодиспансера, как на меня тут же выльется ушат благоухающих ароматами помойного ведра воспоминаний, но ничего подобного почему-то не случилось. Наверное, я все-таки изменилась, разобраться  бы только еще, в какую сторону. Одно я знала точно, за решетку я не хочу, и не важно, окошко ли это тюремной камеры, или густо зарешеченные окна спецпалаты. Мое преображение уходило истоками именно сюда, и я не считала этот процесс окончательно завершенным: да, в моей крови больше не было героина, но он навсегда  остался в моему отравленном мозгу, и я  совсем не чувствовала себя излечившейся.  Что ж, перед тем, как отпустить меня в свободное плавание, Потапыч был со мной на изумление честен,  утверждая, что наркомания неизлечима и  суть того, что обычно  принято называть «лечением», намного лучше описывается термином «перевоспитание».

В наркодиспансере меня узнали буквально все, от охранников до  сотрудников регистратуры, и, в принципе, в этом не было ничего удивительного, если принять во внимание, какие безобразные сцены я устраивала в первую пару недель с момента поступления в стационар. Поразило меня другое: вечно хмурый, неулыбчивый и по-армейски прямолинейный персонал наркодиспансера наперебой принялся отпускать мне комплименты. Оказалось, что я похорошела, посвежела и, цитируя пожилую медсестру Инну Ивановну с говорящим прозвищем «Медуза Горгона», приклеившимся к ней за способный превратить в окаменелость любого нарушителя спокойствия взгляд, «малость округлилась на мордочку». Я старательно улыбалась во все свои коронки, кстати, вызвавшие целый набор восторженных комментариев, и одновременно пыталась представить, насколько отвратительно я выглядела раньше, если моя нынешняя внешность, регулярно пугающая меня отражением в зеркале, некоторым кажется  чуть ли не идеалом женской красоты?

Видимо,  наслушавшийся восхищенных отзывов в адрес своей подопечной ангел-хранитель запоздало сообразил, что и  небесный покровитель у общепризнанной красотки тоже должен быть на уровне,  а потому поднапрягся и уберег меня от непроизводительного посещения наркодиспансера. В откровенно приподнятом настроении я горной козочкой поскакала по лестнице на второй этаж, на кураже постучала в дверь, а потом вдруг испугалась собственного напора и чуть было малодушно не убежала куда глаза глядят.

В графе «Ф.И.О.» в паспорте  у заведующего отделением значилось «Михайлов Владимир Савельевич»,  но между собой в равной мере и персонал, и пациенты, называли его Потапычем за карикатурное сходство с облаченным в белый халат медведем. В довершение к поистине огромному росту врач обладал еще и массивной комплекцией бывшего тяжелоатлета, а низкий рыкающий голос и неспешная вдумчивая речь невольно внушали уважительный трепет не только у находящихся на излечении наркоманов, но и у их многочисленных родственников, сутками осаждающих его  кабинет. О своем кулуарном прозвище, Михайлов, несомненно, был прекрасно осведомлен, но вида не подавал, проявляя к столь незначительным мелочам жизни полную лояльность.

В своем деле Потапыч был настоящим профессионалом своего дела, и переманить ценного специалиста неоднократно пытались частные наркологические клиники, однако опытный доктор хранил лебединую верность государственному учреждению. По слухам, чего ему только не сулили – высокую зарплату, скользящий график, служебный транспорт и целый набор бонусов. Все поступающие предложения Потапыч вежливо отклонял, и продолжал вот уже двадцать два года ударно трудиться на благо государства в родном диспансере, и так как репутация его была безупречна, а ремиссии выписавшихся пациентов долгосрочны, продолжал невольно отнимать у частников львиную долю клиентуры.  Невзирая на то, что государственный стационар не отличался хорошими бытовыми условиями, включая хваленые платные палаты, сюда шли именно «на Михайлова».  Фамилия нарколога стала в столице своеобразным брендом, и иногда мне даже казалось, что иногда я кляла незадачливого ангела- хранителя чересчур усердно – мне бесконечно повезло, что  волей судьбы я попала в руки Потапыча.

Ко мне не применялось никаких новомодных методов лечения,  на мне не ставилось никаких экспериментов, надо мной проводились стандартные процедуры, но все же я всегда чувствовала себя особенной. Впрочем, в беседе с другими пациентами я слышала  аналогичную точку зрению, и наверное, как раз это и был тот самый индивидуальный подход. Потапыч делал невозможное, он умел соблюдать баланс между жесткостью и доверием, он мог быть любящим отцом и заботливым наставником, но проявлять беспощадную жесткость к любым отклонениям от курса реабилитации и мгновенно превращаться в принципиального и сурового доктора.  Кроме того, он был тонким психологом, и насквозь видел всех доставшихся в наследство от наркоманского прошлого демонов, это Потапыч научил меня смотреть им в лицо и бросать им вызов.  Сегодня же я пришла к нему доказать, что его уроки не прошли для меня даром, и…может быть, попроситься на ночлег.

За окнами кабинета протяжно завывал ветер, и ожесточенно хлестали по стеклу ломающиеся ветки. Старенький электрочайник только что вскипел, и Потапыч самолично плеснул кипяток мне в чашку. Я потеребила чайный пакетик, выложила его на блюдце и машинально взяла из вазочки печенье. Казённая мебель,  голые больничные стены, истоптанный пол –   кто еще согласится променять золотые горы на это убожество? Только лишь фанатично преданный своему истинному призванию человек.

-Зря ты уволилась с общественных работ, Римма, -  выдержав долгую паузу после окончания моей  местами значительно усеченной исповеди, заключил врач, -треть столицы сейчас на бирже труда стоит, и месяцами вакансий ждут, так там, извини, люди с двумя высшими образованиям.

-Владимир Савельевич, я же  на большую должность и не претендую, - сходу определила я круг своих профессиональных амбиций, - может, также улицы мести устроюсь…

-Сомневаюсь, -   скептически покачал  седовласой головой Потапыч, - ты, пока с вокзала ехала, по сторонам хоть смотрела? На неквалифицированных работах везде одни гастарбайтеры работают, дешевой силы из ближнего зарубежья  на год вперед понаехало. Люди возмущаются, а правительство молчит. Так что, даже не знаю, чем тебе помочь. А если в Перовск тебе вернуться? Тетка твоя, наверное, давно обиду простила, а с бригадиршей ты сама сказала – на короткой ноге…

-Владимир Савельевич! – я умоляюще подняла на Потапыча наполненные немой тоской глаза, - не поеду я в Перовск, я там или с ума сойду или, в конце концов, опять ширнусь.

-Захочешь ширнуться, ты и здесь точно также ширнешься, что ты мне сказки рассказываешь? - меланхолично возразил не поддавшийся на мой неумелый шантаж  Потапыч, - что же у тебя на самом деле в Перовске произошло?

-Много чего, и плохого, и хорошего,- уклончиво сообщила я, макая печенье в остывающий чай, и внезапно осознав, что врать Потапычу совершенно бессмысленно, со вздохом  добавила, - например, в Перовске я случайно встретила того, кто подсадил  меня на героин.

 

ГЛАВА  XXXVII

На даче у Потапыча я жила уже вторую неделю. На «загородную виллу» я переехала на другой день после судьбоносного разговора в наркодиспансере, и  в течение последующих нескольких суток в силу своих скромных возможностей помогала хозяевам восстанавливать поврежденную в результате шквального ветра крышу дачного домика. Надо отметить, что столичная инфраструктура перенесла страшный ураган далеко не без потерь, причем поваленные деревья и оборванные провода линий электропередач составляли лишь малую часть причиненного стихийным бедствием ущерба. К сожалению, не обошлось без человеческих жертв, и меня не покидало  жуткое ощущение прелюдии к неминуемой катастрофе планетарного масштаба, которую мы с Айком, возможно, смогли бы предотвратить, если бы наша хрупкая  коалиция не распалась под влиянием внешних факторов.

Я никогда не испытывала потребности быть ближе к природе, и всегда считала  себя бесконечно урбанизированным человеком. Меня отродясь не привлекали коллективные выезды на шашлыки, и отдыхать я предпочитала исключительно в черте города. Когда были еще живы родители, мы иногда проводили выходные за пределами столицы, но тогда я  относилась к семейному досугу в большей степени  как к неизбежному злу и страстно мечтала поскорей вернуться домой, чтобы тем же вечером отправиться в турне по клубам. Ночные тусовки, алкоголь,  пьяный секс на заднем сиденье  - я  непременно переболела бы всем этим, если бы  не последовавшая за гибелью родителей безнаказанность.

Сейчас я понимала, что на тот момент  была инфантильной, избалованной и психологически незрелой личностью, и оказавшиеся в моем распоряжении деньги, настолько вскружили мою дурную голову, что я стремительно покатилась по наклонной плоскости. Штатный психолог наркодиспансера, посоветовавшая заняться ретроспективным анализом, невольно помогла мне открыть глаза на откровенную бессмысленность моей жизни, притом это самокритичное утверждение в полной мере касалось не только проведенного под героином времени, но и всех предшествующих лет. Смысла не было и теперь. Я всего лишь доживала отпущенные нашему обреченному миру дни, так почему бы, в сущности, не провести их на приусадебном участке?

Многие вещи здесь были для меня в диковинку: жена Потапыча с нуля обучала меня садоводческим премудростям, и я считала своим священным долгом овладеть хотя бы базовым навыками ухода за созревающим урожаем, чтобы не выглядеть уж совсем бессовестной тунеядкой. В итоге полив, рыхление и прополка стали для меня такими же обыденными вещами, какими еще недавно являлись уборка перовских улиц и побелка нескончаемого ряда бордюров. Я искренне радовалась первым незначительным успехам на ниве возделывания дачных культур и всеми силами старалась  оправдать возложенное на меня доверие.

Кое-какие особенности загородного проживания поначалу казавшиеся мне абсолютной дикостью, меня неожиданно заинтересовали, увлекли и  больше не вызывали инстинктивного отторжения. Я варила собственноручно выкопанную картошку в закопченной кастрюльке, периодически открывала заслонку, подбрасывала в топку бумагу и хворост, и с наивным восторгом наблюдала, как из печной трубы вырываются клубы сизого дыма, а потом добавляла  в блюдо полбанки пожертвованной сердобольной женой Потапыча тушенки, приправляла готовый суп свежесорванной зеленью и с наслаждением смаковала свое нехитрое кулинарное произведение. В древнем  алюминиевом чайнике я заваривала ароматный напиток из душистой  мяты и смородиновых листьев, а сладкая виноградная гроздь служила мне лучшим десертом на свете.  После ужина я усаживалась на раскладной туристический стул, расслабленно вытягивала ноги,  прикуривала сигарету и надолго замирала в неподвижности, любуясь закатом.

В Перовске мне часто не хватало как раз тишины и уединения, а на даче я сполна получила и то,  и другое. Гармоничную идиллию здесь ничто не нарушало  - после участившихся набегов посягающих на чужой урожай воров, садоводство значительно усилило контроль за безопасностью, и вход посторонним лицам на охраняемую территорию был отныне строго воспрещен. С тех пор, как вопрос сохранности личного имущества дачников  окончательно решился, народ принялся понемногу обустраивать свои «фазенды», в частности, Потапыч установил примитивную душевую кабину, увенчанную объемным баком. За день солнце нагревало воду в емкости до вполне приемлемой для мытья температуры, и после вечного недогрева в губаревской общаге, кустарные удобства казались мне роскошным джакузи.

С наступлением темноты заметно холодало, я подтягивала колени к подбородку и  зябко куталась в два старых одеяла, по причине солидного возраста сосланных на дачу все той же хозяйственной Зинаидой Степановной. В пограничном состоянии между бодрствованием и сном меня посещали странные, пугающие видения. Небесно- голубые глаза Айка, геометрические линии пустыни Наска, каменные стрелы плато Устюрт и исполосованное гигантской гребенкой дно Аральского моря  медленно проплывали передо мной в колеблющемся мареве сгустившейся вокруг темноты, и не то от холода, не то от страха меня начинал колотить озноб.  Контакты больше не возобновлялись, тот случай на автовокзале был последним, но я  с пронзительной остротой чувствовала, как меняется наш мир, и как болезненно происходят с ним эти неизбежные метаморфозы.  Я не знала, почему нефилимы оставили попытку достучаться до меня: как сказал бы Айк, «забили», или запоздало осознали, что выбрали для спасения человечества не тех людей, одна из которых настолько погрязла в личных проблемах, что воспринимала грядущий апокалипсис в качестве радикального способа их разрешения, а другой в приступе юношеского максимализма готов был отказаться от порученной ему миссии, необоснованно обидевшись на весь белый свет разом?

Основным недостатком внезапного прекращения контактов  выступало отсутствие неизменно накрывавшего меня «прихода». Я  не потеряла способности  видеть  Нибиру, но, сколько бы не всматривалась в красную точку на усеянном звездами небосводе, нефилимы хранили молчание. Говоря наркоманским языком, ощущение было такое, будто «вмазался под шкуру» - уколоться укололся, а кайфа-то нет. Нечто подобное я и  ощущала сейчас – за мной наблюдали, обо мне помнили, но приватной беседы больше не удостаивали. Как в этом плане обстояли дела у Айка, я почти не сомневалась: синхронность выступала неотъемлемым свойством контакта, и следовательно, парень также остался в вакууме. Что ж, хотелось верить, что его при этом так не кумарило.

Сегодняшняя ночь выдалась  довольно беспокойной  –за длинную рабочую неделю в загазованном городе жители столицы уставали от  шумной суеты гудящего муравейника и в пятницу целыми семьями выбирались на дачи, где и оставались до утра.  Как назло, провести ночь  вне дома вздумали и ближайшие соседи Потапыча по участку, и все было бы ничего, но состоящая из пяти человек компания затеяла веселый пир с обилием горячительных напитков, сопровождающийся разжиганием костра, фальшивым пением застольных песен и обменом громкими репликами неразборчивого содержания. Из долетающих до меня разрозненных обрывков разговоров мне удалось выяснить, что дружный  выезд на природу разбитные молодые люди приурочили к завершению последнего этапа на пути к взрослой жизни: по всей стране  прошли выпускные вечера,  и вчерашние школьники отмечали получение долгожданных аттестатов с недюжинным размахом. Учитывая, что с некоторыми допущениями и поправками, ночь после своего собственного выпускного прошла у меня в аналогичной обстановке,  удивляться  тут было особо нечему, и мне  оставалось лишь смириться с вынужденной бессонницей.

Немного вздремнуть мне удалось  только на рассвете. Мало того, что в течении добрых двадцати минут до меня доносились громоподобные отзвуки сотрясающего столицу праздничного салюта, так еще и мероприятие на соседней даче растянулось до самого утра, когда даже самые стойкие  участники , наконец, свалились под натиском выпитого алкоголя. Интересно, где и с кем встретил первый день новой жизни Айк? Флешку с фотографиями Юльки и Денжера я, похоже, действительно выронила в раздевалке, но очень надеялась, что ее давно растоптали тамошние спортсмены, и тем самым навсегда похоронили чужой секрет. Я сделала эти снимки в порыве какой-то бессознательной ревности,  и от них нужно было избавиться еще в Перовске, однако, я упорно таскала карточку в кармане, пока предсказуемо ее не потеряла. Можно, конечно, исходить из позиции, что все тайное рано или поздно становится явным, но у меня не было ни малейшего желания выступать в роли частного детектива, уличившего в неверности вторую половину своего клиента.

Я ополоснула лицо остывшей за ночь водой из умывальника,  закурила, и, мучительно превозмогая непреодолимую зевоту, приступила к выполнению своих неофициальных обязанностей. Пропалывать многочисленные грядки я предпочитала с утра, пока палящее солнце еще не вошло в зенит, и раскаленный воздух не окутал дачу пышущей жаром поволокой.  Но даже в относительной прохладе прополка являлась весьма скучным и утомительным занятиям, а  продолжительное сидение на корточках  вызывало боль в затекающих ногах, неприятно отдававшуюся в поясницу. Так как ночь я провела, толком не сомкнув глаз, совершенно не выспавшийся организм настойчиво требовал реализации права на отдых и всячески протестовал против утреннего сеанса трудотерапии, что выражалось в моем периодическом залипании в неестественной позе. Примерно в таком положении меня и застал  молодой светловолосый мужчина в солнцезащитных очках и деловом костюме, подходящем для  садово-огородной деятельности не больше, чем рыцарские доспехи для  художественной гимнастики.

Вероятно, рубило меня по полной программе, потому что я в равной степени не услышала ни звука подъехавшего автомобиля, ни шагов у себя за спиной, и появление на даче импозантного незнакомца застигло меня врасплох. Неизвестного визитера сопровождал  одетый куда более по-дачному Потапыч,  и его присутствие рядом несколько снизило уровень  неосознанно охватившего меня напряжения. Настораживало лишь, что вместо потрепанной иномарки у калитки красовался черный джип с затонированными стеклами, откуда и вылез врач вслед за незнакомцем.  Утешало одно: на полицейскую облаву сие действо вроде бы не походило, да и отмечалась  я  по месту жительства  буквально на днях.

-Римма, доброе утро! – Потапыч сходу догадался, что длительное пребывание в сидячем положении причиняет мне определенный дискомфорт, и  без лишних разговоров протянул руку помощи, - как у тебя дела? Ночь прошла без происшествий?

-Все в порядке,  Владимир Савельевич, - я вытерла перепачканные горьким соком отчаянно сопротивляющихся принудительному выдергиванию сорных трав и решительно перевела вопросительный взгляд на белокурого гостя,  даже из вежливости не выказывающего намерения снять очки, - а…

-Меня зовут Олег, - кратко представился незнакомец, нагло проигнорировав слова приветствия.  Не считал меня за человека или все-таки просто очень торопился и опускал ненужные формальности, дабы сберечь драгоценное время? – я личный помощник депутата Мезенцева Дмитрия Алексеевича, вот мое служебное удостоверение. Мне поручено срочно доставить вас в Перовск, пожалуйста, соберитесь  как можно быстрее!

Каких только абсурдных мыслей не прокрутилось у меня в голове за неизмеримо краткие секунды обоюдного молчания. Дошло до того, что я начала лихорадочно озираться по сторонам, навскидку соображая, через какой забор у меня хватит сил перемахнуть и со всех ног задать стрекача. Не знаю точно, зачем по мою душу явился помощник отца Айка, но явно не для торжественного  присвоения мне звания почетного гражданина славного города Перовска!

-Римма, тихо! – Потапыч успокаивающе коснулся моего плеча почти в тот момент, когда я уже всерьез нацелилась удариться в бега,- насколько я понял со слов этого молодого человека, Дмитрий Алексеевич очень нуждается в твоей помощи. Олег, будьте любезны, введите Римму в курс дела, иначе, судя по тому, как она на вас смотрит, вам придется ее связать и везти в Перовск в багажнике. Электричество мне на дачу еще не провели,  поэтому ни телевизора, ни приемника здесь нет, так что Римма последних новостей не слышала.

-Я бы все по дороге рассказал, у нас каждая минута на счету, - нервно теребя очки, буркнул депутатский помощник и быстрой скороговоркой выпалил, - вчера вечером неизвестные похитили сына Дмитрия Алексеевича, Артура, прямо с выпускного вечера.  Похитители выдвинули требования о выкупе, и  угрожают убить Артура в случае обращения  в полицию. Дмитрий Алексеевич и его супруга  предполагают, что вы можете что-то знать о предполагаемых преступниках. И имейте в  виду, Римма Андреевна, - Олег резко снял очки и в упор обратил на меня наполненный безграничной решимостью выполнить поручение шефа взгляд, - может быть, господин Михайлов,  конечно и пошутил, но у меня плохое чувство юмора, и если вы откажетесь содействовать в освобождении Артура Мезенцева, я на самом деле закрою вас в багажнике уже как возможного сообщника похитителей.

 

ГЛАВА XXXVIII

Избавившийся от непроницаемых черных очков Олег больше не производил впечатления бездушного робота с заложенным на программном уровне алгоритмом действий: даже в состоянии охватившего меня глубокого ступора я боковым зрением заметила, как разительно изменилось выражение его лица при одном лишь взгляде на мои обнаженные руки. Далее глаза депутатского помощника машинально скользнули по моим ногам, и суровые черты гостя из Перовска исказила гримаса неприкрытого отвращения. 

На даче у меня не было ровным счетом никакой необходимости прятать под одеждой свои изуродованные  темными жгутами склеротированных  вен и множественными шрамами от дезоморфиновых язв  конечности, и впервые за долгое время позволила себе облачиться в майку и шорты. Потапыч и его жена, также имеющая медицинское образование, к подобным «натюрмортам» давно привыкли, а учитывая, что врач прекрасно помнил, как выглядело мое испещренное следами неудачных инъекций тело до лечения, нынешнее положение дел он  и вовсе считал значительным прогрессом. Естественно, что для помощника Мезенцева, длительное созерцание вблизи сего явно не предназначенного для слабонервных зрелища, стало серьезным испытанием для психики.

-Римма, иди переоденься! – решительно приказал Потапыч,  внимательно наблюдавший за реакцией Олега  с чисто профессиональным интересом, - давай скорей, чего стоишь?

-Я жду вас в машине, - отмер, наконец, депутатский помощник, - поторопитесь,  а я пока сообщу Дмитрию Алексеевичу, что нашел вас и мы уже выезжаем!

Почти пять лет непрерывного героинового стажа просто не могли не отразиться на моих умственных способностях – мозг  упрямо отказывался переваривать полученную информацию, разрозненные, неоформившиеся зародыши мыслей хаотично метались в моей голове,  постоянно сталкиваясь на лету и в агонии обливаясь кровью на бетонном полу непонимания.  Правда была  настолько страшной, что мой привыкший отгораживаться от реальности стеной наркотического дурмана разум, автоматически переключился в режим почуявшего опасность страуса и целенаправленно пресекал настойчивые сигналы, поступающие из органов чувств.

Какого черта! Я ведь все подробно расписала в адресованной Алле Мезенцевой записке, я предупредила ее о замысле Валерчика,  неужели до родителей Айка так и не дошло, что их сын находится под колпаком преступников,  которые только и ждут подходящего момента для осуществления своего чудовищно жестокого плана? Почему Мезенцевы допустили, чтобы Айк попал в руки бандитов, если заранее знали об угрозе? И чего они хотят добиться задним числом от меня, когда я уже и  так выдала им все, что мне известно о намерениях Валерчика? Выходит, я фатально ошиблась, думая, что мой спешный отъезд из Перовска поможет уберечь  Айка? Получается, я сбежала прежде всего от себя самой? Трусливо поджала хвост, потому что испугалась ответственности, переложила ее на плечи Мезенцевых и была такова.

Что я могу сделать сейчас, и главное, что это в итоге даст? Повторить в глаза родителям Айка все изложенное в записке? Выслушать их осуждающие речи, перетерпеть брезгливое омерзение  в их взглядах  - да,  пожалуйста, хоть всю жизнь, только бы с Айком ничего не случилось. Узнав в стационаре о смерти Стаса, я невольно испытала кощунственное облегчение, и это жуткое известие стало для меня своего рода  окончательным прощанием с прошлым, но если  сейчас что-то произойдет с Айком, я в тот же день сделаю себе надежный «золотой укол» - малодушный удел тех, чей обглоданный чувством вины скелет  уже не годится даже на корм червям.

Потапыч по-отечески  крепко обнял меня на дорогу, но не произнес при этом ни слова. Он лучше, чем кто-либо понимал мое состояние, и знал, что любая неосторожная реплика  легко может вывести меня из равновесия, которого я и так практически лишилась. Черная громадина  джипа  вновь увозила меня туда, откуда я в отчаянии совершила паническое бегство, и я не знала, что будет со мной дальше, более того, мне было на это абсолютно плевать. Если бы я сама по себе имела хоть какую-то ценность, я бы, не задумываясь, принесла себя в жертву любым богам, но родители Айка напрасно возлагали на меня надежды – в моей моральной поддержке они вряд ли нуждались, и я откровенно не представляла, чем еще я им способна пригодиться.

Олег  лично зафиксировал меня ремнями безопасности на переднем сиденье, и, по-моему, на всякий пожарный заблокировал все дверцы. Очки полностью скрывали его глаза,  и я вынуждена была читать мысли депутатского помощника исключительно за счет мимики нижней половины его идеально выбритого лица. К примеру,  Олег не особо обрадовался, когда я подожгла сигарету, затянулась,  и по кондиционированному воздуху салона поплыли густые кольца вонючего табачного дыма. Несмотря на то, что его плотно сжатые в тонкую ниточку губы неприязненно скривились, курить я не прекратила, справедливо посчитав, что в нынешних обстоятельствах могу позволить себе некоторые слабости, и моему демонстрирующему типичное поведение принципиально не курящего человека попутчику придется  смириться с временными неудобствами.

-Что это за гадость? Ты, что, махорку куришь? –   уже на второй  по счету сигарете не выдержал Олег и с яростью вдавил кнопку стеклоподъёмника. Вероятно, по мнению помощника Мезенцева, дымящая, как паровоз женщина, не заслуживала вежливого обращения, и в диалоге со мной он без колебаний перешел на «ты», - да уж, я тебя совсем другой представлял…

-И кого ты ожидал на моем месте увидеть? Принцессу Уэлльскую? – огрызнулась я, отказавшись с подачи Олега от этикетных норм, - разве тебя шеф не предупредил, за кем ты едешь?

-Ага, предупредил…, - со странной иронией хмыкнул помощник,  - кончай курить, я окно закрою, а то ветер в ушах свистит - сам себя не слышу!

Ради участия в обоюдно познавательной беседе, я пошла на попятную, и выбросила окурок в форточку. По загородной трассе мы мчались с такой скоростью, что по моим подсчетам должны были оказаться в Перовске максимум через пару часов, что по сравнению с муниципальным автобусом было практически в пять раз быстрее.

-Ну ты и аферистка, Римма Андреевна, - все тем же бесконечно насмешливым тоном продолжил Олег, - я, как лох последний,  по наводке шефа весь Столичный университет на ноги поднял, чтобы тебя разыскать, проректора посреди ночи из постели вытащил, отдел кадров на пустом месте взбаламутили… И что, нет у них педагогов с таким именем-отчеством  и никогда не было. Шефу звоню, он говорит, ищи, значит в других вузах, но хоть из под земли эту физичку достань. Хорошо, у меня в адресном бюро одноклассница сидит, даже без фамилии адрес нашла, имя-то у тебя редкое. Понесся я на эту квартиру, там народ какой-то левый,  никто ничего не знает. Потом бабка во дворе попалась, псину  свою выгуливала, она мне и сказала, что была такая Римма, да она давно как снаркоманилась и сгинула неизвестно куда. Тут меня опять шеф прессует, почему так долго,  мне скоро эти бандиты сына по частям присылать начнут, а ты все телишься. Рванул я с безнадеги в наркодиспансер, а там, наконец, подфартило -  на Михайлова вышел. Так что, здорово ты Мезенцевым головы задурила. И главное, я так и не понял, на фига ты весь этот маскарад затеяла? Я сначала думал, тебе денег на наркоту не хватает, вот и  решили с дружками особняк грабануть, а тебя на разведку отправили, так врач твой говорит, ты уже полгода не колешься…

 -Перед тобой я уж точно отчитываться не собираюсь, - рассеянно отмахнулась я, безуспешно пытаясь сообразить, что  за  чертовщину мне только что озвучил личный помощник Дмитрия Мезенцева. В той записке я черным по белому опровергла свою связь со столичными учебными заведениями, и тот факт, что Олег отправился искать именно физичку, а не бывшую пациентку доктора Михайлова недвусмысленно свидетельствовал о заблуждении родителей Айка относительно моей истиной сущности. Алла Мезенцева не прочла мое послание? Прочла, но скрыла от мужа? Бред и еще раз бред. Зато теперь понятно, почему не было принято никаких мер, чтобы обезопасить Айка.

-Я как твои руки увидел, мне дурно стало, а на ноги посмотрел, так вообще чуть не вырвало, - доверительно признался мне Олег, не дождавшийся от меня вразумительного ответа и, по видимому, решивший скрасить дорогу мыслями вслух, - хорошо, ты переоделась, а то Аллу Викторовну точно удар хватит, она  и так слегла от нервов.  Это ж чем  ширяться надо, чтобы так вены угробить?

-Дезоморфином, - для повышения уровня общей эрудиции чрезмерно любопытного депутатского помощника поведала я, - если так интересуешься, могу научить, как правильно поставиться, обращайся, когда надумаешь.

Несмотря на то, что Олег отличался вопиющей бестактностью, такого редкого положительного, качества, как объективная самооценка у него было не отнять. На даче он честно признался, что с чувством юмора у него плоховато, и блестяще подтвердил правдивость своего заявление полным отсутствием реакции на мою со злости предпринятую попытку мрачно сострить  в его адрес.  Помощник лишь снова искривил губы и презрительно передернул плечами, а что касается меня, то после получения сверхнеожиданных сведений, в корне меняющих тактику моего взаимодействия с Мезенцевыми, мой полуразрушенный мозг внезапно показал чудеса производительности и запоздало упорядочил безумное нагромождение мыслей.  Нужно пользоваться моментом и задавать вопросы, пока этот помощник настроен ко мне более или менее лояльно. Родители Айка находятся в состояния дикого стресса, и, узнав правду о «Римме Андреевне», возможно, захотят оторваться на попавшейся под горячую руку бессовестной лгунье, и пока я успею  пропищать в свое оправдание что-нибудь более или  менее убедительное,  Мезенцевы учинят надо мной Суд Линча.

-Как похитили Айка? – осторожно спросила я, и сходу  у помощника вызвала удивленное вскидывание выгоревших на солнце бровей.

-Ничего себе, как все запущено! – фыркнул Олег, - так его только друзья называют, ну, или подружки. Он себе еще в детстве это прозвище придумал,  рэп под ним свой читает  и все такое. Сколько себя помню,  шеф с ним постоянно на эту тему гавкается, говорит, а когда ты мой бизнес возглавишь, тоже всех заставишь себя Айком называть? А сейчас, и ты туда же…Подозрительно это.

-Нормально это, - решительно отчеканила я,- как он мне представился, так и называю. Так ты про похищение расскажешь? Я же все равно в новостях увижу, чего ты жмешься?

Несколько минут помощник сосредоточенно молчал, словно взвешивая в уме все за и против откровенного разговора, а затем неохотно ответил:

-На центральном стадионе дело было, выпускной же вчера прошел. Родители туда Айка можно сказать насильно затащили, даже я в курсе, как он упирался. У него после той драки вообще депресняк начался, он уже больше недели дома сидит. Сказал, что во всем разочаровался и будет все лето к поступлению на стройфак готовиться….

-Стоп, какая драка?– от волнения я инстинктивно потянулась за сигаретой, - ты о чем?

-Да была  недавно во Дворце спорта заварушка, -даже сквозь черные очки я физически ощущала, каково неистовое желание выбросить меня в окно охватило Олега в преддверии моей попытки закурить, и провоцировать агрессию благоразумно  не стала, - Айк со своим другом сцепился, вроде как девчонку не поделили. Алла Викторовна говорила,  их там охранники еле растащили, чуть не покалечили друг друга, так дрались.  Девчонка эта к Мезенцевым теперь больше ни ногой. Айк мне сам сказал: если объявится,  гони в три шеи. Короче, тебе про похищение рассказывать, или про школьные разборки?

-Про похищение, конечно, - лирическое отступление, допущенное помощником депутата в ходе своего повествования, великолепно проясняло судьбу злополучной флешки,  и в глубине души я была даже рада, что одной ложью в этом мире стало меньше. Еще бы разобраться, куда девалась моя записка и можно будет смело заниматься дальнейшими логическими построениями, - значит, на выпускном….

-Ну да. Слушай, не мни ты свою сигарету, из нее уже табак везде сыпется. Вчера только машину на мойку загонял, и опять, как сарае, - Олег предупреждающим жестом поправил очки, - в общем, вчера Алла Викторовна кое-как уговорила Айка хотя бы на вручении аттестата побыть, а потом пообещала его сразу домой отвезти.  Часа на три это все затянулось – пока мэр торжественную речь толкал, пока медалистов чествовали…Наш же троечник, тесты завалил, и его только в самом конце на сцену вызвали. Получил он  с горем пополам свой аттестат, сунул его матери и не то отлить пошел, не то покурить, не то позвонил ему кто-то… Алла Викторовна говорит, шумно было, она и не поняла, куда он  отлучился. Договорились, что она его на парковке подождет, и  так и не дождалась. Стала звонить, телефон вне зоны, побежала к его одноклассникам,  они никто не в курсе.  Сначала думали, сам вернется, а уже поздно ночью шефу позвонили и потребовали выкуп.  Вот Алле Викторовне досталось, шеф ее только что по стенке не размазывал, будто это она виновата - за пацаном не уследила.  Это, кстати, Алла Викторовна про тебя  и вспомнила, якобы ты  с ней о чем-то поговорить хотела, и даже записку оставила.

-Так и есть, а она что, читать не умеет? – да я бы на месте многоуважаемых господ Мезенцевых Айка бы за порог без охраны не выпускала. Идиотизм чистой воды!

-Они там с шефом орали, как оглашенные, я  не все расслышал, но насколько я понял, когда во Дворце спорта драка началась, Алла Викторовна записку где-то в актовом зале выронила, да так потом и не нашла, может кто подобрал и выбросил как мусор. Так что будешь шефу в лицо рассказывать, какая ты крутая физичка,  а я лучше за дверью постою. Мне еще жизнь дорога.

 

ГЛАВА XXXIX

Если у личного помощника депутата Мезенцева имелись резонные основания для оценки свой шкуры в довольно кругленькую сумму, то в моем случае стоило всенепременно поторговаться, даже предлагая  за мою никчемную жизнь пресловутый ломаный грош. Я потеряла абсолютно все, что можно было потерять даже чисто теоретически,  так какого черта я должна напрягаться по столь незначительному на общем фоне поводу, как раскрытие карт в присутствии родителей Айка? О чести и достоинстве мне следовало печься много лет назад, а теперь, будь добра, пожинай заслуженные плоды своего героинового прошлого и не смей роптать на судьбу-злодейку!

Над жестоко страдающим от индивидуальной непереносимости табачного дыма Олегом я самозабвенно измывалось до самого въезда в коттеджный поселок: молча курила сигарету за сигаретой, нервно стряхивала пепел в окно и демонстративно игнорировала сыплющиеся в мой адрес замечания, грозящие вот-вот перерасти в проклятия. Невзирая на краткий курс аутотренинга, страх позорного разоблачения никуда не делся, и я будто во второй раз переживала один и тот же ужас. Для того, чтобы набраться мужества и написать Алле Мезенцевой ту злосчастную записку, мне пришлось мобилизовать скудные остатки смелости, сохранившиеся у меня после визита в подсобку Валерчика в совершенно мизерном количестве, и в итоге оказалось, что мои титанические усилия были напрасны. Повторять «признательные показания»  вслух мне до боли не хотелось, но ради скорейшего освобождения Айка я готова была  незамедлительно подписать себе смертный приговор, причем добровольно согласиться на самый долгий и мучительный способ умерщвления.

У ворот дома Мезенцевых мне в  первую очередь бросилось в глаза ощутимое усиление мер безопасности.  Многочисленные охранники живым щитом рассредоточились по всему наружному периметру, да и сам особняк, благодаря дежурящим у входа секьюрити,  также напоминал неприступную крепость. Злой и раздраженный Олег грубо вытолкнул меня из салона, с ненавистью смерил уничижительным взглядом, злорадно ухмыльнулся, и, по всем признакам, едва превозмогая желание схватить меня за шкирку и швырнуть к ногам шефа, как самолично добытый в бою трофей, потащил к бдительно охраняемым дверям.

Встретивший нас в гостиной Дмитрий Мезенцев раненым зверем метался по комнате, разговаривая по телефону на повышенных тонах. Его зычный, полетный голос, столь подходящий для публичных выступлений перед толпами избирателей, постоянно срывался на пронизанный отчаянием крик, и в эти моменты потерявший контроль над своими эмоциями депутат, похоже, нагонял на своего невидимого собеседника такой жути, что тот вынужден был невнятно мямлить маловразумительные обещания разрешить ситуацию в ближайшие часы. Нечеловеческое напряжение бессонной ночи заметно добавило Мезенцеву возраста, но, судя по несломленному выражению потускневших голубых глаз с расходящимися в уголках морщинках, когда-то в молодости представлявшими собой полностью унаследованные Айком лучики,  им владела непреклонная  решимость, во что бы то ни стало вырвать единственного сына из лап похитителей.

-Проходите, Римма Андреевна! – коротко бросил мне Дмитрий Мезенцев и без лишних церемоний потребовал, - рассказывайте, что вам известно! Времени у нас нет. Я по своим каналам неофициально вышел на надежных людей в полиции, думал, они  аккуратно пробьют, откуда поступил звонок, но только что мне прислали вот это, - депутат с изменившимся лицом показал мне испачканную в  запекшейся крови  тряпицу, в которой я, присмотревшись, сразу узнала напульсник Айка, - такое чувство, что эти выродки знают о каждом моем шаге!

-В полиции крот? – предположил Олег,  - иначе, откуда бы у  похитителей появилась информация?

-Скорее всего, да, но пока его вычислят, Артура уже убьют, - мрачно кивнул Мезенцев, - Римма, что вы молчите? О чем вы хотели рассказать моей жене?

-Римма Андреевна? –неожиданно раздался откуда-то сверху слабый женский голос, - умоляю, поднимитесь ко мне, я тоже хочу все слышать…

Я подняла голову и моментально столкнулась с красными заплаканными глазами Аллы Мезенцевой, бледным привидением  свесившейся через перила ведущей на второй этаж лестницы. В этой донельзя изможденной, убитой горем женщине больше не было ничего от поражающей красотой и свежестью владелицы сети дорогих салонов красоты, она выглядела какой-то прозрачной и словно неживой, настолько произошедшее с Айком истощило ее морально и физически.

-Алла, зачем ты встала? Быстро ложись обратно в постель! – Дмитрий Мезенцев резко обернулся к своему  внешне невозмутимому помощнику, - Олег, отведи ее в спальню, она же еле на ногах стоит!

-Не трогай меня! –совсем, как Айк, бессознательно взмахнула обеими руками женщина, и  рванувшийся  было к ней Олег неуверенно замер на ступеньках,-Римма Андреевна, ради всего святого, скажите, вы знаете, где мой сын?

Я набрала в легкие побольше воздуха, шумно перевела дыхание и к  огромному разочарованию  с надеждой взирающей на меня Аллы Мезенцевой  честно призналась:

-Нет. Я этого не знаю.

Если несчастная  мать лишь  со стоном схватилась за сердце, то ее обладающий железной выдержкой муж, нехорошо прищурившись, вдруг с силой встряхнул меня за плечи.

-Римма, разве не вы сказали Алле, что нам всем угрожает опасность? Что вы тогда имели в виду? Нам пригодятся любые сведения, вы что, не понимаете, жизнь нашего сына висит на волоске! Я смогу собрать сумму выкупа, только заложив свой бизнес и свой дом,  и  без колебаний это сделаю, но где гарантия, что они не убьют Артура, как только получат деньги? Римма, какого дьявола вы молчите?

-Я…, - каждое слово  прилипало к кончику языка и застывало на моих губах,  но изнутри пожирающее меня чувство вины растопило вечную мерзлоту оцепенения, - брат Денжера хотел заставить меня подсадить Айка на героин, чтобы потом шантажировать вас его зависимостью. Я отказалась и, наверное, тогда Валерчик решил организовать похищение…

-Какой героин? Какой Валерчик? – взревел Дмитрий Мезенцев, в неуправляемом порыве отшвыривая меня на диван, - что ты вообще несешь?

В глубине души я была готова к любому развитию событий, в том числе и к тому, что меня будут снова бить ногами по печени, но пока я еще окончательно не потеряла способности к членораздельной речи,  мне нужно было обязательно озвучить ошарашенным моими откровениями Мезенцевым терзающую меня правду. А потом, пусть меня хоть в унитазе утопят, лишь бы с Айком все было в порядке!

-Валерий Зиньков, брат Денжера…, Дениса, друга Айка, -окружающее меня нагромождение мягких диванных подушек создавало хрупкую  иллюзию защищенности, и я вдруг настолько осмелела, что с обреченной пронзительностью заорала в  лицо Дмитрию Мезенцеву, - поверьте мне, этот Валерчик давно хотел отнять ваш бизнес, он и раньше так делал. В столице у меня была своя фирма, а потом Валерчик похитил моего гражданского мужа, и вынудил меня  переоформить документы. А еще из-за него я почти пять лет кололась героином, и у меня ничего не осталось, ни квартиры, ни денег. Полгода назад я прошла принудительное лечение от наркомании, и  устроилась в Перовск на общественные работы. Я случайно познакомилась с Айком….

От нависшего надо мной всем телом депутата исходили обжигающие, как раскаленная лава, волны,  и  под натиском его пылающего взгляда я все сильнее вжималась в угол дивана. Я насквозь пропиталась диким, животным страхом, но я боялась вовсе не за себя,  и именно поэтому сумела преодолеть сковавший меня паралич, и в упор посмотреть Дмитрию Мезенцеву в глаза.

-Да, я не репетитор по физике, и никогда  не работала в университете, ваш сын придумал эту легенду, чтобы…, - я сама не знала, зачем Айк так рисковал,  приводя меня к себе домой, вернее, после инцидента в раздевалке дворца спорта приблизительно догадывалась, но, думаю, сообщать его отцу о своих предположениях было бы своего рода предательством, и, замявшись на пару секунд, я бессвязно продолжила,- в общем, это все не имеет значения,  главное, найдите Валерчика, я не сомневаюсь, что  это он похитил Айка!

Фантастическое самообладание Дмитрия Мезенцева не переставало вызывать у меня искреннее восхищение, этот удивительный человек, даже  пребывая на грани срыва, умудрился мгновенно отделить зерна от плевел и  легко пожертвовать расправой над обманом проникшей в его дом бывшей наркоманкой во имя принятия неотложных мер по вызволению сына. В сложившихся обстоятельствах он готов был цепляться за любую призрачную возможность, и если мои слова давали крошечный шанс установить личность похитителей, он  считал своим долгом к ним прислушаться, несмотря на то, что  исходили они из не внушающего доверия источника.

-Олег, давай в темпе пробей этого Зинькова, позвони полковнику Голубеву, он поможет, - депутат временно оставил в покое скорчившийся среди подушек «источник информации» и переключил внимание на помощника, тщетно пытающегося привести в чувство бесшумно осевшую на паркет Аллу Мезенцеву, - что с ней? Олег, иди работай,  я о ней сам позабочусь.

-Может, скорую вызвать? – уточнил явно испуганный падением женщины в обморок Олег, - Алла Викторовна без сознания….

-Ну и черт с ней! – со злостью рявкнул Дмитрий Мезенцев, - сама виновата. Мало того, что дом в проходной двор превратила, так еще и позволила Артура у себя из под носа выкрасть. Сказал же ей, лежи, если плохо тебе, так нет же… Олег, чего ты встал, как истукан? Или я неясно выразился?  

Вместе с явно устыдившимся своей несдержанной реакции депутатом мы осторожно перенесли Аллу в комнату и бережно уложили на кровать. Смеженные веки женщины вздрогнули, опухшие от пролитых слез глаза широко распахнулись и  внезапно остановились на моем встревоженном лице.

-Я нашла у Артура в ноутбуке снимки с камеры наблюдения за тот день, когда вы приходили к нам домой, - чуть слышно прошептали бескровные губы Аллы, - я искала какую-нибудь наводку на похитителей, и сразу наткнулась на эти фотографии. Зачем он их хранит? Во что вы втянули моего сына?

Материнское сердце ошибается крайне редко, и интуитивно чувствующая неладное Алла Мезенцева, однозначно, имела полное право быть в курсе истинного положения вещей, но я не могла даже вообразить, как преподнести ей правду о неумолимо приближающейся к Земле Нибиру, о контакте с нефилимами,  о разрисованном  остановочном павильоне и о древнем космодроме на дне высыхающего Аральского моря.  Мне оказалось гораздо проще признаться в наркоманском прошлом, чем взять на себя ответственность и посвятить родителей Айка в нашу общую тайну.  Доказательства многолетнего героинового стажа несмываемым клеймом покрывали мои обезображенные руки и разом снимали все возникающие сомнения, а в подтверждение своих слов о грядущем  конце света и нашей с Айком роли в его предотвращении у меня не было ни одного толкового аргумента.

-Когда Айк вернется, он сам все объяснит, -   низко наклонившись к самому уху тяжело дышащей Аллы, пообещала я, - с похищением это никак не связано.

-Алла, в твоем состоянии вредно много разговаривать, лучше отдыхай, - настороженно вслушивавшийся в наш  приглушенный диалог Дмитрий Мезенцев без особой деликатности прервал беседу и настойчиво вывел меня в коридор, - не думай, что все эти игры продут тебе даром, Римма! Сейчас для меня самое главное - освободить Артура, и мне ничего не остается, как довериться тебе, но  позже я обязательно вытрясу из тебя правду. Ты можешь морочить голову кому угодно, моему сыну, моей жене, но только не мне!

Цели вводить депутата в заблуждение я не преследовала изначально, а сейчас мне тем более уже было нечего скрывать.  Я боялась лишь одного – опоздать!

Дмитрий Мезенцев милостиво разрешил мне курить в гостиной, и  шикарный интерьер вскоре насквозь пропитался едким табачным дымом. У меня до тошноты кружилась голова, бешено стучало выпрыгивающее из груди сердце, и откуда-то из недр подсознания подступала острая потребность уколоться. Я была слишком слаба для подобных проверок на стойкость, и всерьез опасалась не перенести жестокого  эксперимента над своей неокрепшей психикой,  а Олег все так и не появлялся. В тот момент, когда на меня в очередной раз накатило адское желание отправиться на яму, мой взгляд упал на присланный похитителями напульсник Айка с засохшими пятнами крови, и боль от собственного бессилия непостижимым образом вытеснила эгоистичное стремление забыться.

-Шеф, пробил я Зинькова, -на всех парах влетевший в гостиную помощник выглядел таким расстроенным и недовольным, что у меня мигом похолодело на душе, -  он держит несколько крупных автосалонов в столице, там же и прописан, а в Перовске у него проживает  родная бабушка. Кстати, этот Валерий уже неделю  как  в командировке, а  Денис Зиньков, его младший брат,  который одноклассник Артура, вчера сразу после выпускного улетел вечерним рейсом в Берлин на учебу.  Так что, даже если Зиньков – заказчик,  то формально у нас  против него ничего нет. Как только похитители снова позвонят, полковник Голубев советует вам договориться с ними о встрече в конкретном месте, а он со своей стороны обеспечит поддержку спецназа, и во время передачи выкупа мы их возьмем с поличным.

-А как же крот? –  с горечью возразил Дмитрий Мезенцев, - если эти ублюдки узнают, что я обратился в полицию,  они либо не явятся на встречу, либо выполнят свою угрозу и убьют моего сына!

 

ГЛАВА LX

Я должна была предположить, что Валерчик будет действовать чужими руками, и сам предсказуемо избежит наказания. Семья Мезенцевых –это не парочка наркоманов, готовых за дозу не только расстаться с бизнесом, но и без зазрения совести родину продать. Вполне естественно, что в данном случае Валерчик выбрал иную тактику, и с присущей ему изобретательностью мастерски спланировал похищение Айка, ничем не запятнав при этом свое «доброе имя». Даже Денжера оперативно за рубеж спровадил, чтобы  все было шито-крыто. Старушка «божий одуванчик» наивно верит, что любимый внучок продает машины в столице, и сколько ее по допросам не  таскай, ничего сказать все равно не сможет, от масштабной полицейской операции вовремя подстрахует обитающий в правоохранительных органах крот – не жизнь, а малина.  Прямо какой-то серый кардинал, негласно контролирующий криминальный мир Перовска, получается. Да что далеко за примерами ходить – не успела тетка Василиса на Витьку Бушмина заявление накатать и на пустом  месте меня в барыги определить, как Валерчик меня тем же вечером в подсобке до полусмерти избил.

-Дмитрий Алексеевич, я знаю, кто крот! – яркая вспышка озарения метеором пронеслась у меня в мозгу, и  черный хаос окружающего мира объял пронзительный свет внезапно открывшейся мне истины, - дайте мне телефон, я сейчас выясню, как его фамилия!

Депутат недоверчиво переглянулся со своим скептически настроенным помощником, но, вероятно, решил не пренебрегать даже малейшим шансом на благополучное освобождение сына и молча передал мне трубку. Я судорожно натыкала номер не гнущимися пальцами от волнения пальцами,  и с нетерпением слушая длинные гудки, отчаянно молилась, чтобы вызываемый абонент мне все-таки ответил.

-Алло! – мне повезло застать тетку Василису дома – вчера она наверняка распивала водочку со своей подругой,  и по причине скрутившего обеих собутыльниц похмельного синдрома, субботняя поездка на дачу отодвинулась на воскресенье, -алло, кто это?

-Это Римма, - с воодушевлением сообщила я и, дабы не подвергать себя длительному выслушиванию проникновенного теткиного монолога о моем безнравственном поведении и его не менее аморальных последствиях, сходу добавила, -  где жить, у меня  сейчас есть, и к вам напрашиваться я не собираюсь.

-Нашла себе, значит, подворотню,  - с облегчением вздохнула тетка Василиса, -чего звонишь тогда? Без тебя проблем хватает, Нюрку замуж выдаю, приданое готовлю. Хоть и дуреха, а все ж таки дочь она мне, и внука моего под сердцем носит. Витька думал, я на него управу не найду... Вызвали разочек в милицию, так наутро в загс, как миленький,  козлом поскакал, куда же ему деваться, Нюрка-то несовершеннолетняя. Вот достался зять – не хрен взять,  жилья своего нет, работы нет,  на что будет семью содержать – одному богу известно! Мне бы, говорит, мамаша, одно дельце успешно провернуть, и всю жизнь нуждаться не будем!  Давно бы работать шел, так одни гулянки на уме, вчера ключи от дачи попросил, мальчишник, там у него, видите ли, телефон отключил – не дозвонишься. Без пяти минут женатый человек, а самого, не поймешь, где черти носят!

Неуемная теткина болтливость раздражала меня до зубовного скрежет, а привычка бесконечно обмусоливать не стоящие выеденного яйца бытовые подробности вызывала тупую боль в затылке, но по прошлому опыту я отлично знала, что единожды перебив тетку в разгаре повествования, можно впоследствии так и не добиться от нее ответа на интересующие вопросы. Оскорбленная в лучших чувствах тетка Василиса надувалась, будто мышь на крупу, и обиженно зудела на тему  вопиющего неуважения к старшим со стороны  нынешней молодежи. К счастью, тараторила она не хуже пулемета и способна была обрушить  на собеседника внушительный объем информации за достаточно краткий промежуток времени. Учитывая,  что мне сейчас было не до внутрисемейных проблем будущих молодоженов, я  нагло вклинилась в относительно долгую паузу, пожелала Нюрке с Бушминым совет да любовь, и, наконец,  получила долгожданную возможность прямым текстом спросить:

-Тетя, а вы не помните, как фамилия того майора, к которому вы с заявлением ходили? Выручите меня, очень нужно!

-Корнацкий или Корнецкий, как-то так. Тоже мне майор,  наркоторговка до сих пор на свободе ходит! Радуйся, что мне не до тебя, а то я бы это дело так не оставила, уже давно бы ты срок мотала…

-Спасибо, тетя! Вы даже не представляете, как я вам благодарна! –я ни на секунду не покривила душой, и, не разделяй нас весьма солидное расстояние,  расцеловала бы тетку в обе щеки за бесценную помощь зашедшему в тупик следствию. Голову даю на отсечение, что именно майор Корнацкий  (или, не суть важно, Корнецкий) снабжал подозрительно осведомленных о предпринимаемых Мезенцевыми действиях похитителей полученными с использованием служебного положения сведениями.

Принимать мои слова за чистую монету после мало чем пригодившейся информации о якобы причастном к похищению Валерчике, Дмитрий Мезенцев не спешил, однако, до очередного звонка бандитов оставалось всего несколько часов, и не находящий себе места депутат все-таки позвонил полковнику Голубеву с мотивированной лишь моими домыслами просьбой принять  меры по майору Корнацкому (оказавшемуся, между прочим, вообще Корницким) и попытаться пресечь потенциальную утечку. В голове у меня все это время  грузно ворочалась  какая-то размытая и неуклюжая идея, и я  всячески старалась поймать эту жирную рыбку  на удочку, но скользкая и изворотливая мысль постоянно ухитрялась соскакивать с крючка, оставаясь в разряде неясных предположений.

Ближе к вечеру Алле Мезенцевой все-таки пришлось вызвать врача. У  измученной ожиданием женщины начался сильный, не спадающий жар,  сопровождающийся ознобом, и прибывший на вызов доктор диагностировал у нее острое нервное расстройство. После сделанного укола Алла погрузилась в беспокойный поверхностный сон, но и во сне ее губы продолжали неосознанно шептать имя сына. Я тенью бродила по особняку, беспрестанно курила и исподтишка наблюдала, как люди полковника Голубева устанавливают специальную аппаратуру для отслеживания  звонка и инструктируют Дмитрия Мезенцева относительно разговора с похитителями.  Оказавшийся  лысым очкариком довольно плотного телосложения полковник неоднократно подчеркнул в беседе с депутатом, что майор Корницкий о готовящейся операции ничего не знает. Риск фатального провала был велик, словно масса летящей к Земле Нибиру – если  я не права, и кротом является вовсе не Корницкий, а похищение Айка организовал не Валерчик, которому я в силу субъективного отношения приписала чужое преступление, все могло обернуться непоправимой ошибкой. В чем-то я даже завидовала Алле Мезенцевой – мне  сейчас бы тоже не помешал укольчик, правда несколько иного свойства.

Когда неизвестный похититель позвонил точно в назначенное время Дмитрий Мезенцев потрясающе ровным тоном объяснил ему, что из-за сложностей с обналичиванием банковских счетов в выходные дни, он сможет собрать полную сумму лишь к утру, и все с тем же поразительным хладнокровием согласился выполнить условия неизвестного преступника и по звонку выбросить чемодан с деньгами в окно поезда, следующего из Перовска в столицу.  К этому моменту я уже  без всякой спецтехники знала, откуда поступил звонок. Для того, чтобы  неизменно ускользающая доселе мысль обрела четкость формы, мне достаточно было всего лишь услышать голос похитителя.

-Надо брать их немедленно, - заключил полковник Голубев, как только    отслеживавший звонок сотрудник выдал ему точное месторасположение дачного участка тетки Василисы, -это  же совсем рядом. Все, Дима, я вызываю спецназ!

Дмитрий Мезенцев положил ладонь на плечо полковнику и, пристально глядя ему в глаза, произнес:

-Серега, помни, это мой сын, мой единственный сын! Если с его головы хоть волос упадет, я этого никогда не прощу ни себе, ни тебе…, - депутат  резко перевел взгляд на меня, и я неожиданно впервые увидела в Дмитрии Мезенцеве живого человека, усталого, издерганного, объятого всепоглощающей боязнью отца за жизнь ребенка, - ни тебе, Римма. Начинайте!

Говорят, иногда время кажется резиновым. Применительно к  этому нескончаемому вечеру данное выражение даже примерно не передавало сущность той вязкой и липкой массы, которая повисла в потрескивающем от осязаемого напряжения воздуха гостиной. Вот, значит,  на каком «дельце» задумал с подачи Валерчика озолотиться будущий зять тетки Василисы. Все гениальное просто: Витька недавно демобилизовался,  какую-никакую военную подготовку имеет, а деньги ему  в свете предстоящей свадьбы по залету, выступающей для него вынужденной альтернативой уголовной статье за совращение несовершеннолетней Нюрки, необходимы катастрофически. Лучшего исполнителя родившегося у Валерчика плана по избавлению Дмитрия Мезенцева от избытка финансовых средств нужно еще поискать,  нет ничего странного, что Бушмин стал идеальной кандидатурой. Да и запредельной наглости Витьке не занимать – дача тетки Василисы располагалась в непосредственной близости от коттеджного поселке.

-Тут ехать всего нечего, почему Голубев не звонит? – Дмитрий Мезенцев рывком поднялся с кресла, - сколько можно ждать? Олег, давай машину! Что мы тут высидеть хотим?

-Шеф, полковник сказал, без него никуда не двигаться..,- начал было помощник, но  безнадежно проиграв в неравной схватке с окутавшими гостиную клубами табачного дыма,  мучительно закашлялся, да так громко, что Мезенцев не сразу расслышал пиликанье своего мобильного.

-Да, Серега! Как он? Куда? Я уже еду, -депутат сжал обеими рукам виски, в изнеможении прислонился к камину и долго не мог восстановить перехваченное дыхание. Мы с Олегом терпеливо ждали, пока ему полегчает, и никак не решались озвучить терзающий нас обоих вопрос.

-С Айком все хорошо? –  раньше психологически закаленного помощника не выдержала гнетущей  неизвестности я, - Дмитрий Алексеевич, что с ним?

-Он жив, - одними губами произнес  Мезенцев и уже более окрепшим голосом обратился к Олегу,-  быстро едем в «Медикус центр», заводи!

-Я с вами! –  как только до меня дошло, что брать меня с собой никто не собирается, я повисла на локте у депутата в обход всех норм приличия,  и сколько Мезенцев  не старался избавиться от балласта, лишь еще крепче впивалась ногтями в рукав его пиджака, - я  тоже поеду в больницу!

-Ты еще там за каким чертом нужна?  С Аллой лучше посиди, она проснется, а нас никого нет, -стряхнуть меня со своей руки депутату не удалось и на этот раз и, осознав полную бесполезность силовых методов устранения проблемы, он попытался договориться со мной полюбовно, но удержать меня в стенах особняка было невозможно так же невозможно, как и верблюду пролезть в игольное ушко.

-Вы обязаны меня взять! –  с твердым намерением достичь поставленной цели воскликнула я, - если бы не я, Корницкий так бы и продолжал сливать информацию преступникам! Без меня у полиции бы ничего не вышло!

-Садись в машину, -  под воздействием моего подкрепленного неоспоримыми фактами напора сдался Мезенцев,  -не отвяжешься ведь!

Сигареты у меня кончились, да и курить мне уже, честно сказать,  больше не хотелось, поэтому в  проветренном салоне джипа воцарился настоящий рай для Олега.  Автомобиль летел по улицам Перовска со скоростью гоночного болида, игнорируя запрещающие сигналы светофоры и беспощадно подрезая мешающих беспрепятственному движению водителей, мы мчались в элитную клинику «Медикус центр»,  не соблюдая правил дорожного движения и на каждом шагу создавая аварийные ситуации, но на протяжение занявшего чуть больше десяти минут пути лицо депутатского помощника оставалось каменно невозмутимым. В результате этого сумасшедшего заезда мы прибыли к дверям платного медицинского учреждения в рекордные сроки, и я  бы ничуть не удивилась, скажи мне кто-нибудь, что мы обогнали везущую Айка в  клинику карету Скорой помощи.

Возможно, полковник Голубев отзвонился Дмитрию Мезенцеву уже на подъезде к больнице,  но так или иначе, Айка уже  успели  бегло осмотреть и даже разместить в отдельной палате.  Перед тем, как разрешить депутату и приклеившейся к нему подозрительной особе увидеться с пациентом, врач сообщил, что Айк, в принципе, не пострадал, но по предварительным данным его постоянно накачивали снотворным, и всю последующую ночь он, скорее всего, беспробудно проспит.  

Все это время Дмитрий Мезенцев вел себя так, будто меня не существует в природе, а их уж тем более со мной не заговаривал, и лишь, стоя на пороге палаты Айка, он вдруг произнес одну единственную фразу, в большей степени похожую на мысли вслух:

-Я отправлю Артура за границу - мой сын  никогда не будет жить и учиться в той стране, где ему нельзя даже выйти на улицу без круглосуточной охраны.

 

ГЛАВА LXI

Бурый карлик, вокруг которого вращалась родная планета энэкимов Заос,  окончательно погас десятки тысячелетий назад, когда в Облаке Оорта разразилась война между двумя могущественными расами. Победа досталась энэкимам невероятно дорогой ценой: ставшим полем решающей битвы Заос превратился в выжженную пустыню, а изгнанные за пределы Облака Оорта противники  успели  распылить химическое оружие в атмосфере Бурого Карлика. И тогда ученые энэкимов создали Нибиру, гигантский корабль-базу, оборудованный многочисленными генераторами, беспрерывно вырабатывающими пригодный для дыхания воздух. Выжившие в  кровопролитной схватке остатки энэкимов полностью переселились на искусственную планету, и в поисках  подходящих для  дальнейшего освоения небесных тел направились в Солнечную систему.

Населенная лишь примитивными микроорганизмами Земля сразу привлекла внимание энэкимов, несмотря на то, что в ходе взятых проб и проведенных анализов, ее атмосфера была признана губительной для пришельцев. Ученые энэкимов пришли к удивительному выводу –один из присутствующих в недрах голубой планеты металлов представляет собой уникальный ресурс, способный обеспечивать бесперебойное функционирование генераторов Нибиру, снабжающих огромный корабль чистым воздухом. Административная верхушка, носящая собирательное название Элохим, приняла решение организовать шахтную добычу золота на территории древней Месопотамии и современной Южной Америки, для чего на Землю были отправлены сотни энэкимов в специальных дыхательных масках. Расчеты ученых показали, что грузоподъемность Нибиру позволяет одновременно погрузить на корабль общее количество золота, достаточное ровно для трех тысяч шестисот лет работы генераторов.

Изнурительный труд в земных шахтах казался энэкимам настоящей пыткой,  на поверхности одно за другим происходили жестоко подавляемые Элохим восстания, и рано или поздно пришельцы задумались о создании разумных существ, приспособленных для жизни и работы на Земле, которые могли бы свободно дышать без использования громоздких и неудобных масок. Учитывая, что развитие генной инженерии на Заосе уже давно находилось на высочайшем уровне, первые рабы-золотодобытчики приступили к работе уже несколько месяцев спустя. Так называемые люди идеально подходили для выполнения поставленной перед ними задачи – генетики энэкимов полностью адаптировали их тела к насыщенному кислородом составу воздуха и ничтожно малой в сравнении с Заосом земной гравитации. Нагруженная золотом Нибиру отправилась на поиски более приемлемой для заселения планеты, чтобы в случае неудачи вернуться на Землю через три с половиной тысячелетия. На Земле Элохим оставили наместников –энэкимов, к моменту следующего появления Нибиру в границах Солнечной системы  обязанных предоставить взамен исчерпавшихся ресурсов новые тонны золота.

Когда после безрезультатных блужданий среди звезд Нибиру вновь сблизилась с Землей для пополнения золотого запаса, Элохим ожидал сюрприз. За прошедшее время люди не только  значительно расплодились, но и распространились по всей планете, а  ставшие наложницами наместников-энэкимов земные женщины произвели на свет потомство, унаследовавшее черты обеих рас. В отличие от энэкимов, нефилимы не имели крыльев, и обладали гораздо меньшим ростом, но их сила, разум и продолжительность жизни многократно превышала аналогичные показатели обычных людей, к тому же рожденные на Земли нефилимы совершенно не испытывали проблем с дыханием. В тот раз Элохим легкомысленно отнеслись к межрасовому скрещиванию, и загрузив Нибиру золотом, покинули Землю еще на три тысячи шестьсот лет, по прошествии которых с ужасом обнаружили, что власть энэкимов свергнута и планетой правят  построившие город-государство Атлантиду нефилимы, категорически отказывающиеся  снабжать жизненно необходимым металлом своих прародителей. Более того, численность  мятежных нефилимов заметно преумножилась в ущерб неуклонно снижающейся популяции рабов-золотодобытчиков.

Элохим не сомневались ни секунды. Вступать в войну с нефилимами на  их родной Земле было глупо и рискованно, а нанесение удара из космоса означало уничтожение являющейся источником бесценного золота планеты. Верхушка энэкимов приняла решение воздействовать на  спутник Земли Луну и вызвать тем самым масштабное наводнение,  избавившись от нефилимов и большей части людей, навлекшим на себя гнев пришельцев использованием невозобновляемого золота на личные нужды.

Нефилимы оказались куда более живучими, чем предполагали затопившие Землю энэкимы. После ухода под воду Атлантиды несколько полукровок  все-таки уцелело, и еще три тысячи шестьсот лет спустя перед глазами обитателей Нибиру предстали новые земные цивилизации, пусть  и не столь могущественные, как атланты, но такие же сильные, свободные и неукротимые. Ярость Элохим была безмерна. Пришельцы объявили нефилимам войну, и беззащитная  планета подверглась массированной космической атаке, навсегда изменившей ее климат и повсеместно перекроившей рельеф. Практически все нефилимы погибли  в накрывшей Землю водной пучине, а выжившая горстка людей была отброшена в первобытные времена. Лишь десять нефилимов Элохим распорядились забрать с собой на Нибиру, чтобы  воспитать в их детях покорность  и в следующий цикл использовать их в качестве выносливых  и неутомимых рабов вместо довольно непрактичных  с данной точки зрения людей.

Наученные горьким опытом предыдущих посещений Земли энэкимы больше не собирались тратить время на усмирение восстаний и преодоление сопротивления, и перед тем, как отправить на поверхность рабов-нефилимов были нацелены раз и навсегда покончить с человеческой расой. Однако, тщательно спланировавшие операцию по уничтожению своих же творений, пришельцы не знали одного: на борту корабля-базы Нибиру  несколько сотен лет зрел заговор, и главную роль в его осуществлении  подпольные лидеры не желающих влачить жалкое существование в  кандалах нефилимов уготовили двоим землянам. Нефилимы придумали способ спасти человечество, но для того, чтобы он сработал, им необходимо было тайно высадиться на Землю на разведывательном корабле, и они предусмотрели, как сделать это без ведома Элохим.  Все еще не активированная навигационная система древнего космодрома в Приаралье являлась последним   препятствием, но, видимо, за три тысячи шестьсот лет, люди настолько озлобились и измельчали, что им ничего не стоило обречь на гибель свою родную планету.

Это был какой-то странный контакт: глубокий, болезненный, жесткий. Впрыскиваемая в мозг информация сопровождалась не вызывающим легкие покалывание «приходом», а  такими неприятными ощущениями, будто мне наживую загоняли под ногти раскаленные иглы. Отпускало меня тоже тяжело и постепенно, я словно пыталась выползти  из опутавшего меня кокона, но у меня упорно не хватало сил разорвать удерживающие мое сознание нити, и лишь мимолетное прикосновение чьей- то горячей руки к моему объятому мучительной болью лбу заставило меня открыть глаза.

Не знаю, чем занимался сейчас мой ангел-хранитель: спал на облачной перине, праздно шатался в раю с такими же бездельниками или зависал в небесном кабаке в компании какой-нибудь остро нуждающейся в спасении грешницы. Так или иначе факт оставался фактом – своими обязанностями он нагло пренебрегал, и по давным-давно не удивляющей меня схеме вновь подставил меня на ровном месте.  

В то время, как Дмитрий Мезенцев отправился в полицию давать показания, я осталась в палате Айка.  Я сидела рядом с кроватью и ловила в полумраке каждое движение вздрагивающих во сне ресниц. Знала, что надо уходить, пока он не проснулся,  но инстинктивно оттягивала этот момент. Знала, что я сделала со своей стороны все возможное, и мое  пребывание  в Перовске больше не имеет смысла. Знала, что мне пора возвращаться на дачу к Потапычу и спасать от засухи позаброшенный урожай. Знала, что не должна здесь  находиться, если хочу, чтобы Айк спокойно уехал в Европу, не оглядываясь назад. Знала, прекрасно я всё это знала, но раз за разом продлевала агонию.  А потом произошел контакт, стены больничной палаты раздвинулись, и я надолго погрузилась в иную реальность. Даже слишком, черт возьми, надолго…

-Мазафака! Римма! – Айк резко сел на постели и порывисто схватил меня за руку, - я еще сплю, или вы, правда, вернулись?

-Если я скажу, что спишь, ты поверишь? – перед тем, как ответить на поставленный вопрос, уточнила я, непроизвольно посматривая на дверь. На улице едва светало, а  на столике горел слабенький ночник, но небесно-голубые глаза Айка сияли сейчас ярче миллионов Солнц, и я была не в состоянии сопротивляться  устремлённому на меня взгляду.

-Нет, не поверю, - отрицательно помотал головой Айк,  еще крепче стиснул мою ладонь и с  блаженной улыбкой повторил, - вы вернулись!

-Только затем, чтобы помочь полиции. Я уже ухожу, - надо рубить узел наотмашь, а не пытаться его развязать. Главное, не поддаваться магнетизму этих глаз и все-таки сделать первый шаг к выходу, -я рада, что все завершилось благополучно. В будущем тебе лучше соблюдать осторожность.

-Ни фига, мазафака! – Айк сбросил с себя больничную простыню, легко вскочил с постели и решительно встал на моем пути. На нем не было ничего, кроме белых плавок, и пугающая близость его гибкого тренированного тела с гармоничным рельефом напряженных мышц повергла меня в еще больший ступор, чем пронзительный взгляд небесно-голубых глаз. Я соляным столбом застыла в неподвижности, а когда Айк  внезапно обнял меня за талию и  зарылся лицом мне в волосы, моя воля бесследно сгорела в  его обжигающем дыхании.

-Не хочу быть осторожным, не хочу никого бояться, не хочу ни под кого прогибаться, - сбивчиво шептал парень  куда-то мне в шею,- это моя жизнь, и я хочу, чтобы мы были вместе, чтобы мы никогда не расставались….

В незримый момент мимолетного просветления я попыталась отстраниться, но сильные руки Айка не дали мне ни малейшего шанса. Что ж, спустить с небес на землю можно всего парой слов. Настало время и мне забыть об осторожности.

-Айк, ты ничего обо мне не знаешь! На самом деле я…

Широкая ладонь парня молниеносно легла на мои приоткрытые губы и плотно зажала мне рот.

-Не надо ничего говорить, - Айк удерживал меня за плечи  так крепко, будто всерьез опасался, что я все-таки сумею вырваться и в отчаянии выпрыгну в окно с третьего этажа, - мне уже столько всего наговорили… Ты думаешь, это я  строго из-за Юльки с Денжером сцепился? Да я хотел им счастья пожелать, и никогда больше с ними не общаться, но когда Денжер по тебе проехался, у меня реально крышу снесло, нас трое охранников еле растащили. А вчера, мазафака, это урод, который меня на даче закрыл, тоже про тебя начал… Короче, ему пришлось мне дерьмо какое-то успокоительное вколоть, чтобы я его голыми руками не придушил. Помню, срубаюсь уже по полной,  в башке все путается, и тут до меня дошло, почему ты тогда уехала…Последняя мысль была – если не замочат меня,  по любому найду тебя и никуда больше не отпущу. А ты сама вернулась!

Я настолько растерялась, что не знала, чему удивляться в первую очередь: тому, что Айк воспринял поведанные ему Денжером в тандеме с Бушминым подробности моей автобиографии без отвращения и ненависти, или тому, что он, наконец, обратился ко мне на «ты». Теперь, когда моя тайна раскрылась без моего участия, я вообще не представляла, что  делать дальше. Я не просто не разрубила узел, наоборот, я своими руками затянула тугую петлю удавки.  

Не выпуская моей руки, Айк выглянул в окно, и по его лицу скользнула задумчивая улыбка. Я не могла даже предположить, что за безумная идея осенила его после краткого осмотра больничного двора, и лишь со смешанным чувством восхищения и страха наблюдала, как парень достает из шкафа свою одежду, торопливо одевается, потом  неожиданно вспоминает нечто очень важное, черкает пару слов на обнаруженном в кармане джинсов листе бумаги, настежь распахивает оконную раму, и  обеими ногами встает на подоконник.

-Айк, это третий этаж!

-Зато здесь есть  пожарная лестница, мазафака! - парень звонко рассмеялся в ответ на мой испуганный возглас и, уверенно взмахнув в подтверждение своих слов рукой, чуть было не запутался в шторах, -через дверь  нас стопудово не выпустят,  отец ко мне  точно охранника приставил, если не двоих. Я хочу быть с тобой, а не в больнице без толку валяться! И знаешь еще что? –Айк неожиданно перестал улыбаться и с поразительной серьезностью предложил, - а давай поможем нефилимам и  все-таки спасем этот гребаный мир?

 

Три дня и три ночи

Долбит в голову этот бит

Точки похожи на многоточия,

Еще вчера думал –все кончено,

Показалось – я убит,

А выяснилось, всего лишь ранен-

И мне теперь плевать, что в ее охране

Три ангела с нимбами

Смотрят с неба, как я

Веду ее к той стене,

Сплошь покрытой моими тегами,

А ночью показываю ей Вегу.

Когда вижу  - она смеется,

Мое сердце бьется,

А, может и рвется.

Мне бы сделать шаг,

Но я зажат, скован,

Я до нее не знал ничего такого.

Она после джема бросает меня,

Но я проявляю твердость,

А надо забить на гордость,

Бежать за ней, ловить ее,

Путь преграждать,

Но я ведь не привык ждать,

Зато привыкаю терять,

Чтобы опять найти

Ее по воле случая,

И друг друга мучая,

Держать за руку,

Говорить ни о чем,

Требовать замолчать,

Моя ладонь –

На ее губах печать.

Я уверен, мы будет вместе,

Даже когда опустится занавес,

Потому что жить без нее –

Для меня уже Апокалипсис.

 

ЧАСТЬ 2

ГЛАВА I

На протяжении всей жизни каждого из нас неизбежно преследует необходимость делать выбор, и преодоление внутренних противоречий нередко составляет саму основу человеческого существования. Неравная схватка с наркотической зависимостью завершилась в мою пользу лишь после того, как я осознала, что для меня существуют только две взаимоисключающие альтернативы – употреблять или спрыгнуть, и если я не сумею  твердо решить, какую сторону мне занять, меня  ждет медленная, словно героиновая тяга, смерть.  Я по праву гордилась своим достижением и в глубине души тайно надеялась, что в дальнейшем мне больше никогда не доведется сталкиваться с настолько тяжелым выбором, когда на весах стоят немыслимо краткое, зато ослепительно яркое блаженство в кругу себе подобных, и сложная, наполненная  многочисленными трудностями и испытаниями, но тем не менее интересная жизнь среди нормальных людей. За годы, проведенные на игле, я привыкла воспринимать мир в черно-белых красках, и совершенно растерялась, неожиданно обнаружив, что в действительности он состоит из переливающегося всеми цветами радуги спектра.  Оказалось недостаточным просто соскочить с героина – окружающая реальность предоставляла широкий ассортимент многочисленных возможностей попробовать свою психику на прочность, и по  сравнению с некоторыми из них, наркотический ад начинал выглядеть чуть ли не филиалом  Небесного Царствия.

В тот момент, когда жители Перовска толпились на  избирательных участках, чтобы отдать свои голоса одному из кандидатов в депутаты Законодательного Собрания,  я мучительно делала выбор совсем иного рода: в съемной квартире на окраине города я металась между острой боязнью показаться Айку грязно-развратной и неуемной жаждой доставить ему запредельное удовольствие. Нужно ли говорить, что в конечном итоге, мои последние сомнения  окончательно растворились в затуманенном поволокой желания взгляде небесно-голубых глаз?

Наш побег из клиники, сопровождающийся спуском по пожарной лестнице с третьего этажа, навсегда занял свое почетное место в моем личном перечне невероятных безумств, потеснив даже незабываемый эпизод  с растратой скудных сбережений на новый прикид для окончившегося еще более доставляющими посиделками на Набережной  культпохода в «Рубенс».  В обоих перечисленных случаях меня пугало не столько собственное безрассудное поведение, сколько наличие объединяющего данные ситуации еще с десятком аналогичным сумасбродств общего знаменателя по имени Артур Мезенцев.

Потапыч, да и штатный психолог наркодиспансера, неоднократно предупреждали готовящихся к выписке пациентов об опасности необдуманного вступления в серьезные отношения с представителями противоположного пола, и речь здесь шла вовсе не о беспорядочных связях, насквозь пронизывающих убогую жизнь наркозависимого: врачи слишком часто  наблюдали срывы, вызванные именно  жесточайшим разочарованием в предмете любви. Возникшие между неупотребляющим партнером и бывшим наркоманом чувства  способны были как выступить мощным стимулом к затяжной ремиссии в случае абсолютного взаимопонимания и  бесконечной обоюдности влечения, так и вновь погрузить едва выкарабкавшегося торчка в пучину героинового дурмана, если вторая половина оказывалась не в состоянии взвалить на себя непомерный груз сосуществования с психологически неустойчивой личностью.

У каждого наркомана этот надлом происходил по-своему: кто-то становился чересчур придирчивым  к мелочам и постоянно изводил партнера необоснованными претензиями, кого-то захлестывал дикий комплекс неполноценности, проявляющийся в патологической ревности,  а кому-то проще было закрыться в свою непроницаемую раковину, убиться в  изнурительную работу и нежно лелеять свою социофобию до скончания времен, сознательно  не позволяя возродиться атрофированным за годы торбы эмоциям. Последний вариант подошел мне так же идеально, как и сшитое на заказ дизайнерское платье, однако сегодня мой искусственно созданный защитный панцирь раскололся на тысячи мельчайших частиц, и я ощущала себя беззащитной и уязвимой, будто перевернутая на спину черепаха.

Со вчерашнего вечера предполагалось, что воскресный день должен был сложиться у меня  несколько по-другому: я клятвенно пообещала Дмитрию Мезенцеву дать показания в полиции против Валерчика и даже персонально пообщаться на вышеуказанную тему с полковником Голубевым, а потом благополучно отбыть  в столицу, где меня уже заждался стремительно поспевающий урожай плодовоовощных культур. Застигший меня врасплох контакт с нефилимами, внезапное пробуждение Айка и последовавший за ним трюк с вылезанием через больничное окно мигом спутали разложенный пасьянс, и перетасованная колода моей судьбы отныне символизировала безоговорочное торжество зова сердца над голосом разума.

Только вот черта с два мы вприпрыжку понеслись спасать гибнущий мир, и напрасно отчаявшиеся нефилимы взывали к нашей коллективной совести. Очутившись за воротами клиники, мы быстро обменялись  многозначительными взглядами, оглянулись вокруг и сразу поняли друг друга без слов. Элитное медицинское учреждение «Медикус центр» располагалось  в непосредственной близости от речного вокзала, и отсюда было, что называется, рукой подать до старого причала, к которому много лет пришвартовывались грузовые корабли, пока обрушившийся на страну кризис не оставил от местного судоходства одни воспоминания. В настоящее время по реке курсировал единственный прогулочный теплоход и множество частных катеров, принадлежащих состоятельным жителям Перовска, однако заросший мхом причал ими  уже давно не использовался, так как  в период краткосрочного экономического бума власти за счет трансфертов из госбюджета  не только полностью привели в порядок Набережную, но и возвели гораздо более современный пирс. Старую пристань вскоре облюбовала молодежь, шумные сборища которой стали вечной головной болью для блюстителей порядка. Насколько мне известно, полицейские периодически устраивали  профилактические рейды и даже забирали особо буйных нарушителей общественного спокойствия в участок, но учитывая крайнюю ограниченность и страшную дороговизну предназначенных для проведения досуга мест, любители отдыха у воды неизменно объявлялись на причале уже на следующий день.

Впрочем, ранним воскресным утром, даже несмотря на повышенную активность горожан на фоне  проходящих в Перовске выборов, на берегу было удивительно тихо. По-детски держась за руки, мы с Айком осторожно спустились по выщербленным ступенькам, щедро усыпанным бутылками, окурками и прочими следами бурного времяпрепровождения развеселой компании, прошли по прогнившим доскам на самый край причала,  молча сели на предусмотрительно расстеленную парнем толстовку и долго смотрели, как  окутанное розовой дымкой Солнце медленно выплывает из-за горизонта. Сигареты я покупала ночью в буфете, и так как  клиника имела статус заведения для богатеев, табачные изделия без фильтра в продаже предсказуемо отсутствовали. От некуда деваться я купила две пачки самых крепких из представленных в наличии сигарет, не обладающих ни терпкой горечью, ни густым сизым дымом и утоляющих никотиновый голод в лучшем случае лишь наполовину, но я все равно курила и курила, тщетно стараясь унять поднимающееся изнутри волнение.

Айк ни о чем меня не спрашивал, но разговор начался сам  собой. Утренняя прохлада заставляла нас  тесно льнуть друг к другу, греть замерзающие руки под одеждой и  будто бы нечаянно прикасаться к обнаженному телу, чтобы затем вздрагивать от этих мимолетных прикосновений и еще крепче прижиматься пересохшими от возбуждения губами к жадно приоткрытым губам. Айк говорил торопливым, прерывистым шепотом, и иногда я толком не разбирала его сбивчивых слов, интуитивно догадываясь, о чем он хотел сказать.

Трагикомичные обстоятельства нашей первой встречи у разрисованного остановочного павильона и брошенный мимо урны бычок, ночные гонки на скутере, мои безудержные слезы на Набережной и разом осушившие их поток спонтанные объятия, граффити- стена в парке Перова и безупречный эйртвист на сцене Дворца спорта, а еще преподнесённая мне в дар бескрайняя вселенная и испепеляющая ревность к несуществующему мужу – Айк хотел  быть услышанным, а я хотела его слушать, потому что слишком хорошо понимала, что таких искренних признаний в мой   адрес не прозвучит больше никогда.  Кто, кроме Айка, расскажет мне,  с каким нетерпением он ждал наших свиданий, как бесился от невозможности просто позвонить мне, как в ночь перед тестированием самозабвенно выводил на стекле мое имя, и как упорно репетировал свою танцевальную программу, чтобы хоть таким образом вызвать у меня ответные чувства?

 Откровенность заслуживала откровенности, и меня вдруг тоже понесло. Я говорила про оранжевый жилет, про Губаревскую общагу, про то, как предпочла остаться на улице под проливным дождем, лишь бы Айк не узнал, где я на самом деле живу, про выдуманного мужа, про Юльку и Денжера – про что угодно, кроме героина, потому  что это был как раз тот аспект, в котором я не рассчитывала на понимание. Понять наркомана способен лишь точно  такой же наркоман,  и я готова была без колебаний отдать свою никчемную жизнь за то, чтобы в этом вопросе между нами с Айком никогда не возникло взаимопонимания.

Каждому из нас нужно было выговориться,  и нам резко полегчало, когда это, наконец, произошло. Разделяющие нас барьеры стали еще выше, но сегодня они непостижимым образом истончились практически до полной прозрачности. Все это здорово напоминало расступившиеся  перед Моисеем воды Красного моря, и если верить тексту Священного писания, рано или поздно им предстояло сомкнуться вновь, а следовательно, нельзя было терять ни секунды отведенного нам времени. Похоже, очухавшийся после своих небесных похождений ангел-хранитель, целенаправленно покрывал перед вышестоящим начальством мои безумства, и был бы грех пренебречь выпавшим на мою долю шансом пусть ненадолго, но стать  по-настоящему счастливой.

Путь к счастью, как водится, был неимоверно тернист, но при пособничестве моего крылатого покровителя мы с Айком прошли его со спринтерской скоростью. Благодаря сопряженным со скоплениями большого количества народа выборам, персонал  перовского Горкомхоза был добровольно-принудительно привлечен к работе в выходной день, так как в противном случае город рисковал потонуть в оставшемся после не особо чистоплотных избирателей мусоре. Движимая бесконтрольным инстинктом, я наудачу заявилась в контору и нагло потребовала у крайне изумленной моим визитом Степановны невыплаченный остаток заработной платы. Бригадирша попыталась было выяснить, откуда меня принесли черти, и почему я категорически не желаю ждать до завтра, но я лишь, как заведенная, твердила, что  должна срочно вернуться в столицу, и другой возможности получить расчет у меня не будет вследствие чрезвычайно плотного графика. В конце концов, Степановна все-таки сдалась и выдала мне не ахти какие, но деньги, которые я тут же с воодушевлением  продемонстрировала притаившемуся за углом Айку.

«Любовное гнездышко» мы сняли по объявлению в газете, и оставшихся денег нам хватило в аккурат на такси. Мы ехали в заплеванном лифте стоящей на отшибе девятиэтажки, выбранной нами как раз из-за отдаленного расположения в целях снижения вероятности быть узнанными бдительными жильцами, и не решались поднять друг на друга глаза, пребывая во власти какого-то непонятного смущения. Короткий ежик обесцвеченных волос, причудливая татуировка на запястье, искусанные до крови губы – зачем тебе все это нужно, Айк? Что за странное влечение ты ко мне испытываешь  и неужели оно настолько сильно, что ты готов довести до инфаркта своих родителей, не находящих себе места в то время, как ты дрожащими пальцами открываешь тяжелую металлическую дверь, пропускаешь меня внутрь, и, оставшись со мной наедине, не знаешь, как себя вести?

Мы  неподвижно стояли в прихожей и слушали, как громко тикают настенные часы. Эти стены повидала на своем веку многое, но никогда еще двое изнемогающих от желания людей не отличались столь нерешительным поведением. Айк первым протянул руки мне навстречу и, когда я шагнула в его объятия, бессознательно стиснул меня до хруста в суставах. Мы  вдруг как-то резко абстрагировались от окружающего мира и одновременно перестали ощущать  что-либо еще, помимо отрывистых ударов наших сердец. Я сделала свой выбор – в этих заведомо обреченных отношениях я хотела дать Айку все и сразу, я хотела превратить эту  вакханалию чувств в оргию тел. Я не сомневалась, что второго раза не будет, и отбросила свои глупые предрассудки в ту же стопку, куда полетела и наша одежда, от которой мы лихорадочно избавлялись, забывая про пуговицы и замки.

Я была опытна и изобретательна, а Айк неутомим и молод, но я стеснялась своего тела, а он – своей страсти, поэтому  изначально я  проявляла неуверенность и зажатость, а он тщетно пытался контролировать себя и оттягивать достижение пика блаженства. Я боялась, что его взгляд случайно остановится на моих венах,  он стыдился своей поспешности, а, возможно, мы никак не могли полностью раскрыться на этой чужой постели, в чужой квартире, где до нас перебывало немыслимое число не обремененных высокими моральными принципами парочек. Оказалось, что все эти надуманные проблемы решались элементарно просто: достаточно было всего лишь посмотреть друг другу в глаза, и вслух произнести то, что давно уже сказали наши взгляды.

Крепость нашей скованности окончательно пала. Все стало совсем иначе, когда секс превратился в акт любви. Теперь нам было не важно, кто приходил сюда до нас, и чьи тела соединялись на этой продавленной кровати – все воспринималось по-другому, когда мы осознали, что мы не примитивно трахаемся на съемной хате, а это наша любовь, которую мы чувствуем на духовном уровне, настойчиво требует физической  реализации. Оставалось только надеяться, что соседи давно привыкли к доносящимся из сдаваемой внаем квартиры звукам, потому что наши  стоны не прекращались до поздней ночи. Я потеряла счет, сколько раз Айка накрывала горячая волна  наслаждения,  в перерывах мы  расслабленно курили одну сигарету на двоих, и вновь сливались в единое целое, меняя позу за позой и испытывая оргазм за оргазмом от самого факта этой безудержной феерии.

