Абрек

Абрек уже не первый месяц сидел в одиночке штрафного изолятора, но в камеру Мельмота загремел впервые. Он уже слился с ней, похожей на пыточный застенок. Да это и была пыточная. Но казалось, уже смирился и даже какое-то смутное чувство обреченности, длительного не нарушаемого ничем покоя времени шевелилось в нем. Но ни к камере, ни к этому предательскому чувству обреченного покоя привыкнуть невозможно. Знал это и гнал от себя мрачные мысли. Одно плохо: мысли не слушали его и снова лезли в голову. Что-то случилось с ним. В чем-то изменился. Он уже не тот Абрек Самаев, каким был раньше: вор в законе. Все меньше и меньше думает он о сохранении, упрочнении своего авторитета. Все чаще думает о том, что осталось за высокими крепкими заборами колонии – о вольной жизни. Не просто – о вольной жизни, когда “свет белый с четырех сторон и сверху облака”, когда ты один на всем белом свете, и свободен, как птица, как сокол. Гол, как сокол! В этом и вся загвоздка. На память пришли слова старой воровской песни: “Не вором я на свет появился. Не им меня мать родила. Когда подрос в одну влюбился… Из-за нее стал воровать...” Вот-вот, все из-за нее: моей любимой, единственной Лолэ! В самом деле, а как же там его невеста Лолэ?

Главное – пришел страх небывалый, неведомый ему доселе страх из-за того, что случилось с ним, хотя он, сколько не ломал голову, не мог уяснить себе, связать в четкие слова, сбить их в ясные мысли...

Абрек давно стоял перед зарешеченным окном. Безнадежно смотрел в стылую даль. Отсюда, с высоты второго этажа, была видна бескрайняя степь, покрытая тонкой коркой обледенелого снега.

Ему показалось вдруг, что видит у горизонта чью-то одинокую фигуру. Напряг зрение. Кто это?..

Что было дальше?

Победная усмешка Амазонки. Да, Амазонка бросил карты и усмехнулся. Выиграл вчистую. Три туза легко опустились на освещенный стол из необструганных досок.

Лица Абрека, Дина и Коротышки удивленные вытянулись. Амазонка невозмутимо достал из под стула сумку. Расстегнул ее. Укрепил, раззявил ей пошире нутро. Сгребая, смел со стола завораживающий грудами пачек банкнот неправдоподобный кон.

Абрек, скосив угрюмый взгляд, прикинул, сколько же денег? Там были сотни тысяч!

– Сыграем еще?! – настойчиво сказал он Амазонке и наступил под столом на ногу Дину. – Я должен отыграться!

– Отыграться! – удивился Амазонка.

Абрек хотел повторить, но в этот миг прогремел выстрел. Амазонка опрокинулся назад, словно переломился. Упал навзничь. Под стол упала сумка.

Абрек только теперь увидел выдвинувшегося Коротышку. В его руке дымился старый пистолет “ТТ”. Потянуло тухлым яйцом от горелого пороха.

– Ты что наделал, Короткий? – зашевелил бледными губами Дин. – Убил?... Ты же его убил!....

– Брось дуру, козел – закричал Абрек.

Но Коротышка направил ствол в их сторону. Свободной рукой выдернул из мертвой руки Амазонки ремень сумки. Едва владея собственным голосом, сказал:

– Пацаны, не в обиду. Он со мной ни за что не поделился!.. Поэтому я свою долю возьму сам!....

Коротышка отступил шаг назад, попятился, намереваясь первым покинуть удачный подвал. Но его опередил ловкий Дин. Резко бросил тому в лицо колоду карт. Прогремел еще выстрел. А потом еще и еще... Пули летели туда и обратно, с визгом обжигая штукатурку на стенах и потолке. Дина ранило в ногу. Он упал, барахтаясь на полу. Завыл от боли.

Коротышка бросил пистолет, прорываясь к двери, заслоняя грудь сумкой. Абрек погнался за ним.

– Коротышка! Стой, гад! Стой!..

 

 

Абрек вздрогнул. Это за спиной резко клацнули затворы замка на лежаке. Нара медленно отвалилась от стены  и упала на свои упоры. Здесь в штрафном изоляторе лежку днем закрывают. Абрек размял затекшие ноги, затем лег на нары. Блаженно растянул ноги. Расслабился до самой последней жилочки.

-Кайф!

Сегодня выпал крайне неудачный день решил он: утром чуть не упекли в обиженку к педикам. Пришлось показать характер. Абрек улыбнулся, вспомнив, как упал в истерике на пол и пустил из-за рта мыльную пену.

– В камеру Мельмота! – прорычал тогда начальник режимной части.

Абрек продолжал рассматривать свою новую камеру. Камера как камера. Но его внимание привлекли какие-то неровные линии на стене. Какие-то замысловатые черточки едва проглядывали сквозь корявую известь и разбегались от центра в разные стороны. Под слоем извести и штукатурки таилась какая - то картина.

-Но какая?

Сразу схватить контуры рисунка, уяснить смысл его, не удавалось. Абрек встал и подошел к стене вплотную. Стена в одном месте была взбугрена, в другом наоборот выщерблена. Одно углубление смутно напоминало то ли руку то ли голову, не то целую фигуру. Абрек чутко ощупал пальцами шероховатую поверхность, все больше убеждаясь в том, что это даже не рисунок, а нечто другое: фреска. Неведомый художник работал каким-то острым предметом, выдавливая на штукатурке чей-то профиль.

Абрек вернулся к своему лежаку. Сел, опустив, устало голову на руки. Сидел так долго, изучая извивы известки на стене. В какой-то момент ему показалось, что при особенном напряжении зрения, он начинает улавливать какие-то звуки. Прислушался, словно охотничья легавая, напрягая слух и зрение. И услышал, ясно различил чьи-то вкрадчивые шаги в коридоре. Шаги неумолимо приближались к его камере. Это не дежурный. Это кто-то другой.

-Кто?

Шаги остановились напротив. Абрек замер, покрываясь липким потом. Глянул под дверь. Полоска света под ней не шелохнулась. Абрек поднял голову и с ужасом сейчас увидел в отверстии дверного волчка красный человеческий глаз. Так они смотрели неотрывно друг на друга несколько секунд. Абрек не выдержал силы этого взгляда. Заморгал ресницами, протер влажные глаза.

И вдруг все наваждение исчезло: и красный жуткий глаз в волчке и шаги в коридоре. Но не вдруг освободился Абрек от потрясения, не сразу стряхнул с себя оцепенение.

– Галюники? – спросил сам себя, подразумевая под этим самым обыкновенные галлюцинации.

Он храбро подошел к двери. Заглянул в волчок. Потрогал дверь. Она была прочно заперта. Под дверью мирно лежала белая полоска света.

-Одиночка, сука, виновата!

Тогда Абрек решил чем-нибудь заняться. Бесцельная ходьба по камере снова привела к стене, на которой ему почудился чей-то профиль. Он принялся соскабливать известку ногтями. Появилась первая линия рисунка, намек на женскую фигуру. Заинтересованный Абрек теперь пустил в ход все ногти рук. Известь царапала кожу, забивалась под ногти, вызывая ссадины и кровь. Но он с увлечением, похожим на остервенение расчищал участок стены. И вскоре перед ним предстал заносчивый и одновременно нежный профиль красивой девушки удивительно похожей на его невесту Лолэ…

Абрек был ошеломлен увиденным, стоял не шелохнувшись и не чувствуя боли под ногтями.

 

Абрека всегда привлекала вокзальная суета. Людской гомон. Потные, озабоченные лица молодых и старых, мужчин и женщин. Радостные, кричащие, плачущие. Набитые сумки, мешки, чемоданы. Лица встречающих и провожающих. Спешащих к выходу в город, на привокзальную площадь, и штурмующих двери тамбуров вагонов – все это надо было увидеть и услышать, превратиться в зрение и слух, выбрать удобную позицию – для наблюдения за огромной человеческой массой, оказавшись во власти этой особой вокзальной круговерти. К тому же на людей действовала необычная августовская жара.

Абрек все это видел и слышал. Притулившись к стене, за дверью центрального хода, и оставаясь беспристрастным свидетелем происходящего, старался разглядеть и запомнить каждого. Он делал вид, что ему совершенно безразличен живой поток пассажиров и что ему абсолютно наплевать на все, что твориться вокруг. Ему не до этого дела! Поначалу ему казалось, что только он один наблюдает эти страсти - мордасти. Но потом заметил, через открытое окно зала ожидания, дежурного милиционера: сержант, так же как и он, исподволь изучал шумную очередь в билетную кассу. Видимо, его интересовала одна толстая женщина, которая была ужасна в тонком, просвечивающем телеса, модном платье, голенастая, грудастая, накрашенным без меры мясистым лицом. Она задыхалась от жары и давки, орудуя большим баулом в руках, мастерски тараня им людей, энергично пробивалась к выходу на перрон. Абрек видел, как сержант, устало, переступив с ноги на ногу, незаметно достал из внутреннего кармана казенного френча несколько оперативных фотокарточек, уложил в своей широкой ладони, стал разглядывать их.

А Женщина с баулом уже врезалась в другой поток людей, устремившихся к вокзальной площади. Здесь, на выходе вдруг заозиралась, кого-то высматривая.

– Ну, ты мордовия! Чо, определяешься? – крикнул прямо ей в ухо Коротышка, неловко обхватывая за могучую талию. – Чо тыквой на виду вертишь? Час тебя пасу, зараза! Ну?

– Взяла – пропела тетка, благоухая распаренным телом. – Как не взять такому кавалеру? Купейных нету. В общем поедете.

– Давай-давай! – зачастил Коротышка, отнимая у нее билеты и подводя к Абреку. – Мой друган - большой начальник. А командировка наша срочная... Вот, держи, – он сунул ей потную, мятую купюру.

– Всего-то? – вскричала разбитная женщина-посредница. – Да, ты поди сам-то очередь прошиби!

– Умри! – Коротышка сделал страшные глаза. – Вот тебе еще и давай, разворачивай корму, Сваливай...

Тетка, кажется, осталась довольна.

– Мерсите, – заулыбалась, пряча деньги в просторном лифчике. – Ах вы фитильки!..

– Дергай, подруга! – Коротышка напутственно и не без удовольствия хлопнул ее сзади.

А она, изобразив кокетство, колыхнула мощный корпус к выходу.

– Вот, Абрек, вагон - общак. Едем только до следующей станции. А там... Но смотри, друган, помни уговор – поровну!...

