Севера
1
Николай Гумилёв называл свою поэзию
Музой Дальних Странствий.
Я помню ночь, как черную наяду,
В морях под знаком Южного Креста.
Я плыл на юг; могучих волн громаду
Взрывали мощно лопасти винта,
И встречные суда, очей отраду,
Брала почти мгновенно темнота.
Николай Гумилев
В далекой Абиссинии,
надеюсь, небо синее.
А здесь у нас, а здесь у нас,
сплошной здесь «аут» и «атас».
Волна легко кренит строку.
Стихи рисуются в дугу.
Над ними пялится звезда,
отнюдь не Южного Креста.
Глядит она на лепку букв,
как будто в буквах ищет звук.
Но кто звезде понятье дал –
какие буквы он писал?
И я не буду «Мудрой Крохой».
Иди, звезда, своей дорогой!
Иначе из нехитрых слов
ты все поймешь про НЛО.
«Тарелка», да, из-под воды
вспорхнула и туды-сюды.
Над нашим танкером скользнула,
к эсминцу «Смелому» прильнула.
И, помигав для куража,
пошла сквозь небо, не спеша.
Эсминец пушку вмиг нацелил.
Стрелять стрельнул он с тряской в теле.
Но выстрел был плохого сорта –
снаряд упал вблизи от борта.
А мы глазели, мы глазели,
но очень умно – мимо цели.
Поскольку вскоре под расписку
твердить пришлось, что эту «миску»
мы не видали зрячим оком.
Иначе – выявиться лохом,
сменить каюту на клетушку
в ближайшей к Амдерме «психушке».
О, нет, к таким делам бунтарским
мы не готовы в море Карском.
По курсу – норд, стаканы – чок,
а мы в рот водку, и молчок!
«Тарелки» – здесь, «тарелки» – там.
А нам? Сто грамм! И по домам!
Идем не в Абиссинию,
и держим нашу линию.
Не вправо нам, не влево нам,
комедь приемлем, но без драм.
Рейс 1970 года, Мурманск – Амдерма,
борт танкера «Алуксне».
2
Любят поэты бурлящее море,
«ревущее» жестью, годной в утиль.
А я, с поэтами этими споря,
я выступаю за штиль.
Отбросим слов басовое величие –
отбросим «тайфун», «ураган», «циклон».
Сегодня штормит во мне самое личное,
и не унять, только выдавить стон.
Дрожит под форштевнем Карское море.
Нептун исполняет русалкам ноктюрн.
Брызги на рубке – приблудною молью,
ветер их быстро – к ногтю.
До порта тралить еще параллели,
к чертовой Амдерме идти и идти.
Сегодня как будто два шторма спелись:
тот в Карском, и этот в груди.
Спелись и носят, как шлюпку норд-остом.
Но я не Синдбат-мореход.
Ему было просто: пожалуй на остров
где Джинн обустроит сказочный грот.
Молнии в небе – острые шпоры –
тщатся пришпорить табун лошадей.
Из тесных конюшен – дизель-моторов
на волю гоню их – шпарь по воде!
Гей, молодцы – рысаки удалые,
в постромки параллелей впрягись!
Вскиньте над морем гривастые выи,
поговорим с ним «за жизнь».
Курс на мой город сейчас берут птицы.
Расселятся где-то у наших квартир.
А мне – знаю я – в новый раз не влюбиться.
Но ведь не скажешь об этом в эфир.
Любят поэты бурлящее море,
чтобы в штормах и самим побурлить.
Но штиль – это лучше сегодня – по-моему.
Завтра? До завтра надо дожить.
3
Вперевалку шагаем по лесу.
«Глянь, пьяны!» – говорком ожгло.
…Вперевалку судно у полюса,
вперевалку к полюсу шло.
И скрипели льдины натружено,
продираясь вдоль черных бортов.
Не до завтрака, не до ужина,
и ни слова насчет «по сто».
Иней крыл трюмный люк брезентовый.
Угасала в ста метрах даль.
Был как глаз от болезни базедовой
на клотике вспучен фонарь.
Вперевалку шагали к полюсу.
Ныне по лесу, к Дому кино.
Словно курс пролагаем, полосу
оставляем в траве за спиной.
Говорок: «моряки полупьяные!
С утра – гляньте – набрались уже!»
А в душе – в глубине – слова бранные
перекатываются в душе.
Мы пьянели от буйства циклона,
забывая про солнечный луч.
И, казалось, на плечи тонны
штормовых оседают туч.
Мы пьянели от радужной цвети
опаленной солнцем воды.
Мы пьянели, глотая ветер
от удачи и от беды.
Мы пьянели от мыслей тоскливых,
Счастье в чем, если жизнь – стороной?
Волны-кони! За пенную гриву
вас схватить и галопом домой.
Обрастали колючей медью
лица, меняя в неделю колор.
Мы пьянели. Но «пьянство» это
разве нам поставишь в укор?
4
Ртутный столб скончался от мороза.
Задохнулась наледью река.
Солнце на людей взирало косо,
как взирало, может быть, века.
Что века нам, если мы робели
и от солнца прятались в очки.
На заиндевелой параллели
ветры зажимали нас в тиски.
Но спасенье мы искали в книгах.
С днем сегодняшним искали связь.
