А потом фейерверк

 

1

В кристально чистой воде отражались девичьи лица – беззащитные, но вместе с тем – совершенно спокойные. Теперь, когда прежняя жизнь, полная напрасных переживаний, осталась позади, не было на этих блаженных лицах ни усталости, ни напряжения.

Одна за другой, девушки открывали глаза. Там, где они очутились, было светло, но свет не слепил глаза – наоборот, он был мягким и дружелюбным. А ветер ласково шевелил волосы и щекотал кожу…

Первой проснулась Тина. Ей показалось, что она всего лишь моргнула: на мгновение закрыла глаза, за секунду до удара о землю, а открыла их уже в этом райском уголке.

После Тины осторожно приоткрыла глаза Филарета. Она недоверчиво оглянулась вокруг, чуть прищурив глаза.

Затем очнулась Маргарита – худенькая, белокурая, похожая на маленькую птичку. Её глаза тут же наполнились ужасом. Она закрыла лицо руками и заплакала, твердя что-то невнятное о сыне. Внутри её прозрачного тела пульсировал чёрный светящийся шар. От Маргариты исходил запах отчаяния, настолько сильный, что мог убить всё живое вокруг. Именно так пахло на Земле миллионы лет назад, когда вымирали динозавры.

Напротив неё сидела Филарета с мокрыми, будто бы только что вымытыми волосами пшеничного цвета. Большие, печальные голубые глаза казались на её лице чужими: будто она забрала их у кого-то другого и вставила себе в глазницы. На её лице и теле были свежие раны и ссадины. Настроение у Филареты было паршивым – оно не просто упало, а не меньше, чем на дно океана. В груди у неё светился и рвался наружу ярко-красный шар. Девушка пахла обидой, смешанной с жаждой мести - одно из самых ядовитых сочетаний.

Рядом полулежала на траве темноволосая девушка с оранжевыми глазами – единственная из всех, кто был спокоен. Шар внутри неё светился тёплым розовым светом. Она пахла любовью, гармонией и умиротворением. Её короткие волосы послушно развевались на мягком ветерке.

Вокруг них было нескончаемое поле, усыпанное благоухающими цветами. Посреди него - широкая овальная лужа, висевшая в воздухе, подчиняясь чьей-то воле. Вдали – плавная широкая линия горизонта, сливавшегося с небом.

- Либо я умерла, - сказала Тина и выдержала паузу, - либо те конфетки были волшебные.

Её голос нарушил гармоничную тишину.

Словно в доказательство последней мысли некоторые из растущих вокруг неё цветов – а именно те, что были лилового цвета – принялись беспокойно пошатываться в такт дующему ветру.

- Зачем она собрала эту троицу в одном месте? – писклявый голос прозвучал где-то внизу. Услышав его, Филарета растерянно огляделась, но ничего нового не увидела.

- Это не троица, а банальное трио, - ответил другой голосок.

- Что значит трио? А четвёртая где?

Оказалось, беседа велась прямо у неё под носом. Три крохотных существа стояли у её «адидасов».

            - А вы не думаете, что можно было бы проявить к нам чуть больше уважения? – Филарета влезла в этот странный разговор, не до конца доверяя тому, что слышала, и сразу же пожалела об этом, обнаружив, что другие две девушки либо ничего не заметили, либо просто не подали виду. Неприятно быть чудаком, который слышит то, чего не слышат другие!

            Согнувшись, малюсенькие существа убежали в сторону солнца. Филарета не успела разглядеть их лиц, и вообще, были ли у них лица. Приметила лишь две пары чёрных точек – должно быть, глаза.

Сейчас бы ущипнуть себя, да вернуться в действительность. Но Филарета сомневалась, стоит ли это делать - понятно, что ничего хорошего там не уготовлено.

            - Если мы действительно умерли, то умирать не так страшно, как все думают, - сказала Тина.

            Для одного дня впечатлений уже было достаточно. Впрочем, их было бы достаточно и для миллиона дней. Девушки хоть и не чувствовали усталости, но решили прилечь и обдумать произошедшее. Казалось, что ничего нового уже не произойдёт: всё, что могло случиться плохого, случилось, и хуже уже не будет…

Тина сменила позу: села по-другому, поджав ноги под себя.

- Только не говори, что ты собралась молиться, - Филарета покрутила пальцем у виска.

- Это называется ваджрасана. Поза ученика, - сказала Тина и целиком ушла в себя.

 

Тина

2

У природы нет плохой погоды. Это знают все, кто живёт у моря. Все, кроме Тины.

Утром в понедельник миниатюрная спортсменка угрюмо мчала на велосипеде в сторону побережья, не поднимая головы. Впрочем, со стороны трудно было определить, какого пола человек сидит в седле: лицо велосипедиста было спрятано за большими солнечными очками и массивными наушниками, вдобавок прикрыто капюшоном.

Лишь притормозив около ресторанчика, Тина убрала очки в карман и спустила наушники на плечи, не выключая музыку. В этой толстовке она выглядела так, будто пришла сюда что-то украсть.

Прямо у входа она застала женщину в платке, выдающую себя за искалеченную жизнью старуху. Увидев нового зрителя, вызывающая подозрение попрошайка театрально взмолилась:

- Я вынуждена унижаться перед вами, - она прижала кулак к сердцу, - я инвалид. Люди добрые… ноги почти не ходят…

Она замолчала, намекая, что теперь полагается бросить копеечку и идти дальше.

- Какие ещё люди добрые? – Прищурившись, Тина осмотрела пустынную улицу. Вновь повернувшись к женщине, напоролась на пристальный цепкий взгляд. - Что, красномордую девушку видите в первый раз?

После часовой велосипедной прогулки лицо у неё действительно было красным и горячим.

Разговор и без того неловкий, и гудение тяжёлой музыки из наушников не смягчает ситуацию.

Женщина громко сглотнула. Нет, очевидно, театр начинается не с вешалки, а с безысходности бытия. Ну не станет здоровый взрослый человек в здравом уме и трезвой памяти стоять целый день, притворяясь инвалидом!

- Помоги, дочка, ребёнок умирает… - женщина повысила громкость своего голоса до максимума.

- Что, прямо здесь и умирает? – Тина, успевшая восстановить сбитое дыхание, попыталась испугать женщину строгим взглядом. - Бейте меня палками с гвоздями, но не верю ни единому вашему слову!

- А не боишься, доченька, ошибиться? Уж лучше в милости ошибиться, чем в равнодушии! – женщина выдала красивую фразу, явно заученную в церкви, которая находится через одну улицу.

- Знаете что, матушка. Идите-ка вы отсюда, пока я ментов не вызвала.

Она снова посмотрела на попрошайку своими оранжевыми глазами.

У Тины самые сумасшедшие глаза, какие только можно вообразить: цвета хурмы, как линзы, которые подростки покупают на Хэллоуин. И вязкость такая же, что невозможно долго смотреть. С такими глазами Тина могла бы стать «звездой», устраивать шоу и собирать толпы поклонников. Если бы это, конечно, было ей нужно – но ей, собственно, не нужно было от жизни вообще ничего.

- Или давайте так, - помолчав, предложила она, - Я вам - вчерашнюю рыбу, а вы сюда больше ни ногой!

Молчание – знак согласия.

Тина вошла в ресторан, на ходу откидывая капюшон и развязывая объемный шарф:

- Привет!

            - Доброе утро, - её помощница Регина поприветствовала Тину, не оборачиваясь – она раздвигала шторы. - Ты видела это шоу-представление за окном? Я её пыталась прогнать – она ни в какую! Ничего-ничего, вот полиция приедет, и её сразу попросят отсюда. Они же здесь постоянно мониторят.

Женщина, словно ощутив, что на неё смотрят, закопошилась в складках своей длинной юбки.

- Ой, - Регина порозовела.

- Спокойно, - сказала Тина. - Ты говорила, у нас рыба со вчерашней вечеринки осталась?

            Регина непонимающе кивнула и махнула головой в сторону холодильной комнаты.

Туда и направилась Тина, достав из ящика под барной стойкой ключ, хотя обычно и не подкармливала бездомных, даже если речь шла об умирающих от голода котятах. Но не выбрасывать же полкило сёмги! Из холодильника она вернулась с прозрачным пакетом, полным жареной рыбы, и пол-литровой бутылочкой прохладного имбирного чая.

- А теперь, мать, как договаривались!

- Спасибо, - женщина взяла пакет и быстрым шагом, позабыв про свои почти не ходящие ноги, унеслась прочь. Вот как, оказывается, можно выбить из колеи назойливую попрошайку! Она, наверное, и в страшном сне не могла себе представить, что придётся говорить с кем-то более пяти секунд. Обычно-то оно как происходит: выкрикнешь слёзную историю, упадёшь на колени, и прохожие, через одного, смущённо кидают в шляпу монеты, сколько есть в кармане, не пересчитывая.

- Ты представляешь, да? - засмеялась Тина. - Ничто так не бодрит, как наорать на кого-нибудь.

- То есть, кофе тебе не делать? – уточнила Регина.

- Разумеется, делать!

У них с Региной хорошо слаженный тандем. Если не считать того, что Регина приходит на работу по большей мере для того, чтобы поболтать. А Тина, за несколько лет жизни в полном одиночестве превратившаяся в интроверта или даже в соципата, терпеливо ждет, когда же коллегу отпустит.

Тина села с лэптопом за самый маленький столик в углу зала, надела на нос очки. Плохое зрение она считала своим безусловным минусом, который мешал её образу сильной и независимой нахалки. В них она становилась похожа на стеснительную старшеклассницу.

Через пару минут перед ней уже стоял свежесваренный кофе. Сделав первый глоток, Тина откинулась на спинку стула.

Регина делает кофе по-особенному. Полстакана овсянки смешивает с тремя четвертями соевого молока, щепоткой соли и корицы и варит, пока эта кашица не приобретёт сливочный аромат. После снимает с огня, добавляет палочку корицы и чайную ложку ванильного сахара без горки. Получившуюся массу перекладывает в чашку и только потом вливает сверху эспрессо. Et voila! Эспрессо с овсяной пенкой отправляется в руки клиента.

- Только из-за этого тебя здесь и держу,- Тина взглянула на подругу исподлобья.

- Бестактность – твой конёк.

- Знаю. Спасибо, - Тина соединила руки в «намасте» и благодарно кивнула.

Несмотря на деспотичный характер Тины, Регине нравилось на неё работать. За молчаливыми людьми вообще интересно наблюдать. Что за мысли водятся у них в голове, когда они вот так вот часами почти неподвижно смотрят в окно или в пустой экран лэптопа, не произнося ни звука? А она ведь совсем одна. Днём и ночью. Что сделало её такой?

Тут Тина будто прочитала её мысли.

- Прекращай на меня так пялиться. Некоторые посетители уже подозревают, что мы с тобой две лесбиянки в сезон охоты.

Когда Тина не молчит, она хамит.

- Ещё чего. Я всё еще жду своего принца, - поспешно ответила Регина.

Вернувшись к протиранию столов, Регина прибавила звук на радио. Она то и дело поправляла выбивающиеся из ободка волосы.

- Если не перестанешь красить волосы в жёлтый, так и останешься кудрявым псом, - Тина отвернулась от Регины, которую по-своему любила, но не хотела, чтобы та привязывалась к ней, тем более - приставала с излишне личными вопросами.

Регина была похожа на второстепенную героиню какого-нибудь подросткового сериала. Недостатков у неё был целый багаж: низенькая, маленькие глаза, пышная копна выжженных светлых волос, собранных назад широким ободком. В чём она заявится на работу – каждый раз сюрприз. Обычно это были яркие летние костюмы. Она постоянно подворачивает волнистый локон за ухо, чтобы видно было девичьи татуировки: сердечко за левым ухом, звезда за правым. А на теле у Регины – россыпь из громких лозунгов на латыни, в духе «Veni, Vidi, Vici», которым сама Регина отчего-то не следовала.

- Страшно представить, что у тебя там под трусами набито… – сказала ей Тина в первый день знакомства, когда та пришла на собеседование, - надеюсь на иероглифы? - Для Регины до сих пор остаётся загадкой, почему её в тот день наняли.

В последнее время Тина предпочитает ни с кем подолгу не общаться, но чтобы не зачахнуть дома в четырёх стенах, уходит с утра в свой ресторан и засиживается там до самого вечера. Специфика ресторана была для неё очевидной с самого начала, когда Тина только задумалась об открытии собственного заведения: морепродукты. Всё-таки, на берегу моря с этим добром проблем нет, да и делать с морскими тварями ничего особенного не надо: всего лишь приготовить на гриле (или кто как попросит), полить соусом (выбор из трёх) и подать, либо с вином, либо с холодным чаем.

Её родители были общительными людьми, в чьих телефонах были записаны даже не десятки, а сотни чужих номеров. По выходным в доме всегда были гости, которые заходили просто на чашечку кофе. В детстве Тина с семьёй частенько ездила отдыхать за город, вместе с большой компанией родительских друзей. А теперь, повзрослев, она обожает бывать в одиночестве: гулять по парку, ходить на выставки художников-авангардистов и экспериментальные театральные постановки. Ей не нужны постоянная компания, лишние разговоры, чьи-то непрошеные советы. Ей нравится самой выбирать ресторан, маршрут, музыку. Она любит молчать. Иногда она безвылазно сидит дома, как крот в норе. Читает книги, рисует или просто лежит на полу, закрыв глаза, и думает. Например, о том, как бы ей хотелось увидеть себя в детстве со стороны. Тогда, может, вся её жизнь сложилась бы по-другому…

Она была бы не она, если бы родилась в другом месте. Может, из неё выросла бы балерина, а может, попрошайка, промышляющая на углу улицы у ресторана. Может, она вообще никогда не оказалась бы в этом проклятом городе!

Однажды Тина, спрятавшись в своих мыслях, молчала несколько дней. Могла бы и больше, но жизнь в мегаполисе заставила её говорить.

Своих друзей она могла бы пересчитать по пальцам одной руки, считая Олли - повара и Регину - официантку. Впрочем, что такое настоящий друг? Это человек, у которого можно взять его последнюю пачку чипсов и съесть всё до последней крошки, и тебе за это ничего не будет. Были ли такие люди в окружении Тины? Она сомневалась…

- Мы сегодня собрались на пляж, - сказала Регина, - пойдёшь с нами?

Тина приоткрыла рот и от неожиданности стала запинаться:

- Да. То есть, нет.

- Ты знаешь, что ты единственная в этом городе, кто не ходит на пляж?

- Чего я там не видела? - она наморщила лоб, - У меня много работы,

- Ты уверена? А то я могла бы познакомить тебя кое с кем. И когда ты умрёшь, будет хоть кто-то, кто придёт к тебе на похороны.

От одной мысли, что она может с кем-то встречаться, у Тины начинает подрагивать глаз. Стараться кому-то понравиться, биться головой об стену, лишь бы произвести ложное впечатление? Ещё чего! Нет, эта история не про неё. Она не создана для каких бы то ни было отношений. Никаких мужчин!

- А меня могила не страшит. Всё рождённое должно умереть, - подметила Тина.

- Всё рождённое должно сначала пожить.

Тоже вполне справедливое замечание, которое трудно оспорить.

- Надеюсь, ты не собралась учить меня жизни?

Регина никогда не уговаривала Тину слишком настойчиво. И так ясно, что у неё на всё найдутся отговорки. Зато на тренировки у неё всегда есть время: и на скалодром, и на велосипед, и на йогу.

- Йоганутая ты. Сколько можно сидеть в одиночестве?

- Это не одиночество. Это покой.

Новых людей в свою жизнь Тина почти не впускает, хотя иногда ей этого и хочется. Нет, само собой, она живёт в социуме и контактирует с людьми – с обслуживающим персоналом, будь то продавец или мастер маникюра, с коллегами, с посетителями ресторана, в конце-то концов. А от посетителей отбоя нет: местные жители очень любят это заведение. Так что общения ей хватает с избытком.

- Как скажешь,- Регина смягчилась,- так отпустишь меня сегодня пораньше?

- Обслужишь клиентов и проваливай, - кивнула Тина и вставила в уши наушники, чтобы более не слышать ни слова.

 

3

 

Летом 2010 года Тина осиротела. Ей было шестнадцать лет, когда скоропостижно скончался её отец. Вышел с утра на пробежку, сердце ёкнуло - и всё. Пришло его время. Выдернули жизнь человека из розетки и отбросили шнур в сторону.

Тине позвонили из областной больницы в половине пятого утра, попросили срочно приехать на опознание. Сказали, что его тело привезли неизвестные. А как она приедет? Не меньше суток ей понадобится, это уж точно. Не зря отец просил не уезжать - видимо, предчувствовал неладное.

Сразу же нахлынули воспоминания о последних днях, когда Тина видела отца живым… Боже, если бы она только знала! Если бы она знала, то вообще никуда бы не уехала из родного города. Жила бы тут спокойно, занималась бы тем же, чем и остальные жители, и была бы этому рада. Почему, когда покидаешь родные края в поисках лучшей жизни, никто не предупреждает, что при этом ты навсегда теряешь родных людей?!

Поэтому Тина так не любит океан. Она приехала к нему окрылённая, влюблённая в волны, мечтающая найти своё счастье под звуки гитары и тёплый морской ветерок… И вот чем обернулись эти наивные бредни о лучшей жизни…

…Тину встретил ночной санитар морга. Её провели в специальное помещение, где кроме холодных стен её встретили такие же холодные тела. Санитар молча отодвинул с лица простынь, открыв безжизненное лицо. Тина тут же отвела взгляд. В этот момент она сама услышала неумолимый шёпот смерти…

- Да, это мой отец.

Последовало молчание, которое было оглушительнее всякого крика. Ни истерики, ни обморока – Тина лишь подумала: как хорошо, что у него закрыты глаза, и она запомнит его лицо с нежным взглядом и доброй улыбкой.

Сообщить о случившемся было больше некому, кроме сестры Лидии, с которой Тине совершенно не хотелось общаться. Но она собралась с духом и всё-таки позвонила ей, правда, после второго гудка сбросила и отправила сообщение:

«Папа умер».

С тех пор телефон Тины часто звонит посреди ночи.

В день похорон она перезнакомилась с кучей людей. У Тины до сих пор не укладывалось в голове, как столько народу вместилось в одну комнату. Отцовские друзья шли нескончаемым потоком, подходили по очереди, говорили какие-то нужные, как им самим казалось, слова и тут же уходили прочь, будто чего-то стеснялись. Никого из них она толком не запомнила, просто потому, что сидела на диване, не решаясь поднять глаз – не говоря уже о том, чтобы вглядываться в лица. В тот день Тина почувствовала себя экзотическим зверьком в клетке зоопарка, к которому подходят люди, один за другим, да ещё так медленно, что хочется вскочить, помахать рукой каждому из них и убежать, лишь бы эта мука поскорее закончилась. Нет, такого позволить себе она не могла, хотя бы из уважения к отцу.

А вот её сестре это уважение явно было незнакомо. Лидия ещё не объявилась. Наверное, опять скажет, что опоздала из-за пробок по дороге из аэропорта… Но как можно опоздать на похороны родного отца, пусть даже и из-за пробок? Хотя Тина не злится на сестру за это. Она ненавидит Лидию по многим другим причинам.

- Возьми, - незнакомые мужские руки протянули ей наполненный бокал. Чёрт знает, чего туда плеснули - воду, лекарство, а может, водку? Лучше, если водку.

Она лишь чуть-чуть приподняла голову и упёрлась взглядом в чьи-то колени.

- Попей воды – сказал чужой голос. Впрочем, тогда ей любой голос казался чужим, даже свой собственный, тот, что звучал у неё в голове и нёс какую-то чепуху, которую она никогда не смогла бы произнести, будучи в здравом уме.

- Возьми стакан, пожалуйста. Я не отойду.

Да кто это вообще такой?! Что за нахал лезет в её личное пространство?

Пришлось сделать усилие и выпрямиться.

- Ты когда ела в последний  раз? Хотя бы попей воды, - настаивал мужчина в сером костюме. - А если стесняешься - отойди туда, где никого нет.

И чего это он так разоделся, как будто не на похороны, а на свидание в ресторане с какой-нибудь мадмуазель в длинном платье и перчатках!

- Простите, но мне действительно нужно отойти. Не провожайте.

Стоило Тине встать с кресла, как люди принялись переглядываться и молча обмениваться какими-то жестами, возможно, означавшими: «Посмотрите на неё, совсем сошла с ума от горя!» Точнее сказать она не могла – глаза предательски застилала мутная пелена. У неё и без того плохое зрение, а теперь приходится двигаться по родному дому на ощупь.

«Страшно подумать, какой у меня вид! Этим людям будет, что обсудить», - как-то само собой пролетело у Тины в голове, хотя её внешний вид её никогда особенно не волновал, тем более – в такой момент.

Она ненавидела всех этих «друзей». Говорят, что друг познаётся в беде – а на самом деле, большинство людей, которые оказываются рядом в трудную минуту, просто хотят посмотреть на чужую жизнь и похвалить себя за то, что у них, оказывается, не так уж всё и плохо.

Тина с облегчением вошла в ванную комнату и тут же заперла дверь. Теперь она точно осталась одна и может хоть усесться на холодную плитку и заорать. Но вместо этого умылась хорошенько холодной водой и попыталась взбодриться. Иногда можно побыть слабой, но не сейчас: отец умер, и теперь она здесь за главного.

Толкнув дверь, она решительно зашагала обратно к клетке, которую сама же и установила. И не потому, что ей хотелось туда вернуться. Просто смирилась с неизбежным: раньше начнём - раньше закончим.

Такой был странный день, что ей даже удалось неведомым образом увидеть себя со стороны: сидит скрюченная иссохшая девушка, растирает руками ноги, будто от холода, хотя за окном июль. Волосы так туго собраны в хвост, что кожа головы натянулась, словно мембрана барабана, и лоб переливается, будто пластиковый. На щеках – следы плохо вытертых слёз. Жалко эту девушку, хоть себя жалеть и не принято. Хочется накрыть её огромным одеялом, чтобы никто не мог до неё добраться.

- Иди-ка ко мне, дорогая, - мерзко проскрипел прокуренный женский голос. – Позволь мне тебя обнять.

Тина не отстранилась: на это не было сил, да и не хотелось ни с кем ругаться в такой день. Её прижали к платью, обшитому бисером, который царапал её лицо, отчего Тине стало ещё неприятнее.

- Милая, ты зачем оттолкнула Виктора? Я тебя не упрекаю, вовсе нет… Он тебе воды принёс, - сестра держала её за плечи. - А я его об этом даже не просила. Приятно-то как!

Приятно ей, видите ли! Боже правый! Тина с трудом притупила свой гнев, чтобы не поддаться соблазну послать сестру куда подальше.

- Значит этот – твой? – спросила Тина, когда он отвернулся.

- Мой.

Сестра ослабила хватку, и Тине, наконец, удалось отстраниться и рассмотреть сестру, которую давно не видела. Молодая женщина: красивое, идеально загорелое овальное лицо, глаза сверкают ярче вычурного бисера – видимо, уже ничего не принимает. Перчаток, конечно, нет, но вид у Лидии всё равно довольно праздный. И именно руки выдают её непорядочный образ жизни. Этими тощими, исколотыми руками сестра разрушила их семью, заставила Тину облиться слезами, когда мать, обессиленная выходками дочери-наркоманки, сделала свой последний вздох.

- Не знала, что на такое мероприятие есть дресс-код!

Лидия проигнорировала замечание и протянула ей белый платочек, висевший на её костлявом длинном пальце, как на крючке.

Для чего она здесь? Взяла, заявилась спустя столько лет, как ни в чём не бывало, разодетая, да ещё и не одна.

Тина вырвала у неё из рук платок и демонстративно бросила его на кресло.

А Лидия уже разговаривала с собравшимися здесь людьми – так, будто речь шла о смерти какой-нибудь рок-звезды:

- Какая досадная внезапная смерть! А ведь он даже у врача давно не был – просто потому, что не жаловался на здоровье…

Тина смотрела на происходящее, не веря своим глазам. Вокруг Лидии быстро собралась толпа. В руках у каждого был бокал. Не прощание с покойником, а какая-то коктейль-вечеринка.

Когда люди разошлись, а Виктор отлучился покурить, сёстры остались вдвоём.

Когда они стояли рядом, их непохожесть особенно бросалась в глаза. Рядом с Лидией смуглая кожа Тины смотрелась мраморной.

Лидия первым делом вновь попыталась обнять сестру:

- Может, ты переедешь к нам с Виктором? – сразу сообразив, что Тину просто так не уговорить, Лидия тут же продолжила: - У Виктора большие связи. Если захочешь, он пристроит тебя в хороший университет.

Лучше бы она этого не говорила. Сама того не ожидая, этим предложением Лидия вогнала Тину в ярость.

- Зачем ты приехала? – Тина отстранилась на шаг назад.

- О чём ты говоришь? – Лидия захлопала густо накрашенными ресницами. - Как я могла не приехать…

- Ты поставила свою жизнь выше всех остальных! Ты мать угробила, а теперь приехала на мёртвого отца посмотреть? Я уезжаю после похорон! Увидимся завтра, и, я надеюсь, в последний раз.  Больше я не хочу слышать о тебе.

В гостиную вошёл Виктор.

Лидия бросилась в его объятья. Воспользовавшись тем, что сестра отвлеклась, Тина нагнулась, чтобы поднять брошенную на диван куртку, и направилась к выходу. Распахнула дверь. Замерла на пороге. Обернулась.

- До свидания, сладкая парочка, - она плюнула на траву. - Ромео и Джульетта, тоже мне.

Лидия и Виктор оторопели.

 

4

 

Оставив велосипед у стены, Тина отперла дверь ресторана. Накануне вечером позвонила Регина, и сказала, что заболела. Тина разрешила ей не выходить на работу, чтобы не разносить заразу. Хотя вместо этого следовало отругать Регину за то, что она, судя по всему, опять собралась всю ночь дебоширить в баре, чтобы наутро свалиться с тяжёлым похмельем.

Тина повернула табличку на двери стороной «Открыто» и крикнула повару:

- Олли, доброе утро!

Было слышно, что на кухне работа идёт полным ходом. В ресторане пахло яичницей и сладким чаем.

- Привет! Заезжал Робин, оставил три ящика вина. Ты заказывала? Только не говори, что нет. Я поставил свою подпись!

Растерянный Олли стоял перед ней в подвёрнутых до щиколотки джинсах и сером фартуке с надписью kitchen. Олли всегда приходит раньше всех, но право открыть ресторан для посетителей всегда остаётся за Региной и Тиной.

«Хоть кто-то здесь делает свою работу…»

- Да, всё отлично. - Тина скинула с себя куртку и сменила солнечные очки на обычные. - Регины сегодня не будет.

С этими словами Тина засучила рукава и принялась распаковывать ящики. Она бережно протирала бутылки салфеткой и раскладывала их по отдельным секциям.

- Тебе помощь нужна? – спросил Олли.

Тина помотала головой.

Вино – особая гордость её ресторана. Как-то раз Тина была во Флоренции и захватила оттуда несколько бутылок на свой вкус, для ресторана. Всем понравилось. Потом было много проб из Нового Света, и в кафе постепенно сложилось качественное меню на любой вкус. Сейчас винотека насчитывала около семисот наименований, среди которых было и белое вино, и розовое, и портвейн, и даже парочка бутылок синего испанского вина. Но искушённые городские модники в последнее время из всех вин предпочитали биодинамическое.

Тина давно заметила, что люди, живущие на побережье моря, более открыты новому. Постоянные посетители её ресторана крайне редко заказывали одно и то же. Поэтому она всё чаще и чаще привозила им новинки, пусть даже и идиотские на первый взгляд.

Словом, ресторан был для Тины отдушиной. И более того – делом всей её жизни. Она работала сама на себя – а это само по себе значит, что всё не так уж плохо.

С этой мыслью Тина взяла в руки накладную и поставила галочку напротив каждой бутылки, которую только что собственноручно протёрла и поставила на полку.

Услышав, что дверь открывается, Тина обернулась.

В ресторане появился молодой темнокожий мужчина: мелькнул в лучах дневного света и тут же слился с чёрной дверью, закрыв её за собой.

- Здравствуйте, - он обратился непосредственно к Тине, - у вас неплохой вкус.

- Спасибо.

- О, моя родина! - он взял с полки бутылку, пальцем провёл по этикетке.

«Можно было и не пояснять…» - подумала Тина, а вслух сказала, одобрительно кивнув:

- От него вообще рвёт в клочья. Шикарное вино.

Молодой человек тут же уселся за стол:

- А покушать у вас тут есть?

- Само собой. Сейчас я принесу меню.

- Джигме, - он протянул Тине руку, широко улыбаясь.

- Тина, - ответила она, даже не осознав, что уже попала на крючок.

А что? Не шарахаться же от мужчин, как дикая.

Он взял в руки меню, бегло просмотрел и отодвинул.

- Что посоветуешь вкусного? - он сразу перешёл с ней на «ты».

- У меня всё вкусно. Советую гребешки.

Даже сидя, Джигме всё равно был выше Тины. Ей вдруг стало неловко за свои метр пятьдесят шесть.

- Давай. Раз уж такое дело, может, составишь мне компанию за обедом?

- С радостью, - неожиданно для самой себя сказала она и направилась на кухню: - Олли, морские гребешки на гриле и овощной салат с кукурузой. Спасибо!

Тина взяла с полки южно-африканское вино, на которое указал гость, и села напротив Джигме, сама не понимая, зачем.  Если бы она могла в тот момент увидеть себя со стороны, то изумилась бы тому, как засверкали золотом её глаза.

Часто, желая подчеркнуть приятность общения с новым человеком, говорят: «как будто встретил старого друга», «ощущение, что мы знакомы всю жизнь». Тина, наоборот, почувствовала, что Джигме не такой, как все те люди, которых она когда-либо знала. Он точно не был человеком из её прошлого, если у неё вообще было прошлое. Вернее, оно у неё, конечно, было, но Тина изо всех сил старалась от него убежать. Хотя убегать от прошлого – глупость и пустая трата сил. Время уходит само по себе, быстро и без предупреждения.

- Давно здесь живёшь? – поинтересовалась Тина.

- А я здесь и не живу.

- А…ну да, в принципе, это заметно, - она усмехнулась, - но говоришь ты очень хорошо. Это я тебе заявляю как человек, выступающий за ликвидацию безграмотности!

- Это неправда.

