Тональности ля минор

Крещение   

Морозное январское утро в православной церкви провинциального казахстанского городка собрало в это воскресенье на таинство Крещения полтора десятка человек.

   Разного возраста и пола, объединенные одной целью, они оказались здесь кто по своей воле – это взрослые, а кто по воле взрослых – это дети.  Малыши капризничали, не понимая, чего от них хотят, дети постарше вели себя спокойно, а взрослые – степенно и волнительно.

  Татьяна смотрела на всю эту обстановку не глазами, а сердцем, по зову которого решила креститься.

   Выросшая в семье, где слово «Бог» произносилось крайне редко, а про посещение церкви речи не было вовсе, она в одночасье поняла, что без Него пропадет. Навалилось все настолько, что плечи заострились, спина чуть сгорбилась, а в глазах появилась печаль, на которую уже не раз указывали коллеги.

   Она прибывала в замечательном возрасте – тридцать с хвостиком, когда молодость еще бьет ключом, а мозги уже встали на место. И она все сильнее и сильнее тянулась к Богу, и ее решение окреститься было вполне осознанным. Она так надеялась на Его помощь. 

   Угораздило же ее разойтись с мужем в эти лихие девяностые, когда никто не знал, как жить: оставаться на прежних насиженных местах, где уже почти не платили зарплат, или хвататься за сумки и нестись по заграницам за пуховиками, сникерсами, сигаретами, жвачками… А потом стоять на базаре и сплавлять это добро своим землякам по рыночным ценам.

    Предпринимательским даром природа ее не наградила, зато наградила двумя детьми – дочерью и сыном, которые после развода остались с ней. Муж, как нередко поступают представители сильного пола, расставшись с семьей, отдалился, самоустранился и уже с полгода ни копейкой, ни еще каким знаком внимания о себе не напоминал. Видимо, самому сейчас туго.

   На работе у Татьяны тоже швах. Еженедельная газета городского статуса, где она занимала должность заместителя редактора, на ладан дышала. Некоторые сотрудники помахали ручкой, и пошли пробовать свои силы в новых условиях рыночной экономики. Остались только те, кто до самозабвения любил свою профессию, и кто не мог найти себе применение нигде, кроме журналистики. Среди них была Татьяна. И они, эти остатки, держались изо всех сил за урезанные и постоянно задерживающиеся зарплаты. Пытались придумать что-то новое, угодное этой рыночной экономике, но она неохотно реагировала на их нововведения, а чаще вообще никак. Поэтому доходы газеты, как и читатели, таяли. Людям было не до газет.

    Безденежье стояло на пороге Татьяниной квартиры, стучались в дверь тоска, безысходность и отчаяние. Она гнала их, как могла, а когда поняла, что не справляется, – обратилась к Богу.

   Сейчас в этой обители надежды Татьяна слушала молитву батюшки –

молодого, высокого, черноволосого, а с икон смотрели лица святых, они

могут все, стоит только попросить.

   За несколько дней до таинства женщина беседовала с другим батюшкой –

полной противоположностью сегодняшнему, настоятелем церкви – отцом Александром, пожилым округлившимся, но таким приветливыми и добрым, располагающим с первых слов. После разговора с ним что-то светлое и радостное поселилось в ее душе, и она взглянула на мир новыми глазами. Воистину у духовной красоты нет ни морщин, ни возраста.

   Он говорил, что для крещения необходимо осознать свою греховность, раскаяться перед Богом за непристойные дела, иметь истинную веру. И ей казалось, что она имеет эту веру, правда, еще не такую крепкую, но она будет закалять ее в течение всей жизни.   

   И может быть, она пришла в церковь именно сейчас, потому, что петух жареный клюнул, но она была благодарна этому «петуху» за такой поворот в жизни. Она ни о чем не жалела, это бессмысленно. И не засоряла память обидами, а просто старалась заполнять ее новыми событиями, людьми, впечатлениями.

   Вытирая воду с лица, которой батюшка щедро окропил участников таинства, Татьяна испытывала блаженство. Капли святой жидкости коснулись не только тела, они проникли внутрь ее естества, очистив от скверны и смятения. Легкость и благодать накрыли с головой, и она еще больше уверовала, что теперь все будет хорошо. Теперь Господь ее не оставит. 

 

  Газета 

    Много изменений внесла горбачевская перестройка в девяностые годы в работу предприятий. Кроме сокращения штатов, отправки людей в отпуска без содержания, урезания зарплат и прочих непопулярных мер, советским начальникам приходилось ломать себя и свой подход к руководству. Получалось не у всех.

   Были случаи, когда, не справившись и отчаявшись, они сводили счеты с жизнью. Так недавно поступил редактор областной газеты.

  Привыкший жить на хороших дотациях из бюджета, и в одночасье их лишившись, он не

знал, как заработать деньги на содержание редакции, сотрудников и выпуск газеты. Зато

пистолет где-то раздобыл. И покончил с жизнью одним выстрелом в висок в своем кабинете, за столом, как генерал, провинившийся перед родиной, и не желающий идти под трибунал.

   Корреспонденты, собравшись в понедельник на летучку, ждали шефа пол часа, пока кто-то не смекнул: «Он никогда не опаздывает. Надо сходить к нему в кабинет». 

    Сходили. И обнаружили жуткую картину.

    Этот случай потряс общественность. Все-таки не последний человек в городе. Кто-то поспешил причислить его к малодушным, а кто-то понял, и не осуждал.

    Не мог интеллигентный пятидесятитрехлетний мужик, мастерски владеющий пером и всю жизнь посвятивший журналистике, вот так вот запросто переобуться, поменять политику газеты, чтобы она приносила доходы и кормила сотрудников. И смотреть людям в глаза, с которыми огонь, воду и медные трубы прошел, и которым теперь урезал и задерживал зарплаты, – тоже не мог. А самое главное, – он не видел будущего. И то настоящее, разгуливающее по улицам в малиновых пиджаках с золотыми толстыми цепями на шеях, чувствующее себя хозяевами жизни, не знающее, что нет в русском языке слова «ложу», а есть «кладу», его не устраивало. Не было у него ничего общего с этой «братвой», которая энергично и деятельно вливалось в рыночную экономику, превращаясь при этом в беспринципную массу.

   Одним из часто употребляемых слов девяностых годов было слово «кинуть». Кидали тогда друг друга, брат брата, сосед соседа. Но редактор областной газеты был человеком честным и, не вписавшись в жесткие каноны новой жизни, решил ее покинуть. Не снесла его умная головушка катастрофы экономической, но больше все же – нравственной.

   Главный же редактор газеты, где работала Татьяна, тоже был не из прытких и предприимчивых, но старался держать нос по ветру, и планерку – атрибут советской производственной деятельности, отменять не собирался. Каждый понедельник начинался с нее.

   Сотрудники подтягивались к девяти утра в кабинет редактора и внимали его речам, бывало, с бредовым оттенком, а иногда и дельными мыслями. Собственно, тогда любая идея могла стать, как бредовой, так и находкой. Время поменяло все. Те, кто раньше мотал срок за спекуляцию, сегодня спекулянтами не считались, их называли громким и вполне легальным словом «предприниматель». А учителя и врачи, которых раньше боготворили и кланялись в ноги, сегодня испытывали совсем иное к себе отношение, как государства, так и людей, которых они лечили и учили.   

   Растерянные люди, привыкшие к предсказуемой советской действительности, одномоментно оказались выкинутыми на просторы незнакомой рыночной экономики. Никто не знал, как в ней себя вести, поэтому тыкались, как слепые котята, – кто куда, лишь бы выжить. Причем, часто выбирали для этого не самые благородные методы. Психологию людей поменяло время. И то, что раньше читателями принималось «на ура», сегодня оставляло равнодушными. 

– У кого какие мысли по поводу следующего номера, какие идеи? – прозвучал опостылевший вопрос редактора к стойким сотрудникам.

   Все тут же принялись рассматривать близлежащие предметы – записные книжки, ручки, стол, все что угодно, лишь бы не встретиться с буравящим взглядом редактора. Отвечать никто не торопился. И не от того, что люди страдали безынициативностью. Еще бы год назад Наташка Поспелова выдала кучу идей, а Бауржан подхватил бы их, и развил. Но в этот понедельник, как, впрочем, и в предыдущие, никто не знал, чем удивить перестроечного читателя. Ни на одном лице шеф не углядел усиленной работы мозга.

– Ну что приуныли? Предлагайте, я слушаю. Не бойтесь, что что-то не

получится, бойтесь, что не попробуете, – ввернул очередную, у кого-то

позаимствованную афоризму редактор.

   Анатолий Петрович, так звали редактора, был человеком не амбициозным,

но если потребуется, – свое отстоит. И если местные власти начинали с ним разговор со слов «должен» или «обязан», то разговор обычно заканчивался быстро. Однако он всегда сочетал разумную твердость своей позиции с готовностью пойти на компромисс. 

   Адекватно реагирующий на любые идеи, сейчас он ждал от подчиненных хоть каких-то предложений по составлению тематического плана на неделю и по развитию газеты. 

   Первой откликнулась Наташка.

– А давайте откроем рубрику о религиозных праздниках. Сейчас многие обратились к вере, христиане стали чаще в церковь ходить, мусульмане – в мечети. Эти материалы зацепят читателя.

    Тишину, повисшую в кабинете на несколько секунд после нестандартного

Наташкиного предложения, прервал голос Бауржана.

– И в самом деле, почему бы не попробовать. Можно интервью со служителями церкви и мечети делать, праздники религиозные освещать.

Думаю, это неплохая идея. Люди сейчас ищут защиты у Всевышнего, тема найдет отклик в их сердцах, – помпезно завершил Бауржан.

   Проработавший десять лет бок о бок с Наташкой, он всегда ее поддерживал, а если нет, то молчал, а потом тет-а-тет выражал свое недовольство. На этот раз на безрыбье идей предложение по освещению религиозных праздников и традиций было одобрено и принято единогласно.

– Давайте распределимся – кто по церкви, а кто по мечети будет работать, – подвел итог Петрович.

– Я могу в мечеть, у меня есть мулла знакомый толковый, – взял на себя миссию Баур.

– А я – в церковь, – вырвалось у Татьяны.

   Вера вплелась в ее жизнь, как ленточка в косу, и Таня была убеждена, что после крещения с этой задачей справится. С удовольствием пойдет в церковь, встретится с батюшкой, послушает его спокойный голос, узнает много нового, доселе невиданного и неслыханного, и красиво преподнесет читателям. И в эту минуту воображение нарисовало образ пожилого священника, того доброго и светлого.

 

   День рождения Динки

   Жизнь Татьяны после развода с мужем превратилась в однообразный навязший на зубах коктейль из скучных и пресных ингредиентов – малооплачиваемой работы и кучи бытовых дел и делишек. Все это ежедневно взбивалось и поглощалось. На десерт – тревожный сон. Личные развлечения в состав коктейля не входили, и на десерт не подавались.

  Дети, требующие внимания и заботы, были не единственным грузом на ее плечах, но именно они, непослушные и любимые, давали силы, вселяли надежду и заставляли выпрямлять спину. 

– Привет, мои золотые, – кричала Татьяна с порога.

 Первой бежала встречать маму дочь, десятилетняя Алина, следом догонял

Кирюшка, еще кривоногий, но шустрый мальчуган.

   Семилетняя разница в возрасте давала ему привилегию, поэтому он бесцеремонно оттолкнув маленькими, но уже сильными ручонками, сестру, повис на шее у мамы.

– Ну, хватит, отцепляйся. Надо ужин готовить. Есть хотите?

– Да! Да! – дружно закричали дети и позволили маме пройти в кухню.

    А после ужина надо проверить уроки, читать сказку, стирать вещи, штопать носочки, приготовить одежду в садик и школу, и между делом перекинуться новостями по телефону с подругами. Ближе к полуночи – сон. И так каждый день. Урвать время на свои развлечения не получалось, однако, в расписание ближайшей субботы Татьяна запланировала изменения. Коллега пригласила на день рождения и обещала, что будет весело, необычно, креативно: «даже не сомневайся!»

   Все знали, что Дина, корреспондент отдела культуры, активно общается с местными поэтами, бардами, художниками, которые частенько захаживают к ней в гости и на ровном месте устраивают шоу. А тут день рождения!

– Боюсь, не впишусь я в вашу тусовку, – пробовала отказаться от приглашения Татьяна, – совершено не представляю, как вы там веселитесь.

– Есть шанс узнать. Приходи, не пожалеешь.

   Наготовив, перестирав, перегладив и убравшись в квартире, Татьяна решила, что вполне заслужила свой маленький отдых в этот субботний вечер. 

– Алинушка, уложишь спать Кирюшу в половине десятого, почитай ему «Красную шапочку», а ты слушайся сестру, – давала последние указания детям мама, подкрашивая губы у зеркала в прихожей. 

   Она давно уже так старательно не наносила макияж, и сегодня осталась довольна собой. Аккуратно подведенные черные стрелочки у основания ресниц на верхних веках, сделали глаза выразительными, а темно-коричневые тени придали им загадочности. Уложенные феном в незатейливую прическу каштановые волосы, обрамляя похудевшее лицо, чуть касались плеч. Стройную фигуру обтягивало дымчатого цвета трикотажное платье с длинным рукавом и угловатым вырезом, которое надевалось по праздникам. И последний штрих – губы, лиловые и пухлые, они завершили образ миловидной леди, по которой не скажешь, что весь день провела при кастрюлях, постирушках и прочей бытовухе.

– Танюха, заходи, – обрадовалась ее приходу Дина. – У нас уже все в сборе, вся компания тут.

    Дальнейшие события повергли Таню сначала в легкое недоумение, а затем закружили в творческом экстазе.

    Парни, все до одного, талантливые, остроумные, а главное, близкие по духу, окружили вниманием, наперебой сыпали шутками, травили свежие анекдоты на злобу дня. Главным героем анекдотов был, конечно, новый русский со своим снобизмом, амбициями, часто – невежеством.

   Никогда еще за свою жизнь Татьяна не слышала вживую столько прекрасных песен и замечательных стихов, причем большая часть из услышанного собственного сочинения. А если исполнялись не свои, то ничуть не хуже авторов. 

   Ох, как рвал струны на гитаре Серега! «Утиная охота» Розенбаума в его исполнении звучала куда круче и ярче, чем пел сам автор. И Александра

Малинина – мастера романсов, тоже потеснили. Его «Напрасные слова»,

перепетые глубоким раскатистым голосом Юры Сапрыкина, сорвали не только аплодисменты присутствующих, но выбили слезу из Таниных глаз.

   А к тому моменту, когда настал выход Толика Нагина – исполнителя фламенко на гитаре, гости всецело были разогреты. И уже по тому, как он сел и взял гитару, Татьяна мгновенно определила: по этой части Толик мастер. Он закинул правую ногу на левую, гитару поставил на правую, максимально приблизив гриф к груди под углом сорок пять градусов, пару раз сжал и разжал кисти рук, и… понеслось.

   Окунувшись в атмосферу андалусских переборов, некоторые гости пустились отбивать ногами дробь, подчеркнуто горделиво держа осанку и грациозно вытягивая подбородки. И тот факт, что Динкина квартира находится на четвертом этаже, никто не принимал в расчет.

   Вино, вскружившее голову, поддавало жару в эйфорию волшебного вечера. С каждым новым мгновеньем Таня понимала: кроме работы и тотальной заботы о детях, существует другая жизнь, которую она сегодня открыла для себя, и которая нравилась ей все больше и больше. 

   В тот вечер Татьяна приобрела не только новых друзей, которые напитали ее душу новыми свежими ощущениями, но и раздвинула рамки границ своей жизни. 

– А ты не хотела приходить, – подтолкнула локтем захмелевшую подругу Дина.

– Спасибо тебе за этот вечер, – искренне обняла Дину Татьяна, – это просто

глоток свежего воздуха, ворвавшийся в мою унылую жизнь.

– Мы сами делаем свою жизнь, – отвечала прописными истинами Дина.  

– Сами-то сами, но ты же знаешь, у меня двое детей, вот и кручусь все свободное от работы время вокруг них.

– Хочешь совет, – и, не дождавшись пока ей ответят «хочу», начала его давать. – Ты включенная мамаша и перфекционистка. Отключай иногда эти опции, может, страдать меньше будешь. Страдать просто, а, чтобы быть счастливой – надо постараться.

  После этих слов, Таня на минуту зависла, обдумывая услышанное, а Динка,

красиво выпустив дымок от сигареты на просторы своей двухкомнатной квартиры, сделала такой счастливый вид, что ей пришлось поверить.

   К подругам подошел Николай – художник. В течение вечера он рисовал шаржи на гостей и сейчас готов каждому вручить свой портрет.  

   Добродушно-юмористические изображения, выполненные цветной пастелью на листе ватмана А-5 формата, вызвали шквал одобрительных   эмоций. Тонко уловив характер и настроение каждого, он с высокой степенью схожести и мягкой иронией нарисовал каждого персонажа.

   Смеялись, удивлялись, рассматривали шаржи друг друга и заслуженно хвалили художника.

    Никто тогда не подозревал, что вскоре Николай покинет страну, где сейчас его талант ни в грош не ценится. А вот в Барселоне, на Тенерифах и Канарах у расслабленных европейских и американских туристов, не знающих о страшном слове «перестройка», он будет иметь заказы и успех. И только через семь лет, отточив свое мастерство портретиста и карикатуриста, заработав приличные деньги, вернется домой, но из всей этой компании

встретится только с Татьяной. Остальных жизнь раскидает по разным сторонам бывшего Советского Союза.