Запоздалое смущение охватило меня уже после того, как мы насытились друг другом и обессиленно лежали поперек кровати. Я хотела прикрыть  покрывалом свою неприглядную наготу, но  Айк вдруг перехватил в воздухе мою  руку. Ритм его тренированного дыхания почти полностью восстановился, но небесно-голубые глаза продолжали излучать невыразимое сияние истинного счастья.

-Мазафака, не надо! – парень перевернулся на живот и приподнялся на локтях, - ничего от меня не скрывай. Пообещай мне, что ты никогда больше не будешь мне врать и никогда не будешь…, - Айк внезапно замолчал, но я интуитивно поняла направление его мысли.

-Колоться? –выдохнула я и малодушно опустила глаза. Я боялась опрометчиво раздавать столь серьезные обещания, так как не знала, смогу ли я насухую перенести наше расставание, когда все зашло настолько далеко. Что будет со мной, когда я опять сбегу из Перовска, а Дмитрий Мезенцев насильно увезет Айка за границу?

-Я постараюсь, Айк, - максимально честно ответила я, усилием воли заставив себя не отвести взгляда, - я обещаю, что буду очень стараться!

-У тебя уже получилось, Римма, - губы парня скользнули по моей щеке,  -а теперь я всегда буду строго рядом с тобой, и не позволю тебе сорваться. И убери это, - Айк ненавязчиво откинул в сторону покрывало и с нежностью провел ладонью по моей исколотой руке, - ничего от меня не прячь. Ты –лучшая, мазафака!

По целой совокупности прямых и косвенных признаков я имела существенные основания предположить, что я стала для Айка не только лучшей, но и первой, однако, я сделала все возможное и невозможное, чтобы он ни в коем случае не догадался о моих подозрениях, так как, исходя из распространенного мнения, нынешним тинэйджерам полагалось вести активную половую жизнь чуть ли не со средних классов. Если я не ошиблась относительно Айка, то можно было лишь поражаться редкому сочетанию моральной и физической чистоты этого удивительного парня, и мне вдруг  эгоистично захотелось, чтобы Апокалипсис наступил раньше, чем он меня разлюбит.

 

ГЛАВА II

В широкой футболке Айка, выглядевшей совершенно безразмерной даже на его стройной фигуре, я натуральным образом утонула, но парню почему-то очень нравилось наблюдать, как я, облачившись в его одежду, сосредоточенно завариваю обнаруженный в одном из кухонных шкафчиков чай.  Не знаю, чем конкретно его привлекал мой «домашний» облик, но рассеянный взгляд небесно-голубых глаз светился таким безграничным обожанием, что все во мне переворачивалось от тщательно подавляемого ощущения неминуемой разлуки, а когда Айк неожиданно обнял меня сзади за плечи, зарылся мне в волосы и жарко зашептал мне в шею неразборчивые слова любви, я всерьез испугалась охвативших меня чувств.  Я  до боли не хотела его терять, и в то же время четко сознавала, что если во мне осталась хоть капля совести и его судьба мне не безразлична, я просто обязана его отпустить.

-Не бросай меня! –Айк так крепко и отчаянно прижал меня к груди, что его внезапный порыв показался мне первым симптомом начинающейся агонии, -  мы вместе поедем на Арал, активируем  навигацию, а потом..., - парень на мгновение замешкался, но тут же снова вскинул на меня преисполненный непоколебимой уверенности взгляд, -  знаешь, я уже все решил! Не буду я поступать на стройфак, мазафака, и никто меня не заставит.  После Устюрта мы с тобой двинем в столицу, я там себе работу найду, по ходу я даже пиццу развозить согласен,  да и вообще не пропадем. Я так думаю художественным оформлением заняться, подтяну знакомых райтеров, наберем заказов,  не вечно же мне стены в парке бомбить. Есть еще тема про колледж дизайна, я о нем всю жизнь мечтаю, но отец меня никогда не слушал…

Пока Айк увлеченно фонтанировал юношеским максимализмом, неумело замаскированным под планы на будущее, я мучительно пыталась сообразить, как мне лучше отреагировать на его  рассуждения, чтобы ненароком не обидеть и в то же время не вселить бесплотную надежду. Логические построения, честно говоря, давались мне весьма  хреново, и заторможенность мышления обуславливалась исключительно одной простой причиной: от Айка исходили не только согревающие потоки горячей нежности, но и невероятная убежденность в безоговорочной правоте каждого своего утверждения, столь же заразительная, как и его искренняя, открытая улыбка. Я смотрела в обращенные на меня небесно-голубые глаза с расходящимися в уголках лучиками, и от души верила в осуществимость  несбыточных прожектов: сейчас я стыдилась не своих изуродованных вен или худых обнаженных ног  с рубцами от удаления дезоморфиновых язв –меня обуревал стыд за свою необъяснимую наивность, странную и противоестественную для взрослой женщины с многолетним стажем наркопотребления, мало того, что сполна познавшей все грани порока, так еще и условно осужденной по уголовной статье.

-Не бросай меня, - хрипло повторил Айк, интуитивно чувствуя  обуревающий меня душевный разлад, -  что бы не произошло, никогда меня не бросай!

Я молча подожгла сигарету, без удовольствия закурила, и, выпустив дым, уже приготовилась выдать  парню в лицо очередную ложь, однако, от добавления в копилку моих проступков еще одного смертного греха меня уберег настойчивый стук в дверь.

-Хозяйка пришла, -  с бесталанно скрываемым облегчением определила я  и с невольной горечью добавила, - наше время кончилось.

Айк медленно разжал сомкнутые на моей талии пальцы, потер виски и с явной неохотой поплелся к двери.

-Я попробую продлить,- по пути решил парень, - скажу, что деньги отдам строго утром. Чего она так долбится?  Уже иду…Мазафака!

Принимая во внимание, что становление Айка в качестве личности прошло в трехэтажном особняке Мезенцевых, напичканном камерами наблюдения, как арбузная долька семечками, в том, что парень легкомысленно распахнул дверь, не удосужившись предварительно заглянуть в глазок, по большому счету не было ничего удивительного, но вот стоящий на пороге визитер поразил в самое сердце нас обоих, причем сам Айк опешил настолько, что от переизбытка эмоций чуть было не сшиб резким жестом непрочно закрепленную вешалку. Надо отметить, незваный гость, также  успел испытать не  менее сложную гамму непередаваемых ощущений, когда перед его  глазами сначала предстал одетый в одни лишь плавки Айк,  а затем на заднем плане материализовалась моя дефилирующая в мужской футболке на голое тело особа.

-Вашу мать! – проникновенно выругался не выдержавший двойного стресса депутатский помощник, выразительно оглядел сваленную в разноцветную кучу одежду, презрительно сморщился от прокуренного воздуха и осуждающе покачал светловолосой головой.

-У меня слов нет, - честно признался Олег, с помноженным на отвращение ужасом созерцая, как Айк  с силой стискивает мою похолодевшую ладонь, - тебя что, этот киднеппер так хорошо дурью обколол, что она до сих пор у тебя из мозгов не выветрилась? Или тебе Римма Андреевна еще подкинула?

Парень взмахнул рукой в знак протеста и открыл было рот для  пламенной тирады в защиту нашей большой и чистой любви, но малость отправившийся от первичного шока Олег не дал ему возможности заговорить.

-Айк, ты вообще гонишь, или как? – с риторическими интонациями вопросил депутатский помощник, - что я теперь шефу скажу? Что ты весь день в каком-то притоне с этой…, - на губах Олега, однозначно, вертелся целый набор непечатных эпитетов,  красноречиво характеризующих мои размытые моральные ценности, но в последний момент он все-же заставил себя удержаться от нецензурной брани в мой адрес, в упор столкнувшись с пылающим взглядом парня, - тьфу, тебе самому-то не противно? Ты хоть бы о матери подумал, придурок, в могилу ее скоро своими выходками сведешь!

-Я в клинике записку оставил, - мрачно буркнул Айк, - вернулся бы утром домой, как обещал…

-Письма родителям писать тебя тоже Римма Андреевна научила? –Олег переключил свой праведный гнев на меня, и  от выражения его глаз меня невольно пробрал мороз по коже, -  написал он, как же… Черкнул две строчки, «у меня все ровно, завтра буду», и был таков! И попробуй пойми, то ли это ты сам накалякал, то ли тебя  из больницы снова похитили! Я, конечно, сразу дотумкал, что это в твоем репертуаре и даже возражать пытался, когда шеф всю полицию на уши поставил, но матери разве объяснишь, что у нее сынок  с прибабахами? Алла Викторовна, между прочим, по твоей милости, уважаемый Артур Дмитриевич, в реанимации лежит, пока ты тут кувыркаешься со своей… Это ж надо до такого докатиться!

-Как мама? – в течение льющейся из уст депутатского помощника обличительной речи, Айк всем видом демонстрировал хорошо разыгранное равнодушие, но одно лишь упоминание о матери разом  свело на нет его боевой настрой. Парень машинально выпустил мою руку и с изменившимся лицом подался навстречу Олегу, на его щеках проступили красные пятна острых угрызений совести, красиво очерченные губы предательски дрогнули, а небесно-голубые глаза потемнели от волнения.

-Плохо, - лаконично сообщил Олег, - одевайся давай, да поживей, и тебя, Римма Андреевна, это тоже касается, а то меня сейчас от твоей неземной красоты прямо на пол стошнит. Представляешь, шеф ведь думал, что тебя вместе с Айком выкрали, чтобы ты показания против Зинькова не дала! А вы, значит, сняли хату  и развлекаетесь на всю катушку! Вам обоим еще повезло, что я вас раньше полиции вычислил, вот бы ОМОН прикололся с такой картины маслом!

Я судорожно выгребла из бесформенной груды одежды свои джинсы и кофту, и, сгорая от стыда, нырнула в спальню подальше от всевидящего ока депутатского помощника. Потрясенный услышанным известием о пугающих  последствиях своего безумства Айк остался растерянно стоять посреди прихожей, и Олегу пришлось подгонять впавшего в ступор парня довольно грубыми окриками. Сам помощник проходить дальше коридора откровенно брезговал, и благодаря его показному чистоплюйству нам с Айком удалось пару минут побыть наедине.

Парень выглядел донельзя расстроенным, и  рядом с ним я еще острее чувствовала свою вину за деятельное участие в этом коллективном сумасшествии, в результате которого пострадала прежде всего обладающая, по-видимому, крайне слабым здоровьем Алла Мезенцева, которую доконало безответственное поведение единственного сына. А что с ней будет, если она узнает истинную подоплеку самовольного оставления Айком отдельной палаты «Медикус Центра»?

-Слушай, Айк, - я обвила руками шею парня и вплотную приникла губами к его уху, - нужно как-то все это скрыть, про нас с тобой. Может, попросим Олега, чтобы он нас не сдавал, замотивируем его чем-нибудь, ну, не знаю…

-Мы же договорились, что больше не будем врать, ни друг другу, ни всем остальным! – футболка Айка пахла мной, а в мои волосы прочно впитался его запах: неповторимый аромат молодости и страсти, замешанный на внутреннем страхе случайно нарушить хрупкое равновесие, - ничего не бойся, все будет хорошо!

- Подождем, пока твоя мама поправится, ты же видишь, как она переживает из-за тебя, - у меня не хватало мужества отстраниться, но я черпала силы из осознания своей правоты. Я старалась выиграть время для Дмитрия Мезенцева,  так как отлично понимала – разлучить нас с Айком возможно лишь, безжалостно разрезав связующую нить  и создав между нами физически непреодолимое препятствие. Мы оба переломаемся, пусть не сразу, пусть ценой нестерпимых страданий, но все-таки переломаемся. Может ли ремисс быть длительным и успешным, когда наркоман имеет свободный доступ к героину? То же самое, происходит с нами – мы прекратим наши отношения только, когда в погоне за призрачным счастьем постепенно потеряем все, и будет уже слишком поздно.

 К черту все фантазии Айка относительно совместной поездки на плато Устюрт  -уж мне бы не знать, насколько все они беспочвенны хотя бы по причине того, что меня никто не выпустит из страны с непогашенной судимостью. Зато Айк беспрепятственно пересечет границу и не сегодня-завтра станет студентом престижного европейского университета, и возможно, даже отвоюет у отца разрешение не поступать на ненавистный стройфак. А я… Потапыч обещал  ближе к осени устроить меня мыть подъезды, с хлеба на воду уж как-нибудь перебьюсь, а там и конец света не за горами. Нефилимы жестоко просчитались с выбором контактеров, теперь это уже  есть точно свершившийся факт.

Иногда Айк проявлял сверхразвитую интуицию, и на телепатическом уровне улавливал отголоски разрывающих мою голову мыслей, но как ни крути, он был всего лишь семнадцатилетним тинэйджером с мятущейся душой и пылким сердцем, и у него далеко не всегда получалось четко формулировать свою позицию. Тогда в дело шли эмоциональные жесты, искусанные губы, и обжигающие прикосновения, подкрепленные пронизывающим взглядом небесно-голубых глаз.

-Ладно, мазафака, давай я попробую уболтать Олега, пусть хоть ради мамки рот на замке подержит. Будем опять  в репетиторство играть и  по жизни строго на «вы»  общаться?

-Можно и так, - обреченно кивнула я и, высвободившись из объятий парня, выдавила из себя блеклую улыбку, - про «Римму Андреевну», главное, не забудь.

-Если вы там сейчас же не расцепитесь, твоя  Римма Андреевна еще одну судимость получит, -  без доли иронии предупредил Айка расслышавший мою последнюю фразу Олег, - если не догадываешься какую, загляни в свой паспорт на досуге. Графу подсказать? «Дата рождения» называется

Айк нервно передернул плечами, с завистью посмотрел на зажатую у меня в зубах сигарету, но провоцировать служебного помощника своего отца не стал и от курения благоразумно воздержался. Собранный, напряженный и непривычно спокойный парень твердой походкой приблизился к Олегу с достоинством  произнес:

-Короче так, я сам за себя отвечаю, и не надо угрожать Римме, окей? Просто отвези нас к мамке в больницу  и отцу лишнего не  болтай, я потом за себя все сам раскидаю.

-Посмотрим,- уклончиво ответил Олег и, невзирая на слова Айка, вновь набросился на меня, - прекрати курить, и в машине чтоб к сигаретам даже не притрагивалась, от твоей махорки никакие освежители не спасают. Айка шефу на руки сдам, а с тобой сразу к Голубеву поедем, там у них такая байга, врагу не пожелаешь. Бушмин этот в несознанку ушел, вроде как все сам организовал и никакого Зинькова знать не знает, Корнацкий или Корницкий, который крот, тоже как бы не при делах, в общем, оснований привлечь Зинькова у полковника  нет.  Дашь показания, а потом пусть шеф решает, казнить тебя или помиловать.

 

ГЛАВА III

Учитывая, что весь  незаметно минувший день мы с Айком провели при наглухо задернутых шторах, я практически потеряла ориентацию во времени, и на данный момент не имела ни малейшего представления, сколько часов оставалось до обещанного депутатским помощником «утра стрелецкой казни», но по самым приблизительным подсчетам, из подъезда мы вышли далеко за полночь. Я ожидала увидеть над головой если не усеянное звездами небо, то, по крайней мере, надеялась преодолеть расстояние до припаркованного во дворе джипа под спасительным покровом кромешной тьмы, так как меня мало прельщала перспектива стать местной достопримечательностью в глазах какой-нибудь страдающей запущенной формой бессонницы старушки,  вытаращившейся в окно с целью запомнить в лицо покидающих «нехорошую квартиру»  любителей плотских утех, среди которых при наличии относительно сносного зрения с легкостью обнаруживался и несовершеннолетний отпрыск Перовского олигарха. Однако, как только шествующий впереди Олег решительно толкнул входную дверь, я  моментально поняла, что либо мой биологический часовой механизм пришел в абсолютную негодность, либо на улице действительно творилось нечто невообразимое.

Сначала мне показалось, что небо просто затянули набежавшие с реки облака – густые, перистые, с зазубренными, словно рваными, краями, но их калейдоскопически меняющиеся в диапазоне от зеленовато-синего до розовато-оранжевого оттенки никак не вписывались в логику автоматически выдвинутой моим изумленным мозгом гипотезы.  Переливающие образования на небосводе больше напоминали лазерное шоу, а периодическая смена цветов невольно наталкивала на мысль не о странном природном явлении, а о невидимом режиссере, мастерски управляющим чередованием мерцающих всполохов.

Завораживающее зрелище выглядело одновременно жутким и величественным. Облака одно за другим теряли насыщенность и с бесследной внезапностью растворялись во мгле, чтобы через секунду снова  возникнуть из ниоткуда и озарить  черное небо  размеренно пульсирующим сиянием теперь уже в форме волнообразных завихрений, движущихся по кругу лент и полупрозрачных куполов с расходящимися во все стороны лучами. Создавалось впечатление, что еще чуть-чуть и сотканный из ярких нитей занавес, наконец, поднимется, зычный голос конферансье сотрясет пространство мироздания и на сцене развернется еще более захватывающий спектакль с неизбежным светопреставлением в финале.

Несмотря на явно оставляющую желать лучшего работу моего внутреннего маятника, я интуитивно осознавала, что мы уже несколько минут стоим на тротуаре с неестественно вывернутыми шеями, а интенсивность  огненных вспышек и не думает уменьшаться. Первым из нас сумел взять себя в руки Олег, в чьем прошлом, как неожиданно выяснилось, имели место быть  неоднократные встречи с подобными аномалиями.

-Полярное сияние! – с нескрываемым восхищением воскликнул депутатский помощник, с трудом оторвав взгляд от сверкающего неба, - я когда  пацаном под Мурманском жил, его частенько наблюдал. Но вот чтобы в Перовске… Это уже ни в какие ворота не лезет! Я-то думал, оно только на севере бывает!

-Я тоже так считал, мазафака, - сдавленно прошептал Айк и со стоном помассировал затекшую от непрерывного пребывания в задранном положении шею, - и сколько оно обычно длится?

-Как придется, - неопределенно пожал плечами Олег, - иногда до двух суток держится, но здесь такого  точно быть не может – мы ж не  в Заполярье, где ночи по полгода. Да и вообще, это черт знает что, честно говоря!

Кисть неизвестного художника наносила на холст Перовского неба все   новые и новые  цветные кляксы, и  будоражащая воображение магия этого необъяснимого полотна  так прочно приковала мой взор, что лишь прикосновение пышущей жаром ладони Айка заставило меня опустить глаза, но и тогда я продолжала бессознательно следить за скользящими по асфальту отблесками холодного огня.

-Это ведь не контакт, да, Римма? – парень крепко стиснул мою руку, и я сплела наши пальцы в замок, словно мы вместе стояли перед лицом надвигающейся опасности, и только наше единение способно было подавить всепоглощающее чувство обуявшего нас обоих ужаса. К счастью,  занятый сравнительным анализом перовского сияния с его мурманским собратом Олег на наши «телячьи нежности» внимания не обратил, и освежить в памяти паспортные данные  Айка мне  в очередной раз не посоветовал.

-Если бы это был контакт, его бы никто, кроме нас не ощутил, -согласилась я и осторожно обернулась  на звуки доносящегося из здания девятиэтажки  шума- смотри, сколько народу на балконы высыпало…

Ночная тишина и вправду наполнилась возбужденными голосами очевидцев, щелкающих затворами фотоаппаратов со скоростью профессиональных папарацци и дружно обсуждающих с разбуженными соседями, возможные причины поразительного феномена.  Депутатский помощник быстро сообразил, что скоро на улице негде будет яблоку упасть от массового столпотворения охочих до сенсаций обывателей, и резонно рассудив,  что такого добра, как полярное сияние, он в свое время и в Мурманске вдоволь насмотрелся, а за невыполнение приказа ему Дмитрий Мезенцев обязательно укажет точные координаты места зимовки  раков, до упора утопил кнопку на брелоке автомобильной сигнализации. К вящему разочарованию Олега, умное устройство  не издало даже слабого писка, а двери машины так и остались заблокированными.

-Вот черт! – раздосадовано топнул ногой депутатский помощник, самозабвенно мучая не подающий признаков жизни  брелок, - не открывается… Да что с ним такое? Полчаса назад все работало!

-Ну-ка дай сюда! –Айк для проверки потыкал в кнопки, проигнорировавшие его попытку вызвать ответную реакцию со стойкостью подвергающегося жесточайшим пыткам узника совести,  вернул брелок хозяину и  задумчиво уточнил:

-Мобильник у тебя тоже  умер?

Толком не понимая подоплеки вопроса, Олег вынул из кармана пиджака сотовый телефон,  бросил мимолетный взгляд на дисплей, и молча показал  парню красный крестик, перечеркнувший елочку уровня сигнала. Айк хмуро кивнул  и с еще большей силой сжал мою руку. Повинуясь непостижимому инстинкту, я подняла голову, и увидела, что краски на палитре окутанного сиянием неба окончательно перемешались, но в результате их взаимопроникающего слияния  вопреки всем известным физическим законам получился багрово-красный цвет – цвет летящей к Земле Нибиру.

-Я читал про такое, -  выдающим неудачно скрываемое волнение голосом сообщил  Айк и наотмашь рассек душный воздух порывистым жестом, - по-моему, это  строго геомагнитная буря, только очень мощная. На Солнце произошел корональный выброс, его еще солнечный супершторм называют, по ходу это сияние сейчас  во всем мире должно быть видно. Двести лет назад, кажется,  уже такое случалось… Разобраться бы, мазафака, из-за чего этот выброс начался…

-Вернешься домой,  и хоть живи в свой обсерватории, - с откровенным раздражением фыркнул Олег, - разбирайся, в чем хочешь, пока не надоест… Сегодня, кстати, по радио передавали, что на Солнце какую-то трещину нашли, так что пищи для размышлений тебе надолго хватит, а потом можешь заодно и Китайской стеной заняться, говорят, сорок метров из-за наводнения обрушилось…  А мне надо срочно машину открыть и шефу дозвониться, иначе мы тут с вами до утра застрянем. На вашей хате телефон есть?

Если  не обращать внимания на  неприятный фоновый треск в трубке, старый дисковый аппарат функционировал в штатном режиме, и я ожидала, что первый звонок Олег сделает в службу экстренного вскрытия автомобильных замков, однако мои предположения совершенно не оправдались. Кратко отчитавшись перед Дмитрием Мезенцевым и тепло поздравив его с убедительной победой на прошедший выборах, помощник депутата с глухим стуком положил трубку и  принялся цепким взглядом обшаривать  комнату в поисках одному ему известного предмета, в конечном итоге оказавшимся тонкой металлической линейкой.

Дверцу служебного джипа Олег вскрыл с непревзойденным мастерством опытного автоугонщика: легко, спокойно оперативно, и самое главное, с использованием минимума подручных средств. Мы с Айком заинтересованно наблюдали, как в багровых отблесках чужеродного света он  просовывает линейку в проем между стеклом и уплотнителем и искусно цепляет кнопку дверной тяги, чтобы  минуту спустя уже сесть в машину и недвусмысленно потребовать от нас аналогичных действий. Никакие природно-погодные катаклизмы не могли повлиять на прямолинейное мышление депутатского помощника, и полученная нами отсрочка расставания оказалась настолько короткой, что я не успела ею насладиться.

В машине у Олега не работала львиная доля электроники,  мобильник все так же показывал отсутствие сигнала, а в довершение ко всему на Перовских улицах скопом вышли из строя все цифровые светофоры и от  длительного стояния в многочасовых пробках нас спасал только ничтожно малый поток ночного движения в провинциальном городе. Мы направлялись в злополучный «Медикус Центр», где находилась угодившая от стресса в реанимацию Алла Мезенцева, и где, вместо того чтобы  принимать поздравления в Избиркоме, дежурил ее супруг. Похоже, Олегу была поставлена  задача доставить Айка в клинику  в рекордные сроки, и  из своего железного коня он выжимал все заложенные заводом-изготовителем лошадиные силы.

Я сидела на заднем сиденье, положив голову на плечо нервно барабанящему пальцами Айку,  и жадно впитывала каждую его черточку. Пусть мы больше никогда не встретимся, но мне  были безумно нужны именно такие воспоминания, чистые, светлые, щемящие. Еще вчера у меня не было ничего, кроме героиновых снов, и вся моя борьба с наркоманией строилась исключительно по методу «от противного». Айк дал мне понять, что такое нормальная жизнь, к которой мне и необходимо стремиться, на которую я и должна отныне ориентироваться, дабы больше никогда не  свернуть на кривую дорожку. Сейчас, когда он был так близко, и я отчетливо слышала учащенное биение его сердца, я вдруг поймала себя на предательской мысли о том, что если бы в моем прошлом содержалось  чуть меньше дерьма, я бы непременно встала на тропу войны  с окружающим миром и защищала бы наше право любить до последней капли крови, но мне скоро исполнится двадцать шесть, у меня за спиной почти пять лет героинового стажа, я все еще хожу под статьей и мое будущее – сплошная черная дыра, куда Айка в случае продолжения наших отношений затянет быстрей, чем он сам это осознает.

-Что ты там говорил про трещину на Солнце? – Айк бесстрашно встретил в зеркале испепеляющий взгляд Олега, предпочитающего пренебрежительное созерцание наших прощальных объятий уникальному для здешних широт северному сиянию, - поподробней можешь?

-Не помню я,- помотал головой депутатский помощник и по совместительству наш беспощадный конвоир, - что-то  астрономы  такое разглядели, я толком не вслушивался, с шефом ехали и как раз радио играло… Сейчас, вон, шипит, на всех программах, тоже что ли все повышибало?

-Пока  магнитная буря не закончится, связи не будет, - авторитетно заявил парень, - радуйся, что у нас не позапрошлый век – тогда вроде почти на неделю телеграф накрылся. Надо  попробовать на эту трещину через апертурный фильтр  глянуть, может, что-нибудь соображу… Жесть вообще какая-то! Мазафака, Римма!

-Что? – небесно-голубые глаза Айка вспыхнули так ярко, что мое постоянно усиливающееся желание курить дотла сгорело в этой ослепительной вспышке, -ну, говори!

-А вдруг связь еще нескоро восстановится? Как я тебя найду? Или как ты  найдешь меня? Мобильник не пашет, доступа к сети тоже нет, на городском меня теперь  отец круглосуточно пасти будет. Нет, давай мы сейчас вместе к мамке в больницу поедем! - парень с надеждой  заглянул мне в глаза, - Римма, разве нельзя показания завтра дать?

-Нельзя, - жестко пресек поползновения Айка Олег, - хватит ерундой страдать, Ромео недоделанный! Ты бы лучше подумал, как  будешь объяснять родителям, где тебя почти сутки носило!

-Объясню, -  безразлично отмахнулся парень, - ты только в мои дела не встревай. Идет?

Депутатский помощник снизил скорость у самого входа в клинику, притормозил,  не заглушая двигателя, развернулся к нам вполоборота, и с каменным выражением лица процедил сквозь зубы:

-Ты думаешь, мне сильно хочется обо все это мараться? Кого мне больше всего жалко, так это Аллу Викторовну: ты очередной фортель выкинешь, а шеф на нее бочку катит, я не знаю, как она еще раньше не слегла. Только из-за нее я тебя шефу не сдам, но имей в виду, Айк, еще одна такая выходка и ты свою мать в  гроб загонишь, а я по тебе за это лично ремнем пройдусь. Так что уйми свои гормоны и соври отцу что-нибудь путное. А тебе, Римма Андреевна, я настоятельно рекомендую полковнику Голубеву лапшу на уши не вешать,  с тобой он уж точно особо церемониться не будет!

 

ГЛАВА IV

С момента нашей первой встречи на даче у Потапыча я успела свыкнуться с мыслью, что истинно человеческих качеств в невозмутимом характере Олега содержится немногим больше, чем в образце горной породы полезных для здоровья  витаминов, но только слепой мог не заметить, как начинала покрываться трещинами скрывающая глубинные переживания депутатского помощника глиняная маска при одном лишь упоминании Аллы Мезенцевой. Если искренняя обеспокоенность резко ухудшившимся самочувствием супруги начальника с определенной натяжкой еще объяснялась с точки зрения служебной преданности шефу, то откровенно сквозящая во взгляде тревога, сопряженная с ярой готовностью взять на себя воспитательную функцию и устроить Айку хорошую выволочку, невольно порождала мысли о наличии тайных причин исключительно личного свойства. Депутатский помощник был явно неравнодушен к «жене ближнего своего», и, в принципе, я не видела особых оснований удивляться этому очевидному факту –потрясающе сохранившаяся красота Аллы Мезенцевой до сих пор поражала девичьей свежестью, а за время нашего краткого общения за ужином я прониклась к матери Айка бесконечной симпатией, вызванной ее доброжелательностью и обычно не свойственной дамам из высшего общества непосредственностью. 

Будучи с головой погружена в собственные проблемы, я не придавала значения чрезмерному, как мне сейчас показалось, участию Олега в судьбе Аллы, но стоило мне отмотать назад пленку воспоминаний,  как в памяти у меня мгновенно всплыла еще пара эпизодов аналогичной направленности. В частности, пересказывая мне хронику похищения Айка, Олег главным образом акцентировал внимание не на криминальных подробностях, а в большей степени на невыразимых страданиях безутешной матери, которую толком не разобравшийся в ситуации муж несправедливо обвинил в непредусмотрительной безответственности.  Нечто схожее происходило и теперь: Олег за день прочесал весь Перовск, на несколько шагов опередил полицию и практически за шкирку вытащил нас с Айком чуть ли не из постели вовсе не ради того, чтобы выслужиться перед Дмитрием Мезенцевым и выхлопотать себе существенную прибавку к жалованию – им  руководило лишь желание любой ценой уберечь Аллу от очередного стресса.

Размышлять на тему потенциальной взаимности и строить предположения касательно способности замужней женщины увлечься по-своему привлекательным помощником мужа, ставшим, по всем признакам, почти членом семьи,  я не слишком стремилась,  и, прислушавшись к мнению настойчиво советующей мне не лезть со своим уставом в чужой коттедж интуиции, художественно изобразила святую простоту, хотя признаюсь честно, неожиданный порыв Олега значительно подмочил в моих глазах его непререкаемую репутацию бездушного робота. Впрочем, опрометчиво давший выход накопившимся эмоциям депутатский помощник быстро осознал грозящую ему опасность разоблачения, вновь опустил забрало непроницаемого шлема отчуждения и  с удвоенной силой приступил к выполнению своих должностных обязанностей, заключающихся в немедленном  воссоединении семьи Мезенцевых посредством принудительного возвращения блудного сына в родные пенаты.

Яркость северного сияния  постепенно шла на убыль, но окрашенное в размытые оттенки красного небо все еще также пугающе нависало над отродясь не видывавшим подобных изысков Перовском, и удаляющаяся фигура Айка словно растворялась в неясных отсветах багровой пелены. Ноющая боль бесчисленными молоточками стучала мне  в затылок и тупыми ударами отдавалась в виски, чтобы затем переместиться в область сердца и отныне навсегда стать неотъемлемой части моей жизни. Тонированные стекла джипа не позволяли Айку разглядеть мое лицо, но он все равно то и дело оборачивался, и мне  вдруг показалось, что в его небесно-голубых глазах плещется не только пронзительная тоска, но и внезапная горечь понимания – понимания того, что я вновь нарушу данное обещание и трусливо сбегу сразу после дачи показаний.

Мы больше ничего друг-другу не говорили. Все давно было сказано еще на той съемной квартире с казенной мебелью, и к тому, что там между нами произошло, нельзя было уже ничего не добавить, не прибавить.  Айк любил меня со всеми моими недостатками, включая железные коронки на передних зубах, изуродованные вены, отвратительные шрамы на ногах, а также неистребимую привычку безудержно курить дешевые сигареты без фильтра, но, как ни крути, это была скорее патология, чем норма, и  я не могла допустить ее перерастания в необратимую стадию. Самое странное, что я ненавидела себя не столько за героиновое прошлое и его отразившиеся на моем настоящем и будущем последствия,  сколько презирала себя за  малодушную робость, за мнительность, за трусость, за боязнь принимать решения. Ощущение стоящих за моим планируемым побегом благих намерений куда-то исчезло, а за время отсутствия Олега, сопровождавшего Айка на пути к родителям, проклятый червь сомнений прогрыз в моем сердце дыру размером с отверстие от прошедшей навылет пули, и если бы не  запертые снаружи дверцы, я бы непременно бросилась вдогонку своему потерянному счастью. Сегодня я предала не только надежды и ожидания Айка, я предала весь мир, и охватившая Землю геомагнитная буря лишь подтверждала неизбежность его гибели.

-Знаешь, что мне вся эта история напоминает? – спросил Олег, заводя двигатель, - была у нас в Перовске  местная знаменитость, одноногая проститутка, сама страшная, как атомная война,  наркоманила по-черному,  так не поверишь, к ней очереди выстраивались, народ на экзотику тянуло. Правда, закончилось все печально, она своего клиента СПИДом заразила, так он ее со злости и шлепнул. Но память о ней жива до сих пор, и неизвестно, сколько еще таких экстремалов с ВИЧ-инфекцией по городу ходит!  Так я о том, что не дай бог, кто-нибудь  о вас с Айком прознает, рождение новой городской легенды Перовску точно обеспечено!

-Пошел ты! – беззлобно огрызнулась я в ответ на проведенные депутатским помощником параллели, мало того, что автоматически приравнивающие меня к представительницам древнейшей профессии, так еще и содержащие в себе открытый намек на мое потенциальное носительство передающихся половым путем  смертельных вирусов. Но на душе у меня было настолько гадко, что даже  издевательский сарказм Олега не мог причинить мне дополнительную боль. В отместку за  неуместную иронию я демонстративно подожгла сигарету, глубоко затянулась и выпустила дым таким хитрым образом, чтобы чувствительным обонятельным рецепторам нахального депутатского помощника досталось по полной программе.

-Сдам тебя полковнику – вздохну спокойно, - предназначенные самому  себе слова утешения, по –видимому, являлись разновидностью аутотренинга, и судя по кислой физиономии Олега,   в нелегком деле преодоления непроизвольного кашля помогали  весьма слабо,- ты не вздумай в полиции хвостом вертеть,  Голубев из кого хочешь правду вытрясет, и имей в виду, они с шефом школьные друзья, полковник Айка с пеленок знает, и за него костьми ляжет. Так что, пока едем, вспоминай все про этого Зинькова, связи его, контакты, с кем в столице дела проворачивал. А то с бабули его толку, как с козла молока, младший брат в Германии.. Одним словом, есть факты, нет аргументов.

Изнутри у меня начало подниматься неуправляемое злорадство, омрачаемое лишь крайней скудностью имеющихся у меня сведений о  преступной деятельности Валерчика. Меня никогда особо не интересовало,  откуда у Стаса брались деньги,  также как я толком не вдавалась в детали относительно рода занятий его друзей и знакомых. Автомобильный бизнес, перегонка машин из-за границы… Что я еще знаю? Наверняка, Витька Бушмин или продажный майор Корницкий могли бы поведать следствию гораздо больше, но я догадывалась, что мести Валерчика они боялись  в сотню раз сильней тюремного заключения, а, возможно, еще и надеялись на скорое освобождение, благодаря негласному содействию криминальных структур. Мне же бояться было нечего.

Избивавший меня в подсобке призрак из прошлого почему-то не вызывал во мне иррационального страха, который еще недавно толкнул меня на отчаянное бегство в столицу, но сейчас я  сама жаждала мести. Не за себя, за Айка. Принимая во внимание, что лень родилась вперед моего непутевого ангела-хранителя, я давно  не ждала от него помощи, но  в последние дни меня все чаще посещала мысль о  близком родстве своего регулярно бьющего баклуши в рабочее время херувима с ответственным за благополучие Айка сородичем.  Черт возьми, если потребуется, я буду до утра копаться в своем частично разрушенном героином мозгу, но по крупицам выскребу оттуда мельчайшие детали, способные хотя бы косвенно повлиять на торжество справедливости.

Олег с насмешливой ухмылкой наблюдал в зеркало заднего обзора, как на моем усталом, измученном лице подробно отражается весь трудоемкий процесс напряженной умственной деятельности, и, вероятно, опасаясь потревожить снизошедшее на меня откровение, со стоическим терпением переносил мое непрерывное курение.  Нарушил молчание он лишь на подъезде к полицейскому участку, и, несмотря на то, что я  спокойно проигнорировала любезно  поведанную мне быль из жизни  самоотверженных жриц любви, которым даже первая группа инвалидности не мешала ежедневно выходить  на панель,  эти его слова меня внезапно задели за живое:

-Кстати, я в больнице подружку Айка видел, сидела рядом с шефом вся в слезах. Я когда Айка привел, она у него с разбегу на шее повисла, до сих пор, наверное, оторвать ее не может. Я так думаю, все у них понемногу наладится.

-А ничего, что она с его лучшим другом переспала? – мой пропитанный ехидством вопрос сочился таким ядом, что любой порядочный змеелов посчитал бы за честь лично  поучаствовать в моей поимке. Вот что с бесполым существом, еще недавно расхаживающим по улицам в оранжевом жилете с лыжной палкой наперевес, делает глупая, детская, бессмысленная, но тем не менее совершенно бесконтрольная ревность! Неужели, обширная коллекция обитающих в моей душе демонов пополнилась еще одним  довольно любопытным экземпляром?

-Да ладно, - отмахнулся депутатский помощник, и его усмешка стала еще похабней, - Айк у нас сейчас вроде как тоже дитя порока, так что счет у них «один-один». Так и я не понял, зачем ты все это затеяла, то ли делать тебе совсем нечего и скука заела, то ли тебя все еще наркота не отпустила…

Невидимый постановщик грандиозного действа под названием «Северное сияние» значительно убавил яркость,  и сквозь истончившуюся пелену местами проступало черное, неприветливое небо. Олег мельком глянул на дисплей мобильника, и разочарованно отложил телефон.

-Сигнал так и не появился, похоже, это надолго, - констатировал депутатский помощник, - и радио также шипит… Не нравится мне этот информационный вакуум! Вылезай давай, чего расселась?

Я никогда не относила себя к числу метеочувствительных людей, а на протяжении предыдущих четырех лет страдала от одной единственной болезни, поэтично именуемой «кумар», и успешно лечила ее героином, однако, выйдя на парковку, я в полной мере ощутила, что за словосочетанием «геомагнитная буря»  кроются не только перебои в работе сотовых операторов, но и резкая, сдавливающая черепную коробку боль, от которой  немеют кисти рук и подкашиваются непослушные ноги. Я прислонилась к  джипу  и несколько секунд словно заново училась дышать. Состояние было такое, будто меня два раза переехал асфальтоукладчик,  казалось, все мои жизненно важные органы сплющились в лепешку и теперь медленно и неохотно принимают первоначальную форму. Как выяснилось,  воздействие солнечного супершторма, хотя и не отличалось избирательностью, на каждого человека влияло по-своему. Например, у некоторых наблюдался повышенный уровень неуправляемой агрессии.

-Ах ты, сука!-  душераздирающе взвизгнула Нюрка, и лишь своевременное вмешательство обладающего, к счастью, отменной реакций Олега, помешало разъяренной сестренке повалить меня на землю, и, вцепившись мне в волосы, учинить надо мной кровавую расправу, - ребенка без отца оставить решила? Думаешь, я такая дура, что не поняла, кто Витьку заложил? Это ты мне из зависти всю жизнь поломала! А разве я виновата, что тебя никто замуж не берет? Довольна теперь, да? Мы уже и дату свадьбы назначили, мать за кафе предоплату внесла, платье мне заказали, а из-за тебя меня чуть саму не посадили!

Я предусмотрительно спряталась за спину депутатского помощника и уже оттуда философски заключила:

-Не посадили же, вот и радуйся.

Мое оскорбительное для Нюрки спокойствие обуславливалось вовсе не самодовольным пофигизмом и уж никак не молчаливым ликованием по поводу ее неудавшегося брачного союза с Бушминым – чувство двухмерности не только себя самой, но и вселенной в целом, продолжало довлеть над моим искореженным магнитной бурей разумом, и я вынуждена была держаться за Олега уже не в защитных целях, а больше для того, чтобы ненароком не потерять равновесие.

-Лучше бы от передоза сдохла, тварь! –бесновалась наступающая на меня с  непрошибаемым упорством тяжелого танка сестренка, - правильно мать сказала, раз тебя этот депутат Мезенцев крышует, значит,   или «Маленький принц» его на игле сидит, или сам он наркотой торгует, за счет этого и миллионы свои нажил! А ты к нему примазалась и  сразу крутая стала, да? Забыла, как мы тебя из дерьма вытащили? Еще скалится, сука! Да я тебе сейчас все зубы повыбиваю, ты ж за них матери долг так и не вернула!

«Скалилась» я, как изволила литературно выразиться моя с горем пополам окончившая среднюю школу родственница, несколько по иному поводу: я всего лишь искренне недоумевала, почему к внушительному списку моих преступлений Нюрка так и не добавила единственное действительно совершенное мною противоправное деяние, выразившееся в бессовестной краже принадлежащего ей мобильного телефона. 

 

ГЛАВА V

Ранняя беременность явно не пошла на пользу до конца не созревшему для выполнения репродуктивной функции Нюркиному организму: если уже на начальных сроках сестренка подурнела настолько,  что из пышущей здоровьем ядреной девахи  превратилась в располневшую бабу, страдающую отеками и хроническими воспалениями на коже, я боялась представить, какими еще изменениями во внешности ознаменуются для нее последующие месяцы пребывания на сносях. Грядущее материнство также не прибавило Нюрке напрочь отсутствующего ума и отрицательно сказалось на  генетически унаследованном от тетки Василисы склочном характере, доведя его черты до гипертрофированного абсурда.  Скорее всего, Витька не счел нужным посвятить свою несостоявшуюся супругу в детали преступного плана незаконного обогащения,  зная, что заставить Нюрку держать что-либо в секрете столь же нереально, как и добиться   громкого воя на Луну от облезлого волчьего чучела, и теткину дачу  использовал, что называется, вслепую, поэтому у полиции не нашлось достаточных оснований для того, чтобы привлечь  невесту похитителя к уголовной ответственности за укрывательство и с учетом интересного положения сестренку благополучно отпустили восвояси. 

Покинувшая отделение полиции посреди ночи Нюрка бестолково топталась у входа, мучительно соображая, на чем ей добраться отсюда в свою общагу, и по всем признакам, была немалым образом озадачена моим эффектным появлением из салона огромного джипа, да еще и в сопровождении персонального охранника, после чего у сестрички окончательно сорвало крышу, и она от души выместила на мне всю свою обиду. Я же, донельзя обрадованная тем, что про украденный телефон Нюрка всуе не поминает и еще  одна судимость мне вроде бы не светит,  лишь покрепче держалась за рукав Олега, и под надежной защитой депутатского помощника мелкими шажками отступала от напирающей на меня будущей матери-одиночки в сторону  приоткрытой двери. Никогда бы не подумала, что буду так отчаянно стремиться поскорей юркнуть в самое  логово инстинктивно ненавистных каждому наркоману «ментов», но на данный момент общение с блюстителями порядка казалось мне гораздо более предпочтительным, чем очная ставка с плюющейся нецензурной бранью Нюркой.

-Бог тебя накажет, сука! - исчерпав обширный набор адресованных мне пожеланий принять мученическую смертью самыми изощренными способами, Нюрка вспомнила о «каре небесной», и напоследок патетично воздела сжатый кулак к догорающим в небе всполохам полярного сияния,  все еще настолько ярким, что я могла отчетливо разглядеть каждый прыщик на бледном, некрасивом лице сестренки. 

В ответ на грозное Нюркино предупреждение я лишь скептически хмыкнула. Скоро эти самые боги сойдут на Землю и как следует проредят  расплодившееся человечество, если конечно,  взбунтовавшиеся нефилимы не придумают, как предотвратить катастрофу без участия двоих контактеров поневоле, которые не в состоянии устроить даже свои собственных судьбы, не говоря уже о судьбе цивилизации.

В кабинете полковника Голубева было душно, многолюдно и накурено. Несмотря на позднее время суток, в полиции царило  шумное оживление, обусловленное помимо необходимости срочного раскрытия громкого дела о похищении сына Дмитрий Мезенцева еще  и одновременным обрывом радиосвязи  со всеми рассредоточенными по городу оперативными группами.

-Здравствуй, Римма! – с неожиданной дружелюбностью поприветствовал меня  полковник, вытирая  платком выступившие на  зеркально блестящей лысине бисеринки пота, и перевел взгляд на депутатского помощника, продолжающего бдительно придерживать меня за локоть, - все, Олежка, езжай к шефу, он звонил только что, просил тебя обратно в клинику отправить.

-С Аллой Викторовной что-то? –  машинально вырвалось у Олега, - шеф ничего не говорил?

-Нет-нет, ей, наоборот, получше, - успокоил разволновавшегося помощника Голубев, - наверное, шеф хочет тебе Артура под охрану сдать, чтобы опять через окно не сбежал.  Я же до сих пор ребятишкам своим отбой дать не могу, связь-то вышибло, только по сарафанному радио и передают друг другу, что нашелся наш беглец.

-Беглянка тоже нашлась, -Олег  решительно вытолкнул меня вперед, - ее, надеюсь, больше никуда везти не надо? Я рядом с ней еще одного рейса точно не выдержу!

Внимательные, пытливые глаза полковника внезапно сосредоточились нам моем испуганном лице, и я испытала острое желание незамедлительно провалиться сквозь Землю или на худой конец в цокольный этаж. Принудительный привод в полицию, в сущности, не был для меня чем-то новым и неизведанным, но в предыдущие разы меня привлекали исключительно за наркотики и нередко общение с оперативно –следственными работниками происходило у меня  под героином, заметно притупляющим чувство страха, да и все прочие эмоции тоже.  Бывали на моей практике и случаи попадания в участок на кумаре,  и я вела себя со злобной раздражительностью, думая при этом только о том, как бы поскорей поставиться, но  такой откровенный, пронизывающий ужас перед полицией накрыл меня впервые.

-Присаживайся, Римма и ничего не бойся! – полностью добил меня своей заботливой обходительностью Голубев, - ты у нас единственный ценный свидетель, и мы тебя в обиду не дадим. Нужно будет – возьмем под государственную защиту.  Все, Олежка, езжай, дальше мы сами. Скажи шефу, пусть спать ложится,  двое суток  уже на ногах…

Я не сомневалась, что  полковник нуждался в отдыхе ничуть не меньше своего школьного товарища, но профессиональное чутье не позволяло ему тратить время на сон,  и сразу после ухода Олега, он выставил из кабинета беспрестанно снующих туда-сюда подчиненных, и с заговорщической улыбкой извлек из ящика стола тарелку с бутербродами.

-Угощайся,  а то в чем только душа держится, одни глаза остались, – вслед за бутербродами Голубев вытащил жестяную банку дешевого растворимого кофе и  щелкнул выключателем расположившегося на подоконнике электрочайника, - ешь-ешь, не стесняйся, меня жена тут на три дня продуктами снарядила. Говорит, кому в зону передачи носят, а я к тебе на работу с корзинкой хожу, да и то дежурному отдавать приходится, тебе даже спуститься некогда. Как там, на улице, не распогодилось? Я смотрю, вроде уже такой иллюминации нету…

Я старательно жевала сытные трехэтажные бутерброды, казавшиеся  после вынужденной голодовки вкусными вдвойне, и абсолютно не понимала, что происходит. Не то, чтобы я ожидала жесткого прессинга и неприкрытого хамства, но проявляемая полковником деликатность упорно не вписывалась ни в один из предполагаемых мной вариантов развития событий. Было ли отношение  Голубева всего лишь тактикой «доброго следователя», призванной  выудить из меня как можно больше информации посредством  искусственного создания доверительной атмосферы? Если даже и так, то какая, к черту разница? Меня накормили, напоили кофе и даже разрешили курить, чего мне еще надо? Тем более, что находилась я здесь, в принципе, добровольно, и как никто была заинтересована побыстрей упечь проклятого Валерчика за решетку и  с  относительно чистой совестью исчезнуть из Перовска теперь уже точно раз и навсегда.

-Значит, ситуация следующая, - Голубев терпеливо дождался, пока я наемся, и, посчитав соблюденными не вяжущиеся с господствующими в отделениями правила законы гостеприимства, наконец, перешел к делу. К этому времени я успела  допить кофе и робко поджечь сигарету, но разлившаяся в желудке теплота все равно не смогла вытеснить леденящее чувство тревоги, - в обстоятельствах похищения Артура многое до сих пор не ясно. У него самого мы завтра показания возьмем, пусть хоть родители на него насмотрятся, целого и невредимого. А тебе, Римма, придется поработать. Пока еще связь была, я и на тебя, и на Зинькова в столицу запрос делал,  но это мне не сильно помогло. С врачом твоим лечащим разговаривал,  дело твое поднял… Что сказать,  завязала – молодец, так и держи, что  до судимости твоей, для полиции главное – пресечь деятельность наркоторговцев, а не наркоманов по подворотням трясти, ты за свое преступление наказание понесла, по второму кругу тебя никто судить не будет. Но вот посотрудничать со следствием, это надо, ты  и сама понимать должна!

-Да я  и не против! – слабо улыбнулась я, раздавив окурок в пепельнице, - мне Валерчик столько крови попортил, что вспоминать жутко…

-Жутко- не жутко, а никуда не  денешься! – наставительно покачал лысой головой Голубев, - честно тебе скажу, нет у нас ничего на Зинькова. Бушмин всю вину на себя взял, от девчонки его тоже проку никакого, майор Корницкий – вообще разговор отдельный – мы его телефон слишком поздно на прослушку поставили, а формально брать его не за что. Так что, давай, Римма, рассказывай все с самого начала,  и если ты действительно про Зинькова что-то знаешь, я буду дело возбуждать.

Дача показаний затянулась до утра. Все-таки привитые мне штатным психологом наркодиспансера навыки ретроспективного анализа оказались великолепно применимыми в практических целях, и хотя первая попытка  с головой погрузиться в наркоманское прошлое вызвала у меня почти физическое отторжение, и все тело моментально покрылось гусиной кожей брезгливого неприятия,  я сумела волевым усилием собраться с мыслями и основательно покопаться в памяти.  Я  предполагала, что мне будет тяжело, но когда передо мной одна за другой пронеслись отвратительные картины моей прежней жизни, я вынуждена была до  скрежета стиснуть зубы, дабы сдержать рвущийся наружу стон.

Неожиданно для самой себя я рассказала полковнику немало заслуживающих пристального внимания фактов из биографии бывшей наркоманки по кличке Дива, чья история непосредственным образом пересекалось с уважаемым предпринимателем Валерием Зиньковым, добела отмывающим свои грязные деньги в легальном автобизнесе. Я с удивлением обнаружила, что в моей голове содержится огромное количество разрозненных, запутанных и вроде бы совершенно бесполезных сведений, включающих давным давно ни о чем не говорящие мне имена и фамилии, обсуждавшиеся в моем присутствии темы и места встреч  нашей веселой тусовки, самозабвенно прожигавшей жизнь в алкогольно-наркотическом  бреду. Тогда, на своем первом судебном процессе, я никого не сдавала, и мое уголовное дело складывалось лишь из чистосердечного признания в кустарном изготовлении дезоморфина для личного потребления, однако сейчас я больше не ощущала никакой солидарности с наркоманскими кругами, и в  охватившем меня порыве в довершение к разоблачительным показаниям против Валерчика, изливала на непрерывно орудующего шариковой ручкой Голубева координаты всех известных мне ям  и особые приметы долгое время снабжавших меня героином барыг. 

Я говорила, говорила и не могла остановиться. Сначала я воспринимала свои слова как  месть, затем, как исповедь, а в конечном итоге ощущала за собой чуть ли не высокую миссию  очищения части этого загаженного мира от экскрементов общества. По причине отсутствия у меня видимых следов побоев, я не стала подробно описывать свое избиение в подсобке Горкомхоза, но дословно воспроизвела полковнику каждую фразу Валерчика, причем упоминание случайного всплывшего у меня в голове Михея, вызвало у Голубева весьма живой отклик. Угрозы в адрес меня и Айка, демонстрация  основанной на наличии своих людей в правоохранительных органах безнаказанности, личное  знакомство с Бушминым  - я будто граблями выгребала из памяти все, что могло стать уликой, я раз за разом переосмысливала сказанное и вспоминала все новые детали, и в какой-то момент заметила в глазах оторвавшегося от заполнения протокола полковника едва различимое беспокойство. Внезапно до меня дошло: стоит Валерчику узнать, что я была в полиции, он предпримет меры по устранению опасного свидетеля раньше, чем  окажется на скамье подсудимых.  Обвинение строилось только на моих показаниях, и дело развалится, если я не смогу озвучить их в суде.

-Я же тебе сказал,  не бойся! Я обещал тебе защиту, и  ты ее получишь, – в ответ на мой немой вопрос обнадежил меня Голубев, - сейчас распишешься в протоколе и будем думать, где тебя прятать, пока столичные коллеги не раскачаются. Тут целая сеть вырисовывается во главе с Зиньковым, если мы эту наркомафию накроем,  они могут и охоту на тебя открыть. Не хочу врать, давление на свидетелей у нас  развито сплошь и рядом. Недавно взяли главаря  местной ОПГ, так он из СИЗО через адвоката своим подельникам пачками малявы слал: «Свидетель такой-то – любит дочь, свидетель такой-то – любит деньги…». Так что готовься, Римма, некоторое время пожить на ведомственной квартире и под охраной.  Посмотрим, что да как, может, и под псевдонимом тебя проведем, или под мужским именем, чтобы тебя не искали. Гляди-ка, рассвело уже!

В пыльное окно служебного кабинета полковника Голубева настойчиво пробивались розоватые лучи самого обыкновенного рассвета. Аномальное северное сияние переродилось в обычное, ничем не примечательное утро, и в настежь распахнутую форточку подул ветер перемен, уносящий с собой эту странную и загадочную ночь. Все снова пошло в обход сценария, и, похоже, я опять застряла в Перовске. Оставалось только выяснить, шалят ли все еще средства связи, и способна ли программа защиты свидетелей уберечь меня от зова сердца, вопреки непреодолимым препятствиям безудержно рвущемуся навстречу Айку!

 

ГЛАВА VI

Последствия нескольких бессонных суток, проведенных мной в невероятном по степени накала напряжении, отразились в первую очередь на моей и без того изрядным образом помятой физиономии, и, взглянув на свое отражение  в занимающем почти половину стены в прихожей ведомственной квартиры зеркале, я невольно передернулась от отвращения.  Невзирая  на вызывающую устойчивые ассоциации с вынужденным носить очки колобком наружность, полковник  Голубев обладал завидной расторопностью,  и ухитрился в условиях едва восстановившейся связи оперативно передать меня под охрану не отличающихся разговорчивостью бойцов спецподразделения, которые практически в охапку погрузили  меня в служебный автотранспорт и в строгом соответствии с поставленной задачей доставили меня к новому месту моего временного проживания.

В течение прошедшего месяца я меняла жилье как минимум раза три, причем уровень комфорта варьировался от  тесного угла на кухне  в Губаревской малосемейке до предоставленного в мое полное распоряжение дачного домика в окрестностях столицы, поэтому двухкомнатная квартира в одном из Перовских микрорайонов показалась мне королевской резиденцией. Ранним утром наступившего понедельника вокруг размеренно текла бесхитростная жизнь рядовых горожан – рабочие уцелевших в кризис предприятий торопились на идущую в промзону развозку, молодые мамаши волоком тащили недовольно орущих чад в детские сады,  а неутомимые дачницы-пенсионерки бурно обсуждали по пути на остановку необычное природное явление, озарившее небо минувшей ночью.  В сопровождении двоих дюжих спецназовцев, даже в гражданской одежде выделяющихся своей военной выправкой, мы поднялись на пятый этаж по чистенькой, остро пахнущей хлорным раствором лестнице, и вскоре передо мной открылись тяжелые металлические, и  не удивлюсь, если бронированные, двери.

Я так и не смогла разобраться с обуревающими меня чувствами и четко определиться, какого рода ощущение я сейчас испытывала. С одной стороны,  мне обеспечили надежную безопасность, и по логике вещей, мне стоило бы расслабиться, успокоиться и терпеливо дождаться, пока с меня снимут вооруженную охрану, а с другой меня не покидала навязчивая мысль об усовершенствованной разновидности клетки, куда меня вновь запихнули помимо моей воли,  виртуозно прикрываясь якобы благими намерениями. Я инстинктивно не желала томиться в этом изолированном мирке и бесконечно терзаться предположениями, подозрениями, опасениями и, главное, мучиться от раздирающих меня противоречий.

Наркологи, психологи и просто хорошие люди, принимавшие деятельное участие в процессе моей социальной реабилитации, были, однозначно, правы в своих многократно повторяемых утверждениях относительно двояких свойств вступления бывшего наркозависимого в близкие отношения практически сразу после окончания лечения.  В богатой копилке Потапыча имелись примеры как положительного влияния амурных дел на дальнейшую адаптацию наркомана  в неизбежно отвергающем его обществе, так и прямо противоположные случаи, великолепно иллюстрирующие печальную статистику, гласившую, что неудачи на любовном фронте занимают лидирующие позиции среди  потенциальных причин срыва. Глубоко нежелательные для неустойчивой психики потрясения нередко вышибали выписавшегося пациента из заложенной врачами в его сознании колеи, и повод для укола внезапно находился сам собой.

Те проблемы, с которыми я столкнулась, катастрофически не укладывались в стандартные рамки: я не страдала от отсутствия взаимности, меня не обвиняли в ошибках прошлого, надо мной не довлели невыполненные обязательства, и по всем признакам встреча с Айком  откровенно пошла на пользу моей заниженной самооценке. Но у медали имелась также и обратная сторона: впервые за много лет я была так безгранично, неизмеримо счастлива, и теперь, сознательно решив сжечь мосты, никак не могла забыть этого неистового счастья. Зияющая в душе дыра оказалась еще более огромной, чем оставшаяся после спрыжки с героина пустота, и она отчаянно нуждалась в заполнении. К сожалению, я знала лишь один безотказный способ, но пока у меня еще хватало сил  ему сопротивляться. Надолго ли? Может быть, мне на самом деле повезло, и эта квартира с разместившимися в соседней комнате спецназовцами именно то, что мне сейчас нужно, так как, если  срочно не запереть в клетку чутко дремлющее внутри меня чудовище, в моем нынешнем состоянии у него есть все шансы вырваться на свободу.

Недавнее погружение на дно воспоминаний повергло измочаленный мозг в лихорадочную взвинченность, и хотя я надеялась, что физическая усталость срубит меня при первом же прикосновении головы к подушке,  сон не спешил наведываться ко мне на огонек. Задернутые шторы создавали уютный полумрак,   работающий кондиционер поддерживал приятную прохладу, а охранники передвигались по квартире с профессиональной бесшумностью, однако мой взбудораженный организм  упорно не поддавался располагающему к отдыху влиянию внешних факторов.

В пребывании на государственном довольствии имелись свои неоспоримые плюсы. Деликатесами и разносолами меня, естественно, не баловали, но запас продуктов в холодильнике обнаружился весьма солидный, сигаретами меня тоже обеспечили, и уж возможности пользоваться современным ноутбуком у меня не было уже черт знает сколько времени.  Отдельного упоминания заслуживал первый, так сказать человеческий, душ с момента начала моей новой жизни: без очередей, без недогрева и без перебоев в подаче воды, правда с охранником под дверью, ну да и ладно,  по сравнению с вышеперечисленными недостатками, это были всего лишь издержки ситуации.

Заснула я, как это частенько происходит, под монотонное бормотание телевизора, транслирующего, в основном кадры заснятого в разных ракурсах северного сияния вкупе с параллельными попытками найти  ему рациональное объяснение. В суть выдвигаемых версий я толком не вникала, но интуиция подсказывала мне, что большинство из них так же далеки от истинного положения вещей, как и осенний листопад от метеоритного дождя.  На фоне обсуждения природы полярного зарева померкли даже сводки с избирательных участков, но я и так  знала, что победу на выборах в Законодательное собрание Перовска одержал Дмитрий Мезенцев.

Что касается пресловутой трещины на Солнце, то уже сквозь сон я увидела ее на сделанном с космического телескопа снимке – черную, извилистую линию,  будто рассекающую солнечный диск посередине. Было в этом что-то  невыразимо странное, словно это вовсе не трещина, а постепенно открывающиеся  врата в находящуюся за пределами солнечной системы галактику. Точнее наоборот,  казалось, что из этой чужой вселенной в наш мир вот –вот проникнет нечто потустороннее,  и это судьбоносное стирание границ  грозит Земле еще более страшными последствиями, чем грядущие посещение планеты  расширенной делегацией энэкимов с целью пополнения исчерпавшихся резервов золота.

Засыпать с мыслью о бескрайности неожиданно густонаселенной вселенной  было, честно говоря, несколько жутковато. С существованием Нибиру и ее обитателей я уже с горем пополам смирилась, но  сейчас я вдруг осознала, что  родную звезду энэкимов превратила в безжизненную пустыню еще более высокоразвитая и агрессивная цивилизация, чья космическая экспансия просто не могла остановиться  с уничтожением Заоса. В какое-то мгновение я перестала отдавать себе отчет, сама ли я до этого додумалась, или все-таки со мной на контакт вышли нефилимы, и мои размышления являются всего лишь проекцией чужого разума – слишком яркими и отчетливыми были проносящиеся перед моим внутренним зрением картины.

Я снова видела панорамы земной поверхности и словно наблюдала уже знакомые пейзажи с непередаваемо высокой точки. Треугольные зубцы каменных наконечников стрел Устюрта, чуть прикрытые стремительно отступающей водой обмелевшего Аральского моря следы гигантской гребенки, сложный рельеф с перемежающимися бессточными впадинами и песчаными участками крутыми обрывами.  Желто-бурое, выжженное солнцем плато, когда-то бывшее великим океаном Тетис, и  неумолимо вытесняемый соляной пустыней Арал –в недрах этой суровой земли тысячелетия назад был законсервирован древний космодром, и на то, чтобы активировать его навигационное оборудование, осталось совсем немного времени. 

Земле угрожала не только меняющая ее гравитацию Нибиру – в Облаке Оорта разгорались свои  войны, и Солнце было слишком хрупкой преградой для того, чтобы воспрепятствовать перемещению театра военных действий в свою систему. Раскаленный диск,  принимаемый с Земли за самую яркую звезду – такое же искусственное образование, как и Нибиру, излучающая тепло голограмма, своего рода разделительная полоса между галактиками, за которой открывается путь к иным мирам, и если вслед за энэкимами дорогу в Солнечную систему проложат и конкурирующие расы, Земля окажется в эпицентре масштабного космического сражения, а генераторы, подпитывающие голограмму, скорее всего, будут уничтожены в момент вторжения.  Энекимы и порабощенные ими полукровки-нефилимы были одинаково напуганы третьей силой: если нефилимы хотели прежде всего спасти родную планету от  вызванных приближением Нибиру катаклизмов, то крайне обеспокоенные сложившейся в космосе ситуацией Элохим  хотя и ни во что не ставили жизни ими же и созданных людей, больше всего боялись, что в ходе войны пострадает единственный источник драгоценного металла, необходимого им в буквальном смысле, как воздух. 

Космодром в Приаралье позволил бы, окружив Нибиру маскировочным полем,  тайно дислоцировать на Землю несколько кораблей и  превентивно развернуть на планете базу для отражения космических атак. Элохим планировали сделать это в любом случае, но в отличие, от нефилимов, их мало волновали такие морально-этические аспекты, как сопряженная с массовой высадкой пришельцев гибель землян.

С каждым  разом контакты становились все болезненней.  Не было уже никакого прихода, в сочащийся кровью мозг словно забивала гвозди невидимая рука, и вместо  сладкого послевкусия тяги, в итоге оставался лишь гадкий металлический привкус во рту  и злое разочарование, как из-за пущенной мимо вены ширки. А еще  на выходе из контакта совершенно терялось ощущение времени,  я не могла сообразить, день сейчас или ночь. Я медленно сползла с кровати, подошла к окну и осторожно раздвинула шторы.

Не знаю,  благодаря чьим стараниям, но освещение в этом дворе было выше всяческих похвал. Рассеянный свет уличных фонарей  тут и там пронзал темную, безлунную ночь, и в резко затормозившей у подъезда машине я без труда опознала джип новоизбранного депутата. Неужели опять этот невыносимый Олег притащился меня проверять? А я как раз покурить собиралась!

К моему вящему удивлению, Дмитрий Мезенцев не только прибыл ко мне собственной персоной, но еще и сам сел за руль. Своего служебного помощника он, вероятно, оставил караулить Айка,  и вынужден был обходиться без водителя. Если все это еще более или менее укладывалось у меня в голове, то сам повод позднего визита депутата на конспиративную квартиру вызывал у меня серьезные основания для беспокойства.  Пока я вроде как спала целый день напролет, явно успело произойти нечто важное, притом важное настолько, что Дмитрий Мезенцев лично приехал, чтобы поставить меня об этом в известность.

Невозмутимые спецназовцы появлению депутата ничуть не изумились, будучи, по-видимому, заранее предупрежденными о его визите вышестоящим начальством в лице полковника Голубева. Учитывая, что меня никто и ни о чем предупредить не соизволил, я от растерянности забыла даже поприветствовать гостя, и, что уж совсем непростительно, встретила его с зажатой в зубах сигаретой.

-Оставьте нас наедине,- сходу потребовал от охранников Дмитрий Мезенцев, - Римма, пойдем, на кухне поговорим.

Судя по тому, что депутат сразу же в изнеможении рухнул на табуретку, за пару суток ему удалось в лучшем случае с полчасика подремать в машине. Несколько минут его поблекшие небесно-голубые глаза с углубившимися морщинами молча сверлили меня из-под припухших от недосыпания век, а  я разрывалась между желанием курить и воспоминаниями о своем позоре в саду особняка Мезенцевых.

-Зинькова взяли, -без прелюдий сообщил депутат, - Голубев тебе сам все объяснит, я здесь по другому вопросу. Я знаю про тебя и Артура.

-Олег, сволочь такая, сдал? – в сердцах не сдержалась я, чувствуя, как моя душа в бешеном темпе устремляется в пятки. К черту  приличия, если я сейчас не закурю, то точно с ума сойду.

На мою неудачную попытку дрожащими пальцами поджечь сигарету Дмитрий Мезенцев не обратил ровным счетом никакого внимания, лишь грустно покачал седеющей головой.

-Олег здесь не при чем, Артур мне сам все рассказал. Мой сын не умеет лгать, особенно, когда не видит причин что-либо скрывать.  К счастью, его мать ничего не знает, и я надеюсь,  что у вас обоих хватит ума поберечь ее здоровье. Не трясись так, Римма, я не собираюсь тебе угрожать. Артуру всего семнадцать, и  в силу возраста  и юношеского максимализма он многого еще не осознает, но мы с тобой взрослые люди, и поэтому давай поговорим, как взрослые люди.

-Да, конечно, - еле слышно выдохнула я,  не в силах унять бьющую меня дрожь. Серые хлопья с моей сигареты осыпались прямо на стол, а  я все не могла заставить себя пошевелиться и найти, наконец, пепельницу.  По локоть закатанные рукава моей блузки предательски обнажали изуродованные вены, но я впала в такой ступор, что заледеневший от страха мозг отказывался  подавать импульсы в немеющие конечности.

-Артур очень старался тебя выгородить, - похоже, у Дмитрия Мезенцева  внутри все уже перегорело, и его голос звучал  с поразительным спокойствием, - начал нести всякую чушь про инопланетян, про какие-то контакты,  в общем, в богатой фантазии ему не откажешь. Когда я услышал от него весь этот бред, то повез его к знакомому врачу-наркологу и заставил  анонимно сдать анализы. Признаюсь честно, я рассчитывал на самое худшее, и результаты меня обрадовали. Может быть поэтому, я проявляю  к тебе определенное снисхождение, Римма, и надеюсь, ты это оценишь.  Мы с тобой должны расставить все точки над i, пока ты еще окончательно и бесповоротно не загубила будущее моего сына.

 

ГЛАВА VII

Мне оказалось достаточным всего лишь мимолетно представить раскрасневшееся лицо Айка, ожесточенно жестикулирующего в  отчаянной попытке донести до отца свою обнаженную правду, чтобы ликование в связи с долгожданным задержанием проклятого Валерчика моментально сошло на нет. Мне было настолько погано,  что даже сомнительное удовольствие от курения внезапно  распалось на мельчайшие атомы неимоверно мерзостных ощущений,  отныне отдающих вместо терпкой горечи табачного дыма  гадким душком предательства. 

-Знаешь, я долго старался понять, в чем  заключается твой интерес, Римма, - Дмитрий Мезенцев в упор посмотрел мне в глаза,  но не увидел в них ничего, кроме искренней пронзительной боли. Давно у меня не было такого явного повода не просто ненавидеть себя, а глубоко презирать за вопиющую ограниченность мышления исключительно черно-белыми категориями. Мне казалось, я знаю  точные ответы на сакральные вопросы «Что такое хорошо и что такое плохо?», однако сейчас я понимала, что однобокое восприятие действительности сыграло со мной поистине злую шутку, и я откровенно спасовала перед первым же вызовом, брошенным мне разноцветной палитрой настоящей жизни.  Я трусливо спрятала голову в песок в то время, как Айк не испугался ни унизительного теста на наркотики, ни предсказуемо негативной реакции на свое чистосердечное признание.

-Ты ведь далеко не глупый человек, Римма, -  Дмитрий Мезенцев словно продолжал рассуждать вслух, - и я никогда не поверю, что ты изначально не понимала, во что выльется твое желание разнообразить свои серые будни. Не буду лукавить,  сложись обстоятельства иначе, я бы  по-мужски поговорил с Артуром и доступно объяснил ему, что в  связях следует быть разборчивее, даже когда тебе семнадцать, и ты еще толком не научился отличать любовь от физического влечения.  Чего греха таить, моя юность  тоже прошла не в библиотеках, и сейчас, много лет спустя, я уже с высоты своего возраста, осознаю, что любой опыт – это все равно опыт, и в будущем он обязательно даст о себе знать.  Я не сразу созрел для серьезных отношений, поэтому очень поздно женился и не вижу в этом ничего страшного. Но я слишком хорошо знаю характер своего сына, Римма – свою линию он будет гнуть до победного конца, и даже не берусь предполагать, на какие необдуманные поступки он готов пойти,  отстаивая свое право на то, чтобы, как он сам говорит, «любить и быть любимым», хотя  все его якобы пламенные чувства к тебе на самом деле не больше, чем подростковая влюбленность, которая и возникла-то на основе протеста против стереотипов общества.  Но ты ведь уже не подросток, Римма, ты-взрослая женщина! Тебе нужно думать, как жить дальше, а не тратить время на игры в пришельцев. Я  примерно догадываюсь, что тобой двигало: ты хотела  удостовериться, что все еще можешь быть для кого-то привлекательной, и, извини за прямоту, по иронии судьбы твоим единственным поклонником оказался мой сын. Не ясно мне одно, зачем ты внушила Артуру надежду на совместное будущее? На что ты рассчитываешь? Ну, дождешься ты его совершеннолетия,  а что потом? У вас обоих нет ни образования, ни работы, ни жилья. Я не чувствую в тебе корыстных побуждений, но даже если ты решила, что я смирюсь с этими противоестественными отношениями и начну помогать  вам деньгами, ты ошибаешься. Даже если Артур напрочь забыл все мои предостережения, и тебе удастся от него забеременеть, кого ты ему родишь со своим наркоманским стажем? Уж подобного развития событий я лично не допущу. Или, предположим, мы  с Аллой, пойдем вам навстречу, и дадим возможность досыта наесться самостоятельности, что тогда? Познакомишь Артура со своими приятелями в оранжевых жилетах и научишь правильно белить бордюры? Приведешь его в общагу на Губарева, где алкаш на алкаше сидит и алкашом погоняет? Или, может быть, попробуешь вписаться в его круг общения,  а когда у тебя ничего не выйдет, пойдешь и  с горя уколешься? Представила, какая судьба тебя ожидает? А теперь давай я расскажу тебе, как я вижу ситуацию. Ты не возражаешь?

Меня колотило так сильно, что я не могла удержать сигарету. Чему тут возражать? Все в словах Дмитрия Мезенцева было стройно, логично и до инквизиторской жестокости правдиво, но когда он раз за разом называл вещи своими именами, мне хотелось заткнуть уши. Мои наивные иллюзии погибали, корчась в мучительной агонии, и вместе с ними умирала часть меня. Как выяснилось, лучшая часть - та  самая, которая умела любить не только героин.

Большая политика научила Дмитрия Мезенцева тонко чувствовать настроение электората, и сейчас он с успехом применял отточенные до совершенства навыки  психологического воздействия на людей. Он видел меня насквозь и безжалостно сыпал соль на мои открытые раны, и, как ни странно, я полностью оправдывала его поведение.  Отец Айка целенаправленно причинял мне жуткие, изощренные страдания, но в его поблекших голубых глазах, окруженных черными тенями нечеловеческой усталости я не заметила мрачного торжества терзающего полумертвую жертву палача. Это была вовсе не расправа над  неугодными, а всего лишь вынужденная самозащита.

Дмитрий Мезенцев дождался, пока я возьму себя в руки и волевым усилием усмирю свое непрекращающуюся дрожь,  и все тем же ровным, располагающим тоном произнес:

-Послушай меня внимательно, Римма! Мы должны объединиться и помочь Артуру избавиться от этого наваждения. Я уже запустил процесс  ускоренного оформления британской визы, и навел контакты с Оксфордским университетом. Я готов пойти на уступки и разрешить Артуру выбрать любую специальность на его усмотрение: пусть учится на кого хочет, только подальше отсюда. Сегодня у меня состоялась беседа с Ланскими, это родители Юлии, и они также намерены отправить дочь в Оксфорд, а я свою очередь, пообещал им помочь с визой и даже оказать финансовую поддержку. Несмотря на недавнюю размолвку между Артуром и Юлей, я верю, что их многолетняя близкая дружба устоит перед испытанием, и именно Юлю Ланскую мы с Аллой видим  женой Артура и матерью наших внуков.

Мне было уже не просто больно – мое сердце буквально кровоточило болью,  и для того, чтобы избавиться от этих нестерпимых страданий, я хотела вырвать из груди пульсирующий сгусток и навсегда лишиться способности любить.  Я прислушивалась к своим внутренним ощущениям и никак не могла понять, чего я сейчас желала в большей степени – умереть или ширнуться.

-Римма, не надо слез, - мягко попросил Дмитрий Мезенцев, ненавязчиво касаясь моего сотрясающегося в беззвучных рыданиях плеча, - думаешь, мне легко дается наблюдать за тем, как мой сын швыряет мне в лицо смертельные обвинения, как он в порыве  ненависти грозится навсегда уйти из дома и только нестабильное состояние матери останавливает его на полпути. Ты думаешь, я прирожденный садист, и мне безумно нравится  на ключ запирать его в комнате и ставить охранников не только за дверью, но и под окном, а потом не находить себе места при мысли, что он в отчаянии может наложить на себя руки, и тайком заглядывая в замочную скважину, неизменно восхищаться стойкостью его духа заставляющей  с горящими глазами строить планы очередного побега? Но я прежде всего отец, и мой святой долг- обеспечить сыну достойное будущее,  а значит, я не имею права на сентиментальность. Мы с тобой на одной стороне, Римма, разве не так?

Меня все еще трясло, но мои глаза оставались на удивление сухими. Что мне оплакивать? Свою обреченную любовь? Ну уж нет, что может быть светлее воспоминаний о короткой вспышке счастья? Свое туманное будущее? Нет смысла плакать о том, чего еще не наступило. Стоящую на грани Апокалипсиса Землю? Так это и вовсе вариант из серии «Не доставайся же ты никому!».

-Что от меня требуется?  -выдохнула я, - уехать, исчезнуть, может быть,  повеситься? Что я должна сделать?

-Я предлагаю…,-начал было Дмитрий Мезенцев, но его слова вдруг оборвало появление на кухне полковника Голубева, вероятно, в целях конспирации, сменившего форменный мундир на  штатскую одежду. Обширная лысина полковника лучезарно сияла в свете кухонного светильника, а расстегнутые пуговицы воротника рубашки недвусмысленно указывали, что денек у Голубева выдался весьма жаркий, причем, данное утверждение касалось не только  резко континентального перовского климата.  

-Привет, Римма! –с показной бодростью поздоровался полковник,- ну что, поговорили? Какая-то ты кислая, девушка! Смотри у меня, Дмитрий Алексеевич, обидишь ценного свидетеля, будешь лично со мной дело иметь. Римма, налей-ка нам всем кофейку, разговор предстоит серьезный.

Насыпая в чашки растворимый кофе, я неожиданно поняла, каким образом Дмитрий Мезенцев пришел к этому странному состоянию всеобщего безразличия, когда эмоции и чувства сгорели  дотла, а сердце, наконец, зарубцевалось. Рано или поздно я тоже к этому приду, правда, у меня есть целых два альтернативных маршрута – черный и белый, плохой и хороший….

-Как дела у Артура? -  поинтересовался у депутата Голубев, - больше вас с Аллой не расстраивает?

-Не расстраивает, потому что спит, - грустно усмехнулся Мезенцев, бросив в чашку кубик рафинада, - когда его уже  только перестанет на приключения тянуть?

-Когда и тебя, годков так в эдак сорок-сорок пять, - хмыкнул  в ответ полковник, -  нас с тобой лучше в семнадцать вспомни, дым коромыслом стоял!  И все-таки, пускай Артур пока с охраной походит, взять-то Зинькова взяли, но подвязки у него на воле мощные, что  в Перовске, что  в столице.

-Я Артура в Англию на учебу отправляю, в течение трех дней должна виза прийти,- сообщил депутат, - а с Зиньковым этим у меня после похищения, можно сказать, личные счеты, так что ты его по максимуму закрой.

-Да у него даже если по минимуму брать, на двадцатку строгого хватит. Рыбка попалась крупная, теперь главное, чтоб не уплыла за неимением доказательств. Я почему сам и примчался,  Римму здесь оставлять нельзя. Зиньков- не дурак, наверняка, уже сообразил, что к чему. Идиотов среди руководителей преступных группировок такого уровня не бывает. Сейчас решается вопрос по новым документам, чтобы Римма могла свободно уехать из Перовска,-полковник скользнул вопросительным взглядом по моему растерянному лицу, - готова к большим переменам?

-Опять в столицу ехать придется? –равнодушно уточнила я, залпом осушив свою чашку. Какая мне, к черту разница? От себя все равно не убежишь!

Голубев отрицательно помотал блестящей, словно натертый воском паркет, головой.

-В столице у Зинькова давно все схвачено, а Перовск и область – так вообще его вотчина. Мы с твоей помощью, Римма, такое  осиное гнездо разворошили! Там и наркотики, и лекарства, и с транспортом махинации, чего только нет. И чиновники замешаны далеко не рядового ранга, плюс троих нотариусов в столице прорабатываем, как раз один из них твою дарственную на фирму оформлял. Нам генерал вообще на крайние меры пойти советует, слишком уж дело громкое вытанцовывается.

-Что подразумевается под крайними мерами? – Дмитрий Мезенцев губкой впитывал каждое слово полковника, и по всем признакам, обдумывал, как извлечь из моего нахождения под государственной защитой свою выгоду.

-Понимаете, законодательство в сфере охраны свидетелей у нас в стране пока слабовато, по сравнению, например, с той же Америкой, - издал глубокий вздох Голубев, - и механизмы защиты во многом несовершенны. Наверное, в кино все видели, на западе свидетелям и внешность меняют, и рабочее место в другом регионе предоставляют, и даже биографию с нуля переписывают. А у нас что, на это же все деньги нужны, а какие в кризис деньги, хоть бы зарплату сотрудниками вовремя платили, и то хорошо! Вот и у нас лишь два способа и применяется: первый – спецназ приставить, а второй даже в законе не прописан. Риммочка, давай еще кофейку!

-Так какой второй способ? – мандраж меня постепенно отпускал, но пальцы все еще проявляли непослушание, и, подавая полковнику полную до краев чашку, я чуть не расплескала напиток на столешницу, - что вы собираетесь со мной сделать?

-Похоронить и памятник на кладбище поставить, - хохотнул Голубев и уже совсем  другим тоном добавил, - а если без шуток, делается это так: выдается официальная бумага о смерти свидетеля, организуются похороны с опусканием гроба в могилу, слезами родственников и установкой надгробия.  Получается дешево и сердито, формально свидетеля нет в живых, а следовательно и деньги на его охрану тратить не нужно – выдаются новые документы, и живи себе где-нибудь в глухой деревне, пока в суд не вызовут.

-Прекрасный способ! – изложенная Голубевым схема настолько поразила Дмитрия Мезенцева, что он рывком поднялся на ноги и обеими руками оперся о стол, - фиктивная смерть Риммы разом решит все проблемы. Если она будет объявлена мертвой, ее  больше не станет искать не только Зиньков, но и мой сын.

 

ГЛАВА VIII

Периодически сложные жизненные обстоятельства, в которые мы попадаем, в основном, благодаря аварийному отключению инстинкта самосохранения, вынуждают нас временно уступать инициативу и какое-то время просто плыть по течению, однако, когда  тебе открытым текстом предлагают вброд перейти  реку забвения, невольно начинаешь задумываться,  а сумеешь ли ты впоследствии отыскать обратную дорогу или навсегда останешься в загробном  мире?  Также, принимая во внимание неистребимую склонность моего ангела-хранителя безбожно халтурить на работе, я испытывала значительные сомнения относительно того, что он добровольно согласится замарать белоснежные крылышки и отправиться на поиски своей подопечной в Царство мертвых, и  таким образом у меня присутствовали немалые шансы разом лишиться небесного покровительства, хотя и осуществляемого исключительно через пень-колоду. В общем, навскидку определить, какое процентное соотношение плюсов и минусов влекли за собой мои фиктивные похороны, у меня, к сожалению, не получилось, а, между тем, невзирая на однозначную позицию Дмитрия Мезенцева, принять окончательное решение предстояло все-таки мне самой.

-Куда я  поеду, если меня приравняют к покойникам? – спросила я у  полковника Голубева, и уже сам факт проявленного мною интереса к деталям свидетельствовал о том, что чаша весов постепенно склонялась в сторону положительного ответа, - мне, по большому счету, и здесь-то жить негде!

-Езжай, куда захочешь! – резко встрепенулся Дмитрий Мезенцев, интуитивно почувствовавший, что клиента надо брать тепленьким и дожимать до финального результата всеми возможными и невозможными методами, - и не волнуйся, я все оплачу.

Никогда ранее от меня  еще не пытались столь откровенно и цинично откупиться. Впрочем, я отлично понимала, что воспринимать поступившее от строительного короля Перовска коммерческое предложение следовало вовсе не в качестве личного оскорбления, а скорее даже наоборот – из уст Мезенцева  прозвучало своего рода признание моей значимости в  неопределенной судьбе Айка. Депутат с маниакальным упорством стремился отсечь меня от своего сына, и не мог позволить себе упустить подвернувшийся случай одним выстрелом убить двух зайцев.  За то, чтобы я исчезла навсегда, Дмитрий Мезенцев готов был отдать любые деньги, и потребуй я сейчас от него инкрустированную бриллиантами золотую диадему, сие произведение ювелирного искусства увенчало бы воронье гнездо у меня на голове уже к утру.

-Не дави на нее, - укоризненно посмотрел на друга полковник, - а то она тебя больше, чем Зинькова, бояться начнет, и вообще от своих показаний откажется, только бы мы все от нее отстали.  Фиктивная смерть – это вам не хухры-мухры, надо все так организовать, чтоб комар носа не подточил. Давно дело было, еще при Союзе, я у одной свидетельницы, значит, вежливо так спрашиваю: вы, гражданочка, как именно умереть желаете, может, у вас какие-нибудь пожелания есть? И ведь без задней мысли спросил, а она в обморок как грохнется, всем отделом ее валерьянкой потом отпаивали, такие вот впечатлительные натуры попадаются, наша Римма еще молодцом держится.  Ты мне  в первую очередь вот что скажи – согласна ты на такой вариант, и от этого тогда уже и плясать будем? 

Я глубоко затянулась, выпустила дым и немигающим взглядом уставилась в пустоту. В душе у меня медленно тлели остывающие уголья залитого слезами очага отчаянья и боли, и проникший в кровь яд всепоглощающей апатии постепенно отравлял мой организм. Я ощущала себя раздавленной и никчемной,  а неровно сокращающееся сердце казалось мне бесполезным рудиментом, всего лишь имитирующим жалкое подобие жизни.  В какой-то момент меня осенила страшная мысль – моя духовная смерть уже практически наступила, так разве не закономерно будет позволить органам юстиции документально зафиксировать мою биологическую кончину? Пусть официально прикончат эту чертову Диву, у которой бесконтрольно вздулись все вены и которая только и ждет подходящего момента, чтобы обманув бдительность охраны, на всех парах рвануть к барыге и, снова скатившись в наркотический ад, влачить свое убогое существование до тех пор, пока ей не настанет торба после недельного героинового марафона. Пусть лучше она сдохнет сейчас, и  ради этого я собственноручно подпишу согласие на ее эвтаназию.

-Я знаю,  от чего я умру, -от моих отчетливых слов Голубев мало того, что поперхнулся недопитым кофе, так еще настолько разительно переменился в лице, что я всерьез озаботилась наличием на ведомственной квартире домашней аптечки, содержащей в себе заветный флакончик с валерьянкой. Ну и кто у нас тут впечатлительная натура?- сможете представить мою смерть, как передоз?

-В принципе, логично, - одобрительно заметил Дмитрий Мезенцев, теперь уже точно празднующий победу своего ораторского таланта над моими противоречивыми чувствами, - Серега,  а ведь она права, как считаешь?

Голубев долго и пристально вглядывался в мои угрюмые, сосредоточенные черты и в итоге неуверенно кивнул.

-Если все грамотно провести, подельники Зинькова должны купиться, - вынужден был признать полковник, -но учти, Римма, чтобы  факт роковой передозировки не вызывал сомнений, нам придется ввести в заблуждение всех, кто тебя близко знает – твоих перовских родственников, коллег по общественным работам, твоего нарколога Михайлова и …, -Голубев искоса посмотрел на деланно невозмутимое лицо Дмитрия Мезенцева и  с видимой неохотой добавил, - и Артура тоже. Прости, Дима, что я перехожу на личности, но в нашей операции проколы недопустимы, и  прежде, чем Римма сделает выбор, я обязан предупредить ее о последствиях. И второй момент,  ты должна быть морально готова к тому, что твою смерть никто не назовет ни трагедией, ни несчастным случаем. Тебя будут презирать за срыв, в тебе разочаруются, ты останешься в памяти законченной наркоманкой, променявшей жизнь на героин. У тебя хватит сил все это выдержать, Римма? Какие у меня гарантии, что ты не сломаешься, не поддашься эмоциям и не пошлешь о себе весточку с того света? 

Я сбила пепел, сделала маленький глоток холодного кофе и горько усмехнулась в унисон посетившим меня мыслям.

-Мне тоже нужны гарантии, -  с олимпийским спокойствием отчеканила я, - от вас, Дмитрий Алексеевич!

-Я уже сказал тебе,  я оплачу любое твое желание, - в целях наглядной демонстрации к безоговорочной готовности идти на уступки, депутат всем корпусом повернулся ко мне, - итак, я тебя слушаю! И не стесняйся называть сумму, потому что будущее моего сына бесценно!