Да, пожалуй, не совсем правда. То есть, акцент у гостя был, очень сильный и грубый, но в его речи не было ни единой грамматической ошибки. Грамотность – на высшем уровне, но правильно произносить слова не научился.

- Для человека, который родился не здесь, я имею в виду.

- Ты что, расистка?

- Ага, - она кивнула, - и жру младенцев. Это тебе не Америка. Не получится засудить меня за латентный расизм. За гребешки всё равно придётся платить.

- Я и не тешу себя надеждой.

Они разговорились. Джигме рассказал, что он родом из африканского племени, живущего у подножья Килиманджаро.

Она тайком подумала: знак? Даже заерзала на стуле от такой приятной неожиданности.

- Правда? Килиманджаро - это моя маленькая мечта, - она прокашлялась. - Огромная мечта!

- Так ты альпинист? – Джигме с аппетитом дожёвывал последний кусочек.

- Да.

- Куда уже восходила?

- Я тренируюсь на скалодроме.

Джигме закатился смехом так, что все посетители кафе дёрнулись от испуга.

- My ass, - у него даже слюни брызнули. Своими белыми зубами он осветил весь зал. Кстати, пора включить свет. За обедом в приятной компании Тина и не заметила, как стемнело. Обычно за освещением следит Регина.

- Дорогущие у тебя, наверное, имплантаты.

- Ладно,- он кое-как успокоился. - Один-один.

- А здесь ты что забыл? Не на Орлиное Гнездо ведь приехал посмотреть?

- Тебя приехал увидеть.

- Два-один.

Джигме допил последний бокал вина. Расплатился, попрощался холодно. Так, будто эта беседа была для него не более чем радио, звучащее в качестве фона.

Тина в тот день закрыла кафе раньше обычного и сразу пошла домой – в самое родное и тёплое для неё место. Однако, переступив через порог, она ощутила разочарование.

Это не дом.

Здесь никто не ждет.

Она хотела бы увидеть Джигме снова. Но он не взял её номера телефона. Не оставил своего. Не предложил встретиться. Поэтому и надеяться не на что.

А чего она хотела? Нельзя столько лет отказываться от общения с людьми и рассчитывать на то, что первый понравившийся человек не поступит с ней так же.

Да и на самом деле, о каких отношениях можно было думать? Он приехал и уехал в очередное путешествие. А таких очарованных дурочек у обаятельного красавца в каждом городе, и не по одной.

Главное на сегодняшний день – не ждать от судьбы невероятного.

Тина легла спать, чувствуя острую жалость к себе.

 

5

 

К удивлению Тины на следующий день он пришёл в то же время. И на следующий день после того. Джигме стал частым гостем её ресторана. Каждый день он пробовал новое блюдо, ни разу ещё, если Тине не изменяет память, не повторившись.

Сегодня ресторан получил свежие японские креветки. Тина не удержалась от того, чтобы угостить Джигме. Кто знает, был он в Японии или нет.

Они сидели за «своим» столиком и болтали обо всем подряд. Обычно он рассказывал об альпинизме, о вершинах, которые сильнее всего закалили его характер. А она лишь внимательно слушала, запоминая каждое сказанное им слово. Ему тридцать пять, а он уже где только не был! Его жизнь – это странствия по горным склонам всего мира. То, с какой страстью он говорил о горах, вызвало у Тины давно забытое чувство безукоризненной любви к жизни.

- Наверное, скалолазание у тебя в крови?

- Нет, совсем наоборот, - ответил Джигме. - Масаи не ходят в горы.

- Серьезно?

- Абсолютно.

И, несмотря на это, в прошлом году Джигме покорил Эверест! Он рассказал, что шерпы – тамошние жители - добираются до пика за две недели, тогда как обычным людям приходится тратить на это шестьдесят шесть дней, включая процесс акклиматизации. То есть, львиную долю времени ты не восходишь на вершину, а снова и снова поднимаешься и спускаешься по склону, чтобы при покорении вершины не перегрузить сердце и другие органы.

Креветки он оценил (не зря Тина их расхвалила), и после плотного обеда они отправились на прогулку. Ходили вдоль берега, ели черничное итальянское мороженое. Тина показывала ему городские достопримечательности. Интересно, каким видят туристы этот городок, в который она была влюблена, когда только приехала сюда совсем одна? Туристом она здесь никогда не была, на это не было времени, как и желания прослыть понаехавшей. Все прелести изучались уже по ходу дела, по пути из дома на работу и обратно.

- Надо купить путеводитель, - сказал Джигме.

- Я дам тебе свой, у меня он всё равно лежит без дела.

Они шли по набережной и продолжали беседовать, обнаруживая между собой всё больше схожестей.

- В моих горах тебе бы понравилось.

- Ты меня нихрена не знаешь.

Он подошёл к ней поближе и огромной рукой игриво дёрнул за краешек капюшона.

- Скалодром – это лишь имитация восхождения. Пустая трата времени.

- Я так расслабляюсь.

- Не верю. Тебе придётся по нраву преодоление естественных препятствий. Именно естественных. Тех, которые создаёт природа.

- Никогда об этом не думала!

А ведь и правда, все трудности в повседневной жизни человек создаёт себе сам. Даже дождевые тучи, говорят, человечество уже научилось вызывать и отгонять искусственным путём. Что уж говорить о людских отношениях!

Джигме вызвался проводить Тину до дома.

- Не стоит. Мне отсюда недалеко, - она попыталась отказаться.

- Заодно дашь путеводитель!

Они дошли до двухэтажного здания. Тина пригласила Джигме войти.

Она сама скрылась в соседней комнате, а гость сел на пуфик в прихожей, озираясь. Поистине, он оказался в необыкновенном месте. Вся комната была заполнена книжными полками от полу до потолка. Меж нескончаемых задачников и томов по физике и математике попадались и неожиданности: книга рекордов Гиннесса, Коран, Большая Советская Энциклопедия в пятидесяти томах, Инкунабула, куча путеводителей. А «Введение в языковедение» странным образом соседствовало со словарём русского мата.

- Для такой образованной девушки ты слишком много материшься!

- Как и положено настоящему здравомыслящему носителю великого и могучего, - голос Тины послышался из соседней комнаты.

Джигме достал словарь, и, листая его, наткнулся меж страниц на рецепт омлета из яиц свободно пасущихся кур с вялеными томатами.

- Здравомыслящие люди, и правда, ищут по городу свободно пасущихся кур?

- Бывает и такое.

- Я должен показать тебе Килиманджаро, - кажется, Джигме захотел её чем-нибудь удивить в ответ. - Подъемы туда проходят нелегко. Ни одна тренировка не выжмет из тебя столько, сколько восхождение на вершину! И мне всё равно, веришь ты мне, или нет.

- Настоящий альпинизм – это, конечно, хорошо, но слишком опасно. Нецелесообразно рисковать, просто чтобы что-то кому-то доказать - отрезала Тина.

- А целесообразно заполнять свою жизнь, как старый сундук, ненужными переживаниями и однообразностью жизни? – Голос Джигме стал умоляющим. Кажется, ещё чуть-чуть – и гость на колени перед ней встанет, лишь бы она с ним согласилась.

«Сука! Ненавижу моменты, когда кто-то из окружающих оказывается умнее меня».

И Тина неожиданно для себя решила поддаться. Её и саму удивило, как легко она забыла о своих убеждениях.

- Хорошо, будь по-твоему, но сначала я покажу тебе свой мир, - сказала она появившись в прихожей, и протянула Джигме тоненький путеводитель.

Они договорились встретиться на скалодроме в пять часов.

- Понятия не имею, что там нужно делать, - сказал Джигме.

- Ничего из такого, чего ты ещё не делал. Всё оборудование дадут напрокат. Просто оденься максимально удобно, чтобы ничего не стесняло движения.

Находясь наедине с Джигме, она глупо ему улыбалась, не зная, как себя вести. К своему удивлению, Тина заметила, что он был в таком же состоянии.

На прощание Джигме схватил Тину за локти, кивнул и вышел.

Тина в замешательстве смотрела в глазок, наблюдая, как он спускается вниз по лестнице. Она ожидала от него всего, что угодно, любого прощания, кроме этого смешного поглаживания рук. Убедившись, что Джигме вышел из подъезда, Тина отошла от двери и громко засмеялась. Ей польстило, что он не стал домогаться её или просто намекать на возможное продолжение вечера. Она, конечно, читала о джентльменах, но не была уверена, что этот редкий вид сохранился по сей день.

Тина отодвинула в сторону кресло, которое высокой спинкой закрывало давно забытое зеркало. Она смотрела на себя оценивающе, и, надо признать, отражение её порадовало. Она в прекрасной форме! Сильные стройные ноги, красивая линия плеч, изящные ключицы…Это правда, что никакие усилия не проходят зря. Довольная Тина меняла перед зеркалом позы, пока вдруг не замерла, остановив взгляд на собственном лице. Сейчас в её внешности появился тот самый недостающий штрих, который делает женщину красивой – блеск в глазах.

 

На следующий день они встретились на скалодроме. В помещении, где пахло потом, а никаких окон для проветривания не наблюдалось, тяжело было настроиться на романтику.

 

6

 

Через неделю рано утром Тина стояла в аэропорту Килиманджаро. Она щурилась, пытаясь высмотреть в толпе знакомое лицо.

Стоило ей надеть очки, как Джигме появился прямо перед её глазами.

- Только не говори мне, что всё это время стоял тут!

- Доброе утро,- сказал тот и поцеловал Тину в губы. Та ощутила, что расплывается в его руках, как смола по стволу дерева. В последнюю их встречу они приветствовали друг друга лишь неловким кивком головы.

- Привет… - только и смогла вымолвить она.

- Хорошая погода. Как на заказ. - Джигме закинул себе на плечи рюкзак с её вещами.

- Ага…

Восхождение было запланировано всего за неделю. Времени подгадывать погоду у них не было, поэтому сегодняшнее солнце оказалось настоящей удачей, «зелёным светом» от высших сил, благословением на свершение великих дел.

Они двинулись сквозь толпу. Африканцы у себя на родине совсем не такие, как в Америке. Наверное, потому что здесь они не чувствуют себя в меньшинстве, и их никто не встречает косыми взглядами. Первое, что бросается в глаза – насколько ярка их культура. Люди вокруг были разноцветными и красивыми, как экзотические птицы.

Тина и Джигме шли туда, где стоял сияющий новизной мотоцикл, который они тут же оседлали, привязав её походный рюкзак к багажнику. А громкий рёв двигателя окончательно их разбудил. Крепко обхватив Джигме за живот, Тина старалась не жмуриться от страха, чтобы не упустить из виду живописные места.

Они подъехали к лагерю у подножия зелёной горы, где обитало несколько групп американских и китайских туристов.

Джигме отцепил рюкзаки от багажника. Его рюкзак был втрое больше, чем рюкзак Тины – она даже задумалась, не забыла ли чего.

Джигме вывалил содержимое своего рюкзака на землю и стал копошиться в горе вещей. Она, тем временем, любовалась им исподтишка. Идеальные черты лица! Такое чувство, что Бог, создавая его, проверял все пункты по чек-листу. Нигде не упущено.

            - Чёрт, я забыл взять еду, - сказал Джигме, хотя Тина его не слышала. - Подожди минуту.

            Может, сегодня он просто промазал? Хотел по-дружески поцеловать её в щёку, но она повернула голову, и вышла ошибка. Впрочем, очень приятная ошибка.

            Через минуту он, как и обещал, вышел из магазина с полным пакетом протеиновых батончиков.

- Ну что, пойдем?

- Вот так сразу? – Тина непонимающе уставилась на Джигме.

Она надеялась отдохнуть в гостинице, плотно позавтракать, прогуляться по местным достопримечательностям…

- Конечно. Выходим из чёртовой зоны комфорта!

Ничего не возразив, она послушно закинула рюкзак себе за спину. Проверила карманы: очки, жвачка, телефон – всё на месте. Джигме сделал то же самое.

Первые два дня прошли великолепно. Они шли, резво обгоняя друг друга, и иностранных туристов, любуясь красотой природы и напевая Jambo Bwana. Весь первый день они неторопливо преодолевали тропические джунгли, переночевали в палатке, а затем двинулись дальше, приближаясь к точке восхождения на вершину. Тину, предвкушавшую что-то новое и необычное, переполнял восторг, и Джигме это видел:

- Я же говорил тебе, что ты только-только начинаешь жить! Готов поспорить, горы станут для тебя наркотиком.

Было около семи часов вечера, когда они добрались до лагеря.

- В полночь начинаем восхождение, - сказал Джигме.

Тина скинула на землю рюкзак и села на ствол упавшего дерева. Переполнявшее её счастье уступило место приятной усталости с лёгким привкусом страха перед неизведанным.

Джигме видел, что она волнуется, хоть Тина и полагала, что ей удавалось мастерски это скрыть. Он энергично задвигался перед ней в танце Couper Decaler.

- Ставлю тридцатку, что ты так не сможешь, - он подмигнул Тине, не останавливаясь.

- Я не танцовщица, но тридцать баксов есть тридцать баксов!

Рядом со своим симпатичным спутником Тина быстро раскрепостилась, потеряв контроль над своими руками и бёдрами. Под его пение её тело само начало двигаться:

- Это круто!

- Круто, что я родился чёрным. Лучшее, что со мной случилось в жизни! - он поднял Тину на руки, как куклу, и закружился вместе с ней.

Танец – это счастье. Счастье – это жизнь. И Тина почувствовала это каждой частичкой своего тела.

Джигме развёл костёр, установил палатку, раскинул спальные мешки. Затем пошарил в левом кармане, вынул телефон и отправил кому-то сообщение: «Дошли до лагеря. Позвоню завтра».

Тина прочла это краем глаза. Кому он постоянно написывает?

В лучшем случае, у него есть девушка. В худшем – жена и десять детишек, которые думают, что папка с копьём носится по джунглям в поисках еды.

Окрыляющее состояние счастья утихло. Лоза должна страдать, иначе вино будет легкомысленным. Но Тина ведь не лоза!

И всё-таки она ничего не стала спрашивать. Тину одолела зевота, и она так и отправилась спать с чувством недосказанности.

Будильник прозвенел ночью в половине двенадцатого.

Джигме собрал экипировку, достал термос с крепким чёрным чаем, сделал глоток.

            - Пить будешь?

- Кто же откажется, - Тина улыбнулась. - Спасибо.

Съев пакетик с орехами и протеиновый батончик, Джигме куда-то убежал.

Вскоре откуда-то сверху в Тину полетел комок снега. Та еле увернулась.

- Эй, поосторожнее!

- Что?

- Это ты бросил снежок?

- Йети, - сказал Джигме, вернувшись к ней. - Но ты не бойся, в компании самого крутого горного гида-путеводителя твоей безопасности ничего не угрожает.

- А змеи здесь есть?

- Конечно. Нас ждёт главное путешествие нашей жизни! - сказал Джигме, не замечая её ужаса. - Одевайся потеплее, жары больше не будет.

Подавив страх, Тина подмигнула в ответ.

Начинать было легко: надеваешь тёплые штаны, куртку, ботинки, потом – очки и альпинистские перчатки, а затем, на глубоком вдохе делаешь первый шаг. Прямо как на скалодроме, при подъёме по рельефной стене.

- Главный секрет – не смотреть вниз, - сказал Джигме.

Тина не стала соблюдать это правило. По мере того, как она поднималась, её так и тянуло посмотреть вниз: то ли проверить, крепко ли её страхует Джигме, то ли просто заглянуть в его глаза. Ну что за чудо природы? Иссиня-чёрный человек со светло-голубыми глазами. Она уже бывала в Африке, но ни разу не видела у местных таких глаз. Разве что на фото в журналах. Но там-то даже и не знаешь, где реальность, а где фотошоп.

Через пару часов она впервые произнесла слово «ад» и повторяла его про себя ещё много раз. Повторяла бы и вслух, но сил не было, и не только на это, но даже на то, чтобы думать, чтобы смотреть на небо и звезды, которые здесь были необыкновенно красивыми и яркими.

- Такое ощущение, - выдавила из себя выдыхающаяся Тина, -  только подними руку и дотронешься…

Джигме только улыбнулся. Всё это время он шёл позади, чтобы, в случае чего, поймать Тину.

Они двинулись дальше, и каждый был погружён в свои мысли. Шли шаг в шаг, видя перед собой только нескончаемые сугробы: пятьдесят минут подъема и десять минут отдыха. И так с двенадцати ночи до пяти тридцати утра. Не хватало кислорода, болела голова, тошнило, мерзли пальцы на руках и ногах.

- Всё, я больше не могу, - сказала Тина в пустоту.

Джигме молча подтолкнул её в спину. Она послушно зашагала дальше.

Когда Тина увидела стелу, то на её глаза стали поступать слёзы. Джигме принялся её успокаивать, а она не могла остановиться и сказать, что всё в порядке, она плачет от счастья! Наревелась, успокоилась.

- Фотографируемся?

Тина согласилась.

Чтобы устоять на склоне, ей пришлось пустить в ход последние силы.

Как только раздался щелчок фотоаппарата, она облегченно выдохнула. Даже сейчас ей было неловко перед объективом.

Джигме подошёл к ней поближе.

- Селфи,- предложил он с мягкой обаятельной улыбкой.

Фотографий с Джигме на её телефоне было больше, чем с горами.

- Давай. Красота, - довольно протянула она, - какая же все-таки красота тут - в горах. Тихо, спокойно, безлюдно, идеально чистый, ослепляющий белый снег… романтика…

Теперь, когда самое сложное позади, Тина чувствовала себя всемогущей.

Джигме не ответил, хотя видно было, что он согласен.

- А кто-то не видит в горах ничего, кроме голых суровых камедных глыб… - с этими словами Тина звездой легла на снег и всмотрелась в небо, думая, почему не решилась на такое восхождение раньше.

Она вдруг поймала себя на том, что всё реже и реже грустит по отцу. По-прежнему думает о нём, но осознаёт, что всё происходит в своё время. Может, и хорошо, что отец ушёл в расцвете сил, и Тине не пришлось видеть его дряхлым, беспомощным стариком.

- Отдыхаем минут десять, - сказал Джигме, - и идём дальше до вершины.

- До вершины? А это тогда что? – голос Тины вновь задрожал.

- Это Гилман Поинт.

И тут опечаленная этой новостью Тина начала рыдать уже от горя.

- Спокойно! Осталось только обойти тот бугорок, - Джигме указал пальцем сквозь Тину, - и мы у цели.

Что ж, горюй, не горюй, а идти надо.

Вскоре они добрались до Стелы Поинт.

            - Последний рывок, - скомандовал Джигме.

            Неожиданно для самой себя у Тины открылось какое-то сумасшедшее второе дыхание, и она действительно рванула, будто в бой. Иногда останавливалась продышаться и, недолго думая, отправлялась дальше.

Ещё чуть-чуть.

Она сделала над собой усилие и шагнула вверх.

Дошла.

Но радости нет.

Восторга нет.

Настолько устала, что сил не было даже по сторонам смотреть.

Рассвет.

Джигме засучил рукав и проверил время: ровно семь утра.

Описать словами красоту вокруг невозможно. Синее-синее небо с белоснежными облаками, глыбы вековых ледников и… долгожданное соприкосновение с вершиной.

- Чувство, будто стоишь на острие стрелы, - Тина старалась вдохнуть так глубоко, насколько это только возможно.

            - Это и есть счастье, - ответил Джигме.

За такие минуты многое отдашь!

Уставшие, но счастливые, они стояли друг напротив друга.

Джигме подошёл к ней еще ближе. Тина сделала шаг навстречу. Она хотела отдать ему всю себя.

Тут-то и пришло это настоящее чувство счастья. Чего-то великого, того, что не помещается в душу. Чувство большой гордости за себя, ощущение великого мужества, любви ко всему и всем - ну просто взрыв чувств!

            - Вот ради этого стоит жить. Однозначно.

            Тине и раньше казалось, что время неумолимо убегает от неё. И здесь она по-настоящему осознала, насколько оно быстротечно. Ей вдруг стало бесконечно обидно за то, как она не ценила своё время раньше.

            Две пары влюблённых глаз устремились в одном направлении. И ни одна фотография не смогла бы передать то, что они видели в тот момент.

Птица счастья сама прилетела прямо ей в руки. Всё, чего ей не хватало раньше – это правильный мужчина, который сумел бы разблокировать её сердце.

- Ну как все это запомнить?

            - Только сердцем, Тина, - ответил Джигме, - только сердцем.

            Сколько времени прошло, пока они стояли, глядя на горизонт?..

            Тина ненадолго вырвалась из объятий Джигме и заворожённо подошла к краю склона. Она сейчас будто в космосе – как она сможет после этого жить на земле?!

Закружилась голова. Тина попятилась назад, но было поздно. Ноги вероломно скользнули вниз по льду…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

7

 

Океан легко любить. Есть за что. За лазурный горизонт, за молочный песок, за музыку волн. Солёная вода океана, обнимая, затягивает раны, лечит душу. Ляжешь на спину - и волны сами тебя держат, поглаживают, ведут куда-то вдаль, подальше от будничной суеты. А в глубине и ближе к поверхности обитает живность, отчасти родственная нам – ведь всё живое когда-то вышло из океана. Так вот почему легко любить океан! Он сам любит тебя.

Океан никогда не молчит. Может, рассказывает что-то важное, а может, просто вешает лапшу на уши. А мы сходим по нему с ума, покупаем ракушки с шумом моря, включаем перед сном записи со звуком дуновения ветра по волнам…

Но стоит лишь немного прикрыть глаза от удовольствия, как океан может превратиться в коварного убийцу и засосать тебя туда, где ни неба, ни берега ты больше никогда не увидишь. Может разбушеваться, хотя ещё секунду назад бури ничто не предвещало, и ты не сможешь угадать, когда и где тебя накроет волной. Коварное место – океан!

Тина выбрала горы. В отношениях с горами с самого начала всё честно. Сами они никуда тебя не унесут – разве только лавиной, в последний путь. По горам невозможно спокойно плыть, их нужно покорять. И если волны похожи одна на другую в любой части океана, то каждая гора уникальна! Так что Джигме всё угадал верно: преодоление естественных препятствий пришлось Тине по нраву.

Жители предгорий поговаривают, что на склонах живут бесы, которые зазывают человека всё дальше и дальше, заманивая в ловушку. Тина в ответ на эти сказки могла бы возразить, что за смелым бежит удача.

За что ещё она полюбила горы? В отличие от океана, где ты лишь маленькая капелька на фоне вечности, у путешествия в горы есть финал - вершина. И даже если ты ещё только стоишь у подножья, то ты всё равно ближе к цели, чем кто-либо ещё. Тину пугает вечность - девушка верит в то, что у всего есть конец. После него, само собой, человека ожидает новое начало, но иное: в новом теле, с новой головой на плечах. Каждый получит после смерти то, во что он верил, пока жил.

Джигме увлек Тину. Он не из тех людей, в которых влюбляешься с первого взгляда, но с первой же их встречи зажглась крохотная искорка. Джигме показался Тине нежным молодым бутоном, который однажды распустится в красивый цветок – хотя о мужчинах так обычно не говорят.

Джигме говорит, что на его родине люди не тратят время на философствование. Они живут - тем и рады. Те из них, кто разъезжает по миру, всегда возвращаются домой. Считается, что умереть нужно там, где ты родился, тогда душу ждут невероятные странствия по миру. Необычно, правда? Хотя, если задуматься: почему мы считаем, что в раю должны быть покой и умиротворение? Отчего слова «покой» и «покойник» созвучны? А если уж на то пошло, то для чего ей, покойнику, покой? Если её и так уже нет и не будет.

Таких пейзажей, как в Африке, Тина никогда прежде не видела. Снежные склоны соседствуют здесь с палящим солнцем, чьи лучи прожигают плоть до костей. И как только несчастные пальмы не сгорают здесь, как спички?

…Лишь секунду назад Тина поднималась ввысь, к облакам, не думая больше ни о чём – пока нога не запнулась не то о камень, спрятавшийся под снегом, не то о льдину. Хрустнуло колено, и Тина, уже не контролируя себя, согнулась и ощутила, как уходит из-под ног земля…

Сильная рука уже тянулась к Тине, но было поздно. Девушка в последний раз посмотрела в лицо человека, успевшего стать любимым, тем же взглядом, что бывает у щенка, который ждёт помощи от нелюбящего хозяина. Ей так хотелось увидеть в его васильковых глазах сигнал, подсказку, уверенность в том, что всё будет хорошо – но прочла лишь ужас от непоправимого. Потом глаза округлились и слились с ярко-голубым небом…

И вот ты летишь вверх тормашками, будто в параллельной вселенной, где всё наоборот.

Сверкающие снежинки медленно парят вокруг, ничему не удивляясь –  им, наверное, уже не раз приходилось видеть подобное…

Тина моргнула. Открыв глаза, обнаружила, что всё вокруг – словно в тумане. Это и есть пресловутый белый свет в конце тоннеля? Нет - кажется, она пролетает сквозь облака. Вот бы они задержали её падение, словно гигантские пуховые подушки!

Навстречу мчится большая экзотическая птица. Мгновение - и вот она уже позади. Следом за ней - ещё одна. И ещё несколько пернатых, тёмно-мандаринового цвета. Они промелькнули так быстро, что Тина поняла: она сама летит быстрее.

Вокруг разом потемнело. Неужели она в туннеле, ведущем в загробную жизнь? Вот бы найти выход, лазейку, поймать ветку дерева, за которую можно зацепиться…

Говорят, свободное падение тела человека занимает считанные секунды, но за это время перед глазами проносится вся жизнь – словно изображения в калейдоскопе, сменяющие друг друга с сумасшедшей скоростью. Ничего подобного Тина не испытывала – она даже успела подумать о том, что кто-то лишил её этого законного права! Она попыталась вспомнить лица давно ушедших родителей, голос сестры, когда-то звонкий и озорной, имя первой учительницы. Да хоть что-нибудь! Она прошла через многое, но ничего знаменательного почему-то не вспомнилось. Сквозь её голову проносились странные мысли, будто воздух - через свисток.

А потом что?..

А потом – фейерверк…

 

Филарета

8

 

            В тихой части парка, вдоль вольера с полусотней фламинго, сбившихся в розовое облако, прогуливается очаровательная пара. Сочная румяная, слегка надменная блондинка в длинном платье-футболке канареечного цвета и с крупными серьгами, точь-в-точь такого же оттенка, просит своего молодого человека сфотографировать её на фоне этого птичьего облака. По ней было видно, что она недавно загорала, потому что тело её всё ещё пахнет солнцем и карибской пинья коладой. Мужчина достаёт телефон и щёлкает без остановки. Девушка неторопливо меняет позы, не забывая стрелять в объектив глазами, подведёнными синим перламутровым карандашом.

            Вдалеке еле слышны детские голоса  и озорной смех.

            Парочка купила по два шарика мороженного в рожке и уселась за уличный столик друг напротив друга.

- Филарета, ты ворвалась в мою жизнь, как торнадо!

Он был единственным, кто звал её полным именем, и всегда делал ударение на последний слог. Получалось ФиларетА, как в песне Felicita. Его очаровательный французский акцент, как всегда, дурманил Филарету – но ей было любопытно, что он скажет дальше. Она приподняла одну бровь, всем видом показывая, что ждёт продолжения.

- Я так долго думал… признаюсь, боялся. Вы, русские женщины, непредсказуемы, как божий промысел. Или как русская рулетка.

Речь стала походить на прощальную.

- Хорошее сравнение… - её взгляд метнулся в сторону фонтана.

Вот будет забавно, если сейчас он скажет, как в фильмах, что дело не в ней. Что он понял, какие они разные люди, как они друг другу не подходят, и как ему надоела эта «рулетка». Само собой, скажет, что она для него слишком хороша. Или слишком молода… Фила мысленно улыбнулась. Она прекрасно знала, что Гийом никогда так не скажет.

- Я вообще из таких людей, кто долго не решается что-то закончить. И постоянно ждёт знаков свыше.

«Ну-ну. Пора бы уже прекратить тянуть резину. Давай уже, говори, как есть!»

Выглянув из-за тучи, солнце ударило прямо в глаза, и Фила рефлекторно зажмурилась.

- В общем… это заняло у меня целую вечность. Я хотел тебе сказать…

Фила убрала локти со стола и демонстративно взяла в руки сумку, показывая, что в случае чего, может сразу же встать и гордо зашагать восвояси. Это должно было придать Гийому решительности.

- Переедешь ко мне?

- Что-что? – Фила сделала вид, что не расслышала.

Гийом вытащил из кармана заветную красную коробочку и встал на колено. Коробочка выскользнула из дрожащих рук, но он тут же подобрал её с асфальта.

 - Выходи за меня замуж!

Несмотря на его позу, последняя фраза Гийома прозвучала так, будто она для него самого стала неожиданностью.

Эти слова эхом отдались у неё в голове. Её глаза сверкнули.

В тот момент Гийом выглядел младше своих тридцати четырёх лет (Филе было на десять меньше). Сквозь тонкие, кудрявые, тронутые сединой волосы на коже его головы виднелись крупные капли пота, выступившие не то от жары, не то от волнения.

Она не сказала ему «да». Она ему вообще ничего не сказала. Нельзя ведь сразу соглашаться, даже если очень хочется!

Была ли она счастлива? Трудно сказать. Счастье – это что-то неожиданное. А Фила знала, что всё будет именно так, как она хочет. Она привыкла побеждать. И по правде говоря, победы, как правило, давались ей без кровавого боя.

Когда Фила училась в школе, она была первой красавицей в классе. И одновременно – первой отличницей, гордостью всей школы. Её любили все поголовно, мальчишки дрались за право провожать её домой, девчонки набивались к ней в подруги, учителя, в случае чего, могли чуть-чуть завысить оценку, хотя случаи эти бывали редкими. И дело не только во внешности, да и не в уме. Был у Филы какой-то огонёк в душе, изюминка, перчинка – называйте это, как хотите, но именно оно всех сводило с ума.

Кем Фила точно никогда не была, так это тихоней и скромницей. Даже наоборот, взрослея, она всё больше и больше убеждалась в том, что ей всё можно – а значит, можно вести себя с окружающими, как угодно, у неё в любом случае всё получится, как надо, а люди её лишь будут больше любить. Так и происходило: и в школе, и в университете, и во взрослой жизни. И ничто не могло сбить Филу с пути. Потому что это был ЕЁ путь.