    

    Две встречи

    Зима отчаянно цеплялась за свой, отведенный для нее срок, не подозревая, что на юго-востоке Казахстана этот срок значительно короче календарного.  И календарь здесь не причем. География – вот и все объяснение.

   Островки грязного притоптанного снега кое-где на подстывшей земле и легкий утренний морозец – все, что напоминало о зиме, но скоро и от них не останется следа. А через неделю пасхальный пост, самый длинный и строгий у христиан.

   Татьяна шла в церковь, в надежде взять интервью по этому поводу у настоятеля отца Александра, но вместо него во дворе храма встретила другого священника, – того, что ее крестил, отца Дмитрия. 

– Добрый день. А отец Александр здесь? – спросила Татьяна.

– Он будет к вечерней службе, – сдержанно отвечал священник, но увидев разочарование девушки, добавил, – может, я смогу помочь?

– Может, – отвечала Татьяна с грустинкой, ведь настроена была на разговор с другим батюшкой.

– Какие у вас вопросы?

– Я журналист, хотела сделать статью в газету о том, как держать пасхальный пост, – перенастраивалась на нового собеседника Татьяна.

– Если вас устроит мое повествование по этой теме, – я к вашим услугам, – красивым баритоном произнес молодой черноволосый священник.

   Устроит, конечно, не возвращаться же в редакцию ни с чем. Напряженность и натянутость на лице Татьяны тут же испарились, что являло собой хороший знак: материал будет.

   Они прошли внутрь небольшой церковной пристройки скромного, аскетичного убранства. Стол, иконы на стенах, три стареньких стула, книги на полках – вот и вся нехитрая обстановка. За свою журналистскую жизнь Татьяне много где довелось побывать, но в таком месте оказалась впервой.

Она достала из сумки диктофон и положила его на стол, готовая задавать вопросы, однако, ее профессиональное умение строить разговор с собеседником не пригодилось.

– Я могу многое рассказать о пасхальном посте, но лучше дам вот это, – он взял с полки книжицу в потрепанном переплете и протянул Татьяне. – Здесь вы найдете все, что вас интересует, и сможете сделать хороший материал для своей газеты.

    По обыкновению, Татьяна, привыкшая давать оценку людям, во время первой их встречи на крещении, отнесла отца Дмитрия к категории непоколебимых аскетов, недосягаемых для простых смертных. Но сейчас, когда сидела рядом с ним и чувствовала его теплый доброжелательный взгляд, он показался ей более земным, доступным и легким в общении.

   Она открыла книгу. Пролистывая и быстро вчитываясь в строки, сразу поняла – то, что надо.

– Я могу ее взять? Статью напишу и верну, – подняла взгляд Татьяна и встретилась с большими черными оливками священника.

– Конечно, забирайте. Вы найдете там много интересного и нового для себя. Вы же недавно покрестились.

– Спасибо огромное. Вы меня очень выручили, – искренне благодарила Татьяна батюшку, вставая со стула и пристраивая книгу в сумку.

– Рад, что смог помочь. Если еще что-то понадобится, – обращайтесь.

   Оба вышли из домика. Он направился провожать гостью.

   Эти двадцать метров межу храмом и воротами шли молча. Чутье подсказывало Татьяне, что между ними устанавливается какая-то связь. Какая? Она еще не понимала, однако, его странная незнакомая энергетика, впитывалась в ее подсознание. Она давно не испытывала таких чувств – синтез неловкости и смятения. Поэтому молчала. 

– До свидания. Еще раз благодарю за помощь, – прощалась Татьяна.

– До свидания, Татьяна. Ангела хранителя вам.

   «Я не называла ему свое имя! Может, запомнил с крещения? Так, уже полтора месяца прошло с того дня».

    Отец Дмитрий перехватил ее недоумевающий взгляд, но промолчал.

– Всего доброго, – только и выдавила из себя Татьяна, и поспешила удалиться.

    Покинув территорию церкви, и взяв курс в направлении редакции, еще пару минут она мысленно посвятила встрече со странным священником, но перестроечная жизнь быстро увела в другое русло. Вывеска страховой компании на подъезде трехэтажного дома внесла коррективы в дальнейший ход мыслей: «Неделю назад ее тут не было. Стоит зайти поговорить с руководителем, может, рекламу даст».

   Новые фирмы и фирмочки появлялись, как грибы после дождя, и многие заявляли о себе и своих услугах через средства массовой информации. А кто не торопился заявлять, тех тщательно отслеживали, отыскивали и склоняли к сотрудничеству рекламные агенты, эта профессия нынче была популярной. В газетах, журналах, на телевидении без них никак. Они несли деньги на содержание СМИ, которые в условиях рыночной экономики, в большинстве своем могли рассчитывать только на эти средства.

   Рекламным агентом мог стать кто угодно, здесь неважно образование, интеллектом тоже можно не козырять. Зачастую, смазливые пустоголовые девочки в ярком макияже и коротких юбчонках, благодаря своей напористости и паре удачных заученных фраз, влегкую склоняли к сотрудничеству какого-нибудь краснопиджачника. Девчата порой приносили хорошие контракты, и получали от них хорошие проценты.

   Татьяна тоже дважды умудрилась заключить договоры на рекламу с фармацевтическими компаниями, у руля которых стояли женщины, с ними она договаривалась быстрее и эффективнее. С руководителями же мужчинами как-то не ладилось.

   «Попытаю счастья, вдруг повезет. Лишняя копейка к зарплате не помешает», – подумала она, и решительно двинулась к подъезду.

   Молоденькая секретарша, пардон, теперь их так не называют, теперь эта профессия именуется «офис-менеджер», встретила приветливо.

– Добрый день. Рады вас видеть у нас. Вы по какому вопросу? – спросила она милым услужливым голоском, растягивая в дежурной улыбке хорошенькое личико.

– Здравствуйте. Я могу попасть к руководителю? – сухо спросила Татьяна, не обращая внимания на лицемерное приветствие.

   Ей претило поддерживать эту фальшивую тональность, хотя бы из тех соображений, что эту девицу она видела намедни в совершенно иной  ипостаси на вещевом рынке. Перебирая блузочки на прилавке, она хамовато торговалась с продавщицей: «Ужас! Ну и цены! Уступите половину, – куплю». Пополнила она в тот день свой гардероб новой блузкой или нет, Татьяне неизвестно, но то, что у девушки отсутствует такт и интеллигентность – это запомнилось.  

– К сожалению, он занят. У него сейчас переговоры. Вы можете изложить мне суть вашего визита, я непременно все передам руководству, – продолжала хорошо играть свою роль девушка.

– Я хотела поговорить по поводу рекламы, – уже более неуверенным тоном продолжала Татьяна. Не умела она клянчить. Писать могла, а выпрашивать – нет. 

– Хорошо, я передам. Но вряд ли. К нам уже обращались по этому поводу, мы пока не даем рекламу, – набирал обороты ее голос хозяйки положения.

– Спасибо, – машинально ответила Татьяна и повернулась к выходу.

   На этом слове дверь в кабинете директора распахнулась, и на пороге появились двое молодых мужчин. Одного Татьяна видела впервые, а второй оказался Юра Сапрыкин, положивший на лопатки исполнителя романсов Александра Малинина на дне рождения у Дины.

– Все, братан, договорились. До встречи. 

   Они по-приятельски пожали друг другу руки, и незнакомец, который судя по всему, был директором, вернулся в кабинет, а Юра, направившись к выходу, столкнулся с Татьяной.

– О! Привет. Пути Господни неисповедимы, – вспыхнули глаза.

– Привет, – улыбнулась Татьяна. 

– Ты зачем здесь?

    Ей очень не хотелось рассказывать едва знакомому Юрке о цели своего неудавшегося визита, где она выступала в роли просящей, поэтому последовал размытый ответ, и тут же встречный вопрос.

– Да, так, по делам. А ты что тут делаешь?

– К однокласснику заходил. Он уже третью компанию открывает. Молодец, крутится парень. Скоро у него день рождения, собирается с размахом отмечать в ресторане, пригласил меня посоветоваться по части проведения, развлечений и музыкального сопровождения. 

– А ты по этой части мастер?

– Ну, типа того, – скромно отвечал Юра. – Сейчас многие занимаются тем, чем раньше и думали. Каждый ищет свою нишу в этой новой жизни.

– А ты свою нашел?

– Пытаюсь, – сознался собеседник. – Я офицер в отставке, десять лет отслужил отечеству верой и правдой, а полгода назад демобилизовался. Причина нескрываема и банальна – нищенская зарплата, престиж офицерской профессии опущен до небывалых низин. А у меня семья. Жену на работе сократили, детей надо поднимать. Музыка всегда была моим хобби, и, если бы мне лет десять назад сказали, что она будет меня кормить – не поверил бы.

– Так, ты организовываешь праздничные мероприятия?

– Да. И у меня неплохо получается. Заказчики в основном – бизнесмены, которые могут себе позволить такого рода услуги. Пока заказов немного, стабильности нет, практически, ни у кого. Сегодня ты на коне, завтра тебя кинул партнер, и ты уже нищий, больше того, – в долгах, отчаянии и позоре. И уже не до веселья и понтов. Нравственные ориентиры сбиты настолько, что трудно прогнозировать, когда они вновь займут свои устоявшиеся позиции. А может, уже не займут никогда.

  Он правильно и совершенно беззлобно отмечал приметы перестроечной эпохи, о которых Таня сама знала не хуже его, но поболтать на эту тему с умным человеком хотелось, и, вспомнив секретаршу только что покинутой конторы, добавила:

– Согласна. А еще люди нахватались новых умных словечек, и распознать идиотов становится сложнее.

– Но все же можно, – засмеялся Юрий. – В сегодняшнем не устоявшемся бесформенном обществе многие находятся вне рамок четких социальных

определений, и может так случиться, что дикий бизнес кого-то вознесет, а кого-то шлепнет о землю. Все зависит от предприимчивости и везения.

   Непринужденно рассуждая о дикой эпохе середины девяностых годов двадцатого века, они дошли до места, где ему – направо, а ей – налево.

– Ты, кстати, придешь в субботу к Дине? – спросил напоследок новый знакомый.

– А что за повод?

– Лешка завершил поэму на злобу дня, приглашает на прослушивание и обсуждение. Приходи, не пожалеешь.

    Последние три слова она уже слышала от Дины, когда та приглашала ее на свой день рождения. И сознание тут же отреагировало на них милыми воспоминаниями: роскошное исполнение песен, восхитительная игра на гитаре, искрометный юмор. А главное – атмосфера, уносящая далеко от этого пессимистичного, исковерканного мира с его перебоями в подаче газа, электроэнергии, отсутствием горячей воды, повышением тарифов на коммунальные услуги, задержками зарплат и бесконечными реформами, не сулящими пока никаких перемен к лучшему.

   Кто такой Лешка, Татьяна не знала, его не было в прошлый раз у Дины. Но

она постарается не пропустить субботнее мероприятие. Хотя бы из любопытства: кто сейчас пишет поэмы?

 

   Первый пост 

   Новый шквал эмоций, хлынувший на Таню во время прослушивания поэмы Леши Сабурова, погрузил в какую-то тонкую чистую сущность, в тот концентрированный экстракт, именуемый квинтэссенций. И она в очередной раз убедилась: чтобы ни происходило в жизни, всегда есть место высокому творчеству и разумному общению, далекому от колебаний курса доллара и меркантильной морали.

   И хоть высмеивал автор в своем произведении пороки современной жизни, напоминая об унылой реальности, воспринималась поэма легко и даже весело. Пересыпанная тонким саркастическим юмором, образными сравнениями, возведенными подчас в гротескную форму, поэма тянула на высшую премию любого литературного конкурса. Но сегодня литература и наука, финансируемые государством по остаточному принципу, а порой и вовсе преданные забвению (не до них сейчас, страна в экономической разрухе), жили и развивались в частных квартирах, при небольшом скоплении истинных ценителей. Но все-таки жили.

   И все, кто сегодня оказался в числе первых слушателей этого произведения, не сомневались: поэма написана запредельно красиво и качественно. И когда-нибудь Леха займет достойное место в литературе. Не исключено, что встанет рядом с Николаем Рубцовым, Борисом Гребенщиковым, Леонидом Филатовым… Но это будет позже, а пока его творчеством восхищается узкий круг единомышленников, и только они в состоянии по достоинству оценить его талант. Остальным сегодня не до поэзии.

   Это была последняя суббота перед великим постом, когда можно позволить себе выпить спиртного, поесть колбаски с сыром, салатики, приправленные майонезом. С понедельника Татьяна твердо решила держать первый в своей жизни пост, а после планерки – зайти в церковь и вернуть книгу отцу Дмитрию. 

   В первое утро поста ее завтраком был стакан чая, разбавленный ложечкой клубничного варенья, с кусочком хлеба. И все. Она составила себе меню на первую неделю, куда входили исключительно постные блюда, и не сомневалась, что ей удастся укротить свое чрево на ближайшие сорок дней. 

– Добрый день, – приветствовала Татьяна женщин в церковной лавке, – не подскажите, отец Дмитрий здесь?

– Он теперь всегда здесь, – как-то двусмысленно отвечала тучная пожилая женщина с лицом праведницы, и, не менее двусмысленно, вздохнув, отвернулась. 

– А где его найти?

– Должно быть, в храме, лепниной занимается. Или во дворе, кирпичи переносит.

   Выйдя из лавки, Татьяна огляделась по сторонам, и ее взор упал на статную мужскую фигуру в темно-синих джинсах и облегающем черном свитере, которая в дальнем углу двора поднимала с земли кирпичи и складывала на строительные носилки.

   Положив очередной кирпич, «фигура» повернулась, и Татьяна узнала в ней отца Дмитрия.

– Здравствуйте, – улыбнулась она, – вас не узнать в такой одежде.

– Здравствуйте, Татьяна. Ну, не всегда ж нам в подряснике и рясе ходить, – приветливо отвечал батюшка, – иногда в другие одежды облачаемся.

   Сейчас он совсем не походил на батюшку, – молодой, открытый парень с темными волосами, собранными сзади в хвостик, и яркой банданой на голове. А диковинное сочетание приветливости и строгости в его глазах добили Татьяну. Она смутилась, лицо приняло недоумевающее выражение, однако, через мгновение, взяв себя в руки, была готова к разговору.  

– Что привело вас в храм? – выравнивал ситуацию батюшка.

– Пришла книгу вернуть. Спасибо, она мне очень помогла. А вы здесь по совместительству строительством занимаетесь? – поинтересовалась Таня, выходя из ступора. 

– Приходится, – легко отвечал отец Дмитрий, – храм надо ремонтировать и достраивать, а желающих не шибко много.

   В его ровной и уверенной речи Татьяна ухватила едва заметные нотки волнения. Она и сама смутилась от того, что она – прихожанка храма, а участия в его нуждах не принимает. А батюшка, – должно быть, от того, что ввел своими словами собеседницу в смущение.

   Собственно, дальше разговаривать не о чем. Но тут Татьяна выстрелила неожиданным вопросом:

– А во время поста можно шоколадки есть?

   Сначала ответом была улыбка, затем – вразумительное объяснение.

– Ешьте все, не ешьте друга. Эти слова старца, как нельзя лучше отвечают на

ваш вопрос. Главная цель поста – мирное устроение духа, теплое отношение

друг другу, великодушие, снисхождение к недостаткам ближним. Это усердная молитва, усмирение плоти, воздержание от удовольствий. В это время не рекомендуется употреблять в пищу мясо, молоко, яйца. Я знаю человека, который по жизни не ест вышеназванные продукты, он вегетарианец, и поститься для него по части употребления пищи не составляет труда. И чтобы как-то выделить дни поста из остальных, он в первую неделю вкушает хлеб с водой, затем понемногу включает в рацион крупы, картофель, овощи. И перед самой пасхой – снова три дня сидит на хлебе с водой. Но повторюсь еще раз: пост нельзя связывать только с животом.

   Она слушала батюшку с очевидным любопытством, и перед ней открывался мир, далекий от редакционных планерок и Динкиных посиделок.

В нем было много непознанного и непонятного, но она должна его изучить и стараться жить по его правилам, поэтому такие беседы с батюшкой чрезвычайно важны.

   Татьяна запускала свою жизнь по новому витку, не похожему ни на один предыдущий, и все больше начинала понимать: быть христианином – это не просто покреститься и носить крестик на груди. Это нечто большее. Ей не хватало знаний, и она решила, что будет вникать, изучать, ходить в церковь. И от шоколадки в пост непременно откажется.

   Сейчас Татьяна находилась во власти каких-то глубинных процессов, под воздействием которых пересматривала и переосмысливала многие устоявшиеся моменты, ломая догмы, вводя новые правила в свою жизнь. 

   До Великой пасхи оставалось три дня.

   Свой первый пост она выдержала. И не только потому, что отказалась на этот период от запретной еды. Она посещала храм, читала духовную литературу, которую давал отец Дмитрий, пропустила две вечеринки у Дины, ибо там невозможно удержаться от употребления пьянящих напитков и прочих нежелательностей.

  И вот он долгожданный день. Пасха!

  Куличи, пирожки, ватрушки, разноцветные яйца, разложенные на праздничных тарелках, красуются на столе, покрытом белой кружевной скатертью. А запах, исходящий от этих праздничных яств, манил и спозаранку поднял детей, чего не бывало в обычные воскресные дни.

– Мама, мама, что сначала нужно кушать – яичко или кулич? – наперебой спрашивали дети.

– Сначала нужно умыться, – направляла детей в ванную комнату Татьяна.

   После утренних процедур, семья расселась вокруг праздничного стола, с удовольствием вкушая пасхальную пищу. Стукались цветными яичками, уминали за обе щеки пирожки, запивали чаем и смеялись.

   В доме было весело и уютно.