-Речь не о деньгах, Дмитрий Алексеевич, -сообщила я изумленно вскинувшему брови Мезенцеву, - я выдержу все, о чем говорил полковник, и пусть тетка Василиса с Нюркой сколько угодно плюют на мою могилу, а Потапыч приводит  мой клинический случай в пример своим пациентам. Для меня важно лишь то, как известие о моей смерти перенесет Айк, и не наделает ли он после этого глупостей. Поклянитесь мне, что станете для него не только отцом, но и другом, братом, исповедником и ангелом-хранителем в одном лице, что вы поддержите его на этом этапе и не позволите впасть в отчаяние! Если вы способны дать мне обещание, что с Айком все будет в порядке, вы больше никогда меня не увидите!

-Айк…, - губы депутата тронула чуть заметная улыбка, -по-моему, кроме нас с Аллой, его все только так и называют. Я клянусь тебе, Римма, и поверь мне, я не меньше твоего волнуюсь за его реакцию. Как не прискорбно мне это признавать, мы оба понимаем, что другого выхода нет. Ты поступаешь благородно,  и я тебе бесконечно благодарен. Мой сын скоро повзрослеет и найдет свое истинное призвание, ну а в этот переходный период я буду с ним терпимым и деликатным. Моего честного слова тебе достаточно?

Я утвердительно качнула головой, но на душе у меня ничуть не полегчало. Ложь во спасение, предательство ради будущего, смерть ради жизни – все эти словосочетания уже сами по себе есть несусветный бред,  но именно они давно стали моим девизом.  Какого черта я постоянно от кого-то бегаю, чем-то жертвую,  боюсь, сомневаюсь и вечно мучаюсь от несоответствия формы и содержания? В чем моя конечная цель? Если я сошла с дистанции в погоне за удовольствием, неужели у меня не осталось смысла жить и мне больше не к чему стремиться?

-Я рад, что ты приняла решение, -  тактично кашлянул полковник Голубев, - теперь, что касается конкретики. Куда путь держать собираешься?

-Мои слова все еще в силе, Римма, - напомнил Дмитрий Мезенцев, - хочешь, отправим тебя куда-нибудь на острова? Море, солнце, пляж…

-Какой еще пляж? - позабыв про малоэстетичные коронки, оскалилась я, - мне с моими венами только на песочке и загорать, отдыхающих распугивать.

-Ладно, ладно, не заводись, - примирительно взмахнул руками  явно испугавшийся, что я изменю решение, депутат, - ты сама  где мечтаешь побывать?

Мои хрустальные мечты имели мерзопакостное свойство вдребезги разбиваться о суровую реальность, и во избежание ненужных потрясений я предпочитала не мечтать вовсе.  Резанувшее  мозг географическое название непроизвольно вырвалось у меня под воздействием чужого разума, на мгновение вторгшегося в мое сознание, и  мне ли вам объяснять, кому принадлежал этот проникновенный голос:

-Город Аральск, Казахстан.

-Что? – синхронные возгласы моих собеседников потонули в  окружившем меня шуме, похожем на мягкий шелест перекатывающихся волн. А потом в лицо мне  с размаху ударило облако мелкой, солоноватой пыли,  я машинально взглянула на свои вытянутые руки и с ужасом обнаружила, что  они полностью покрыты полупрозрачным голубым налетом.

-Римма, Римма, что случилось? Дима, давай воды, скорей! – сквозь застилающий глаза туман я увидела, как взметнулась к небу морская волна и   внезапно окатила меня с головой.  Отплевывалась и отфыркивалась я уже на знакомой кухне. Девятый вал оказался явно искусственного происхождения, и ответственным за его возникновение являлся полковник Голубев, выплеснувший на меня целую кружку водопроводной воды.

-Лучше? – коротко осведомился обеспокоенно склонившийся надо мной Дмитрий Мезенцев.

-Лучше, - без особого энтузиазма подтвердила я и снова повторила звучащее у меня в голове слово, - Аральск.

-Зачем тебе в Аральск? – недоумевающе спросил Голубев, - там же с недавних пор сплошная пустыня. Что ты там делать собираешься? Верблюдов пасти?

Развернутого ответа на заданный полковником вопрос я не могла предоставить даже себе самой. Зато еще одним, жестоко терзающим меня вопросом, я перестала задаваться вообще. Я остро нуждалась в цели, и нефилимы мне ее дали. Я справлюсь и без Айка,  отыщу древний космодром и сама активирую навигацию. Однажды Айк подарил мне вселенную, и  я обязана преподнести ему равноценный дар. Разве он не заслуживает получить  спасенную Землю в подарок к совершеннолетию?

 

ГЛАВА IX

Факт неожиданного упорядочения моих разрозненных мыслей, однозначно, можно было рассматривать в качестве положительной динамики, и я бы, несомненно, порадовалась самоликвидации хаоса в своей голове, если бы не  упорно преследующее меня гадостное чувство окончательно свершившегося предательства. Чем я, в сущности, отличалась от Дмитрия Мезенцева, чье стремление устроить судьбу Айка без ведома последнего, приобрело угрожающие масштабы единоличной диктатуры? Мы  оба навязывали Айку свою точку зрения, не позволяя ему самостоятельно  принимать решения,  и старательно оправдывали свой эгоизм искренней заботой о его благополучии, но  меня продолжали терзать смутные сомнения относительно наличия  у нас морального права  безжалостно лишать парня выбора.  Как бы я не пыталась убедить себя в  обусловленности своего поступка исключительно  абсолютной безвыходностью сложившегося положения вещей, меня не покидало ощущение, что в действительности я всего лишь подверглась  тщательно продуманному психологическому давлению со стороны виртуозно владеющего политтехнологиями Дмитрия Мезенцева, который четко знал, на какие болевые точки требуется нажать, чтобы сломать мою силу воли.  Я слишком любила Айка, и  скрыть эту непостижимую для логического понимания любовь было столь же сложно, как и переплыть Атлантику при помощи надувного матраца, а чутко воспринимающий исходящие от меня посылы Дмитрий Мезенцев сумел извлечь из моего трепетного отношения к его сыну максимальную выгоду. 

Этим июльским утром Римма Дивина должна была навсегда прекратить свое земное существование. Полковник Голубев долго сопротивлялся поставленному мной ультиматуму, однако, в конечном итоге, мое  по-ослиному непрошибаемое упрямство взяло верх, и при горячей поддержке Дмитрия Мезенцева, готового при необходимости организовать для меня хоть частный тур на орбитальную космическую станцию, все-таки согласился дать мне возможность дождаться судебного процесса над Валерчиком на территории сопредельного государства, не только объединенного с нашей страной общим советским прошлым, но и состоящего с ней в тесных отношениях экономического и политического сотрудничества с развитой структурой межправительственных соглашений, в том числе и затрагивающих  обширную систему взаимодействия правоохранительных органов. Заинтересованность Голубева спрятать меня как можно дальше от щупальцев наркомафии перевесила не менее обоснованное беспокойство потерять  единственного свидетеля  в приаральских песках - пообещав вернуться с рассветом, полковник оставил меня на попечение спецназовцев и отбыл за новыми документами в  сопровождении  тепло простившегося со мной Дмитрия Мезенцева. В глазах депутата продолжала плескаться едва заметная тревога, но отныне ему не о чем было волноваться: я заключила сделку с совестью, и сам дьявол скрепил ее сургучной печатью моих расплавившихся чувств.  У Айка будет все: образование, карьера, семья, а я довольствуюсь малоутешительным осознанием своих заслуг. Я вниму зову нефилимов и выполню все их указания, лишь бы спасти нашу планету, и я сделаю это, черт возьми, не из-за черной зависти к лаврам киношных супергероев, а чтобы  не допустить полнейшей бессмысленности принесенной мной жертвы.  Мы с Айком могли бы вместе шагнуть навстречу Апокалипсису и прожить эти последние месяцы так, как подсказывает нам сердце, но теперь я просто обязана любой ценой сохранить этот мир для того гипотетического будущего, в котором от настоящего у Айка останутся только постепенно тускнеющие воспоминания об это безумном лете.

Мой срочный отъезд из Перовска планировалось осуществить в обстановке строжайшей секретности, и примерно около шести часов полковник Голубев прислал ко мне гримера из полицейского управления.  Щуплый мужичишка с аккуратным чемоданчиком в руке, уже с порога принявшийся задумчиво цокать языком, внимательно обозрел меня оценивающим взглядом, жестом попросил занять место напротив зеркала и быстро развернул на столе свою «передвижную лабораторию». На поверку гример оказался еще и парикмахером, и мое преображение началось со стрижки и покраски. Природный каштановый оттенок моих волос вскорости превратился в светло-русый цвет, а  как попало уложенная шевелюра приобрела форму короткого каре. Дольше всего полицейский стилист колдовал над мои лицом. Героиновый стаж, постоянное недосыпание, бесконечное курение и измотанные нервы – полностью сгладить следы нездорового образа жизни оказалось не под силу даже профессиональному визажисту, но когда гример закончил работу,  у меня не нашлось подходящих слов дабы выразить свое безграничное восхищение его талантом.

 Судя по количеству использованной косметики, мое лицо  неизбежно должно было напоминать густо заштукатуренную стену, но взирающее на меня отражение поражало  своей естественностью. Осветленные волосы и короткая стрижка меня значительно освежали, легкие румяна аристократично подчеркивали скулы, неброская помада придавала блеск губам, а давно ставшие привычными тени вокруг глаз успешно замаскировал тональный корректор.  Но самое главное, на меня смотрел совсем другой человек, внешность которого в равной степени не  соотносилась  ни с ежедневной уборкой городских улиц в оранжевом жилете, ни с торчащим из вены шприцем. И те, с кем мы вместе подметали тротуары, и те, с кем мутили раствор на кухне моей столичной квартиры, одинаково не признали бы сейчас во мне свою старую знакомую, более того, в моем нынешнем облике неуловимо присутствовало нечто, отсылающее память в догероиновые времена,  и лишь обреченная пустота во взгляде приоткрывала завесу над мрачными тайнами моего прошлого.

Свой нехитрый гардероб я тоже вынуждена была радикально сменить. Остатки ностальгии по служившим мне верой и правдой потертым джинсам, застиранной блузке и  прохудившимся сандалиям с лопнувшей подошвой моментально испарились при одном лишь упоминании их дальнейших перспектив. Моим перовским родственникам предстояло провести опознание облаченного в эти обноски трупа, принадлежащего скончавшейся от передозировки безымянной наркоманке с относительно схожими внешними данными и любезно предоставленного сотрудниками местного морга ответственным за инсценировку моей смерти полицейским. Инстиктивно передергиваясь от какого-то первобытного ужаса, я быстренько затолкала свое барахло в пакет и рысью поскакала в спальню переодеваться.

Платьев я не носила уже лет пять. По молодости  я предпочитала не стесняющие движений брюки, а после того, как заторчала на героине, основополагающим критерием в выборе одежды для меня навсегда стала  ее способность  худо-бедно скрывать  от окружающих безнадежно угробленные вены. Что касается туфлей на каблуках, то здесь дело обстояло гораздо веселее. На «романтическое свидание» в «Рубенс» я заявилась как раз в подобной обуви, но обратно в Губаревскую общагу вернулась практически босиком, так злополучные туфли пришли в негодность, размокнув под застигшим меня на проспекте Вознесенского проливным дождем. Народная мудрость, о недопустимости инспектирования состояния зубов дареного коня,  служила довольно слабым утешением, и к зеркалу я подошла в остром приступе обуревающего меня гнева, окинула себя раздраженным взглядом и запоздало осознала, что снова не понимаю, чье отражение мне раз за разом подсовывает нахальное стекло.

 Длинное платье «в пол» отлично сочеталось с изящным болеро, каблук добавлял фигуре стройности, а туго перехватывающий талию пояс  - столь недостающую мне женственность. Внезапно мне захотелось, чтобы меня сейчас увидел Айк. Ни всенепременно перекосившаяся бы от зависти тетка Василиса, ни остолбеневшая бы от неожиданности Нюрка, ни от души  порадовавшийся бы за меня Потапыч, а именно Айк,  с которым нам уже никогда не суждено встретится.  Что ж, я надеюсь он запомнит меня в «зачетном фиолетовом джемпере», или, может быть, в своей безразмерной футболке…

Дешевая сигарета без фильтра неприятно контрастировала с элегантным нарядом, и меня вдруг охватило пугающее чувство прогрессирующего раздвоения личности. Что со мной происходит и чем все это закончится? Не слишком ли много я на себя беру? И самое главное, кто я?

С сегодняшнего дня меня официально звали Ольга Ситникова, и  в далекий город Аральск я направлялась погостить к друзьям. «Друзья», конечно, поголовно состояли  в рядах казахстанских блюстителей закона, и сразу после пересечения границы я автоматически подпадала под их юрисдикцию, но мне настолько хотелось покинуть Перовск, что я  согласна была круглосуточно находиться под колпаком полицейской наружки. Мои планы не простирались дальше прибытия в Аральск, я даже приблизительно не представляла, где искать древний космодром, и  рассчитывала только на очередной контакт с нефилимами. Времени на поиск и распечатку подробной карты местности у меня, увы, не хватило, и объективно я уезжала в никуда.

В общей сложности мне предстояло провести в дороге без малого неделю. Изначально рассматривался вариант отправить меня на самолете, но так как прямого авиасообщения с Аральском не было даже в столице Казахстана, полковник снабдил меня билетами на поезд. На пути предусматривалось целых три пересадки, притом две из  них приходились уже на Казахстан. Не переставая  строить догадки о побудительных мотивов моего, мягко говоря, странного решения, полковник Голубев передал мне объемистую дорожную сумку, плотно набитую продуктами и разнообразными походными принадлежностями,  напомнил мне об осторожности и до момента посадки в поезд  настоятельно потребовал не курить и не улыбаться.

Наличных денег мне выдали совсем чуть-чуть, зато пластиковая карточка обеспечивала уверенность в завтрашнем дне, и я не сомневалась, что Дмитрий Мезенцев не поскупился на «отступные». Также мне был торжественно вручен мобильный телефон с запрограммированными контактами, и в голове мелькнула неконтролируемая мысль о том, что «золотой номер» Айка я однажды вызубрила раз и навсегда.  Черт побери, если я даже телефонный номер забыть не в силах, как мне выбросить из памяти самого Айка?

Ровно в восемь к подъезду прибыло  такси или, что более вероятно, завуалированный под таковое полицейский автомобиль, и новоиспеченная Ольга Ситникова, отчаянно стараясь не запутаться в подоле своего платья, наконец, сказала Перовску «Прощай!».  На улице было прохладно, сыро и как-то до боли обыденно, словно с исчезновением полярного сияния в городе восстановилась не только связь, но и сразу вернулся в неторопливое русло размеренный ритм жизни, ненадолго нарушенный  охватившим Перовск ажиотажем. А между тем, ширится трещина на Солнце,  приближается к Земле багровый диск Нибиру, а уничтожившая родную планету Энекимов воинственная раса вынашивает план вторжения.   Почему мы   с Айком все это знаем, а мощные государства с развитой военной базой и суперсовременными аэрокосмическими системами наблюдениями до сих пор остаются в блаженном неведении? Редкая форма психического расстройства или неподвластные рациональным объяснениям сверхспособности?  Коллективное сумасшествие или дар избранных?  Почему никто не связывает природные катаклизмы по всему миру с влиянием гравитации Нибиру? Почему высоколобые ученые мужи уже давным давно сами не вышли на контакт с нефилимами и не вступили с ними в переговоры? Неужели за три тысячи шестьсот лет научно-технический прогресс на Земле так и не шагнул дальше  сковородок с тефлоновым покрытием?

Железнодорожный вокзал в Перовске сам по себе не отличался оригинальностью архитектурной композиции, а на фоне моих недавних размышлений и вовсе показался мне классическим образцом примитивизма. Серое, неприветливое здание, окруженное облюбованным маргиналами сквером, и запруженная машинами привокзальная площадь – вот и все достопримечательности.  Внутри же царило такое изобилие торговых точек, что обнаружить среди бесчисленных бутиков билетные кассы удавалось лишь по шумному столпотворению пассажиров, занимающих очереди во все окна сразу и бурно выясняющих отношения на тему «кто за кем стоял». К счастью, мой проездной документ был заранее приобретен по служебным каналам, и я  спокойно прошла на посадку в купейный вагон.

 Можно было конечно минут двадцать постоять на перроне, но во-первых, я не собиралась лишний раз светиться, а во вторых,  при виде отъезжающих и провожающих граждан, нагло дефилирующих  мимо меня с  дымящейся сигаретой в руке я изнемогала от  страстного желания курить, также находящегося в списке запрещенных удовольствий. Одним словом, я предпочла  зайти в вагон, оккупировать верхнюю полку  и в гордом одиночестве дожидаться грядущего появления своих попутчиков, лелея слабую надежду, что трудовая и исполнительская дисциплина прикомандированного к Ольге Ситниковой ангела-хранителя еще не успела расшататься, и за свою работу он возьмется с гораздо большим усердием, чем его вечно  искавший повод увильнуть предшественник. 

В моем бауле нашлись удобный спортивный костюм и  мягкие тапочки, однако я не спешила переодеваться. Сидела за столиком у окна,  смотрела на перрон и мысленно спорила сама с собой. Предметом импровизированного пари выступало первое впечатление, которое возникнет у попавших со мной в одно купе пассажиров.  Римму Дивину либо брезгливо презирали, либо ощутимо побаивались, либо просто не замечали. Если Ольга Ситникова вызовет у своих попутчиков реакцию иного характера, то я признаю себя проигравшей стороной и,  скрепя сердце, начну пользоваться декоративной косметикой на регулярной основе.

-Надо же, как мне повезло! –  восторженно заявил подопытный кролик под номером один, еле-еле протиснув чемодан в раздвижную дверь купе, - рядом с красивой девушкой и ехать веселее.  Вы, случайно, не до Алматы?

Изобразить столь же лучезарную улыбку мне не позволяли  выступающие в качестве особых примет коронки, и поэтому я лишь сдержанно кивнула в ответ.

-Отлично! – еще шире улыбнулся молодой человек, - за двое суток можно от безделья с ума сойти, а  в хорошей компании, не заметишь, как и время пролетит. Ну что, давайте знакомиться,  меня Руслан зовут, а вас?

-Угадайте! – кончиками губ улыбнулась я. Думаете, это я пококетничать решила? Увы, все было намного прозаичней – к новому имени мне предстояло еще привыкать и привыкать, и я не сразу сообразила, как мне надлежит представиться.

 

ГЛАВА X

После того, как с нескрываемым удовольствием включившийся в  навязанную мною игру парень предложил на выбор несколько вариантов, в числе которых прозвучали даже такие экзотические имена, как Элеонора и Изольда, я поняла, что флирт поневоле может запросто вылезти мне боком, и  репутация легкомысленной вертихвостки  в данных обстоятельствах способна значительным образом осложнить путешествие, а, следовательно, пора запоздало нацепить на себя серьезную мину и с достоинством сообщить  попутчику свои обновленные паспортные данные.  Так или иначе, итог пари был совершенно очевиден– внешность Ольги Ситниковой не только не внушала отвращения лицам противоположного пола, но и при определенном раскладе, вызывала у них симпатию.

Оставшимися двумя пассажирами купе оказалась семейная пара, состоящая из неопрятного мужика с откровенно пропитой физиономией и его неожиданно интеллигентной жены, явно стеснявшейся своего злоупотребляющего алкоголем супруга и, судя по напряженному взгляду,  со страхом ожидавшей от благоверного широкого ассортимента выкинутых в дороге фортелей.  Пара заняла нижние полки, женщина сходу расстелила на столике сложенную пополам газетку и принялась выкладывать из пакета заранее припасенный провиант. В очередной раз заставив меня удостовериться в полной достоверности полученного в процессе «следственного эксперимента» результата, супруги посматривали на меня  достаточно дружелюбно,  поэтому я решила не выбиваться из коллектива и радушно выставила на общий дастархан здоровенную копченую курицу, распространяющую вокруг себя аппетитный запах, надолго заглушивший исходящее от неряшливого попутчика перегарное амбре.

Назвавшийся Русланом парень, хотя и собирался провести на колесах почти двое суток, столь внушительным запасами продуктов, как выяснилось, не обладал, однако, и он внес свою скромную лепту в форме трети колбасного батона и свежей лепешки. К тому моменту, когда проводница выгнала из вагона всех провожающих, и состав, наконец, тронулся, наше пиршество было уже в самом разгаре, и мои попутчики так дружно работали челюстями, словно только и ждали посадки в поезд, чтобы утолить свой волчий голод. Что мешало им предварительно осуществить прием пищи в домашних условиях, я так и не поняла, но, похоже,  под завязку набить желудок именно под монотонный стук колес считалось в обывательской среде веками устоявшимся правилом, вопиющее нарушение которого являло собой чуть не классический образец дурного тона. Впрочем, лично я последний раз ела еще в кабинете полковника Голубева, и так как у меня имелись все основания опустошать скатерть-самобранку наравне со всеми,  от сотрапезников я не отставала и подозрений  своим неадекватным поведением ни у кого не возбуждала.

Небритый мужик явно страдал от вынужденной трезвости, и, по всем признакам, искренне недоумевал, на кой черт нужна  такая щедрая закуска, если на столе нет выпивки, но вслух своих мыслей, естественно, не высказывал, справедливо опасаясь явно не предрасположенной к гуманизму жены, то и дело  настороженно зыркающей  в сторону супруга из-под ниспадающей на глаза челки.  Видимо, решив разом снять все возможные вопросы,  женщина публично объявила, что везет мужа к проживающей  в отдаленном поселке бабке, прославившейся на всю страну способностями к излечению алкоголизма при помощи заговоренной воды, и убедительно попросила нас с Русланом не провоцировать будущего пациента деревенской знахарки на совместное посещение вагона-ресторана.  Все это время, явно давно не имеющий в семье права голоса, мужик тоскливо взирал  на  самозабвенно рубящую  нелицеприятную правду-матку супругу, и, сосредоточенно наморщив лоб, мучительно искал лазейку, позволившую бы ему  незаметно обойти бдительный контроль и предстать перед знаменитой целительницей, как и полагается уважающему себя алкоголику, пьяным в дымину.

Чуть позже мы получили постель, сверили билеты, и я вприпрыжку понеслась  удовлетворять невыразимую потребность в никотине. К тому времени в вагоне включился кондиционер, очередь за кипятком понемногу рассосалась, и справившие естественные нужды пассажиры разбрелись по своими купе. В спортивном костюме и тапочках я миновала опустевший коридор, вышла в тамбур и с наслаждением закурила. Однообразный пейзаж за окном особого интереса для меня не представлял, и я безразлично созерцала мрачные сооружения промышленных гигантов, постепенно сменившиеся сельскими домиками пригородной зоны Перовска.  После непривычно сытного завтрака меня ощутимо клонило в сон,  и я натуральным образом клевала носом с сигаретой в зубах.  Казалось, прочно поселившееся в моей душе тупое равнодушие ко всему и вся заглушило боль, какая-то растительная апатия овладела моим разумом,  и лишь пронзительные воспоминания о навсегда потерянном счастье оставались по-прежнему яркими. Скорее бы Айк уехал в Англию! Знать бы наверняка, что его телефонный номер недоступен. Может быть, тогда искушающий соблазн просто набрать заветную комбинацию цифр,  на мгновение услышать любимый голос и глубоко утопить кнопку отбоя перестанет изводить меня своим настойчивым преследованием? 

-Сигнала уже минут десять нет, ближе к станции появится.

От вызванного  внезапно прозвучавшими за спиной словами испуга я выронила телефон, с которого  уже практически решилась, скрыв номер, произвести звонок, и если бы не поймавший аппарат на лету Руслан, лишилась бы единственного средства связи. Когда парень толкнул дверь тамбура, я как раз пыталась сообразить, почему соединение никак не устанавливается,  и покинь мы  зону покрытия сотового оператора чуть позже, непременно совершила бы фатальную ошибку и все-таки позвонила Айку.  Вот и пойми этих ангелов-хранителей: один фактически бросил меня на произвол судьбы, а другой оберегает столь чутко, что даже телефон угрохать и то не получилось!

Создавалось впечатление, что Руслан не только не принадлежал к категории заядлых курильщиков, но и вовсе смолил исключительно за компанию. Вытащенная  им пачка среднеценовых сигарет была почти полной, но ее потрепанный вид недвусмысленно свидетельствовал о длительном нахождении  в кармане. Курил он медленно, затягивался крайне редко, одним словом, расточительно переводил добро, чем вызывал у моей неоднократно сталкивавшейся с острым дефицитом драгоценного курева особы величайшее осуждение. Что тут сказать, сытый голодного не разумеет, и тому, кто никогда не собирал на ватку кое-как процеженный вторяк, навряд ли удастся понять причину сквозящего в моем взгляде порицания!

-Вы раньше бывали в Алматы? –  светским тоном нарушил затянувшееся молчание мой попутчик.

-Нет,  не приходилось, - честно ответила я, от греха подальше пряча чудом уцелевший телефон, - да  и вообще, я там проездом, у меня сразу же пересадка.

-Жаль, - искренне огорчился Руслан, - Алматы- моя родина, и может поэтому, для меня – это самый красивый город на Земле.

-А в Перовск вас каким ветром занесло? – без претензий на изящные манеры спросила я. Поддерживать ни к чему не обязывающую беседу у меня не было ровным счетом никакого желания, но ведь Ольга Ситникова –это вам не опустившаяся  наркоманка по кличке Дива, и, как ни крути, ей полагается иметь базовые понятия об элементарных нормах вежливости.

- Меня фирма в столицу на семинар направила, - Руслан прищурился от ослепительно бьющих в открытое окно солнечных лучей. Глаза у него были типично азиатские–светло-карие, с удлиненным восточным разрезом и короткими, жесткими ресницами. Вполне рядовая наружность для уроженца центральноазиатской республики, если не считать рыжеватого оттенка волос, чаще встречающегося у представителей славянских национальностей. Наверное, именно такая внешность и олицетворяла спорное понятие «евразийства», - а в Перовск к другу  на три дня заехал. По правде говоря, захолустный городишко, одни заводы кругом, речка-вонючка, дышать нечем… Зато северное сияние увидел! Знаете, мы с другом на балконе стояли и кадров сто точно нащелкали. Ощущения сумасшедшие – связи нет, телевизор не работает, компьютер виснет, будто на другую планету попали… Я сначала подумал, ну все, конец света наступил! Страшновато было!

-Еще бы, - понимающе фыркнула я, и, решив не развивать пробудившую во мне воспоминания о предшествующих  геомагнитной буре событиях тему, четко обозначила свое нежелание обсуждать полярное сияние  в Перовске, –у вас с собой почитать ничего нет?  Может, детективчик какой-нибудь завалялся? 

-Вроде что-то было, - Руслан неуверенно пожал плечами, - надо в чемодане поискать. Слушай, Оля, можно же на ты, а давай вечерком в ресторан сходим, шампанского выпьем, отметим знакомство?

-На «ты» можно, а в ресторане мне делать нечего: пить я все равно не пью,  и ты со мной быстро заскучаешь, - я выбросила окурок в окно и решительно повернулась к выходу, - так что ищи себе другую кандидатуру, а книжку мне все же посмотри.

-Оля, да ты не обижайся, я же тебе ничего такого не предлагал, - тут же пошел на попятную парень, - хотел всего лишь время скоротать, пообщаться. Я и сам не пью, чисто символически. Просто я же вижу,  что у тебя проблемы, думал, тебе расслабиться нужно…

-Бесполезно мне расслабляться, - стоя вполоборота к собеседнику, отрезала я, - если бы мои проблемы так легко решались, я бы уже больше месяца не просыхала.

-Есть много разных способов снять стресс, -загадочно улыбнулся Руслан, - и это не обязательно должен быть алкоголь. Мое приглашение на ужин остается в силе, и я  очень надеюсь на положительный ответ. Не отказывай сразу, подумай до вечера!

О чем тут было, к чертовой матери, думать? Разве что, снова и снова удивляться неисповедимым превратностям судьбы, периодически подкидывающей мне сюрприз за сюрпризом.  Да расскажи кто-нибудь тому же Вовке Краско из бригады общественных работников, что Римму пытается не то нагло склеить, не то откровенно снять вполне приличный  молодой человек, а она демонстративно игнорирует поползновения ухажера и делает вид, что намеков не понимает, он бы полдня ржал, как жеребец на конюшне своей родной деревни,  не в силах даже теоретически представить подобного сюжета.  Однако, я забыла о том, что никакая я больше не Римма,  и если у Ольги Ситниковой ненароком не задерется рукав  и она не начнет хохотать в голос,  непосвященным не придет в  голову копаться в ее биографии, и никто не разглядит на ее смазливом личике скрытую за слоем косметики боль. Лишь я сама автоматически наделяю свою новую личность отталкивающими чертами Риммы, а в глазах окружающих я выгляжу не так уж и плохо, что блестяще доказывает поступившее положение скрасить вечер возвращающемуся из служебной командировки сотруднику алматинской фирмы.

Находясь в чужой личине, под чужим именем я вдруг осознала, насколько уникальными были наши отношения с Айком.  Достаточно навести умелой рукой марафет, малость прибарахлиться и соорудить на голове более или менее аккуратную укладку, как у тебя моментально появятся если не обожатели, то по крайней мере, поклонники-однодневки, но один только Айк сумел за неприглядной оболочкой увидеть мою душу, и  когда я осознала это,  то достигла рядом с ним  невероятной степени раскрепощения, и проведенное на съемной квартире в Перовске время  стало лучшим воспоминанием в моей жизни.  Сейчас я преобразилась внешне, но как ни парадоксально, потеряла самоуважение.  Вдали от капавшего мне на мозги Дмитрия Мезенцева, все его аргументы в пользу моей фиктивной гибели казались несостоятельными и притянутыми за уши, мои комплексы толкнули меня на прикрытое благими намерениями бегство, я предала Айка, предала его любовь, его доверие, я растоптала его чувства. Я слишком привыкла, что мое мнение ничего не значит, и с легкостью позволила Дмитрию Мезенцеву решать за меня. 

Раскаиваться в содеянном было уже поздно. Как умерла Римма? Захлебнулась рвотными массами? Впала в кому? У нее остановилось дыхание? Не сомневаюсь, что Дмитрий Мезенцев найдет подходящие слова, чтобы ответить Айку на эти вопросы. А если он спросит, зачем я это сделала? Что заставило меня сорваться? Какую версию выдвинет всезнающий депутат и сможет ли он открыто посмотреть в небесно-голубые глаза своего сына? Возможно, у него и на это хватит хладнокровия.

Я забралась на свою полку, отвернулась к стенке, но заснуть так и не смогла. Разместившийся  напротив  Руслан откопал в своем багаже испещренную жирными пятнами книжицу, но чтение у меня тоже не задалось: буквы расплывались, фразы путались,   и даже размеренный перестук колес не  помогал мне успокоиться.  Супруга занимавшего полку прямо подо мной алкоголика пару раз выгуливала муженька во время коротких стоянок, в коридоре циркулировал выспавшийся за целый день народ,  и курить в тамбур я ходила все с большей неохотой, обусловленной большим скоплением людей.  В общем, когда Руслан напомнил мне о своем не потерявшем актуальности предложении, я неожиданно для себя махнула рукой и согласилась.

 

ГЛАВА XI

Все эти шпионские игры с переодеваниями порядком осточертели  мне еще начиная с приснопамятного маскарада, затеянного мною, чтобы не произвести на посетителей «Рубенса» впечатление случайно залетевшей под своды элитного заведения белой вороны, и окончательно навязли в зубах после «костюмированного бала» на ведомственной квартире с полковником Голубевым в качестве главного церемониймейстера, однако посещать вагон-ресторан в походной экипировке даже при моем наплевательском отношении к внешнему виду было как-то не комильфо, я мне пришлось настойчиво выпроводить из купе уютно расположившихся на полках попутчиков ради получения возможности без свидетелей сменить спортивный костюм на «вечерний туалет». Ведущей отчаянную борьбу с поработившим ее супруга зеленым змием даме, в принципе, ничего не мешало остаться, и опасаясь, как бы она не заметила плачевное состояние моих вен, я напряженно обдумывала подходящий способ обеспечить себе временное уединение, однако проблема разрешилась сама собой: отпускать неблагонадежного мужа в свободное плавание категорично настроенная мадам не собиралась ни при каких обстоятельствах, и стоило тому сделать  робкий шаг к дверям, опрометью ринулась вслед за ним.

Из идейных соображений я не стала смотреться в зеркало, так как затянувшийся внутренний кризис, похоже, являющийся неотъемлемой частью увозимого из Перовска багажа, сопровождался такой запредельной ненавистью к себе, что мне не хотелось даже краем глаза видеть свое отражение. Я превратилась в проекцию общественного восприятия и окончательно потеряла при этом свое собственное «я» - смысл теперь с мазохистской горечью рассматривать эту расфуфыренную незнакомку, которую с прежней Риммой не роднит ничего, кроме тщательно спрятанных  под длинными рукавами вен?

Мое пронизанное кровавым самобичеванием настроение располагало к выходу в свет не больше, чем устойчивый чесночный запах к французским поцелуям, но мне нужно было любой ценой убить время. Я до последнего надеялась, что нервное напряжение, помноженное на физическую усталость, окажется достаточным основанием для получения пропуска в царство Морфея, но бог сновидений не спешил проявлять ко мне благосклонность, и одна только мысль о предстоящих муках изматывающей бессонницы заставила меня поддаться на уговоры Руслана. Будем считать, что его намек я поняла в меру своей испорченности,  якобы минимальный уровень каковой не  позволил мне усмотреть что-либо неприличное за  двусмысленным предложением на пару заесть стресс.

По пути в расположенный в середине состава вагон-ресторан я несколько раз бросала мимолетные взгляды в окно, словно надеялась мельком  увидеть ярко-красный диск Нибиру и хотя бы на мгновение почувствовать сопричастность с нефилимами. Моей единственной путеводной звездой теперь стала багровая планета Апокалипсиса,  и от  запоздалого осознания этого непостижимого факта  на моем лице прочно утвердилась саркастичная усмешка разочаровавшегося в жизни циника.  Данная мина меня не только ни капли не красила, но также мало соответствовала атмосфере культурного отдыха, однако мой спутник на подобных мелочах явно не заморачивался по всей вероятности относил сии мимические изыски исключительно на счет  совершенно не впечатлившего меня содержания меню. 

Тем не менее, краткой огненной вспышкой в узком промежутке между белоснежными шторками Нибиру сверкнула именно в окне вагона-ресторана –обозначившие свое незримое присутствие нефилимы, как будто ненавязчиво напоминали мне о добровольно взятой на себя одиночной миссии,  и если раньше контакт либо вызывал у меня схожую с героиновым приходом эйфорию, либо болезненно скручивал разум в тугой жгут, то сейчас мной овладело странное ощущение разливающегося по всему телу тепла я почти физически почувствовала покрывающую мои руки синеватую пыль. От непреодолимого желания отряхнуться меня удержал лишь полный искреннего недоумения взгляд листающего меню Руслана. Я поднесла ладони к глазам, но обнаружила на них только едва заметные следы натертых в ходе общественных работ мозолей, практически сведенные на нет  при помощи чудодейственного крема из арсенала полицейского гримера. Колеса мерно стучали по рельсам, и с каждой секундой  я отдалялась от Перовска на все большее расстояние, но одновременно я неумолимо приближалась к конечной точке, где меня ждало нечто превосходящее возможности человеческого понимания, и когда я, наконец, перейду эту  зыбкую грань между двумя измерениями, обратной дороги уже не будет.

-Если все, что я заказал, окажется несъедобным, пеняй на себя, - предупредил меня Руслан, - чтобы я  не называл, ты только кивала, и не говори мне теперь, что просто задумалась и не слышала, о чем я тебя спрашивал.

В ответ я лишь безразлично пожала плечами. Привередничать в еде я перестала уже давным давно. Будучи в системе я питалась крайне нерегулярно и, как говорится, по остаточному признаку,  с легкостью тратила предназначенные для покупки продуктов деньги на героин, и в итоге исхудала до такой степени, что меня можно было смело демонстрировать в виде ходячего анатомического пособия. В стационаре пациентов кормили тоже не ахти, а уж по сравнению со стряпней тетки Василисы, даже плавающие в пережженном масле беляши, казались мне настоящим деликатесом. Не думаю, что вагон-ресторан обслуживают уж совсем криворукие повара, это раз,  и мне все равно кусок в горло не лезет, это два, так что следует лишь порадоваться проявленной в выборе блюд инициативе и, отдав дань вежливости, усилием воли натянуть на свою мрачную физиономию благодарную улыбку.

-Я наблюдаю за тобой весь день, и до сих пор не могу понять, что тебя тревожит, - Руслан отложил в сторону меню и в упор заглянул мне в глаза, - сначала я думал,  ты от кого-то убегаешь, потом, наоборот, что пытаешься кого-то догнать… Иногда ты с тоской  оглядываешься назад,  а уже в следующий момент с надеждой смотришь вперед!

-Тебя это волнует? – я ожесточенно скомкала в руке салфетку,  автоматически нащупала в кармане сигареты и в приступе раздражения  с размаху ударила ребром ладони о покачивающийся в такт движению поезда стол. Даже не скажу, что это зазвенело: заранее расставленные бокалы или  рвущиеся струны моих издерганных нервов. Если уж с временным ограничением в никотине я еще могла смириться, то признание абсолютной прозрачности своих мыслей далось мне весьма нелегко. Никогда бы не подумала, что убитые атомной смесью героина с димедролом вены я умею скрывать гораздо лучше терзающих меня противоречий!

-Ты зря себя изводишь, Оля, - спокойно проигнорировал мой вопрос Руслан, -есть такое выражение, уходя уходи, и я его очень хорошо понимаю.  После развода мы с моей бывшей женой раз пять пробовали возобновить отношения, и как видишь, ничего из этого не вышло, хотя у нас есть общий ребенок. Может, я, и ошибаюсь, но, по-моему, ты оставила в Перовске очень дорогого для себя человека, и тогда, в тамбуре, ты  ведь ему хотела позвонить, я прав?

-Может быть, и так, - уклончиво ответила я, опуская глаза. Конечно, ты прав! Не надо быть экстрасенсом, чтобы увидеть меня насквозь. Но кто ты такой, чтобы учить меня жизни? – давай договоримся, никаких разговоров о прошлом, идет?

-Хорошо. А о будущем можно? – интригующе  улыбнулся Руслан, - кстати, у меня есть для тебя сюрприз. Но первым делом  ужин!  Вот и наш заказ несут.

Как выяснилось, в настоящем тоже имелось место неожиданностям, и отчасти я сама была в этом виновата. Стоило мне погрузиться в созерцание Нибиру и утратить контроль на ситуацией, как моим отсутствием в реальном мире не замедлил воспользоваться, однозначно, вынашивающий грандиозные планы на вечер парень, и включить в заказ бутылку шампанского. Впрочем, сюрприз состоял совсем в другом: против того, чтобы пригубить фужерчик, я возражала уже без прежнего энтузиазма,  а в конце концов и вовсе сдалась на милость победителя. Что могло произойти с Ольгой Ситниковой от одного бокала шампанского? Ну, потянет   в худшем случае ко сну, так мне и надобно такого – заберусь на свою полку и раньше завтрашнего полудня оттуда не слезу. Зато, возможно, хоть ненадолго перестанет безудержно долбить в грудную клетку не дающее уснуть сердце, и бессмертная память впадет в спасительную кому забытья. 

-Пусть то, что мы обретем в будущем, станет достойной компенсацией тому, что мы потеряли в прошлом! За будущее!  - произнесенный Русланом тост, неизменно, заслуживал, чтобы за него выпили до дна, но я сделала лишь один крошечный глоток. К черту будущее, у меня его не было и нет.  Есть только призрачная цель, после достижения которой снова наступит бессмысленная пустота. Но я сохраню этот мир для Айка, и в нем он построит запланированное Дмитрием Мезенцевым будущее, получит оксфордский диплом, сыграет шикарную свадьбу с Юлькой и рано или поздно возглавит семейную империю, превратившись из Маленького принца в строительного короля. А вот за это действительно стоит выпить…или скорее, из-за этого стоит напиться в драбадан!

Я не заметила, как осушила свой фужер, и как Руслан наполнил его вновь.  У меня не было желания оглушать мозг алкоголем,  и я не ожидала, что после долгого воздержания спиртное так резко ударит мне в голову, и тем более не предполагала, что ничтожное, в общем-то, количество выпитого шампанского вызовет столь мощный опьяняющий эффект, сопровождающийся характерным шумом в ушах и размытой картиной перед глазами. Я не пила ничего крепче чая уже черт знает сколько времени, и организм успел благополучно позабыть, что это такое. 

В студенчестве алкоголь лился рекой, и без обильных возлияний не обходилось ни одно мало-мальски значимое мероприятие, а чуть позже я открыла для себя героин, и спиртное употребляла преимущественно для усиления воздействия наркотика или для облегчения мучительной перекумарки уж в совсем тяжелые времена, периодически наступавшие  у нас со Стасом после совместного марафона.  Мне никогда особо не нравилось состояние алкогольного опьянения: в отличие от героина,  выпивка давала какой-то грубый, примитивный кайф, возможно, именно поэтому, даже после прохождения принудительного курса лечения от наркомании, я без труда отказалась от алкоголя, притом, что найти собутыльника в Губаревской общаге мне было не сложнее, чем расписаться в зарплатной ведомости.

В стационаре я насмотрелась немало завязавших наркоманов,  вынужденных теперь  лечиться от алкоголизма, и окончательно решила для себя, что для меня спиртное есть точно такое же неконтролируемое зло, как героин. До сегодняшнего дня я успешно шла по жизни, руководствуясь вышеуказанным девизом, и  старательно избегала располагающих к выпивке компаний, но что-то сломалось во мне после первого бокала шампанского. Чувство стыда, бесспорно, возникло,  но было оно слабым и невразумительным,  и довольно быстро лопнуло, как пузырьки в третьем по счету фужере.  Первоначальные симптомы опьянения постепенно отступили, способность четко фокусировать взгляд вернулась в норму,  а для проверки членораздельности и связности собственной речи я обменялась с Русланом комментариями по поводу вкусовых качеств поданных  блюд. Учитывая,  что к своей тарелке  я даже не прикоснулась, предмет беседы был  выбран неверно, и мы переключились на обсуждение транслируемого на подвесном мониторе кинофильма.  Я удивлялась своей неуемной болтливости, а Руслан, по-видимому, пребывал в легком шоке от разительных перемен в моем угрюмо-молчаливом поведении.  Я понимала, что  нахожусь в шаге от того рокового шага, когда перестану сдерживать себя и  открыто засмеюсь во все свои коронки, но шампанское неожиданно закончилось, а заказывать вторую бутылку Руслан вопреки моим тайным чаяниям отчего-то не спешил.

-Пошли покурим, - остатки здравого смысла не позволяли мне настоять на продолжении банкета, и  функционирующий вполсилы мозг настоятельно посылал мне предупредительные сигналы о том, что если меня не прельщает пополнить ряды клиентов сельской врачевательницы, из этого  злачного места пора срочно сматывать удочки.

С координацией дела у меня обстояли весьма посредственно. Некоторое время я тупо не могла сообразить, обусловлена ли моя неустойчивость неравномерным ходом поезда, или все-таки это меня ощутимо пошатывает из стороны в сторону. Естественно, свои заносы на поворотах я в  итоге  списала на кривые рельсы и неумеху-машиниста, а заодно объяснила совокупностью внешних факторов и сложности с поджиганием сигареты. Глубокая затяжка не только меня не отрезвила, но и будто бы дополнительно шибанула по мозгам, и как раз в этот момент мне бы стоило остановиться на достигнутом, выбросить окурок в окно и спешно отправиться почивать на лаврах, вернее, на своем пассажирском месте,  и вполне возможно, что я бы именно так и поступила, не поступи мне вдруг предложение, в миллион раз более заманчивое наметившихся перспектив беспробудного сна.

-Слушай, Оль, помнишь, я тебе про сюрприз говорил? – Руслан наклонился ко мне так близко, что я инстинктивно отпрянула, всерьез испугавшись подогретых спиртным домогательств, - да не бойся ты,  не буду я к тебе приставать, если сама не захочешь. Короче, у меня с собой есть план, не много, грамм десять –пятнадцать,  но вставляет не хило, друг сам выращивает,  а завтра в обед –граница, собаку в вагон запустят – она сразу учует. Так я теперь думаю, выбросить его или скурить, пока не поздно?

-С ума что ли сошел? -  драматическим шепотом возмутилась я,  и вместо того, чтобы пригрозить Руслану лично сдать его пограничникам в случае отказа незамедлительно избавиться от травы,  еле слышно добавила, - где ты его здесь скуришь, по всему вагону запах пойдет?

-А это второй сюрприз, - торжествующе сообщил парень, - соседи наши на следующей станции сойдут, а новые только утром подсядут, я у проводницы  потихоньку интересовался, так что мы дверь поплотнее задраим,  и в окошко покурим, а до утра  все равно все выветрится!

 

ГЛАВА XII

Честно сказать, мой личный опыт обращения с дудкой был не слишком богат, и самостоятельно забивать косячок мне не приходилось уже очень давно. В студенческом общежитии, где проживала общая масса моих институтских приятелей, травку  с большей и меньшей частотой покуривали практически все, и боксы с марихуаной ходили чуть не в свободной продаже. По слухам, кое-кто даже втихаря приторговывал дурью, и регулярно имел существенную  прибавку  к копеечной стипендии. Что касается меня, то сама я траву никогда не покупала, но если предлагали дунуть на халяву, обычно не отказывалась, правда родители ни разу не видели меня накуренной, так как у меня хватало ума не возвращаться в подобных случаях домой.  Основательно подсев на героин,  я потеряла к травке какой-либо интерес, хотя, например, Стас периодически покуривал и неоднократно предлагал мне составить ему компанию. Соседи по палате в наркологии рассказывали мне и о том, как пытались сниматься при помощи дудки с тяжелых наркотиков, и кому-то из них вроде бы помогало, правда, увы, ненадолго, иначе с какого бы перепуга они тогда находились на стационарном лечении? 

Что заставило меня подписаться на эту  чистой воды авантюру? К сожалению, я не могла однозначно ответить на  свой вопрос. Алкоголь  окончательно всосался в кровь, и  по венам  медленно струилось расслабленное чувство вселенского безразличия.  Сейчас я на самом деле не видела ничего плохого всего  в одном джоинте, как и все наркоманы, сознательно отметая мысль о повторении единственного раза. Логическая цепочка для меня выглядела приблизительно следующим образом: план-не героин, и, значит, это не срыв. Аналогичные размышления навряд ли посетили бы меня на трезвую голову, однако,  в тот момент я ощущала  лишь неудовлетворенную потребность любым способом догнаться.

Внешне Руслан был совсем не похож на растамана со стажем,  но его жизненная философия во многом отвечала лучшим традициями  махрового растафарианства.  Мы нашли друг друга на интуитивном уровне,  несмотря на то, что  почти ничто не выдавало в нас склонности к употреблению различных веществ. В этом была своя тонкая ирония – случайный попутчик развел меня не на секс, а на совместное курение ганджубаса. Жаль, что я не сумела отнестись к  этой откровенной провокации с исключительно юмористической позиции, а неожиданно восприняла ее всерьез.

Наличие в нашем приятном времяпрепровождении криминальных аспектов тревожило Руслана не больше, чем моржа ночные заморозки, а я была слишком пьяна, чтобы найти этому безалаберному пофигизму достойное объяснение.  Как только семейная пара покинула купе, парень сходу запер дверь на защелку, и, невзирая на работающий кондиционер, до упора опустил оконное стекло, а затем заговорщически подмигнул мне  и выверенным движением  прирожденного фокусника извлек из чемодана самую обыкновенную банку от растворимого кофе.

Не знаю, насколько явно проявлялись у меня признаки опьянения, но жена алкоголика их мгновенно диагностировала, и в ее прощальном взгляде сквозило такое неприкрытое осуждение, что я запоздало испытала приступ смущения. Заметно нервничающий перед встречей со знахаркой мужик, напротив, смотрел на меня с выражением черной зависти в опухших глазах, и дважды оборачивался в мою сторону. В общем, если бы я не заразилась от Руслана полнейшим безразличием, совесть бы меня, наверняка замучила, но история, как говорится, не терпит сослагательного наклонения, и я лишь с облегчением вздохнула, когда поезд, наконец, тронулся со станции и начал постепенно набирать скорость.  В окно подул прохладный встречный ветерок,  и я окончательно укрепилась во мнении, что к утру от специфического запаха каннабиса не останется и следа.

 Мы выпотрошили несколько моих сигарет, начинили их содержимым кофейной банки и по очереди взорвали косяк. Мы лежали на нижних полках, вытянув ноги во всю длину, медленно затягивались действительно отменным планом и вполголоса болтали ни о чем. Руслан бесперебойно сыпал уморительными историями из жизни офисного планктона, заставляющих меня хохотать до колик в животе, а я взхалеб пересказывала все более или менее смешные ситуации, свидетелем которых мне доводилось становиться, подметая Перовские улицы (данный факт я  каким-то образом ухитрилась виртуозно обойти, что явно делало честь персональному херувиму Ольги Ситниковой, семимильными шагами идущей по следам незабвенной Дивы).

Я пребывала в плену блаженного умиротворения, слабого подобия героиновой тяги, дарующего  какое-то абсолютное, гармоничное спокойствие и одновременно обостряющее восприятие  и превращающее привычные вещи в  сложные, многогранные структуры, наполненные глубинным смыслом. В таком состоянии можно было часами смотреть в одну точку и видеть сотни непрерывно меняющих причудливую форму фигур,  а можно было по-идиотски улыбаться во весь рот и твердо знать при этом, что твои коронки скорее всего останутся незамеченными для самозабвенно рассуждающего на отвлеченные темы собеседника.

В монотонном перестуке колес мне тоже чудилось что-то сакральное. Казалось, в нем зашифрованы величайшие тайны, и я невероятно близка к разгадке секретной формулы.  Достигнутое за счет одурманенного сознания просветление было нереальным и зыбким,  оно будто состояло из нескольких уровней, и я отчаянно жаждала продвижения к новым высотам. Сбылось самое страшное предсказание Потапыча – мой организм вспомнил все. Я неосторожно ступила на шаткий мост над бездонной пропастью, и от падения меня  спасала лишь невозможность разжиться чеком, не сходя с поезда.

-Еще есть? – спросила я, и сама удивилась, какими чужими и далекими вдруг стали звуки моего голоса. Вязкие, липкие  и  тягучие, словно жевательная резинка, слова на секунду зависли в воздухе, описали изящный полукруг и одно за другим спланировали на противоположную полку, где беспричинно улыбающийся Руслан долго не мог собрать их непослушными руками в охапку. Как же здорово нас обоих прет! Хорошо, что мы не заказали вторую бутылку шампанского: лучше курить и летать, чем бухать и ползать!

-Есть, но мало, -разочарованно поведал Руслан, неохотно поднимая веки, - а, может, булик сделать, как раз нормально хватит?

-Давай, а есть с чего? –мне совершенно не хотелось принимать активное участие в намечающейся деятельности кружка «Умелые ручки»  и нарушать тем самым хрупкий баланс мироздания, но ради того, чтобы продлить удовольствие  не грех было и немного  потрудиться.          Идея соорудить из бытовых отходов водяной бульбулятор  моментально пришлась мне по душе. Определенное представление о конструктивных особенностях сего гениального изобретения инженерной мысли, призванного служить малобюджетной альтернативой кальяну, у меня  присутствовали,  и в  создании нового шедевра мои знания сыграли далеко не последнюю роль. Осложнялся процесс только некоторыми проблемами с координацией, предсказуемо возникшими у нас после внушительного косяка весьма доставляющего плана,  но, учитывая, что истинное мастерство в равной мере не пропьешь и не прокуришь,  с поставленной задачей мы справились на ура. В ход пошли оставшиеся от недавно сошедших попутчиков пластиковые бутылки разного размера и безжалостно выдранная из сигаретной пачки фольга, а также безнадежно выдохшаяся минералка из моих собственных запасов.

Финальный результат, хотя и оскорблял эстетические чувства своим перекособоченным видом,  претензий по функциональным качествам практически не вызывал, и крайне довольные собой мы  засыпали в бульбулятор остатки травы. Осталось все эту многообещающую красоту поджечь, дождаться прогорания и в сладком предвкушении незабываемых ощущений  полной грудью вдохнуть вожделенный дым. 

 В самый ответственный момент в зажигалке Руслана закончился газ, а так как  свою я забыла в тамбуре  мы вдруг оказались лишены источника огня. Но для той, кто знавала наркомана, изготовившего рабочий баян из шариковой ручки, не существовало непреодолимых преград на пути к кайфу. Я как следует порылась в своей дорожной сумке и  с ликующим возгласом вытащила оттуда предусмотрительно заныканный еще в Перовске спичечный коробок.

Руслан чиркнул спичкой, поднес ее к бульбулятору,  но тут поезд резко тряхнуло и без того не слишком твердо держащегося на ногах парня  с силой отбросило к дверям. Горящая спичка выпала у него из рук и приземлилась  в аккурат на стопку газет и журналов, ранее принадлежавших жене алкоголика и сброшенных мною на пол сразу после перехода купе в наше единоличное распоряжение.

-Лей воду! Быстрее! – испуганно заорал Руслан, когда огненные языки осторожно лизнули бумагу, как будто пробуя ее на пригодность  для употребления в пищу, - выливай воду из булика, чего ты стоишь?

Затуманенный планом мозг не сразу отреагировал на внешние раздражители, и из ступора я выпала лишь после того, как  ворвавшийся в открытое окно порыв ведра внезапно раздул пламя, а  изголодавшийся  огонь мгновенно перекинулся на упавший с полки матрац и принялся жадно пожирать внутреннюю обшивку купе, распространяя удушающий запах горелого пластика и окутывая все вокруг неимоверно едким дымом.  Стоит ли отдельно упоминать о том, что залитой в бульбулятор воды для тушения столь масштабного пожара теперь уже было явно недостаточно?

За считанные секунды между нами с Русланом образовалась стена из огня и дыма, отрезавшая меня от выхода. Сквозь черные, ядовитые клубы я увидела, как парень в панике раздвинул двери, но не успел  он   с криками о помощи выскочить в наполненный воплями проснувшихся пассажиров коридор, как оценивший всю опасность возникшего в вагоне возгорания, проводник, по-видимому, на полном ходу сорвал стоп кран. Состав дернулся так сильно, что незафиксированные двери купе стремительно поехали в обратном направлении, и, будто средневековая гильотина, рубанули попавшую в проем голову Руслана

Отвратительный хруст сломанных шейных позвонков слился с многоголосой какофонией в коридоре. Пронзительно завизжала женщина, тоненько всхлипнул ребенок, разразился ругательствами невидимый мужчина,  дико, по-звериному, завыла я,  с безысходным  ужасом осознав, что ненасытное пламя вот- вот доберется до меня и  к тому времени, когда состав завершит экстренное торможение, я  уже заживо сгорю в этой ловушке.

Я с ногами взобралась на столик, но огонь был так близко, что его раскаленное дыхание больно обжигало легкие. Снаружи зашипели огнетушители, но  дым  уже охватил весь вагон,  и застрявшее в дверях тело Руслана больше не служило препятствием бушующему пламени, извергающемуся из пылающего купе. Поезд  заметно снизил скорость,  но до полной остановки было еще очень далеко, а к моим ногам уже почти подобралась разверстая пасть, с хищно извивающимися языками, и к тому же я  чувствовала, что теряю сознание от отравляющего дыма.  У меня не было выхода, но был выбор, я не раздумывая, предпочла скоропостижную смерть мучительным корчам.

Я выпрыгнула из окна движущегося на приличной скорости поезда с четким осознанием того, что совершаю самоубийство, но буквально лижущий мне пятки огонь не оставил альтернативы. Я попыталась было зацепиться за раму и выиграть время, повиснув на руках, но не рассчитала своих возможностей, и  продержалась в подвешенном состоянии не дольше пары секунд. Мои пальцы разжались и перед тем, как мое тело соприкоснулось с землей, успела  лишь непроизвольно закрыть глаза. 

Сам момент удара я не почувствовала. Умерла я быстро и как-то…неправильно.  Нет, ну не похожи были эти пейзажи на унылую панораму загробного царства.  Поросшая жесткой сухой травой территория, огороженная глухим забором, больше напоминала секретную военную базу,  а царящее в многочисленных постройках запустение  свидетельствовало о том,  на ней давно не ведется никакой деятельности. Заброшенные корпуса с разветвленной системой подвалов, полуразрушенные жилые строения, заваренные металлические двери и все та же мелкая, голубоватая пыль, оседающая на одежде, на коже, на волосах – мрачное, таинственное и очень опасное место.

Я, конечно, допускала мысль, что обкурилась  ганджа до такой степени, что меня продолжает штырить и на том свете,  да и версия о том, что  сам пожар в поезде и отрезанная голова Руслана –это всего лишь пойманный с непривычки  жуткий глюк казалась вполне правдоподобной, но что это, черт побери, была за трава, если отходняк от нее застает тебя лежащей ничком на железнодорожном полотне, а  по встречному пути мчится  пока еще далекий поезд и твои шансы повторить судьбу толстовской героини неумолимо увеличиваются в геометрической прогрессии?

Рельсы я покинула так резво, что сама удивилась столь неожиданной для только что выпрыгнувшей  из окна поезда пассажирки прыти.  Товарный состав пролетел мимо, и я снова осталась наедине с одиноким багровым диском,  укоризненно взирающим на меня с ночных небес. Элохим и нефилимы возлагали на меня слишком большие надежды, чтобы допустить мою нелепую гибель. Любой другой на моем месте скончался бы от смертельных травм сразу же после падения, но меня оберегал даже не легион ангелов-хранителей – создатели человечества вынуждены были лично  стоять на страже моей никчемной жизни.

Вскоре обнаружилось, что помимо жизни у меня не осталось ничего более или менее ценного, включая деньги, документы, мобильный телефон и пластиковую карточку с немалой суммой на счету. Это было уже совсем не смешно: Римма Дивина скончалась от передоза, Ольга Ситникова сгорела в пожаре,  так  кто же тогда ковыляет по железнодорожным путям и  последними словами проклинает свою слабохарактерность? Вот и верь народной мудрости, авторитетно утверждающей что, двум смертям не бывать!

 

ГЛАВА XIII

Расстояние до пылающего во тьме факела навскидку составляло примерно километра три. Судя по вздымающимся высоко в небо клубам дыма, пожар все еще не удалось потушить, и мне оставалось лишь надеяться, что огонь не успел перекинуться на соседние вагоны и число жертв ограничивается одним из виновников происшествия, по трагическому стечению обстоятельств угодившему в капкан раздвижных дверей горящего купе.  Я выбросилась из окна за несколько минут до полной остановки поезда, и замешкайся я хоть на долю секунды, непростительное промедление, несомненно, привело бы к летальному исходу, и никакая дистанционная нефилимская медицина не вдохнула бы жизнь в мой обуглившийся труп. Сейчас я была практически уверена, что спонтанное решение прыгать принималось мной под воздействием поступивших извне указаний, и невольно задумывалась о коленопреклоненном вознесении благодарственной молитвы в адрес своих всемогущих покровителей.  Впрочем, я бы предпочла начать с покаянной исповеди.

Чтобы добраться до места вынужденной стоянки злополучного состава мне предстояло шлепать босиком по шпалам в среднем около получаса. Грязная, оборванная и злая,  я с трудом заставляла себя еле-еле перебирать ногами, и на душе у меня было погано до такой степени, что если бы в этот момент впереди показались огни приближающегося поезда, я бы без колебаний легла на рельсы.

  Я ощущала все и сразу: тяжелое похмелье, отходняк от плана и болезненные последствия контакта одновременно, но мои физические страдания  не шли ни в малейшее сравнение  с тем неподъемным моральным грузом, который грозился раздавить меня под  гнетом угрызений совести. Тошнотворно приторный запах марихуаны  прочно впитался мне  в волосы,  от него меня мутило до рвотных позывов, я пару раз складывалась пополам прямо посреди железнодорожного полотна и долго содрогалась в мучительных спазмах.

 Под кайфом я воспринимала все совсем  иначе – страшный пожар в купе, подбирающийся к моим ногам огонь, и проступающие в сгустившемся дыму  едва различимые очертания застывшей в неестественной позе фигуры Руслана, бесспорно, выглядели, словно оживший кошмар,  но я подспудно осознавала нереальность происходящего и, как будто выступала в роли стороннего наблюдателя.  На трезвую голову  хаотично мелькающие перед глазами воспоминания внезапно стали  несоизмеримо яркими и  осязаемыми, а  в довершение к их разрушительному влиянию на мою измочаленную психику прибавилось острое желание поскорей вернуться в прежнее состояние равнодушного созерцания.  Меня не то трясло, не то  натуральным образом ломало,  я вся покрылась липким потом, меня колотил бешеный озноб, глаза слезились, губы пересохли, и в какой-то момент я поняла,  что  уже толком не соображаю, куда и зачем я иду, и иду ли я куда-нибудь вообще, или неподвижно стою на рельсах и безуспешно пытаюсь определить, что это за  подозрительно знакомый звук раздается непосредственно за моей спиной.

Выкрашенный в традиционное сочетание красного и белого цветов пожарный поезд спешил на помощь  попавшему в беду составу, и, повинуясь неожиданному сработавшему инстинкту самосохранения,  я провожала его заполненные водой цистерны уже из  прилегающих к железной дороге лесопосадок. Похоже, мои слабые надежды на  самостоятельную ликвидацию пожара силами  локомотивной бригады рассыпались в прах, и для тушения огня была вызвана спецтехника, базирующаяся, к счастью, на ближайшей станции. Как не прискорбно было это признавать, мое эгоистичное, безнравственное и противозаконное стремление снять накопившийся стресс, повлекло за собой катастрофические последствия,  и пока я трусливо отсиживалась в кустах, большая часть вагона уже, вероятно,  выгорела дотла.  Только бы проводникам удалось эвакуировать пассажиров, только бы никто  не погиб по моей вине, только бы  все закончилось благополучно, только бы…

Я вдруг поймала себя на том, что словно беспрестанно повторяющий мантру  индуист, вслух  бормочу себе под нос одни и те же фразы, но мои зубы стучат так громко, что я не слышу собственного голоса.  Обхватив обеими руками судорожно вздрагивающие плечи, я сидела под деревом и тщетно старалась понять, почему, несмотря на застрявший в груди комок рыданий, у меня упорно не получается дать выход эмоциям и разреветься.  Сегодня я предала не столько доверие полковника Голубева, скрепя сердце согласившегося отпустить меня в сомнительное путешествие, сколько саму себя. Я не смогла вытравить из себя конченую наркоманку Диву, вся жизнь которой была направлена исключительно на поиски очередной дозы, наоборот, эта чертова Дива наглым кукушонком вытеснила сначала прошедшую долгий путь к выздоровлению Римму, а затем  и занявшую ее место Ольгу Ситникову, чтобы теперь с ликованием праздновать свою безоговорочную победу.

Зачем я три месяца провела в наркологии? Зачем я жила на кухне у тетки Василисы и  самозабвенно впахивала на общественных работах? Зачем я полола грядки на даче у Потапыча? Чего ради все это делалось, если внутри я все равно осталась точно таким же дерьмом?  Будь проклято это шампанское, будь проклята эта трава, будь проклята я сама! Я зря обвиняла Дмитрия Мезенцева в манипулировании моим сознанием – каждое его слово являло собой горькую, жестокую, обнаженную правду. Он всего лишь назвал своими именами все мои неизлечимые пороки, и он был тысячу раз прав, когда волевым усилием разлучил нас с Айком.

Айк! Сообщили ли ему уже о том, что Риммы больше нет в живых, и как он с этим справляется? Что он сейчас чувствует, и скоро ли затянется сквозная рана в его душе? Пусть так, пусть он переболеет, пусть переломается, пусть похоронит меня в одной могиле со своим  отрочеством, и пусть вступит во взрослую жизнь, не обремененный багажом ошибок прошлого. Я не достойна Айка, и все мои терзания, в итоге и спровоцировавшие роковой фужер, плавно переросший в еще более фатальную затяжку, основывались именно на  внутреннем неприятии этого совершенно очевидного факта. Я не сумела смириться с нашим расставанием, и постоянно представляла себе, что все могло бы сложиться по-другому, прояви я хоть каплю решительности  и осмелься я бросить вызов обществу, как это сделал Айк. На самом деле, мне всего лишь нужно было запрятать свои чувства подальше и целиком посвятить себя поставленной цели. Разве мне не достаточно было этих светлых, радостных воспоминаний для того, чтобы преодолеть любые испытания и  выполнить свое предназначение? Выходит, моей прогнившей наркоманской сущности нужны стимулы на порядок сильнее?  Неужели, нужно было предварительно обкуриться в доску, спалить поезд и лишь, выпрыгнув на ходу в окно,  в итоге осознать всю глубину своих заблуждений?

Багровый диск Нибиру медленно растворялся в серой предрассветной дымке,  и меня тоже постепенно отпускало. Во всяком случае, разрозненные мысли приобрели первые признаки относительной упорядоченности, и я начала отчетливо различать какие-либо еще посторонние звуки, помимо лихорадочного стука своих коронок. Где-то впереди продолжал бороться с огнем  экипаж пожарного поезда, гремели на встречном пути колеса проходящих составов, а вездесущее эхо доносило издалека неясные обрывки слов.  Пора было завязывать с рефлексией, вставать на ноги и топать дальше.

Первая же попытка распрямить затекшие конечности и принять вертикальное положение обернулась для меня жутким головокружением и временной потерей ориентации в пространстве. Меня опять скрутила тошнота, я в изнеможении упала на колени, и долго не могла отойти от приступа выворачивающей наизнанку рвоты.  Обессиленный организм настойчиво требовал покоя, он сопротивлялся поступающим из мозга сигналам со стоическим упорством, но я раз за разом поднималась с примятой травы, и вцепившись в спасительное дерево, делала первый шаг, чтобы вновь повалиться на землю  и долго восстанавливать хриплое дыхание, со свистом вырывающееся из легких.

И все же я это сделала. Шатаясь и покачиваясь, я прошла несколько метров и снова остановилась, но теперь уже по иной причине. До меня вдруг дошло, какого рода перспективы меня вскоре ожидают, и мной овладел неконтролируемый порыв  резко развернуться на  сто восемьдесят градусов. 

По сути, мы с Русланом совершили преступление, предусмотренное уголовным кодексом, и если мой попутчик теперь будет отвечать за свои грехи лишь перед небесным правосудием, то я даже при учете своего зомбиобразного внешнего облика все еще подпадаю под юрисдикцию земных правоохранительных органов. Предположим, я повешу всех собак на покойника, и выставлю себя бедной овечкой,  и что с того? Простейший тест мигом выявит содержание каннабиоидов у меня в крови, свидетели подтвердят мое нахождение в состоянии алкогольного опьянения,  и сидеть мне потом в обезьяннике до выяснения обстоятельств. А чем прикажете объяснять свое чудесное спасение? Сиганувшей из окна Ольге Ситниковой не полагалось выжить ни при каком раскладе, а уж тем более прошагать на своих двоих почти три километра  и страдать при этом не от  несовместимых с жизнью переломов, а главным образом  от отсутствия обуви и странно напоминающих ломку симптомов? Да стоит следователю копнуть чуточку поглубже и заинтересоваться моими особыми приметами, коих у меня имеется  в большом избытке, как моя настоящая личность будет установлена  в мгновение ока,  и прежде, чем полковник Голубев успеет предотвратить разоблачение законспирированного свидетеля, местные журналисты уже растиражируют мое фото на всю страну.

Мне не нужна была достигнутая столь дорогой ценой популярность, я боялась мести со стороны подельников Валерчика, меня пугало заключение под стражу, и самое главное, я не могла допустить, чтобы информация обо мне стала доступна Айку. Вот он заходит в сеть проверить почту, а все новостные сайты  на разные голоса трубят о возгорании в Алматинском поезде, сопровождая публикации крупным изображением предполагаемой виновницы ЧП! Нет, я должна действовать умнее! Знаю, что в устах  насквозь пропахшей анашой оборванки, уныло бредущей босиком по обочине железнодорожного полотна, подобное глубокомысленное утверждение звучит почти кощунственно, но когда-то же надо начинать!

Одним словом,  я снова сбежала, вернее, кардинально свернула с дороги. Возможно, остаточный эффект от выкуренного плана все еще накрывал меня по полной программе, но я старательно оправдывала свое неоднозначное решение заботой об общем благе. Я удалялась в противоположную от многострадального поезда сторону с твердым намерением добраться до какого-нибудь оборудованного телефонной станцией населенного пункта и оттуда позвонить в Перовск напрямую Голубеву.  Пока здешние оперативники разберутся, что к чему, проверят списки ехавших в вагоне пассажиров и задумаются в конце концов о судьбе некой Ольги Ситниковой,  я успею скоординировать  свои дальнейшие действия с «генеральным штабом», и если даже мне придется понести заслуженное наказание, я  сделаю это под своим нынешним «позывным», тем самым избежав вероятных осложнений, связанных с Айком.

Так как посадка в поезд происходила, что называется на бегу,  заниматься изучением подробного маршрута следования состава мне было недосуг, и сейчас я не имела ни малейшего преставления о своем географическом положении на карте нашей необъятной родины. В голове вертелись только слова Руслана о скором пересечении границы, и по моим подсчетам поезд не дотянул до нее всего несколько часов.  Кое-какие мысли у меня наклевывались, но для того, чтобы подтвердить или опровергнуть свои предположения, мне нужно было выйти хоть на какую-нибудь захолустную деревеньку и осторожно пообщаться с местными жителями, желательно избежав встречи с тамошним участковым инспектором.

Продолжать идти по шпалам было в моем положении весьма небезопасно, и  я спустилась с насыпи в лесопосадки. Чувствовала я себя гораздо бодрее, напрягала лишь вынужденная необходимость наобум шариться по незнакомой местности, а также ощутимо дающая о себе знать сухость во рту. Что касается загнанных в босую стопу заноз и прочих сюрпризов аналогичного свойства, мне пока откровенно везло, хотя я  и периодически наступала на  ломающиеся под ногами сухие ветки.  Не скажу наверняка, сколько времени я так шла, но когда рассвет окончательно вступил в свои права, и сквозь озаренные розовыми лучами деревья я увидела накатанную грунтовую дорогу, от поезда я была уже довольно далеко.

Теперь я держалась ближе к грейдеру, и безостановочно вертела головой в надежде обнаружить признаки цивилизации. У меня страшно устали ноги, сушняк доводил до отчаяния, а долгожданного поворота на проселочную дорогу все не  было и не было.  По грунтовке ездили  в основном груженные сеном самосвалы, один раз промелькнула легковушка с прицепом,  лихо промчался одинокий мотоциклист, и снова наступила тишина. Настроение у меня совсем упало, и  я уже начала склоняться к рискованному варианту тормознуть первую попавшуюся попутку, уж если не  с целью  уехать, то хотя бы уточнить  направление дальнейшего пути.

Не знаю, как теперь мои ангелы-хранители делили сферы ответственности, но один из них явно подсуетился,  и к тому моменту, когда я  уже отчаялась выйти к  людям, слева от дороги показалось небольшое скопление одноэтажных построек. Перед последним рывком я немного посидела на травке (черт, я слово «травка» даже слышать  отныне не хочу!), помассировала огрубевшие ступни, с отвращением принюхалась к рукаву своего болеро, убрала понацеплявшиеся на одежду колючки и с тревогой на сердце выдвинулась дальше.  Конкретного плана действий у меня не было (кстати, при слове «план» на меня снова напала нешуточная тряска») и выстраивать линию поведения мне предстояло, руководствуясь лишь интуицией… Хотелось бы добавить, и здравым смыслом, но лучших доказательств его полнейшего отсутствия, чем события сегодняшней ночи, нельзя было даже и вообразить.

 

ГЛАВА XIV

Моя физическая подготовка не просто оставляла желать лучшего, но и вызывала значительные сомнения в ее наличии, как таковой, поэтому последние метры по  ведущей в деревню проселочной дороге дались мне лишь ценой собранной в кулак воли. На подступах к проржавевшему указателю с полустертыми буквами я обессилела до такой степени, что  перед глазами у меня  дружно затеяли пляску бесчисленные желтые пятна, и прочесть зашифрованное среди грязных дождевых потеков название поселка мне удалось далеко не с первой попытки. 

Населенный пункт назывался Краснянка, и его наименование невольно вызывало у меня устойчивые ассоциации с кожными заболеваниями, однако, вполне возможно, дерматологический уклон посетивших меня мыслей объяснялся главным образом несбыточной мечтой о горячем душе, позволившем бы мне разом смыть не только с ног до головы покрывающий меня слой пыли, но  и заодно избавиться  от невыносимого  зуда, порожденного физически ощутимым чувством брезгливого отвращения к своим недавним поступкам. К сожалению, даже беглый взгляд на окружающий меня пейзаж моментально развеял мои  наивные мечты на доступ к  центральному водоснабжению: похоже, деревенька была настолько глухая, что с благами цивилизации дело  в ней обстояло крайне туго, и местные жители по старинке топили бани, причем всеобщая помывка производилась не чаще раза в неделю. 

Когда-то давно на основных улицах Краснянки было уложено асфальтовое покрытие, но к настоящему времени от него остались лишь изъезженные колеи с кое-где проступающими остатками крупного щебня. Судя по лепешкоподобным отходам жизнедеятельности, пересекаемый мною «проспект»  сегодняшним утром уже использовался в качестве скотопрогонной трассы, и мне приходилось старательно лавировать  между особо загаженными участками, дабы ненароком не угодить в навоз босой ногой.  Окончательно добило меня чинно переходящий дорогу выводок домашних птиц во главе с агрессивно вытягивающей длинную шею  мамашей-гусыней. При виде меня почтенная мать гусиного семейства, вероятно, почуяла угрозу безопасности своим краснолапым птенцам, и, воинственно хлопая крыльями, предупредительно прошипела в мой адрес нечто очень выразительное. Нарываться на конфликт я благоразумно не стала и терпеливо дождалась, пока пернатые пешеходы  освободят путь.

Если  с гусями мне посчастливилось разойтись достаточно мирно, то взаимоотношения со свободно разгуливающими по селу собаками у меня  изначально не задались.  Спасало меня лишь то, что здоровенные сторожевые псы скорее всего сидели на цепях в своих конурах и на появление незнакомки реагировали исключительно бурным лаем из-за забора, а на улице ко мне цеплялись в основном мелкие, кудлатые шавки с репейными колючками  в лохматых боках, хором оглашающие деревню гнусавым тявканьем. Неугомонные дворняги то и дело норовили цапнуть меня за подол платья, а особо настырные псины периодически были близки к тому, чтобы вцепиться  зубами мне в ногу.

В сопровождении тесно окружившей меня своры, я с горем пополам преодолела две трети улицы, упирающейся в непонятное здание, внешне напоминающее церковь, но без  привычных для подобных сооружений куполов, и, как ни странно, до сих пор мной не заинтересовался ни один сельчанин.  Чем объяснялось абсолютное безразличие местных жителей  к появлению  в деревне чужаков, я откровенно не понимала, и хотя, по большому счету, такой расклад меня вполне устраивал, мне элементарно не у кого было спросить, где, к примеру, находится почтовое отделение и имеется ли оно в Краснянке вообще.  Рано или поздно я бы, однозначно, постучала в занавешенное ситцевыми шторками окно  приглянувшегося мне дома, но навстречу мне вдруг выехали трое до черноты загорелых мальчишек на велосипедах, и я поспешила крепко ухватить подвернувшуюся удачу за хвост.

Пацаны явно возвращались с рыбалки, и, по-моему, торопились поскорее увидеть свой улов на сковородке.  Как только юные велосипедисты вывернули из-за угла, мой почетный караул из неумолкающих собачонок мигом переключился на транспортный кортеж, но моськи быстро признали в ехавшем впереди рыболове своего человека и почтительно уступили мальчишкам дорогу.

-Ребят, подскажите, пожалуйста! – я жестом остановила ближайшего велосипедиста, и тот неохотно опустил одну ногу на землю,  а затем его примеру последовали и двое спутников, - как на почту пройти?

Пацан задумчиво наморщил лоб, сосредоточенно почесал в затылке и неожиданно заявил:

-Так это вам в Новую Краснянку надо, напрямик через поле километра четыре будет, налево сейчас повернете и дальше мимо мельницы идите.

Пешие прогулки по полям, лесам и шпалам успели настолько мне опротиветь, что отразившееся на моем лице выражение горького разочарования заставило мальчишек недоумевающе переглянуться.

-А кто вам сказал, что у нас почта есть? – искренне удивился молчавший до этого щуплый велосипедист,  сжимающий  в руке пакет с трепыхающейся рыбой, и если бы не высокий, мелодичный голосок, я бы отродясь не догадалась, что передо мной находится девочка - смуглая, коротко стриженая, и крутящая педали наравне с мальчишками, - я думала, вы к бабушке лечиться приехали, - девчонка вдруг чисто женским, оценивающим взглядом окинула мои босые ноги и подозрительно добавила, - ну, или пришли…. Да вы не стесняйтесь,  говорите правду,  у бабушки такие, как вы, чуть ли не каждый день бывают, я кого только не насмотрелась!

-Катька точно говорит! – не дав мне толком переварить полученные сведения,  с воодушевлением подтвердил слова подруги третий паренек, - мой батька, вон тоже, не хотел к Мироновне идти, мамка его еле-еле к ней затащила. Зато  теперь уже три года даже капли в рот не берет. Показать, где Мироновна живет?

-Покажи, - решительно согласилась я, и в очередной раз поразилась фантастической изобретательности играющей со мной судьбы. Вот так вот, неисповедимо окольными путями я забрела в ту самую деревню, где проживала знаменитая бабка-знахарка, внучка которой без труда определила во мне ярчайшего представителя стекающегося в Краснянку со всей страны контингента алкоголиков и наркоманов, причем в  наметанных Катькиных глазах я, несомненно, являла собой совершенно опустившуюся личность, дошедшую до ручки и пешком отправившуюся за помощью к целительнице в отчаянной надежде  избавиться от пагубной тяги. Грязная, растрепанная, изможденная да еще и  неистребимо благоухающая первосортным ганджем – ежу понятно, что подобной особе  нужна вовсе не почта,  а бабка Мироновна, но совесть мешает ей открытым текстом задать вопрос стайке невинных детишек.

Существовала вероятность, что данная область просто кишела народными лекарями, и мы с попутчиками из поезда попали к разным бабкам, но сердце подсказывало мне, что у меня есть все шансы лицом к лицу столкнуться с небезызвестной супружеской четой, и так как вышеупомянутый вариант развития событий был для меня крайне невыгоден,  я чуть не передумала следовать в указанном ребятней направлении. К счастью,  малолетняя внучка целительницы не изъявила желания лично представить меня своей одаренной  бабушке и, бросив во дворе велосипед, унеслась куда-то с наполненным еще живой рыбой пакетом наперевес. Мое присутствие Катька воспринимала с позиции «Эка невидаль!», и никаких комментариев в мой адрес не отпускала  - наверняка, к бабке Мироновне привозили куда более запущенных пациентов,  и на их фоне я выделялась лишь тем, что самостоятельно доковыляла до Краснянки.  А  я-то ломала голову, почему местное население не соизволило удостоить меня своим вниманием:  мало ли кто опять к Мироновне  приехал, что ж теперь, каждого цветами и фанфарами  приветствовать?

Из всех попадавшихся на моем пути жилых построек, домик целительницы производил впечатление наиболее добротного и ухоженного. В палисаднике в изобилии росли фруктовые деревья, с  ветвей заманчиво свисали поспевающие яблоки и груши, а под ногами расстилался разноцветный ковер из травы и цветов. В просторном вольере стоял на задних лапах  белый, с рыжими подпалинами на боках, пес таких устрашающих размеров, что я инстинктивно попятилась к воротам. Увидев слезающую с велосипеда Катьку, жуткая собаченция вдруг умильно завиляла хвостом,  коротко покосилась на меня,  и спокойно улеглась, вывалив от жары  язык.  Что тут скажешь, без протекции сейчас никуда!

Я и сама не знала, что я здесь забыла. Лечить меня от наркомании было, как выяснилось, бесполезно, и после инцидента в поезде я больше не верила ни в медицину, ни в магию, и обращаться к бабке за помощью не видела ровным счетом никакого смысла хотя бы  даже по причине отсутствия у меня возможности отплатить ее услуги, да и появись у меня сейчас чудесным образом хоть малейшие деньги, у меня бы и в мыслях не возникло истратить их на заговоренную водичку.  Курить меня не тянуло довольно долго, но стоило  организму немного оклематься от перенесенных потрясений, как старая привычка не замедлила напомнить о своем существовании, и я буквально изнемогала без сигарет. Стоя под яблоней,  я раздраженно кусала губы, с ненавистью наблюдала за неиссякающим потоком  идущих к Мироновне «сирых и убогих», и жестоко мучимая потребностью в никотине, пыталась придумать убедительный предлог, чтобы добиться разрешения сделать междугородный звонок с бесспорно имеющегося в доме телефона. Сил тащиться  до Новой Краснянки у меня уже не осталось,  и я обоснованно боялась замертво свалиться где-нибудь в чистом поле, что меня ни с какой стороны не устраивало, а, значит, ковать железо нужно было, не отходя от бабки.

После посещения Мироновны  муж-алкоголик выглядел  неожиданно посвежевшим, а его издерганная жена – расслабленной и умиротворенной. Пара немного постояла во дворе и под руку прошествовала к воротам. Не знаю, насколько полегчал их кошелек, но душевное облегчение было, как говорится, на лицо, и произошедшие с супругами метаморфозы меня внезапно приободрили. Я набрала в легкие побольше воздуха, шумно выдохнула и с нахрапу ломанулась в дом.

В сенях было сумрачно, прохладно…и многолюдно. Я объективно сознавала, что длинная очередь всегда считалась признаком высокого качества предоставляемой услуги, но  находящиеся на пределе нервы не выдержали, и я выругалась так смачно и непристойно, что дожидавшиеся  аудиенции пациенты одновременно уставились на меня осуждающими взглядами.

-Здесь, между прочим, дети, - заметила пожилая женщина в повязанном на самые глаза платке, - ни стыда, ни совести.

Я понимала, что по-хорошему, надо бы извиниться  и погасить конфликт в зародыше, но я чувствовала себя так плохо, что едва держалась на ногах, а любые звуки почему-то  казались мне скрежетом железа по стеклу. 

-Мне только на минуту зайти, - отчетливо произнесла я, - пропустите меня следующей, очень нужно.

-С чего бы это вдруг? – встала на дыбы  молодая соседка женщины в платке, - нам всем нужно, но мы, значит, сидим и ждем. Люди аж из столицы, приехали, и ничего, терпят, а ты без очереди пролезть хочешь, больше всех надо, что ли?

-Пропустите ее, - прославленная Мироновна оказалась маленькой, сухонькой старушкой с ясными, проницательными глазами. Громко шаркая стоптанными тапочками, она вышла из дальней комнаты, окинула сени мимолетным взглядом и  низким, грудным голосом сообщила:

-Сегодня больше принимать не стану. Черная порча на ней. Если сейчас не снять, весь дом  придется чистить, потому что никому  в нем исцеления не будет.

Перечить знахарке не осмелились даже обладающие типичной внешностью отъявленных скандалисток женщины. Авторитет Мироновны был настолько непререкаем, что истомившиеся в сенях пациентки проглотили бредовый повод прекратить прием с молчаливым смирением и начали потихоньку расходиться по домам. Бабка же продолжала гипнотизировать меня немигающим взглядом, но больше не говорила ни слова. Вновь открыла рот она лишь после того, как мы остались наедине.

-Пойдем,  на воск вылью, яйцом выкатаю и скажу, кто порчу на тебя навел, -настойчиво поманила меня за собой Мироновна,- злой человек лютой смерти тебе желает, со свету сжить тебя хочет.

-Кому я, к чертовой матери, сдалась? – отмахнулась я, и, понимая, что если не нанести превентивный удар, мне не удастся отвязаться от знахарки до второго пришествия,  добавила,- бабушка, у вас телефон есть? Можно я от вас в Перовск позвоню?

-Глупая ты…, - сочувственно покачала укутанной в  шаль головой Мироновна, - страшное проклятие на тебе, сильный колдун поработал,  если порчу не снять, можешь и до завтра не дожить…

Я знала лишь один аргумент, способный отбить  у предвещающей мою скорую кончину целительницы желание проводить надо мной магические ритуалы.  Не подействует – буду спасаться бегством через поле до самой Новой Краснянки, где, надеюсь, господствуют куда менее средневековые обычаи.

-Бабушка, нет у меня денег. Совсем нет, ни копейки.

-Господь милосердный, какие деньги? – трижды перекрестилась Мироновна, - да разве ж можно за такое деньги брать? Мне бы порчу страшную снять, и жизнь твою спасти. 

 

ГЛАВА XV

-Бабуль, а можно я опять на речку пойду? – в дверь внезапно просунулась стриженая под мальчика голова Катьки, - я допоздна не буду, честно-честно!

-Иди, - утвердительно кивнула бабка, - и ежели кого во дворе увидишь, скажи, пускай до завтра не приходят, занята я. А сама, как вернешься,  в дом не заходи, попервой меня в окошко покликай, поняла? И Дружка выпусти, пусть ворота стережет.

Судя по абсолютному отсутствию каких-либо признаков удивления на смуглом Катькином личике, внучка сельской знахарки давно привыкла к побочным эффектам целительской профессии, и бесшумно исчезла на улице, не задавая уточняющих вопросов.  Мироновна проводила Катьку наполненным тревогой взглядом, тяжело вздохнула ей вслед, коротко осенила себя крестным знамением и неожиданно провела по моей щеке теплой, морщинистой ладонью:

-Зря ты меня боишься – не меня бояться надо, а тех, кому ты дорогу перешла. На могильной земле порчу абы кому не делают. 

Я отчаянно пыталась мыслить рационально и рассуждать логически, но под прицелом  пронзительных глаз Мироновны  в голове вертелась лишь всевозможная мистическая дребедень. Попав в прямом смысле из огня да в полымя, я никак не могла выработать относительно приемлемую линию поведения.  Предоставлять в мое распоряжение телефонный аппарат горящая страстным желанием провести надо мной какой-то полуязыческий обряд бабка, однозначно, не планировала, и мне срочно нужно было искать другие способы связаться с полковником Голубевым, однако предусмотрительная знахарка напрочь перекрыла мне пути к отступлению,  и доносящийся со двора собачий лай сей факт великолепно подтверждал.  В таких дремучих уголках, как эта Краснянка, по-видимому, и в двадцать первом веке продолжали жить в соответствии с заветами далеких предков, и мне оставалось лишь смириться с неизбежным, скрепя сердце, перетерпеть очередные выпавшие на мою долю испытания и позволить настырной старухе применить ко мне свою доморощенную магию. 

Шторы в «рабочем помещении» Мироновны были задернуты настолько  плотно, что, невзирая на яркое солнечное утро за окном, внутри витало пугающее ощущение вечных сумерек. Я ожидала увидеть полный набор чародейской атрибутики вроде толченых жабьих лапок и сушеных змеиных хвостиков, но навскидку в комнате не обнаружилось ничего даже отдаленного напоминающего предназначенные для приготовления колдовского зелья ингредиенты. Зато деревянные иконы со скорбными ликами святых мучеников и толстые восковые свечи, казалось, занимали все свободное пространство, а устойчивый аромат лекарственных растений причудливо сливался с церковным запахом ладана.