 

9

 

Фила чувствует запах жареной солёной карамели и свежей горячей выпечки и открывает глаза. Она улыбается, вспомнив, где находится. Ей не терпится увидеть зимнее солнце сквозь высокие панорамные окна. И вот её взору открывается сказочная картина: зима, рассвет. Солнечные лучи, едва проснувшись, будят весь город. Снежинки неспешно проплывают перед её окнами справа налево, слипаются в белоснежные крупные хлопья, но не спешат упасть на землю. Ветер меняет направление, и они летят уже не из стороны в сторону, а прямо на неё, врезаясь в стекло, и тая. На земле - тонкий слой снега, настолько нежный и хрупкий, что каждая новая упавшая снежинка оставляет в нём след. Как хорошо смотреть на это нескончаемое действо, нежась в тёплой постели… но пора вставать!

…Аромат свежих круассанов привёл её на кухню – крохотную, размером чуть больше шкафа, но тем поразительнее был царивший здесь беспорядок. Даже странно, что хозяин этой кухни, как и всей квартиры – шеф-повар! Зато на столе Филу ждали ароматные круассаны с карамелью и сыром, а также миниатюрные баночки с домашним клубничным, абрикосовым и грейпфрутовым джемом. А на подоконнике, по здешней традиции, красовался букет белых полевых роз.

Вот оно – утро, идеальное для каждой женщины! Особенно если в соседней комнате спит мужчина. Когда Фила только въехала сюда, здесь не хватало уюта. Зато были рояль и пианино, занимавшие почётные места в просторной гостиной. И ведь Гийом как-то их сюда затащил – его это явно волновало больше, чем то, как сделать своё жилище комфортным. Но это мелочи – у каждого в голове обитают свои тараканы. Сейчас это неважно, теперь заботы об обустройстве квартиры – в руках Филы. А она всё сделает как надо, будьте уверены!

Первым делом она спрятала холодные полы под мягкими светлыми коврами, поменяла жалюзи на длинные плотные шторы, которые как нельзя лучше преобразили интерьер этой холостяцкой квартиры. Купила белоснежные простыни, как в дорогих отелях.

Позавтракав, Фила взяла косметичку и зеркало, поставила всё это на кухонный стол, достала сиреневый карандаш и, натянув кожу у внешней стороны глаза, уверенным движением подвела верхнее веко. Рука не дрогнула, даже когда в блаженство утра ворвался звонок мобильного телефона. Долли!

- Привет! Что делаешь?

- Ничего, - ответила Фила, - сижу, ем, пышнею.

Фила включила громкую связь, после чего проделала со вторым глазом ту же процедуру, что и с первым. Облокотившись на спинку стула и любуясь на себя в зеркало, она вполуха слушала Долли - та долго и скучно бубнила что-то про своего пса. Вроде, у него случилось несварение желудка.

Когда Филе это надоело, она выключила громкую связь и перехватила инициативу: принялась взахлёб рассказывать подруге о Гийоме, босиком расхаживая по комнатам.

- …А его ресницы! Такие длинные и закрученные!

- Хватит уже про его ресницы! – оборвала её Долли, неожиданно резко. – Лучше скажи вот что: ты же не согласилась с ним съезжаться – а теперь живёшь с ним! Вы знакомы всего пару месяцев, а ты, кажется, уже считаешь, что знаешь о нём всё? Я б на твоём месте так не думала!

Что бы ни произошло с Филой, у её подруги всегда есть своя версия событий, разительно отличающаяся от версии самой Филы. Долли почему-то думает, что знает всё на свете! И Фила иногда разрешала ей так думать.

У каждой красивой девушки есть страшненькая подружка. Конечно, Долли казалось страшненькой только рядом с Филой – но с Филой вообще мало кто мог сравниться, так что на месте Долли могла оказаться любая. Потому Долли ценила свою подругу, как преданный сотрудник ценит хорошего работодателя. А Фила, в свою очередь, была благодарна Долли за то, что та порой могла дать хороший совет. Впрочем, и всё испортить тоже могла. Никто в этом мире не идеален. Кроме Филы, конечно.  Она, несомненно, знала, что была мечтой каждого второго поэта, художника, и, как оказалось, даже шеф-повара. Фила сама себя называла его музой.

- Я ему ещё ничего не сказала, - отрезала Фила, - Но я думаю об этом.

- Тогда где, чёрт подери, все твои вещи? Смотри, если ты надумала меня бросить, то придётся мне бежать из города верхом на Бо, потому что на оплату квартиры не хватит даже всей моей зарплаты. Знаешь ли, в нашей суровой реальности тренеры по стретчингу ещё не зарабатывают миллионы!

- Бедная собака, - Фила, вернувшись на кухню, макнула круассан в клубничный джем.

- Чтоб ты знала, собаки гораздо преданнее влюбчивых подруг! Так что про вещи?

- Наверное, он сам забрал, пока я была на работе. Я думала, это ты открыла ему дверь, - сказала Фила и откусила от круассана, подумав, что в отношениях с шеф-поваром есть свои плюсы: ты больше не ешь на завтрак подгоревшую яичницу, запивая её растворимым кофе.

- Не я. Ты нас даже не познакомила. Вот, подумай! Он ещё и ключи твои выкрал!

Фила обшарила все карманы в сумке и засмеялась.

- Точно, забрал. Зато оставил деньги, - она захихикала и пересчитала купюры: тут ещё и на хороший шопинг хватит - Что ты скажешь насчет ужина сегодня вечером? Заодно познакомлю тебя с Гийомом. И ты с Гришей будь. Выпьем вина, приятно посидим. Я угощаю.

- Хорошо.

- Давай, где-нибудь поблизости? Я позвоню.

- Договорились. Мне пора на работу.

- В воскресенье?

- Да. У меня новая клиентка. Гуттаперчевая девочка. Не захотела заниматься в группе, я провожу для неё персональные занятия по выходным. И, ты знаешь, она имеет на это право! Очень пластичная – может завернуться в баранку.

На прощание Фила отправила воздушный  поцелуй в телефонный динамик.

 

10

 

Из приличных мест ближе всего оказался ресторан «Гудман».

Гийом открыл перед Филой дверь. На ней было белые полосатые брюки и нежно-розовая атласная блузка, в тон ей – кашемировое пальто, небрежно накинутое на плечи. Фила неловко улыбалась под стук собственных каблуков.

- Боже мой, Филарета! Ты вся дрожишь! – Гийом поцеловал её дрожащую ладонь, крепко сжав её обеими руками.

Он сделал вид, что не заметил отсутствия кольца на её пальце.

- Да, это от холода. - Она не хотела, чтобы он заметил её волнение.

Фила вошла первой и увидела, что Долли и Гриши ещё не было. Никого не было – абсолютно пустой зал. Видимо, по воскресеньям здесь не бывает посетителей, даже поздним вечером. А она ещё переживала, что не сообразила предварительно забронировать столик.

Девушка поймала себя на том, что ей неловко здесь находиться один на один с Гийомом. Она даже не помнила, когда ей в последний раз было неловко. Разве что на выпускном, когда она обнаружила, что новые туфли ей жмут.

Кажется, это из-за Долли. Наверное, стоило сказать ей о том, что Гийом предложил руку и сердце – тогда бы подруга не стала бы на неё сердиться. Хотя какое она имеет право сердиться? Почему Долли вообще так взбесилась, узнав о её переезде?! Нет бы порадовалась за подругу. Или это ревность? Зависть? Странно, но чувства Долли были в кои-то веки небезразличны Филе. Даже жалко стало эту бедную девочку, которая всё равно стала бы отговаривать Филу, даже если бы узнала, что речь идёт о свадьбе. Просто потому, что ей-то с мужчиной не так повезло… Да, не всем достаются роскошные французы.

Женский голос прервал её мысли.

- Добрый вечер. Вас будет двое? – Высокая, худая, брюнетка с гладко прилизанными и собранными в конский хвост волосами, одетая в чёрную водолазку, смотрела на Филу сверху вниз, хоть та и была немаленького роста – почти сто восемьдесят сантиметров.

- Добрый, - ответил Гийом, глянув девушке на бейдж, - Наташа. Нет, мы ждем друзей.

Наташа поддельно улыбнулась и жестом направила их к столику, сервированному на четверых.

- Приятного вечера.

- Спасибо, - ответила Фила, но высокая девушка уже повернулась к ней спиной.

            Как только Фила плюхнулась в кресло за столиком у окна, она сразу же ушла в свои мысли. Ей показалось, что прошла целая вечность, пока им принесли меню и наполнили бокалы газированной водой.

В зале тут же заиграл саксофонист. Чувственная джазовая музыка обволокла Гийома и Филу. Они провели минут десять в полном молчании, сидя друг напротив друга. Кажется, оба думали об одном и том же. Фила видела: Гийома что-то гложет, он пытается собраться с мыслями, чтобы что-то произнести. Он молчал, хотя уже всё сказал глазами. По его поводу Фила вообще не волновалась. Вряд ли он сможет чем-то удивить её, видящую всех мужчин насквозь.

            Гийом отпил немного воды, и, отклонившись назад, закинул руку на спинку кресла. Видимо, эта поза придала ему уверенности.

            - Если что, твои вещи уже у меня. Осталось только купить тебе зубную щетку, - он просительно посмотрел на неё исподлобья.

            - Знаю. Но я тебе не говорила, что каждый вечер смотрю ток-шоу, пока не засну!

            - Готов смириться.

            - И ещё я живу с Долли. Мы поровну делим оплату за квартиру. Не знаю, как смогу её оставить.

            - Придумаем, - он наклонился к ней поближе и накрыл её руку своей. - Как, говоришь, зовут твою соседку? Долли?

            Девушка отметила, что он, в отличие от неё, своё кольцо не снял. Всё, никуда теперь не денется.

- Подругу… - Фила кивнула.

В ресторане появилась ещё одна пара. Невысокая девушка, державшая под руку своего спутника, улыбнулась, показав щербинку между передними зубами. На её лице не было ни грамма макияжа – родители и так наградили её броскими чертами лица: коралловые и без помады губы, угольно-чёрные ресницы, тёмно-карие глаза, густые брови и чуть великоватый круглый нос. Над левой скулой у неё красовалась тёмная родинка. Единственным, что она регулярно подкрашивала, были волосы: корни были тёмными, как брови, а кончики – карамельного цвета. Какая она сегодня красивая, надо же! Рядом с Долли даже её мускулистый бойфренд казался лишь фоном. Впрочем, помимо мышц в его внешности не было ничего выдающегося, разве что красные уши. Однако за внешней простотой скрывалась, по его собственным словам, важная шишка - вернее, телохранитель важной шишки. Фила не видела в этом повода для гордости – впрочем, раньше Гриша был экономистом, что звучало ещё менее круто, а экономист в аптеке – тем более. Ей вновь стало немного жаль Долли, но по другому поводу: может, не стоило звать их в такой роскошный ресторан…смотрятся они здесь неорганично.

            Мужчины обменялись рукопожатием, при этом Гийом легонько постучал Гришу по спине.

            -А это моя подруга Дооолли, - протянула Фила и приняла её в дружеские объятия. - Знакомься – Гийом.

            Долли поприветствовала избранника Филы безразличным кивком головы, поправила платье и села рядом с подругой.

Воцарилось неловкое молчание. Едва ли не впервые в жизни Фила не знала, что сказать. Прошла ещё целая вечность, прежде чем они начали изучать меню.

            - Я уже заказала для нас Рислинг, - Фила первой решилась нарушить тишину в отчаянной попытке спасти вечер.

            - Отлично, - Долли закурила, после чего, с сигаретой в зубах, заколкой прицепила чёлку к копне вьющихся волос.

            Филу посетила шальная идея тоже закурить – так будет проще наладить разговор. Но стоило только ей обнять сигарету губами, как Гийом вырвал её изо рта и погасил о стенку пепельницы.

            - Я хочу дышать кислородом, а не табаком! – таким грубым Фила его ещё не видела. Она это даже не пресекла – просто потому, что всё ещё была не в своей тарелке.

            Долли вызывающе пустила дым вишнёвого табака в сторону. Белёсое облако растворилось в воздухе.

            Официант наполнил бокалы. Подруги всегда пили исключительно белое вино: красное, может, и лучше влияет на талию, зато белое сохраняет белизну зубов и трезвость рассудка.

            Через двадцать минут подали стейки, а перед Гийомом положили ещё и салат, название которого не выговорить. Жених Филы - не из тех людей, которые ходят в рестораны ради «цезаря» и модных коктейлей или тусовки. Он любит пробовать всё новое, даже то, что одним лишь видом вызывает рвотный рефлекс.

            - Ну, что, - Гийом прочистил горло, - выпьем за это приятное знакомство!

            Краем глаза Фила заметила, что Долли ему улыбнулась. Слава Богу! Кажется, лёд тронулся. Фила, конечно, сильная девушка, готовая к любому исходу событий, но ей было не всё равно, понравятся ли друг другу её жених и её подруга. Терять в лице Долли поддержку она не планировала.

            Молодые люди чокнулись бокалами.

            - А ты, как я слышал, повар? – Гриша обратился к Гийому.

            - Да, всё верно.

            - Он здесь по контракту, - вмешалась Фила, - за такого мастера несколько ресторанов бьются.

            Гийом взял в руки бокал.

            - Предлагаю выпить за мою красавицу-невесту Филарету!

            - Какие новости! Поздравляю вас! – с ненатуральным восторгом воскликнул Гриша, -  Молодцы! Когда свадьба?

            - Через три недели,- сказал Гийом.

            Снова раздался звон бокалов.

            Фила, нагнав смущенный вид, улыбнулась. Всё-таки, было бы лучше, если бы она всё рассказала Долли раньше.

Долли, не выпуская сигареты из руки, приобняла подругу и прошептала на ухо:

- Поздравляю вас.

Кажется, она уже не сердится! Вот и отлично. Статус-кво восстановлено.

- Дружище, сыграй нам чего-нибудь повеселее, - Гийом протянул саксофонисту две купюры.

            Остаток вечера прошёл в приятной обстановке. Любовь. Гармония. Королева и её подданные.

 

11

 

Первый день после выходных всегда ответственнее остальных. Это как первый день новой жизни. Но сегодня дело даже не в работе: у Филы назначено в свадебном салоне.

-Здравствуйте, - в лобби её встретила пухленькая симпатяжка. - Филарета?

- Да.

На этот раз она ничего не забыла: изящное кольцо, в знак серьёзных намерений и искренности чувств, украшало её руку.

- Меня зовут Эльза. Я буду вашим ассистентом сегодня. Для начала позвольте поздравить вас с одним из главных событий в жизни!

- Спасибо, - сказала Фила, нервно поглаживая шарф, - очень приятно.

- Могу я предложить вам шампанское, кофе, чай?

От Эльзы пахло праздником и сливочным тортом с помадкой.

В салон влетела Долли с целой кипой свадебных журналов в руках. В узких джинсах, тимбах и свитере Oxford University она выглядела, как студентка, сбежавшая с последней пары. Всё-таки, она всегда будет номером два. И Филу это устраивало.

- Извини! Я не слишком опоздала? – она губами потянулась к щеке Филы. - Давайте шампанского! Мне и нашей невесте! Шампанское – её счастливый напиток.

С появлением Долли в помещение просочился давно ставший для Филы привычным запах вишнёвых сигарет и крепкого кофе без молока.

Эльза продиктовала кому-то по рации: «Шампанское и один эспрессо с пенкой» и вновь обратилась к гостье:

- В нашем салоне нет каталогов. Мы считаем, что каждое платье из нашей коллекции достойно живого внимания от наших невест. Посмотрите, что мы можем вам предложить. Слева у нас несколько коротких платьев, далее - шлейф, едва касающийся пола, и, соответственно, чем дальше - тем длиннее. Есть ещё несколько брючных костюмов.

Она повернулась, оценивающим взглядом прошлась по Филе с головы до пят - так, что та почувствовала себя голой.

- Грудь у вас троечка? Четвёрочка? Я бы посоветовала Голливуд. Открыть плечи! Ну, или же, если свадьба совсем скоро, то рукав до локтя. Зима как-никак! - Эльза с видом строгой учительницы поправила очки.

Стеклянная дверь, ведущая в следующий зал, открылась.

- Ваше шампанское, дамы! – прозвучал услужливый голос.

Высокий немолодой мужчина в элегантном бархатном костюме тёмно-синего цвета выглядел комично с маленьким серебряным подносом в руках, на котором два высоких бокала дорогого шампанского соседствовали с чашечкой кофе.

- Спасибо, – Долли подняла бокал. - За четвёрочку!

Девушки засмеялись, Фила поднесла свой бокал к губам.

- Вообще-то я уже знаю, чего хочу, - сообщила она.

- М-м-м, - пропела симпатяжка, - слушаю! - и вытащила из-за спины блокнот с лиловым напылением и ручку.

- Я хочу платье А-силуэта, без длинного шлейфа, чтобы на талии был широкий пояс, - она руками подчеркнула талию. - Квадратный вырез, открытые плечи, длинные кружевные перчатки.

- Так. Мне нравится, - серьезно кивнула Эльза, - отдыхайте, девушки, я принесу вам, что у нас есть.

Фила спряталась за тяжёлой тканью, скрывавшей вход в раздевалку.

Сняла сапоги, кардиган, платье-халат в горошек.

- Почему ты раньше не сказала мне, что вы собираетесь пожениться? – начала Долли.

- Ты чуть не убила меня, стоило мне только заикнуться, что я собираюсь переехать!

- Да, конечно. Но ты же моя подруга! Я рада за тебя. Только…

Долли громко зажевала сухарики из сдобного теста, которые принес мужчина в синем костюме, хотя уже подумала о том, что перед свадьбой их, наверное, есть нельзя. И сливки нельзя. И шоколад нельзя. Есть риск не влезть в платье подружки невесты!

            - Только - что? – Филу эти разговоры уже начинали злить.

            - Только он француз. Жизнь, конечно, коротка, но не настолько, чтобы выходить замуж за француза. И у него, кажется, есть сын? Ты хочешь в двадцать четыре стать мачехой? Нет, ты посмотри на себя в зеркало! Какая из тебя мачеха? Ты для этого слишком миленькая.

- Значит, стану миленькой мачехой… - Фила бросила чулки на розовый пуфик в углу.

- Да мне проще представить, что Канье Уэст станет священником!

Раздражение Филы нарастало. Долли что её, совсем за дуру принимает? Брак с иностранцем – дело отнюдь не пяти минут. Уж пройдя для этого с Гийомом ряд инстанций, ей было о чём подумать. Хотя, консул тоже посмотрела на их пару недоверчиво – женская зависть горит, как ты шапка на воре.

Фила не хотела говорить о своём будущем муже с Долли – подруга опять всё испортит своими мрачными предсказаниями, хотя её не для того пригласили, а чтобы она во всеуслышание восхищалась красотой невесты!

Фила сосчитала про себя сначала до трёх, потом ещё два раза по три. Когда и это не помогло – ещё раз вгляделась в своё отражение и наконец-то успокоилась, злость сама собой перекипела и испарилась. Ничто так не приводит в чувство, как созерцание собственной красоты! Не зря её так любили все фотографы. Она была звездой не одного портфолио.

- Филарета, вы готовы? – прозвучал голос Эльзы.

- Да! - Фила раздвинула шторы, продемонстрировав остальным невероятное зрелище: загорелая белокурая девушка в нижнем белье вкусного малинового цвета и с бокалом шампанского в руках.

- К вашей фигуре, - сказала Эльза, выглядывавшая из-за облака белого фатина, которое она держала в руках, - подойдёт любое платье!

У Филы действительно была красивая фигура, из тех, к которым применимо слово «изящество», но не «худоба». Её гладенькое тело казалось вылепленным из суфле.

Первым Фила примерила платье цвета крем-брюле с кружевной вышивкой, мягко струящееся к полу.

Потом ещё одно: белое, нежное французское кружево, тоненькие, едва заметные бретельки на плечах. Фила прошлась по подиуму до зеркала и обратно. Ради таких моментов и рождаются девочки! Всю жизнь они идут к тому, чтобы в платье мечты продефилировать королевской походкой по красной ковровой дорожке, по пути собрав урожай восхищённых взглядов и открытых ртов.

- К нему ещё можно подобрать пояс, - подсказала Эльза.

Она удалилась и вернулась с шёлковыми поясами розового, персикового и тёмно-серого цвета.

Долли выхватила у неё розовый пояс и повязала вокруг талии невесты.

- Мадонна! – она с восторгом смотрела на Филу, не забывая грызть свои сухарики.

Эльза восхищённо кивала головой.

- Филарета, оно ваше! Осталось подобрать туфли, фату, украшения.

- Колье для меня приготовила мама.

            - Кстати, когда приедут твои старики? – спросила Долли.

            - Не знаю, - Фила повернулась к подруге спиной, - поможешь? – Долли расстегнула молнию на платье. - Вроде на следующей неделе.

            - Отлично. То есть знакомство родителей с женихом состоится прямо накануне свадьбы?

            - Ты очень нудная. Тебе об этом говорили?

            - Нет, ты первая, - Долли показала ей язык. – Слушай, я пойду? Мне пора на работу. Справишься дальше сама? - она подмигнула.

            - Гуттаперчевая девочка?   

Долли кивнула, на прощание поцеловала Филу в обе щеки и вышла, резко распахнув стеклянную дверь, задрожавшую с негромким гудением.

Фила даже обрадовалась тому, что теперь сможет закончить дела в удобном ей ритме, без вмешательства суматошной подруги, и отправилась в кофейню за соседней дверью. Выходя, она расплатилась за платье и едва не забыла свадебные журналы.

Понедельник – идеальный день для обеденного кофе наедине с собой. Особенно, если работа и прочие будничные дела обычного обывателя вас не касаются. В то время, как «белые воротнички» заполняют рестораны, впопыхах пережёвывая бизнес-ланч, и обсуждая офисные сплетни во всех грязных подробностях, которые недопустимо произнести вслух на рабочем месте Фила сидит, прикрывшись раскрытым журналом и подслушивая разговоры. Вообще, в ресторанах, располагающихся на первых этажах бизнес-центров, можно узнать больше сенсаций, чем из новостных газет. Чего только люди не успевают начудить за выходные! Окажись она сама новичком в коллективе - не пропустила бы ни одного такого ланча в компании женщин-коллег. Иначе сама бы не заметила, как оказалась бы по ту сторону баррикад – и никогда бы уже не отмылась от той грязи, которой её стали обливать у неё за спиной. Работать в женской компании – сомнительное удовольствие. Это тебе не с лучшей подругой общаться, тут целое змеиное гнездо! Конечно, Фила смогла бы поставить всех злопыхательниц на место – ей просто не хотелось лишний раз марать руки.

Столик в центре зала Фила выбрала неслучайно. Она знала, что окружающие на неё поглядывают: мужчины с обожанием, женщины с нескрываемой завистью и раздражением. Кому-то мешают сосредоточиться шум и разговоры, а Филе, наоборот, невозможно работать в тишине, зато в суматохе чужих дел ей думается лучше всего. И к вечеру она определилась с цветами и свадебным меню.

Филарета пришла домой поздно. Стоило ей открыть дверь, как плотный табачный дым чуть не сбил её с ног. Гийом в последнее время сигарет изо рта не выпускал. Должно быть, нервничал, терзаясь сомнениями насчёт предстоящего брака – как и сама Фила, хотя от него она такого не ожидала. И Филу уже воротило от того, что их любовь теперь стала пахнуть сигаретным дымом вместо клубничного мороженого. Но она не давила на Гийома. Главное сейчас – не спугнуть его в последний момент. Мужчины перед свадьбой такие нервные!

Гийом на кухне заканчивал готовить лягушачьи лапки. Жить с поваром-экспериментатором – значит, время от времени ужинать лягушатиной, устрицами, иногда скорпионом или саранчой.…Первое время Фила побаивалась этих тварей на тарелке, но со временем поняла, что они её не убьют.

Жених вышел ей навстречу, спустившись вниз по лестнице на кухню, и стал шипеть что-то про ос.

            - Привет, - Фила поцеловала его.

- Осы летают.

            - Что? – она сперва не поняла. Все её мысли были связаны с предстоящей свадьбой, а он ей – про каких-то ос!

Медленно выдохнув, чтобы унять раздражение, Гийом повторил:

            - Осы летают по квартире! Потому что кто-то оставил на столе открытые бутылки с вином и виноград!

            Теперь Фила всё поняла, но промолчала. Ей не понравился тон жениха. Но она, в отличие от многих женщин, знала, когда лучше не отвечать на такие выпады, чтобы не провоцировать конфликт. Нет, всё – после свадьбы. Она легко поставит Гийома на место и приучит к хорошим манерам.

К счастью для обоих, в этот напряжённый момент раздался звонок в дверь.

Курьер привёз из четырёх разных кондитерских образцы тортов для свадебного вечера, на пробу. Дело исключительной важности, ведь свадебный торт – второй по значимости герой банкета, после, собственно, жениха и невесты. И дегустация - дело обязательное! Эту ответственную задачу Фила не могла доверить никому, кроме себя.

Она аккуратно разложила четыре изумительно украшенные коробочки на журнальном столике перед диваном, краем глаза видя, как смягчается лицо Гийома - ему чертовски нравилось видеть её улыбку.

- Пойду, заварю чайку, - сказала Фила.

Гийом выключил телефон и плюхнулся на диван – он явно был не прочь поучаствовать в дегустации.

В дверном проёме показался красный поднос с только что заваренным Earl Grey. Фила ногой закрыла за собой дверь кухни, поставила поднос рядом с коробочками и протянула Гийому огромную керамическую кружку с надписью Groom.

Они вдвоём начали пробовать торты.

Первый – белый с малиновой начинкой и хрустящим ванильным бисквитом.

Второй – тоже белый, с клубнично-базиликовым кремом и только что распустившимися лепестками настурции и маргариток между коржами.

Третий – украшенный брусникой с взрывной карамелью внутри.

- По-моему, я чувствую мёд. – Она облизала крем с пальцев, - тебе не кажется?

 У Долли аллергия на мёд. Не хотелось бы, чтобы подружка невесты на торжестве покрылась пятнами или, что ещё хуже, раздулась, как воздушный шарик. Хотя, может, так ей и надо? Это из-за неё в отношениях Филы и Гийома появились смута и недоверие!

Гийом повалил её на диван и нежно поцеловал её в кончик носа.

- Я люблю тебя.

Напряжение между ними окончательно сошло на нет.

 

12

 

Церемония началась на закате. Зал ресторана в старом парке был украшен элегантно, но сдержанно. Главным элементом декора были свечи, расставленные и развешанные повсюду. Дорожка до свадебной арки была усыпана по краям белыми розами. Пять дубовых столов на восемь персон, накрытые скатертью сливочного цвета.  Изящные приборы с позолотой, прозрачные вазы с белыми розами…

На тарелках ещё до прихода гостей расположились еловые веточки и два меню: с напитками и едой. Гостям предлагались красные вина Барбера и Дольчетто, образцовое оранжевое вино Млечник и любимый «Рислинг» Филы, салат с голубым сыром, персиками и фундуком, молодой картофель с соусом из Шардоне, сёмга гриль со шпинатом и вегетарианское блюдо из киноа с зелёным горошком.

За столами собрались ближайшие родственники и друзья. Родители жениха и невесты оказались за одним столом, а за другим друзья Гийома из Франции пытались найти общий язык с подружками Филы. Ce qui est Presque impossible!

На сцене – саксофонист и певица, негромко, чтобы никому не мешать, исполнявшие Love on the Brain.

Наконец в зале появилась невеста и замерла в трепетном ожидании. В нежных руках Филы - аккуратный букет из шишек и маленьких звёздочек гипсофилы. Она сделала глубокий вдох, оперлась на сильную отцовскую руку и медленно пошла навстречу своей судьбе. Ответом на щёлканье её шпилек стал общий восхищённый шепот вместе с заворожёнными взглядами присутствующих.

Любой сказочный сюжет обычно завершается свадьбой – что за глупость! Для Филы жизнь только начиналась. Она молода, красива и выходит замуж за принца. Это не мистер Биг из сериала «Секс в большом городе», который так и не приехал на церемонию – нет, Гийом, в светлом сером костюме, уже ждал её у алтаря, с широкой улыбкой. Рядом с ним стоял его сын, слегка полноватый девятилетний Лукас.

            Саксофонист уже играл свадебный марш Мендельсона в джазовой обработке.

            Руку Филы отец торжественно вручил Гийому – самое бесценное сокровище, которое тот будет теперь охранять весь остаток своих дней. Точнее, Фила позволит ему так думать.

            Жениху и невесте задали главнейший вопрос жизни.

            - Согласна, - прошептала она. Самые важные обещания всегда даются тихо. Посторонним людям их слышать ни к чему.

            Наступила тишина, в которой отчётливо зазвучали тиканья секундной стрелки: одно, два… пятнадцать… Фила уже начала волноваться.

            - Согласен, - голос Гийома был уверенным и даже каким-то будничным. Возможно, оттого, что эту процедуру он однажды уже проходил.

Лукас подал Гийому подушечку с двумя широкими семимиллиметровыми кольцами из белого золота.

По залу пронёсся всеобщий громкий вздох – вздох радости, облегчения и лёгкой зависти. Теперь церемония действительно стала похожей на настоящий праздник любви.

            - Дорогие Гийом и Филарета! Я хочу, чтобы ваша свадьба стала началом вашей личной сказки, одной на двоих. Мы вас любим! – мама Филы подняла бокал.

            Мама словно её мысли прочла… Фила, переполненная чувствами, подошла обнять её – своего самого дорогого, самого любящего человека.

            Звон бокалов разнесся по залу.

            К концу вечера каждый сказал слово, кроме Долли. Даже странно: такая бойкая девчонка – и вдруг стесняется…

            Фила глазами нашла подругу. Неслышно подошла сзади и приобняла её:

            - Всё нормально? Ты выглядишь бледной, - она погладила её по животу, как котёнка. - Ты ничего от меня не скрываешь? Я ещё не видела тебя сегодня с бокалом…

            - Я просто до смерти боюсь потерять тебя, - глаза Долли наполнились слезами.

            Любовь и жалость к подруге переполнили Филу до краёв. Она схватила салфетку и поправила потёкший макияж Долли.

            - Не реви! Лучше приготовься…

            - К чему? – Долли растерялась.