 

    Откровения священника

   Это произошло в один из тех дней, когда природа входила в лучшую свою пору, красуясь яркими весенними цветами и изумрудной зеленью. Рассекая по утрам звонким пеньем птиц чистый воздух, вселяя в сердца людей надежду на прекрасный день, весна вступала в свои права. Она двигалась решительно, с каждым днем увеличивая температуру воздуха, заставляя народ надевать легкие одежды и шире улыбаться. Со своими обязанностями она справлялась отменно, невзирая на неразбериху в экономике и нестабильность во всех сферах бытия. Она их просто игнорировала. 

   Татьяна любила весну, в это время года в ее жизни происходили самые неожиданные и приятные события – она впускала в свою жизнь хороших людей, получала повышение по службе, апрель отметился в ее жизни рождением дочери, а март – сына… Да много чего доброго и стоящего происходило весной, вот и сейчас на подсознательном уровне она ждала чего-то нового, и необязательно радостного, но необычного.

   Она шла в церковь на вечернюю службу. В безмолвном диалоге со Всевышним хотелось покаяться, спросить совета, попросить помощи.

   Суббота. Службу ведет отец Александр.

   С каждым разом Татьяна все больше понимала смысл молитв, различая старославянские слова, вникая в содержание хоровых песнопений. 

   Легкость и свежесть заполняли душу после службы, глаза смотрели по-другому, сердце стучало умиротвореннее, а уверенность в том, что все наладится, обретала особую твердость, не приемля ультимативности.

   Выйдя из храма на улицу, Татьяна направилась к воротам, но слова «добрый вечер», произнесенные знакомым голосом где-то неподалеку, заставили оглянуться.

– Добрый вечер, – машинально отвечала она, как оказалось, отцу Дмитрию.     

– Как поживаете? Как дела на работе? – участливо интересовался он. 

– Все хорошо. Спасибо. Как ваши дела?

– Неплохо, – грустно отвечал батюшка, и весь его вид говорил, что приставка «не» здесь неуместна.  

   Проницательная и благоразумная, Татьяна вмиг сообразила: с батюшкой что-то не ладно.

– Вы здоровы? С вами все в порядке? – переспросила Таня.

– Возможно, – снова однозначно ответил отец Дмитрий и опустил глаза.

   Она не видела его больше месяца. Перемены, произошедшие с ним за это время, сразу бросились в глаза. Осунувшееся лицо, потухший взор, щетина. Если бы это был простой мужик, то такой видок указывал на то, что его бросила жена, и он ушел в запой. Но сюда такой вариант не подходит. Перед ней священник, с ними такого не бывает.

– Знаете, батюшка, может, это не мое дело, но мне кажется, что с вами не все в порядке, – сказала Татьяна с полным отсутствием задних мыслей. – Если нужна моя помощь…

– Кто знает, может, и нужна.

   По части помощи друзьям Тане не было равных. Она всегда распространяла вокруг себя стойкий аромат милосердия и сострадания. В нужной ситуации могла выслушать, посочувствовать, дать совет. Вдумчивость и совершено не поверхностное отношение к чужим проблемам были ее природными качествами, которыми нередко пользовались друзья. Она пускала на ночевки поссорившихся с мужьями подруг, успокаивала их, поила чаем (а иногда и чем покрепче), на работе выслушивала нытье мужчин коллег, недовольных своими вторыми половинами, шутила, стараясь превратить любую проблему в нечто мимолетное, исправляемое и быстро проходящее.  

   Что на душе у батюшки и как с ним разговаривать на житейские темы, она не знала, но чутье подсказывало: сможет. Ее сковала робость, а голос показался неестественным, когда она произнесла:

– Если вам нужно выговориться, могу предоставить в ваше распоряжение свои уши.

– Только ушей недостаточно. Да и к чему вам чужие проблемы? – грустно улыбнулся батюшка. – А, впрочем, если у вас есть время и желание, можно побеседовать.

– Конечно, есть, – не задумываясь, выпалила Татьяна, и почувствовала, что с минуты на минуту будет посвящена в какую-то тайну.

   Последние прихожане покидали храм после службы, двор пустел.

   Весенний вечер окутывал город. Друг против друга стояли два человека, чужие и далекие, но ближайшие минуты сулили им духовное общение, которого, кажется, боялись и стеснялись оба.

   Он провел ее в небольшую пристройку. Жилье аскета – кровать, застеленная темным покрывалом, стол, стул, иконы на стене. Предложил ей стул, сам присел на край кровати.

– Вот здесь я живу.

   Татьяна знала, что у отца Дмитрия есть жена и маленькая дочка, она видела их как-то в городе. Он заботливо нес девочку на руках, а молодая светловолосая женщина шла рядом. И тогда Таня отметила про себя: не монтируются они, какие-то чужие. 

   Неловкое молчание перерастало в затяжную паузу.

– А почему …

– Вы хотите спросить «почему не живу с семьей»?

   Тишина.

– Я ушел из семьи, – сухо отвечал батюшка.

– А разве так бывает? Разве вам можно?

– Всяко бывает. Мы тоже люди.

   Если бы ей о семейной размолвке рассказал коллега или подружка, она подобрала бы слова утешения, но ей открылся священник. И разве она, сама не сумевшая сохранить семью, может что-то советовать такому человеку? Но робкую попытку все же сделала:

– А вы не пробовали восстановить отношения?

– Как это? Это же не носочки подштопать. Любовь она либо есть, любо ее нет. И если нет, то отношения невозможно построить, тем более реанимировать.

– Зачем же вы создавали семью без любви? – вырвалось у недоумевающей

Татьяны.

– А вы умеете задавать хорошие вопросы, – улыбнулся батюшка.

   Ответ оказался неожиданный, но последовательный и вразумительный. 

   В десятилетнем возрасте, когда отец Дмитрий жил еще с мамой в холодном сибирском городе Омске, мальчик начал посещать воскресную школу при храме.

   После окончания десятилетки, поступил в техникум, получил неплохую специальность – ювелир. А набожная мама видела сына только служителем церкви, он и сам этого хотел.

   Настал момент выбора: либо принимать монашество, и тогда путь к семейной жизни навсегда отрезан, либо жениться и принимать священнический чин. А поскольку парень был не из гуляк (учился, молился, много читал, занимался самообразованием), то девушек у него за всю его недолгую жизнь не было, и кандидаток в жены – тем более. Но тут вмешался случай. К соседке по площадке приехала засидевшаяся в девках двадцатипятилетняя племянница, которая мило улыбнулась неопытному в любовных делах молодому человеку.

    Роман был скоротечен и завершился предсказуемо: расписались, обвенчались. Однако очень скоро разница во взглядах и в отношении к жизни дала о себе знать. И когда через пару месяцев оба поняли, что поторопились, – было поздно, – крошечное существо уже развивалось в утробе мамы и ждало встречи с родителями.

    Родилась дочка. Но ее появление на свет не сблизило мужа с женой, хотя какое-то время оба мужественно делали вид, что все у них хорошо.

  Отца Дмитрия отравили служить в Казахстан, в провинциальный городок, и вот уже полтора года он с семьей живет здесь в частном доме, выделенном епархией. Но нет в этом доме ни любви, ни понимания, ни согласия. Ссоры и упреки заняли здесь прочные позиции, усердно разрушая семью.  

– Мне кажется, что нет на земле более неподходящих друг другу людей, чем мы. Нам лучше жить порознь, поэтому я перебрался сюда, чтобы избавить себя и ее от нескончаемых перепалок и раздоров. А значит, – от греха. Гнев и ссоры – это большой грех. Домой прихожу только повидаться с дочкой, – завершил свой грустный рассказ отец Дмитрий.

   Татьяна молчала, но мнение по поводу услышанного читалось на ее покрытом унынием лице. Что тут скажешь? Ей, конечно, жаль батюшку, но что ему посоветовать? Как утешить?

– И долго вы собираетесь так жить? – неожиданно спросила Таня, словно от срока его пребывания здесь что-то зависело.

– Мне здесь спокойно, только за дочкой скучаю, – уклончиво ответил он. 

   Снова тишина повисла в этом ограниченном пространстве, опутывая смятением и неловкостью молодых людей.

– Я, пожалуй, пойду, уже поздно, – вдруг поднялась со стула Татьяна, предпочтя откланяться, нежели продолжать грустную беседу. 

– Извините за излишнюю откровенность, отнял у вас столько времени, – сконфуженно просил прощения отец Дмитрий.

– Да что вы? Дело не в том, что вы отняли у меня время, а в том, что я ничем не могу вам помочь, – извинением на извинение отвечала Татьяна.

– А я не прошу помощи, – улыбнулся вымученной улыбкой батюшка впервые за весь вечер. – Мне достаточно, что мы с вами просто побеседовали. Точнее, говорил больше я.

– Здесь номер моего телефона, вдруг что понадобится, – Татьяна робко протянула ему свою визитку. И буквально через секунду решила, что сейчас уместнее всего откланяться.

   Они разошлись. Она – домой, а он остался в своей маленькой келье.

   Вечером, уложив детей по своим кроваткам, Татьяна раздумывала об этом странном разговоре. Почему он открылся ей? Почему рассказал о сокровенном обычной прихожанке? Должно быть, у него нет близких людей в этом городе, а поделиться с кем-то хочется. И что же получается – она оказалась самая близкая? Абсурд какой-то!

 

   Кто кого перепоет?

   Привычная планерка в понедельник затягивалась, а Татьяне не терпелось обсудить с Диной субботнее откровение отца Дмитрия. И вот, наконец, Петрович раздает последние указания корреспондентам и с традиционным напутствием «идите, работайте» распускает коллектив.

 – Да, подруга, удостоилась ты чести быть посвященной в интимные подробности жизни батюшки, – с интересом отреагировала Динка на рассказ Татьяны.

– Ну, собственно, об интиме речи не было...

– Да ладно. Дело не в том, что не было, а в том, что сейчас он одинок и ему хочется общения, – выпалила Динка с присущей ей рассудительностью.

  На минуту взгляд ее сделался задумчивым, после чего она выдала бредовую идею:

– А ты пригласи его к нам на вечеринку. Сергей с Толиком в эту субботу планируют музыкальный ринг. Я думаю, твоему батюшке будет интересно в нашей компании. 

– Что ты такое говоришь? Где мы, а где он?

– А почему ты думаешь, что мы так уж далеки друг от друга? – отрезала Динка. – Ты его совершенно не знаешь, как человека. Может, он еще тот…

– В смысле, «тот»?

– Ну, короче… пригласи. А там посмотрим.

– А вдруг он откажется? – продолжала упрямиться Таня.

– Не думаю. Если он открылся тебе, то и предложение твое примет.

– Я даже не знаю, как себя вести в его присутствии. Нам всем будет неловко. И вдруг ребята заартачатся, не захотят такого компаньона?

– Они только рады будут его присутствию, им всегда интересны новые

личности, а он-то личность, какой в нашей компании еще не бывало. Уверяю тебя, пацаны не ударят в грязь лицом.  

    Обходя все препятствия разума, Татьяна решила-таки послушаться

подругу и пригласить отца Дмитрия на ближайшую вечеринку. Только, как это сделать, – не знала.

   Несколько дней ушли на раздумье: «как пригласить?», «что он ответит?», 

«вдруг высмеет ее предложение?». 

   Меж тем, до заветной субботы оставалось два дня.

   А вдруг батюшка не любит такую музыку? Вдруг ему вообще чужды такие компании? Судя по его образу жизни, он в них и не бывал.

   В мыслях Татьяны шли нешуточные баталии – сомнение сражалось с любопытством, и конца их противостоянию не было. Но если сильно чего-то хочешь, то вся Вселенная пойдет тебе навстречу.   

   Они неожиданно встретились с батюшкой в четверг вечером в магазине бытовых приборов, Татьяна зашла купить батарейки на электронные часы. Небольшие провинциальные городки грешат частыми встречами своих жителей, иногда несколько раз в день можно встретить одну и ту же физиономию, которую век бы не видел.

   Черная кожаная куртка и джинсы цвета индиго никак не выдавали в молодом человеке его принадлежность к церковной деятельности. Татьяна второй раз видела его без рясы, и второй раз удивилась контрасту: все-таки одежда кардинально меняет человека.

– Здравствуйте, – первая приветствовала батюшку Татьяна.

– Добрый вечер, – улыбнулся он, демонстрируя всем своим видом приятное удивление.

   «На ловца и зверь бежит», – подумала Таня, но заострять внимание на случайности встречи не стала, ее мозг сейчас свербела другая мысль: «как подобрать слова для приглашения на субботнюю вечеринку?»

– Лампу настольную хочу купить, – объяснял свое присутствие в магазине батюшка. – А у вас какая нужда?

– А я – батарейки на часы… Отец Дмитрий, я хотела вас пригласить на одно мероприятие, но боюсь, вы откажитесь, – внезапно перепрыгнула с одной темы на другую Таня.

– А вы сначала озвучьте свое предложение, потом узнаете: стоит вам бояться или нет, – подбодрил ее батюшка.

– У нас есть компания, состоящая из творческих людей – музыкантов, поэтов, журналистов, художников и просто неординарных личностей. В эту субботу состоится музыкальный поединок двух бардов. Я приглашаю вас быть зрителем сего действа, – сошла в конце от волнения на старославянизмы Татьяна.

– С удовольствием, – не задумываясь, ответил он. – Что от меня требуется,

кроме присутствия?

– Вашего присутствия вполне достаточно. Уважаю людей, которые быстро

принимают решения, – сделала комплимент его ответу Татьяна.

– Тогда говорите адрес и время.

   Уф! Не думала, что все так легко получится!

  Одна гора свалилась с плеч, другая взгромоздилась: как он вольется в чуждое ему общество, не будет ли чувствовать себя изгоем? 

  Он пришел вовремя. Ровно в шесть.

  Добрая половина компании была уже в сборе – кто помогал хозяйке резать

сыр, кто сервировал стол, кто мыл фрукты, кто балагурил... Все знали, что сегодня придет необычный гость, его еще никто не видел, но казалось, все ему уже симпатизировали.

– Иди, открывай, – подтолкнула Таню хозяйка квартиры, услышав звонок, – твой батюшка, должно быть, пришел.

   Татьяну слегка коробило от этого «твой батюшка», но она послушно направилась к двери.

   Черный костюм, букет цветов, коробка конфет и бутылка розового итальянского вина – эти дополнения к его персоне по достоинству оценили завсегдатаи, с нетерпением ждавшие необычного гостя.

   Знакомство с сильной половиной компании состоялось в лучших мужских традициях – на позитиве и открытости. Татьяна обратила внимание на крепкое рукопожатие батюшки, и поняла: общий язык будет найден.

    Дина представилась сама, затем представила двух уже не молоденьких девиц – Жанну и Ольгу. Одна – владелица бутика детской одежды (в прошлом тоже журналист, но оказавшаяся оборотистой дамочкой), вторая – юрист, но в данный момент открыла свою нотариальную контору. Обе девушки в силу превосходства своих материальных возможностей над остальными членами компании, работающими в бюджетных сферах, обычно приносили всякие вкусняшки к столу. И делали это с радостью, в обмен на возможность провести вечер в обстановке далекой от бизнеса и авантюрных деловых схем. Тянуло к чему-то высокому, а оно в те времена было в дефиците, поэтому отдавались за него и копченая колбаска, и балычок, и дорогой коньяк, и заморские сникерсы, конфетки-печеньки, хлынувшие в начале девяностых со всех концов света на постсоветское пространство. Но народ собирался здесь не ради гастрономического оргазма.

   Татьяна волновалась: как батюшка смотрит, что отвечает, на что обращает внимание? Все эти тонкости держались под контролем до той поры, пока она не увидела его адекватную реакцию на происходящее. А наступил тот момент скоро, примерно через полчаса после того, как он переступил порог Динкиного жилища.

   Начался вечер, точнее та его часть, ради которой все собрались. 

   Поочередное исполнение песен двух мастеров меняло настроение публики: то вздымало в небо, растворяя в прозрачных облаках, то опускало на цветущие луга, то обволакивало дымком цыганских вечерних костров, то

вскрывало высокие чувства неразделенной любви… Выхватывая внимание слушателей из томных нот голубого блюза, и вводя в знойные ритмы

любовных треугольников, исполнители не соперничали, а скорее, дополняли

друг друга. Ну и что, что один бывший военный, а другой нынешний лор врач?! Их связывает дружба, полная почтения, творческих новаций, жесткого

неприятия мещанства и, конечно, – одержимая любовь к песне. И то, что в такой сложный поворотный момент истории, когда большинство людей  

за пределами этой квартиры метались в поисках правильных (да что там «правильных», хоть каких бы) путей выживания, кто-то пел и творил, глотая жизнь огромными глотками, было само по себе удивительно! 

   После того, как спелось и выпилось достаточно, чтобы вести откровенные

разговоры, ребята начали интересоваться жизнью отца Дмитрия, обращаясь к нему кто «Дмитрий», кто «Дима», а чуть позже в ход пошло – «Димон». Но его ничуть не коробила такая фамильярность, он отвечал спокойно и, как показалось Татьяне, безо всякой робости. Однако в какие-то моменты его наивное и несколько стеснительное поведение шло вразрез с раскованными разговорами и шутками, граничащими с интеллигентными, но вполне допустимыми в подобной обстановке пошлостями. Никто под него не подстраивался, все вели себя естественно, не пытаясь произвести впечатление.

– За всю жизнь не слышал столько песен в живом исполнении. Поражен насквозь, – резюмировал отец Дмитрий в конце вечера.

– Думаю, не лишне добавить «красивых» песен, – безо всякого намека на скромность ввернул Толик.

– Согласен, – улыбнулся батюшка своей белоснежной улыбкой.