– А как же? – усмехнулся Абрек и посмотрел пристально на Коротышку.

– Не, я серьезно, – занервничал тот, недоверчиво уставясь в лицо Абрека. – Чо, я бык?..

Теперь, когда билеты были на руках, Абрек успокоился, и Коротышка мгновенно усек настроение старшего, позволив себе отвлечься:

– Махнем в Крым?.. Погуляем. А я бабу хочу. Настоящую. Рыжую и толстую: во! За одно и покупаемся.

Абрек, думая о своем, легонько оттолкнулся от вокзальной стены, крутанул сумкой перед глазами напарника, сказал с вызовом:

– А что? Здесь столько косых, на всех рыжих и не рыжих хватит.

– Абрек! – обрадовался Коротышка, раскидывая руки, словно обнимая воображаемую женщину. – Да, они там во! Нет. Вот такие! Не дамочки, а окорока! Берегись, чтобы сиськой не придавила! Едем, друг!..

 

Смеркалось. Абрек вернулся из далеких воспоминаний в свою камеру. Надоело торчать перед окном. К тому же гудели ноги. Вновь оглядел свою обитель: сидеть было не на чем. В ШИЗО стульев не полагалось. Опустился на влажный холодный бетон, снял с левой ноги ботинок и, толкнув, устроил его под себя. Где-то вдали прогудел басовито тепловоз. Абрек снова вспомнил подельника Коротышку, когда они убежали из подвала и уже были в пути. Пассажиры тихо спали, истомленные духотой, прижавшись к своим вещам, а взволнованному, измученному ожиданием предстоящей встречей с Лолэ, Абреку не спалось...

Железнодорожный состав, постукивая колесами о рельсы, заскрипел лениво тормозами. Стал останавливаться. Показался небольшой полустанок, окруженный деревьями. Абрек открыл глаза. Прильнул к мутному стеклу. Долго смотрел на качающийся фонарь на столбе.

– Абрек, ты чо во сне разговариваешь? – поинтересовался участливо Коротышка. Он сидел напротив: голый по пояс, с бутылкой вина в руке. Товарищ Абрека настороженно следил за ним.

– Вмажешь? – протянул початую бутылку.

Внезапный беспечный голос напарника по грабежу вернул Абрека в реальность. Это его разозлило. Увидел перед собой бутылку.

– Короткий, – сказал тихо Абрек, медленно расставляя слова. – Будет тебе и Крым и Рым. Даже рыжая девочка-пятитонка... Только ты глохни, сучонок.

– Братан… – обиделся тот и стал оправдываться. - Да, я же тоже пацан, Абрек! Да я же... Вмажь лучше.

Абрек отпил из бутылки вина. Вытер рукавом рот. И снова посмотрел в окно.

– Там за холмами, Коротышка, мои родоки...

– Ну?.. – сосед выпучил глупые глаза. – Чо из этого?

– Лолэ моя там. Лолэ...

– А как же Крым, Абрек? – испугался Коротышка. – Нас свяжут и к Хозяину. Мы так не договаривались. И деньги не поделили. Я даже спать не могу.

– Я тоже не сплю, Короткий, – заметил Абрек.

– Пасёшь? За Дина хочешь спросить, да? Дина наверное повязали, и он сдаст. Как пить дать. А Амазонка – в раю, бедолага.

– А я вот прикидываю, – заметил Абрек. – Хорошо ли мой подельник бегает?

– А я думаю вот чо, – сказал примирительно Коротышка, меняя тему разговора. – В Крыму я куплю красные плавки и попугая... Буду лежать под пальмой. Ты видел пальмы?

– Ну и что?

Коротышка заулыбался.

– Попугай мне будет орать: Коротышка – пацан! Коротышка – пацан! Хорошая мечта?

– Не-е, – покачал головой Абрек. – Попугай будет кричать: Коротышка – шнырь! Коротышка – козел, бык чертов! Эх, Короткий, вылезем из вагона, я тебе отшибу все же рога!

Сосед нахмурился. Абрек сейчас произнес самые обидные для него слова. Но он его боялся и поэтому съел все оскорбления разом.

Где-то в темноте хлопнула входная дверь. Кто-то прошел мимо них. И тогда Коротышка понял, что говорить ему с Абреком не о чем. Он шмыгнул носом и покрепче ухватился за край сумки. Они оба боялись оставить ее без присмотра.

Поезд легонько дернуло. Мимо поплыли постройки, деревья, штакетник. Исчез за краем окна фонарь. В душном вагоне снова стало темно. Колеса дробно застучали под шатким полом. Поезд набрал скорость. Его железное тело мерно раскачивалось и постанывало. Наверное, прошел час, но Абрек не спал. За окном сумерки стали отбеливать темную августовскую ночь. Стали видны телеграфные столбы, с которых слетали сонные птицы. Торопились, бежали в одном направлении жидкие перелески.

Абрек решительно толкнул Коротышку в бок.

– Проснись, чертило! Сейчас будет поворот. На малой скорости спрыгнем.

– Какой поворот? – испугался Коротышка, даже привстал. – Зачем прыгать, а?

– Тебе точно надо рога отбить! – прошипел Абрек, пробираясь к тамбуру. – Линяем из вагона. Быстро!

Абрек всерьез забеспокоился. Кажется, их выслеживают. Что-то ему не понравился мужик в длинном брезентовом плаще. Все время смотрит в их сторону.

– Да ты чо?! Да я сам порву, если что! – шипел Короткий. Но Абрек увел его дальше.

– Свое возьмешь, – успокаивал Абрек. – А сейчас делаем ноги!

Они выбрались в тамбур. Поезд действительно, притормаживал. Показался поворот. За ним, дальше за насыпью, вынырнул и пролетел мимо небольшой поселок. Абрек открыл наружную дверь. И сразу в лицо ударил резкий утренний воздух. Хотел прыгнуть, но в этот момент открылась дверь вагона. К ним бросился мужчина в плаще, схватил за горло Коротышку и стал валить на пол. Под брезентовым плащом мелькнула милицейская форма. Абрек размахнулся и ударил представителя власти ребром ладони.

– Братан, помоги! – хрипел Коротышка. – Помоги!

Абрек ударил милиционера второй раз. Тот сразу же отпустил Коротышку, переломился от боли, закачался из стороны в сторону. Абрек стал выталкивать его в открытую грохочущую дверь. Но милиционер изловчился и схватил Коротышку, потянул за собой.

– Абрек! – завизжал Коротышка, укусил милиционера. Потом пнул его на лету.

Абрек в третий раз уже спаренными в один кулак руками косым ударом оглушил преследователя, при этом он успел схватить Коротышку за шиворот, а милиционер, оказавшись без опоры, кубарем полетел под откос. Беглецы едва сами не сорвались с подножки.

– Гад! – визжал Коротышка. – Ты видел? Он что хотел наши деньги отнять?!

– Красноперый, – согласился Абрек. – Под плащом форму усёк?

Коротышка с усилием покачал головой, все еще не в силах прийти в себя.

– Доедем до станций, Абрек! – взмолился он, с ужасом наблюдая за летящей землей под колесами. – Доедем!

– Прыгай, мерин! – кричал Абрек. – На станции нас только и дожидаются!..

Коротышка заскулил, намертво схватившись в поручни. Абрек перекинул сумку через голову для надежности, спустился на последнюю ступеньку. Упругий ветер встретил его хлесткой пощечиной. Абрек прыгнул вниз.

– Страшно, боже мой! – простонал Коротышка и рванул следом за товарищем. Чудом пролетел мимо бетонного столба. Перевернулся в воздухе и застрял в каком-то кусте.

Поезд заканчивал поворот. Упруго набирал скорость. Протяжно и тоскливо завыл.

– Гад! Это опер нас зовет, – прошептал сам себе Коротышка, боясь открыть глаза. Ощупал себя.

– Короткий! Ты цел? – крикнул Абрек.

– А сумка с тобой? – спросил Коротышка. – Ты ее не потерял?

– Ах! – Абрек изобразил обморок, брякнувшись на траву. – В тамбуре оставил.

Абрек встал. Отряхнулся. Вышел на  обочину проселочной дороги.

– Да ты чо?! – вскричал дико Коротышка. – Как это “оставил”?

Коротышка вытер испачканное лицо и готов был ринуться в драку. Но увидел перед собой Абрека с сумкой на плече, успокоился разом. Повеселел.

– Здоров же ты пугать, Абрек. У меня чуть чика не съехала от страха!..

Они вышли на середину убранного хлебного поля. Вокруг ни души. Простор и тишина. Абрек задумчиво посмотрел на сумку. Потрогал ее со всех сторон. А потом, расстегнул молнию и вывалил все деньги на землю. Коротышка упал на колени, и слезы дикой радости сразу потекли по его чумазому лицу.

– Это мой Крым!.. Пальмы. Попугаи! Это все мине!.. Мине!

Абрек смотрел на Коротышку со смешанным чувством презрения и немного жалости, но вместе с тем и пониманием и даже сочувствием – счастлив человек, ну и ладно! Много ли надо вот такому  двуногому и одной извилиной во лбу? А ему, Абреку, надо значительно больше. Ему нужна Лолэ.

– Дели! – приказал он Коротышке.

Коротышка так и набросился на содержимое белой спортивной сумки. И пока он с упоением возился с пачками денег. Хрустел, шуршал ими, Абрек угрюмо наблюдал за ним.

Коротышка замер вдруг. В этом взгляде он почувствовал смертельную угрозу. Плечи его сразу размякли  и сникли. Казалось, на Коротышку разом обрушилось какое-то горе.

– Ты, чо, Абрек? – спросил он упавшим голосом, заканчивая дележ пачек. Подумал и убрал из своей кучи несколько связок. Братан, ты - настоящий пацан. Тебе полагается больше.

– А ты кто? – спросил Абрек. – Говори, подельник – убийца!

– Я? – насторожился еще больше Коротышка. – Я теперь тоже пацан... С рыжиками тоже буду…

Абрек подошел к денежной массе, легонько поворошил их ногами.

– С хрустиками, Коротышка, ты все равно бык! Понял?

Коротышка отполз назад. Взмолился:

– Абрек! Пожалей! – в его глазах мелькнул страх и отчаяние. – Братан!

Абрек не сводил задумчивого взгляда с Коротышки. Тот, сидя на земле, вконец перетрусивший, смотрел на товарища по воровскому ремеслу и ждал своей участи.

– Короткий, – глухо сказал тогда Абрек. – Бери свое и дергай...