Бабка усадила меня на стул в центре пропитанной  свечным дымом комнатки, поставила на плитку небольшой алюминиевый ковш и, расположившись у меня за спиной, поинтересовалась:

-Звать тебя как? На какое имя отливку делать?

Я едва не ляпнула истинную правду, но вовремя прикусила свой не в меру болтливый язычок, а потом и вовсе растерялась. Предположим, Римма сыграла в ящик еще в Перовске, с дури пустив по вене не то слишком чистый, не то, наоборот, чересчур разбодяженный стафф, но  ведь являющаяся ее законной правопреемницей Ольга Ситникова тоже трагически погибла во время самолично устроенного  пожара в вагоне поезда дальнего следования. Прямо загадка из серии «А и Б сидели на трубе» получается! Одна упала, другая пропала,  но свято место, как известно, пусто не бывает, и осталось лишь выяснить, кто благополучно продолжает восседать, пусть не на вышеупомянутой трубе, но на  обитом мягкой тканью стуле уж точно.

-Господь всемогущий, помоги рабе божией! – с каким-то испуганным придыханием прошептала бабка, и моего затылка внезапно коснулось что-то холодное и твердое. Невидимый предмет несколько раз описал круг у меня на голове, переместился на спину, плавно скользнул вдоль напряженного позвоночника и вдруг оказался  у меня в ладони.

-Разбей сама! –  безапелляционным тоном потребовала Мироновна, подставляя мне миску, и после того, как я машинально стукнула горячим  и словно живым яйцом о край посудины, вплотную поднесла плавающую в воде заготовку для омлета к глазам.

-Отливать все равно нужно! – знахарка будто разговаривала сама с собой,  и я чувствовала себя  лабораторной мышью, над которой проводятся антигуманные эксперименты, а у нее нет возможности даже протестующе пискнуть, так как над ней навис только что снятый с  огня ковш с расплавленным воском,  и  от любого неосторожного движения рука Мироновны может случайно дрогнуть. Перспектива получить термический ожог первой степени при невероятно глупых обстоятельствах  мне абсолютно не улыбалась, поэтому я изо всех сил старалась не шевелиться,  и это при том, что меня  жутко одолевал неизвестно откуда взявшийся кашель, а в носу ужасно свербело от острой потребности чихнуть. 

От души прочихаться и прокашляться мне удалось лишь по завершении проведенной надо мной процедуры. Что это вообще была за дикость, я до конца так и не разобралась, но в результате сопровождаемых непрерывным бормотанием молитв манипуляций Мироновна получила, во-первых, сырую разновидность яичницы-глазуньи, а во-вторых, невразумительную восковую массу на дне ковша, со стороны похожую на испещренную кратерами лунную поверхность. Самое странное, что на всю эту ерунду бабка смотрела с таким невыразимым ужасом, словно перед глазами у нее предстала, как минимум, крайне детально выписанная картина Судного дня.

Складывалось впечатление, что глубокомысленное созерцание яично-воскового пейзажа имеет шансы растянуться довольно надолго, а, учитывая наличие у меня большого количества не терпящих отлагательства планов, я не могла позволить себе терпеливо дожидаться, пока Мироновне откроются тайны бытия, вместо того, чтобы под шумок сделать ноги и отправиться на поиски телефона.  Я потратила на всю эту нелепицу уйму драгоценного времени, и  единственным улучшением моего незавидного положения можно было считать лишь то, что свечной дым полностью перебил исходящий от меня запах каннабиса, и теперь я походила не на обкуренную до  потери пространственной ориентации наркоманку, а на заблудившуюся в трех соснах пациентку  лечебницы для душевнобольных, святотатственно перепутавшую пепельницу с кадильницей.

-Видишь, желток разбился? – бабка ткнула мне кружку прямо в лицо, и я невольно заметила, что глазунья постепенно превращается в болтунью. Окруженный тонкими переплетениями белесых нитей распавшийся надвое желток медленно плавал в помутневшей воде, и выглядело эта бурда до того мерзко и отталкивающе, что меня передернуло изнутри.

-Злую сущность к тебе подселить хотели, - замысловато пояснила Мироновна, - наговор на мозговую хворь сделали. Если б не сняла я его, бесы бы тебя одолели.

В ответ на поставленный мне диагноз я хмыкнула с откровенным скептицизмом, чем вызвала у старой знахарки   неприкрыто сквозящее во взгляде осуждение. Подумаешь, бесы! Да героиновые демоны поджаривают мою душу на раскаленной жаровне уже почти пять лет,  и я очень сомневаюсь, что снесенное местной курочкой Рябой яичко сгодится для успешного экзорцизма.

-Две женщины, мать и дочь, на тебя порчу навели, - нараспев добавила подробностей бабка, - греха не побоялись, чтобы тебя в могилу свести, а для верности, горячку наслали. Но хранит тебя отец наш небесный и ангелы светлые защищают. Бережет тебя сила великая,  никогда мной  доселе не виданая, да не дремлет племя бесовское, богопротивное, остерегайся голоса его.

Конечно, под столь размытые формулировки, возможно было подвести любое событие, но я без раздумий отнесла  слова  Мироновны про возжелавших извести меня мать и дочь на счет тетки Василисы и Нюрки.  Достаточно вспомнить нашу последнюю встречу с беременной сестренкой, состоявшуюся на пороге полицейского участка,  и освежить в памяти  изрыгаемые в мой  адрес проклятья,   как услужливое воображение тут же подсказало мне, как  ситуация развивалась в дальнейшем. Помнится, была у тетки одна подружка, увлекавшаяся всякого рода оккультными практиками… Но откуда может знать о непростых перипетиях моих взаимоотношений с Перовскими родственничками живущая в богом забытой деревне бабка? И кого она подразумевает под  «великой небесной силой»? Уж не моих ли покровителей с планеты Нибиру, вынужденных постоянно следить за тем, чтобы  избранная на роль контактера представительница рода человеческого не окочурилась раньше, чем выполнит предначертанную ей миссию? А разве не подходит под определение «мозговой хвори»  остервенело терзавшее меня с момента отъезда из Перовска желание любой ценой одурманить сознание вопреки неоднократно данному себе и Айку обещанию ни в коем случае не употреблять никаких психоактивных веществ?

-Смотри, что вылилось! – миска с предательски выдавшим краснянской знахарке все мои сокровенные тайны яйцом сменилась любезно предоставленным на мое обозрение ковшом, и шишковатые наросты на застывшем воске показались мне выпуклыми бородавками, обезображивающими тело жизни также, как склеротированные жгуты сожженных героином вен навсегда изуродовали мои руки, - две стороны в схватке за тебя сошлись, и бой тот не окончен еще. Защитники твои небесные бьются  с темной силой, в глубине земли-матушки заточенной,  и каждый по очереди победу одерживает.  И все, кто рядом с тобой, под угрозу попадают. Вот, тут хорошо видать,  порча не только на тебя сделана была, но и на семью тебе знакомую, людей богатых да известных. Наворожила черная колдунья, чтобы постигло их  всех большое несчастье через чадо единственное!

Если на свое будущее я давно забила так серьезно и основательно, что воспринимала шокирующие откровения Мироновны исключительно в качестве занимательного, но в целом, бесполезного примера удивительных совпадений,  то пропустить мимо ушей последнее пророчество целительницы мне не позволил сотрясший мою голову взрыв, от которого у меня натуральным образом полетели искры из глаз и дробно застучали в висках бесчисленные молоточки. Я не верила в прорицательские способности бабок-гадалок, а в куриных яйцах я ценила вовсе не волшебные свойства, а прежде всего питательность и быстроту приготовления, но сейчас я готова была самостоятельно вытащить из-под возмущенно квохчущей наседки самое большое яичко и собственноручно выкатать им всю ту гадость, что  подзуженная одуревшей после помещения Бушмина в следственный изолятор Нюркой тетка Василиса  попросила свою подругу наслать на Айка.

-Как ему помочь? – я ни на секунду не сомневалась в обоснованности своих  предчувствий, я не называла ни имен, не фамилий,  просто умоляюще смотрела на Мироновну и на уровне какой-то животной интуиции понимала, что противостоять древней магии, существовавшей на Земле задолго до первой высадки  разведывательного корабля энэкимов и сохранившейся  до наших дней в виде циркулирующих в атмосфере потоков негативной энергии, не может даже высокоразвитая инопланетная цивилизация. Нефилимы посылали импульсы в мозг контактеров посредством особого излучения, но это было лишь совершенное оборудование, искусственно запрограммированное своими создателями на выполнение поставленной задачи, тогда как энергетические сгустки Земли являли собой живой организм, зародившийся в недрах необитаемой планеты  за миллиарды лет до заселения ее генетически адаптированными к земным условиям людьми. Настоящие хозяева Земли тоже выбирали  себе контактеров, но в отличие от пришельцев из космоса им больше подходили люди с дефектной структурой ген, открытые для впитывания черной энергетики.  Колдуны, шаманы, маги – все они  с младенчества подвергались направленному воздействию Хозяев и обретали способность к материализации мыслей, выражавшейся в порчах, сглазах, приворотах и прочих вариациях отрицательного влияния на жертву.

Естественно, никакая это была не интуиция – нефилимы снова вступили со мной в контакт на глазах у Мироновны, тщетно пытающейся понять, с чем связано мое внезапное погружение в транс. Знаменитая целительница, похоже, сроду не сталкивалась с таким неберущимся экземпляром, как ваша покорная слуга, и  усиливающиеся странности в моем поведении ее уже не просто настораживали, а пробуждали в душе неуправляемый, первобытный страх.

-Как ему помочь? –повторила я, содрогаясь от пробирающего до костей озноба. Я привыкла жить на грани добра и зла и постоянно вести борьбу – с собой, с героином, с нищетой, но причем здесь Айк? Откуда у Нюрки столько злобы и ненависти, что она решила заодно со мной уничтожить и всю семью Мезенцевых, якобы причастную к ее проблемам? Она ведь ждет ребенка, и сама еще почти ребенок… Да, сестричка глупа и эмоциональна,  но она не настолько жестока и безжалостна, чтобы сознательно пойти на такое, прибегнув к черной магии. Тетка Василиса? Опять мимо. Мои родственники – только проводники навязанной им воли.  Они - только исполнители, а заказчики по обыкновению остаются в тени…

-Ты поняла, о ком я речь веду? – Мироновна снова заглянула в ковш, будто желая еще раз удостовериться в обоснованности своих предположений, - лет семнадцать парнишке этому будет, глаза у него голубые, сапфировые…Знаешь ты его?

-Дайте телефон, - я рывком вскочила со стула и  всем телом нависла над бабкой с твердым намерением добиться права на междугородный звонок,- бабушка, я должна  узнать, все ли с ним в порядке! Где телефон, говорите!

Не дожидаясь, пока  я в отчаянии схвачу ее за грудки и силовыми методами вытрясу информацию о местонахождении аппарата, Мироновна вцепилась обеими руками в подлокотники своего кресла и  с кряхтением поднялась на ноги. Вероятно,  выражение моего чумазого лица показалось знахарке настолько безумным, что она предпочла выполнить мое ультимативное требование без обострения докрасна накалившейся обстановки.

- На восьмерку выход есть? – спросила я, справедливо опасаясь, что в этом средневековом анклаве и связь вполне может оказаться под стать порядкам.

-Есть-есть, - успокоила меня бабка, - звони, да передай тому пареньку, что коли жизнь ему дорога, пущай ко мне сюда скорей приезжает.

 

ГЛАВА XVI

Я намертво залипла с телефонной трубкой в руке и несколько мучительно долгих минут напряженно пыталась сообразить, какой номер мне следует набрать. Мироновна молча стояла, облокотившись о заставленный цветочными горшками подоконник, и терпеливо дожидалась, когда на меня, наконец, снизойдет божественное откровение. Учитывая, что к аппарату я прорывалась чуть ли не с боем и открыто демонстрировала полнейшую готовность  решительно смести любые возникающие на моем пути препятствия,  даже если  бы  они  и представляли собой всего лишь высохшую от старости пенсионерку с ярко выраженными паранормальными способностями, мое внезапное замешательство выглядело, мягко говоря, странным.

Яркий полуденный свет бил в окно резкими, пронзительными лучами, и у меня непроизвольно выступили слезы на привыкших к  нарушаемому лишь неровным пламенем медленно оплавляющихся свечей полумраку глазах. Эта комната явно предназначалась для жилых целей: скромная мебель, застеленная вышитыми пледами,  полосатый тканый половик под ногами, свежепобеленные стены и простенький плафончик на потолке – от мрачного антуража недавно покинутой мною кельи здесь не осталось и следа. Бабка привела меня в совершенно обычную деревенскую горницу, похожую на классическую иллюстрацию в посвященной художественному описанию сельских будней книжке, где весело скачущие по дощатому полу солнечные зайчики  заметно контрастировали с укутанными дымом колеблющимися отблесками,  но я все еще пребывала под властью  своих призрачных видений  и никак не могла заставить себя воспринимать окружающую действительность под другим углом.

Весь ужас сложившейся ситуации состоял в том, что я  абсолютно не знала, куда звонить. Все  необходимые контакты были  лично внесены полковником Голубевым в память моего сотового телефона, но от выделенного для нужд ключевого свидетеля мобильника остались только неидентифицированные останки в сгоревшем вагоне, и  тщательно отработавшая на месте происшествия оперативная группа, возможно, уже приобщила  их к материалам следствия в качестве вещественных доказательств. Интересно, как скоро  полиция установит причины возгорания, и какого рода меры будут предприняты по выяснению обстоятельств таинственного исчезновения одной из пассажирок злополучного купе? Я, конечно, понимаю, что гимнастика для мозгов обладает массой полезных эффектов, а для блюстителей закона  умение разгадывать замысловатые шарады является критичным вдвойне, но перед таким запутанным случаем неизбежно спасуют  и самые светлые умы в штате правоохранительных органов.

Так или иначе, наизусть я помнила только «золотой номер» Айка и поневоле вызубренный телефон тетки Василисы, однако оба варианта были мной изначально отвергнуты. Если у меня все еще есть хотя бы крошечный шанс сохранить свое чудесное воскрешение в тайне от определенного круга лиц, я обязана его использовать. Должны же быть какие-то способы дать о себе знать полковнику, в равной степени не впутывая в это полукриминально-полумистическое дело  и тех, кто успел меня горько оплакать, и тех, кто радостно станцевал на моих похоронах?

 Преклонный возраст Мироновны не позволил ей наблюдать за моими затянувшимися душевными терзаниями, стоя на ногах,  и бабка вынуждена была присесть на край дивана. Подгонять меня вслух она почему-то не спешила, словно интуитивно понимала, насколько тяжело и неповоротливо ворочаются в моей голове хаотично разрозненные мысли, но ее  внимательно сосредоточившиеся на мне глаза неотступно следили за каждым моим движением. Была не была, позвоню на дежурный пульт Перовской полиции –может быть, повезет, и меня соединят с Голубевым.

По всем признакам ангелы-хранители Риммы Дивиной и Ольги Ситниковой нагло вступили в преступный сговор и направили  в высшие инстанции коллективную петицию с требованием избавить их от нерадивой подопечной по причине полнейшей неуправляемости последней,  и дружно ушли во внеочередной отпуск в целях восстановлениях бездарно растраченных сил. С одной стороны, факт того, что междугородный код Перовска  автоматически всплыл у меня в памяти,  уже сам по себе мог считаться большим везением, но дальше процесс глухо застопорился  - полковника  не оказалось на рабочем месте, а разглашать конфиденциальные сведения касательно номера мобильного телефона Голубева мне в отделении наотрез отказались. 

От разочарования и обиды у меня совсем опустились руки. Что мне теперь делать? Настойчиво долбить подчиненных полковника с периодичностью в полчаса и надеяться на сомнительную благосклонность капризной Фортуны?  Будь у меня уверенность, что принимающие звонок полицейские в курсе секретной операции с моим участием, я бы рискнула и выложила им всю правду, но скорее всего, обо мне знают лишь единицы,  и каким бы именем я сейчас не назвалась, к получению персонального номера Голубева меня это ни на йоту не приблизит. А вдруг у вездесущего Валерчика есть глаза и уши в полиции и помимо продажного майора Корницкого? Нет, так не пойдет!

-Поступай, как  тебе сердце велит! – неожиданно посоветовала Мироновна, мнения которой я вроде бы как и не спрашивала. Бабка сидела на диване, поджав обутые в войлочные тапочки ноги, и пристально смотрела на меня не по-старчески блестящими глазами, -лукавый разум путает, паутину плетет да сети расставляет, а ретивое никогда врать не станет.

Набор имеющихся у меня в наличии альтернатив был настолько невелик, что от безвыходности я принимала к рассмотрению любые предложения,  и в данном контексте произнесенное глубоким, нутряным голосом утверждение, однозначно, заслуживало внимания.  Повинуясь необъяснимому магнетизму бабкиных слов, я на мгновение прикрыла глаза, задержала дыхание и прислушалась с отрывистому стуку выпрыгивающего из груди сердца.

В работе «мотора» явно присутствовали существенные неполадки, и несмотря на то, что я давно привыкла списывать все свои болячки на последствия внутривенного употребления опиатов, на этот раз движок пробуксовывал уж очень очевидно. Острая, болезненная тревога, помноженная на страх опоздать – каждый удар буквально кричал  об этом. Я должна найти в себе смелость и набрать эти чертовы цифры, иначе я умру от неизвестности. Я позвоню Айку, чтобы просто убедиться, что он жив и здоров, а потом продолжу  осаждать подчиненных Голубева.

Сердечный ритм замедлился, словно после пяти кубиков героина (к концу четвертого года торбы слабое подобие прихода я ощущала лишь от такой запредельной дозы),  и будто подстроился под раздающиеся в  трубке длинные гудки. Я застыла в напряженном оцепенении и с жуткой отчетливостью чувствовала, как одна за другой гибнут мои нервные клетки. Ответь же мне, Айк, пожалуйста, просто скажи «алло»…

-Алло, кто это? – есть такое выражение «сердце упало». Раньше я думала, что это не больше, чем тонкая метафора, и никогда  даже не предполагала, что так бывает на самом деле – внутри вдруг  с треском обрывается невидимая ниточка,  кровь перестает поступать в мозг, и ты понимаешь, что твоя никчемная жизнь заканчивается здесь и сейчас. Ты широко открываешь рот и пробуешь вдохнуть, но воздух становится слишком  густым и плотным, чтобы проникнуть в пылающие легкие, и непроизвольно сорвавшиеся с губ слова кажутся тебе выступившей в предсмертной агонии пеной.

-Где А йк?  - чуть слышно спросила я, с пугающей четкостью понимая,  что если я  не получу ответа на свой вопрос, то пойду пешком  по рельсам до самого Перовска и если не дойду, так доползу и замертво свалюсь от усталости под дверями особняка Мезенцевых.

-Кто это? – снова попытался выяснить депутатский помощник, и судя по настороженным интонациям, голос звонящего абонента показался ему поразительно знакомым, - говорите, кто это?

-Ольга Ситникова, - мое сердце болталось на той самой ниточке, и все во мне переворачивалось от страха.  Если Олег придерживается официальной версии о моей бесславной гибели от передоза,  маловероятно, что он будет вести продолжительные беседы по душам с обладающей похожим  тембром незнакомкой, чьи имя с фамилией не пробуждают в нем ровным счетом никаких ассоциаций. Все мои надежды зиждились лишь на допущении, что Дмитрий Мезенцев доверял своему помощнику, как самому себе,  и я истово молилась, чтобы кто-нибудь из моих ангелов-хранителей помог мне убедиться в своей правоте.

 -Шеф, какая-то Ольга Ситникова, спрашивает Айка, - приглушенно отрапортовал Олег куда-то в сторону,- держите телефон, сами с ней поговорите.

Похоже,  строгое начальство все-таки не удовлетворило прошение моих херувимов об отставке, и ангелы вынуждены были заступить на смену. Олег ничего не знал о моей фиктивной смерти, но, видимо, Дмитрий Мезенцев дал помощнику исчерпывающие указания сразу же сообщать ему обо всех поступающих на номер сына подозрительных звонках.

-Где Айк? – даже если бы в трубке сейчас прозвучал голос самого президента,  я всенепременно задала бы главе нашего государства аналогичный вопрос. Навязчивая идея немедленно выяснить, насколько оправданы мрачные предсказания краснянской знахарки, переросла в настоящую манию, и, продолжая находиться в неведении, я  не могла думать ни о чем другом.

-Где ТЫ, хотелось бы мне знать? – раздраженно отрезал Дмитрий Мезенцев, - Голубев всю область на уши поставил, когда ему ночью из Ершова позвонили и сказали, что после пожара в поезде ты числишься пропавшей без вести. Сначала думали, ты тоже сгорела, но тела так и не нашли,  ни на одной  станции ты не сходила, чертовщина какая-то! И вот теперь объявилась! Кто тебе вообще дал право сюда звонить? У нас с тобой общих дел, если я не ошибаюсь, больше нет. По всем вопросам обращайся к Голубеву, ясно тебе? Еще раз позвонишь на этот номер, я тебе сам голову отверну! Или ты опять укололась, и все свои обещания забыла?  У Артура из-за тебя и так вся жизнь кувырком пошла…

-Дмитрий Алексеевич, где Айк? -  я машинально пропустила мимо ушей всю эту словесную шелуху, лишь отвлекающую меня от основной цели, и с упрямством заклинившей грампластинки добивалась ответа, - где он?

-Где бы он не был, ты увидишь его только через мой труп, - депутат шумно выдохнул в трубку, и мне  вдруг показалось, что я физически ощущаю исходящие от него алкогольные пары.  Я практически не сомневалась, что Дмитрий Мезенцев был пьян, и выпил  лишнего он в безуспешном стремлении притупить терзающую его боль. А ведь он не пил даже, когда Айка похитили, и его жизнь до последнего момента висела на волоске. Не пил, когда мы с Айком сбежали из больницы в неизвестном направлении, и Олег обнаружил нас самозабвенно предававшимися разврату на съемной квартире. Не пил, когда обсуждал с полковником Голубевым план  моей фальшивой гибели.  Так что же  могло заставить  его  обратиться к спиртному сейчас?

-Прошу вас, скажите мне, что происходит! –я  так сильно повысила голос, что благоразумно избегавшая вмешиваться в разговор Мироновна, скрипя непослушными суставами, слезла с дивана и  встала у меня за спиной, - Дмитрий Алексеевич, пожалуйста, не молчите!

-Зачем тебе это нужно? – с каким-то обреченным безразличием спросил депутат, - мне многие сочувствуют, многие злорадствуют. Чего добиваешься ты? Проблемы в моей семье тебя больше не касаются, живи  своей жизнью и  лучше не показывайся мне на глаза.

-Какие проблемы? Что у вас случилось? – не в силах  сдерживать себя, с снова сорвалась на крик, - говорите, или я сама все узнаю.

-Ты укололась, - печально констатировал Дмитрий Мезенцев. Вот что, значит, человек никогда не имевший дела с  героиновыми наркоманами. Да на тяге я спокойна, как теленок, и пусть хоть всемирный потоп наступит, черта с два меня разведешь на такие бурные эмоции. Хотя, что греха таить, на кумаре меня даже Стас побаивался, - впрочем, мне на это плевать. Не забудь связаться с Голубевым.

-Не отвергай помощи, от Господа нашего идущей, - назидательно произнесла Мироновна, и сколько я не старалась  впоследствии вспомнить тот момент, когда телефонная трубка оказалась  в узловатой руке целительницы, мне это так и не удалось, - черная порча на твоей семье, оттуда и все напасти.  Не на смерть сделали, а на болезни тяжкие: жене твоей на опухоль раковую, тебе на пьянство, а особливо сильный наговор сыночку твоему достался. Кабы поспешил ты скорее ко мне его свезти, да фотографию жены захватил, оно, может,  еще и не поздно  порчу убрать, да поганого колдуна за зло сотворенное наказать. Езжай быстрей в  село Краснянку, найдешь там Аглаю Мироновну, это я и буду.

 

ГЛАВА XVII

Незримая ниточка, на которой  все это время держалось мое окровавленное сердце, не вынесла дополнительной нагрузки  и все-таки лопнула. По  непроизвольно содрогнувшемуся в судорогах телу пробежала мелкая, лихорадочная дрожь, перед глазами мелькнула красная пелена, и я поняла, что теряю сознание, но вместо того, чтобы медленно осесть на до блеска натертый пол, внезапно рухнула, как подкошенная. Последнее, что запечатлелось в моей памяти, это повсеместно оставленные моими босыми ногами грязные следы,  неожиданно оказавшиеся точно на уровне глаз. Многотонная лавина абсолютной, непроницаемой мглы стремительно обрушилась на мой помутившийся разум и безжалостно погребла его под  бесчисленными обломками мыслей и чувств.

На это раз со мной вообще ничего не произошло. Совершенная пустота, автономный вакуум -  я словно  попала в палату с мягкими стенами, и ощущала себя буйным пациентом, насильно укутанным в смирительную рубашку.  Это был какой-то промежуточный мир, где жизнь и смерть соседствуют на равноправных началах, своего рода разделительная полоса, шаткий веревочный мост, натянутый над бездной. Я почти сорвалась в пропасть, но за долю секунды до рокового падения уцепилась за хрупкую конструкцию, и,  обдирая до самого мяса негнущиеся пальцы, преодолела отделяющие меня от призрачного огонька метры. Темнота неохотно расступилась, но ее холодные щупальца  не спешили выпускать мою душу из своих удушающих объятий. Упорное, отчаянное сопротивление стоило мне неимоверных волевых усилий, но я сумела  вырваться из липкого плена опутавшей меня паутины и полной грудью вдохнуть свежий воздух, струящийся в узкий просвет между царством мертвых и миром живых.

Как ни странно, здесь тоже наступила ночь – такая же непроглядная, глухая и безлунная, но тем не менее вовсе не вечная, а по-летнему короткая, теплая и обильно насыщенная звуками, запахами и прочими признаками, свидетельствующими о бурлящей вокруг жизни. Над ухом у меня противно пищал влетевший в открытое окно комар,  во дворе периодически взбрехивал недремлющий Дружок,  а откуда-то издалека эхо доносило неразборчивые голоса припозднившихся сельчан.  Я отлично знала, где я, я прекрасно осознавала, кто я, но зачем мне все это нужно, если я так и не получила ответа на главный вопрос?

-Где Айк? – я резко села на кровати, и мне сразу стало ясно, что за мягкие стены больничной палаты я в беспамятстве приняла ту самую перину, в глубинах которой я  сейчас утопала с головой.

-Лежи, не вставай, - Мироновна настойчиво надавила обеими руками мне на плечи, и я вновь бессильно обмякла на подушке. Боковым зрением я увидела, что бабка намочила в стоящем на табуретке тазике полотенце и уже нацелилась приложить импровизированный компресс к моему лбу. От влажной ткани шел пряный, травяной аромат,  и, казалось, я вся насквозь пропиталась этим запахом.

Моя одежда исчезла. Я была полностью обнажена,  и лишь заботливо подоткнутый с боков плед прикрывал мою малоэстетичную наготу. Кожу саднило и покалывало, будто ее долго растирали жесткой губкой, но мерзостное ощущение от налипшей на меня толстым слоем пыли я больше не испытывала.  Прохладный, освежающий компресс коснулся моего лба, и ноющая боль в висках постепенно отступила. Похоже, я провела в отключке почти целый день, и воспользовавшаяся моим беспомощным состоянием бабка вплотную занялась санитарно-гигиенической обработкой моего многострадального тела. Надо сказать, в своем деле Мироновна весьма преуспела,  и благодаря развернутой ею кипучей деятельности по приведению меня в божий вид, я почувствовала себя гораздо чище не только физически, но и духовно. Но за каким чертом мне сдалось это очищение, когда с Айком вот-вот должно случиться нечто ужасное. Если уже не случилось…

-Где А йк? – выдохнула я и решительно сбросила со лба пропитанное настоем целебных трав полотенце.

-Пока в Перовске, - сообщил бесшумно возникший на пороге бабкиной спальни Олег, -но Аглая Мироновна, -депутатский помощник недоверчиво покосился в сторону знахарки, - была настолько убедительна в телефонном разговоре, что шеф договорился с МЧС, и к утру Айка доставят в Краснянку на вертолете.

Даже прибыв в заведомо глухую деревню, где по главной улице вовсю гоняют на водопой крупный рогатый скот, а гуси свободно разгуливают по селу с хозяйским видом, депутатский помощник не изменил своему консервативному имиджу. Отказался он лишь от галстука, но строгий черный костюм с острыми стрелками на брюках и лакированные туфли, успевшие, кстати говоря, порядком запылиться, Олег, по-видимому, снимал исключительно перед сном.  Учитывая  темное время суток на улице,  возможность спрятать за очками выражение глаз у депутатского помощника отсутствовала, и в тусклом свете ночника я без труда разглядела, насколько тяжело ему дается эта показная бодрость.

-Говори, мне что,  из тебя каждое слово клещами вытягивать? – подстегнула я застывшего в неподвижности Олега, -хочешь, чтобы я с ума сошла от неизвестности?

-Для того, чтобы сойти с ума, необходимо им, по меньшей мере, предварительно обзавестись, - презрительно фыркнул помощник Дмитрия Мезенцева, - так что тебе сумасшествие уж точно не грозит. Аглая Мироновна, будьте так любезны, оставьте нас наедине.

-Ты, сынок, сильно- то не лютуй, - довольно своевременно предупредила Олега бабка, шаркающей походкой отступая к дверям, - давеча с нее порчу могильную вылила, ей, болезной, отдыхать положено.

-Не волнуйтесь, Аглая Мироновна, такие, как она, и ядерную войну запросто переживут, - неприязненно съязвил Олег, убрал с табурета тазик, и торжественно вручил его целительнице в доказательство того, что я больше не нуждаюсь ни в каких оздоровительных процедурах, - если что, я вас позову.

Спальня у  бабки была маленькая и уютная, а предметы обстановки по всей вероятности являлись ровесниками самой Мироновны. Мы  с Олегом одинаково не вписывались в этот ограниченный мирок и одинаково не стремились стать его частью, инстинктивно опасаясь витающего повсюду духа средневековой мистики.  Но имелся  ли у нас другой выход?

-Сначала у Аллы Викторовны ни с того, ни с сего обнаружили онкологию, - бабка строго-настрого наказала нам соблюдать тишину, чтобы не разбудить дрыхнущую без задних ног в соседней комнате Катьку, и Олег вынужден был говорить еле слышным, приглушенным голосом, - причем, сказали, стадия запушенная, уже метастазы пошли.  Ты бы ее видела! Она на глазах сгорает, а врачи только руками разводят. Я сколько Аллу Викторовну знаю, она часто недомогала,  последствия тяжелых родов сказывались, но вот чтобы рак! Шеф ее в столицу чуть ли не силой отвез, она  как чувствовала, не хотела Айка  одного оставлять.

-Что с Айком?  - я догадывалась, что для Олега жизнь и здоровье Аллы Мезенцевой имеет наивысшую ценность, но как бы ни эгоистично это звучало, я хотела, наконец, услышать правду в ответ на многократно задаваемый мной вопрос.

-Если коротко, коматозное состояние второй степени. Когда ты звонила, мы с шефом как раз были в больнице, - Олег перехватил мой остекленевший от парализующего ужаса взгляд, и осторожно уточнил, - подробности интересуют? Эй, ты меня вообще слышишь?

-Слышу, - одними губами подтвердила я, - рассказывай всё.

Депутатский помощник шумно перевел дыхание, и в упор заглянул мне в глаза.

-Только без истерик, ладно? Если эта старуха действительно что-то умеет, то все должно обойтись благополучно.

-Да говори же, мать твою! Хватит сопли жевать! – я  с размаху рубанула кулаком по кровати, но мягкая перина моментально поглотила звук удара, - не будет истерик, не будет ширева, просто расскажи мне, все как есть.

-Я сам многое только сегодня узнал. Например, когда шеф Айку сказал, что ты передознулась насмерть, я ведь тоже поверил. До этого Айк сутки взаперти просидел, чего он там только не выдумывал – и дверь ломать пытался, и охрану под окном ложной тревогой отвлекал, и вены перерезать грозился.  А потом шеф приехал и выдал ему «последние новости»…. Кто-кто, а шеф убеждать умеет, притом, он Айка, как облупленного, знает. В общем, Айк вроде как и притих даже, ходил весь вечер, будто зомби, глаза красные, губы трясутся.  Подружка эта его приехала, он к ней вышел, постояли они в саду минут десять. Я еще шефу говорю, подозрительный он какой-то, уж  слишком спокойно себя ведет. Ругался бы, орал,  как обычно, а то молчит  себе и молчит, словно чего задумал.  Ну а шеф мне, он же –мужчина,  вот по-мужски и переживает, выход чувствам не дает. А сам к тому времени накатил грамм триста,  и чувствуется, что хороший уже. Короче, ночью Айк все-так сбежал. Поджег свою обсерваторию, там, естественно,    сигнализация сработала, пока все охранники  скопом ринулись пожар тушить, он под шумок и смылся, еще и скутер умудрился прихватить. От обсерватории, кстати, почти ничего не осталось, Айк все бензином облил и спичку бросил. Шеф среди ночи Голубева поднял, заставил того план «Перехват» по городу включить… Часов в пять  его нашли,  помню, светать начинало. Как он в такой аварии выжил, до сих пор никто понять не может.   Знаешь, где Спасский переулок? Там еще гаражей штук пять стоят, а напротив остановка.  И как получилось, Айк оттуда отъезжал, и то ли назад не оглянулся, то ли что, но там, где на главную дорогу поворот, его мусоровоз и зацепил.  Мусоровозу-то хоть бы хны, а Айк по инерции несколько метров пролетел, и как раз в этот стеклянный павильон и впечатался. Скутер  при столкновении в гармошку смяло,  остановка вдребезги, а у Айка, не поверишь, ни одного перелома, так, царапины.  Зато головой, похоже, от души долбанулся, шлем же мы только по большим праздникам надеваем. Результат- закрытая черепно-мозговая травма и кома. Дышать – дышит, сердце, как часы, но на внешние раздражители не реагирует.  Со стороны посмотришь, кажется,  просто спит. Что за черти его в этот Спасский понесли, хотелось бы мне знать?

-Я знаю, но мне от этого не легче, - честно призналась я, чувствуя, что окончательно теряю контроль над своими словами и мыслями, -  и почему у него переломов нет, я тоже знаю, только что  мне с того? Я, например, вчера на полном ходу из вагона выпрыгнула, и вообще легким испугом отделалась, как видишь. Мы с Айком – единственные контактеры нефилимов, и им приходится оберегать нас, чтобы мы активировали навигацию космодрома. Но нефилимам сложно бороться с черной энергетикой нашей планеты, которой пользуются земные колдуны,  и, невзирая на защиту, нас с Айком преследуют несчастья. Бабка Мироновна уберет порчу, и все будет хорошо…

В самом разгаре захватывающего повествования, бессознательно льющегося помимо моей воли, Олег вдруг резко наклонился, грубо приподнял мою голову за подбородок и, направив мне в лицо свет ночника, пристально уставился мне в глаза. Мне нечего было скрывать,  и взгляд депутатского помощника я встретила с равнодушным бесстрашием. Однако, Олег явно оказался не лыком шит. Не обнаружив никаких видимым изменений в состоянии моих зрачков, он внезапно сделал вывод, буквально убивший меня наповал.

-Траву курила?! – полувопросительно-полуутвердительно произнес депутатский помощник,- видать, нормально дунула, раз флешбэки накрывают! У меня как-то еще до армии такое было, неделю на измене ходил. Тебя, Римма Андреевна, проще заменить, чем переделать. Мне одно не понятно, как ты Айку голову заморочила? Я сам от него очень похожий бред слышал,  но шеф его лично в наркологичку возил – чист, как стеклышко.  Ладно,  тебя по жизни глючит, но  вот что с Айком случилось, ума не приложу.  Или все-таки вместе «марьиванну» покуривали?

-Отвали ты от меня, - устало отмахнулась я.  Мне было так плохо, будто бы мифический передоз произошел со мной не в коллективном воображении Дмитрия Мезенцева и полковника Голубева, а прямо на этих богом забытых задворках цивилизации, где под опиатами в лучшем случае подразумевали собственноручно приготовленную из выращенного на огороде мака «чернягу».

 Где-то наверху шли свои большие игры, и для соперников Земля была лишь шахматной доской, футбольным полем, хоккейным кортом, и, как недавно выяснилось, даже военным плацдармом.  Населяющие галактику расы  постоянно вели кровопролитные бои  за господство в обитаемом космосе, и рано или поздно их интересы должны были пересечься. К сожалению, они пересеклись именно на Земле, в недрах которой издревле обитали свои Хозяева – лишенные материальной формы энергетические сущности, остро чувствующие  грядущие изменения общемирового равновесия. 

Я не хотела всего этого знать, но нефилимы впрыснули мне информацию в мозг без учета моего мнения. Тоже самое они сделали с Айком, и если мои «заскоки» еще более или менее списываются на героиновое прошлое, то как предлагалось жить с этими знаниями семнадцатилетнему парню? Нефилимы лбами столкнули нас на этой проклятой остановке в Спасском переулке, они раз за разом подбрасывали нам все новые объединяющие факторы, нами управляли,  за нами следили, нас передвигали, словно пешек, и я не удивлюсь, если и наша любовь также являлась частью грандиозного плана жителей Нибиру. Мы способны выполнить свое предназначение только вдвоем, и нефилимы легко добились своего, крепко привязав нас друг к другу неразрывными узами взаимного влечения.  Мыслящие глобальными категориями  пришельцы посчитали, что две искалеченные жизни – это ничтожно малая жертва во имя спасения целой планеты.  Отстаивающие исконное право на единоличное владение Землей энергетические сущности  рассуждали похожим образом, но с поправкой на то, что жизнь у контактеров можно вообще отнять, так как Хозяев совсем не волновали грядущие природные катаклизмы и они заботились лишь о балансе энергетических потоков.  Мне осточертело ощущать себя марионеткой,  и если Мироновна поможет Айку,  мы будем жить так, как хочется нам самим, а не как того желают наши  всемогущие кукловоды.

 

ГЛАВА XVIII

Все вокруг казалось мне чужим и каким-то ненастоящим - сложные наведенные галлюцинации, призванные ускорить осуществление плана нефилимов… Я никогда ранее не задумывалась о том, что мои чувства к Айку – такая же часть глобального расклада, как и загадочные линии на дне Аральского моря, рисунки в пустыне Наска и багровый диск Нибиру в ночном небе, однако сейчас я впервые поймала себя на мысли, что нас обоих всего лишь вероломно используют, и совсем не важно, происходит ли это в интересах общего блага человечества или мы просто участвуем в очередном переделе галактики. Я прошла все стадии эволюции осознания своей роли в чужой игре: абсолютное неприятие и желание разом сбросить с себя ответственность, острое стремление любой ценой самостоятельно выполнить навязанную свыше волю и сохранить этот мир для Айка и его будущего, а  в итоге неожиданно созрела для отчаянного протеста и готова была  теперь дерзко грозить нефилимам кулаком.

Сидеть на месте, а тем более, лежать, утопая в объятиях бабкиной перины, я  была совершенно не в состоянии.  Мне срочно требовалось как-то успокоить до предела взвинченные нервы, но я не представляла, каким образом это возможно сделать при полном отсутствии сигарет. Олег  безразлично наблюдал за моими метаниями из-под полуопущенных век,  и несколько оживился лишь после того, как я всерьез вознамерилась замотаться в одеяло и отправиться на поиски вожделенного курева прямо в таком откровенно экзотическом для здешних широт наряде. Депутатский помощник вынужден был обратиться за содействием к Мироновне, которая,  в итоге, пожертвовала мне пахнущие нафталином предметы своего гардероба, провалявшиеся в комоде никак не меньше полувека.

 По сравнению с  ватным одеялом, изначально рассматриваемым мною в качестве временной альтернативы парадно-выходной одежде, бабкины шмотки , конечно, выглядели дизайнерским туалетом от кутюр, но если говорить объективно, выглядела я в них крайне по-идиотски и походила не то на отставшую от табора цыганку, не то на деревенскую разновидность лица без определенного места жительства. Утешала я себя лишь тем, что добежать глухой ночью до магазина можно и в заправленной в  густо накрахмаленную льняную юбку старушечьей блузке, а уж с  идеально подошедшими по размеру Катькиными шлепанцами мне и вовсе невероятно повезло. К черту внешние преображения – в последний раз именно они косвенно подвели меня под монастырь и чуть не стоили мне жизни. Пусть лучше все попадающиеся мне на пути авантюристы дружно шарахаются от меня, как черт от ладана, чем настойчиво пытаются сподвигнуть на совместное времяпрепровождение. Достаточно с меня острых ощущений – у меня  жуткий хруст ломающихся шейных позвонков одного из моих недавних поклонников до сих пор в ушах стоит.

Небо над Краснянкой плотно затянули тучи, и демонстративно показать нефилимам увесистую фигу мне,  к вящему сожалению, не удалось. Медленно плывущие облака скрыли от моих глаз Нибиру, и сколько бы я не вглядывалась в беспросветную темноту, ответом мне был лишь безмолвный покой спящей вселенной, здорово напоминающий затишье перед бурей.

Я до последнего не верила, что в поселке имеется круглосуточный магазин, но вскоре лично убедилась в ошибочности своих суждений. Ассортимент киоска был скуден, словно продуктовые запасы блокадного Ленинграда, но сигареты мне все-таки продали, вернее продали их сопровождающему меня Олегу, так как наличных денег у меня предсказуемо не обнаружилось. Я с беспечной легкостью влезла в долги,  и вскоре уже являлась счастливой обладательницей двух пачек своей любимой гадости без фильтра и коробка спичек в довесок.  Мне нужно было решить,  как жить дальше, и если для этого мне понадобится до утра просидеть на скамейке под окном Мироновны, я  была к этому морально готова.

Депутатский помощник также не спешил возвращаться в дом, но самое странное заключалось в другом – он не сделал мне ни единого замечания относительно идущего в его сторону табачного дыма. Мысли Олега были так далеко, что он не обращал внимания на причиняемые моим курением неудобства, и я точно знала, какая проблема гнетет его в гораздо большей степени, чем периодически вырывающийся из груди кашель.

-Я привез фотографию Аллы Викторовны, - помощник депутата словно разговаривал с самим собой, таким чужим и отвлеченным казался его голос, -наивно верить, что эта бабка  может ее вылечить, но что нам еще остается? Это все равно лучше, чем просто смотреть, как она умирает….

-Эта бабка много чего может, - грустно усмехнулась я, - она - сильный экстрасенс, хотя, вполне вероятно,  сама она и слов таких отродясь не слышала. Видел бы ты, как она с меня порчу яйцом выкатывала! И про Мезенцевых все сошлось, что она на воске прочитала. Знаешь, я уверена, что у нее все получится!

Олег мрачно пожал плечами, поморщился от едкого сигаретного дыма и без особого оптимизма кивнул. Да уж, утешение скорбящих – это явно не мой профиль, и с просьбой «утоли мои печали» обращаться ко мне, увы, бесполезно. Знать бы еще, что это за сволочь затаила на Мезенцевых настолько страшную обиду, что  не погнушалась вступлением в сговор с темными энергетическими сущностями. Да, бабка сказала про мать и дочь, да у Нюрки и тетки Василисы есть значительные основания точить зуб на семью депутата,  но у меня, хоть убей, не укладывалось в голове, что инициатива навести смертельную порчу принадлежала моим перовским родственникам. Кишка у них тонка, это раз, да и в глубине души не такие уж они и звери... А теткина подружка, насколько мне известно, только на суженого-ряженого гадать и умеет, ей подобные изыски даже в кошмарном сне не снились. 

Кому-то может, и не снились, а вот я натуральным образом видела кошмары наяву. Как ни крути, ученые энэкимов создавали людей  из собственного генного материала с учетом адаптации их организма к природно-климатическим условиям Земли. В частности, для работы в золотоносных рудниках и шахтах не требовался исполинский рост, а уж присущие расе пришельцев крылья и вовсе являлись очевидной помехой. В любом случае, и синекожие, крылатые энэкимы, и полукровки-нефилимы, благодаря своему мало-мальски «человекообразному» облику, не вызывали у меня дикого, неконтролируемого ужаса,  охватившего меня в тот момент, когда в мозг мне была послана мыслеформа,  изображающая представителя воинственной расы Анзати.

Давным-давно Анзати уничтожили Заос и превратили энэкимов в вечных кочевников. Теперь же корабли завоевателей устремились в Солнечную систему и в данное время находились у самых ее границ.  Зафиксированная астрономами всего мира «трещина» на Солнце красноречиво свидетельствовала о сбое в работе генератора, обеспечивающего стабильное функционирование излучающей тепло и свет голограммы. Анзати не нуждались в золоте, ими двигали исключительно территориальные интересы – Земля нужна была им для размещения военной базы, и сохранять при этом популяцию населяющих планету людей они не собирались. Древним энергетическим  сущностям, именующих себя Хозяевами,  было из чего выбирать, и они свой выбор сделали: отказавшись от политики невмешательства, Хозяева встали на сторону Анзати, пообещавших в награду за сотрудничество  очистить планету от «мусора», и предпочли тяжелую технику живым организмам, чья активность тысячелетиями угрожала равновесию энергетических потоков. Реализовать задуманное на практике мешали лишь приближающаяся к Земле Нибиру и двое избранных ее обитателями контактеров, у которых все еще оставались шансы отыскать древний космодром и развернуть  на подступах к планете способное предотвратить вторжение Анзати оружие.

Анзати были не просто страшными, они в большей степени пугали своей непостижимой чужеродностью. Они не выглядели ни уродливыми, ни отталкивающими…всего лишь другими, но другими настолько,  что человеческий разум отказывался воспринимать их как часть мироздания. Но Анзати существовали, и отрицать их существование не имело смысла. Особенно сейчас, когда в тандеме с Хозяевами Земли они активно  принимали непосредственное участие в целенаправленном уничтожении контактеров.

-Шеф, извините, секундочку…, - Олег прикрыл телефон ладонью и обратил на меня встревоженный взгляд, - что с тобой опять такое? Ну, чего молчишь?

-Нормально все, голова закружилась, - бездарно соврала я. Не рассказывать же депутатскому помощнику, какого писаного красавца я только что имела несчастье наблюдать? Такие глюки никакой травой не объяснишь!

-Да ничего, в порядке все, - Олег снова вернулся к прерванному по моей вине разговору, - хорошо, я понял. Будем ждать.

-Как дела у Айка? – я ожесточенно встряхнулась, словно сбрасывая с себя остаточные последствия контакта, - есть новости?

- У Айка все по-прежнему, его готовят к перелету, а вот Алле Викторовне, не поверишь, резко стало лучше, - лицо Олега на мгновение озарила тщательно скрываемая радость, чересчур бурная для обеспокоенного болезнью супруги шефа сотрудника, -неужели, и правда, старуха наколдовала?

-Она самая, - с энтузиазмом согласилась я, поджигая сигарету. Все-таки между контактом и приходом есть немало общего. Например, вмазавшись, я любила вот так закурить, закрыть глаза и наслаждаться растекающимся по всему телу блаженством. От дезы такого практически не было – нужно чем-то поправиться и ставишься, но истинного удовольствия после укола почти не получаешь. Черт побери, как же меня достали все эти аналогии и параллели! Когда я уже это все забуду и забуду ли  когда-нибудь вообще?

-Погода какая-то непонятная, - Олег задумчиво втянул носом воздух и неопределенно пояснил, - вроде как дождем пахнет.

Я выпустила дым, задрала голову и внимательно прислушалась к своим внутренним ощущениям. Что-то действительно было не так. Не дождем это пахло, а надвигающейся бедой, витающей в атмосфере опасностью и беспомощной невозможностью предотвратить неизбежное.

-Идите-ка вы лучше в дом, что-то хмарится на улице, - высунулась в окно тоже почуявшая неладное бабка, - это черные силы гневаются, что я из рабы божией Аллы хворь выталкиваю, да хранит ее Господь!

-Да, холодает, - признал Олег, нехотя вставая с лавочки, - ничего себе, какой ветер!

Внезапно налетевший порыв  бессовестно вырвал у меня  недокуренную сигарету и обжигающе хлестнул по лицу. Громко, тревожно залаял в своем вольере Дружок, взволнованно зашелестели листья растущих во дворе деревьев, и с гулким стуком посыпались на землю то ли яблоки, то ли груши. Со стороны железной дороги вдруг громыхнуло так яростно, будто пресловутые черные силы и в самом деле не шутку разозлились и готовы были обрушить на беззащитную Землю всю свою неистовую мощь. Сторожевой пес встал во весь свой огромный рост и отчаянно замолотил передними лапами по сетке.

-Неужто гроза будет? – от встретившей нас в дверях Мироновны исходил уже знакомый мне церковный запах – похоже, пока я тут курила на завалинке, знахарка не теряла времени даром, и заметные улучшения в состоянии Аллы Мезенцевой тому главное подтверждение, - вон как грохочет!

-Может, полосой пройдет? – с надеждой предположил Олег, - иначе, кто в  такую погоду вертолет поднимет, еще и с пассажирами! Да шеф и сам рисковать не станет. 

Я всегда скептически относилась к теориям заговора, как таковым, а уж про межпланетные коалиции слышала только в фантастических боевиках, однако сейчас я понимала, что неблагоприятные стечения обстоятельств, препятствующие транспортировке находящегося в коме Айка в Краснянку являются далеко не случайными.  Вопреки стараниям Хозяев избавиться от меня, я все еще была живее всех живых,  и Анзати перенаправили усилия на второго контактера. Последние сомнения окончательно отпали: поодиночке мы с Айком ничего не значили, но вдвоем мы представляли  серьезную угрозу планам Анзати, так как служили своего рода маяком для  их нибирийских конкурентов.  Следовательно, для того, чтобы активация навигационных систем космодрома не произошла, Айк должен был оставаться в коме если не навсегда, то, по крайней мере,  до момента завершения оккупации Земли войсками Анзати.

 В окно ударили косые струи дождя,  громовые раскаты огласили окрестности устрашающим гулом и кромешный мрак беззвездной ночи насквозь прорезали извилистые молнии.

-Что за черт, опять  мобильник не работает! – Олег с ненавистью швырнул на диван бесполезный аппарат и в прыжке переместился к стационарному телефону, - а в городском гудок есть. Сейчас позвоню шефу, скажу, пусть ждут летной погоды. Никто трубку не берет… Аглая Мироновна,  вы не переживайте, мы вам счет за переговоры полностью оплатим, сами поймите, какая ситуация.

-Да звони, звони, сыночек, мне ж разве жалко, -бабка настороженно прислушалась к завывающему в дымоходе ветру, - что ж это такое на белом свете деется?  Ну-ка послухайте, никак град пошел?

Последние фраза целительницы слилась со звуком бьющегося стекла, и посреди комнаты приземлился ледяной кристалл размером с куриное яйцо, а за ним еще один, и еще…

-Отойдите от окна, скорее! – пронзительно выкрикнула бабка, с резвостью юной лани отпрыгивая к серванту, - боже мой, моя ж Катька головой к окошку спит!

 

ГЛАВА XIX

-Лежи там и не высовывайся, пока град не кончится! – по-военному жестко приказал Олег, и, удостоверившись в том, что забравшаяся под кровать Катька находится в безопасности, отступил в сени, -молодец, девчонка – сообразила!

Яйцевидные градины одна за другой атаковали окна бабкиного домика, будто невидимый полководец твердо решил взять неуступчивую крепость измором и для этого бросал в бой все новые и новые силы. Острые, зазубренные кристаллы оставляли на стекле расходящиеся во все стороны трещины,  и следующий эшелон огромных градин лишь довершал начатое своими предшественниками: оконное стекло разлеталось на тысячи мелких осколков и на пол грузно шлепались тяжелые слезы горько оплакивающего гибнущий мир неба.

За исключением проявившей находчивость Катьки, мы все дружно сгрудились в сенях  и с ужасом наблюдали за диким разгулом озверевшей стихии. Мироновна беспрестанно крестилась и скороговоркой шептала слова молитвы, то и дело  обеспокоенно поглядывая на  выбранную внучкой в качестве укрытия койку. Я тряслась, как осиновый лист, отчаянно пыталась вжаться  в стену и пронзительно взвизгивала от страха, когда очередная градина  вдруг ударялась о половицы,  и только напряженный, сосредоточенный Олег сохранял поразительное хладнокровие.  Внезапная «бомбардировка» Краснянки хотя  и, однозначно, застала депутатского помощника врасплох, тем не менее не смогла лишить его самообладания, и по всем признакам Олег воспринимал жуткий природный катаклизм исключительно с позиции внештатной ситуации, несвоевременно  спутавшей стройные ряды запланированных действий. С периодически проскальзывающим в непроницаемом взгляде раздражением он терпеливо дожидался, когда впавшие в истерику небеса, наконец, выплачутся, и аномальные осадки милостиво соизволят прекратиться, однако запас на лету застывающих слез оказался столь обширным, что непрекращающийся поток градин грозил не только вдребезги расколошматить окна, но и серьезно повредить крышу. 

Жуткое ощущение того,  что один из непрерывно падающих с неба ледяных кристаллов вот-вот шваркнется мне на голову, и мою несчастную черепную коробку неминуемо постигнет участь расколовшегося ореха, не покидало меня еще, как минимум, минут двадцать, в течение которых  оконные проемы успели превратиться в зияющие дыры, а деревянный пол повсеместно покрылся причудливой мозаикой из невероятно крупных градин, расположившихся в разительно не соответствующей бушующему вокруг хаосу упорядоченности. Сложная, извилистая вязь, целиком состоящая из уже знакомых мне символов: похоже, данной письменностью пользовались не только жители Нибиру, но и демонстративно заявившие свои права на Землю Анзати. 

-«Предпочитая забвению смерть, не просите о снисхождении» - вслух прочла я сложившееся из огромных градин предостережение и сама испугалась от звуков собственного голоса.

-Что за чушь ты  опять несешь? –  Олег совершенно не оценил  мрачной торжественности  инопланетного послания отдельным представителям человечества и подозрительно окинул меня беглым взглядом, выражающим крайнюю степень удивления по поводу столь долгоиграющего влияния давным –давно выкуренной мною травки, -когда уже тебя отпустит?

-Не трожь ее,  сынок, она глас господень слышит!- неожиданно вступилась за мою поруганную честь бледная и напуганная  бабка, и хотела было добавить еще несколько весомых аргументов, убедительно свидетельствующих  о моей бесспорной принадлежности  к числу не то блаженных, не то юродивых, но  тут из-под кровати наполовину высунулась растрепанная Катька и возбужденно уточнила:

-Бабуль, а уже вылезать можно? Я замерзла совсем.

-Подожди, не спеши, - искусно лавируя среди устилающих пол градин, Олег сделал пару мелких шажков по направлению к центру комнаты и осторожно выглянул в окно,- давай, выползай, всё уже.

В разбитые окна с улицы врывался холодный, насыщенный влажностью ветер, пробирающий до мозга костей и вызывающий неуемную, иррациональную дрожь во всем теле. Глухая, неестественная тишина медленно просачивалась в дом и непроизвольно повергала меня в какое-то жуткое оцепенение, от которого замирало сердце и немели конечности, а непослушный язык намертво прилипал к  пересохшему нёбу.  Казалось, все живое разом приумолкло и затаилось, чтобы резким движением не нарушить хрупкое и краткосрочное равновесие, ненадолго установившееся  на Земле после очередного принудительного вмешательства извне.

Я присела на корточки и с опаской прикоснулась к обманчиво безжизненному кристаллу. Лед больно обжег подушечки пальцев и, словно расплавившись под моими прикосновениями, начал стремительно таять. В растекающейся по полу лужице на мгновение отразился  ярко-красный отблеск промелькнувшей в просвете туч  Нибиру,  и вода снова стала прозрачной. Во дворе тревожно, с подскуливанием, залаял Дружок – замерший в безмолвной неподвижности мир постепенно возвращался в нормальное состояние.

-Неймется нечистому, - авторитетно резюмировала у меня за спиной Мироновна, - он  нас  искушает, разные напасти насылает, но слаб и немощен он супротив божьей силы.

-Божья сила-то ему, может, и в самом деле, не по зубам, но вот окошки вам, Аглая Мироновна, придется во всех комнатах заново стеклить, -  невесело усмехнулся задумчиво обозревающий  царящую повсюду разруху депутатский помощник, - Римма Андреевна, ты помоги здесь убраться, а  то мало того, что потоп скоро начнется, так еще и осколки везде валяются.  Сама только, будь добра, под ноги смотри, с тебя станется  - на стекло наступишь и не заметишь, а я потом тебя на руках носить, между прочим, не подписывался.

Я ни в коем случае не возражала против своего деятельного участия в уборке помещения, однако подвергшийся стрессу организм предварительно нуждался в мощной дозе никотина.  Внаглую смолить в присутствии Мироновны и ее несовершеннолетней внучки  я не осмелилась,  и смущенно прошмыгнула на улицу мимо осуждающе покачавшего мне вслед головой Олега. Первая же затяжка принесла мне настолько значительное просветление в мозгу, что я безжалостно растоптала недокуренную сигарету в траве и опрометью метнулась обратно в дом.

-Связь есть? – с порога приступила я к допросу депутатского помощника, по всей вероятности окончательно разуверившегося в наличии у меня зачатков совести и благородно взявшего на себя обязанности по наведению  относительного подобия порядка в разгромленном бабкином жилище.

-Все телефоны работают, но толку с этого…., - Олег  высыпал полный совок битых стекол в ведро и  нехотя пояснил, -мобильный у шефа отключен, я позвонил домой,  сработал автоответчик.  Набрал  я тогда охрану,  вот там мне и сказали, что шеф последний раз звонил  уже с аэродрома перед самым вылетом. Остается надеяться, что их гроза не зацепила и к утру они благополучно доберутся в Краснянку.

-Черт, сейчас и так почти утро!  - надрывно выкрикнула я в лицо депутатскому помощнику, - мы должны выяснить, что с Айком!

-Каким образом? –невозмутимо осведомился Олег, - если только Аглая Мироновна картишки раскинет, других способов мне на ум  пока не приходит.

-Ну, радио или телевизор включить же можно, там обычно погоду по всему региону передают! – в глубине души я великолепно осознавала, что мое предложение обратиться к помощи средств массовой информации было продиктовано вовсе не желанием ознакомиться с прогнозами синоптиков,  но никак не могла выдавить из себя подступающие к горлу тугим комком слова. В конечном итоге за меня это сделал  гораздо менее подверженный влиянию эмоций Олег.

-Я понимаю, что ты имеешь в виду, - все с тем же нарочито спокойным видом кивнул депутатский помощник, - произойди поблизости авария, местные каналы бы об этом обязательно сообщили в экстренных сводках новостей.

-Не пашет телек, пробки вышибло, - со знанием дела выдала Катька, - все сгорело, даже приемник не включается. Говорила я бабуле, надо трансформатор менять или стабилизатор напряжения ставить, так она привыкла свои свечки жечь и ничего в современной технике не понимает.

Глубокомысленные Катькины рассуждения о бабкиной отсталости, сопровождающиеся многочисленными вкраплениями специальной терминологии  из арсенала профессиональных электриков, откровенно контрастировали с разбитной внешностью деревенской девочки-пацанки, и в ответ на прозвучавшее из ее уст высказывание, мы с Олегом лишь в изумлении переглянулись.

-Откуда ты слов таких нахваталась? – депутатский помощник вывалил в окно ведро подтаявших градин и покровительственно улыбнулся раздувшейся от гордости  Катьке, - и ведь все верно сказала, не придерешься!

-Так я же  не с Луны свалилась, - пренебрежительно фыркнула девчонка, - да и у батьки учусь, он у меня все на свете умеет.  Они с мамкой на севере работают, а  меня каждый год на  каникулы к бабуле отправляют. И  не знают, что нас тут всех чуть градом не убило! Сейчас я им позвоню, все равно там уже утро!

Воодушевленная идеей незамедлительно поведать работающим вахтовым методом родителями о своих ночных приключениях, маленькая оторва мигом потеряла интерес к гостям и бегом понеслась к телефону. Не думаю, что Мироновна горячо одобрила бы поступок своей внучки-непоседы, но вооруженная фонариком бабка была поглощена оценкой ущерба, причиненного произрастающим на огороде плодово-овощным культурам недавним градом, и оставшаяся без присмотра Катька тут же воспользовалась свободой. Честно говоря, если бы я в ее нежном возрасте натерпелась такого страха, неделю бы потом заикалась, а эта аж подпрыгивает от нетерпения, так жаждет скорей поделиться подробностями своего вынужденного пребывания под кроватью. 

 Моя нервная система была далеко не так крепка, а перед глазами до сих пор стояло грозное пророчество, зашифрованное в скопление ледяных кристаллов, и потому я буквально не находила себе места от неизвестности. Я ненавидела себя за глупые, напрасные жертвы, презирала себя за то, что швырнула свое настоящее на алтарь  мифического будущего, я перестала отличать свои собственные мысли от внушенных мне нефилимами посылов,  я запуталась в противоречиях и ошибках… Ядовитый плод совместных усилий Анзати и Хозяев, черная порча, направленная на последовательное самоуничтожение обоих контактеров, замаскированное под суицид убийство - нефилимы сохранили  мое тело, а  сельская знахарка Мироновна очистила мою душу, но  что будет с также попавшим в эту чудовищную мясорубку Айком? Погрузив его тело в кому, нефилимы обеспечили ему своего рода стазис, можно даже сказать, анабиоз, но сознание второго контактера, второго звена неразрывной цепочки, оставалось под контролем черных энергетических сущностей.  Поддерживающая ментальную связь с силами света бабка-целительница знала, как вывести Айка из коматозного состояния, но Анзати делали все возможное, чтобы их встреча никогда не произошла. 

Я понимала, что сейчас от меня уже равным счетом ничего не зависит, но не могла смириться со своим бессилием. Мне не хотелось ни курить, ни колоться  - во мне атрофировались все желания, кроме одного –увидеть Айка.  В чем-то я понимала Олега:  все мы, я, Айк, Дмитрий Мезенцев, значили для него не больше, чем для воробья авиатопливо, для безнадежно влюбленного в жену шефа депутатского помощника мы представляли собой всего лишь неотъемлемые атрибуты жизни любимой женщины, и ради того, чтобы Алла была счастлива,  он готов был грудью закрывать  любые амбразуры.  Известия о наметившихся улучшениях ее здоровья  имели для Олега тысячекратно превышающую все наши вместе взятые жизни ценность,  тогда как для меня во главе угла стояла судьба Айка. 

На нас двоих была возложена колоссальная ответственность, нам предстояло сражаться за само дальнейшее существование людской цивилизации. На нас объявили охоту, нас шаг за шагом подталкивали к гибели,  пытаясь предотвратить  расконсервацию Приаральского космодрома,  тогда как мы сами еще до конца не определились, хотим ли мы участвовать в чужой войне и настолько ли дорого нам человечество.

-Да-да, так все и было,  с чего бы мне сочинять! Вот такие градины, как арбузы! Дзынь – и стекла нету! Потом, шмяк- и в полу дырка! Нет, не испугалась, я же спряталась хорошо, меня даже бабуля не сразу нашла. Огород свой проверяет, по грядкам с фонариком лазит Нет, телевизор не работает, только свет и телефон..  Надо бабуле источник бесперебойного питания купить. Да ты что! Где? В Мавринке? Ничего себе, это же от нас совсем близко, вот бы посмотреть!  - в юной Катькиной душе бурная фантазия непостижимым образом уживалась с технической подкованностью,  и, в   разы преувеличивая размеры выпавших градин, она тут же с недетской рассудительностью критиковала недостатки системы электропитания и вносила направленные на  их устранение рационализаторские предложения. Насторожила мою граничащую с паранойей интуицию  лишь последняя фраза, и стоило Катьке положить трубку, как я тут же  задала внучке Мироновны жестоко терзающий меня вопрос:

-А что там в Мавринке случилось? На что ты посмотреть хотела?

-Да тут такое дело, не поверите, - почувствовавшая  прикованное к ее персоне всеобщее внимание Катька важно приосанилась и, расправив плечи, сообщила, - мамка как раз телек смотрела, и говорит,  у вас прямо сегодня сплошные  бедствия, в Мавринке вертолет аварийную посадку совершил, ну или как-то так она сказала, я точно не помню.

 

ГЛАВА XX

-Аглая Мироновна, далеко отсюда до этой Мавринки? –уточнил Олег, по пояс высунувшись в разбитое окно.

-Вот же гадство какое, у меня тоже все помидоры побило, -  моментально отозвалась откуда-то из огорода бабка, и судя по явному несоответствию заданного вопроса и полученного ответа,  услышанная нами фраза являлась обрывком диалога с соседкой, посвященного обсуждению  катастрофических последствий выпадения осадков.

-Сейчас я бабулю позову! – взбудораженной экстраординарными событиями близящейся к рассвету ночи Катьке страшно не сиделось на месте, и под первым же подвернувшимся предлогом она вприпрыжку поскакала на улицу и уже через секунду оглашала двор своим звонким голоском, негласно соревнуясь по громкости с гавкающим ей в унисон Дружком.  Увы,  я не могла похвастаться столь обширными стратегическими запасами энергии,  и мне стоило невероятного труда просто поддерживать тело в вертикальном положении. Ноги подкашивались, мысли путались, а на душе, с остервенением скребли даже не кошки, а, по меньшей мере, с десяток саблезубых тигров, одновременно вздумавших заточить когти.  Я понимала,  что мне ни в коем случае нельзя терять сознание, и я должна любой ценой собрать волю в кулак и сохранить ясность рассудка, но мои порядком исчерпавшиеся силы были совсем не безграничны, и я неумолимо двигалась к тому моменту, когда сопротивляться накрывающему меня  обморочному состоянию будет уже бесполезно.

Олег, бесспорно, заметил своим наметанным взглядом, что я едва стою на ногах, и мои глаза постепенно затягивает мутная пелена забытья, и со свойственным ему прагматизмом  мигом сделал из увиденного адекватные выводы. 

-Значит так, Римма Андреевна, - депутатский помощник отложил в сторону тяжелый железный совок и  не сулящим ничего хорошего тоном произнес, - не надо мне тут нюни разводить, уж с кем – с кем, а с тобой я точно нянчиться не собираюсь, ты мне и так крови попортила по самое не хочу. Поэтому возьми себя в руки  и постарайся меня лишний раз не злить, иначе я тебя  прямо здесь в каком-нибудь сарае закрою, и будешь сидеть, пока полковник Голубев за тобой лично не приедет. Можно считать, что мы договорились?

-Ага, - мой обреченный кивок вышел слабым и неубедительным, но Олег и не ждал от меня большего. Я понимала, что невероятно раздражаю его одним своим присутствием, а уж мои слезы, сопли и прочие прелести  грядущего истерического припадка и вовсе способны довести депутатского помощника до белого каления, и  так как ссориться с ним  в сложившихся обстоятельствах для меня было крайне невыгодно, все-таки сдержала в узде свои неуправляемые нервы. Возможно, для того, чтобы предотвратить мое превращение в  овощ как раз и нужно было меня грубо одернуть и доступным языком объяснить, что желающих со мной цацкаться в обозримых пределах не наблюдается.

-Отсюда километров сто до Мавринки будет, - поведала  вернувшаяся  с приусадебного участка бабка, - есть автобус проходящий, часиков в семь, кажись, он в Краснянку заезжает.

-Это долго, - категорически отказался Олег,  -знаю я какие у вас тут дороги, сам  вчера с города на попутке добирался. Мало того, что автобус будем ждать до второго пришествия, так еще он эти несчастные сто километров часа за два если по колдобинам проедет, уже хорошо. Соседи с машинами  есть?

-А зачем тебе соседи, сынок, у меня  своя машина в  гараже стоит, - внезапно огорошила депутатского помощника Мироновна, - дед мой уже пятнадцатый год, как помер,  вот машина и осталась ненужная.  И продать  я ее так и  не продала, и  ездить некому…

Нехитрый быт народной целительницы таил в себе значительное количество сюрпризов, и расположенный за домом металлический гараж лишь положил им начало. Учитывая, что  владелец  томящегося за скрипучими воротами транспортного средства скончался еще в  конце прошлого века, я, конечно, не надеялась увидеть новенький «Ламборджини» в супернавороченной комплектации, но на подобный антиквариат я, однозначно, не рассчитывала.

-Дед мой был Герой Советского Союза, сам Сталин ему  ключи от машины в Кремле вручал, - с гордостью объяснила Мироновна происхождение семейной реликвии и ностальгически добавила, - эх, молодость,  молодость, прошла и не воротишь!

Судя по ошарашенному взгляду, Олег также, как и я, прекрасно осознавал, что молодость представшего перед нами автомобиля пришлась на те далекие годы, когда нас не было даже в проекте, и обоснованно сомневался в способности данного музейного экспоната не только преодолеть сто километров по бездорожью, но и хотя бы элементарно завестись.  Лично мне вообще никогда не доводилось видеть «Победу», так сказать, вживую, и поэтому подаренная верховным главнокомандующим за заслуги перед отечеством  машина казалась мне чем-то сродни гужевому транспорту.

-Вы уверены, что она на ходу? За столько лет, прогнило, наверное, все,– Олег  провел ладонью по  выступающему вперед капоту автомобиля и через пыльное лобовое стекло заглянул в салон, - надо же, рычаг КПП на руле! Ретро - это, конечно, здорово, но я бы предпочел все-таки не рисковать! Застрянем в чистом поле и  туши свет!

-Мой зять по весне на ней меня в город возил, мэр нас в параде победы пригласил поучаствовать, так до городу отседова километров пятьсот будет! – с  видом оскорбленной невинности заявила бабка, - и ничего, туда и обратно с ветерком добрались!

-А до этого батька неделю из-под машины не вылазил, черный стал, как трубочист, зато всю ржавчину загрунтовал, и масло поменял! – окончательно склонила чашу весов в пользу ретромобиля Катька, - один раз даже меня на колени посадил и порулить разрешил.

-Все-то ты знаешь, пацаном бы тебе родиться, - хмыкнул депутатский помощник и решительно потянул на себя ручку двери, - Аглая Мироновна, а с бензином у вас как, напряженка?

-Почему это еще напряженка? Что ж мы тут, по-твоему, совсем темнота, что ли? Вона канистры полные стоят, бери да заливай. – снова обиделась бабка, а потом вдруг резко помрачнела и  встревоженным голосом попросила, - поспешил бы ты сынок, муторно у меня на душе, сердце не зря вещует. Не опоздать бы! Ты давай заводи, а  я Катьку к Васильевне отведу, пущай за ней да за домом приглядует, пока я с вами в Мавринку съезжу.

Невзирая на яростное сопротивление Катьки, уже вовсю предвкушавшей захватывающее путешествие в район аварийной посадки «взаправдашнего» вертолета, Мироновна проявила принципиальную решимость и насильственно отправила упирающуюся внучку в гости к соседке. В принципе, вполне логичный поступок не желающей вовлекать ребенка в сомнительное предприятие знахарки  не содержал в себе ничего необычного, но у меня возникло острое чувство, что на самом деле бабка искренне желала уберечь Катьку от чего-то потусторонне-жуткого и очень опасного. Создавалось впечатление, что Мироновна толком не представляла, с чем именно мы столкнемся в Мавринке, однако была твердо уверена, что без ее непосредственной помощи нам  с этим не справиться.

Долгими сборами бабка  не страдала, и  когда «Победа» триумфально вывернула из гаража, она уже стояла у ворот в полной боевой готовности.  В руках целительница сжимала большую домотканую сумку, и даже оказавшись в салоне, ни на секунду не выпускала  из вида свой  мелодично позвякивающий груз.  Больше она не проронила ни слова, лишь пристально вглядывалась живыми, блестящими глазами в занимающийся на востоке рассвет.

На переднем сиденье «Победы» запросто могла поместиться пара-тройка пассажиров средней тучности, но сегодня солидное пространство досталось мне одной. Внутренняя отделка машины носила чуть заметные следы недавней реставрации, и поражала, главным образом, непривычным расположением привычных вещей. Но если мое изумление вызывали, например, подвижные форточки  во всех четырех  дверях и цельный диван вместо двух передних сидений, то управляющий этим уникальным наследием советской эпохи Олег   всю дорогу вел неравную схватку с  ручной коробкой передач и сквозь зубы матерился в адрес создателей, мало того что допустивших серьезные недоработки в конструкции заднего стекла,  искажающей угол обзора до совершенно невыносимой кривизны, так, в довершение ко всему, еще и не предусмотревших  дополнительных внешних зеркал заднего вида. Вынужденный пересесть с джипа Дмитрия Мезенцева на это чудо техники депутатский помощник, вероятно, испытывал  сейчас такой же дискомфорт, как вставший на коньки лыжник, и каждая минута, проведенная за рулем «Победы» прибавляла ему седых волос.

Мне же в машине нравилось практически все, за исключением чрезмерно выраженного урчания двигателя,  я и объективно понимала, что в послевоенные времена рядовому советскому гражданину можно было только мечтать о таком шикарном автомобиле. Катькин отец, по всей видимости, плотно занимался ремонтом «Победы» перед тем, как возглавить на ней парадную колонну,  и откровенных неполадок не заметил даже изначально предвзято настроенный к продукции отечественного автопрома Олег.

Не скажу точно, какую скорость депутатский помощник умудрился выжать из ретромобиля на ведущем в Мавринку грейдере, но, на мой взгляд, ехали мы довольно бодро, хотя и не сумели догнать опередившее нас утро. Солнце медленно выплывало из-за клубящихся облаков,  сизое небо постепенно обретало дневную голубизну, и только щедро усеивающие  землю градины напоминали о ночном кошмаре. Наверняка, осадки нанесли вред не только помидорам на личном подворье жителей Краснянки – попавшим в зону бедствия сельскохозяйственным угодьям, скорее всего, также не поздоровилось, и фермеров пострадавшего региона по осени ждал рекордно низкий урожай.

Мои мысли была далеки от сложной ситуации в аграрном секторе экономики, и вертелись они преимущественно вокруг Айка. Я не могла заставить себя не думать о нем, не могла отвлечься, не могла переключиться.  Несколько дней меня швыряло из стороны в сторону, я сменила город, паспорт и внешность, но внутри я  все равно продолжала оставаться прежней: неуравновешенной, противоречивой и закомплексованной особой с многолетним героиновым стажем. Мой побег не сделал лучше ни мне, ни Айку, и  в итоге все вернулось на круги своя. Сведения о погибших в вертолетной аварии по телевизору не прозвучали, об этом Катькина мать говорила  с полной уверенностью, но когда, черт побери, это было? Сколько мы уже трясемся  в этом антикварном драндулете? И почему  лицо Мироновны похоже на каменную маску, которую она специально нацепила, чтобы мне не удалось прочесть ее истинные мысли?

Я не выдержала и закурила. Едкий табачный дым мгновенно окутал салон,  как я ни старалась этого избежать,  Олег закашлялся, бабка чихнула,  но прекратить бессовестное попирание канонов этикета у меня не хватило силы воли.  Сделать мне замечание никто так и не решился, выбрав из двух зол меньшее. По крайней мере, я курила молча, и не пыталась излить спутникам душу.  Хотя…не стану спорить, мне это было необходимо.  Я устала лгать, притворяться и хранить чужие тайны, но лишь с одним человеком на свете я могла быть честной. И  я предала его, прикрывшись якобы благородными помыслами, собственноручно вымостила благими намерениями дорогу в ад.

Может быть, мой фатальный эксперимент с ганджем и оправдывался наведенной на меня порчей, но решение малодушно сбежать из Перовска я приняла самостоятельно. Я вдруг вспомнила наш последний день вместе: вот Айк зарывается мне в волосы, стискивает меня в объятиях и шепчет мне на ухо три заветных слова. Нет, не те, другие, но еще более важные и значимые на фоне того, что между нами происходит. «Не бросай меня!» - раз за разом повторяет Айк, обжигая мне шею своим горячим дыханием, а я не могу даже просто кивнуть ему в ответ, потому что лгать в такой момент невыносимо.

Что он почувствовал, когда узнал о моей смерти от передоза?  Что он хотел сделать в ту ночь, когда устроил пожар в обсерватории и сбежал из дома? Зачем он поехал в Спасский переулок, к той самой остановке, где мы впервые встретились? Сумею ли я найти в себе смелость и задать все эти вопросы, глядя в его небесно-голубые глаза?  А, к черту вопросы, главное, чтобы с  Айком все было хорошо.  Пусть весь мир катится в тартарары, по сути, мне на это наплевать.

-Только бы Алле Викторовне никто  не проговорился, - если я была зациклена на сыне Дмитрия Мезенцева, то Олега волновала лишь его жена, - она ведь даже не знает, что Айк  в коме. Шеф весь персонал предупредил, если кто ляпнет, они с них три шкуры сдерет. А теперь, мало ли что, дураков на свете много.  Скажите, Аглая Мироновна, что вы там  про Аллу Викторовну еще нагадали?

-Гадание – дело греховное,  ты меня с гадалками не равняй, - трижды перекрестилась бабка, - тяжкую хворобу я с нее волею господней вылила, а за остальную жизнь ее говорить не могу, одному богу это ведомо, а кто прознать пытается, тот с самим лукавым дружбу водит. 

- Ладно, не берите в голову, - с запоздалым смущением отвел глаза Олег, - волнуюсь я за нее, народ у нас, сами знаете, какой. Одни из зависти жить спокойно не дают, другие по глупости языком мелят. Вот и скажет какой-нибудь такой доброжелатель в больнице: слышали, Алла Викторовна, ваши мужики в аварию попали. Тут и здорового человека Кондратий хватит, а ей много ли надо. И насмарку все ваши отливки пойдут!

 -Как Богу угодно, так тому и быть, -  многозначительно пожевала губами знахарка, - хорошая она женщина, верная жена и любящая мать, господь ее  в беде не оставит. Ой, заболтались мы, чуток бы еще, поворот  проехали. Видишь, машина где едет, там  на Мавринку и свертай.

-А машинка-то полицейская, - недовольно процедил в точности выполнивший бабкины указания депутатский помощник, -у тебя, Римма Андреевна,  с документами как?

 

ГЛАВА XXI

С документами у меня было, честно говоря, «никак» в квадрате, и сей факт меня не только абсолютно не радовал, но и откровенно пугал. Паспорт, выданный на имя, которым двадцать пять с копейками лет назад нарекли меня родители, полковник Голубев изъял  в Перовске, а все имущество еще более безбашенной, чем ее предшественница, Ольги Ситниковой в прямом смысле сгорело синим пламенем и восстановлению, естественно, не подлежало. Еще недавно я была, что называется, едина в двух лицах, и со злой иронией наблюдала, как мои одинаково бестолковые ангелы-хранители безуспешно пытаются  достичь компромиссного разделения обязанностей, но сейчас меня объективно не существовало вообще. Как бы не жутко это звучало, меня дважды похоронили заживо, и если у Риммы Дивиной хотя бы имелась могила на Перовском кладбище, то Ольга Ситникова и вовсе сгинула неизвестно где.

-Все понятно, - поймав в зеркале мой растерянный взгляд, передернул плечами Олег, - тогда давай так – что бы не происходило, ни в коем случае не открывай рта. Сболтнешь лишнего, сдам тебя здешним ментам, пусть потом хоть  до посинения твою личность устанавливают.

-Молчу, как рыба, - клятвенно пообещала  я. В моем нынешнем положении вступать в  открытую конфронтацию с правоохранительными органами  было столь же непредусмотрительно, как и заниматься глубоководным дайвингом  без акваланга, поэтому истовую готовность держать язык за зубами я продемонстрировала депутатскому помощнику посредством серии крайне убедительных кивков, вызвавших у последнего лишь  недоверчивое хмыканье.

Полицейский автомобиль перегородил дорогу в аккурат на ведущем в Мавринку повороте. Окрашенный в характерный сине-белый цвет кузов машины повсеместно испещряли внушительных размеров вмятины, а на лобовом стекле служебного транспорта красовались оставленные попаданием огромных ледяных кристаллов пробоины в окружении многочисленных трещин. Похоже, град застал доблестных блюстителей порядка как раз  по пути в Мавринку, и  они сполна ощутили на себе гнев разбушевавшейся стихии.  Не удивительно, что в связи с вышеперечисленными обстоятельствами настроение полисменов было также далеко от благодушного, как и Каракумы от Аляски, а потому на приближающуюся «Победу» они отреагировали ультимативным требованием немедленно прекратить движение.

 -Доброе утро, капитан Хрулев, - пока Олег мучительно соображал, каким образом в подарке генералиссимуса героическому бабкиному супругу функционируют стеклоподъемники,  упитанная физиономия стража порядка целиком заняла собой форточку и  выпученными глазами вперилась в подозрительного водителя, - предъявите ваши документы!

В отличие от меня, благополучно умудрившейся всего за сутки лишиться сразу двух  паспортов,  помощник депутата в подобной безалаберности замечен не был, однако в явно выбивающейся из стандартных рамок ситуации его не спас даже заламинированный прямоугольник водительского удостоверения. Пучеглазый полицейский задумчиво покрутил права в руках, но сразу возвращать их владельцу почему-то не спешил.

-А я  ведь эту рухлядь  уже видел, - в результате продолжительных  умственных потуг выдал Хрулев, - слышь, Ващенко,  помнишь, у бабки-знахарки  из Краснянки «Победа» была? Это часом не она?

-Сейчас по номерам пробью, - живо откликнулся маячивший чуть поодаль напарник  пучеглазого капитана со свежей царапиной на щеке,- неужели, на такой колымаге еще ездить можно?

-Товарищ Лайзанс, выйдите из автомобиля, -по сохранившейся лишь в  таких оторванных от цивилизации уголках страны советской традиции через форточку обратился полицейский к  продолжающему безуспешно терзать заклинившую ручку Олегу, - права я ваши вижу, а где документы на машину?

-Вот черт, - сдавленно выругался депутатский помощник  то ли по отношению к неуступчивому механизму стеклоподъемников, то ли непосредственно в адрес въедливого капитана,  но дверцу все-таки вынужден был открыть. Все это время я старательно изображала из себя слепоглухонемую невидимку, а расположившаяся на заднем сиденье Мироновна  с олимпийским спокойствием поглядывала в окошко из-под низко повязанного платка. Но стоило Хрулеву приступить  к осмотру салона, как бабка моментально активизировалась и недвусмысленно дала о себя знать.

-Моя это машинёшка, сынки, моя, - елейно улыбнулась целительница, - чай, не признали?

-Вот те на! – я искренне считала, что дальше пучить глаза уже элементарно некуда, но удивленный неожиданной встречей полицейский  блестяще доказал, что истинные пределы  совершенства все же находятся вне человеческой досягаемости, - Мироновна, ты, что ли? И чего тебе дома не сидится, поберегла бы себя! Видала, что творится,  от этого града теперь вся машина в «яблоках»! Мы с сержантом думали, и нас позашибает, но ничего, пронесло, только вон, Ващенко слегонца осколком зацепило.

-В Мавринку нам срочно надо, сынок, - не стала тянуть кота за хвост бабка, -ты бумаги бы вернул, да поедем мы!

-Нельзя сейчас, Мироновна, в Мавринку, -отрицательно помотал увенчанной  форменной фуражкой головой Хрулев, заметно разочарованный тем, что материальное поощрение за проявленное в ходе задержания злостного угонщика самоотверженное мужество ему теперь уже точно не светит, - начальство с райцентра распорядилось  до приезда оперов никого не впускать, хоть бы град дали переждать, а то « быстрей, скорей, ноги в руки, сразу доложиться»!

Публично передразнив вышестоящее руководство, пучеглазый капитан немного выпустил пар, и уже с гораздо меньшим раздражением в голове пояснил:

-Вертолет под Мавринкой разбился, прям возле элеватора. Сама понимаешь, Мироновна, не каждый день у нас тут вертолеты падают, вот и закрыли все въезды, чтобы журналисты всякие не перли, да прочая шушера, которая только работать мешает. Так что извиняй, но тебе хоть как повременить придется. 

-Я занимаю должность личного помощника депутата законодательного собрания города Перовска Дмитрия Мезенцева, - понимая, что содержательная беседа с бравым капитаном Хрулевым постепенно заходит в тупик, а дело с каждой секундой приобретает все более сложный оборот, Олег пустил в ход тяжелую артиллерию и на всю ширину развернул перед полицейским бордовую корочку, - я обладаю точными сведениями, что мой шеф и его сын, Артур Мезенцев, находились в вертолете, потерпевшем крушение. Поэтому мне необходимо срочно попасть на место происшествия

-Пока нам  сверху не поступало никаких приказов на ваш счет, товарищ…Лайзанс, - полисмен бегло сверился с данными водительского удостоверения, и сменив официальный тон на более неформальный, переспросил, - Перовск, говоришь? Это ж вообще где-то рядом со столицей.  За каким лешим твоего депутата  в наши края занесло?

-Так они, сынок, ко мне торопились, - Мироновна  резко подалась вперед и шепотом сообщила потирающему затекшую от долгого нахождения в полусогнутом состоянии спину капитану, - хворь  того парнишку одолела, черная порча на нем… Только темные-то силы не спят, все преграды чинят, окаянные. Оттого и град пошел!

-Ох,  и горазда же ты, Мироновна, сказки рассказывать, - без особой убежденности  в собственных словах отмахнулся Хрулев, - как-то слишком замудренно все выходит… Не-е,  вы как хотите, я вас без разрешения не пропущу. РОВД потом байками не накормишь! У нас  со вчерашнего дня дурдом, и так все на взводе. Может, слышали, паровоз тут рядом загорелся, часов пять по железной дороге движения не было, пока вагон не потушили. Весь личный состав по команде подняли… Говорят, какие-то наркоманы анашу курили, одного в купе дверьми насмерть придавило, а другая вроде девка была…  И до сих пор никто понять не может, куда она девалась  - сначала, думали, сгорела – так труп не нашли, решили- на ходу в окно сиганула, до утра вдоль путей искали – и все без толку.  Между прочим, Мироновна, твои клиенты  вместе с ней ехали, алкашня какая-то, так  их в Ершове на вокзале задержали, в отделении сидят, фоторобот этой девки пропавшей составляют. Не могла ж она сквозь землю провалиться, значит сошла с поезда потихоньку, а проводник и прозевал. Вот такая у нас мистика, товарищи, проблем и без вас по горло. Кстати, Мироновна, а это кто с вами?

Моя душа стремительно перебралась в пятки уже давным-давно, и ей было там настолько уютно, что она всерьез подумывала остаться на постоянное место жительства.  Сейчас все выяснится,  двое дюжих полицейских подхватят меня под белы рученьки и сдадут куда следует. Ну и к черту! Главное, чтобы бабку, наконец, пропустили в Мавринку, и она успела помочь Айку. Свое будущее я бездарно загубила как минимум лет пять назад, и все эти случайные отсрочки лишь продлевают мою агонию. Подпишу явку с повинной, и будет у меня казенное жилье с полным пансионом, а вместо проекций инопланетного разума наблюдать мне придется исключительно небо в клеточку. Что ж, да воздастся  мне, как принято говорить,  по заслугам!