   Татьяна подметила искренность чувств в его голосе, и в очередной раз убедилась: ему здесь нравится. 

   Далеко за полночь гости расходились. Словно путники в пустыне, насытившись живительной влагой, они покидали волшебную квартиру, под завязку нашпигованные новыми эмоциями, которые будут поддерживать их настроение еще несколько дней, отгоняя серость перестроечных будней. 

   Завсегдатаи знали свои маршруты, кому с кем по пути, кто кого провожает, кто остается досыпать остаток ночи у Динки. Один батюшка впервые покидал этот дом, и попутчиков ему не было.

– А пойдем Дмитрия провожать, – браво предложил Толик, обращаясь ко всем сразу.

– Это лишне, я сам дойду, мне недалеко, – наотрез отказался батюшка и сразу стал серьезным.

   Ольга, весь вечер бросавшая на нового гостя недвусмысленные взгляды, решила перейти к тактильному маневру. Она положила руку ему на плечо, сделав это как-то мягко, по-дружески, но ее ногти, покрытые вызывающе бордовым лаком, впились в пиджак. 

– Не отказывайте нам побыть еще в вашем обществе, – то ли в шутку, то ли всерьез пропищал ее подвыпивший голосок.

– Я бесконечно благодарен всем за прекрасный вечер. Но мне сейчас лучше одному прогуляться, упорядочить мысли. Уж и не припомню, когда

столько информации приходилось получать, и с таким количеством людей

знакомиться, – тактично и аргументированно отказал батюшка.

   Он крепко пожал руки мужчинам, дамам галантно и улыбчиво кивнул

головой, а на Тане задержал взгляд.

– Спасибо вам, Татьяна, за приглашение. Надеюсь, мы еще увидимся.

– Конечно, увидимся. Мы все увидимся, – не унималась Ольга, ничуть не

оскорбившаяся, что ей отказали в продлении общения.

   Перебить интерес к новому члену компании помог Серега, который четко и

оптимистично поставил точку в этих провожалках:

– Что привязались к человеку? Пусть переварит нашу кашу в одиночестве. Нас и так было слишком много для него сегодня. Не последний же раз встречаемся, правда, Дим?

   «Дим» кивнул головой и аккуратно закрыл за собой дверь.

– Ну и остальным пора уже честь знать, – окинув уставшим взглядом оставшихся гостей, буркнула Динка.

 – Хорошо, хорошо, обуваемся и пошли все дружненько честь знать, – на редкость удачно пошутила Ольга.

  И остальные с интервалом в несколько минут по очереди последовали за Дмитрием.  

 

    В гости без приглашения  

    Он, безусловно, выбивался из когорты завсегдатаев компашки, но его неподдельный интерес ко всему происходящему говорил о том, что при регулярном посещении подобных вечеринок, своим он станет быстро. И пригласить его теперь мог каждый – все знают, где его найти, а в церковь можно ходить без приглашения.   

   Первой этой возможностью воспользовалась Ольга – нотариус. Она пришла в храм в кислотно-желтом пиджаке и длинной клетчатой юбке с платком на голове цвета индиго, разбавив своим нарядом темную гамму прихожан. Отстояла всю вечернюю службу, что для мало верующего человека с непривычки архисложно, и по окончании решила дождаться отца Дмитрия во дворе. Дождалась. Но едва приблизилась к батюшке, тут же поняла: перед ней не тот Дмитрий, с которым она сидела за одним столом у Динки. Взгляд стальной, и какой-то отталкивающий. Весь его вид говорит: «если что по делу, – готов выслушать, если – нет, – до свидания». Как будто три дня назад он не касался своим хрустальным бокалом с вином ее бокала, когда все дружно поднимали тосты за очередной музыкальный шедевр.  

    Не соло нахлебавшись, Ольга отправилась восвояси и в тот же вечер по телефону жаловалась Дине:

– Странный он какой-то?

– А что ты хотела от священника? Это не просто недоразведенный мужик, это серьезный человек. И то, что он был с нами в одной компании – еще

ничего не значит. Панибратство здесь не пройдет. Этот объект тебе не по зубам. Полагаю, ты осознаешь, что флиртовать с ним бесполезно? – задала в конце Дина вопрос, не требующий ответа.

   Как журналист, она неплохо разбиралась в человеческих слабостях, и вмиг

раскусила задумку подружки.

   Ольга уныло вздохнула и повесила трубку. В ней шевельнулась обида, –

догадка о том, что в этом направлении любые действия бесполезны

подтвердилась окончательно.

   А между тем, город жил своей жизнью, полной надоевших неприятностей в

виде отключений воды, электроэнергии и газа. Люди роптали, терпели,

приспосабливались. Кто не мог или не хотел приспособиться, – уезжал. В

Россию. В Германию. В Израиль. Люди искали где лучше, спокойнее, комфортнее.

    Миграционная волна вносила свои поправки в судьбы людей

перестроечного периода. Оставшиеся завидовали отъезжающим, полагая, что

там, где их нет, – непременно, лучше. Однако покинувшим родные пенаты, тоже приходилось не сладко, нужно было подстраиваться под новые реалии чужбины, вникая в менталитет, правила и законы новой родины.

   Многие друзья и знакомые Татьяны покинули страну. Каждого она

провожала с тяжелым сердцем. Она бы тоже не прочь махнуть куда-нибудь подальше от этих неурядиц, но ее нигде не ждут. Поэтому она здесь, в этом изменившемся не в лучшую сторону провинциальном казахстанском городке, с его нравами, превратившимися в несуразные, а местами – в дикие. Впрочем, такая обстановка была не только в этом городке, примерно так жила вся страна. Да что страна, практически, все постсоветское пространство.

   Унылые мысли прервал телефонный звонок.

– Слушаю, – отрешенным вечерним голосом произнесла Таня. 

– Добрый вечер, Татьяна, – отец Дмитрий звонил ей впервые.

– Добрый вечер, – сразу узнала красивый баритон священника Татьяна. – Как

поживаете? Все ли у вас хорошо?

– У меня все по-прежнему. В моей размеренной жизни ничего не меняется. Вспоминаю тот чудный музыкальный вечер …

– Мы все его вспоминаем, – перебила Татьяна. – Эти вечера дают возможность забыться, отвлечься от серых будней.

– Везет вам, – с грустинкой в голосе отозвался отец Дмитрий.

– В этом отношении везет. Но сложностей у каждого своих хватает. А вы не вернулись домой? – сменила тему Татьяна.

– Нет. И не вижу смысла возвращаться. Навещаю дочку каждый день и ухожу к себе.

– Там ведь почти ничего нет для нормального комфортного проживания? Как ты там живет?

– Комфорт – это не мебель, не дом. Комфорт – это когда на душе спокойно, – отпарировал батюшка.

  Как он все точно подмечает!   

  О чем дальше говорить? Он тоже молчал.

– Как ваши дети? Справляетесь с ними? – первый нарушил тишину батюшка.

– Конечно, справляюсь. Мне по-другому нельзя. Только что закончили уроки

с дочкой, сын уже укладывается спать, надо сказку на ночь читать, это у нас традиция.

   Разговор смахивал на дружеский. Скованность уступала место

непринужденности, естественные нотки проникали в беседу, и Татьяна

начала освобождаться от неловкости, свалившейся на нее с первых минут.

     Только как к нему обращаться? Называть по имени? Язык не поворачивается. Она познакомилась и общается с ним, как со священником.

А с другой стороны – пили в одной компании.

– Извините, если нарушил ваш распорядок, просто захотелось поговорить, а

круг знакомых у меня весьма ограничен, – оправдывался батюшка.

– Ничего, ничего. Вы звоните, если скучно.

– Спасибо. Спокойной ночи. 

– И вам спокойной ночи.

   Завтра у Татьяны в планах пресс-конференция с представителями

властей, речь пойдет о стихийных рынках, растущих, словно грибы после дождя, превращая город в тотальную барахолку. Подумать бы о ней. Но нет. Мозг выталкивает эти мысли. Разрывая шаблоны привычных вечерних раздумий, она представляла одинокого батюшку в его аскетичном жилище. Скучно ему там. Ей стало жаль его.

   Освободившись год назад от супружеских уз, Татьяна жила журналистикой и детьми, а сердце было запечатано. Оно могло кому-то посочувствовать, с кем-то поплакать, кого-то пожалеть, но рассматривать кого-либо, а тем более священника в качестве объекта вожделения – ни-ни! Он, конечно же, интересный человек, но и все на этом. День рождения через месяц, скоро тридцать три, вот о чем стоит задуматься, – Динка уже намекала, что обязательно приедет с друзьями музыкантами.

   Каждый уходящий день неумолимо приближал к возрасту Иисуса Христа. Друзья выспрашивали о желаемых подарках, ни у кого не возникало сомнений, что торжество непременно состоится.

   Готовить Таня любила, у нее были свои фирменные блюда – пирог с мясом и картошкой, заливное, салат «мимоза». Но в последнее время она нечасто баловала детей и друзей кулинарными изысками. Погрязшая в работе, школьных уроках, домашних хлопотах и нехватке средств, она старалась экономить. Однако в день рождения решила на полную мощность использовать свои способности хозяйки и сэкономленные к этому случаю деньги.

   И вот, стол улыбается наивкуснейшими аппетитными блюдами, филигранно уложенными на праздничных тарелках из немецкого сервиза, которые достаются из серванта по торжественным случаям.

   Гости подтягивались, радуя именинницу кто вазочкой, кто небольшим

  миксером, а кто банальной коробкой конфет. 

– Блин, давайте уже садиться за стол, – с нетерпением возопил Сергей, – так все красиво и аппетитно смотрится!

   Расселись. На правах подруги, первой тост взяла инициативная Дина.

– Мы рады, что энное количество лет назад ты появилась на свет. Ты настоящая, ты классная! Прекрасная хозяйка, мама, профессионал своего

дела. Тань, ты каждый день доказываешь, что не зря пользуешься этой

жизнью…, – начала Динка, но ее словесную поздравительную диарею

прервал звонок.

– Кто это?

   Гости переглянулись.

– Наверное за Алинкой подружки пришли, – предположила Татьяна, и пошла открывать.

    На пороге стоял отец Дмитрий с букетом красных роз и небольшой коробочкой, аккуратно обвязанной лиловой атласной тесьмой.

– С днем рождения, Татьяна, – протягивая цветы и коробочку, застенчиво

сказал он.

– Спасибо. А вы как узнали?

   Но не успел новый гость собраться с мыслями, чтобы держать ответ перед именинницей, как подбежавшая к двери Динка с радостными воплями и своей здоровой мерой пофигизма, потянула его за собой.

   Сомнений не оставалось – ее работа.

– Дмитрий, вас как раз нам не хватает, – совершенно искренне сказала она, ничуть не удивившись его появлению. 

   Исключительного кроя темно-синий костюм, белая рубашка под пиджаком, застегнутом на верхнюю пуговицу, и короткая стрижка сделали свое дело, превратив священника в элегантного денди. Высокий рост, статная фигура, стильная прическа – все говорило в пользу его физических данных и вкуса.  

   Растерянная Татьяна приняла букет и коробочку, оставаясь у порога, а Дина провела отца Дмитрия к столу, и под одобрительные возгласы гостей, усадила на тут же появившийся стул.

   Суета вокруг опоздавшего гостя прекратилась быстро. Проголодавшиеся ребята логично расставили приоритеты сначала в пользу желудков, затем – общения. Ели с аппетитом, нахваливая кулинарные способности хозяйки, в какой-то момент Таня даже испугалась: вдруг еды не хватит?  

   В этот вечер хватило всего – и еды, и общения, и песен и комплиментов в адрес именинницы, от которых щеки не единожды покрывались стыдливым румянцем. Но она была умная девушка, и чтобы перевести внимание от своей персоны на другие объекты иногда включала «дурочку». Она вообще умела создавать вокруг себя теплое пространство, в котором было уютно и комфортно. 

 – Ну и накормила ты нас сегодня, – поглаживая живот лениво простонал Толик. – Давно уже не баловались такими изысками.

– Все, достаю последнего козыря, – заинтриговала гостей Татьяна, и

отправилась на кухню за тортом, испеченным накануне.

   Вкусовые качества торта под названием «графские развалины» в любое другое время оценились бы значительно выше, но поглощенные ранее яства, помешали гостям поставить ему высший бал.

    Первым замолвил слово за роскошный десерт отец Дмитрий. 

– Татьяна, вы просто волшебница. Торт изумительный! – отпивая из чашки чай, впервые за вечер обратился к ней отец Дмитрий.

   Она поблагодарила его коротким кивком и хотела сменить тему, но гости тут же начали активно ему поддакивать.

– Да, Танюха, порадовала ты сегодня наши организмы от души!

   Песни в этот вечер исполнялись не с таким азартом и усердием, как бывало у Динки, виной тому сочли Татьянину хлебосольность. Музыкант, как и художник, чтобы творить должен быть чуть голодным, сытый желудок расслабляет тело, замедляет деятельность мозга.

   Довольные гости разошлись по домам. Последняя вымытая тарелка заняла свое место в кухонной мойке, когда часы показывали без четверти два. Уставшая Татьяна, намаявшись с гостями и натопавшись за день, точно Ломоносов по пути в Москву, приняла душ и вспомнила о коробочке, которую презентовал ей отец Дмитрий, она осталась единственной загадкой, другие подарки обнародовались сразу при вручении.

   Разгадкой оказался элегантный округлой формы стеклянный флакончик, за стенками которого искрилась прозрачная розоватая жидкость. Татьяна пшикнула ее на запястье, и комната наполнилась искрящимся цветочным ароматом. Волшебный запах духов взволновал воображение, давно она не баловала себя дорогим парфюмом. Да что там дорогим, в последнее время даже на дешевую туалетную воду деньги из скромного бюджета не выделялись. От сознания этого, дорогой парфюм обрел еще большую ценность. 

 

    Новая песня

    С Динкой Таня знакома давно, но только в последний год их отношения переросли в настоящую женскую дружбу, которая не часто, но все-таки бывает. Совершенно разные характеры двух молодых женщин не стали преградой для тесного искреннего общения. Безрассудная и прямолинейная Дина несомненно контрастировала Таниной рассудительности и лояльности, и молодые женщины частенько расходились во взглядах на какие-то вещи, но все спорные вопросы решали исключительно мирно, иногда за рюмочкой чая. Их объединила открытость сердец и обыкновенная порядочность, которая в середине девяностых годов двадцатого века значилась в жутком дефиците, а в любви к красивой песне и творчеству они уж явно совпадали.

   Из страстной поклонницы таланта Сереги, Дина незаметно перешла в другую категорию – любовницы, что не мешало ей отлично исполнять обе роли. 

– Я за Серегино творчество грудью встану, – сказала она как-то после

исполнения его песни о поручике.

– Невелико подспорье, – съиронизировал Николай, глядя на ее грудь нулевого размера.

   Она не обижалась, она могла постоять за себя, но адекватно реагировала на

юмор и всегда была выше низменных обид и сплетен. Вот только не могла устранить со своего пути жену Сергея, которая полтора года назад уехала в Подмосковье к родственникам, забрав с собой их пятилетнюю дочку. А

Сергей остался здесь, потому что с родней жены у него когда-то случился

непоправимый конфликт, и ехать туда он наотрез отказывался. Здесь у него квартира, работа, друзья, а там неизвестность. И вот эта жена с дочкой

незримой тенью стояли между двумя близкими по духу людьми.

   Бывало в разгар вечеринки, небрежно прижав к себе Динку и смачно поцеловав в губы, он внезапно вставал и уходил в коридор, прихватив с собой телефон, закрывался в ванной комнате и подолгу беседовал с женой и дочкой. Все об этом знали, но делали вид, что ничего не происходит. Динка в такие минуты мрачнела, курила одну за другой сигареты, а потом оплачивала счета за междугородние переговоры. Ему о таких мелочах даже не намекала, полагая, что талант не следует беспокоить всякой ерундой.

   Она перепечатывала на редакционной машинке стихи, неразборчиво написанные рукой гения, и собирала архив его творчества. Она была уверена: придет время – все это будет востребовано и по достоинству оценено. А он, привыкший к ее обедам и безмерному восхищению, постепенно превращался в альфонса. Дина предпочитала такие детали тоже не замечать.

   Однажды он с приятелем на поезде укатил в Новосибирск за запчастями для машин. Кто-то обещал им скупить всю партию по цене значительно выше российской (распространенный бизнес тех времен). Вот они и рванули. Причем за две недели своего отсутствия он ни разу не соизволил напомнить о себе ни звонком, ни еще каким способом.  

   Двухнедельное отсутствие Сергея вылилось для Динки в моральную и физическую трагедию. От переживаний и неизвестности она сбросила пять кило, потеря которых на ее и без того субтильном теле отразилась не лучшим образом. Добрые коллеги за спиной шушукались о темных кругах под глазами, обвисших юбках на бедрах, раздражительности. Зато, когда он вернулся и позвонил, она мгновенно преобразилась. По этому поводу на следующий же день были приглашены друзья.

   Юбка с расписным подолом, словно с русской ярмарки, плотно держалась на Динкиной талии, подчеркивая остатки бедер. Она пошила обновку специально к приезду любимого. Тонкая фигура выпрямилась, глаза сверкали, на впалых щеках появился румянец, улыбка не давала губам сомкнуться ни на секунду. Весь ее вид кричал – «Я счастлива!», и радость жизни была растворена в воздухе, заполняя все пространство ее двухкомнатной квартиры. 

– Ребят, наконец мы дождались нашего маэстро! – празднично объявила Дина собравшимся.

– Да ты одна его за нас всех ждала, – как всегда подтрунивал над ней

Николай, – а мы не успели и заметить его отсутствия.