– А ты? – обрадовался Коротышка, у него отлегло от сердца. – Поедешь туда?.. Но зачем?!

– Не твое дело.

– В поселке свяжут!

Абрек не ответил. Кажется, он уже и забыл о присутствии Коротышки. Мыслями он был там, возле Лолэ.

Коротышка не желал большего своей судьбе. Упал и сгреб в охапку деньги. Распихал их по карманам. Набил ими кепку. Покончив с этим, отошел от Абрека на безопасное расстояние. И вдруг заорал:

– Я уважал тебя, Абрек! Понял?! А теперь скажу: ты – мерин! Вот! Меринюга ты!... Из-за бабы какой-то...

Коротышка испугался собственных слов. Огляделся. Но потом вновь закричал:

– Чтоб ты сдох на своей родине!

Коротышка сорвался с места и со всех сил бросился бежать. Резко свернул с проселка влево и оказался на размытой, грязной извилистой тропке. Он скрылся в кустах лесопосадки.

Но слова Коротышки не задели Абрека. Они, словно пролетели мимо. Абрек некоторое время стоял неподвижно. Потом поднял сумку. Бросил туда свою долю денег и размеренным шагом пошел в сторону родного поселка.

 

 

Абрек устал от тяжелых воспоминаний, остановился снова перед зарешеченным окном камеры. Человеческая фигура в степи исчезла. Тогда он снова обратился к стене, которую еще недавно расчищал.

– Атас! – сказал Абрек сам себе, поцокал языком, скользя возбужденным взглядом по контурам девичьей фигуры. Выпрямился, напрягся от вспыхнувшей вдруг страсти. Даже скользнул ладонью по штанам, ощущая восставшую плоть, но тотчас застыдился, и даже испуганно оглянулся на дверь: не видит ли кто?

И вовремя остерегся. В двери загремел ключ, затем она распахнулась. Прапорщик Самосин втолкнул в камеру щуплого белобрысого парнишку, и потому как он был чем-то раздосадован, то закрыл дверь тотчас.

Абрек удивился гостю. Даже сел, где стоял на корточки.

Пристально стал его изучать. Пришелец во взгляде Абрека сразу учуял недоброе. Но после некоторых колебании он первым решил навести мосты. Шагнул на середину хаты и тоже сел на корточки, как заправский зэк.

– Салам, братан, – пропищал он надтреснутым голоском, не протягивая руки.

Поступок новенького для начала был правильным. Абрек знал: незнакомому сразу руку не подают. Сначала надо выяснить к какому воровскому сословию принадлежит собеседник. А вдруг он опущенный?

– Салам-салам, бродяга. Кто такой будешь? – ответил, усмехнувшись, Абрек. Сейчас он прикидывал в уме: из каких  будет сам новичок. Но сделал приветливые, добродушные глаза. Предлагал себя за простачка. Из этой встречи нужно будет максимально извлечь выгоду.

– Игорек буду, – ответил пришелец. – Не слыхал на зоне?

– Игорек? – удивился Абрек, что-то, смекая. – Какой такой Игорек?

– Ну, да со второго отряда...

– А-а! – как - бы, припоминая, улыбнулся снова Абрек. – Это не тот ли случаем, что ходит кентом у Банана? Слышал про такого пацана...

Игорек растерялся, мучительно припоминая Банана, да так и не припомнил. Скорее всего, на зоне такого не было. Но Игорь решил рискнуть.

– Банан? Ну, как же! Есть такой чертило, – согласился он важно.

– Как он там? – тогда полюбопытствовал Абрек, продолжая изучать сокамерника.

– Куда ему деться?.. Как все - топчет зону. – Игорек продолжал изображать заправского зека. Хотел красиво, сквозь зубы сплюнуть. Но не успел. Абрек резко огрел его звонкой оплеухой. И тотчас в ответ лучезарно улыбнулся:

– Да ты что? Забыл?.. Он же на волю откинулся! А еще втираешь. Кем в прошлой семейке был?!

Игорь оторопел от удара. Что же, поделом ему. Почему Абрек должен ему верить? Нахмурился. И с чего я взялся врать?

– Да, щеголик я, – сказал теперь он уже другим голосом, заискивающе посмотрел на Абрека. – Знаешь Ганусю?

– Да, что-то слышал про такого, – ответил Абрек. – Но щеголика его такого не знаю...

– Так вот, – начал было Игорек, но и в этот раз не успел закончить фразу, потому что Абрек хлестко врезал новую оплеуху, да так, что бледная щека сразу порозовела, а из глаз брызнули слезы.

– Щеголик, говоришь? – продолжал жестоко улыбаться Абрек.

– Да, не-е, – протянул Игорек совсем упавшим голосом. – В отряде я в основном дневалил...

– Шнырь!? – обрадовался Абрек. – А мне как раз уборщица нужна.

Игорек попробовал улыбнуться:

– Да, пожалуйста. Тряпка есть?

Но в этот миг его настигла третья затрещина. Она его почти оглоушила: сильная, звонкая и безумно обидная! Она обожгла щеку, а в ушах зазвенело. Игорь заплакал. Горькие слезы его потекли по лицу. Заплакал тихо - почти беззвучно, потому что за крик он получил бы ещё больше.

– Не бей меня, – прошептал смиренно. – Не надо...

– Так бы сразу и сказал, – согласился удовлетворенный Абрек. – Я женщин не обижаю. Чтоб рука моя отсохла!

Игорь вытер слезы, благодарно посмотрел на Абрека и прошептал:

– Спасибо...

– Спасибо потом скажешь, – улыбнулся Абрек. – Лады? Ну?

Игорь согласно кивнул головой.

– А я тебя сразу выкупил, – обрадовался Абрек. – Когда режимник хотел меня к вам в обиженку бросить. Я тебя там сразу сфотографировал. Но замечу ещё - телки ваши все смурные. Но ты ничего...

Абрек поднялся с корточек. Лег на свою нары, подложив под голову кешерь. Уже механически, помимо воли посмотрел на противоположную стену, на обнаженную деву, которая его еще волновала. Вздохнул, брезгливо переводя взгляд на Игорька. Новенький этот взгляд почувствовал. Он знал, сейчас решается его судьба: разрешит или не разрешит Абрек лечь Игорю на свои нары, и поэтому он продолжал сидеть на корточках.

– Значит, тебя на строгий отправляют? – заключил свои догадки лениво Абрек. – А за что?

Игорь некоторое время молчал. Но потом признался:

– Да, так. Хмыря одного... Не веришь?..

Игорек снова почувствовал на себе жесткий взгляд Абрека. Значит, он ему не верит. Надо ожидать худшего. Игорь встал, подошел к умывальнику. Но потом отошел от него ближе к унитазу. Сел с края. Затих...

– Стало быть, ты смелый, – продолжал размышлять вслух Абрек. – Но почему тебя ко мне в камеру бросили? А?

Игорь встрепенулся. Неопределенно развел руками.

– Вообще-то я этап строгий жду, – вздохнул тот.

Абрек закрыл глаза.

– А ты вспомни, Игорек... Я потом с тебя спрошу: зачем…

Абрек умолк. Кажется, он уснул. Но сон его был беспокойным: в голову лезли какие-то страшные, жуткие рожи с рогами. Дико хохотали ему прямо в глаза. Среди них он увидел свою Лолэ. Она плакала и отбивалась от чертей – насильников.

 

Абрек проснулся от какого-то странного бормотанья. Оглянулся. Игоря на месте не оказалось. Лежак напротив  тоже был пуст. Абрек вытянул по - гусиному шею и увидел его возле стены. Тот молился. Абрек привстал. Лицо его перекосилось в злобе. Игорь молился, направив взор на стену, на которой была изображена дева. Но Абрек решил тогда напугать парня. Он вдруг запел похожим голосом Виктора Цоя:

На теле ран не счесть!

Не легки шаги!

Лишь в груди горит Звезда-а!

Группа крови на рукаве,

Порядковый номер на рукаве!

Игорь до ужаса напугался, услышав вдруг голос мертвого поэта. Метнулся в сторону, затравленно улыбнулся, не веря еще тому, что пел сам Абрек.

– Классно я тебя напугал, а? – но искорки веселья тут же погасли. – Это ты на кого молишься, пинч?

Абрек был оскорблен. Подскочил к Игорю, но увидел, что тот уже расчистил всю стену. Это была теперь целая картина.

– Твоя работа? – спросил он.

Игорь кивнул головой:

– Это, Абрек, знаменитый библейский сюжет.

Абрек подошел поближе и увидел плачущую деву, а возле нее возлежал мужчина: он протягивал к девушке руки, прося из рук ее лепешку. Другой персонаж рисунка был юноша. Он выразительным жестом отвергал эту просьбу, а за спиной сжимал рукоять кинжала. Сверху и как бы вдали сидел старец, и он по всему не хотел вмешиваться в спор молодых людей. Таков был сюжет.

Абрек сел рядом с Игорем на корточки. Вид у него был ошалелый, он даже открыл рот.

– А я-то думал она одна, – сказал он. – А она с этими хмырями...

Игорь таинственно покачал головой:

– Они не хмыри.

– Тогда, козлы! – нахмурился Абрек. – Втроем...

Он сердито помолчал и после паузы раздосадовано добавил:

– Жалко...

– Этот старец их отец, – заметил Игорь наставительно. – Давид. А этот, что лежит, его сын Авессалом. Он попросил сестру испечь ему лепешку и покормить из своих рук. А сам насильно овладел ею.

– Трахнул сестру что ли? – удивился Абрек. – Сюда бы его, гада!

– Она посыпала голову пеплом и пожаловалась отцу. Но тот не наказал сына, потому что сын был наследником. Тогда она попросила заступиться за нее младшего брата. И он на пиру убил брата Авессалома...

– Вот как? – Абрек прицокнул языком.

– Давид тогда младшего сына изгнал из дома. Он дал обет не стричь волосы... В одной погоне он запутался волосами в ветвях дубов и погиб...

Абрек долго рассматривал картину, пытаясь понять ее смысл, больше, чем видел глазами. Он погладил свою стриженную голову. Кажется, он прочувствовал драму этой семьи.

– Получается, у каждого своя правда? – спросил Абрек. – И совесть у всех своя, отдельная?..

– Правда - она одна, – поправил его Игорь. – Понял?

– Ну, да, – Абрек сделал зловещие глаза. – У меня, правда - воровская. А у тебя – вроде она девичья... А какая же наша с тобой будет общая правда, а?