            - Я буду бросать букет! Уж прости, оставлю тебя ненадолго одну…

            Для этого ритуала в зале даже установили специальный пьедестал. Фила поднялась на несколько ступенек, спиной к толпе незамужних подруг. Несколько раз качнулась от волнения, но устояла на своих шпильках. Она не могла себе позволить упасть в такой момент!

            Невеста шёпотом сосчитала до трёх и взмахнула букетом. Тот взлетел красивой параболой и приземлился у подола платья Долли.

            - Поздравляем подружку невесты! – Подмигнул толпе Гийом.

Последний танец и снова Love on the Brain…

 

13

 

Мысли легко контролировать, если знать – как. Нужные хранят ближе ко рту, в районе глотки. Тайные - в дальних уголках души, а точнее, в районе желудка, и никогда не произносят вслух, иначе мысли выйдут наружу, и ты уже не сможешь их обуздать.

В том числе, и мысль об измене.

Как известно, ревность убивает любые отношения. Когда-то Фила была очень ревнива. Ревновала Гийома к каждому столбу, проверяла каждое сообщение и даже отслеживала его перемещения по городу – словом, по-настоящему сходила с ума. В её оправдание можно было бы сказать, что делалось всё это не из-за излишней подозрительности, не из желания «застукать» любимого и закатить скандал, и даже не из женского любопытства. Это была самая настоящая болезнь, похожая на то, как человек «подсаживается» на назальные капли. Три дня подряд лечишься ими – и всё, пиши пропало, каждую ночь будешь вскакивать с кровати, задыхаясь.

Однажды начав ревновать, Фила не смогла остановиться. Уличить мужа в неверности она не могла – но кто ищет, тот всегда найдёт, не так ли?

А виной всему опять была Долли. Это она напомнила подруге о давней традиции французов – изменять своим супругам. Фила и сама не раз читала об этом в книгах, видела в кино - но в жизни ведь всё по-другому?..

Возможно. Но накануне свадьбы Фила делала всё, лишь бы не думать обо всём этом. Удивительно: она – и вдруг ревновала! Ревнует тот, кто не уверен в себе. Ревнуют простолюдины, но не королевы. Потому что королевам не изменяют.

…Со дня свадьбы прошла неделя. Фила валялась на диване, пытаясь разобраться в хаосе собственных мыслей. Интересно, когда этот дом станет и её домом? Пока что она не могла воспринимать это жилище как своё собственное, родное, как место, где она живёт со своим мужчиной. Ведь она до сих пор не уверена, можно ли этому мужчине доверять – после всего, что сказала Долли…

Да какая разница, что она там говорила? Чего не скажешь, лишь бы не оставаться одной в съёмной квартире, да ещё и в неблагополучном районе! И почему Долли всё так драматизирует? Ей всего-то и нужно, что перестать носить мини-юбки и не гулять после девяти вечера, тогда и бояться станет нечего. В отличие от Филы Долли не очень умеет жить. И кто теперь будет за ней присматривать, кто позаботится? Не Гриша же?

Фила проверила телефон. Новое сообщение: «Приеду поздно. Ложись без меня».

Это уже было серьёзно. Настолько, что руки Филы сами начали паковать вещи. Самое необходимое уместилось в небольшой чемодан. Она, словно лунатик, не контролировала своих действий. Очнулась она уже в прихожей, зашнуровывая кроссовки. Посмотрелась на себя в зеркало: ну, точно, лунатик. В здравом уме она не оделась бы в нестиранную толстовку и потёртые джинсы.

На всякий случай Фила написала записку и прицепила магнитом к холодильнику:

«Уехала. Вернусь в четверг».

Хотела дописать: «Только не думай, что я сбежавшая невеста», но не стала. Пусть помучается.

Закрыв дверь ключом, она спрятала его под коврик. Запрыгнула в первое же такси и поехала в уютную гостиницу за городом, по пути остановившись у супермаркета. Добежала до холодильника и схватила рожок безлактозного кокосового мороженого, хотя никакой аллергии у неё не было. Так, небольшой поклон современной моде – покупать всё, что без лактозы, без сахара, без глютена, без вкуса, без запаха… Такое специальное мороженное для тех, кто ничего не чувствует. Но она-то пока ещё чувствует! Не успев дойти до кассы, Фила вернулась к холодильнику и на этот раз выбрала нормального человеческого мороженого, целую литровую банку.

Она с победным видом вернулась в машину.

Следующие пятнадцать минут они ехали по кочкам бездорожья.

На первом этаже в лобби отеля Филу встретила администратор.

            - Здравствуйте. Я бронировала номер на трое суток. Филарета Фюрстенберг.

- Добрый вечер, конечно, - женщина что-то настукивала на клавиатуре, поглядывая на Филу краем глаза, - спасибо за ожидание. Ваш номер готов. Номер триста двенадцать. Третий этаж. Лифт прямо по коридору и налево. К сожалению, ресторан уже закрыт, но, если вам будет угодно, можете заказать ужин в номер.

- Нет, спасибо. Уже поздно. Я сразу спать.

- Хорошо. Чем-нибудь ещё я могу вам помочь?

Она смотрела на Филу и думала, что сподвигло девушку за два часа до заселения бронировать номер в отеле, да ещё и в таком виде.

- Дам вам знать, - сказала Фила и подняла чемодан.

- Спокойной ночи, - администратор на рецепшен, сдерживая зевок, вежливо улыбнулась.

Ответом ей был удаляющийся звук крутящихся колёсиков, который стих, как только Фила вошла в лифт.

 

Может, это и не лучшая идея – сразу после свадьбы сбегать в гостиницу, чтобы побыть одной, отключив телефон и оставив мужу записку. Но Фила знала, что это ненадолго. Ведь в её чемодане из одежды только одна пара запасных джинсов и майка.

Проучит муженька и вернётся.

Фила вошла в номер. Разделась. Смыла тушь, помаду, тревогу.

Нашла в списке номеров телефон room service.

- Номер триста двенадцать. Принесите мне, пожалуйста, тальятелле болоньезе, чёрный чай и пачку сигарет. Спасибо, - она положила трубку.

И вот она сидит одна в номере, ещё более чужом для неё, чем дом Гийома. Всё так странно – будто матрица дала сбой. Разве королевы убегают? Нет. Они уходят в изгнание. Ладно, будем считать, что она в добровольном изгнании. Внутренний голос, тот самый, что заставил её уехать, внушал Филе, что она всё сделала правильно. Теперь надо только дождаться, когда принесут большую тарелку пасты с максимально жирным соусом, с горкой посыпать её пармезаном, открыть свою банку мороженого и съесть всё это с удовольствием под звуки включенного на полную громкость телевизора.

Она потянулась за спичками и стала зажигать одну за другой, задумчиво глядя на огонь, пока в дверь не постучал официант:

- Обслуживание номера!

Он вкатил столик и протянул Филе чек с ручкой. Фила подставила подпись, торопливо закрыла за ним дверь, а потом медленно, растягивая удовольствие, съела пасту. Ужин окончательно подавил бабочек в её животе.

И что теперь? Она не знала. Тишина в её голове длилась минут пять. Наконец, она взяла себя в руки и включила телефон: ни одного сообщения, ни одного пропущенного звонка и более того, ни одного оповещения в «инстаграме»! Может, он ещё не вернулся домой? Нет, скорее всего, пришёл, но не стал заглядывать на кухню. Да, точно. Наверняка, он, уставший с работы, сразу отправился спать. Да как он может вообще? Он что, не понимает, что происходит? Да он уже должен перерыть весь город в поисках её, Филы, любви всей своей жизни, самой прекрасной женщины на Земле!

Она выкурила одну сигарету, потом тут же - вторую. Сама себе пожелала спокойной ночи, и, не выключая телевизор, долго лежала с закрытыми глазами, пока не заснула.

 

14

 

Филу спозаранку разбудили звуки утреннего ток-шоу.

Худшее чувство в мире - проснуться с грузом вчерашних проблем, таким тяжёлым, что от кровати невозможно оторваться.

Решение проблемы пришло само собой: не выходит подняться – значит, и не надо. Зачем насиловать себя?

Фила решила провести весь день в постели.

Телефон по-прежнему был выключен. Пусть уж лучше будет так, чем постоянно поглядывать на него и ждать звонков и сообщений, умоляющих вернуться домой.

Она опять заснула, до самого вечера. Потом смотрела фильмы с шести до одиннадцати.

И тут, так же, как вчера вечером, ноги сами понесли её к чемодану. Но сперва – к телефону:

- Доброй ночи. Это комната номер триста двенадцать. Вызовите мне, пожалуйста, такси. И ещё: пусть кто-нибудь поднимется за моим чемоданом.

Кроме моментально подъехавшего такси на улице её поджидал ливень.

Фила поскорее залезла в машину и попросила водителя не останавливаться на светофорах. И вот они уже подъезжают к дому. Чёрт! Движение перекрыли.

- Красавица, я тут на своей малышке не проеду. Добежите? – спросил водитель.

Филе некуда деваться. Конечно, добежит.

Выскочив из машины, она по лужам пробежала мимо цветочного магазина, почты… Выронила телефон из дрожащих рук – тот разбился. А потом, будто уже имеющихся проблем было мало, Фила вспомнила, что оставила в такси кошелёк… Ладно. Разбираться будем завтра.

Что с ней происходит? Как она докатилась до этого?

Да всё просто. Впервые за много лет что-то пошло не так, как она запланировала. Совсем не так. Оказывается, это обескураживает. Выбивает почву из-под ног. Лишь бы корону не потерять…

Промокшая до нитки, она с трудом доволокла себя до дома. Что это за погода такая? Снег с дождём. В этом городе бывает всё, что угодно!

Фила забежала под козырёк перед входной дверью и сунула нос в сумку, в поисках карты. Приложила карту к домофону – никакого результата. Попробовала ещё несколько раз – снова ничего. Потом принялась махать в камеру под козырьком – может, консьержка увидит? Хотя если бы видела – уже открыла бы…

- Ну что за идиотка! – вслух выругалась Фила.

- Проходите, Филарета, – послышался из домофона голос старухи. – Замок снова размагнитился, - она нажала кнопку «открыть», - на завтра вызвали мастера.

- Извините, - бросила Фила на бегу, не глядя в глаза консьержки.

«Надеюсь, она меня не услышала…»

Фила вызвала лифт. Сердце билось с невероятной скоростью.

Лифт подъехал, она привычно вдавила кнопку с цифрой «девятнадцать».

«Как хорошо, что он купил квартиру на предпоследнем этаже…»

Вновь хаос мыслей. Что за дурой она была!

«Де-вят-над-ца-тый этаж» - бесстрастно констатировал из динамика записанный голос.

Фила вытолкала чемодан, после чего вышла сама.

Она подошла к квартире. Сделала вдох. Что сказать? Да неважно, пусть мысли сами придут, главное – собраться с силами и войти.

Нажала на звонок.

Прошло много времени. Никто так и не открыл.

Может, звонок не работает?

Или Гийом спит?

«Нет, я не уйду. Пусть даже придётся ночевать прямо здесь, под дверью. Но тогда простыми извинениями он не отделается».

Она снова нажала на звонок.

Кто-то наконец-то закопошился с обратной стороны двери.

«Слава Богу!»

За дверным порогом возник силуэт чужой женщины в шёлковом халате из известного французского ателье, принадлежавшем ей – Филе!

Перед глазами всё поплыло. Это было самое длинное мгновение в её жизни, за которое Фила из королевы превратилась в самую бедную служанку…

Фила не стала проходить в квартиру и искать Гийома.

Но она рискнула посмотреть в глаза женщины, открывшей дверь.

Пустые глаза.

Долли.

Фила не стала выяснять отношений. К чему эта мелодрама? Она просто закрыла дверь.

Так уж устроена жизнь: всё может предательски поменяться в любой момент. Лишь один человек всегда верен тебе – ты сам.

Она направилась к лифту.

- Филарета!- кричал вслед Гийом, - Филарета, остановись!

Она принялась лихорадочно, что было сил, давить на кнопку вызова лифта.

«Ну же! Скорее!»

Двери лифта услышали её молитвы и соизволили наконец открыться.

«Де-вят-над-ца-тый этаж».

Фила зашла в лифт. Обернулась, услышав прерывистое дыхание за спиной.

Гийом, в серых пижамных штанах, контрастировавших с побагровевшим лицом, выглядел растерянным.

- Всё не так, как ты думаешь! Остановись! – взмолился он.

Фила молча нажала  цифру «1». Лифт закрылся и тронулся вниз.

Она стояла одна, в этой холодной металлической коробке без окон, с ног до головы облитая грязью и ложью. Посмотрев на себя в зеркало, она увидела чужое лицо. Кажется, даже синева глаз потускнела.

Рассмотреть себя получше не удалось: лампочки замигали и выключились.

«Этот придурок что, умудрился остановить лифт?»

Всё равно. Ей всё равно! Она не станет с ним говорить, даже если он сейчас проберётся к ней в лифт, встанет на колени и будет умолять. Однажды он уже стоял перед ней на коленях – для него это легко. Вот только это ничего не значит. Даже если он начнёт угрожать, что спрыгнет с девятнадцатого этажа – это, скорее всего, опять окажется пустым блефом.

Какие лживые, лицемерные люди – что он, что она!

И только сейчас Фила поняла, что Гийому и Долли удалось невозможное – точнее, то, что она сама считала невозможным: обмануть её. Обвести вокруг пальца. Значит, она и правда не королева… а кто же она?..

Откуда-то сверху послышался хруст. Фила ощутила приступ страха, похожего а клаустрофобию.

Кажется, порвался трос!

Лифт качнуло. Фила еле устояла на ногах.

Зеркало треснуло и осыпалось множеством осколков.

Теоретически, в этой ситуации ей лучше всего лечь на пол кабины. Но не прямо же на осколки?! А больше и некуда…

Может, просто начать молиться?

…Когда она увидела его в первый раз, то даже не смогла представить, насколько приятен его голос. Но несмотря на это месье в белом поварском кителе зажёг огонь в глазах Филы. Он выглядел настоящим французом: молчаливый, не совсем молодой мужчина, почти лысый - на голове такая же лёгкая щетина, как и на щеках и на подбородке. Зато рисунок бровей идеален, нарочно не придумаешь. Верхняя губа устроена так, что немного закрывает собой нижнюю - от этого складывалось впечатление, что он чем-то недоволен, и так легко его не спровоцируешь на разговор. Да он и не замечал Филу, и никого на свете - стоял и зачарованно смотрел на холодильник с только что доставленными продуктами.

Судьба свела их через работу. Гийом работал шеф-поваром, и его имя знали все более или менее приличные завсегдатаи. А Фила начала карьеру пиарщика в компании, работающей с группой новых многообещающих ресторанов Москвы. В тот день она встречала американского журналиста, который хотел позавтракать в хорошем заведении и написать рецензию на французские les petit-dejouners вдали от Франции. Вместе с ним прибыла съемочная команда из трёх человек.

Боб заказал круассан с солёной карамелью, гусиный паштет на горячем отрубном багете с прованскими травами в оливковом масле, геркулесовую кашу с яблоком, мёдом и тыквенными семенами, апельсиновый сок, эспрессо и виду. Периодически бросая взгляд в камеру, он откусил от всего по чуть-чуть, при этом долго и нудно рассказывая о своём путешествии в Россию и мерзко облизывая пальцы.

Всё шло ровно. Ровно – не всегда хорошо. Но для первой съемки этого Филе было достаточно.

- Изумительные круассаны. Для гостей заведения они станут приятной неожиданностью! – вещал Боб. - Завтрак, о котором я буду мечтать каждую ночь!

Фила сладенько улыбалась из последних сил, хотя в животе у неё уже заурчало.

- И антураж у ресторана похвальный. Только посмотрите, какая дорогая отделка!

Фила расправила плечи, стараясь не сутулиться – она уже устала стоять.

- А вот на стене портрет короля Людовика под номером шестнадцать соседствует с Ренуаром. Предположу, что это копия. Вы, русские, любите пускать пыль в глаза, не так ли?

В глазах у Филы потемнело. В сценарии не было этого вопроса! Боб явно нарывался на скандал, чего Фила не могла допустить – её первая работа не должна была закончиться таким казусом. Она жестом попросила оператора остановить съемку.

- Что за дела, Боб? – спросила Фила.

- Во-первых, этот апельсиновый сок - несвежий. Во-вторых, паштет не гусиный, а утиный, - ответил тот, дожёвывая. – И в-третьих, Люк работает на меня! Не советовал бы ему приказывать.

Фила презрительно усмехнулась. Она сама знала, кому и как она должна приказывать.

В этот момент из кухни вышел разгневанный Гийом, слышавший каждое слово, и молча выпроводил «тупого журналиста» из ресторана.

Филе ничего не оставалось, как тоже двинуться к выходу.

- Филарета, постойте! – Гийом вытер руки о фартук и схватил её за рукав. - Оставьте свой номер телефона. Мой помощник позвонит вам насчет компенсации.

Помощника она так и не услышала. Зато Гийом всё звонил и звонил. Сначала из своего ресторана, в тот же день, потом на следующий день из Парижа, куда ездил за трюфелями, потом - снова из Москвы, когда вернулся.

***

Гудение падающего лифта в ушах бьёт по мозгу.

Кажется, она сейчас оглохнет.

Тревога…

Она чувствует над собой дыхание.

- Филарета! – доносится из другой реальности.

Голос становится всё дальше и дальше.

В её голове наступает тягостное молчание.

Она пытается, но уже не может пошевелиться.

Её сердце перестаёт биться.

Вдруг ей становится легко. Она тянет руки к ангелу, но мощный удар вытряхивает её из собственного тела.

А потом что?

А потом – фейерверк…

 

Маргарита

15

 

Восьмилетний Раби был удивительно жизнерадостным мальчиком, каким не смог бы быть на его месте ни один другой городской юнец. Каждый день он просыпался до рассвета, тихонечко, чтобы никого не разбудить, поднимался с кровати и тёплыми ото сна ножками наступал на скрипучий деревянный пол, такой холодный, что, если ходить по нему без тапочек, то щиплет ноги до невозможности. Мальчик облачался в рабочую одежду - коричневую кожаную куртку и шапку с ушками - и бежал прочь из дома, где пахло сыростью и въевшейся в стены и пол грязью – накормить скот сеном. Точнее, двух коров, живших в сарае – ухоженном, но несмотря на это насквозь пропитанным едкой вонью.

В деревне так жили все, никто не пытался отлынивать от работы. Но Раби, даже по сравнению с остальными, с самого раннего детства был любознательным и трудолюбивым мальчиком. В то время как его сверстники только учились стоять на двух ногах и не падать, он уже вовсю бегал, а когда остальные учились читать простые слова, он уже писал сочинения.

Вставать в такую рань Раби уже привык. Другое дело – встать и успеть окончательно проснуться прежде, чем приступать к работе… С этим было хуже, поэтому то и дело наступал в коровьи лепёхи. Совершенно случайно, но для Раби, которого отец с детства приучил к чистоплотности, это не было оправданием: за грязные ботинки Раби бывало приговаривался к наказанию  в виде дополнительной работы.

Поздней осенью, когда их семья сюда переехала, задний двор был неописуемо красивым, ведь прежние хозяева много внимания уделяли саду: здесь росли яблони, абрикосовое дерево, рябина, а овощам и ягодам был отведён огромный участок земли – больше, чем место, где стоял сам дом. Но сейчас зима, повсюду сугробы, из которых торчат голые палки.

Раби сломал себе сухой сук с яблони. С одного конца у палки было полукруглое утолщение, похожее на набалдашник, и мальчик решил, что она теперь будет его тростью.

Смуглый мальчишка с короткими прямыми волосами шастал по двору с крепкой палкой, бегал с ней, гоняя кошку Дину с собакой Диной, которых, кстати, тоже оставили им в наследство бывшие хозяева дома. А после - носился кругами вокруг дома и искал трость для Болека, обязательно такую же, один в один. Ведь если дать ему палку меньше и тоньше, то Болек обидится и не захочет с ним играть, а если найти побольше, то тогда Раби непременно захочет оставить ее себе. И он мчался вокруг дома по скрипучему снегу, тростью нащупывая себе дорогу. Несколько раз оббежал сарай, прошёлся вдоль забора, но вторую такую трость так и не нашёл.

Искренне расстроившись, он уселся на крыльце.

- Динка, принеси палку.

Собака Дина стояла перед ним, она дышала громко и быстро, высунув язык. Раби было больно смотреть, как она мёрзнет целыми днями, но мама не велела пускать животных в дом. К тому же, Дина постоянно голодала и с того времени, как они сюда переехали, она похудела вдвое.

- Дина, а вы, правда, видите только в черно-белом цвете, как говорят? – спросил Раби, глядя собаке прямо в глаза. Он постоянно говорил с ней, искренне ожидая ответа.

Дина высунула язык ещё дальше.

- Дииин! Ну, принеси мне трость! - И помахал своей палкой перед озорной собачьей мордой. - Вот такую!

Дина улеглась прямо под ноги Раби и принялась их лизать.

- Фу, - он поморщился и тут же спрыгнул с крыльца. Если мать увидит испачканные слюной штанины, то в наказание, не приведи Господь, не позволит пригласить в гости Болека, да он и сам был слишком брезглив, чтобы терпеть, как домашние животные лижут ему ноги. А вдруг болеет? А вдруг блохи? К тому же, жили они очень бедно, и переодеться в другие штаны он не мог, по причине их отсутствия.

Он почистил штаны снегом и двинулся по сугробам вдоль забора, продолжая свои поиски.

Вдруг он увидел через щель в заборе, как открылась ветхая дверь соседского дома.

- Дядя Андрей? – обычно сосед выходил как раз в это время, чтобы выгулять своих собак. А их у него было много, штук двадцать пять, не меньше, и почти все из них были одной породы – Аууууу? - Ему пока не отвечали, но Раби звал снова и снова: - Кто там? Дядя Андрей?

Деревня, в которой они жили, отличалась от всех остальных. Как обычно люди расселяются по сельским местечкам? Татары едут в татарскую деревню, мордва – в мордовскую, немцы – в немецкую. Здесь же кто только не жил: корейцы, поляки, немцы, греки, цыгане. Раби, опять-таки - татарин по отцу. Просто Ноев ковчег, каждой твари - по паре, и ни одна национальность на их улице от дома к дому не повторялась.

- Привет, привет, Раби! – наконец послышался знакомый голос.

- Дядя Андрей, у вас нет вот такой палки? – Раби стал махать тростью над головой, чтобы сосед увидел её из-за забора.

- А как же! - Дядя Андрей был добрым стариком, он успел подружиться с Раби, часто помогал ему и вообще – проводил с мальчиком много времени, ведь его собственные внуки (а их у него было немногим меньше, чем собак) жили в городе, и приезжали не чаще, чем раз в две недели. Они с Раби то вместе строили скворечник, то искали насекомых для коллекции. Мёртвых, разумеется. Кто знаком с Раби, тот знает, что он и мухи не обидит.

- Дайте, мне, пожалуйста, - попросил Раби, - а я её вам потом обязательно верну. Честное слово. Мы вот поиграем чуть-чуть, и я принесу ее вам до вечера!

- Добро, - сказал дядя Андрей, усмехнувшись наивности мальчика, на полном серьёзе считавшего, что этот мусор ещё и придётся возвращать.

- Перекинете мне через забор?

- Лови!

Палка прилетела прямо Раби в руки.

- Спасибо!– крикнул он.

Взял в руки обе палки, приложил одну к другой: всё равно они разной длины. Брови мальчика хмуро сдвинулись к переносице. Немного погодя он откинул палки в сторону и побежал домой.

- Мама! Мама! - позвал он с порога, стараясь не испачкать ошмётками коровьей лепешки коврик перед дверью. - Дай мне ножик.

- Сейчас, сынок. Зачем тебе нож? – отозвался мамин голос, становясь громче, по мере того, как она приближалась к порогу. - На, возьми.

Раби радостно протянул руку, но, увидев в её руке вместо ножа пирожок, завёрнутый в бумажную салфетку, вновь нахмурил брови:

- Мне нужен нож!

- А зачем тебе нож?

- Я расскажу. Только ты мне его сначала дай. Я сделаю свои дела, - он спрятал руки за спину, - вернусь и расскажу.

Раби сгорал от нетерпения. Если уж он что-то задумал, то ему нужно было осуществить это сразу. Прямо сейчас! Но и маму было не сломить:

- Рассказывай, или я уйду дальше готовить. Пока рассказываешь, съешь пирожок.

Маргарита осмотрела сына с ног до головы. Бедный мальчик давно вырос из этой куртки. Но лишних денег нет. Чего там лишних - совсем ни копейки! За эту деревенскую лачугу им придётся откладывать по ползарплаты еще несколько лет. И пока она с трудом зарабатывает на жизнь, её бывший муж прохлаждается чёрт знает где.

- Я все дела переделал! Накормил скотину на пастбище, подкинул угля в печку, убрал за Динами. А потом нашёл идеальную трость. Мам, я такую палку еще никогда не видал! Я стал искать такую же трость для Болека, и дядя Андрей перекинул мне похожую со своего двора. Но она будет капельку покороче, показать? – спросил он.

Маргарита помотала головой.

- Всего лишь капельку, но всё равно заметно. Мне теперь нужно их сравнять, понимаешь? По-другому у нас не выйдет честной игры.

- Сколько раз я тебе говорила не лезть к этому соседу! – строго сказала Маргарита.

- Но почему? – спросил Раби.

– Он ест своих собак, - тихо проговорила она, - и продаёт для корейского кафе в городе.

Мама смотрела на Раби, пока он ел пирожок. Шрам на его лице заставлял её сердце биться учащённо. Он начинался прямо под правым глазом и вертикальной линией тянулся до самого уха. Конечно же, она не хотела нанести сыну увечье, так получилось случайно. Они с мужем сильно повздорили, с разговора на повышенных тонах ситуация перешла в потасовку. Маргарита на эмоциях бросила в сторону Гарри стеклянный бокал, но этот ублюдок увернулся, и бокал угодил прямо в лицо Раби.

- Всё, съел, - сказал Раби.

Маргарита забрала у него пропитавшуюся маслом салфетку и принесла ему нож.

- Только быстро, - наказала она, - и аккуратно!

Раби схватил нож и неторопливо направился к двери.

Быстро бежать не стал, потому что ему однажды рассказали, как мальчик бежал с ножом в руках, не заметил, что навстречу ему шел человек, и случайно поранил его до крови. Эта история научила его тому, что если в руках нож – шагать нужно медленно, держа его рукоятью вперёд.

Маргарита провожала сына взглядом. Ей совсем не нравилось жить в этой деревне. Домов здесь всего где-то пятьдесят, и большинство жителей вообще не говорит на русском языке. А ближайшие соседи с одной стороны – дед-кореец со своими псинами, и Новаки - с другой, Густав и Юстина с сыном-хулиганом Болеком.

 

16

 

Зима в этом году выдалась морозной. В прошлом году так холодно было только  пару дней в январе, после новогодних праздников. Кажется, это было в прошлой жизни. Отец Раби тогда работал во вторую смену на шахте, до самого утра, и им нечасто удавалось видеться.

В тот день у отца намечался выходной, поэтому Раби ждал его со смены с особым нетерпением.

 Меньше всего отец напоминал шахтёра и вообще – работягу, который трудится посменно. Ему скорее подошла бы должность начальника отдела или даже директора целого предприятия: статный мужчина с густыми чёрными бровями, строгим взглядом тёмных глаз, мужественными морщинами на гладко выбритом лице, впалыми скулами и элегантной прической.

Они с Маргаритой чертовски красивые люди. Особенно на том чёрно-белом фото в золотистой узорной рамке, занимающем почётное место в гостиной.

Это постановочный снимок из фотоателье. В кресле сидит шестнадцатилетняя Маргарита, в атласном сарафане на тоненьких бретельках, открывающем её молодую бархатистую кожу, а позади неё стоит молодой мужчина в опрятной светлой водолазке, поверх которой накинут идеального покроя плащ. Кажется, что они оба были вполне довольны собой. Особенно Маргарита, в которой был тогда какой-то надменный шик. Голову она повернула боком – так особенно выигрышно выделялся острый кончик носа. «Голливудская волна» игриво обрамляла её лицо.

По правде говоря, гостиная от этого фото веселее не стала – скорее, наоборот. Хорошо, что фотография чёрно-белая - всегда можно сказать, что в безжизненности лиц молодых супругов виновата серая фотобумага.

Бывает, смотришь на постер с голливудскими актёрами, и думаешь: вот быть такого не может, чтобы они были парой только в кино! А здесь другая история: Маргариту и Гарри решительно невозможно было назвать гармоничной парой. Ничего похожего на искру между ними было невозможно заметить.

Гарри шумно ввалился в дом.

- Папа! – обрадовался Раби. - Мы пойдём сейчас в зоопарк? Я хочу увидеть носорогатых!

- Кого? - спросил отец.

Не останавливаясь, он направился в ванную, помыть руки. Едва кран стих, Раби ответил:

- Носорогатых! - Ему вдруг показалось, что он сказал какую-то глупость, и поспешил сменить тему: - Зимой работает зоопарк?

Гарри, будто не замечая его, прошёл через кухню.

В зеркале Раби увидел, как отец бросил раскрытый кожаный чемодан на пол и начал паковать в него свои вещи. Рубашки вместе с вешалками, майки, брюки и самые дорогие свои вещи: фетровую шляпу и лаковые ботинки. Впрочем, других ценностей в этом доме не было – в том числе и добрых человеческих отношений. Настоящим сокровищем когда-то была красота Маргариты – мама Раби до сих пор молода, но сейчас внешность её безнадёжно испорчена помертвевшим, стеклянным взглядом.

Раби непонимающе уставился на отца, боясь моргнуть, чтобы не пропустить ни единого отцовского шага. Разумеется, мальчик ждал, пока отец что-то скажет, и, не дождавшись, спросил:

- Мы уезжаем?

- Где твоя мать? – перебил отец.

Мальчик стоял взволнованный и растерянный, сложив руки по швам.

- Я не знаю! - его ладошки собрались в кулачки. Было видно, что маленький мужчина изо всех сил пытается найти нужные слова.

Гарри достал из кармана белоснежный носовой платок и провёл им по полке, где лежали его вещи. На платке остался серый след от пыли.

- Это омерзительно! - сказал Гарри и посмотрел на Раби: - Ты видишь, какая грязная у тебя мать? – его вдруг понесло.

Несправедливые оскорбления задели Раби, но он промолчал.