   Подсмеиваясь над Динкиными чувствами, он в то же время их уважал. Уважал и саму Динку за ее честность, гостеприимство, способность аккумулировать вокруг себя творческих людей и собирать их в своей уютной двухкомнатной квартирке.

   Сегодня их собралось немного, у завсегдатаев нашлись уважительные причины. Но был в компании человек, для которого таких причин не

существовало. Это Ольга. Она неслась на любые вечеринки со всех ног по

ничтожнейшему намеку, потому что ее скучная нотариальная

работа, приносящая неплохой доход, была чрезвычайно далека от тех

возвышенных эмоций, которые она получала здесь. А их так не хватало!   

   В своем деле она преуспела, но радиус кругозора дальше не расширялся, бывало, хорошо подвыпив, она несла такую околесицу, что так и хотелось воскликнуть: «Ах вот ты какой, бред сивой кобылы!». И поскольку остротой ума не юная уже девушка не отличалась, брать публику приходилось одежкой.

    На ее голове сегодня возвышалась причудливая конструкция в виде широкого ободка, на котором горделиво восседал букет фиалок из фетра. Облегающее из плотного трикотажа платье непонятного цвета, сочетающего в себе оттенки тропической зелени и брызги морской волны, подчеркивало закованную в броню калорий упитанную фигуру. Двигаясь с грацией молодой слонихи, она демонстрировала свой наряд и радовалась тому, что имеет возможность быть вхожей в круг этих людей. Да, и пусть! Да, и на здоровье!

   Динка превзошла саму себя по части сервировки стола и украшения блюд. Она считала, что подача блюда не менее важна, чем его приготовление, и сегодня был тот самый случай, когда она это продемонстрировала. Неожиданных кулинарных решений предложено не было, зато различные листочки зелени, оригинальные вырезки из овощей, разноцветные салфетки свое дело сделали.

    Расселись. Пропустили по рюмочке, закусили салатами и Ольгиной мясной нарезкой, и с нетерпением стали ждать сюрприза от Сереги, который вернулся из поездки не с пустыми руками. Он порадовал гостей новым песенным шедевром, в основу которого заложил впечатления о русских лесах, колоритном сибирском говоре, несколько чуждой нам ментальности, зато примерно такой же экономической и социальной неразберихе, как и здесь. Стихи писались в поезде, а дома буквально за час-другой легли на музыку. Вещица получилась несколько не в его стиле, и это сразу отметили «критики».

– Здорово, но слишком разухабисто и заковыристо, куда-то подевалась твоя интеллигентность, – подметила Татьяна.

– Согласен, – поддакнул Андрей, молодой журналист, недавно приехавший из столицы и органично вписавшийся в компанию.

– Вот Дима меня бы понял, потому что он из России. Русские у нас и в

России, замечу вам, сильно отличаются, – задумчиво пояснил Сергей. 

– Кстати, почему Дмитрия сегодня с нами нет. Его не пригласили? – вопросительно посмотрела Ольга на хозяйку квартиры, и кокетливо надула пухлые губки.

– Кто сказал, что не пригласили. После вечерней службы обещал прийти.

   На последних Динкиных словах раздался звонок в дверь.

– А вот и он, – подмигнула она Ольге и побежала открывать припозднившемуся гостю.

     Судя по реакции присутствующих, о визите священника не был

предупрежден никто, однако, все ему обрадовались. Особенно Ольга. Щеки зардели, глаза забегали, руки потянулись поправлять фиалки на ободке.

– Спой снова, пусть Дмитрий послушает и выскажет свое мнение, –

обратилась Ольга к Сергею.

– Да, погоди ты. Человек с улицы, а ты его песнями встречаешь, – перебила Дина. – Присаживайся к столу, песни потом.

   Ничуть не смутившись, что ее предложение категорически отклонили, Ольга тут же ткнула локтем в бок Андрея, дескать, «двигайся». Молодой

человек худощавого телосложения, послушно отодвинулся, и рядом с ней на

диване образовалась вакансия, куда и посадили дорогого гостя. От такого

соседства, она заволновалась еще больше, но быстро совладав с волнением, взяла тарелку священника и начала накладывать в нее салаты.

   Повторно Сергей спел после того, как народ подкрепился и погрузился в то

состояние, когда расслабленный мозг располагал к общению и творческим разборкам.

– Ну, как вам, Дмитрий? – поворачиваясь к батюшке, спросила Ольга, едва

умолк последний аккорд.

– По-моему очень точно подмечены нюансы российской жизни, а что

касается музыки, то она вполне органично вшита в текстовую канву, –запросто и незамысловато высказал свое мнение батюшка.

– Я же вам говорил, что Димыч меня поймет! – точно ребенок обрадовался Сергей.    

   Кто бы мог подумать, что неискушенный в этих делах отец Дмитрий, выдаст такую аргументированную рецензию. Динка торжествующе захлопала в ладоши, правда, никто не понял кому аплодисменты – то ли песне, то ли отзыву о ней.

   Больше о песне не говорили. Пили, ели, общались.

   Первой домой засобиралась Татьяна, она еще по приходу предупредила, что пришла ненадолго, сын температурит, простыл.

– Позвольте проводить вас, транспорт уже не ходит, а таксисты всякие попадаются, – неожиданно предложил свои услуги Дмитрий.

   На секунду растерявшись, она подняла на него взгляд и собиралась ответить отказом, но он уже накинул куртку и судя по его решительному виду, отказа бы не принял.

   В то время, когда расстроенная Ольга опрокидывала очередную рюмку

предварительно посетовав, что «нет в жизни счастья», они шли по ночному

городу, слабо освещенному уличными фонарями, и молчали. Татьяна снова не знала, как к нему обращаться. Она никак не могла переступить грань, разделявшую священника и завсегдатая их веселой команды. Называть его

Дмитрием или Димой – не поворачивался язык, а «батюшкой» или «отцом

Дмитрием» – в такой обстановке тоже не годится. 

– Как лечите сына? – поинтересовался батюшка.

– Пока дала жаропонижающее, а на завтра вызвала врача.

– Если понадобиться помощь с лекарствами, скажите. У меня есть один

знакомый – наш прихожанин, владелец нескольких аптек в городе.

– Вот уж не думала, что придется по блату через священника что-то покупать, – засмеялась Татьяна.

– Я прежде всего человек и мужчина, – мягко и с достоинством ответил он.

   Татьяна осеклась, однако, извиняться не стала.

   Оставшуюся часть пути до дома шли почти молча, перебросившись несколькими ни к чему не обязывающими фразами. Подобная атмосфера скованности, кажется, уже возникала между ними… То ли, когда он рассказывал о своей жизни там, в его келье. То ли, когда звонил по

телефону тогда вечером. Этот знакомый привкус неловкости она ощутила

снова, и не могла понять, что с ним делать. 

   У подъезда простились сдержанно, но доброжелательно.

– Доброй ночи, – услышала последние слова батюшки в этот вечер Татьяна.

– И вам того же, – поспешила ответить она, устремившись к спасательной двери подъезда.

 

   «Белое братство»

   Третий день болезни сына подходил к концу, а температура не спадала. Татьяна вспоминала слова свекрови – «лучше самой пять раз переболеть, чем смотреть, как ребенок болеет». Сухой лающий кашель утихал, но тяжелое дыхание мешало нормальному сну ребенка. В былые времена, она взяла бы больничный лист, и добросовестно отсидела дома, пролечив ребенка. Но сейчас на дворе начало девяностых, – больничные не оплачиваются, а за рабочее место нужно держаться, ежеминутно доказывая свою незаменимость. Иначе, укажут на дверь и замену найдут быстро.

   Напоив Кирюшку лекарствами, растерев мазями, накормив теплым супчиком и дождавшись Алинку из школы, Татьяна схватила сумку и метнулась на работу.

– Что нового, Татьяна? – встретил в коридоре редакции взмыленную сотрудницу озабоченный редактор.

– Сын болеет. Больше нет новостей, – выпалила Татьяна и повернулась в направлении отдела писем.

– А у меня есть. Задание хочу тебе дать.

– Какое?

– В городе объявилась секта, «Белым братством» себя именует. Видела

листовки кругом развешаны? Так вот, поступил сигнал оттуда (Петрович

поднял вверх указательный палец). Надо разобраться что к чему. Ты же у нас, насколько мне помнится, по этой части.

– А как мне с этим братством разбираться? Внедриться туда что ли? – улыбнулась Татьяна.

– Хочешь внедряйся, хочешь спроси у своего консультанта священника, он толковый, насколько мне известно.

– Все-то вам известно, Петрович.

– На то я и главный редактор. Одним словом, даю тебе неделю, чтобы ты во

всем разобралась и написала обстоятельный материал. Откуда эти залетные ребята в нашем городе? Чего хотят? Кто такая эта божественная Мария Дэви Христос, которая обещает своим адептам через нее спасение? Поняла?

– Поняла. Будет исполнено! – торжественно пообещала Татьяна.

  Она, конечно, обращала внимание на расклеенные у магазинов листовки, с изображением миловидной дамочки, облаченной в белые свободные одежды, с пронзительным взглядом и припухшими манящими губами. Имя ей было – ни больше-ни меньше, – Дэви Мария Христос и обещала она всем, кто за ней пойдет, рай, рай...

   Вникать в эти бредни было недосуг, а теперь-то придется. Первое, с чего

решила начать Татьяна, – последовать совету редактора и проконсультироваться с отцом Дмитрием, уж он-то должен разбираться в 

этих сектах, которые на волне экономического и социального хаоса выныривали, точно утки из воды, и активно впрягались в борьбу сначала за человеческие души, а потом за их кошельки.

   Страну накрыло ураганом проповедников и экстрасенсов, Чумак и Кашпировский заряжали воду и гипнотизировали людей прямо с телеэкранов, поэтому появление очередных «богов» люди воспринимали, как нечто спасительное. Потерявшие свои сбережения и веру в Советы, они искали спасение в сомнительных (и даже очень) финансовых пирамидах, клевали на новые объединения, идеология которых далека от обещанных выгод. Но люди не могут без веры, им нужен кумир, предводитель. И кумиры появлялись с периодичным постоянством – выбирай кого хошь. Страшная эпоха наступила, не понятно, что лучше – коммунистический атеизм или демократический разврат.

   «Белое братство» не упустило свой шанс. Его создатели уверяли, что

разработали программу насыщения человечества Божественным светом.  Требования к своим последователям выдвигались своеобразные, а по мнению здравомыслящих людей, – абсурдные.

   Очищение от мирской грязи в «Белом братстве» увязывалось с четкой регламентацией режима питания и распорядка дня. Готовить еду предписывалось собственноручно, чтобы ее не загрязняли сатанинские руки, а процесс готовки должен сопровождаться пением мантр. Кстати, пищу полагалось, как можно меньше подвергать огненной обработке.

   Но это еще цветочки. Были и другие, более серьезные требования.

   Например, – разрыв с семьей, уход из дома, увольнение с работы,

прекращение учебы...

   В милицию уже обратились несколько человек с заявлениями о том, что их родственники, одурманенные этим учением, ушли из дома, унеся с собой

деньги и ценности, некоторые даже продали квартиры, чтобы пополнить

казну «братства». Но их действия трактовались, как добровольные, в

уголовном кодексе тогда не было статьи о вовлечение в секты, которые наносили вред здоровью и психике людей. Зато истерия ожидания конца света захватила тысячи людей на Украине, России, Белоруссии, вот докатилась и до Казахстана.

    Во всей этой искусственно созданной интеллектуально-мистической мешанине средневековых преданий и современной реальности разбиралась

Татьяна. Отдать должное, – разобралась блестяще! Статья получилась

обстоятельная и разгромная.

– Молодец, Танюха! Разделала под орех сектантов! – хвалил ее Петрович. – Думаю, с твоей помощью читателей у нас прибавится, а одураченных горожан уменьшится.

– Для меня важнее второе, – буркнула Татьяна, не реагируя на похвалу руководства. 

– Ну и замечательно. И тем не менее, там (как обычно он задрал кверху

указательный палец) нас похвалили, и в связи с этим я выкроил из нашего скромного бюджета тебе премию.

  Татьяна улыбнулась, это всегда кстати.

– Зайди в бухгалтерию, я приказ уже подписал.

– Спасибо. Если что, – обращайтесь, – пошутила Таня и вышла из кабинета редактора.

   Покупая в кулинарии торт на честно заработанные премиальные, Татьяна подумала: надо бы отца Дмитрия поблагодарить, без него не разобралась бы с этим «Белым братством». И словно почувствовав намерения Татьяны, вечером он позвонил сам.

– … читал вашу статью в газете, очень толково и грамотно все изложили.

– Спасибо, отец Дмитрий. Без вашей помощи не справилась бы, вы меня хорошо консультировали и правильно направляли. Приходите чай с тортом пить. Мне премию за этот материал дали, – выпалила Татьяна.

– С удовольствием. Только не поздно ли? Уже девятый час.

– Если для вас не поздно, то мне в самый раз. Дети скоро спать лягут.

   Уговаривать батюшку долго не пришлось.

   Свежезаваренный горячий чай заполнил большие фарфоровые чашки, а треугольники симпатичного торта улеглись на блюдца.

– Угощайтесь, – поставила чашку с чаем перед гостем Татьяна.

  Отправив в рот кусочек торта и запив его чаем, батюшка улыбнулся и сказал:

– А торт, который вы приготовили на день рождении, вкуснее был. Я до сих

пор помню его вкус.

– Да что вы? С тех пор уж больше полугода прошло. 

– Я помню все, что связано с вами с того самого момента, когда впервые увидел вас в церкви полтора года назад на крещении.

  Его горячий взгляд впился в Танины глаза, и он не собирался отводить его

в сторону. Не выдерживая внезапного напора, Татьяна, встала со стула и

зачем-то повернулась к газовой плите. Спасение пришло внезапно – погас свет. Никогда еще не радовалась она его отключению так, как сейчас.

– Опять веерное отключение. Сейчас свечу зажгу.

   Она чиркнула спичкой, маленькое пламя помогло найти свечку в шкафу, которая всегда была наготове, электричество отключали в городе поочередно

по районам, экономили.

– Придется при свечах чай допивать, – оправдывалась Таня, пристраивая на стол стакан, наполненный наполовину рисом, с воткнутой в него горящей

свечой.

– Так даже романтичнее, чай при свечах, – подбодрил ее батюшка.

   Татьяна уселась на стул, нацепив на себя маску безразличия, но долго не выдержала. Эмоции, таившиеся в глубине души, рвались наружу, разламывая панцирь сдержанности и хладнокровия, и она не могла больше делать вид, что не слышала его слов и не заметила взгляда.

– Почему вы так сказали?

– Сказал до того, как выключили свет или после?

– До.

– Потому что, как только я вас увидел, – сразу почувствовал родственную душу. И каждый раз, когда встречался с вами, мне стоило огромных усилий, чтобы сдержать свои чувства, – уверенным и спокойным тоном добивал ее священник.

– Вы же понимаете, что это невозможно! – эмоциональным шепотом выдавила из себя Татьяна.

– Что невозможно?

– То, что может случится между нами.

– Это уже случилось, – не сбавляя напора произнес он.

   В полумрачной тишине среди кухонной утвари, недопитого чая и недоеденного торта слышался волнительный стук двух сердец.

   Он встал и нежной уверенной хваткой приподнял Таню со стула. Желания сопротивляться большим и крепким рукам у нее не возникло. 

   Они не хотели отпускать эту ночь, воскресившую в них радость яркого драгоценного общения, оценить которое в состоянии только влюбленные после долгой разлуки. Страсть, проникающая в каждую клетку тела, временами отключала разум, и только когда Татьяна заметила слабые проблески света сквозь неплотно задернутые шторы, отрезвела:

– О, уже светает.

– Так быстро пролетела ночь. Мне нужно уходить, а то дети скоро проснутся, – забеспокоился Дмитрий.

  Она закрыла за ним дверь, когда на часах было около шести, но глаз

больше не сомкнула. «Что я натворила?! Как дальше жить?» 

 

  Серьезнее некуда

 – Это называется благодарность за помощь в написании статьи, – глумилась над Таней Динка, узнав о событиях прошедшей ночи. – И что ты собираешься делать?

– Не знаю. Если у тебя есть на этот счет какая-то идея – самое время поделиться, – испуганно смотрела она на подругу.

– Мне, кажется, что у него все серьезно. У таких по-другому не бывает, – рассуждала Дина.

– В том-то и дело.

– А у тебя-то к нему есть чувства?

   Этот вопрос крутился в голове Татьяны, но после того, как его озвучила

подруга, нужно ответить, и не сколько ей, сколько себе.

– Я не имею на него никаких прав. Во-первых, он женат, во-вторых, он священник, – начала Татьяна, но ее рассуждения решительно прервались.

– Я тебя не о правах спрашиваю, а о чувствах.

   Таня молчала, и проницательная Динка уловила в ее глазах тревогу.  

– Все ясно. Пойдем работать. Война план покажет.

   Какая работа? Какая война? О чем можно сейчас думать? 

   Татьяна ушла с работы пораньше, решила пройтись до дома пешком.

   Земля задыхалась в осенних объятиях, как прошлой ночью она в руках Дмитрия. Красные, желтые, багряные листья еще уверенно держались на деревьях, красуясь друг перед другом, но их дни уже были сочтены. Интересно, сколько времени отпущено на отношения Тани со священником?

   Не спавшая вторые сутки, она не чувствовала усталости, она медленно двигалась в сторону дома, а воображение вырисовывало подробности минувшей ночи. Она вспоминала тот момент, ту тонкую грань, разделявшую их отношения на «до» и «после», анализировала: а могло ли быть иначе? Как она позволила вовлечь себя в это действо? Как теперь жить?    