– Ты о чем? – спросил упавшим голосом Игорь.

– Да я все о том же: зачем тебя, Игорек, бросили в камеру ко мне?

Игорь молчал. Абрек настойчиво ждал ответа.

– Зачем, – повторил Абрек.

В это время в коридоре послышались шаги. Абрек встрепенулся, побледнел, но затем облегченно вздохнул: это прапорщик Самосин загремел ключами, отпирая кормушку.

Он сильно поддал ногой в дверь и приказал:

– Закрывай шконки! Живо!

Узники торопливо подняли свои нары. Прапорщик из коридора вогнал в стены штыри. Время сна, таким  образом, считалось законченным. Теперь не полежишь! Но что об этом горевать, когда наступило время завтрака. Для зеков это время тоже весьма значительное. Абрек уже крутился возле кормушки и погонял дневального:

– Хавку давай, баландёр! – кричал он в коридор. – Слышишь? А ну, Шарапов, пошевеливайся! Супчику, да потрошками! А теперь Горбатый выходи! я сказал, Горбатый! Шаг вправо шаг влево: стреляю без предупреждения!

Выходку Абрека разносчики оценили по достоинству: плеснули в миску больше гущи. Абрек остался довольным, забирая себе обе миски и хлеб тоже. Потом окошко закрылось. Шаги удалились к другим камерам.

Абрек соорудил из полотенца подобие скатерти на бетоном полу. Поставил сверху алюминиевые миски. Из игоревой порции отлил себе гущи. Хлеб его тоже конфисковал.

– Хавай, Игорек, – разрешил он ему весело. – А то ты мастак травить байки!

Игорь забрал свою полупустую миску. Отошел к унитазу. Ложка у него была без ручки. Неудобно. Но очень хотелось есть. И он быстро прикончил свой завтрак. Тщательно облизал ложку. Подумал и еще облизал дно миски.

Снова открылось окошко, вновь объявилась рожа прапорщика. Внимательно оглядев камеру, он спросил у Игоря:

– Жалобы есть?

Игорь отрицательно мотнул головой. Самосин крякнул понимающе и захлопнул кормушку. Ушел. А Абрек настороженно посмотрел на своего сокамерника.

– У тебя есть жалобы? – в свою очередь издеваясь, спросил он. Игорь опять отрицательно покачал головой.

– У меня тоже нет жалоб, – усмехнулся Абрек. Он продолжал есть медленно и чинно. Отламывал сырой хлебный мякиш, по-хозяйски сжимал его в кулаке, и лишь затем отправлял в рот. Черпал, не спеша, ложкой густые тюремные щи.

Игорь не мог придумать себе занятие. Но потом догадался, снял свою грязную рубаху, пошел к умывальнику стираться. На дне раковины выловил мыльный огрызок, намылил воротник, включил воду.

– Ты что это, Игорек? – участливо спросил Абрек, вызывая того к разговору.

– Скоро на этап, – ответил тот. – В дороге вовсе завшивеешь. Эх, баню бы...

Абрек согласился, доставая откуда-то сигарету, он тоже был не против горячей помывки. Но все - же его мысли были заняты библейской картиной, на которую он нет - да - нет поглядывал с обостренным интересом. Эта прекрасная дева, так похожая на Лолэ в окружении своих родственников необычайно волновала его. До сих пор он не мог забыть последнюю встречу с ней, до сих пор не мог себе простить, что так все получилось. При воспоминании об этом настроение портилось, хоть в петлю лезь...

 

 

Коротышка исчез в непролазной чащобе. Абрек остался один на проселочной дороге. Нет, он не был на него зол. Бог с ним, уродом! Пусть катится в свой Крым и попугаям. Человек никогда не видел пальму, что с такого возьмешь? У Абрека другие планы. Кроме счастья обладать этими несчастными деньгами, он знает другое, большее счастье: любить и быть любимым Лолэ...

Абрек встряхнул белую сумку с деньгами, перебросил через ремень, быстро зашагал в сторону родного аула.

Выйдя на просторный большак, он свернул потом на околицу. Здесь ему стали попадаться прохожие односельчане. Они с испугом узнавали Абрека. Сторонились его, стараясь скорее прошмыгнуть в первую же калитку. Значит, в ауле его помнят и не только помнят – его продолжают бояться. Это обстоятельство радовало и одновременно огорчало. Он смело шел, не таясь, центральной усадьбой и рассматривал знакомые с детства дома и сакли. Скоро он увидит дом своих стариков. А там, за пригорком, двухэтажный особняк родителей Лолэ.

Но миновать отчий дом кров он не смог, когда всего лишь на мгновенье задержавшись возле покосившейся калитки, он услышал за высоким забором женские голоса. Прильнул к щели и увидел свою мать, развешивавшей постиранное белье, рядом с ней тетку Лолэ в праздничном цветастом платке.

– Знал бы мой сын! – говорила в сердцах мать. – Вскружила бедному мальчику голову. Наобещала: а сама?.. Выходит, мой сын теперь ей не пара?..

– Ну не знаю, кто и кому обещал! – засмеялась в ответ тетка Лолэ. – Однако по обычаю я пришла вас пригласить на свадьбу нашей девочки. Разве мы можем обойти стороной соседскую саклю? Приходите.

Абрек побледнел, сменился в лице. Сегодня у Лолэ свадьба? Мысли одна страшней другой вихрились у него в голове.

Ему очень хотелось войти во двор, обнять свою старую мать, все разузнать. За родительским столом попить неторопливо чаю, но он пересилил это свое желание. Не до родственных сейчас излиянии, не до чаепития! К Лолэ, скорее, к Лолэ! пошатываясь кинулся прочь. Скорее-скорее. Вот дом Лолэ. Он пробрался на хозяйственный двор, заполненный людьми, перелез через какие-то завалы, укрылся за стеной сарая. Здесь, он немного пришел в себя. По тюремной привычке сел на корточки, закурил, мысленно обдумывая создавшееся положение. Во дворе тем временем гомонили люди: мужчины, братья, дядья колдовали над освежеванной тушей телки. Они громко и гортанно переговаривались между собой. Абрек не различал этих слов, но по их интонации: крикливой и веселой, понимал – здесь готовятся к большому торжеству.

– А где Лолэ? Лолэ где? – звонко верещали невестины тетушки.

– Девочка отдыхает, – выговаривала им строгая мать Лолэ. – Ей надо собраться с мыслями. Займитесь лучше делом, балаболки!

Абрек закурил новую сигарету. Вздохнул. Что делать? Надо срочно встретиться с Лолэ. Он уже привстал с корточек, пригнувшись собирался проникнуть в их дом, в комнату Лолэ, когда услышал за спиной шорох и осторожные шаги, а потом услышал знакомый мальчишеский ломкий голос:

– Не шевелись, Абрек!

Абрек замер. Медленно повернул голову, крепко сжимая к груди белую сумку. На ступеньках лестницы-стремянки, приставленной к стене сарая, сидел Алан, младший брат Лолэ. В руке он сжимал инкрустированный отцовский кинжал. Абрек сразу узнал этот кинжал. Он был гордостью не только их семьи, но всего аула.

– Алан? – обрадовался Абрек. – Здравствуй, младший брат...

Мальчик на приветствие не ответил. Строго, совсем по-взрослому смотрел он ему в глаза, стараясь не узнавать бывшего жениха своей сестры.

– Я пришел издалека, брат, повидаться с Лолэ, – сказал Абрек.

– Ты пришел не вовремя...

– Нет, брат, в самый раз, – усмехнулся Абрек. – Лолэ будет рада.

– Для тебя ее больше нет, Абрек, – ответил жестко Алан. – Уходи. Или я тебя убью.

Абрек открыл дорожную сумку.

– Устрой нам встречу, – сказал он, показывая деньги. Тогда я с тобой поделюсь.

Алан презрительно сузил глаза.

– Уходи.

– Ты настаиваешь, брат?

В это время из окна второго этажа послышалась тихое пение. Абрек узнал ее голос. Замер, весь напрягся, словно перед прыжком. Но вдруг медленно встал перед Аланом.

– Тогда убей, – сказал тихо и поднял на мальчика печальные глаза и даже расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – Вот сюда, бей, братишка...

   Алан продолжал молчать, стиснув зубы. Из его глаз могли вот-вот брызнуть слезы.

– Ты носил ей мои записки, – продолжил Абрек. – Значит, твой кинжал не сделает мне больно. Бей.

– Но тебе нельзя ее видеть, – в отчаянье прошептал Алан. – Отец так решил: сегодня свадьба.

– Пропусти, Алан, – горячо заговорил Абрек. – Я только поговорю с ней... А потом я уеду, куда глаза глядят. Клянусь....

Мальчик некоторое время думал, но потом спустился с лестницы.

– Ты поклялся, Абрек. Помни, – сказал он и отвел глаза.

Абрек птицей взлетел по лестнице  на крышу сарая. Здесь он, припав грудью к жухлой соломе, по-пластунски пополз к стене дома. Но надо было незаметно обогнуть угол дома, чтобы его никто не увидел со двора. Это, к счастью, удалось. Он ступил на карниз, балансируя руками и, прижимая к груди сумку, пробрался к заветному окну. Оно было не заперто на защелку, и Абрек осторожно открыл его. Сквозь прозрачную тюль, в глубине комнаты, увидел свою девушку Лолэ.

На широкой тахте лежало ее свадебное платье из белого шелка. Со спинкой стула свисал белый, словно лебединое крыло подвенечный платок с длинной атласной бахромой. Лолэ стояла к Абреку спиной. Она переодевалась. Когда освободилась от повседневной одежды, услышала шорохи. Обернулась. И чуть не вскрикнула. Онемела, пытаясь скрыть свою наготу густыми волосами. А руки, скользя по груди, застыли в трепете и страхе. Потом она хотела закричать, позвать на помощь, но голос ей не повиновался. Абрек видел, как на ее глазах появились слезы.

– Лолэ, я пришел за тобой. Бежим!

Девушка не сводила с него глаз. Она отрицательно покачала головой. Схватила с тахты свадебное платье, прижала к груди. Застеснялась…

– У меня теперь есть жених, Абрек. Так решил отец...