Не знаю, что за бардак творился в небесной канцелярии, но, видимо, бюрократия пустила там настолько глубокие корни, что директива, спущенная касательно расправы надо мной, безвозвратно  потерялась где-то в делопроизводственных дебрях, и ни сном, ни духом не ведающие о ее существовании ангелы по инерции продолжали пахать в три смены. 

-Ученица это моя, - с неподражаемым достоинством заявила бабка, -  я, что, по-твоему, вечная? Али забыл, что мне в том году восемьдесят стукнуло? Надо кому-то знания передавать, вот и взяла девчонку способную, обучаю помаленьку! Силушки у ней побольше моего будет,  только обращаться с ней пока не умеет. Пока смотрит, как я работаю, кой-чего перенимает, а когда помру, к ней сам же лечиться пойдешь, ирод! – Мироновна внезапно повысила голос и с обличительной прямотой выпалила в лицо опешившему Хрулеву, - ты совсем совесть потерял, паршивец! Парнишке семнадцать лет,  ажно с самой столицы его везли, сто километров не довезли, а ты на дороге встал и проезд загоражуешь! А представь, кабы твой ребенок помирал, а я  у тебя двери перед носом захлопнула! Сильно хорошо бы тебе  стало, поганец ты эдакий?

Если до этого момента пучеглазый полицейский напоминал вытащенную на берег рыбу, то сейчас он больше всего походил на вареного рака. Багрово-красное лицо капитана  отражало невероятно острую внутреннюю борьбу, происходящую между служебным долгом и угрызениями совести. Интуитивно почувствовавший обуревающие Хрулева сомнения Олег, решил не упускать подвернувшейся возможности переломить ход событий, и вкрадчиво предложил:

-Давайте не будем создавать друг-другу неприятностей, капитан. Вы пропускаете нас в Мавринку под мою ответственность, а в свою очередь гарантирую, что никаких нежелательных последствий это для вас не повлечет. Напротив, Дмитрий Алексеевич не останется  перед вами в долгу, и обязательно отблагодарит вас надлежащим образом.  Я же со своей стороны обещаю, что ничего криминального в Мавринке мы совершать не планируем. Или попытка вывести больного из комы при помощи нетрадиционной медицины  в нашей стране считается преступлением?  Гляньте-ка, капитан, это как раз не журналисты пожаловали? Мне бы не хотелось поднимать шумиху…

-Вспомни  дерьмо -оно и всплывет, - крайне невежливо буркнул Хрулев, проследив за направлением зоркого взгляда депутатского помощника. У пассажиров зеленого микроавтобуса с надписью «ПРЕССА» сегодня, однозначно, ожидался плодотворный день.  Скорее всего, местные «акулы пера» собиралась во всех ракурсах зафотографировать аномальные градины, пока те еще не полностью растаяли, но по пути получили сообщение о крушении вертолета, и теперь дружно пускали слюнки по поводу эксклюзивного репортажа с места происшествия.  Навряд ли выданные капитану Хрулеву инструкции предусматривали правила поведения с возжелавшими самовольно проникнуть на оцепленную территорию народными целителями, однако в части общения с журналистами приказ начальства был не менее четким, чем поставленная дикция штатного ведущего телевизионных новостей.

-Проезжайте, - коротко разрешил Хрулев, на лету поймал брошенную Олегом визитку, и обернулся к  сержанту Ващенко, - если что, скажешь, это родственники пострадавших. Ну а на Мироновну у нас даже  в РОВД перышки поднимать не станут, это уж как пить дать.

Поднимая за собой столбы пыли, «Победа» рванула с места  с таким ревом, будто под капотом у нее стоял движок от гоночного автомобиля. Бабка схватилась за свою холщовую сумку, я судорожно вцепилась в обивку,  но депутатский помощник оставил наши эмоции без внимания и продолжал выжимать из ретромобиля  максимально возможную скорость. В железных кишках «Победы» что-то рычало, грохотало и взвизгивало, казалось, на особо крутом вираже машина просто-напросто развалится на части. Впрочем, лично я бесконечно одобряла этот отчаянный риск – на части вот-вот развалиться  сама наша планета, так с чего нам беспокоиться о судьбе какого-то древнего тарантаса, чья миссия, может быть, и заключается в том, чтобы из последних сил довезти нас до Мавринки и  затем сразу же отправиться на переплавку. Да и вообще, меня тут чуть было менты не замели, и мне по статусу полагается улепетывать во все лопатки, пока ориентировки на меня еще не  успели развесить на каждом столбе.

-Спасибо, что выручили меня, - не смея поднять на Мироновну глаз, робко поблагодарила я, - я хотела все объяснить…

-Это ты полковнику Голубеву про анашу в вагоне объяснять будешь, чуть все разом из-за тебя  одной не влипли… - презрительно усмехнулся Олег. Депутатский помощник притормозил на въезде в поселок и   недоумевающе покрутил головой по сторонам – так, и куда тут дальше?  Вижу, Скорая стоит, наверное, больница там. Да вон же шеф!

 

ГЛАВА XXII

Утро нового дня наступило быстро и неожиданно – яркое, пронзительное Солнце вдруг резануло по глазам  безжалостным лазером своих ослепительных лучей, и я болезненно зажмурилась от непроизвольно выступивших слез, подсознательно не желая созерцать представшую передо мной картину. 

С нашей последней встречи на ведомственной квартире в Перовске прошло всего несколько дней, но сейчас мне казалось, что после  состоявшегося между мной и Дмитрием Мезенцевым судьбоносного разговора уже минула целая жизнь, и для нас обоих этот отрезок был наполнен тяжелейшими испытаниями, оставившими неизгладимую печать на наших изможденных лицах.  Депутат густо зарос черной, колючей щетиной, а его покрасневшие глаза  приобрели мутно-серый, выцветший оттенок - такой взгляд обычно бывает у людей, на которых обрушилось страшное горе и которые при всей своей невероятной силе духа в какой-то момент осознают, что сопротивляться давлению внешних обстоятельств больше невозможно, но они все равно обязаны бороться, даже если  шансов на победу практически не осталось.  Дойдя до грани и признав поражение, подобные личности не спиваются и не оскотиниваются – их просто находят в собственном кабинете либо в петле, либо с пулей в виске.

Анзати и заключившие с ними соглашение Хозяева ставили своей целью уничтожить контактеров, но темная энергетическая активность зацепила по касательной всю семью Айка, и по сравнению с трагедией Мезенцевых мои недавние «приключения»  в вагоне поезда дальнего следования выглядели малозначительными и ничтожными. Успешный бизнес, набирающая обороты политическая карьера – все это в одно мгновение стало для депутата лишь тусклыми фантомами прошлого, и он готов был  без колебаний идти на любые безумства ради призрачной надежды спасти свое гибнущее настоящее.

-Шеф,  как дела? – Олег не стал тратить время на объезд газонов и припарковался почти впритык к больничному крыльцу. Депутатский помощник заглушил двигатель и, выскочив из машины, устремился навстречу неподвижно стоящему на пороге Мезенцеву, - шеф, все в порядке?

Ответ депутата прозвучал настолько тихо, что до меня донеслись лишь  невнятные обрывки слов. Да какого черта? Такими темпами от этой жуткой неизвестности у меня скоро произойдет разрыв сердца, и моя третья по счету могила зарастет травой где-нибудь на неприметной окраине скромного Мавринского погоста.  А не перебор ли это, в конце концов?

-Дмитрий Алексеевич! Где Айк? – дверцы в  антикварной «Победе» закрывались  через раз, а открывались соответственно как минимум со второй попытки, однако мной двигал такой яростный порыв, что на улице я оказалась за считанные секунды  и одним прыжком взлетела по ступенькам.

-Ты…, -  небритое, усталое лицо Мезенцева с полоской медицинского пластыря на лбу перекосила  неприкрытая  гримаса отвращения, но потрясающее самообладание в очередной раз помогло депутату воздержаться от развернутых комментариев, и, проигнорировав мое появление, продолжить отдавать распоряжения  старательно впитывающему каждое его слово помощнику, - веди старуху  сюда, я сам с ней поговорю. С полицией без меня не общайся, журналистов вообще можешь куда подальше посылать. Пилоту вертолета я хорошо заплатил, но если все-таки он захочет сболтнуть лишнего, предлагай любую сумму, я потом с ним разберусь.  Найди телефон и дозвонись в столичный онкоцентр, узнай про Аллу. Да, и еще с Голубевым свяжись, обрисуй ему  в общих чертах обстановку…

-Дмитрий Алексеевич! Я должна увидеть Айка,  пожалуйста! –  из окончательно переполнившейся чаши моего терпения через край полились раскаленные эмоции, я поняла, что добровольно в больницу меня никто не пустит, и от безысходности рванула напролом. Я ожидала от преградивших мне путь мужчин решительных действий  и уже приготовилась вырываться из железной хватки депутатского помощника посредством подлого удара коленом в пах, однако явно предугадавший мои вероломные намерения Олег даже не стал особо напрягаться, всего лишь вовремя подставив мне подножку.

-Ты когда-нибудь оставишь  моего сына в покое? – Дмитрий Мезенцев смотрел на меня сверху вниз, но в его взгляде совсем не чувствовалось торжествующего превосходства, хотя моя  неуклюже растянувшаяся на лестнице фигура представляла собой поистине жалкое зрелище, - сколько можно его преследовать?  Для Артура ты умерла, и я не позволю тебе восстать из гроба!

-Дай руку, - жестко потребовал Олег, великолепно понимающий, что доведенный до отчаяния депутат постепенно теряет над собой контроль, и его натянутые нервы следует беречь от дополнительных раздражителей, - дай руку, я кому сказал?

При падении я  весьма неудачно приземлилась, и тупая ноющая боль в поврежденной лодыжке заставила меня сдавленно застонать, когда депутатский помощник рывком поставил меня на ноги.

-Не волнуйтесь, шеф, я ее в машине закрою, - успокоил Мезенцева крепко стискивающий мое запястье Олег, -идите к сыну, а я за бабкой.

-Римма! – звенящий от напряжения голос депутата отчетливо прозвучал  у меня за спиной в ту минуту, когда Олег уже почти дотащил меня волоком до машины и готовился втолкнуть в салон, причем явно намереваясь сделать это с применением грубой физической силы, -я прошу тебя по-человечески, как отец – исчезни  из жизни Артура навсегда.  Я верю, что он поправится, верю, что все у него будет хорошо, он поедет учиться в Англию…  Не ломай ему судьбу второй раз подряд! Римма…

-Аглая Мироновна,  ваш выход, - Мезенцев хотел сказать мне что-то еще,  но Олег не стал дожидаться, пока пребывающий на грани срыва депутат сформулирует свои мысли, и запихнул меня в машину с такой откровенной непочтительностью, будто на моем месте находился грязный  мешок с  прошлогодней картошкой. К неодобрительно созерцающей вопиющее нарушение моих конституционных прав и свобод бабке Олег отнесся с куда большим пиететом,  и  обходительно помог целительнице выйти из автомобиля, со светской учтивостью подав ей руку. Но Краснянская знахарка без видимых на то оснований вдруг изъявила желание дать мне  прощальное напутствие:

-Не поддавайся бесовскому искушению, - проникновенно посоветовала бабка, - не дай лукавому твою душу в соблазн ввести. Я как  на тебя глянула, сразу одного парня припомнила, тоже его поганые наркотики чуть не сгубили. Гнил он заживо, весь покрылся зловонными язвами, руку ему до самого плеча отрезали. Мать  его ко мне привезла, а сама тоже вся больная насквозь, выпил он с ей все соки, стала, как сухое дерево. Долго я этого парня лечила, и травами, и настойками, и молитвами, но душа его так мне и не открылась. И не знаю я, где он сейчас есть, но я ему тогда, как на духу, сказала – сильна над тобой власть нечистого, пока в душе покоя не обретешь.  Вот и тебе говорю – ежели видишь ты свою дорогу, не дай себя с пути истинного сбить, тогда  и сердце твое угомонится и душа успокоится. Храни тебя господь, авось свидимся еще на этом свете!

Когда я обреченно наблюдала в окно, как депутатский помощник под руку ведет медленно перебирающую ногами знахарку к дверям сельской больницы,  в моей душе не только не было и намека на покой – внутри меня бушевали такие  бешеные  демоны, что сам владыка преисподней не отказался бы включить их в свою персональную свиту. Ад ширился и углублялся, он проникал мне в кровь и струился по венам,  он серной кислотой разъедал мое тело и неумолимо подступал к душе.  Температура в консервной банке моментально прогревшейся на солнце «Победы» составляла достойную конкуренцию Геенне огненной, и от жары и духоты у меня кружилась голова и одолевали размытые, запутанные галлюцинации – я видела то лежащего под капельницей Айка, то гниющего наркомана из поведанной Мироновной были, то мечущуюся по подушке Аллу Мезенцеву, которой никто вокруг не может или не хочет объяснить, куда девались ее муж и сын.  Я дошла до такого уровня нервного истощения, что почти ничего не соображала – мерцающий калейдоскоп живых картинок поглотил мое сознание,  я впала в какое-то пограничное состояние и перестала отличать видения от реальности.  Тем большее изумление я испытала, когда в инстинктивном стремлении выбраться наружу  чуть сильнее обычного дернула ручку задней дверцы.

Сначала мне показалось, что механический щелчок раздался  в моем воспаленном мозгу, и к  освобождению из плена этот  поразительно знакомый звук не имеет совершенно никакого отношения. Возможно, определенная доля правды в этом предположении присутствовала – мыслительный процесс у меня резко активизировался, и я  с истерическим смешком осознала, что все это время я сходила с ума в открытом автомобиле. Привыкший к центральной блокировке дверей Олег, слишком торопился доставить бабку к остро нуждающемуся в ее помощи Айку и абсолютно  не придал значения тому, что в качестве моей временной тюрьмы используется не оснащенный всеми техническими средствами джип, а раритетный подарок Сталина герою Отечественной войны. А может быть, все обстояло с точностью до наоборот, и депутатский помощник предусмотрительно оставил машину незапертой  в тайной надежде, что я исчезну из жизни семьи Мезенцевых, что называется, пешим ходом.

С неповторимым изяществом вышеупомянутой мешкотары, я неловко вывалилась наружу,  безрадостно отметив при этом усиление боли в ушибленной ноге, подожгла сигарету,  без удовольствия закурила и  тоскливо обозрела окрестности. На первый взгляд, особых отличий между Краснянкой и Мавринкой я не обнаружила, но при более детальном рассмотрении  окружающегося меня деревенского пейзажа мое мнение круто изменилось.

Мавринка, однозначно,  находилось на более высоком уровне развития хотя бы потому, что в ней наличествовала какая-никакая инфраструктура. В частности,  выкрашенный в нежный персиковый цвет больничный комплекс смотрелся довольно современно,  а разбитый рядом с госпиталем скверик,  как две капли, воды походил на свои Перовские аналоги. Устойчивого навозного запаха в воздухе не ощущалось, стаи собак за мной по пятам не бегали, а  несколько одинаковых многоэтажек  и вовсе наталкивали на мысль, что данному населенному пункту присвоен статус поселка городского типа.  Народ в Мавринке тоже был классом повыше, во всяком случае, одевались сельчане не в пример приличнее краснянцев, и, мысленно взглянув на себя со стороны, я невольно устыдилась своего непрезентабельного внешнего вида. 

Видок у меня, кстати, был тот еще! Длинная накрахмаленная юбка и старомодная блуза с кружевными рюшечками, несомненно, составили бы предмет черной зависти костюмеров, участвующих в съемках посвященного быту средневекового крестьянства фильма, а  главный режиссер сей эпической картины отдал бы полжизни за возможность задействовать меня в массовке, но стоило опустить глаза ниже, как гармоничную простоту моего стилизованного одеяния нарушали ядовито-розовые Катькины сланцы, из которых малоэстетично торчали мои голые пальцы.  Прибавьте к этому, что «прекрасная селянка» курила дешевую сигарету без фильтра, смачно сплевывала сквозь зубы, а вместо присущих деревенским красавицам пышных форм поражала нездоровой худобой, и у любого уважающего себя кинематографиста мигом  должно было отпасть желание связываться с такой противоречивой текстурой.

К сожалению или к счастью, ни одна съемочная группа до Мавринки до сих пор не добралась, поэтому автографов у меня никто не просил, на сувениры растащить не пытался, да и вообще, невзирая на мой дикий даже по здешним меркам прикид, на меня никто не обращал внимания. Может быть, зеваки дружно осаждали непосредственное место аварийной посадки вертолета, или их всех давно разогнала по домам полиция, но так или иначе ничего сверхъестественного в поселке не происходило.  А вероятнее всего,  на фоне выпавшего ночью града у местных жителей хватало своих забот, и они с раннего утра занимались ликвидацией последствий разрушительных осадков. Да что далеко ходить, в той же больнице было полным-полно выбитых стекол, да и так приглянувшийся мне нежно-персиковый фасад теперь повсеместно нуждался в реставрации.

Сигарету я докурила как-то незаметно, и даже не ощутила терпкой горечи табачного дыма.  Видимо, в гораздо большей степени горчили мои разрозненные мысли и гораздо сильнее никотина отравлял мне кровь гнет неопределённости. Нужно было что-то решать, что-то делать, но ни коем разе не стоять на всеобщем обозрении и покорно дожидаться пока меня опознают по фотороботу пропавшей Ольги Ситниковой. 

-Девушка, можно прикурить? –  вежливый мужской голос окончательно вывел меня из ступора, заставив вздрогнуть  всем телом и с опаской обернуться.

-«O, tempora! O, mores», что в переводе с латыни означает «О, времена, о нравы»! – с претензиями на интеллектуальный флирт произнес молодой человек с подвешенной на гипсовой перевязи рукой. Голова у юноши также была вкруговую обмотана бинтом, - не поверите, у пятерых мужиков спросил, ни один не курит. Теперь я понял, у женщин надо было спрашивать.

-А лучше всегда с собой зажигалку носить! –отпарировала я, - тогда и  упадок нравов не будет вас расстраивать.

Парень с понимающей ухмылкой поджег свою сигарету, с наслаждением затянулся, выпустил густое кольцо дыма и  с хорошо разыгранным безразличием сообщил:

-Была у меня зажигалка, да вот, незадача, сегодня ночью пришлось  вертолет сажать – штормило так, что при посадке борт на бок завалился. Думал, ничего, все равно удачно сели – пассажиры целы, перелом до свадьбы заживет, но не тут-то было, - молодой человек выдержал театральную паузу и с драматическими интонациями добавил,  - видать, когда вертушку  тряхануло, зажигалка  у меня из кармана и  выпала.  

 

ГЛАВА XXIII

Если до этого момента  загипсованный и перебинтованный парень вызывал у меня лишь раздражение, то его последние слова разом изменили расстановку сил.  В точном соответствии с народной мудростью на ловца прибежал не просто абстрактный зверь, а, можно сказать, самый что ни наиесть первоисточник интересующей меня информации, причем, мне даже не пришлось специально заманивать его в сети.  Пилот потерпевшего крушение воздушного транспортного средства стоял от меня всего в паре шагов, рассеянно курил и по всем признакам был абсолютно не против вступить в диалог со случайной собеседницей и поделиться некоторыми подробностями экстремального перелета.

-Так вы тот самый летчик! – с наивным восхищением взмахнула ресницами я, объективно понимая, что очаровать пилота своей неземной красотой мне навряд ли удастся и потому более реальным способом втереться ему в доверие будет всесторонняя демонстрация своего искреннего восторга относительно его профессионального мастерства, - да вы настоящий герой! Тут ночью такое творилось, хороший хозяин собаку из дому не выгонит, а вы в таких условиях смогли вертолет посадить! Вас наградить  положено, медаль вы точно заслужили!

Летчик-экстремал стряхнул пепел и с неподдельным изумлением воззрился на мою  старательно рассыпающуюся в комплиментах особу.  Он явно не ожидал от меня столь бурного всплеска эмоций,  и внезапная популярность среди женского населения Мавринки, похоже, стала для него большим сюрпризом.

- Как бы мне это геройство боком не вылезло, -грустно улыбнулся пилот, - начальство, как всегда, не при делах, а козла отпущения найти так и так нужно.  Не знаю, как с медалями, но вот на это звание я главный претендент.

-Глупости какие! В чем вы провинились?– я раздавила окурок на траве и решительно заявила,- вы спасли людям жизнь, разве это не подвиг?

-«Не будет он напрасным, наш подвиг благородный, и время золотое наступит все равно»…, - задумчиво промурлыкал, однозначно, не разделяющий моего оптимизма по поводу своей дальнейшей судьбы летчик,  - я вам так скажу… Как вас, простите, звать –величать?

-Римма! – ни на секунду не замешкалась я. Хватит с меня раздвоения личности, а  то в довершение к наркомании придется еще и прогрессирующую шизофрению параллельно пролечивать.

-Очень приятно, Вадим, -наложенный пилоту гипс сделал наши взаимные рукопожатия весьма затруднительными, однако находчивый летчик на мгновение прижался сухими губами к моей загрубевшей ладони, - так вот, милая Римма,  о чем я  хочу сказать: есть такое понятие – неоправданный риск. Сразу же видно, клиент  заметно под шафе, ведет себя неадекватно, несет всякую ерунду, но…швыряется деньгами и сулит золотые горы.  А еще и трясет депутатским удостоверением и чуть ли не президенту угрожает нажаловаться, если ему вертолет в аренду не дадут.  Вот начальство мое и прогнулось. Предоплату, значит, взяли и только потом задумались, кого за штурвал посадить.  Так, кто у нас самый отчаянный? Ага, Вадик Савинов! А у кого ярмо ипотечное на шее висит? Тоже у Вадика! Ну и все, идеальный вариант, вперед и с песней. А теперь, когда вертушке кранты,  кто у нас крайний?  Естественно, Вадик.  И попробуй докажи, что я борт мало того, что в полной темноте сажал, так еще, и как град начался, вся электроника отрубилась, и я в такое турбулентное завихрение влетел, что думал, уже  точно финал. И ведь погодные сводки же несколько раз запрашивал, даже-даже про  шторм нигде не упоминалось.  Прямо Бермудский треугольник какой-то!

-Я уверена, все обойдется! – с  полной ответственностью обнадежила я горько раскаивающегося в своем авантюризме пилота, - я лично знаю Дмитрия Мезенцева – за то, что вы доставили его сына в Мавринку целым и невредимым, он вам все компенсирует в тройном размере, включая моральный ущерб. Жизнь и здоровье Айка для него наивысшая ценность, и он не пожалеет ради этого никаких денег. 

-Да, за пацана своего этот депутат кого хочешь в клочья порвет, - согласился Вадим, - хороший мальчишка, только сумасбродный до невозможности. Сестренки мои обе по нему фанатеют,  аж пищат, недавно на концерт сходили, где он брейк танцевал, так впечатлений на неделю, до сих пор отойти не могут! Теперь вот ревут в три ручья, убиваются, бедняги.  И авария эта какая-то непонятная –  один, среди ночи, на другом конце города… Только вроде  ажиотаж вокруг похищения слегка поутих,  так тут опять – Артур Мезенцев  у всех на устах.

-В каком он состоянии? – ничего нового я пока для себя не услышала,  и пора было переходить от бессодержательного трепа к сути вопроса.  Самозабвенно молоть языком, обсуждая семейные передряги Мезенцевых, - удел перовских сплетников и малолетних поклонниц многочисленных талантов Айка, а у меня имеются конкретные планы неотложного характера, и если я немедленно не озабочусь их претворением в жизнь, они могут быстро перерасти в неосуществимые прожекты иллюзорного свойства.

-С нами медик летел, так он сказал, состояние стабильно тяжелое, - неопределенно пожал плечами Вадим и уже от себя полюбопытствовал, - а что, правда, бабка местная чудеса творит?  Депутат  доказывал, что она его жене рак по фотографии вылечила, неужели, такое бывает?

-В нашей жизни все бывает, - философски ответила я, - а вы здесь теперь что же, надолго застряли?

Веснушчатое лицо пилота резко помрачнело, словно я необдуманно затронула больную тему. Вадим жестом попросил у меня зажигалку, прикурил новую сигарету и  неохотно  поведал:

-Местная полиция на меня жестко насела. Сказали, никуда из больницы не отлучаться, ждать следователя из райцентра, должен вот-вот подъехать для допроса. Короче, Римма, влип я по полной программе с этими Мезенцевыми. Насколько я знаю, подобные разбирательства годами длятся, затаскают меня теперь по судам…

Безрадостным перспективам летчика я от души посочувствовала посредством ободряющего кивка, но в моей голове с пчелиным жужжанием роились куда более эгоистичные, мысли. Выходит, с минуты на минуту в Мавринку нагрянет полиция, и засвеченная при небезызвестных обстоятельствах физиономия Ольги Ситниковой вновь окажется в центре внимания. Кому это выгодно? Да всем, кроме меня самой. Сдаться в руки правосудия я, может быть, в сущности, и не против, но сначала я должна хотя бы краем глаза увидеть Айка. А для этого  мне, прежде всего, необходимо попасть в больницу, причем, желательно бы сделать это до появления доблестных блюстителей закона.  Бомжеватую тетку с улицы просто так внутрь никто не пропустит, и остается лишь верить, что Мавринские врачеватели в обязательном порядке давали клятву Гиппократа и не посмеют отказать мне в экстренной медицинской помощи.

 Для того чтобы убедительно изобразить умирающего лебедя, мне даже не пришлось прилагать особых усилий, настолько близко к инсценируемому было мое реальное состояние. Постоянное нервное напряжение, голодный желудок и  бесконечные сигареты – странно, что  во мне все еще теплилась жизнь. Сейчас я как никто другой понимала смысл фигурального выражения «живой труп», на собственном примере иллюстрируя это жутковатое словосочетание. 

-Римма, Римма, что случилось? – болезненных падений с меня на сегодняшний день было и так достаточно, и обморок я разыгрывала с поправкой на ноющую лодыжку, а потому целенаправленно оседала на землю так медленно, что Вадим без труда успел перехватить меня здоровой рукой. Сильно виснуть на травмированном летчике я благоразумно не стала, справедливо опасаясь, что невзирая на мою хрупкую комплекцию, одной рукой он меня может и не удержать.  Для пущего эффекта я театрально закатила глаза, шумно схватила ртом воздух и безвольно запрокинула голову назад.  Панический ужас в глазах Вадима достиг при этом  такой запредельной степени, что я всерьез испугалась, не переборщила ли я с излишним натурализмом.

«Двое с носилками  и один  с топором» за мной, к счастью, не явились, зато на трубный  зов встревоженного пилота прибежала сначала молодая медсестра в накинутом на ярко-зеленую кофточку халате,  а затем на помощь был призван дюжий санитар, на которого и возложили обязанности по транспортировке моего якобы бесчувственного тела. Осторожно подсмотреть указанные подробности мне удалось исключительно благодаря тому, что медперсонал периодически отвлекался, и у меня возникала краткая возможность на мгновение приоткрыть глаза. В остальное время я изо всех сил сдерживала  непреодолимое желание моргнуть и упорно не подавала признаков жизни,  с какими бы неудобствами не было сопряжено мое перемещение под своды деревенского госпиталя.

Я боялась,  что в коридоре наша процессия с ходу натолкнется,  к примеру, на Олега, и комедии (а скорее, даже трагедии) из серии «Ба, знакомые все лица» уж точно не удастся избежать. Однако, ангелы-хранители были начеку, и не дали роковой случайности спутать мой хитроумный расклад: депутатского помощника в  больничном холле не обнаружилось, и на пути в палату нам встретились лишь двое бородатых плотников с оконными стеклами  наперевес.

Смоченная в нашатыре ватка быстро помогла мне « прийти в себя». Я  медленно подняла веки, безразлично окинула  нуждающуюся после града в срочном остеклении палату отрешенным взглядом и снова обмякла.

-Готовь раствор, надо ей капельницу поставить, и обувь с нее сними, - приказала кому-то невидимому  медсестра в зеленой кофте, -  кто это вообще такая? Никогда раньше ее в деревне не видела. Смотри,  ноги какие, она что, из города пешком пришла?

Пришла-то я, быть может, и не из города, но длительная прогулка босиком  по шпалам  так или иначе сказалась на состоянии моих ступней  далеко не лучшим образом, и сотрудникам больницы было от чего испытать культурный шок. А между тем, у сельских медиков присутствовали все шансы вскорости испытать еще и шок бескультурный, так как я очень сомневалась,  что им когда-нибудь доводилось вживую наблюдать настолько исколотые вены, причем не только на руках.

Очевидно, что первая же попытка сделать мне внутривенное вливание непременно обернется значительными проблемами. Доходило до того, что даже в наркологии я всегда сама у себя брала «контроль», потому что тамошним медсестрам было проще поставить мне катетер, чем найти на теле хотя бы одну целую вену, и хотя персонал в стационаре повидал всякого, тягаться в сомнительном искусстве филигранного попадания с бывалыми наркоманами им, однозначно, не стоило. Тешить свое самолюбие, изощренно издеваясь над Мавринскими эскулапами, я нисколько не жаждала,  да и на такой, в общем-то, довольно предсказуемый поворот событий, почему-то легкомысленно не рассчитывала. Делать ноги было уже поздно, как и менять первоначальный план, а толковые идеи для импровизации у меня отсутствовали напрочь, и мне оставалось лишь уповать на своевременное вмешательство неплохо, в принципе, сработавшегося тандема ангелов-хранителей.

Херувимы великодушно  пришли мне на помощь, дружно навалились на обод колеса Фортуны, и капризная удача повернулась ко мне лицом.  Разоблачительный момент истины так и не наступил, и скрытые под длинным рукавом бабкиной блузки вены  до поры не стали достоянием широких слоев медицинской общественности.  Медичка оставила меня на попечение Вадима и вышла в соседнюю палату за капельницей,  тем самым предоставив мне возможность под благовидным предлогом посещения уборной благополучно смыться из-под надзора. Я уже собралась открыть рот и навешать на уши обеспокоенно взирающему на меня летчику развесистой дунганской лапшички, однако ангелы расстарались не на шутку, и все оказалось еще проще.

-А, вы здесь! Пройдите в кабинет главврача, там полиция приехала, вас ждут, - нетерпеливо позвал из коридора раздраженный мужской голос,-давайте быстрее, а то они вас по всей больнице ищут, найти не могут.

Вынужденный оставить меня без присмотра пилот непростительно долго мялся в дверях, чем вызвал очередной приступ недовольства у обладателя взвинченного баритона, но в конечном итоге все-таки покинул палату. У меня было всего лишь несколько секунд для того, чтобы незаметно выскользнуть в коридор, и, разминувшись с приставленной ко мне медсестрой, затаиться где-нибудь в укромной нише.

Я так сильно торопилась, что забыла даже про розовые сланцы. Я на цыпочках подкралась к двери, выглянула наружу и быстро шмыгнула в заранее примеченное углубление в стене. Что делать дальше я, честно говоря, знала лишь теоретически. Как осуществить свой замысел на практике я даже не предполагала,  хотя промедление в моей ситуации было подобно если не смерти, то окончательному крушению надежд уж точно.

И все же меня  продолжали терзать сомнения в правильности  своих действий. Руководствуясь  внезапно обострившейся интуицией, я короткими перебежками передвигалась по коридору,  пряталась за углами при малейшем звуке шагов,  и, возможно, у меня начались слуховые галлюцинации, но со своего нынешнего « транзитного рубежа» я отчетливо различала голос Олега, правда разобрать слов у меня  пока не получалось.  Удалось ли Мироновне вернуть Айка к жизни? В сознании ли он?  Мне осталось сделать всего несколько шагов, чтобы получить ответы на все свои вопросы, но я внезапно замерла в ледяном оцепенении.

Для Айка я умерла, и чудес на свете не бывает. Последние новости о его состоянии я  с таким же успехом могу узнать из газет, и совсем необязательно ради этого тайком пробираться в палату и одним махом рушить его будущее. Наша миссия? А так ли уж важна эта чертова миссия и не существует ли она исключительно в моем воображении? Нефилимы, Хозяева, Анзати – разве это реальность?  Наверняка мы узнаем об этом только после вторжения на Землю, которое может быть, никогда  и не произойдет. И самое главное- если наши с Айком чувства вспыхнули под влиянием заинтересованных в нашем союзе нефилимов, то имею ли я моральное право побрасывать ветки в этот практически потухший костер?

 

ГЛАВА XXIV

-Как долго он теперь проспит? – в голосе Дмитрия Мезенцева по-прежнему сквозила откровенная тревога, но обреченные нотки призрачной надежды окончательно растворились в светлом волнении нетерпеливого ожидания.

-Да откель я знаю, сынок? Сколько ему надобно, столько и спать будет. Никаких лекарств ему больше давать не дозволяй, а сам не забывай отвар принимать из той скляночки, что я тебе дала.  А мне домой пора, внучка у меня там одна одинешенька осталась, да и людей негоже обманывать – они ко мне со всей страны лечиться едут, у ворот ждут, а я ради вас по району шагайдарю. Так что, везите меня обратно в Краснянку, и Господь вам в помощь!

-Аглая Мироновна!  Скажите, чем  я могу вас отблагодарить? - депутат на секунду замолчал, не находя, по-видимому, нужных слов, способных выразить всю глубину обуревающих его чувств, - вы не представляете, что вы для  меня сделали! Вы вернули мне не только жену и сына  - сегодня я вновь обрел смысл жизни.

-Бога благодари, а не меня, в церкви свечку поставь, на благие цели пожертвуй, а мне самой ничего не надобно, - с редкостным бескорыстием отказалась от предложенного материального вознаграждения бабка, - живи праведно, не греши, и Господь тебя в беде не оставит. 

-Олег, отвези Аглаю Мироновну, - коротко распорядился Мезенцев, - давайте, я вас провожу!

 Дальше развивать явно неприятную для знахарки тему финансового поощрения он благоразумно не стал,  но я не сомневалась, что в его голове уже сформировалась сложная и запутанная схема, призванная  обставить  вручение Мироновне ценного подарка  как абсолютно постороннее мероприятие с исходящей, например, от поселковой администрации инициативой его проведения. Думаю, в совершенстве владеющий современным политтехнологиями депутат всенепременно найдет способ не остаться перед целительницей в долгу, и при этом ни разу не засветиться лично.

На самом деле, если уж кому и было противопоказанно светиться, так это мне самой –  ненадежное укрытие мало способствовало дальнейшему сохранению в тайне моего нахождения в непосредственной близости от палаты Айка, и у меня имелись все шансы попасться на глаза любому из участников сопровождающего Мироновну кортежа на выбор.  Я прилипла к холодной стене и  волевым усилием  заставила себя не дышать. Когда мимо меня размашистой походкой прошел депутатский помощник,  у меня из груди чуть было не вырвался шумный вздох, но, несмотря на разрывающиеся от нехватки кислорода легкие, я сумела сдержаться.  Следующим в коридоре показался  Дмитрий Мезенцев собственной персоной, бережно поддерживающий под руку утомленно шаркающую бабку, и я  не могла не отметить, как разительно депутат изменился с момента нашего разговора на ступеньках больницы. Его фраза о внезапно потерянном и вновь обретенном смысле жизни больше не выглядела позаимствованными из тезисов предвыборной платформы громкими словами – судя по блестящим глазам и разгладившимся морщинам, чувство пока еще слабой, но с каждой секундой крепнущей все сильнее уверенности в завтрашнем дне, изнутри согревало покрывшуюся вечной мерзлотой душу Мезенцева. На мою удачу, депутат был  слишком погружен в свои мысли, и  смотрел  он либо строго перед собой, либо на медленно семенящую рядом с ним целительницу.

  Тот факт, что в мире существует необъяснимое явление под названием «интуиция» сам по себе для меня никакой опасности не представлял – остерегаться, как выяснилось,  следовало людей, у которых  инстинктивное чутье достигало феноменального уровня и в конечном итоге успешно заменяло угасающую с возрастом чувствительность рецепторов. Ровесники Мироновны в общей массе пополняли армию глухих и слепых тетерь с бифокальными очками на носу и слуховым аппаратом за ухом, однако, если  у рядовых долгожителей не оставалось другого выхода, кроме как смириться с текущим положением вещей и передвигаться исключительно по стеночке, то краснянской знахарке ориентацию в пространстве во многом обеспечивала уникальная,  поистине фантастическая интуиция.

Я мужественно вынесла пытку удушьем и уже собиралась, наконец, сделать жизненно необходимый вдох и насытить пылающие легкие кислородом, но вдруг в упор столкнулась с проницательным, всевидящим взглядом Мироновны. Бабка на мгновение повернула в мою сторону укутанную в платок голову  и едва заметно улыбнулась кончиками истончившихся от старости губ. Прямая угроза неминуемого разоблачения вызвала у меня острый приступ нервной дрожи, и  я чуть было не выдала себя мелодичным перестуком своих металлических коронок, но  Дмитрий Мезенцев уже почти  увлек Мироновну к выходу, а никакой реакции в мой адрес так и не последовало, и вопиющие бездействие заинтересованных в раскрытии моего инкогнито лиц свидетельствовало лишь об одном: бабка осознанно дала мне шанс воплотить в реальность свой откровенно безумный план.

-Видать, полегчало ей – смоталась куда-то, зараза эдакая, пока ты за капельницей бегала, даже сандалеты свои оставила, так спешила. Люб, ты посмотри хорошенько, ничего она  тут у нас не сперла?  Я помню, лежал у нас один такой кадр – мало того, что у соседей по палате тумбочки обчистил, так еще и  телефонный аппарат из ординаторской утащил, - я без труда узнала визгливый голос медсестры в зеленой кофточке,  бурно обсуждающей с кем-то из коллег загадочные подробности моего таинственного исчезновения, - беда одна с этими приезжими, правильно  наш участковый на них говорит –«гастролеры»!  Люба, ты смотри-смотри, все на месте или нет, а то пока у главного милиция сидит, мы бы им заодно и на эту подозрительную дамочку заявление написали!

В свете развернутой особо ретивыми сотрудниками Мавринской больницы кампании, направленной на попытку обвинить меня в краже казенного имущества, от оперативности моих дальнейших действий зависело не только мое нахождение на свободе, но  и осуществление причиняющего мне физически ощутимую боль желания  любой ценой увидеть Айка.  Я должна  была любой ценой успеть вклиниться в  краткий промежуток времени между проводами Мироновны и возвращением Дмитрия Мезенцева в палату сына, избежав при этом лобового столкновения с медперсоналом.

Совершать прыжки на столь длинные расстояния мне никогда ранее не доводилось, однако отчаяние придало мне такие недюжинные силы, что я, похоже, играючи выполнила норматив на мастера спорта международного класса. Пока судьба мне благоволила, и хотя на пути мне неожиданно попался один из уже знакомых стекольщиков, я не считала эту случайную встречу фатальным провалом операции. Куда более значительным образом меня огорчала собственная нерешительность, не позволяющая мне одним простым движением просто толкнуть словно специально оставленную приоткрытой дверь. Можно ведь даже не входить, а всего лишь  мимолетно заглянуть в узкую щелочку и сразу же трусливо дать дёру. Ну, сколько еще я буду бестолково переминаться с одной босой ноги на другую и ждать, пока на ледяном бетонном полу отобразятся поданные свыше знаки? Черт, как же мне хочется уколоться!

По всей вероятности опалившая  мозг мысль о героине и послужила для меня  тем самым долгожданным знамением, которого мне так не хватало. Ну уж нет, я уже однажды пошла на поводу у своих низменных потребностей  и оторвалась на всю катушку. Если даже от травки со мной произошло такое мощное помутнение рассудка, что после выкуренного косяка я вместо того, чтобы горько сожалеть о содеянном, наоборот, возжелала большего, и не вмешайся  в ту ночь роковой случай, всенепременно воспользовалась бы самодельным бульбулятором, страшно вообразить, чем грозит мне употребление героина. Я должна научиться проявлять решимость насухую, и лишь тогда можно будет говорить о каких-либо позитивных сдвигах, слабо наметившихся в  затяжном процессе избавления от наркотической зависимости.

В бесконтрольном порыве я все же толкнула дверь, и всем телом содрогнулась от душераздирающего скрипа несмазанных петель, а затем меня передернуло от  влетевшего в разбитое окно голоса.

-Олег, где она? Разве она не должна находиться в машине? –непосвященному слушателю могло бы показаться, что Дмитрий Мезенцев  лишился чего-то очень дорогого его сердцу, но я-то отлично понимала, какую пропажу имеет в виду негодующий депутат.  Впрочем,  сейчас мне было уже все равно.  Я достигла своей цели, а в остальном, хоть трава (будь она трижды неладна) не расти! Сейчас я точно знала, что по своей воле ни сделаю отсюда ни шага, и  объединенному контингенту Мавринской полиции и больничных санитаров придется  силой  выдворять меня из палаты, чтобы впоследствии сдать  на руки вызванной из ближайшего дурдома бригаде, потому что уже одна только гуляющая на моем лице идиотская улыбка является неоспоримым основанием для моей срочной госпитализации в психиатрический стационар.

Нечто иррациональное и неосознанное заставило меня опуститься на колени перед кроватью, и чуть дыша от совершенно неописуемого счастья,  жадно впитывать каждой клеточкой своего тела  непередаваемое ощущения близости к Айку. То, что я сейчас испытывала, ни шло ни в какое сравнение с похожей ситуацией в элитной перовской клинике, когда я также с замиранием сердца ждала пробуждения парня и не отдавала себе отчета в хаотичном нагромождении своих противоречивых чувств. На этот раз мои переживания были гораздо ярче и отчетливее, они искрились и пульсировали во мне, эхом отдаваясь в виски и застилая разум разноцветной пеленой эмоций – такого ошеломляющего прихода у меня не случалось даже от чистейшего афганского героина, после которого мы со Стасом, не рассчитав с непривычки дозу, чуть не отъехали на тот свет.

Айк спал. Спал так крепко и спокойно, что, сколько бы я не вглядывалась в его расслабленное лицо, мне так и не удалось поймать ни одного непроизвольного движения темных, густых ресниц.  Как же я боялась разбудить его неосторожным жестом, как боялась услышать свое имя, сорвавшееся с красиво очерченных губ, и в то же время как жаждала прикоснуться к его щеке и провести ладонью по короткому ежику обесцвеченных волос. Я напрасно тешила себя надеждой, что мне будет достаточно просто посмотреть на Айка со стороны и молча удалиться восвояси – это был наглый, бессовестный и невероятно дерзкий самообман,  фирменный наркоманский прикол из цикла « последний раз  и завяжу». Для меня  каждая наша встреча была тем самым «последним разом», и я честно попробовала соскочить, но вот я снова здесь, и черта с два меня отсюда  вытащишь хоть  за шкирку, хоть за волосы, потому что часть меня навсегда останется рядом с Айком.

-Ладно, вы езжайте, а я пойду проверю, вдруг она к Артуру пробралась, -отсутствием интуиции Дмитрий Мезенцев явно не страдал и, поспешно посадив бабку в машину,  стремглав бросился обратно в больницу, - до свидания, Аглая Мироновна, и еще раз огромное вам спасибо! Скоро мы с семьей вас обязательно навестим.

Мое время вышло. Куда мне идти? За что бороться? По отдельности мы с Айком не способны помочь нефилимам и активировать навигационные системы Приаральского космодрома, а вновь объединиться нам не суждено.  Слишком много препятствий и слишком мало сил для их преодоления.  Теперь я уже точно умерла, и поздно задаваться сакральным вопросам «Есть ли жизнь после смерти?». Зато одно я знаю наверняка: перед тем, как заживо похоронить себя вместе с воспоминаниями о неповторимых мгновениях, проведенных с Айком, я  поняла, что  настоящее счастье заключается уже в самом только наличии этих воспоминаний. У меня было все: небесно-голубые глаза, смотревшие на меня с обожанием и любовью, сильные руки, обнимавшие меня до хруста в суставах,  и до крови искусанные губы, шептавшие мое имя в сладких судорогах блаженства.  Я не просто не достойна большего – объективно я не заслужила  и того, что дала мне судьба. За все нужно платить: за ослепительным приходом следует жесточайшая ломка, а наши отношения с Айком были круче любого прихода.  И все это бред, что в объятия друг-друга нас толкнули преследующие собственные цели нефилимы. Если бы нефилимы были столь могущественны, они бы никогда не позволили нам расстаться!

Дмитрий Мезенцев вот-вот зайдет в палату и пинком под зад выпроводит меня раньше, чем Айк проснется, а потом, как ни в чем не бывало,   избавившийся от меня депутат будет строить долгосрочные планы насчет учебы в Оксфорде и свадьбы с Юлькой. Что станет со мной? Скорее всего, в ситуацию вмешается полковник Голубев, и выхлопочет для ключевой свидетельницы по делу организованной преступной группировки новые документы, а расследующие пожар в поезде оперативники до скончания веков будут искать безвестно пропавшую Ольгу Ситникову, дабы предъявить ей обвинение по тяжелой уголовной статье.  Что дальше? Доживу до суда, дам показания против Валерчика и, саркастически взирая на багровый диск Нибиру в окружении разведывательных кораблей, буду  тихо дожидаться вторжения Анзати.

Нехорошо, конечно, роптать на своих создателей, но сейчас, когда торопливые шаги Дмитрия Мезенцева  отчетливо доносились из глубины коридора,  я не испытывала к нефилимам ничего, кроме презрения.  Нет ничего удивительного, что энэкимы проиграли галактическую войну в Облаке Оорта – до упорства и  целеустремленности Анзати им далеко, как до Луны пешком! Какие они, к черту, боги, если в ответственный момент они  просто напросто умыли руки, оставив своих контактеров во власти внешних обстоятельств?

-Римма, тихо! – широкая ладонь Айка плотно зажала мне открытый в беззвучном крике рот, - быстро, давай в шкаф.

 

ГЛАВА XXV

Ощущение было такое, словно меня как следует шарахнули подушкой по голове –  столь резкая, оглушающая потеря ориентации обычно наступала после инъекции дезоморфина и в отличие от мягкого героинового прихода  надолго оставляла  откровенно неприятное послевкусие. Казалось, я абсолютно выпала из реальности, и все происходящее со мной выглядело не больше, чем воспроизводимым на  широкоформатном экране стереофильмом, состоящим из множества взаимосвязанных эпизодов, в которых  мне по странной прихоти неизвестного режиссера достались все заглавные роли. Когда Айк распрямившейся пружиной вскочил с больничной койки,  быстро окинул  оценивающим взглядом скудную обстановку палаты,  и, лишь благодаря невероятной скорости реакции предотвратил уже готовый сорваться с моих губ крик, я еще что-то соображала, но после того, как парень буквальным образом схватил меня в охапку, насильно запихнул в шифоньер, а потом залез вовнутрь вслед за мной и бесшумно притворил за собой дверцы, меня  окончательно накрыло, я залипла не хуже, чем от четырех кубов первоклассного стаффа и физически почувствовала печально знакомые симптомы  овердоза. 

Человеческому разуму неизменно присуще такое страшное по уровню вредоносности свойство, как инерция мышления, причем иногда степень разрушительности последствий его воздействия многократно превышает все допустимые границы. Ярким примером, великолепно иллюстрирующим справедливость данного утверждения, явилось поведение Дмитрия Мезенцева, переступившего порог палаты, всего  лишь  пару мгновений  спустя.  Обнаружив пустую кровать  и второпях свалившееся на пол одеяло, депутат первым делом рванулся к окну, удостоверился в том, что  к покрытым застарелыми потеками краски шпингалетам никто не прикасался, в отчаянии схватился обеими руками за голову и пулей вылетел в коридор, где ему имела неосторожность попасться на глаза визгливая медсестра в зеленой кофточке, принявшая на себя основной удар праведного гнева.

-Почему вы оставили моего сына без присмотра? Где Артур? Я вас спрашиваю, где он? – похоже, для пущей убедительности Мезенцев основательно встряхнул искренне не понимающую сути наезда  медичку за лацканы белого халата,  и до той, наконец, дошло, что  незваный гость из Перовска  шутить, однозначно, не намерен,  и она попыталась что-то невнятно промямлить в свое оправдание. Судя по всему, ее жалкие потуги впечатлили разъяренного депутата не больше, чем голодного леопарда вегетарианское меню, и от невразумительных вяканий Мезенцев завелся еще сильнее.

-Что у вас тут вообще за беспредел творится? Больные предоставлены самим себе,  врачи в это время черт знает где гуляют… Немедленно найдите Артура, он должен быть где-то здесь! И учтите, я этого так не оставлю, внеплановую служебную проверку я вам лично от себя гарантирую!

-Да успокойтесь вы, пожалуйста! – медсестра мастерски улучила момент и, дождавшись паузы в возмущенной тираде, вновь предприняла попытку разрешить  возникший конфликт мирным путем, - никуда ваш сын не денется, наверное, в туалет вышел, а вы паникуете на пустом месте.  Надо радоваться, что он на ноги встал!

-Елена Николаевна, а где Римма? – надежды медсестры представить форс-мажорную ситуацию как единичный случай рухнули, словно карточный домик. Громко и недвусмысленно поинтересовавшийся моим текущим местонахождением голос принадлежал пилоту арендованного Дмитрием Мезенцевым вертолета,  и невинный, в принципе-то вопрос Вадима, мигом смазал показную картину якобы царящей в Мавринской больнице образцовой трудовой и исполнительской дисциплины. Ни сном, ни духом не ведающий о разворачивающейся в стенах сельского госпиталя драме и тем более даже смутно  не подозревающий о своем в ней участии, летчик всерьез озаботился моим исчезновением  и недрогнувшей рукой от души подлил масла в огонь, - мне придется со следователем проехать, я хотел с Риммой попрощаться, а мне сказали, она куда-то ушла,  и никто не знает, где она. Вы ее не видели?

-Римма? – с угрожающими интонациями переспросил Мезенцев, и не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять – этих пациентов медперсонал запомнит на всю оставшуюся жизнь, а уж предположить, насколько строгое предписание ждет руководство клиники после клятвенно обещанной перовским депутатом служебной проверки, у меня элементарно не хватало воображения. Однако, сейчас Мезенцеву было явно  не до разборок с нерадивыми эскулапами, и он без колебаний отложил неминуемую расправу  с ними  до лучших времен. Одно лишь упоминание моего имени моментально объяснило ему если не всё, то очень многое: по крайней мере, теперь депутат точно знал, что разыскивать ему  отныне предстоит сразу двоих.

-Ну, да, Римма, - с обезоруживающим простодушием подтвердил Вадим, - та девушка, которой на улице вдруг плохо стало… С ней все в порядке?

-Пока в порядке, но как только я до нее доберусь, она глубоко пожалеет, что не прислушалась к моим словам, - с ненавистью процедил Мезенцев сквозь зубы, - я требую найти моего сына и эту…Римму! Что вы все встали, как истуканы?

-Дмитрий Алексеевич, я думал, мы вместе в участок поедем? – по всей вероятности,  угодивший в полицейский капкан летчик очень рассчитывал на  покровительство влиятельного клиента, но сунулся со своими животрепещущими вопросами он к депутату в весьма неподходящее время, за что, естественно, сразу же и поплатился.

-Я тебе, что адвокат? – нервно возмутился депутат, - у меня сын пропал, а ты  хочешь, чтобы я по твоим делам сейчас мотался? Мой помощник с тобой свяжется…позже.

Тяжелый вздох разочарования, вырвавшийся из груди Вадима, был отлично слышен даже в недрах шифоньера. В подавляющем большинстве случаев на ходу брошенное «позже» означало завуалированное «никогда».

-Нужно перекрыть все выходы, в том числе служебный, - скомандовал Дмитрий Мезенцев, позабывший о незадачливом пилоте раньше, чем тот успел скрыться из  вида, - проверьте подвалы, чердаки, подсобки, санузлы. У вас вообще охрана есть?

-Сторож, - еле слышно пискнула медсестра, и уже совсем упавшим голосом добавила, - ночной.

-Идиоты, - безапелляционно заклеймил существующую в больнице систему безопасности депутат, - пещерный век какой-то. Я  к парадному входу, а вы, если не хотите лишиться работы,  организуйте поиски в здании. И передайте своему начальству: не дай бог с Артуром что-нибудь произойдет, я до министерства здравоохранения не поленюсь дойти!

-Люба! – заглушая удаляющуюся дробь шагов Мезенцева,  огласил коридор надрывный вопль медсестры, -Люба, беги к главному, скажи, что мужик этот психованный, видать, белочку словил, и даже Мироновна ему не помогла. А я пока гляну, может,  пацан его в туалет пошел, да в наших лабиринтах заблудился. И смотри, если девку эту, ну ту, что тапочки забыла, где увидишь, сразу мне сообщай. Что за день такой сегодня? С раннего утра всякие придурки продыху не дают!

Снаружи установилась обманчиво-зыбкая тишина, словно кто-то находящийся за сценой, внезапно отключил звуковое сопровождение неоконченного спектакля. Опустился занавес и наступил антракт – короткий перерыв перед грандиозным вторым действием. Так не пора ли произвести смену декораций? А может быть, и заявленный репертуар уже давным давно морально устарел?

Все это время мы с Айком старались не только не шевелиться, но и, по возможности, желательно, не дышать.  Сохранять неподвижность нам обоим удавалось на удивление легко – куда более сложной задачей оказалось сбросить с себя чары сковавшего нас оцепенения. Ограниченная площадь шкафа не позволяла нам выпрямиться во весь рост, и мы  так долго стояли, скрючившись в три погибели, что онемевшие конечности и затекшие спины упорно не желали возвращаться в нормальное состояние. О том, чтобы вернуть в нормальное состояние основательно съехавшие набекрень мозги,  как вскоре выяснилось,  даже не могло вестись и речи.

Неуправляемое залипание меня практически отпустило. Я хотела открыть глаза, но неожиданно осознала, что я их ни на секунду не закрывала, а все это время бесцельно таращилась в темноту остекленевшим взглядом.  И это при том, что находилась я, можно сказать, в объятиях навалившегося на меня всем телом Айка, будто собиравшегося грудью заслонить меня от любых поползновений извне. И тем более неожиданным стали для меня слова парня, первыми прозвучавшие с момента нашей встречи.

-Это ты? – взволнованным шепотом спросил Айк, и, вероятно, чтобы наверняка убедиться в моей материальной природе, крепко прижался губами к моим губам. Судя по тому, что результаты наспех проведенного эксперимента уложились в одно проникновенное ругательство, они устроили парня по всем пунктам.

-Мазафака! Я ведь думал, что все это мне строго снится – ты, Анзати, Хозяева…, -переливающиеся через край эмоции Айка попытались найти воплощение в порывистом взмахе взметнувшейся в воздух руки, но парень волевым усилием заставил себя воздержаться от жестикуляции во избежание катастрофического опрокидывания  довольно неустойчивого шифоньера, - я понял, мы с тобой как-то  попали в параллельный мир! Ведь там…там мы оба уже умерли, да? Но откуда здесь отец? Он, что, тоже…?

-Айк, никто нигде не умер, я все тебе потом объясню, - черта с два у меня найдется смелости рассказать ему всю правду,  и поэтому  сейчас я  уж точно не стану тратить на это драгоценное время. Пусть нефилимы, ангелы-хранители и прочая поднебесная шушера трудятся над поисками рационального объяснения, а у нас  и так хватает неотложных дел первостепенной важности, если мы, конечно, не решили навеки поселиться в этом замечательном, уютном шкафчике, предназначенном не то для хранения личных вещей занимающих палату пациентов, не то для складирования постельного белья.

-Пофиг, мазафака! – Айк толкнул плечом дверную створку, и с несокрушимой уверенностью протянул мне руку, - пусть будет параллельная реальность, главное, что в ней ты жива,  и забил я на все остальное!

Честно говоря, я совершенно не знала, как себя теперь вести. Айк  сходу выбрал наиболее правдоподобный с его точки зрения вариант, объективно не имеющий ничего общего с окружающей действительностью, и самым потрясающим обстоятельством во все этом безумии являлся тот спонтанный вывод, который парень моментально сделал, основываясь лишь  на своих ничем не подтвержденных умозаключениях.  Не смутил Айка даже тот факт, что другое измерение донельзя напоминало рядовую больничную палату,  а разлучить нас здесь старались еще с большим усердием, чем в «прошлой жизни». Ему оказалось гораздо проще поверить, что его последний заезд на скутере окончился летальным исходом,  и в загробном мире мы навсегда обрели друг друга, чем обвинить меня в предательстве.

-Первый этаж? – удивленно вскинул брови Айк,  с силой дергая оконную задвижку. Инерция мышления у него тоже работала дай боже, но, к счастью, с разыскивающим нас Дмитрием Мезенцевым они мыслили в кардинально противоположных направлениях, - давай, сначала я  сам вылезу, и тебя снизу подстрахую .Скорей, пока нет никого. По ходу дела окна куда-то на задний двор выходят.

По правде сказать, я боялась, что  удары судьбы изменили Айка до неузнаваемости, но «всем смертям назло» он остался прежним – стройным, мускулистым парнем со словно светящимися изнутри небесно- голубыми глазами и отчаянным, мятежным сердцем. Как ни крути, у  него был свой  четкий стержень, и, может быть порой, это  качество значительно усложняло ему жизнь, но в противном случае это был бы уже не Айк. Даже со спины, в белой футболке и широких спортивных штанах, он казался невыразимо родным и близким, будто бы мы и вовсе никогда не расставались. Нарушали гармонию лишь босые ноги парня, и я невольно задумалась о своих проблемах с обувью. Если я впопыхах забыла сланцы в палате, то у Айка обувь отсутствовала изначально – для постоянно находящегося в коматозном состоянии больного она была откровенно бесполезна.  

Первый этаж в Мавринской больнице можно было смело приравнять ко второму в среднестатическом жилом доме, и, настраиваясь на решающий прыжок, я мысленно вылила на неизвестных проектировщиков с десяток доверху наполненных  грязью ушатов. Тянуть резину было дальше некуда, а проклятая лодыжка вдруг ощутимо  дала о себе знать,  и я никак не могла заставить себя выполнить «смертельный номер». 

Подбадривал меня благополучно приземлившийся в аккурат  рядом с мусорными бачками Айк исключительно при помощи жестов, но делал он это настолько выразительно, что я понимала его нетерпение без слов. Оживление в коридоре стало для меня дополнительным стимулом  и я, наконец, прыгнула. Бабкина юбка надулась бесформенным парашютом и так  неприлично задралась в полете,  что я от души порадовалась  абсолютной безлюдности простирающегося под окнами пустыря.

Айк помог мне подняться, окинул меня  встревоженным взглядом и вдруг произнес фразу, которую я еще недавно готова была адресовать ему самому:

-Мазафака, ты так изменилась! Твоя прическа, твоя одежда – все стало совсем другим, -парень резко замолчал  и недоверчиво прищурил глаза, - это точно ты? Покажи вены и…улыбнись мне!

 

ГЛАВА XXVI

Если вспомнить, насколько страстно и отчаянно я мечтала избавиться от оставшихся после четырех  с лишним лет на игле «особых примет», то моя искренняя радость по поводу стабильного наличия железных коронок и напрочь исколотых вен выглядела по меньшей мере странной. Однако, обширная доказательственная база целиком и полностью убедила Айка в моей идентичности, а  демонстративно вытащенная  из кармана мятая пачка дешевых сигарет без фильтра окончательно развеяла его последние сомнения. Да, теперь у меня был совершенно иной цвет волос, а вместо привычных джинсов на мне красовалась пропитанная запахом нафталина старомодная хламида, но упорно продолжающий верить не то в альтернативную реальность, не то в реинкарнацию душ Айк никогда не придавал ключевого значения внешнему антуражу. Вот и на этот раз он словно видел меня насквозь, и от пронизывающего взгляда его небесно-голубых глаз у меня, как и прежде, подкашивались ноги и замирало сердце.  Я намеренно отгоняла мысли о неизбежном раскрытии карт, и даже не представляла, каким образом у меня получится рассказать Айку обо всем случившемся со мной за время нашей разлуки. Оставалось полагаться лишь на помощь  и без того пребывающего в хронической запарке ангела-хранителя, которому  по моей вине не удавалось расслабиться ни днем, ни ночью.

-Ты знаешь, где мы находимся? – Айк покрутил головой по сторонам, тщетно пытаясь сообразить, куда нам двигаться дальше, - что это за место?

-Колхоз какой-то, Мавринка называется, - лаконично сообщила я, - по идее, совсем близко от границы с Казахстаном.

-Вообще жесть, мазафака! – задумчиво резюмировал парень, - выберемся из этой больницы, и ты мне объяснишь, как мы здесь оказались, окей?

В ответ я кивнула так слабо и неуверенно, что даже поглощенный экскаваторными раскопками в нагромождении собственных мыслей Айк интуитивно почувствовал подвох. На мое спасение, неумолимо поджимающее время не располагало к  немедленному выяснению отношений,  и жестоко терзающие меня угрызения совести (никогда бы не подумала, что она у меня есть, но факт оставался фактом)  неохотно заняли выжидательную позицию, уступив место гораздо более приоритетным задачам насущного характера.  Удачное расположение выделенной для сына депутата Мезенцева палаты определенно сыграло нам на руку и дало существенную фору на старте, но рассиживаться под окнами и рассеянно созерцать переполненные мусорные контейнеры в сложившихся обстоятельств для нас было крайне неосмотрительно. Впрочем, пока Айк сосредоточенно сверял якобы представшую перед ним копию с запечатлевшимся в его памяти оригиналом, мы благополучно упустили все предоставленные судьбой преимущества и теперь вынуждены были затаиться под карнизом, предварительно  присев на корточки, чтобы нас не заметили  из выходящих на задний двор окон.

Сформировавшееся у меня ранее мнение о том, что Мавринка является далеко не таким глухим захолустьем, как запомнившаяся мне в качестве оплота повального мракобесия Краснянка, неожиданно получило свое неоспоримое подтверждение.  С пыхтением, чиханием, кашлем и прочей сопутствующей подвергшемуся неоднократному ремонту двигателю атрибутикой на территорию больницы внезапно въехал самый настоящий мусоровоз,  непроизвольно вызвавший у меня острый приступ воспоминаний о навсегда ушедших деньках в оранжевом жилете. Оборудованный манипуляторами коммунальный транспорт один в один походил на своих перовских собратьев, и отличался от них разве что большей степенью изношенности и повсеместными вмятинами, полученными в ходе обрушившегося на район аномального града. 

Выбранное нами в качестве укрытия место позволяло нам оставаться вне поля  зрения мусорщиков, но мы сами прекрасно видели, как осуществляется выгрузка содержимого бачков в объемный кузов спецмашины. Не знаю, что было тому основной причиной: профессиональная солидарность или  наложенный долгой работой с бытовыми отходами отпечаток, но действовали оба мусорщика, как на подбор, неаккуратно, и еще до того, как первый из опорожненных контейнеров опустился обратно на площадку, вокруг успели образоваться щедрые россыпи  угодивших мимо резервуара отбросов, собирать которые, по всей вероятности, предполагалось числящемуся в штате Мавринской больницы дворнику.  В бытность мою непосредственным участником социально ориентированной программы общественных работ, мне  нередко доводилось в прямом смысле подчищать производственных огрехи мусорщиков, и однажды я даже была вознаграждена за свои труды  выпавшим из бачка пакетом, в котором я обнаружила кощунственно выброшенные жильцами книги, здорово скрасившие мне бесконечные вечера на теткиной кухне.

Скорее всего мы с Айком благополучно переждали бы плановый вывоз мусора, и вслед за беспрестанно извергающим из выхлопной трубы клубы черного, вонючего дыма грузовиком осторожно выскользнули бы за  пределы  дощатого ограждения. Но как это обычно и происходит, в ситуацию вмешался его величество случай, в нарушение всех правил  fair –play вероломно выступивший за команду наших преследователей.

-Елена Николаевна, а я ведь окно не открывала, - раздался прямо над нами женский голос, - боялась, что опять град пойдет. Глядите-ка, будто бы следы на подоконнике?

-Да, вроде как и правда, - чуть помедлив согласилась визгливая медсестра, - Люба,  как же так? Под кроватью он что ли сидел? Или в шкафу? 

-Вот артист так артист! –с  нескрываемым восхищением фыркнула Люба и, судя по тому, что ее следующие слова прозвучали почти рядом, по пояс высунулась в окно, - эй, Макар Семеныч,  ты тут парнишку молодого нигде не видал?

Закончившийся выгружать отходы из второго контейнера мусорщик недоумевающе задрал голову.

-Привет, Любань! – как со старой знакомой поздоровался с медсестрой Макар Семеныч,  и с боязливой почтительностью добавил, - доброго утречка, Елена Николаевна!

-Кому доброе, а кому и нет, - без энтузиазма откликнулась медичка в зеленой кофточке, по всей видимости державшая в ежовых рукавиц не только сотрудников больницы, но и внушавшая священный трепет даже  экипажу мусоровоза, - слушай, Семеныч, посмотри получше, где-то во дворе он должен быть. Симпатичный такой пацанчик, в белой футболке, сразу видно – из городских! – Елена Николаевна вдруг резко замолчала и затем кардинально сменила интонации с просительных на обвинительные, постепенно переходя на пронзительный визг, -  Вы чего мусор везде сыпете, свинота?  Еще раз увижу, начальнику скажу, будете вручную из бачков в машину перекладывать. Обнаглели до невозможности, по- другому не сказать! Я, что ли, после вас убирать буду? Что у тебя, что у напарника твоего руки из задницы растут!

-Так техника старая,  захват плохой, - попытался было оправдаться Макар Семеныч, но под уничижительным взглядом медсестры быстро скис и сразу же перевел неприятный разговор на менее скользкую тему, - что-то не видать тут никакого пацана, вроде как спрятаться ему негде, разве только за углом…

-Так иди и глянь! – потребовала Елена Николаевна, слегка понизив тон, - Люба, а ты на досуге звякни их руководству, скажи – пускай или технику, или работников меняют. Чай не в хлеву живем, у нас  все-ж таки больница, а не сарай!

-Вот же курва писклявая! – еле слышно выругался Семеныч, на лету зашвырнул в кузов особо заметно выделяющийся на траве мусор, и с грохотом захлопнул металлический бункер, - Мишка, заводи мотор, я сейчас вернусь и поедем!

-Мазафака! – одними губами прошептал Айк, еще плотнее вжимаясь в стену. Приглушенный звук его  голоса мгновенно потонул в утробном реве двигателя, пережившего отпущенный ему срок эксплуатации минимум лет на  тридцать. Мусоровоз подпрыгнул на месте и разразился долгим чахоточным кашлем, вследствие чего задний двор Мавринской больницы окутал  невыносимо удушливый запах дизельного топлива.

-Люба, закрывай окно, задохнуться можно! – взвизгнула Елена Николаевна так громко, что даже злобно рычащий мотор грузовика оказался бессилен ее «перекричать», - ой, аж плохо мне стало!

Имейся у криворуких мусорщиков чуть больше воображения, они бы опорожняли контейнеры с работающим двигателем, и количество контролирующих их аккуратность наблюдателей  непременно обнулилось бы в мгновение ока, но, вероятно, экономию солярки они с поразительным самопожертвованием ставили превыше личного комфорта.  Зато в отличие от обделенных фантазией мавринских коммунальщиков, Айк отсутствием способностей к творческому мышлению абсолютно не страдал, причем градус креативности у него периодически не просто зашкаливал, а вопиющим образом переходил  все грани разумного. Так как я всегда признавала за собой довольно слабый иммунитет к распространяемой посредством дурного примера заразе, нет ничего удивительного, что я с легкостью поддавалась на всякого рода провокации, чтобы в процессе столь обожаемого мной еще со время наркологического стационара ретроспективного анализа с ужасом осознать  тяжесть своего  крайне необдуманного поступка.

Помимо чрезвычайно развитого воображения у Айка присутствовали еще и такие немаловажные качества, как наблюдательность и предусмотрительность, и в моментально принятом парнем решении они, бесспорно,  сыграли далеко не последнюю роль.  Я же ощущала себя исключительно бесплатным приложением, и, учитывая то безоговорочное доверие, которое я испытывала к Айку, особо упираться не стала. А возможно, мне все-таки стоило проявить принципиальность.

Я даже и не заметила, что ощутимо разнервничавшийся после вполне обоснованной критики со стороны визгливой медички Макар Семеныч,  находясь в растрепанных чувствах, забыл закрыть мусороприемник и отправился на поиски бесследно исчезнувшего Айка, оставив «груз с душком» в свободном доступе. Допущенная Семенычем халатность грозила обернуться в первую очередь  высыпанием всего многообразия бытовых отходов из кузова, как только грузовик начнет движение, и сие  досадное происшествие ни в коей мере нельзя было назвать незначительным эпизодом  в небогатой на интересные события деревенской жизни, однако навряд кто-либо мог предположить, что некоторые предприимчивые личности воспользуются небрежностью мусорщика в столь экстремальных целях.

- Нету никого, - недовольно объявил вернувшийся с обхода не солоно хлебавши Семеныч, - что за вздорная баба, мать ее за ногу? Взбаламутит всех, а самой уже и след простыл, даже окошко закрыла! Елена Николаевна, ау? Да и черт с ней! Ох ты, господи, я же бункер не запер!  Мишка, а ты чего движок заглушил?

-Да тут тебя товарищ спрашивает! – голос у второго мусорщика был хриплый и то ли простуженный, то ли прокуренный, - поговори с ним сам, я ничего понять толком не могу!

-Что тут непонятного? Я всего лишь хочу узнать, где мой сын! – раздраженно выкрикнул Дмитрий Мезенцев,  - Елена Николаевна сказала, он  сюда через окно вылез, вы должны были его видеть!

-Так это из-за вашего сына такой хай-вай поднялся? – уточнил Семеныч, - да смотрел я здесь везде, нету никого, наверное, уже за ворота убежал.

-За воротами его ждут. Я уверен, что Артур не покидал больницу. Он где-то здесь, - депутат выдержал не предвещающую ничего хорошего паузу и, чеканя каждое слово, осведомился, - а девушку вы не видели? Невысокая, худощавая, босая, одета в какие-то обноски…

-Мишка, ты не видел?– вяло спросил у напарника  Макар Семеныч, -может, пока я отходил, тут такая появлялась?

-Не, никого не было, - прохрипел из водительской кабины Мишка, - я бы приметил…

-Ладно, мил человек,  ты извиняй, нам дальше ехать пора! – деликатно свернул беседу Семеныч, - сам понимаешь, после града  по всему селу мусора целые  горы, а мы даже одного рейса еще не сделали.

-Он должен быть здесь! – не унимался Дмитрий Мезенцев, чья многократно обострившаяся интуиция настойчиво указывала на косвенную причастность мусорщиков к нашему дерзкому побегу, - если вы видели Артура, но не сказали об этом мне, имейте в виду, я найду способ привлечь вас к ответственности!

-Ты чего разошелся? – возмутился далекий от соблюдения субординации Семеныч, - сказано – не видали, значит – не видали.  Кому хошь жалуйся,  а наше дело маленькое – на свалку мусор вывозить. Будешь мешать – я на тебя тоже управу найду, хоть ты  и  с городских. Мишка, заводи давай,  делать нам здесь больше нечего! А ты чего встал посреди дороги? Под колеса попасть хочешь? Ну,  чего вытаращился? Или ты думаешь, что мы твоего сынка прячем? Так я могу тебе бункер открыть и хоть весь мусор перерой, только, чур, обратно загребать потом своими руками будешь.  Всё, Мишка трогай, и так  от графика отстали.

Если бы Дмитрий Мезенцев доверился своей интуиции и согласился на грубовато-ироничное предложение Семеныча лично покопаться в отходах, он бы, несомненно, обнаружил много чего интересного.  К примеру, двоих старательно зажимающих носы человеческих особей, чуть ли не с головой утопающих  в содержимом мусорных бачков.  Вопреки нашим надеждам на то, что следующим пунктом назначения после Мавринской больницы станет местная свалка, мусоровоз заехал еще в одно место, где на нас вывалилась до одурения вонючая масса с  очевидным преобладанием остатков скоропортящихся продуктов питания в  своем качественном составе.  Думаю, противогазы в экипировку ангелов-хранителей отродясь не входили,  и когда грузовик, наконец, остановился, я поняла, что выкарабкиваться из этой дурнопахнущей истории нам придется самостоятельно.

 

ГЛАВА XXVII

Понятия не имею, каким образом на небесах была организована система премирования особо отличившихся при выполнении ответственного задания херувимов, но обладай я хотя бы малейшим влиянием на процесс принятия высочайшего решения относительно поощрения ангелов-хранителей,  наши с Айком покровители ни в коем случае не остались бы без заслуженного вознаграждения. Если не вдаваться в детали и рассматривать ситуацию исключительно с оптимистической позиции наполовину полного стакана, нам  невероятно везло с самого начала. Ведь чисто теоретически  на больничный двор мог въехать вовсе не  мусоровоз, а, к примеру, ассенизаторская бочка, и красноречивое выражение «оказаться по уши в дерьме» неизбежно стало бы для нас суровой реальностью. Ну, а во-вторых, уже находясь внутри бункера, я с ужасом обнаружила, что мы лишь чудом избежали малоприятной перспективы быть раздавленными прессовальной плитой, не иначе как благодаря своевременному вмешательству божественного провидения пребывающей  на данный  момент в нерабочем состоянии.

Очередной повод для безудержного веселья судьба милостиво подарила нам уже на свалке. Механическая выгрузка мусора осуществлялась по принципу самосвала, и мы с Айком  благополучно успели  отползти на  безопасное расстояние, прежде чем  Макар Семеныч и его хриплоголосый напарник вылезли из кабины грузовика. Убедившись в том, что следующему рейсу за новыми партиями бытовых отходов больше ничего не препятствует, выбившиеся из графика мусорщики  отправились нагонять  бездарно потраченное на крайне непродуктивную беседу с Дмитрием Мезенцевым время, и под звучный аккомпанемент своего злополучного двигателя спецмашина вскоре скрылась из вида. О том, что среди собранных по всей деревне отбросов в бункере путешествовала также пара авантюристов поневоле, мусорщики, естественно, даже не догадывались, и  потому их светлых помыслов ничто не омрачало,  а вот нагло прокатившимся «зайцем» пассажирам после высадки пришлось весьма несладко и количество причин на то было столь же велико, как отставание газет от интернета.

Хотя окружающий нас мусор значительно смягчил откровенно жесткую посадку  и наши кости остались целыми,  в падении я  с размаху ударилась о железную арматурину, а острый осколок битого стекла пропорол тонкую ткань еще недавно белоснежной футболки Айка,  и на плече у парня отчетливо выступило постепенно разрастающееся кровавое пятно. От души досталось и моей несчастной лодыжке, вновь растревоженной довольно неудачным приземлением, и теперь на моем  теле образовалась сразу два очага ноющей боли, единственная польза от наличия которых заключалась лишь в некотором отвлечении от плотно впитавшегося мне в кожу запаха тухлятины.

Несколько минут мы тупо лежали в неподвижности, сосредоточенно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, и полной грудью вдыхали зловонный воздух, по сравнению с витающими в чреве мусоровоза миазмами казавшийся нам ионизированным, кондиционированным и чуть ли не благоухающим фиалками. Душевного равновесие мне подобное времяпровождение почему-то совершенно не прибавило и, наконец, осознав, что ртом можно не только дышать, но и говорить, я  нервно поинтересовалась у также не демонстрирующего благостного расположения духа Айка:

-Что дальше? Давай, импровизируй, ты же у нас на это мастер!

Достойного ответа на сходу предъявленные мною претензии у парня навскидку не нашлось. Он  молча поднялся на ноги и с перекошенным от боли в оцарапанном плече лицом протянул мне руку, потом внезапно спохватился и быстро вытер грязную ладонь о футболку, что, впрочем, заметного результата, к сожалению, не принесло.

-Айк, ты вообще в курсе, что ты псих? – спросила я, с трудом принимая вертикальное положение. Несмотря на то, что произнесенная мною фраза изначально задумывалась как классический образец неприкрытого ехидства,  стоило мне увидеть в небесно-голубых глазах парнях виноватое, растерянное отчаяние, и мне мгновенно расхотелось язвить. В итоге все же сорвавшиеся с моих губ слова прозвучали практически комплиментом,  и я вдруг поняла, что улыбаюсь. Улыбаюсь во все свои коронки, стоя в центре свалки, распространяя вокруг неповторимое амбре и жестоко страдая от усиливающегося дискомфорта, причиняемого мне поврежденной лодыжкой, и только что готовый провалиться  от запоздалого смущения сквозь землю Айк, с полыхающим на  перепачканных щеках румянцем тоже не в силах сдержать улыбки. Парень улыбнулся мне той самой улыбкой, которую я миллионы раз вспоминала  после нашего вынужденного расставания, и за возможность вживую наслаждаться ее теплом и светом я согласна была платить любую цену.

-Мазафака,  я сейчас уже сам не знаю, зачем я это сделал, - Айк порывисто взмахнул рукой,  и так как жестикулировал он, ни на секунду не выпуская моей ладони,  меня не покидало устойчивое чувство, что в довершение к уже имеющему в наличии растяжению я вскоре заработаю еще и вывих плечевого сустава. Что касается, глубокого рассечения самого Айка,  то боль вынуждала парня без необходимости не шевелить пострадавшей рукой, и  ограничиваться упрощенным вариантом невербальных способов аргументации, - в голове что-то строго замкнуло – надо и всё. Также было, когда я тебя в шкаф затащил – толком и мыслей никаких не было, рванул со всех сил, а потом уже сообразил, что даже не знаю, где я нахожусь. Будто кто-то подстегивал меня, что ли, не могу объяснить… А потом, до меня дошло, что ты жива, и все мне стало по фиг – пусть это сон, или другой мир, без разницы мне уже. Я себе сказал, мазафака, Айк, в третий раз ты ее не потеряешь, и всё, мозги вырубились.  В шкаф, в окно, в мусоровоз этот гребаный – строго на инстинктах! Римма, я до сих пор ничего не понимаю, может, поэтому туплю на каждом шагу, и… я до конца не верю, что ты настоящая, что я настоящий, что все вокруг нас тоже настоящее!

-Еще какое настоящее, Айк! – авторитетно сообщила я и со злости на саму себя душевно пнула попавшийся по закону подлости именно под больную ногу   обломок неизвестного происхождения, после чего  долго и лихорадочно озиралась в поисках стенки, на которую можно было  влезть от незабываемых ощущений в лодыжке.  Так как столь крупногабаритный строительный мусор на скромной мавринской свалке не водился, я лишь сдавленно застонала и до скрипа стиснула зубы.

-По любому, надо двигать отсюда, - Айк  отпустил мою ладонь и осторожно приобнял меня за плечи, -успеем еще поговорить.  Ты идти можешь? А то давай я тебя понесу, хочешь?

Красное пятно на футболке Айка расплылось до таких угрожающих размеров, что масштабы непрекращающегося кровотечения начали внушать мне серьезные опасения. Черт бы с  ней, с моей ногой –  если уж я  на собственном примере блестяще опровергла многократно проверенное утверждение, что с дезоморфина спрыгивают только в гроб,  то заморачиваться на такой мелочи, как ноющая лодыжка мне и вовсе неприлично. А вот рану Айка нужно срочно перевязать,  желательно, перед этим тщательно продезинфицировав.

-Римма, ровно всё, забей, - парень поймал мой обеспокоенно-задумчивый взгляд, - царапина и царапина, позже разберусь.

-Позже, это когда у тебя заражение крови начнется? –  с едкой горечью уточнила я, - прикольная штука, я видела:  будущий труп лежит пластом  с температурой под сорок и мечтает лишь о том, чтоб поскорее сдохнуть. Ты хоть представляешь, сколько ты  в эту свою царапину всякой гадости занес? Пошли обратно в Мавринку – если сдадимся добровольно, то нам бесплатно окажут медицинскую помощь и, возможно, пустят в душ.

-Даже не надейся! – в процессе красочного описания жутких симптомов, наблюдаемых на запущенной стадии прогрессирующего сепсиса, Айк ощутимо напрягся и непроизвольно зажал рукой кровоточащее плечо, однако убедить его вернуться в больницу, по всем признакам, было не  менее сложно, чем заставить  кабана танцевать лезгинку, - короче так, ты знаешь, в какой стороне граница?

-Ну…, - невразумительно  промычала я, впадая в ступор не только от самой постановки вопроса, но и от скрывающейся за ним подоплекой, - не скажу, что знаю наверняка, но приблизительно догадываюсь. И могу тебя заверить, пешком мы туда доберемся  как раз под Новый Год, особенно с моей ногой.

-Римма, Римма, расслабься,- здоровой рукой  парень еще сильнее притянул меня к себе и мимолетно коснулся губами моего виска. К этому моменту вошедшее в зенит летнее Солнце уже шпарило по полной программе,  и пищевые отходы предсказуемо начали разлагаться от жары, что не замедлило сказаться на резком превышении предельно допустимой концентрации сопутствующих выбросов. В одном Айк был, несомненно, прав: оставаться на свалке было абсолютно невыносимо, и проблема  настойчиво требовала радикального решения.

- Пошли потихоньку, - почувствовавший мою неуверенность парень ненавязчиво подтолкнул меня вперед,- двинем по направлению к границе, выйдем на какую-нибудь деревню, где нас никто не ищет, а там уже с местными по ходу дела раскидаем. Окей?

-Хорошо, - с откровенным скептицизмом кивнула я, крайне слабо представляя себе, каким образом Айк планирует воплотить задуманное в жизнь,- но с  твоей рукой все равно надо что-то делать.

-Сделаем, -с показным легкомыслием отмахнулся парень, мужественно попытался стянуть футболку и, когда ему это удалось, по подбородку у него стекала тоненькая струйка  крови из прокушенной губы, - перевяжи пока, а то правда как-то не очень…

Вслух сетуя на отсутствие обеззараживающих средств, я вывернула футболку наизнанку, свернула ее жгутом и крепко перетянула рану. Фельдшер из меня был, конечно, как из барана велосипедист,  но кое-какими навыками я, безусловно, обладала, хотя в моем наркоманском прошлом имел место травматизм несколько иного рода.  С объективной точки зрения, все, что  мы сегодня сотворили и намеревались сотворить, противоречило канонам элементарной логики, и если  я чуть больше суток назад  уныло брела по шпалам в почти аналогичном виде, то смотреть на покрытого грязью, пылью и еще непонятно чем Айка мне было нестерпимо вдвойне.

Для постороннего взгляда, картина и вовсе была из разряда шокирующего натурализма. Двое босоногих оборванцев еле-еле плетутся по бездорожью, заботливо поддерживая друг-друга и по очереди затягиваясь одной сигаретой. Для пущей живописности следует добавить, что хромота превратила меня в  неуклюже переваливающуюся с боку на бок утку, Айк периодически жаловался на онемение чересчур сильно перетянутой руки, а сигарета была последней и пополнения табачных запасов на горизонте не предвиделось.  К счастью, в качестве свалки жителям Мавринки и близлежащих населенных пунктов служил  достаточно отдаленный от жилого массива пустырь, и лицезрели нас лишь противно каркающие вороны и еще какие-то мелкие пестрые птички неустановленной видовой принадлежности.

Минут через двадцать мы вышли на проселочную дорогу, явно носившую следы регулярного автомобильного движения и первым, что сразу бросилось мне в глаза, так это вполне пристойный, не чета покосившемуся Краснянскому убожеству, указатель, раздвоенным жалом двух разнонаправленных металлических пластин обозначающий возможные маршруты дальнейшего следования. Все это здорово напоминало сказку про могучих богатырей, поставленных перед судьбоносным выбором преградившим путь камнем, но так как Мавринку мы с подачи непреклонного Айка исключили уже давно, а вариант « прямо пойдешь» упирался в не внушающие доверия лесопосадки,  выбора как такового нам, собственно, и не представилось. Наверное, ответственные за преодоление нами данного участка дороги ангелы-хранители, посовещавшись,  пришли к выводу, что на  легендарных богатырей мы оба не тянем, в частности, из-за отсутствия богатырского здоровья и  обременять нас еще и необходимостью принимать трудное решение в сложившихся обстоятельствах весьма нежелательно.

Одним словом,  к консенсусу мы с Айком пришли как бы единогласно, и все в том же черепашье-улиточном темпе потащились на поиски обетованной земли под отсылающим во времена развитого социализма названием  Первомайское. Точное расстояние до этого вожделенного места указатель не сообщал, но я утешала себя, что мы находимся ни в какой-нибудь глухой степи, а в более или менее густонаселенном районе, и первые признаки цивилизации вот-вот покажутся вдали.

«Романтическая прогулка» по сельским пейзажам вполне могла бы быть использована мной для чистосердечного признания во всех своих прегрешениях, но у меня не было сил ворочать языком, а у Айка хватило такта не принуждать меня к  беседе. Пару раз парень предлагал мне остановиться на отдых, но я знала, что стоит мне присесть, черта с два я заставлю себя продолжить путь, и упорно отказывалась от привала, невзирая на дикую усталость и постоянное головокружение.

Окраинные дома Первомайского мы увидели гораздо позже, чем ожидали, и теперь, когда цель была близка и достижима,  внезапно застыли в нерешительности, спрятавшись от любопытных глаз среди раскидистых зеленых насаждений.

-Водой пахнет! – заметил Айк, успевший за время пешего перехода порядком обгореть под палящим Солнцем, - давай к реке спустимся, ополоснемся…

-А смысл? –  с деланным удивлением пожала плечами я, - нам все равно другого выхода не остается, кроме как  на паперти милостыню просить,  а таком виде мы себе  за полчаса  на пропитание насобираем!

 

ГЛАВА  XXVIII       

Учитывая полнейшую безвыходность нашего нынешнего положения, мое ядовитое высказывание звучало не так уж и абсурдно, как могло бы показаться на первый взгляд, но, вероятно, мы с Айком еще не дошли до той крайней стадии коллективного сумасшествия, когда подобные предложения начинают рассматриваться всерьез, и потому  временно остановились на гораздо менее экзотичной линии поведения. 

В тени деревьев было относительно прохладно, и хотя от протекающей рядом реки шел устойчивый рыбно-болотистый запах, после незабываемой поездки в бункере мусоровоза у нас, похоже, произошла частичная атрофия обонятельных рецепторов, и столь несущественные мелочи воспринимались нами с философским равнодушием. Куда в большей степени волновало меня многострадальное плечо Айка,  и,  несмотря на мужественную попытку парня изобразить отсутствие болевых ощущений,  его актерского таланта оказалось явно недостаточно для того, чтобы скрыть от меня правду. 

Мое сердце разрывалось от всепоглощающего чувства вины и ненависти к самой себе – я снова все сделала не так, и ладно бы наперекосяк пошла только моя и без того особо не отличающаяся размеренной целеустремленностью жизнь, но я в очередной раз потянула за собой Айка,  и  если для меня понятие «дно» являлось чем-то привычным и даже обыденным, то это  ни в коем случае не означало, что своим богатым опытом пребывания в самом низу нужно срочно делиться с окружающими. На что мы оба надеялись, совершая безумие за безумием? Свято верили в помощь нефилимов? Уповали на собственные силы?  Так нефилимы упорно хранили молчание, а силы почти исчерпались …

Жажда, голод и усталость составили основной костяк наших главных врагов: мы кое-как ополоснули лица в мутной, зеленоватой воде,  дали краткосрочный отдых ногам, обменялись многозначительными вздохами, и, понимая, что идти в деревню все равно придется, неохотно поднялись с примятой травы. Я бросила на бледного, сосредоточенного Айка оценивающий взгляд, и план родился сам собой. Доберусь до телефона, и вызвоню полковника Голубева  - раз уж не совершать ошибок я до сих пор не научилась, буду по мере возможностей стараться их исправить. Одно дело, когда мы с Айком сбежали из перовской клиники и подарили себе яркое, безудержное счастье, и совсем другое, когда мой эгоизм ставит под угрозу здоровье самого дорогого для меня человека. Плюс, где-то в столице проходит лечение от онкологического заболевания Алла Мезенцева, и я сильно сомневаюсь, что последние новости  о блудном сыне поспособствуют ее скорейшей реабилитации.