   Он звонил каждый вечер. Справлялся о прошедшем дне, интересовался ее детьми, говорил, что скучает, что хочет увидеть ее, но Таня придумывала разные причины, дабы отклонить визиты. Однако с каждым днем чувствовала, что сама хочет видеть его, говорить с ним.

   Понимая бесперспективность этих отношений, она молилась по ночам, прося у Бога прощение за необдуманный поступок, ввергший их обоих в грех под названием «прелюбодеяние». Да будь он какой-то журналист или брокер, коих в те годы болталось по стране не перечесть, а то ведь, священник! Да еще женатый!

   Минула неделя. Эмоции, обуреваемые в первые дни после той ночи, поутихли, привычный ритм жизнь не дал им шанса сильно разгуляться, но они обрели иную форму – глубоких раздумий и поиска выхода из этой ситуации.

   Что бы она ни делала, в мыслях постоянно крутилась эта ночь.

   Замороченная напрочь, Татьяна извелась настолько, что походила уже на

Динку в период ее ожидания Толика из Новосибирска.

   Как-то после работы, собираясь варить борщ, она помыла кусок мяса под струей воды в кухонной раковине, поместила его в кастрюлю с холодной водой и поставила на плиту. Едва бульон закипел, водная поверхность покрылась мутной пеной, не свойственной обычному. Татьяна достала мясо из кастрюли, вылила мутную жидкость в раковину, и обнаружила на дне

кастрюли … кусок хозяйственного мыла. Как она умудрилась сунуть его туда вместе с мясом?! Очевидно, постирав что-то в ванной комнате, задумавшись, прихватила мыло и принесла в кухню, положила на разделочный стол, а далее, задумавшись и отключившись от кулинарного процесса, отправила его в кастрюлю вместе с мясом.

  «Нет, так больше жить невозможно! Если так дальше пойдет, то носки вместо капусты в борщ закину. Надо что-то делать!»

   Она вздрогнула от звонка, прервавшего раздумья, и в первую секунду не поняла – звонит телефон или звонят в дверь. Телефон.

– Алло.

– Добрый вечер. Если ты снова скажешь, что сегодня мне не суждено тебя увидеть, то я приду вечером к твоему подъеду и буду просто смотреть в окна, – опустив привычное «как дела?», выпалил Дмитрий.

– Нет, не скажу, – отозвалась Татьяна. – Приходи к десяти, когда дети уснут.           

   Призвав на помощь всю свою бдительность Татьяне удалось-таки в этот вечер сварить борщ, но прежде чем кормить им детей, попробовала пару ложек сама, – вроде ничего, есть можно.

    Он пришел чуть позже десяти.

    Увидев его, Татьяна поняла – какая же она была дура, лишая себя возможности общения с ним долгие десять дней. Роскошный букет желтых хризантем и плитка шоколада с фундуком сразу отлетели в сторону. Покрывая ее лицо поцелуями, он говорил слова, которые делают счастливой любую женщину. И ее уши, давно не слышавшие ничего подобного, пропускали их дальше – в самое сердце, которое распалялось еще большей страстью.

   Она не заметила, как легко дался ей переход от «отец Дмитрий» к «Диме».

– Что мы делаем? Чем все это кончится? – прошептала Таня, укладываясь на его упругую грудь.

– Я все обдумал. Подам прошение о разводе.

   Татьяна вздрогнула.

– Ты это делаешь из-за меня?

– Ты просто ускорила этот момент, он настал бы обязательно и без тебя.

  Тяжелый вздох и тишина.

– Не вини себя ни в чем. Ты не при чем. Мы с ней настолько разные, что даже при самом большом желании невозможно найти ни одной точки соприкосновения между нами, – продолжал Дмитрий.

– Кроме дочери, – вставила Татьяна.

– Это единственное. Но я надеюсь, что с дочерью буду видеться и помогать ей расти, – успокоил сам себя Дмитрий.

   Они замолчали.

– Ты знаешь, я много раз спрашивал себя – что лучше любить или быть любимым?

– И что же?

– Конечно, первое. Оказывается, когда любишь, сердце горит, чувствуешь его объем, а душевная сладость теплым воском плывет по телу и ты

ощущаешь себя на самом высоком эмоциональном уровне…  

– Да ты еще и романтик!

– Я не романтик. Я просто впервые в свои двадцать семь лет полюбил.

– Тебе всего двадцать семь?! – удивилась Татьяна.

– И что тебя смущает? Что я младше на шесть лет?

   Все до кучи. Он еще и моложе. Впрочем, этот факт менее весомый в сравнении с остальными. Хотя такая арифметика была явно не в пользу долгосрочных отношений и брака.

– Возраст в любви – не главное, – продолжал он своим красивым приглушенным голосом, которому так хотелось верить.

– А что главное?

– Пока не разобрался, но мне кажется, верность и взаимность не помешают.

   Объятия, в которых она утонула в следующее мгновенье, исключили напрочь дальнейшие разговоры. Она, конечно, могла была развить возрастную тему, похерев тем самым романтизм данного мгновения, но что-то не хотелось.

   Да, Динка оказалась права, – у таких, как он, несерьезно не бывает.

  

    Зимний напиток 

   Легкие платья с глубокими вырезами и короткими рукавами давно покоились на дальних полках шкафов, осень с ее холодными ливнями заставила кутаться в теплые одежды и навивала грустные мысли. И даже любовь, призванная раскрашивать все вокруг в яркие цвета, оказалась бессильна перед природой и теми душевными смятениями, в которых погрязла Татьяна.

  Порывистый ветер пушил перышки воробьев, вынуждая их ежиться на ветках почти уже голых деревьев. Татьяна смотрела на эту осеннюю картину из окна своего кабинета в редакции, и не услышала, как вошла Дина.

– Опять в раздумьях?

– Привет, – не отвечая на вопрос, обернулась к ней Татьяна.

– По какому поводу грусть-печаль?

– Осень, – прозвучал унылый односложный ответ.

– Осень – не повод грустить. Это повод надевать теплый шарф и пить вкусное вино, – бодро отбрила за уныние подругу Динка.

   Сколько же в ней оптимизма и рассудительности! Откуда? Наверное, от

бабушки татарки, деда поляка, русского отца и полукровки мамы, рожденной от казаха и украинки. Эта невероятная смесь кровей в одном человеке

возможна только в Казахстане, многонациональном и гостеприимном.

 – Я хочу устроить вечер, посвященный …, – Динка задумалась. 

– Чему? – не выдержала Таня.

– … осени.

– Тему сама придумала? 

– А то кто ж? Смотрю, все какие-то смурные, взбодриться нужно,

тем более, что ребята новые песни написали, надо послушать, оценить.

– Буду счастлива их послушать, несмотря на дрянную погоду.

– Счастье – внесезонное понятие, независящее от времени года и дождя за окном, – буркнула Динка. – Так, вы придете?

– Ты со мной уже на «вы»? – вздернула брови Татьяна.

– Да брось ты! Все уже знают, что у вас с Дмитрием роман. В твоем лице я приглашаю вас обоих.

   Татьяна улыбнулась и пообещала прийти. Спорить с ней бесполезно.

– О чем ты все думаешь? – не унималось Динка.

– Вчера он сказал, что написал письмо в епархию, в котором изложил всю ситуацию, и просил, чтобы их развенчали. А дальше… практически сделал мне предложение.

– А ты?

– А я сказала, что не смогу быть женой священника, не готова к этому. Это слишком большая ответственность.

– А он?

– А он сказал, что священник из него никудышный, поэтому оставит эту работу. У него есть профессия – ювелир. И он собирается переехать в Омск, где живет его мама, и зовет туда меня с детьми. 

– А ты?

– А я сказала, что не могу вот так сразу все здесь бросить и поехать в неизвестность с детьми.

– Да ты просто дура! Хочешь, объясню «почему»? Тебе, тридцатитрехлетней разведенной женщине с двумя детьми…

– Ты не дождалась моего ответа, – перебила ее Таня.

– … тебе тридцатитрехлетней разведенной женщине, – не обращая внимания на Танину ремарку, распылялась Динка, – с двумя детьми предлагает руку и сердце молодой порядочный мужчина, который собирается взять на себя ответственность за вас, перевезти из этого захолустья в большой город. Больше того, – он любит тебя! А ты думаешь, размышляешь. Таня, посмотри какое время на дворе! Не осталось ни любви, ни искренности, ни надежности. Все используют друг друга. Страну накрыло серым покрывалом, сотканным из бардака и хаоса, и когда под ним загорается маленькая свечка, – нужно бежать к ней, греться возле нее. Вот Серега мой, к примеру. Он со

мной, потому что ему удобно, – не более того, – подбила свою тираду

горьким признанием Динка. 

– Не может быть, он же не животное, – пробовала перечить ей Таня, хотя прекрасно сознавала правоту последних слов подруги.

– Да брось ты, я все прекрасно вижу и понимаю. Он сейчас возле меня, потому что ему комфортно. Я его ублажаю и физически, и духовно, не гружу

проблемами. Ему нравится, что я кипятком радуюсь каждой его новой песне или стихотворению, покупаю для него качественные продукты, готовлю вкусные ужины. А он даже не подозревает, что часто я это делаю на последние деньги, а иногда влезаю в долги. Он принимает это, как должное, а сам спит и видит себя в большом шоу бизнесе. Рано или поздно он рванет в Москву пробиваться со своими песнями, реализовывать мечты, я со своим семилетним сыном в его планы не вписываюсь. Да ладно, сейчас не обо мне. Ты что собираешься делать? 

– В ближайшее время – прийти к тебе на вечеринку, а потом видно будет, – улыбнулась Татьяна.

– Жду вас с Дмитрием. И запомни, время летит так быстро, что комплементы скоро услышишь только от узбеков на базаре – «Эй, красавица, покупай курагу, орехи, изюм!». И еще. Когда женщину любят – у нее нет возраста, – внушительно добавила Дина и вышла из кабинета.

   Этот разговор несколько встряхнул Танины мозги, и даже вселил ощущение счастья. Ведь и правда, – кого сейчас любят, кого замуж зовут? Молодые девчонки не могут себя пристроить, а ей с двумя детьми вон как подфартило. Он говорил, что и квартира там есть, сейчас мама сдает ее в аренду, но по приезду жилплощадь будет в их распоряжении. Лучше не бывает! Все пазлы сходятся!   

   В субботу погода разбушевалась в соответствии со временем года. С утра лил дождь, сопровождаясь порывистым ветром, к обеду его сменил снег, по окончании осадков ударил мороз.

   Местами город превратился в каток.

   Смеркалось. Татьяна медленно двигалась в направлении Динкиного дома, осторожно ступая по аллее, которая пару недель назад утопала в роскошных багряных листьях, а сегодня представляла собой небезопасное место передвижения.

   А вот… сейчас будет скользко. Она издали увидела, как на том участке аллеи поскользнулся и упал мужчина. Крепко выругавшись, поднялся, отряхнулся и пошел дальше. Таня остановилась, решила обойти опасное место. Ее обогнала тучная дамочка с сумками, которую ожидала та же участь, что и предыдущего упавшего пешехода. Похоже, этот скользкий участок дороги, как и многие подобные ему места, показал, что в городе практически не осталось культурных людей.

   Таня поспешила на помощь женщине, с губ которой слетали охи-ахи вперемежку с нецензурщиной. Подала ей руку, помогла подняться.

– Не город, а сплошной каток, – стонала она.

   В это время сзади подошел Дмитрий.

– Добрый вечер. Помощь нужна?

– Сами уж справились, – отряхиваясь и поправляя на голове вязанную шапку,

бурчала женщина.

   Но едва она подняла глаза и увидела Димитрия, как ее лицо просветлело.

– Ой! Отец Дмитрий. А вы в другой одежде совсем другой, симпатичный. Это же наш батюшка – отец Дмитрий, – объясняла женщина, поворачиваясь

к Татьяне. – Помните, вы недавно внука нашего крестили, Артемку? – снова развернулась к нему обескураженная дама.

   Дмитрий кивнул, но судя по его виду, Артемку не вспомнил. Он подобрал с

земли, разлетевшиеся в разные стороны сумки и вручил их женщине.

– Спасибо большое, – любезно благодарила она, забыв, что минуту назад отборным матом крыла весь мир, включая природные явления.

  Приведя себя в относительный порядок, женщина пошла своей дорогой. А Дмитрий, подставив локоть Татьяне, твердо сказал:

– Держись, если хочешь дойти до пункта назначения в целости и сохранности.

  Татьяна послушно взяла его под руку и ощутила надежную опору, в которой так нуждалась. «А что еще нужно женщине для счастья? Уверенность в спутнике жизни и спокойствие».

  Они переступили порог Динкиной квартиры, запустив очередную порцию холода из подъезда, и тут же стали центром всеобщего внимания. Всем хотелось посмотреть, как ведут себя эти двое, став парочкой. Татьяна кожей чувствовала на себе любопытные взоры.

   Разрядила обстановку Дина.

– Чего столпились в коридоре? Проходите в зал, рассаживайтесь. Сейчас и мы подойдем, – скомандовала хозяйка, пристраивая Танино пальто на вешалку.

   Ольга, одна из последних узнавшая об их романе, какое-то время переживала, и даже обвинила Дину в том, что та изначально пресекла ее попытки наладить с Дмитрием отношения. «А вот Танька не растерялась. С двумя детьми и вона как смогла окрутить мужика. Ну разве это честно?!» 

   Ее роскошный вид, апогеем которого был увесистый кулон из горного хрусталя, обрамленный витиеватыми серебряными нитями, говорил о том, что она не распрощалась с мыслью восстановить справедливость. На темно-вишневое велюровое платье, добавлявшее ей годков пять-семь, очевидно, тоже возлагалась надежда. Дождавшись, когда все зашли в зал, она кокетливо крутнула в коридоре пышным задом перед Дмитрием, глубоко вздохнув и со свойственной ей разухабистостью крикнула:

– Эй, Андрюха, там мое место. Быстренько сгинул оттуда! 

– Здесь ни у кого нет своих мест, кто куда сел, пусть там и сидит, – оборвала ее Дина, отлично понимая ее настрой.

    О волшебном напитке под названием «глинтвейн», Таня, как, впрочем, и большинство гостей, узнали этим вечером впервые. Дина же, которая готовила статью в прошлый номер о волонтерах из Великобритании, наводнивших в перестроечное время постсоветское пространство, узнала о нем несколько раньше. Говорливые открытые британцы, прибывшие обучать наших английскому языку, попутно обучали еще кое-каким заморским премудростям. В их число вошел и глинтвейн (в переводе с немецкого

«пылающий»).

   Этот напиток, основой которого является красное вино, весьма популярен в европейских странах. Существует много способов его приготовления, но всех их объединяет одно – согреть. С приходом холодов в странах северной Европы наступает сезон глинтвейна. Мы хоть и далеки от них географически, но холода у нас тоже есть. Почему б и нам его не попить? 

   Разузнав у добродушных волонтеров рецепт приготовления, Дина сварила отличный глинтвейн, который и стал гвоздем программы вечера. 

– Превосходное пойло, ароматное и довольно пьянящее, – восторженно отозвался о нем Юрка.

– Это потому, что алкоголь в горячем виде быстрее пьянит, – слизывая с губ капли глинтвейна, пояснила Дина.

– А кто оценит мой смородиновый пирог? – перевела стрелки с напитка на пирог Ольга, который она стряпала по бабушкиному рецепту.

   Первый, кто имел неосторожность высказать комплимент в адрес пирога и

бабушкиного рецепта, был Дмитрий. И эта его оплошность пробудила задремавшие Ольгины мысли о восстановлении справедливости. Она тут же повернулась к нему, приподняла свои бровки в форме сперматозоид и начала вдаваться в такие подробности, как «прежде чем замесить тесто, нужно поставить опару…».

– Сереж, а давай про уток, – прервала Дина кулинарный ликбез от захмелевшей Ольги.

– С удовольствием, – отозвался покрасневший и чрезвычайно довольный Серега.

  Он снова рвал струны, когда дошел до припева. И сам Александр Розенбаум, автор и исполнитель этой песни, начинавший когда-то с одесского «блатняка», а сегодня прочно занявший место среди лучших бардов XX века, уступал ему в пронзительности и точности передачи строк, ставших уже легендарными: 

«Лечить – так лечить! Любить – так любить!

Гулять – так гулять! Стрелять – так стрелять!

Но утки уже летят высоко...

Летать так летать! Я им помашу рукой».

   Серега, конечно, подлец, но какой талантливый! В такие минуты Динку очень можно понять.

  

   Решение где-то есть

   Глинтвейн, по достоинству оцененный гостями, отпускал, оставляя в памяти прекрасные воспоминания, как о его вкусе, так и о вечере. И даже нелепые Ольгины попытки повернуть в свою сторону Дмитрия, которые по большей части тонули в песнях и шутках, внесли несвойственную для этой компании интригу, подперчив вечеринку.    

    Прощаясь, неугомонная Ольга, еще раз ощупала Дмитрия лукавыми глазами, а Таню лицемерно чмокнула в щеку.

   Усыпанное звездами небо укрыло город, легкий мороз пощипывал щеки. Говорить не хотелось ни о чем, слишком много эмоций было вылито там, у Динки. Молчание нарушила Татьяна.

– А ты заметил, как Ольга пытается привлечь твое внимание?

– Если ты ревнуешь, я только рад этому, – отшутился Дмитрий.

– Ни в коем случае! И хочу сказать, что не имею права удерживать тебя. Я прекрасно понимаю, что между нами разница в шесть лет не в мою пользу, и мои дети, довольно непростых характеров, которых я не променяю ни на одного мужчину в мире. Поэтому ты вправе …

   Он не дал ей договорить.