Абрек какие-то доли секунды медлил. С минуты на минуту в комнату мог кто-нибудь войти, и тогда ему несдобровать. А любимая вот она, рядом: протяни только руку. Он метнулся к двери, повернул в скважине ключ, схватил Лолэ и повалил ее на тахту. Навалился на нее всем телом и стал осыпать ее лицо поцелуями. В то же время, желая ее подкупить, рванул молнию своей сумки и высыпал на тахту ворох денег. Лолэ сопротивлялась. Но у нее было слишком мало сил, чтобы вырваться из его объятий. А кричать ей было нельзя. Это был ее позор. Самый страшный позор, который могла выдумать судьба.

– Нет! Нет! – шептала и молила она, отталкивая от себя его потное лицо. И вдруг оцепенела от острой, пронзающей боли.

Алан сидел под окнами сестры, в исступлении кусая губы, слышал борьбу и ее стоны. Он всхлипывал по-детски, вонзая раз за разом острие кинжала в свою ладонь. Августовский ветер рвал из окна Лолэ край белой тюлевой шторы. Но у ветра не хватало сил сорвать материю с гардин.

 

Абрек открыл глаза, окинул глазами камеру. Игорь, свернувшись калачиком, спал в своем углу.

Абрек поднялся, заложив за спину руки, стал прохаживаться по камере: пять шагов к двери и столько же к окну. И всякий раз, минуя расчищенный участок стены, невольно задерживал глаза на печальном лице девы. Она, действительно, удивительно похожа на его Лолэ. Но Лолэ осталась в прошлом, на воле. А эта библейская девушка тут, в его камере. Смотрит на Абрека с каким-то укором. Тоже ведь обесчещена.

Абрек вздохнул, повернулся к другой стене. Кажется, он уже не удивился, обнаружив и здесь следы новой картины. Подошел вплотную к стене, расковырял ногтем старую известку. Перед ним вновь стал проявляться нежный женский профиль. И в этом лице он нашел знакомые черты своей Лолэ... Узник разозлился, стал с ожесточением сдирать затирку, так, что из - под ногтей засочилась кровь. Контуры женской фигуры стали проявляться все четче и четче. Он прочел сюжет уже всей картины: разъяренная толпа забрасывала камнями бедную девушку. Она едва укрывалась от этих жестоких побоев. Но между девой и толпой стоял человек, который пытался остановить взбесившихся людей. Он, подняв высоко руку, взывал всех к совести!

Так объяснил себе смысл картины Абрек. В чем вина перед людьми этой девушки? Может быть она, как и его Лолэ, против своей воли стала грешницей?

Абрек сел на корточки, облизал окровавленные ногти. Задумался. Но загремели в двери ключи, и в окошке появилась недовольная физиономия прапорщика Самосина. Он нашел глазами Игоря и строго ему приказал:

– Выходь! На беседу.

Прапорщик сделал ударение на слове “беседа”, чтобы Абреку из этого стало понятно больше.

– Ну? Живо!

Игорь встал, торопясь, напялил на себя еще сырую рубашку. Больше всего он боялся, что его снова станут ругать, а может даже бить. Заложив за спину, почти бегом покинул камеру. Самосин, довольно усмехаясь, запер дверь. Повел Игоря к начальнику режимной части. Зачем? В этом было что-то противоестественное. И это насторожило Абрека. Впрочем, он не стал мучить себя пустыми догадками. Он был поглощен смыслом новой картины. Достал из кешеря зубную щетку, отломил ручку, и, ловко орудуя ею, стал дальше расчищать картину. За спиной плачущей девы теперь увидел горы с белоснежными вершинами. Выше гор находилось солнце. Абрек долго вглядывался в лицо человека перед толпой. Кто он? Поразила сила его взгляда, полное скорби и сострадания. Абрек даже пожалел, что рядом нет Игоря, который наверняка бы растолковал смысл картины. Но его все не было. И это было, по меньшей мере, странным.

Размышляя, о том, как вся эта библейская головоломка могла появиться в штрафном изоляторе рядовой советской тюрьмы, Абрек подошел к окну. Там, за оградой колонии, лежала стылая серая степь. Абрек снова увидел вдали человека в черном. На нем была та же хламида, на ногах сандалии, на босу ногу, а в руках он нес зеленый куст перекати-поля. Почему куст зеленый, когда вокруг зима? Кто этот человек? И человек ли он?..

-Мельмот! – обожгла сейчас догадка. Абрек вытер со лба холодную испарину, ощутил всем телом нервный озноб. “Да, это Мельмот, – снова подумал Абрек. – Он охотился за мной. Он отнял у меня Лолэ, мою свободу. Теперь хочет получит мою душу. Ну, что ж, пусть попробует и возьмет её. Мне теперь все безразлично”.

Спазм в горле перехватил дыхание при воспоминании о Лолэ. Он снова увидел себя в ее комнате.

– Бежим со мной! – сказал ей горячо он. – Нас, может быть, не найдут, Лолэ!

В ней боролись разные чувства: страх перед отцом и родственниками и сильная любовь к рисковому Абреку, страх, стыд и отчаяние.

Внизу послышались чьи-то голоса. Лолэ бессильно опустила руки:

– Беги, Абрек! Мои братья тебя убьют!..

– Но как же ты?! Нет! Ты моя, Лолэ!

Абрек схватил ее и понес к окну. Все это произошло быстро и неожиданно. Они выбрались на крышу сарая, а по лестнице спустились на землю.

Их увидел Алан. Он размахнулся, готовый вонзить в Абрека кинжал. Но тот ударил его под дых. Алан упал.

– Ты же поклялся, Абрек! – мальчик горько зарыдал.

Абрек и Лолэ бежали по скошенному полю. Увидели на обочине дороги чей-то бензовоз. Он посадил девушку в кабину. Сам сел за руль. Бензовоз, словно раненный, взвыл на больших оборотах. Рванул с места. Машина стремилась по окружной дороге, минуя аул, вырваться на автостраду. Но Лолэ заметила погоню. Из деревни уже на бешеной скорости им наперерез летел юркий “Жигуленок”. На полном ходу он развернулся и, набирая скорость, устремился навстречу. В легковушке были ее братья. Они были вооружены ружьями. Грянул выстрел. Пуля прожужжала рядом, сбив рикошетом зеркало. На сиденье посыпались осколки.

Абрек нагнул голову, сливаясь с машиной, до упора надавил на педаль газа. Автомашины неслись друг другу навстречу. Обезумевшие скаты колес тонко визжали, выбрасывая в сторону гроздья щебня.

– Что ты делаешь?! – закричала Лолэ, пытаясь вырвать из его рук руль. – Останови!

Но Абрек отбивался от нее и продолжал выжимать из бензовоза всю мощь.

В ветровое стекло со звоном впивались пули, осыпая их стеклянным крошевом. Шальная пуля попала в цистерну, и тотчас в небо ахнул громадный факел. Он как чудовищный шлейф пытался вырваться из бочки и накрыть кабину.

– Останови, Абрек, – кричала Лолэ. -Там же мои братья!

- Или Я! Или Смерть! – хрипел Абрек, из последних сил удерживая руль громадиной машины. – Я-я!..

Бензовоз врезался в “Жигули” с такой силой, что из сорвавшейся верхней крышки горловины цистерны, вздыбился вверх огненный фонтан горящего бензина. Он поднялся свечей, будто расправляя свои огненные крылья над обезумевшими людьми, сложил их веером и медленно упал сверху, разом накрыв под собой раздавленную машину.

Абрек вылетел из кабины, и, перевернувшись в воздухе, упал на обочину в полынь. Кажется, сломал руку. Но боли не почувствовал. Вскочил и бросился спасать Лолэ. Она лежала в кабине. Выхватил ее из пламени. Отнес на траву.

Девушка была мертва. Волосы слиплись на окровавленном лбу. Но глаза ее были открыты. И они смотрели теперь мимо Абрека в синее небо. Легкий степной ветер играл  с ее газовым шарфом, торопливо повязанном на шее.

Абрек услышал далекий стрекот мотоцикла. Оглянулся. Это ГАИшник во весь опор мчался навстречу. Рядом с ним в коляске сидел другой милиционер в сером брезентовом плаще. Он достал из кобуры пистолет, передернул затвор, досылая в ствол боевой патрон. Абрек подошел к лежащему на обочине мертвому брату Лолэ. Вырвал из рук бесстрашного мальчика Алана старый карабин. Изготовился встретить непрошеных гостей.

 

В коридоре Штрафного изолятора снова послышались чьи-то шаги. Кто-то крался к камере Абрека. В груди сразу холонуло, и он отнял голову от стены, посмотрел на дверь. Там, за ней кто-то прятался. Но странное дело: под дверью полоска света даже не дрогнула.

Абрек поднял глаза выше, к волчку, и снова увидел на себе  пристальный красный глаз... Это молчаливая дуэль длилась несколько секунд. Ужас сковал все тело. В камере почему-то замигал свет, а за окном, у тюремной ограды, заухала филином сигнализация. В изнеможении он закрыл глаза, а когда через некоторое время снова открыл их, красный глаз из двери исчез. В камере вновь установилась тишина. Только из крана умывальника продолжала монотонно капать вода. Абрек впал в забытье, даже не слышал, как прапорщик Самосин привел в камеру Игоря.

Замордованный “беседой”, издевательствами со стороны начальника режимной части, Игорь, войдя в камеру, первым делом посмотрел на Абрека. Тот, казалось, спал, прислонясь к стене, а за его спиной он увидел расчищенную вторую картину. Игорь сел рядом.

Абрек пришел в себя и едва выговорил:

– Кто Она? Ты знаешь? Она тоже похожа на мою Лолэ...

– Лолэ! – переспросил Игорь. – Кто такая: Лолэ?

Абрек помолчал.

– Лолэ – это значит: тюльпан.

Игорь встал. Посмотрел в окно и увидел ту же самую стылую даль, мертвую пустыню. Лишь с краю, сквозь мрачные тучи пробивался багровый закат.

– Тюльпаны живут весной, – сказал Игорь, раздумывая о чем -то своем. – А зимой их не бывает. Зимой они не живут....

Игорь вздрогнул от дикого крика Абрека. Тот взвился как тигр. Бросился на Игоря. Ударил сильно кулаком.

– Живут! Жи-вут тюльпаны зимой!... Понял?!

Слабенький Игорек упал на пол. Абрек навалился на него сверху. Они покатились в борьбе по полу, стуча сапогами.

Абрек тянулся к его горлу.

– Они всегда жи-вут! По-нял?! – визжал Абрек.

Но вдруг Абрек разом сник. Будто не Игорь, а он сам задыхался от удушения. Разжал пальцы и повалился набок, потерял сознание.

А Игорь, хрипя, с трудом поднялся на ноги. Упал, но все же дополз до умывальника. Включил воду, сунул под ледяную струю горячую голову.