Сложив ещё несколько рубашек в чемодан, отец продолжил:

- Ты хочешь поехать со мной или остаться с мамой?

У Раби похолодело во всём теле. Его глаза робко забегали по бедно обставленной комнате. Как можно выбирать? Мама без него не сможет! Если он уйдёт, то у неё совсем никого не останется. Да и ничего, кстати, тоже.

Гарри выждал минуту и сам ответил:

- Значит, теперь вы будете жить вдвоем.

- А когда приедешь ты? – спросил Раби, вцепившись в отца взглядом.

Он уже всё понял, но этот вопрос сам по себе вырвался изо рта.

- Не загораживай свет, отойди, - отец ткнул пальцем в сторону и продолжил копаться в чемодане. - Я не приеду. Ты ведь однажды вырастешь. Станешь мужчиной. Ты когда-нибудь сам найдёшь меня.

«Я не приеду». Эти слова эхом отозвались в детской голове.

- Почему ты уезжаешь? - спросил Раби.

Услышав перепуганный голос мальчика, отец задумался, сел на табуретку и опёрся спиной на стену. Потом наклонился вперёд, и Раби подумал, что отец переосмыслил своё решение и сейчас обнимет его, но Гарри только взялся за своё лицо и принялся наглаживать виски подушечками пальцев.

- Из-за водки, - прозвучал прямой ответ на не самый удобный вопрос. – Твоя мать много пьёт.

Когда папа произнес это, глаза Раби сами по себе опустились вниз. Ему от этих слов стало стыдно. Он всё это и раньше знал, но не думал, что из-за этого их семья развалится на две половинки. Точнее на две неравные части: было трое – стало двое.

Отец, посидев ещё немного, опять вернулся к чемодану. Он аккуратно раздвинул вещи в чемодане и, освободил немного места, положил завернутые в газету зубную пасту, щётку, бритвенный станок и маникюрные ножнички.

- Некоторые могут меня не понять, - отец вдруг принялся оправдываться, таская из комнаты в комнату разные пакеты, - но я делаю это для тебя. Я не хочу, чтобы ты видел несчастную семью.

- Но я счастлив, - сказал Раби.

- Понимаешь, моё дело не мешать матери тебя воспитывать.

Отец запер замок чемодана маленьким металлическим ключиком. Что именно он так тщательно пытался защитить от воров – неясно. Кому придёт в голову залезать в обшарпанный чемодан и похищать чужие старые рубашки, пусть даже хорошо выстиранные и выглаженные. Да и вообще, зачем ему чемодан? Он что, уезжает в другой город? Или, может, даже в другую страну?

Гарри взял чемодан в руки и бережно поставил его на пол, сам сел на табуретку, завязал шнурки на выходных туфлях.

- Присяду на дорожку, - сказал отец.

Через полминуты он задрал голову к потолку, встал и вышел.

Раби истуканом стоял, глядя, как отец, толком, не попрощавшись, выходит прочь. Мальчик дождался, пока дверь захлопнется, и побежал к окну. Залез на подоконник и стал смотреть вслед отцу, сбежавшему от семьи и проблем.

Отец вскоре пропал за пеленой снегопада. Раби даже не заплакал – он давно разучился, привыкнув к постоянным ссорам и ругани. Но отца он всё равно любил.

Он так и провёл остаток дня, сидя на пыльном подоконнике, хотя сквозь щели в деревянных рамах тянуло ледяным холодом…

 

Когда Маргарита пришла и застала Раби у окна, она ничего не спросила и не сказала. То ли сразу всё поняла, то ли заранее знала.

Вскоре Раби с мамой уехали из города. Раби помнит это так, будто это было только вчера. Теперь у них появился свой дом. Когда выглядывает солнышко, его облицовка блестит, как хрустальная ваза, а если подойти поближе, то видно, что он весь усыпан маленькими драгоценными камнями и переливается разными цветами, от небесного - к изумрудному.

Дом ему понравился. Правда, над ним ещё предстояло немало поработать: покрасить крышу, забор, сделать ремонт внутри (кое-где сыпались стены), а к весне заняться и огородом, чтобы самим выращивать пищу, как настоящие фермеры. Раби уже составил список важных овощей, которые они обязательно посадят. А ещё нужно будет срубить берёзу. У татар считается, что этому дереву не место около дома - оно может принести горе.

Вид за окном непривычный: мало людей и много животных. Мама говорит, что здесь им будет намного лучше. Правда, денег у них почти нет, готовить не из чего. Раби получает бесплатный обед в школе, а ужинают они, чем придётся. Он рад, когда мама улыбается – это значит, что мама перестала злиться на папу. По крайней мере, Раби на это надеется.

Маргарита устроилась официанткой в круглосуточное кафе для дальнобойщиков. Раби пошёл в новую школу, где учатся, в основном, совсем безграмотные ребята. Когда мальчик приходит после уроков домой, ему бывает не с кем поговорить. И если становится совсем одиноко, он ходит туда-сюда вдоль забора, и тогда из дома напротив выходит их сосед, дядя Андрей. Обычно он спрашивает как у Раби дела в школе, какие отметки. Уже несколько раз звал Раби в гости, но тот боится, что мама вернется с работы, и, не обнаружив сына, отправится проверить соседский дом. Он не хочет, чтобы дядя Андрей услышал, что мама говорит о нём плохо.

 

17

 

            Сегодня Маргарита и Раби официально поменяли фамилию. Пока что Раби не может представить, каково это – жить под маминой фамилией и особенно ходить в школу: придётся ведь по-новому подписать дневник и тетрадки и не забывать отзываться, когда вызовут к доске… Ясно одно: жизнь бесповоротно изменилась

Раби окончательно это понял, когда на выходе из центра по обслуживанию населения мама сказала, что через каких-то полгода у него родится брат или сестра. Ему стало интересно:

- Долго ждать, пока выяснится, мальчик там или девочка? Надеюсь, что девочка! - его лицо засветилось.

- Недолго, - ответила Маргарита.

- Я так рад этой новости! – радостно прочирикал он.

Мама велела никому не рассказывать об этом. Он вслух согласился, а сам покрутил кукиш в кармане. Как можно умолчать о такой радости в школе, ни с кем не поделившись?!

Он был нежным мальчиком, и теперь перед его глазами постоянно стояла картина, как он заботливо гладит и лелеет малышку. А когда она подрастёт, то он многому сможет её научить: летом кататься на велосипеде, зимой - на лыжах. Надо бы только сначала самому хорошенько их освоить, чтобы не попасть впросак перед сестрёнкой.

Возможно, если повезёт, благодаря девочке папа с мамой помирятся! Хотя с новой фамилией отцу будет трудно их отыскать… Ни о чём из этого Раби не стал говорить маме, выдав свои мечты одной лишь сладостной улыбкой.

Маргарита не решилась разъяснить Раби, что у него и у нового ребенка будут разные папы. Для чего? Мальчик смышлёный, сам всё поймёт. А если нет, то и не стоит портить ребёнку психику.

Сегодня суббота. После обеда Маргарита и Раби отправились в город на неспешную прогулку. Зашли в гастроном, купили несколько товаров по акции, пока всякие бабульки их не разобрали. После этого отправились в ателье роскошной женской одежды.

Люди любят иногда оторваться от неприятных реалий и помечтать. Кто-то смотрит телепередачи про сладкую жизнь миллионеров, кто-то читает глянцевые журналы, а Маргарите нравится наведываться в бутики и примерять дорогие вещи. Хотя, как правило, такие походы, в  конце концов, заканчиваются депрессией.

Она долго бродила кругами, аккуратно отодвигала каждую вешалку и нежно поглаживала каждое платье. Раби ходил за ней хвостиком.

- Здравствуйте, молодой человек, – стилист-консультант подошла к Раби и пожала его небольшую руку. - Может быть, вы хотели бы присесть? – она улыбнулась и указала на своё место у кассы.

Раби, застенчиво улыбнувшись, нашёл глазами маму. Та ободряюще кивнула ему и продолжила рассматривать дорогую одежду.

Видимо, женщина переживала, что мальчик испачкает товар. Она услужливо подала ему журнал со сканвордами, правда, попросила вписывать ответы карандашом, чтобы потом можно было их стереть, и охранник не заметил, что его журналом кто-то пользовался.

Выбрав платья, Маргарита скрылась в примерочной.

- Как называется вид спорта – восхождение на труднодоступные вершины? – громко спросил Раби.

- Альпинизм подходит? – отозвалась мама.

Раби радостно захихикал:

-Подходит!

За эти счастливые моменты можно отдать многое - моменты, когда ребёнку не приходится забывать, что он ребёнок.

Пока Маргарита примерила каждое платье, прошло не меньше часа. Она всякий раз просила Раби подойти и помочь ей застегнуть молнию.

- Мама, может тебе стоит взять платья побольше? – Раби заботливо погладил её по пока ещё плоскому животу.

Ему нравилось, что она никогда не носит брюки. Да-да, он замечал даже такие мелочи!

Маргарита впервые за долгое время сияла: вот как действует на настроение женщины новая одежда!

Раби пришлись по душе все платья, но маме полюбилось только ярко-красное, чуть ниже колена. Девушка-консультант прицепила ей на грудь красивую синюю брошь. Маргарита примерила его повторно, покружилась, посмотрелась и так, и эдак - всё было идеально.

Покуда Раби дальше разгадывал сканворд, мама уже переоделась в свою прежнюю одежду и накинула пальто. Она жестом велела сыну встать, они попрощались с вежливой продавщицей и вышли.

- Какое платье ты выбрала, мама? – по дороге домой спросил Раби.

- Никакое.

- Почему? – удивился мальчик.

- Оно нам не по карману, да и у броши ценник как два месячных взноса за наш дом.

Она не стала объяснять сыну, что, даже если бы деньги и были, то купить платье в дорогом ателье для неё равносильно тому, чтобы купить поваренную книгу: приготовить по неё она всё равно ничего не сможет из-за редкости продуктов. А роскошное платье с её образом жизни некуда будет надеть.

Раби больше ничего не спросил, лишь беспокойно думал о том, почему он раньше не догадался копить деньги. Если бы он начал откладывать до того, как ушёл отец, то, может быть, уже набрал бы достаточную сумму, чтобы подарить маме это красное платье и брошь. И это сделало бы её немного счастливее…

 

 

18

 

С утра Раби, как обычно, зашёл за Болеком: они всегда вместе идут в школу.

Болек показался из-за ворот, его мама – Юстина, протягивала ему портфель.

- Здравствуйте! – помахал ей Раби.

Болек, увидев друга, спотыкаясь, побежал ему навстречу.

- Посмотри, что мне подарили! – Болек радостно протянул Раби новенький фотоаппарат, - только посмотри, какой он огромный.

У Болека на носу день рождения, и он уже начал получать первые подарки.

- Блестяще! Просто крутейший подарок! – Раби был искренне за него рад.

Они шли, сосредоточенно глядя себе под ноги и вокруг, в поисках красивых объектов для фото. Сначала они очень трепетно и привередливо выбирали, но потом начали снимать всё подряд: бабушек на скамейке у подъезда, вывеску хлебного магазина, старый стул около мусорных баков, качели, голубей (странно, что они еще не улетели), и даже друг друга. Наделали миллион никудышных снимков.

Пока они ехали на автобусе в школу, Раби смотрел в окно: на сосны вдоль дороги, яркие автомобили, рисунки на боковой части многоэтажных домов, поезд, приближающийся к вокзалу. Они вышли на остановке, и по пути подобрали несколько шишек и причудливых камушков. Хорошо бы всё это сфотографировать!

Раби был прилежным учеником и за всю свою жизнь не прогулял ни одного урока. Но сегодня до учебного кабинета они с Болеком не дошли. На школьном дворе их поджидали трое мальчишек на пару классов старше.

- Привет, Раби, - крикнул один из них.

Раби ответил и, не останавливаясь, прошёл мимо них. С этими ребятами он никогда не общался и никто из этой компании с ним раньше не здоровался.

Самый старший из них, Вадим, специально задел проходящего Раби плечом.

- Слышал, у вас в семье ожидается прибавление?

- Ну, да, - Раби остановился, поправив рюкзак.

- Ещё один выродок, вроде тебя, появится!

Внутри Раби всё начало кипеть. Прежде ярость была ему незнакома.

- Что ты сказал?

- Что слышал.

- Твоя мать на весь город известная шлюха, - в разговор влез второй мальчик в шапке.

- Это все знают!

- Про неё уже все говорят! Ни один дальнобойщик не прошёл мимо!

- Да! Папку вам теперь по всей стране не выискать!

Старшеклассники выкрикивали оскорбления наперебой.

- Отвалите от него! – заступился Болек.

- А ты вообще лучше бы заткнулся, малой, если не хочешь проблем.

Вадим подошёл к Болеку и вырвал у него из рук фотоаппарат.

- Прикольная игрушка! – он замахнулся и бросил его на асфальт с такой силой, что аппарат разбился вдребезги.

- Вот что будет с каждым, кто будет заступаться за этого сукиного сына!

Раби в кармане сжал руки в кулаки. Он больше не мог сдержать гнев и набросился на Вадима. Болек бросил свой портфель в сторону и напал на другого мальчишку.

Неожиданно Раби почувствовал сильный удар по голове, пошатнулся, и к его горлу подступила резкая тошнота. Он обернулся и, прежде чем упасть, увидел, что третий мальчишка замахивается на него палкой.

 

 

 

19

 

С тех пор, как они остались одни, Раби с мамой виделись лишь изредка, да и то, только за кухонным столом. За исключением выходных, этот стол всегда выглядел однообразно: белая скатерть в красную клеточку, а на ней - глубокая посуда с магазинным овсяным печеньем, нарезанный хлеб и сливочное масло. В выходные Маргарита готовила картофельный пирог или, для разнообразия, запеканку.

В будни по утрам она, замученная, возвращалась с работы и кормила сына завтраком. Вечером она ужинала перед уходом на работу, когда Раби ещё только возвращался с секций домой – их графики категорически не совпадали.

Как-то в четверг Раби стал мучить сильный болезненный кашель. Маргарита узнала об этом за ужином.

- Где ты подцепил заразу?- на идеально гладком лбу Маргариты появились морщины.

Она встала из-за стола и приложила ледяную ладонь ко лбу Раби. Рука быстро согрелась. Раби прикрыл от удовольствия глаза.

Маргарита вышла из кухни и вернулась с круглой плетёной соломенной коробкой. Она достала градусник и засунула его сыну под язык.

- Сиди спокойно, - мама погладила сына по волосам.

Раби с наслаждением поёрзал на стуле. Материнские руки действовали на него, как универсальная панацея. Он хотел что-то сказать, но не стал открывать рта, чтобы градусник не вывалился и не разбился. Так и сидел десять минут.

- Давай-ка, - сказала она и потянулась за градусником.

Тридцать девять градусов. Она села и схватилась за голову. Вот и ещё одна забота.

Маргарита вызвала скорую помощь и уложила Раби на кровать. Смочила кухонное полотенце холодной водой и положила его сыну на лоб.

- Мне не с кем тебя оставить! - Она вцепилась зубами кусок вчерашнего чёрного хлеба. Как и многие люди, Маргарита ела, когда нервничала.

- Я могу остаться дома один, - заверил мальчик.

Маргарита протянула ему баночку с разогревающей мазью.

- Оботри себе ступни и ладони.

Что ещё она могла сделать? Не прогулять же работу, лишившись и без того скудного заработка? Сейчас приедет «скорая помощь» - врачи всё равно лучше знают, что делать. Неизвестно, правда, как она будет объяснять врачам эти побои по всему телу Раби…

Пока они не приехали, она успела быстро навести порядок в домике. Главным было спрятать бутылки. Как будто врачам не всё равно! Маргарита очень зависела от мнения окружающих.

Внезапно в коридоре потемнело.

- Этого ещё не хватало! – прошипела Маргарита.

- Мамочка, что случилось? – застонал Раби.

- Лампочка перегорела! Лежи, не болтай.

Собака залаяла через двадцать минут. Маргарита подошла к окну и увидела за забором яркий мигающий свет фар машины «скорой помощи».

Она на ощупь взяла с вешалки первую попавшуюся куртку, накинула её на плечи и, не застёгиваясь, вышла во двор. Собака тут же успокоилась. Похоже, единственным, кого вообще не пугал исходящий от Маргариты холод, был Раби.

Она с трудом отворила железные ворота и повела медсестру за собой.

Крупная женщина вошла в дом.

- Здравствуйте, - только сейчас Маргарита кивком поприветствовала медсестру. - У меня сыну плохо.

- Понятно. Сейчас, по порядку, - медсестра вытерла ботинки о коврик и, не разуваясь, по тёмному коридору прошла до комнаты, где лежал Раби.

Услышав приближающиеся шаги, Раби приподнялся с подушки и оперся на спинку кровати.

Маргарита зажгла свечу. Женщина удивлённо ахнула:

- Господи! Девочка моя, и это твой сын? Я думала у тебя тут младенец. В какой юности же ты родила?

Маргарита уже и забыла, когда её последний раз называли девочкой. Несмотря на то, что ей было всего двадцать четыре года, она давно считала себя зрелой женщиной.

- А что же он у тебя бледный такой? Давно у него температура? - встревожено спросила женщина, - Боже, он весь в синяках!

- Не знаю, только сейчас обнаружила. Вот в понедельник был сильный ветер, я еле-еле сумку в руках удержала. Наверное, тогда она и простудился по пути домой! Он у нас в городскую школу ездит.

Маргарита намеренно промолчала на замечание о синяках. А что тут ответить?

Медсестра недоверчиво покосилась на Маргариту. Стало быть, подумала, что муж поколачивает её и Раби.

- Мальчика нужно срочно отвезти в больницу.

- У меня нет времени на это. Мне нужно на работу. Мне никто не собирается оплачивать отгулы, - испуганно сказала Маргарита и добавила, - я одна его воспитываю.

Нельзя было отпускать его в больницу. Если органы опеки заподозрят неладное, то у неё могут начаться нешуточные проблемы.

- Не переживай. Как тебя зовут? - медсестра обратилась к мальчику.

- Раби.

Она вгляделась в восточные черты лица мальчишки, затем перевела взгляд на славянской наружности мать.

- Откуда вы такие взялись?

Раби растеряно пожал плечами.

            - Не переживай, девочка! - повторила медсестра, повернувшись к Маргарите, - мы сами отвезём его на нашей машине.

            Раби вздохнул с облегчением. Он не хотел быть никому обузой.

            - Завтра я первым делом приеду к тебе! - заверила его мать.

            - Хорошо, мама.

Раби взял свой ранец, вытряхнул их него тетради и учебники, а вместо них засунул большой набор из фломастеров и карандашей, полученных за первое место на школьной математической олимпиаде. Маргарита взяла из кухни пакет, и сложила в него запасное нижнее белье для Раби. Пока мама не видела, Раби бережно спрятал в ранец стопку исписанной белой бумаги.

Медсестра взяла Раби за руку и повела в машину. Маргарита заперла за ними дверь. Через секунду снова послышался лай собаки и звон металлических ворот.

            Маргарита осталась в полном одиночестве. Несмотря на то, что ей нужно было уже выходить на работу, она не торопилась переодеваться. Она вынула из шкафов спрятанные бутылки и поставила на стол.

Она была в этом мире одна против всех.

 

20

 

При одном взгляде на двухэтажное здание бледно-жёлтого цвета становилось понятно, почему больницу назвали от слова «боль».

На следующий день Раби ждал маму. Но никто к нему не пришёл: ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Днём он играл с мальчишками из других палат, но в часы посещения, когда ко всем приходили родители со сладостями, он уходил в свою палату, забирался на стол и выглядывал в окно – вдруг кто придёт? Во дворе больницы стояли качели, но на прогулку, естественно, ему выходить не разрешали, хотя Раби и не такие холода видал.

Потом за ним приходили дежурные медсестры и отводили его к врачу на осмотры и уколы. Может быть, его и навещали, пока он был у врача. Может быть, приходила мама, Болек Новак, дядя Андрей с собаками. А может, даже папа приехал, как только узнал о том, что Раби приболел. Жаль только, что самого Раби не было в палате, и ему не удалось застать никого из гостей!

Чем ещё заняться мальчишке в четырёх стенах? Для начала он сгрёб все свои фломастеры и карандаши в кучу на кровати и разобрал их по цветам, от тёмных - к ярким. Потом подумал, что в больнице не так уж плохо: окна не продувают, кровать мягкая, есть стол, стул, шерстяные тапочки. Он достал бумагу с ручкой и начал выводить на листе буквы:

«Здравствуй папа!

Я часто думаю о тебе, о том, сколько там осталось времени, прежде чем я стану мужчиной и смогу тебя навестить. Я надеюсь, что жизнь у тебя идёт нормально. Скоро исполнится год, как мы с мамой переехали в деревню. Здесь у нас уже давно наступила зима, заметно это не только по голым деревьям, но и по резкому сокращению продолжительности солнечного дня.

А что касается меня, то у меня всё ровно. Я приболел, и меня положили в детскую больницу. За три дня я уничтожил: 300 грамм масла; 30 кубиков сахара; 8 штук яиц; 2 буханки чёрного и 1 белого хлеба – так много и всего за каких-то два с половиной дня (или 60 часов, а ещё точнее 216000 секунд).

Ты, наверное, как и мечтал когда-то, уехал на берега Финского залива? Там, говорят, купаются буквально среди льдин? Надеюсь, ты тоже к этому постепенно привыкаешь.

У меня с собой в палате ваша с мамой фотография. Точнее, она теперь всегда со мной. В день, когда мы переезжали из нашего старого дома, мама сняла фотографию со стены и забрала лишь пустую рамку. Саму фотографию, вместе с остальным мусором, она велела мне бросить в ведро. Я не мог поступить так, как она мне сказала, потому что боюсь без этой фотографии забыть твоё лицо.

Кстати, уже, наверное, лет шесть, как вы не фотографировались вместе.

Я скучаю по тебе,

Раби».

Дверь заскрипела. В палату вошла Маргарита.

Раби повернул голову и, увидев Маргариту, бросился к ней на шею. Она еле успела положить на тумбочку пакет апельсинов и молоко.

Сама же она выглядела уныло и утомлённо.

Раби быстро сложил письмо пополам и убрал его в стопку остальных писем. Он обязательно отправит их. Как только выяснит адрес, по которому теперь проживает отец.

- Доктор говорит, ты уже идёшь на поправку.

Маргарита села на больничную постель и похлопала около себя. Раби устроился рядом с ней.

- Значит, сегодня я не поеду домой? – Раби старался сделать так, чтобы его голос прозвучал грустным.

Говорят, дети не умеют притворяться. Но это не совсем так. Или, может, Раби слишком рано повзрослел?

- Нет.

Он посмотрел себе под ноги, Маргарита погладила его по волосам.

- Можно вас? – уже знакомый Раби врач жестом подозвал Маргариту.

Она подобрала с пола сумку и вышла из палаты.

Раби поднялся с кровати и встал за дверью так, чтобы незаметно подслушать разговор.

Сквозь дверную щель он наблюдал, как мать достала кошелёк. Её вид был растерянным.

- У меня нет денег, чтобы оплачивать это лечение!

- А у нас нет денег, чтобы делать его бесплатно! У нас таких беспризорных детей – целый этаж! – Внезапно доктор смягчился: - Мне жаль вашего пацана. Но я ничего не могу сделать сверх своих полномочий. Может, у вас есть родственники, которые могли бы оказать вам материальную помощь? – он уже смотрел на Маргариту с жалостью, думая о том, что судьба часто бывает несправедлива к таким видным девушкам.

- Нет, - ответила Маргарита, - у нас никого нет.

Затем они пошли дальше по коридору.

Раби подскочил с кровати и стал наматывать круги по палате, на бегу ударившись пару раз об острый угол.

«Может быть, мне стоит сбежать из больницы? Торчать здесь – пустая трата моего времени и маминых денег».

Маргарита в палату больше не вернулась, даже чтобы попрощаться.

 

21

 

Что ни задумай, лучше делать это в тёмное время суток. Особенно, если нужно, чтобы получилось незаметно. Раби не впервой было просыпаться раньше солнца. Он тихонечко переоделся в свою уличную одежду, собрал оставшиеся апельсины и письма обратно в ранец и по лестнице спустился на нижний этаж.

- Отец их бросил, а его мать алкоголичка, - докладывала дежурная медсестра кому-то на другом конце телефонного провода.

Раби прошмыгнул мимо неё к выходу и вскоре был на свободе.

Его побледневшее из-за болезни лицо вдруг вновь загорелось и порозовело. Он, не скрывая улыбки, вприпрыжку мчался через туннель арки, на остановку.

В то же время его одолевал страх, что всё пойдёт не так, как он хотел. Вдруг врачи хватятся, что его палата пуста, и пустятся в погоню? И что тогда? Его вернут обратно в больницу?

Раби сам не понял, как успел добраться до деревни. Он быстро-быстро добежал до их дома. Железные ворота были широко распахнуты.

Особенно обидно и нелепо будет, если эти врачи уже ворвались к ним в дом и ждут его в засаде. И что ему останется делать? Разве что провалиться сквозь землю от стыда. Мало того, что сам себя подвёл, так ещё и мама разозлится!

Дверь в дом тоже была открыта. Не просто не защёлкнута на замок, а немного приоткрыта. Так, что сквозь щель ветер заносил в коридор снежинки.

Раби замер, но, сделав над собой усилие, всё же шагнул вперед и вошел в дом.

В нос Раби вонзился резкий запах спирта и гнилья.

Он, медленно перебирая ноги, вошёл в прихожую, наступил на драные газеты и осмотрелся вокруг.

- Мама?

Отозвалась глухая тишина. И только потом - какое-то шуршание за спиной. Он повернулся и увидел на холодном полу кошку Дину, грызущую и без того рассыпающуюся извёстку. Она была вся потрёпанная. Руки Раби невольно затряслись, на глаза поступили слёзы. Он схватил кошку в охапку, положил на кровать и завернул в самую тёплую шаль.

Продолжая лихорадочно оглядываться по сторонам, он шагнул в сторону кухни и увидел там мать, лежащую на полу со спутанными волосами и в распахнутом халате.

- Мама! – Раби поджал губы, стараясь не заплакать.

Но слёзы брызнули - так, что он чуть не задохнулся.

Маргарита очнулась. Пытаясь подняться с пола, она схватилась за спинку стула. Стул тут же опрокинулся около неё, с грохотом.

Раби во все глаза смотрел на этот позор. Стало ясно, у неё совершенно отсутствует материнский инстинкт. Как и инстинкт самосохранения.

- Что ты тут делаешь? – прохрипела Маргарита.

Она снова попыталась встать. На этот раз, ухватившись за край стола. Ей удалось подняться, хотя её и раскачивало из стороны в сторону, как осиновый лист на ветру. В доме вновь наступила тишина – на сей раз она была особенно зловещей, похожей на затишье перед чем-то страшным.

Маргарита стала поправлять волосы и споткнулась об упавший стул, больно стукнувшись головой о ледяной пол.

Раби попятился. Кажется, мамина неустойчивость была заразной – ноги мальчика задрожали, а сердце бешено заколотилось.

- Как ты тут оказался, я тебя спрашиваю? – закричала она.

Он протянул Маргарите руку и потянул её на себя. При этом он молчал, не в силах собрать буквы в слова, а слова - в предложения.

Маргарита, как сломанный Ванька-встанька, могла только падать. Но Раби всё-таки удалось поставить её на ноги.

- Иди отсюда! - голос Маргариты прозвучал жестоко.

Он бы ушёл, но куда ему податься?

- Мама, не надо. Пожалуйста, - лицо Раби съежилось и наполнилось болью. Из глаз снова хлынули слёзы.

Она невозмутимо повернула кран, намылила лицо куском хозяйственного мыла и несколько раз плеснула на себя холодной водой. Спустя пару минут, перебивая шум воды, послышался телефонный звонок. А потом ещё один, второй, третий. Она решила не отвечать.

- Жди в коридоре.

Маргарита почувствовала, как у неё подкашиваются ноги и темнеет в глазах. В голове закрутился какая-то вихрь событий прошлого: вот ей шестнадцать и они с Гарри позируют в фотоателье, вот ей семнадцать, и она держит на руках хрупкого новорожденного…

Телефон настойчиво трезвонил.

- Ты сейчас поедешь обратно в больницу!

Она велела сыну ждать, сама же отправилась переодеваться.

Раби не мог сдержаться, он всё плакал и плакал. Ещё плача, сел на неудобный стульчик у входной двери и обулся.

Они вместе вышли на улицу, из царства вони и затхлости – на свежий воздух. Солнце уже поднималось над землёй.

В автобусе Раби смотрел в окно: на сосны вдоль дороги, яркие автомобили, рисунки на асфальте, поезд, приближающийся к вокзалу. Они проезжают ДК, далее 32-ой квартал, центральный городской парк, кинотеатр, больница…

- Мама!- крикнул Раби, - мы проехали больницу!

Маргарита смотрела в никуда.

- Мы едем в другую больницу.

Раби не стал сопротивляться. Вдруг ненароком разозлит мать, она разорётся и целый автобус узнает о её пьянстве.

Они доехали до последней остановки около вокзала и, вместе со всеми оставшимися пассажирами, вышли из автобуса.

- Куда мы идём?

- Замолчи.

Они прошли через здание и киоски с пирожками и горячим чаем. Запахло сыром и жареным луком. У Раби заурчало в животе. Маргарита тянула его за руку, не обращая ни на что внимания.

Дошли до перрона и встали на платформе. В их сторону ехал поезд.

Раби не впервые видел поезда, но такой – в первый раз. Все обычные поезда были синими, а этот - ярко-красный, с надписями на иностранном языке.

- Мы поедем к папе? – спросил Раби.

- Нет.

Поезд приближался.

Раби знал, что мама его обманывает. Сейчас они сядут в поезд и отправятся к папе, к берегам Финского залива. Теперь он может выбросить все написанные им письма и обо всём рассказать папе при встрече.

Там их ждёт новая жизнь. Они построят большой дом с громадным садом. Они станут настоящей семьёй: мама, папа, Раби и сестрёнка. Они будут, держась за руки, гулять по берегу и собирать красивые камушки и ракушки. Мама будет в ярко-красном платье. Вокруг них, куда бы они ни отправились, всегда будет музыка. Потому что они сами будут петь!

Стук колёс поезда разогнал фантазии Раби.