Не знаю,  какое решение принял  сам Айк, но у него определенно имелись мысли по поводу нашего ближайшего будущего, хотя он и не спешил со мной ими поделиться, видимо, опасаясь моей крайне отрицательной реакции. В общем, каждый из нас задумал  что-то свое, и в направлении Первомайского мы выдвинулись с одинаково твердыми намерениями безапелляционно поставить друг-друга перед  свершившимся фактом. Делать на ставки на чью-либо победу в неминуемом споре я не спешила, однако  я готова была проявить гибкость ума и с фигой в кармане признать поражение, чтобы затем воспользоваться утратой бдительности и поступить по-своему.

Без единого слова мы  поднялись по обрывистому склону илистого берега, но не успели  мы отдышаться после весьма затруднительного для наших морально и физически истощенных организмов подъема, как из-за деревьев прямо нам наперерез выступил  откровенно не  по погоде тепло одетый мужик с длинным удилищем за плечом.  По всем признакам рыбак совершенно не ожидал встретить здесь двоих подозрительных незнакомцев и, увидев нас, резко остановился и пристально уставился в нашу сторону из-под  выцветшей, застиранной панамки. Но если повсеместно разыскиваемый Айк не вызвал у него ровным счетом никаких эмоций, то меня он жадно пожирал глазами, не в силах поверить в реальность увиденного.

Еще недавно  я яростно опровергала выдвинутую Айком теорию о нашем совместном перемещении в параллельный мир, где все те, кого мы не без оснований считали мертвыми, благополучно пребывают в добром здравии и живут  при этом полноценной жизнью, то сейчас я готова была взять свои слова обратно. Да, я узнала о смерти ошеломленно взирающего на меня человека от третьих лиц, но разве родная мать, черт возьми, не является заслуживающим доверия источником информации?

-Стас? – судорожно выдохнула я, в изнеможении хватаясь за растерянно наблюдающего за происходящим Айка, и чуть было не рухнула на землю  от насквозь пронзившей затылок боли.

-Римма? Дива, это ты?

Я до последнего момента надеялась, что обозналась. Мало ли  на белом свете проживает обладающих поистине портретным сходством людей? Так, может, и это шоу двойников не больше, чем поразительное совпадение?  Но почему тогда фантом скончавшегося полгода назад от осложнений газовой гангрены Стаса не только называет мое имя, но и ничтоже сумняшеся поминает всуе мое наркоманское прозвище?

-Римма, кто это? – Айк интуитивно почувствовал, что мне внезапно стало совсем хреново, и причиной тому выступает облаченный в потертый камуфляж местный житель, вытаращившийся на меня распахнутыми на неимоверную ширину глазами, и решил, что в немой диалог наших ошарашенных взглядов пора, наконец, вмешаться, - ты его знаешь?

 Невзирая на пугающую насыщенность моей жизни разнообразными событиями сверхъестественного характера, я все еще склонна была придерживаться рациональной точки зрения, и  такие  малоубедительные объяснения, как нахождение в другом измерении, меня абсолютно не устраивали. Окончательно и бесповоротно лишившись дара речи, я  пристально вглядывалась в лицо Стаса и  ощущала себя участником игры «Найди десять отличий», причем обнаружились искомые отличия практически мгновенно, и самое страшное, что  они напрочь разбивали  сомнительную гипотезу о переселении душ.

Левой руки у Стаса  больше не было, и заправленный внутрь рукав куртки недвусмысленно об этом свидетельствовал – это раз. Наглухо закрытая одежда в  самом разгаре летнего пекла, призванная скрыть еще более жуткое, чем у меня, состояние вен, - это два. Продолжать можно было до бесконечности, но посудите сами, за каким, спрашивается, чертом, свободной от обязательств душе выбирать для реинкарнации искалеченную дезоморфином  телесную оболочку? Или безобразный шрам на шее, оставшийся после  окончившегося введением катетера передоза, дорог Стасу исключительно как память?

-Откуда ты знаешь Римму? –отчаявшись добиться от меня ответа на поставленный вопрос, Айк переключил усилия по выяснению обстоятельств нашего знакомства на Стаса, и тот вдруг выдал такое, что у меня возникло острое желание придушить своего бывшего гражданского супруга голыми руками.

-Давно дело было, -  мечтательно протянул  не вовремя справившийся с первоначальным потрясением Стас, - мы с ней  вместе  торчали, когда я еще в столице жил.  Слушай, Римма, а ты что тут делаешь? Я думал, тебя менты закрыли?

-А мне твоя матушка сообщила, что ты отъехал, – ценой невероятных волевых усилий собралась с мыслями я, - или ты  специально воскрес из мертвых, чтобы вспомнить про наши замуты?

-Да меня, можно сказать, с того света вытащили, - Стас с опаской покосился на заметно нервничающего Айка, - если бы руку не отняли,  точно бы отъехал. Я пока на больничке лежал, мамка квартиру по быстрому продала и дом купила в Первомайском. А потом поняла, что я даже после операции с дезы сам не соскочу и все равно ставиться буду, и повезла меня к одной бабке –знахарке, тут недалеко живет…

-К Мироновне? – для проформы уточнила я. Так вот кого имела в виду бабка, назидательно рассказывая мне о заживо гниющем наркомане, которого привезла к ней на лечение измученная мать. 

-Ага, - предсказуемо кивнул Стас, - а ты, что, тоже через нее спрыгивала?  Ничего такая бабка, только слишком много по ушам ездит. Я ей говорю, ты мне ломку сними, и нормально, а она мне как всякую хрень душеспасительную понесла…Но  кумарить меня перестало, это, однозначно. Так что рекомендую, если что.

-Римма, пойдем отсюда, - Айк с какой-то ревнивой обидой повернулся к Стасу спиной, -  о чем тебе с ним говорить?!

Общих тем у нас со Стасом действительно не осталось, и никакой ностальгии по нашей псевдосемейной жизни я не испытывала, да и логическое объяснение неожиданной встрече мною также было получено. Что ж, остается лишь порадоваться за Стаса, пусть живет долго и процветает,  а у нас с Айком своя дорога…Или все-таки нет?

-Подожди, - я решительно придержала Айка за локоть, - Стас, вы с матерью вдвоем живете?

-Пока да, а осенью думаю жену привести, есть одна на примете, -  улыбнулся мой экс-гражданский муж, продемонстрировав отсутствие сразу нескольких передних зубов, - я в деревне считаюсь  конкретно положительным, хоть и инвалид  -  мужики-то все синячат поголовно, а я постоянно трезвый хожу. Ну и группу мне мамка пробила, даже пособие от государства получаю.

-Мамашка у тебя не промах, - насмешливо фыркнула я, - квартиру у меня оттяпала и живет теперь  припеваючи. А если я на нее в суд подам? Докажу, что была в недееспособном состоянии и потребую дарственную отменить?

-Римма, ты чего? – удивился Стас настолько искренне, что у меня невольно закралась мысль о его непричастности  к афере с моей недвижимостью. Дети, конечно, за грехи родителей, не отвечают, но тогда пусть делят ответственность пополам!

-А того, что я из-за твоей мамаши полгода по общагам  и подсобкам ютилась, - с обличительной прямотой выпалила я ,- так что я имею полное право у тебя хотя бы ночь переночевать.  Заодно посмотрю, как вы тут на мои денежки обустроились.

-Мазафака, Римма, не надо! – не вытерпел передернувшийся от возмущения Айк, обжигая Стаса пылающим взглядом небесно-голубых глаз, - пусть валит строго  куда хочет, мы сами разберемся. Я в его доме ни за что жить не буду и тебе не позволю!

-Тебя никто и не приглашал, если что, - охотно вступил в перепалку Стас,   обрадованный удачно подвернувшейся возможностью отклониться от  сулящего ему серьезные неприятности квартирного вопроса. Мышино-серые глаза моего бывшего сожителя скользнули по фигуре принявшего боевую стойку Айка и внезапно остановились на туго перевязанном плече парня, - задул, что ли? Вон, как руку разбарабанило. Я не пойму, на хрена ты вообще туда жалился – у тебя же еще централки годные? Спалиться боишься?

Запястье Айка я перехватила в воздухе,  и для того, чтобы удержать его готовящуюся нанести Стасу хороший удар в челюсть руку, мне пришлось  всем телом повиснуть у парня на локте. Но и тогда Айка продолжало трясти от негодования, и дабы предотвратить грядущий мордобой, я вынуждена была доходчиво разъяснить Стасу, с кем он имеет дело.

-Среди нас торчков нет, и прошу по себе не судить, - жестко отрезала я, - у нас проблемы, и ты нам поможешь, иначе вместо нас к тебе в гости наведаются судебные приставы, опишут все имущество, а потом привлекут твою маменьку за мошенничество. И проведи нас огородами, чтобы никто в деревне нас не видел. Лично я тебе обещаю, долго мы здесь не задержимся.

Я удивлялась своей напористости  и никак не могла понять, откуда у меня вдруг прорезался талант шантажистки. От безысходности? От голода и жажды? Или от неконтролируемого страха за Айка,  которому, судя по стремительно опухающей руке, и в самом деле попала в рану инфекция?

 -Как тебя зовут?-довольно миролюбиво поинтересовался Стас у раскрасневшегося не то от спровоцированного воспалительным процессом повышения температуры, не то  просто от обиды парня, - что молчишь? Мне же мамке надо как-то тебя представить, а то скажет, нарка какого-то  с улицы в дом притащил, даже имени его не знаешь.

Айк высвободил руку, с достоинством распрямил плечи, гордо вскинул голову и отчетливо произнес:

-Меня зовут Артур и мы с Риммой теперь вместе. Поэтому даже если у вас в прошлом были отношения, забудь об этом раз и навсегда. Только на таких условиях мы переступим порог твоего дома. Тебе все понятно?

Некоторое время мы со Стасом  молча соревновались, кто из нас сильнее округлит глаза. Рядом со  мной стоял совсем другой Айк, разительно не похожий на самого себя. Мало того, что на моей практике он впервые назвался полным именем, так еще и умудрился обойтись без порывистых жестов и своего излюбленного ругательства. Вероятно,  именно таким мечтал видеть своего единственного сына Дмитрий Мезенцев: собранным, хладнокровным, принципиальным и…взрослым. Перед этим Айком спасовал даже повидавший всякого Стас, который не только был его на десяток лет старше, но  и прошел такую школу жизни, что его биография могла смело лечь в основу сценария криминального боевика.  Странно, но произведенного эффекта ничуть не смазали грязные босые ноги, закатанные до колена штаны, докрасна обгоревшие плечи и несвежая повязка на руке.

Небесно-голубые глаза парня, ясные, чистые, пронзительные смотрели на моего экс-сожителя с дерзким вызовом, Айк отчаянно желал казаться старше и внушительнее, и ему это неожиданно удалось, причем, удалось настолько хорошо, что Стас первым отвел взгляд.

 

ГЛАВА XXIX

Не скажу, конечно, что совместными усилиями мы запугали такого тертого калача, как Стас, до дрожи в поджилках, но тем не менее мой экс-сожитель в точности выполнил все наши условия, и на территорию села Первомайское мы  проникли настолько запутанными окольными тропами, что легендарный Иван Сусанин всенепременно признал бы в нашем проводнике достойного правопреемника.

Претендующий на право стать очередной вехой на нашем тернистом и извилистом пути населенный пункт выглядел чистым, опрятным и каким-то непривычно европейским. Кроме того, разрушительный град, судя по всему, обошел Первомайское стороной, и ощутимо портящие идиллический сельский пейзаж выбитые стекла ни разу не попались мне на глаза. Соизмеримые по площади со средних размеров плантациями огороды от удара стихии также не пострадали, зато мы с Айком, по-моему, вытоптали босыми ногами немалое количество культурных насаждений, крайне дискомфортно ощущая себя на открытом пространстве и потому отчаянно спеша поскорей добраться до купленного на вырученные от продажи моей столичной недвижимости деньги дома.

По дороге мы все дружно хранили напряженное молчание.  Лично у меня откровенно шокирующая  информация, напрямую сопряженная с неожиданной встречей на берегу местного водоема,  переваривалась в мозгу  с преогромным трудом,  и сейчас я примерно понимала, какого рода чувства охватили Айка после моего «чудесного воскрешения».  Разительно отличались лишь полюса испытанных нами эмоций: я до сих пор  отлично помнила, как со святотатственным облегчением восприняла известие о смерти Стаса, и насколько кардинальный перелом произошел в тот момент у меня в сознании.  Не знаю, помогло бы мне принудительное лечение в наркологии окончательно завязать с героином, если бы на выходе из стационара меня уже поджидал мой гражданский муж с баяном вместо традиционного букета в руках. Во многом я освободилась от зависимости благодаря смене круга общения, и, несмотря на то, что в моем новом окружении имелись запойные алкоголики, малолетние шалавы и просто непрошибаемые идиоты (последняя категория была представлена в наиболее широком ассортименте), с наркоманами мой путь больше не пересекался.

Ход мыслей матери Стаса был мне теперь предельно ясен. Скромная школьная учительница, посвятившая так много времени чужим детям, что ее собственный сын незаметно превратился в заживо разлагающийся труп, поступила в соответствии с велением своего истерзанного материнского сердца: ее план по спасению утопающего в дезоморфиновой пучине Стаса был в равной степени жестоким и гуманным. Сначала подсунуть невменяемой сожительнице сына заранее состряпанную дарственную, потом обратиться в полицию с заявлением об устроенном некоей Риммой Дивиной наркопритоне и, предупредив Стаса о намечающейся облаве, дождаться моего ареста, чтобы затем срочно продать квартиру  и в тот же день  исчезнуть из столицы.  Наверняка, моя свекровь-математичка просчитала свои действия на несколько ходов вперед и, если принять во внимание, что как любая мать, она вероятнее всего винила в падении Стаса дурное влияние нерадивой снохи, без средств к существованию  Евгения Борисовна оставила меня без малейших угрызений совести. Без жилья, без денег, без работы  - свою новую жизнь я начинала  с нуля и, возможно, именно это и было то самое дно, от которого я в конечном итоге все-таки сумела оттолкнуться. 

Не прогадала Евгения Борисовна и относительно переезда в Первомайское. Вдали от бешеного ритма столицы, будучи изолированным от подстерегающих на каждом шагу соблазнов и полностью оторванным от наркоманского общества, у Стаса появлялся мало-мальский шанс уйти в ремисс. Никакая Мироновна со всеми ее волшебными травками вместе взятыми  была не в силах заставить человека  перестроиться духовно, и по возращении домой Стас сломя голову сразу понесся бы  к барыге за дозой.  В деревне осуществление подобного плана вызывало значительные затруднения,  и моему  бывшему гражданскому мужу волей-неволей пришлось адаптироваться к жизни без наркоты, чем он пока достаточно успешно  и занимался, по всей видимости, компенсируя отсутствие кайфа ежедневными походами на рыбалку.

Внешне Стас изменился гораздо меньше, чем можно было предположить. Необратимые перемены произошли в его облике еще несколько лет назад, и от того холеного плейбоя, с которым я познакомилась в университете  уже давным-давно почти ничего не осталось.  Сейчас мы со Стасом были удивительно похожи – обтянутые кожей скулы, обведенные черными тенями запавшие глаза, нездоровая, граничащая с дистрофией худоба, проблемы с зубами и одинаково изуродованные вены. Когда-то нас далеко не голословно называли красивой парой – даже, пристрастившись к наркотикам, мы выглядели потрясающе гармонично в бледной изможденности героинового шика. Тогда я ходила  с длинными, распущенными волосами, густыми, иссиня-черными, доходящими до середины спины, а Стас носил модную асимметричную стрижку с падающей на глаза косой челкой. Мы одевались в самых дорогих бутиках столицы и  всегда любили экспериментировать со стилями, мы самозабвенно смешивали тренды и  направления и задавали тон в любой тусовке.  Напропалую тратя мое наследство, мы не испытывали недостатка в финансовых средствах, нам хватало денег на все: на брендовые шмотки, элитные клубы и чистый, неразбавленный героин.

Валерчик терпеливо выждал, пока мы окажемся в системе, в мгновение ока разрушил наш иллюзорный мир. Я помню, как сначала заложила в ломбард все свои драгоценности, потом продала за бесценок меха, сдала в скупку бытовую технику и когда в моей квартире остались практически голые стены, а кумар медленно вытянул из меня все жилы, впервые попробовала дезоморфин, а потом  мы со Стасом и вовсе научились варить его самостоятельно. Последующие месяцы запомнились мне как бесконечная череда беспросветных дней от укола до укола. Проклятая деза действовала максимум часа три-четыре, и этого времени хватало в аккурат на то, чтобы сварить себе новую порцию. Между инъекциями была лишь апатичная констатация появления на больше напоминающем скелет теле очередного гнойного очага и лихорадочный поиск целой вены.  На тот момент нас со Стасом уже не объединяло ровным счетом ничего, кроме совместного употребления наркотиков, однако эта связующая нить была в миллионы раз прочнее крепких уз любви и дружбы.

Нынешний Стас, однорукий инвалид в застиранной панамке  и  потертом камуфляже с чужого плеча, объективно был мне никем. Более того, я бы много отдала за то, чтобы никогда с ним не встречаться. Я не таила на него зла, я  не жаждала мести, я  всего лишь хотела оставить  его в прошлом. Да, к моему вящему изумлению, мой считавшийся покойным экс-супруг,  оказался жив, но так как  в моей душе  его похороны все равно состоялись, Стас был для меня кем-то вроде привидения, встреча с которым грозит обернуться лишь продолжительными ночными кошмарами. Я бы никогда и не вспомнила про свою злосчастную «трешку» в столице и уже тем более не вздумала бы предъявлять на нее донельзя запоздалые претензии, если бы не катастрофическое отсутствие альтернативных вариантов. 

Нас с Айком, бесспорно, разыскивали, причем касательно моей  многострадальной персоны ситуация сложилась и вовсе анекдотическая. Ольгу Ситникову из-за пожара в поезде активно искала вся окрестная полиция, а по следу Риммы Дивиной, гневно раздувая ноздри, несся Дмитрий Мезенцев, и неизвестно еще какой из моих двуединых ипостасей повезло больше. Но главным было не это: добровольно предстать перед служителями Фемиды я собиралась в любом случае,  и обязательно бы в ближайшее время так и поступила,  и пусть все на свете катится к собачьим чертям, но Айк… Снова врать ему, снова приносить в жертву свои чувства, снова отсекать его от сердца хирургическим путем?  В конце-то концов, сколько можно бегать от себя самой?

 Ради того, чтобы Айк получил медицинскую помощь, я готова была наступить себе на горло и раскрыть полковнику Голубеву тайну нашего текущего местонахождения, потому что пережить разлуку для меня стало бы намного легче, чем простить себя за роковое промедление. Не исключаю, что сейчас я натуральным образом дула на воду, но в свое время я столько всего насмотрелась, что некоторые особо жуткие картины до сих пор стояли у меня перед глазами. Беспечность Айка по отношению к своей явно инфицированной ране обуславливалась одним из неотъемлемых свойств юношеского максимализма: нерушимой уверенностью, что все самые страшные вещи могут произойти с кем угодно, но только не с ним.  Я вот, например, тоже когда-то считала, что никогда не окажусь в системе, и лишь слабохарактерные личности без силы воли глухо подсаживаются на наркоту.

    Я прекрасно видела, с какой ненавистью Айк смотрит на Стаса, и какие противоречивые чувства обуревают  до хруста стискивающего мои  побелевшие пальцы парня. Айк обладал достаточными умом и проницательностью, чтобы разобраться в первопричине моего поступка,  и  чувствовал  за собой  ничем не обоснованную, в принципе, вину. Он то и дело поглядывал на свою наспех перевязанную руку и нервно вздрагивал от обиды,  а я ободряюще улыбалась ему кончиками губ и старательно делала вид, что все просто замечательно. А еще Айка мучила ревность, и в других обстоятельствах это было бы реально доставляющим фактом, однако испытываемое к Стасу чувство значительно отличалось от классического определения ревности.

Айк интуитивно ощущал существующую между нами со Стасом связь – незримую, негласную, не имеющую конкретного названия.  Внешность, лексикон, сам ход мыслей – для того, чтобы стать частью того мира, где Айк родился, вырос и чувствовал себя комфортно мне предстояло еще долго  и усердно работать над собой, а со Стасом мы все еще являлись одного поля ягодами, притом ягодами, по всем признакам, волчьими. Мы оба торчали, мы оба спрыгнули, мы оба находились в ремиссе – я вдруг с неумолимой отчетливостью осознала, что имел в  виду Дмитрий Мезенцев, когда говорил мне о разном круге общения и заведомо несостоятельном стремлении пытаться сочетать несочетаемое.

Айку хотелось грубить, ругаться и язвить мне в лицо, хотелось сыпать в адрес Стаса унизительными издевками, хотелось решительно схватить меня за руку и насильно утащить в противоположную сторону. Он внутренне противился реализации моей базирующейся на голимом шантаже идее,  но горькое осознание, что все это делается ради него и для него, удерживало его от оскорбительных замечаний и опрометчивых поступков.  А еще Айка невероятно раздражала все еще остающаяся между нами недосказанность.  Он не понимал, почему начинавшаяся в далеком Перовске история внезапно переместилась в другой регион, почему он вдруг очнулся в сельской больнице, и почему вокруг него один за другим воскресают официально признанные таковыми мертвецы, вопреки библейским преданиям оживающие без какого-либо участия Спасителя.

Айк тщетно старался выглядеть невозмутимым,  и хотя периодически это выходило у него очень естественно, скрывать эмоции парня вынуждала обстановка, и я знала, насколько тяжело ему дается показное спокойствие. А ведь он даже не в курсе, до какой степени близки мы были со Стасом еще до героина. Надеюсь, у моего бывшего гражданского мужа не возникнет желания  публично устроить вечер воспоминаний. 

Уже на подходе к дому, я поймала себя на мысли, что боюсь  неизбежной встречи с Евгенией Борисовной, даже невзирая на то, что  наши роли должны распределяться с точностью до наоборот. Смущала меня, в основном, крайне непрезентабельная внешность и, мягко говоря, неподобающая одежда – вроде как я теперь вся из себя самодостаточная личность, путешествующая по бескрайним просторам необъятной родины в сопровождении юного бойфренда,  а у самой, во-первых, за душой ни копейки, во-вторых, видок как у пашущей в четыре смены свинарки, ну и, в третьих, одета чуть ли не в рубище, местами  продранное до дыр.  К счастью, ангелы-хранители не просто сидели на облаках и бестолково болтали ногами, но и краем уха прислушивались к происходящим вокруг закрепленного за ними объекта событиям.

-Вы хоть помойтесь, пока мамка с работы не вернулась, -неприязненно посоветовал Стас, снимая с плеча удочку и доставая из рюкзака здоровенный, будто гаражный, ключ, - центрального водопровода у нас, правда, нет,  а баню  мы по субботам топим,  но во дворе умывальник стоит, морды сполоснуть воды хватит.

-А мать, что, работает? – искренне удивилась я, - я думала, она на пенсии.

-Все равно работает. Тихо, Джек, свои, - Стас открыл дверь и, придерживая за ошейник заливающуюся лаем собаку, пояснил, -в школе учителей не хватает, молодежь вся в город поразъехалась,  и обратно в деревню их хрен заманишь. А у мамки почти сорок лет стажа,  еще и в столице, ее тут сразу завучем поставили. Эй, куда ломитесь? Ноги сначала вытрите, мамка  только утром полы помыла.

Чем дольше я обозревала двор, тем сильнее убеждалась в том, что Евгения Борисовна вложила в покупку дома в Первомайском лишь мизерную долю от продажной стоимости моей квартиры. А ведь у нее имелась и собственная однушка, пусть малогабаритная и не ахти в каком районе, но, как ни крути, в столице, а следовательно ее цена все равно превышала стоимость скромного домишки в этом захолустье. Зная бескорыстность Мироновны, весьма сомнительно, чтобы лечение Стаса вылезло в кругленькую сумму, так что по логике сбережения математички даже по самым приблизительным подсчетам должны составлять не один десяток тысяч условных единиц. Осталось только справедливо оценить причиненный мне моральный ущерб в денежном эквиваленте и потребовать законно причитающуюся материальную компенсацию у источника выплаты.

-Посмотри в аптечке перекись водорода и бинт, - скомандовала я не ожидавшему подобной наглости Стасу, мучительно соображая, как бы так изогнуть ногу, чтобы подставить ее под умывальник  и благополучно  избежать при этом боли в лодыжке, - слушай, а  у тебя курить вообще есть?

 

ГЛАВА XXX

Как вскоре выяснилось, крайне предусмотрительная Евгения Борисовна укомплектовала домашнюю аптечку таким небывалым количеством медикаментов разнообразного назначения, что этого стратегического запаса при рациональном использовании вполне могло бы хватить для бесперебойного функционирования  небольшого фельдшерского пункта.  Не знаю, какие побудительные мотивы сподвигли мою несостоявшуюся свекровь на оптовый закуп  лекарств, среди которых  я с удивлением  обнаружила  весьма дефицитные и как следствие дорогостоящие препараты, но  при виде всего это великолепия  меня охватил острый приступ искренней радости, обусловленной отсутствием срочной необходимости обращаться к местному врачу

Я созерцала открытую аптечку с таким восторженным видом, будто бы перед моими глазами предстала нетронутая сокровищница египетских фараонов, и даже сама не заметила, что насущная проблема курева внезапно отошла на второй план. О сигаретах я  снова вспомнила лишь после того, как тщательно обработала рану  молчаливо-настороженного Айка и, наслаждаясь творением рук своих, с глубочайшим удовлетворением окинула  довольным взглядом белоснежную, стерильную повязку.  Для пущей уверенности в  предотвращении возможного заражения,  я заставила упирающегося парня выпить пару таблеток сильного антибиотика,  и только потом позволила никотиновому голоду   полностью занять мои мысли.

Курить превратившийся во всесторонне положительную личность Стас, к счастью, пока не бросил, но судя по тому, что угостил он меня тонкими, практически дамскими сигаретками, всячески к этому стремился. При первой же затяжке этой жалкой пародией на табачное изделие, я непроизвольно передернулась от отвращения, но так как смотреть в зубы дареному коню в моем шатком положении, однозначно, не стоило, от обиды выкурила сразу две штуки подряд.  В довершение ко всему, мне до чесотки хотелось в душ,  причем, за неимением такового, я была согласна окунуться даже в бак с предназначенной для полива огородных грядок водой.  Мрачный и злой Айк,  для которого подобные условия проживания оказались не просто в диковинку, но и натуральным образом вызывали инстинктивное отторжение, по всем признакам чувствовал себя неудачливым путешественником во времени, случайно попавшим в дремучее средневековье, где большую часть жизненно важных вещей еще даже  и не пытались изобрести. В других обстоятельствах  особенности сельского быта, вероятно, породили бы  в душе парня чисто исследовательский интерес, и он бы, с любознательной жадностью впитывал детали непривычной обстановки, однако сейчас Айк ощущал лишь устойчивое желание смотаться отсюда куда подальше, предварительно  съездив Стасу по физиономии в профилактических целях.

Своими недвусмысленными намерениями Айк откровенно поделился со мной, когда после окончания медицинских процедур мы вышли во двор,  но, как несложно было догадаться, понимания от меня не добился. Навязчивая идея получить с Евгении Борисовны должок захватила меня до такой степени, что я  продолжала упорно гнуть свою линию и твердо настаивать на том, чтобы не покидать сию не слишком гостеприимную обитель по крайней мере до возвращения  коварной математички с ответственной работы на посту школьного завуча.

-Не могу я так, мазафака! – Айк ожесточенно поскреб в затылке и с неприкрытым раздражением взмахнул здоровой рукой, - выбешивает меня это место… Даже помыться  строго негде!

-Меньше трех дней – это не грязь, а если больше – сама отпадет, - насмешливо фыркнул  за спиной бесшумно возникший на пороге Стас.  К нашей с Айком черной зависти, мой бывший уже успел полностью переодеться, сменив камуфляж на украшенную аляповато-яркими принтами «гавайскую рубашку», заправленную в  растянутое трико. Обнаженная по локоть правая рука, сохраненная, в отличие от левой, стараниями столичных эскулапов, представляла собой невероятно жуткое зрелище, но принимая во внимание, что я  лично наблюдала, как выглядела до ампутации ныне отсутствующая конечность, увиденное меня мало впечатлило, а вот лицо Айка скривилось очень  даже выразительно.

-Может, для тебя грязь – это естественная среда обитания, но меня она как-то слабо доставляет, -огрызнулся парень в ответ на попытку Стаса поупражняться в остроумии  и уже с претензиями на конструктивность, добавил, - а  если воды нагреть, это реально?

   -Натаскай с колодца и грей, сколько влезет, - снисходительно кивнул Стас, - я вообще не втыкаю, как тебя с такими чистоплюйскими замашками занесло в наши края? Ладно, мне деваться было некуда – или в торбу, или в деревню.  Я бы еще понял, если бы ты системно торчал, а так…Ты хоть школу закончил?

-Стас, отвали ты от него, - устало попросила я, четко осознавая, что такими темпами эта дурацкая перепалка неизбежно выльется в банальную драку, разнимать которую в любом случае придется мне самой, а, значит, во избежание ненужной потасовки разговор пора срочно переводить в менее опасное русло, - так что там с водой? И ты бы нам что-нибудь из одежды подыскал, подходящее по размеру, чтобы мы твою матушку своим прикидом до инфаркта не довели.

Несмотря на то, светиться перед жителями Первомайского, нам с Айком было абсолютно нежелательно,  мы сознательно рискнули и все-таки вышли за ворота.  Справедливость расхожей поговорки, гласящей, что «без воды и не туды и не сюды» мы прочувствовали на собственных немытых шкурах и ради возможности привести  себя в относительный порядок, решились сделать вылазку к ближайшему колодцу, благо он располагался буквально в нескольких шагах от дома.  С ироничным хмыканьем Стас вручил Айку огроменную алюминиевую флягу на колесиках и  без особого энтузиазма отправился перебирать свой небогатый гардероб, напоследок язвительно пожелав нам не расплескать всю набранную воду на обратной дороге. 

При виде колодца у меня сложилось впечатление, что мой экс-сожитель решил над нами изощренно поиздеваться. Полусгнившая деревянная конструкция с ржавым механизмом разительно контрастировала с незримо витающим в поселке духом прогресса и казалась чудом уцелевшим памятником давно минувших дней. Когда ведро с душераздирающим скрипом поехало вниз и с размаху шлепнулось о воду, мне вдруг захотелось ощутимо ущипнуть себя, дабы убедиться, что я  не пребываю в царстве Морфея, и передо мной не демонстрируется художественный сон из цикла «Тяготы и невзгоды крестьянской доли».  К чести Айка, надо отметить, что справляться с вышеупомянутыми неудобствами ему существенно помогала хорошая физическая подготовка, позволяющая вращать тяжелый ворот одной лишь здоровой рукой, и хотя с его красиво очерченных губ постоянно срывались  сдавленные ругательства, фляга заполнилась достаточно быстро.

-Жесть, мазафака, - проникновенно резюмировал парень, вероятно, для того, чтобы не вызвать у Стаса очередную порцию ухмылок, многократно проверяющий, прочно ли закрыта наша передвижная емкость, - знаешь, я такое только в кино видел, а тут  вдруг всё в реале. Будет время, напишу об этом рэп  и на сейшне зачитаю, типа я весь такой суровый гангста и лично видел изнанку жизни! – Айк внезапно перестал улыбаться и мелькнувший в его небесно-голубых  глазах озорной огонек резко погас, - хотя какие уже теперь сейшны?

-Будут у тебя еще сейшны, - оптимистично пообещала я, - и вступительные  экзамены в Столичный государственный тоже. И черта с два ты у меня второй раз тесты завалишь!

-Узнаю Римму Андреевну - как всегда, строга, но справедлива, - стремительно исчезающая улыбка остановилась на полпути и после недолгих колебаний вернулась к Айку, - ты правда в это веришь? Другой мир, другие мы… и опять эти гребаные тесты!

-Нет никакого другого мира, Айк.  Моя смерть от передоза – это легенда для программы защиты свидетелей и заодно для тебя.  Пока ты лежал в коме, я наделала кучу глупостей и в итоге оказалась здесь.  Когда я узнала, что Анзати и Хозяева договорились уничтожить контактеров нефилимов, я позвонила тебе домой…- не знаю, почему я выбрала именно этот момент для своих разоблачительных признаний, я просто подчинилась неуправляемому приливу откровенности и, единожды начав говорить, уже не смогла остановить льющийся из меня поток сбивчивых фраз.  Я торопливо пересказывала растерянному и потрясенному парню события последний дней, и физически ощущала, как падает с моей души неподъемный груз бессмысленной отныне лжи.  Всё то, что меня мучило и терзало, что каждую секунду довлело надо мной, что изматывало разум и заставляло кровоточить сердце, было сброшено в одном решительном порыве, и в мгновение ока воздух стал чище, трава зеленее, а Солнце ярче. Даже если Айк никогда не простит мне это гнусное и отвратительное вранье, если он навсегда возненавидит меня за предательство, я должна была сказать ему правду.

-Зачем? –застывший в небесно-голубых глазах Айка вопрос застиг меня врасплох. Я надеялась обойтись перечислением свершившихся фактов и не готова была объяснять причины. Впрочем, вскоре я убедилась, что вопрос парня носил исключительно риторический характер,  и Айк сам прекрасно знал ответ. Но за время моего повествования у него накопились и гораздо более конкретные вопросы.

- Мазафака, Римма,  тебе что, на меня настолько по фиг?  Если тебе плевать на мои чувства, почему ты не сказала об этом сразу? И не говори мне, что ты хотела сделать, как лучше. Откуда ты знаешь, что лучше для меня? Ты считаешь, что для меня было вообще зачетно узнать от отца о твоей смерти, спалить на хрен обсерваторию,  и  потом по памяти рисовать контур твоей ладони на той самой остановке? Ты хотя бы можешь представить, что со мной тогда творилось? Я все пытался понять, почему ты укололась, я обвинял в этом себя и не знал, как мне теперь жить… Чего ты ожидала, Римма? Что я на все забью и свалю за границу, женюсь на Юльке и буду работать в отцовской фирме? Неужели все, что между нами было,  для тебя строго пустой звук? Выходит, когда ты говорила, что любишь меня,  ты уже все решила, да? Или это тоже было вранье?  Я думал, мы будем вместе защищать наши отношения, что ты готова за них бороться, но теперь я не уверен даже в том, что ты ко мне хоть что-то чувствовала.

-Айк! – как же фатально я недооценивала его и как же глубоко я заблуждалась, приписывая ему свои собственные мысли, пытаясь принимать за него решения и отказываясь слушать надрывный голос сердца, изо всех сил противящийся нашему расставанию. Лишь  одна единственная вещь заставляла меня раскаиваться так же жестоко  и болезненно, как сейчас, но,  возможно, за  первую инъекцию героина я презирала себя намного меньше, чем за это осознанное, спланированное и оттого вдвойне отвратительное предательство. В том случае судьба дала мне второй шанс, но имела ли я право снова просить ее о милости?  Заслуживала ли я ее благосклонности настолько, чтобы надеяться на прощение? Черт, да лучше бы я действительно умерла от передоза, чем вот так  смотреть в эти небесно-голубые глаза и ждать вердикта, вслушиваться  в это  непроницаемое молчание и ловить каждый взмах трепещущих ресниц! Второй шанс, Айк! Нет, не совсем верно – последний шанс!

-Я больше никогда не буду умолять тебя меня не бросать, - голос  Айка звенел от напряжения, но уже за то, что он, наконец, разорвал оковы гнетущей тишины, я готова была благодарить всех ангелов-хранителей, независимо от их профессиональной компетенции, - но я требую, Римма, я не прошу, я требую – если ты  когда-нибудь опять захочешь меня бросить, сделай так, чтобы я узнал это первым и лично от тебя. Мазафака, не верь никому, кто промывает тебе мозги и говорит, что ты губишь мою жизнь. Давай поспорим, прямо здесь, что если мы вернемся в столицу, я поступлю в этой долбаный универ, на бюджет, на стипендию, сам, без помощи отца. Ну, спорим? Пошли быстрей, пусть этот твой…Стас разобьет!

-Где вы шаритесь? – возмутился Стас, - я уже думал, в колодце утонули, и придется вас оттуда багром вытаскивать. Был у нас тут недавно такой инцидент, мужик один, у мамки в школе вахтером работал, нажрался в дупель и  по пьяни в колодец шваркнулся.  И ведь жив остался, руки-ноги переломал, конечно, но…

-Разбей! – возбужденно перебил моего самозабвенно разглагольствующего экс-супруга Айк, крепко сжимая мою ладонь, - да не тормози ты, разбей, говорю!

Имейся у Стаса две руки, пальцем одной из них он бы обязательно покрутил у виска в то время, как вторая фиксировала бы заключенное между мной и Айком пари.

-А на что спорите? –полюбопытствовал наш импровизированный арбитр, -иначе как разбивать?

Айк замешкался лишь на краткую долю секунды. Он поочередно обвел серьезным, решительным взглядом меня и Стаса и уверенно произнес:

-Если я провалю экзамены, то устроюсь на общественные работы и буду подметать улицы, а если поступлю – Римма выйдет за меня замуж.

За неимением другой возможности выразить свое отношение к предмету спора  и к самим спорщикам вместе взятым, Стас красноречиво закашлялся, но  озвучивать читавшееся прямым текстом в его мышино-серых глазах мнение о неутешительном состоянии  наших мозгов почему-то не стал и без единого слова исполнил вмененные ему обязанности.  Мой бывший гражданский муж задумчиво вглядывался  в сияющее торжеством лицо Айка,  но так как дельных мыслей относительно природы столь неадекватного поведения у него не возникло, ограничился лишь  предложением самостоятельно затопить баню.

После успешно завершившейся колодезной эпопеи нас с Айком было не так уж и легко чем-либо смутить,  а заманчивая перспектива более или менее по-человечески помыться придала нам внушительный объем дополнительной энергии,  поэтому за растопку печи-каменки березовыми поленьями мы взялись, засучив рукава.

 

ГЛАВА XXXI  

Несмотря на то, что в душе у меня продолжали отчаянно бушевать неутихающие эмоции, насущные задачи практического свойства внезапно оказались лучшим средством для восстановления психологического равновесия. И хотя наши крайне неумелые попытки затопить себе баньку по-черному заставляли наблюдающего за  бесплатным  цирковым представлением Стаса  заливисто хохотать в голос и сквозь смех давать нам ценные указания, ответная реакция Айка не выходила за пределы беззлобного переругивания,  а я уж тем более старательно держала язык за зубами, как никто, понимая, что межличностные конфликты нужны нам сейчас не больше, чем корове радиоприёмник.

Рубленая клетушка под односкатной крышей удивила меня прежде всего отсутствием дымохода и густо покрытыми сажей стенами. Перед тем, как приступить к помывке, необходимо было не только основательно прогреть баню, но и полностью выгнать из нее дым и угар, выплеснув на каменку несколько ковшей воды,  чтобы затем  еще почти битый час нарезать круги вокруг да около, пока чад окончательно  не выйдет через щели и мелкие отверстия в потолке и стенах.  Наверное, сия сложная и многоэтапная технология вырабатывалась не одним  поколением истинных ценителей банных процедур и  при соблюдении всех нюансов превращала примитивное очищение от грязи в божественное наслаждение, однако, приняв непосредственное участие в предшествующих его вкушению действиях, я  невольно начала ностальгировать по обжащному душу с постоянным недогревом в качестве неизменного атрибута. Может, особого удовольствия его посещение и не доставляло, да и змееподобные очереди в коридоре  мало способствовали достижению релаксации, зато еле теплая водичка там замечательно бежала самотеком, да  и предварительная подготовка состояла исключительно в вооружении рыльно-мыльными принадлежностями.

От глубоко опостылевшей одежды, побывавшей вместе с нами в смрадном чреве мавринского мусоровоза, мы с неимоверным облегчением избавились в жарко натопленном предбаннике, после чего от Айка даже поступило предложение  подвергнуть эту источающую далекие от благоухания запахи кучу инквизиторскому сожжению на костре, причин отвергнуть которое у меня совершенно не нашлось. К ранее принадлежащим Стасу вещам парень отнесся с брезгливым неприятием и всем видом демонстрировал, что согласен облачиться в них лишь от безвыходности, на что мой бывший гражданский муж с ухмылкой  посоветовал в следующий раз более тщательно подходить   к выбору маршрута для путешествия по стране, а  также всерьез задуматься, а  не ошибся ли он с компанией. Что касается меня, то я до такой степени привыкла  считать непозволительной роскошью даже внепланово приобретенные в секонд-хенде обноски, что почти новеньким предметам одежды и обуви из гардероба Евгении Борисовны обрадовалась,  как подарку судьбы, и, учитывая, что по сравнению с Мироновной, математичка являлась чуть ли не законодательницей мод, возмущаться мне было и вовсе не с руки.

Выданный нам Стасом брусок хозяйственного мыла выглядел  настолько подозрительно, что рискнуть использовать его в гигиенических целях  мы смогли заставить себя,  лишь с горечью осознав, что ничего другого нам абсолютно не светит. К счастью, невзирая на устрашающий бурый цвет и не менее  отвратительный запах, свою основную функцию это, с позволения сказать, мыло, как ни странно, выполнило просто на ура,  о чем красноречиво свидельствовали  обильно стекающие с нас грязные струи. В том, чтобы зачерпывать из ушата горячую воду и по очереди поливать друг-друга из ковша, бесспорно, было  что-то очень интимное, и случайные соприкосновения наших обнаженных тел вызывали  в нас обоих какой-то острый, пронизывающий отклик, но мы намеренно избегали чрезмерного сближения, не то опасаясь потерять контроль и зайти слишком далеко, не то до сих пор натыкаясь на возникшую между нами после разговора у колодца стену.

Возможно, наше молчание было гораздо стыдливей и целомудренней, чем наши мысли. Но чем больше мы отводили взгляды и прятали глаза, тем отчетливей я сознавала, как мы на самом деле близки.  На мгновения я позволила себе расслабиться, и отпустить свою фантазию в свободный полет – а вдруг я проиграю спор, и  вопреки прогнозам своих многочисленных недоброжелателей стану Риммой Мезенцевой? Бред, конечно, какой бред! Помрачение рассудка, вызванное жаркой влажностью парилки…Но ведь не я  же это, черт возьми, придумала!

-Что случилось? Тебе нехорошо? – встревоженный голос Айка, почти неразличимого в плотном облаке влажного пара,  резко вывел меня из оцепенения, и я поняла, что уже неизвестно сколько времени неподвижно  стою в неестественной позе с намыленной мочалкой в руке. Я в изнеможении, опустилась на деревянную полку, и под влиянием внезапного порыва   с силой стиснула татуированное запястье обеспокоенно склонившегося надо мной парня.

-Мне слишком хорошо, Айк, - честно призналась я, откидывая прилипшую ко лбу челку, -  и поэтому страшно.

Парень осторожно высвободил руку, крепко обнял мои худые колени и вопросительно поднял на меня блестящие небесно-голубые глаза:

-Так тоже страшно, мазафака? – хрипло уточнил он.

Я с нежностью взъерошила  ладонью мокрый ежик обесцвеченных волос и  отрицательно помотала головой.

-Тогда хватит от меня бегать, и все будет хорошо, - заключил Айк и с непререкаемой уверенностью добавил, - вот увидишь, я поступлю в этот долбаный универ, я тебе гарантирую!

-Ты –фрик, - смущенно улыбнулась я, - но универ – это в любом случае круто.

-Еще бы! – по красиво очерченным губам парня скользнула лукавая улыбка, -тебе же по  кайфу приносить себя в жертву типа ради моего блага, разве не так? Теперь я знаю, как мне себя вести: я буду тебе по жизни  угрожать. Сбежишь от меня – брошу универ и так далее!

-Айк, это подло и бессовестно – фыркнула я, щедро обдавая парня мелкими брызгами остывшей воды,- ты используешь запрещенный прием!

-В любви, как на войне, мазафака  - все средства хороши, - в ответ  Айк с ребяческим азартом окатил меня из ковша, словно  пытаясь смыть с меня последние сомнения, - и вообще, это строго самозащита!

Я неоднократно ловила себя на мысли, что знаменитый лозунг относительно состояния являющегося вместилищем здорового духа тела вполне успешно применим  и для описания прямо пропорциональной зависимости между физической и духовной чистотой.  Сейчас, когда засохшие струпья грязи больше не грозили  прилюдно осыпаться с меня в самый неподходящий момент,  а целебный пар практически свел на нет болевые ощущения в лодыжке, препоганейшее  чувство ненависти к самой себе также постепенно отступило, заодно прихватив с собой порядком измотавшее мне нервы самоуничижительное настроение.  Распаренные, умиротворенные и вдоволь нарезвившиеся  в ходе взаимного обливания теплой водой, мы с Айком неторопливо одевались в предбаннике, и запоздало сожалели о своей неопытности в банном искусстве, из-за которой мы лишь на выходе из парной  обратили внимание  на развешанные под потолком веники.

Вынужденно позаимствованная у Стаса одежда больше не вызывала у Айка  яростного протеста, и хотя по всем признакам ему совсем не нравился свой нынешний образ, молнии в небесно-голубых глазах потеряли значительную часть своей прежней интенсивности.  Мне же  вовсе море было по колено и имидж по барабану, так что непередаваемо безвкусный ансамбль из желто-кремовых брюк и красной кофты в ярко выраженном стиле унисекс, я напялила на себя без зазрения совести. В бешенство меня приводила лишь одна немаловажная деталь – растоптанные кеды были мне, однозначно, велики, и меня неотступно преследовала навязчивая мысль о сходстве со сказочным персонажем, прославившимся под именем «Маленький Мук» не столько благодаря безумному количеству испытанных беднягой страданий, сколько несоответствующему размеру обуви. И кто поверит, что  перед посадкой в поезд до Алматы Ольгу Ситникову преобразили до такого уровня, что поклонники начали осаждать ее с первых же минут? Впрочем, Ольга Ситникова  - уже история, пора стать самой собой и жить собственной жизнью.  Но, видимо, это моя карма – вечно мучиться от последствий совершенных в прошлом ошибок.

-Ну, здравствуй, Римма! Или все-таки Ольга? – у меня создалось такое впечатление, что Евгения Борисовна неустанно дежурила под дверью бани с момента возвращения с работы – настолько неожиданно она преградила нам путь и с нахрапа озадачила откровенно провокационным вопросом. Значит, ориентировки на виновницу пожара в вагоне уже дошли до Первомайского, и мой фоторобот красуется на каждом шагу. Впрочем, что тут необычного?

-Для вас Римма, - мерзко ухмыльнулась я,  - та самая Римма Дивина, которую вы сдали наркоконтролю и оставили без квартиры. Радует, что вы меня узнали!

 Мне до боли претила выбранная мною линия поведения, но я объективно понимала, что помочь мне способна только лишь тактика сицилианской защиты, и потому не стала оттягивать момент нападения. Мать Стаса, явно наслышанная от сына о моих претензиях,  к такой вопиющей наглости с моей стороны готова в любом случае не была, и  ее замешательство дало мне возможность выиграть немного времени, чтобы четко определиться со стратегией.

Как ни парадоксально бы это звучало, Евгению Борисовну я почти не помнила.  Она всегда незримо присутствовала в нашей со Стасом жизни, но я воспринимала ее как бесплотную тень и будто смотрела сквозь нее. Единственное, что прочно отложилось у меня в памяти – это скорбные складки в опущенных уголках ее тонких губ. Тихая, печальная, по большей мере молчаливая Евгения Борисовна внешне походила на церковную икону богородицы, и кто бы мог предположить, что внутри этого тщедушного бессловесного существа в застегнутом на все пуговицы костюме и гладко зализанными в дульку седыми волосами кроется своего рода «великий комбинатор»? Когда Валерчик до полусмерти избил Стаса, и эта вечно заплаканная женщина слезно умоляла меня подписать документы на фирму, я не могла и подумать, что она возьмет на вооружение аналогично криминальный метод, и провернет достойную самых продвинутых аферистов махинацию.  

В деревне моя экс-свекровь, во-первых, заметно поправилась, а во-вторых, пересмотрела цветовую гамму своей одежды и словно скинула десяток лет. Уверенная в себе пожилая женщина в  синем платье кардинально отличалась от той согбенной горем бабки, заранее оплакавшей своего гибнущего сына и поэтому неизменно предпочитающей темные траурные оттенки. Выражение унаследованных Стасом мышино-серых глаз учительницы тоже изменилось – вместо тяжелой безысходности в них появилась надежда. Но достаточно было столкнуться с моим нарочито вызывающим взглядом, как Евгения Борисовна сначала резко превратилась в скорбящую божью матерь, но потом быстро собралась с мыслями  и вдруг стала  просто матерью,  готовой до последней капли крови защищать благополучие своего любимого чада.

Пока мы с экс-свекровью самозабвенно обменивались испепеляющими взглядами, это самое чадо скромно расположилось в сторонке  и с неприкрытым любопытством следило за разворачивающейся драмой. Похоже, поселившись в Первомайском, Стас на собственном опыте познал, что значит смертная скука, и относился в любым выходящим за рамки обыденности событиям как к развлекательному мероприятию.  С утра неплохо повеселили его мы с Айком,  и от второго акта он также ожидал  получить массу острых ощущений. И по фигу, что его родную мать с моей подачи могут  запросто отправить в места не столь отдаленные, главное ведь шоу!

-Как ты нас нашла? – спросила уставшая от непроизводительной игры в гляделки Евгения Борисовна, судя по задумчивому прищуру скрытых за стеклами очков глаз, приберегающая козырь с повсеместно разыскиваемой Ольгой Ситниковой для финального сокрушительного удара.

-А я вас и не искала, - невозмутимо сообщила я, -  справедливость  должна была рано или поздно восторжествовать,  и сами понимаете, лучше поздно, чем никогда. Разберемся полюбовно или встретимся в суде?

-Если бы я не я , твою квартиру все равно  бы забрали за долги, - рассеянно протянула математичка, напряженно думая о чем-то своем, - зачем ты сюда приехала? Не хватает денег на наркотики?

-На наркотики я бы уж как-нибудь заработала сама, а вот на то, чтобы начать нормальную жизнь мне действительно не хватает, - огрызнулась я, и внезапно поймала на себе взгляд Айка. Он пристально всматривался в мое раскрасневшееся после бани лицо и тщетно пытался понять, откуда в беззащитной и напуганной Римме, чьи острые колени он обнимал еще несколько минут назад,  взялась эта поразительная дерзость. Лишь осознание полнейшей обоснованности выдвигаемых мною требований удерживало парня от изумленного возгласа, но в обращенных на меня небесно-голубых глазах все и так прекрасно читалось открытым текстом.  Мы с ним все чаще удивляли друг друга, но я надеялась,  что одно Айк знает наверняка – настоящая я лишь рядом с  ним, остальное – это маски,  из-под которых  предательски просвечивают мой страх, мои сомнения, моя растерянность….

-Этот парень с тобой, он тоже наркоман? – без малейшего намека на деликатность спросила Евгения Борисовна и с  неподражаемым ехидством скривилась в пренебрежительной усмешке, - прямо нашествие какое-то! Ты знала, что я тебя даже на порог не пущу, и не решилась заявиться к нам без поддержки? Бедный мальчик, что же ты с собой делаешь! – в голосе учительницы прорезались сочувственные интонации и что самое неожиданное, они звучали невероятно искренне, -ты хоть понимаешь, во что ввязался? У меня таких ребят двадцать пять человек, выпускной класс, и у  всех какие-никакие планы на будущее. А что тебя ждет? Хочешь вон, как Стас мой, инвалидом остаться? Моего сына эта Римма уже погубила, теперь за тебя взялась! Ты бы о матери своей подумал, если она у тебя есть – как она ночами не спит и от каждого звонка вздрагивает, как она до рассвета в  окно смотрит и ждет, что ты домой вернешься.  Уколешься и все, ничего тебя не волнует, а матери каково видеть, как ты на ее глазах умираешь, а она ничего поделать не может? Себя не жалеешь, хотя бы мать свою пожалей!

 

ГЛАВА XXXII

В какой-то момент мне показалось, что многолетняя работа со  школьным контингентом, основу которого в наше время нередко составляют именно трудные подростки, сделала Евгению Борисовну опытным психологом, и она всего лишь умело использует свои отточенные до профессионализма навыки, чтобы надавив на Айка,  вынудить меня отказаться от своих требований, однако чем дольше я вслушивалась в ее речь, тем сильнее укреплялась во мнении, что проникновенно-жестокие слова учительницы исходили от самого сердца. 

Когда  я лежала в наркологии и в соответствии с весьма дельным советом тамошнего психолога на протяжении почти двух десятков бессонных ночей истязала свой мозг ретроспективным анализом, меня неоднократно посещала мысль о  том, что как бы не кощунственно это звучало, трагическая гибель родителей в авиакатастрофе не позволила им своими глазами  увидеть свою единственную дочурку, всего за несколько лет превратившуюся в невменяемое беззубое существо, с ног до головы покрытое гнойными язвами. В то время я четко осознала страшную правду – наркотики автоматически делали человека круглым сиротой вне зависимости от наличия у него живых родителей. Героин встраивался не только в обмен веществ, он постепенно подменял собой родственников, друзей и любимых, он напрочь вытеснял  в наркомане все прочие потребности, кроме беспрестанно гложущего отравленный организм желания уколоться.  Также как, несмотря на заложенные в каждом из нас моральные ограничения, я разрешила себе порадоваться смерти символизирующего для меня ад наркотического угара Стаса,  я  с горечью признала, что моим родителям повезло умереть раньше, чем я безжалостно надругалась на всеми старательно прививаемыми мне с детства ценностями.

Евгению Борисовну такого рода «везение» обошло стороной. Мать-одиночка, скромная учительница математики в рядовой столичной школе – она тоже пыталась вырастить из Стаса достойную личность, но, сколько я помню, мой бывший гражданский муж всегда стыдился своей матери. Он стеснялся ее непрестижной специальности, нищенской зарплаты,  малогабаритной однушки  на отшибе, и с детства грезил шикарной жизнью на широкую ногу. К сожалению, пример Евгении Борисовны совершенно не вдохновлял амбициозного юношу на ударный труд, и в погоне за легкими деньгами Стас предпочитал ходить в «шестерках» у Валерчика и заниматься даже сейчас не слишком понятными для меня движениями полулегального характера. Мать никогда не была для него авторитетом, в разговорах со мной он отзывался о ней исключительно в пренебрежительном тоне и, уже находясь в системе, демонстративно игнорировал ее отчаянные попытки заставить его лечиться.

В отличие от моих покойных родителей, Евгения Борисовна видела всё, и навечно запечатлевшиеся в ее памяти картины из повседневного быта дезоморфинового наркопритона, бесспорно, оставили в  душе математички неизгладимый отпечаток. За нынешний ремисс Стаса (причем, далеко не факт, что чистый период не закончится при первой подвернувшейся возможности), экс-свекровь заплатила слишком высокую цену, и  в ее адресованном к Айку воззвании не было ничего удивительного. Евгения Борисовна невольно провела параллель между историей своего сына, с ужасом обнаружила в моем лице объединяющий фактор и не сумела удержаться от обличительной тирады. Она смотрела  в небесно-голубые глаза Айка с материнской тревогой и откровенно недоумевала, что вынудило этого юного и по всем признакам не испорченного парня связаться со столь неблагонадежной личностью. А еще Евгения Борисовна, похоже, чувствовала за собой странную ответственность за будущее незнакомого тинейджера, по наивности попавшего под мое дурное влияние, и, учитывая, что вину за случившееся со Стасом она возлагала преимущественно на меня, логично было предположить, до какой степени сильное желание уберечь Айка от подобной участи овладело ею на инстинктивном уровне.

Мотивацию Евгении Борисовны можно было понять, простить и в конечном итоге, смириться с ее словами  и пропустить их мимо ушей, В частности, у меня давно выработался иммунитет к душеспасительным беседам, и любые попытки наставить меня на путь истинный я привыкла воспринимать, как неизбежное зло. Нарастить кожу носорога мне удалось не сразу – после выхода из стационара, я остро нуждалась в поддержке, и любые намеки на мое наркоманское прошлое  причиняли мне неимоверную боль.  Что уж говорить про Айка, для которого слоновья шкура являлась пока лишь несбыточной мечтой?

-Я не наркоман, - вместо того, чтобы во всеуслышание заявить об этом  с гордо поднятой головой, Айк как-то резко сник и растерялся. Парень словно заглянул внутрь себя и сам ужаснулся от увиденного. Экс-свекровь наотмашь  резанула по живому – я очень хорошо понимала, что сейчас ощущает Айк. Он еще только начал распутывать клубок своих противоречий,  и в свете постоянной поглощенности текущими проблемами, перегруженный мозг физически не справлялся с  потоками беспрестанно поступающей информации, оставляя мысли о родителях, и, в первую очередь о матери, в глубинах подсознания. Евгения Борисовна случайно или преднамеренно вытащила наружу терзающие Айка сомнения,  и теперь парень в нерешительности замер под ее пронзительным взглядом.

-Я сначала тоже, подумал, что он нарк, раз с Дивой тусуется, - сообщил где-то на заднем плане Стас и язвительно пояснил, - а  у  них, похоже, любовь-морковь. Может, в дом уже пойдем, сколько можно во дворе стоять?

Евгения Борисовна с сомнением пожевала тонкими, сухими губами, смерила нас с Айком оценивающим взглядом, отдельно задержалась на позаимствованной из ее гардероба красной кофте, пришедшейся мне на удивление впору, и я лишний раз похвалила себя за победу над ленью, бурно возражавшей против трудоемкой растопки бани.  Свежевымытые, относительно прилично одетые  и обутые мы,  хотя до конца и не избавились от усталости, внешне тем не менее не производили впечатление заблудившихся бомжей, да и пахло от нас пусть хозяйственным, но все-таки мылом.  В общем, с поправкой на сложившиеся обстоятельства нас вроде бы можно было впустить в дом, не опасаясь последующей необходимости тотальной дезинфекции  жилых помещений. Несколько секунд Евгения Борисовна пребывала в раздумьях, а затем обреченно махнула рукой:

-Проходите. Если уж ты снова навязалась на мою голову, Римма, мы должны обсудить все раз и навсегда, чтобы ты больше никогда не  появлялась в нашей жизни.

-Римма, -Айк наклонился мне к самому уху, - Римма, ты в курсе, как  мама? Я ведь думал, это был страшный сон, что на нее навели порчу, и у нее рак… Мазафака, все это правда, да?

Эк-свекровь с достоинством удалилась в дом, а заинтересовано прислушивающийся Стас остановился на пороге, однако, я жестом показала ему, что кое-что нам с Айком нужно обсудить наедине, и мой бывший сожитель разочарованно исчез в сенях.

-Все правда, Айк, - я осторожно прикоснулась к перебинтованной руке парня. Своевременная обработка раны сделала свое дело, и плечо  больше не опухало, но вот отрывисто стучащее в грудную клетку сердце слова Евгении Борисовны, однозначно, разбередили его не на шутку.

Здоровая рука Айка внезапно взметнулась вверх и, описав в воздухе замысловатый полукруг, в бессильной злости ударила по стене.

-Знаешь, после аварии я все помню как будто кусками, - неохотно признался парень, -  и про мамку все так…размыто!

-Она в порядке. Мироновна сняла порчу со всей твоей семьи, - я знала, что на самом деле Айк имеет в виду вовсе не порчу, а свой второй по счету побег из больницы, и ощущала за собой немалую вину в его необдуманном поступке, но как это порой бывает, бессознательно хотела сгладить углы. Но парень слишком тонко чувствовал, где находится грань между оптимизмом и самообманом.

-Мазафака, Римма,  почему все так сложно? - в небесно-голубых глазах Айка плескалась та самая детская обида на вселенскую несправедливость, которую у него неизменно вызывали подобные ситуации, когда он страстно пытался руководствоваться зовом своего пылкого сердца, разрывая  при этом на части сердце матери, - я должен ей позвонить, чтобы она знала, что я  жив и здоров, что у меня все ровно, и…

-Айк! – у меня  не было права разубеждать его и давать ему советы, да я и не собиралась этого делать, просто прильнула к нему всем  телом, крепко обхватила за шею и чуть слышно прошептала, - обязательно позвони!

-Нам нельзя спалиться, Римма! – отрицательно помотал головой парень, одной рукой обнимая меня за талию, - короче, я наберу ей строго в больницу, моего звонка там никто не ждет…Спасибо тебе!

-За что? – так как сия пересоленная слезами и переперченная эмоциями каша заварилась не без моего участия, ответная реакция на странную благодарность выразилась у меня лишь в изумленном пожатии плечами.

- За то, что ты меня понимаешь, - коротко выдохнул Айк и решительно разжал объятия, - пошли звонить.

Обоюдно признанное взаимопонимание меня немалым образом порадовало, однако, лирика лирикой, а финансовый вопрос с каждой минутой приобретал все большую актуальность. К примеру, сколько можно стрелять у Стаса сигареты (крайне отвратительные, надо отметить)? Да и повода объявлять голодовку ни у кого из нас с Айком также не имелось.  В общем, пока парень совершал импульсивный звонок в столичный онкоцентр, я зажала Евгению Борисовну на кухне и потребовала нас если не накормить, то хотя бы выдать мне первый авансовый платеж и отправить Стаса в ближайший продмаг. Оскорбленная в лучших чувствах экс-свекровь,  тем не менее вставать в позу не стала, и обиженно полезла в холодильник, откуда извлекла сначала внушительных размеров кастрюлю, а вслед за ней достала увесистый шмат сала.

Я была стопроцентно уверена, что на языке у Евгении Борисовны вертелось малоприятное пожелание  из серии «жрите и подавитесь»,  но озвучить его публично учительница не осмелилась. Понимая, что мой спонтанно родившийся план неумолимо вязнет в запутанных хитросплетениях человеческих отношений, и данную крепость необходимо брать напором, а не измором, я была готова  форсировать события любыми  доступными способами.

Пока Айк негнущимися от волнения пальцами крутил  допотопный телефонный диск, а лично утвержденный мною на роль мальчика на побегушках Стас отоваривался в сельском гастрономе, я набрала в легкие побольше воздуха и сходу взяла Евгению Борисовну в оборот.

-У тебя у самой рыльце в пушку,- мгновенно отпарировала экс-свекровь, - пусть под другой фамилией, но я тебя сразу узнала. Твои обвинения еще нужно доказать, а тут все ясно, как божий день. Сдам тебя полиции и, может, тебя, наконец,  посадят в тюрьму, чтобы ты людям жизнь не портила.

-Ольга Ситникова – это досадное недоразумение,  и полиция очень быстро разберется, что к чему. Подумайте лучше о себе. А  скандал? А ваша репутация? Мне-то уже, сами понимаете, терять нечего, хуже все равно не будет, - моя следующая фраза в какой-то степени являлась подлой и гнусной местью за психологическое давление на Айка к тому же великолепно иллюстрировала, что я и сама неплохо умею находить бреши в обороне, - а представьте, что суд примет мою сторону и посадят как раз вас. Что тогда станет со Стасом?  Лично мне и думать не надо: с ним произойдет абсолютно то же, что случилось со мной, когда погибли мои родители.  Только я начинала торчать с нуля, а ваш сын залезет в торбу по второму кругу, и соскочит он с нее, знаете, куда? На два метра в землю! Неужели вы за это боролись?

Не знаю, чего стоило Евгении Борисовне сохранить самообладание, но она с честью выдержала и это испытание. Маленькая, сильная женщина с железной волей и разбитым сердцем.  У каждой из нас своя война, но враг у нас в любом случае общий.  А героин, как известно, умеет ждать и вероломно нападает из засады, когда ты этого совсем не ждешь и думаешь, что наркотический кошмар больше никогда не повторится.

-Римма, зачем тебе деньги, они не принесут тебе счастья,  ты  снова все растратишь на наркотики. Тебе же будет хуже,  -экс-свекровь предприняла последнюю попытку меня переиграть, и ее слова звучали бы бесконечно убедительно, не будь мое желание  срочно улучшить финансовое положение обусловлено далекими  от эгоизма помыслами. Я хотела получить свои деньги лишь для того, чтобы  мы с Айком не скитались босиком по дремучим поселкам, не одевались в лохмотья, не голодали и передвигались на транспортных средствах классом хоть чуточку повыше мусоровоза. Я не понимала, какого черта мы должны спасать человечество в хронической нищете, и  моя непоколебимая решимость, словно путеводная звезда, вела меня к  достижению поставленной цели.

-Она больше не будет колоться, я вам это обещаю. Мы с Риммой не преступники, хотя и вынуждены скрываться, -вероятнее всего, Айк слышал наш разговор практически целиком, настолько мрачным и сосредоточенным выглядело сейчас его лицо, -считайте, что это я беру у вас деньги в долг. Я напишу расписку и отдам все до копейки. И не смотрите на меня так, я только что позвонил своей матери,  и я поклялся ей,  что скоро вернусь домой.  Она плакала, но она мне поверила. Знаете, почему поверила? Потому что я никогда не даю таких обещаний, которых не могу выполнить. 

- А тебе не приходило в голову, что ты просто переоцениваешь свои силы? - серьезно осведомился незаметно выступивший из-за спины Айка Стас, - встретил сейчас нашего участкового, так он мне сразу твоей фотографией в морду ткнул. Качество, конечно, дрянь, будто с мобилы распечатывали, но узнать можно. Артур  Мезенцев, значит?  И чем же ты так знаменит, что тебя по всей стране менты разыскивают?

 

ГЛАВА XXXIII

Распростертое над Первомайским ночное небо густо испещряли бесчисленные звезды. Багрово-красный диск Нибиру казался таким близким, что мне невольно хотелось протянуть руку и прикоснуться к этой равномерно пульсирующей точке.  Мы с Айком сидели на крыльце, тесно прижавшись друг к другу,  я задумчиво курила сигарету за сигаретой, а глубоко погруженный в свои мысли парень с надеждой вглядывался в безмолвное пространство над головой.  Сложно было поверить, что всего несколько минут  назад мы отчетливо слышали далекие голоса  создателей человечества.

На этот раз нас удостоила заочной аудиенции сама верхушка энэкимов, что, однозначно, свидетельствовало об исключительном накале разгорающихся на обитаемых просторах вселенной военных действий. Представители Элохим, крылатые синекожие гиганты  с ниспадающими на плечи тугими косами,  невзирая на совершенно потусторонний вид, почему-то вовсе не выглядели  в наших глазах чужеродными созданиями. Возможно, причина столь адекватного восприятия внешнего облика пришельцев крылась в том, что, как бы ни прискорбно было это осознавать,  мы являлись всего лишь высокотехнологичным продуктом генной инженерии, и основой для нашего сотворения послужил биологический материал самих энэкимов.

Даже без учета крайне нестабильной обстановки в космосе, обитатели  Нибиру жили в  постоянном напряжении и оснований для этого имелось воистину превеликое множество. Во-первых, практически исчерпавшиеся запасы золота, стратегически важного для  синтеза пригодной для дыхания энэкимов атмосферы, срочно нуждались в пополнении. Но дистанционные исследования основательно покопавшихся в наших мозгах нефилимов привели к весьма неутешительному для Элохим выводу: за прошедшие с последнего сближения Нибиру с Землей три тысячи шестьсот лет человечество не только достигло значительного уровня прогресса, развернув вокруг родной планеты внушительную систему противокосмической обороны, способную уничтожить грузовые корабли  пришельцев еще на подлете, но  и успело почти целиком  опустошить золотосодержащие природные  ресурсы, и от нанесенных на карту шахт остались лишь заброшенные карьеры. Культ «желтого дьявола», уходящий корнями в саму историю зарождения людской цивилизации, оказался столь силен, что население Земли продолжало вести активную золотодобычу даже в отсутствие надзирателей. Однако, если предыдущие поколения  работали под неукоснительным контролем наместников-энэкимов и складировали переплавленный драгоценный металл в строго определенных Элохим местах, то оставшиеся без присмотра люди быстро позабыли первоначальную цель своего старательства.  Появление на свет нефилимов и  организация ими яростного бунта против владычества энэкимов в свое время вынудили верхушку пришельцев провести на Земле карательную операцию по зачистке территории от непокорных полукровок, но три с половиной тысячелетия спустя эти радикальные меры откровенно вылезли Элохим боком. Память получивших самостоятельность людей была гораздо короче цикла Нибиру,  и нынешнее поколение выросших без надсмотрщиков рабов  сохранило лишь разрозненные воспоминания  о своих создателях, выражающиеся в различных религиозных течениях и генетически запрограммированной страсти к обладанию золотом.  В результате, мало того, что за долгие годы «суверенитета» человечество подчистую опустошило золотоносные жилы, так  еще и весь добытый желтый металл благополучно рассредоточился по всей Земле, и ученым энэкимов пришлось днями и ночами ломать головы над созданием предназначенного для всеобщей мобилизации золота устройства.  Без содержащегося в ее недрах золота синяя планета автоматически теряла для Элохим какую-либо ценность,  и пришельцы  все еще раздумывали, стоит ли ее окончательно разрушить, или  позволить отныне невостребованным людям развиваться самостоятельно. Ученые энэкимов потратила почти десять тысяч лет на создание альтернативного источника для выработки воздуха, и сейчас они были, как никогда, близки к успеху.

Появление у самых границ Солнечной системы боевых кораблей Анзати мгновенно спутало все карты не только Элохим, но и вынашивающим грандиозный план восстания нефилимам, вынудив «богов» пойти на унизительный союз с «полубогами». Военная база,  построенная на Земле еще самыми первыми «колонистами», могла бы стать идеальным укреплением, позволяющим  нанести сокрушительный удар по исконным врагам энэкимов и свершить месть за навеки погасшую звезду Заос. И ради того, чтобы получить свободный доступ к ее оборудованию, минуя заслон противокосмических сил, Элохим были готовы переступить через себя, заключить соглашение с нефилимами и установить при их посредничестве контакт с двумя землянами.  Но и здесь энэкимов уже поджидал очередной неприятный сюрприз в лице впервые  проявивших свое присутствие энергетических сущностей, гордо именующих себя настоящими Хозяевами Земли. 

Иная форма жизни, иное агрегатное состояние, иная ментальность – Элохим намеревались демонстративно  проигнорировать Хозяев, либо придерживаться по отношению к ним позиции стойкого нейтралитета, но когда последние сами вышли на  телепатическую связь с Анзати,  политической элите энэкимов не оставалось ничего, кроме как принять  двойной вызов новоявленных союзников. Как этого и следовало ожидать, коалиция сразу же приступила к целенаправленной ликвидации контактеров, причем Хозяевам даже не пришлось прилагать больших усилий, чтобы повергнуть нас с Айком в пучину психологического хаоса.  Всего лишь перенаправив и слегка подкорректировав мощные потоки негатива, исходящие от наших недоброжелателей в  лице  страшно обозленных в равной степени на меня и на семью Мезенцевых Нюрки и тетки Василисы, Хозяева соорудили кокон отрицательной энергии, издавна известный на Земле под названием черной порчи.

Хотя Элохим взяли нас под свою защиту, справиться с направленным воздействием им удалось не сразу,  и возможно,  не удалось бы вообще, если бы внутри нематериальной расы Хозяев не обнажились свои собственные противоречия.  Энэкимы успешно воспользовались противостоянием тьмы и света, и орудием в их руках выступила народная целительница Мироновна. Элохим выиграли бой, но не войну. Они расчистили дорогу, однако идти по ней предстояло нам самим.  База находилась в одной из  впадин на плато Устюрт, отыскать которую нам должны были помочь выложенные из камня стрелы, но для активации навигационных систем, включающих также взлетно-посадочные полосы на высохшем дне Аральского моря,  был необходим ключ, без малого четыре тысячелетия назад спрятанный на месте современного острова Барсакельмес.  После расконсервации, от базового модуля Нибиру отстыкуются  несколько снабженных маскировочным полем кораблей, и на Землю незаметно высадится десант нефилимов, чтобы совместно с Элохим дать решительный отпор вторжению Анзати.

Информации было так много, что я физически ощущала, как закипает мой многострадальный мозг. По сравнению с нефилимами, предпочитавшими впрыскивать в нас калейдоскопически сменяющиеся мыслеобразы, энэкимы посылали довольно упорядоченные сигналы. Эйфория самых первых контактов, по всем признакам, осталась в прошлом, но и острой, пронизывающей боли я тоже не чувствовала. Словно кто-то невидимый раскрыл передо мной книгу, заставил наизусть вызубрить «от сих до сих» и со стуком захлопнул тяжелый фолиант. Что ж, если мне когда-нибудь доведется встретиться с авторами этого богато иллюстрированного текста, я обязательно спрошу у них, почему из шести миллиардов землян именно нас с Айком «вызвали в доске».

-Вы тут до утра сидеть собираетесь? – негромко осведомился Стас,- на звезды, что ли, любуетесь?

Не добившись от нас вразумительного ответа, мой бывший гражданский муж без приглашения уселся рядом с Айком,  поджег сигарету и внезапно  положил ему на плечо свою единственную руку.

-Слушай, Артур, надо что-то решать, - без какой-либо агрессии в адрес недовольно передернувшегося парня произнес Стас, - я вижу, ты пацан нормальный,  и  лично я тебе ничего не предъявляю, но огребать проблем  я из-за тебя тоже не хочу.

-Мазафака, - Айк нервно сбросил ладонь моего экс-супруга, - мы с Риммой завтра отсюда свалим, деньги я твоей мамке сказал, верну - значит верну. Что тебя не устраивает?

-Тихо, не  кипиши, - спокойно остудил пыл Айка Стас, стряхивая пепел,  - мать твоего батьку вспомнила, его фирма у них в школе капитальный ремонт делала, еще в столице. И она мне конкретно сказала, такой всю душу вытрясет, но своего добьется, и подвязки у него, притом, чуть ли не в правительстве. Что, скажешь, не так? Дмитрий Мезенцев, депутат какого-то там собрания или хрен его знает чего, разве не твой батя?

-А, давай, я строго сам за себя буду отвечать? - с тщательно сдерживаемым раздражением предложил Айк, но сопровождающий  слова порывистый жест недвусмысленно давал понять, что его терпение на исходе.

-Как только восемнадцать исполнится – отвечай на здоровье, - с деланным безразличием кивнул Стас, - а передо мной понты кидать не надо, я в ориентировке твою дату рождения прекрасно видел. 

Айк с ненавистью процедил сквозь зубы какое-то неразборчивое ругательство. В небесно-голубых глазах парня мелькали яркие всполохи бушующего  у него в душе пожара.

-Матери я ничего говорить не стал, - Стас глубоко затянулся и выпустил изящное кольцо табачного дыма, - хотел сначала с тобой перетереть. Куда думаете дальше двинуть?

-Не твое дело, -  зло огрызнулся Айк и машинально потянулся за сигаретой, отчаянно пытаясь справиться с волнением, - тебя это волнует?  А если так моего отца стремаешься, ну, наври ему что-нибудь, типа я тебе по шее навалял, и тебе деваться было некуда – пришлось нам деньги отдать. Могу, кстати, реально навалять, чтоб никто не сомневался!

С насмешливой улыбкой понаблюдав пару минут, как красный от смущения Айк борется с мучительным кашлем,  видимо, с непривычки охватившим его после первой же затяжки моей сигаретой без фильтра, Стас повернулся ко мне и  искренне поинтересовался:

-Если не секрет, Римма, где ты такого кадра откопала? Сам бы не увидел – никогда бы не поверил, что такие экземпляры до сих пор встречаются!

Удовлетворять неуместное любопытство своего экс-сожителя я, естественно, не стала, но в явно грозящий выйти за рамки культурного общения разговор, тем не менее, посчитала нужным вмешаться.

-Стас, я не понимаю, чего ты добиваешься, - прямо высказала  я свою точку зрения, - никто и не узнает, что мы у вас останавливались.  Из-за чего сыр-бор?

-Римма, Первомайское – это тебе не столица, тут все друг друга знают, - Стас растоптал окурок, сплюнул на землю и доходчиво пояснил продолжающему метать молнии Айку, - кто-то вас все равно видел, к примеру, когда вы за водой ходили.  Нам с мамкой менты быстро укрывательство пришьют: Римма в розыске за преступление, ты  - вообще несовершеннолетний, меня за вас обоих так прессанут – трижды пожалею, что в свое время  с передоза не отъехал.  Мать –то ладно, ее в деревне уважают, а я, сами понимаете, в ментуре на особом контроле…

-И что, мазафака? – как и я, Айк недоуменно соображал, к чему в итоге клонит мой бывший гражданский муж, и  первым озвучил обоюдно терзающий нас вопрос.

-А то, что пока все не устаканится, мне бы тоже с Первомайского свалить, - сходу огорошил нас Стас, - у меня в Озинках девчонка есть, вроде как невеста моя, Дашка, вот я бы к ней и дернул.

-Ну и дергай, мы тут причем? – Айк, наконец, справился со своей сигаретой, но его  эмоции все еще не поддавались укрощению.

-Да тут такое дело, Артур, торчкам, пусть и завязавшим, мало кто доверяет,  это тебе  и Дива подтвердить может. За меня мать даже пособие по инвалидности сама  на почте получает, а куда я без бабок поеду? Вот я и подумал, если вам в ту сторону, там почему бы мне  на халяву не прокатиться? Иначе хоть ментам иди сдавайся…

Или у меня было не в порядке с головой, или Стас решил поступить по моему образу и подобию и начать нас бессовестно шантажировать. Не хотите, чтобы я вас слил, делитесь бабками, а не  хотите делиться, так извиняйте – жадность, как говорится, фраера сгубила.

-Ну, ты урод, - единодушно согласился с моим невысказанным мнением Айк, -что за Озинки, где это?

-На границе с Казахстаном, - торжествующе улыбнулся Стас, благоразумно  пропустив вполне заслуженное оскорбление мимо ушей - там рядом недавно новый пропускной пункт построили, цивильное такое местечко стало…

Мы с Айком кратко обменялись многозначительными взглядами и, по-моему, мы оба думали об одном и том же.  В Озинках мы избавимся от Стаса, словно от ненужного балласта,  но в качестве худо-бедно знающего все здешние стежки-дорожки местного жителя он нам вполне способен пригодиться.

-Далеко до этих твоих Озинок? –  задумчиво уточнил Айк.

-Пешком далеко, а на мотоцикле –близко, - хмыкнул Стас и грустно покосился на болтающийся вдоль тела рукав, - только с меня сам видишь, какой байкер. 

-Хочешь сказать, у тебя байк есть? –возбужденно облизнул губы парень, - не заливаешь?

-От прежних владельцев дома нам достался… А пошли я тебе его покажу, - заговорщически подмигнул мой экс-супруг, -а ты  потом уже сам решишь, байк это или телега с люлькой.  Кстати, ты хоть ездить умеешь?

 

ГЛАВА  XXXIV

Отвечать на откровенно провокационный вопрос Айк явно посчитал ниже своего достоинства, однако, на ухмылку Стаса отреагировал бесконечно  уверенным кивком, после которого у моего бывшего сожителя, вероятно, не должно было остаться ни малейших сомнений в способности парня управлять вышеупомянутым транспортным средством. Что касается меня, то безоговорочного оптимизма Айка я совершенно не разделяла, так как слишком хорошо помнила, чем окончился его последний заезд на скутере. Во избежание повторения той жуткой аварии, я готова  была посвятить остаток жизни наглядной агитации в пользу пешего передвижения, но объективно понимала, что  на своих двоих мы  в любом случае особо не разгуляемся, и, как следствие, доберемся до Устюрта  в аккурат к шапочному разбору.

Подобный вариант дальнейшего развития событий меня совершенно не устраивал  и, скрепя сердце, я  все-таки воздержалась от высказывания вслух своей непопулярной точки зрения, хотя в моих встревоженных глазах Айк с легкостью прочел развернутый список жестоко терзающих меня опасений. В освещаемой лишь далекими отблесками рассыпанных по всему небу звезд темноте парень наощупь нашел мою ладонь и успокаивающе стиснул ее в своей сильной руке. Впрочем, лирическое настроение моментально покинуло его, как только возглавляющий процессию Стас, подсвечивая себе зажигалкой,  распахнул дверь неприметного сарайчика и вслепую щелкнул выключателем.

-Мазафака! – с равнопропорциональной смесью удивления, восхищения и ужаса выдохнул Айк, инстинктивно разжал пальцы и всем телом подался навстречу преставшему перед нами  мотоциклу, - это что, «Урал»?

-Ну да, - насмешливо подтвердил Стас, - а ты всерьез рассчитывал на Harley Davidson?  

-Как бы нет, но…, -окончательно растерялся  до предела потрясенный увиденным Айк, -  ему же сто лет в обед!

-Сто не сто, но уж раза в два постарше тебя он точно будет, поэтому обращайся с ним уважительно, -мой экс-супруг покровительственно похлопал парня по плечу, - не дрейфь, сейчас масла дольем,  и с толкача, как миленький, заведется.

Еще совсем недавно я искренне полагала, что близкое знакомство с  ретро-образцами авто- и мототехники для меня благополучно ограничится одной единственной поездкой из Краснянки в Мавринку на принадлежавшей героическому мужу Мироновны «Победе», но, как только что выяснилось, в деревенских гаражах ржавело несчетное количество разнообразного железа, причем, некоторые сохранившиеся чуть ли не с довоенных времен экземпляры  пребывали, что называется, на ходу, и  мучительно томились в затхлой духоте сараев, страстно мечтая  в буквальном смысле дать копоти по окрестным колдобинам. 

Так же, как и трагически погибший  скутер Айка, «Урал» неоднократно подвергался процедуре тюнинга, заключавшейся преимущественно в многоразовой перекраске. Не отличающаяся высоким уровнем стойкости эмаль демонстрировала очевидную тенденцию к повсеместной облупленности и, судя по тому, что цвета нижнего слоя  варьировались от буро-зеленого до грязно-желтого, предыдущий владелец мотоцикла  либо являлся большим эстетом со склонностью к авангардизму, либо без учета сочетаемости оттенков использовал ту краску, которую ему удалось под шумок спереть из арсенала машинно-тракторной станции. Не менее трепетно деревенский байкер относился и к состоянию тяжелой стальной рамы, сплошь и рядом покрытой  шрамами сварных швов и  за свое чрезвычайно убогое конструктивное решение пренебрежительно названной слегка оправившимся от первоначального шока Айком  «совнархозной табуреткой».

В простонародье именуемая «люлькой» коляска, несомненно, заслуживала отдельного упоминания.  Выглядел боковой прицеп так, словно его хозяин регулярно принимал участие в скоростных гонкам по пашням с десятью мешками картошки в качестве пассажира:  «прихватизированной» на МТС краски хватило только на внешнее обновление самого мотоцикла, а вновь решиться на расхищение социалистической собственности сельскому байкеру не позволила не то запоздало пробудившаяся совесть, не  то своевременно возобладавшая осторожность, и люльку он по остаточному принципу выкрасил в цвет детской  неожиданности, тогда как самому «Уралу» предстояло доживать свой  невероятно долгий век в радикально черной масти.

Лицезреть вблизи подобное чудо техники Айку, похоже, не доводилось ни разу в жизни, хотя у меня не было оснований не верить его словам о собственноручной прокачке  скутера и вытекающему из них выводу о наличии  у  парня специальных знаний и навыков в данной сфере. Как только природное любопытство  завершающим ударом нокаутировало охвативший парня ступор, Айк взялся за детальное изучение устройства мотоцикла  с таким рвением, что  мы со Стасом надолго выпали из поля его внимания.  «Урал» вызывал у Айка неподдельный исследовательский интерес: он то презрительно фыркал по поводу безнадежной отсталости  мотоцикла, то наоборот, восторженно ахал, сделав очередное открытие в области его строения, то непонимающе пожимал плечами, обнаружив не поддающийся логическому осмыслению механизм. Учитывая, что для меня любая техника представляла собой непроглядную чащу темного леса, я скромно стояла в сторонке и терпеливо ждала, пока увлеченно пытающийся проверить уровень масла Айк, наконец, вернется в реальность. Чуть позже оказалось, что если бы в ситуацию не вмешался не столько пожалевший безуспешно бьющегося над своей задачей парня, сколько уставший  наблюдать весьма однообразную картину Стас,  у меня имелись значительные шансы прождать, как минимум, до утра.

-Нет там щупа и никогда не было, это же тебе не «Днепр», -авторитетно  сообщил мой экс-супруг, - так что напрасно паришься!

-Мазафака! И что делать?- раздосадовано взмахнул рукой вынужденный признать поражение Айк, -  строго рентгеном просветить?

-Зачем рентгеном, когда можно обычной веткой потыкать? – щербато улыбнулся неизвестно когда умудрившийся подковаться в технических вопросах Стас, - а вообще, у нас тут мужики, знаешь, как говорят: если масло течь перестало, значит, в  натуре, кончилось, - мой бывший гражданский  муж бросил на Айка оценивающий взгляд и с ехидцей в голосе уточнил, - ну так, что, поедешь, или слабо тебе?

-Ты меня на слабо не бери! – мгновенно отозвался парень, собрался было добавить  пару не совсем литературных эпитетов, красноречиво характеризующих как техническое состояние мотоцикла, так и личностные качества его теперешнего владельца, но потом сообразил, что в одиночку ему с «Уралом», возможно,  не справиться, и в общении со Стасом  так или иначе придется соблюдать видимость приличия, - бензин он у тебя сильно жрет?

-Как тварь помои -  надо карбы  регулировать, - во второй раз ошарашил меня глубокими познания в области ремонта советских байков Стас, - мне сосед предлагал за бутылку  вместо двух родных один карбюратор от тракторного пускача поставить,  да  все как-то не до этого. Сам я все равно ездить не смогу, так с хрена бы упираться?

-Вообще зачет! – заинтресованно сверкнул блестящими глазами Айк, - неужели такой девайс в реале  работать будет?

-Еще как, сам видел, правда там от «Оки» карб  приспособили, - утвердительно качнул головой  мой экс-супруг, - народные умельцы у нас при помощи  молотка, зубила и чьей-то матери из любого дерьма конфетку сделают...

Невзирая на  десятилетнюю разницу в возрасте, непреодолимую пропасть в социальном положении и существенные разногласия во взглядах на жизнь  у Айка со Стасом вдруг обнаружились точки соприкосновения, которые в итоге привели к бурному и затяжному обсуждению многострадального «Урала» с использованием щедро сдобренной автомобильным сленгом технической терминологии, и мне не оставалось ничего иного, кроме как смириться с неизбежным и молча переждать дискуссию о направленных на уменьшение расхода топлива методах. В конце концов, пусть лучше споры вертятся вокруг цилиндров и бензошлангов, чем  выражаются во взаимных оскорблениях без какой-либо рациональной основы.