Осознав причину буйства Абрека, Игорь вернулся к товарищу по камере. Он принес ему в пригоршне воды.

 

 

Игорь с Таней сидели в высокой траве. Он держал на раскрытой ладони красную с черными пятнышками божью коровку. – Ну? – усмехнулся он, подбрасывая ее вверх. – Лети, что ли... Таня, склонив по-детски голову набок, пела ей песенку:

– Божья коровка,

Полети на небо.

Там тебя ждут

Маленькие детки...

Игорь сейчас был несказанно рад, что рядом сидит Таня. Но какая-то робость его все же сковывала. Наверно, оттого, что сидели они очень близко друг к другу.

Таня неожиданно оборвала пение, засмеялась, заливаясь звонким колокольчиком, наклоняясь к нему. Игорь увидел под оголившимся сарафаном  белую ее грудь. Застыдился вмиг, покраснел. А она, не замечая его взгляда, дула ему в ладонь, принуждая насекомое улететь. Божья коровка, наконец, расправила крылья и взмыла в небо. Таня заметила возбужденный взгляд Игоря. Сразу сделала строгие глаза.

– Ты куда смотришь? – певуче спросила его, поправляя сбившийся сарафан.

– Никуда, – еще больше смутился он.

– Ты должен смотреть только в небо, – засмеялась девушка. – Бог сидит высоко, видит он далеко. Понял?

– Почему? – обиделся Игорь.

– Потому что ты – божий человечек! – захохотала Таня.

– А тебе куда надо смотреть?

– А мне надо смотреть, – она привстала, выглядывая из травы. А мне нравиться смотреть на вожаков!

– Вожаки в стаде, – еще больше обиделся Игорь.

Таня хмыкнула такому примитивному сравнению.

На опушке показалась шумная компания. Это были ребята из их деревни.

– Та-ня! – кричали они хором. – Тать-я-на!

Впереди этой шумной компании, вооруженной граблями и вилами, шел коренастый и розовощекий комсорг Агапов. Ребята из молодежной бригады дружно пели:

– А нам не страшен.

Ни девятый вал,

Ни полюс вечной мерзлоты!

А мы – ребята!

А мы – ребята!

Семидесятой широты!..

Таня побежала к ним совершенно забыв об Игорьке. И он поплелся за ней следом. Таня взяла Агапова за ручку. Он был выше ее на голову, широкоплечий. Наклонился к ней, и словно дирижер, взмахнул рукой. Агапов любил махать руками. Ребята уже ушли далеко вперед. Игорь не захотел их догонять. Он шел один в деревню.

Так он минул поле, вышел на пыльный большак. Увидел: Тани среди ребят нет. Агапов тоже куда-то исчез. Игорь остановился, сложил ладони рупором и закричал:

– Та-ня!..

Но девушка ему не отозвалась. Игорь постоял некоторое время, прислушиваясь. Но потом решил идти в деревню через овраги. Вошел в рощу, взобрался на пригорок, и невольно залюбовался стройными березками. Прислушался к их шелесту листвы. Но сквозь легкие теплые порывы ветра различил чьи-то голоса. Повернул голову и обомлел: В траве в объятиях Агапова, лежала Татьяна. Они были так заняты друг другом, что не видели рядом Игоря.

Игорю стало не по себе. Он застыдился того, что увидел. Бросился бежать, не разбирая дороги. Оказался у околицы, деревни. И лишь теперь замедлил шаги и услышал мерный звон церковного колокола. К сельскому храму шли местные богомолки. Они пели что-то заунывное и тоскливое. В их руках сверкал золоченный крест. В мерный такт покачивались ризы и хоругви. Игорь, повинуясь какой-то неведомой силе, пошел следом за ними.

И грянул сверху, из под самого купола храма, будто с самых небес, строгий хор мужских голосов. Он торжественно спускался ниже и ниже, раздвигая собой дрему церковного оцепенения, пропитанного сладковатым дымом ладана и догорающей восковой свечи, во всей своей полнозвучности и красоты, достиг наконец слуха и сердца Игоря.

Он стоял на коленях и смотрел на бога, нарисованного на стене местным живописцем.

– Господи! – вырвалась из его груди, и он почти закричал. – Почему ты именно мне послал столько мук?! Почему ты молчишь? О, Господи!

Голос юноши потерялся где-то под куполом церкви. Бог молчал, пристально разглядывая перед собой коленопреклонного солдата, без погон, босого. Иисус держал у самого лица вытянутые два пальца правой руки и безмолвно внимал голосам хора. Вроде бы ему нет дела до мирских страстей. Но Игорь знал, что это не так. Он видел и чувствовал в скорбном и покойном взгляде Христа сострадание,  и даже жалость и понуждение к смирению. Значит, он его слышит. Значит, он знает о горе Игоря. Солдат медленно встал и вышел из церкви.

Через полчаса он оказался на краю пустынной проселочной дороги, раскатанной автомобильными шинами. Игорь брел по ней и вскоре вышел на пригорок, открылась панорама родной деревни. Серые рубленные дома под тесовыми крышами жались один к другому. Левым краем деревня упиралась в березовую рощу. Справа тихо лилась речка. Игорь стоял на пригорке и с трепетом узнавал родные места.

 

Грустно стало Игорю от далеких воспоминаний, но обморок Абрека вернул его к действительности. Он еще набрал в пригоршни холодной воды из под крана, осторожно понес ее к неподвижному Абреку. Бережно омыл его лицо, разглаживая пальцами судорожные морщины на горячем лбу.

– Абрек... Абрек, ты слышишь?

Тот с трудом разлепил веки, уставившись бессмысленным взором в потолок. Затем он перевел взгляд на Игорька.

– Тебе лучше?

Абрек и на этот раз отмолчался, думая о чем-то. Потом повернулся к стене ближе и глухо спросил:

– Они за что ее?

Игорь тоже посмотрел на картину, на которой разъяренная толпа забрасывала камнями молодую женщину. Вид у нее был скорбный, кающийся.

– За грехи, Абрек... За прелюбодеяние...

– А он, кто? – Абрек указал глазами на того, кто стоял между грешницей и толпой.

– Иисус, – тихо ответил Игорь. – Он всем им сказал: если из вас кто без греха, первый брось в меня камень!

Абрек смотрел на своего сокамерника широко раскрытыми глазами. В них был немой вопрос.

– И никто из толпы не осмелился после этих слов бросить камень в Бога, – закончил Игорь.

Абрек молчал.

– Так он же Бог, – заметил Абрек. – А если просто человек, не только бросят камень, но и...

– О чем ты? – Игорь укрыл его своим бушлатом.

Но Абрек продолжал хранить молчание, и он долго молчал на этот раз.

– Понимаешь, Игорек, – наконец заговорил он. – Я ведь гордился собой. Даже повязку СПП не одел... Думал: на воле буду в законе. А стал вне закона… От меня, как от бешеного пса, шарахаются. Вспомнить жутко... А ты?

Он пристально посмотрел на Игорька, даже привстал на локтях, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Что ты, святой человек, потерял в этой помойной яме?

– Я? – переспросил Игорь, часто заморгал белесыми ресницами, ошеломленный тем, что к нему проявили интерес как человеку.

– Я сам не ведаю, что произошло здесь. Видно бес попутал....

– А зачем из Армии бежал? Ну и молился бы себе, сколько влезет втихаря. Дотянул бы до дембеля.

Игорь пожал плечами, но потом не утерпел и ответил:

– Нас бросили на Кавказ. В первый день напоролись на засаду. Один чеченец в упор расстрелял наш взвод. Но у него вдруг заел автомат. А я не мог в него выстрелить...

– Почему? – Абрек наполнялся раздражением. – Он же убил твоих товарищей. Он – враг твой?

Игорь снова вздохнул.

– Он, Абрек - человек...

– Да... – Абрек был удивлен рассказом Игоря. Но он все равно хотел докопаться до истины его христианского упрямства. – А может, ты святошей захотел заделаться, а?

Игорь ему не ответил. Абрек стал продолжать рассуждать вслух:

– Я, бродяга, хотел в законе пожить. А ты, выходит, свой хлеб придумал? Главное, за чужой счет – и ты, и я...

– Страдания – благо, – заметил Игорь.

– Бла-го! – зло передразнил Абрек. – Благо – это если свобода, понял?

– На воле ты тоже не свободен, – настойчиво продолжал Игорь. – Все, что человек творит, подсудно только совести и Богу... Бог – он всему судья.

Абрек, искренне удивленный таким заявлением, надолго уставился на него.

– Да не верю я твоему Богу! – вдруг закричал он. – Не верю! Меня судья судила. А ей народные заседатели поддакивали!

– Свой суд – страшней, – тихо, но убежденно прошептал Игорь.

Абрек отвернулся, и снова который раз увидел знакомую картину на стене: фигуру девы, забрасываемой камнями, и Бога, призывающего обывателей остановиться.

– А это мое дело, – буркнул Абрек. – Судить или миловать себя...

Игорь не отзывался, он закрыл глаза, сидел тихо и неподвижно.

 

С пригорка Игорь смотрел и не мог налюбоваться на свою деревянную деревню, причудливо разбросанную на холме, на леса вокруг нее, что-то вечное, нежное и печальное было в этом пейзаже, в серых потемневших срубах от времени, палисадниках, кладбищенской рощи, покосившемся колодезе под навесом.

Не выдержав, он сделал первый шаг навстречу своей Родине, а потом сорвался с места и побежал. Там, возле дома с резными наличниками, ему показалось, стояла у забора его мама.

– Ма-ма! – крикнул Игорь. – Мамочка!

Крутой склон понес его все быстрее и быстрее. И он, в конце концов, не удержался на ногах, упал в мокрую от росы траву и покатился вниз как в детстве. Перевернулся на спину и так он лежал некоторое время, утопая всем своим существом в бездонном синем небе. Но вдруг его привлек какой-то шум. Оглянулся и с удивлением заметил, что это вовсе не его родная деревня, а совершенно незнакомый какой-то населенный пункт. И со всех сторон к нему бегут вооруженные солдаты. Это был военный патруль. Игорь проворно вскочил на ноги и бросился бежать в лес. Рванул то в одну сторону, то в другую. Но его окружали. Игорь бежал из последних сил, не зная, что впереди его ждет засада. Это была охота за дезертиром.

Он вламывался в чащобу, чтобы там укрыться от преследователей. Он уже терял сознание, задыхался от бешеного темпа...