Мальчик уже потирал ладошки от нетерпения, как вдруг почувствовал едва ощутимый толчок и упал прямо на рельсы. Всё произошло в одну секунду: и падение, и то, как незнакомец, схватив за пальто, вытащил его на перрон.

В следующий момент брызнула кровь.

А потом что?

А потом – фейерверк…

Маргарита лежала под поездом.

 

Рахель

22

 

Рахель стояла перед зданием с апартаментами в тихой части Бруклина. Тихой ровно настолько, насколько это возможно для Нью-Йорка. Дом, в который она направлялась, разительно отличался от остальных, что были поблизости. Эта улица считалась итальянской, на это намекало убранство почти каждого дома. Вот и в доме напротив, во дворе, стоит фигура Иисуса в человеческий рост.

- Ох уж эти католики, - смеялась Рахель.

Она относилась к католикам с недоверием и некоторой снисходительностью. Они для неё словно безответственные дети, которым всё дозволено – требуется только уже после совершения шалости «старшему» исповедоваться.

Она прожила здесь не так долго, чтобы считаться местной, но достаточно, чтобы с лёгкой ностальгией смотреть на новичков, приехавших покорять столицу мира, вспоминая себя.

На улице моросил противный косой дождь, но Рахель не спешила войти внутрь. Она наблюдала за тем, как соседская горничная торопит разбежавшихся по улице детей вернуться в тёплый сухой дом, лишь потом сделала глубокий вдох и поднялась по ступенькам ко входу. Промокшая до нитки, она пулей влетела в прихожую. На мраморном полу тут же образовалась небольшая лужа.

- Чёрт! – она сказала почти шёпотом.

Рахель сняла промокшие сатиновые туфли (пора бы уже уяснить, что сатин и замшу не стоит надевать даже при малюсеньком намёке на дождь) и взяла тряпку. Мрамор – такой капризный материал! Стоит соли с обуви попасть на пол – придётся делать перешлифовку.

Дети из столовой услышали звук захлопнувшейся входной двери. Старший из детей, Ян, тут же выбежал:

- Привет, Рахель!

- Здравствуй, Ян. А где остальные? – она вытерла лужицу и сбросила своё пальто на спинку стула в прихожей.

- Там сидят, - он указал на массивную дубовую дверь в столовую.

- Уже поели?

- Нет, - ответил Ян, - тебя ждём. - И убежал обратно.

Она отжала тряпку и, повесив её сушиться на крючок около шкафа для верхней одежды, направилась в столовую, где за большим круглым столом её ждали четверо ребятишек - погодок. По старшинству: Ян, Эстер, Мириам и Ярон. И все – в одинаковых белых рубашках от Burberry.

Она присматривает за этими сорванцами уже больше года. И она не просто няня, которая следит, чтобы дети не совали пальцы в розетки. Она – няня, водитель, педагог и тренер в одном лице. Но зато оплачивают ей эти труды более чем щедро. Хватает и на то, чтобы откладывать на учёбу, и на отдельное жильё, и на всё, что нужно молодой и красивой жительнице большого города. В общем-то, роковой красоткой Рахель не назовёшь. Подходящее слово – миленькая.

Поначалу Рахель жила вместе с этой семьёй, в гостевой комнате, но, устав от постоянного вмешательства в свою личную жизнь, предпочла переехать. Само собой, жила она теперь не в самом благополучном районе, но это её не волновало. Главное – всегда можно провести остаток дня в тишине.

Теперь она первым делом с утра приезжает в эти огромные апартаменты и готовит детям завтрак. Обычно в это время Рахель застаёт дома и их родителей, но случаются и такие дни, как сегодня, когда взрослых уже нет.

Оказалась она в этом доме неслучайно. Родители искали своим чадам молодую и энергичную русскоязычную няню, к тому же, с хорошим еврейским воспитанием. Рахель по этим параметрам подходила превосходно: она молода, мечтает стать детским психологом и… она иудейка: ей не нужно было разжёвывать значение слов шаббат, кашрут, миква. Пришлось, правда, саму малость приукрасить свою биографию, солгав, что она уже подрабатывала няней в старших классах. Но разве это имеет значение, если она и впрямь неплохо справлялась?

После завтрака Рахель запрыгнула в машину и развезла детей по секциям: Яна - на футбол, Эстер - в балетную школу, Мириам - на фигурное катание и Ярона - к логопеду. Потом забрала всех, с разных концов города, и снова развезла: Яна и Эстер - на математику, Мириам - в музыкальную школу, Ярона - в парк, гулять. Там втайне от родителей купила ему сладкую вату. Они едва усели сделать пару кругов вокруг озера, как уже пришло время снова забирать детей из секций.

Потом - обед. Они поехали в кошерный ресторан на второй авеню.

Рахель долго искала, где припарковаться. Плюсов у большого автомобиля уйма, а минус всего один, зато какой: местечко, где его можно оставить, вот так сразу и не найдёшь.

- Ну почему нельзя проехаться на метро! – психанула она.

- Мама говорит там повсюду крысы, - ответила Мириам.

- Да, - подтвердила Эстер, -  poor conditions.

- Эстер, ваша мать велела, чтобы вы говорили со мной и между собой только по-русски, - она строго посмотрела на девочку через плечо.

- Да я знаю. Но это так сложно. Russian is too complicated.

- Антисанитария, - вмешался Ян.

- Что? – спросила Эстер.

- Можно сказать: в Нью-Йоркском метро - антисанитария.

- Я не с тобой разговариваю! – крикнула Эстер. - Рахель, why would Ian keep interrupting me?

- Всё, успокоились! – нервы Рахель были на пределе.

Пришлось проехать несколько блоков, прежде чем, наконец, припарковаться. Свободное пространство нашлось перед парикмахерской.

Следом за Рахель дети шумно вылетели из машины и побежали к дверям ресторана. Швейцар открыл перед ними дверь.

Дети тут же разбежались по всему залу и загалдели. Этого ещё не хватало! Рахель бессильно закрыла глаза.

Рахель вошла в зал следом за ними. Она закрыла от усталости глаза.

- Можно у окна? – крикнула Эстер. – Я…

- Нет, я хочу около аквариума! – перебила её Мириам, на бегу едва не сбив с ног пожилую даму. Рахель успела подать старушке руку.

- Oh you stupid, - сказала Эстер и тут же прикрыла рот руками.

Рахель, бормоча извинения, проводила старушку до столика. Строго посмотрела на Мириам и демонстративно села за столик у окна. Та послушно заняла кресло рядом с няней, остальные тут же подтянулись и притихли, вспомнив, что беситься и сходить с ума можно лишь дома или в машине, но только не в людных местах. Этого Рахель не терпела.

Подошла официантка и раздала всем меню. Рахель любила водить детей именно в кошерные рестораны: здесь не нужно было тщательно следить за тем, что дети тащат себе в рот. Куда пальцем ни ткни – всё дозволено. А их родители уж за чем  - за чем, а за питанием своих отпрысков следили исправно.

Каждый из детей заказал что-то своё, но при этом все, не сговариваясь, попросили по большому стакану апельсинового фреша.

- Нет, - сказала Рахель официантке, - сок не нужно. Она перевела взгляд в сторону детей: - мы не запиваем пищу, помните?

Официантка понимающе кивнула и вслух повторила заказ.

- Два фалафеля, пракес, хумус и салат их свёклы. Верно?

- Да. А мне воду и аспирин, - Рахель закрыла меню и протянула его официантке, - спасибо.

- У вас прелестные дети, - улыбнулась та.

«Слава Богу, нет», - подумала Рахель.

Когда она увидела их впервые, то тоже так решила: «какие прелестные дети». Сейчас ей от этого смешно. Всё-таки, вопреки известному мнению, первое впечатление отнюдь не всегда самое верное.

- Рахель?

- Да, Ярон?

- А почему мы не запиваем еду?

Она посчитала в уме, сколько времени уйдёт на то, чтобы объяснить ребёнку все последствия растягивания желудка.

- Потому что тогда мы будем много пукать.

Как и всякий культурный ребёнок, Ярон смущённо опустил глаза и стал теребить в руках салфетку.

 

За окнами была уже видна луна, когда по дому разнеслась громкая мелодия дверного звонка.

- Папа пришёл! Это папа! – крикнул Ян.

- Принимайте ванну, надевайте пижамы и отправляйтесь спать! – скомандовала Рахель, хоть и знала, что это бесполезно, и отправилась открывать дверь.

- Hi daddy, - Эстер вскочила с дивана и с разбега прыгнула в объятия папы.

- Привет, дочурка, - он не стал делать ей замечание, но из принципа ответил по-русски.

Дети собрались вокруг него и терпеливо ждали, пока папа поприветствует каждого поцелуем в лоб.

- Бен, я могу идти? – спросила Рахель.

- Да. Спасибо, Рахель.

- А где же Ревекка?

- Сегодня она уже остаётся на ночь в роддоме, - он сказал тихо, так, чтобы дети не услышали, - мы решили пока не рассказывать им что, да как. Плохая примета.

Рахель облегчённо вздохнула. Обувшись, она направилась уже было к двери, потянулась за сумкой, но остановилась и, оглянувшись, предложила:

- Что ж, могу остаться и помочь с детьми. Если нужно. Мне не трудно.

- Нет-нет, всё в порядке, - заверил Бен, - пойди, отдохни. И завтра не торопись – я сам займусь детьми до обеда.

- Спасибо! До свидания! - она надела пальто и выскользнула из квартиры.

 

Неужели Бен не заметил, что она в платье Ревекки? Видимо, нет. Мужчины на такое не обращают внимание. Рахель лучезарно улыбнулась: вот и хорошо. С них не убудет, а ей приятно пощеголять по ночному Манхеттену в Gucci. Фактически, она просто взяла его померить. Завтра шёлковое произведение современного искусства вернётся в хозяйскую гардеробную.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

23

 

Раз уж утром Рахели впервые за долгое время некуда было спешить, то ночь она решила провести в лучших традициях двадцатилетних тусовщиков. Она села в машину и уткнулась в телефон, вбивая в поисковике запрос на лучшие ночные заведения города. Проведя в таком режиме несколько минут, она, наконец, завела мотор и поехала, куда диктовал навигатор. Звонить подругам не стала, хотя бы потому, что не хотела никого ждать. К тому же этой ночью ей хотелось безбашенных поступков и необдуманных решений, о которых потом она будет жалеть. Безбашенные поступки – это ведь не обязательно стриптиз на барной стойке, нет - да и где в пуританском Нью-Йорке ей разрешат это сделать, это ведь далеко не Бангкок! Так или иначе, сейчас ей не хотелось, чтобы кто-то отговаривал её совершать ошибки.

Она подъехала к Club 49, тот, что в Сохо. На этот раз найти парковочное место оказалось проще простого. Она зашла в клуб и заказала себе в баре «Космополитен». Она протянула бармену двадцатку. Сидящий рядом молодой человек отодвинул её руку и сам заплатил за коктейль.

- Хочу угостить даму, - сказал он бармену, - сдачи не нужно.

- Как угодно, - ответил тот безразлично и отошёл на другой край барной стойки.

- Сразу скажу, ты здесь самая красивая. Ты не подумай, что я на тебя давлю, но так и есть. Так, чёрт подери, и есть, - мужчина повернулся к ней всем корпусом и протянул ей руку: - Итан.

- Рейчел, - так Рахель привыкла здесь представляться.

- Очень рад!

Рахель лишь улыбнулась.

- Ты танцуешь? – он приподнялся со стула и вновь протянул ей руку.

Рахель сейчас не Рахель. Сейчас она Рейчел и может позволить себе всё, что угодно. Обычно она так раскрепощённо себя не ведет, и с кем попало не знакомится, но дни бывают всякие, зачем лишать себя удовольствия? К тому же как в темноте отличить «кого попало» от «того самого»?

- Да.

Она танцевала всю ночь напролёт. Спустя два космополитана и три виски-колы она всё ещё была на танцполе. Правда, уже не с Итаном. И уже не в Club 49.

- Hola, ты одна? – кто-то приобнял её сзади за плечи.

- Si, - она обернулась и увидела перед собой загорелого muchacho с мартини в руках, - Рейчел!

- Андрес.

Он поставил на столик бокал, положил свои руки ей на бедра и помог настроиться на ритм бачаты. Да, Андрес мог бы и не представляться, по его плавным и умелым танцевальным движениям чувствовалось, что он латиноамериканец.

Потом они вдвоём прогуливались по пустынным улицам.

- Тебя подвезти? – предложил Андрес.

- Нет, я на машине.

- Отлично, тогда я провожу тебя.

- Я оставила её недалеко отсюда. Около Club 49.

- Бывал там – злачное местечко, для тех, кто любит шумные компании незнакомых людей.

Рахель покосилась на Андреса – неужто уличный латинос попытался обвинить её в разгульности? Она попыталась обидеться, даже прибавила ходу, но тут же врезалась в огромный мусорный мешок и упала на задницу.

Андрес захохотал.

Только сейчас, немного протрезвев, она смогла разглядеть его как следует: ровненько зачесанные на бок волосы, накрашенные брови… А своим телом и лицом он мог дать фору многим моделям. Неужели гей? Лучше сразу, напрямую об этом спросить. Даже если это так, она в любом случае окажется в выигрыше - нет для девушки более шикарного аксессуара, чем стильно одетый друг-гей.

- У тебя девушка-то есть?

- Помилуй, куколка! - подмигнул он,  - но у меня есть другой скелет в шкафу - симпатичный второкурсник Колумбийского университета.

            Как она и предполагала. Женская интуиция на месте.

            - А у тебя, раз задаёшь такие вопросы, никого нет?

Рахель поджала губки.

- Да ладно тебе, подруга, не дуйся. Скажи лучше, умеешь делать catwalk так же, как я?

Андрес поправил ремень на брюках и сексуальной походкой от бедра прошёлся до мусорного мешка и обратно.

Рахель распустила волосы и обернулась на Андреса.

- Снимай на видео, чтобы не потерять.

Она в той же манере сделала несколько шагов вперёд и оголила плечо.

Андрес оценивающе смотрел на неё, потирая подбородок.

- Браво!

- Так что ты делаешь в клубе один, без своего парня?

- Ничего такого, о чём ты подумала. Я визажист, разве не видно? - он продемонстрировал Рахель свои наращенные ресницы, - тебе, между прочим, тоже такие не помешали бы. Здесь была вечеринка моей клиентки. Девичник, ну, ты понимаешь. Девчонки привезли меня с собой, чтобы я мог поправить им в случае чего макияж и причёски.

- Ясно. Так, ты, выходит, на побегушках у пьяненьких невест?

- Ага.

Они подошли к Club 49. И Рахель остановилась у чёрного «хаммера».

- Это твоя малышка?

Рахель небрежно пожала плечами и открыла дверь переднего сидения.

- Запрыгивай, подружка.

- Окей, - Андрес сел рядом с ней и закинул ногу на ногу, - а ты что делаешь по жизни? В смысле, с кем нужно переспать, чтобы на такой ездить?

-  Знаешь бизнес-центр на Мэдисон Авеню?

- Ага, - он закинул себе в рот ментоловую таблетку.

- Там на девятом этаже офисы… кондиционеры, холодильники… - Рахель сдала назад, - так вот, я у владельцев няней подрабатываю.

Андрес потупил взгляд, видимо, пытаясь уловить шутку, и заржал:

- Это прямо история о том, как быть вечно занятой, не делая ничего!

- Я рада, что ты оценил, - сдержанно ответила она.

Андрес вынул из сумки большие пластиковые чёрные очки Chanel и консилер.

- На, няня, возьми, - он протянул их Рахели, - побудь немного Джеки Кеннеди. Не обязательно пугать народ синяками под глазами. Завтра встретимся, пообедаем, и вернёшь, - он пальцем указал на перекрёсток, - выкинь меня вон там.

Рахель остановила машину и подставила щёку для прощального поцелуя.

- Adios.

Так или иначе, она рада, что оказалась в компании Андреса. Впервые за долгое время она встретила кого-то, кто мог заставить её смеяться.

 

 

Желания выспаться у Рахель  не было. Оказавшись, наконец, дома, она набрала горячую ванну и включила NatGeoWild. На экране - свиньи. Как символично!

Рахель добавила в воду несколько капель лавандового масла и пену. Пока набиралась ванна, она улеглась на пол около унитаза и вызвала рвоту – стало намного легче. Затем отправилась на кухню, закинула в блендер кофе, острый соус Табаско, апельсиновый сок, сырое яйцо и перемешала. Перелив эту отвратительную смесь в бокал, Рахель погрузила в неё трубочку и устало плюхнулась на диван. На вкус, само собой – говно. Рахель мысленно покаялась и поклялась никогда больше не пить.

Она сняла дорогущее платье Ревекки и аккуратно сложила его на полку.

За пару минут до того, как из ванны вот-вот полилась бы вода, Рахель перекрыла кран и осторожно погрузила в воду ногу, лишь после этого окунулась в пену с головой и закрыла глаза.

Тело будто растворилось в тёплой воде, Рахель полностью отключила мысли.

Ирония в том, что днём она ограждает себя от некошерных соблазнов, а ночью… а ночью она Рейчел!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

24

 

            Жаклин Кеннеди - так Жаклин Кеннеди. Рахель вернула «хаммер» в гараж и вышла на улицу, прячась от солнечных лучей за огромными тёмными очками. Её длинные волосы собраны на затылке в аккуратный пучок. У неё в руках - вместительная сумка-шопер, а в ней - выглаженное и спрыснутое парфюмом платье.

            Она открыла дверь, в надежде, что в доме её ждут только дети.

- Рахель? – Ян, как обычно, выскочил встречать её на пороге.

- Здравствуй, Ян, - она протянула ему сумку, - подержишь?

Тот кивнул и потянулся за сумкой.

- Вы дома одни?

- Папа уехал только что, - послышался из гостиной голос Мириам.

- Чем займёмся? – спросила Эстер.

- Сейчас перекусим и поедем в парк, - ответила Рахель, - все, кроме Ярона. У тебя, зайка, поход к логопеду, - она погладила его по головке.

            Малыш расстроился.

Рахель села перед ним на корточки:

            - Понимаю, зайчик, но тут я ничего поделать не могу, - она взяла его за ручку, - зато потом можем все вместе сходить в кино. Разве не для этого придумали выходные?

            Рахель поднялась и потянула Ярона за руку.

            - Ладно. Идём. Поможешь мне на кухне?

            Они с Яроном отправились на кухню. Рахель достала из холодильника четыре греческих йогурта и велела Ярону оторвать у них верхушку, сама же занялась нарезкой манго и киви.

            Когда фрукты были нарезаны, а йогурты перелиты в одну большую чашу, Рахель позвала детей за стол.

            - Дети! – никто не отозвался, - дети, идите кушать!

            После слова «кушать» кухня быстро наполнилась шумом.

            Она подождала, пока все помоют руки и усядутся за стол.

            - Don’t you want some? – Эстер протянула ей кусочек манго на зубочистке.

            - По-русски, Эстер! – строго сказала Рахель, но взяла зубочистку, - спасибо. Я сейчас приду.

Она взяла свою сумку и поднялась на второй этаж по мраморной лестнице. В отличие от других американских семей, хозяева не ходят по квартире в уличной обуви. Оно и понятно – не портить же эти роскошные полы царапками.

На втором этаже располагались две просторные детские комнаты: одна мальчиковая, другая девчачья, а дальше по коридору - спальня хозяев с большой гардеробной. Рахель проскочила в гардеробную, вытащила платье из сумки и незаметно повесила его на законное место меж остальных нарядов Ревекки.

Дело сделано. Следы преступления уничтожены. Так иди же к детям, съешь спокойно йогурт! Но нет, Рахель не отказала себе в удовольствии примерить ещё пару брендовых платьев. Она сняла с себя джинсы и футболку, бюстгальтер, подвернула носки до щиколотки, надела обтягивающий сарафан в мелкую клетку. Сел идеально. Она сфотографировала себя в зеркале и скинула фото Андресу.

Ответ пришёл незамедлительно.

«Без носков всё же было бы лучше».

Она настрочила ему:

«Буду в этом платье ждать тебя у входа в центральный парк через час».

И следом:

«Без носков»

«Договорились» - ответил Андрес.

Рахель улыбнулась своему отражению.

Всё-таки итальянцы умеют делать свою работу – знают, где женской фигуре добавить объема, а где убавить.

Она сложила свои вещи в сумку и спустилась обратно на кухню.

Там её уже ждали опустошённые тарелки. Она загрузила их в посудомоечную машину и отправила детей  в прихожую – одеваться.

Прежде чем выехать, Рахель позвонила Бену и сообщила о своих планах: Ярона - к логопеду, а с остальными потом в парк и в кино.

- Девчонки и мальчишки, выходим и садимся в машину! – скомандовала Рахель.

- Красивое платье, - сказала Мириам, - у мамы такое же.

Эта фраза немного выбила её из колеи. Рахель нервно вытолкала детей за дверь и заперла её дрогнувшим в руке ключом.

- Это самый обыкновенный H&M. Ваша мама такого не носит, - она спрятала ключи в сумку и надела заимствованные у Андреса очки.

Ровно через час они были уже в парке.

- Привет, звезда моя! – послышался голос Андреса.

Эстер скорчила мордочку и сделала вид, что её сейчас вырвет.

- Привет, - ответила Рахель.

- Я вот думаю… я что, зря дал тебе вчера консилер? – спросил он, и, увидев, что Рахель собралась что-то возразить, покачал головой, - пусть вопрос останется без ответа.

Он достал из своей сумки светлую пудру и несколькими взмахами кисти поправил состояние лица Рахель.

Сам-то он выглядел вполне себе отдохнувшим, будто только что вышел из двухчасового спа. Хотя, почему будто? Кто знает, чем занимаются геи по утрам. Может, они вообще начинают деть с бокала шампанского.

            Андрес вручил детям по печенью с белым шоколадом и клюквой.

            - Её жених, что, пытается нам понравиться? – Ян шёпотом спросил у сестёр.

            - Ты глупый что ли? Look at his sweet face. He’s 100% gay!

            -  Эстер! По-русски! – Рахель бросила на неё строгий взгляд.

            - Don’t do that face Rachel. Dad says we should only speak Russian at home.

            Боже, эти дети умнее, чем она думала!

            - Извини, Андрес.

            - Да ничего такого не произошло. Я гордый гей. Мой каминг аут состоялся еще в школе, - он показал язык Эстер и повернулся к Рахели. - Ты, кажется, говорила, их у тебя под опекой четверо? Ну да ладно. Не буду забивать свою светлую голову глупыми вопросами.

Но Рахель уже твердо решила, что как только они вернутся домой, у неё и Эстер состоится серьезный разговор на тему толерантности. Она ведь всё-таки няня, а не просто посторонняя прохожая, верно?

- Слушай, а хочешь, я помогу тебе найти бойфренда?

Этим предложением Андрес ввел Рахель в тупик.

- Э-э-э…да у меня и так всё нормально…

- Ладно тебе, лапуля! Это ведь совершенно бесплатно. Я знаю как вам, девушкам, важно мужское плечо. Чего уж там – оно и мне нужно.

- Допустим, - тон Рахель смягчился. К чему строить из себя феминистку?

- Несколько моих уроков, и ты не только заведёшь себе кобеля, но и выйдешь замуж.

Проходящий мимо мужчина резко повернул голову к ним, среагировав на слово «кобель».

- Видела? Мужчины любят, когда их зовут самцами.

Они продолжали идти вперёд по мосту через озеро.

Дети шли чуть впереди, лишь бы не слышать их разговор.

- Рахель, можно поиграть в мяч? – спросила Мириам, обернувшись.

- Да, детка.

- Нужна десятка, - Мириам подбежала к ней.

Рахель пошарила по карманам и дала девочке смятую купюру.

Дети перешли с и без того быстрого шага на бег и ринулись к киоску за мячом.

- Когда ты в последний раз встречалась с мужчиной?

- Только что, - Рахель попыталась отшутиться, - с тобой.

- Правило номер один – никогда не будь водой. Это слишком просто. Ни одному мужчине не хочется пить воду, вернувшись после тяжелого трудового дня домой. Женщина должна быть сначала белым вином: кокетливой, свежей, немного кисленькой - не всё ведь сразу. Белое вино – оно как легкомысленная блондинка. Как Мэрилин Монро. Понятно?

Рахель послушно кивнула.

- А потом, ближе к тридцати пяти – красным вином: наполненной, зрелой, сексуальной, глубокой. Такой, чтобы одного маленького глотка хватало понять: вот это – Женщина.

И правда, какой смысл быть пресной водой, когда в мире столько всего интересного…

- Заинтересовать мужчину, - он обошёл её сзади и хлопнул по ягодицам, - с такой попкой – легко. Приковывать к себе взгляды – это искусство, не спорю. Но внимание нужно не только привлечь, но и удержать.

- Мне записывать? – съязвила Рахель.

- Нет, пока просто слушай, - Андрес бросил в рот мятную таблетку, - будешь?

- Нет.

- Неправильный ответ! Никогда не отказывайся от предложений, особенно, если они ни к чему не обязывают, - он снова протянул ей коробочку Mentos, - будешь?

- Да, спасибо.

- Уже лучше. - Он убрал коробочку в карман. - Установлена связь между вами? Вот в этом канале и продолжай! Самец, он ведь не дурак, правда? Не станет ломиться в закрытую дверь. Предположим, вы стали друг другу важны. Теперь твоя очередь делать какие-то шаги. Пригласи его к себе, порази романтическим ужином. Ты ведь русская? Вас, вроде, с детства учат готовить?

- Я еврейка.

- Но говоришь по-русски. Я тоже, если ты заметила, колумбиец, - сказал он, на что Рахель засмеялась, - но из меня, как видишь, просто сочится Калифорния. Думаешь, я родился что ли с этим? – он плюнул себе под ноги и тут же стер плевок ботинком, - чёрта с два!

Они уже перешли дорогу, когда на телефоне Рахель зазвонил будильник.

- Ой, нам пора! У Ярона заканчивается занятие, - она позвала детей, играющих неподалёку – Ян, Эстер, Мириам! - и показала руками на часы, - присоединишься? Мы собрались в кино.

- Детское?

Она кивнула.

- Не, я пас. Спасибо за приглашение, лапуля. Подкинете меня до кафе?

- Конечно.

Она ещё раз позвала детей.

Обратно они шли быстро.

 

 

Через пятнадцать минут Ярон уже стоял под козырьком и смирно ждал, пока за ним приедут.

Родители других детей, выходившие из центра детского развития, предлагали его подвезти.

- Нет-нет, за мной сейчас приедут, - отказывался он.

На его лице проявилось волнение. Маленькие глазки бегали, пытаясь найти знакомое лицо.

Свет мигающих фар ослепил его.

Наконец-то! Увидев Рахель на переднем сидении, он побежал навстречу «хаммеру» и, бросив рюкзак в багажник, прыгнул на заднее сидение.

- Всё в порядке? – спросила Рахель.

- Почему так долго? Я начал беспокоиться, что ты про меня забыла.

- Как я могла, зайчик? – Рахель убавила звук на радио и взглянула назад, - теперь в кино, согласны?

- Да! – дети согласились почти хором.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

25

 

            Рахель, подталкивая перед собой взявшихся за руки детей, торопливо шла к лифту.

            - Значит, мы уже опаздываем? – спросил Ярон.

            - Немного.

            Двери открылись. Рахель с детьми заполнили лифт.

            - Я хочу в туалет, - заныла Эстер.

            - Сейчас, - Рахель в очередной раз выдохнула, чтобы не сорваться.

            Они поднялись на последний этаж, где располагался кинотеатр. Рахель поставила Яна, Мириам и Ярона в очередь за билетами.

- Ни в коем случае не разбегайтесь! - она дала Яну сотню долларов, - ты за старшего.

Эстер, вцепившись в Рахель, дёргала её за руку и тянула в сторону туалета – так яростно, что грудь Рахель чуть было не выскочила из платья-бюстье.

- Эстер, учись терпению!

- Но я уже не могу!

- Бежим, бежим…

Рахель взяла Эстер за руку, и они вышли из зоны кинотеатра.

- Рахель?! - восторженно окликнула её девушка в сиреневых велюровых ботфортах.

- Вика! – она обняла старую знакомую.

Они не виделись уже несколько лет. Вика была одной из тех, с кем Рахель, только-только приехав в Нью-Йорк, некоторое время поддерживала общение, Их дружба была короткой, но занимала особое место в её сердце – ах, как приятно было расслабиться за чашечкой кофе и поболтать по-русски. А потом Вика попала на стажировку в крупный глянцевый журнал, ну а Рахель… Рахель устроилась сидеть с детьми.

- Сколько воды с того времени утекло! – Вика оглядела её с ног до головы, - отлично выглядишь! Скажу по секрету, это тебе комплимент от главного редактора раздела моды, - она рукой прикрыла рот, - в понедельник подписывают приказ!

- Ух ты! Надо же! Поздравляю, - Рахель мысленно похвалила себя: надо же, как совпало, что она была сейчас именно в этом платье – повседневном, но в меру элегантном.

- Рахель! – Эстер уже подпрыгивала от нетерпения.

- Секунду! - прикрикнула Рахель.

- Либо ты ведёшь меня в туалет, либо я расскажу родителям, что ты шаришься по маминым полкам и таскаешь вещи! На тебе сейчас мамино платье, ты его взяла без спроса! – выпалила Эстер. По ней было видно, что она сама удивилась своей смелости.

Рахель едва заметно прикусила губу. Лицо её вспыхнуло.

Как стыдно! Боже мой, да она сквозь землю готова провалиться…

Вике и самой стало неловко. Она закатила глаза и, как бы невзначай, оглянулась назад.

- Проси, мне пора… - Рахель скрылась в толпе, не дожидаясь ответного прощания. Вот бы ещё столько же лет не натыкаться на Вику!

Девочка ослабила хватку, и они на полной скорости ринулись в сторону знака WC. Очереди не оказалось, и Эстер вошла в первую же дверь.

На минуту воцарилось молчание. Рахель не знала, стоит ли заводить разговор первой или дождаться пока Эстер продолжит. Или, может быть, они сделают вид, что этого вообще не было?

Пока она стояла там, обдумывая как вести себя дальше, она чувствовала себя двоечничей, которую вот-вот должны были отчитать.

- Рахель? Ты здесь?

- Да, Эстер.

Из туалетной кабинки звучало шуршание.

- Извини меня за плохое поведение!

- Хорошо, Эстер, - Рахель удивилась, но не подала виду.