– Я вправе сам делать свой выбор, и я его сделал. На ближайшую субботу, я купил билет в Омск, поеду, поговорю с мамой. Все объясню, но какой бы ни была ее реакция, я по-прежнему люблю тебя и предлагаю переехать на мою родину и строить нашу жизнь вместе.

– А как же твоя жена и дочь? Что будет с ними?

– Это другой вопрос, и его я тоже буду решать, – холодно ответил Дмитрий.

Очарование от вечера, прошедшего в тональности ля минор, испарялось.

   На смену романтики и чарам исполнительского песенного мастерства, приходили прагматизм и горькая правда, которая заключалась в том, что два человека, ввергнутые в неожиданную любовь, по сути, не имевшие на нее права, встали перед сложным решением. И каждый из них в глубине души понимал: то, что они сейчас делают – грех. Рано или поздно, построенное на грехе счастье, рухнет, и под его руинами могут оказать не только они, но и самые близкие люди.

   Случись эта история с ней до того, как она пришла к Богу, переживаний было бы меньше. Ни она первая, ни она последняя разводится и выходит замуж за разведенного человека. Но здесь другая ситуации – она позволила втянуть себя в любовные отношения со священником, связанным пока еще узами брака и венчанным в церкви. И одно то, что из-за нее он оставляет семью, церковь и перестанет служить Богу, доставляло невыносимые душевные муки.    

– Повторяю, я еду туда, чтобы поставить в известность маму и утрясти квартирный вопрос. Ты согласна ехать со мной и стать моей женой? – твердо спросил он.

   Она вздрогнула, как от пощечины. Вопрос был задан категорично и решительно, и ответа типа «мне надо подумать», – не предусматривал.

    Вспомнив разговор с Динкой накануне в редакции, Татьяна подняла на него глаза и, улыбнувшись, тихо сказала: «Да».

    Он обнял ее посреди пустой темной улицы, прижал к себе и не смотря на мороз, не хотел двигаться с места, точно боялся спугнуть счастливый миг, которого долго ждал.

   Дмитрий уехал. Обещал вернуться через две недели. Звонить не обещал, а

Таня и не ждала, только все мучилась: что же скажет ему мать?

   Какой матери нужна разведенная с двумя детьми сноха, да еще и старше ее

сына. Таня и не ожидала радостного благословения, тем более, что набожная мать, судя по немногословным о ней рассказам, была женщина патриархальных нравов, которая наверняка придерживалась принципа – «выходить замуж и жениться нужно один раз в жизни». И она права.

   Понедельник начался, как всегда, с планерки. Петрович на этот раз был краток. Быстро опросил всех по поводу наполняемости следующего номера

газеты, роздал задания и велел идти работать. Корреспонденты лениво покидали кабинет редактора, Таня оставалась сидеть.

– Ты что, Татьян? Что-то случилось? Смотрю, в последнее время сама не своя ходишь, – подметил прозорливый редактор.

– А чья? – пошутила Татьяна.

– Ну давай, выкладывай, что там у тебя?

– А у меня, Анатолий Петрович, – замуж я собралась с последующим увольнением и отъездом из страны. 

– Первой новости рад. А второй – не очень. А что отъезд так необходим?

– В какой-то степени, да, – неуверенно сказала Татьяна.

– То, что тебя позвали замуж – этот факт вызывает у меня чувство радости, –

помпезно начал Петрович. – Уверен, мужик должен быть хороший, с плохим не связалась бы. Я тебя знаю. Устроить личную жизнь разведенной женщине с двумя детьми не так-то просто в наше время, но если тебе удалось, то кроме, как порадоваться за тебя, больше ничего не могу. А что с квартирой

делать будешь? 

– Сначала хотела продать, потом передумала. В аренду сдам, – отозвалась Таня.

– Ну, да. Вдруг не уживетесь, – вернуться всегда можно, – рассуждал опытный Петрович.

– А на работу снова возьмете? – улыбнулась она.

– Какой разговор? Но что-то мне не нравится твой настрой. Еще не уволилась, не уехала, а уже снова собираешься возвращаться и на работу устраиваться, – губы редактора скривились в едва заметной улыбке.

– Ну… все-таки не одна еду, с детьми, в чужой город. Не за одну себя отвечаю. Всякое может случиться.

– Я вот что тебе скажу, подруга дней моих суровых, – перешел он на Пушкина, – когда есть любовь, то любое «всякое» нипочем.

  Этот толковый мужик, старше ее всего-то на пять лет, умеет разглядеть то, чего и не надо бы. Лучше бы он так глубоко не копал.

– Я объявление в этот номер дам о сдаче квартиры? – сменила тему Татьяна.

– Конечно, конечно. Ты до нового года нас покинешь или праздник отметишь с родным коллективом?

– До нового года осталось чуть больше месяца. Пусть дочка четверть окончит, итак посреди года ребенка со школы срывать придется. Так что, погуляем еще.

   Неделя, минувшая со дня отъезда Дмитрия, обнаружила, что Петрович оказался не совсем прав. Тоска незаметно отвоевывала в сердце Татьяны все большее пространство, заставляя скучать и задумываться. Ей уже хочется прижаться к любимому телу, запустить руки в густые упругие волосы, услышать бархатный голос и просто знать, что он где-то рядом.

  Засыпая, она представляла всяческие «а вдруг». А вдруг, мать отговорит его? А вдруг он пойдет в Омске к своему духовному отцу, расскажет все, а тот промоет ему мозги, и он одумается и вернется к прежней жизни? А вдруг ему не разрешат развестись?

   Прокручивая различные версии развития событий, Татьяна готовила себя к самым нежелательным из них. Но по большому счету вариантов два: он остается с ней, и они уезжают, и – он возвращается к своей прежней жизни, и она должна посторониться.  

    Терзаемая сомнениями в правильности выбора и вообще всего того, что в последнее время с ней происходит, Татьяна отправилась в церковь.

   Она смотрит на иконы в глаза святых и молча просит: «Направьте, скажите,

что делать? Как поступать?»

   Тишина. Или она еще не умеет слушать эту говорящую тишину? На ум пришли слова из Священного писания «Имеющий уши, да услышит, имеющий глаза, да увидит». Выходит, у нее нет ни глаз, ни ушей, раз ничего не замечает, ничего не слышит.  

   Подойти к отцу Александру, рассказать обо всем, попросить совета? А

что сказать? Что она, прихожанка этого храма, находится в любовной

греховной связи с его священником?

   Легкое головокружение и какой-то новый незнакомый звон в ушах. Что это? Знак? Знак чего?

   Она вышла из храма, подняла вверх голову, слегка зажмурилась от солнца, показавшегося из-за серых туч, и несмотря на отсутствие листвы на деревьях и преобладание в это время года черно-белых тонов, мир показался ей ярким и обнадеживающим. Она вдруг почувствовала, что у нее есть правильное решение, но оно пока скрыто где-то в подсознании. Все встанет на свои места, когда она увидит его после разлуки. Сейчас она в этом уверена.

   За свою недолгую, пересыпанную разнообразными событиями жизнь, Татьяна усвоила одну важную вещь: ничего не длится вечно, все когда-то кончается – и дождь, и страдания, и жизнь. После ночи всегда наступает утро, холода сменяет оттепель, любовь превращается в привязанность. Каждый прожитый момент – либо дает чему-то начало, либо – конец. И сомнения ее обязательно закончатся, уступив место иным чувствам, которые подвигнут ее на иные поступки.

 

   В преддверье нового года

    Желающих снять в аренду Танину квартиру нашлось немного. Все больше звонили, спрашивали, приценивались, только один пришел посмотреть, пообещал перезвонить

если надумает.

   От Дмитрия уже третью неделю не было вестей. К привычным сомнениям и терзаниям добавилось состояние беспокойства. А вдруг он вообще не вернется, а она уже всем

разболтала, что замуж выходит, что уезжает.

  Дина, тонко чувствуя состояние подруги, вопросами не докучала. Она была  

   уверена: появятся новости, – узнает первой.

– Тань, дел срочных нет, давай после обеда ко мне пойдем, – предложила подруга, – мне один бизнесмен презентовал бутылочку сангрии. Посидим, поболтаем.

– Если тебе хочется поразмять язык, я, пожалуй, тебя поддержу, – улыбнулась Татьяна

и посмотрела на часы.

– Вот и хорошо. Расскажу о вчерашнем открытии бутика итальянской одежды. А может,

сейчас пойдем? Петровича нет, время уже к обеду…

   Долго уговаривать Татьяна себя не заставила.

   У порога, выгнув спину, их встретила проснувшаяся кошка Присцилла, получившая имя в честь жены короля рок-н-ролла Элвиса Пресли. Острые на язык ребята редко обращались к ней по настоящему имени, кто кликал «бацилла», кто просто «киска-брысь-ка».

   Присцилла поддерживала образ жизни хозяйки, выбора у нее не было. Она спокойно переносила шумные вечеринки и, казалось, так же обожала Серегино творчество. Но когда у нее начинался период под названием «загуляла», она превращалась в несносное существо, напористо и агрессивно требующее удовлетворения своих природных инстинктов.

   Как раз недавно эти инстинкты были удовлетворены с помощью дворового кота, которого Дина принудительно доставила домой и три дня терпела его присутствие, предварительно его помыв и выведя блох. Помимо гигиенических процедур за свои услуги кот получал хороший паек, и, по всей вероятности, не сожалел, что ему пришлось поменять подвал на тепленькую квартирку. С возложенными на него обязанностями он справился, и тот факт, что успокоившаяся Присцилла в данный момент была на сносях имел очень высокую степень вероятности.     

– Вот кому можно позавидовать. Ни тебе переживаний, ни думок никаких, правда, Присцилла? – сказала Татьяна, взяв на руки животное.

   Кошка, укладываясь у нее на коленках, тут же зажмурилась и принялась мирно мурлыкать. 

– Вишь, спокойная какая, получила свое, и вон из головы этих мужиков. Не то что мы, – поддержала Танину мысль Динка.

   Таня поняла, что сейчас разговор плавно перетечет в русло ее отношений с Дмитрием, а ей не хотелось об этом.

– Ты лучше расскажи о вчерашнем открытии бутика.

– Если бы это не проплаченный материал – ни за что не пошла бы туда, – отозвалась Дина, нарезая сыр. – Скукотища и сплошное лицемерие. Ты будешь удивлена, но там я встретила нашу Олю.

– Ничего удивительного, она ведь теперь часть бизнес элиты города, и мне

кажется, что ей вполне там комфортно.

– Да, да. Она вела себя, словно, пазл, дополняющий картинку. В общем, вписывается она в их общество, куда органичнее, чем в наше. На ней было шелковое платье цвета докторской колбасы, обтягивающее фигуру так, что, собственно, она этот продукт и напоминала. Ее страсть к плотно облегающим вещам, играет против нее. Кто ж ей это доходчиво объяснит? Я пыталась, но осталась не услышана.

   Татьяна безучастно усмехнулась, но тему относительно высокого Ольгиного вкуса поддерживать не стала. Зато Динка, которая реально могла бы составить конкуренцию мировым модным дизайнерам, если б имела финансовую подпитку и желание, продолжала разносить в пух и прах представителей нового слоя общества. Говорила об их безупречном внешнем виде, и тут же цитировала Фрейда – «чем безупречней человек снаружи, тем больше демонов у него внутри».

– Согласна, – поддакнула унылой улыбкой Таня.

– … в большинстве своем это выходцы из простого люда, но они оказались предприимчивее и оборотистее нас, а сейчас усиленно пытаются подражать аристократии. Нацепили маску благопристойности, а на шеи, пальцы, мочки ушей – ювелирные бренды. В некоторых особах есть все, что может привлечь внимание – дорогая модная одежда, ухоженное лицо, точеная фигура, а человека нет.

   Как точно она все подмечала. Но она пока не знала, что через каких-то пятнадцать-двадцать лет общество, объевшись брендами, поймет: роскошь на показ – это неприлично. Мир роскоши и гламура с его модными благоухающими ароматами и натуральными мехами, уступит место простоте и комфорту, мода станет заурядной индустрией, как производство тарелок или шестеренок. Гуччи и Шанель будут шить в соседнем Китае, в точности копируя оригинал, и продавая по баснословно низким ценам, доступным практически любому мало-мальски зарабатывающему человеку. Будут, конечно, и соболя, и бриллианты, но их магия уже потеряет свою власть над людьми.

– Может, в этом обществе найдется для Ольги партия, – равнодушно перебила ее Таня.

– Да хоть бы. Чтоб успокоилась, как наша Присцилла, – откупоривая подаренную бутылку, поддакнула Дина.

   Красный напиток заполнил бокалы. Таня безучастно смотрела на них, и вдруг неожиданно для самой себя, выдала:

– Ты, Дин, извини, я пойду домой. Мне нужно еще ужин готовить, Алинке с уроками помочь и вообще, что-то пить не хочется средь бела дня.

– Здрасте! Да это ж компот, слегка крепленый, через пол часа и не

вспомнишь, что пила. Ну хочешь, чай поставлю?

– Нет, не надо. Домой хочу.

– Ну вот, называется «поразмяли языки», – обиженно буркнула Дина, и на ее лице тут же возникла мировая скорбь.

  Но Таню ее гримаса не остановила. Бережно переложив Присциллу на диван, дабы не потревожить ее сон, она оделась и вышла.

   Зима в этом году рано и рьяно вступившая в свои права, повсюду раскручивала мысли о новом годе, и, если бы не события, связанные с Дмитрием, Таня тоже погрузилась бы в это волшебное предвкушение праздника. Невзирая на скромные финансовые возможности, начала бы строить планы относительно подарков и прочих новогодних мероприятий. Сейчас же эти милые планы теснили иные помыслы, далекие от Дедушки мороза и Снегурочки. И тем не менее, она шла и думала о новогодних костюмах для детей на утренники.

   Навстречу из-за дома вырулил сосед, дядь Миша.

– Привет, соседка. Там, кажется, тебя дожидаются.

– Кто? – испуганно спросила Таня.

– Парень какой-то. Он звонил к вам в дверь, ему не открыли, он вышел из

подъезда и сидит в беседке уже около часа.

  Сердце екнуло. Сомнений не было, это он. Вот, стало быть, почему ей не сиделось у Динки. Ускорив шаг, она приблизилась в беседке. Мужской

силуэт в черной зимней куртке и меховой шапке показался ей незнакомым,

и на мгновенье, Татьяна усомнилась: он ли это? Но стоило ему сделать поворот головы в ее сторону, как все встало на свои места. 

   На нее уставились две реки нежности. 

– Почему ты здесь сидишь? – дрожащими от холода и нервов голосом спросила Таня.

– Тебя жду. Я недавно приехал, оставил вещи в храме и сразу к тебе.

– Я в это время на работе, сегодня случайно раньше пришла.

– Очевидно, я на эту случайность и рассчитывал, – улыбнулся посиневшими

губами Дмитрий, исступленно потирая замерзшие руки.

– Пойдем в дом.

   Эти три минуты, разделявшие беседку и Танину квартиру, они преодолели в волнительном ритме, боясь взглянуть друг на друга. Но стоило перешагнуть порог дома, как чувства, вырвавшись из глубины сердец, неудержимым потоком залили небольшое пространство прихожей. 

– Как мама? Что сказала? – были первые вопросы, которые задала Татьяна, едва спал накал страстей. 

  Глубокий вздох и тишина.

– Можешь не отвечать, все понятно, – ее взгляд оторвался от любимого

человека и перешел куда-то за окно, в морозный день. 

– Ты пойми, у нас своя жизнь, у мамы – своя, поэтому не стоит так реагировать, – начал было Дмитрий.

– Я, кстати, твою маму очень даже понимаю. Если бы мой сын оставил жену

с ребенком и сообщил мне, что уходит к женщине старше его, да еще с двумя детьми, сомневаюсь, что дала бы ему благословение на этот брак, – вдумчиво рассуждала Татьяна, и как-то вся сникла.

   Он смотрел на нее с затаенным интересом, пытаясь понять, что с ней происходит. Тщетно. Откуда ему было знать, что в эти минуты в ее сознании идет схватка между чувствами к нему и чувствами его матери.

– Это что-то меняет в наших отношениях? – осведомился он с надеждой.

– Давай пить чай, у меня есть малиновое варенье.

– С удовольствием, только объясни, – что с тобой? Я тебе и до отъезда

говорил, что мнение моей мамы никак не скажется на моем решении и не

изменит отношение к тебе, – в его голосе слышались горькие нотки.

– Ты весь промерз. Да и я тоже. Чай с малиной – это то, что сейчас нам

надо, – улыбнулась Таня, словно не услышала предыдущих слов человека, которого минуту назад покрывала поцелуями.

– Чай, так чай, – смирился он, присаживаясь к кухонному столу.

   Тане не хотелось сейчас говорить о серьезных вещах, тем более, что скоро

из школы должна прийти дочь, а там пора и за сыном в детский сад.

    Дети, милые дети, с ними еще не было разговора о грядущих переменах.

   Она все тянула, все откладывала, но обстоятельства уже подпирают.

 

Лиличка  

    Симпатичная рыжеволосая Лиля – девятнадцатилетняя секретарша Петровича, косметикой почти не пользовалась, ее лицо в этом не нуждалось. Умственное обаяние девушки, конечно, отставало от физического, но это не мешало ей прекрасно справляться со своими обязанностями, и вся редакция относились к ней с большой симпатией.

  Сегодня Лиля обходила кабинеты сотрудников, запуская сначала свою обворожительную улыбку, затем продвигаясь сама. Она задавала всем один вопрос, и если получала на него утвердительный ответ, то разговор продолжался дальше.