После выхода  из стационара, извилистая судьба решительно выбросила меня за пределы прежнего круга общения, и потому я в равной степени не поддерживала отношений как с наркоманами употребляющими,  так и с наркоманами завязавшими, однако сейчас,  получив возможность, наблюдать со стороны за поведением своего экс-сожителя, я невольно отмечала у нас массу общих признаков.  В частности, я  с такой же ненасытной жадностью впитывала все новое,  с такой же детской наивностью удивлялась обыденным вещам и так же самозабвенно отдавалась никогда ранее не привлекавшим меня занятиям. Мы словно компенсировали бездарно потраченные на героин годы, мы будто познавали мир с нуля, с изумлением понимая, что на самом деле он огромный, цветной, яркий и насыщенный,  что  помимо наркотиков в нем есть множество безотказных способов вызвать положительные эмоции,  которые мы не могли разглядеть за плотной пеленой дурмана.

 Но если у нас со Стасом эта неуемная жажда самореализации возникла лишь в ремиссе, у Айка она была врожденной и естественной.  И, может быть, именно поэтому, я чувствовала себя живой и настоящей только лишь рядом с ним -  я училась у него быть собой, благодаря ему я осознала, каким человеком я хочу быть,  Айк  стал для меня главным стимулом, чтобы бороться и меняться. Как бы смешно и глупо это не звучало,  я застряла пусть не на отметке в семнадцать, но где-то очень близко, я до сих пор оставалась инфантильной и неуверенной, хотя и старательно изображала из себя  прожженную бой-бабу.

Я подсела на героин в двадцать,  а соскочила в двадцать пять,  но иногда мне казалось, что в этом мире я отсутствовала добрых полсотни лет, на протяжении которых окружающая действительность успела кардинально измениться.  Все мои ровесники давно обзавелись семьями, а некоторые успели дважды побывать в законном браке,  они обросли детьми, получили образование, построили карьеру и жили абсолютно иной жизнью, практически недостижимой для бывшей наркоманки, подметающей улицы в застиранном оранжевом жилете. Среди этих людей мне было страшно и неуютно, я  не знала, о чем с ними говорить и как себя с ними вести,  я инстинктивно чуралась общения и в итоге прослыла нелюдимой букой. Постепенно раскрываться я начала только с Айком – парадоксально, но я тоже взрослела вместе с ним, я развивалась и эволюционировала, и я, черт побери, была счастлива. Надеюсь, и Стас когда-нибудь обретет свое необъяснимое, сумасбродное, пронзительное счастье – свой второй шанс.

Я задумалась о причудливых перипетиях своей непредсказуемой жизни настолько глубоко, что была немалым образом удивлена, обнаружив себя стоящей на улице с недокуренной сигаретой в зубах.  Определить, с каких пор я начала страдать лунатизмом мне помешали  наконец-то перешедшие от слов к делу Айк со Стасом,  совместными усилиями выкатившие во двор  соскучившийся по дорожной пыли «Урал».

-Ты мать предупредил? – спросила я у своего однорукого экс-сожителя. Душевное равновесие Евгении Борисовны было важно для меня хотя бы по той причине, что без нее у нас в карманах так бы и продолжали зиять сплошные финансовые дыры.  Не знаю, что конкретно помогло Айку убедить учительницу в кристальной чистоте наших помыслов, но  мои (подчеркиваю, мои) деньги она гораздо охотнее доверила семнадцатилетнему тинейджеру, чем мне самой. Может, быть пристально всматриваясь в бездонные озера небесно-голубых глаз, она  упорно старалась разглядеть предательский огонек порочных страстей, но ее подозрения не оправдались.  Айк был слишком открыт, честен и импульсивен, даже в те моменты, когда ему стоило бы проявить сдержанность, а Евгения Борисовна, как всякая мать наркомана, слишком хорошо умела отличать ложь от правды.

-Ничего он меня не предупреждал, - и как всякая мать наркомана, она обладала интуитивным чутьем на любые подозрительные действия вроде нашего ночного сборища около больше напоминающего сарай гаража, - Стас! Ты ничего не хочешь мне рассказать.

-Диве…Римме и Артуру нужно в Озинки, вот я подумал, пускай берут «Урал» и меня заодно к Дашке подкинут, - ничтоже сумняшеся, выдал мой экс-сожитель, - какие проблемы?

Евгения Борисовна нервно потеребила очки. Она не просто волновалась, она боялась, что обратно ее великовозрастный сын уже не вернется. Что тут сказать? Я бы на ее месте тоже особо уши не развешивала – бывших наркоманов не бывает, и единожды попробовавший слезы мака будет плакать всю жизнь.

-Я что, в первый раз  в Озинки? Я тебе от Дашки сразу отзвонюсь, а назад вместе с ее родителями приедем  - давно вас познакомить пора, - мышино-серые глаза Стаса также казались обманчиво чистыми, но мне бы не знать, с каким невыразимо честным видом он однажды вызвался  сгонять к барыге за чеком и на неделю пропал вместе с моими последними деньгами. Хотя разве  не я сама, вместо того чтобы срочно звонить в неотложку, лихорадочно обшаривала его одежду, когда он чуть не отъехал  от передоза? В общем, не судите, как говорится…

-Артур! – Евгения Борисовна перевела взгляд на густо перепачканного в  смазке Айка, и  мне вдруг показалось, что сейчас в ее глазах было гораздо больше материнской нежности,  -  а ты не думаешь, что для тебя опасно ехать ночью с деньгами в компании двух бывших наркоманов, которые  всего меньше года как в завязке и которые почти пять лет прожили под одной крышей?

 

ГЛАВА XXXV

У меня не осталось ни сил, ни желания  анализировать глубинную подоплеку высказанных моей экс-свекровью мыслей, однако, непостижимым образом я ощущала в себе бешеный прилив энергии, на мой взгляд, вполне достаточный, чтобы  с корнем отодрать от ни в чем не повинного «Урала» его табуреткоподобную раму и с размаху приложить сболтнувшую лишку Евгению Борисовну промеж спины. Приступ неуправляемой агрессии закончился так же резко, как и начался, но я откровенно испугалась безудержной остроты его проявления. Что-то ненормальное у меня в глазах, однозначно, мелькнуло, потому что учительница внезапно принялась озираться в поисках кратчайших путей отступления и в итоге не придумала ничего лучшего, чем  испуганно попятиться назад, словно невеселая перспектива быть ограбленной на проселочной дороге двумя почуявшими запах денег наркоманами угрожала в первую очередь не Айку, а ей самой. 

В сущности, а чему я удивлялась?  Доверие близких родственников проще всего обмануть, и сложнее всего заслужить вновь. Ведь именно они лучше, чем кто-либо, знают, на что способен наркоман ради дозы, и с какой достойной Нобелевского лауреата изобретательностью он врет и лицемерит, когда ему срочно нужно «подлечиться».  Не знаю, как бы, например,  я смотрела в глаза своим родителям, будь они сейчас живы. И второй вопрос, неизвестно, как бы они относились к тому, что осталось  от меня после пяти лет непрерывной торбы?

-Я смогу за себя постоять, - недвусмысленно расправил широкие плечи Айк и уже гораздо менее воинственным тоном добавил, - я думаю….Я не знаю, как объяснить, мне кажется, что наркотики – это как лакмусовая бумажка…Когда человек употребляет, все дерьмо лезет наружу и если он по жизни урод, то он становится уродом в квадрате. Но если в нем  было что-то хорошее,  в душе он  все равно останется человеком, и мы обязаны дать ему второй шанс…Ну, как-то так, мазафака!

Руки у меня дрожали до такой степени сильно, что я несколько раз роняла на землю сигарету, прежде мне удалось ее поджечь. В глазах у меня стояли слезы, к горлу неумолимо подступал тугой комок рыданий, и я прилагала неимоверные усилия, чтобы прилюдно не разреветься. Дать волю эмоциям, повиснуть у Айка на шее и до последней капли выплакаться у него на груди  - пусть с этими слезами из моего отравленного организма окончательно выведутся не только продукты распада наркотиков, но и все то дерьмо, которого в нем еще, к сожалению, содержится весьма значительное количество.

-Решай сам, Артур! – обреченно развела руками Евгения Борисовна, - но имей в виду, Стас, если ты  не позвонишь мне из Озинок в течение трех часов, я забуду о том, что ты мой сын, и обращусь в полицию. Ты меня знаешь, Стас,  я это сделаю! То же самое касается и тебя, Римма – не думай, что сможешь вечно шантажировать меня этой историей с квартирой. Я не раскаиваюсь в своих действиях, и наша договоренность – это лишь попытка избавиться от тебя мирным путем. Не поймешь по-хорошему, пеняй на себя!

Я поняла всё, абсолютно всё и  даже больше.  У каждого нарка своя мотивация срыгнуть (я намеренно не беру во внимание отдельных идейных личностей исповедующих сомнительный принцип «торчу на чем хочу» и свято верящих в миф о возможности контролируемого потребления – такие индивидуумы хотя и  периодически встречаются, но, как правило, долго не живут): я же со своей мотивацией полностью определилась только сейчас. Я уйду в пожизненный ремисс по одной простой причине: я не хочу больше допускать, чтобы Айк за меня краснел. Он и так столько всего выдержал рядом со мной,  он терпел мои истерики, он прощал мое предательство, он продолжал верить мне, несмотря ни на что, и самое главное – он любил меня вопреки всем законам логики и морали.

А еще он меня ревновал, и на этот раз в роли предмета ревности выступал ни какой-то там  гипотетический муж-домостроевец, а вполне материальный Стас, хотя и проявляющий ко мне не больше интереса, чем к изучению начертательной геометрии, тем не менее, представляющий для Айка живое напоминание о моем довольно бурном прошлом. Когда неожиданно проникшаяся к парню материнскими чувствами Евгения Борисовна непонятно за каким чертом поведала ему о том, что нас со Стасом связывало нечто большее, чем общий «баян», Айк заметно помрачнел и теперь смотрел на моего экс-сожителя исключительно исподлобья, а  в мою сторону кидал наполненные разочарованной обидой взгляды.  Но совместный труд не зря общепризнанно считался объединяющим фактором даже для разделенных непримиримыми противоречиями оппонентов.

Неуступчивый «Урал» упорно отказывался заводиться, а так как  в одиночку толкать стальной оковалок весом в четверть тонны без учета коляски  было столь же бессмысленно, как и взбивать коктейли столовой ложкой, Айку поневоле пришлось кооперироваться со Стасом. С учетом физического недостатка вкупе с хроническим недовесом, для силовых упражнений мой бывший гражданский муж не годился, зато был приблизительно осведомлен о технических особенностях своего драндулета, вследствие чего в процессе распределения обязанностей занял место « в седле» и взял на себя роль наездника, пришпоривающего своего железного коня посредством активного нажатия педали газа. Оставшиеся «три богатыря» в лице  меня, Айка и примкнувшей к нам Евгении Борисовны,  дружно навалились сзади и отчаянно попытались придать мотоциклу требуемое ускорение.  К тому моменту, когда «Урал», наконец, завелся, мы все за исключением Стаса не только ощутимо взмокли, но научились понимать друг-друга практически на уровне телепатии, так как  утробные взрыкивания бесконечно чихающего двигателя напрочь заглушали наши голоса.

Участия в езде на мотоцикле я волею судьбы не принимала ни разу в жизни, если не считать, конечно, перовских гонок на скутере за спиной у Айка. Но если те поездки по ночным улицам были покрыты существенным налетом подростковой романтики, то  сегодня я в полной мере ощутила на себе суровую прозу жизни. Первоначально меня планировалось посадить в люльку, но констатировав катастрофическое отсутствие каких-либо удобств, включая пассажирское сиденье, видимо, демонтированное за ненадобностью прежним владельцем,  я с радостью уступила место не слишком сопротивлявшемуся Стасу. Такой роскоши, как шлемы, базовая комплектация «Урала» также не предусматривала, и стоило Айку развить относительно приличную скорость, на голове у меня мгновенно воцарился артистический беспорядок в виде классического образчика вороньего гнезда, выступивший, впрочем, весьма органичным дополнением к насквозь пропитавшейся неистребимым бензиновым запахом одежде.

К счастью, с подачи Стаса до Озинок мы добиралась окольными путями, и лишь благодаря нашей отдаленности от трассы сумели избежать ненужного внимания со стороны находящихся за рулем встречного автотранспорта водителей. Навыков управления таким тяжеловесом, как оснащенный коляской «Урал» у привыкшего к легкому и мобильному скутеру Айка откровенно не хватало, и хотя парень старательно делал вид, что он великолепно контролирует ситуацию, верилось ему, по  правде говоря, с большим трудом. Особенно сложно давались ему резкие повороты направо: колесо «коварной» люльки стремительно взмывало  в воздух, и опустится ли оно обратно на дорогу или же «Урал» перевернется, зависело лишь от мастерства нашего горе-мотоциклиста. Не  сразу получалось у Айка также переключение скоростей, а уж с торможением у парня и вовсе не заладилось, и он долго не мог добиться оптимального согласования тормозных механизмов, из-за чего мотоцикл  заносило влево и несколько раз мне казалось, что «Урал» безнадежно теряет управляемость.

Тот неоспоримый факт, что гонять по деревенскому бездорожью на этом чуде техники рекомендуется разве что  особо упертым самоубийцам-экстремалам, укоренился в сознании Айка не столько  распространенным в молодежной среде методом проб и ошибок, сколько благодаря выраженному в нецензурной форме предупреждению Стаса касательно обширного набора подстерегающих опрометчиво самоуверенного гонщика опасностей.

По его собственному не лишенному гордости признанию, парень сумел выжать из истошно ревущего двигателя полноценные девяносто,  в процессе  чего у Стаса имелась пара беспроигрышных шансов  вылететь из люльки и  бесславно убиться  на выбор о дерево или о землю, а я неоднократно освежила  в памяти запас табуированной лексики, и только лишь, утолив адреналиновый голод, Айк, наконец, сбавил скорость. Для тех, кто до сих не проникся  напряженным динамизмом нашего путешествия, позволю себе заострить внимание на паре-тройке немаловажных для более глубоко понимания описываемых обстоятельств деталей: помимо незнакомой местности и глухой ночи, против Айка выступала также  кривая проселочная дорога, щедро изобилующая бесчисленными ухабами.

-Ну и кому ты что хотел доказать? – с усмешкой поинтересовался Стас уже на подъезде к Озинкам, - курить будешь?

Айк рукавом вытер выступившую на лбу испарину, не поворачиваясь, протянул руку за сигаретой, без удовольствия затянулся и после недолгих колебаний ответил:

-Самому себе, мазафака!  Скорость, власть, свобода… Не получилось!

-Если мы все еще живы, то значит, все получилось, - осторожно предположила я, позволила себе слегка ослабить хватку сомкнувшихся на талии Айка пальцев, и тоже подожгла сигарету, - только больше так не рискуй, ладно?

Парень хотел что-то ответить, но тут до предела загнанный мотор «Урала», уже давно намекающий на свое плачевное состояние агонизирующими судорогами, не выдержал  дальнейших издевательств и, разразившись напоследок туберкулезным кашлем, злорадно приказал  нам долго жить. 

-Приехали, - Стас стряхнул пепел и решительно начал выбираться из  коляски, - пешком быстрей дойдем. Слезайте, чего сидите?

Легко сказать, трудно сделать. Меня не отпускало чувство, что я  намертво приросла к жесткому сиденью мотоцикла,  а отцепиться от Айка для меня оказалось и того сложнее. Волевым  усилием я все-таки ступила на твердую поверхность, но ощущала себя при этом так, словно несколько часов провела на центрифуге.

Айк выглядел потерянным и отрешенным. Его небесно-голубые глаза влажно поблескивали в предрассветном сумраке, он будто собирался что-то сказать и никак не мог подобрать нужных фраз.

-Ты расслабься насчет меня и Дивы, - внезапно посоветовал интуитивно догадавшийся о причинах гложущих парня сомнений Стас, - я после спрыжки для себя одно понял – никогда не спи с тем, с кем торчишь и никогда не торчи с тем, с кем спишь, иначе сколько не соскакивай, все равно обратно в системе окажешься. А лично я пока в торбу не собираюсь.

В озвученной моим экс-сожителем формулировке содержалась та самая «сермяжная правда», которую я всегда осознавала, но не могла облечь в точно отражающие ее суть слова.  Эту прописную истину я поняла еще в наркологическом стационаре, когда плотно сидящая на игле жена тайно пыталась пронести наркотики принудительно запертому в клинике мужу.  Наркоманские семьи либо распадались, либо оставались наркоманскими. В отличие от совместного употребления, примеров двойного ремисса я не видела. Даже наши со Стасом общие воспоминания крутились вокруг героина, и вздумай мы возобновить отношения, взаимная «нахлобучка» пошла бы уже в первую брачную ночь.

До Озинок мы не доехали буквально несколько метров.  Населенный пункт вскоре предстал перед нашими глазами и походил он скорее на маленький городок, чем на большой поселок, а следовательно, и народ здесь по всем признакам проживал продвинутый и осведомленный.  Раннее утро позволяло нам войти в Озинки, не привлекая излишнего внимания, но  вероятность быть узнанными бдительными гражданами оставалась достаточно высокой.

-Я Дашку предупредил, что с друзьями приеду, - успокоил нас Стас, - вы только языком без дела не трепите и за базаром следите, идет?  Ее родители в город свалили, брата в училище определять, вернутся только завтра к вечеру, но борзеть все равно не надо, лучше молчите в тряпочку. Перетрем по бабкам, и попрощаемся, дальше меня ваш движняк не касается.

-Окей, - задумчиво кивнул Айк, -  а где здесь, ты говорил, погранзастава?

-Да тут, недалеко,  километров шесть от поселка.  Дашка моя там в столовке поварихой работает, - мышино-серые глаза Стаса в упор остановились на сосредоточенном лице Айка, -  ты что, за границу лыжи навострил?

-А если и так? – с достоинством выдержал пристальный взгляд моего бывшего гражданского мужа парень, - может твоя подруга нас с кем-нибудь из погранцов свести, с таким, чтоб подмазать можно было?

-Ты чё-то вообще уже погнал! –возмутился Стас,- у нас с Казахстаном таможенный союз, безвизовый режим и все такое прочее. Купи билет хоть на поезд, хоть на автобус, и езжай на здоровье!

-Мазафака, - Айк ожесточенно взмахнул перевязанной рукой и, по-моему, не ощутил при этом ни малейшей боли, - я что, тебе, трудный какой-то? Для того, чтобы купить билет, документы нужны, а у нас их нет. Дошло теперь?

-Мог бы и  раньше дотумкать, - мой экс-супруг показательно хлопнул себя по лбу, - по уши в грязи, босиком, одна хромает, у другого рука покоцаная… Короче так,  ребятишки, мне такая подстава вообще никуда не вперлась. 

-А если подумать? –нервно дернулся Айк, - или вам с Дашкой  совсем деньги не нужны?

 

ГЛАВА XXXVI

Достоверной информацией о точных размерах суммы имеющихся у Айка наличных денег я, к сожалению, не владела, так как Евгения Борисовна производила все финансовые расчеты, что называется, за закрытыми дверями, но искренне надеялась, что не слишком опытный в подобных делах парень хотя бы приблизительно способен оценить среднюю стоимость улучшенной трешки в самом центре столицы и, как следствие, не продешевить. В любом случае, я считала, что наш «семейный бюджет» находится в надежных руках, и  у меня даже ни разу не мелькнула мысль просто заикнуться о допущенной несправедливости. Я доверяла Айку многократно больше, чем себе, и потому не только без колебаний позволила ему  напропалую торговаться с твердо намеренным сорвать на всей этой истории весьма солидный куш Стасом, но и довольно убедительно поддакивала в процессе ведения «деловых переговоров», затянувшегося до такой степени надолго, что  за время нашего увлеченного спора на улице практически рассвело.

-Пойдемте к Дашке, пока она на работу не ушла, -  здравый смысл все-таки возобладал над алчностью, и мой бывший гражданский муж запоздало осознал, какой существенной опасности подвергается наша стоящая на всеобщем обозрении троица, - да  и матери звякнуть надо, а то с нее станется ментам стукануть, чтобы мы с Дивой все бабки не продвигали, она ж думает, мы только и ждем, как бы опять в торбу залезть!

Честно говоря, мне было небезынтересно увидеть, что там за такая Дашка, у которой хватило глупости воспылать  пламенной страстью к  откровенно не годившемуся на роль деревенского Казановы Стасу.  Либо  в здешних краях сложился настолько острый дефицит представителей мужского пола, что однорукий инвалид с внушительным наркоманским стажем, напоминающий замученного суровой неволей узника Бухенвальда, являлся завидной партией для незамужней поварихи, либо сама пресловутая Дашка отличалась  внешними данными, достойными «невесты Франкенштейна».

Как ни странно, ни один из моих домыслов так и  не нашел логического подтверждения, и,  лично познакомившись с кругленькой, смешливой и румяной девушкой с непокорной копной буйно вьющихся мелким бесом кудрей, я вынуждена была признать истинность пословицы о жестоких превратностях любви к  рогатым парнокопытным.  В  железобетонных городских джунглях, где выживают в основном гибкие поджарые хищники, всегда готовые в  решающем прыжке  вцепиться противнику в горло, к Дашке, несомненно, приклеился бы ярлык толстухи, но на фоне сельских пейзажей ее пышущая здоровьем полнота казалась приятной и естественной, а уж  неукротимо выпирающий из тесной блузки бюст и вовсе был недосягаемой мечтой для гламурных анорексичек. 

Несмотря на то, что при одном взгляде на Дашкину «кормовую часть» в памяти невольно всплывал нехитрый мотивчик советской песни «широка страна моя родная», назвать нынешнюю пассию Стаса безобразно расплывшейся бабой у меня упорно не поворачивался язык.  Ее фигуру великолепно характеризовала придуманная любителями пышных форм фраза « есть за что подержаться»,  и вполне вероятно, что мой экс-сожитель банально устал от костлявых «супнаборов», в каковые неизбежно превращаются употребляющие наркоманки. Но хотя весила Дашка в полтора больше своего доходяги-возлюбленного, обращалась она с ним  подчеркнуто бережно и, что в принципе было, неудивительно, поминутно предпринимала отчаянные попытки его накормить.

Впихивать в Стаса разнообразную снедь она начала прямо с порога, причем, делала она это до того искусно и настойчиво, что звонить в Первомайское мой бывший гражданский муж вынужден был с набитым ртом и затем оправдываться перед заподозрившей неладное матерью относительно нечленораздельности собственной речи. Старинный обычай встречать гостей хлебом-солью в Дашкиной интерпретации перерос в масштабы стихийного бедствия, и, увидев перед собой еще двух жертв голодомора, она бросила все силы на принудительное скармливание нам заблаговременно приготовленной пищи. Думаю, если бы Дашка не боялась опоздать на развозку, нас бы неминуемо сразила мучительная смерть от обжорства,  и слабые шансы на выживание нам давал лишь тот факт, что с утра повариха торопилась на работу. Впрочем, данное обстоятельство не помешало Дашке торжественно продемонстрировать нам содержимое доверху забитого продуктами холодильника и ультимативно потребовать, чтобы к ее возвращению со службы, сии запасы уменьшились, как минимум, на половину.

Надо сказать, во мне подруга Стаса видела, прежде всего, женщину, и даже на бегу пробовала завести со мной беседу о вкусной и полезной пище, однако, не получив понимания, презрительно фыркнула и  радостно констатировала, что я ей уж точно не конкурент, и ее ненаглядный отродясь не променяет свою любимую хозяюшку на это бесполое существо, в довершение ко всему еще и абсолютно равнодушное к кулинарным премудростям. На Айка Дашка посматривала с нескрываемым любопытством, и главным образом ее внимание почему-то акцентировалось на обесцвеченных волосах парня, вероятно, казавшихся ей совершенным нонсенсом.  Учитывая наличие у  Айка, да и у меня, впрочем, тоже, массы отличительных признаков и особых примет, я пришла к выводу, что наших ориентировок Дашка до сих пор не видела, и бестактно пялилась во все глаза исключительно  по причине отсутствия хороших манер.

Стас вызвался проводить даму сердца на остановку, и уже в дверях красноречиво подмигнул Айку. Тактическую обработку клиента мой бывший сожитель целиком взял на себя, и в соответствии с недавно достигнутой договоренностью должен был выведать у нее сверхсекретные сведения о наличии прорех в пограничном кордоне, а также установить контакт с теми, в чьей компетенции эти прорехи организовать и расширить. В плане денег Айк дал Стасу карт-бланш, так как прекрасно понимал, что иного пути покинуть страну у нас нет, и легальные способы пересечь границу нам отныне недоступны. Полагаться на порядочность моего экс-супруга было крайне опрометчиво и наивно, но какая, в конце концов, нам разница, сколько он отдаст на взятки, а сколько положит себе в карман? Не сильно волновала меня и  дальнейшая судьба полученных Стасом фондов: потратит на дело – молодец, сторчится – идиот, а если выдумает что-то еще помимо этих двух взаимоисключающих вариантов, так и вовсе, как говорит Айк, большой ему респект.

Дашкина семья занимала квартиру в одной из немногих Озинских многоэтажек, и после частных домов с удобствами во дворе и ежедневной необходимостью наведываться к колодцу, наше сегодняшнее пристанище выглядело чуть ли не пентхаусом. Конечно, до городского уровня местные блага цивилизации не дотягивали, но уже одно центральное водоснабжение вкупе с канализацией стоили многого. Пока ничего не ведающие о временном обустройстве в их жилище приюта для бродяг Дашкины домочадцы находились за пределами Озинок, мы с Айком разместились в комнате того самого будущего студента, способствовать поступлению которого в ПТУ и отправились хозяева квартиры. Представляющая собой неподражаемый образчик подросткового бардака комната, выходила окнами на железнодорожный мост, и даже плотно запертые ставни не спасали от стука колес проезжающих поездов. Наверняка, обитатели четырехэтажного дома давно свыклись с шумовыми эффектами, и относились к звуковому сопровождению своей повседневной жизни с философской точки зрения, однако мы долго не могли справиться с нарастающим раздражением.  Подливало масла в огонь и нетерпеливое ожидание – Стас ушел  уже достаточно давно, и где его носили черти, нам было неведомо.

Курить в квартире Дашка категорически запретила, сославшись на строгость родителей и сложности с выветриванием табачного дыма, так что я  сейчас страдала вдвойне. На сытый желудок нас ощутимо клонило ко сну, но незнакомая обстановка не позволяла расслабиться и спокойно насладиться долгожданным отдыхом.  Мы с Айком не спали уже несколько суток,  и тогда как любой нормальный человек давно превратился бы в зомби, мы сохраняли поразительную ясность мыслей. Контакт с нефилимами неизменно действовал на нас в качестве мощнейшего энергетика и не только. Продольная царапина на руке Айка бесследно исчезла, а меня окончательно перестала беспокоить лодыжка.  Жаль, что контакт не оказывал влияния на наши жаждущие исцеления души, лишь усиливая агонию воспаленного рассудка.

Я с ногами забралась на диван, положила голову Айку на колени  и снизу вверх заглянула в его небесно-голубые глаза. К черту всех ангелов-хранителей, я  согласна в письменной форме отказаться от их услуг – когда Айк рядом со мной я и так в раю. Ведь именно он напомнил мне, что кроме вен у меня есть и  другие эрогенные зоны.

Мы занимались любовью, толком  не раздеваясь, забыв запереть двери и легкомысленно наплевав на осторожность.  Мы выплескивали свои чувства стремительно и бурно, словно хотели на языке сливающихся в одно целое тел сказать друг другу все то, что не осмеливались выразить вслух. Между нами больше не осталось зажатой скованности первого раза – только бьющий из самого сердца фонтан эмоций.  Это была не разрядка напряжения, а какой-то сакральный акт единения, будто мы инстинктивно хотели стать еще ближе, не понимая, что ближе быть уже невозможно. Да, мы оба спешили, и потому были примитивны и неистовы, мы обходились без изысков и фантазий,  но  двигались в потрясающе синхронном ритме и завершающие эту безудержную феерию судороги  накрыли нас почти одновременно. Мы блаженно растянулись на скомканном покрывале, счастливые, обессиленные, удовлетворенные, и я вдруг осознала, что среди всей бесконечной гаммы владеющих мною ощущений больше не осталось проклятого чувства вины, постоянно терзавшего меня в Перовске.  Зато появился страх.

-Не бросай меня! – чуть слышно попросила я, уткнувшись Айку в грудь, и сама себе не поверила. Кто бы мог знать, что роли так поменяются?

-Мазафака! –на красиво очерченных губах парня непроизвольно заиграла улыбка, - я опять строго коматозник, у меня глюки или ты реально это сказала?

-У тебя волосы отросли, -  для того чтобы скрыть смущение, резко поменяла тему я, - у корней совсем темные.

-Ну и пофиг, пусть отрастают,- небрежно взъерошил Айк свой обесцвеченный ежик, приподнялся на локтях и, наклонившись надо мной, решительно добавил, - пора взрослеть, Римма.

Заявление парня  прозвучало для меня настолько неожиданно, что я далеко  не сразу сообразила, как мне стоит на него отреагировать. Ну как прикажете воспринимать подобную фразу из уст семнадцатилетнего тинейджера, который  сначала едва не угробил нас всех в ходе ночных гонок на дряхлом мотоцикле, потом на полном серьезе вознамерился незаконно пересечь государственную границу с Казахстаном, а оставшись со мной наедине в чужой квартире благополучно забил на меры предосторожности и порывисто стиснул  меня в объятьях?

Стас вернулся как раз в том момент, когда я собралась посоветовать Айку особо не торопиться со вступлением во взрослую жизнь.  Пока мой экс-супруг проворачивал в замке ключ, мы успели оперативно застегнуть все пуговицы и замки, и даже поправить смятую постель, но возбужденный блеск из наших глаз никуда не делся,  и Стасу не составило особого труда догадаться, что между нами произошло. Слушать его сочащиеся ехидством комментарии мне явно не хотелось, поэтому я вероломно нанесла своему бывшему сожителю превентивный удар:

-По-моему, у твоей Дашки не все дома! Когда я жила в Перовске у тетки, она мне не то ключи, так даже аптечку с аспирином не доверяла!

-Значит, ты доверия не заслуживала, у тебя, наверное, на роже было написано, что ты только и ищешь, из чего бы кодива отбить, - беззлобно хмыкнул Стас, - Дашка на меня сразу запала. Она раньше с каким-то бухариком дружила, так тот неделями не просыхал, нажрется  и звереет -  у Дашки, между прочим, два ребра сломаны.  Потом по пьяни подрался, слово за слово, вытащил ножичек, и все – теперь за мокруху срок мотает. Так что алкашню Дашка за версту обходит, а в деревне, считай, каждый по-черному синячит. 

-А нарков она, хочешь сказать, свято чтит и  уважает? – иронично фыркнула я, -странный расклад!

-Настоящих нарков она только в кино видела, это ж тебе не город, - неловко стаскивая одной рукой ботинок, пояснил Стас, - я уже полгода чистый, к синьке  по любому  не притрагиваюсь, да и лупасить  ее мне  как бы тоже…несподручно.

Мне вдруг стало невероятно жалко бедную Дашку, променявшую от безысходности шило на мыло. Да на кумаре Стас и с одной рукой ее по всей деревне будет так гонять,  что она своего алкоголика-уголовника вспомнит со светлой ностальгией.

-Есть же дуры! - не сдержалась я, - повезло тебе!

-Чья бы корова мычала? – моментально отбил подачу Стас, - сама в Перовске, видать, так накосячила, что пришлось в бега удариться, еще и несовершеннолетнего с собой прихватила!

-У меня вообще-то своя голова на плечах есть, - ощетинился  Айк, глубоко оскорбленный одним только намеком на его юный возраст, особенно после четко обозначенного желания срочно повзрослеть.

Стас окинул насмешливым взглядом наспех замаскированные следы нашей короткой, но бурной оргии, и с понимающей ухмылкой кивнул.

-Да что тут скажешь – мужик! Короче,  теперь если по делу. Артур…

-Можно Айк, -демократично предложил люто ненавидящий  всевозможные церемонии парень, - узнал про погранцов?

-Дашка время смены караула выяснит, и ночью пойдете.  Она говорит, граница у нас дырявая, как решето –фуры, бывает, колонной без досмотра проезжают. Наворотить всего наворотили – контрольно-следовая полоса, собачки, тепловизоры там всякие, но если знаешь, кому на лапу дать,  можно хоть в полный рост идти. 

 

ГЛАВА XXXVII

В свете предстоящих событий меня внезапно посетила запоздалая мысль, что с отказом от услуг закрепленного за мной ангела-хранителя, возможно, стоило немного повременить. С другой стороны, далеко не факт, что в четко прописанные в должностных инструкциях обязанности херувимов входит содействие в нелегальном пересечении государственной границы, и особо рассчитывать на помощь свыше я бы не рискнула.  Объективно рассуждая,  сама идея совершить незаконный переход разделяющего две братские республики рубежа не слишком вдохновляла меня на криминальные подвиги, да и расслабленное состояние приятной опустошенности мало способствовало боевым свершениям, однако я хорошо понимала, насколько важна для нас сейчас максимальная концентрация умственной активности и волевым усилием не позволяла себе окончательно залипнуть. 

Айк поддерживал себя в тонусе благодаря нескончаемым перепалкам со Стасом, сопровождая крайне язвительными репликами любое мало-мальски значимое действие мое экс-супруга, в ответ на которые тот, естественно, не оставался в долгу и весьма бестактно ставил парня на место с использованием  своего преимущества в возрасте в качестве неоспоримого аргумента. Наблюдать за этим вялотекущим переругиванием было довольно интересно и даже забавно, в краткие минуты вызванного негласным перемирием затишья я выбегала на площадку покурить, а  к моему возвращению состоящая из двух человек труппа передвижного театра абсурда успевала подготовить очередную миниатюру.

Некоторое разнообразие в досуг вносило также целенаправленное опустошение полного сюрпризов Дашкиного холодильника. Первые и вторые блюда, салаты, выпечка и десерты –по словам нагло хозяйничающего на чужой жилплощади Стаса  такое продуктовое  изобилие считалось в Дашкиной семье вполне рядовым явлением, и все ее члены поголовно страдали избыточным весом, не испытывая при этом ни малейшей закомплексованности по данному поводу. К тощему, как жердь, Стасу Дашка относилась с типичной бабьей жалостью и откормить его стремилась с поистине маниакальным упорством. Обширный букет многочисленных заболеваний внутренних органов, приобретенных моим бывшим гражданским мужем за годы на игле, привел к  вызывающей у Дашки неимоверные душевные страдания ситуации из оперы «не в коня корм», но настырная повариха не теряла надежды  и терпеливо ждала наступления того эпохального момента, когда у Стаса, наконец, завяжется хоть какой-нибудь прибавляющий солидности жирок.

Невзирая на то, что над старательным выполнением Дашкиного требования разгрузить вместилище охлажденной пищи мы трудились втроем, и никто из нас не жаловался на отсутствие аппетита, нам не удалось даже на йоту приблизиться к поставленной задаче его ополовинить.   Готовила Дашка до того вкусно и сытно, что праздник желудка порядком затянулся, и из-за стола мы встали с непреодолимым желанием немедленно улечься спать. В попытке побороть накатившую сонливость, Айк озаботился поиском в гардеробе Дашкиного братца подходящей по размеру одежды, мотивируя столь откровенное самоуправство острым недовольством по поводу внешнего вида позаимствованных у Стаса вещей.  Так как владелец захламленной комнаты, где мы еще недавно  отчаянно сливались воедино наши истосковавшиеся друг по другу тела,  обладал гораздо более крупной комплекцией, Айк предсказуемо утонул в его одежде,  и безумно гордый возвратом к своему излюбленному стилю предстал передо мной в широченной футболке, мигом превратившей  гармонично развитого юношу в нескладного подростка. Что касается меня,  то ничего удобней ярко-красной кофты Евгении Борисовны мне на глаза до сих пор не попадалось, и, в отличие от  Айка, экспериментировать с имиджем я не сочла нужным.

В томительном ожидании лично отправившегося встречать Дашку с работы Стаса, я задумчиво курила на лестнице, стряхивая пепел в покореженную жестянку из–под сгущенного молока, за крышку подвешенную к перилам, и тщетно пыталась разобраться в своих ощущениях. Компанию мне составлял недавно прибарахлившийся Айк, для которого курение являлось скорее ритуалом, нежели вредной привычкой и которому хватало случайной сигареты в минуты особенно сильных нервных переживаний. Я украдкой заглядывала в его небесно-голубые глаза, мимолетно ловила  настороженный взмах густых темных ресниц, и молча отводила взгляд. Иногда нам не нужно было говорить, чтобы  выразить свои мысли, и в наших отношениях слова нередко являлись излишними.

-Вас повсюду ищут, - приглушенным шепотом сообщил Стас, загороженный объемными Дашкиными телесами до абсолютной невидимости, -менты в Озинках на ушах стоят. Так что дело осложняется, это раз, цена увеличивается, это два.

-Мазафака, - Айк инстинктивно прижал меня к себе и  силой втолкнул обратно в квартиру, -ты точно сможешь нас вывести? Иначе, я отвечаю, свои гребаные деньги ты строго не получишь!

-Айк, -вкрадчиво промурлыкал Стас, предусмотрительно не спеша выступать из-за Дашкиной спины, - обстоятельства изменились, ставки возросли, но я ведь не отказываюсь вам помочь, так?  Ты плавать умеешь?

-Что? – заметно растерялся парень, -ну да, умею. А...

-Молоток, - искренне одобрил Стас, -  а ты, Римма, не научилась? Помнишь, мы с тобой в столичный аквапарк ходили? Думал, оглохну, как ты визжала, когда я тебя в воду сбросил! «Помогите, спасите, я плавать не умею!»

-Где мне было учиться, в наркологичке, что ли? –  в сердцах огрызнулась я на весьма артистичные передразнивания Стаса, мало заботясь  о том, что для Дашки наш наполненный глубоким содержанием диалог выступает своего рода аналогом шоковой  терапии, - ты вообще к чему ведешь?

-На границе из-за вас всех подряд шерстят, - тяжело вздохнула Дашка всей своей необъятной грудью,  -фотокарточки ваши еще с утра прислали и на самом видном месте поразвешивали. Стасик все верно сказал, если идти, то через речку, иначе никак. 

-Что еще за речка? – резко помрачнел Айк, - а дальше куда?

-Большая Чалыкла, здешняя наша речка, - Дашка явно не видела ровным счетом ничего выдающегося как в, мягко говоря, неблагозвучном названии Озинского водоема, так в необходимости преодолевать вышеуказанный водоем вплавь, - есть у нас одна тропинка сразу за рекой, ее еще «черным ходом» называют, мало кто знает, что туда патруль почти  никогда не доходит. На другой берег переплывете, потом ползком, а там, через кустарники на Таскалу и выйдете. На погранпосту договариваться бесполезно – никто даже за большие деньги помогать  не  согласится. Пару месяцев назад  такой скандал у  нас  был, может, слышали,  про него по телевизору передавали, вся страна гудела! Вызвали на заставу шалав каких-то, и в бане с ними того, а тут вдруг зам начальника управления с проверкой нагрянул, и полетели головы! Меня саму два раза на допрос вызывали… Так что сейчас все руководство новое, никто не знает, чего от него ждать,  с кем делиться, ну, и так далее. Я время смены караула уточнила, даст бог, проскочите,  а больше никак!

-Весело, - сквозь зубы процедил Айк. Я так и не поняла, к чему конкретно относилось его высказывание: характеризовало ли оно сложившуюся ситуацию в целом или всего лишь описывало насыщенные трудовые будни, личного состава пограничной службы, но судя по напряженному выражению потемневших глаз, сорвавшееся с губ парня наречие не следовало воспринимать буквально.

-Во сколько будет окно? – Айк достаточно быстро взял себя в руки, и его звонкий голос звучал уверенно и твердо. Лишь  дробно барабанящие по обшивке входной двери пальцы выдавали тщательно скрываемое волнение.

-В полночь, - Дашка неожиданно посмотрела на парня с пронзительным сочувствием, - может, не пойдешь, мало ли чего, а вдруг пристрелят?  Ты же не бандит какой! Ладно, вон она, террористка, поезд подожгла, пускай сама и бегает, а ты из приличной семьи, Стасик говорил, папка у тебя депутат. Он же нас живьем закопает, если с тобой что-нибудь случится!

-Мазафака! Нужно еще заплатить, я заплачу, только хватит мне морали читать и мозг выносить! - раздраженно взмахнул рукой Айк, - я без вас знаю, как мне поступать, задолбали все…

-Сбавь обороты, - в связи с накалившейся обстановкой Стас самоотверженно покинул свое убежище между Дашкиной спиной и вешалкой,  и вплотную приблизился к раскрасневшемуся от ярости парню, - лучше давай подумаем, как вы с Дивой на тот берег переправитесь, она же плавает, как кирпич, а в Чалыкле после разлива глубина метра под три-четыре, вброд не перейдешь,  да и в ширину дай боже речка.  Теперь представь, что на себе вам еще придется в пакетах вещи переть –  не заявитесь же вы в  Таскалу в мокрой одежде.

-Я справлюсь, -  решительно взглянул в мышино-серые глаза моего экс-сожителя Айк, постепенно возвращая себе контроль над эмоциями, - ты сомневаешься в моих силах?

-Артур, солнышко, на этом участке течение жуткое,  прошлым летом там  мальчик утонул, на год младше тебя, - перебила Дашка уже открывшего было  рот Стаса, - а вода прям студеная, ноги намочишь, и судорога сводит. Один-то ты  переплывешь, а если  еще и она на тебе повиснет, обоих на дно затянет, как пить дать. Стасик, да скажи ты ему ради бога, что нельзя так делать, утонут же оба! А нас с тобой в тюрьму посадят! Верни ты им деньги, жизнь человеческая дороже!

 -Тихо,- единственная ладонь  моего бывшего гражданского мужа недвусмысленно накрыла Дашкины губы, - у  твоего батьки вроде лодка была надувная? Живая она?

 -А чего с ней станется? – совсем скисла Дашка, с горечью осознав, что  к ее мнению касательно самоубийственного по уровню рискованности мероприятия  никто из присутствующих прислушиваться абсолютно не собирается, - лежит себе в гараже до следующей рыбалки…

-Ну, что, Айк, -Стас в упор устремил на парня испытывающий взгляд, - пошли в гараж, дам тебе насос и  надувай лодку, а то я смотрю, тебе, в натуре, силу девать некуда.  Дива, грести-то ты, надеюсь, сможешь?

- Отвали от нее, ладно? – парень в зародыше пресек попытку моего экс-супруга устно проэкзаменовать меня на предмет  наличия навыков прикладной гребли, - показывай, куда надо идти?

Отдавая Стасу ключи от гаража, Дашка готова была вот –вот разразиться слезами, настолько авантюрной казалась для нее затея с переправой. Всю вину за воцарившийся в ее уютном мирке бардак подруга моего бывшего гражданского мужа почему-то автоматически возложила на меня, и точь в точь на манер незабвенной Евгении Борисовны весь вечер сверлила меня тяжелым укоризненным взглядом. Я мужественно терпела немые упреки и благоразумно держала рот на замке. За окном монотонно стучали колеса проходящих через Озинки поездов, во дворе громко шумели играющие в догонялки дети,  а на поселок медленно опускались сумерки, и все меньше времени оставалось до наступления часа X.

Было ли мне сейчас страшно? Еще как было, и этот липкий, обволакивающий страх многократно усугубился, когда из шипящего радиоприемника донесся поставленный голос диктора, после прогноза погоды на ближайшие сутки озвучившего информацию о вознаграждении, объявленном за любые сведение о местонахождении Артура Мезенцева и Ольги Ситниковой. Усердно вымешивающая пельменное тесто Дашка  испуганно вздрогнула и посмотрела на меня с таким гневным осуждением, что я невольно опустила глаза. Чтобы слегка приглушить спровоцированное  испепеляющим Дашкиным взглядом обострение угрызений совести, я сломя голову выскочила на площадку, однако курить там не стала, а рванула прямиком в металлический гараж, где под   чутким руководством Стаса Айк накачивал воздухом допотопное резиновое плавсредство.

К моему вящему удивлению, в Дашкином гараже обнаружился и брошенный нами на подъезде к селу «Урал». Не знаю, с чьей помощью Стасу удалось отбуксировать и затем реанимировать заглохший мотоцикл, но наш старый знакомый опять оказался в  строю,  причем, именно он должен был доставить нас к пресловутому «черному ходу». Так как весла предполагалось закрепить вдоль сиденья, а надувную лодку погрузить в люльку, я  долго не могла сообразить, где планируется размещать пассажиров, и в итоге пришла к неутешительному выводу, что лодка поедет чуть ли не у меня на голове.

Во имя того, чтобы не лезть в  холодную воду, я готова была не только смириться с вынужденными неудобствами, но и собственноручно взяться за насос. К своему величайшему стыду, плаванию я так и не обучилась,  и купание в реке никогда не входило в круг моих увлечений.  Исторический поход в аквапарк,  навечно запечатлевшийся в памяти Стаса, я помнила достаточно смутно, но  упомянутый моим экс-супругом инцидент, однозначно, имел место быть,  и его повторения в полевых условиях я бы очень хотела избежать. 

 

ГЛАВА XXXVIII

Честно говоря, сейчас мне толком не верилось, что в моей жизни бывали такие времена, когда я  могла запросто позволить себе показаться на публике в бикини и вместо всеобщего отвращения ловить сосредоточенные на своем полуобнаженном теле  масленые  взгляды окружающих мужчин. Несмотря на то, что в период «героинового шика» я все еще продолжала оставаться предметом страстного вожделения, контингент моих поклонников в основном  ограничивался крайне неразборчивыми в связях наркоманами, так как уже тогда я вынуждена была постоянно прятать под длинными рукавами стремительно пропадающие вены. Мне было стыдно раздеваться  даже перед  врачами в больнице, и  я до сих пор отчетливо помнила, как в ужасе оттолкнула Айка в раздевалке перовского Дворца Спорта, чтобы он не увидел мои изуродованные руки. Как ни странно, в настоящий момент именно Айк оставался единственным человеком на планете, рядом с которым я забывала о своих физических недостатках и вопреки реальному положению вещей чувствовала себя привлекательной, желанной и любимой.  Возможно, именно поэтому мне часто казалось, что на все эти откровенные безумства вроде ночной переправы через бурную и непредсказуемую реку я готова идти исключительно ради того, чтобы не потерять Айка, а вместе с ним и саму себя.

В самый разгар не зря именуемого «макушкой лета» июля на улице темнело довольно поздно. По крайней мере, в начале одиннадцатого видимость была пусть и не идеальной, но еще вполне пристойной, и багровый диск Нибиру отбрасывал на окутанный постепенно сгущающимися сумерками небосвод лишь рассеянные красноватые отблески, быть может, чуть более яркие, чем обычно.

-Красивый закат, - неожиданно выдал Стас, поджигая сигарету, - небо, будто в огне. Давно такого не видел!

Склонности к романтизму я в своем бывшем гражданском муже отродясь не замечала, и на моей памяти он всегда отличался нарочитой грубостью, в среде «правильных пацанов» считавшейся обязательным атрибутом показной мужественности.  Подсев на героин, Стас напрочь порастерял скудные остатки своих положительных качеств,  и быстро превратился в безразличное ко всему на свете существо под кайфом, на глазах трансформирующееся в злобную, неуправляемую тварь в случае его отсутствия. 

-Чего уставилась? – в лоб спросил меня  давший непонятную слабину экс-супруг и откровенно смутившийся под моим пристальным взглядом, - что я такого сказал?

-Непривычно от тебя слышать про закат, про небо…, -призналась я, - знаешь, мой врач-нарколог однажды сказал, что героин дарит только приход, но взамен забирает у нас весь мир.

-Он прав, - согласился Стас, - бабка мне эта, знахарка, тоже кое-что на прощание сказала – пока, говорит, свою дорогу в жизни не найдешь, покоя тебе нигде не будет и рано или поздно опять к наркоте вернешься.  Я вот, например, рыбалку полюбил. После спрыжки долго меня еще харило, так я приду, сяду на берег с удочкой и так целый день сижу, втыкаю, даже подсекать забывал. Домой первое время ни рыбешки не приносил, зато в башке у себя бардак разгреб. Потом как-то легче стало, сон восстановился, а то ж я колеса пачками жрал, вообще спать не мог. Общаться начал с местными, приятелей завел, через одного, вон, с Дашкой познакомился, жениться думаю. Заберу ее в Первомайское, а то ее из-за меня родаки запилили. Думаешь, зачем мне бабки нужны? Свадьбу я хочу сыграть, как у людей, чтоб никто Дашку не гнобил,  белое платье ей куплю, машину закажу, на медовый месяц куда-нибудь скатаемся.

-А если сорвешься? – возившийся с мотоциклом Айк все это время внимательно прислушивался к нашему разговору,  и в итоге все-таки не удержался от вопроса.

Мечтательное выражение резко исчезло из мышино- серых глаз Стаса. Мой бывший сожитель стряхнул пепел на бетонный гаражный пол, глубоко затянулся и,  кольцами выпустив дым, серьезно ответил:

-Может, и сорвусь, наркота так просто не отпускает, она где-то внутри сидит и ждет своего часа.  Но я тебе так скажу, Артур: если сорвусь – так хоть будет ради чего соскакивать.

В словах моего экс-супруга, бесспорно, присутствовал определенный резон. Пусть даже Стас еще не нашел ту дорогу, о которой говорила ему Мироновна, он уже интуитивно нащупал верное направление и целеустремленно двигался по выбранному пути.

По наивности я полагала, что исконным предназначением шлемов является защита от повреждений  черепной коробки мотоциклиста в аварийных ситуациях, однако, вскоре осознала, что заблуждалась. В нынешних обстоятельствах шлемы служили главным образом для маскировки, надежно препятствуя узнаваемости повсеместно разыскиваемых лиц. К счастью в представляющем вместилище различного хлама Дашкином гараже, нашлась не только старосоветская резиновая лодка, но и пара  потертых предметов мотоциклетной экипировки, один из которых достался Айку, а другой нацепил на себя мой экс-сожитель. Нас же с Дашкой целиком скрыла под собой лодка, и в дополнительных средствах конспирации мы вовсе не нуждалась.

Айк практично осведомился о дальнейшей судьбе лодки и «Урала», после чего экс-супруг убедительно попросил  парня  «не кипишить» и пообещал взять решение проблемы на себя. К моему немалому удивлению нашей «палочкой-выручалочкой» снова оказалась незаменимая Дашка, помимо выдающегося кулинарного таланта известная также как единственная женщина в Озинках, получившая водительское удостоверение.  

До полуночи оставалось чуть меньше часа, и то ли от идущей со стороны реки ночной прохлады, то ли от волнения меня непрерывно колотил озноб. Не помогали мне ни бесконечные сигареты, вызывающие лишь тщательно подавляемый кашель, ни мимолетные прикосновения ощутимо мандражирующего Айка,  а уж от настороженно-испуганного взгляда Дашки  у меня болезненно ныло в груди. Что касается Стаса, то он, конечно, тоже нервничал, но, похоже, мысли о позитивных изменениях в финансовом положении, отпугивали скребущих  у него на душе кошек не хуже своры рассвирепевших  псов.

-Почему Ольга Ситникова? –заданный свистящим шепотом вопрос Стаса застиг меня врасплох. Пока Айк и Дашка на пару вытаскивали лодку из коляски и в тусклом свете электрического фонарика отвязывали прикрепленные к сиденью весла, мой экс-супруг бесшумно приблизился ко мне и от приглушенных звуков  его внезапно раздавшегося у меня за спиной голоса,  я чуть было не оступилась и не полетела в воду.

-Твою мать! – возмущенно прошипела я и уже совсем тихо добавила, - ты Валерчика помнишь?

-Еще бы, -криво усмехнулся Стас, - а при чем здесь Валерчик? 

-При том, что я его в ментуру заложила, на нарах он сейчас отдыхает,- с плеча рубанула я, - он меня в Перовске случайно нашел, начал наезжать, потом дело коснулось Айка… Короче, сдала я Валерчика с потрохами, плюс всех наших барыг из столицы заодно слила, вот мне менты и выписали новые документы, чтобы меня до суда не грохнули. 

-Ну ты даешь, Дива! – с нескрываемым восхищением выдохнул Стас, -а в поезде что? Завалить тебя хотели?

-Да нет, - я отрицательно помотала головой, - долго объяснять, в общем ЧП произошло, вагон загорелся…

-Ну-ну, - недоверчиво хмыкнул мой бывший гражданский муж, - а пацаненка этого ты на хрена с собой таскаешь?

-Потому что люблю, - открыто глядя прямо в мышино-серые глаза Стаса, выпалила я,  и в ожидании ответной серии едких комментариев вызывающе задрала подбородок, однако, мой экс-супруг даже не стал пытаться съязвить в мой адрес.

-Он мне тоже самое сказал, - с искренним недоумением сообщил Стас, -в натуре, каждый по-своему гонит.

Весьма нелицеприятная оценка, только что данная нашим с Айком отношениям, тем не менее в точности отражала суть происходящих событий, причем, гонки нам предстояли в буквальном смысле. Речка под труднопроизносимым названием Большая Чалыкла выглядела обманчиво спокойной, но я не сомневалась, что популяция чертей в этом омуте достигает  невероятного количества, и моему ангелу -хранителю в одиночку будет крайне сложно держать круговую оборону, а учитывая его обыкновение нагло уклоняться от  тяжелой работы, следовало настраиваться на худший вариант, при котором я существенно рисковала  остаться без небесного покровительства.  Если только не считать за признак такового огненно-красную точку,  равномерно пульсирующую в безлунном небе  и словно напоминающую о порученной нам миссии.

-Хорошая ночь – темная, - срывающимся, дрожащим голоском прошептала Дашка, -Артур, ты всё понял, куда идти, чтобы на патруль не нарваться?

Айк молча кивнул и решительно протянул мне руку. Спущенная на воду резиновая лодка казалась мне уменьшенной копией легендарного «Титаника», и я никак не могла заставить свое чересчур богатое воображение, наконец, перестать раз за разом подбрасывать мне страшные картины трагического кораблекрушения.  Я мялась, жалась, переминалась с ноги на ногу и безбожно транжирила ускользающее время, борьба с  природной водобоязнью  отнимала у меня колоссальные силы, а мое трясущееся от первозданного ужаса тело подсознательно сопротивлялось велению разума. Я обеими руками вцепилась в балансирующего на шаткой поверхности Айка, которому и без того было неимоверно сложно сохранять равновесие, и проклиная себя за малодушие и трусость, застыла в глухом ступоре.

-Слышь, Дива, а давай молодость вспомним! – не сулящим ничего хорошего тоном предложил  уставший созерцать мои  неуместные колебания Стас, - я тебя, как в аквапарке, в воду сброшу, и всего делов! Ты только не визжи, а то погранцы аж с Казахстана сбегутся!

Я смерила своего экс-супруга ненавидящим взглядом, закрыла для смелости глаза и на выдохе шагнула в чертову посудину, где меня тут же заботливо подхватил Айк и ободряюще провел ладонью по щеке.

-Зачет! – с облегчением констатировал парень, - ну что, камон, мазафака!

Мои кошмары сбылись наяву. В кромешном мраке, по незнакомой речке мы плыли на резиновой лодке, то и дело заваливающейся на бок и грозящей в любой момент перевернуться. Чтобы нас не снесло быстрым течением, особенно явственно ощущавшимся на середине реки, Айк старательно налегал на весла, пытаясь выровнять движение, но выходило это у никогда раньше не участвовавшего в подобных регатах парня  не слишком удачно, и я даже начала опасаться, что мы не успеем переправиться до того, как сменится караул. Противоположный берег казался далеким и недосягаемым, а так как наши провожатые предусмотрительно погасили все источники света, то и размытые человеческие силуэты вскоре растворились в непроницаемой тьме, чье жуткое безмолвие нарушалось лишь отрывистыми всплесками воды.

Нехватку опыта Айк вынужден был компенсировать  тройным объемом прилагаемых физических усилий, и,  судя  по выступившим на лбу у парня мелким бисеринкам пота, выносливость его гибкого, тренированного тела тоже имела свои пределы. Грести Айку мешало не только течение, но и абсолютное отсутствие навыков обращения с этим «старым плавучим чемоданом», по ошибке принятым нами за надувную лодку -  веслами парень орудовал резко и неумело, вследствие чего резиновое корыто мало того, что моталось из стороны в сторону, вызывая устойчивые ассоциации с болтающимися в проруби экскрементами, так еще и упорно отказывалось причаливать к берегу, бессовестно норовя потерять управляемость и унести нас вниз по реке. Жестоко терзаемый неразрешимой дилеммой между необходимостью соблюдать тишину и желанием с размаху ударить веслом по зыбкой ряби воды,  Айк сдавленно ругался сквозь стиснутые до скрежета зубы и еще сильнее напрягал вздувшиеся под футболкой мышцы,  а я вдруг обреченно осознала, что от меня ровным счетом ничего не зависит и  кроме сомнительной моральной поддержки мне совершенно нечего предложить измученному тяжелым сплавом парню.

 Внезапно угодившая в водоворот лодка бешено закрутилась на месте, словно гоняющаяся за собственным хвостом собака, и  сколько бы Айк не наваливался на весла, невидимая западня не собиралась отдавать попавшую в нее добычу. На меня отовсюду летели брызги - обжигающе холодные и какие-то колючие, они больно царапали кожу и агрессивно требовали вернуться назад. Но обратного пути для нас больше не было.

-Римма, греби, я один не справлюсь, - губы Айка почти не двигались, но я мгновенно догадалась, о чем он меня просит, и без вопросов приняла у парня ближайшее ко мне весло, - давай  же, чуть-чуть осталось!

Перед двойным натиском капкан пусть не сразу, но все-таки спасовал, и освободившуюся из его тисков лодку сходу понесло по течению, но мы с Айком из последних сил перенаправили резиновое судно к берегу, до которого уже оставались считанные метры. Уставшие, запыхавшиеся и обрызганные с ног до головы, мы в изнеможении вылезли на сушу, кое-как вытащили лодку   и долго не могли отдышаться. И тут до меня  с опозданием дошло, что я  не только выжила в этом материализовавшемся кошмаре, но и  успела лично посидеть на веслах.

 

ГЛАВА XXXIX

Контрольно-следовую полосу, представляющую собой зону разрыхленной и словно отутюженной почвы, мы  в доскональном соответствии с наказом Дашки преодолели ползком, старательно загребая за собой борозду. Нагло пропинавший балду в процессе экстремальной переправы ангел-хранитель все-таки взялся за ум, и мы благополучно просочились в образовавшееся за время смены  караула «окно». Негромкие переговоры патрулирующих берег пограничников мы слышали, что называется краем уха, и к тому моменту уже успели неподвижно затаиться в буйных зарослях низкорослого, но довольно разлапистого кустарника с неприятно колючими ветками и жесткой листвой.  Тщательно просвечивать подозрительную растительность вооруженные мощными фонарями стражи границы, к счастью, не стали и для проформы покрутившись пару минут на месте, проследовали дальше.  Липкий, обволакивающий страх вызвал у нас  внезапно раздавшийся в пугающей близости лай, однако, специально нарушителей никто не искал,  и служебная собака пущена по следу так и  не была.  В любом случае, безнадежно прошляпившие сразу двоих нелегалов пограничники,  относились уже к Казахстану, и сей факт означал, что отныне  мы находились на территории соседнего государства, и пересечение нами стратегических рубежей не  зафиксировала ни одна из сторон.

С наслаждением закурить я позволила себе только под утро, когда простирающийся на весьма внушительное расстояние кустарник, наконец, закончился, а из предрассветной дымки медленно выплыли остроконечные контуры жилых домов. Всю ночь мы упорно продирались  сквозь агрессивно настроенные заросли, по всей видимости, возомнившие из себя естественные заграждения  и  постоянно цеплявшие нас за одежду на протяжении всего пути, существенным образом снижая и без того далеко не крейсерскую скорость передвижения. Перед тем, как по-пластунски переползать КСП, мы предусмотрительно обмотали вокруг головы верхнюю половину своего облачения и благодаря этой незатейливой уловке, сохранили относительное подобие чистоты,  но вот нижнюю часть пришлось долго отряхивать от пыли и грязи. Немало драгоценного времени отнял у нас  и плотно налипший мусор растительного происхождения, повсеместное наличие которого мгновенно натолкнуло бы первого попавшегося нам навстречу жителя Таскалы на мысли о незаконной подоплеке нашего пребывания в чужой стране.  В итоге, пока мы старательно «чистили перышки», на горизонте показалось рассеченное черным зигзагом Солнце, но набежавшая с реки туча практически сразу заволокла его мутной дождевой пеленой, а вскоре хляби небесные разверзлись, и косая стена постепенно усиливающегося ливня стремительно обрушилась на едва проснувшийся поселок.

План действий мы выработали еще будучи в Озинках, и  несмотря на то, что брать на себя обязанности сантехника и  самостоятельно чинить сорванные краны мой ангел-хранитель, по всем признакам, категорически отказался,  ознаменовавший успешное пересечение кордона дождь, хотя и внес определенные коррективы, в целом, безусловно сыграл нам на руку.  Да, нам было холодно и сыро, да в моих раздолбанных кроссовках  уже через пару минут мерзко хлюпала вода,  да, единственная и оттого особенно дорогая моему сердцу пачка сигарет моментально размокла под ледяными струями, но черта с два бы нам, скорее всего, удалось установить мировой рекорд в беге с препятствиями, не подхлестывай нас сзади непрекращающийся ливень.  А если принять во внимание практически абсолютное отсутствие свидетелей наших оголтелых скачек по ухабам и неровностям повального бездорожья окраинных улочек Таскалы, то аварию небесного водопровода и вовсе следовало считать подарком свыше.

Айк ухитрился довольно быстро сориентироваться в известной исключительно с Дашкиных слов планировке приграничного села,  и подгоняемые  болезненного ударяющими в затылок каплями, мы выбежали на трассу, можно сказать, в обход самой Таскалы.  Мы промокли буквально насквозь: вода стекала по нашим изможденным лицам, впитывалась в резко потяжелевшую одежду и заставляла дробно стучать зубами от пронизывающего холода.  Одной рукой Айк крепко стискивал мою окоченевшую ладонь, а другой отчаянно пытался голосовать большегрузным фурам, регулярно проезжающим мимо нас со стороны расположенного невдалеке контрольно-пропускного пункта и будто назло не спешащим останавливаться на обочине. Я замерзла до такой степени, что почти перестала чувствовать онемевшие ноги, и казалось,  лишь исходящая от  изрядно продрогшего Айка энергетика поддерживала во мне  скудные остатки еле теплящейся жизни.

А между тем парню тоже приходилось достаточно несладко, и физическая усталость после изматывающе сложной переправы через полную сюрпризов Большую Чалыклу  вкупе с добровольно взваленным на свои плечи грузом ответственности  не могла не сказаться на его душевном состоянии. Нервный и раздраженный, Айк молча злился от  бессилия переломить ситуацию, и вид у него при этом был такой, будто бы для себя он  уже решил наверняка: если водитель следующей фуры снова не соизволит затормозить, ему останется только встать посреди дороги и стоять там до победного конца. Или же просто до конца.

Идея добираться до места назначения автостопом, изначально выглядевшая легко осуществимой и поэтому выбранная нами в качестве основного варианта, на самом деле оказалась натуральной фикцией, и невзирая на то, что за время нашего умоляющего размахивания руками по мокрой трассе проехало как минимум с десяток грузовиков с яростно  орудующими на лобовом стекле дворниками, ни один из них не изъявил желания подвезти двух случайных попутчиков. Вполне вероятно, что виной тому стала застилающая все вокруг пелена дождя,  настолько отрицательно влияющая на видимость, что две одинокие фигурки на обочине были почти неразличимы, и дальнобойщики нас банально не замечали.

А ливень и не думал прекращаться – мрачное, пористое небо низко нависало над головой и ощутимо давило на психику, словно нечто чужеродное и непостижимое угрожало нам из свинцовой глубины падающего небосвода. Я хорошо помнила это чувство обреченной беззащитности – наиболее остро оно пронзило меня в Краснянке, когда огромные зазубренные градины вдруг сложились в причудливую вязь нефилимской письменности. «Предпочитая забвению смерть, не просите о снисхождении»…

Волевым усилием я вырвала озябшую ладонь из руки Айка и со всей мочи рванулась наперерез вырулившей из-за непроглядной стены дождя фуре. Неужели  внутри  сидит такая бесчеловечнейшая сволочь, что даже   выскочившая на  трассу женщина не заставит  ее остановиться? 

-До Уральска, - перекрикивая шум ливня, во весь голос заорала я, и не дожидаясь согласия водителя, неуклюже полезла в кабину. Так как ступенька располагалась в аккурат на уровне моего пупка, посадка не обошлась без помощи материализовавшегося позади меня Айка, неожиданное появление которого  откровенно огорчило экипаж фуры, явно настроившийся получить оплату за проезд в натуральном эквиваленте.

 В кабине было тепло, накурено и главное сухо. Управлял большегрузной техникой немолодой мужик, похоже, видавший бритву и ножницы еще в прошлом месяце, а из пропитанного устойчивым запахом немытых тел спальника свешивалась пожеванная  физиономия его напарника. Фура, однозначно, шла издалека, и водители успели основательно соскучиться без женской ласки, и я прекрасно понимала, что в этом и заключалась причина благосклонности к бросившейся под колеса особе. К вящему разочарованию обоих дальнобойщиков,  опрометчиво подобранная на трассе пассажирка путешествовала автостопом не одна, и вломившийся вслед за ней в кабину парень с первых же секунд недвусмысленно обозначил на нее свои единоличные права.

Впрочем, когда водители рассмотрели меня вблизи, энтузиазма у них резко поубавилось, а заспанный напарник и вовсе демонстративно захрапел. Мокрая одежда некрасиво обтягивала торчащие лопатки, позволяя пересчитать выступающие ребра и бесстыдно обнаруживая полнейшее отсутствие соблазнительных округлостей, а прилипшие ко лбу волосы  заметно подчеркивали впалые скулы и темные круги под глазами. В общем, даже долгое  половое воздержание не заставило дальнобойщиков страстно возжелать моего худосочного тела, и в данном ключе развития событий финансовый вопрос обрел двойную актуальность,  поэтому я искренне радовалась, что у нас имеются средства для его положительного решения.

До Уральска мы ехали часа два, и все это время представившийся Пашей шофер  ни на секунду не закрыл рта, причем полезной лично для нас информации из его непрерывной болтовни я почти не извлекла. Мы с Айком  в основном старались благоразумно помалкивать и на многочисленные расспросы водителя отвечали с обтекаемой уклончивостью. Меня до такой степени заботило плачевное состояние своей вздумавшей приказать долго жить обуви, что я не только благополучно пропустила мимо ушей увлекательную историю о поборах на КПП и прочие захватывающие подробности международного рейса груженой  промышленным оборудованием фуры, но и напрочь забыла о курении. Зато чересчур разговорчивый Паша угостил нас горячим чаем из термоса, и после нескольких глотков на душе у меня как-то сразу потеплело, хотя в окна и продолжал колотить озверевший дождь. Обсохнуть мы, конечно,  толком не обсохли, но, по крайней мере, немного согрелись, и наши зубы, наконец, перестали выстукивать мелодию озноба.

Ближе к Уральску небо начало проясняться, и в неблагоприятных погодных условиях наметились позитивные изменения. Унылые степные пейзажи, разбавленные однообразными сельскими постройками  вскоре закончились, и за окном сбавившей скоростью фуры неспешно проплывали оживленные пригородные районы.  Уральск Паша с напарником проезжали транзитом, и так как движение грузовых автомобилей по большинству городских улиц было официально запрещено,  нас высадили на довольно внушительном расстоянии от центра. От души поблагодарив дальнобойщиков, мы  пожелали им удачной дороги и неохотно покинули уютную кабину.

Наши худшие опасения не подтвердились. Идеально сухой асфальт уральских улиц говорил о том, что дождя в городе не было и в помине,  и  под яркими лучами раскаленного солнца наша одежда высохла за считаные минуты.  Мятые-перемятые, но все же сухие, мы немного посидели на скамейке, понаблюдали за  деловито снующими горожанами преимущественно азиатской наружности и тщетно попытались осмыслить происходящее.

-Мазафака, мне даже не верится, что мы строго в другой стране! –эмоционально признался Айк, с неподдельным интересом рассматривая прохожих, - надо, наверное, деньги обменять, да?

 -Обязательно, - кивнула я, - и сразу купить мне новые кроссовки. Эти уже давно каши просят.

-Купим! Нам вообще до фига чего нужно, - парень выразительно загнул палец, - нормальная одежда –это раз, карта –это два и…

-Сигареты, - вспомнила я, пристально взглянула в небесно-голубые глаза Айка и уже совсем другим тоном спросила, - ты уверен, что мы правильно поступили?

-Не знаю, -со вздохом пожал плечами парень, - я когда о мамке думаю,  меня реально совесть долбить начинает… Кажется,  что я вообще урод по жизни. Мазафака,  я ведь пробовал отцу все объяснить, про нефилимов рассказывал, про космодром, а он меня сходу повез тест на наркотики сдавать…   И еще потом удивлялся, типа как так,  я же гоню по полной, а в крови ничего не нашли!

-Ага, даже обидно, - грустно улыбнулась я, еще теснее прильнула к  Айку и долго слушала частые удары его  неуемного сердца.  Мы совершали безумие за безумием, я так и не смогла до конца понять, что  из этих сумасшедших поступков было продиктовано нашей собственной волей, а что являлось результатом целенаправленного воздействия на наш разум. Кто мы: вершители судеб или пешки на шахматной доске вселенной? И что с нами станет впоследствии: нас утилизируют, как отработанный материал или мы освободимся от влияния извне и будем принимать решения, руководствуясь лишь своими желаниями и потребностями? А ведь мы уже стоим всего в нескольких шагах от истины, мы подошли к ней на непростительно близкое расстояние,  и нам  больше некуда отступать.  Этот мир либо погибнет вместе с нами, либо мы сохраним его для того, чтобы нам было,  где построить наше совместное будущее.

 

ГЛАВА XL

Сидеть, обнявшись, на лавочке можно было до бесконечности, но лично я бы не взялась гарантировать, что откровенно подозрительной парочкой рано или поздно не заинтересуются местные стражи правопорядка. Как ни крути, а выглядели мы далеко не лучшим образом, и наш потрепанный вид невольно обращал на себя внимание.  Впрочем,  обстоятельства вполне могли сложиться гораздо менее удачно, не  окажись коренное население Уральска  значительно разбавленным лицами европейской национальности,  с довольно внушительной массой которых у нас появилась реальная возможность смешаться.

Нам оставалось только предполагать, на каком этапе сейчас находятся наши поиски и что еще будет предпринято  Дмитрием Мезенцевым и полковником Голубевым в целях нашего принудительного возвращения в родные пенаты.  Очевидно в данной ситуации было одно: как только выяснится, что мы покинули страну, нас сразу объявят в международный розыск, и в довершение ко всему нам придется бегать еще и от казахстанских правоохранителей. Не факт, что сотрудничество полицейских служб двух сопредельных государств уже вошло в активную стадию, но это, как говорится, вопрос времени. 

Для нас с Айком именно время представляло собой самый дефицитный и ограниченный ресурс,  и для меня было даже как-то странно, что мы  абсолютно не нуждаемся в деньгах и при желании  запросто можем позволить себе, к примеру, снять президентский люкс в уральской гостинице или подчистую смести с прилавков торгового центра любые товары по собственному  усмотрению. Однако, здравый смысл все же возобладал над примитивными потребностями низшего порядка, и вместо пафосного шопинга по дорогим бутикам, мы скромно отправились на рынок, где и благополучно закупились всем необходимым, мало того, что значительно сэкономив валютные запасы, так еще и затерявшись в пестрой толпе многочисленных покупателей. На самом деле, идея пойти на базар принадлежала мне, и с детства привыкшим к несколько иным вариантам  совершения покупок Айком была встречена с ярко выраженным недоумением, щедро сдобренным изрядной долей скептицизма.  Ведущаяся чуть ли не с земли торговля  резко контрастировала с фирменными отделами в перовском «Променаде», а обстановка расположенной прямо на рынке чайханы  мало походила на стильный интерьер «Рубенса», и если я давно сжилась с подобными изысками полунищего существования на копеечную зарплату, то для Айка некоторые вещи стали открытием. Позже, когда мы вдоволь напились крепко заваренного чая из украшенных орнаментами пиалок и навьюченные шуршащими пакетами вышли с базара, парень смущенно признался мне, что ощущение параллельного мира у  него намного острее, чем после недавнего пребывания в коматозном состоянии.

В неплотно занавешенной выцветшей тряпкой примерочной мы полностью переоделись и переобулись, без сожаления выбросили старую одежду в мусорный контейнер, и поглубже надвинув на глаза новоприобретенные головные уборы, сели на  идущий в сторону автовокзала автобус,  выступивший  для крайне смутно представляющим себе особенности поездки в переполненном общественном транспорте Айка очередным источником  свежих впечатлений. Притом, что на ноги ему наступали достаточно регулярно,  парень держался потрясающе, и лишь сдавленно ругался, когда стабильно не укладывающийся в график водитель вдруг резко тормозил на остановках, и одна половина пассажиров неизбежно падала на другую с возмущенными воплями сразу на двух языках. Судя по нервно выстукивающим на перилах рваный ритм пальцам,  с лихвой насобиравший материала Айк старательно обдумывал концепцию нового рэп-текста, мысль о написании которого посетила его еще у колодца в Первомайском.

Несмотря на то, в рюкзаке у Айка лежал непочатый блок, и недостатка в сигаретах я отныне не испытывала, курить меня отчего-то почти не тянуло. Я по инерции поджигала сигарету, инстинктивно затягивалась, выпускала дым и  с  ненавистью швыряла окурок в урну. В отрешенной задумчивости я несколько раз повторила эту бессмысленную процедуру, пока встревоженный моим странным поведением парень осторожно не отобрал у меня зажигалку.  Мы стояли в привокзальном сквере, развернув бумажную простыню купленной на базаре карты Казахстана,  и мучительно искали кратчайший  путь к берегам отступающего Аральского моря.  После детального изучения  напечатанной в отвратительном качестве карты мы пришли к весьма неутешительному выводу:  хотя названия городов Уральск и Аральск совпадали вплоть до одной единственной буквы, расстояние между ними составляло полторы тысячи километров, и  преодолевать их автостопом было рискованно и нерационально.

Водитель курсирующего по пригородному маршруту микроавтобуса,  громогласно зазывающий пассажиров для поездки в близлежащий населенный пункт с непроизносимо сложным казахским названием,  на сто процентов подтвердил наши опасения.  Автомобильная дорога до Аральска пролегала через город Актобе, но гордо именовать колею в асфальте  с небольшими грунтовыми участками  дорогой было по меньшей мере несправедливо. Об отрезке Актобе- Аральск наш собеседник и вовсе рассказывал с неприкрытым  содроганием: асфальт там был до такой степени раздолбанным, что отчаявшиеся водители съезжали с  трассы и предпочитали ехать по степи. По окончании этого содержательного разговора разочарованное  выражение поселилось на наших  опечаленных лицах всерьез и надолго, а поугасшая было страсть к курению разгорелась во мне с новой силой.

Терять бешеное количество драгоценного времени, находясь в постоянном цейтноте, было для нас поистине непозволительной роскошью. Аральск – не больше, чем отправная точка, и неизвестно, что будет дальше. Такими темпами  нас либо вернут в « лоно семьи» раньше, чем мы  доберемся до  навигационных систем, либо Анзати и Хозяева прибегнут к радикальному способу от нас избавиться. Мы на подсознательном уровне чувствовали необходимость торопиться, словно роковое промедление было подобно не просто смерти, а окончательной гибели всей Синей планеты. Бестелесным энергетическим сущностям не нужна материальная составляющая жизни на Земле, а жестокую расу завоевателей интересуют лишь  свободные площади для размещения базы. Энекимы летят за золотом, нефилимы за властью, и  только для людей важно сохранить первозданный облик своей планеты. Не знаю, сумеем ли мы с  Айком поднять столь непомерно тяжелый груз ответственности, но  разве сама наша принадлежность к человеческой цивилизации не обязывает нас хотя бы попытаться?

-Надо ехать на поезде, - не слишком уверенно заключила я, тщательно взвесив все за и против, - автостопом мы в Аральск не скоро попадем…

-Это да, мазафака, - мрачно кивнул Айк, - все равно, что пешком топать…

Мы уже с полчаса бесцельно бродили по зеленым улицам Уральска, но действительно толкового решения образовавшейся проблемы в основательно прогревшемся воздухе, к сожалению, не витало, и наша прогулка незаметно переросла в осмотр достопримечательностей, относящихся в основном к бытности города казачьим поселением и к знаменитому восстанию Емельяна Пугачева. Попадались нам и новенькие административные здания, многоэтажные супермаркеты и довольно примечательные спортивные сооружения.  В целом городок не выглядел сугубо казахским, большинство населения отлично разговаривало по-русски, однако титульная нация среди уральцев предсказуемо доминировала. Одеты горожане были вполне прилично, а обилие  дорогих иномарок  также указывало на достаточно высокий уровень общественного благосостояния.

-Как считаешь, сможем мы с проводником договориться? – при одной только мысли о железнодорожном транспорте меня начинало трясти, как после  инъекции грязного стаффа, но достойных альтернатив поезду я, увы, не видела.

-Если бы строго знать, к кому подойти…, - особого оптимизма я в голосе Айка, однозначно, не услышала,  - придется, по ходу, взятку наугад толкать! И вообще я без понятия,  сколько предлагать…Римма, это жесть - у отца по тендерам на миллионы откаты крутятся, я  не знаю, как проводнику взятку дать!

-Включим интуицию и сориентируемся на месте, - с показным легкомыслием отмахнулась я, - кстати, ты  и чисто на личном  обаянии справишься…

-Ну, как же, это ты у нас тот еще хичхайкер, у меня ни одна фура не останавливалась,-  насмешливо фыркнул парень, обнимая меня за плечи, - ладно, пофиг. Не прокатит – забьем на поезд и поедем гребаным автостопом. Главное, чтобы опять не мусоровоз!

Воспоминания о незабываемой поездке по уши в пищевых отходах  с конечным пунктом назначения на Мавринской свалке я мечтала поскорей стереть из памяти, но, по всей видимости, они намертво застряли в ней наряду с проклятыми героиновыми снами, и последняя фраза Айка невольно заставила меня брезгливо скривиться.  Лучшей мотивации нельзя и вообразить – по сравнению с мусоровозом любая колымага покажется теперь  шикарным лимузином повышенной комфортности.

Краткосрочный отгул у несвоевременно расслабившегося ангела-хранителя неминуемо подошел к концу. Поезд в сторону Аральска отправлялся через двадцать минут, и хотя следующий состав ожидался утром завтрашнего дня, что-то  необъяснимое подсказывало мне, что мы должны сесть именно на этот поезд. В принципе, логично: ждать еще целые сутки весьма неосмотрительно,  а ехать автостопом не только долго и неудобно,  но и опасно.  Одним словом, поддержка обленившегося без работы херувима была нужна нам сейчас, как воздух.

Спорить, чей вид более презентабелен, и чьи шансы внушить проводнику доверие выше, у нас с Айком элементарно  не было времени, поэтому на коррупционное правонарушение мы пошли вдвоем.  Свое не то заманчивое, не то непристойное предложение мы адресовали пышнотелой даме по имени Гульжазира, вокруг которой не наблюдалось большого скопления спешащих на посадку пассажиров. Проводница оказалась крепким орешком, и посекундно всплескивая пухлыми руками, принялась аргументировано доказывать нам, что за потенциально оказанную нам помощь ей грозит невероятно суровое наказание, что нам следует приобрести билеты в кассе, и вообще, нам должно быть стыдно даже просто намекать столь честному и порядочному человеку на подобные вещи.

  Реакция Айка и его дальнейшие действия окончательно убедили меня в том, что расписываясь в своем полном неумении давать на лапу,  парень сильно погорячился. Бесценный опыт он явно перенял от отца, пусть и не хотел в этом признаваться: Дмитрий Мезенцев готовил своего единственного сына к управлению семейным бизнесом, он ненавязчиво передавал Айку свой многолетний опыт, и тот губкой впитывал  эти, как выяснилось,  жизненно важные навыки. Наследник строительной империи должен был в совершенстве усвоить  правила выживания в капиталистических джунглях, и невзирая на то, что Айк всячески сопротивлялся поступлению на стройфак, у него, несомненно, имелись задатки хорошего организатора. Ну и плюс, черт возьми, личное обаяние!

В вагоне было немногим чище, чем в пресловутом мусоровозе, но когда поезд тронулся с уральского перрона, столь несущественные мелочи разом потеряли для меня значение. Уже завтра мы будем в Аральске, а потом… Самой бы очень хотелось знать, что  ожидает нас потом.  Привычка жить одним днем не менее вредна, чем курение дешевых сигарет без фильтра, но, как и никотин, она порой здорово помогает справляться с  хаосом в мозгах.

Виртуозно изображавшая оскорбленную невинность Гульжазира торговала местами в поезде направо и налево. Помимо нас, предприимчивая проводница без зазрения совести подсадила  еще пару таких же «зайцев», и по всем признакам, неплохо на них наварилась.  Более того, ее служебное купе оказалось доверху набитым какими-то непонятными сумками, коробками и даже банками, которые Гульжазира  ничтоже сумняшеся брала попутным грузом.  Однако, в многократно превышающую официальную стоимость билета сумму не входило ровным счетом никаких удобств, и следующие сутки нам предстояло, во-первых, провести в сидячем положении и практически друг на друге, а, во-вторых, быть каждую минуту готовыми  в случае проверки оперативно покинуть предназначенное для проводников купе.

В тамбур я старалась лишний раз не выходить. События той страшной ночи до сих пор стояли у меня перед глазами,  и я  обоснованно боялась разбередить упорно не заживающую рану. Если бы мы тогда не вздумали покурить план,  сейчас все было  бы совсем иначе.  Руслан был бы жив, поезд цел, а я… Для меня бы ничего, в сущности, не изменилось. Срыв бы все равно произошел, и в руки мне могло попасться что-нибудь повеселее ганджа.  Олдовые нарки знают -  срыв происходит гораздо раньше, чем игла втыкается в вену,  срыв- это психологическое явление, все остальное – всего лишь симптоматика.  Я сорвалась задолго до того, как начала заливать в себя шампанское и взрывать косяк – мой срыв датировался моментом, когда я предала Айка.  Я не верила ни в себя, ни в наши отношения, и жестоко поплатилась за свое неверие. Но сейчас  хочу видеть наше будущее, я заставляю себя его видеть и я его  обязательно увижу.

 

ГЛАВА XLI

Мои первые впечатления от Аральска неожиданно уложились в емкое словосочетание «город-призрак» - казалось, что вместе с морем его покинула и сама жизнь, оставив после себя лишь бурую пустыню, превратившуюся в кладбище мертвых кораблей, официально именуемое «Музеем Аральской флотилии».  Мрачное запустение бывшего морского порта, медленно ржавеющие краны, когда-то участвующие в разгрузке рыболовецких судов, привозивших сырье для ныне бездействующего консервного комбината, и просоленная земля под ногами –ушедшее море неуловимо вызывало ощущение исчезнувшего неба.

Мы с Айком молча стояли на берегу отступившего Арала, и в нашем молчании было нечто до боли символичное: мы словно почтили память целой эпохи, на смену которой вскоре придет новый порядок мироустройства, и, возможно, что человечеству больше не найдется в нем места.  Нам двоим предстояло пройти до конца по ведущей в неизвестность дороге, и непредсказуемый финал нашего тернистого пути уже буквально маячил на горизонте.  

Замкнутое пространство служебного купе невольно располагало к задушевным беседам и, разговорившись с попутчиками, мы выяснили, что в Аральске давно царит повальная безработица, а регулярный источник дохода имеется лишь у госчиновников и стариков-пенсионеров. Молодежь массово разъезжалась в более благополучные населенные пункты и, в основном, устраивалась на многочисленные нефте- и газодобывающие предприятия. Подавляющее большинство казахстанских месторождений находилось в собственности иностранных инвесторов, и обладающее невероятно богатыми недрами государство относительно безбедно существовало за счет продажи полезных ископаемых за рубеж. Политическое руководство вкладывало  бешеные деньги в амбициозные проекты вроде переноса столицы из Алматы в буквально заново отстроенный  город на севере республики, и с патриотичной гордостью продемонстрированные нам фотографии Астаны великолепно отражали масштабы затраченных средств. И тем острее чувствовался разительный контраст между показным блеском столицы и мгновенно  бросающейся в глаза нищетой  Приаральского региона.

Пыльный, серый и неприветливый Аральск населяли главным образом казахи, и несмотря на то, что при необходимости местные жители показывали достаточно неплохой уровень владения русским языком, вокруг звучала преимущественно казахская речь.  Люди здесь были бронзово-смуглые, до черноты загорелые, с жесткими темными волосами и удлиненным азиатским разрезом карих глаз, и на их фоне голубоглазый и светлокожий Айк выглядел чуть ли не инопланетянином, поэтому как бы глубоко парень не надвигал на лоб свою бейсболку, он неизменно становился объектом откровенного любопытства. Мне в этом плане было несколько проще: общественные работы под палящим солнцем Перовска не прошли для меня даром, а учитывая, что аристократической бледностью, я вообще никогда не отличалась, полученный загар лишь усилил природный оттенок моей кожи, и  в данный момент я отлично вписывалась в ряды коренных аральцев.

Сутки в душной тесноте переполненного купе стали для нас настоящей пыткой.  В поезде стояла такая немыслимая жара, что вся выпитая жидкость тут же выходила обратно с потом, и новая одежда насквозь пропиталась солеными испарениями наших тел.  Неудивительно, что прямо с вокзала мы бросились на поиски гостиницы в неуправляемом стремлении принять душ. Желание помыться приобрело навязчивый характер, и даже отсутствие у нас документов не казалось нам непреодолимым препятствием для заселения.  Миновав пестрое мозаичное панно, в лучших традициях социалистического реализма сообщавшее гостям города о том, что « В  ответ на письмо Ленина рыбаки Аральска отгрузили голодающим Поволжья 14 вагонов рыбы», мы непредвиденно задержались на вызвавшем у нас какое-то щемящее чувство обреченной грусти берегу, и, наконец, добрались до вожделенного «отеля».

Обмелевшее море лишило аральцев не только рыбного промысла, который, по словам наших попутчиков, прекратился еще лет сорок назад, но и слабой надежды на то, что до них когда-нибудь дойдет прогресс. Отдельные веяния цивилизации в Аральске, бесспорно, ощущались, но у меня сложилось впечатление, что пользоваться ими могут исключительно представители избранной когорты,  а простым смертным придется смириться с вечным пребыванием в средневековье. Четырехэтажное здание гостиницы «Арал» дышало непередаваемым духом казенщины – грубое и угловатое, оно сходу напомнило мне заводоуправление, в котором  всю жизнь трудился мой отец. Встречающая гостей вывеска с названием была выполнена в той же манере, и не обновлялась, по всем признакам, с незапамятных времен. Правда, на первых двух этажах установили пластиковые окна, но стоило взгляду скользнуть чуть выше, как перед глазами представали деревянные рамы  с затянутыми пыльной марлей форточками.