Рахель молча думала о своём. А что сказать? Девочка права.

- Значит, ты на меня не злишься?

- Конечно же, нет, дорогая.

Рахель облокотилась на кафельную стену и улыбнулась. А кто знает, может первое впечатление и вправду самое верное? Детишки ей достались чудесные!

- А у тебя не найдётся салфетки?

Рахель покопалась в сумке и отыскала пачку антибактериальных влажных салфеток. Она наклонилась и передала под дверью целую пачку.

- Держи.

- Спасибо.

Послышался звук спускаемой воды, и Эстер вышла из кабинки. Она высморкалась и отдала Рахель пачку вместе с той салфеткой, которой только что вытерла нос.

- Выбросишь?

«Чудесные. Ничего не скажешь…»

 

Когда они вернулись к кинотеатру, остальные дети уже стояли на кассе.

- Слава богу! Нас не пускают без взрослых, - сказал Ян.

Люди, стоящие в очереди за ними, уже нервничали, возмущаясь вслух.

- Здравствуйте. Они со мной, - Рахель приобняла детей и виновато улыбнулась.

- Здравствуйте, ничего страшного, - кассир выдала им пять билетов.

Рахель отодвинула детей от входа, пропуская возмущающихся.

- Три секунды даю вам подумать, чего хотите перекусить.

Дети разбежались вдоль стеллажа едой.

- Раз… два…

- Цветной попкорн!

- Чипсы!

- И мне попкорн!

- А хот-дог можно?

Рахель расплатилась, и, раздав детям еду, потащила их в зал.

- Здравствуйте!

- Добрый день. Сколько вас?

- Пятеро.

Мужчина в корпоративной форме проверил билеты и пропустил их в кинозал.

- Десятый ряд. С пятого по девятое место…

- Спасибо!

Ходить весёлой толпой на дневной сеанс – чудесно. Не приходится вечно извиняться за то, что кто-то на кого-то наступил или облил газировкой. В это время в кинотеатре все с детьми и все всё понимают.

Рахель с ребятами поднялись на предпоследний ряд и уселись на свои места. В зале выключили свет, Рахель разулась и устроилась поудобнее. Она прикрыла глаза и вспомнила вчерашнюю ночь с Андресом. Мартини. Танцы.

Ночной город пахнет по-особенному. Он пахнет свободой. Днём, из-за потока туристов, тонкий шарм Нью-Йорка тяжело уловить, его заглушают шум машин и вечная всеобщая спешка вкупе с прелестями канализации. Но при свете луны Нью-Йорку можно простить всё, что угодно. Даже мусорные мешки, о которые спотыкаешься, вызывающе изображая на тротуаре catwalk (за него, кстати, тоже никто не осудит и не поглядит косо исподлобья). Нью-Йорк – это новые традиции. Это место, где сбываются самые смелые мечты. Это место, где за каждым углом скрывается удача.

Размышления Рахель прервал целый хаос шумов: шаги, шуршание, взволнованные голоса. Она открыла глаза. Кажется, ей удалось задремать. Окружающие люди, схватив своих детей, беспокойно переглядывались. Потом раздался оглушительный вой пожарной сигнализации. Не успела Рахель сосредоточиться, как её начали толкать:

- Девушка, вставайте…

Рахель растерялась.

- Вы слышите? Это ваши дети?

Рахель проморгалась и резко поднялась:

- Да, - протянула она, - мои.

В кинозал просочился едва уловимый запах гари. Тонкой пеленой начал откуда-то сочиться серый едкий дым, который за полминуты заполнил всё пространство.

В конце каждого ряда образовалась толпа.

Услышав крики «пожар», Рахель стала призывать стоящих рядом людей к спокойствию по большей мере для успокоения самой себя.

К выходу было не пробиться. Люди в панике толкались, не пропуская друг друга к дверям, блокируя тем самым движение.

Рахель не знала, что делать в случае надвигающейся опасности.  Минуту она стояла заторможенная, не способная принять верное решение.

Наконец она собрала детей в кучу.

- Мы выберемся! – пообещала она.

- Рахель, что будет сейчас? – спросила перепуганная Эстер.

- Милые мои, мы спустимся и выйдем в коридор. Держитесь за руки, - она нашла глазами Ярона и посадила его себе на спину.

Она прикрыла нижнюю часть лица рукавом кофты, и повернулась к детям. Они, следуя её примеру, сделали то же самое.

Непрестанно трезвонил мобильный телефон. Но складывалось ощущение, что мелодия звучит не здесь, а где-то вдалеке…

Дышать становилось всё труднее.

У Рахели обмякло тело, и закружилась голова… сознание начало отключаться.

Она увидела мерцающее свечение и потянулась к нему рукой. Но свет был слишком далеко. И чем сильнее она к нему тянулась, тем дальше от неё он уплывал. Она изо всех сил продолжала тщетные попытки ухватиться за него, как за спасательный круг. Невыносимо тяжко… Её тело колола острая боль, оно словно разрывалось на части, но Рахель не обращала внимания на боль. Ещё немного усилий - и её пальчики коснулись света. Он оказался обжигающим. Рахель содрогнулась всем существом. А свет стал таким ослепительным, что она зажмурилась…

Когда Рахель осмелилась осторожно открыть глаза, она увидела вокруг себя бесконечное приветливое поле. Дуновение ветерка было ласковым и нежным. Она приоткрыла рот и сделала жадный глоток чистого воздуха. Ей стало спокойно.

Она огляделась вокруг, заметив вдалеке ещё трёх девушек.

Картина была умиротворяющей, но Рахель вновь охватила паника: а где же дети?

Она, как безумная, принялась бегать кругами.

Сейчас она отдала бы всё, что у неё было, лишь бы найти детей. Разум подсказывал: они где-то рядом.

- Ярон?

Ответа не было.

Увидев могучие деревья, Рахель кинулась к ним – быть может, дети спрятались за толстыми стволами?

- Эстер! – она попыталась успокоиться, - ладно, довольно шутить, выходите! Помните, что я говорила? Мы не балуемся вне дома.

Она шла в бесконечность. Деревья, как и свет до этого, уплывали, по мере того, как Рахель делала шаги к ним. Они уходили. Или это она уходила всё дальше от реальности и от жизни?

Но, должен ведь быть ещё один шанс, перед тем, как станет ясно, что она действительно уже ничего не может сделать?

Рахель с трудом сделала самый глубокий вдох, какой смогла, и едва им не захлебнулась. Она очнулась в плотном тумане серого цвета.

Над ней плакал Ярон, дёргая за рукава. Невинная детская слезинка упала прямо ей на лоб. Это окончательно её оживило.

- К чёрту! – выругалась она вслух.

Рахель поднялась, схватила детей за руки и рывком протолкнулась к выходу.

А потом что?

Адреналин.  Паника, внезапно превратившаяся в умиротворение.

Дышать почему-то стало легче. Рахель упала на колени, совершенно не думая о том, что испортит дизайнерское платье. Её тело подрагивалось. Она словно вернулась из пустоты, где видела смерть. Но не позволила ей окутать себя…

Рахель крепко обняла детей, ставших ей такими родными.

- Получилось…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

26

 

Жизнь обязательно разлучит нас с нашими любимыми. Кого-то в раннем возрасте, кого-то в середине жизненного пути, а кого-то - в конце.

У каждого из нас есть представление о Боге. Мы думаем, что знаем, как он выглядит. Мы знаем, что он добр, но строг и справедлив. Мы знаем, что от него ничего невозможно скрыть: он видел, как мы на протяжении жизни совершали постыдные поступки, но и ни одного нашего доброго дела не упустил. Каждый человек может рассказать, каков он - Бог, даже если не уверен в его существовании. Даже если точно знает, что Бога нет.

- Господи! Простите. Простите. Я не хотела, - вдруг заговорила Маргарита, руками закрыв глаза.

- Ясное дело, не виновата, тебя там даже не было, - ответила Тина, - откуда вы вообще взялись?

- Это ты перерезала провода лифта? – Филарета яростно набросилась на Маргариту.

- Что? Нет. Никакого лифта. Просто ехал поезд… - начала Маргарита.

- Что ещё за поезд? Вы что, совсем тут с ума сошли? – влезла в разговор Тина. - Как же вы, нищие, со своим бредом надоели…

Начался спор. Они кричали друг на друга, кидались обвинениями, пока наконец не успокоились.

- Это пустая трата времени,- сказала Филарета.

- Ну, это мы ещё выясним,- ответила Тина. – Пока что ясно одно: мы здесь оказались неслучайно.

Маргарита ничего не сказала, её трясло от ужаса. Она села на цветочное ложе, обняла ноги руками и зарыдала. При жизни она никогда не плакала. Может, всего один раз, и то, в далёком детстве. А сейчас краник открылся, и его было уже не перекрыть.

- Неужели мы попали в рай? - сказала Тина.

Маргарита подняла голову, среагировав на сладкое, знакомое с детства слово.

- Похоже на то. Смотри, - Филарета сорвала цветок, и на его месте тут же вырос новый.

- Я много ужасов перевидала. Но этот хуже всех. Оказаться с двумя бабами в раю, - Тина поморщилась.

            - А что ты имеешь против баб? – спросила Филарета.

            - А то, что я вам не доверяю.

            Раньше Фила бы возразила на это, но в свете последних событий она вынуждена была согласиться с реальностью.

- Мы не в раю, - перебила их Маргарита, собрав остаток сил в кулак.

- С чего это? -  спросила Филарета.

- Я не могла попасть в рай, - ответила Маргарита.

- Ну, так проваливай отсюда! – не выдержала Тина.

- Ладно, девочки. Нам необходимо сейчас держать себя в руках. Мы должны выяснить, что с каждой из нас произошло, - сказала Филарета,- лифт, в котором я находилась, рухнул вниз с девятнадцатого этажа. Должно быть, трос оборвался

- Послушай, подруга, мой тебе совет – не налегай на сладенькое, - съязвила Тина.

- Мне не до шуток, ясно? – Филарета села по-турецки и скрестила руки на груди.

- Я тоже упала, - начала Тина, - похоже, я соскользнула с горы. В полёте я искала за что ухватиться, но ничего подходящего не нашлось.

Тина и Фила синхронно повернулись к Маргарите:

- Так, а с тобой что?

Убитая горем женщина не смогла сказать ни слова.

- Послушай, сестра. Здесь тебе не бюро добрых услуг! Или ты начинаешь говорить, или я сверну твои уши в трубочку и выкурю так, что пепла не останется, - Тина начинала выходить из себя.

- Оставь её в покое, видишь, ей плохо! – потребовала Филарета.

- Можно подумать, мне хорошо. Окей, я не собираюсь тратить на неё время. Тебя как зовут?

- Филарета, - ответила блондинка.

- Охренеть! Кто тебя так обозвал? Продиктуй по буквам.

Блондинка только пожала плечами.

- Можно просто Фила.

- Меня Тина.

- Очень приятно.

- С чем и поздравляю.

Девушки решили изучить окрестности. Может, повезёт, им и удастся встретить ещё кого-то? Крохотные чирикающие существа всё также бегали по полю, уже не произнося ни одного разборчивого слова.

Фила и Маргарита двинулись в одном направлении. Тина назло им пошла в противоположную сторону.

Она медленно шагала вперёд. Цветочное поле сменил бесконечный туннель со стенами из голубых елей, стоявших в ряд. Тут она почувствовала едва уловимую вибрацию во всем теле и закрыла руками уши. Внутри её головы раздался громкий рёв сирены. Розовый шар внутри неё раздулся ещё сильнее и свет его стал ярче. Тина попятилась назад…

Фила тем временем развязала шнурки и сняла кроссовки. Ей вдруг захотелось прикоснуться к молодой травке босой ногой. Как приятно ощутить стопой почву! Фила опустилась на колени и поцеловала землю. В реальной жизни она всегда ходила на каблуках. Это постоянное стремление кому-то понравиться, заслужить внимание мужчины своей мечты не привело ни к чему хорошему. Фила мастерски собрала длинные волосы в косу. Она полезла в карман за телефоном, чтобы удалить номер Гийома и утихомирить свою злобу. Но телефона она не обнаружила. Всего несколько дней назад она и не думала о том, что её жизнь может так нелепо закончиться.  На её пальце всё ещё сверкало кольцо с бриллиантом. Тогда Фила сняла его и выбросила как можно дальше. Место, на которое упало кольцо, сверкнуло искрой, вспыхнул целый костёр, который резко погас с громким шипением. Чёрная проплешина тут же покрылась ковром из белых полевых роз.

Пока Фила пыталась найти рациональное объяснение происходящему, в голове у неё раздался вой сирен…

Маргарита лежала на большом плоском камне, вниз головой, будто потеряла сознание. Встать не могла - то ли от стыда, то ли от усталости, но ноги её почему-то не слушались. Шея, позвоночник, ноги, руки, пальцы – каждую частичку тела ломило от колючей боли. Ощущение, что её переехал поезд, не отпускало.

Маргарита думала о маленьком мальчике, который никому не был нужен. Даже ей самой. Ни для кого он не был светом очей! Не было в мире ни одного человека, который хотел бы видеть его первым делом каждое утро, а вечером - целовать перед сном. Никто не хотел даже просто взять его за руку! Наверное, этот мальчик и не догадывался, что дело не в нём, а в том, что ему банально просто не повезло родиться в семье, где каждый занят своей жизнью. Где каждый друг другу мешает.

Где же его сейчас искать? Может быть, он сидит где-нибудь, спрятавшись за могучим деревом, с чувством, что его предали, в тот самый момент, когда он родился. Маргарита хотела бы забыть всю свою жизнь, начать всё с чистого листа – но нет, она не заслужила такого щедрого подарка от высших сил.

Наверное, в этом и заключается ад. В нём нет обжигающих языков пламени и голодных диких псов - сидя на прекрасном живописном берегу речки, грешник должен вновь и вновь переживать самые страшные моменты жизни в своей голове, снова и снова, до бесконечности. Лучше уж геенна огненная, чем это!

Сердце Маргариты заплакало, но глаза её в это время были совершенно сухими и пустыми. Перед ними по-прежнему мелькали события прежней жизни. Маргарита не знала, простил ли её сын. А может, так ничего и не понял. Господи, хоть бы он ничего не понял! Пусть мальчик не узнает, что он никому не был нужен. Пусть он верит, что мама и папа любили его!

- Боже, убереги моего сына от меня. Пусть мальчик будет счастлив, - Маргарита обратила лицо к небу, - лучше бы он ненавидел меня! Этот маленький ангел. Он всегда смотрел на меня, улыбаясь. Он любил меня. И он верил мне.

…Где-то вдалеке послышался стук.

- Кажется, кто-то идёт, - заметила Тина.

Девушки замерли в ожидании. Они и сами не заметили, как вновь оказались рядом. Им захотелось встать друг к другу поближе, сплотиться перед неизвестностью.

Сначала они услышали нежный женский голос, похожий на песню ангелов:

- Вы проснулись!

Девушки принялись нервно вертеть головой по сторонам. Никого не было. Голос утих.

- Сколько мы здесь пробыли? – Фила решилась сама заговорить с неизвестной сущностью.

- Недолго. Время здесь идёт гораздо медленнее, чем там, откуда вы пришли.

Кто это с ними говорил?

Прозвучал глубокий вздох, и голос продолжил:

- Вы должны решить, кто из вас вернётся.

В глазах Тины и Филареты вспыхнула надежда, Маргарита их не поддержала:

- Я не вернусь. Я не заслужила.

- А я хочу вернуться. Я только что встретила свою любовь. Я всю свою жизнь была одна! - Тина не могла до конца поверить в то, что она сейчас, в эту самую секунду, беседует с богом и даже чего-то требует.

- Ты всё равно останешься одна, - усмехнулась Фила.

Молодым девушкам не идут закалка и чёрствость. Им не к лицу обременять себя знаниями о жизни. Куда приятнее быть счастливой в блаженном неведении. Счастливой и живой. И верить в любовь, в то, что жизнь – это нечто большее, чем череда страданий.

Маргарита визгнула.

- Что, чёрт подери, с тобой случилось? -  Тина схватила Маргариту за плечи и встряхнула её. - Возьми себя в руки! Ты же жалкая!

- Да будь же ты человеком! – вмешалась Фила, - какое тебе дело?

- Вы не сможете меня понять, - Маргарита не сдвинулась с места.

Маргарита выглядела очень слабой и болезненной, от неё пахло спиртом. Наверное, сидит на каких-нибудь таблетках. В общем-то, Тине в кои-то веки захотелось кому-то помочь. Правда, дело в том, что невозможно помочь человеку, который этого не хочет.

- Я хотела убить своего сына, - прошептала Маргарита, глядя перед собой и не видя реакции Филы и Тины. - Я привезла его на вокзал, взяла его за руку и привела на перрон. Он доверчиво посмотрел мне в глаза, думая, что мы сейчас поедем к папе. А я была пьяна, - она говорила, нервно потирая ребром правой ладони левую руку. - Я толкнула его под приближающийся поезд. Я хотела только лучшего для него, но не могла ему ничего дать. Я не хотела, чтобы он рос с матерью-одиночкой, алкоголичкой… - по щеке Маргариты прокатилась одинокая слеза.

Ей было мучительно слушать саму себя. Ей всё время казалось, что она вот-вот проснётся. Что это был какой-то страшный сон, который она запомнит как самый важный урок своей жизни. И у неё будет ещё один шанс всё изменить. Купить Раби новые ботинки. Похвалить его просто за то, что он есть. Погладить его по гладкой детской щеке, прижать к себе. Приготовить ему в больницу вкусную горячую еду. В палату приносить горячие передачки нельзя, но она что-нибудь придумает!

- Я хочу, чтобы ты кое-что поняла. Я не твоя мать. Я не твой отец. Я даже не священник. Я не собираюсь отпускать твои грехи и убеждать тебя в том, что ты не виновата. Я хочу знать, почему ты оказалась здесь вместо твоего сына? – сказала Тина.

Тине было жаль Маргариту, хоть она этого и не показывала. Ей хотелось одернуть саму себя – разве можно жалеть мать, которая пыталась убить своё дитя? Так или иначе, она в Маргарите видела скорее жертву обстоятельств.

- Я не знаю. Я не знаю, но я благодарю Бога за это.

- По-моему мы уже поняли, что Бог тут ничем не рулит. Нас оставили здесь втроём, самим решать свои проблемы. Так что, я думаю, даже Он не поможет тебе простить себя.

- Что ты сделаешь, если вернёшься?

Маргарита и не думала о том, чтобы вернуться. Ей было бы стыдно смотреть сыну в глаза. Пусть лучше она больше никогда не появится в его жизни. Пусть сгорят все её фотографии, пусть он никогда не вспомнит о своём несчастном детстве.

- Я не вернусь. Я не заслужила.

…Существует такая русская национальная забава, присущая многим женщинам – страдать. Делать это красиво, драматичною Прятаться от счастья, изо всех сил укрываться от него за маской угрюмой, а то и злой физиономии. Во всех провалах - неважно мелких ли, глобальных - обвиняя всех вокруг. И, опять-таки, неважно, от чего страдать – от собственного одиночества, надменности, алкоголизма… Тут уж виноватые найдутся: отец, который умер слишком рано, подруга, которая заняла пустующее место в вашей с мужем постели, любимый, который ушёл, ни сказав не слова. Главное – преувеличить свои переживания, возвести их в разряд невыносимых.

А что, если разглядеть в этом мире друзей, а не только врагов? Не исключено, что тогда, приоткроется завеса рая на Земле!

Спрячьте гордость, отойдите в сторонку.

Здесь нет победителей и проигравших. Ведущих или ведомых.

Жизнь. Она как натянутая пружина. Отпустишь – и она, звонко подпрыгнув, отскочит далеко-далеко. Но даже смерть, собственной персоной, это ещё не конец, а иногда – только начало.

- Разве вы ещё не поняли? – неожиданно в разговор вмешались уже знакомые малюсенькие существа. - Вернуться к жизни – это не подарок. Это последний шанс одной из вас изменить ход событий.

Кучка говорящих цветов подбежала к Маргарите и повалила её на землю. Странные существа сняли с неё туфли и дружно начали массировать и покусывать её ступни.

- Что ты сделаешь, если тебя вернут к жизни? – один из них обратился к Маргарите.

Теперь, когда она была расслаблена, её сознание начало вслух выдавать самые смелые фантазии:

- Помирюсь с мужем. Мы будем вместе воспитывать нашего сына. Мы будем любить нашего сына! - Её измученное лицо осветила улыбка.

Шар в её груди стал светлеть. Теперь он освещал поляну светом радости и добра.

Она продолжила:

- Я могла бы стать хорошей матерью.

Прогремел гром среди ясного неба. Всё на секунду замерло. Сверкнула вспышка яркого света. Всё вокруг потемнело, будто разом потушили свет. Поле стало похоже на дремучий лес, в который не сунулись бы даже волки. Этот лес наполнился воплями, рёвом и скрипом клыков.

На глазах у Маргариты тела Филареты и Тины подневольно поднялись над землёй. С их лиц исчезли глаза и брови. Потом стерлись нос, рот, уши. По одной волосинке исчез пушок на лицах и телах, исчезли волосы на голове, ногти на руках и ногах. Потом полностью пропали конечности. Постепенно, одна за другой, исчезла каждая оставшаяся часть тела. Остались лишь два светящихся шара. Ярко-красный и нежно-розовый.

Цветочки дружно засмеялись.

- Пришло время им научиться слушать душой! - защебетал один голосок.

Вдруг все вокруг снова ожило. На поле появилось два новых цветочка, а лужу, висевшую в центре поля, с высоты упали две капельки чистой воды.

Возвысившись над землёй, шары света плавали в воздухе. Витали туда-сюда между облаками. Сначала казалось, что они подчиняются ветру. Как прекрасно, должно быть, отпустить своё тело и свои намерения и довериться божественной силе! Но потом каждый из шаров направился в свою сторону…

Миг – и Тина летит над бушующим морем. Она, материалистка до мозга костей, не могла понять, где находится, и как это вообще возможно, да и не пыталась. Мысли её были заняты другим.

Она вдруг увидела Джигме, что сидел на скале, закрыв лицо руками и качаясь из стороны в сторону. Такому профессионалу, как он, положено было знать, что делать в подобной ситуации, но он выглядел совершенно беспомощным и разбитым. Тина даже чувствовала, как поледенела его кожа – должно быть, в тот самый момент, когда он понял, что не успеет схватить Тину за руку…

Наконец Джигме взял себя в руки. Он вынул телефон из кармана и покрутил им над головой, теша себя глупыми надеждами на то, что появится связь. Потом посидел ещё недолго. А может и долго – Тина утратила чувство времени. Джигме веревкой привязал свой рюкзак к Тининому, закинул эту связку за спину и выдвинулся в обратный путь.

Тина продолжала смотреть на него сверху вниз. Помнится, он говорил ей, что спуск с вершины займёт один день. Но Джигме спустился за три часа, он двигался стремительно, будто превратился в машину – казалось, он даже не дышит. Когда Джигме оказался в лагере у подножья горы, то побежал прямиком в будку, в которой они вдвоём отмечались в журнале перед восхождением.

- Вызывайте спасательный отряд! Русская, которая шла со мной, Тина Сак…

В его сторону обернулись двое мужчин. Тот, что повыше - кажется, американец - держал в руке маленький переносной чайник, а второй, местный, стоял в альпинистском снаряжении перед зеркалом. Они вопросительно посмотрели на Джигме.

- Она осталась на горе! - сказал он.

Тина наблюдала за этой картиной, испытывая жалость. Ей тяжело было осознавать, что во всём виновата только она, даже обвинить некого: её никто не подталкивал к обрыву, не уговаривал на восхождение, никто не знакомил с Джигме. Эти решения она приняла сама! И что в итоге – в её жизнь ворвалась любовь, а она сама оттуда вылетела, из-за своей невнимательности и неуклюжести.

- Что случилось? Она что-то сломала?- мужчина в каске, не торопясь, развязывал узел у себя под подбородком. - У вас что, аптечки не было?

 - Да, кажется, у неё повредилось колено, - Джигме вытер капли пота со лба. - Она соскользнула и слетела со скалы вниз, - его речь стала быстрой и нервной. - Я пытался ухватить её за руку, но всё произошло слишком быстро. Она новичок. Это было её первое восхождение. И последнее…

- Я не понял, вы просто туристы? Где ваш гид? Вас не могли пропустить…

Джигме достал из кармана маленькую пластиковую карточку.

- Вот моё удостоверение гида.

- Понятно.

Американец крепче ухватился за чайник. За непродолжительное время его работы здесь подобного не случалось. Его лицо поменялось в цвете несколько раз: сначала покраснело, котом позеленело, а после совсем обесцветилось.

Чёрный мужчина в каске перестал развязывать узел.

- Боже мой! – сказал он. - Нужно искать тело.

Он позвонил одному из своих напарников и рассказал о случившемся на языке масаи.

Джигме тоже достал телефон и набрал кому-то сообщение. Тина присмотрелась, но не смогла увидеть, кому. Как это глупо: умереть и всё равно пытаться нарушить чужое личное пространство!

Мужчина в каске, не отрывая телефона от уха, обратился к Джигме:

- Опиши девушку!

- Маленькая, - он провёл ребром ладони по своей груди, - худенькая. Тёмные короткие волосы. Одета в белые ветрозащитные штаны и куртку такого же цвета, - и спуская с плеч рюкзаки, добавил: - вот её рюкзак.

Мужчина продиктовал услышанное человеку на другом конце провода, не сводя глаз с Джигме.

- Сможешь показать место?

- Да, - ответил Джигме, - но я… я не знаю, кому можно сообщить о смерти.

- Кто-нибудь из родственников?

- Она, вроде как, сирота.

Шар, которым стала Тина, волнительно пульсировал. Она всю жизнь стремилась к тому, чтобы быть невидимкой, а сейчас ей просто необходимо было, чтобы её увидели. Она переживала за Джигме! И, чёрт подери, права была Регина. Кто теперь явится на её похороны, кроме него? Наверное, сама Регина, Олли и, возможно, если узнает, то ещё и тренер по йоге. Конечно же, как показывает опыт, приедут Лидия с Виктором. Конечно же, опоздают. Конечно же, Лидия станет рассуждать о том, какой нелюдимой была Тина, какой она была бедной, одинокой. Скажет, что лучше бы вышла замуж и не занималась бы ерундой. А потом, одернет сама себя, вспомнив, что о покойниках либо хорошо, либо никак. Непременно станет плакать и жалеть себя. Ведь она осталась одна, совсем одна! Ни родителей, ни сестры, ни котёнка. Только этот придурок Виктор в теннисных шортах и поло.

Тине вдруг захотелось заплакать, но в её нынешнем состоянии она не могла этого сделать.

Теперь она видела, как её тело в мешке спускает эвакуационный отряд. Трое мужчин, среди которых был и Джигме, молча несли её легкое тело.

«Хорошо, что я такая доходяга. Не зря столько занималась спортом. Хоть тут не подкачала», - подумала Тина.

- Бедная девочка, - сказал мужчина лет пятидесяти, - ей бы жить да жить.

Джигме изнеможённо покачал головой.

 

            В ресторане зазвонил рабочий телефон. Регина от неожиданности подпрыгнула на стуле. Обычно в это время они уже открываются, но, пока Тины нет, Регина приходит попозже. А куда спешить? Всё равно никто не приходит в морской ресторан перед работой. Поэтому она спокойно себе сидела на высоком стуле перед барной стойкой, закинув на неё левую ногу, и красила ногти в чёрный цвет. Когда звонок её спугнул, она, дёрнувшись, непроизвольно нарисовала кистью от лака кривую линию по большому пальцу.

            - Чёрт! - выкрикнула Регина. - Олли! Олли! Подними трубку.

Никто не отзывался.

- Олли!

- Сама бери! Совсем охренела! –парировал Олли из кухни, подкидывая блинчик на сковороде.

Регина цыкнула и нажала кнопку «ответить» по громкой связи.

- Алё? – телефон забарахлил, - алё? Олли, это случайно не твоя воображаемая девушка из тайги звонит? Ни слова не разберу.

Тине сверху стало смешно. Пост принят! Она хорошо научила Регину язвить. Если бы она знала, что из Африки живой не вернётся, то оставила бы завещание. А в нём указала бы, что всю свою гордость - библиотеку - завещает Регине. Там тебе и психология, и методы применения завуалированного унижения человеческого достоинства…

Вдруг у Тины резко закололо сердце. Один, второй, третий раз. И постепенно эти покалывания переросли в нарастающую гудящую мучительную боль. Она зажмурила глаза, хотя ни глаз, ни сердца у неё уже не было…

Открыв глаза, она увидела, как Регина плачет на плече у Олли. Тот гладит её по кудрявым волосам, не в силах подобрать слова. На его глазах тоже выступили слёзы.

- Кажется, у неё есть сестра? – спросил Олли.

Регина не могла произнести ни слова.

- Нужно позвонить ей, - сказал Олли, - найти её номер и позвонить ей

Чем меньше плакала Регина, тем меньше становилась боль Тины, наблюдавшей за ней.

Через два часа Олли с Региной вошли в квартиру Тины. Попасть туда было нетрудно: Тина всегда оставляла запасную связку ключей в ресторане, на случай если старые забудет или потеряет.

«Трудно же вам будет хоть что-нибудь найти про мою лицемерку-сестру!»

Регина и Олли впервые оказалась в этой заваленной книгами квартире. Регина на цыпочках прошла из коридора в спальню, будто боялась кого-то разбудить. На столе лежало несколько свернутых листков бумаги. Она раскрыла каждый из них, в надежде, что на одном из них будет написан хоть какой-нибудь номер телефона. Но это были лишь расписания тренировок. Тогда Регина достала с полки фотоальбом. Фотографии в нём были отсортированы по годам. 1993, 1994, 1995 - и так до две тысячи десятого. Через восемь пропущенных пустых страниц была всего одна фотография, сделанная в этом году: Тина и Джигме. Пара оранжевых глаз рядом с голубыми. На ней - всё тот же привычный капюшон. На лице – улыбка. Регина и Олли никогда не видели этой улыбки раньше. Где она её только прятала?

Тина не хотела, чтобы они связывались с Лидией. Но ещё больше ей не хотелось, чтобы эти двое шарили по её полкам.

Она настроилась и силой мысли попыталась направить Олли к альбому с фотографиями.

И Олли услышал. Точнее, почувствовал нечто неладное.