 

Игорь испуганно открыл глаза  и увидел над собой склоненного Абрека, на его лице было недоумение и желание чем-нибудь помочь.

– Игорек, вставай, – негромко позвал он его. – Вставай, братан...

Он помог ему подняться с пола, отвел слабого, не владеющего своим телом, на лежак напротив.

– На шконку падай, бродяга... Жив?

Игорь настороженно следил за движениями Абрека. С какой стати ему такая честь и внимание? Но Абрек сейчас искренне жалел сокамерника. Он удобно уложил его на нары, которую дежурный недавно им отстегнул. Укрыл бушлатом.

– Покемарь дэцел, – сказал он и отошел к окну. – Тебе когда на этап, Игорь?

Игорь пожал плечами. Он не знал, когда его отправят этапом на строгий режим. Абрек снова уставился в стылую степную даль, пытаясь что-то там разглядеть.

– Знаешь, зачем меня бросили к тебе в камеру? – спросил Игорь.

– Кумовать, – ответил, не задумываясь Абрек.

– Нет, – покачал головой Игорь. – Чтобы ты меня....

Абрек обернулся.

– А я чтобы заорал  в нужный момент. А потом написал на тебя заяву, – выдохнул Игорь. Тогда тебя отправят на раскрутку и долой на другой режим....

– Зачем? – удивился Абрек, присаживаясь на корточки.

– Ты, Абрек, в СПП не вступил, – пояснил Игорь. – Выходит: отрицало. Тебя, как плохой пример, бояться выпускать в жилую зону.

– Выходит я черный человек?  – усмехнулся Абрек.

– Мы все в черном...

– Не-е, – покачал головой Абрек. – просто нам с Дином не повезло. Ему выпало две крести, а мне валет и пики...

Абрек усмехнулся, вспомнив глупую рожу Дина, но потом спросил Игоря:

– Тебе не встречался здесь один хмырь в черной рубахе?

Игорь покачал головой.

– А его часто вижу, – задумчиво продолжал Абрек. – Волосы у него до плеч... Ноги босые. А  в руках у него какой-то куст зеленый. Как, знаешь, перекати-поле... Мельмота знаешь?

-У каждого из нас свой Мельмот, – подумал Игорь со вздохом, вспоминая подлого Агапова.

 

 

Игорь бежал сквозь белый березовый лес. Ветви деревьев больно хлестали его по рукам и лицу. Но он терпел эту боль. Патруль, преследовавший сзади, прилично отстал, потому что солдаты не знали здешнего леса. Но какой-то рослый, большой человек в гражданском все же настигал Игоря. Вот-вот догонит и схватит его за шиворот. Сначала Игорь его не узнал. Но позже, когда гражданский приблизился к нему уже за самой спиной, издавая воинственный клич, Игорь оглянулся и разглядел, узнал, наконец, человека в черной кожаной куртке.

Это был Агапов, председатель поселкового совета, местный сердцеед по женской части, любивший к месту и без места, размахивать руками.

– Стой! – кричал, задыхаясь, Агапов и рубил наотмашь упругие ветви деревьев. – Игорь, стой! Я приказываю!

Но тот и не думал слушаться его советов, впереди показался ручей, через который был переброшен мостик – узкая в трещинах серая доска. Игорь перебрался через мост на другую сторону. Ногой столкнул доску в воду.

– Стой, гад! – кричал Агапов, норовясь поймать уплывающую доску. – Все равно изловлю, паршивец!

Он так и не поймал доску, она уплыла на середину ручья. Игорь быстро пошел вниз по течению, стараясь оторваться преследования, но и от Агапова тоже.

– Ты почему из Армии сбежал? – крикнул он Игорю, стараясь не отстать. – А как мы вас проводили? С музыкой! Митинг устроили.

– Мне служить вера не велит, – ответил Игорь.

– Отца, мать, религиозная душа, опозорил! – разъярялся Агапов. Страна тебя счастливым хочет сделать, а ты?!

– Это ты, Агапов, страна-то? – зло сказал Игорь.

– А кто я? – Агапов внезапно прыгнул в воду, и, размахивая руками, сильно выталкивая из воды колени, разбрызгивая воду, схватил уплывающую доску и запустил ее в Игоря. Игорь поскользнулся и упал.  – А я  и есть твоя могучая страна! Я власть в этой стране, щенок!

Агапов вылез из воды и схватил Игоря за шиворот. Навалился сверху, подмял мальчишку под себя.

 

 

Игорь проснулся, от того что в коридоре послышались шаги, а потом громкие окрики.

– Подъем! Закрывайте нары! Живо!..

Абрек был уже на ногах, пристегивая к стене свой лежак. Игорь тоже закрыл свое спальное место.

Заскрипела и потом отвалилась кормушка. Дневальные разносили завтрак. Абрек погонял их радостными возгласами. Он расстелил полотенце на полу. Поставил рядом две миски. Разложил хлеб и ложки.

– Садись, Игорек, – пригласил он его.

Игорь с опаской подсел к еде, взял ложку.

В это время в кормушке появилась удивленная рожа прапорщика Самосина. Увидев их вместе рядышком он разинул рот.

– Э-э... – промычал он. – Жалобы есть?

Игорь отрицательно покачал головой. Абрек даже не удосужил прапорщика взглядом. Будто не видел его, он был занят своей кашей.

– Жалоб нету, – повторил Игорь Самосину.

– Ну-ну, – согласился покорно прапорщик, усмехаясь, захлопывая окошко. И закончил уже за дверью. – В этом деле главное: не забеременеть...

Абрек закончил завтрак. Свернул и спрятал в кешерь полотенце. Дождался терпеливо когда Игорь справится со своей миской.

– Ты знаешь кто такой Мельмот?

– Мельмот? – Игорь удивился вопросу.

Абрек забился в свой угол и пояснил с некоторой робостью. – Говорят, в этой хате такой пацан парился... А кликуха его – Мельмот...

Абрек, оглядывая свою камеру, привычно вздохнул.

– Мельмот сидел здесь? – сдерживая улыбку, переспросил Игорь.

– Ну, да, – подтвердил Абрек, закуривая. – Поэтому и камера эта называется конечная...

Игорь некоторое время молчал, что-то припоминая. Он вспомнил из литературы этот зловещий персонаж.

– Я читал об одном Мельмоте. Только тот жил в 18 веке. Еще во времена инквизиции....

– Вот-вот, – обрадовался Абрек. В этой хате его и пытали. Он умер, а душа его где-то рядом здесь бродит, тоскует....

– Ты что? Какая в нашей стране инквизиция. И вообще, эту зону когда построили? Наверное, в 30 года, при Сталине...

Абрек был поражен ученостью Игоря. Он почтительно молчал.

– Кто же он тогда?

Игорь обратил внимание на картину выцарапанную на стене. Он еще раз внимательно вгляделся в его сюжет: плачущая дева, а рядом возлежит Авессалом и ему пришли на память истории о Мельмоте.

– Мельмот был сначала человеком, но потом стал его тенью. Он так разочаровался в жизни, что объявил всему миру войну. Он сказал, что всё на свете есть Зло. И любовь – тоже... А ты, Абрек, как считаешь?

Абрек нахмурился, затрудняясь с ответом, хотя было ясно, что это чувство было ему ведомо. Была в его непутевой жизни – любовь. Была! Да и сейчас, не она ли его так мучает? Терзает его душу, что порой становится жутко и невыносимо.

– Ну и что?

Игорь видел, что Абрек маскирует свое настоящее настроение, поэтому резанул сокамерника  по самому живому.

– Он сказал, что докажет: любовь – Зло!

Абрек вздрогнул. Ему сейчас показалось, что под дверью их камеры промелькнуло, промаячило какое-то существо и узкая полоска света там дрогнула. Осторожно Абрек посмотрел выше, на дверной волчок, но он был пуст. Тогда он успокоился и спросил:

– Почему Зло?

– Один монах, – начал свой таинственный рассказ Игорь. – Полюбил девушку. Но жениться на ней он не мог, потому что дал обет служить Богу. Но любовь их была такой сильной, что они забыли про данный обет и бежали в пустыню. Но их все равно поймали и бросили в темницу. Влюбленные сидели в камере обнявшись и говорили друг другу, что любят. А Мельмот все это время стоял под дверью и смотрел в глазок.

Абрек смутился, посмотрел украдкой на дверь, но Игорь продолжал свой рассказ.

– Первой умерла девушка. Монах тот долго плакал и страдал. Но в его душу стала вползать голодная смерть... Она сначала отняла у него разум. А потом...

Игорь почему-то умолк.

– Что же было потом? – спросил в нетерпении Абрек.

– Потом? Смерть наслала на бедного юношу жуткую жажду. И он, обезумев от нее, перегрыз вену у девушки. Стал пить ее кровь. Мельмот тогда позвал людей. Открыл камеру и сказал всем: вот она ваша Любовь!

Абрек вскочил на ноги. Рассказ Игоря его сейчас ошеломил и он быстро стал ходить по камере взад - вперед. Но каждый раз, меряя камеру взволнованными шагами, не спуская глаз со стены, переходя из одного угла в другой, он всегда видел на себе взоры то плачущей девы и Авессалома, то блудницы, то Иисуса, поднявшего правую руку в предостережении. Абрек каждый раз не мог побороть в себе чувство какой-то великой, космической несправедливости.

– Козлы! – закричал Абрек, обращаясь к Игорю. Да что они там вообще понимают в этом деле?

Игорь угрюмо молчал.

– Я тебя спрашиваю! – громче заорал Абрек, подскочив к испуганному парню. Почему она – Зло?!

– Потому что ее нет на свете, – тихо ответил Игорь и выдержал свирепый взгляд Абрека.

Но этот молчаливый поединок взглядов длился какие-то доли секунды. И Абрек тотчас огрел его оглушительной пощечиной.

– А ну, повтори?! – наступал он на юношу. Кажется, с ним начиналась истерика. – Повтори, говорю!

И все же силы Игорю дал сейчас почти забытое воспоминание о Тане, и он впервые смело посмотрел на Абрека. Выдержал этот взгляд сильного и жестокого удава. Пусть он меня убьет или покалечит, говорит упрямо мозг Игорю.

– Нет ее, Абрек, этой любви. Вот и все!

– А что тогда есть на этой проклятой земле?! – взвился Абрек, в ярости сжимая жилистые кулаки. – Если даже ее нет?!