– Доброе утро, Лили, – первой приветствовала ее Татьяна, – Объявление хочешь сделать?

– Здравствуйте, Татьяна. Да, хочу.

– Ну делай?

– Двадцать пятого декабря у нас намечается в ресторане новогодняя вечеринка, как сейчас принято говорить, – «корпоратив». Вы пойдете? – повторила она в очередной раз за утро одну и ту же фразу.

– Конечно, пойду.

– Тогда нужно денежку сдавать, – включая маленькую девочку, хихикнула

Лиля.

– Надо, значит, сдам.

– Таня, я слышала, вы нас покидаете, – сменила тему секретарша, подпустив в голосок грустинки.

– А вы будете за мной скучать? – не отводя глаз от милого личика девушки, спросила Татьяна.

– Конечно. Как мы без вас?

– Незаменимых нет.

– Незаменимых-то нет, а вот порядочных сейчас мало, – услышала Таня опосредованный комплимент в свой адрес.

– Да, брось ты. Хороших людей много, – оптимистично прозвучали прописные истины.

– Их, может, и много, но у нас их становится все меньше. 

– Одним больше, одним меньше – ничего страшного не произойдет.

– Уж лучше бы больше, чем меньше, – вздохнула Лиля.

   «Девочка умнеет на глазах», – подметила про себя Татьяна.

   Лиля вышла, записав в свой блокнот собранные с очередного согласившегося на корпоратив деньги, и попутно подкинув Татьяне очередную порцию раздумий.

   А где я буду в Омске работать? И будут ли меня там так уважать и ценить, как здесь? Мысли прервал Андрей, молодой журналист, прибывший в редакцию после окончания столичного вуза, и резонно считывавший, что лучше быть в деревне головой у курицы, чем в столице хвостом у льва.

– Татьяна, по всей вероятности, в ближайшем будущем я могу лишиться нашего с вами общения, поэтому пока вы еще здесь, решил воспользоваться вашим драгоценным опытом и знаниями.

– Да перестань ты подкатывать издалека, и кончай строить из себя не пойми кого, – оборвала Таня его столичные штучки, граничащие с лестью. – Чего хотел?

– Простите. Сразу к делу, – тон сменился на дружественно-деловой. – Я статью подготовил об эмигрантах, хочу, чтоб ты посмотрела. Может, что-нибудь исправишь или добавишь. Ты ведь, насколько мне известно, тоже скоро собираешься пополнить эту категорию граждан?

– Оставь материал, я почитаю. К вечеру зайди.

    На стол легли три листа машинописного текста.

  «Так. Кто еще напомнит о грядущих изменениях в моей жизни? Что-то слишком много в последнее время таковых развелось», – подумала Таня и нервно взялась за чтение статьи.

   Две вещи могли увести ее из реальности, успокоить или помочь выбраться из спутавшихся мыслей – книги Ремарка – гениального прозаика двадцатого столетия, отнесенного к писателям «потерянного поколения», и – дождь за окном. Ни того, ни другого в данный момент ни под рукой, ни за окном не наблюдалось. А посему, раздираемая сомнениями, она отбросила Андрееву статью на край стола, накинула пальто и отправилась на улицу.

– Ты куда? – встретила ее на выходе из редакции Дина.

– Не знаю.

– Как это не знаешь?

– А ты всегда все знаешь? – раздраженно встрепенулась Таня.

– Да ты, дорогая, с катушек съезжаешь? Подожди, я с тобой.

– Не стоит. Две съехавших с катушек сотрудницы – весомая потеря для газеты, иди работай, я как-нибудь сама, – бросила на ходу Татьяна.

   Она шла в никуда. В голове был сплошной вакуум. Но думать было надо, потому что вчера Дмитрий в очередной раз рисовал перед ней радужные перспективы их переезда и совместной жизни. А она кивала и молчала.

    Навстречу мелкой трусцой бежала дворняга, в число предков которой, очевидно когда-то затесалась немецкая овчарка. Таня посмотрела в ее голодные глаза, и ей захотелось чем-то накормить бездомное животное. Сейчас на улицах появилось много животных, выдворенных «сердобольными» хозяевами из теплых домов и квартирок. Поступки свои они оправдывали сложным материальным положением, дескать, сами концы с концами еле сводим, тут уж не до собак.  

– Привет, дружок, – заговорила она с незнакомой собакой, – пойдем до чебуречной, тут рядом. Угощу.

   Собака заискивающе завиляла хвостом и послушно поплелась за Таней.

Теплый чебурек был проглочен за секунду, и снова голодный просящий 

взгляд впился в Танины глаза.

– Вы, девушка, зря это делаете, теперь она от вас не отстанет, – прокомментировал ситуацию преклонных лет незнакомец, подошедший к чебуречной.

– Я не собаку кормлю, а свою совесть, – вырвался неожиданный ответ.

– А что ваша совесть такая голодная?

– Может, голодная. А, может, у меня ее вовсе нет, – грустно ответила Таня.

– Если вы в этом сомневаетесь, – сходите в церковь. Там есть молодой батюшка отец Дмитрий, погорите с ним. Толковый мужик. Он вам поможет разобраться с вашей совестью, – зашелся в душевных изъяснениях незнакомец. – Я давеча тоже был в растрепанных чувствах, а вот поговорил с ним, и все на свои места встало, так он мне мозги вправил. 

   «Тебе вправил, а мне выносит», – подумала Таня, а вслух произнесла:

– Спасибо за совет, но вряд ли я им воспользуюсь. 

– Вы зря пренебрегаете, девушка, – пытался направить разговор в нужное русло мужчина, который, по все вероятности, искренне хотел помочь. – Сегодня многие идут за помощью в церковь, к Богу.

– В церковь, к Богу и к отцу Дмитрию – это не одно и тоже, – поправила Татьяна и поспешила распрощаться, дабы не быть втянутой в никчемную полемику.

   Собачка в это время нашла себе другого кормильца – мальчишку лет десяти, который отрывал кусочки чебурека и подбрасывал вверх, а они, не долетев до земли, исчезали в пасти голодной псины.

   Полуторачасовое отсутствие Татьяны в редакции осталось незамеченным благодаря событиям более значимым и, можно сказать, трагичным. В эпицентре этих событий оказалась Динка и, кто бы мог подумать! – Лиличка.

   Проходя мимо кабинета, в котором работали корреспонденты, Таня услышала нервный плач и машинально толкнула дверь. Ее взору предстала непривычно жуткая картина – обхватив голову обеими руками и уложив ее на стол, навзрыд голосила Динка. Кабинет был пуст, очевидно, она всех разогнала. Зная ее характер, это вполне могло иметь место.

– Что случилось? – испуганно спросила Таня.

– Эта скотина… с Лилькой…, – ее тело сотрясали беспросветные рыдания.

– Какая скотина? При чем тут Лиля?

   Очередной приступ рыданий накрыл Динку так, что выдавливать из нее что-то членораздельное и вразумительное было бесполезно. Таня села рядом, обняла ее, как родную, и начала догадываться в чем дело.

– Успокойся.

– Никогда, слышишь, никогда не говори это дурацкое слово «успокойся»!  Когда мне его говорят, хочется еще больше психовать, – боль в ее голосе пробирала до печенок.

– Хорошо, не буду. Тогда перестань реветь и расскажи в чем дело?

   Дина оторвала голову от Таниного плеча и снова зарыдала.

    Путем неимоверных усилий Тане все-таки удалось узнать подлую правду. А выглядела она так. Проходя мимо приемной Петровича Дина дважды слышала обрывки телефонного разговора секретарши Лили с неизвестным объектом, которого она называла Сережей. Ее женская интуиция что-то заподозрила. А ничего не подозревающая Лиличка, слегка смущаясь, но большей частью гордясь, поведала, что недавно познакомилась с парнем, который играет на гитаре и поет песни. Он, правда, старше ее на тринадцать лет, зато как поет! Задав наивной девочке еще пару вопросов, и получив честные ответы, – сомнений не осталось, – это он.

– Он приходил ко мне как-то на работу, и мельком видел Лильку. Он еще спросил у меня – кто это? Я тогда не придала значения его вопросу. А он, кобель, видимо, клюнул на ее смазливое личико. Дождался ее с работы…, а уж знакомиться и обаять он умеет. 

  Дина смолкла. В воздухе повисла атмосфера подлого предательства. Ох, да разве предательство бывает иным?

– Да разбей меня перестройка! Девчата, вы долго еще тут будете? У меня материал в номер горит! – возмущенно вторгся в женские нюни Бауржан, у которого кончилось терпение топтаться в коридоре, и который рвался к печатной машинке.

 – Заходи, работящий ты наш, – вытирая слезу, съязвила Динка, – мы уходим уже.

   Две подруги с невероятными душевными катаклизмами в который уже раз в самый разгар рабочего дня покидали редакцию, и никто их ни о чем не спрашивал.

 

Расписание без изменений 

– Любить больно, а не любить скучно, – равнодушно говорила Дина, наливая себе очередную дозу вина в хрустальный фужер.

– Пожалуй, ты права, – согласилась с ней Таня.

– Я на Лильку зла не держу, она не виновата. Я знаю, Лилька не такая, это он

такой. Не она, так кто-нибудь другой появился бы в его жизни, – продолжала

свои рассуждения изрядно выпившая, но не пьянеющая Дина. – В наши отношения вкладывалась только я, а он просто потребитель.

– Его это устраивало. А если ты была с ним столько времени, – значит и тебя устраивало.

   Дина отхлебнула вина, поставила фужер и подожгла сигарету.

– Не всем же везет, как тебе. За ней ходят, уговаривают, а она носом крутит, – нервно квохтала Дина о рядом сидящей подруге в третьем лице.

   Душевная боль сейчас рвала на части молодую женщину, положившую на алтарь любви все – внимание, заботу, деньги, гордость, а взамен получившую предательство. И только это удерживало Таню от резкого ответа, но роль жилетки играть больше не хотелось. 

– А я-то думаю, почему он стал реже приходить, а если приходил, то на ночь не оставался, все дела какие-то придумывал. Вот, значит, в чем причина, – продолжала складывать пазлы в картинку Дина.

– Время уже много, домой надо. Сама знаешь, у меня все по расписанию, – засобиралась Таня.

– Да, да. Смотри, как бы со своим расписанием свое счастье не профукала, или оно не вписывается в твое расписание?

   Дерзкий вопрос остался без ответа.

– Ну почему мы тянемся к тем, кому мы на хрен не нужны? – вплеснула очередную порцию горечи в разговор Динка, явно прихватывая в свою компанию и Дмитрия.

  Татьяна оставляла подругу в ее квартире наедине с недопитой бутылкой вина, и была уверена, что боль предательства она переживет. Проплачется, поразмыслит, все взвесит…, но решение примет. И оно будут правильным. Потому что Динка сильная и цельная натура. И очень часто она не позволяла ситуации доминировать над взаимоотношениями, возможно, в этот раз будет то же самое. Она умела прощать и отпускать обиды, потому что давно поняла – лучше быть счастливой, чем гордой.

   Купив в магазине молока, хлеба, печенья к чаю, Таня машинально

рассчиталась на кассе, а в голове крутились Динкины слова «любить больно, а не любить скучно». И она все пыталась понять: ей-то больно или скучно? Ни того, ни другого ее душа не испытывала. Так что же с ней происходит?

   Кажется, наступал момент, когда она начинала понимать, что зря впустила его в свою жизнь.

   Дмитрий пришел, как всегда после десяти вечера, когда дети улеглись спать.

– Привет, – открывая дверь произнесла Таня, и на ее лице появилась гримаса, которая, вероятно, должная была означать «добро пожаловать».

   Он повесил свою пронизанную холодом куртку на вешалку в прихожей,

растер замерзшие руки, и потянул их к дорогому человеку, встречи с которым ждал весь день.

– Подожди, – уклонилась она от его объятий. – Нам надо поговорить.

– Давай поговорим, – улыбнулся он.

   Какая у него все-таки чистая и лучезарная улыбка. В нее может влюбиться любая женщина. Почему же с ней этого не случилось?

– Я не могу с тобой поехать, – начала она безо всяких предисловий.

– Почему?

– Потому что…  потому что…

– Третий раз повторять «потому что» не надо, – перебил он ее нерешительность.

– Я не люблю тебя, – еле слышно сказала Таня, и сама испугалась этих страшных слов.

  Он присел на диван, и стал каким-то беззащитным, уязвимым.

– Я не могу тебя обманывать, ты не достоин этого, – продолжала Таня, не дожидаясь, пока он задаст ей дурацкий вопрос «почему?» или что-то вроде того. – Извини, что так получилось. Мне понадобилось время, чтобы это понять, чтобы разобраться в своих чувствах. 

– Ты ни в чем не виновата. Не оправдывайся. Во всяком случае, ты сказала

правду, – отвечал он голосом, в котором читалось чувство собственного достоинства.

– Я долго думала, мучилась…

– Не надо мучиться. Когда приходится жить с нелюбимым человеком – это пытка. Уж я это знаю, – снова перебил он ее.

   Как же он все сразу понял! Какой он молодец!

   Татьяна давно уже не испытывала в душе такой легкости. Как-будто крылья выросли за спиной, и она сейчас взлетит.

– Может, чаю, – виновато предложила она.

– Спасибо. Что-то не хочется, – отверг он предложение, которое раньше с

удовольствием принималось. – Я пойду. Будь счастлива.

   Он ушел в морозную ночь, отвергнутый и нелюбимый.

    Закрыв за ним дверь, Татьяна взяла телефонную трубку, набрала номер.

– Привет. Ты не спишь? Я только что рассталась с Дмитрием. Сказала ему, что не люблю его, и он, кажется, понял. И, кажется, не обиделся.

   Ошарашенная на том конце провода Динка, громко вздохнула.

– Я думала, что на сегодняшний день любовных передряг достаточно…

– Видимо, ошиблась.

– Все так внезапно, что я даже не успела охренеть, – вырвалось у Динки.

– Это для тебя внезапно, а для меня… все к этому шло.

– И тебе не жалко все разрушить?

– Я ничего не разрушала, я просто развеяла иллюзию, – философски ответила Таня и положила трубку.

   Задумчиво посмотрев на входную дверь, через которую только что безвозвратно ушел человек, едва не ставший ее судьбой, она тяжело вздохнула. Потом подошла к книжной с полке, бережно вытащила из ряда аккуратно сложенных книг своего любимого Ремарка, «Триумфальную арку». Открыв на середине книгу, безучастно смотрела на страницы, чтиво в этот раз не шло. Смешанные чувства вины и облегчения сковали тело, не впуская в мозг любимые, хоть и на сто раз читаные строки.  

 

ПРОЛОГ

    Они встретились всего один раз после того последнего разговора.

    Спустя неделю Татьяна пошла в церковь. В этот вечер отец Дмитрий вел свою последнюю службу перед отъездом на родину. Они лишь сошлись  

глазами. У каждого в этом взоре был свой посыл, свои эмоции, но у обоих не было зла. И слава Богу!

   Больше они никогда не виделись.  

   Как пережил разрыв Дмитрий, можно только догадываться, но Татьяну долго точила совесть – и за то, что изначально не устояла перед соблазном, и за то, что отвергла чувства по-настоящему любящего ее человека. Больше так ее никто не любил. 

  Прошло двадцать три года. Ей казалось, что она имеет право забыть об этой истории, но время от времени всплывают в памяти яркие эпизоды странных отношений. Однако в дрожь они не бросают. У нее лишь остались от них шрамы в душе, но она их не стыдится. Ведь на их месте раньше были раны, а через раны, как говаривал мудрый Руми, в нас протекает свет. А свет указывает путь.    

   Замуж Татьяна так и не вышла, но провинциальный городок покинула и переехала в столицу. Пользуясь возможностями столичной жизни и

исключительно своими умственными способностями, сделала стоящую

карьеру в тележурналистике.   

   Динка вскорости простила Сереге измену, продала свою квартиру, и они с ним уехали в Россию, поближе к Москве. Жили в гражданском браке, который со временем перерос в гражданскую войну. 

    Поначалу, пока были деньги, оставшиеся от продажи ее жилья, он вел себя сносно. Но не созданный для семьи, он быстро открыл все свои отвратительные качества. Мог, к примеру, съесть все немногочисленные запасы в холодильнике пока Динка прибывала на работе, а сын – в школе. И на вопрос: что же мы будем ужинать? – равнодушно пожимал плечами и удалялся смотреть телевизор.   

   В один прекрасный день, когда Динка была на работе (а устроилась она в местную газету быстро), он, собрав остатки денег, листы со своими стихами, отпечатанными Динкой на машинке «Ятрань», кое-какие вещички, и… смылся.

   Убивалась Динка недолго, да и несильно. Она уже понимала, что с

его порогом нравственности, сложно им будет жить долго и счастливо.

Никакие его гениальные стихи и песни не смогли перекрыть низменные поступки, противоречащие простой человеческой морали.

   Она выжила, больше того, – ей удалось укрепить свои позиции в журналистике, купить небольшой домик, воспитать отличного сына.  

    До безумия любящая природу и животных, она стала ярой защитницей бездомных кошек и собак, перманентно принимая участие в посадке саженцев хвойных деревьев, выращивая на своем небольшом огородике потрясающие помидоры, морковку, тыкву…

    Связь с Таней она поддерживала, но запретила в письмах или телефонных разговорах упоминать об этом «редкостном подонке». Таня почти забыла о нем, и только однажды, когда по телевидению объявили автора песни в исполнении звездного исполнителя, она поняла, что Серега все-таки достиг своей цели. Ну что ж, у каждого своя дорога. Каждый идет по ней как может, – спотыкаясь, падая, поднимаясь.