- Поступим иначе, - сказал он.

Он полистал альбом с фотографиями. И на одной из них, от две тысячи третьего года, красовались две похожие, совсем юные девочки. На обратной стороне красивым почерком было написано «Лидия и Тина».

- Теперь мы хотя бы знаем, как её зовут. Лидия Сак.

Он ввёл это имя на Facebook. На запрос по этим данным высветилось две женщины.

Одна из них походила на девочку с фотографии. В информации о пользователе были все необходимые данные: адрес, номер телефона, и главное подтверждение того, что это и есть сестра Тины – горящие глаза цвета солнца…

Шар, которым теперь была Тина, принялся чернеть. Она не хотела видеть того, что будет дальше. В особенности, как её похоронят. Какая разница, как эта безмозглая решит поступить с её, теперь уже бесполезным, телом?

И вдруг - очередной рывок боли в груди. Кто опять? Не думала она, что найдётся кто-то ещё, кто оплакивал бы её кончину.

…На лежаке у бассейна в закрытом клубе сидела Лидия. Секунду назад её подтянутое тело впитывало в себя энергию солнца. А сейчас блондинка, как шуганная собака, собралась в клубок и поскуливала.

Тину пронзила парадоксальная мысль: может быть, Лидия не такое чудовище, как она полагала последние несколько лет.

И Тина погрузилась в омут воспоминаний.

Когда-то, в прошлой жизни, она уже щупала счастье руками. У неё была идеальная любящая семья. Очередные выходные они проводили в загородном доме своих стариков в лесу. Погода стояла сказочная: ясное голубое небо без единого облака, ласковое оранжевое солнце, чуть прохладный, бодрящий ветерок. Дед с отцом стояли в тени векового дерева и готовили барбекю. Счастливая мама накрывала стол на заднем дворе. Она подходила к ритуалу сервировки стола с особым трепетом. Каждый раз сосредоточенно натирала до блеска приборы, бокалы и блюда, самостоятельно складывала салфетки в фигурки, собирала ароматные лесные цветы, и, перевязав их лентой в букет, украшала ими стол. Словом, она знала, как сделать из обыкновенной поездки к старикам настоящий праздник.

А бабушка тем временем готовила яичницу на кухне.

- Я беру яйца только свободно пасущихся кур. Тогда глазунья получается улыбчивая. У всех остальных желток сероватый, а из этих выходит прямо солнышко на тарелке, - говорила она Тине и Лидии, разбивая скорлупу о краешек сковородки, - это меня ещё моя мама в своё время научила.

Маленькие Тина и Лидия, незаметно выкрав из холодильника мороженое, выбежали на улицу. Они носились за курами, отлавливали их и пытались вырвать перья, а потом уже и сами принимались убегать от их, боясь возмездия.

Когда для обеда всё было готово, девочек звали за воскресный обеденный стол. Они дружно ели, смеялись, дед рассказывал несмешные анекдоты, от которых краснели дамы, а отец играл на гитаре - остальные подпевали. По традиции обед плавно перетекал в ужин и чаепитие с домашним шоколадным тортом. Когда начинало темнеть, то девочки помогали убирать со стола, и едва не дрались за то, кто будет мыть посуду. Перед сном мама заходила к ним в комнату и по очереди заплетала им косички. Отец часто говорил им с Лидией: «Вы, девочки, друг у друга самые близкие люди. Берегите это». Тогда оно казалось само собой разумеющимся, и Тина не могла представить себе, что может быть иначе.

Всплыла память о чуде - память о том, как дружны они с Лидией когда-то были. Как они играли в школу, в больницу, в дочки-матери. Как болтали и днём, и ночью, несмотря на разницу в пять лет, которая в то доброе время казалась просто космической. Маленькая Тина смотрела на Лидию как на идола, и никто ей больше не был нужен. Длилось это до тех пор, пока сестра не начала постепенно отдаляться. Все вокруг стали говорить о том, что Лидия попала в какую-то плохую компанию. Она стала приходить домой поздно, прогуливала уроки в частной школе, а потом её оттуда и вовсе вытурили.  А Тина так и осталась изгоем, не способным общаться ни с кем вне дома. Она начала погружаться в мир книг, пробовала обучаться пению - почти любой психопат так и начинает свой путь к безумию.

А Лидия, тем временем, стала дружить с парнем-наркоманом, подсадившим её на иглу. Нить, связывавшая её с Тиной, начала тлеть, а вместе с ней – их сестринская любовь и нежность. И когда она сгорела дотла, всё уже было неважно. По крайней мере, Тина в этом себя надолго убедила.

 

Тина вдруг почувствовала тепло, внутри и снаружи, и не сразу поняла, что происходит. А когда поняла – не поверила: Лидия откуда-то знала, что в подростковом возрасте Тина обратилась к йоге и буддистским штучкам, поэтому она приняла единственно правильное, по её мнению, решение: кремировать тело.

Да, Господи помилуй, она просто по вторникам и четвергам занималась йогой, как обычной гимнастикой, без всякого глубинного смысла! И тем более, в двадцать четыре года даже не думала о том, чтобы её тело сожгли после смерти…

Жжение довольно быстро прошло. Почти так же быстро, как и сама смерть, но всё равно было неприятно.

Лидия сидела на стуле в крематории в ожидании окончания процедуры. Спустя несколько часов к ней вышел мужчина и передал урну с прахом. Она сунула ему денег в карман рубашки, в виде благодарности.

- Надеюсь, ей не было больно, - сказала Лидия.

Тина мысленно хлопнула рукой по лбу. Не сестра, а позорище.

 

Лидия и Виктор приземлились в аэропорту Килиманджаро. Они хотели встретиться с Джигме, но тот упорно не брал трубку. В первый раз, когда Лидии удалось до него дозвониться, Джигме сказал, что был просто гидом Тины.

«Тоже мне вождь нашёлся…»

И тут же – новое видение.

Среди толпы прихожан, на скамье в церкви сидел Джигме.

Примерно в этот час, каждый день он наведывался в ресторан. Каждый день, кроме воскресенья.

Сейчас воскресенье. Джигме в церкви. У него на коленях устроился маленький ребенок в шортиках и рубашке с короткими рукавами, а рядом с ними расположилась молодая чёрная женщина. Закончилась молитва. Дети начали собираться на небольшой сцене, установленной специально для хора детской воскресной школы. Мальчуган подскочил с колен Джигме и побежал к остальным ребятам. Зазвучало многоголосие, похожее на хор ангелов. Сын Джигме заметно выделялся на фоне остальных детей. Только у него была такая шоколадная кожа и такие васильковые глаза.

Джигме тем временем приобнял сидящую рядом женщину. Ему на телефон то и дело названивали с неизвестного номера. Когда вибрация ему надоела, он вытащил телефон из кармана и заблокировал настойчивого звонящего.

- У тебя такая холодная рука. Всё в порядке, дорогой? – спросила женщина, сидевшая рядом, будто под сильным крылом.

Она взяла его руку и положила её себе на юбку.

- Да. Всё отлично.

Он наклонился к жене поближе, вдохнул запах её волос и поцеловал её в макушку. Она улыбнулась и села поуютнее.

 

На что Тина потратила свою жизнь? На то, чтобы убежать от единственного родного человека?

…Внешний вид Лидии и Виктора на этот раз вызвал у Тины снисходительную улыбку. Одинаковые хлопковые полуспортивные костюмы, поверх которых оба накинули куртки. В руках у Лидии - урна с прахом Тины. Точнее даже не урна, а мраморная ваза, с виду тяжёлая.

Они с трудом добрались до вершины вулкана, и оттуда, с самой вершины, откуда совсем недавно смотрела Тина, Лидия развеяла прах.

Тине стало легче. Потом ещё легче. Шар снова порозовел. Она увидела издали приближающиеся два шара - зелёного и бирюзового цвета.

- Мама! Папа!

 

Ярко-красный шар стал отливать коралловыми нотками. Филарета опустилась вниз, чтобы ощутить благоухание прекрасных цветов. Задержалась среди них ненадолго и, навсегда впитав в себя конфетный аромат, полетела дальше, сквозь пелену мыслей, воспоминаний и видений…

Хотите вы этого или нет, но однажды вы умрёте. Однако думать об этом заранее  не просто необязательно, а даже расточительно по отношению к жизни! Например, Фила не думала, что гости, совсем недавно собравшиеся на её свадьбе, сегодня соберутся снова - на этот раз, чтобы с ней попрощаться. Кому-кому, а ей смерть совершенно не к лицу! Она слишком живая, слишком счастливая, слишком уверенная в себе. Существует заблуждение, что  люди, которые точно знают куда идут, не могут заблудиться. Фила знала, куда шла. Сначала она уверенно пошла в художественную школу, потом успешно закончив её, неожиданно для всех стала учиться на востоковеда, выучила японский и арабский языки. Окончив университет, она подалась в ресторанный бизнес PR-агентом. Неудивительно, что она с первой встречи зацепила Гийома. Высокая яркая блондинка с тонким, но смелым вкусом, которая ещё и свободно говорит по-японски и по-арабски? А вдобавок ко всем её достоинствам от неё постоянно пахло пудрой и конфетками.

Вот ведь ирония судьбы! Всю жизнь тщательно продумывать каждую деталь своего гардероба, а умереть в чёрной мятой толстовке без лифчика и в джинсах. И теперь, превратившись в бесплотный шар, видеть, что происходит на грешной Земле, безучастно наблюдая за происходящим со стороны.

Фила окунулась в ту реальность, которая когда-то казалась ей единственной.  Она видела себя. Её тело лежало в гробу из светлого дерева, а в руках красовался крест. Слава Богу, обручальное кольцо с её пальчика сняли. Поверх гроба было разложено покрывало из белоснежных полевых роз. Её любимые цветы. Все кого она знала, пришли на похороны, чтобы исполнить свой моральный долг и проводить Филу в неизведанное царство.

И всё же для такого дня стояла слишком хорошая погода. Светило солнце.

Сегодня, кстати, все называли её Филаретой. В первом ряду сидели разбитые от горя родители Филы, её дедушка и остальные родственники. Позади них - Долли с Гришей и ещё несколько друзей. В руках у Долли - её маленький пёс. Гийом, спрятав руки в карман брюк, с отрешённым видом стоял в стороне.

Собравшиеся шептались между собой, постоянно погладывая на Гийома.

«Как жаль его…», «молодой мужчина, и уже вдовец!», «надо же, как не повезло…», «второй брак, и тот несчастливый…»

Гул в помещении перебило гавканье неуместной здесь собаки Долли.

Филу подташнивало от того, что она видела.

По окончании церемонии, когда все гости неспешно покидали церковь, Гийом стоял у массивных дверей и короткими фразами благодарил пришедших.

- Крепись, друг, - Гриша пожал кисть Гийома обеими руками.

Он отошёл в сторону, освободив место другим людям, и стал глазами бегать по церкви и искать Долли. Та стояла около гроба, глядя сквозь него, в пустоту.

Фила подумала о том, как хорошо, что у Гийома хватило ума поступить по совести и не проводить похороны у них дома. Каламбур здесь неуместен, но она, простите, в гробу бы сто раз перевернулась, осознавая, что прощание проходит в этой квартире.

Все люди разошлись, и тело Филы, погрузив в катафалк, повезли на кладбище. У выхода из церкви остались двое: Гийом и мать покойной.

Между ними чувствовались напряжение и недосказанность.

- Софи, - Гийом опустил голову и взял в свои ладони мягкие женские руки, - простите меня.

Она молчала.

Фила уже начала было думать, что Гийом подберёт с пола свои причинные места и расскажет правду о том вечере.

- Простите меня, что я не смог сберечь Филарету.

Ещё немного и он, выдавливая из себя неискренние извинения, упал бы ей в ноги.

Были бы у Филы на это полномочия, она бы придушила этого манипулятора. Хотя, сейчас требовать от этого мужчины порядочности она не собиралась. Меньше всего она сейчас злилась на него, а больше всего - на Долли. Это с ней они дружили всю жизнь, и это ей она доверяла все свои переживания, пусть их и было немного. Может быть, именно из-за этого Долли так с ней и поступила? Может быть, она завидовала тому, что у неё такая безоблачная и счастливая жизнь?

Про мужчин говорят, что им нельзя доверять. А про женскую дружбу - что её и вовсе не существует. Выходит, что женщины с самого начала обречены либо на одиночество, либо на разочарования?

Долли стояла на кладбище, в привычном для себя чёрном цвете с головы до пят. Она, сомкнув руки в замок, то и дело озиралась по сторонам, пока не остановила взгляд на портретной фотографии подруги. Фила на ней широко улыбалась, глаза её были подведены светло-розовым карандашом.

София подошла к Долли сзади и встала рядом с ней. Долли вделала глубокий вдох, собираясь выпалить заранее подготовленную речь.

- Консьержка сказала, что ночью видела вас с Гийомом вместе в холле, - сказала София, не отводя глаз от сияющего лица дочери.

Долли побледнела.

- Ты же понимаешь, что мне всё известно, - София говорила на удивление спокойно и мягко. Фила с гордостью наблюдала, за тем, с каким достоинством и стойкостью держится мама.

Долли всё ещё молчала. Но её внешний облик поменялся. Она гордо выпрямила свою и без того прямую спину. И верно, для чего теперь изображать траур, если отпираться уже бессмысленно. Она никого не убивала, никого ни на что криминальное не сподвигла. Единственный её грех состоял в том, что она холодная бессердечная стерва. Ну и что? За это не судят. За измену у нас камнями не забивают. А даже если бы и да, то тогда пришлось бы забивать камнями Гийома, а не её. Жаль, что нет такого понятия, как «измена в дружбе».

- И куда вы с этой ценной информацией пойдёте? - сказала Долли. Вопрос, не требующий ответа.

София посмотрела на Долли. И как она раньше не замечала, что на лице Долли всё уже написано: и кто она такая, и на что способна - нужно лишь присмотреться и прочесть?

София отвернулась и зашагала прочь. Это у неё Фила переняла способность не вступать в бесполезные споры.

Долли такая реакция не понравилось. Она, задыхаясь от злости, стала кричать ей вслед:

- В суде вам нечего будет сказать! Да, мы встречались. Но мы не имеем отношения к падению лифта. Я все время была на втором плане! Поддакивала и подыгрывала Филе! У меня тоже есть амбиции! Вы сами-то, представляете себе, каково это - постоянно быть на второстепенных ролях?

София обернулась:

- Моя дочь так заплатила за твоё несчастье?

Теперь перед взором Филы появилась гостиная в доме родителей. На стенах висели фотографии счастливой Филы. С обеих сторон от старинного граммофона стояли два уютных кожаных кресла. В них сидели родители Филы – которую ночь подряд они не могли заснуть и сейчас, зевая, продолжали говорить о Филе. София ничего не рассказала мужу о том, что было ей известно. Если Марк что-то узнает, то Гийому не жить.

Фила сама прилагала все усилия, чтобы удержать родителей от лишних слёз. Это ей было под силу.

До сорокового дня после смерти умершим позволяется присутствовать в кругу семьи. Те их не видят, но их не покидает ощущение, что ушедшие любимые сейчас рядом. Вот и сейчас Фила делала всё, чтобы мама ощущала её присутствие

- Пойду, принесу нам молока, - сказала София мужу, - нам обоим не помешает поспать.

Она вскипятила молоко в маленькой сиреневой кастрюльке (в ней получается вкуснее, чем в обычной), добавила мёд и корицу. Вернулась в гостиную, где Марк, не двинувшись с места, сверлил взглядом дыру в потолке. Протянула мужу стакан, а свой поставила на журнальный столик. Завела граммофон, поставила французскую пластинку. Обычно после такого ритуала они спали крепко и сладко. Но после смерти Филы, как бы удобно они ни устроились, им не удавалось сомкнуть глаз.

Какие они милые… Фила засмеялась - это подействовало и на Софию. Та неожиданно для себя сама закатилась смехом.  Хохотала, по-детски вытирала слёзы радости и не могла остановиться, как и Марк, подхвативший её смех.

            - А знаешь, - отсмеявшись, София посмотрела на мужа, - может быть, она и правда сейчас рядом с нами. Пойдём спать?

 

…Маргарита осталась стоять в одиночестве, глядя вслед улетевшим шарам.

Когда те скрылись из вида, видения настигли и её…

В коротком фартуке у плиты стоял Раби. Он выглядел смешно и, в то же время, очень по-домашнему: клеенчатый фартук с апельсинами, прихватки на руках. Он наклонился, чтобы вытащить из духовки яблочный пирог.

По кухне, да и по всему дому, разошёлся густой дым и запах горелого. Но всё равно – как же вкусно пахнет корицей!

Этот дом Маргарите был незнаком. Он не такой маленький, в каком жили они с Раби. У них-то была лишь крохотная кухонька, небольшой зал, служивший ей спальней, узкий тёмный коридор, каморка, где спал Раби, и ванная (в которой постоянно заедал замок).

Здесь же было просторно и дышалось намного легче. 

Раби поставил круглую форму с пирогом на дощечку на столе. Подцепил вилкой краешек пирога и, подхватив его рукой, переложил из формочки на тарелку.

Затем взял в руки маленький стульчик и приставил к кухонному шкафу. Вытащил из верхнего шкафчика ванильный сахар и, растирая его между ладонями, посыпал пирог.

В этот момент в кухню вошёл сосед - дядя Андрей. Он подошёл к Раби и похлопал его по плечу. Раби, не отрываясь, продолжал украшать пирог. Дядя Андрей собрался было уходить, но что-то вернуло его к пацану. Он снова подошёл поближе и погладил его по голове. Теперь уже он не стал уходить, а отодвинул стул, сел на него и стал наблюдать за Раби.

- Попробуй сахарную пудру - сказал дядя Андрей и полез за ней в шкаф.

- Спасибо.

Складывалось впечатление, что для Раби ничего не изменилось. Он вел себя как обычно, за исключением того, что был теперь в соседском доме, который раньше был для него под запретом.

Дядя Андрей вернулся на свой стул. Он сидел, сгорбившись, и то и дело поправлял за дужку свои зеленоватые квадратные очки. Несколько раз открывал рот, чтобы что-то сказать, но всё не мог решиться. Покашлял тяжело - слова сами пытались вырваться.

- Сынок, твоя мама повезла тебя на вокзал? – спросил дядя Андрей.

- Да, - ответил Раби.

- А она сказала тебе, куда вы поедете? – спросил дядя Андрей, - или, может быть, вы кого-то приехали встречать?

- Нет, - сказал Раби, посыпая через сито сахарную пудру, - она сказала, что мы поедем в другую больницу.

- Так… - дядя Андрей многозначительно смотрел на Раби, ожидая продолжения, - понимаешь, сынок, мы все пытаемся тебе помочь. Для этого нужна какая-никакая правда.

Раби молчал. Он быстро понял, что такой расклад не поможет. Тогда он решил сказать всё, как есть.

- Я упал на рельсы. Мама прыгнула туда же, чтобы успеть вытащить меня, - сказал Раби. Его глаза стали наполняться слезами. - Какой-то человек, наверное, сотрудник вокзала, потянул меня за руку, а маму, видимо, вытащить не получилось.

Дядя Андрей сквозь толстые стёкла всматривался в глаза Раби.

Маргарита сверху пыталась сделать то же самое.

Да. Да, это правда. Это правда, что она плохая мать. Но она видит искренность в глазах сына. Господь услышал её молитвы, и сделал так, чтобы Раби не догадался о том, как всё было на самом деле. О большем она и не мечтала. Ей вообще кажется, что она в своём положении не имеет права на мечту. У неё есть только одно право: хотя бы сейчас сделать что-то хорошее для своего сына.

- Знаешь, твои родители очень хорошие люди, - перебил её мысли дядя Андрей, - твоя мама делала всё, чтобы ты был счастлив. Она работала только для того, чтобы прокормить тебя. А время сейчас нелёгкое. В общем-то, сынок, оно никогда не бывает лёгким. Я это к чему… Никто, а тем более ты, не виноват, что так случилось. Я одно только знаю точно – тебя ждёт счастливое будущее. Я тебе помогу, сынок.

Когда Раби стеснялся, как сейчас, то он всегда стыдливо прятал глаза и смотрел в пол.

- Ты же знаешь, мои внуки живут далеко, - начал дядя Андрей.

- Да, знаю…

- Подожди, - перебил его сосед. Снял очки и проморгался. - Я хочу…я подумал, может быть, ты захотел бы жить здесь, со мной?

Раби задумался и ответил спустя минуту молчания:

- Да, я хотел бы. Но ведь за мной приедет мой папа.

- Он не приедет, сынок, - продолжил дядя Андрей, - мы не знаем, куда ему звонить или писать. Никто не знает, где он живёт, и ты, кажется, тоже?

- Точно не знаю. Но он всегда мечтал жить на берегу Финского залива.

Через несколько минут, не переставая, стал звонить дверной звонок. Один за другим приходили соседи. В руках у каждого были всякие подносы и тарелки с разнообразной домашней едой и выпечкой.

Все были здесь, чтобы поддержать мальчика.

…В центре стола лежали несколько яблочных пирогов, испечённых самим Раби, а вокруг них громоздилась целая куча блюд, принесённых соседями.

За поминальным столом все сидели так же молча, как и на самих похоронах. Каждый из присутствующих думал о том, что он может сделать, чтобы хоть как-то облегчить страдания Раби.

Хоть говорить об этом было пока и рано, но были за этим столом и те, кто могли, да и хотели бы усыновить его.

Раби был рад, что никто особо с ним не говорил. Сами-то люди и не знали, что ему сказать. Пришёл сегодня и Болек. У него в руках была сделанная своими руками открытка. Он ещё не решил, как подойти к Раби, и вообще держался в стороне, подальше от родителей. Болеку не хотелось, чтобы Раби видел их семью вместе. Мало ли, вдруг это его расстроит.

Сама же Маргарита, смотря на это, теперь уже не хотела, чтобы Раби забывал о ней. Она вернётся, чтобы сделать всё правильно! Чтобы всё исправить. Шар внутри неё вибрировал от нетерпения. Ей страшно хотелось прижать Раби к себе.

Когда все люди разошлись, то дядя Андрей и Раби снова остались одни.

Дядя Андрей взял Раби за руку и пододвинулся со стулом к нему.

- Ты удивительный мальчик, - сказал он, - пойди, отдохни, я сам приберусь на кухне.

Раби кивнул и ушёл в просторную спальню, приготовленную специально для него. Здесь стоит две кровати, в которых обычно спят внуки дяди Андрея, если остаются на ночёвку.

Комната была усыпана детскими вещами: куча детских книг и комиксов, дисков, игрушек, спрятанных под ковром сладостей. На кроватях - постельное бельё с картинками из мультиков. Напротив кровати – телевизор на тумбе. Раби и не думал, что так бывает. Его прежняя комната была больше похожа на кладовку.

Раби разделся, аккуратно сложил вещи на прикроватную тумбу. В комнате был и шкаф, но Раби показалось, что было бы слишком нагло загромождать всё пространство своими вещами. Пусть даже оно и было никем не занято.

Маргарита знала, что у Раби всё будет хорошо. Просыпаясь по утрам, он уже не будет чувствовать себя одиноким. Пойдёт на кухню - а там, с газетой в руках, уже сидит дядя Андрей. Он дует в кружку, потому что не любит пить горячий чай. А рядом, на столе поджидает и кружка Раби. И его тарелка с утренней глазуньей. Они позавтракают и вместе пойдут выгуливать собак…

Лишь иногда он будет по-прежнему писать письма отцу и грустить.

А что будет с самой Маргаритой? Она не знала и представить не могла.

Наконец она скромно прокашлялась, чтобы привлечь к себе внимание.

- Ты – моё дитя! - далёкий голос вернулся.

Руки Маргариты задрожали – она потеряла способность их контролировать.

Потом почувствовала поцелуй в лоб. Затем - глухую боль в груди, которая постепенно сменилась покалыванием. Маргарита опустила голову и стала наблюдать за поведением своего шара. Он начал бледнеть, вскоре собрался в маленький сгусток белого света и с хлопком исчез.

Маргарита сцепила пальцы. Она моргнула и уже не смогла открыть глаза. Разомкнуть веки мешала боль, будто яблоки глаз режет острое лезвие.

И вновь – вихрь событий, беспорядочно круживших в её голове. Возвращаться к жизни оказалось не так быстро, как умирать.

Отгоняя посторонние мысли, Маргарита складывала на полочку в своей голове планы. Как только она очнётся, сразу заберёт своего мальчика из больницы, соберёт вещи, и они вместе поедут к Гарри. Он простит её. Она больше никогда не выпьет ни капли алкоголя. Она станет хорошей женой, такой, какой должна была стать уже давно. Воскресными утрами она будет гладить им рубашки, готовить праздничный завтрак. Они будет праздновать жизнь! Они будут ходить в кинотеатр, есть попкорн, сладкую вату, гулять по паркам и купаться в речке. Ещё чуть-чуть… Она чувствует это! Она почти у цели!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

27

 

Ей пришлось миновать ещё одну полосу препятствий. Возвращение к жизни – это хуже, чем смерть. Теперь Маргарита знает это наверняка. Возвращение не происходит по щелчку. Не происходит никакого взрыва петард и фейерверка. Всё, что она видит – это длинный туннель к свету. То есть ты видишь его, ты точно знаешь, что он есть. Он светит многообещающе. Но это не он двигается навстречу тебе, а ты сам, буквально протискиваясь, с надеждой продвигаешься вперёд. Маргарита не свернёт с пути. Она делает это для их семьи: для Раби, для Гарри, для себя, в конце концов, самой. Она толкается ослабленными руками и ногами вперёд. Но это ещё не конец. Её отвернуло в сторону. Ещё толчок. Практически у цели. Ещё несколько усилий. Рывок всем туловищем вперёд, и долгожданное освобождение. Неужели, удалось? Теперь уже ей не хочется проснуться. Теперь, когда большая часть испытаний позади, она чувствует веяние нового начала. Кажется, что всё это время у неё были жабры, и она не дышала кислородом. Она делает глубокий вдох. Открывает глаза. Снова свет.

Маргарита очнулась в светлом помещении больницы. Получилось! В воздухе витает аромат новой жизни. Она счастлива. В голове завертелись сотни мыслей. Конечно! Всё верно! Она уже и забыла, что несколько часов назад она лежала под поездом. Естественно, что она очнулась в больнице. Маргарита думает только о том, чтобы поскорее отсюда выйти. Ей некогда бороться за жизнь. Ей плевать, если даже она больше не сможет ходить. Ей плевать, если все от неё отвернутся. Ей лишь хочется как можно скорее оправиться и найти сына.

Она слышит суету вокруг. Несколько человек копошатся вокруг неё, но она видит лишь белый потолок. Она хочет сказать что-то. Но тело не слушается. Неужели она утратила способность говорить? Она старается раскачаться, чтобы суметь повернуться на бок и обратить внимание доктора на себя хотя бы взглядом. Получилось. Она снова пытается что-то сказать. Нужно узнать, где она, в какой больнице, и сообщили ли кому-либо о произошедшем. Наверное, в таких случаях должны кому-то позвонить. Может им и удалось связаться с родственниками, которых она давно не видела? Конечно, она спросит о Раби. Получается только «аи-аи-аи». Странно. Звучит, как икота. По крайней мере, успокаивает то, что она точно не онемела. Вышло немного рассеянно, но она будет стараться и дальше. Она пыталась ещё и ещё, но получалось примерно то же самое. Ощущение - будто она заново учится говорить.

И всё-таки, она надеется, что ноги на месте. Потому что, если нет, то кто тогда будет её выхаживать? Она не для того вернулась, чтобы добавить Раби забот.

Она увидела вокруг себя прозрачные бортики. Подошла женщина в халате и начала смоченной в каком-то растворе ватой протирать её живот. Маргарита наконец увидела своего врача! Но она, занимаясь своим делом, не сказала Маргарите ни слова.

Конечно, наверное, вся больница в курсе того, как она оказалась на рельсах. Весь медицинский персонал, наверняка, презирает её. Но что делать, раз её привезли сюда? Приходится лечить. Клятва Гиппократа не позволяет бросать на произвол судьбы даже таких уродов, как она… Хотя, будь, конечно, их воля, то они оставили её там умирать. Она всё понимает. Так и есть. Она и есть урод.

Маргарите отрезают пуповину и завязывают пупок в узел.

Не поняла.

Она снова огляделась вокруг. Слева от неё на кровати лежала женщина в белой ночной сорочке. Впритык к её кровати был подпёрт стул. На ней сидел незнаковый Маргарите мужчина и держал женщину за руку. Вид у них обоих был такой, будто они всю ночь  провели в худших муках, чем она сама. Мужчина устало зевнул.

Маргариту вдруг как кипятком облило. Она заорала не своим голосом.

Палата наполнилась детским криком.

Маргарита ёрзала по поверхности, пытаясь вылезти наружу.

Женщина, лежащая слева на кровати, облегченно вздохнула.

В этот момент к Маргарите снова подошла женщина в медицинском халате. Она аккуратно и умело взяла Маргариту на руки. Всё это время Маргарита, не сдаваясь, вертелась на месте и безнадёжно пыталась вырваться. Тщетно. Её уложили на грудь незнакомке и накрыли плюшевым одеялом. Маргарите стало невероятно тепло. Её окутало облако любви этих незнакомых людей. Мужчина достал фотоаппарат и запечатлел момент.

Как странно. Память вернула её на восемь лет назад, когда родился Раби. Она тогда так же лежала на кровати, когда ей положили маленькое скользкое тельце на грудь. Гарри всё происходящее записывал в дневник.

Маргарита с ужасом поняла, что она не просто в палате больницы. Она в палате родильного дома. И она только что родилась.

И с этой мыслью, лежа на груди у незнакомки, Маргарита заснула.

Очнувшись, она увидела другую картину. Она была уже не в шаблонной белой палате, а в обыкновенной комнате, где стояли кровать, стол, стул, тумба. Сама Маргарита лежала в пластиковой детской кроватке, откуда было видно окно. На подоконнике стояла ваза с большим букетом цветов. В какой-то момент, она даже подумала: не оживёт ли один с цветков?..

Мужчина в белом халате постучал в дверь, подошёл к кровати и поцеловал жену в лоб:

- Ревекка, к тебе посетители.

В палату вошли Ян, Ярон, Эстер и Мириам. Они подбежали сначала к маме, а потом к новорожденной сестрёнке.

- У неё такие умные глаза, - удивилась Эстер.