– Один Бог остался, – прошептал Игорь. Кажется, он тоже сейчас дошел до высшей точки эмоционального экстаза. Из его синих глаз выкатились две беззвучные слезинки. – Других я не вижу...

Абрек отошел к окну, вновь уставившись в бесконечную стылую даль. Игорь прислонил усталую свою голову к стене, на которой ими был обнаружен рисунок. Грязной ладошкой Игорь закрыл глаза коварного Авессалома.

Абрек устал смотреть в окно. Хотел отвернуться, как вдруг заметил на кромке горизонта серую вереницу автомашин. В зону шел очередной этап. Игорек тоже прильнул к окну. Надо же какая радость, говорил их вид. Идет этап! Значит, скоро дорога и это так интересно увидеть краешком глаз волю.

Машины мерно покачиваясь на разбитых ухабах уже вползали в конверт, так называемый отстойник для вновь прибывших. За последним автозаком закрылись железные ворота.

– Дождался! – сказал с искренней завистью Абрек. – Все же не сидеть сиднем. Прокатишься.

Игорь тоже радостно улыбался. Начал нехитрые свои сборы в дорогу. А какие у зека сборы? Он перевязал тесьмой горловину мешка-кешеря, приткнул его у двери и сел на него сверху, замер внутренне на чем-то сосредоточившись.

Абрек подошел к нему, сел на корточки напротив, опустил свою руку на его плечо.

– Ты, это... – сказал он. – На строгом скажи братве: мол, так и так, был беспределом опущен. Но хочу жить человеком. Скажи, Абрек меня поднял. А раз поднял, ответ за тебя согласен держать. Понял?

Игорь кивнул головой. Улыбка у него получилась печальной. Не зная, что еще сказать на прощание, Абрек вяло тихонько поцокал языком, сидя перед Игорем на корточках. Они оба сейчас решили помолчать. В этом солидарном молчании был большой смысл и понимание двух одиночеств. У человека в заключении есть такой день, когда он прощает всех, но никогда не прощает самого себя. Сегодня у них был  именно этот день.

В коридоре заухали тяжелые двери, а потом застучали сапоги конвоиров.

– На этап! – крикнул прапорщик Самосин.

Игорь встал бодро, поднял свой кешерь и даже не взглянув на Абрека, перешагнул через порог камеры.

Шаги этапа стали затихать. В коридоре воцарилась тишина, какая бывает только в тюрьме. Но Абрек продолжал сидеть на полу посреди камеры, но вот он услышал шум за окном, оживился, бросился  к решке. Увидел темный двор, просторный плац, всякие хозяйственные постройки. Нашел взглядом Игоря и прапорщика Самосина, идущих к машине.

Абрек закричал:

– Игорек!

Тот, кажется, его услышал. Он поднял голову. Может быть, и Самосин угадал этот момент и не стал гнать зека взашей да пинками, а лишь подтолкнул Игоря вперед.

– Игорек! – закричал еще громче Абрек, прислушался к своему голосу, который забился эхом среди серых стен. – Если не поверят скажи: Абрек – ответчик! Скажи, человеком хочу быть на зоне!.. А на воле тебе твой Бог скажет как дальше!..

Абрек сильно закашлялся от крика. Простуженное горло защипало, и он не мог больше громко говорить. Он снова сунул голову в проем решетки, но уже потерял из виду Игоря. Этап рассаживали по машинам. Лаяли свирепые собаки. Серая масса осужденных текла и текла в машинам. Конвоиры с лязгом закрывали двери. Автозаки завели моторы, фырча сизым дымом под колесами, медленно стали выползать из конверта.

Абрек долго смотрел вслед ушедшему этапу. Стоял возле окна, провожая взглядом исчезающие на горизонте серые грузовики. И они, наконец, растворились в белесом тумане.

Степь снова стала пустынной. Стылый ветер продолжал гнать легкую поземку. Абрек замерз и устал смотреть в окно. Медленно опустился тут же на корточки. Прижал  к холодной стене под подоконником свой стриженный лоб. Думая о своем, погладил рукой шершавую стену. И его ладонь что-то почувствовала под толстым слоем известки. Он сковырнул кусочек, но поранил пальцы. Из - под ногтя засочилась кровь. Тогда он достал из кармана огрызок зубной щетки и пустил ее в дело. Расчистка стены ускорилась. Перед ним медленно прояснялся вновь знакомый профиль девушки, удивительно похожей на погибшую Лолэ. Она была так на нее похожа, что вновь защемило сердце. Она была с ним рядом, и ему казалось, что вот сейчас он коснется ее тела и ощутит знакомое ее тепло. Абрек застонал и закачался из стороны в сторону. Стена нехотя и медленно раскрывала перед ним свою третью, видимо, последнюю тайну. Это был центральный сюжет всего триптиха. Теперь Абрек видел уже всю фигуру умирающей девушки и склоненного над ней молодого монаха...

Абрек теперь расчищал то место, где навечно соединялись их руки. И увидел то, чего больше всего он боялся: монах с лицом искаженным жуткой страсти, пил из ее вен кровь....

Значит, Игорь прав! Значит, это и есть кровожадный, всесильный и непобедимый Мельмот! Он – Зло! И он, Мельмот, зовет и призывает к ответу его, Абрека!

Он встал, шатаясь плохо соображая. Вытер холодную испарину со лба. Картина Мельмота его ошеломила: заскребло, засаднило в груди. Как будто там кончился воздух, кончилось дыхание. Он качнулся в последний раз, пытаясь устоять на ногах, но не смог и упал без сознания...

Абрек очнулся поздно ночью. Он лежал на спине и никак не мог уяснить причину странного шума за решеткой. У ограды “ухала” сигнализация. Потом он услышал чьи-то крадущиеся шаги. Абрек повернул голову, и вдруг полоска света под дверью дрогнула, а в волчке появился чей-то красный глаз. Абрека забил озноб, он привстал на локтях, посмотрел в окно и в это время перед ним в зрение уместились все три картины на стенах. Они источали какой-то таинственный свет. Справа - стояла плачущая дева и подле ее ног лежал обнаженный Авессалом, справа - разъяренная толпа с упоением бросала камни - град камней в Блудницу. А на центральной стене, под подоконником, находилась главная картина триптиха: монах жадно пил кровь из вены девушки...

– Не-ет! – вырвался из его груди ужасный вопль. –Не-ет!..

…Было утро, когда Абрек снова пришел в себя. Он с трудом разлепил веки и увидел над собой склоненные лица. Это были прапорщик Самосин и военврач в белом халате. За ними прямо стоял начальник режимной части.

Абрек сделали укол. Врач спрятал шприц и, покачав головой, сказал начальнику режима:

–Осужденного здесь оставлять нельзя. У него пограничное состояние.

– Так, что? – спросил Самосин. – В санчасть, товарищ, полковник?

Абрек поставили на ноги, но его покачивало. Он смотрел присутствующих пустым взглядом.

– Какая еще санчасть! – рассердился начальник режимной части. – Барышня он что ли? Калечить других они мастера... Давай, Самосин его в отряд. Там присмотрят.

Самосин согласно кивнул головой. Сунул Абреку под мышку его кешерь, помог выйти из камеры. А потом повел его длинным коридором штрафного изолятора.

– Ну и ладно, – буркнул он ворчливо, но без злобы. – В отряде, Самаев, будешь как все... Главное – что? Главное – что потом будет. Понял?

Абрек ему не ответил, потому что дело зека не языком молоть, а помалкивать. Они вышли из здания, и в лицо ударил резкий, морозный воздух. Абрек тотчас озяб, поежился. И остановился, закрыв глаза. Яркий свет, отражаемый на белым снегом, его ослепил.

– Что? Плохо? – спросил участливо прапорщик. Ему, действительно, было жалко парня.

– Нет, Самося, – прошептал бледными губами Абрек. – Знаешь, хорошо... Нет. Ты этого, наверное, не знаешь...

Прапорщик молчал. Он даже не обиделся сейчас на Абрека за то, что его назвал Самосей. Полегчало человеку, ну и ладно.

– Ты меня дальше не провожай, – снова прошептал Абрек. – Ладно? Я сам...

– Ну-ну, – согласился Самосин, поджав губу. – Попробуй.

Абрек решительно пошел вперед. Ему надо было пройти большое пространство от здания ШИЗО до дверей жилой зоны, где находились отряды. Осторожно ступая разбитыми сапогами по чистому утреннему снегу, он вышел на середину пустой площадки. Оглянулся на цепочку собственных следов. Вокруг других следов не было: справа и слева искрился чистый девственный снег. Потом Абрек посмотрел вперед. Там, за запретной полосой он увидел совсем близко Мельмота. Он стоял за колючей проволокой в своей черной рванной хламиде, босой и с зеленым кустом перекати-поля в озябших руках.

Их глаза встретились. Но Абрек не испугался этого пристального взгляда. Он выдержал его и тихо сказал ему:

– Отпусти меня. Слышишь?..

Мельмот находился от Абрека далеко и, наверно, не расслышал просьбы. Поэтому он не ответил.

– Отпусти! – крикнул Абрек. – Ты слышишь меня?!

Мельмот не шелохнулся, продолжая стоять там, за колючей проволочной оградой.

– Отпусти! – заорал тогда Абрек, в ярости сжимая кулаки.

Но Мельмот продолжал молчать.

И Абрек тогда взорвался. Бросил свой кешерь, и побежал на запретную полосу.

На вышке его заметил часовой. Всполошился и что-то закричал, а потом ударил из автомата в воздух короткую очередь.

Но Абрек не слышал грозного окрика, не услышал тявкающего стрекота автомата.

 Одним махом перелетел он через первое ограждение и, помедлив лишь только на долю секунды, ступил на сетку-  паутинку, расстеленную на контрольной полосе.

Сетка взвилась, но Абрек чудом ее проскочил. Отчаянно рванулся вперед и успел выскользнуть из ее хищных объятий. Прыгнул на вспаханную полосу.

– От-пус-ти! – закричал он из последних сил. – Слышишь?!

Мельмот стоял совсем рядом - за проволокой. Он молча наблюдал за обезумевшим Абреком.

– Отпусти! – прошептал Абрек, теперь находясь от него совсем рядом.

Мельмот продолжал молчать. Но вдруг он протянул Абреку продрогший серо-зеленный куст перекати-поля.

Теперь Абрек понял - Мельмот его никогда не отпустит. Абрек решил смириться. Он тоже протянул свой руки вперед и навстречу.

Их руки не встретились - Абрек схватил мертвой хваткой провода под высоким электрическим напряжением...