Самиздат проглатывали лихо,
копировку делали, таясь.
Заходил у нас порою ум за разум.
Что там книги, если глубь и суть
человека мы читали без подсказок,
стоило в глаза его взглянуть.
Что он стоит? Крепок духом?
Выдержит? Сорвется ли в запой?
Слабому желали мы: «ни пуха!»
Сильному: «останься быть собой!»
Обходились без мудреных тестов.
Пусть их! Были – будут – есть!
Мы читали по живому, как по тексту
то, что в книгах даже не прочесть.
5
Снег слежался будто войлок.
Лес таинственен и светел.
Меж деревьев бродит волком
и стихи читает ветер.
В нем полно тоски натужной,
болью страх его засеян.
Он хотел быть ветром южным,
а судьба снесла на север.
Путь теперь нелеп и долог.
А стихи? Стихи – на ветер.
Снег слежался будто войлок.
Лес таинственен и светел.
6
Не будем, не будем, не будем
стонать, как луна на ветру.
Мы будем рассказывать людям
о том, чего ждать по утру.
Мы будем такими, как были.
Иными не быть уже нам
везде, где из звездной пыли
земной воздвигается храм.
Шторма… разве ищем их в море?
Но к ним пролагаем пути.
И море рифмуется с горем.
А горе всегда впереди.
Над нами высокое небо.
Под нами бездонная мгла.
И мы без движения слепы –
потомки морского орла.
7
Кони мерзнут. Кони храпко
зубы скалят. Ветер, сгинь!
Стынь схватила их в охапку.
Берега реки – тиски.
Санный путь, морозный, стонет.
Взмах кнута, испуг теней.
Кони! Кони! Кто в погоню?
Кто догонит их теперь?
Коль согрет ты, коль укутан,
быстро с негой распростись.
Брызги снега – в высь, к Усть-Куту,
тройка вдаль, взрывная рысь.
Воздух плотен – не бесплоден,
он рождает долгий свист.
Кони! Кони! Бес им сроден,
быстроног и норовист.
Мир простыл. Дрожит, злосчастный,
под хрустальный звон вожжей.
Бьют копыта, бьют по насту,
как по лезвиям ножей.
8
Ну и колется у околицы
снег буравчатый, озорной.
Над ракитою, как ракетою,
небо выстрелило луной.
И веселыми новоселами
обживаются в полумгле
первоснежники на валежнике
на березах и на земле.
Невесомые напоенные
свежим соком небес тугих
их восторженно и встревожено
принимают сердца и стихи.
9
Зорька лижет дымный стланик.
Юркий глиссер воду пенит.
Мне сродни – такой же странник –
чужд он злодремотной лени.
Мчит по Лене. Чтит паренье.
«Жить бореньем!» - во весь голос.
Не в бегах… Он вечный пленник
скорости плюс снова скорость.
И летит, как бы ужален,
из мгновения в мгновенье,
кровяной сибирский шарик
по речной сибирской вене.
10
Живем легко и очень просто,
не поминает всуе – «по сто».
«Сухой закон» - закон для всех.
Наш бригадир – «судья народный»
с могучей дланью, как лемех,
готов принять на душу грех –
«вспахать под зябь» кого угодно,
любого, всякого, коль он
нарушит праведный закон.
Привыкли быть все время вместе.
В сердца друзей не вхожи с лестью.
И величает друга друг,
как принято в Сибири, «паря».
И редко в двери к нам – «тук-тук» –
стучится властелин-испуг.
А попросту пугаться стары.
Живем неброско. На реке.
От всех соблазнов вдалеке.
Речной песок течет меж пальцев,
как жизнь геологов-скитальцев,
как «нефартовая» река.
Мы ждем «крупинку-вертихвостку».
Но худо дело: эта блестка
к своим добытчикам строга,
не кажет глаза из песка,
хотя песок – наш друг стервозный –
«по паспорту» золотоносный.
«Пустыми» канут в вечность сутки.
И вновь отбой, и вновь побудка.
Измят с прогнозами листок.
В науке мы не видим прока.
Во что же верить? Видит Бог:
настало время – самый срок,
чтоб «фарт» включился, ради Бога,
и выволок из тупика,
куда нас завела река.
11
Ангелу, возможно, не приснится
помыслов такая чистота,
как у нас, чертей, забывших бриться,
но начавших с чистого листа
жизнь при виде белокурой феи.
– Кто вы?
– Капитан баркаса.
– Вот те на!
Черти обгрызают ногти, млея
от нее, и думают: «весна!»
Что им делать? Бриться ежечасно?
Пригласить – под водку – на обед?
Как влюбить в себя, чтоб коротко и ясно?
Впрочем, что-то там сказал поэт.
«Любить -
это значит:
в глубь двора
Вбежать
и до ночи грачьей,
Блестя топором,
рубить дрова,
Силой
своей
играючи»
Однако – да, топор, понятно, средство,
хотя, конечно, кто как повернет.
Но как с дровами ни усердствуй,
любовь не завоюешь даже через год.
– Как вас зовут?
– Для вас я просто Вера.
– Подруги есть?
– Надежда и Любовь.
– Так будем жить!
– Уверенно и смело!
– Жизнь впереди!
– Судьба, не прекословь!