 Никакой стойки ресепшн в вестибюле, естественно не обнаружилось – за  обшарпанной старорежимной конторкой скучала девица в белой блузке  и, видимо, от скуки  увлеченно лузгала семечки, сплевывая шелуху в пластиковый стаканчик. На наше появление в вестибюле она отреагировала дежурной улыбкой,  без тени смущения спрятала  тару для лузги под стол,  профессионально обвела нас сканирующим взглядом и с легким акцентом произнесла:

-Добро пожаловать в Аральск!

Я вымучила из себя приветственный кивок, и полностью отдала инициативу уже успевшему отлично проявить себя на ниве взяткодательства Айку. Душераздирающую историю, призванную вышибить слезу из администратора гостиницы, мы сочинили еще в поезде, но право озвучить плод нашего коллективного творчества я без малейших колебаний предоставила своему спутнику, и теперь с восхищением наблюдала, как парень, возбужденно размахивая руками, рассказывает девушке по имени Мадина о том, как  неизвестные злоумышленники похитили у нас  сумку с документами. Чистые озера небесно-голубых глаз Айка  в сочетании с порывистыми жестами   и подкупающе искренней улыбкой не могли оставить равнодушным ни одно женское сердце, и хотя Мадина изначально отнеслась к подозрительным постояльцам достаточно настороженно,  парню хватило нескольких минут, чтобы  ее переубедить.

-Вы обязательно в полицию обратитесь, - серьезно посоветовала девушка, -они вам должны справку выдать, об утере, тут рядом отделение есть. Напишите заявление, может, и воров поймают. А то как же вы зарегистрируетесь без паспортов?

-Конечно сходим, - с энтузиазмом поддержал Мадину Айк, - давайте, мы пока номер оплатим, а справку после обеда донесем, окей?

-Ну вообще-то так не делается… - с сомнением пожала плечами администратор, поймала умоляющий взгляд парня, и неуверенно потянулась за бланком, - ладно, заполняйте, вот ручка, только, разборчиво, пожалуйста!

Имена и фамилии мы  вписали, что называется, «от балды»,  а давно мечтавший срочно повзрослеть Айк в азарте прибавил себе целых три года.  Краткое замешательство вызвала у парня лишь непонятно зачем введенная графа «цель приезда», куда он в итоге размашистым почерком написал «туризм», затем на пару секунд задумался и решительно дополнил: «увидеть море».

-Это вам или в Бугун или в Каратерен надо ехать – здесь вы  моря точно не найдете, - печально улыбнулась Мадина, проверяя правильность заполнения гостиничных бланков, -  недавно ко мне дядька из Алматы приехал, с конца семидесятых в Аральске не был, так он на берегу стоял и плакал. Говорит, ком в горле – вроде бы еще недавно здесь купался, рыбачил, а сейчас уже дети выросли, которые моря и не видели-то никогда….

-Далеко отсюда до моря? – спросил Айк, - на  автобусе можно добраться?

-Да какие автобусы, вы что? – звонко  рассмеялась девушка, - там же сплошная пустыня, только с местными договариваться и на машине. Недавно у нас группа туристов ночевала, так они  вообще на велосипедах…

-А вы можете подсказать, к кому обратиться? – мы с Айком красноречиво переглянулись, одновременно пришли к весьма неутешительному выводу, что велопробег –это явно не вариант, и затем парень  предпринял попытку наладить контакты с местными автолюбителями, - мы хорошо заплатим…

-Ну так с дядькой моим и поговорите, - внезапно обрадовала нас Мадина, - у него свой Уазик, может, и согласится вас подбросить.  Вы когда выезжать собираетесь?

-Чем быстрее, тем лучше! – в небесно-голубых глазах Айка мелькнуло взволнованное нетерпение, - если завтра с утра, нормально?

Телефонные переговоры Мадины с ее родственником окончились обещанием последнего прибыть в гостиницу ближе к вечеру и  лично обсудить с «интуристами» детали путешествия к морю.  Мы же в свою очередь торжественно поклялись не откладывать в долгий ящик обращение в полицию  (как известно, обещания для того и даются, чтобы  их нарушать), и вприпрыжку поскакали в оказавшийся свободным номер «люкс» с твердым намерением подставить свои тела под тугие струи горячей воды.

Если уж в люксе творился такой неописуемый беспредел, то мне страшно было даже вообразить,  что происходило в номерах стандартной планировки.  Черт с ней, с убогой, разваливающейся на части мебелью - я несколько месяцев прожила в теткиной кухне, и  довольствовалась лишь поролоновым матрацем, окончательно добило меня совсем другое: ржавая сантехника и неисправный водонагреватель до такой степени противоречили самим основам понятия «люкс», что от обиды я потеряла дар речи и долго раскрывала рот в беззвучном  протесте. Порядком раздосадованный Айк также ожидал большего, и свое глубокое разочарование он активно выражал вслух, но принимая во внимание, что в нашем положении выбирать было, в принципе, не из чего, мы оба смирились с неизбежным и постарались добиться от внутренней инфраструктуры люкса по-аральски максимально возможной отдачи.

 А между тем, в столь жарком климате вода просто не могла быть ледяной по определению, и  помылись мы вполне терпимо. В душе не было лейки,  и нам пришлось обходиться одним шлангом, но даже это не испортило удовольствия. Переодевшись в сменный комплект одежды, мы почувствовали себя заново родившимися, растянулись на кровати и попробовали ознакомиться с местным телевидением, представленным тремя программами, вещание каждой из которых сопровождалось жуткими помехами. Причиной тому выступала суррогатная комнатная антенна, и сколько бы Айк  с ней не воевал, качество принимаемого сигнала не улучшилось ни на йоту, после чего просмотр телепередач был признан несостоявшимся.

Еда в примыкающем  к гостинице кафе, куда мы направились заедать полученный в ходе неудачной культурной программы стресс, оказалась вкусной и недорогой, а порции на редкость огромными.  Нагрузившись внушительными запасами минеральной воды, мы уже хотели вернуться в номер немного вздремнуть, однако на крыльце нас встретил тот самый дядька из Алматы, примчавшийся на наш зов  на несколько часов раньше запланированного времени. Некоторый казус постиг нас в процессе знакомства – в последнюю секунду мы сообразили представиться наспех придуманными именами, и со стороны наше замешательство выглядело, мягко говоря, странновато. Спасло нас то обстоятельство, что Мадинин дядька сам являлся обладателем экзотического имени и не слишком охотно им назывался.

Отдав дань коммунистической моде, родители нарекли  сына сложенной из первых букв фамилий революционных деятелей  аббревиатурой, и вот уже как пятьдесят с хвостиком лет родственник  Мадины жил под именем Мэлс. На родину давно обосновавшийся в Алматы Мэлс вырвался в отпуск. По приглашению школьного друга он на машине приехал в город детства и до сих пор не мог отойти от произошедших с Аральском перемен.  На предложение отвезти нас к морю, он согласился с большим энтузиазмом, так как и сам планировал наведаться куда-то в те края в гости не то к  родне, не то к приятелям. Цену Мэлс запросил, на мой взгляд, смехотворную, взял предоплату на бензин,  и отбыл восвояси, чтобы рано утром заехать за нами в гостиницу на своем «внедорожнике».  Получившая за посредничество купленную в кафе коробку шоколада Мадина даже ни разу не заикнулась про справку из полиции, и у нас появилась надежда, что  никаких чрезвычайных происшествий до нашего отъезда из Аральска произойти уже не успеет. Однако, мы  напрасно расслабились.

Ночи в бывшем портовом городе были душные и какие-то сухие. Я практически не сомневалась, что усталость возьмет свое и сон сморит нас при первом же прикосновении головы к подушке, но в результате я уже третий раз выходила на балкон покурить, и Айк неизменно составлял мне компанию.  А вскоре к нам в гости явился сам ад.

Необъяснимая тревога не только упорно мешала нам уснуть – она давила в затылок, стучала в висках и ощутимо ныла под ложечкой, она словно обрела материальную форму и хищными щупальцами по капле выцеживала наш мозг. Мы с Айком инстинктивно прижимались друг к другу, чтобы вместе защищаться от этой неосязаемой агрессии, но, казалась, мощная энергетика Хозяев целиком заполнила собой гостиничный номер, и мы как будто барахтались в ее липкой массе, все глубже и глубже увязая в болоте хаоса.  Я перестала различать контуры предметов, все вокруг слилось в сплошное черное пятно, и лишь до хруста стискивающая мою ладонь рука Айка удерживала меня от падения в разверзшуюся под ногами бездну.

Я не знаю, как мы дожили до утра в этом надвигающемся со всех сторон кошмаре. Время замерло, стены сомкнулись, и  настойчивый стук в дверь поначалу показался мне ударами молотка по заколачиваемым в крышку гроба гвоздям. Я с трудом разлепила веки и с ужасом обнаружила, что мы с Айком сидим на полу под умывальником и наши сплетенные в замок пальцы побелели от напряжения.

-Мазафака, стучат, - непослушными губами прошептал парень и рывком поднялся на ноги,  автоматически потянув меня за собой Робкий лучик проникшего   Солнца осторожно скользнул по его бледному лицу, - Римма, что это было?

-Вставайте, ваша машина приехала! – с еще большей силой заколотила в дверь Мадина, - я вас уже минут десять добудиться не могу.

На вопрос Айка я так и не ответила. Что бы это ни было, оно уже закончилось, и опасаться нам следует исключительно того, что будет в дальнейшем.

 

ГЛАВА XLII

Когда я все-таки доплелась до двери и лишь с третьей попытки повернула щеколду, Мадина была неприятно поражена представшей перед ее глазами картиной. Мало того, что выглядели мы с Айком настолько жутко, будто всю ночь напролет дружно запивали колеса синькой, так еще и по всему периметру люкса беспорядочно валялась перевернутая  мебель и вдребезги разбитая посуда – я отрывочно помнила,  как бессознательно сшибая стулья и в панике сдергивая с окон занавески, мы метались по номеру в первозданном ужасе,  и как  неотвратимо тянулись к нам извивающиеся щупальца  хищной тьмы. В свете произошедших событий мозги у нас  работали тоже не ахти, и  мы долго не могли сообразить, о какой машине ведет речь Мадина, и какое отношение данное транспортное средство имеет лично к  нам двоим.

Причиненный совершенными в сумерках сознания действиями материальный ущерб Айк компенсировал администрации гостиницы «Арал»   в размере достаточно щедром, чтобы  разом прекратить какие-либо претензии в наш адрес, однако провожавшая нас в фойе Мадина до самого отъезда продолжала бросать в нашу сторону подозрительные взгляды. Ее дядька Мэлс разрушительных последствий ночного происшествия хотя и не видел, по нашим помятым физиономиям сделал закономерный с его точки зрения вывод, что мы чересчур бурно отметили  прибытие в Аральск  и открытым текстом посоветовал не злоупотреблять обильными возлияниями. Айк  хотел было что-то возразить, но потом безразлично махнул рукой.  И то верно, пусть лучше нас считают законченными бухариками, словившими на ровном месте «белочку», чем буйными психопатами со склонностью к  лунатизму.

Отпускать нас начало уже в машине.  По крайней мере, к нам постепенно вернулась способность смотреть не только внутрь себя, но и вокруг. В пыльный тентованный «Уазик», в народе частенько именуемый «козлом», мы забрались буквально на автопилоте,  и некоторое время сидели в застывшей неподвижности, уставившись немигающим взглядом в пустоту. К тому моменту, когда  у Мэлса обоснованно появились крамольные мысли, что  его пассажиры употребляли нечто посильнее алкоголя,  мы окончательно вышли из ступора и даже  смущенно извинились перед Мадининым родственником за неадекватное поведение.

С водителем нам, однозначно, повезло. Мэлс прекрасно совмещал в себе, что называется, приятное с полезным. Будучи уроженцем Приаралья, он великолепно ориентировался в здешних местах и уверенно вел свой «джип» по ухудшающейся с каждым километром дороге, а долгое проживание в крупном городе придавало  ему  определенную интеллигентность. Много лет назад Мэлс получил в Алматы высшее образование и несколько десятилетий проработал на руководящих должностях, а в перестройку с нуля организовал собственное предприятие, лидирующее, по его словам, на мебельном рынке Южном столицы. Практически безупречное владение русским языком значительно облегчало наше общение, но я не сомневалась, что в случае необходимости вступить в коммуникацию с представителями коренного населения, у Мэлса не возникнет ни малейших затруднений.

Если на выезде из Аральска дорогу устилало какое-никакое асфальтовое покрытие, то через поселок Комбаш мы проезжали уже по грунтовке, а дальше двинулись  и вовсе по грейдеру, в конечном итоге сменившемуся суглинистой почвой. Отступление моря вынудило местных жителей накатать  колею непосредственно вдоль отвесных обрывов по высохшему дну и, похоже, исходя из современных географических условий, это был сейчас единственный приемлемый путь.  Бескрайние  пески пустыни Аралкум  испещряли белые пятна соли, блеклая растительность  демонстрировала чудеса стойкости,  а на пути нередко попадались худосочные суслики. Одна из кратких стоянок на перекур запомнилась мне, прежде всего, встречей с самой настоящей змеей, которой я откровенно помешала принимать солнечные ванны. Несмотря на то, что змея выразительно дребезжала хвостом   и старательно пыжилась изобразить из себя гремучую, опытный Мэлс сходу определил ее в щитомордники и настоятельно порекомендовал к ней особо не соваться,  так как укус хоть и безопасен, но весьма болезнен и проходит минимум за неделю.

А на следующей остановке с местной фауной столкнулся уже Айк, заинтересовавшись  деловито снующими по песку ящерицами. Казалось,  круглоголовки не просто передвигают широко расставленными лапками, а словно вращают ими, что, вероятно, делало технику передвижения по пустыне гораздо более эффективной. Наше внимание рептилии полностью проигнорировали, и  всем своим видом дали понять, что у них и без нас дел невпроворот и пытаться поймать одну из них за хвост есть высшее проявление вопиющего неуважения, после чего Айк устыдился своего ребяческого порыва и от спонтанной затеи в результате отказался.

Далеко за полдень мы въехали в натуральным образом затерянную в песках деревушку Акеспе, где нас должен был ждать заранее предупрежденный одноклассник Мэлса. Два десятка построек, окруженных движущимися под воздействием ветра песками, произвели на меня двойственное впечатление: вроде бы по главной улице свободно разгуливают верблюды (тут уж мы с Айком оба чуть не свернули шеи, провожая любопытными взглядами невозмутимо вышагивающих кораблей пустыни), и колонки находятся в прямом смысле под землей (для того, чтобы  наполнить емкость, приходится спускаться  в люк – а иначе источник живительной влаги к чертовой бабушке засыплет), но тут же навстречу попадаются три ухоженные девчушки в школьной форме и с белыми бантиками в волосах, а на большинстве домов  висят спутниковые тарелки. По-русски в Акеспе более или менее сносно разговаривало всего несколько человек, молодое поколение изъяснялось исключительно на родном казахском, однако,  радушно принявший нас Сапар великого  и могучего, к счастью, еще не забыл.

Пока одноклассники без устали обнимались и обменивались новостями,  мы с Айком успели бегло осмотреться по сторонам,  подробно разглядеть вблизи здоровенного косматого верблюда и  выкурить одну сигарету на двоих.  В этом оторванном от цивилизации уголке вселенной нас, наконец, покинуло непередаваемое ощущение всепроникающей тревоги, и даже внезапно разыгрался аппетит. 

Трапезничать, расположившись за низеньким круглым столом, было странно и непривычно. Жена Сапара, симпатичная моложавая женщина по имени Карлыгаш, накрыла  богатый дастархан и в своем постоянном стремлении заставить нас продегустировать свой очередной кулинарный шедевр сразу напомнила мне Дашку из Озинок, невзирая на то, что блюда обеих мастериц значительно различались между собой. Переходить к делу Сапар абсолютно не спешил, и в процессе светской беседы в нас последовательно впихивался традиционный для казахской кухни бешбармак, разнообразная выпечка  и жирное густое верблюжье молоко-шубат.

Сапар много говорил об ушедшем море. Еще недавно поселок находился в пятистах метрах от берега кормившего рыбаков Арала, а теперь от моря занесенный песком Акеспе отделяло полсотни километров.  Остался лишь солоноватый привкус на губах  да приближающиеся к жилищам барханы.  Кто хотел уехать из поселка – давно уехал, но работающий учителем математики Сапар свято верил, что море когда-нибудь вернется,  пусть сам и не надеялся дожить до этого дня. Внятно объяснить свою непререкаемую и вместе с тем наивную уверенность, он нам так и не сумел. Был ли это обыкновенный самообман или все же оптимизм Сапару внушало развитое шестое чувство, мы точно не поняли, но отвести нас   в Каратерен одноклассник Мэлса согласился без колебаний и лишь спросил о причинах нашего желания туда попасть.

-К морю можно и через Бугун выехать, - авторитетно заметил Сапар, - даже быстрее получится.

-Нам надо строго в Каратерен, - безапелляционным тоном отрезал Айк, потуже завязывая бандану, и вдруг с умоляющими интонациями добавил, -пожалуйста,  давайте поедем сегодня, прошу вас!

Сапар недоумевающе вскинул выгоревшие на солнце брови,  практически неразличимые на смуглом до черноты лице, сделал внушительный глоток шубата, задумчиво переглянулся с Мэлсом, сосредоточенно обгладывающим баранью кость, и спокойно кивнул.

-Надо до темноты успеть, там дорога плохая,  можно и завязнуть. Летом еще ничего, а вот весной под Каратереном  только на тракторе ездить.  Сами увидите, там везде куски стальных тросов валяются, в руку толщиной. А после Каратерена куда собираетесь?

Мы с Айком  одновременно вдохнули. Если бы мы сами это знали? Мы лишь следуем указаниям сначала нефилимов, а теперь уже энэкимов, и  до сих пор толком не поняли, является ли наш путь целенаправленным восхождением на вершину или же мы неумолимо опускаемся на дно бездны.

Карлыгаш снарядила нам в дорогу  пакетик с провизией и вновь невольно напомнила мне Дашку. Подруга моего экс-супруга тоже ухитрилась всучить нам продпаек, который  то ли бесславно утонул в водах Большой Чалыклы, то ли остался лежать в  прибрежных зарослях вместе с брошенной резиновой лодкой.  Отяжелевший и разморенный после сытного обеда Мэлс безоговорочно доверил школьному другу своей «вездеход», и вскоре Сапар уже сидел за рулем «Уазика», а мы с Айком  дружно оккупировали пассажирские сиденья.  

До Каратерена мы добирались по невразумительному подобию дорожного полотна,  и однообразные пустынные пейзажи, периодически перемежаемые   остатками покинутых аулов, скрашивала лишь неторопливая речь Сапара, повествующего об исчезнувшем море.

 -Есть три соленых лекарства от горя – это пот, слезы и море, -вольно процитировал наш проводник кого-то из великих и с горечью усмехнулся, подводя итоги сказанному, - и слез, и пота у нас достаточно, а вот моря больше нет. Приезжали к нам ученые, чиновники, всякие делегации, все только языками чешут. Я им знаете, как сказал? Если бы каждый из «спасителей» Арала,  кто в наши места на конференции приезжает, выливал в море ту воду, которую они в бутылках привозят, давно бы море в прежние берега вернулось…

Глинобитные постройки в Каратерене казались удивительно похожими друг на друга. В размерах село существенно  превосходило крошечное Акеспе, но в целом оба населенных пункта находились приблизительно на одном уровне прогресса.  Кроме нашего довольно бодро пробежавшего по пустыне «козлика», в Каратерене я увидела еще несколько аналогичных машин. Судя по качественному составу встреченных нами автомобилей, «Уазы» различных модификаций в этих краях были весьма популярны, благодаря своей выносливости, неприхотливости и сравнительной дешевизне. 

-Сейчас дозаправимся и поедем к морю, - сообщил Сапар, притормаживая около одного из строений, - подождите маленько!

Автозаправочная станция в Каратерене многократно превзошла наши самые смелые предположения. Из домика появился паренек в наглаженной светлой рубашке и до блеска начищенных ботинках,  тепло поприветствовал Сапара по-казахски, а затем при полном параде принялся ручным насосом перекачивать бензин из бочки в канистру, параллельно насвистывая себе под нос какую-то национальную песенку.  Из канистры юноша  благополучно перелил топливо в бензобак нашего «Уазика» и оживленно заговорил с Сапаром о чем-то понятном лишь им двоим.

Впрочем, разговор между двумя местными жителями мы не столько не понимали, сколько не воспринимали. Ментальное излучение пронзило наш мозг резко и неожиданно, и показанную Элохим картинку я  узнала с первых секунд. Следы гигантской гребенки, прочесавшей морское дно,  царапины, линии и фигуры – взлетно-посадочная полоса для космических кораблей находилась совсем рядом и мы должны были увидеть ее своими глазами, чтобы потом, забрав хранящийся на острове Барсакельмес  ключ,  активировать, с его помощью навигационную систему базы на плато Устюрт. Нас очень просили поторопиться, мы и так почти опоздали, потому что…

-Представляете, сегодня ночью Кокаральскую плотину прорвало! –  воскликнул Сапар, - Алибек говорит, низовья Сырдарьи  так сильно затопило,   что из аулов срочно народ эвакуируют!

 

ГЛАВА XLIII

Когда-то Барсакельмес был островом в Аральском море, и добраться до него можно было либо по воде, либо по воздуху, но в связи с необратимым усыханием Арала он  сначала превратился в полуостров, а потом и вовсе стал частью суши. В переводе с казахского название этого загадочного места  дословно означало «пойдешь- не вернешься» и, по словам неохотно согласившегося отвезти нас на остров только за очень большие даже по столичным меркам деньги Сапара,  дано оно было далеко не просто так.  Объяснять причины предупреждающе- устрашающегося наименования Сапар категорически отказался,  но гостеприимно пригласивший нас на чай Алибек оказался куда более словоохотливым, хотя наше обоюдное взаимопонимание и в немалой мере осложнялось крайней ограниченностью русскоязычного лексикона владельца Каратеренской «автозаправки». Зато обширному запасу версий и гипотез относительно происхождения странного географического названия бывшего острова позавидовала бы любая Академия наук.

 В общепринятой трактовке, Барсакельмесом отрезанный от берега  клочок  земли прозвали местные рыбаки, чьи легкие суденышки периодически утаскивал на дно своенравный водоем, но бытовало также мнение о значительном количестве обитающих на острове ядовитых змей и скорпионов, нападающих по ночам на спящих рыболовов. Помимо этих достаточно прозаичных теорий, в народе ходила масса  удивительных легенд, варьирующихся в диапазоне от водящихся на  территории Барсакельмеса доисторических монстров до секретной базы НЛО, случайно обнаружив которую, базирующиеся на расположенном по соседству острове Возрождения советские ученые спешно прекратили испытания бактериологического оружия и в полном составе покинули полигон.  На данный момент Барсакельмес официально считался заповедником и вроде бы даже охранялся,  но, опираясь на слова все того же Алибека, складывалось впечатление, что проникнуть туда было гораздо легче, чем, к примеру, на  заброшенный остров Возрождения, давно ставший золотой жилой для «металлистов»,  последовательно перетаскавших на Большую Землю все более или менее ценное с позиции сдачи в пункт приема металлолома. С промышляющими в окрестностях  когда-то секретного полигона «сталкерами» власти худо-бедно пытались бороться, но в условиях повальной безработицы депрессивного приаральского региона,  охотники за цветметом продолжали совершать регулярные рейды на моторках, и остановить их неуменьшающийся поток не способна была даже балансирующая на тонкой грани между правдой и домыслами информация о захороненных на острове штаммах сибирской язвы.

Скрывшаяся под толщей воды взлетно-посадочная полоса в мгновение ока стала нам недоступна. Неожиданный прорыв Кокаральской дамбы в проливе Берга, разделяющем Малый и Большой Арал, заставил нас кардинально пересмотреть свои дальнейшие планы.  Так как увидеть схему своими глазами, к сожалению, не удалось, активировать навигацию нам теперь предстояло, можно сказать, наощупь, ориентируясь исключительно на фотографическую память Айка, проявившуюся еще в Перовске, когда парень в точности воспроизвел изображения в пустыне Наска при помощи сухой ветки.  Но прежде, чем отправиться на Устюрт, мы должны были отыскать ключ к управляющим системам базы, и именно для этого мы на ночь глядя выдвинулись на остров Барсакельмес.

 Жители Каратерена дружно провожали нас сочувствующими взглядами, и у меня  невольно создалось леденящее душу ощущение, что нас заранее причислили к пропавшим без вести. Сапар очень долго отпирался, мотивируя свое явное нежелание брать на себя роль проводника в общепризнанное гиблое место такими железными аргументами, как отсутствие собственного автотранспорта и позднее время суток, но мы с Айком упорно настаивали на своем и раз за разом поднимали сумму. В конечном итоге, мы  своего мы все-таки добились,  но мрачный и напряженный, несмотря на существенное пополнение семейного бюджета, Сапар отныне смотрел на нас, как на парочку самоубийц и в разговор с нами принципиально не вступал.

«Уазик» Мэлса, долю которого мы, кстати, честно заложили в гонорар Сапара,  был оборудован GPS –навигатором, однако на подступах к бывшему острову дорогостоящее устройство перестало подавать признаки жизни, равно как и мобильный телефон нашего заметно нервничающего проводника. Нечто подобное уже происходило в Перовске, когда в небе повисло аномальное северное сияние, а затем вдруг одновременно отказали средства связи и даже сигнализация в машине  депутатского помощника. Острый, пронизывающий и какой-то безысходный страх – страх перед неизвестностью.

Мы молча ехали по растрескавшейся земле с белыми разводами соли, и вокруг нас простиралась мертвая, выжженная пустыня, окутанная кроваво-красным маревом заката. Никакой растительности нам больше не попадалось – только высохшее дно Аральского моря, нас окружал абсолютный непроницаемый вакуум, и на подступах к Барсакельмесу волнение усилилось до такой степени, что непьющий и некурящий Сапар с необычным для разменявшего шестой десяток мужчины смущением тихо попросил у меня  сигарету. Я  сама практически не курила – никотин вызывал лишь мерзкую тошноту и царапающий легкие кашель, но вот нашему проводнику мое убойное курево, однозначно, вернуло самообладание, и вскоре «Уаз»  резко затормозил без видимой на то причины. Сапар вылез из машины, наклонился к земле и в ответ на наши вопросительные взгляды  продемонстрировал густо утыканную гвоздями палку.

-Напорешься – так сразу без колес останешься, - Сапар жестом поманил нас наружу, - надо дорогу расчистить, тут эти  штуки повсюду. Люди на Барсакельмесе работать не хотят, вот и приходится капканы ставить, чтоб кто попало вроде вас  в заповедник не ездил.

-Мазафака, - сквозь зубы процедил Айк, адресуя ругательство не то ситуации в целом, не то сходу приклеившему нам очередной нелицеприятный ярлык Сапару, и непроизвольно передернул плечами, - Римма,  ты посиди  пока в машине, окей?

К пустой вышке за шлагбаумом с многозначительной надписью «Осторожно, злые животные», мы подъехали уже затемно. Рукотворные «ежи» бдительно стерегли бывший остров, и Айку с  Сапаром пришлось метр за метром прочесывать опасный путь. Первое время я любопытно высовывалась из окна, но вскоре осознала, что ничего кроме сосредоточенно исследующих «минное поле» фигур я там не увижу, и лишь когда Айк отходил от машины непростительно далеко,  в неконтролируемом порыве подавала голос. Мне постоянно казалось, что я  могу остаться одна посреди пустыни в пустом «Уазе» и наутро пополнить собой бесконечно длинный список сгинувших на Барсакельмесе рыбаков. Как только Айк запрыгнул обратно в салон, я с нескрываемым облегчением прильнула к нему всем своим трясущимся от ужаса телом и долго не могла заставить себя разомкнуть объятья. Парень успокаивающе гладил меня по вздрагивающей спине, мимолетно касался сухими, просоленными губами моих губ, и поделив тревогу на двоих, мы оба почувствовали себя намного лучше. В небесно-голубых глазах, возбужденно поблескивающих из-под низко надвинутой на лоб банданы, я видела несгибаемую решимость дойти до цели, и изрядно разбавленная страхом уверенность постепенно передалась и мне самой.

После шлагбаума мы миновали еще три заброшенных пропускных пункта с хорошо сохранившимися пятиконечными звездами на воротах.  Ночная мгла смешалась с вязким, белесовато-серым туманом, и благодаря причудливому оптическому обману, казалось, что  Барсакельмес  свободно парит над Землей. Бывший остров считался полностью необитаемым, но клубящуюся пелену то и дело вспарывали непонятные вспышки света, которым даже опытный Сапар не сумел дать рационального объяснения.  Откуда же ему  было знать, что это  всего лишь указательные знаки, посылаемые в виде сигналов обитателями корабля-планеты Нибиру двум блуждающим в непроглядном тумане контактерам?

Заставить Сапара проводить нас в центральную часть острова не смогли никакие деньги. В самой гуще плавно перемещающегося в воздухе облака он  демонстративно заглушил двигатель, и недвусмысленно указал нам на выход. С поразительной прямолинейностью Сапар сообщил, что обязательно дождется утра,  но в случае, если мы не вернемся, искать нас по всему Барсакельмесу он не станет, предоставив  это неблагодарное дело правоохранительным органам. Возразить нам было объективно нечего, поэтому мы обреченно взялись за руки и решительно шагнули в туман.

-Как он хоть выглядит, этот гребаный ключ? – первым нарушил молчание Айк, - а то ищем, мазафака, то, не зная что!

Ведомые ярким светом маячащего впереди огонька, мы медленно брели по остывающей земле уже с полчаса, но  что-либо отдаленно напоминающее нужный нам объект даже и не думало выплывать нам навстречу из клубящейся повсюду серой массы. Вероятно, поэтому Айк и озаботился тем фактом, что никто из нас не имеет ни малейшего представления о предмете поисков.

-Наверное, когда мы его увидим, то сразу поймем, что это  и есть ключ, - предположила я, еще крепче стискивая онемевшие пальцы на запястье парня.

-Ага, а если затупим, то нам подскажут, -  с показной веселостью хмыкнул Айк и вдруг резко замер на месте, - Римма, а ведь плотину не просто так прорвало… Помнишь, наводнение на Юге из-за  влияния гравитации Нибиру? Римма, как только мы активируем навигацию, Арал начнет прибывать, и здесь все затопит...

- Даже если мы предупредим людей, нам никто не поверит, - с сомнением покачала головой я и печально добавила, - наш мир живет от потопа до потопа.

-Но это ведь  строго в последний раз, да? – в небесно-голубых глазах парня мелькнула робкая надежда, - Элохим  сказали, что Земля им  больше не интересна, и они оставят людей в покое!

-Поверим им на слово, - без особой убежденности хмыкнула я, - в худшем случае, они вернутся еще через три тысячи шестьсот лет, и мы с тобой этого уже не увидим. Или за наши услуги ты хочешь потребовать с энэкимов вечную жизнь?

-На фиг она мне нужна! – Айк с размаху рассек воздух ладонью и вознамерился было развить свою претендующую  на философские рассуждения мысль, но внести вклад в фундаментальную науку ему помешал внезапно расступившийся перед нами туман. Мглистые облака постепенно рассеялись, и на смену им пришла глухая, беззвездная ночь  с проступающими из темноты контурами многоэтажных строений.  Путеводный огонек исчез, бесследно растворившись во мраке, но  мы не испытывали недостатка в освещении – странное, голубоватое свечение исходило от нас самих.

Наши лица и руки покрылись  тонким слоем синего налета, не причинявшим никаких ощутимых неудобств, но вызывающим  в наших выпрыгивающих из груди сердцах бессознательный страх. 

-Мазафака, я как-то краски миксовал,  один кэн реально перегрел, и он у меня взорвался,  такая же жесть была, - Айк поднес к глазам посиневшую ладонь и честно попытался улыбнуться, -оттирал-оттирал, ничего эту краску не брало, пришлось до вечера в гараже отсиживаться, пока мамка в гости не свалила.  Думал, вообще не отмоюсь!

Улыбнуться в ответ у меня элементарно не хватило мужества, и почувствовавший, что я вот-вот грохнусь в обморок, парень, осторожно обнял меня за плечи.  Небесно-голубые глаза на неестественно светящемся лице Айка казались еще больше и пронзительнее, а из их бездонной глубины исходило  такое невероятное душевное тепло, что я не смогла сдержать благодарной улыбки, на это раз получившейся у меня на вполне пристойном уровне.

В полуразрушенных хозяйственных постройках с прогнившими досками полов ничего полезного, увы, не обнаружилось. Кипы ветхих документов, фрагменты военного обмундирования, колбы, мензурки  были беспорядочно разбросаны практически в каждом помещении,  но на ключ они при всем их  разнообразии откровенно не тянули, и  обойдя несколько этажей, мы поняли, что ищем не там. Друг на друга мы инстинктивно старались не смотреть,  но так или иначе, следовало признать, что ситуация из серии «сам себе светлячок»  здорово избавила нас от  бестолкового блуждания в потемках, грозящего завершиться многочисленным ушибами о выступающие углы.

На улице нас моментально обдал порыв ледяного ветра. Изнуряющая дневная жара, по словам Сапара, часто превышающая отметку в сорок градусов, незаметно сменилась ночной прохладой, вынуждающей нас зябко ежиться от холода. Мы снова взялись за руки и на секунду замерли, вслушиваясь в тишину. Безмолвная тьма подернулась мелкой рябью, и в ее зыбком полотне вновь мелькнул знакомый огонек, краткой вспышкой озаривший идеально круглое возвышение, находящееся всего в нескольких шагах от нас.

Обман зрения на Барсакельмесе, похоже, был рядовым явлением. Несколько шагов обернулись минутами двадцатью ходьбы, в течение которых нам пришлось неоднократно огибать неизвестно зачем вырытые землянки. Несмотря  на статус заповедника,  никакой живности, в том числе и злой, нам по пути не встретилось.  Ядовитые насекомые и пресмыкающиеся, упоминавшиеся Алибеком в качестве местных достопримечательностей, к счастью, также не торопились открывать сезон ночной охоты, и  хотя один раз я все-таки наступила на что-то твердое, отвратительно хрустнувшее под ногами,  опустить глаза  и проверить свою догадку я так и не решилась.

 Не  знаю, чья вооруженная гигантским циркулем рука очертила на траве этот круг, но участок пожухлой травы излучал явно нечеловеческую энергетику, причем исходила она откуда-то из самых недр, будто  глубоко под землей таилось огромное сооружение, предназначенное явно не для научно-исследовательских целей. Мы бы еще очень долго соображали, каким образом открывается данный «ларчик», но стоило нам пересечь черту, как  великолепно замаскированный лифт стремительно понесся вниз.

Самого падения в узкий металлический тоннель я почти не запомнила, потому что уже в первые мгновения после начала движения у меня перехватило дыхание и потемнело в глазах. В кромешном мраке я нащупала руку Айка с бешено пульсирующей точкой на запястье и не выпускала ее до полной остановки лифта.

-Ничего себе! – восхищенно выдохнул парень, и учитывая, что в его хриплом от волнения голосе не было и капли страха, я рискнула медленно разлепить веки.

 

ГЛАВА XLIV

Как бы ни абсурдно это звучало, ничего из ряда вон выходящего я не увидела. Ощущая себя провалившейся в кроличью нору Алисой из бессмертной фантасмагории Льюиса Кэрролла, я была в равной степени готова как отведать половинку пресловутого волшебного гриба,  так и подарить ответную улыбку Чеширскому коту, и когда перед моими широко распахнутыми глазами предстала до боли  тривиальная картина, я невольно почувствовала себя обманутой.

Удивить жителя двадцать первого века напичканным высокотехнологичным оборудованием подземным бункером было  не проще, чем связать носки из  паутины, однако вскоре я, наконец, осознала, в чем заключался основной подвох: во-первых, базу на Барсакельмесе возвели вовсе не люди, а во-вторых, постройка данного сооружения уходила корнями в седую древность, тогда как человечество начало всерьез задумываться от покорении вселенной меньше  века назад.  Энэкимы создали людей из собственного генного материала, и вполне закономерно, что развитие молодой цивилизации пошло по пути создателей, даже если и не догоняя пришельцев по уровню прогресса, то, во всяком случае, отчаянно к этому стремясь. Настоящее потрясение я испытала совсем по иному поводу – несмотря на прошедшие  с момента последнего посещения энэкимами Земли тысячелетия, большая часть приборов продолжала функционировать.

Естественно, что попади вместо нас в бункер парочка первобытных людей, высекающих огонь ожесточенным трением и на досуге покрывающих закопченные своды своих пещер примитивной наскальной  живописью, мерно гудящие компьютеры с тускло мерцающими мониторами  вызвали бы у них порожденный непониманием ужас, но мы с Айком не принадлежали к поколению охотников на мамонтов и размещенное на Барсакельмесе оборудование воспринималось нами лишь с легким изумлением. Лично мне было довольно сложно переварить тот факт, что недавно появившиеся  новинки всего лишь повторяют  изобретения наших создателей, правда, с отставанием почти в четыре тысячи лет.

От привычных пресыщенному взору современного обывателя компьютеров, технологические устройства энэкимов отличались, прежде всего, размерами, и были рассчитаны на поистине исполинские размеры пользователей. Огромным здесь было все, начиная от трех  странных кресел с углублениями на спинках, вероятно, предназначенных для крыльев, до гигантских сенсорных  панелей, служащих для управления возникающим на экранах изображением. На фоне этой ошеломляющей  грандиозности мы казались себе мелкими и ничтожными, и тем более дико нам было признавать, что от оперативности и грамотности наших действий непосредственно зависит исход межгалактической войны.

Для того чтобы коснуться  дрожащими пальцами чувствительного сенсора, Айку для начала пришлось покорить недосягаемую громадину кресла. Парень подпрыгнул, зацепился в полете за металлический подлокотник и, подтянувшись на локтях, вскарабкался на сиденье. Так как я столь впечатляющей физической подготовкой не обладала, нами было принято обоюдное решение оставить меня внизу. Малопочетная роль стороннего наблюдателя мне до такой степени не нравилась, что от желания закурить прямо в этом техногенном анклаве меня удержала только мысль о возможных последствиях своего опрометчивого поступка.

Какое-то время Айк сосредоточенно изучал сенсорную панель, в задумчивости обозревая явно несоразмерные его пальцам кнопки, однако ни к какому определенному выводу так и не пришел, и итоге не придумал ничего лучше, чем обратиться за советом ко мне.

-Не въезжаю я в эту систему, Римма, - расстроенно признался парень, - даже прикасаться страшно. Рискнуть и что-нибудь нажать?

Жуткое ощущение неумолимо сужающегося пространства, многократно обострило внезапный приступ клаустрофобии,  и обуявший меня страх  оказаться заживо похороненной под толщей земли и металла реализовался в непроизвольно вырвавшемся из груди крике:

-Жми, конечно, хуже все равно не будет!

-Ну, тогда, камон, мазафака! -  в откликнувшемся  сверху голосе Айка  мне почудились интонации первого космонавта, торжественно провозглашающего «Поехали!», и я инстинктивно втянула голову в плечи, словно  опасаясь неизбежных атмосферных перегрузок. Самое интересное, что нечто похожее я действительно почувствовала.

Помещение резко озарилось ослепительно ярким светом, струящимся  от разом включившихся мониторов, я крепко зажмурилась  от неожиданности, а когда  решилась вновь открыть глаза, обнаружила, что мои ресницы слиплись от выступивших слез, и долго не могла ничего толком разглядеть через  эту мутную пелену. А между тем мне представилась уникальная возможностью дистанционно пообщаться посредством видеосвязи с Богом…ну, или с одним из богов.

Подземная база на острове Барсакельмес была оснащена мощными устройствами для приема беспрепятсвенно преодолевающего миллиарды световых лет сигнала с корабля-планеты Нибиру.  Когда-то именно отсюда  земные наместники энэкимов осуществляли координацию транспортных потоков нагруженных золотом кораблей, снабжающих обитателей Нибиру  стратегически важным  ресурсом. Из множества разбросанных по  всей Земле командных пунктов, только к данному объекту сохранился относительно свободный доступ, все остальные базы пострадали в ходе разрушительной деятельности осваивающих новые территории людей, и единственным напоминанием об их существовании остались лишь отдельные вспышки аномальной активности, периодически излучаемые разряженными генераторами нерабочего оборудования. 

Барсакельмесский центр управления уцелел во многом благодаря крайне удачному расположению вдали от крупных населенных пунктов и уникальному голографическому проектору, являющемуся  источником издавна окутывающих остров легенд. Так, однажды попавшие в зону действия проектора советские военные,  намеревавшиеся проводить на острове испытания бактериологического оружия, срочно прекратили свои исследования и за считанные дни вывезли весь персонал.  Не совались на Барсакельмес и местные жители,  лишь из поколения в поколение передавая рассказы про обитающих там доисторических тварях. Энэкимы предусмотрительно  заложили в цифровую память проектора образы  увиденных ими во время первого посещения Земли динозавров, и на протяжении долгих тысячелетий  трехмерные голограммы ящеров надежно оберегали остров от излишнего любопытства.  Лишь когда  угроза вторжения Анзати вынудила Элохим прибегнуть к помощи людей, от безвыходности они раскрыли местонахождение базы нам двоим.

Лучистая синева нашей кожи внешне приближала нас к богам. Вступивший с нами в визуальный контакт энэким выглядел так, будто его специально натерли синей копиркой, а сложенные за спиной крылья  и ниспадающие на плечи волосы отливали легким голубым сиянием. Изображение  пришельца заполнило собой все помещение, и нам приходилось высоко задирать головы, чтобы поймать пристальный взгляд раскосых черных глаз и уловить быстрые движения обведенных темно-синей каймой губ.  Певучая, мелодичная речь энэкима звучала сразу повсюду – это был подсознательно знакомый каждому человеку язык, прародитель всех ныне используемых на Земле диалектов, навсегда забытый и в тоже время навечно запечатленный в памяти. После восстания нефилимов и последовавшего за ним Всемирного потопа в разрозненных группах людей образовались свои языки, но их основой неизменно являлся язык создателей человечества.

Если вы думаете, что энэким похвалил нас за ответственность и пообещал вознаградить нас за приложенные усилия, то вы глубоко ошибаетесь. Разговор высшего существа с низшим не мог быть диалогом: я видела, как бледный, взволнованный Айк пару раз порывался не то о чем-то спросить, не то высказать свое мнение, но у него не получалось даже просто пошевелить губами. Нам следовало лишь впитывать информацию и четко выполнять указания. Ну, хотя бы возносить коленопреклоненные молитвы  и в религиозном экстазе расшибать себе лбы нас никто не заставлял, и то хорошо.

Ключ к навигационным системам военной базы на плато Устюрт представлял из себя сложную комбинацию символов, хранящуюся в компьютере командного центра. Процедура принудительного запоминания кода производилась невероятно жестко и болезненно, словно мы подвергались операции без наркоза,  преследующий исключительно собственные цели энэким абсолютно не заботился о нашем далеком от комфортного состояния, и я физически ощущала, как кровоточит мой истерзанный мозг.  Я даже не удивилось, когда обнаружила себя ничком лежащей под гигантским креслом, лишь вытерла рукавом стекающую из носа струйку крови и медленно начала подниматься. Где-то надо мной раздался надрывный кашель Айка, а несколько минут и сам парень со стоном сполз по подлокотнику, причем в  его неуклюжем спуске не осталось и тени грациозного изящества недавнего подъема. Погасшие мониторы автоматически перешли в режим ожидания, и помещение командного центра снова превратилось в безжизненную свалку компьютерной техники. Но  теперь мы знали, что спрятанный в недрах острова проектор ни на мгновение не прекращает посылать  в окружающую среду устрашающие импульсы голограмм, и до тех пор, пока он не выйдет из строя,  Барсакельмес продолжит стопроцентно оправдывать свое название.

Автоматический механизм подъемника сработал безукоризненно, и как только мы заняли место в круге, лифт начал движение вверх. Измученные и опустошенные, мы с Айком  крепко держались друг за друга и завороженно наблюдали, как проносятся перед глазами сверкающие  стены узкого тоннеля, и лишь достигнув поверхности, смогли вздохнуть полной грудью.

-Дай курить, - парень буквально выхватил у меня сигарету, щелкнул зажигалкой и жадно затянулся, - мазафака, как будто строго с того света вернулись!

-Есть такое дело, - согласилась я, - а ведь нам еще надо с острова выбираться!

Айк стряхнул пепел и задумчиво огляделся вокруг. Судя по очередной нервной затяжке, увиденное не внушило парню особого оптимизма. Вернуться  с того света мы-то вернулись, но вот вопрос, куда нас после этого занесло?

На Барсакельмесе явно наступило утро, но сей вывод нас не слишком обнадежил, так как уже одно только белое солнце, словно лазером режущее глаза, вызывало совершенно неконтролируемый озноб. Создавалось необъяснимое впечатление, что мы находимся одни на маленькой планете с закругляющимся горизонтом и серым, пригибающим нас  к  самой земле небом.  Ситуация усугублялась еще и тем, что впереди вообще ничего не было – белесый туман целиком поглотил реальность, и нам предстояло наугад пробираться сквозь его волнистые клубы.

Дороги тоже не стало. Без конкретного направления мы шли по заросшей колее просто для того, чтобы не стоять на месте и не поддаваться мрачному оцепенению, тяжелые кандалы которого затрудняли дыхание и сковывали движение. С каждым шагом переставлять ватные ноги  было все сложнее, а полное отсутствие каких-либо ориентиров угнетало не меньше  нависшего над головой неба.  Мы казались себе избранными и мнили из себя посланников богов, но в глазах энэкимов мы оставались продуктами генной инженерии, презренными рабами, обязанными исполнять приказы господ. Восставшие против  владычества Элохим нефилимы были для нас гораздо ближе, а контакт с ними отличался приятной мягкостью. Крылатые пришельцы обращались с нами, как с животными,  поэтому и контакт получался таким же грубым и эгоистичным. Давным -давно полукровки-нефилимы возглавили бунт против энэкимов, люди охотно пошли за ними. Так почему же сейчас мы встали на сторону завоевателей, и не является ли обещание Элохим сохранить Землю такой же байкой для наивных людишек, как и монстры острова Барсакельмес?

-Но ведь Анзати существуют  - если даже энэкимы нам солгали, трещину на Солнце я сам видел в телескоп, - возразил мне Айк и неуверенно добавил, - хотя это не фига  не доказывает существование Анзати, может, это сами энэкимы виноваты…Мазафака, Римма, последний раз мы слышали нефилимов еще в Перовске, когда я в больницу загремел, и больше они на контакт не выходили…

-Зато энэкимы взяли нас в оборот под предлогом борьбы с Анзати и Хозяевами, - я подожгла сигарету и с размаху швырнула пустую зажигалку в туман. Такими темпами  скоро точно придется трением  огонь добывать.

-Ну, Хозяева, по-любому, существуют. Кто-то же нас в Аральске под раковину загнал, - хмыкнул Айк, - а вдруг они взъелись на нас строго из-за того, что мы впряглись за энэкимов?

-Логично, когда мы контактировали с нефилимами, Хозяева молчали, а потом началось….  – я передернулась от страшных подозрений и в упор взглянула в небесно-голубые глаза Айка, - то есть никакого сговора с Анзати нет?

-Не знаю, я не знаю, Римма, но что-то тут реально не стыкуется, - задумчиво повел плечами парень,  напряженно всматриваясь в клубящуюся мглу, - а представь еще Сапар нас не дождался, вот будет прикол – пойдем пешком с синими мордами…Мазафака,  ты же больше не синяя!

-Ты тоже, -  мы настолько зациклились на глобальных проблемах человечества, что  умудрились  обоюдно не заметить, как наша кожа лишилась светящегося синего пигмента, и хоть убей, я не могла сейчас сказать, в какой именно момент произошло это возращение к истокам, - одна хорошая новость!

-Две, - улыбнулся Айк, - смотри, это же наша машина!

Навстречу «Уазику» мы припустили во всю прыть, напрочь позабыв про усталость, но внезапно рассеявшийся туман открыл перед нами  совсем не ту картину, которую мы страстно надеялись увидеть.  Настежь распахнутые дверцы внедорожника поскрипывали на ветру, а в  кабине было пусто. Ключ сиротливо торчал в замке зажигания, но от бесследно исчезнувшего Сапара осталась лишь  скомканная куртка на водительском сиденье.

 

ГЛАВА LXV

Мглистый туман, сквозь который мы, как выяснилось, вышли на то же самое место, откуда началась наша экспедиция вглубь Барсакельмеса, развеялся, словно по мановению волшебной палочки, но теперь на горизонте маячило странное полупрозрачное марево с проступающими контурами сторожевой вышки. Мы в полной растерянности стояли около покинутого «Уазика» и откровенно не знали, как поступить.  Очевидно было одно, убежать сломя голову прочь от машины нашего проводника заставило нечто настолько жуткое, что прагматичный и рассудительный Сапар ради спасения собственной жизни вынужден был оставить без присмотра вверенный ему Мэлсом автомобиль. Что именно увидел Сапар,  и куда понесли его ноги в неуправляемом порыве избавиться от страшного наваждения, мы могли лишь предполагать.  Возможно, он до сих пор бесцельно бродил где-то на острове или прятался от неведомой угрозы в заброшенных хозпостройках, а может быть, инстинкт самосохранения погнал его к  шлагбауму. Так или иначе, наши громогласные оклики не принесли ровным счетом никакого результата и ясности касательно незавидной судьбы Сапара абсолютно не прибавили.

В кузове «Уаза» обнаружилось несколько пластмассовых емкостей с теплой, горьковатой водой, и мы, наконец, утолили мучающую нас жажду и ополоснули покрывшиеся соленой Аральской пылью лица.  Не знаю,  к каким выводам привели бы нас размышления о случившемся с Сапаром и какие  бы действия были предприняты нами в дальнейшем, однако бдительно следящие за нами энэкимы не позволили нам  обдумать ситуацию, причем, напомнили нам о неисполненном долге перед человечеством довольно оригинальным способом.  Как только Айк завел двигатель, чтобы за неимением зажигалки я  смогла воспользоваться автомобильным прикуривателем, внезапно заработал GPS –навигатор и обозначающая введенные незримой рукой координаты точка отчетливо запульсировала на экране.  Наш  предстоящий маршрут был заботливо проложен энэкимами и, если верить данным  навигатора, составлял примерно две с половиной сотни километров. Вероятно,  пришельцы считали, что максимально упростили нашу задачу  и потому навряд ли понимали, какого черта  мы продолжаем тянуть резину.

Причин для нерешительного промедления у нас имелось целых две, и если одна из них в большей степени обуславливалась морально-этическими аспектами, то вторая объяснялась исключительно с практической стороны. Мы почти созрели для того, чтобы отказаться от объективно безнадежных поисков пропавшего Сапара и покинуть Барсакельмес без него,  но тут попеременно краснеющий и бледнеющий Айк смущенно признался мне в своих крайне скудных навыках управления автомобилем.  По  собственным словам парня ,  на права он собирался сдавать как раз этим летом, но в связи с небезызвестными обстоятельствами  его планам не суждено было осуществиться. Неудивительно, что сейчас Айка терзала предательская неуверенность в своем водительском таланте, и он элементарно боялся садиться за руль, хотя и отчаянно пытался скрывать нарастающее с каждой секундой волнение.

Я  ни на мгновение не  сомневалась, что Айк справится. Мне даже нравилось исподтишка наблюдать, как он развязывает пропитанную потом бандану, ерошит свои заметно отросшие у корней волосы и, нервно кусая красиво очерченные губы, резко, как подавляющее большинство начинающих автомобилистов, выжимает сцепление.  Сосредоточенный и напряженный, Айк круто вывернул руль, сдавленно выругался и осторожно прибавил газа. В небесно-голубых глазах сверкнула озорная искорка охватившего парня азарта, я понимающе хмыкнула и демонстративно перекинула через себя ремень безопасности.

Пролегающая через бесконечные солончаки дорога, давала огромный простор воображению, но вот простор для скоростных маневров здесь, однозначно отсутствовал, да и сам Айк очень быстро осознал, что тяжелый «Уаз»– это  далеко не скутер, и устраивать на нем самоубийственное ралли будет весьма неосмотрительным поступком. Регулярно попадающиеся на пути заболоченные участки, по видимому, представляющие собой русла пересохших рек, окончательно отбили у парня охоту погонять по Приаральскому бездорожью, и к тому моменту, когда мы въехали в довольно большой поселок под названием «Куланды» между автомобилем и водителем успело сформироваться полнейшее взаимопонимание, позволяющее виртуозно лавировать среди степенно дефилирующих по улицам верблюдов и постоянно лезущих под колеса мальчишек на велосипедах.

Из основных достопримечательностей в Куланды можно было отметить   свежевыкрашенную арку на въезде, увенчанную полумесяцем мечеть и местный магазин с достаточно широким ассортиментом товаров, выгодно отличающий данный населенный пункт от живущего натуральным хозяйством Акеспе.  В поселке мы предусмотрительно дозаправились, закупились продуктами,  набрали питьевой воды из скважины и поспешили  поскорей убраться восвояси, пока кто-нибудь из особо дотошных сельчан не проявил чрезмерного интереса к подозрительным путешественникам. В ответ на все возникающие вопросы мы внаглую представлялись туристами, не скрывали, что едем  на Устюрт,  и искренне радовались, что в этих глухих местах  нет стационарных постов ГАИ, так как первая же проверка документов грозила нам серьезными неприятностями.

Нами двигала какая-то обреченная решимость, которая появляется в непосредственной близости от цели и заставляет смотреть только вперед, оставив позади ошибки прошлого и смирившись с шаткой неопределенностью настоящего. Всего за несколько дней мы совершили  множество тяжких преступлений, начиная от нелегального пересечения государственной границы и заканчивая, если уж на то пошло, угоном транспортного средства. В совокупности весь этот набор тянул лет на двадцать  колонии строгого режима, но  мы упорно не чувствовали за собой ни вины, ни ответственности. Всепоглощающее безразличие к возможным последствиям наших сегодняшних действий, в сущности, было вполне объяснимым с той точки зрения, что лишь от нас двоих зависело, наступит ли будущее вообще.

Плотно укатанная дорога сменилась сплошным песчаным массивом с редкими вкраплениями блеклой растительности. Без навигатора мы всенепременно заплутали бы  в нескончаемом однообразии бывшего морского дна, но указующий перст энэкимов в виде точки на дисплее не давал нам сбиться с пути. У самой кромки неба неожиданно блеснула полоска моря –плещущиеся вдали воды обмелевшего Арала зеркально отражали раскаленное, неистовое Солнце. Дикая жара достигла пика,  и за день мы выхлебали несколько литров драгоценной воды, легкомысленно рассчитывая восстановить запасы в очередном населенном пункте. К нашему вящему разочарованию,  признаки цивилизации нам больше ни разу не встретились, и единственным напоминанием о том, что здесь еще недавно кипела жизнь стали занесенные песком останки навсегда приколотой к причалу многотонной баржи и перевернутые вверх дном рыбацкие лодки, на которых Солнце иссушило дерево и выжгло смолу.

Зной слегка спал лишь к вечеру, но на смену ему пришел ветер, несущий вдоль земли белую соляную пыль, поразительно напоминающую зимнюю поземку в северных широтах и кое-где образующую настоящие сугробы. Из сизой дымки неумолимо сгущающихся сумерек выплыли крутые обрывы обманчиво близкого Устюрта– местные жители называли эти отвесные скалы, причудливо сочетающие в себе серые, красные и песочно-земляные оттенки, «чинками».  Юношеский максимализм Айка настойчиво требовал посвятить грядущую ночь героическому покорению неприступного плато,  и убедить парня отказаться от навязчивой  идеи  в потемках искать подходящий для подъема склон мне помогла чистая случайность.

-Мазафака, это ж как надо любить детей, чтобы построить в такой глуши пионерлагерь, - целый день, проведенный за рулем, красноречиво отразился на осунувшемся лице Айка, и хотя парень упорно не соглашался признавать, что безумное нервное напряжение с непривычки выжало из него последние силы,  нечеловеческая усталость в  его глазах недвусмысленно свидетельствовала об обратном. Мы расположились на ночлег в заросших полынью руинах, и долго пытались сообразить, что это за место, пока не обнаружили  в одном из разрушенных безжалостным временем помещений железный остов полустертой вывески. Выразивший свое отношение по поводу местонахождения пионерского лагеря Айк был прав лишь отчасти: конечно, сложно поверить, что лет двадцать назад здесь повсюду звучали звонкие детские голоса, но и ведь  и одинокий прогулочный катер не просто так навсегда заякорился километрах в трех от морского берега.

На родник с  неприятно горькой, но, однозначно, пригодной для питья водой мы вдруг наткнулись прямо возле бывшего лагеря, наполнили опустевшие емкости, и, застелив плиточный пол снятыми с автомобильных сидений чехлами, устроились на ужин в развалинах. Есть никому из нас особо не хотелось,  в горле стоял тугой комок нехороших предчувствий, и да и муторное состояние на душе порядком отбивало аппетит.  Что-то перевернулось в нас после Барсакельмеса, и нас не покидало ощущение, что все идет не так. Вернее, так, как задумали Элохим, но не так, как это представляли мы сами.

-Квест какой-то, - Айк сидел, по-турецки поджав под себя ноги, механически грыз приобретенную в Куланды копченую рыбину  и безуспешно пытался поймать ускользающую истину, - я одно время по таким игрушкам прикалывался…Римма, а почему Хозяева от нас отстали?

-Может, ждут момента, чтобы нанести финальный удар, - предположила я, - доберемся мы до базы, а там нас и прихлопнут!

-Хочешь сказать, что нам осталось жить всего одну ночь? – Айк протестующе взмахнул рукой вместе с зажатой в ней рыбой, - не фига, мазафака, мы не актируем навигацию, пока не будем стопудово уверены, что Земле ничего не угрожает.

-Думаешь, энэкимы позволят нам диктовать условия? – скептически усмехнулась я.

-А куда они денутся? Без нас они все равно ничего не могут сделать.  И вообще, Римма, меня конкретно задолбало, что ко мне постоянно лезут в мозги!- парень ожесточенно оторвал у рыбины плавник и  решительно добавил, - мы должны сопротивляться, хотя бы попробовать…Знаешь, нефилимам я почему-то верил, а сейчас все строго по другому…Игра в одни ворота!

-Жаль, что мы не можем сами установить контакт, - вздохнула я, - вызвали бы нефилимов и спросили бы у них, что почем!

-Это да, - задумчиво кивнул парень, - но вот только как это сделать?

-Ума не приложу, Айк, - беспомощно развела руками я,- нужно ждать до завтра и смотреть по обстановке. Еще неизвестно, что там за база на Устюрте окажется!

-Типа утро вечера мудренее? – грустно улыбнулся Айк, обнимая меня за плечи, -пусть будет так, мазафака!

-От тебя рыбой пахнет, - фыркнула я, когда губы парня скользнули по моей шее и потянулись к моим губам.

-Это не рыбой, Римма, это морем, - еле слышно прошептал Айк, и его слова растворились в соединившем наши одинаково соленые губы поцелуе. В этот момент я поняла, что всеми фибрами своей души желаю, чтобы утро никогда не наступило. Мы были свободны и раскрепощены в этом затерянном на границе земли и неба мире, но сохранится ли это потрясающее чувство гармоничного единения за его пределами, когда вместо расстеленных среди руин бывшего пионерлагеря автомобильных чехлов  Айк будет нежиться на шелковых простынях в особняке Мезенцевых, а я  ворочаться без сна на поролоновом матраце в кухне моих очередных благодетелей? И почему сейчас, когда он страстно вжимается в меня всем своим разгоряченным телом и, не сдерживая протяжного стона наслаждения, долго содрогается в бурных судорогах, мне кажется, что у нас есть шанс?

-Адреналин? –ехидно осведомилась я, и Айк не сразу понял, с чего я  вдруг начала язвить и  почему так  трясутся при этом мои губы.

- Нереальный драйв, мазафака -не стал отрицать парень, пристально вгляделся в мои наполненные слезами глаза и до него внезапно дошло, что со мной происходит, - Римма, дело не  в адреналине, дело  строго во мне и в тебе,  в том, что мы чувствуем, и забей ты на все остальное, в конце концов!  Мы с тобой будем жить своей жизнью, и нам никто не помешает. Знаешь, почему, я так в этом уверен?

-Нет, - я отрицательно помотала головой, отвернулась, чтобы скрыть  слезы, но Айк с силой развернул меня к себе и  торжествующе сообщил мне в лицо:

-Потому что завтра мне исполнится восемнадцать!

 

ГЛАВА XLVI

Издалека плато Устюрт казалось многоцветным и величественным, а  вблизи его резкие очертания завораживали своими поистине космическими ландшафтами. Простирающаяся перед нами желто-бурая пустыня, поросшая такой же сухой, как и растрескавшаяся земля, полынью странного бело-голубого оттенка словно принадлежала иному миру,  малая частичка которого случайно сохранилась в этом неподвластном влиянию времени крае. Ломкая, обезвоженная трава Устюрта таила в себе не только едва уловимое дыхание вечности, но и коварно забивалась под защиту двигателя, моментально начиная тлеть под воздействием высокой температуры.

Штурмовать обрывистый чинк мы отправились с первыми лучами рассвета – уснуть этой ночью мы так и не сумели, а под утро развалины бывшего пионерлагеря остыли до такой степени, что мы вынуждены были срочно перебазироваться в кабину «Уаза» и в ущерб экономии топлива включить систему отопления. Мы кое-как досидели в машине до появления на  востоке обещающего жаркий день солнечного диска, и Айк решительно завел мотор. Точка на дисплее навигатора приветственно мигнула и нервно дернулась от нетерпения. 

Вдоль чинка пролегала отличная грунтовка с открывающимся видом на Аральское море, и  у нас обоих сложилось впечатление, что за минувшую ночь пространство водной глади значительно увеличилось в размерах и поглотило несколько сотен метров береговой полосы.  Возможно, это были всего лишь издержки обмана восприятия:  к примеру, от приютивших нас руин мы отъехали на довольно приличное расстояние, но до них почему-то все так же было, что называется, рукой подать.

Мы поднялись на плато по единственному пологому склону, густо покрытому зарослями мелкого, колючего кустарника,  и  внезапно почувствовали себя окончательно отрезанными от цивилизации. Впереди не прослеживалось ничего, кроме линии горизонта и бесконечно гладкой поверхности.  Айк попытался  вымученно пошутить на тему «есть ли жизнь на Марсе», но когда из-под решетки радиатора вдруг повалил дым, ему быстро стало не до шуток. После того как совместными усилиями нам удалось затушить самопроизвольное возгорание, мы дружно пересмотрели легкомысленное отношение к недооцененной по уровню опасности «травке-муравке» и в дальнейшем   пару раз на корню пресекали потенциальный пожар.

Отделенный известняковыми зубцами чинков от обитаемого мира Устюрт был насквозь пропитан пугающе чужеродной энергетикой,  и ее бесчисленные потоки беспрестанно циркулировали в воздухе, существенно влияя  на наше  и без того весьма нестабильное душевное равновесие. Нечто древнее и первобытное незримо витало вокруг, и воздействие этой непостижимой силы чувствовалось тем острее, чем ближе мы подбиралась к зашифрованной в координатах навигатора точке.  По-настоящему страшно нам стало, когда психологическое давление неожиданно обрело физическую осязаемость: в глазах резко помутнело, а приступ адской боли  раскаленной докрасна  иглой пронзил  виски и в упор прострелил затылок.

Айк всем корпусом навалился на руль и инстинктивно утопил педаль тормоза. Неизвестно откуда возникшее под колесами препятствие ощутимо подбросило машину вверх, «Уаз» неуклюже перекатился через каменистую гряду и в неподвижности застыл на месте.  Дисплей GPS сначала потускнел, а затем и вовсе потух. И в эту же секунду замолчал двигатель.

-Мазафака, - выдохнул Айк в безуспешном старании реанимировать намертво заглохший мотор, - по-моему, приехали! Сейчас посмотрю, на что мы напоролись. Ты как?

-Голова на части раскалывается, - честно призналась я, массируя  противно ноющие виски, - как сам?

-Пойдет, - коротко  ответил парень, по всей видимости, твердо полагающий, что наступившее совершеннолетие обязывает его тщательно скрывать от окружающих малейшие проявления слабости, но полностью с выбранной ролью  в итоге не справился и в противовес собственным словам обеими руками обхватил грозящую вот-вот треснуть черепную коробку, - куда же мы теперь без навигатора?

Я с трудом вылезла из машины вслед за Айком и,  мучительно превозмогая сопровождающее тошнотой головокружение, огляделась по сторонам. Однообразный пейзаж – безграничная коричневатая даль с  проплешинами солнечных ожогов.  Между тем вскоре выяснилось, что на Устюрте стоило в первую очередь смотреть себе под ноги.

На морскую раковину  сходу наткнулся  гораздо более внимательный Айк. Парень долго крутил ее в ладонях,  осторожно прикладывал к уху и сосредоточенно вслушивался в шум  давно исчезнувшего океана Тетис, на месте которого образовалось неприступное плато.  Пока поглощенный звучащим из глубины веков голосом Айк задумчиво созерцал пустоту невидящим взглядом небесно-голубых глаз, я присела на корточки, заглянула под машину  и с изумлением обнаружила, что наш «Уаз»  каким-то образом  угораздило въехать в земляной ров с укрепленным каменным валом.  Самое интересное, что по всей протяженности устремляющегося в  никуда рва буйно произрастала  сочная, ярко-зеленая трава, отчетливо выделяющаяся на фоне  гепатитной желтизны пожухлой растительности.

-Айк! – окликнула я погруженного в диалог с доисторическим морем парня, - посмотри-ка сюда!

 Завести автомобиль у нас, к сожалению, так и не получилось, и путь к наконечнику гигантской «стрелы» нам пришлось проделать на своих двоих. Полагаться на  помощь GPS отныне было бессмысленно – погасший дисплей категорически отказался зажигаться вновь,  и ориентиром нам сейчас служила лишь длинная каменная насыпь,  великолепно различимая из космоса, но практически незаметная с Земли. Покидая «Уаз» мы взяли с собой  полную емкость с водой, однако, к тому времени когда мы достигли участка плато, где  зеленая черта завершалась круглым понижением, и оказались на острие «стрелы», запас драгоценной влаги изрядно приуменьшился и  почти приблизился к критическому минимуму.

-У меня  строго такое чувство, будто здесь есть кто-то еще, - пересохшие, обветренные губы Айка еле шевелились, но я легко понимала его без слов. Мы уже несколько минут молча стояли в окруженном  зеленым кольцом углублении, и с  нашей позиции был отчетливо виден уходящий обратно под довольно острым углом контур  каменной стрелы.  Четыре стороны света совершенно ничем не отличались друг от друга – можно было до потери сознания вертеться вокруг своей оси, но куда бы не обратился взгляд,  он неизбежно останавливался на  бурой бесконечности пространства.  И тем не менее, владеющее нами ощущение ничуть не подходило под определение вселенского одиночества –скорее, наоборот, мы будто пребывали в параллельном измерении, населенном  огромным количеством нематериальных, но, однозначно, живых существ.

Хозяева населяли Землю  всегда. Много тысячелетий назад на планету высадился первый разведывательный корабль Элохим  и  с того дня энергетические сущности больше не знали покоя. Крылатые энэкимы, полукровки-нефилимы, искусственно созданные люди – Хозяева наблюдали за освоением Земли сначала с равнодушием, потом с любопытством. Они никогда не вмешивались в происходящие на планете процессы,  их жизнь протекала в иной реальности, но постепенно Хозяева осознали, что политика невмешательства больше неприемлема. Энергетическое равновесие нарушалось активно  и безжалостно, а границы измерений стремительно истончались под натиском перекраивающих Землю на свой лад пришельцев. В родной реальности Хозяев время текло по иным законам, и те три тысячи шестьсот лет, за которые Нибиру совершала свой цикл, являлись для них всего лишь ничтожной песчинкой в океане бытия, но с каждым разом действия энэкимов влекли все более губительные последствия для энергетического баланса планеты, и когда багровый диск снова возник в пределах солнечной системы, было принято радикальное решение.

Воинственная раса Анзати, уничтожившая Заос, была не случайно выбрана Хозяевами в качестве союзников. Как ни странно, причиной тому стала совсем не исконная вражда двух галактических цивилизаций. Можно сказать, Анзати были близки Хозяевам по духу – несмотря на то, что они имели четкую материальную форму, Анзати питались исключительно энергетическими потоками и объективно существовали в двух измерениях. Условия заключенного между двумя расами соглашения отличались убийственной простотой: Анзати должны покончить с Нибиру и ее обитателями, а  взамен Хозяева предоставляли  им свободный доступ к взаимосвязанным энергетическим каналом, связывающим все планеты в солнечной системе.  В чистой энергии, которой изобиловали необитаемые планеты, «космические вампиры» Анзати нуждались не меньше, чем энэкимы в золоте, и охотно приняли крайне заманчивое предложение Хозяев.  Оставалось лишь дождаться,  когда Нибиру приблизится к Земле и Элохим распорядятся снять маскировочное поле, не позволяющее Анзати нанести удар прямо сейчас.

Все пошло наперекосяк, когда в игру вступил неучтенный фактор – установившие контакт с двумя землянами нефилимы, еще три тысячи шестьсот лет назад опрометчиво списанные Хозяевами  со счетов. Ничего не  подозревающие о сути договора полукровки, в ужасе обнаружили, что войска Анзати стягиваются к  Земле, и, по незнанию решив, что над родной планетой нависла угроза гибели,  от отчаяния сообщили о готовящемся вторжении Элохим. Верхушка энэкимов быстро оценила обстановку, изолировала мятежных нефилимов и лично вступила в контакт с землянами. Элохим озвучили контактерам свою версию происходящего, но большая часть информации осталась под грифом «секретно».

Энэкимы не собирались дарить Землю людям, они планировали уничтожить планету вместе со всеми ее обитателями, включая Хозяев. Контактеры были нужны им только до того момента, когда будет полностью развернуто направленное против Анзати оружие.  Для Элохим Земля не просто изжила себя как золотоносная шахта– населяющие планету энергетические сущности сделали планету потенциальным источников опасности. Введенные в заблуждение нефилимы невольно вырыли братскую могилу для себя и человечества.

Попытки избавиться от неукоснительно выполняющих приказы Элохим контактеров предпринимались Хозяевами не один раз, но из-за своевременного вмешательства энэкимов,  все они потерпели неудачу. Под впечатлением от внушенной им картины грядущего Апокалипсиса, контактеры свято верили в свою высокую миссию и без колебаний шли на собственную казнь. Здесь, на плато Устюрт, издревле являющимся природным энергетическим резервуаром, власть Хозяев была настолько сильна, что они впервые смогли напрямую прикоснуться к разуму контактеров, и явственно ощутили неуверенность и страх. 

 Ни Хозяева, ни Анзати не имели никакого отношения  к «трещине» на Солнце и эпидемии охвативших планету катаклизмов – Элохим целенаправленно разрушали обреченную Землю, а предстоящая война с Анзати требовала значительных ресурсов, и энергия светотеплового генератора идеально подошла энэкимам для зарядки оружейных систем. Если что-то действительно означало сейчас Конец Света, так  это как раз активация навигационного оборудования законсервированной на Устюрте базы. 

Дно впадины целиком покрывал вязкий солончаковый ил, и для того чтобы не провалиться в него по колено,  нам приходилось часто переставлять ноги. Стреловидный указатель вывел нас к болотистой низине,  куда мы больше сползли, чем спустились, но никаких признаков базы  там не обнаружилось. По аналогии с Барсакельмесом мы ожидали  увидеть что-то вроде скоростного лифта, однако, сколько бы мы не месили ногами илистое дно, задействовать механизм подъемника  так и не  удавалось.  Мы уже начали думать, что «ошиблись адресом», когда над впадиной вдруг вырос прозрачный купол, а в воздухе один за другим начали возникать голографические проекции.

Светящаяся клавиатура парила в невесомости, а своды купола превратились в огромный монитор. Пустое окно,  в которое следовало ввести код, призывно покачивалось у нас перед глазами – Элохим ждали запуска навигации, чтобы отправить на Землю свои корабли.

-Я не могу, мазафака, - Айк  смотрел не на экран, а на свою татуировку, словно в этой извилистой вязи таился ответ на все терзающие нас вопросы, - я не знаю, как поступить,  Римма!  Хозяева хотели нас убить,  а теперь просят о помощи!  Элохим говорили, что Анзати –наши враги, а сами оказались еще хуже! Кому из них верить?

-Нам. Энэкимы изгнали нас с Земли,  за это мы  тоже отнимем у них дом. Вернутся изгнанные и возвысятся низвергнутые!

Размытое изображение нефилима пошло рябью, но тут же снова обрело четкость. Раскосые глаза девятипалого исполина взирали на нас с беломраморного лица, обрамленного иссиня-черными волосами,   и было в этих глазах что-то до боли …человеческое. От совершенной красоты синекожих «ангелов», беспощадно вершащих людские судьбы,  веяло губительным холодом, а широко раздувающиеся ноздри нефилима вдыхали тот же воздух, что и земные женщины, когда-то подарившие им жизнь.  Мы верили ему, верили с самого первого контакта и продолжали верить даже сейчас, когда само понятие веры потеряло для нас изначальный смысл.

-Надо спешить! Энэкимы скоро узнают, что я был в рубке и разговаривал с  вами.  Код нужно ввести в обратной последовательности, это вызовет  сбой в центральном компьютере, и за это время мы выведем из строя систему подачи воздуха. 

-Энэкимы погибнут?! –   ужаснулась я, впадая в ступор от одной мысли, что мы можем стать причастными к смерти своих создателей.

-Да, - отчеканил нефилим, - мы отведем Нибиру в другую галактику и оставим Землю людям. Нам не нужно золото, но мы хотим сохранить нашу прародину. Если Земля также дорога для вас, сделайте, как я сказал! Быстрее, я слышу голоса энэкимов, они уже рядом…

 Айк первым ввел свою половину кода, и я лишь торопливо довершила начатое. Спасать родной мир было легко, самым сложным оказалось уничтожить мир чужой. К счастью, нефилимы это понимали, и изображение с монитора пропало раньше, чем мы увидели корчащихся от удушья энэкимов.

По куполу  с треском пробежали искрящиеся электрические разряды и обнаженное небо Устюрта бесстыдно распласталось над скважиной, а из зависшего над нашими головами вертолета неожиданно донесся усиленный громкоговорителем голос:

-Вы нарушили государственную границу Республики Узбекистан. Выходите по одному и с поднятыми руками!

 

ГЛАВА XLVII

В масштабе вселенной полгода - это несоизмеримо ничтожный срок, но сейчас мне казалось, что за прошедшее с момента нашей депортации из Узбекистана на родину время, я прожила целую жизнь.  Бывшая наркоманка по кличке Дива  успела сменить фамилию, поступить на заочное отделение столичного университета устроиться на постоянную работу, поставить металлокерамические коронки и даже бросить курить, а в ее  первоочередные планы входила лазерная коррекция вен.

 А между тем, когда узбекские пограничники до выяснения обстоятельств заперли нас с Айком в душном проржавевшем вагончике на погранзаставе,  я не только не думала о будущем, но и с большим трудом ориентировалась в настоящем. Мы оба пребывали в совершенно невменяемом состоянии и вместо дачи вразумительных ответов на многократно задаваемые стражами границ вопросы, упорно продолжали смотреть в никуда пустыми взглядами. Тогда мы  вообще ничего не ощущали, и нас это ни капли не удивляло –лишь те,  у кого полностью атрофированы все чувства способны обречь на  мучительную смерть могущественную цивилизацию своих творцов. А ведь среди погибших энэкимов был и мой непутевый ангел-хранитель…

Эмоциональные переживания начали постепенно возвращаться к нам после приезда на заставу Дмитрия Мезенцева в сопровождении служебного помощника. Неизбежный дипломатический скандал удалось  замять посредством использования финансовых рычагов, и  так как  на международных террористов мы  с Айком откровенно не тянули,  узбекская сторона  в результате долгих переговоров решила не создавать себе проблем и  выпустить на свободу двоих заплутавших на Устюрте любителей экстремального туризма. Бесконечные  формальности были окончательно улажены лишь поздно вечером, и когда нас вывели из вагончика, на улице почти стемнело.  Мы одновременно подняли глаза к небу в поисках багрового диска Нибиру, но планета-корабль  бесследно исчезла. Нефилимы сдержали свое обещание и увели ее за пределы Солнечной системы, чтобы где-то в другой галактике построить свой новый дом, щедро подарив Землю людям…и Хозяевам.

Гравитация гигантского тела, покидающего эклиптику Земли, оказала значительное  влияние на происходящие на поверхности нашей планеты процессы, и земной шар внезапно охватили разрушительные природные катаклизмы. Жуткие катастрофы вскоре прекратились, но работы по ликвидации их последствий велись  и по сей день.  В частности,  наводнение в Приаралье полностью смыло рыбацкий город Муйнак в Узбекистане и существенно подтопило  казахстанский Аральск, а уж количество в одно мгновение скрывшихся под водой поселков и вовсе исчислялось десятками. Стремительно усыхающее море невероятным образом вернулось обратно и принесло с собой не только гибель попавших в зону стихийного бедствия людей, но и надежду на возрождение затерянного в песках региона.   Кстати,  уже потом я узнала, что Сапар благополучно выбрался с Барсакельмеса, но  объявился в Каратерене почти через неделю, хотя сам и утверждал, что провел на острове не больше суток. А вот нашелся ли брошенный нами на Устюрте автомобиль Мэлса, так и осталось для меня неведомым.

Мы с Айком не сразу отвыкли от постороннего присутствия в наших мозгах. Для нас было неожиданным и странным больше не слышать  гулкого эха далеких голосов -  требующих, умоляющих, вынуждающих, соблазняющих и, в итоге, незаметно подчиняющих все наши поступки своей воле. Для нас представляло немалую сложность отличать собственные мысли от наведенных  в ходе контакта галлюцинаций, но постепенно мы осознали, что отныне можем самостоятельно распоряжаться своими жизнями. Однако, прежде чем, принимать судьбоносные решения относительно дальнейших перспектив, нам предстояло четко определить, на что мы готовы  ради их осуществления и разобраться, наконец, в самих себе. Вскоре выяснилось,  что и без Элохим на свете имеется масса желающих  указать нам единственно верное, по их мнению, направление,  и честно говоря, у меня не поворачивался язык обвинять их в оказании чрезмерного давления.

Объективно меня не существовало в действительности. К проведению операции по инсценировке смерти Риммы Дивиной от героинового передоза команда полковника Голубева подошла с максимальной тщательностью, и для того, чтобы я лично  в этом удостоверилась, меня  даже свозили на Перовское кладбище и язвительно предложили бросить на могилу горсть земли. Всегда вежливый и корректный полковник буквально  рвал и метал, рассказывая мне,  какой втык дало  ему вышестоящее начальство, когда ценная свидетельница по делу возглавляемой Валерчиком организованной преступной группировки, на организацию защиты которой государство затратило довольно внушительную сумму, вдруг ни с того, ни с сего пропала без вести. Усугублял ситуацию еще и тот факт, что Ольга Ситникова находилась в розыске, и по логике вещей Голубеву следовало немедленно заключить меня под стражу. С точки зрения закона,  полковник шел на серьезное правонарушение, укрывая виновную  в пожаре на железной дороге преступницу, и если бы не его школьная дружба с Дмитрием Мезенцевым,  суда над Валерчиком я бы непременно дожидалась в стенах изолятора временного содержания. 

Поведение родителей Айка по отношению ко мне, бесспорно, заслуживало отдельного разговора. Алла Мезенцева активно шла на поправку,  врачи  столичного онкоцентра, еще недавно ставившие ей смертельный диагноз, хором твердили о необъяснимом чуде и лишь несколько человек знали правду об истинных причинах ее выздоровления. Безнадежно влюбленный в жену шефа Олег красочно расписал ей,  как самоотверженно возил фотографию к народной целительнице, но вместо того, чтобы проникнуться к депутатскому помощнику пламенными чувствами,  преданная семейным ценностям Алла лишь горячо его поблагодарила и изъявила желание лично познакомиться со своей спасительницей.

Во многом именно влияние Аллы заставило Дмитрия Мезенцева пересмотреть свою непреклонную позицию –чуть было не потерявший всю свою семью депутат слишком боялся повторения кошмара, и в глубине души прекрасно понимал, что как только он снова начнет диктовать Айку условия, вероятность лишиться доверия сына резко возрастет. Алла первой нашла в себе мужество озвучить внезапно ставшую очевидной мысль: бесполезно пытаться держать Айка в узде, его нужно отпустить в свободное плавание и позволить досыта наесться независимости,  осторожно контролируя, чтобы он не зашел при этом слишком далеко. Проявившая житейскую мудрость Алла Мезенцева не учла одного: невзирая на официально наступившее совершеннолетие, Айк так  и не смог избавиться от юношеского максимализма,  и  в бесконтрольном желании получить от жизни всё и сразу совершал одно безумство за другим.  Впрочем, кое-что в его действиях не могло не порадовать уже отчаявшегося добиться взаимопонимания депутата: этой осенью Айк всем назло блестяще сдал экзамены и поступил, не поверите, на стройфак.

Мы переехали в столицу в середине лета. До самого суда Голубев укрывал меня на ведомственной квартире, показания я давала искусственно измененным голосом из примыкающей к залу заседаний комнаты,  и оказавшийся на скамье подсудимых Валерчик так и не узнал, кто поспособствовал вынесению обвинительного приговора. Одновременно осудили и Витьку Бушмина, горько раскаявшегося в содеянном, поникшего и раздавленного суровым решением Фемиды. Беременная Нюрка ревела белугой, и судебным приставам пришлось насильно выпроваживать сестричку в коридор. Тетку Василису я тоже видела –  хотя в отличие от дочери, она  и не проливала горьких слез,  из зала суда ее тоже выставили после того, как она принялась публично осыпать несостоявшегося зятя отборной бранью.  Я смотрела на своих родственников со стороны и все отчетливее сознавала, что больше никогда  не желаю их видеть. Тетка Василиса и Нюрка  были пешкой в руках Хозяев, и к черной порче они прибегли не по своей воле, поэтому я не держала на них зла, не таила обиды, просто хотела оставить их в прошлом.  Для них я умерла и воскресать не собиралась. Но были  в этом мире и теми, с кем мне остро хотелось поделиться своим счастьем.

Я настолько безгранично доверяла Потапычу, что, робко стучась в дверь его кабинета, я опасалась не возможного разоблачения, а исключительно реакции врача на визит восставшей из мертвых пациентки. В обморок, нарколог, конечно, не хлопнулся, но величайшее потрясение, однозначно, испытал. А еще он внимательно выслушал мое сбивчивое повествование о недавно начатой новой жизни, задумчиво спросил, как долго я уже в ремиссе, и  внезапно предложил мне вести группу анонимных наркоманов, действующую  при столичном реабилитационном центре. Естественно, не бесплатно.

Остаток лета мы с Айком старательно зубрили тесты.  Потапыч посоветовал мне получить специальность психолога и я вынуждена была вспомнить молодость и заняться подготовкой к вступительным экзаменам.  Сдавали мы в один и тот же день,  и когда на дверях вуза вывесили результаты,  Айк долго кружил меня на лестнице, а потом схватил за руку и настойчиво потащил за собой. Я безоговорочно проиграла спор – Айк  набрал в тестировании высокий балл, прошел огромный конкурс,  и как следствие, обоснованно потребовал от меня выполнить условия пари.  Через пару месяцев мы оба получили студенческие билеты. Я – на имя Риммы Мезенцевой.  Родителям Айка мы по моей просьбе так ничего и не рассказали, и наше тайное бракосочетание прошло без обручальных колец и свидетелей

О том, что Айк взял у Евгении Борисовны лишь малую долю причитающихся мне средств да еще всерьез планировал вернуть ей долг, я узнала, лишь после того, как завела разговор о приобретении жилья. Он с поразительным  упрямством стоял на своем, и раз за разом повторял, что мы на все  заработаем сами.  К сожалению, личный опыт подсказывал мне, что спорить с Айком весьма чревато, я для приличия повозмущалась и умолкла. Это был уже не тот «маленький принц»,  с которым судьба свела нас в Перовске. Ему предстояло наломать еще немало дров и наделать кучу ошибок. Пусть его представления о взрослой жизни были наивными и подчас смешными,  пусть он искренне полагал, что состригая обесцвеченные волосы, он становится лет на десять старше, пусть он категорически отвергал материальную помощь родителей, столь необходимую нам обоим в условиях завышенных столичных цен,  пусть он  изо всех сил старался контролировать свою порывистую жестикуляцию – я  интуитивно чувствовала, что он идет правильной дорогой и страстно желала идти с ним в одном направлении. 

Я прилагала все усилия,   стараясь  более или менее пристойно выглядеть, я влезла в кредит ради того, чтобы избавиться от железных коронок,  я по копейке откладывала деньги на лазерную операцию, а однажды утром я проснулась, посмотрела на себя в зеркало и с этого дня больше ни разу не закурила. Если раньше слово «варить» ассоциировалось у меня лишь с процессом изготовления дезоморфинового раствора, то теперь я  с горем пополам научилась готовить и даже завела себе блокнот с рецептами. Поначалу кулинарные неудачи преследовали меня на ежедневной основе,  но со временем я достигла определенных вершин и Айк  уже трижды приглашал  к нам на ужин своих однокурсников.

В университете Айк предсказуемо пользовался бешеной популярностью: он постоянно участвовал в рэп-баттлах,  регулярно создавал граффити-шедевры, а когда на посвящении в студенты он   мастерски продемонстрировал эйртвист, я поняла, что если так пойдет и дальше, меня непременно ожидает мучительная смерть от жгучей ревности. Одно дело ревновать Айка к Юльке, которая все-таки уехала  на учебу в Англию и по слухам даже возобновила дистанционное общение с Денжером,   и совсем другое, смириться с тем, что по нему убивается вся женская часть студенческого контингента! Не знаю, надолго бы хватило моего терпения,  но однажды  ночью на балконе Айк сказал мне нечто очень важное, и я резко перестала обращать внимание на его малолетних поклонниц:

-Посмотри на это небо, Римма – оно существует строго благодаря нам, эти звезды светят только потому, что мы вместе не дали им погаснуть. 

Говорят, что бывших наркоманов не бывает, и героин умеет ждать… Но сейчас, когда в небесно-голубых глазах Айка, еще более ярких  и пронзительных на фоне непривычно темных волос, я   отчетливо увидела бескрайнюю галактику навечно  связавшей нас любви,  у меня из груди непроизвольно вырвался адресованный моему наркоманскому прошлому крик:

-Не дождешься!

 

ЭПИЛОГ

 

Сегодняшний день не похож на вчерашний,

Но мне также здорово сносит башню.

Закончилась ночь, наступило утро.

Я лег спать дураком, а проснулся мудрым.

Она признала меня победителем в споре,

Ее последние слезы – как соль  Аральского моря.

Но на самом деле, победа –наша,

Ведь это мы вдвоем заварили кашу.

Расхлебывали  долго, сломали ложку,

А затем все само утряслось понемножку.

Она говорила - мы слишком разные.

Я сказал –потерпи, мы еще отпразднуем

Секунды, минуты, мгновения, даты –

Всё, что  будет потом, и что было когда-то.

И на звездное небо глаза поднимая,

Я каждый раз лишь одно понимаю:

Дайте знать миру, предайте гласности -

Пока мы вместе –Земля в безопасности

 

 

Конец